Бесплатный фрагмент - ЛЕТО по четвергам

Посвящается всем, кто имеет к написанному прямое и косвенное отношение.

Моим дорогим и любимым маме, бабушке (царствия ей Небесного) и братьям: Диме и Андрею.

Подругам: Катерине Ежовой (Трегубовой), Александре Тютиной (Болтрушевич), Евгении Кудрик (Передереевой) и Анастасии Липатовой.

Без вас не случилось бы сего откровения.

Автор идеи обложки - Артур Юхин.

ЛЕТО ПО ЧЕТВЕРГАМ

Вы не представляете, насколько сбыточными могут оказаться мечты. Только вот плата в нашем мире предусмотрена за все. Даже за них. Не бойтесь мечтать, но и не рассчитывайте получить желаемое просто так. Я получила, что хотела, и заплатила за это даже больше, чем оно стоило. Но, я абсолютно не жалею, что произошло тогда и описано здесь сейчас. Я много раз задумывалась о том, как бы прошло мое лето 2003 года, если бы я поступила иначе… Хотела ли бы я в нем что-нибудь изменить… И знаете…. НЕТ. Ведь, что тогда помнить? О чем тогда писать?…

ПРОЛОГ

(16 ноября 2016 год)

Уже не впервой я собираюсь написать свою книгу о себе и своих приключениях. Каждый раз я пыталась описать одни из самых ярких периодов своей, еще только что начавшейся, по сути, жизни. Но, мне не хватало ни слов, ни терпения довести начатое до конца. Раз за разом у меня опускались руки: повествование требовало отличной памяти, объемного описания обстоятельств и борьбы с самой собой ничего не преувеличить и не приукрасить. Для меня воспоминания о юности прекрасны, трепетны и неповторимы. Смогу ли я донести это до читателя? Возможно, только для меня они составляют ценность, а критичный читатель сочтет мою исповедь чересчур неправдоподобной, или пошлой, или изрядно избитой.

В очередной раз, я решила поворошить прошлое, прикинуть на себя те эмоции, которые я испытывала в далеком 2003 году.

Мой словарный запас не поразит вас своей изысканностью и глубиной, ведь основой моей повести стали дневники, которые я писала тогда, и из-за которых, волосы дыбом вставали у моих мамы с бабушкой.

Предисловие написано 16 ноября 2016 года. Я не знаю, насколько быстро напишу: с тем запалом, что у меня сейчас — так хоть за месяц, но не могу сама себе этого обещать, ведь есть моменты, которые не потерпят простого творческого порыва. Нужны будут слова, которые не так легко подобрать, чтобы описать все то, что творилось у меня в душе тогда.

ГЛАВА I. ИЮНЬ 2003

Вечер. И прошел он, в совершенно неинтересной мне, компании. Выбор мой был не велик: либо отправляться домой, либо пойти гулять в компании Димы Ярикова (который тащился по мне), и еще пары-тройки бывших одноклассников, с которыми меня связывали разве что только принадлежность к человеческому роду да годы совместного обучения.

Но главной причиной моего плохого настроение было нечто иное. Я состояла в отношениях с Вадиком, моим ровесником, который отгуливал этот вечер, но явно веселее, чем я. Наши отношения не отличались особой привязанностью друг к другу. Точнее, не отличались особой привязанностью с его стороны. Я очень много думала: отчего так? Еще каких-то восемь месяцев назад он из кожи вон лез, чтобы проводить со мной как можно больше времени. Он и тогда мне, конечно, нравился, но я противилась его неумелым поцелуям, так как на тот момент у меня было больше опыта в этой сфере, как и у тех, кто целовал меня до Вадика. И, я постоянно уворачивалась от его поцелуев, во всяком случае, до тех пор, пока он не стал целоваться более-менее прилично, не слюнявя всю нижнюю половину моего лица.

Встречаться мы начали в ноябре 2002 года, а в марте 2003 он лишил меня девственности (впрочем, как и я его, если это вообще применимо в отношении парня), и был несказанно этому рад, чего не скажешь обо мне.

Сказать, что я была разочарована — ничего не сказать. «Первый раз» у меня получился, как «первый блин» в известной поговорке. Бесстрастные, механические движения вызвали только стыд, отвращение, и желание, чтобы все это поскорее закончилось. Приехав домой, в расстроенных чувствах, я завалилась спать, мысленно обвиняя Вадика в его неумении, незнании, и провале «миссии», в целом.

После этого, в «нас с ним» произошли глобальные перемены. Вадик, доселе чуткий и заботливый, превратился в капризного эгоиста. Мы практически перестали разговаривать, все наше времяпрепровождение сводилось к тому, что он постоянно тващидл меня в постель. Мы перестали вместе гулять, и вообще перестали делать что-либо вместе, кроме как бесконечно «заниматься любовью». А я, в свою очередь, стала переживать по всяким пустякам, постоянно названивать ему, хотеть быть ему нужной не только для секса, но и быть нужной вообще.

Теперь я хотела, чтобы он меня целовал, хотела, чтобы он снова стал тем мальчиком, который смотрел на меня с обожанием, и которому нравилось, как я капризничаю, смеюсь, с которым мы дурачились и бесились… Теперь он был на «коне». У него появилась «огромная корона», ведь он, благодаря моим регулярным симуляциям, считал себя супер-любовником. Он зазнался и вообразил о себе, Бог знает что. Самооценка, некогда «девственника-неудачника», взвилась до небес. Друзья ему завидовали. Он был посвящен. А они — нет.

Короче, я в наших отношениях уже ничего не решала, но и отказаться от них не могла, потому как любила Вадика. Ну, или вбила себе в голову, что я, конечно же, люблю своего первого «мужчину», хотя по-прежнему не получала в постели с ним никакого удовольствия. А его гадкие поступки, например, такие как «рассказывать своим друзьям подробности нашей интимной жизни» нередко наводили меня на мысль унизить его на глазах у всех, открыв ему тайну о моих лжеоргазмах.

Итак, вечер, и я в неинтересной компании, с кока-колой и сникерсами, плетусь в деревянный городок на Саянской 3.

По-сравнению с ними я чувствую себя взрослее, мне не интересны ни их шутки, ни их темы для разговора. Я пытаюсь скрыть раздражение, но это плохо удается. Мои шутки злы, и обижают тупоголовую Левину Сашу. Она старается парировать, но у нее не хватает ни ума, ни… ума. Поэтому, она оставляет свои тщетные попытки и «надувает» губы. И выглядит при этом, как полная дура. Прямо так я тогда и подумала.

Полина Васнецова и Ванька Андреев ее успокаивают, Полина просит нас не ссориться, я отвечаю что-то типа: «Да я и не ссорюсь», и переключаюсь на Диму Ярикова, который никак не мог придумать, чем меня занять, и от того выглядел очень жалко.

Приобнимаю его за плечи, ему неловко, он не знает, как на это реагировать и что делать. Поборов смущение, он робко обнял меня дрожащей, мокрой от волнения, рукой за талию. И застыл. Я делаю вид, что не замечаю его нерешительности, и, не убирая руку с его плеч, начинаю вслух вспоминать веселые школьные деньки и радоваться, что впереди еще целых три месяца лета. Все тоже, наперебой, начинают рассказывать различные истории, мое настроение улучшается, и я забываю про сложности с Вадиком.

Мы просидели в деревянном городке до 12 часов ночи, кола была выпита, сникерсы съедены (вот такой детский выпускной, в отличие от других наших сверстников, у нас получился).

Мы с Яриковым и с Ванькой проводили Полину и Сашу, так как их дома были ближе моего.

Потом наступил черед Ваньки, и счастливый Яриков, как истинный кавалер, поперся провожать меня до дома, хотя ему было совсем в другую сторону.

Он опять судорожно соображал, чтобы такого мне рассказать, плюс ему было очень неудобно идти, придерживая меня за талию, так как он был несколько выше меня ростом, и со стороны мы наверняка смотрелись очень забавно. Так мы и шли молча, пока не дотопали до моего подъезда, на лавочке у которого сидела небольшая компания старшаков с моего двора.

— Познакомь с женихооом!!! Эээй, женииих, иди — поговориииим!!! — стали ржать они, когда Яриков быстро провел меня мимо них в подъезд.

Мы стояли на площадке между первым и вторым этажом. Я, конечно, понимала, что поцеловать меня он не решится, поэтому не стала тянуть кота за хвост и снова ставить его в неловкое положение, и сказала:

— Спасибо, что проводил! Пока!!!

Но, он схватил меня за руку, и сказал то, что я меньше всего ожидала от него услышать в завершение этого вечера:

— Можно я от вас маме позвоню…

И мы пошли ко мне звонить его маме. С домашнего. Сотовых тогда еще в нашем классе ни у кого не было.

Примерно через 15 минут за горе-кавалером пришла мама, и он, без опаски за целостность своей физиономии, дошел с ней до своего дома.

Посмеиваясь над трусостью Ярикова, я легла спать, но долго не могла уснуть — мысли о предстоящем лете крутились в моей голове, я мечтала о настоящем чувстве. О настоящем приключении.

ПОЛДЕНЬ СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ

Я ковыряю шарик мороженого ложечкой. Вадик рассказывает про свою вчерашнюю гулянку. Особенно про Катю Дохликову и ее великолепное платье, в вырезе которого все кому не лень могли весь вечер наблюдать то, что у нее там выросло за годы жизни.

— Я смотрю, а там все такое круглое перекатывается… Макс от нее с ума сходил, придурок… Что ему там может обломиться?…

Вадик тарахтел, а я слышала только отдельные фразы, мне было мерзко все это слушать, особенно про то, у кого, что и где перекатывалось. Я сидела, смотрела на него и думала: а кем ты-то был до меня?! Смеешься сейчас над Смирновым… А на самом деле заслуга-то вовсе и не твоя. Стоит мне тебя бросить, и ты станешь посмешищем, и тогда посмотрим, куда ты применишь все свое надуманное «мастерство». «Завалить» одну — много ума не надо, особенно, если ей очень любопытно, как было мне. А ты попробуй любую! Попробуй! Ведь внешне ты остался таким же, как и был. И смелый ты только при мне, да при своих завистливых друзьях…

— А еще я через два дня уезжаю на Ангару в «Изумрудный»!

Это заявление вырвало меня из моих рассуждений о никчемности Вадика.

— Уезжаешь? А как же я? Я так ждала, когда учеба будет позади, и твоя мама перестанет говорить, что я мешаю тебе готовиться к экзаменам… Что я буду делать здесь без тебя… Что ТЫ там будешь делать без меня?..

Только что я думала о том, чтобы бросить его. Поставить его на место на радость всем его друзьям, а сейчас он одной своей фразой разрушил мой июнь.

— Ну, месяц — это не вечность. Тем более, я всегда хотел съездить туда… Я про него столько слышал!!! — восхищенно сказал Вадик.

— Я тоже слышала… Поэтому я знаю, почему тебе приспичило туда поехать именно в этом году! Не переживай, я тоже найду, чем заняться! И с кем! И уж поверь, преуспею в этом больше тебя! — с этими словами я выскочила из-за стола и из кафе.

Я даже не заметила, как дошла до остановки и села в автобус. Меня трясло. «Не стал меня догонять. Даже не попытался остановить…» — стучало в висках. В глазах щипало, я чувствовала, что вот-вот разревусь.

— О, какие люди! — Виталька плюхнулся напротив меня на сиденье, — Что нового? Че красная такая?

— Отвали, не до тебя сейчас.

— А тебе в последнее время, когда до меня — то было? — съехидничал Виталька, — Не нужен стал Виталик, зачем двоечник хорошей девочке. Девочке нравятся гимназисты из 91-ой, у которых мамы директоры магазинов, а папы милиционеры.

