Бесплатный фрагмент - Кто куда, а я в деревню!

Моей семье, родным и близким людям.

Моему Дому.

Моей Бусе, которая всегда со мной.

***

Ну, здравствуй! Твой запах антоновских яблок

Мне снится ночами, мне чудится часто,

И если мне грустно, несладко и зябко

Я клею на душу его, словно пластырь.

Мне вишен твоих назабвенно цветенье,

Черемухи буйство! Какое же счастье,

Когда лишь за ночь, что казалась мгновеньем,

Сирень одевалась в лиловое платье!

Сугробы твои были мягче перины,

А Деду Морозу известен твой адрес,

Куда неизменно он каждую зиму

Подарков мешок приносил. Или в кадре

Задумчивый день. И ленивое солнце

Запуталось в желтой листвы паутине,

И облака, что всегда незнакомцы

Плывут над тобой по сентябрьской сини.

Твой голос: то вдруг заскрипит половица,

То кашлянет дверь, то стена завздыхает —

Он часто мне слышится тоже и снится,

Баюкает он, веселит, утешает…

И мне невозможно и маятно крайне,

И мне не нужны никакие богатства,

Лишь только вернуться — довольно скитаний!

К тебе и воскликнуть: «О, дом мой, ну, здравствуй!»

Кто куда, а я…

— Посторожите это покамест, я мигом туда-сюда, — раздалось откуда-то сверху, и рядом со мной на вокзальную скамейку, видавшую виды и сотни тысяч седалищ, плюхнулась небольшая, но увесистая сумка-баул, как и положено, клетчатая и сильно замызганная.

В тот момент я с наслаждением начала уминать вожделенный, ароматный, исходящий соком, напичканный специями и всеми видами ГМО горячий бургер. Фаст-фуд я позволяю себе только в дороге: эдакое послабление, оправданное тем, что мой организм путешествует и может получать любые, даже запретные, гастрономические удовольствия. И вот та самая ситуация: вокзал, чемоданы, вкусная снедь, первый лакомый кусок — и… Ну как так можно, а? Ну, нельзя трогать человека, если он ест, это же просто варварство в чистом виде!

— Мммм, — только и смогла произнести я, но обладателя баула уже и след простыл. Я радею за безопасность всей душой, но, каюсь, тогда моя душа молчала, а желудок требовал сиюминутно употребить аппетитный сэндвич. Вот доем сначала, а потом уже сдам и сумку, и её хозяина-идиота органам правопорядка (хотя в более диких странах таких товарищей наверняка сдают НА органы, причем любые, кроме мозга).

Я откусила очередной кусман, и тут рядом со мной попутным ветром пронесло полицейского. Как вовремя! Я приветливо помахала ему рукой и сообщила:

— Ум умо хмоммо хмумофку фофшафив!

— Женщина, вы пьяны? — полицейский оглядел меня невозмутимо и строго. Под этим тяжёлым, неподвижным взглядом я с огромным трудом и даже болью проглотила кусок, внезапно ставший каменным.

— Я говорю, тут кто-то вот сумочку оставил, — прохрипела я и добродушно похлопала по баулу рукой. Не знаю, как я могла поступить столь глупо и неосторожно, но, видимо, фаст-фуд все же очень крепко и, самое главное, очень быстро поражает мозг. Напрочь вышибает ум.

— Не поднимайте руку с сумки! — взревел полицейский. — Замрите!!!

И события стали развиваться с космической скоростью: все пассажиры вокруг исчезли, а меня вместе со злополучной поклажей взяли в плотное кольцо стражи порядка.

— Оставайтесь на месте, не двигайтесь, не шевелите рукой! — командовали они. — Скоро прибудут сапёры, и мы сможем вас отпустить в целости и сохранности.

«…Если повезёт», — читала я по их губам. Вот попала так попала… И легко сказать «не двигайтесь». После таких слов непременно начинает чесаться нос и зудеть в ухе. А еще от баула просто-таки разило рыбой, точнее — селёдкой.

От волнения и невыносимого селёдочного духа съеденный бургер, будь он неладен, начал проситься обратно, наверное, ему было любопытно, что за сыр-бор происходит снаружи. Но я удерживала его изо всех сил: когда еще мне доведётся поесть, да и доведётся ли вообще.

Погибнуть от взрыва с ароматом селёдки очень обидно, но я страдала ещё и по другой причине: именно в тот день мы с моим мужем Артёмом серьёзно поругались по какому-то совершенно наиглупейшему поводу.

…Вообще-то я отходчивая, мне достаточно пяти минут, чтобы осознать свою долю вины в ссоре и пойти мириться, бодая головой, как телёнок, спину любимого мужа…

Что же нашло на меня в этот раз, я и сама с трудом могу объяснить, а только вот «виноват он, и всё тут». Ко всему прочему, у меня начался отпуск, а за окошком буйствовало невероятно тёплое и ласковое лето. И такая мысль пришла в мою отчаянную шальную голову: «А чего мне, молодой и красивой, киснуть в городе, накручивая себя и укрепляя стены личной трагедии?» Кроме того, нахождение с мужем в одной квартире являлось причиной великого соблазна: снова идти бодать головой спину и признавать поражение. А на меня впервые в жизни нашло отчаянное желание выдюжить, не показать свою бесхребетность. А ещё желательно, чтобы наконец попросили прощения, валяясь у меня ногах. А почему нет? У всех валяются, а у меня пока — ни разу.

К сожалению, при подсчёте моих финансов они дружно спели не только романсы, но и станцевали лезгинку, ламбаду, вальс, откланялись и помахали ручкой.

Вот тут и случилось у меня озарение: тёплой ласковой волной накрыли воспоминания о доме, где я жила в детстве, о тогдашних жарких летних деньках. И я решила, точнее, решилась…

Удивительно, что на сборы чемодана мне хватило пары часов против обыкновенных пары дней. «Так вот что значит целеустремленность», — подумала я и для убедительности данной мысли подняла вверх указательный палец.

А вознамерилась я рвануть в «Туево-Кукуево», где меня, в общем-то, никто и не ждал… Ну хотя как никто не ждал? Там, в деревне Утекаево, жила любимая тётка, которой я позвонила уже с вокзала: «Валентон, это я, Лёля! Я тебе мчууууу, ты слышишь? Жди давай меня!» И Валентон покорно сказала: «Ох, ёшки-матрёшки, кого я слышу! Ну давай-давай, мчи! Только сама знаешь, я тебе тут устрою концлагерь, трудовые будни заключённых!» Она, моя тётка Валентина, — большая шутница и баловница. И, уверяю вас, она прекрасна в этой своей ипостаси! Она безмерно любит, когда её кличут Валентоном, как когда-то придумала я. Она очень весёлая и очень упрямая… И… Увижу ли я её теперь? Все мои планы на лето и вообще на жизнь висели на волоске.

Хоть бы у мужа успеть попросить прощения. Дрожащей рукой я отложила в сторону ошмётки своего обеда и попыталась достать из кармана мобильник, но меня сию секунду одёрнули полицейские: не двигаться, и всё тут!

— Но у меня муж! — пыталась я вразумить блюстителей закона, однако никакие сантименты их не трогали.

— Хорошо, что муж, так не делайте его вдовцом, — мрачно увещевали они меня. Успокоили, нечего сказать.

Я погрузилась в невеселые мысли о злодейке-судьбе и не сразу заметила суету сбоку от меня: там двое полицейских заламывали руки мужику в красном спортивном костюме, который рвался в мою сторону, брыкался и верещал.

— Не имеете права! Она моя! — заходился он в крике и смачно плевался на пол.

— Женщина, вы его знаете? — обратились ко мне полицейские.

— Знать не знаю и не понимаю, почему он говорит про меня «она моя», — скривила я лицо. Конечно, я симпатичная, но чтобы вот так… продираться ко мне через кордоны. Посмотрел бы на это сейчас мой муж, любопытно, как бы он запел…

— Да не ты, дура, — злобно пыхнул в мою сторону мужик, — сумка моя! Там селёдки на несколько тыщ!

Ах, вот оно что… Не я королева этого бала. Ну и ладно, пусть только меня поскорей отпустят! Без движения у меня начало мучительно сводить руки и ноги. Да и до поезда оставалось недолго.

— Да-да, от сумки в самом деле разит сельдью! — пыталась я убедить полицию. Но на слово мне никто не верил. Отвлекая себя от наступающих слёз, я представляла возможные заголовки передовиц: «Селёдка-убийца захватила один из московских вокзалов», «Не закуска, но террористка: иваси угрожает миру», «Сельдь, напичканная тротилом: террор по-русски».

Наконец приехали сапёры. Служебная собака с умными глазами и серьёзным выражением лица, то есть морды лица, обнюхала баул, очень по-человечески наморщила влажный блестящий нос и громко, брызгая слюнями, чихнула. Это был самый прекрасный и замечательный чих в моей жизни!

— Будьте здоровы, — сказала я собаке и от умиления пустила слезу. Собака легонько кивнула: «Спасибо».

— Да нет тут никакой взрывчатки, — подтвердили собачью версию сапёры, проверив сумку, — рыба тут, как есть — селёдка.

— А я что говорил, — трубил краснокостюмный мужчина, размахивая освобождёнными руками, словно чокнутая мельница.

Меня тоже больше никто не удерживал, и я поспешила на поезд, радуясь жизни и свободе. Попыталась сообщить о своём счастливом спасении Артёму, но его мобильный был недоступен. Ну что ж, дорогой, значит, не зря я придумала своё путешествие, попляшешь ты ещё у меня!

Возле вагона меня нагнал запыхавшийся владелец мерзкого рыбного баула. Морда виновника моих злоключений сравнялась по цвету с его же костюмом. Я попыталась пройти в вагон, но мужик перегородил мне дорогу всё той же клетчатой сумкой.

— Эта, ты извини, если чо. Я не специально же. Просто билет надо было купить, а сумка тяжёлая, сама понимаешь, — бубнил он. Нет, я не понимала и не хотела понимать.

— И эта, я там сказал, ну эта… сгоряча! Ты не дура, а очень себе знатная бабёнка, честное слово, — горячился опомнившийся донжуан. Поздно, добрый молодец, красну девицу окучивать, когда она сама Кощея одолела! Но красномордый не сдавался:

— Давай я тебе в качестве «извини» селёдки хоть отгружу, а? Вкусная, с икрой!

— Давай, — устало согласилась я. Как же ты мне надоел, и ведь хватает наглости и тупости…

Обрадованный товарищ полез в сумку, долго там копался, поднялся с ещё более пунцовым лицом, держа в руке жирную и действительно аппетитную сельдь.

Я аккуратно приняла её, улыбнулась почитателю иваси самой сладкой улыбкой… размахнулась, метко забросила хвостатую добычу прямо в гущу снующей толпы и со всей дури заверещала, подражая манере базарных баб:

— Оооой, тут мущщина селёдкой по людЯм кидается! Спасите! Он совсем сошёл с ума! Он рехнулся! Бандит! Помогите!

Толпа отозвалась на мой клич визгами, криками и отборными матюками. Оттолкнув ногой баул, я впрыгнула в тронувшийся поезд, а наряд полиции уже бежал к опешившему обладателю клетчатого потрёпанного баула. Несладко ему придётся — только вроде оправдался, а уже опять рецидив. Точно несладко — с таким-то солёным грузом!

…Усталость от насыщенного событиями дня взяла своё, и потому, едва только поезд тронулся, я погрузилась в приятную дрёму и проспала все долгие часы дороги, ни разу не приоткрыв глаз.

