Бесплатный фрагмент - Красный

Все события и персонажи книги выдуманы, и все совпадения — случайны.

— ПРОЛОГ —

Отдав приказ на захоронение тел, Паскаль отправился на катер «Ревущий». Если вчера вечером катер казался тесным, и присесть было негде, то теперь, когда Красовский возвращался в Петербург в одиночестве, он заметил, что эта была довольно емкая посудина. Седой старшина первой статьи в потертом бушлате один управлял на катере. Его молодой помощник еще вечером сбежал к восставшим матросам и сейчас, наверно, на Якорной спит пьяный, согреваясь у костра. Но Егорыч, так звали старшину, и один неплохо управлял своим катером. Привычным движением он скинул швартовые концы и перешел к штурвалу. Трижды перекрестившись, на виднеющиеся вдалеке купола церкви, отчалил от пирса.

Отдав приказ на захоронение тел, Паскаль отправился на катер «Ревущий». Если вчера вечером катер казался тесным, и присесть было негде, то теперь, когда Красовский возвращался в Петербург в одиночестве, он заметил, что эта была довольно емкая посудина. Седой старшина первой статьи в потертом бушлате один управлял на катере. Его молодой помощник еще вечером сбежал к восставшим матросам и сейчас, наверно, на Якорной спит пьяный, согреваясь у костра. Но Егорыч, так звали старшину, и один неплохо управлял своим катером. Привычным движением он скинул швартовые концы и перешел к штурвалу. Трижды перекрестившись, на виднеющиеся вдалеке купола церкви, отчалил от пирса.

— Да уж, натворили, вы, делов за эту ночь, — пробасил Егорыч.

Он говорил то ли намеренно громко, то ли по привычке пытался перекричать звук работающего двигателя, но выглядело это угрожающе. И хотя Паскаль насмотрелся за эту ночь достаточно ужасов, общение со старым матросом вызывало какую-то внутреннюю тревогу, и он отсел в дальний угол каюты.

— Ведь я многих этих офицеров, что вы сегодня постреляли, сызмальства знаю. Я же почитай сорок лет без малого на перевозе работаю. Когда еще дамбу не построили, одна была дорога в Кронштадт, мимо меня никто не прошел. Они мальчишками еще почти все в Нахимовском учились. Набьется, бывало, полная коробочка. В черных бушлатиках, в бескозырочках, как скворцы, ей богу, и такой треск от них стоит, что мой «Ревущий» в «Тишайшего» превращался. А как у них, значит, каникулы начинались, это на зимнего Николу и на весеннего, все домой едут и мне подарки дарят, я ведь Николаем крещен.

От воспоминаний старик расчувствовался и тихонько утирал со щеки слезы замызганным рукавом.

— Ну, а как погоны офицеровские получат, так обязательно мне поставят бутылку водки или коньяку. «Это, — говорят, — Николай Егорыч, тебе. Чтоб было чем третий тост: „За тех, кто в море“ поднять, ну и нас в нем добрым словом помянуть». У меня после их выпускных ящиками это добро собиралось. А комендант, каков был! Прежде, чем на берег списаться, бригадой эсминцев командовал в Желтом море, японцев как котят гонял. Там наград столько! Если все надеть, китель, точно, пуд весить будет. Так вот он меня на каждый праздник к себе домой приглашал. Подарков мне надарит и деньгами премию от комендатуры выпишет, за справную службу значит. А потом мы с ним по чарке выпьем, да по трубочке выкурим — табачок у него хорош был, кубинский. Он все время меня поддражнивал: «Ты, Егорыч, у нас прямо Харон: всю жизнь перевозчиком служишь». Как в воду он глядел — я вчера только его в Кронштадт переправлял. Он в Питере в Адмиралтействе подзастрял, в связи с этой заварухой. Ну и решил не через дамбу, а катером возвращаться. Вот и повидались напоследок, отвез я его, получается, на этот остров смерти. Он еще у «стенки» с Распутиным вашим все ругался, ну а потом, уже ночью, я вас злодеев привез на погибель русского флота.

Егорыч бросил на Паскаля ненавидящий взгляд, и тому опять стало жутко.

Он вспомнил, как адмирал, почти раздетый, в тельняшке, белых подштанниках и босиком вышел из шеренги на несколько шагов и начал говорить стоящим на трибуне членам Реввоенсовета и Матросского комитета: «Посмотрите, что происходит вокруг вас: пьяные, небритые, не по форме одетые. Это, по-вашему, матросы Балтфлота? Гордость России? И кто будет управлять всей этой взбунтовавшейся массой? Ваш мальчик — товарищ Красный, или вы господин Распутин?»

А потом все произошло, как в плохом кино, где актеры не выучили свои роли и играют отсебятину. Комендант сделал еще несколько шагов в их сторону и на фразе: «Вы Иуда и…» плюнул в лицо Распутину. В руке того при свете факелов мелькнул вороненый ствол. Четырьмя выстрелами движение адмирала в сторону Председателя Кронштадтского Матросского комитета было остановлено. Выстрелы моментально заглушили болтовню у костров, и над Якорной площадью повисла тишина. Комендант, с четырьмя пулевыми ранениями, лежал на гранитной брусчатке у памятника Макарову, выкинув левую руку вперед и, как бы, указывая на девиз Степана Осиповича «Помни Войну». Скорее всего, одна из пуль задела либо сонную, либо подмышечную артерию, потому как кровь, пульсируя, вытекала из-под ворота тельняшки, заливая ярко-алым цветом гранит и заполняя щели между брусчаткой кровавыми ручейками.

В эту минуту тишины Паскаль осознал, что миром это уже не закончится, и это была не последняя смерть за сегодняшнюю ночь. Но тишину прервал басовитый голос над ухом: «Товарищ Красный, товарищ Красный!» — кто-то сильно тряс его за плечо. Паскаль повернулся на голос, выходя из оцепенения, и увидел перед собой Егорыча. Оказывается, он заснул под его бормотание, и теперь тот никак не мог его добудиться.

— Все приехали, конечная, — увидев, что Паскаль приходит в себя, объявил он, — Видать, разморило тебя от бессонной ночи, все чего-то кричал во сне. Я грешным делом хотел тебя спящего выкинуть за борт, да пожалел — молодой ты еще, и сам не ведаешь, что творишь. Все, давай проваливай с палубы, не наводи старика на грех. И, не подав руки на прощание, подтолкнул его к трапу.

Оставшись один, Красовский не решился идти сразу в город. Он стоял на Николаевской набережной и пытался выстроить в хронологическом порядке все, что с ним произошло вплоть до сегодняшней ночи.

— Глава 1 —

Паскаля от его мыслей оторвал странный звук: он точь-в-точь напомнил ему барабанную дробь из недавно увиденной им сцены казни Робеспьера и Сент-Жюста в одном фильме.

Он вздрогнул от этого перестука, который звучал где-то наверху. Подняв голову и присмотревшись, он нашел виновника своего беспокойства — ярко красная шапочка большого черного дятла мелькала в кроне старого дерева. Еще минуты две Паскаль наблюдал за птицей, вслушиваясь, как дятел выбивает дробь своим клювом, и двинулся дальше, пытаясь собраться с мыслями. Он любил гулять в этом старом парке на Вышеграде. Здесь была какая-то особенная тишина, как будто дух самой княгини Либуше, которая и основала Прагу, ощущался в этом историческом месте. Находясь в стороне от главных туристических маршрутов, Вышеград был лишен ужаса людской суеты. Даже когда туристы появлялись здесь, то они спешили по главной аллее сфотографироваться у ротонды Святого Мартина, построенной где-то в XI веке. Потом они бежали к красивейшему храму Петра и Павла, забегая при этом на Вышеградское кладбище, где похоронены люди, прославившие чешский народ: Бедржих Сметана, Антонин Дворжак, Альфонс Муха, Карел Чапек и многие другие выдающиеся люди. Конечной целью этого туристического маршрута была южная стена замка, нависающая над Влтавой. С этой стены на самом деле открывался потрясающий вид на Прагу. В общем-то, именно сюда и шел сегодня Паскаль. Он всегда, уезжая из дома, приходил сюда посмотреть на пражский закат. Но так как было еще рано, он решил погулять по парку.

Хотя Красовский и обожал Прагу, но родился он не здесь. Отцом Паскаля был потомственный польский дворянин Кирилл Красовский. Семья Красовских, может, и не была богатой, но они были очень именитым родом и даже имели в своей родословной отношение к королевской династии Ягеллонов, чем всегда гордился дед Паскаля — природный князь Каземир Красовский.

Мать Паскаля, Елена Ивановна Любич, была русской графиней. Хотя она родилась и выросла в провинциальном Оренбурге, её род был очень именитый. Бабушка по материнской линии служила в свое время фрейлиной её Императорского Величества, а дед, Владимир Иванович, был кадровым офицером, сыном прославленного генерала от инфантерии Ивана Семеновича Мальцева. Который вместе с Алексеем Алексеевичем Брусиловым брал Берлин и, потом в составе военно-политического блока Антанты, подписывал Акт о капитуляции Германии.