— Ну, если бы ты тогда не наврал Лису и Попаю, что мы с тобой переспали, может я бы тебя и не бросила, — сказала я, и скорчила гримасу.

— Да потому что я устал тебя уговаривать и ждать, а они надо мной ржали.

— Как — будто они не ржали, когда я им рассказала обратное.

— Могла бы и не рассказывать им. Ну, или хотя бы не бросать меня тогда. Куда едешь?

— Никуда. А ты?

— Да, к дядьке. Ему инвалидность по глухоте дали. Он не работает теперь, вот я ему от мамки продукты везу…

— Это тот, который на Курчатова живет? — стала припоминать я.

— Тот, тот. Торопишься?

— Не, не тороплюсь, а чтооо?.. — заговорщески произнесла я, и сложила крестом руки на груди.

— Пошли со мной! Дядька увидит, что я с девушкой, и не станет просить меня сыграть с ним в карты или домино.

— Ну, пошли, горе-луковое. Не изнасилуешь же ты меня там, — сказала я, выпрыгивая из автобуса.

— Обычно не насилую отличниц по четвергам, — шепнул он мне в ухо, на ходу перекладывая тяжелый пакет с продуктами для дяди, из одной руки в другую.

Виталик. Высокий, широкоплечий, с огромными, неимоверно сильными, ручищами, голубыми глазами, длинными ресницами и ямочками на щеках. Добродушный «рубаха-парень». Он был самым симпатичным двоечником в нашей школе, с отличным чувством юмора и гиперозабоченностью, граничащей с патологией. Виталик был старше меня на год, но учился в параллельном классе из-за того, что ходил в четвертый класс, а я его «перепрыгивала».

Однажды Зинаида Ивановна попросила меня подтянуть его по русскому языку, так как писал он ужасно неграмотно, а я в то время заняла первое место на конкурсе репетиторов города. Тогда он ей заявил, что не собирается жертвовать своим свободным временем, чтобы его «подтягивала» по ненавистному ему русскому какая-то заучка. Но, Зинаида Ивановна переговорила с его мамой, которая разрешила «подтягивать» Виталика у них дома, так как она работала до 14 часов (на неполном рабочем дне) и могла контролировать весь процесс репетиторства. Я, в свою очередь, похвасталась перед своими домашними выпавшей мне честью. Моя бабушка, выросшая в советское время и заставшая все прелести пионерии и комсомола, сказала, что очень благородно — помогать отстающему, и что они в свое время так и поступали. Мама (акушер по образованию), будучи более современной и осведомленной о жизни и интересах нынешней молодежи, на похвалы была не столь щедра, сколь щедра была бабушка, а, только, смеясь, добавила:

— Смотри, в подоле не принеси после всех этих ваших «подтягиваний»…

Я негодующе цокнула, и убежала готовить план урока с Виталиком. Я очень ответственно подошла к порученному делу, и весь вечер вслух репетировала урок перед зеркалом, учитывая возможные вопросы с его стороны, и даже то, как буду его ругать, если он будет отвлекаться. Мама в соседней комнате то и дело посмеивалась, когда слышала, как я «ругаю» воображаемого Виталика.

Мне не терпелось, чтобы поскорее настало завтра, и поэтому легла спать, когда еще не было и десяти.

— Что-то ты даже без книжки легла спать сегодня, — услышала я голос мамы, чуть отворившую дверь в мою комнату.

— Мне надо выспаться, завтра очень ответственный день, — деловито ответила я.

— Он тебе нравится? — спросила мама, и я почувствовала, как она присела на край моей кровати.

— Виталик? Да ну, он двоечник и дурак. На него все жалуются, потому что он всех обижает и все время ко всем лезет. А девушкам оттягивает лямки лифчиков, поэтому его специально садят за первые парты. И преподаватели на него жалуются, практически каждую неделю я вижу его маму, ей все время выговаривают за него.

— Так как же ты с ним справишься, если он не слушает даже преподавателей? — засмеялась мама.

— Он сегодня пообещал Зинаиде Ивановне, что если я буду ему помогать, то он будет послушным.

— Ну, если так, то тогда конечно! — хихикнула мама, уходя в свою комнату.

На следующий день на переменах Виталик мне все время подмигивал и глазами, и бровями, и от этого во мне извивалось какое-то смешанное чувство, приводя меня и в восторг, и в ужас одновременно. В этот день у нас было по три пары, которые заканчивались в час дня. Мы встретились в раздевалке.

— Ты не забыла? Сейчас ко мне идем! — снова подмигнул он, надевая пуховик.

— Время только час. Я как раз успею сбегать домой и поесть до прихода твоей мамы, — еле выговорила я, опять ощущая это странное чувство от его подмигиваний.

— Охота тебе по морозу бегать туда — сюда! Сейчас пришли бы ко мне, разогрели бы еду, поели как следует… Познакомились, в конце концов… — произнося последние слова, он так по-дружески и тепло улыбнулся, что я почему-то не смогла ничего возразить, и пошла обедать к нему.

Дома у Виталика было просто, без излишеств. Однокомнатная квартира, старые обои, видавшая виды мебель, разбросанные по полу игрушки его брата, везде чего-то навалено, не заправленная родительская постель, вдоль стен какие-то банки, склянки, забитый книгами сервант… Все это показалось мне настолько неуютным, серым и убогим, что я просто пришла в ужас от мысли, что меня сейчас здесь будут чем-то кормить.

Мы прошли в маленькую кухонку, на удивление приятную и опрятную. Меня он усадил на стул, и велел ничего не делать, так как сейчас я не «учитель», а гость. Он пожарил яичницу с колбасой.

Прикончив яичницу, мы запили ее сладким чаем и одновременно посмотрели на настенные часы, которые показывали 13 часов 35 минут.

— Пошли телек посмотрим, пока мама не пришла. Да и сытое брюхо к учению глухо, сама понимаешь, — сыто вздохнул Виталик и, не дожидаясь меня, побрел в комнату. Я не хотела сидеть одна на кухне, и пошла за ним.

Он наскоро застелил родительскую постель и развалился прямо поперек нее, подложив за спину подушку. Я присела на краешек кровати, потому как единственный стул в комнате был завален какой-то одеждой, а я не могла себе позволить сложить ее куда-то в другое место, так как неприлично принимать самовольные решения относительно вещей, когда ты в гостях. Я уже не могла дождаться, когда же придет его мама, чтобы все, наконец, пошло так, как я планировала вчера. Я чувствовала себя крайне неловко, меня раздражала его фамильярная поза и то, что он уставился в телевизор, не позаботившись о стуле для гостьи, вынуждая ее (ну, то есть меня) сидеть на одной кровати рядом с ним. Вдруг он неожиданно обхватил меня руками и подтащил к себе. Меня это жутко возмутило, я стала брыкаться и рваться из его рук, но он зажал мои ноги своими, и уже буквально налег на меня.

— Ты ошалела, что ли? — сказал он, пресекая мои слабые попытки вырвать свои руки из его.

— А че ты меня хватаешь?! Совсем дурак?! — шипела я, пытаясь восстановить дыхание.

— Да и сиди на краю. Я как лучше хотел, вижу же, что неудобно.

Он отпустил меня, и вновь уставился в телевизор, а я заняла прежнее место на краю кровати.

Я знаю, что многие писатели в своих произведениях (талантливых и не очень) часто используют это: «она чувствовала на себе его руки, хоть он давно уже убрал их с нее» и так далее. Я не знаю, как иначе описать мои ощущения, но я действительно чувствовала его руки на своих запястьях, на животе, спине и плечах. Все, чего он коснулся в тот момент, даже через одежду, жгло. Сильнейшее возбуждение захлестнуло меня, и я мысленно поблагодарила себя за сопротивление, которое я оказала ему (или пыталась ему оказать). Я сидела, боясь сдвинуться с места. А он же лежал в той же позе, что и раньше, и казалось, его ничуть не взволновало это маленькое происшествие. Я уверена, сейчас совершенно уверена, что он знал, что со мной происходило в тот момент, и наслаждался моим стеснением, моим замешательством и катастрофой, которую он устроил внутри меня.

До прихода мамы никто из нас так и не пошевелился.

Приход мамы совершенно не спас ситуацию. Наоборот, только усугубил ее. Кстати, когда она пришла, было почти уже три часа дня. Оказывается, она работала до двух, потом ей нужно было забирать с яслей Виталькиного брата чуть ли не с противоположного конца города, после идти в магазин, и только потом домой. Вот тебе и контроль процесса репетиторства. Я, конечно, ожидала, что сейчас, увидев, что на столе нет ни одного учебника, ни одной тетради, и задремавшего Виталика, она устроит нам обоим грандиозную выволочку за такую «подготовку»… Но нет. Она положила Димку в кроватку и торжественным шепотом объявила, что сейчас мы будем пить чай с пирожными… Виталик был абсолютно не против, и поскакал ставить чайник, в то время, как мама начала со мной знакомиться. Мы с ней под руку вошли уже на знакомую мне кухню, она мне постоянно «Выкала», как какому-то профессору, и вообще вела себя так, как будто я была царевной, а она крестьянкой. Я совсем сконфузилась от этой чрезмерной учтивости, пирожные ела без аппетита, и также без аппетита запивала их все тем же сладким чаем. Говорить о времени уже нет смысла, потому что и так понятно, что день стал не пригодным для занятий русским языком.

Пока я обувалась, тетя Оля (Виталина мама) ни на минуту не переставала щебетать о том, как она счастлива, что ее оболтусу будет помогать заниматься русским такая милая девушка, как я. И уже провожая меня в двери, возмущенно обратилась к Витальке, подпиравшему стену их маленького коридора:

— Виталик! А ты чего стоишь?! А ну-ка проводи девочку! В кого ты такой растешь, ума не приложу! Бессовестный, девочка на него время свое тратит, а он стоит — зевает!

Я уже вышла в подъезд и направилась к лестнице, как за мной выбежал Виталик в кроссовках с примятыми пятками задниками и распахнутом пуховике.

— Да стой же ты! — крикнул он, на ходу до конца надевая кроссовки и застегивая пуховик, — Пошли, провожу.

— Сама уже дойду, на улице светло еще…

— Мамка, если в окно увидит, что ты без меня вышла из подъезда, весь вечер будет выговаривать!

— Но даже если ты дойдешь со мной до угла, а потом вернешься домой, она поймет, что так быстро ты не мог проводить меня, — засомневалась я.

— Да я еще покурю постою. Давай пошли.

Дома настроение было препоганое. Я была разочарована в себе, подавлена.

Надо сказать, что данный инцидент на кровати родителей Виталика меня очень тогда… эээ… взволновал.

Стоит ли описывать последующие дни? Я не обедала дома ни разу. Его мама ни разу не пришла домой раньше трех. В их квартире не прозвучало ни одного правила по русскому языку. Какой бы решительной я ни шла к нему домой, переступив порог их квартиры, я становилась безвольной марионеткой, плюшевым зайцем, бесхребетным существом. Ему постоянно удавалось вовлечь меня в какую-то игру, из которой он каждый раз выходил победителем, а я в состоянии дичайшего возбуждения. Причем, он никогда ни на чем не настаивал, он просто подавлял. У него был дар подавлять. Он раскручивал меня постепенно, по мере угасания моей стеснительности. В любой игре на кону всегда стояло: если выигрываю я — занимаемся русским, если он — я выполняю его желание. На его счастье я была более чем азартна. Я верю в случай, и что даже у самого умелого игрока можно выиграть хотя бы раз. Выиграть у него в карты было невозможно, но разве я об этом знала? Сначала его желания были достаточно невинными: поцелуй в щечку, поцелуй в носик, поцелуй в губы… И не обязательно это должна была делать я. Часто он желал целовать меня сам. Сам обнять… Сам погладить под блузкой спину, живот… Сам снять ее с меня… а там уже и не до карт.