И сон мне приснился удивительно правдоподобный: будто Валюша примеряет сумасшедшей красоты красные туфли на тонкой шпильке. Делает она это сосредоточенно, серьёзно, топает ногами, рассматривает туфельки со всех сторон в зеркале, прохаживается туда-сюда: она и довольна, и сомневается. Но самое удивительное, что рядом с ней примеряет точно такие же туфли ещё какая-то женщина. Ее фигура и лицо будто в тумане, узнать невозможно. Она проделывает с туфлями те же штуки, что и Валя: крутится в них перед зеркалом, оценивает, ощупывает. А затем незнакомка и Валя сходятся, начинают кружиться в танце и постепенно исчезают, растворяются в воздухе…

Я очнулась, огорошенная сновидением, за пять минут до прибытия поезда в пункт назначения. Любопытный сон, очень яркий и живой, вполне возможно, что и пророческий. Надеюсь, ничего экстраординарного он не предвещает, хватило уже вчерашних селёдочных событий, как говорится, наелась! Но я не догадывалась, что произошедшее на вокзале — просто детский лепет по сравнению с приключениями, ожидавшими меня и довольно похихикивающими в предвкушении нашей встречи.

Привет-привет! Пока-пока!

От вокзала до пункта назначения мне предстояло добираться, приложив не только интеллект, но смекалку, прыткость и эту… как её… коммуникабельность! Рейсовых автобусов до Утекаево, конечно, не было. Выход очевиден: попутки! Я изрядно помыкалась по вокзальной площади и, несмотря на коммуникабельность, получила отказ от всех потенциальных извозчиков: «Нее, туды не поеду, это же в такой Требухаловке, что итить-надоить!» Я уже почти отчаялась, но тут вселенная надо мной смилостивилась и, если можно так сказать, подкинула вариантик. «Подарком судьбы» оказался разваливающийся на ходу мотоцикл с коляской, управляемый усатым и чубатым мужиком лет шестидесяти, густо-дымно курившим «Приму», знаете, этакое красное знамя советских курильщиков. Я кое-как запихнула чемодан в мотоциклетную люльку и напялила предложенную мне каску, такую старую, что казалось — именно в ней некий древнеримский герой сражался в своих самых величественных походах. И, судя по трещинам и вмятинам, в ней же и был повержен. Я уселась позади моего водилы, который эффектно крякнул и нервически торкнул ногой педаль своего железного коня. После этого, будто эхом отозвавшись на зов хозяина, крякнула его колымага и глухо и надрывно затарахтела, выпуская клубы чёрного дыма из прокопчённой до угольного цвета трубы. Поехали!

Мимо нас мелькали похорошевшие после пережитых холодов, обогретые летним солнцем деревенские дома, бархатные от молодой зелени леса, заливные, мелко цветущие луга, бегущие к горизонту, ещё только набирающие силу поля. Казалось, дороге нашей не будет конца, так долог мне казался путь, и тому были причины. Несмотря на окружающую красоту, меня потихоньку начало мутить от мотоциклетной трясучки и папиросного аромата, хотя, честно признаюсь, я и сама порой не гнушаюсь сигареткой, да и с вестибулярным аппаратом у меня полный порядок. А ещё у меня весьма затекла спина и… стала болезненно ощутима мягкая часть, которой спина заканчивается. О божечки, взмолилась я, давай мы уже приедем, пожалуйста!

Куряка-водитель, пусть его путь будет усеян розами и лучшим табаком на свете, довёз меня до самых ворот тёткиного дома. На прощанье он снова браво крякнул и хитровато мне подмигнул. Уехал он, впрочем, недалеко: буквально через сто метров, у соседского дома, остановился, слез с мотоцикла и зашагал к калитке. Сосед, значит… «Григорий», — крикнул мне, махнув приветственно рукой. «Лёля, очень приятно!» — прокричала в ответ я и тоже махнула.

Деревня Утекаево встретила меня здоровой тишиной погожего летнего полдня. Но тишина эта не абсолютна. Прислушайтесь… Вот звук мерного сладкого жужжания шмелей в саду, но его заглушает и перекрывает другой: заливистый, вызывающий зависть мужицкий храп, доносящийся из распахнутого окна. А там, из беседки, увитой виноградом, доносятся звуки щёлкающихся под напором умелых пальцев семечек и неразборчивое бормотание двух женских голосов. И еле слышно, но всё-таки можно, можно различить, как на другом конце деревни переругиваются сомлевшая от жары собака и дурак-петух, подозревающий пса в том, что тот заглядывается на его новую курочку. И если сделать слух своим единственным восприятием, то становятся различимы шёпот трав и убаюкивающий шелест листвы, волнующейся от дуновения ветра, который родительским жестом оглаживает всё вокруг. И все эти звуки и шорохи навевают невероятное томление, окутывают тягучим благостным маревом… И уже ничего не слышно… спать… спать… «Не спать!» — приказываю я себе и, вернувшись в реальность, делаю несколько шагов и захожу в калитку.

Дом, милый дом… Какой же роскошный сад получился в умелых Валентиновых руках. Я восхищённо ахнула и вдохнула густой тёплый воздух. Остро и влажно пахло свежескошенной травой, тепло и солнечно — нагретым деревом, изысканно и благостно — тонко-фарфоровыми розами и еле слышно — сладко-коричной сдобой. Это был тот самый, неповторимый запах детства, деревенского лета и неизбывного, безосновательного и бесконечного счастья. Боже, как же хорошо!

Я бросила свою поклажу на короткостриженый газон и понеслась в дом. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая приехала к родственникам на каникулы и точно знает, что вот сейчас её вкусно от пуза накормят-напоят и отправят на речку загорать и купаться. И можно будет безмятежно радоваться каждому мгновению лета, цеплять выгорающей макушкой солнце и пересчитывать веснушки на любопытном носу: «Сегодня 37! А вчера было только 33!» И никто не заставит батрачить в огороде, потому что «ребенок приехал здоровья поднабрать и весу!»

В доме было подозрительно тихо. Я прошла через прихожую и столовую в Валину спальню. В ней многое поменялось с момента, когда я тут жила, но несколько предметов остались неизменными. Вот настенный ковер «Охотники на привале», изученный мной в детстве вдоль и поперек. И я любила его безмерно, потому что он скрашивал мою скуку, когда я болела и мне запрещалось читать и смотреть мультики. Но про охотников все забывали! И я с ними «сидела на привале» и, открыв рот, слушала охотничьи байки.

А вот старенькое трюмо с зеркалом. На нем стоит фарфоровая фигурка рыбака, тянущего сетью свой толстобокий улов. И снова рыба, надеюсь, хоть в этот раз не селёдка!

На зеркале трюмо прикреплена фотография. Самая легендарная, оберегаемая и чтимая в нашей семье. Почти икона. На фото — молодая чернокудрая женщина с тёмными искристыми глазами и яркой, белозубой улыбкой. С ней связана какая-то наша семейная драма, какая-то почти трагедия, тайна, радость, боль… Я забыла подробности… Я расспрошу об этом Валю.

И я последовала дальше — в такую родную и знакомую комнату — «залу», по местным меркам уставленную и украшенную довольно богато: бежевые обои с золотым отливом, отчаянно розовые гардины из тяжёлого атласа, массивные диван и кресла, упакованные в бордовый велюр, толстоворсовый с восточным орнаментом ковёр на полу, тёмного дерева мебельный гарнитур, венчал который огромный плазменный телевизор.

В этой-то комнате я и обнаружила свою любимую тётку. Она… танцевала, и это был весьма странный танец, в котором элементы стрипа были совмещены с движениями, позаимствованными из лезгинки, дополнены пластичными мотивами танца живота и взлязгиваниями, свойственными диско 90-х. На голову Валентины были водружены пузатые очень модные и дорогие наушники, очевидно, льющие в её уши бодрую музыку, что и объясняло причину тётушкиных телодвижений. Одета Валюша тоже была не абы как, а загляденье просто: розовые лосины и потрясающая воображение пёстрая, как весенний луг, рубашка «свободного крою, чтобы ничто не мешало жить». Моя Валентон очень уважает яркую одежду, до умопомрачения любит именитые лейблы и бренды. И если на сумке красуется логотип Prada размером больше самой сумки — счастью Валентины не будет предела. Она — та самая целевая аудитория турецких умельцев, производящих настолько вопиющие и даже пошлые подделки, что диву даешься, на кого они рассчитаны. Так вот, повторюсь, их покупатель — моя Валюша. Однажды я купила тётке удивительную белоснежную тунику, не заметив на ней размахнувшееся на всю спину наименование некоего известного производителя одёжи. Я очень расстроилась, потому что сама бы не надела такое кричащее в прямом смысле слова изделие. И что вы думаете? По мнению Вали, это был лучший подарок. Она надевает тунику только «на променад» и «на выход», потому что «это весчь, Лёля, с именем! Это же понимать надо!»

Когда Валентина наконец меня заметила, то кинулась так мощно тискать всё моё существо, что возникло ощущение, будто я попала одновременно в торнадо, под асфальтовый каток и в объятья самого огромного в мире медведя. Валя очень мощно выражает свои чувства и эмоции, и по этой причине её любовь может быть такой же угрозой для объекта, как и ненависть. Она тискала меня, целовала, щипала, похлопывала, мяла и мацала, приговаривая:

— Лёлька, девка моя ненаглядная, красавица, умница, зараза такая! Ну, наконец-то ты приехала к своей больной старой тётке, которая уже находится одной ногой в могиле…

Конечно, она сильно преувеличивала данные о своем самочувствии, ибо обладала здоровьем молодой девушки, а энергии у неё было столько, что она могла бы заряжать ею космические корабли, которые на этом топливе долетали бы до Марса, а может, и до Кассиопеи.

Не обладая высоким ростом, Валя выглядит всё-таки очень внушительно. У неё широкие, почти как у пловчихи, плечи, мощные натруженные в непростом физическом труде руки и курпулентная фигура — Валя не только великолепно готовит, но и является страстной гурманкой и любительницей вкусно и добротно поесть, не по-французски, как птичка, а «чтоб пузо было довольно и организм работать хотел». Тёмно-каштановые её волосы, подернутые легчайшим прикосновением седины, довольно коротко подстрижены, но обладают настолько пушистым характером, что создают вокруг головы объёмный волнующийся от любого движения ореол. Раньше Валюша волосы старательно завивала «химией», пыталась хоть как-то научить их послушанию, но теперь, когда стало понятно, что все попытки обуздать природу тщетны, просто иногда накручивает их плойкой или прибрызгивает наисильнейшим лаком. Взгляд у моей тётушки искристый, хулиганистый и молодой-молодой, невзирая на возраст и всякое пережитое. Я очень люблю её глаза: глядя в них, я понимаю, что жизнь — это счастье. Кто бы что ни говорил.

После всех необходимых церемоний, обмена любезностями и новостями первостепенной значимости («Как добралась?» — «Хорошо») мы переместились в кухню, чтобы почаёвничать. К сожалению, чаепитие закончилось, так и не начавшись. У тётки зазвонил мобильный: срочный вызов. Валя работает ветеринаром на местной ферме, и служебный долг звал её помочь готовой вот-вот разродиться кареокой тёлочке Изабеллочке. В фермерском хозяйстве бытовало поверье, что без Валентины телячьи роды — это полный бред и беспредел, который добром может не кончиться. «Не могла до завтра потерпеть, тёлка-перетёлка», — прокомментировала Валя и, взмахнув своей густой копной волос, умчалась к рогатой роженице.

Оставшись одна, я поняла, что отсутствие хозяйки некоторое время — это всё-таки больше хорошо, чем плохо, потому что мне категорически необходимо было привести себя в порядок после долгой и местами пыльной дороги. Я решила забрать в дом свои вещи, но, выйдя на крыльцо, обнаружила крайне неприятную ситуацию вокруг моего чемодана. Поспешно бросив его куда попало по прибытии, я совершила серьёзную ошибку: багаж угодил прямо на газонную поливалку, которая — вот чёрт! — включилась, пока я в доме проходила сцену «Возвращение блудной племяшки». Охо-хо, все мои вещи стали мокрыми насквозь. Поскольку правила деревенской жизни не приветствовали хождение по двору в эротично мокрой майке, мне пришлось позаимствовать на время Валин расписной халат. Да, размерчик был слишком внушительным для моего тщедушного тельца, но, обмотав его вокруг себя на манер кимоно и перетянув пояском, я смотрелась довольно сносно. И как говорилось в одной рекламе: «А главное — сухо!»