Они могли бы долго и счастливо прожить в Петербурге, но Владимир Иванович случайно, а может и не случайно, попал на собрание «Русского общества офицеров за либеральную Россию», после чего был выслан вместе с женой в Оренбург для прохождения дальнейшей службы. Там и родилась Анна, мама Елены Любич, человек с тонким художественным вкусом, тихим и спокойным характером. В отличие от своего будущего мужа Ивана Петровича Любича.

Это сейчас он наказной атаман Войска Яицкого, а тогда — молодой хорунжий, гуляка и первый драчун в Оренбурге. В него были влюблены все первые красавицы города, а он волочился за тихоней Мальцевой. Делал он это хоть и с размахом, но как-то неуклюже. То пришлет ящик шампанского, как будто Аня должна пить каждый день, вспоминая своего воздыхателя. То пришлет целую корзину лилий, на которые у девушки была аллергия, и она, задыхаясь, выносила цветы в сад. То среди ночи притащит толпу цыган под окна любимой, и ромалэ поют до утра, а сам хорунжий обязательно борется с медведем. Долго таких выходок ни сама Анна, ни ее родители вынести не могли и решили отправить ее к родственникам в Петербург. Когда Аня уезжала, выяснилось, что Иван Петрович подкупил возницу, и девушка приехала не на вокзал, а к драматическому театру, где в кругу друзей и прочих горожан Любич попросил у неё руку и сердце. Анна неожиданно ответила ему согласием, чем немало удивила оренбургское общество, особенно своих родителей, но возражать никто не стал. Ведь Иван из древнего казачьего рода, его прапрародитель — Андрей Любич еще с Ермаком Тимофеевичем на Кучум-хана ходил, и потом, спокон веку на Урале атаманствовали Любичи.

Неуёмный характер Иван Петровича сказывался и на воспитании дочери: он уже с трех лет брал её с собой в летние лагеря, учил сидеть в седле, стрелять из всех видов оружия. Лена в шестнадцать лет даже выиграла чемпионат Российской Империи по стендовой стрельбе, чем очень порадовала отца.

Атаман, конечно, очень ждал сына, но бог ему дал только одного ребенка, и он был счастлив, что Лена всегда прислушивалась к нему, и исполняла его наставления и даже прихоти. Но как говорится: если все так хорошо — это уже плохо. Вот и Иван разругался с дочерью, в конец разругался, вывернул себе душу, вырвал сердце и головы лишился. Выставил любимую дочь за дверь: «Знать тебя больше не хочу». А всему причиной был Кирилл, который неожиданно ворвался в семью атамана.

В двадцать лет Лена поехала на Чемпионат Европы по стрельбе в Краков, в Германию. Выступала там успешно и могла выиграть первенство, если бы не старший судья на площадке, который с самого начала отнесся к ней предвзято. Сначала ему не понравилось положение ног при выполнении стрельбы, и он поднял желтую карточку, потом потребовал извлечь патрон из ружья для проверки. Все это создавало нервозность на площадке, и последней каплей стало признания судьей мишень «НЕПРАВИЛЬНОЙ» и распоряжение её повторить. Любич кинулась к судье, пытаясь доказать свою правоту, и тут же ей подняли зеленую карточку. Забыв главное спортивное правило: «С судьёй не спорят», — Лена перешла на личности, процедив сквозь зубы «курва», что для польского князя было смертельным оскорблением. Он обратился к главному судье, и спортсменка была дисквалифицирована.

Расстроенная, она дошла до ближайшего бара, заказала водки и начала заливать горе. Позвонила отцу, тот ее подбодрил, мол: «Мало мы этим ляхам в свое время под хвост надавали. И вообще, я бы на твоем месте еще бы и пальнул в эту сволочь». Получив моральную поддержку отца, Лена продолжила пить, и где-то между восьмой и девятой рюмкой за ее стол уселся тот старший судья и по-хозяйски налил себе и ей.

— На здровье, пани, — и опрокинул стопку.

Такой наглости она не ожидала и начала скандалить:

— Ты чего здесь мою водку пьешь?

— Да не вопрос, — ответил Кирилл, и на столе появилась еще одна бутылка. А дальше было как в тумане: они что-то еще пили, Лена ругалась, потом куда-то поехали. Была громкая музыка, она пыталась танцевать, а в какой-то момент просто отключилась.

Требуя: «Воды и тазик», — Лена проснулась в огромной спальне, обставленной со вкусом. Спальня была с прекрасным видом в сад из окна, но это было вторично, сейчас ей был нужен только тазик.

С тазиком у кровати стоял вчерашний судья. Это обстоятельство только усилило рвотные позывы, девушку вывернуло наизнанку: как будто желудок, печень и остальные органы упали в таз. После она опять вырубилась, проспав, еще часов пять. Разбудил ее запах свежесваренного кофе, он не раздражал, даже скорее наоборот привлекал.

— Господи, где я? — простонала Лена.

— Вы, милое создание, находитесь в имении князя Красовского, — ответил ей человек, сидящий за столом. Он пил ароматный кофе и запивал его холодной водой.

— Вставайте, дорогуша, уже полдень.

Все было как наваждение. Следующие три дня они провели вместе. Кирилл признался, что влюбился в неё, когда она на площадке с ружьем наперевес с ненавистью в глазах оскорбляла его. Просто вылитая амазонка. И он пошел за ней следом в тот самый бар. Когда опасность быть избитым бутылкой миновала, он присоединился к ней, а в конце вечера отвез ее к себе домой. Он все три дня так красиво объяснялся в любви, что Лена не смогла удержаться и дала согласие стать его женой.

Вот так она надолго потеряла связь с отцом. Иван Петрович не мог простить дочери такой выходки: у него на примете были такие женихи-красавцы — казаки чистых кровей, косая сажень в плечах и, главное, они были русские. А тут какой-то лях: соплей перешибить можно.

— Да он мизинца моей дочери не стоит, — доказывал он Анне Владимировне. — Да, если он сюда сунется, я его шашкой зарублю. Нет, я их обоих зарублю!

— Вань, не греши, — успокаивала его жена, — Ты вспомни, как ты меня в жены забрал, вообще можно сказать, что украл.

— Что ты ровняешь! Я казак. Я русский! Да пусть бы и ее такой же украл, слова бы не сказал. А тут шляхта какая-то… Все, не тревожь мне душу — сказано зарублю, значит зарублю, — и запил атаман горькую. А жене велел передать молодоженам, чтоб ноги их не было в его доме. На том и порешили.

Но Елену Ивановну не смутили слова отца, она вышла замуж за князя Красовского. А еще через год родился Паскаль. В это время они из Кракова переехали в Прагу, где Кириллу предложили хорошую должность в Министерстве финансов.

Собственно говоря, почему такое необычное имя? Это было желание Елены. Она в детстве увлекалась французской литературой: Дюма, Гюго, Бальзак, Сент-Экзюпери. А во время учебы она слыла лучшим математиком, ее даже дразнили в школе Софьей Ковалевской. Она очень интересовалась работами Блеза Паскаля, особенно ее зацепила, изобретенная им, суммирующая машина. Лена считала его волшебником, который открыл язык цифр и смог создать практически первый компьютер. И тогда она пообещала себе: «Моего сына будут звать Паскалем». Это конечно была детская фантазия, но когда пришло время давать имя ребенку, оно само всплыло в ее голове, да и Кирилл не возражал.

Семья Красовских купила в Праге хороший дом рядом со Страговским монастырем на улице Белогорской. Это историческая часть города, именно отсюда начинаются многие туристические экскурсии. Так называемая «прогулка по спуску» очень приятная — спускаешься себе с холма и осматриваешь достопримечательности. Туристическая река ежедневно нескончаемым потоком течет с Поголельца до Мала страны.

Паскаль с детства наблюдал за иноземными туристами: индусы в тюрбанах, мексиканцы в сомбреро, фотографирующие все подряд японцы, дисциплинированные китайцы, ну и, конечно, абсолютная им противоположность — русские.

В доме у Красовских говорили только на русском языке: так завела Елена Ивановна. Однако, Паскаль мог вполне сносно говорить на польском и чешском. Потом, в школе он прекрасно изъяснялся на немецком. Даже писал на нем стихи, но именно русский он считал своим родным.

Когда было свободное время, Паскаль любил пристроиться к русской тургруппе и слушать, о чем говорят эти чуть безбашенные люди из такой загадочной, но в тоже время родной России. Они были немного шумноватые, как итальянцы, но очень щедрые — в отличие от других. Узнав, что мальчик говорит по-русски, его задаривали всякими сладостями и сувенирами, а иногда давали русские деньги. Тогда он шел и менял рубли у арабов по хорошему курсу на дойчмарки, а потом опять покупал сладости. Мать очень ругала его за такие походы с туристами: «Ты, что нищий ходишь, собираешь милостыню?» Отец наоборот поддерживал: «Не наговаривай на ребенка, Елена, он же не выпрашивает, его угощают. Как там у вас говорят: дают — бери, бьют — беги».