Мы, до трех часов могли неистово целоваться, в постели его родителей. И как только слышали звук вставляемого в замочную скважину ключа, за доли секунд подлетали к столу, с предварительно разложенными учебниками и тетрадями, делая вид, что усердно занимаемся.

В мае результаты нашего «подтягивания» показали ровно «ничего», и Зинаида Ивановна сделала вывод, что Виталик совсем бестолковый, раз мы обе не смогли его научить. Его мама уже привыкла, что я постоянно у них, впрочем, как и моя. Их уже не волновало — занимаемся мы русским или нет. Только моя бабушка удивлялась:

— Да сколько ж его можно учить?

— Век живи — век учись! — говорила я, утаскивая домашний телефон к себе в комнату, где часами болтала по нему с Виталиком.

После мая мы провстречались все лето, после лета, соответственно, осень, новогодние каникулы и.. наступил февраль.

Попросту говоря, мы продружили год, и вот как только мы перемахнули этот рубеж, ему вдруг надоело «просто целоваться, и у него появилась навязчивая идея «заняться любовью по-настоящему». Если быть честной, я была тоже готова «заняться любовью по настоящему». Но, как-то раз мы все же решили попробовать. Это было летом 2002 года, мы, мокрые от дождя, вбежали к нему домой и как всегда рухнули с порога в кровать, и нацеловались до такой степени, что не было уже никакого терпения. Возбуждение начисто лишило нас рассудка, и мы решились. Ну, то есть я решилась (этот-то был «за» уже давно). Мы стащили друг с дружки, не слушающимися руками, нижнее белье, он улегся на меня, уперся головкой своего члена мне в промежность, но ничего не произошло, потому что это было равносильно тому, что попробовать совокупиться с фонарным столбом. Он еще сделал несколько попыток, но так ничего и не вышло. Мне даже не было больно. Он просто упирался в меня, как коленом. Вдруг мне почему-то стало смешно, в ответ засмеялся и он, и через пять минут мы уже пили сладкий чай, как будто ничего не произошло (хотя, по сути, и так ничего не произошло). А потом, где-то дня через два, он наврал своим дружкам, что у нас все «было», я об этом узнала, жутко обиделась и положила конец нашим отношениям.

Итак (вернулись снова в 2003 год), мы идем к его дяде. Надо сказать, что я была рада этой встрече, ведь нас многое связывало и я уже не чувствовала никакой обиды за тот его не благородный поступок. Наоборот, с ним было очень легко болтать о чем угодно, подтрунивать над ним и он, в отличие от Вадика, не обижался на это. Вадик определенно эгоист из эгоистов, себялюбивый и везде ищущий выгоду для себя. А Виталик добрый, отзывчивый и добродушный (как я уже говорила), и в его компании не приходится чувствовать себя неловко. Пока мы шли, он рассказывал о маме Оле, о братике и остальной чепухе, которая меня мало интересовала.

— Виталик, ну что ты мне все это рассказываешь?! Ты же знаешь, что мне это не интересно! Расскажи лучше про Лену Павлову, с которой я тебя видела зимой на горках, — язвительно потребовала я, не скрывая своего собственнического раздражения.

— Лена? Какая еще Лена? — смеясь, удивился Виталик, и отбежал от меня на безопасное расстояние.

— Такая Лена! И не притворяйся, что ты не понимаешь, о ком я говорю. Лену только началка не знает, и то не факт, — говорила я, пока пыталась пнуть, убегающего от меня, Виталика.

— Лена… Ах, эээта Лена!, — притворно стал вспоминать Виталик, и снова рассмеялся, — Что ты такое говоришь, Лена очень хорошая девочка. Послушная!!!

С этими словами, Виталик поставил пакет на асфальт и закатился таким заразительным смехом, что мне тоже стало смешно, и я сразу поняла: если у них что-то и было, то вовсе не серьезно, и вообще, она значит для него ровно столько, сколько учебный манекен.

Посмеявшись, он поднял пакет, пристально посмотрел на меня и сказал:

— Но, ведь и ты времени не теряла. Завела себе какого-то ботана. Я так угарал, когда увидел вас на елке в Новый год.

— А что с ним не так?, — промямлила я, понимая, что с Вадиком «все не так».

— В своем зеленом пуховике он выглядит, как яблоко на кривых ножках.

— Я тебя уверяю, что он не всегда в пуховике…

— Ага, — перебил меня Виталик, — и ножки у него не всегда кривые.

— Ну, хватит… Мы друзья же? Друзья, да? — виновато спросила я, семеня ногами, чтобы сровнять с ним шаг.

— Друзья, друзья… — уже более снисходительным тоном заверил Виталик, — пошли быстрее, тащишься, как черепаха.

Скоро мы зашли в дядькин подъезд, поднялись на второй этаж и остановились около одной из квартир. Виталик пытался достать левой рукой из правого кармана штанов ключи, но это ему никак не удавалось, потому что ключи за что-то зацепились.

— Ну, постучи ты уже в дверь! — нетерпеливо сказала я.

— Ага, «постучи глухому в дверь», да?!

Наконец-то, он выудил ключи из кармана и открыл входную дверь дядькиной квартиры.

Ндаа… Обстановка в квартире ничем не отличалась от Виталькиной, разве что более захламлен коридор, душно (квартира явно давно не проветривалась), мусорные пакеты, стоящие рядом с ними пивные бутылки, бутылки из под водки, какие-то ведра с гвоздями и гайками, грязный половик, оборванные обои…

— Не разувайся, — сказал Виталик, проходя в одну из комнат.

«Да я и не собиралась» подумала я, и прошла за ним.

— Где дядя-то? — почему-то шепотом спросила я, как будто он мог услышать.

— Он в другой комнате, в этой он не живет. Здесь по выходным ночует мама, чтобы приготовить ему щи на неделю или борщ.

Виталик вытащил какие-то консервы из пакета и сложил их в холодильник, стоящий в этой комнате. Остальное: помидоры, огурцы и всякие другие овощи он выложил на кухне, и мы пошли к дядьке в комнату.

Дядька дрых на засаленном диване, около которого располагался столик с остатками пира. В комнате было жутко накурено, кроме того, литровая банка с плавающими в ней окурками, добавляла в воздух своего особого «аромата».

— Он спит! — прошипела я, злобно посмотрев на Виталика.

— Нуу, спит и спит! Ты как будто очень хотела с ним пообщаться! — заулыбался Виталик.

— И ты хочешь сказать, что не знал, что он здесь упивается до беспамятства и потащил меня сюда, чтобы не развлекать его тут играми? — я орала на него шепотом, все время забывая, что дядя все равно ничего не слышит.

— Да вот именно, что я приезжаю постоянно, а он пьяный, но еще не спит и начинает меня уговаривать с ним посидеть. А мне совсем не интересно смотреть, как он напивается, и при этом играть с ним в карты. Кстати, может в карты сыграем?..

Опять этот его взгляд. Буквально десять минут назад, на улице я шутила, смеялась и была абсолютно уверена, что он не сможет больше оказывать такого влияния на меня, как это было раньше. Ведь я изменилась, я уже не та девочка, которая впервые пришла к нему в гости. Но на самом деле, я вдруг затрепетала. При мысли о том, что я снова попала в его западню, меня обдало жаром, я чувствовала, как горят мои щеки и уши, и что я поступаю неправильно по отношению к Вадику, потому что хочу, чтобы Виталя подавил мое сопротивление, которое я хочу ему оказать. Я не могу в полной мере описать свое состояние и свои противоречивые чувства. Мне не хотелось, чтобы Виталик понял, что я обмякла от его взгляда, от его вкрадчивого голоса и от осознания того, что мы в квартире практически одни, как тогда. Но в тоже время мне так хотелось, чтобы он вплотную подошел ко мне… Чтобы наклонил свое лицо к моему, и смотрел на меня сверху вниз, перед тем, как поцеловать, несмотря на мои попытки оттолкнуть его.

Я согласилась играть. Потому что знала, что проиграю. Я хотела проиграть и исполнить его желание. Любое. И иметь при этом оправдание: «Карточный долг- долг чести». Но мне-то нечего было поставить на кон. Если раньше это было занятие русским языком, то сейчас, когда экзамены сданы, да и я уже никакой не репетитор, это очень нелепо выглядело бы.

Я совершенно не следила за игрой, машинально «билась», «ходила», «грузила», снова «ходила» и, в конце концов, машинально выиграла. Я даже не поняла, как это получилось.

— Ничего себе, да ты за год играть научилась! — сказал Виталик.

И сказал он это так, как говорят маленьким детям, что их мазня просто шедевр, когда они нарисуют «каля-маля». Я и так не испытывала радости от победы, а после этих слов мне стало так досадно, что я даже не нашлась, что ответить, кроме:

— Ты поддался…

— Да нет же, все по-честному! Загадывай желание, — он аж заерзал от предвкушения. Меня это моментально взбесило, прямо-таки вывела из себя его самодовольная ухмылка, и вообще весь он, и мне даже захотелось его ударить. Наглость неслыханная! Мало того, что я с ним пошла в этот бичевник, так он еще и глумиться надо мной тут вздумал.

— Нет у меня никакого желания! Что за детский сад! И вообще, перед игрой это не оговаривалось!

— Зачем оговаривать правила, которые давно установлены. Ты же знаешь, что я просто так не играю.

Он был так невозмутим, как будто я не орала на него только что. И это выводило меня еще больше.

— А знаешь, я думала, что эти игры у нас закончились в прошлом году. С чего ты взял, что я буду играть с тобой на желания, в то время как у меня есть парень, с которым у нас все отлично?!

— Зато ты год назад не была такой врушей. Когда у тебя все было хорошо с твоим благополучным до одури Вадюшей, ты была с ним. Ты даже не смотрела в мою сторону, а сегодня ты ехала в автобусе! Одна! Зареванная! И согласилась пойти со мной, не потому что ты такая добренькая, а потому что вы, наверняка, с ним поругались, и тебе просто не хотелось дома сидеть — реветь! — Виталик тоже повысил голос.

— «Ага»! Еще скажи, что я специально пошла с тобой, в надежде, что ты меня зажмешь где-нибудь в подъезде! Или прямо при глухом дяде! — выпалив эту чушь, я, громко стуча каблуками босоножек, пошла на выход.

— Иди сюда! — крикнул он мне вслед, и я услышала, как Виталик в комнате встал с кровати. В каких-то три шага он преодолел узкий коридор, схватил меня (как тогда) сзади руками и потащил обратно в комнату. Ну, конечно же, я вырывалась. Только не так сильно, как могла бы, а больше для вида. Он уронил нас на кровать, так, что я оказалась лежащей под ним лицом вниз. Руками он держал мои запястья над моей головой, а мой, и без того не длинный голубенький сарафанчик, задрался от всей этой возни, и голыми ягодицами я ощутила через его тонкие спортивные штаны, как он возбужден.

Я не припомню таких случаев, когда я была более безумной, чем в тот момент. Мое сердце переживало предынфарктное состояние, все тело было поражено желанием настолько сильным, что казалось, кровать расплавится подо мной.