Для омовения бренного тела в летний период у тётушки в саду был сооружён душ. Строение представляло собой небольшой домик, размером чуть больше туалетного, с чёрной бочкой наверху. В бочку накачивалась вода, которая за летний день нагревалась от солнца. Горячей водица никогда не получалась, но после жаркого дня и нужна была другая: чуть тёплая, немного бодрящая и освежающая.

Вода в душе на поверку оказалась такой ледяной, что сводило зубы; видимо, Валюша совсем недавно закачала свежую порцию в бочку, но это не беда, потому что на такой случай срочной помывки дальновидная хозяйка предусмотрела искусственный нагрев. Для его включения желающий помыться, очевидно, должен был использовать «пульт управления», являющий собой воплощение высшей ученой и творческой смекалки, чудеса научных достижений и самых смелых идей в области технологий: на длинном толстом проводе болталась дощечка небольшого размера, на которой торчали два ржавых рычажка, соединённых бельевой верёвкой; между рычажками красовалась, будто гостья из будущего, прибитая толстым гвоздём кредитная карта. Надо будет у Вали уточнить, зачем в этой и без того фантастической конструкции нужна кредитка. Может, как напоминание о необходимости платить за электричество, используемое для нагрева воды?

Каким-то чудом мне удалось включить нагревательный прибор, о чём сообщили шипящие и кашляющие звуки из бочки. Именно так и должна звучать подобного рода техника, успокоила я себя и с лёгким сердцем решила скоротать время, подкрепившись необыкновенно свежей малиной — прямо с куста. Малинник, произраставший справа от дома, ровнёхонько у соседского забора, был чудо как пышен и красив. Ягоды уродилось очень крупными и в большом количестве, они грели свои яркие и сочные бока среди густой листвы и манили «хотя бы попробовать», «а потом ещё одну», «не останавливайся»… Неспешное, столь лакомое поедание малины было сродни медитации, и я уже почти достигла нирваны, когда вдруг заметила… глаз! Я даже не сразу поняла, что это именно глаз, пока не увидела второй. Сквозь кусты из-за забора кто-то бесстыдно подглядывал за тем, как я наслаждаюсь малиновым беспределом.

Признаться честно, я труханула. Омерзительный страх заставил меня онеметь и очень быстро и почти бесшумного ускользнуть в дом. Позже, вспоминая всё произошедшее, я устыдилась своего бессловесного побега, того, что не подала голос, не поздоровалась, не уточнила, «чо надо?» Вот уж в чём-в чём, а в отсутствии вежливости меня обычно трудно упрекнуть.

Дома на кухонном столе я увидела очаровательнейший букет полевых цветов в трёхлитровой банке, и это заставило меня испытать ещё больший испуг, даже панику, и облиться мощной порцией холодного пота. Нет, я не страдаю антрофобией, то есть боязнью цветов, я испугалась самого факта присутствия данного букета на столе. Всё дело в том, что когда я ранее покидала кухню, этого чёртова цветущего веника там не было!

Я прошлась по дому, поаукала, позвала тётку, которая вполне могла вернуться и принести с собой букет, но тщетно: Валюши не было. Что ж, подумала я, вероятно, моя дырявая память ранее не запечатлела эти цветы, такое со мной иногда бывает. В любом случае, придумывать иной вариант объяснения их чудесного появления я совершенно не хотела. А хотела принять наконец душ и выпить чашечку кофе. Или чаю. Или водки.

…Вода в душе прогрелась как раз до правильной температуры: приятно тёплая, но тонизирующая периодическим выплеском прохладных струй. Мне было очень хорошо. Я уже нанесла на себя крепкую мыльную пену и от наслаждения собиралась запеть свою любимую «Там, где клён шумит», как вдруг услышала за стенкой душевого домика сухое мужское покашливание. От ужаса в моей голове пронеслась тысяча мыслей одновременно, среди них наиболее настойчиво бились «вызвать полицию, но нет мобильника» и «вот блин, вляпалась, нарвалась-таки на маньяка, муж ругать станет», а также «если что, интересно, Артём найдет себе новую жену?» И снова я поступила так, как мне было несвойственно: не стала орать и вызывать огонь на себя, а затаилась и решила ждать развития ситуации.

Человек по ту сторону двери заговорил:

— Ты это… я что хотел сказать-то… я как увидел тебя в этом халате в кустах-то, я ещё больше с ума сошёл, чем раньше-то, понимаешь? Ты это… может, давай сегодня ко мне в гости-то, а? Чайку пошмыркаем, туда-сюда, винца махнём? Совсем ведь в мою сторону не глядишь, а я ведь же хороший человек, я же не могу даже тебе в глаза смотреть… как это… бездонные, вот! Ты это… ну… как-то, может… ща…

Послышался шорох разворачиваемой бумаги.

— Собла-бла-го-волишь и будешь сни-схо-ди-тельней ко мне. Вооот. Уффф… А давай я тебе песню спою, как будто у тебя радио в дУше, как там показывают, в городе… в Америке?

Голос прокашлялся и хрипловато, с легкой дрожью запел:

— Издалека долгааааааа,

Течёт река Волгааааааа,

Течёт река Волгааааа,

Конца и края нет…

Пока маньяк выводил для меня свои маньячные рулады, я осмотрела душевую. Слева от меня на стене висел чугунный громоздкий ковшик с длинной ручкой, который всем своим видом говорил: будь смелей, айда на баррикады! И это было как нельзя кстати, потому что если певец-чикатило присмотрел меня в качестве жертвы, медлить было невозможно, он мог в любой момент напасть на меня физически, а не только голосом. «Ну, маньячина проклятый, сейчас я тебе устрою «издалека-долгаааа», — подумала я.

Прикрыв свою мокрую наготу всё тем же цветастым Валиным халатом, резким прыжком я выскочила из душа и с криком «аааааааррррррххххх!!!» обрушила ковшик на голову маньяка, который ойкнул и опал на землю, так и не закончив строку «А мне семнадцааааааать…»

Издав громкий победный клич, я быстро метнулась в сарай и принесла моток бельевой верёвки. Мерзкий мужик пребывал в глубоком обмороке. И поделом! Я связала его и аккуратно привалила к душевой кабине. Внимательный осмотр поверженного врага показал, что «не так страшен чёрт»: маньяк был немолод, сед, тщедушен и очень жалок. На его пепельной голове угрожающе рос внушительных размеров шишак, а небольшие усы топорщились от тяжёлого дыхания. Я понимаю, что в основной своей массе маньяки никогда не выглядят как закоренелые преступники — с наколками, накачанными бицепсами и откровенной жестью во взгляде, но этого товарища мне стало искренне, до щемоты в сердце, жаль, поэтому я приложила к его ушибленной голове смоченную в ледяной воде тряпку. Неужели у меня вот так быстро развился стокгольмский синдром?

Не успела я додумать эту мысль, как послышались шебуршащие шаги по садовой дорожке из гравия, и на поле моей битвы явилась взмыленная (в отличие от меня, всё-таки в переносном смысле) Валюша. Представляете, какая картина открылась перед её ошалевшими глазами? О дааа! Полуголая племянница стоит над связанным мужиком, который в этот самый момент открыл замутнённые глаза и пытался сфокусироваться и осознать действительность.

Я шагнула Валюше навстречу и открыла рот, чтобы рассказать о происшедшем, но Валя не из тех, кто ждёт объяснений, она уже сложила в своей голове два и два и решила действовать согласно полученному ответу: коршуном подлетела к маньяку и заорала на него благим матом, от которого лично у меня заложило уши, что уж говорить о несчастном пленнике:

— Ах ты, мать твою перетак, прыщ ты зеленопопый, да какого же рожна ты тут творишь, головешка мракобесная! Ща я тебе такую канонаду устрою, ты что ли совсем потерял последние капли разума, бездарь пухлоусый!

Неудавшийся чикатило ошалело смотрел на Валю и часто-часто хлопал глазами.

— Валя… Валюша… — прохрипел он. — Я чой-то не понял, за что? За что ты меня так?

— Я? — взвывала ураганом Валя. — Я??? Старый хрыч! Ты напал на мою девочку!!!

Опустим, с вашего позволения, часть перебранки, вернее, нападок Валюши и недоумённого защитно-оправдательного лепета моего сталкера, и перейдём сразу к тому моменту, когда мы наконец во всём разобрались.

Маньяк оказался соседом тётки, Вениамином Фомичом, который уже более полугода добивался её расположения. У него не было жены, жил он бобылём, но однажды, устав от одиночества, обратил свой взор в сторону яркой и темпераментной соседушки. «Я её уж и так, и эдак, а она — ни в какую», — жаловался покоцанный мной тёткин ухажёр после пары рюмок сорокаградусного лекарства.

Нелепейшая ситуация с моим якобы преследованием началась с той минуты, когда Вениамин Фомич увидел знакомый яркий халат в кустах малины и у него не возникло никаких сомнений, что это Валюша лакомится сладкой ягодой. Романтическое сердце соседа дрогнуло и позвало вершить подвиги и вновь попытаться взять эту непокорённую пока вершину. Он нарвал цветов и тайком — «чтобы сурприз!» — принёс их в Валин дом. Далее изобретательный жених планировал с глазу на глаз пообщаться с моей тётушкой, но, услышав плескание в дУше, решил, что такой вариант ещё и лучше — не придётся мямлить, смущаться и краснеть из-за своей подростковой скромности и стыдливости. Была ещё надежда, что зазнобушка станет более благосклонна благодаря её любимой песне. В общем, по прогнозам Вениамина, всё должно было закончиться ну совсем уж никак не побоями и нанесением тяжких телесных.

— А что, — поясняла после его ухода Валентина, — я должна сразу сдаваться? Я же женсчина высшей категории!!! Пусть побегает ещё за мной!

Очень уж нравится Валюшке, когда её уговаривают.

— Вот еще помариную чуток — и тогда только «привет-привет», — сообщила мне свои коварные планы Валентон.

— Как бы на твоё замаринованное «привет-привет» Вениамин Фомич не ответил свеженьким «пока-пока», — попыталась я постращать тетку.

Но её трудно запугать, она не из боязливых, и на всё-то у неё всегда есть ответ.

— А мы и тебе здесь жениха найдём! — выдала она.

— Валентон, у меня муж есть вообще-то, так, на минуточку…

— Вот именно, что на минуточку! Что за муженёк такой, от которого жена наутёк! Ладно, шучу я, Лёльк, шучу, не боись, жениха не будем искать. Разве что любовника, — и Валя залилась таким раскатистым заразительным смехом, что я чуть было не поддалась и не расхохоталась вместе с ней. Но сдержалась. Хмыкнула и пошла спать. Господи помилуй, куда я попала, в сериал какой-то, ей-ей!

Игры в классиков

На следующее утро я проснулась настолько отдохнувшая и полная сил, «крылатой пружиной на взводе», что хотелось обнять весь мир и поцеловать всякий листочек, всякую травинку, былинку и прочее живое и великолепное, что только встречу на своём пути. Я вспомнила, что мне было так же тепло и радостно каждый день, который я проводила здесь, в этом доме (масло и мёд души моей!), куда приезжала маленькой девочкой.

Когда же я была тут последний раз? Мне тогда исполнилось, вероятно, лет семь или восемь. Да, давно это было…

Так получилось, что в своё время мы с родителями перебрались из Саратовской области, к которой принадлежит и деревня Утекаево, жить далеко-далеко, почти на другой конец нашей огромной страны, и не приезжали на побывку к родным по простой и такой понятной тогда всем причине банального отсутствия денег.

Позже я поступила в московский университет и вроде бы стала ближе к местам моего детства, но молодые глупость и эгоизм не оставляли места для родственников. Тогда каждый день хотелось проводить не только в учёбе, но и предаваясь праздным гулянкам, влюблённостям и прочим забавам, которые казались очень важными и неотложными.