Когда Паскаль немного подрос, его отдали в Пражскую художественную академию, где он прозанимался 8 лет. Он все же не был гениальным художником потому, что за столько лет он так и не научился писать портреты. Зато он лучше всех остальных чувствовал цвет, за что его часто приводили в пример. В этом, наверное, он был талантлив. Поднявшись на Петершинский холм с этюдником, он мог и не раскладывать его, а просто стоять часами и любоваться Прагой с высоты холма.

Отец к тому времени занимал уже высокий пост в Министерстве финансов. Часто был в командировках в Берлине, иногда он брал с собой Паскаля. И здесь Паскаль видел разницу: Прага — очень красивый город, но она, как разухабистая девка, веселая, гулящая, полная туристов, толпящихся на улицах города. Берлин же был именно имперским городом, никаких тебе цветочков, флажков, рюшечек, ровные газоны, прямые дороги, чистые тротуары, а флаги, если и висят, то только государственные и на учреждениях. Нет праздношатающихся людей, днем все на работе, и порой на несколько кварталов не встретишь ни одного прохожего.

Елена Ивановна к этому времени тоже устроилась на работу при посольстве Российской Империи, отвечала за организацию встреч высоких гостей. Она тоже могла взять Паскаля с собой, и такие приглашения он очень любил. Приезжают видные политики и главы государств, можно услышать много интересного, а иногда даже познакомиться лично. Эти встречи и натолкнули Паскаля на мысль о будущей профессии. Он, окончив гимназию, поступил в Высшую школу экономики на факультет Государственного управления и экономической политики.

Паскаль был достаточно прилежным студентом и хорошо учился, но его бакалаврская работа на тему «Роль дворянского сословия в государственном управлении» не была оценена по достоинству. Все преподаватели, как один, утверждали, что с такими идеями Паскалю нечего делать в свободной Европе: единственная страна, где такие ретроградские мысли еще могут найти воплощение — это «отсталая» Россия.

Россия хоть часто и оглядывалась на Европу, всегда шла своим путем. Европейцы до сих пор припоминают высказывание русского императора Александра III в Гатчине на Карпином пруду: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать». Он, таким образом, дал понять иностранным послам, что не надо беспокоить не самого императора конечно, а Россию в его лице. Но Европа не услышала или не захотела услышать императора.

К сожалению или к счастью для Европы, Александр III правил всего 14 лет и скончался после болезни. В этот скорбный период для России началось «Второе смутное время». Николай II, в отличие от отца, был мягким и добрым человеком, просто душка. Настрой у него был либеральным, и он сам начал искать дружеские отношения с европейскими державами, забыв слова отца, что у России в союзниках могут быть только русская армия и флот.

Этим настроем тут же не преминули воспользоваться противники Российской империи. 27 января 1904 года грянула русско-японская война, а следом и революция 1905 года.

Николай II понял, что допустил слабину и начал затягивать гайки, но было уже поздно, маховик либерально-революционной вакханалии был запущен. Германия, объединенная Бисмарком, начала диктовать свои условия Европе, что повлекло сначала конфликт, а потом и ужасную кровопролитную войну.

Россию, одну из главных участниц антигерманской коалиции, в это же время пытались разорвать изнутри немецкие наймиты, организуя рабочие стачки, демонстрации и забастовки. Революционное движение в те годы возглавил гениальный оратор и политик, революционер и провокатор — Лев Троцкий, который на деньги Германии успешно расшатывал ситуацию внутри России. Воспользовавшись тем, что императора предало его ближайшее окружение во время февральской буржуазной революции, и он вынужден был подписать отречение от власти, Троцкий смог быстро сориентироваться в ситуации и начать брать власть в свои руки.

Революционеру удалось фактически развалить дееспособность российской армии, создавая на фронте согласно Приказу №1 «Петросовета» солдатские комитеты, которые сами решали, подчиняться приказам офицеров или нет. Они устраивали братания с немцами в окопах, агитировали солдат заканчивать войну и расходиться по домам. Власть в Петербурге захватили рабочие и матросы Кронштадта, по всей стране прокатилась революционная волна. Во всех городах Империи власть переходила к рабочим, входящим в ревкомитеты.

Казалось, что все у Льва Давидовича получилось: буржуазная власть смята и уже нет никакого сопротивления, так как регулярная армия воюет в Европе. Просчитался Троцкий только в одном, и это просчет разрушил все его планы. Троцкий свято верил в рабочий класс, но никогда не доверял крестьянству. По его мнению, рабочие были той единственной силой, которая не только смогла бы захватить власть, но и удержать её. Несознательное же крестьянство само должно было постепенно примкнуть к движущей силе революции. «Рабочий гегемон сменит всю эту дворянско-помещечью сволочь», — говорил Троцкий.

Он был хорошим оратором и гениальным революционером. Но, видно, был плохим математиком, ведь на тот момент рабочий класс составлял всего 10 процентов населения, а крестьянство — 80 процентов. Пообещай Лев Давидович землю крестьянам, и дело было бы в шляпе, но Троцкий с детства не мог терпеть крестьян.

Сын крупного землевладельца хорошо знал их быт. Он до 9 лет прожил в Яновке Херсонской губернии, никогда не находил общий язык с крестьянскими детьми. Те его били, отбирали деньги и дразнили жидовской мордой. Отец не хотел в это вмешиваться и поучал: «Сам разбирайся с этой челядью. Со временем тебе быть хозяином на этой земле, вот и учись выстраивать отношения». Но отношения только ухудшались, что и заставило девятилетнего подростка покинуть родительский дом и уехать в Одессу. Однажды деревенские подростки на праздник Троицы позвали Леву гулять с собой на речку. Сначала все было весело и даже дружелюбно. Хлопцы постарше раздобыли где-то самогонку и наливали по чуть-чуть, а девочки раскладывали закуску. А потом мальчишки раздели Леву донага и выставили перед девочками: «Девитесь, як жид обрезанный выгляде». Девочки, краснея и глупо посмеиваясь, рассматривали голого Леву. Здесь-то и родилась эта обида на глупых крестьян. Троцкий даже не так был обижен на мальчишек, которые его побили и раздели, больше его детское самолюбие задел девичий смех.

И вот теперь этим недочеловекам надо отдать самое ценное российское богатство — землю. Нет, «Вся власть рабочим!» — этот лозунг был локомотивом революции. Но мало было взять власть в такой огромной империи, надо было еще как-то кормить эту страну.

Введенная продразверстка подняла волну крестьянских бунтов. На Тамбовщине забрали не только излишки хлеба, но и посевной фонд, и вывезли на станцию Иноковка. Да вот беда, где-то под Ртищевом разобрали железнодорожные пути, и движение поездов остановилось. А тут еще влили дожди, и зерно как стояло на подводах на перроне, так там замокло и загорелось. Ладно, еще отдать зерно голодающим, но такого варварства крестьяне не смогли стерпеть. Началось восстание под предводительством эсера Антонова, его подержало Донское казачество, потом восстала Кубань. Собралось ополчение, которое сначала двинулось на Москву, сметая на пути весь этот новый революционно-рабочий режим. Захватив Москву, восставшие обратились к Царю, дабы он отказался от своего отречения и вернулся на трон. Николай II видел, как новая власть под руководством Троцкого и германцев разоряет империю, так что долго уговаривать его не пришлось. Императора перевезли из Тобольска в Сергиев Посад, и он снова взошел на престол.

Окрыленное успехами и возглавляемое теперь еще и государем, ополчение двинулось на Петербург. И тут им в подмогу генерал Краснов с 3–им казачьим кавалерийским корпусом ударил по Петербургу, со стороны Царского Села, и через месяц власть в России была восстановлена.

Такой исход событий коренным образом изменил положение на фронте. Были упразднены солдатские комитеты, комиссаров отдали под трибунал, закончились братания с германцами, и армией снова начали управлять кадровые офицеры. Солдаты, получавшие письма из дома узнали, что произошло у них на родине в период бурной деятельности Троцкого и с удвоенной силой громили немцев. «Мы тут с ними шнапсы пьем, и интернационалы поём, а они за нашей спиной революции у нас делают, хлеб наш забирают да мамков с женами обижают», — рассуждали в окопах солдаты. — «Да этих фрицев голыми руками за такую измену подушить надо».

И с таким настроем русские войска уже в феврале 1918 года штурмовали Берлин, а на Сретение эти солдатики расписывали своими именами Рейхстаг. Таким прекрасным блицкригом была закончена эта затянувшаяся на четыре долгих года война. Позже в России ее нарекли Великой войной, и день капитуляции Германии сделали выходным днем. Поставив точку в этой войне, Россия изменила и геополитическую расстановку в Европе. В состав Российской Империи вошли Словакия, Венгрия, юго-восточная часть Румынии и Болгария. А главным триумфом стало то, что у Османской империи наконец-то забрали Константинополь. Вот так Великая мировая война укрепила Российскую империю, сделав её самой могущественной страной в мире, и таковой она являлась вот уже последние сто лет.