Как мы освободились от одежды, я не помню…

Неизвестно сколько времени мы так пролежали после этой внезапной бури воскресших чувств. Кажется, что мы находились в каком-то дремотном состоянии. Мне хотелось, чтобы он лежал на мне всегда, но все-таки нам пришлось прийти в себя и оглядеться вокруг. Господи, во что мы превратили кровать!!! Но это не страшно — заправить кровать минутное дело. А вот как быть с бежевым покрывалом, на котором отчетливо виднелось красное пятно… Мы стояли, уставившись на него, пока Виталик довольным тоном не сказал:

— Я так и знал, что все-таки буду твоим первым.

— «Ага»! Можешь вообще-то Вадику спасибо сказать, без него бы опять ничего не вышло…

— То есть, не вошло…

Мы смеялись так, что этот хохот мог запросто услышать даже глухой дядя Виталика.

Дома мама удивилась моему аппетиту:

— Ты же с Вадиком была! Вы что, весь день ничего не ели?

— Неа. Мы были расстроены, что он уезжает в «Изумрудный» на месяц, — сказала я равнодушно, запивая чаем бутерброд с колбасой.

Длительная пауза.

— А какого числа уезжает?.. — было видно, что мама поражена моим спокойствием.

— Не знаю, — торопливо ответила я, — направляясь в коридор за телефоном, чтобы утащить его в свою комнату.

Спать я легла поздно, так долго с Виталиком мы не разговаривали никогда.

— Каать! Тебя к телефону! — позвала меня мама, и, положив трубку телефона на тумбочку, уже в полголоса, сказала — И не разговаривай долго, люди звонят, а у нас вечно занято!

Выпрыгивая из своей комнаты, я показала маме язык и с нетерпением схватила телефонную трубку. Никогда бы не подумала, что голос Вадика может быть таким неприятным.

— Привет, ну что? Успокоилась? Я вообще не понял твоей вчерашней выходки! — Вадик по обыкновению считал себя правым.

— Ммм… О какой выходке идет речь? — скучающе произнесла я, разглядывая в зеркале комариный укус на плече.

— Психанула, убежала. Я, как дурак, ждал тебя целых полчаса в этой «Лапландии»!

— Видишь, как велики для тебя оказались 30 минут. А мне ты предлагаешь подождать 30 дней… А зачем ждал? Ты думал, что я наверну пару кружков вокруг кафе, и зайду, как ни в чем не бывало?

— Ну, ладно. Давай не будем ругаться перед моим отъездом. Я уезжаю завтра, сегодня мама устраивает мои проводины. Все придут: Горнов, Максимов, Гаврюшин…

— А Катя Дохликова?…

— Нет. Девчат я не приглашал.

— Хорошо, я приду. Во сколько?

— Все придут к шести, а ты можешь приезжать прямо сейчас. Родители поехали по магазинам, их не будет пару часов точно! Понимаешь, о чем я?..- противным голосом сказал Вадик, что мне стало тошно.

— Я приеду к шести. Мне надо подготовиться.

— Ну, как хочешь. Я бы на твоем месте согласился, ведь я уезжаю и у нас долго «этого» не будет.

— Перед смертью не надышишься. Ладно, меня мама зовет, — мне уже так надоел этот разговор, что я уже не знала, как от него отвязаться, — все, целую, пока.

Разговор оставил неприятный осадок, но я была рада, что впервые за последние три месяца я говорила с ним ровно, четко и спокойно. И смогла ему отказать. Оказывается -это так легко. Теперь я смотрела на Вадика совершенно другими глазами. Не скрою, чувство вины присутствовало, но я оправдывала себя тем, что он сам виноват. При воспоминании о событиях вчерашнего дня, в животе приятно ёкнуло. «Надо повторить…» пронеслось в голове. «Но сначала я устрою проводины Вадику» подумала я, глядя на свое отражение в зеркале.

— Хватит по дому в одних трусах ходить, Димка уже проснулся! — мама шлепнула меня по заднице. А я, надевая халат, сказала:

— Пусть хоть у сестры посмотрит!

— Я уже видел, нет там ничего… — проворчал мой девятилетний брат из кухни.

Я сидела на кресле напротив телевизора и ела яблоко. «Нет там ничего… Я смотрю, а там все такое круглое перекатывается» крутились в голове слова, сказанные братом про мою грудь и, слова Вадика про грудь Дохликовой.

Надо сказать, что я не люблю носить бюстгальтеры. Я люблю обтягивающие тонкие маечки, кофточки и свитерки, которые подчеркивают мою небольшую грудь. Но это не про сегодня. Вечером я должна выглядеть так, чтобы Вадик расхотел ехать в свой «Изумрудный».

Я выперлась в коридор и снова оглядела себя в зеркале. Белесые тонкие ножки смотрелись скорее болезненными, чем сексуальными.

— Маам! А помнишь тебе тетя Марина привезла с Нижнего Новгорода автозагар?

— Ну, помню! А что ты хочешь им намазать? — мама вышла из комнаты и вопросительно посмотрела на меня.

— Ноги… Смотри какие они белые… Даже какие-то синюшные…

— Ну, лето только началось. Еще успеешь загореть.

— А мне сегодня надо! Сегодня Вадькины проводины! И мне надо быть такой, чтобы все обалдели! Понимаешь?..

— И в чем ты хочешь пойти?

— В сарафане. Голубом.

— Ну, если ты хочешь произвести впечатление, то голубой сарафан для этого не подойдет. Во — первых, он слишком короткий, а во-вторых, ты же в нем вчера к Вадику и ездила! Я предлагаю надеть джинсы и новую маечку, которую я тебе купила на выходных.

— Джинсы и маечку… — с сомнением в голосе протянула я, — не слишком ли простовато?..

— Зато не надо мазать ноги автозагаром. А то ноги будут коричневыми, а руки и лицо бледными. Вот «красота-то».

— Ладно, уговорила! А на голове что? Может кудри сделать? — сказала я довольная тем, что вопрос с нарядом так быстро решился.

— Можно и кудри, я тебе даже помогу.

— Только не такие «бараньи», а чтобы локонами. Локонами, понимаешь?

В четыре часа дня я была уже готова, и я не знала, чем занять себя до шести… Читать не могла, телек смотреть тоже не могла. Я была неусидчива, меня изнутри распирало ожидание. Я то и дело вертелась у зеркала, пялясь, на заметно увеличившиеся, груди из-за лифчика, который приподнял их и сделал довольно аппетитными. Вырез маечки как раз позволял увидеть вздыбившиеся холмики. Накрасилась я, конечно, по блядски, но мне очень нравились яркие губы, и я решила, что сегодня можно.

— Господи, а намулевалась! Как на парапет! — неодобрительно восклицала бабушка, пока я ее не успокоила:

— Да это образ такой, баб! У нас сегодня спектакль будет у Вадика!

— Шпектакль? Вот молодцы! Мы вот были молодыми, только в игры играли, а вы вон чего… Ну, тогда лааадно.

— Нда уж, вид у тебя дай Бог.. Может на такси поедешь? Дам уж тебе двадцать рублей…, — сказала мама, которая чуяла мой воинственный настрой и видела мою «боевую» раскраску.

— Давай!!! Крутоооо! А на обратно?

— А обратно на автобусе. Хотя.. ладно, держи и на обратно.

И вот я приехала (бедное мое сердечко, вот пришлось тебе побиться в мои юные годы). Когда я подошла к двери, уверенность моя убавилась вдвое. Было очень страшно. Никогда не знаешь, чего ожидать от этих маменькиных можориков. Я позвонила в дверь. Дверь мне открыл Горнов. Ну, тут, я вам скажу, что уверенность моя достигла прежних вершин. Потому что Горнов даже не попытался поднять глаз до уровня моего лица, а сказал «привет» буквально моим титькам. Ну что ж, эффект достигнут.

В зале было полно народу. Намного больше, чем перечислил утром Вадик, но все исключительно были мужского пола, кроме его мамы, конечно.

— Ты моя хорошая! — его мама полезла ко мне целоваться.

Терпеть не могу эти показушные любезности, особенно когда она, довольно-таки грузная женщина, прижимает меня к своим необъятным формам и начинает тереть их мной, как мочалкой. После таких объятий, мне показалось, что у меня ребра со спины повылезали. Изрядно помочалив меня, она укатила на кухню. Вадик еще не заметил моего прихода, так как был очень занят демонстрацией одноклассникам новой игрушки на своем дурацком компе и его со всех сторон облепили «знатоки» и «асы». Я не стала его отвлекать. Усевшись за столик (на журнальном столике стояли салаты, закусочки, бутербродики), я попросила Горнова открыть шампанское и налить мне в бокальчик. Какая же я все-таки сучка, а! Я с удовольствием наблюдала, как мне старается угодить Горнов. Он присел рядом, и завел нудную историю о том, кем он собирается стать, когда отучится в ВУЗе.

— А ты кем хочешь стать? — закончил вопросом свое скучное повествование Горнов.

— Ну, вообще, мне всегда хотелось быть врачом-кардиологом. Но, ты же знаешь, где мы познакомились с Вадиком. На курсах по юриспруденции, поэтому, все-таки мне придется быть юристом. Ну, а если и быть юристом, то уж где-нибудь в правоохранительных органах. Например, следаком в милиции. Уж очень мне нравится уголовное право.

Постепенно к столу подсаживались, уставшие наблюдать за игрой, ребята, и вскоре я была в центре внимания всех Вадькиных друзей. Каждый из них старался меня рассмешить, удивить своими достижениями в олимпиадах, викторинах, исследованиях, в компьютерных играх и других забавах. Бедные-бедные парни. Как же вы заблуждались, думая, что мне все это интересно. Но я, нарочно, громко хвалила их за все победы, смеялась над давнишними анекдотами и удивлялась, уже не раз услышанным, историям. Наконец, мой хохот дошел до адресата. Обернувшись со своего компьютерного кресла-стула, он увидел меня: красивую, уверенную, сексуальную, смеющуюся в окружении его друзей. Я заметила это краем глаза, но не подала вида. Вадик был, по всей видимости, просто ошеломлен. Но он очень быстро собрался, потому как считал, что ниже его достоинства — показать, что он ревнует к друзьям-девственникам свою подружку, которая все это время была у него «под ногтем». Спустя только некоторое время, он свернул игру и недовольно присоединился к, почти опустевшему, столу.

Впрочем, кроме меня его никто не заметил, что еще больнее ударило по его самолюбию. Напившись шампанского, друзья Вадика, безбоязненно заваливали меня комплиментами и вслух осмеливались говорить, что «были бы они на месте Вадика…».

Вадик был мрачнее тучи, а я наслаждалась «своим» праздником. Чтобы выровнять свое пошатнувшееся положение, Вадик решил устроить дискотеку, и пошел спрашивать разрешения у родителей. Когда он вернулся, выяснилось, что его родители, дабы не стеснять молодежь, ушли к соседям (они часто ходили к ним по пятницам). Отец Вадика работал в милиции и занимал там не последний пост, поэтому незапланированные дискотеки его сына все соседи терпели молча. Музыка была врублена, нескончаемое шампанское при отсутствии закуски (уже всё съели) хорошо дало мне в голову, и я танцевалаааа… Это надо было видеть. Все парни орали сквозь музыку Вадику, чтобы он включил медляк.

Чтобы станцевать со мной медленный танец, образовалась живая очередь, и Вадик нарочно не включал его, ссылаясь на то, что не любит медляки.

Время было уже позднее, ребята начали расходиться по домам. Я тоже достала из пакета ветровку, чтобы не закусали комары по дороге на остановку (деньги на такси я решила сэкономить), но Вадик остановил меня:

— Не уходи…

До этого я не раз ночевала с ним и его семьей у них на даче, и моя мама с легкостью разрешила в этот вечер ночевать у него, зная, что дома все равно его строгие родители (так мама думала).