На последнем курсе я вышла замуж за Артёма, ставшего успешным программистом ещё во время учёбы и завербованного зарубежной компанией, в связи с чем мы переехали в небольшой научный город в Германии. Там годом позже мой муж начал свой скромный, но быстрорастущий бизнес, в который очень удачно вписалась и я (по профессии филолог, я оказалась крайне успешной в деле написания текстов для крупных сайтов и крутых программ, над которыми и работала компания Артёма). Наша работа позволяла с лёгкостью менять места жительства, и мы с удовольствием поколесили по планете, проводя лето в Европе, а зиму на Бали или Самуи.

Насмотревшись на заграницу, мы приняли решение вернуться на родину. «Где родился, там и пригодился», — полагали мы. Российские реалии наконец стали позволять нам развернуться на родине и предложить свои услуги соотечественникам. Мы не стали втискиваться в шумную и многолюдную «нерезиновую» и предпочли ей благодушный, величественный и воздушно-романтический Питер, тем более что когда-то поездка именно в этот город стала для нас с Артёмом решающей для наших отношений.

И всё-таки вся эта история моей жизни никак может служить оправданием того факта, что лет с семи я не была в гостях у моей любимой тётки, в доме моего детства. Кстати говоря, с самой-то Валентиной мы виделись. Она приезжала несколько раз к нам гости: в Москву, а затем в наш с Артёмом коттеджик на краю Сицилии. Но, повторюсь, всё это никак не оправдывает меня. Никак. Потому что предавать места своего счастья — непростительная ошибка и самая глупая глупость.

…Так я лежала в кровати — в утренней прохладе и в ожидании новых чудесных событий. Мысли мои скакали с одной темы на другую, словно неукрощённый дикий конь. Например, я думала: а почему я не помню никого из соседей? Вот Григорий и Вениамин — совершенно незнакомые мне люди, хотя наверняка они жили здесь двадцать пять лет назад. Но, с другой стороны, и они меня не узнали. И другие жители деревни не узнают, если, конечно, не будут осведомлены быстродействующим сарафанным радио: «Приехала, слышь, Степановна, Валькина племянница-то». Впрочем, детская память не всегда крепка и надёжна. Схватывает и не удерживает события, зато сердце помнит: эмоции, ощущения, образы, запахи…

У головы моей мурчала кошка Микаэлла, ноги грел кот Барбугунчик. Да-да, такие имена для кошек выдумывает Валентина, что просто диву даёшься: откуда такое берётся в голове у барышни, которая выросла в селе и вовсе не относится к прослойке общества под названием интеллигенция. Но тягу к прекрасному, если человек эту тягу имеет, не задушишь и не убьёшь. Валя просто обожает читать книги классиков. В число её фаворитов попали Чехов, Бунин, Куприн — те, кто просто, но потрясающе искусно умел рассказать историю в короткой форме рассказа или повести. Такой формат предпочитает Валя неспроста: в день у неё отводится на чтение минут 30—40, и в идеале в этот отрезок времени должна полностью уместиться прозаическая вещь. Читает Валя медленно, вдумчиво, наслаждаясь не только сюжетом и авторским слогом, но и самим процессом чтения. Из «долгого» — романов — осилила она только Шолохова с его «Тихим Доном» и Достоевского с его Раскольниковым. Цитаты из прочитанных книг она не только бережно и лелейно хранит в своей памяти, но и умеет мастерски использовать в подходящей ситуации, изящно ими жонглируя или даже обезоруживая оппонента, не ожидающего подобного от деревенской бабы.

И вот одна из историй на эту тему.

Дело было ещё при Советском Союзе. Как-то раз Валя рванула в Саратов — добыть там новые туфли в неравной борьбе с соперницами в нервных и длинных очередях. Ей хотелось эдакие, по последней моде: изящные лодочки с бантиком и высоким тонким каблуком. Но она согласна была на любые другие, потому как мечты мечтами, а дефицит не оставлял большого выбора.

К сожалению, в тот раз Валюше так и не удалось совершить покупку, потому что на вокзале какой-то мальчишка неожиданно и дерзко попытался выхватить у неё из рук сумочку. Попытка его оказалась неудачной (в тот день, видимо, многим не везло): бдительная Валя цепко держала свой ридикюль, а как только поняла, что её хотят обворовать, молниеносно схватила мальчугана за шкирку и заверещала почище любой сирены: «Внимание, грабят!» Милиция в те времена работала достойно, товарищ в форме почти мгновенно материализовался в ответ на тёткин призыв, и воришка был препровождён в отделение вместе с пострадавшей.

Валентина, доброй души человечище, уже в милиции разглядела своего обидчика и поняла, что он «понимаешь, такой… жалкий, симпатичный, маленький, жизнью побитый». И отказалась писать заявление.

— Как так? — были возмущены работники правоохранительных органов. — Вас пытались ограбить?

— Да.

— Но заявление вы писать не хотите и отказываетесь от дачи показаний?

— Именно так.

— Нет, так не пойдёт!

И так по кругу. Конечно, им тоже надо было выполнить работу, они же за неё получали зарплату, хотя, может, были энтузиастами своего дела, или, может, у них план квартальный к чертям летел.

В конце концов, их разговор с Валентиной начал заходить в тупик. Ситуация становилась напряжённой и взрывоопасной. Воришка молча сидел и пускал сопли, милиционер утирал пот, а тётка моя не сдавалась и стояла на своём. Боец, что и говорить.

Взрывоопасность достигла критической точки, и на очередное настойчивое и сердитое «Ну так как, гражданочка, будете уже составлять заявление?» Валентина, намучившись с человеческим непониманием и устав выдерживать давление служителей закона, ответила так: она поднялась над столом, потрясая всеми своими выдающимися формами, хлопнула со всей силы ладонью по шаткому учрежденческому столику и зычно протрубила:

— Тварь ли я дрожащая или право имею???

ОпИсался ли в этот момент воришка, я не знаю. А вот лейтенант вмиг побледнел и позеленел, лицо его покрылось испариной. Он опустил голову и произнёс:

— Ыыы, — прокашлялся и промычал, — ммммможете идти, Вввалентина Нннниколаевна… Ммммальчишку мы еще пппппопридержим.

— Какое попридержим? Нет уж, дудки, мальчик пойдет со мной! — не терпящим возражений голосом твёрдо проговорила Валя и пошла на выход, а по пути захватила мальчишку, привычным жестом ухватив его за шкирку, — так таскает мама-кошка своих неразумных детёнышей.

Прикрыв за собой дверь, тётка услышала, как лейтенант, отфыркиваясь с облегчением, говорил своим сослуживцам:

— Ох, напомнила она мне мою училку по русскому и литре. Я её боялся до усрачки, честное слово. Я и сейчас чуть было в штаны не наделал, мужики, ей-богу…

И над ним никто не посмеялся, потому что великая литература творит великие дела!

Мораль сей истории вполне понятна: читайте классику, господа, это очень полезно, в жизни пригодится, да-с.

Мальчик тот, спасённый Валюшей от кары правосудия, с того самого момента и по сей день каждый год приезжает к тётке на посадку картошки. Так он её благодарит. Его зовут Илья, он счастливо женат и у него есть дочь. Надо ли говорить, что дочурку он назвал Валентиной?

…Проводив Валю на работу, я мирно валялась в гамаке и вновь предавалась всяким мечтам и прекрасным воспоминаниям.

Очень робко и деликатно постучавшись в калитку, во двор вошёл Вениамин Фомич. Принёс мне ватрушек, дабы извиниться «за вчерашний каламбур». А меня вот угнетали сомнения, кто перед кем всё-таки должен виниться.

Решила я поузнавать у него подробней, как дела с потенциальной невестой обстоят.

— Ну, дык, как… Я её и так и эдак. Конфеты дарю, цветы там всякие. А она ни в какую. Ни так, ни сяк… — завёл свою горестную песню сосед.

— А предложение вы ей уже делали?

— Како тако предложение, Лёлечка?

— Ну, руки и сердца. Замуж её звали официально? С коленопреклонением, в романтической обстановке? Перед таким ни одна женщина не устоит!

— Нет, не было такого. А надо?

Глупый вопрос, конечно, надо!

— Завтра вечером устрою вашу судьбу, Вениамин Фомич, не волнуйтесь. Всё пройдёт согласно классическим канонам театральной постановки. Я буду сценаристом, режиссёром и декоратором. Вам же отводится главная роль. Пока идите, отдыхайте и до завтрашнего действа тётке на глаза не попадайтесь. Ближе к представлению я с вами встречусь в назначенном месте и расскажу, как и что вам надо будет сделать.

Какая помолвка без кольца: постановили, что жених воспользуется золотым перстнем с большущим рубином, который достался ему от мамы. Если размер не подойдёт, подгоним его постфактум. Но сейчас главное, чтобы кольцо в принципе было, ибо символ, драгоценность, и без него — никак совсем.

Вот так, недолго думая, я подвизалась на неблагодарном поприще: быть свахой для собственной тёти. Но это же сущая ерунда! Главное — подача, а у меня уже появились гениальнейшие идеи сценария и декора этого величайшего события! Готовься, Валюша, уж мы тебе устроим самое чудесное романтическое предложение, которое когда-либо делали в этом удивительном месте под названием Утекаево!

Самая героическая глава

Я поплевала на большой и указательный пальцы и с хрустом, ласкающим мои библиофильские уши, перевернула книжную страницу.

— Валя, тут не хватает листов, и как раз от «ТУ» до «ХО»! Вырваны с мясом! Кто посмел так варварски поступить с книгой? Не понимаю! — рычала я от возмущения.

Я держала в руках потрёпанный старый сонник в потёртой чёрной обложке, год издания неизвестен, поскольку титульную страницу кто-то тоже безжалостно оторвал, оставив от неё только кучерявую бахрому. Изверг!

— А ежели я тебе скажу имя этого охламона, что ты с ним сделаешь? — игриво осведомилась Валюша.

— Порву его, как он эту книгу! — я очень агрессивна, когда дело касается порчи книжной продукции.

— Ну, давай, рви! Ибо этот человек — ты сама! Правда, тогда ты была маленькая и глупая. Ты просто влюбилась в эту книжку, не расставалась с ней ни днём, ни ночью, мы даже волноваться начали. И когда осенью пришла пора уезжать, ты стырила листы из сонника. Как я понимаю, ты пыталась урвать «волшебства», потому как думала, что книга магическая и творит всякие там чудесные чудеса, — тётка смотрела на меня очень серьёзным взглядом, тёплым, понимающим, но немного расстроенным, как смотрят на щенка, который вдруг стал собакой и потерял всю свою мимимишность и забавность. — Вот так вот, Лёленька, вот так… Посмотрю теперь, как ты будешь саморванием заниматься, — и Валя наконец расхохоталась.

— А, кстати, что ты там хотела найти-то на «ТУ» или «ХО»? Тушку хорька? Туманное хозяйство? Туловище хозяина? — смеясь, шпарила Валя и вздёргивала вверх правую бровь на каждой фразе.

— Да не, так, ерунда на постном масле, — отмахнулась я, не желая рассказывать свой сон, вдруг он к чему-то нехорошему, и Валюня расстроится, она верит во всякие гадания, гороскопы и прочие суеверия слепо, принимает всё слишком близко к сердцу. Я не верю. Но сны, всё же надо признать, очень тонкая материя, буквально вторая реальность. Сны — это нечто особенное. Не зря же я так сонник любила и лелеяла ещё вон в каком голопопом детстве!

— А и чего же ты в интернетах не пошукаешь? — задала резонный вопрос Валя.

— Так не ловит он в ваших краях без всяких там специальных усилителей или модемов, черт знает что такое, Валюш! Ни тебе «три же», ни тем более «четыре же»…

— А, это даааа, — с явным удовольствием подтвердила она мои слова и даже сладко причмокнула. — «Же» у нас полная, но только в одном понимании, с интернетами не связанная. Так что ты всё-таки ищешь? Может, я что подсказать могу, а?

Нет-нет-нет, Валюша, даже не пытайся, не скажу я пока тебе ничего.