Германия на тот момент, униженная и разоренная, но с несломленным духом, начала постепенно восстанавливаться. А так как ей двадцать лет по конвенции запрещено было иметь армию и развивать военную промышленность, то она сделала упор на новые технологии. Было создано пять крупнейших автомобильных концерна, построено четыре авиапредприятия, а также три тракторных комбината. Если посмотреть со стороны — идеальная промышленно-индустриальная страна. Но тракторные комбинаты можно мгновенно перепрофилировать в танковые заводы, авиаконцерны способны создавать не только гражданские самолеты, а автомобиль, вообще, средство универсальное и может пополнить любую мотострелковую часть. На этих предприятиях готовились индустриальные кадры: инженеры и квалифицированные рабочие, которым запустить линию по производству автоматов, пушек и снарядов было плевое дело.

Российская разведка постоянно информировала Императора и глав содружества, что к этому все и идет. Но Англия с Францией, не получив никаких преференций в Великой войне, в отличие от России, пропускали эти сообщения мимо ушей. Не исключено, что и специально не замечали, в тайне надеясь, что Россия будет в новой войне главной жертвой. Поэтому не проводились международные инспекции на предмет реконверсии промышленности. И вот в 1938 году, как по мановению волшебной палочки, или по докладу русской разведки, все германские предприятия перестроились на выпуск военной продукции, в стране прошла всеобщая массовая мобилизация. К лету 1938 года, это уже была не страна-производитель машин, а страна-машина, причем военная машина с железными крыльями, стальными кулаками и пороховой начинкой. Три года оставалось до Второй мировой войны, когда Германия сделала пробный ход и аннексировала территорию Чехии. Россия была единственной страной, которая возмутилась этому захвату, все остальные сделали вид, что ничего не произошло.

Тогда император Алексей Николаевич подписал с кайзером Германии пакт о ненападении. И сделал заявление для всего мирового сообщества: «Ни одна страна не стоит смерти одного российского солдата». Таким образом, Россия избежала очередного кровопролития. Она, конечно, поддерживала своих бывших союзников по Антанте, но экономически: техникой, продовольствием, обмундированием и денежными кредитами. Немцы пытались устроить несколько локальных конфликтов на территории Венгрии и Словакии, но Россия жестко отреагировала и потребовала исполнения соглашений, и Германия больше даже не смотрела на восток. Зато на западе развернулась в полную мощь и вот уже Дания, Голландия, Бельгия попали под их юрисдикцию. Но основной удар немцы готовили против своего главного врага — Франции.

22 июня 1941 года германская армада вторглась в Эльзас. Французы, при поддержке военных корпусов Англии и США, сдерживали наступление, но окончательно остановить эту машину они так и не смогли, и 3 января 1942 года Париж капитулировал. Австрия, являясь союзником Германии, захватила Хорватию и Боснию, а Италия вторглась в Словению. Сербия, оказавшись в такой щекотливой ситуации, просила Россию ввести войска на её территорию, но Алексей II был вынужден отказать, сославшись на договоренности не вступать в военные конфликты. Зато российские дипломаты смогли договориться с Германией о том, что Сербия и Греция не будут подвергаться нападению, так как обе эти страны православные, и Россия просит не нарушать и без того хрупкий религиозный мир. Германский канцлер удовлетворил прошение с условием, что эти страны будут держать нейтралитет, на том конфликт был исчерпан. В дальнейшем немцы прибрали к рукам Испанию и Португалию. Из всех крупных держав только Англия смогла сохранить независимость. Королевский флот при поддержке армии США смог сдержать натиск «Кайзерлихмарине», и хотя Лондон подвергался массированной бомбардировке, дальше этого дело не пошло. Так к началу 1945 года Европа почти полностью была подчинена Германии.

Все ждали, что после покорения континентальной Европы, Германия начнет строить Тысячелетний Рейх, однако этого не случилось. Практически сразу после окончания войны, Германия объявила, что дает полную свободу покоренным странам, при единственном условии — все они вступят в новый экономический союз «Объединенная Германская Уния». Германия обязалась не влезать во внутренние дела своих сателлитов при условии, что они откроют перед ней свои рынки и разрешат беспошлинную торговлю немецкими товарами. Выбора у побежденных стран в любом случае не было, и они не заметили, как за 70 лет Германия постепенно расширяла свой контроль над ними, ввела единую валюту на территории Унии и с помощью экономических рычагов получила практически полный контроль над действиями правительств «независимых» государств.

Та же Франция или Чехия имели своего президента, избираемого на вполне себе честных выборах, но независимо от их результатов, победитель вольно или невольно следовал курсу, который проводила Германия.

Демократические перемены коснулись и внутренней политики в самой Германии. Кайзер потерял большую часть своих полномочий, выполняя скорее представительные функции, чем исполнительные. Высшее сословие лишилось большинства своих полномочий в управлении государством, а дворянские титулы стали, скорее красивым дополнением к фамилии. Парламент был местом для жарких дискуссий, где левые могли спорить с правыми, социал-демократы с либертарианцами, даже для коммунистов там находилось место. Лишь так называемый «восточный» вопрос никогда не ставился под сомнение. Россия должна быть уничтожена. Как когда то Карфаген пугал Рим, так теперь Россия была главным страхом для Германии.

Им никак не давало покоя, что всего лишь 500 миллионов россиян владеют 40% всех природных ресурсов планеты и занимают 15% площади всей суши на земле. А еще имеют свои колонии в Азии и Африке, ведут переговоры с США по возврату Калифорнии и Аляски. В Германии еще были свежи воспоминания, как Троцкий в опломбированном вагоне с каким-то жалким миллионом дойчмарок, чуть было не принес на блюдечке всю эту махину к германскому столу.

Немецкие аналитики на протяжении ста прошедших лет изучали свои ошибки и просчеты, искали бреши в российском законодательстве, но главное искали людей, которые могли бы разорвать Россию на куски. Им нужно было изменить политическое состояние этой страны, да и всего мира в целом. Двадцать идеологических центров неустанно работали на территории Германии. Там готовили оппозицию для Российской империи: где латвийских, где грузинских, где болгарских фрондеров. Очень помогали поляки, постоянно устраивая бунты и политические демонстрации с требованием свободы. Польские пограничники не мешали, а скорее способствовали контрабанде на российских границах. Через их территорию забрасывалась запрещенная литература, оружие и взрывчатка, фальшивые рубли и дойчмарки, а также огромный поток нелегалов, ищущих в России лучшей жизни.

Жандармерия Российской империи без продыху днем и ночью вылавливала террористов, которые пытались взорвать, то газовую магистраль «Сила России», то нефтепровод «Великая Россия». Если крупных аварий удавалось избежать, то теракты на транспорте и взрывы многоэтажек в крупных городах периодически случались. Фальшивки подрывали финансовую экономику, и министерству финансов срочно приходилось переводить все расчеты в электронный формат, почти полностью отказавшись от бумажных денег. Все это вредило, мешало, но самым неприятным было постоянно промывание мозгов молодежи: «Радио Свободы», «Интернет Свободы», «Голос Германии». Правда, пока у российской оппозиции не было явного лидера, со всем этим негативом можно было бороться.

Паскаль многое знал об историческом прошлом и о сегодняшних событиях, происходящих в Российской Империи, но одно дело знать, другое самому попасть, да еще и окунутся в водоворот событий, о которых он сейчас и не догадывался.

Стоя на краю стены крепости Вышеград, сложенной из красного кирпича, Паскаль наблюдал закат, в этот вечер огненно-красный диск как будто завис над Влтавой и всё не хотел сваливаться за Петршинский холм, окрашивая русло реки кровавым цветом. В это время на зеркальную гладь воды налетела рябь, и ветер погнал алые волны к городу.

Холодный воздух ударил в лицо, порыв был настолько сильным, что пришлось закрыть глаза. Но картинка кровавой реки запечатлелась как на фотографии. Несколько секунд он простоял так, а когда ветер стих, и Паскаль открыл глаза, то солнце уже почти село. Это видение нагнало какую-то тревогу или тоску, он вспомнил, как чуть раньше дятел своей трескотней, тоже заставил его поволноваться, и чтобы как-то успокоится, он решил пешком прогуляться по любимому городу.

Пройдя через Карлову площадь мимо дома Фауста, дойдя до бара «У Суду», Паскаль взял две кружки любимого «Портера». По Водичковой улице вышел на главную площадь Праги. У памятника Святому Вацлаву всегда было много народу, туристы фотографировались на фоне возвышающегося здания музея, пражане назначали здесь место встречи, а количество драгдилеров, предлагающих траву, могло сравниться только с Амстердамом. Прямо у «Старбакса» на Паскаля наскочил негр, одетый в малиновый костюм и ярко красный плащ. Это нелепо выглядящее существо, видно приняло его за богатого туриста. Он на распев причитал: «Пан, Кабаре! Пан, Девочки!» и прыгал перед Паскалем, размахивая руками, плащ хлопал как крылья, что придавало ему вид бабочки «павлиний глаз». Пришлось крепко выругаться на чешском, чтобы этот представитель чешуекрылых отстал. Пройдя еще немного по центру города Паскаль, утомился от туристов и этих зазывал в кабаре и казино, он свернул на трамвайную остановку и поехал домой. Завтра в это время он будет уже в Петербурге, где его будет ждать его друг Виктор Лаптев.