Сидим на диване. Пьем шампанское. У меня уже гудит в голове (это был мой первый жесткий бухич). У Вадика выражение лица, не сулящее ничего хорошего. Он хлещет «шампунь», как в последний раз. Наконец, он выдавил:

— А ты сегодня не такая, как всегда. И это многие заметили. Все заметили.

— А ты, в последнее время, не такой, как был до марта. Что с тобой? Почему ты стал таким грубым? У нас ничего общего не стало. Раньше мы могли колесить на автобусе, и ты, подобно твоим друзьям сегодня, рассказывал мне истории, мы спорили, мы разговаривали…

— Да зачем это все нужно? Пустыми разговорами парень девушку занимает, когда завоевывает ее. Я добился, чего хотел. Я думал, ты моя. Но сегодня ты заставила меня засомневаться в этом, я понял, что ты, как… как, типа, игра что-ли… и в тебе, как в игре есть дополнение и я его должен пройти…

Он потянул ко мне свои липкие руки от пролитого шампанского, но после его слов он мне стал настолько отвратным и омерзительным, что я влепила ему по роже так звонко, что в квартирной тишине это звучало, как тысяча лопнувших воздушных шариков.

— Игра значит?! Хочу тебе сказать, что пока ты радуешься победе, твою «игру» проходит уже другой, и, честно говоря, более умело, ёбаный ты геймер! — и я, как вчера в кафе, выскочила из-за стола, схватила с пуфика в коридоре ветровку и, хлопнув дверью, выбежала вон из квартиры.

Такси, разумеется, я вызвать не могла, так как, сотового (повторяюсь) у меня не было, а из квартиры с домашним телефоном я уже выскочила.

Со Школьной в это время было не так-то просто уехать. «Девятка» уже не ходила, пришлось идти на «Спартак». Надо же было так испортить вечер… Хотя, я Вадику испортила вечер с самого начала, поэтому вполне заслуживала таких обидных слов (но тогда я, конечно, так не думала). На «Спартаке» я зашла в «Десятку», и уселась на самое переднее сидение, которое упиралось в спину водителю. Прислонив голову к окну, я стала думать о том, что лето началось более, чем паршиво…

— Ты следишь за мной? — Виталик заставил меня вздрогнуть.

— Тыыы?… — я была несказанно удивлена.

— Ну, я. Еду к дядьке. А ты от своего ботана? И опять не в духе? И, судя по запаху, еще и бухая? — Виталик был необычайно активен.

— Угу, с проводин. А ты не зачастил ли к дяде? — ответила я.

— С проводин?! А ботана что, досрочно в армию забирают? Если так, то сочувствую новобранцу — его девушка побила все рекорды! Не дождалась его еще до проводин!!! — И заржал.

— Дебил?…Он в лагерь уезжает!!!! — я, будучи пьяненькой, не рассчитала громкости голоса.

— Садят?! — изумился Виталик.

— Это у вас на 33-ем всех садят, а мой в «Изумрудный» на Ангаре поедет завтра, — сказала я, отрывая заусенец на большом пальце левой руки.

Кстати, забыла сказать, что во время моего репетиторства Виталик с семьей жили на Саянской (и поэтому я со школы бегала к нему обедать, и прочее), а потом они переехали на Ленина, в дом около ментовки. Поэтому вчера и сегодня я случайно попала в автобус, в котором он ехал к своему дяде, жившему напротив СЮТа на Курчатова.

— Хорош калечить руки, выходим, — сказал Виталик тоном, не терпящим возражений, и вытащил меня из автобуса, — идти — то можешь, пьянь? — сказал Виталик, видя мои заплетающиеся ноги.

— Могууу… -ответила я, полностью подчинившись ему.

— Мать не потеряет? Или тебя до дома доставить все-таки? –удивился Виталик моему пьянющему состоянию.

Хоть я и соображала все, но ноги, язык, да и вообще все тело меня не слушались.

— Не надо домой… Мама меня с ночевой отпустила к этому говню..ИК..ку, — я икала и мне очень хотелось пить.

— Пошли, пошли, моя… Сейчас я тебя приведу в чувство, приговаривал Виталик, по дороге до дядькиного дома.

Как мы к нему пришли, я не помню. Виталик уложил меня на кровать….

Домой я приехала на следующий день в районе девяти утра. Состояние было говно, настроение ничуть не лучше. Очень хотелось помыться. «Гребаный Виталик со своим гребаным членом!» думала я, сидя на твердой табуретке на кухне, и ощущая слабую боль между ног. Выпив две кружки чая, я наконец-то залезла в ванную. Оооо, как же приятна горячая водичка! Состояние улучшалось пропорционально настроению. После ванны, посвежевшая, я нырнула в свою постельку и крепко уснула.

Когда я проснулась, было два часа дня, и я мысленно отметила, что Вадик уже умотал в лагерь своей мечты, и теперь я должна все же скорректировать свои планы на июнь с учетом его отсутствия. Логично было бы провести его с Виталиком, но сегодня ночью он начал нести какую-то навязчивую чушь «про нас с ним, и наше будущее счастье», тем самым разрушив всю свою великолепную власть надо мной, и стал обычным обожателем, коих (типа трусливого Ярикова) у меня было предостаточно. Но, хуже трахаться от этого он, конечно, не стал, поэтому я решила пока не отсылать его вон. Тем более, он не назойлив (учитывая, что оба раза мы встретились случайно).

— Так, Виталика мы оставляем… — под нос себе рассуждала я, как обычно крутясь перед зеркалом, — Мааам! А где у нас телефонный справочник?

— Как всегда под телефоном, со вчера ничего не поменялось, — пробурчала из комнаты мама, недовольная, что ее отвлекают от чтения.

Я пыталась найти номер телефона Катьки Городовой, но никак не могла, пришлось снова прибегнуть к маминой помощи.

— Мааам! А ты не знаешь, куда подевался листик… Маленький такой, фломастером еще исписанный. С номером Городовой?

— Ты оставишь меня в покое сегодня или нет? — мама, захлопнув книгу, встала с дивана, по пути на кухню отвесила мне легкий подзатыльник, и сказала: — пошли чайку попьем.

Мы сидели за столом и уминали бабушкины блинчики. Мама первой нарушила молчание:

— Ну, как вчера все прошло? Всех очаровала?

— Всех… Все круто было!

— А че одежда так куревом воняет? Парни курили что- ли?

— Ага, — ответила я, запивая блин чаем.

— А ты? — мама подперла подбородок руками.

— А я нет, мам… Ну, что ты так смотришь? Я не курила! Я только сексом занималась! — сказала я, и засмеялась.

— Ну, это, во всяком случае, не вредно, в отличие от курения, — усмехнулась мама, принимая мои слова за шутку.

С этого дня я решила начать охоту. Мне совершенно не улыбалась перспектива проводить июнь с Виталиком. Он, безусловно, очаровашка, но уже пройденный этап. Я хочу чего-то новенького. Я хотела влюбиться. Влюбиться, и таскаться за предметом своего обожания, как игуана, укусившая свою жертву. Для меня ожидание лучше, чем само событие.

День считается удачным, если ты хотя бы глазком увидела его. Ты любишь в нем все: его движения, его манеру разговаривать, наблюдать, как он смеется или злится. Ты можешь сойти с ума уже только от его мимолетного взгляда на тебя. Ночью грезить о нем, фантазировать и планировать первый разговор, первый поцелуй и все остальное. А если случится такое, что он случайно, в толпе автобуса, в очереди в магазине, коснется тебя, заденет…

Перед сном это прикосновение обязательно вспомнится… и ты будешь мечтать о нем снова.

А где можно лучше всего разглядеть потенциальную жертву? Конечно же, на пляже. Так сказать, людей посмотреть и себя показать. Решено, завтра держу курс на пляж. Возьму с собой братца, чтоб не скучно было.

Июнь 2003 года выдался довольно жарким. Солнце палило с утра уже так, что к 10 часам на пляже не куда было камню упасть. Мамашки со своими гиперактивными детишками оккупировали весь песчаный бережок городского пляжа. Это, конечно, не могло меня обрадовать, ведь я с собой взяла свой блокнотик со стишками собственного сочинения и собиралась наваять что-нибудь стоящее, а под этот бесконечный гомон, ор и рев сосредоточиться было просто невозможно. Вдобавок, эти маленькие говнюки бегали вокруг да около, тряся своими трусишками, полными песка. После 15 минут пребывания на пляже, я, мое покрывало и блокнот были в песке. Только братец был доволен: он сразу залез в воду и плескался там, на мелкоте, как поросенок в грязной луже. Но, человек привыкает ко всему, так и я привыкла к шуму и беготне детей, и к обеду сумела написать довольно-таки большой стих «Ангел и Демон», который вечером декламировала бабушке на кухне, пока та мыла посуду.

Так прошло еще пару дней, пока все-таки на пляж приперлись не только мамаши со своими «визжалками». Неподалеку от меня расположилась небольшая компания парней, и хотя они тоже орали и бегали, на них все же было приятней смотреть, особенно на одного из них. Я лежала на животе, пялилась в блокнот, пытаясь сочинить хоть что-то, но мои уши постоянно прислушивались к разговорам этих ребят. И как назло, как только они начинали говорить о чем-нибудь интересном, мой братец все портил. То он хотел пить, то он хотел, чтобы я пошла с ним купаться, то лепить куличи и замки, и куча еще всяких разных детских просьб, которые только отвлекали.

Утро следующего дня (11.06.2003 г.).

— Да я тебе отвечаю! Парни классные. А тот, который мне нравится, вчера окатил меня водой в озере, так что сегодня мы с ними точно познакомимся! — уверяла я Городову.

Долго уговаривать ее не пришлось, и сегодня на пляжик я пошла уже в компании Катьки. Мы запаслись бабушкиным квасом, блинчиками и картами. Что может быть проще, чем завязать знакомство, пригласив парней сыграть партейку в «Дурака»?

И вот мы разложили свои покрывала и легли позагорать. Валялись мы довольно долго и уже стали красные, как раки.

— Пойдем купатьсяааа, хватит уже лежаааать!!!! — ныла Катька, — их еще нет, успеют высохнуть твои волосы!

— Ага, сто процентов, как только я намокну, они придут, а я с мокрыми, повисшими паклями, волосами. «Красота» — то какая!!!

— А на пляже и должны быть все мокрыми, в такую-то жару! Ты как хочешь, а я пошла, еще не хватало перегреться тут из-за тебя, выпендрежницы.

Катька побежала со всех ног в воду. В этот момент я услышала знакомый хохот. Стараясь не поворачивать голову, я искоса наблюдала, как располагаются долгожданные ребятки.

Приняв более-менее соблазнительную позу, я стала поправлять лямочки купальника, показывая, что собираюсь идти купаться. И вот я пошла. Самой грациозной походкой, на которую была только способна. Ветерок щекотал моими длинными волосами спину, которой я чувствовала взгляды. Невероятное ощущение. Медленно войдя в воду, я с удовольствием окунулась в прохладу и поплыла к Катьке, висящей на буйке.

— Жопу не вывихнула? — усмехнулась Катька.

— В смысле?

— Да видела я твою фирменную «от бедра», — Катька нырнула и тут же вынырнула, — думаешь они того стоят? По-моему, гопота какая-то…

— Да пусть уж лучше гопота, чем гимназисты…

— Ну, с Вадиком — то все ясно… А вот чем тебе Виталик не угодил? Такой мальчиииик, — протянула Катька.

— Да что вот ты заладила «Виталик», да «Виталик»? Виталик — пройденный этап, — сказала я, и посмотрела на берег.

— А сколько этапов ты собираешься пройти за это лето? — сказала Катька, плеснув в меня водой, и отплыла.