— Ой, Валентон, а я тут тебя хотела кое о чём порасспросить! — отвлекающий манёвр, марш-бросок до тётушкиной спальни, и вот я уже иду обратно с заветной фотографией в руках. — Расскажи про неё, я помню, что это какая-то такая фееричная история, но я её совсем забыла.

— А я думала, ты помнишь. Уж столько разговоров было об этом ангеле-хранителе, что сам Гавриил бы позавидовал. Ладно, не куксись, расскажу!

Мы называем её «наша Ракель».

…Вале тогда было пять лет, а Катюше, то есть моей маме, два годика. Бабушка моя, Апполинария, просто до дрожи в коленках мечтала показать дочкам Москву: Красная площадь, Москва-река, современные величественные дома, красивые люди и не менее красивые снующие туда-сюда автомобили. По правде говоря, это была больше даже её личная мечта — увидеть столицу. Дедушка Николай, тогда ещё молодой и энергичный, отчаянно сопротивлялся отпускать её одну, да ещё и с детьми, но сам не мог поехать, поскольку без него колхоз никак не справится с ударным перевыполнением планов пятилетки и прочее-прочее. И постепенно — не мытьём, так катаньем — Поля его уломала, и он сдался. Уж как он её отправлял, какие наставления давал, какие наказания обещал «в случаях чего» — это просто песня целая, но Апполинария была девушкой очень упрямой и шла к своей цели спокойно и уверенно. Наказания? Хорошо, но не за что же будет наказывать, Николаша!

Так и поехала она в свой единственный вояж. Больше она за свою жизнь пределов области не покидала.

Посетили наши гости столицы все запланированные достопримечательности: ходили в Мавзолей, гуляли по ВДНХ, осматривали экспонаты музеев. Правда, больше всего Апполинарию поразили не музеи, а магазины с сияющими витринами и наличием богатого ассортимента товаров (в отличие от сельмагов, любой столичный магазин казался бабушке высшим проявлением роскоши).

В день отъезда Апполинария вышла прогуляться с дочками. Просто пройтись, подышать ещё раз столичным воздухом, посмотреть на широкие чистые улицы. Девочки шли, держась за руки. Они подошли к перекрёстку, и тут где-то неподалёку зазвонили церковные колокола. Редкость редкостная по тем временам, с религией же очень рьяно боролись. И Апполинария застыла, прислушиваясь к колокольным неземным перезвонами. Она застыла, а девочки пошли дальше и вышли прямо на проезжую часть. Из-за угла выскочила машина, показавшаяся маленьким сёстрам огромным серым монстром. Она мчалась прямо на девочек, и то мгновение было самым ужасным в их жизни, смерть оказалась близко-близко, ближе некуда. Дальше Валя помнит мощный толчок — и они с Катей летят вперёд, а сзади слышен визг тормозов и приглушённый удар.

Девочек спасла незнакомая молодая женщина. Она кинулась на детей, вытолкнула их вперёд, но сама оказалась под колёсами злосчастной машины. Женщина потеряла сознание, у неё явно были какие-то тяжёлые травмы. Вскоре её забрала «Скорая помощь».

Поля так растерялась от испуга, ужаса, что не догадалась любым способом выяснить личность спасительницы. Её раздирали противоречивые чувства: к счастью, дети живы, и радость от этого на время перекрыла внимание к незнакомке. Неизбывная благодарность (в вместе с ней и чувство вины) придёт позже. Когда «Скорая» уехала, Апполинария нашла маленькую книжку на французском языке, оборонённую незнакомкой. В книгу была вложена фотография спасительницы, ставшей почти иконой для моей семьи.

Подумать только, если бы не эта женщина, скорее всего, не было бы в живых ни Вали, ни моей мамы, а значит, и меня. И этой истории тоже не было бы.

Апполинария всю жизнь промучилась неизвестностью: выжила ли тогда их «Ракель»? Она пыталась её найти, чтобы сказать ей спасибо, вернее, СПАСИБО. Но разыскать так и не смогла. До самой своей смерти бабушка надеялась снова увидеть эту смелую, отчаянную женщину, не испугавшуюся смертельной опасности ради совершенно не знакомых ей детей. Если есть на земле ангелы — то один из них «наша Ракель»…

Я перевернула фотографию самой отважной женщины на Земле. Там игривым почерком резвилась строчка: «За встречу бокал всегда слишком мал!» И неразборчивая подпись. Всё. Такая яркая история, и так мало слов о главной героине.

— А книга сохранилась? — уточнила я у Вали.

— Мамочка попросила положить эту книгу с рядом с ней, чтобы на том свете с её помощью отыскать «нашу Ракель», когда она там окажется. Или если она уже там…

Я отнесла фотографию в Валину спальню и бережно закрепила на прежнем месте, на зеркале старого трюмо. Невероятная история невероятной женщины. И все же — такая реальная…

Если враг оказался… друг

Для воплощения помолвочной задумки мне был крайне необходим кой-какой реквизит, который следовало прикупить. Где? Местный сельмаг являл собой обветшалую хижину, внутри которой громоздились допотопные витрины со скудным ассортиментом товаров первой необходимости, оборудованной техникой конца прошлого века: механические весы с гирьками, тяжелая металлическая касса, грохочущая, как бронебойная машина, и только калькулятор был новенький, что казалось странным, куда гармоничней в данный набор вписывались бы старые деревянные счёты. Заведовала этим чудным уголком местечковой торговли Марья Потаповна — женщина колоритная, дородная, с мясистым носом и пергидрольными волосами под неизменно белым колпаком. Казалось, и обстановка, и атмосфера этого магазина вкупе с отчётливо персонажной внешностью торговки навязывали нам ожидание того, что Марья Потаповна непременно окажется вредна, зычна и своенравна, как все советские продавцы. Но как же приятно мне было удивиться, получив в этом магазинчике поистине европейское обслуживание, перед которым меркло и даже стиралось впечатление и от ужасного выбора продуктов, и от внешнего вида торговой точки… Марья Потаповна обращалась ко всем на «вы», с любовью заворачивала в вощёную бумагу каждый купленный кусок, упаковывала в шуршащий розовый пакет («Ой, сколько я добивалась от хозяина этой малости! Но ведь на спичках же экономит», — понуро жаловалась она) и подавала покупателю таким славным и мягким жестом, что казалось — вместе с покупкой она передаёт кусочек света и радости.

Увы, несмотря на ангельский характер Марьи Потаповны, предложение её магазина не удовлетворяло мой спрос. По заверениям соседа Григория, в котором я заподозрила человека, хорошо знающего окрестности, более богатый (Григорий сказал «щикарный») выбор не только продуктов, но и других полезных в хозяйстве вещей можно было обнаружить в магазине под развесёлым и несколько неоднозначным названием «Эгегей-ка» (я абсолютно серьезно!), расположенном на трассе километрах в 30 от Утекаева.

Но это расстояние мне никак не одолеть пешком… И даже услужливый Григорий на своём мототранспорте не годился для задуманных мной глобальных закупок. Я, цивилизованная, взращённая на европейских стандартах девушка, осознавая всю глубину глупости вопроса, всё же спросила у соседа: «Возможно ли в этих прекрасных местах арендовать машину?» Глупо. Очень глупо. Я с трудом представляла себе в этих местах вывеску типа «Rent car». И моя попытка, которая не пытка, с треском провалилась.

Но Григорий в стремлении мне помочь совершил почти невероятное: раненько утречком следующего дня он притопал к забору, разделявшему наши участки, и, свистнув, подозвал меня:

— Дочк, я тут эта… Нашёл для тебя кое-что из авто. Ну, конечно, это не мерседесь, но всё ж таки передвигаться умеет.

У нашей калитки меня кротко ждало чудо советского автопрома 60-х годов прошлого столетия, и выглядело оно настолько натруженным и повидавшим жизнь, что я усомнилась, движимо ли это имущество.

А вот не судите по внешнему виду! Григорий не соврал: передвигаться ЭТО умело. Заводилась колымага, хоть и с хрипом и присвистом утомившегося коня, но, как сказал хозяин машинки, «без сбоев и проблем».

Первым делом в «Эгегей-ке» (кстати, можно ли произносить это название с серьёзным видом или лучше всё-таки залихватски пританцовывая?) я закупилась вкусными и разнообразными продуктами в количестве одной тележки с верхом, и в моём списке необходимостей первого уровня было шампанское, потому что предложение руки и сердца без этого игристого напитка было бы совершенно не по канонам жанра.

Далее я перешла в другой отдел — «Всё для сада». И сразу, с порога, увидела его! Чудесный мебельный гарнитур: маленький розовый столик и два столь же прекрасных миниатюрных стульчика. Это была гламурная мечта, фееричный беспредел вкуса и цвета. Валентон непременно придёт от него в неописуемый восторг!

В тот момент, когда я направилась к желанному объекту, к нему же с другой стороны помещения со скоростью, значительно превышающей мою, начала движение другая покупательница, которая по пути манёвренно и ловко схватила за рукав продавца и что-то начала ему говорить, тыча пальцем в МОЙ розовый гарнитур. При этом, судя по всему, она уже догадалась, что я имею намерение посоперничать с ней за розовое творение мебельного производства. А я никак не могла и не хотела уступать ей это чудо! На войне как на войне, дорогуша!

Я резко сменила направление движения и подошла к кассе. Пара моих слов озабоченным полушёпотом, сказанных кассиру, решила исход событий: кассир, выпучив глаза, за неимением громкоговорителя, призывно и громко просигнализировала на весь зал:

— Внимание, на парковке дымится чья-то машина, прошу всех водителей срочно проверить на предмет!

Предположим, русский язык не был сильной стороной этого работника торговли, зато голосовые связки оказались ого-го! Большинство покупателей, во главе с моей ненаглядной соперницей, взвизгнув, унеслись проверять, не с их ли автомобилями случилась беда, а я в это время преспокойно оформила покупку.

Как я могла знать наверняка, что у моей соперницы есть авто? Да, я не Шерлок, но и моих познаний хватило, чтобы понять: в этой глуши не всякая мадам рискнёт пойти пешком за покупками в обуви на огромных шпильках! Ах да… и в руках она крутила ключи от машины…

Пока я ожидала упаковку и отгрузку отвоёванной мебели, в торговый зал вернулась моя неудачница-конкурентка, которую теперь совершенно уверенно можно было бы назвать взбешённой фурией.

— Ты! — кричала она мне. — Ты! — и грозила то кулаком, то пальцем.

— Я? — сделала я невинные глаза.

— Ты! Прошмандовка! Как ты могла! Так! Ох, это просто возмутительно! — глаза прекрасной леди метали огонь и молнии.

Дамы, совет: если мужчины вам говорят, что им нравится, когда вы сердитесь, — не верьте. Они просто вас боятся. На самом деле выглядите вы во время вспышек гнева весьма неважно, если не сказать ужасно. Действительно ужасно!

Злобная леди подошла ко мне и несколько раз тыкнула пальцем в мою грудь. Терпеть не могу подобного поведения.

— Ты! — опять завела она свою фамильярную песню. — Сучка такая! Я этого так не оставлю, поверь мне!

Я не люблю драки. Более того, я категорически не люблю в них участвовать. Я деликатно отстранила от себя её руку и скромно сообщила:

— Мне кажется, что вы меня с кем-то путаете, — фраза, которую можно использовать в любых конфликтах, особенно когда ты не знаешь, что сказать, и уже тем более, когда ты реально знаешь, в чём тебя обвиняют и что рыльце твоё в пушку.

Ещё очень хороша фраза:

— Я не понимаю, о чём вы…

Или:

— Какие-то проблемы? — но это очень грубый вариант, на крайний случай, потому что обычно после таких слов как раз и начинается драчка.

— Я тебя ни с кем не путаю! Стерва! Ты! Увела у меня МОЮ мебель!

— Позвольте, мадам, вы вышли из магазина, я так поняла, что вы передумали делать покупку, — потупив глаза, сообщила я, невинным взглядом обводя собравшуюся вокруг толпу зрителей, будто прося у них поддержки.