Виктор приезжал в Прагу по программе обмена студентами, у него была та же специализация, что и у Паскаля. В том году приезжало пять россиян, но его Красовский сразу выделил из всех соотечественников, которые в первый же вечер растворились в пивных, кальянных и казино Праги. Возможно, кто-то из них и посещал первые лекции в университете, но Паскаль этого не заметил. Виктор же ходил исправно, постоянно консультировался у преподавателей по непонятным темам, а те потихоньку спихнули его на Паскаля, как на лучшего ученика курса. Вот так они и сблизились.

Правда, Виктор почти не пил, чем сильно удивил Паскаля, который привык видеть пьяных русских туристов, устающих пить только под утро. Да и будучи ребенком, в гостях у деда в Оренбурге, он видел нескончаемые застолья. Не сказать, чтоб чехи были трезвенниками, но для них главным напитком было пиво, он и сам любил пропустить 2—3 кружечки, а вот Виктор был другой.

За полгода всего лишь несколько раз он вытащил Лаптева в свою любимую пивную «Будвайзер», да и то Виктора там больше привлекало «вепржево колено» от местных поваров и ему хватало маленькой кружки, чтобы просто запивать жирную пищу.

Зато их сближало духовное взаимопонимание, что-то такое близкое и родное было в этом человеке, они смеялись над одними шутками, а также осуждали одинаковые проступки. Оба были увлечены Ремарком и Булгаковым, восхищались политическими работами Макиавелли и не понимали балет и оперу. Целыми днями они мотались по Праге, и Паскаль показывал её такой, какой знает город только истинный пражак, а туристы просто не догадываются свернуть на ту улочку или в тот переулок, где ты остаешься один, и ощущение XV — XVI века само по себе накатывает на тебя.

Во время таких прогулок Лаптев восхищался демократической формой управления в государствах Объединенной Германской Унии, на что Паскаль в свою очередь, будучи убежденным монархистом, заявлял, что демократия, как форма правления, недееспособна.

— Что ты можешь знать об абсолютной монархии? — возмущался Виктор, — это сплошной застой в развитии государства, эти пожизненные дворяне — казнокрады, занимающие высшие посты в стране. Где здесь может быть развитие?

— А с чего ты взял, что в Германской Унии нет казнокрадов? — возражал ему Паскаль, — и эта свобода, о которой ты постоянно твердишь, просто развращает людей и убивает взаимоуважение. Люди готовы за деньги голосовать за кого угодно, не верят в бога, вот у нас рядом с домом был костел, теперь там отель. Создаются однополые браки, иметь детей не хотят, а заводят кошечек и собачек. И это ты называешь свободой? У наших людей нет точки консолидации, а у вас монарх — это гарант власти. Не может кухарка создать скрипку Страдивари или спроектировать Крымский мост, но она может готовить вкусные обеды, так пусть этим и занимается, и пусть не лезет в управление государством. Дворяне испокон веков стояли на службе государевой. Да есть и среди них бездари, но в целом это фундамент общества и нельзя подрывать его этим динамитом — абсолютной свободы. А в углу фундамента стоит царь — помазанник божий, даже если он ошибается, это провидение, значит так угодно богу. И такую устойчивую конструкцию нельзя заменить на какого-то президента и его парламент.

На это Лаптев называл его догматическим дурачком, а его работу анахронизмом, сравнимым разве что с «Илиадой» Гомера.

— Невозможно развиваться и интегрировать себя в мировом сообществе монархически-полицейскому государству. Где нет, свежей мысли, а есть только чинопочитание, где люди рождаются с рабской психологией, а рабы не способны создавать — они могут только исполнять. И ты говоришь в своей работе, что дворянство — главная сила любого государства! Да они лишний раз закорючку на бумаге не поставят, не то чтобы что-то продвинуть или развить. Хотя нет, могут продвинуть своих близких и дальних родственников по служебной лестнице, просто первых за небольшую мзду, а вторым придется раскошелиться. «В России взятка решает всё», — заявлял Виктор, и надо сказать небезосновательно: его отец возглавлял Тайную Имперскую полицию. — «Я теперь понимаю, почему твой ведущий считает дипломную работу слабой, тебе бы к нам с этим опусом. Сразу бы Романовскую стипендию назначили».

Вот так и пролетели для друзей эти полгода в Праге. Надо сказать, что Виктор не шутил по поводу бакалаврской работы. Как и обещал, он представил её на научно-практической конференции «Право и государство» в Петербургском университете. Работа князя Красовского была высоко оценена ученым советом, и ректор лично пригласил Паскаля продолжить обучение на магистратуре по направлению «Государственное и муниципальное управление».

Аэропорт имени Вацлава Гавела. Еще до недавнего времени у него было, милое слуху, название Ружаны. Паскаль никак не мог понять, как именем простолюдина могли назвать столичный аэропорт. Он еще мог понять, как простолюдин смог стать хорошим драматургом, но стать президентом? Хотя президентом, по мнению Паскаля, Гавел был посредственным, и теперь именем этого человека был назван аэропорт.

Самолет вырулил на взлетную полосу, форсаж, Паскаля вжало в кресло, и вот уже под крылом любимый город. Смотря в иллюминатор, он прощался с Прагой. Карлов мост, Староместкая ратуша, вдалеке виднелся Витковский холм, и кругом красные крыши. А вот и Вышеград выстрелил в небо двумя ракетами: собор святого Петра и Павла. Паскаль увидел смотровую площадку над Вышеградской скалой, где еще вчера стоял, наблюдая закат над Влтавой. Вчерашний день закончился, и вот он уже летит в Петербург навстречу великой стране и великим событиям. Паскаль закрыл глаза и заснул. Красный закат, красный плащ, красные крыши, красное, красное…

— Глава 2 —

Виктор Лаптев пришел с летного поля в здание аэропорта за час до прилета Паскаля. Он немного спутал европейское время, поэтому теперь скучая, прогуливался по сувенирным магазинчикам. Человек он был совершенно непьющий, потому, не зная, чем себя занять, купил в подарок другу красную бейсболку «Bosco», включил планшет и начал читать новости на «Ленте».

Виктор Лаптев был скромный молодой человек, немного застенчивый и с определенными комплексами. Все наши комплексы, как правило, из детства, а детство Виктора прошло в поместье Бельшузовка, Псковской губернии. Отец Виктора начинал свою службу во внешней разведке. И поэтому Витя очень редко видел своего отца, который постоянно находился в каких-то командировках. Граф Антон Павлович Лаптев делал удачную карьеру и скоро возглавил службу внешней разведки. Он жил либо заграницей, либо в Петербурге. А его супруга с двумя детьми, Витей и сестренкой Полиной, жили на Псковщине.

Маленький Витя очень любил деревенскую жизнь. У него было много друзей из крестьянских детей, с которыми он летом уезжал в ночное, а зимой строил снежные крепости, где устраивались настоящие баталии. Еще он очень любил удить рыбу, как-то раз в его снасти попал крупный язь, килограмма на полтора. Маленький Витя боролся с рыбиной один на один, никого не позвав на помощь. И когда через пару часов он держал эту добычу за жабры, то орал на все поместье: «Смотрите! Я поймал язя! Какой здоровенный язь!» На его крики сбежались дворовые, его улов действительно вызывал восхищение. Витю как переклинило. «Ребята, смотрите какой здоровенный язь!» — продолжал шуметь барчук. После этого случая он получил кличку от деревенских ребят «Граф Язь». Спозаранку Витя любил приходить на утреннюю дойку, где дюжая баба, тетя Глаша, с огромными красными руками, доившая коров, всегда угощала мальчика парным молоком. Оно было такое теплое, пенистое и вкусное, как вспоминалось теперь Вите. А может всё это были просто детские впечатления.

Когда Виктор подрос, ему пригласили домашних учителей. Несмотря на свою любовь к природе, Виктор проявлял особые успехи в математике и иностранных языках. Это особенно радовало Антона Павловича, который хоть и не хотел подвергать своего сына опасности, в глубине души желал, чтобы сын продолжил его дело и пошел бы в Высшую Школу Имперской Разведки. Однако, уже через несколько лет Лаптев старший понял, что тайным мечтам его вряд ли суждено сбыться. Виктор начал проявлять вольнодумство и ходом своих рассуждений заставлял смутиться даже своего отца, с которым такое случалось редко. За некоторые свои высказывания, юный граф вполне бы мог продолжить свои рассуждения в Сибири, но отец, несмотря на всю серьезность своей профессии, слишком любил сына.