— Да хотя бы еще один. Но такой, чтобы дух захватывало, чтоб спать не могла, есть не могла…

— Ахахааа, чтобы у тебя захватило дух, много не надо, — рассмеялась Катька, — ладно, поплыли греться.

На берегу, делая вид, что совершенно не интересуемся делами парней, мы стали играть в карты, громко комментируя процесс. Конечно, было видно, что парни обратили на нас внимание и уже вовсю разрабатывают план «Перехват».

Первым их шагом была просьба присмотреть за их вещами, когда они собрались искупнуться. Потом они попросили у нас карты, чтобы поиграть, на что мы любезно пригласили их сыграть с нами. И вот, когда уже все так хорошо шло, на горизонте появился Виталик.

— Привет, Катюши! Как загорается? — спросил он, оценивая ситуацию, потенциальных противников и нас с Катькой.

— Пока тебя не было, нормально загоралось. А сейчас солнце загораживаешь, — щурясь, ответила я Виталику.

— Ох, простите, — паясничая, сказал Виталик и, повернув голову к Катьке, спросил: — А Вам?

— А мне — нет, будешь с нами играть? — приветливо отозвалась Катька, делая вид, что не замечает моих щипков за локоть.

— А почему бы и нет! Пару партеек сыграну с такой веселой и приветливой компанией.

Пока он тусовал карты, уже успел познакомиться с ребятами, разговориться с ними, позаигрывать с Катькой, и тем самым позлить меня. Потом он, конечно же, выиграл. Выиграл два раза, в обоих случаях, оставив меня в «дураках» с «погонами» в виде «шестерок», и отряхивая коленки от песка, глядя на меня, сказал:

— Желания загадаю вечером, пока!

После чего, пожал ребятам руки, обнял Катьку, чмокнул меня в щеку, и ушел в сторону Торнадо.

— Это мой брат. Двоюродный, — пресекла я неловкое молчание, и Женька, который мне больше всех нравился, вновь повеселел, а вместе с ним и его друзья. Мы весь день купались, играли в карты, обливались водой и Женя смотрел на меня во все глаза, и я понимала, что приключения началиииииись!!!!!!!

Время подходило к 6 часам вечера, ребята засобирались — дома их ждали какие-то дела, а мы с Катькой решили еще побыть на пляже. Когда они ушли, Катька перво-наперво передразнила меня:

— «Двоюродный брат-двоюродный брат»!

— А что мне надо было сказать? «Ребята, это Виталик, с которым я трахаюсь, когда поссорюсь со своим парнем»?! Женя, наверняка, «оценил» бы такой подход к отношениям.

— Ну да. Кстати, Женька ничего такой. Для следующего этапа вполне сойдет. А мне Сашка понравился.

— Ага, нормальные пацаны.

Мы лежали на животах, подложив под голову руки.

— Наконец-то они ушли, — мы вздрогнули от голоса Виталика, и как по-команде перевернулись с животов на спины.

Он стоял над нами, как титан, уперев руки в боки.

— Подслушивать не хорошо, не знал? — раздраженно сказала я, смотря на него через «козырек» руки.

— ЖенькА своего ты бросишь через два дня, — игнорируя вопрос, констатировал Виталик.

— С чего ты взял?

— Он будет стараться тебе угодить, а ты таких бросаешь. Таким, как ты, надо прорезать по жопе. Посильнее и почаще, жалко только, что это до меня поздновато дошло, — он схватил меня за руки и потащил к воде.

— Ты что делаешь?! Я только высохла!!! Мы домой скоро пойдем!!! — орала я, но, все же ему удалось запихнуть меня в озеро.

Мы доплыли до буйка и повисли на нем.

— Может в воде?.. — подмигнул Виталик.

— А я что, снова поссорилась с Вадиком? — съёрничала я, переставая на него злиться.

— Да пофиг на этого Вадика, — Виталик снова подмигнул.

— Катьке подмигивай, на меня уже не действует. Да убери ты свою дубину! — заорала я, когда он продемонстрировал свою «готовность», прижавшись к моему бедру.

В это время Виталик заметил, что к нам плывет Катька.

— А, в принципе, я воспользуюсь твоим советом, — сказал он, оттолкнувшись от буйка, и поплыл навстречу к ней.

Вернувшись на берег, я с огромной досадой не обнаружила своей маечки среди вещей… Во время нашего последнего купания ее, очевидно, сперли, и мне предстояло идти домой в лифе купальника. Мы втроем пошли пешком до «Кольца» через парк. Комары сожрали мою спину, потому что этот засранец предложил мне свою футболку, но с условием, что мы зайдем «проведать его дядю». «Проведывать дядю» я отказалась из принципа, а вот Катька сказала, что она человек простой и добрый, с удовольствием проведает «несчастного» дядю без всяких условий, раз я такая черствая и безжалостная. Так что от СЮТа я уже шла одна-одинешенька, в юбке и в лифе от купальника, под суровые взгляды общественности.

ГЛАВА II

Утром меня разбудил телефонный звонок.

«Сестра милосердия, наверное» подумала я про Катьку, поднимая трубку телефона.

— Здравствуйте, а Катю можно? — голос Катьки дрожал от нетерпения, и я приготовилась выслушивать все прелести вчерашнего вечера без меня.

— Ну, что, можно поздравить? — зевая, произнесла я.

— Можно! — шепотом сказала Катька.

— Что ж, поздравляю… — вяло ответила я.

— На пляж пойдем? Я тебе все — все расскажу!!! — крикнула Катька мне в ухо и бросила трубку.

Конечно же, вчера я понимала, чем закончится их вечер, но было выше моих сил показывать «ревнульки»! Ведь я сама твердила, что Виталик — это пройденный этап, а Катьке Виталик всегда нравился, а Виталику очень хотелось мне насолить. Поэтому для него все сложилось как нельзя удачно. Катька сама навязалась идти с ним, он не стал возражать, они ведь дядю пошли проведывать! Чертов дядя!!! Я хотела разгрызть себе локти, рвать на себе волосы и кататься по полу. Зубы трещали при мысли, что она мне будет рассказывать подробности в красках, а я должна буду делать вид, что мне все равно на Виталика и я рада за подругу!!! Горделивая я овца! Настроение упало ниже некуда. Новость сразила меня, и я была зла даже на Женю, который вообще ни в чем не провинился еще. Я металась по комнате, осознавая свое бессилие перед случившимся. Вот уж Виталик вчера позлорадствовал, дай Бог!

Бабушка звала завтракать, да куда там. Я с остервенением собирала пакет с вещами для пляжа, все комкалось, ничего не влезало, в итоге я швырнула его в угол коридора и разревелась.

Через пару минут стало легче, я собрала нормально пакет и вышла на улицу, чтобы дождаться Катьку у подъезда.

Катька появилась минут через пять, но я уже кипела:

— Где ты ходишь?!

—Да мама отправила меня за хлебом, а в Алмазе его не оказалось, пришлось тащиться в Горный…

— Ладно, не важно, че там вчера было?! — перебила я Катьку.

— Тихо. ТИХООО! Не торопись, а то успеешь, — Катька уселась на скамейку остановки и деловито закинула ногу на ногу, — почему вчера-то? СЕГОДНЯ!

— Сегодня?! — я была ошарашена и уже вообще мало чего понимала.

— Ну, тебе же сегодня Женя звонил?… — не врубаясь, промямлила Катька.

— Мне?! Женя?! С чего ради, он будет мне звонить?!

— Ну, ты же сама, когда взяла сегодня трубку, сразу спросила: «ну, что можно поздравить?» Так?!

— Нуу, так!!! И че?!

— Ну, значит, ты уже знала, что мне звонил Саша, а узнать ты могла только от Жени…

— Никто мне не звонил, — недоумевая, ответила я.

— А с чем ты меня тогда поздравляла? — также недоумевая, спросила Катька, но будучи девкой смышленой, сразу сообразила и рассмеялась:

— Ну, ты мать даееешь! Не ссы! Не трогала я твоего Виталика! Не, ну трогала, конеш… Член у него и правда гигантский! — сказала Катька, но увидев мое насупившееся лицо, сразу, тораторно, добавила:

— Да мы пришли, блядь, к этому дяде. Он там спал вповалку, Виталька предложил сыграть в карты, зашли в другую комнату… В ту, в которой он тебя напя… Ну, все, все! Вооот. Стали играть, на желание, конечно же…

— Конечно же, — нисколько не удивилась я.

— Ну и все. Он проиграл…

— Как это он проиграл?

— «Как, как», как он обычно специально проигрывает, — закатив глаза, ответила Катька.

— Ну и?! И когда же ты его все-таки трогала?!

— «Когда, когда». Когда я желание загадала…

— Ну и?!

— Посмотрела… Но, ничего не получилось… Как и у вас тогда…

— А потом?… — мне уже было просто любопытно, ни о какой ревности речи не шло, и мне не терпелось узнать, что было дальше.

— А потом, ну, он сказал, что уже поздно, и дядька может проснуться, короче говоря, проводил меня до дома и все.

— Ндааа, надо тебя с Вадиком познакомить, когда он с лагеря приедет, — засмеялась я.

— Ты на меня не обижаешься? — Катька виновато посмотрела на меня.

— Да ну, че на тебя-то обижаться, — сказала я, совершенно не обижаясь, — а этого засранца надо проучить. Явно же припрется на пляж, сделаем вид, что ты мне ничего не рассказывала.

— Ну, вообще-то он вчера об этом и просил…

— Ну, теперь давай, рассказывай про Сашу. Че звонил, че говорил?

— Они с Женькой позвали нас сегодня на пляж. Место встречи на «Шайбе».

— А откуда у них ваш номер телефона?

— Ну, помнишь, вчера мы вчера с ними составляли аббревиатуры из первых букв фамилии, имени и отчества? Так он узнал, что я Городова.

— Ну, допустим, он знал твою фамилию, а адрес?

— Он спросил, в каком районе я живу, и я ответила, что на «Кольце». Он сказал, что на «Кольце» живет его бабка на Восточной 55, а я ему сказала, что это совсем близко, так как я живу в 62. Тяжело ли найти в справочнике семью Городовых по Восточной 62, если они живут там уже сто лет?

— Чудеса дедукции, — ответила я фразой из фильма «Такси».

Пока мы дождались «Единицу» и доехали до пляжа, погода успела немного испортиться: небо затянуло тучками, мы так постояли немного около «Шайбы», и решили, что парни, увидев изменения погоды, подумали, что мы не приедем и, потому сами не пришли. Поэтому мы потопали через лесок на остановку, и в этом леске встретили и Сашку, и Женьку. Надо было видеть их лица!

Женя, он же Джон (так звали его друзья), в своей компании был, несомненно, лидером, его мнение было главенствующим, с ним считались, его уважали и мне это, естественно, нравилось. Было в нем что-то благородное, сильное, достойное. Он не был наглым, не распускал рук и, вообще, вел себя по отношению ко мне сдержанно, с уважением и благоговением, и от других требовал того же, и это мне тоже нравилось, потому что никто ко мне, как к королеве, до этого не относился. Кроме того, мне нравилось, что события не развиваются слишком быстро, ведь впереди еще два с половиной месяца лета и мне не хотелось, чтобы магия страсти, которая захлестывает людей в начале отношений, быстро выветрилась. Он оберегал меня, как маленькую девочку, наивно полагая, что я «девочкой» и являюсь. Я, в свою очередь, наивно полагала, что он, при всем своем благородстве и достоинстве, покорил немало девиц, потому как на мой вкус (а он у меня не плохой), он был очень симпатичным и будучи старше меня на год, определенно не мог оставаться девственником. Вот так мы оба заблуждались, насчет друг друга, и наслаждались своими иллюзиями.