— Я этого так не оставлю, учти! Ты ещё не знаешь, с кем ты связалась! — ну понятно, это тоже стандартная фраза-пугалка.

И тут ко мне подошёл представитель магазина и сообщил, что покупку готовы погрузить в мою машину. Я кивнула продавцу, мол, одну секунду, и вежливо попрощалась со всё ещё плюющейся огнём фурией:

— На сём позвольте откланяться. Адьёс.

Я искренне надеялась, что госпожа фурия за другими делами просто забудет обо мне. Зря. На полпути к Утекаево я обнаружила «хвост» в виде огромного чёрного джипа. Не трудно догадаться, что дама из магазина оказалась злопамятной и решила меня преследовать. Мне не было страшно, но просто очень неприятно, когда у тебя на хвосте огромная машина, больше похожая на танк.

Очевидно, преследовательнице наскучило плестись позади, и она решила меня обогнать. При обгонном манёвре она меня подрезала, да так, что мне пришлось вдавить в пол тормоза, и они взвизгнули, хотя скорость моего ретрокара была крайне мала. Ну а какая ещё скорость может быть на извилистой и неровной просёлочной дороге?

Во время торможения по звуку весёлых хлопков, которые донеслись из моего багажника, я поняла, что в лучшем случае часть запаса игристого напитка устремилась из бутылок на свободу. Теоретически можно было бы остановиться и принять в багажнике ванну из шампанского, но каждая минута была на счету, ибо я решила не упускать из виду госпожу «подрезалку» и мягко побеседовать с ней, добравшись до пункта назначения. Как вариант я рассматривала попытку потребовать у дамочки компенсацию за разбитые бутыли алкоголя. А я к нему отношусь трепетно и деликатно.

Оппонентка, к моему изумлению, привела меня прямёхонько в Утекаево. Ба, да мы ещё и односельчанки, оказывается! Неподалёку от въезда в деревню мадам на джипе свернула во двор красивого двухэтажного дома, вернее, особняка.

И в этот миг точно озарило меня, и моя память услужливо показала будто обрывок какой-то странной фотографии. Двадцать пять лет назад на этом месте стоял совсем другой дом.

Я остановила машину, вышла из неё и смело, чеканя шаг, устремилась к машине фурии. И когда она вылезла из своего джипа и сделала такое, знаете… движение рукой и волосами… очень специфически откидывая их со лба… тут я наконец её вспомнила!

Я стояла, ослеплённая своим воспоминанием, глупо и ошалело улыбаясь, а свирепая леди шла мне навстречу и сверкала весьма недобрым взглядом:

— Чё надо, эй, шалава? Мало тебе показалось утырить у меня из-под носа мои мебеля, так теперь что?

Но я уже совсем не боялась её. Я радостным движением распахнула руки и слегка подпрыгнула в радостном восторге:

— Людка, это же ты? Ну? Помнишь, нам было по 7 лет, и мы купались в одном тазу и тырили яблоки в каком-то саду? А?

Люда остановилась, склонила голову набок, окинула меня подозрительным взглядом, который теплел и теплел, очевидно, по мере узнавания.

— Лёлька??? Ты ли это?

Она не ждала ответа, она уже бежала мне навстречу и увлекала меня в тискательные объятия. Очевидно, в Утекаево все дамы отличаются крепостью хватки, которая воплощается в обнимашках.

Людмила Петрова… Мы с ней были подружками не разлей вода в моём деревенском жарком детстве. Как я уже сообщила, мы вместе купались, играли, совершали набеги на соседские сады и прочее, прочее, что и не вспомнить. Кстати, вот кто мне может объяснить такую вещь: в наших садах росли прекрасные яблоки, сочные, вкусные, и мы могли их есть, сколько и когда захотим. Никто нам это не запрещал. Зачем мы тырили чужие фрукты? Жажда острых ощущений? Ах, загадка детских душ… Неразрешимая теперь…

Час спустя мы уже сидели на кухне в доме Людмилы и распивали то, что уцелело в моём багажнике. Кстати, масштабы дорожной трагедии ограничились всего двумя раскупорившимися бутылками.

Я уже успела вкратце рассказать свою историю приезда в Утекаево и приключений, которые успела найти на своё выдающееся одно место, поделилась планами относительно помолвки, получила в ответ Людины восторги и одобрение. И ждала от неё алаверды истории. Она не заставила себя умолять:

— Я, как ты уже понимаешь, так и осталась здесь жить. Помнишь Вовку Васечкина? Ну, мальчика, который нам с тобой обеим нравился? Он ещё был такой симпатичный, беленький. Ну, в общем, потом он вырос, стал ещё красивей, школу с серебряной медалью окончил. Мы с ним поженились сразу, как только по возрасту стало можно. Любовь была ого-го-го! Да, кстати, я и теперь на него не сильно жалуюсь. Ну, недостатки есть у всех, а без них кто… Помнишь, в «Дневнике Бриджит Джонс»? Когда она в тайскую тюрьму попала? И вот все тайки в тюрьме рассказывают, как их мужики избивают, заставляют торговать наркотой и прочее. А у Бриджит-то единственная претензия к своему… как его там? Забыла… Ну, что он трусы складывает щепетильно так, аккуратно. И она понимает, что это глупость наиглупейшая, и говорит сокамерницам: «Да и у меня так же… Пил-бил». Потому что про трусы рассказывать смешно, это же не недостаток… так… ерунда… Так что вот, — Люда улыбнулась, — мой меня не бьёт, пьёт в меру. Ну, хорошо, иногда сверх меры, но позволительно.

А какой мы с ним бизнес отгрохали: ферму открыли самую современную, на ней же Валюшка твоя работает. И это ведь в основном его заслуга, сколько пришлось пройти инстанций всяких, планов насоставлять, я бы не выдюжила, а он упёрто, спокойно, без надрыва шёл-шёл и сделал. У нас десяток полей засеяно сейчас, в основном, чтобы скотину кормить, есть свинарники, коровники, птичники, конечно. Есть ещё пара прудов с карпами, пасека. И ещё, знаешь, кто у нас? Угадай! Страусы! Покажу тебе их непременно.

Вся округа питается нашими продуктами, да и работает у нас большинство местного адекватного и трудоспособного населения. Так и говорят: ты где работаешь? — у Петровых-Васечкиных.

Что ты ржёшь? Это же наша настоящая фамилия, так что не надо тут хи-хи! — но я уже почти лежала на полу от смеха.

— Мы же когда женились, молодые были, глупые, ну и попросили в ЗАГСе сделать нам обоим двойную фамилию: Петровы-Васечкины. Как в том фильме, который мы в детстве раз двадцать смотрели, — продолжала Людка. — Так что прекрасно всё у нас. Сын подрастает. Сейчас ему уже четырнадцать лет. Хотели второе дитя завести, но пока никак. Работы много. Но я планирую скоро, работа-работой, а дети — это наше всё. Давай завтра с нами на экскурсию на наши пруды-фермы? Покажу тебе всё, расскажу, с мужем моим увидишься, интересно, узнаешь ли его? А?

— Люда, я завтра не могу, у меня планы. А вот послезавтра — только с радостью!

На том и порешили.

А всё-таки интересные фортели иногда выкидывает судьба. И это прекрасно! Не люблю скучать!

Засада и осада

Утречком, как только наша будущая жертва сватовства убежала на свою любимую работу, я провела инструктаж для Вениамина Фомича. Всё пояснила, рассказала. Задумка была такова: я заманиваю Валюшу на берег реки, недалеко от нашего дома, где заранее оформлю и задекорирую «сцену», а далее жених, эффектно разлив шампанское, встанет на колено и произнесёт пламенную и бесконечно романтичную речь. Там такие проникновенные слова по сценарию, что лично я бы не выдержала и сдалась на милость судьбы, не думая ни секунды.

В ожидании чудесных вечерних событий было бы неплохо сделать что-то полезное по дому. Негоже целыми днями валяться в гамаке или на травке, меняя место дислокации в зависимости от положения солнца и прочих погодно-природных условий. Это смахивает на иждивенчество и порождает усиливающееся желание и далее проводить время, как трутень, — в лени и лодырничестве.

Огород трогать Валя строго-настрого запретила: «Навредишь по неопытности, а мне потом возрождай к жизни всё загубленное!» Готовить тоже не было необходимости, поскольку теётушка на радостях от моего приезда накашеварила столько еды, будто планировала накормить десяток голодных студентов. Что же делать… Стирка! Вот занятие, которое я терпеть не могу, но во имя победы над ленью именно оно станет для меня наилучшим послушанием, плюс принесёт пользу хозяйству.

Не буду лукавить, на самом деле, была ещё подоплёка в моей затее: полоскать бельё предполагалось по старинке, на речке. А это давало мне возможность заодно и искупаться, вволю поплавать и, чем чёрт не шутит, возможно, что и вдоволь позагорать, позолотить немного бледную после зимовки кожу.

Я сняла на кухне слегка пожелтевшие шторы: пришло вам время стать белыми, и я вам в этом помогу!

Простиранные вручную шторы (я — енот-полоскун, не меньше!) сложила в небольшой тазик и пошла к тому месту реки, которое местные называли «мостки». Там действительно было несколько небольших мостиков, на которых, отклячив зады, творили своё постирушное дело тутошние хозяйки. Почти как в Индии, подумалось мне. Впрочем, искренне надеюсь, что в Утекаевской речке не хоронят трупы. Хотя… Знаете, я смотрю столько сериалов про маньяков и убийц, что мне кажется, будто в каждой реке плавает как минимум один неопознанный труп.

На берегу речки толпилась небольшая группа людей. Ох, неужели и впрямь какой-то труп выловили? Народ что-то очень громко и бурно обсуждал. Я подошла поближе, чтобы уловить суть этой шумной дискуссии. «Об чём собрание?», — как сказала бы Валя.

Всклокоченная пожилая женщина, попеременно оттирая то одной, то другой рукой темный фартук в мелкий цветочек, вещала истерично и визгливо:

— Учерась иду от Тоськи, а уж ночь ужо, засиделися мы, ох засиделися…

— Небось по рюмахе вмазали и в караоку пели, как всегда, — хохотнул какой-то мужик, но рассказчица лишь зыркнула на него недобро и продолжала:

— … и вдруг вижу: возле церковки нашей хто-то есть! Прям у кустах у дальней стены. Ой, батюшки-святы… он как на меня посмотрел, я аж чуточку не умёрла прямо тама. Дьявол это, истину говорю вам, антихрист: рожа с бородой, рога огромные и светятся, и сам он здоровый такой и страшный. Святые угодники, я ж так перепугалася, не упомню, как до дома добежала. И я вот точно вам говорю, это знамение, предвестник конца света. И пасётся он у дома божьего, а значица, всё — конец скоро, значица, его власть приходит!

Громогласная проповедница продолжала потрясать рукой и предсказывать «скорый суд адский и мучения страшные» и прочее-прочее. Ей вторили и другие бабы, мол, видели нечистого кто в лугах, кто у заброшенного колодца на краю поля, кто в кустарнике рядом с леском.

Народ обсуждал, переругивался: часть кворума призывала устроить на него облаву, а некоторые предлагали бросать дома и срочно эвакуироваться.

Я не верю в подобные байки, по крайней мере, весь этот бабский галдёж меня совершенно не впечатлил. Я поставила свой тазик на берегу, разоблачилась и осторожно, для начала лишь кончиками пальцев ног, начала медленный и очень интимный разговор с рекой. «Привет», — прошептала ей и ласково провела ладошкой по серебристой поверхности. «Ну, здравствуй», — ответила река и оплела мою талию прохладными, чуть ленивыми, но радостными объятиями. Наши прикосновения друг к другу сначала были осторожными, но начался тихий разговор — «Знаешь, я скучала» — «Я тоже» — и доверие стало сразу бесконечным и обоюдным. Я набрала полные легкие воздуха, радостно выдохнула, легко оттолкнулась ногами от илистого дна — и поплыла, свободно и счастливо. На середине реки остановилась немного отдохнуть, оглянулась и изумлённо замерла: отсюда берег речки казался абсолютно сказочным и воздушным, солнце по-ребячьи играло с блескучими листьями травы, свисавшей до самой воды, а с кувшинки на кувшинку перелетали стрекозы, радужные и как будто совершенно неземные.