Когда Виктору исполнилось 12 лет, он закончил домашнее образование и продолжил обучение в лицее. Поэтому семейство Лаптевых переехало к отцу в дом на Невском проспекте, под номером 28. Когда-то этот дом построила компания «Зингер», потом здесь располагалось Американское посольство, а лет десять назад Императорская семья пожаловала это здание, за особые заслуги перед отечеством, Антону Павловичу, который к тому времени был шефом Тайной имперской полиции. Витя даже немножко оробел, он никогда не видел таких огромных зданий, а теперь у него на третьем этаже были собственные апартаменты.

Петербург — огромный праздный город: с высокими домами, мчащимися машинами, несколько смутил юного графа, который привык к тихой размеренной жизни. В лицее он не нашел друзей, здесь учились дети столичных дворян, которые большую часть своей жизни провели в Петербурге. Они, в отличие от Вити, очень хорошо разбирались в марках автомобилей, телефонах, обсуждали свежие компьютерные игры, успехи сборной по регби и прочие вещи, от которых Виктор был далек. На уроке знакомства он рассказал, как поймал большого язя, чем вызвал гомерический хохот своих одноклассников, что еще больше прибавило комплексов Лаптеву.

Учился он прилежно, в старших классах был лучшим учеником лицея, но это все равно не давало ему почувствовать себя успешным человеком. С мальчиками со временем он все-таки смог более или менее наладить отношения, а вот настоящие проблемы у Виктора были с девушками. Он боялся к ним подойти, боялся их спросить, ему казалось, что они никогда не снизойдут до общения с ним, потому, что он был невысокого роста, немного полноват, а когда торопился, начинал заикаться. В то время ему, конечно, нравились девушки, а особенно Варвара Волчинская — первая красавица в их классе. Вечерами он писал ей стихи, но они так и оставались в его записной книжке. Она замечала, как Виктор вожделенно смотрит на нее и желает с ней начать встречаться, но она знала свое место. Волчинская была всего лишь баронессой, а он был графом. Что может быть общего между ними? Любовная интрижка? Но к этому она была не готова. Хотя нет, конечно же, готова, в любую минуту, но останавливало ее одно: должность отца Лаптева. Это грозило каторгой, а менять Петербург на Сибирь она была не готова. Поэтому все вздохи Виктора и его телячий взгляд она пропускала мимо. Лаптев же корил себя за внешность, за свою стеснительность, не понимая, что статус его отца не позволит им встречаться.

После окончания лицея с отличием Лаптев был принят на первый курс Петербургского университета. Но жизнь его все равно мало изменилась, даже, несмотря на то, что он стал студентом, он все время скучал по своей деревенской жизни и каждое лето старался уехать на Псковщину. Друзей у него по-прежнему не было, и когда на 4 курсе ему представилась возможность поехать по обмену студентов заграницу, Лаптев хотя и сомневался, но в конце все-таки смог перебороть свой страх. Это было одно из самых ярких событий в его жизни. Европа, о которой он так много слышал и читал, раскрыла перед ним свои объятья. Он увидел, как дворяне здесь уважительно относятся к простолюдинам. Это чем-то даже напомнило ему деревенскую жизнь, где существовало определенное равенство между людьми.

Поездка послужила толчком для выбора бакалаврской работы, где Виктор хотел исследовать идеи равноправия и описать развитие либеральной мысли в России. Глоток европейской свободы изменил графа, он стал более общительным, у него появилась компания друзей, где он проявил себя как интересный собеседник. Ведь на самом деле он мог поддержать любую тему, да и не только поддержать, но и сам вести разговор. А еще он записался в аэроклуб «Имперские соколы» и уже через полгода на своем спортивном самолете выполнял «Горизонтальную восьмерку» и «Горку», а сегодня начал отрабатывать более сложное упражнение «Переворот Иммельмана». Надо было еще отшлифовать технику правого и левого переворота, но он перепутал время прилета Паскаля, и закончил тренировку пораньше.

От чтения новостей Виктора отвлек голос диспетчера аэропорта: «Рейс „Богемия Айрлайн — 721: Прага — Санкт-Петербург“, совершил посадку». Граф выключил планшет и, неспешно отправился к зоне ожидания прибывших пассажиров.

— Просьба привести спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть ремни! — объявила стюардесса, и самолет начал снижаться. Пассажиры смотрели в иллюминаторы, Паскаль увидел под собой огромный город. «Приветствуем вас в Петербурге — столице Российской Империи. Погода в Петербурге хорошая, солнечно без осадков, температура +25. Спасибо, что воспользовались услугами «Богемии Аэрлайн», — пропела стюардесса.

Паскаля поразило, по прилету в аэропорт то, что людей сразу разделили на две очереди: для дворян и для обычных людей. Поэтому паспортный контроль он прошел быстро, получил свои вещи и вышел в зал аэропорта. Там его уже ждал Лаптев.

— А что это вы, граф, без шпаги? — пошутил Красовский.

— Да и у вас ее нет, — заметил Виктор.

— Меня в самолет с ней не пустили, поэтому пришлось глотать, думаю, в ближайшее время я вам её покажу.

И на этой дружеской ноте они приветственно обнялись. Паскаль окинул взглядом главные воздушные ворота Российской Империи, пытаясь увидеть проход к скоростному поезду.

— Что, ты, все крутишь головой?

— Да вот ищу где аэроэкспресс, или у вас в России до такого еще не додумались?

— Не знаю, как у вас там с этим в Европе, но нас ждет «Роллс-ройс» около первого выхода.

— Как печально, что это не золотой «Майбах», а всего лишь «Роллс-ройс», — съязвил Паскаль.

— Просто на «Майбахе» ездит дворецкий за покупками. Традиции, друг, традиции: «Роллс-ройс» остается «Роллс-ройсом» на все времена. Запомни, Россия — страна традиций, — ответил Виктор.

Друзья двинулись к выходу, на стоянке машин было очень мало. Лаптев объяснил это тем, что покупка автомобиля для обычных граждан ограничена, и на них ездят в основном дворяне. В лучшем случае, что могли позволить себе обычные люди — отечественный автомобиль «Руссо-Балт», а в худшем «Ладу Калину». Красовский до последнего думал, что граф иронизирует по поводу «Роллс-ройса», но у входа их ждал новенький «Фантом».

И вот они чинно вкатились в город. Машина по Царскосельскому шоссе катилась без пробок по желтой полосе с литерой «А», хотя слева при въезде в город образовался затор из фур и «Руссо-балтов».

— А твой водитель случайно не нарушает правила? — поинтересовался Паскаль. — Ведь мы едем по полосе общественного транспорта.

— С чего ты взял? Это полоса для аристократов, потому и обозначена литерой «А». Раньше для дворян строили отдельные дороги, но теперь наше правительство стало более либеральным и выделяет одну или две полосы для нас, но я думаю, просто экономят деньги, а вернее всего списывают и пилят между собой.

Выехав на Садовую и чуть притормозив у Гостиного двора, они повернули на Невский проспект — самую красивую и дорогую улицу города. Паскаль попросил остановиться, чтобы пройтись пешком. Сколько раз он смотрел эти улицы через Google Maps, и вот теперь он наконец-то видит все это в живую. Виктор сначала возражал: ведь они спешат, родители ждут их к обеду, но, посмотрев на часы, решил, что еще есть 15 минут.

— Ок, давай пройдемся пешком, здесь все равно недалеко.

Князь видел много городов в Европе, но такой роскоши он еще не встречал. Вена со всеми ее дворцами была лишь блеклым подобием Петербурга. На Невском им встречались только богато одетые люди, а по проспекту ехали только иномарки.

— А где же обычные люди, где «Руссо-балты» и «Лады»? — спросил Паскаль.

— Обычным людям днем проход и выезд на Невский, дальше Фонтанки, мягко говоря, не рекомендуется. Существуют негласный запрет, для них есть Гороховая, Вознесенская и Итальянская, — Лаптев с этим был не согласен, но кто его спросит, таков закон этого города.

Вскоре они подошли к дому, прямо напротив, как бы раскрывая объятия, стоял Казанский кафедральный собор. Паскаль знал, что собор считается памятником русской воинской славы и там похоронен фельдмаршал М. И. Кутузов.

Вещи Красовского уже были занесены в дом, и Виктор пригласил его сразу пройти в столовую, где Паскаль был представлен семейству Лаптевых. За столом уже сидели мать и сестра Виктора, и буквально через несколько минут в столовую вошел Антон Павлович. В честь приезда гостя он нашел время приехать на обед, что нечасто бывало, ввиду его напряженного графика работы. Стол был изысканно сервирован, на пять персон. Напитки и холодные закуски уже стояли, и прислуга разливала в глубокие суповые тарелки ароматно-пахнущий грибной суп. Паскаль не произвольно сглотнул слюну и почувствовал, что ужасно голоден. Он готов был проглотить сейчас, наверно, слона, но Антон Павлович, усевшись поудобней, неспешно перемешивая горячее варево, завел дискуссию. Поинтересовался, каково сейчас настроение у молодежи в Европе, как Паскаль относится к Объединенной Германской Унии, и даже спросил, какое пиво любит князь.