Ежедневно мы с Катькой приезжали в условленное время (чаще всего в 10—11 часов утра) во двор Женьки, где на лавке, около второго подъезда, он со своей компашкой ждал нас.

Однажды он интригующим шепотом сказал мне, что завтра мы пойдем в одно тайное место, о котором даже не знают многие из его друзей.

В этот вечер мы с Катькой, стоя в одной из беседок деревянного городка на Саянской 3, буквально сгорали от нетерпения.

Вы, возможно, представляете это чувство. Ты настроен на нечто необъяснимо здоровское, нечто необъяснимо занимательное, любопытно-приятное. Ты настроен на счастье в чистом виде. Приключенческо-неизвестное. Тебя энергия захлестывает так, что, не смотря на то, что ты сегодня ничего не ел, чувствуешь прилив сил, и не хочешь спать совершенно. Минуты тянутся, как резиновые. Ты прокручиваешь в голове разные вариации: как вы встретитесь, как соберетесь идти «туда», как там будет незабываемо по-летнему…

Этим тайным местом оказалась изба «Катманду» на горе, которую Джон со своими друзьями с 33-го района самовольно построили чуть дальше горнолыжной базы «Снежинка» за «колючкой», незаконно повалив немало молоденьких сосенок. Место, в котором она находилась, было потрясающе живописным. Одну стену избы, которая нависала над каменистым обрывом, подпирала огромная сосна, на которую было очень легко забраться с крыши, и, усевшись на широкой развилке ветвей, наблюдать один из прекраснейших видов — вид города с высоты. Конечно, навернуться оттуда не составило бы большого труда. Хватило бы одного неловкого движения, одной подсохшей веточки или еще какого-либо обстоятельства, которое заставило бы сорваться с дерева вниз на каменистый крутой склон и расшибиться на смерть… Но тот, кто попытался бы нам тогда втемяшить это в головы, был бы, как минимум, высмеян и послан куда подальше. При воспоминании об этих моментах, дух захватывает, а тогда… ничего не боялись.

И вот, пошли мы в таинственный поход. Я, Джон, Катька, Сашка и Максим Батов с Ленкой (сестрой Джона).

Не буду описывать дорогу к избе, скажу только, что интересной она была только в этот раз, так как мы шли на избу впервые (все, кроме Джона) и особо не замечали трудностей подъема в гору. В последующие разы преодолевать изнуряющий склон было не очень весело.

«Катманду» была выстроена достойно, учитывая возраст строителей. Бревенчатые стены были заботливо утеплены в щелях мхом и ватой; имелось два застекленных оконца; железная печка «буржуйка» с трубой; четыре, как в поезде, полки-лежанки с матрацами и подушками; дощатый пол с ковром-паласом… Вообще, сейчас, уже будучи достаточно взрослой, могу сказать, что эта изба была годна для проживания в ней и зимой, без каких-либо удобств в виде туалета и ванны, конечно, но все же… Для нас это тайное место было просто спасением от людских глаз. Нужно ли говорить, что в избе, благодаря непролазной чаще, в которой она находилась, и маленьким оконцам, были вечные сумерки, а когда разжигали печь, было видно только оранжевое зарево огня через щели и круглые отверстия заслонки. Темнота — друг молодежи. Не знаю, кто придумал это изречение, но он попал в самую точку. От количества флюидов, которые источал каждый из нас, лежа на избушечных полках, избу распирало, как коробку с забродившим соком. В этом полумраке висело такое возбуждение, что «хоть топор вешай».

Мы с Джоном лежали на верхней, справа от входа, полке. Она была рассчитана на одного, поэтому вдвоем находиться на ней было возможно только на боку в позе «ложки». Я чувствовала шеей и ухом его теплое дыхание, спиной — его твердую горячую грудь, а попкой — упругий член, который, стеснительный (как оказалось) Джон, все время поправлял рукой, чтобы я его не заметила, однако член не желал быть заправленным в штанину шорт и настойчиво упирался мне то в поясницу, то в задницу. А я, засранка, делала вид, что ничего такого не замечаю, еще и ёрзала каждую секунду, как «вша на гребешке», отчего Женька вообще не знал, куда деваться от стеснения. Кроме того, он все никак не мог куда-нибудь «деть» свою свободную руку, и в итоге, я сама перекинула его руку через свою талию, тем самым прижав его к себе еще сильнее. Могу себе представить, что творилось с ним в тот момент. Все лежали по полкам и ржали над анекдотами, а Джон застыл позади меня, словно статуя и боялся шевельнуться. Мне надоела эта тягомотина, я улеглась на спину, Женька лежал на левом боку, подперев левой рукой голову, а правой обнимая меня. Его лицо находилось прямо над моим. Я притянула его к себе, и поцеловала… Он был робок и напряжен. Я не могла определить: нравится ли мне его робость или нет. Вообще, предпочитаю, чтобы доминировал молодой человек, чтобы он был страстным, настойчивым, даже грубым… Женя не был таким, однако, все же мне его поведение нравилось, так как было для меня ново.

Когда я поцеловала его второй раз, более долгим поцелуем, он уже полулежал на мне. Мне нравилось ощущать тяжесть его тела на себе, твердость его мышц, быть подмятой им на этой узенькой полочке почти под самым потолком. Он стал смелее, и уже отвечал на мои поцелуи. Я была дико возбуждена, прям до боли в животе, но мы, естественно, ограничились поцелуями, так как трахаться сразу после того, как научился целоваться, еще и при друзьях, Женя явно и не помышлял. Он был благородным парнем, с благородными намерениями по отношению ко мне.

Уже близился июль, а мы застряли на этих поцелуйчиках, которые даже перестали приводить меня в дикий восторг, так как за ними больше ничего не следовало. Ни одной попытки коснуться моей груди. Хотя бы «нечаянно». Во всем остальном, что не касалось меня, Джон не был таким уж паинькой. Он мог выругаться матом, он курил сигареты, а для меня это уже было признаком того, что парень не заучка. Мне он нравился, но я не имела ни малейшего понятия, как его расшевелить.

Предпоследняя неделя июня выдалась особенно дождливой и холодной. Утром, 19 июня, я проснулась с настроем что-то изменить, но увидев в окне моросящие тучи, настроение несколько испортилось. Кроме того, Катька отказалась идти ехать со мной к ребятам из-за такой пакостной погоды. Бабушка тоже отговаривала:

— Что там делать в такую слякоть? По подъездам сидеть, как шпана! Ступеньки штанами протирать! Алкаши там ссут, харкают, а они сидят на них!

— Никто там не ссыт, баб! Тем более, мы не сидим в подъезде, а стоим под козырьком!

— Ну и что это за гулянки — под козырьком?! И как охота только! — бабушка недовольно ворчала на кухне, хотя прекрасно знала, что я все равно поступлю по- своему.

— На вот… мальчишек булочками угостишь… — сунула мне бабуля сверток с заварными булочками, когда я уже собиралась выходить.

Погода и вправду была мерзкой. Долго не было автобуса. Я злилась, и боялась, что от этой мороси булочки отсыреют. Я уже была готова плюнуть на «гуляние», и пойти домой, потому что я порядком замерзла, промокла и перспектива весь день протусить под козырьком подъезда в такую, как сказала бабушка, слякоть, мне вовсе разонравилась. Но вот показался долгожданный автобус, в котором пришлось ехать стоя, так как все сидения были мокрыми из-за протекающего кузова.

Во дворе дома Джона было пусто, я уже было совсем расстроилась… Но тут, из-за угла дома выскочил Джон и подошел к какому-то парню в кожаной куртке и кепке, сидящему около третьего подъезда на лавочке. Я обрадовалась, и подошла к ним. Джон приветствуя меня, обнял и сказал:

— Привеееет! Я думал, что ты сегодня не приедешь! Мы уже собирались идти на избу! Кстати, знакомься: это Янис, мой друг, с которым мы «Катманду» строили!

— Катя. Очень приятно, — сказала я новоиспеченному знакомому.

Янис слегка кивнул в ответ и закурил. Выпуская дым, обратился к Джону:

— Ну, так мы идем? — и уже мне, — Промокнуть не боишься?

— Пока я до вас добралась, я и так насквозь промокла, так что мне уже не важно.

— Ну, тогда чего сидим? Пойдемте! — Янис поднялся с лавки, и подмигнул мне своим голубым глазом. Джон этого не видел, и мне стало как-то не по себе.

Странный тип. Черная кепка, черная кожаная куртка, черные джинсы и черные кроссовки. Сутуловатый, но это его не портило. Голубые глаза с поволокой (!!!), пухлые губы… Он говорил неохотно, мало и тихо, и постоянно курил.

Джон был очень рад его приходу, потому что они давно с ним не виделись. Я отчего-то тоже была рада его приходу. От него веяло чем-то запретным, он был отнюдь не таким простым и добродушным, как Женя. И уж точно не таким благородным. Эти мысли крутились у меня в голове, и я даже не заметила, как мы преодолели гору, пока шли на избу.

Мы все были полностью мокрыми — высокая трава, папоротник, ветки деревьев с каждым шагом окатывали нас новой партией воды после, недавно закончившегося, дождя. Я, вообще, не из капризных и всегда стойко переносила трудности походов даже в непогоду, так, конечно, и здесь я не позволила себе ныть, однако очень хотелось. Комары облепили мокрое лицо и шею, прокусывали через тонкие мокрые джинсы, кроме того в лесу было еще холоднее, чем в городе. Но больше всего меня удручала мысль, что в избе тоже холодно и, возможно мокро, а чтобы растопить печку-буржуйку мы всегда использовали сухую сосновую и елочную хвою, а потом уже закладывали ветки. НО СЕЙЧАС ВСЁ МОКРОЕ! И в избе нет ни газеты, ни картонок, ни заготовленных дров на такой случай…

Наконец-то мы дошли. У нас с Джоном зуб на зуб не попадал, чего не скажешь про Яниса. У него промокли только штаны, сухая кожаная куртка не дала замерзнуть, в отличие от моей фальшиво-джинсовой курточки и тряпичной олимпийки Джона.

К моему радостному удивлению матрацы на «полках» были сухими, подушки тоже — крыша, все-таки, была сделана на славу. Однако прогноз про дрова подтвердился. Было решено запихать в печь сырую хвою в перемешку с картонками от сигаретных пачек, и какими-то салфетками, которых там было навалом. Со всем этим возился Джон, а мы с Янисом сидели на противоположных друг другу нижних полках. Меня трясло от холода, и даже не волновали комары, которые поналетели в избенку, пока Джон таскал хвою и ветки в печь. Джон стоял, нагнувшись к печи, спиной к нам. Янис курил и смотрел на меня. Неотрывно. Я смущалась. Мне очень хотелось разрушить это нагнетающее молчание, но в голову не лезли ни анекдоты, ни тема для разговора, поэтому я продолжала молчать.

— Ну, что там? — раздраженно спросил Янис Джона, у которого, судя по всему, с печкой ничего не выходило.

Я очень удивилась этому, ведь обычно у Джона со всеми походными делами все шло гладко, но при Янисе он почему-то чувствовал себя не совсем уверенным, что-ли. Я это чувствовала, видя его неловкие суетливые движения. И мне было обидно за своего парня, не стыдно, а именно обидно и мне хотелось, чтобы он доказал своему странному другу, что он способен из сырого материала разжечь печь и согреть всех.

Янис тоже чувствовал состояние Джона, и его очень забавляло происходящее. И он решил окончательно его добить.