После купания для полноты ощущений мне захотелось прогуляться берегом реки и заодно отыскать подходящее для вечернего помолвочного представления подходящее местечко. И оно не заставило себя долго искать. Не очень далеко от мостков, за уютной ширмой из молодых деревьев и густого кустарника, скрывалась маленькая уютная полянка с отвесным, но невысоким, не более полуметра, спуском к воде. Я запомнила дивное местечко и поскакала домой, невероятно довольная собой. И только дома поняла, что совсем забыла о недополощенных шторках, опрометчиво оставленных на берегу.

Делать нечего, я вернулась к речке. Увы и ах, тазика со шторами я там не обнаружила. До чего же люди до чужого добра жадные! Оставалось лишь надеяться, что я постирала занавески плохо и воришке ещё придётся с ними повозиться, прежде чем он сможет использовать их в хозяйстве.

По пути домой я осведомила Вениамина Фомича о месте предстоящего свидания, обсудила детали, в общем, женишок у меня был полностью готов, экипирован и во всеоружии.

Однако передо мной стояла ещё одна задача, сложность которой я бы оценила в 6 баллов по 5-балльной шкале: мотивировать Валюшку прибыть на место дислокации точно ко времени, без капризов и лишних вопросов. Впрочем, задачи повышенной сложности — мои самые любимые!

По возвращении Вали домой её ждала я, стоявшая руки в боки, с вызовом во взгляде:

— Валентон, а вот скажи мне, моя дорогая Валентон, а ты вообще купалась в речке?! Ну, вот этим летом? К примеру, плавала там, плескалась? Или, может, хотя бы заходила в воду по шейку? Или ныряла? Или барахталась по-собачьи?

От такого напора Валюшка даже немного опешила, хотя ей это совсем не свойственно:

— Ты хочешь знать, была ли я на речке в этом году? — Ай да Валя, ай да ученица КГБ, ЦРУ и кто знает каких еще служб. Всё верно: если тебя неожиданно поразили вопросом, немного измени его и задай в ответ вопрошателю. Это даст время на обдумывание или, может, даже переломит ситуацию, если собеседник лох. Я не лох. Я ещё сильнее упёрла руки в боки, шагнула навстречу Валентону, выпятила грудь, насколько это вообще возможно с моим размером:

— Валюнчик, ты прекрасно слышала вопрос. Сформулирую его иначе: ты окунала ли своё белокожее и негостанное, изумительное тельце в течение полноводной и прозрачноструйной реки, что заманчиво изгибается в плену зелёных берегов неподалёку от твоей царственной обители? А?

После такой велеречивой фразы деваться моей тётушке было некуда — крыть нечем!

Валюша тяжеленько и тоскливо вздохнула:

— Нет… Да и некогда мне…

— Врёшь, — возразила я. И всё — больше ни слова. Теперь только глаза в глаза и только додавливать! И Валюшка сдалась:

— Ох, ты прям верёвки из меня вьёшь… Ладно, понимаешь, Лёль, — и Валюша снова вздохнула, — ну, не девочка я уже поди… Правильно ты сказала, Лёль, «тельце». Куда мне со своим «тельцем», оплывшим и явно уже дряхххххлым, — последнее Валя произнесла со свистящим грустным выдохом звука «х» и утёрла нос движением руки от локтя до запястья: признак сожаления и печали.

— Валя, ну ты что, ты прекрасна! И твоё прекрасное тельце достойно быть выкупанным. Так что слушай мою команду! Сегодня в восемь вечера приходишь на место, которое я назову. Там кусты, там никого, тем более, в такое время все твои соседки либо телек смотрят, либо лясы точат под семки или горилку. Так что купальничек напяливай, сарафанчик сверху, полотенчик в руки — и вперёд! Как говорится, «заре навстречу». В нашем случае — закату. Я пока туды-сюды, ты поужинай — и в восемь, значит, как штык, ясно?

— Яснее некуда, товарищ командир! Разрешите выполнять, товарищ командир? — Валя козырнула, по-солдатски развернулась и деланно помаршировала — типа исполнять моё указание.

— Вот же етитьский корень, командирша взялась! Эх, вашу мамашу, только вот куда я свой купальник-то заканделябрила, — ворчала Валюша, при этом явно довольная предстоящими приключениями, на которые она сама бы не решилась, не будь я так искусно настойчива.

…Вениамин Фомич был хорош! Молодчина! Принц, не меньше! Чёрные «бруки», отутюженные до блеска, кипенно-белая рубашка поверх полосатой матросской майки и, словно вишенка на торте, — ярко-бордовый галстук-бабочка в крупный белый горох!

— Осспади, Вениамин Фомич, — восторженно запищала я и прижала руки к груди, — и от какого же кутюрье этот ваш сногсшибательный наряд?

— Шанпольхотье! — горделиво сообщил Вениамин и прошёлся индюшачьей походкой передо мной взад-вперёд, словно на подиуме. Красавец, что и говорить! Довершал этот романтичный ультрамодный образ изумительный букетик цветов, небольшой, но красивый, источающий тонкий и свежий аромат.

Пришла пора последних приготовлений, до времени «Ч» оставались считанные минуты. Я расставила добытый в бою розовый гарнтитурчик, задекорировала ветви раскидистого кустарника ярко-зелёным занавесом, за которым и намеревалась прятаться, чтобы оттуда контролировать происходящее на «сцене». Разместила на столе шампанское, бокалы, вокруг накидала щедрой рукой припасённые лепестки пурпурной розы. Получилось всё действительно красиво и гламурно, как любит Валюша, — по высшему разряду!

Мне оставалось только спрятаться, оставив жениха дожидаться свою потенциальную невесту. Я ни капли не сомневалась в том, что всё пройдёт без сучка без задоринки и закончится слезливо-сопливым хэппи-эндом. Но всё же в итоге не обошлось без мелких казусов… ну то есть как мелких… в общем, судите сами.

В тот момент, когда Валюша, вся такая летящая, в удивительно ярком красно-синем сарафанчике, молодая, красивая и радостная, появилась на горизонте событий, то есть в поле нашего зрения, — в тот самый момент внезапно (это случай, когда слово «внезапно» очень уместно и оправданно) в нахмурившемся небе сверкнула не слишком яркая, но весьма убедительная молния.

Растерявшийся Вениамин Фомич вопросительно посмотрел на меня, но я махнула рукой и ободряюще улыбнулась: ничего, мол, не отменяем, действуем, как договаривались! И для пущей убедительности показала знак «отлично» в виде большого пальца. Подумаешь, погода чуток испортилась, что же теперь, давайте все дружно прекратим жениться?!

Валентина, очевидно, заметила наш причудливый и странный ансамбль из розового беспредела, и торжественного, но смущённого соседа, потому что резко замедлила шаг. Но секунд десять спустя она тряхнула головой, словно откидывая навязчивые мысли, и, чеканя шаг, деловито и бодро дошагала до места.

— Ты что тут делаешь, Вениамин? И где Лёлька, она мне обещала туточки быть? — свирепствовала Валя, но за этой псевдо-агрессией прятались искреннее любопытство и удивление, давненько, наверное, Валюше не устраивали никаких сюрпризов.

Жених немного опешил, но не зря я его долго натаскивала. Конечно, он очень нервничал, но по сценарию пошёл чётко:

— Валюшенька, погодь… Ты приседай туточки, пожалуйста, разговорчик есть…

— Веня, ну ка-ки-е разговорчики! Ну о чём ты! Что вообще тут происходит? — Валя подбрасывала дровишек в печь скандала, но, тем не менее, покорно уселась на один из стульчиков. Ах, женщины, любопытство вам имя!

— Я эта… ща… погодь…, — Вениамин Фомич взял бутылку шампанского и начал её открывать.

— Ща… ща… погодь… — повторял он.

«Вот блин, это я упустила, — мелькнуло у меня в голове. — Он же, наверное, лет сто не открывал такие бутылки». Но было поздно уже что-либо менять. Пробка наконец поддалась под натиском влюблённого романтика и с грохотом и шипением выскочила из горлышка, ведя за собой мощный фонтан «полусладкого». И в этот же миг небо откликнулось эхом и произвело оглушительный раскат грома невероятной мощности. И «разверзлись хляби небесные», и ливанул дождь.

Но Вениамина, понявшего, что это последние его попытка и возможность, было уже не остановить. Он наклонился над столиком и, пытаясь налить остатки содержимого бутылки в бокалы, как-то так неловко сделал движение ногой, что поскользнулся на уже влажной земле и, опрокинувшись на спину, победно держа заветную бутыль в руке, как флаг (врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! ), съехал прямо в речную заводь. Актёр, великий актёр! Даже в этой нелепой ситуации он старался, пусть и тщетно, сделать хорошую мину при плохой игре и показать, что всё «так и задумано». Пытаясь удержаться в какой-нибудь наиболее приличной позе, дорогой наш Вениамин Фомич всё-таки отпустил священный сосуд, который выскочил из его мокрых рук, подпрыгнул вверх, сделал красивый кульбит и рухнул прямо ему на голову. После этого макушку Фомича нагнал розовый стульчик, за который соседушка попытался зацепиться в роковой момент падения.

Жених замолк, и даже сквозь плотный шум ливня было слышно, как он сделал «буль-буль-буль-фрррр».

Я глухо ойкнула и начала соображать, как вызвать сюда МЧС и прочих крутых спасателей.

Валя же, в отличие от меня, недолго думая, одним быстрым движением, словно кобра (её точно не готовили спецслужбы?) метнулась к берегу, скатилась к воде и схватила в охапку утопленника. Взяла его отточенным движением водного спасателя сзади под мышки (спецслужбы???), уложила голову пострадавшего на свою невероятную грудь, подтянула к берегу и вытащила на сушу.

Наш жених уже во время операции спасения пришёл в себя, на берегу же, встряхнувшись, как собака, он полностью обрёл сознание. Подозреваю, что его очень воодушевило то, как Валюша ринулась его спасать, потому что он проявил не свойственную ему смелость и даже дерзость.

Он движением фокусника вытянул красную коробушку из кармана «брук», пал на колени перед Валюшей и обхватил её за бёдра. Валя затряслась мелкой дрожью от злости и холода (а может, и от понимания происходящего чуда) и попыталась оттолкнуть Вениамина от себя.

Вениамин Фомич в своей «искрометной речи» то бормотал, то как-то дико вскрикивал:

— Валюша… Валюша! Давай же! Ну! — и тыкал снизу ей в грудь коробочкой. — Давай! Эттта…. Замуж выходи!

— ЗА КОГО??? — закричала мокрая насквозь Валя грязному и словно одичавшему соседу.

— За меня, Валя, за меня!!! — заорал ей в ответ Вениамин Фомич.

Валя оттолкнула его жестом коронованной особы:

— Иди в жопу!

Она развернулась и начала медленное (!) движение к дому. Этому невозможно научиться, такой Женщиной можно только родиться. Она медленно ступала. Гордая, неприступная, желанная. Влюблённая.

А Фомич — кремень! Я даже не ожидала, что у мужика ТАКАЯ любовь! По грязи, на коленях, не жалея штанов и ног своих, пополз он догонять возлюбленную. В этот момент я прослезилась.

— Валя! Я прошу тебя! Валя! Я же тебе обещаю! Клянусь! Я ж люблю тебя, слышишь!

Такого я не прописывала в сценарии этого сватовства. То театр, а то — жизнь, настоящая, непредсказуемая, прекрасная…

А Валя — знаете, как в кино! — обернулась, позволила Вениамину Фомичу подползти к ней, припасть к её коленям, а затем взяла дрогнувшей рукой протянутую ей коробчонку, лёгким движением огладила шевелюру жениха и тихо так, мирно, успокаивающе сказала:

— Пойдём домой.