— Антон! — прикрикнула на него мать Виктора. — Тебе не кажется, что ты обед превратил в допрос? Ты не на работе, и это крайне не прилично. Мальчик с дороги устал, и посмотри, он просто голоден.

— Монархия — единственно правильная форма управления государством, — не обращая внимания на жену, продолжил граф, — согласны вы со мной или нет?

Паскаль утвердительно закивал головой, так как рот был полон еды, и ответить он физически не мог.

— Ну, это уже слишком! — возмутилась Татьяна Сергеевна.- Ты бы еще наручниками потряс. Не обращайте внимание, князь, на нашего папа, — с каким-то французским прононсом произнесла она.

Вообще-то, со слов Виктора, мать во всем и всегда слушала отца и ни в чем ему не перечила. Она была светской дамой, попечительницей сиротского дома и просто доброй женщиной. Но управление домашним хозяйством, прислугой и уж тем более проведение обедов — было ее епархией, и то, что позволял себе сейчас Антон Павлович, никак не вписывалось в её правила.

— Хорошо, хорошо, дорогая, — сдался граф, — пусть молодые организмы накидают в себя калорий. — А что-то я смотрю, Полинушка моя не ест, а ковыряется в своей тарелке, — переключился он на сестру Виктора, — может, растолстеть боишься?

Полина — милое создание, выпускница гимназии, страдающая от постоянных нападок брата: его глупые розыгрыши и приколы часто доводили её до истерик. Полина была, наверное, единственным человеком, над которым Виктор, будучи скромнейшим человеком, мог позволить себе издеваться. А последняя его пакость окончательно рассорила их. Она принесла с улицы котенка и сделала так, чтоб никто этого не заметил, спрятав его под белым форменным фартуком. И все у неё уже почти получилось: поднялась на свой этаж и была готова юркнуть к себе в комнату, как вдруг на неё с верхней площадки выскочил Виктор с криками: «Кто здесь так тихонечко крадется, наверно, полный дневник двоек притащила!» Котенок напугался, выскочил из-под передника и бросился наутек, оставляя грязные следы на белой мраморной лестнице, перепачкав весь фартук Полины. Увидев сестру в таком виде, Виктор начал дразнить её Грязнушкой-Поли. Это было так обидно, мало того, что сбежала эта бездомная кроха, которую Поля даже не успела накормить, так еще эта глупая кличка, которую брат вставлял теперь, где надо и не надо. Но теперь, когда к Виктору приехал такой красавец друг, она искала примирения с братом, чтоб как любая девушка в ее возврате, пококетничать перед князем.

А тут отец со своими дурацкими замечаниями, как все неловко получилось. Полина густо покраснела, положив приборы на стол, и сказала:

— Нет, папенька, просто нет аппетита. Можно я пойду к себе?

— Доешь суп и иди, а мы еще пообщаемся с молодыми людьми. Я вижу, вы, подкрепились уже. Так, что европейский князь думает о Российской Империи? — начал опять задавать провокационные вопросы Антон Павлович.

— Ну, если бы я что худое думал, — отвечал Паскаль, — то поехал бы в Кембридж учиться, а не в Петербург. Оттуда мне тоже приглашение пришло, говорят, сама Елизавета II читала мою дипломную работу, но я выбрал Россию, и думаю, не пожалею об этом. Вот только у меня один вопрос: «Почему, вы, со всей своей имперской военной и политической мощью, не можете урегулировать вопрос с Северной Кореей? Я читал, что это фактически карликовое государство грозится произвести ядерную ракетную атаку на Владивосток».

— Да, Паскаль, задели за живое, так задели. Эта КНДР, как бы поделикатней сказать, как заноза в одном месте. Вы садитесь есть, вы ложитесь спать, и она вас тут же начинает беспокоить, только когда вы стоите, вы о ней забываете. Так и с этой Кореей. Наши противоракетные и противовоздушные комплексы всегда стоят в боевой готовности. С государством, которым управляет фанатик со своим коммунистическим чучхе, да еще поддерживаемым американцами, невозможно сесть за стол переговоров. Мы им десять вагонов пшеницы посылаем в виде гуманитарной помощи, а они у нас спрашивают, почему не двадцать вагонов. И в обратную нам посылают ракету «Корейский Патриот», аналог штатовского «Першинга». Мы её сбили над территорией той же Кореи, но оно нам надо такое счастье? Да, вы правы, мы можем их подавить своей военной мощью, но США делает вид, что поддерживает нейтралитет, а на самом деле активно снабжает вооружением этого упыря. Стоит нам начать вооруженные действия, как мы сразу получим конфликт с Северной Америкой, поверьте старому разведчику, это достоверные сведения. Ну, а с США нашему императору не с руки сейчас ссорится, мы ведем переговоры о выкупе своих исторических территорий Аляски и Калифорнии, а это более полутора миллионов квадратных километров, что сравнимо со всей Объединенной Германской Унией. Японцы тоже бесятся из-за Курил и Сахалина. Помогают Киму с электроникой всякой. Сложная там ситуация, князь, вот только попробуй, тронь эту корейскую собаку, вони не оберешься.

— Антон, опять твои солдафонские словечки! — оборвала его Татьяна Сергеевна. — Мы за обеденным столом, а не в казарме.

— Ладно, я умолкаю, — остановил её причитания Антон Павлович, — и больше слова не скажу, потому как опаздываю на важное заседание. А вам, Паскаль Кириллович, хорошо провести время в Петербурге и понять душу России, находясь в ее сердце.

На этой пафосной фразе он вышел из-за стола. Дал дворецкому распоряжение, чтоб машину подавали к подъезду, и уже на выходе из столовой, обернувшись, сказал:

— Вы, князь, пока не обустроились, поживите у нас, может как-нибудь вечерком, составите партию на бильярде. Да и собеседник вы интересный.

После ухода Антона Павловича тематика беседы повернула в другое русло.

— А у вас есть девушка? — поинтересовалась Татьяна Сергеевна.– Витенька наш вот никак не познакомится с хорошей девочкой. Все-то ему не так: то не настолько умна, то не хороша собой, то бездушная кривляка. Вы, может как-нибудь на него повлияете?

Если еще недавно Полина краснела за столом от слов отца, то теперь, видно, настало время брата. Он нахохлился и буквально сверлил мать своим взглядом, потом выпалил:

— Вот уж, вы, наговариваете на меня, мама, просто дочки ваших подруг на самом деле фиглярки и дурнушки. Да, наверно, я не встретил еще такого человека, с которым мне было бы комфортно.

Этот разговор мог бы продолжаться бесконечно хоть в семье Лаптевых, хоть Красовских, Ивановых или Поповых, короче везде, где были повзрослевшие дети. Их матери пеклись о семейном счастье своего чада, подыскивали ему достойную пару, а эти чада приводили в дом абсолютно недостойную половину и убеждали родителей, что это и есть их любовь. Поэтому Паскаль встал на защиту друга, сославшись на то, что девочки у него нет, потому как нет сейчас уже таких благородных девиц, как Елена Ивановна и Татьяна Сергеевна. Чем также заставил покраснеть уже графиню, которой польстили слова этого юноши:

— Да вы правы, Паскаль Кириллович, сейчас у девушек другие нравы.

— Мама, а можно я гостю покажу его комнату? — собеседники, повернув головы, увидели Полину. Она стояла в проеме, прижавшись щекой к дверному косяку, и видно давно уже слушала их разговор.

— Фи, Полина, как не стыдно прерывать чужие разговоры, — возмутилась Татьяна Сергеевна. — Ты же ушла к себе. Ну и зачем ты сейчас здесь? Подслушивать разговоры взрослых — это не комильфо, милочка.

— A давайте её в угол поставим или Митрича попросим, он её розог всыплет! — издевательским тоном произнес Виктор.

— Не болтай ерунды! — остановила его мать. — А то Паскаль еще подумает, что в России до сих пор детей розгами секут. Но вы правы, князь, приличных девиц теперь трудно сыскать! — графиня гневно посмотрела на дочь.

За последний час Полина второй раз покрылась пунцовыми пятнами и невнятно пролепетала:

— Я просто чаю захотела попить, а тревожить вас не стала. А еще подумала, что гость устал, и хотела его проводить, ведь его апартаменты находятся на моем этаже.

— Да, конечно, — решив разрядить обстановку, сказал Паскаль, — я немного утомился с дороги, проводите меня, Полина, будьте добры.

Молодая графиня с благодарностью посмотрела на него, краска сошла с её лица, и она защебетала:

— Знаете, из вашего окна такой прекрасный вид открывается. А еще в вашей комнате настоящий камин есть. Мы на Новый Год все время там елку ставим. А вам нравится наш солист группы «Петроград»? Я его просто обожаю. А его синглы «Экспонат» и «В Питере — петь»? Это же просто шедевры, у меня все его записи и альбомы есть. Хотите послушать…

— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками Виктор. — Ты уже меня достала этой попсой, теперь хочешь моему другу голову просверлить. Но комната действительно знаковая. Я, когда был маленький, забегал туда, прятался за комод и ждал приведений из камина.