— Дай сюда, — Янис рывком встал с полки, отодвинул от печи Джона, почиркал зажигалкой, пошебуршил там все палкой, через пару секунд там все вспыхнуло, и Янис с удовлетворением закрыл заслонку.

— Учись, студент! — сказал он, переместив сигарету в уголок рта, и уселся на ту же полку, что сидел до этого.

Джон обнимал меня за плечи, но от этого нисколько не становилось теплее. Янис снял свою куртку и протянул ее Джону:

— Дай своей, а то у нее уже губы посинели.

Куртка пахла табачным дымом и одеколоном. Тогда я сочла эту смесь запахов восхитительной. Отныне она ассоциировалась у меня с теплом и защитой.

Джон повесил мою джинсовку и свою олимпийку на верхнюю полку, чтобы они скорее высохли.

Я достала из пакета, завернутые в газету (а мы бумагу искали!!!) булочки, которые были молниеносно сметены. Булочки только раззадорили аппетит.

Парни разговорились. Янис рассказывал про их с Джоном общих друзей с 33-го района. Вот это были отвязные ребята. Предоставленные сами себе. Никаких запретов. Половина из них уже имели по 1—2 судимости. Они тусовались по подъездам и каким-то общагам (о которых я слышала впервые), пили пиво, курили и не ночевали дома по нескольку дней. Родители просто ставились перед фактом и это в лучшем случае. А мне, ну так для сравнения, можно было гулять до одиннадцати вечера. Я чувствовала себя ничего не смыслящей, благополучной до отвращения, девочкой, которая попала в компанию так сказать «детей улиц», которые уже многое повидали, в отличие от меня — маминой дочки. Я слушала, и все эти Ромы, Данилы, Максы, которых я еще даже ни разу не видела, становились для меня кумирами…

Я смотрела на этого Яниса, смотрела, как он курит. Смотрела, как он лениво отмахивается от комаров. А он смотрел на меня. И мне снова было не по себе от его взгляда.

— Была на сосне? — выпуская кольцо голубвато-белого дыма, спросил он.

— Была, — сказала я осипшим, вдруг ни с того ни с сего, голосом, и поправилась, — БЫЛА!

— Здорово, да ведь? Полезли радугу смотреть? — сказал он, потягиваясь.

— Да ну, придумал тоже, — обняв меня покрепче, ответил ему за меня Джон, — все скользкое, вдруг свалится еще!

— Ну, как хотите, — вполголоса сказал Янис, и вышел из избы.

Джон, воспользовавшись тем, что мы остались одни и, видя мое «неустойчивое», по отношению к нему, состояние, решил «завоевать и утвердить» позиции и наклонил ко мне голову для поцелуя. Он правильно почувствовал свое пошатнувшееся положение, так как я, все-таки, разочарованная в его неудаче с «растопкой печки», не желала ободрить его, а напротив, ощущала явное раздражение и считала, что он нас обоих поставил в неловкую ситуацию. Впервые, целовавшись с ним, я как никогда пыталась поскорее закончить поцелуй, и хотела, чтобы Янис не застал нас. Джон стал казаться мне неинтересным, неудачливым, и вообще неправильным в плане выбора партнера. Меня тянуло к тому, что сидел на сосне и разглядывал (не смотря на «все скользкое») радугу и город.

— Я все же полезу, посмотрю! — сказала я Джону, отстраняя его, — и не отговаривай, Янис уже все там протер, пока лез на нее.

Джон очень хотел возразить. И не только по поводу мокрой и скользкой сосны.

Но аргументов у него не оказалось, поэтому через пару минут я сидела возле Яниса на широкой развилке ветвей сосны, и любовалась радугой и видом города.

Вдруг он легонько толкнул меня. Тысячи молний прошли сквозь меня, прежде чем я почувствовала его руки на моих плечах:

— Испугалась? — спросил он, смеясь.

— Конечно, ууууух…… — выдохнула я, потрясенная.

— Не бойся — держу, — ответил он, ухмыляясь и удерживая меня за плечи левой рукой.

Джон сидел в избе. Он слушал. Был беспомощен. Был в смятении.

Когда мы шли обратно, никто ничего не сказал. Каждый был при своих мыслях. Джон при мрачных. Я при безмятежно-воодушевленных. А Янис при своих обычных.

Ночью, лежа в постели, я думала не о Джоне, а о его очень странном друге. Бесстрастном. Безэмоциональном. Постоянно курящем, голубоглазом друге. Друге, явно не благородном, в отличие от Джона. Но Джона, как хорошего парня, мне было жалко, и я корила себя, на чем свет стоит, за свое малодушие, проявленное сегодня. Завтра все встанет на свои места. Я докажу Джону, и в первую очередь, себе, что мы с ним не разлей вода. С этим настроем я уснула.

Утром уже мысли о Янисе улетучились, и я «отрезвевшая», с удовольствием завтракала бабушкиным омлетом.

— Катька, у тебя вся одежда прокурена! Вы там курите, что-ли под этим козырьком? –ворчала бабушка, вытирая крошки со стола.

— Ну, парни курят, я — то что сделаю! — невозмутимо отвечала я.

— Ну, и друзей завела… Гляди и ты начнешь! — продолжала бабушка.

— Не начну, успокойтесь вы уже вместе с мамой, а!

Джон опять был с Янисом. Янис был с гитарой.

— Тоже хочу научиться, — по-доброму завидуя Янису, сказал Джон, и покосился на гитару.

— Это проще, чем ты себе можешь представить, — сказал Янис Джону, а меня спросил, — поёшь?

Я, добросовестно отпевшая 10 лет в школьном хоре за первую партию, уверенно ответила:

— Пою. А что знаешь?

— Ну, «Звезду» Цоя, например?

Я отлично знала Цоя, Сектор Газа, Петлюру, ДДТ, Бутусова, Би-2, так как не раз была в летних загородних лагерях, да и сама любила творчество этих групп и исполнителей.

— Ну, и отлично. А то у нас с Жекой ни сигарет, ни денег на них нет.

И мы пошли на «Тэль» (там достаточно большая площадка, и проходимость людей не плохая).

Янис уселся на высокий каменный бортик клумбы, снял с головы кепку, «поставил» ее меж ног на квадрат бетонной плитки и начал играть «Звезду» Цоя.

После пары проигранных куплетов, он спросил:

— Че, не поем?

— Прям здесь, что-ли? — удивленно ответила я.

— А что не так?

— Да, неудобно как-то… Как попрошайки…

— Кто попрошайки?! Мы?! — Янис стал вытаскивать шнурки из кроссовок, — Джон, вытаскивай свои.

Они вытащили из своих кроссовок шнурки. Янис с сознанием дела, Джон недоумевая…

Янис сплел из шнурков черно-белую косичку и повязал ее мне поверх лба.

— Мы — хиппи. Не попрошайки. Пой.

И, знаете, мое стеснение прошло. Эта несуразная шнурковая косичка сделала свое дело, раскрепостила меня, и я запела так чисто и громко, что люди, проходящие мимо, улыбались нашему наскоро соображенному «Ансамблю», и, не скупясь, накидали целую кепку монет разного достоинства за каких-то три — четыре песенки!

Представление было окончено, сигареты куплены. Деньги остались даже на газировку и сметанные булочки, которые я очень люблю. Эта наша выходка окрылила меня, и мне казалось, что вот мы «Бродячие музыканты»: свободные и счастливые, и нас ждут дороги и приключения, и нашему трио ничего не страшно, ведь с нами и дружба, и песня, и гитара, и вообще все очень здоррровооооо!!!!

И всю дорогу на «Катманду» я скакала и кружилась, то и дело обнимала Джона от безудержного счастья, и была рада его, святящимся от счастья, глазам, и солнцу, и бабочкам, и высокой горе, и густому папоротнику, и…. Янисовым глазам, в которых, подобно мне, скакали и кружились маленькие чертики… Но я старалась не смотреть на него. Его взгляд вызывал уже знакомое мне смешанное чувство.

Весь день мы провели на избе. Пели песни под гитару, шутили, смеялись, а к вечеру разразилась такая гроза, что в «мертвой зоне» (так мы называли ельник, окружавший избу) воцарилась кромешная тьма. В избе было очень уютно. Мы сидели втроем на нижней левой от входа полке (я посередке, естественно), слушали барабанящий дождь по крыше, потрескивание угольков в печке, а Янис перебирал струны гитары, наигрывая убаюкивающе- медленную мелодию.

Длительная идиллия внезапно была нарушена. В избу ввалились, как мне сначала показалось, два амбала. Громкие и шумные, они вырвали меня из дремотного состояния, и я успела не на шутку испугаться, прежде чем поняла, что это те Рома и Данил, о которых рассказывал Янис вчера, и которые вместе с ним и Джоном построили «Катманду».

— Джон, че за херня?! Мы, кажется, договаривались, что левых сюда не будем водить!

— Она не левая! Это моя девушка! — в открытом конфликте Джон чувствовал себя прекрасно, говорил уверенно и четко.

— Ну, пошли тогда, поговорим! — Рома вел себя очень агрессивно, показывая, что имеет право находиться здесь ровно настолько, насколько этого права не имею я.

За избой они с Джоном очень сильно ругались. Оторопевшая, я сидела рядом с Янисом, пыталась вслушаться в слова, но гул от бешеного стука сердца в висках и расспросов Данила (того, что пришел с Ромой), позволяли услышать мне только отрывки фраз и слов. Но было ясно и ежу: Джон не должен был приводить меня сюда. Не говоря уже о Катьке, Сашке и маленьком Витьке. Но, слава Богу, о них парни не знали. Данил был настроен более дружелюбно, но, все же был недоволен поступком Джона:

— Кать… Катя же? Кать, да нам не жалко, что ты сюда пришла. Просто, если каждый из нас будет водить сюда любую девушку, которую будет знать пару дней и считать ее своей подругой, то очень скоро об этом месте узнает весь город. Пойми, тебе вот теперь захочется привести сюда одну свою подружку, другую, а они поведут сюда своих друзей и так далее. А мы строили «Катманду» для себя. Это наше место. И о нем никто больше не должен знать…

— Я за нее ручаюсь. Она никому не скажет. И я знаю ее больше пары дней и считаю ее не просто своей подругой, я люблю ее, — сказал Джон, входя в избу.

Янис, все это время сидевший рядом, присвистнул, и краем глаза я увидела, как его рот расплывается в саркастической улыбке со словами:

— Вот это заявление, я понимаю!

— Ладно, хорош здесь сидеть. Уже темнеет, надо спускаться, пока еще хоть что-то видно. Договорим по дороге, — сказал, более-менее, успокоившийся Рома.

Джон поставил оставшуюся воду на сковороду, которая стояла на печке.

— Зачем это?

— Если кто-то придет сюда, кроме нас… То пусть будет теплая вода умыться…

Когда мы вышли из избы, я поняла, что темно уже не только из-за погоды, а потому что уже попросту поздно!

Янис накрыл мою и свою головы от дождя своей курткой, мы шли первыми. Позади шли Рома и Данил, которые поругивали Джона (он тоже шел позади нас) за то, что он нарушил их договор.

Когда мы пришли на остановку на «Восточной 1», я поняла, что дома меня убьют. Время уже явно не 11 вечера… Рома увидел, что я дергаюсь:

— Че, влетит дома?

— Влетиииит…

— А сколько лет?

— Сколько есть все мои.

— А у меня днюха через 10 дней! Слышь, Джон? С нами поедешь на дачу?

Джон замялся, ему не хотелось обидеть Рому, но он считал неправильным поехать на дачу с ними без меня (потому как прекрасно знал, что на дачу надо ехать с ночевой, а меня естественно не отпустят).