Хриплым голосом, ещё не в полной мере осознавая своё счастье, Фомич спросил:

— Таки чо, выйдешь, а?

— ДА! Чёрт вас всех задери, — гаркнула Валя и коснулась своего лица, её мокрые щёки полыхали ярким румянцем, — ёшкин дрын, развели тут «Женитьбу Бальзаминова», свадьбу, блин, в Малиновке!

И снова понизила тон и обратилась к Вениамину, будто уговаривая его:

— Пойдём домой уже, а?

Тут я прослезилась во второй раз. А Валюша подняла с колен своего жениха, теперь уже совершенно официального, подхватила его под локоть, и они двинулась в сторону дома. Я думала, что всё уже закончилось, но, отойдя на несколько шагов от места действий, Валя остановилась и, не оборачиваясь, чётко, громко, печатая каждое слово, сказала:

— А господ сутенёров и сводников распоследних попрошу немедленно взять ноги в руки и — ПШЛА давай из своих укрытий! Домой немедленно! — последнюю фразу она рявкнула так, что по сравнению с этим рыком недавние раскаты грома показались мне звуком божественной флейты.

Я стащила занавес, прихватила вторую, непочатую, бутыль шампанского и поплелась позади драгоценной парочки, поливая себя проклятиями, пока небо поливало меня потоками воды.

Дома Валентон яростно буравила меня взглядом и метала молнии. Я опущу все непристойные ругательства, которые обрушились на меня, и не стану отрицать, что отчасти они были заслуженными, но, согласитесь, я не могла знать, что природа и погода сыграют с моим режиссерским дебютом такую злую шутку!

Мы переоделись в сухую одежду, приложили к несчастной голове Вениамина Фомича кусок замороженного мяса и влили внутрь себя по положенной рюмахе согревающего. После чего, вопреки всем традициям и алкоголическим правилам, мы с Валюшкой таки перешли к шампанскому, а товарищ пострадавший лечился собственноручно Валей приготовленным самогоном.

Нрав у Вали отходчивый, так что я была прощена ещё до того, как мы успели допить первый бокал игристого.

— Ох, и натворили же вы, черти такие! Я чуть не опИсалась от всего, что было. Как он покатился в воду… Как же я перетрухала тогда! — делилась Валюша с нами ужасами пережитого.

Вскоре, захмелевшие и отогретые, мы наконец рассмеялись — хорошо так, весело, взахлёб.

— Я прихожу — а там картина Репина «Не ждали», — хохотала Валя, — я, кстати, сразу поняла, чьих это ручонок делишки! Венька бы такое не сообразил! Ой, но когда он так щикарррно начал откупоривать бутылку, я вообще, честно сказать, сомлела! Уже тогда сомлела, слышь, что говорю, — тыкала Валя своего жениха в грудь.

А он, прищурившись от счастья, улыбался и хмелел — от алкоголя и от того, что всё вот так славно удалось! А голова? А голова что — кость! До свадьбы заживёт!

— Лёлька, но смотри, если от последствий таких событиев муж мой больной на голову сделается, разведусь нахрен и женю его на тебе, ей-богу!, — стращала меня Валя.

Я делала большие глаза — пугалась. Но на самом деле мне было ни капельки не страшно: всё у Вали и Вени будет хорошо, тем более, когда у них есть такая помощница, как я.

Дьявол носит, правда?

Казалось бы, после такого насыщенного дня ночь была просто обязана оказаться спокойной, наполненной дивными снами, приносящими отдых и успокоение. Но, видимо, мягонькая часть моего тела не могла позволить себе ночную паузу в отчаянном поиске приключений и впечатлений. Зачем отдых, думала моя попа, если можно взять — и ещё разок развлечь человека! «Жизнь — это всякая фигня, которая случается», — говорил герой одного известного американского мульта. Это и про мою жизнь тоже.

…Судя по глубине и яркости моего сна, было часа три ночи. Я проснулась от шороха за окном: казалось, там кто-то ходит. Этот кто-то прошёлся от одной стороны дома к другой, постоял там, затем вернулся к середине здания, к моему окну, и пару мгновений спустя я услышала неприятные чавкающие и хрумкающие звуки — похоже, некто приступил к трапезе. О мой бог, ЧТО он там ест? Моё живое воображение нарисовало обезображенного злодея, жрущего человечинку, точнее, судя по звуку, пережёвывающего сухожилия. Нет, положительно невозможно смотреть столько сериалов про маньяков! Я постаралась успокоиться, взять себя в руки и снова прислушалась. И снова оно! Шуршание, а потом звуки «хррррум, хррррум, ням-ням-ням». Мне стало жутко настолько, что у меня онемели конечности, спина покрылась холодным потом, а в голове застучали молоточки. Где-то на горизонте сознания мелькнула недавно услышанная фраза про дьявола, рыщущего по округе, но… я же взрослая девочка! Какие к чёрту черти! Наверняка, на самом деле, под окнами какая-нибудь вечно неспящая ребятня тырит и пожирает наш урожай (вот они, чудеса адаптации — уже «наш»! ).

Но я девочка осторожная, на всякий случай взяла с тумбочки мобильный и старый, очень тяжёлый бронзовый подсвечник, осторожно подкралась к окошечку, легохонько отодвинула штору и… от испуга превратилась в каменное онемевшее изваяние. Из-за окна прямо на меня нездешними зомбическими глазами смотрел самый настоящий дьявол! Вокруг его двурогой башки фантастическим светом сиял ярко-зелёный ореол, у чудища была лохматая седая борода, страшенные огромные зубы, которыми он с каким-то адским тщанием пережёвывал… ну да, конечно, человеческие сухожилия!

Вся моя жизнь, весь мой разносторонний опыт и все просмотренные фильмы о потусторонних делах в одно мгновение пронеслись у меня перед глазами. Мелькнула и вчерашняя старуха у «мостков». «Правду она говорила… не поверила я… даже креста на мне нет», — сожалела я о своем скептическом отношении к услышанному от старушки.

Надо было как-то действовать, поэтому, поддавшись инстинктам, я, как крёстное знамение, выставила перед собой мобильник, высоко в замахе подняла зажатый в руке канделябр и заорала со всей дури, вложив в голос всю свою силу и мощь, что сделало его громким, но очень противным. Такой мой голос слышал однажды только мой муж, и я не буду рассказывать, в какой ситуации. Теперь же «повезло» заоконному чудовищу и Валентине (не хотела бы я проснуться от такого сигнала):

— ИЗЫДИ, САТАНА! Изыди! Чур меня, чур меня! Ааааааааа, по-мо-ги-теееее!!!

Самой быстрой в мире стрелой примчались на мой зов Валентон и — внимание! — Вениамин Фомич.

Валюшка подбежала ко мне, обняла за плечи, а затем, слепо прищурившись, глянула в окно, стараясь понять, что же так растревожило любимую племянницу, и заорала дурным голосом и принялась бормотать какие-то молитвы.

Фомич тоже узрел чёрта за окошком, схватился за голову (больное место, что и говорить, — в первую очередь беречь надо) и выдавил из себя подавленно-скулёжное «Иииииэээчччч».

Дьявол, между тем, спокойно смотрел и жевал. Медленно, с хрустом и аппетитом, не сводя с нас внимательного, даже гипнотического, взгляда. Потом он наклонился, откусил пару цветов с клумбы, поднял свою жуткую рогатую башку, вновь вперился в нас взглядом и продолжил свое мерное, совершенно дзен-буддистское жевание.

Вот тут до нас потихоньку начало доходить. Первой пришла в себя Валюша:

— Ааа чо ли это… ну? — и вопросительно глянула на Вениамина Фомича (ай да пройдохи, только обженихались, и сразу в койку!). — Ну?! Ну эта???

Фомич глядел на неё и кивал головой в такт её вопросам, как бы подталкивая в свою очередь: «Да-да, давай, сама скажи».

— Ну эта, — разродилась тетка, — коза чо ли это? Симкина? Смотри, глаза вроде Симкины?

Я не знаю, почему у козы должны быть глаза человека по имени Симка, я даже задумываться не хочу на эту тему, но слово «коза» звучало всё-таки привычнее и добрее, чем «дьявол», поэтому я выдохнула и немного успокоилась.

Мы включили свет во всем доме и, вооружившись кто чем мог (я не расставалась с мобильником и подсвечником), пошли в палисадник проверять адову животинку.

И точно, это была самая обыкновенная коза, только на её небольшие, но остренькие рожки была надета какая-то пластиковая трубка, которая светилась потусторонним зелёным светом.

Я прыснула:

— «Бэрримор, а кто это там блеет на болотах?» — «Это коза Баскервилей, сэр!»

Валюха всё поняла и расхохоталась, а вот соседу пришлось поведать оригинал анекдота и пояснять, что к чему, в итоге я ему пересказала всю историю про Холмса и небезызвестную собаку. Фомич был поражён и требовал продолжения.

Мы привязали козу к дереву, подальше от цветника и прочего добра, а сами пошли спать, не решать же вопрос с хозяевами адской животинки среди ночи. Мне снился Апокалипсис во главе рогатых коз, овец и лосей. А Валентону, по её словам, приснились «павшие в борьбе с нечистой силой цветы». Всё по Фрейду, ничего необычного.

Утром коза выглядела уже не такой страшной, даже милой. У неё были удивительные синие глаза и беленькая шубка.

Симка, пожилая особа, жившая на другом краю Утекаева, увидев козу, обрадовалась несказанно и чуть ли не танцевала:

— А я думала, потерялася она. Думала, всё, привет. Плакала даже… Отвязалась она позавчерась, ну и всё, убёгла. Я её: «Груня, Груня!» Да куда там… — и утёрла со щеки покатившуюся слезу.

Тут было самое время задать главный вопрос: что это за дивная штуковина у Груньки на голове и, главное, зачем? Сима рассказала:

— Соседи, ну, которые из столицы, жаловались, что Грунька стащила у них бельё с веревки. А я на свалке нашла эту штуку, смотрю, как раз на роха налезает. Ну и сообразила, что ежели напялить эту ерунду Груньке на роха, то она точно не смогёт больше ничего стыбрить.

— Ахахаха, Симка, а ты хоть поняла, что эта хреновина в темноте светится? — ухохатывалась Валюша.

— А то! Дык я подумала, хорошо как: всегда буду видеть её в темноте, даже ежели електричество отключат. И красиво опять же, разве нет? — гордо приподняв голову, пояснила Сима.

— Красиво — не то слово! Не то слово! Но лучче ты козу побереги: ежели ещё раз убежит — заколют её вилами, как приспешника дьявола, — и Валя рассказала Симке о наших ночных кошмарах, а я дополнила историю страшилками, которые слышала на мостках.

Симка погрустнела: как теперь оберегать соседское бельё? Но я нашла решение и в тот же день покрасила трубку на Грунькиных рогах густой белой краской, теперь о дьявольском свечении можно было не беспокоиться. Ах, козочка, зачем тебе страдать от суеверия людей? Суеверие — зло! Вот я лично во всяких там чертей, жующих человеческие сухожилия, не верю. Совсем! Ну… разве что на полсекундочки.

Особенности национальной кухни

Я возвращалась домой после недолгой, но впечатляющей прогулки по окрестностям. Деревня Утекаево не очень маленькая. Если вы представляете себе при слове «деревня» четыре дома в два ряда, то это не про Утекаево. Здесь я насчитала около 60 домов, больше половины из которых являли собой крепкие ухоженные строения, окружённые зеленью цветущих и плодоносящих фруктовых деревьев и кустарников. Несколько заброшенных домов выбивались из общей радостной картины — будто среди здоровых зубов вдруг попадались гнилые, неприглядно чёрные. Почти пустота, неприютная ветошь и разруха… Среди этих брошенок более других меня впечатлил один: его фасад был полностью увит молодым пышно растущим виноградом. Но если глянуть на него сбоку, то взгляду открывалась зияющая чернь. И от этого контраста становилось муторно — до лёгкой тошноты. Стараясь не быть затянутой этой беспросветной бездной, я быстро прошла мимо.