Они втроем вышли из столовой, раскланявшись с Татьяной Сергеевной, и поднялись в гостевые апартаменты. Правда Виктор очень быстро спровадил Полину с её предложениями послушать, как она играет на фортепиано и посмотреть её картины, когда узнала, что Паскаль окончил Пражскую художественную академию.

— Все завтра, Полюня, все завтра, а сейчас князю надо принять душ и разложить свои вещи, — выталкивая сестру за дверь, ворчал Лаптев.

Избавившись от сестры, Виктор продолжил разговор, начатый матерью о девушках: было бы совсем неплохо познакомиться с какими-нибудь девицами, а с таким компаньоном, как Красовский, шансы у Виктора вырастали в разы. Он вспомнил, как неделю назад встретил свою давнюю любовь Варвару Волчинскую в ночном клубе. Танцуя в толпе, он почувствовал, как она грудью прижалась к его спине. Ему хотелось проводить Варю до дома, но она была в компании своих подруг и курсантов Морской академии. Это обстоятельство сильно смутило графа, и он больше не решился подойти. Хотя, как ему казалось, она постоянно поглядывала в его сторону.

— Не переживай, граф, найдем мы тебе волчицу, сейчас вот обживусь немного, походим по клубам и вечеринкам, и я брошу к твоим ногам всех первых красавиц этого города, — балагурил Паскаль, хотя и сам был далеко не Казанова.

За этими беседами про девиц, они просидели до вечера и, когда уже Питер включил свою ночную иллюминацию, отправились теорию претворять в жизнь. Ночных клубов в столице было несчитанное множество, но, как объяснял Лаптев, для каждого сословия — свои. На входе необходимо было предъявлять «титульную карточку». Пластиковая карта, с вшитым чипом, прикладывалась к считывающему экрану с надписью «фейс-контроль», и тебя либо впускали в это заведение, либо культурно предлагали пройти в ближайший клуб, соответствующий твоему статусу. Карта Лаптева была «Платиновая», что давала ему право проходить в любой клуб, да еще и проводить с собой до трех человек. Поэтому Паскаля вместе с Виктором пускали везде. Только обладателю карты предоставлялись бесплатные напитки, а гость должен был при входе за деньги приобрести специальный жетон, с нанесенными на него пиктограммами бутылочек, и от количества этих пиктограмм зависело, сколько напитков он может получить в данном заведении. Так как граф был почти не пьющим человеком, то они покупали жетон с одной бутылочкой, а халявными шотами и коктейлями Паскаль накидывался за счет друга.

— Ничего, — успокаивал Лаптев друга. — Завтра поедем в Дворянское собрание, и тебе выдадут точно такую же карту.

Они вернулись домой под утро уставшие, но довольные, чуть во хмелю. Красовский обратил внимание, как много симпатичных девушек вокруг, в отличие от Чехии или Германии, да и вообще от всей Европы.

— У нас там надо раза в три больше выпить, чтоб разглядеть такую красоту, а у вас лайтово — после второго коктейля все Василисы Прекрасные, — заметил он, перед тем как они разошлись по своим комнатам. — Кстати, пару телефонов у меня уже есть, так что завтра, хотя уже сегодня, можем созвониться. Ты как, граф, готов?

— Ну, посмотрим, — затянул Виктор. — У нас еще столько дел. Надо в университет заехать, в Петербургское Дворянское собрание, и я еще обещал тебя в свой аэроклуб «Имперские соколы» свозить.

— Все, не продолжай, я уже удаляю эти телефоны, конечно, у нас столько дел и вообще… — перебил его Паскаль, а потом затянул: «Первым делом, первым делом самолеты / Ну, а девушки, а девушки потом».

— Adieu, мой друг, adieu. Я ужасно хочу спать, так что спокойной ночи.

Так закончился первый день князя Паскаля Красовского в Санкт-Петербурге.

— Глава 3 —

Неделя пролетела в бюрократических бумажных хлопотах, каждый день они носились на лаптевском «Роллс-ройсе» по Питеру. Заверяя у нотариуса рекомендации и европейский диплом, делали запрос в Петербургское дворянское собрание и получали «титульную карту». Оформлялись в университете и в студенческом городке, делали столичную прописку, а по вечерам Виктор знакомил князя с ночной жизнью. Клубы, караоке, пабы, бабы и прочие радости столичной тусовки.

Но вот наступило 1 сентября. В России начинается учебный год. Ребятишки бегут в школы, лицеи, и гимназии. Молодежь спешит в профучилища, институты и университеты. Российская империя выделяла достаточно средств на образование. Для всех сословий было обязательно среднее образование. Разночинцы, купцы и прочая интеллигенция могли определять своих детей в институты: торговые, технологические, технические, медицинские и педагогические. Рабочие шли в профессионально-технические училища, где получали квалифицированные знания, хорошую практику и обеспеченное трудоустройство. Крестьяне шли учиться в аграрные техникумы, либо в аграрные училища. И только дети дворян имели право поступать в университеты и военные училища. Если в военных училищах все были на равных правах: бесплатное обучение, обмундирование и месячное довольствие, то в университете были свои правила, только княжеский и графский титулы давали право бесплатно учиться, остальные должны были вносить ежегодную плату и сдавать вступительные экзамены. Конечно, были исключения и для невысокого дворянского сословия, это касалось детей погибших за интересы России родителей, а также, если студент проявлял рвение в учебе. В случае окончания курса на «отлично», ему возвращалась плата за обучение, и даже выплачивалась стипендия.

Так как Паскаль был князем, что подтверждала его «титульная карта», то он прошел автоматическое зачисление. В деканате он получил студенческий билет и банковскую карту, на которую будет перечисляться стипендия. Также было выписано требование к коменданту студенческого городка на размещение в корпусе «люкс». Лаптев поторапливал Паскаля, который с европейской щепетильностью проверял выданные ему документы и неспешно расписывался за них.

— Красовский, у нас пятнадцать минут осталось до посвящения в студенты. Приедет император и премьер-министр, так что минут через десять полиция и личная императорская охрана перекроет все проходы в зал торжеств, и мы будем час, а то и больше, торчать в этом деканате, — ворчал Виктор.

Но его упреки были напрасны, князь аккуратно сложил все выданные документы в портфель, и через пять минут они уже вошли в огромный университетский зал. От такого количества бриллиантов, алмазных подвесок, жемчужных ожерелий, платиновых «Ролексов» и золотых телефонов Паскаль чуть не ослеп.

— К чему такая роскошь? — спросил он.

— Вот ты странный. Для большинства присутствующих, только здесь и на императорских балах есть возможность целовать руку царю, и лично записаться на прием к премьеру. Вот они и распускают свои павлиньи перья, я так думаю, чтобы лучше запомниться премьеру перед аудиенцией. Глупые, не понимают, что своим видом подталкивают его, как следует ободрать одного из этих барончиков или маркизов. Ты, не обращай внимание, такое здесь каждый год, давай проходи быстрее, наши места вон в той правой ложе. Скоро уже все начнется, а мы всё толкаемся в этой бриллиантовой мишуре.

Ударили литавры, оркестр заиграл гимн России, и в зал вошли император Константин I, премьер-министр Александр, ректор университета Гримм и почему-то отец Лаптева. Зал приветственно встал, заглушая звуки оркестра перезвоном своих драгоценностей.

— А что здесь делает Антон Павлович? — поинтересовался Паскаль, когда закончили петь гимн.

— Ну, вроде как, сам император попросил его, шефа Тайной полиции, выступить с поздравительной речью и обратить внимание на политическую обстановку в Российской Империи. Ведь за последнее время именно в студенческих кругах зреет оппозиционное настроение против семьи Романовых, создаются противоправные кружки и сообщества. И необходимо, чтобы родители контролировали своих детей, ведь это главный университет России, и нельзя допустить здесь реакционных настроев.

Торжественная часть, после всех поздравлений и напутственных речей главными присутствующими в зале, затянулась продолжительным коленоприложением к царской особе и подачей прошений в золотых футлярах премьер-министру. Последним выступил ректор, он объявил о начале учебного года, пожелал трудолюбия и стремления к знаниям. Отметил работы некоторых студентов присуждением персональной Романовской стипендией и, закрывая торжественную часть, пригласил всех студентов на вечерний университетский бал. После чего весь зал встал и пропел: «Боже, царя храни».

Студенты разошлись по аудиториям и корпусам, согласно образовательным программам их факультетов. Факультет Государственного Управления был самым привилегированным в Санкт-Петербургском университете и располагался в здании Двенадцати коллегий на Васильевском острове. Обучение по программе магистратуры укладывалось в двухлетний период, но с дозволения можно было неуспевающим студентам обучаться третий год, дабы досдать необходимый минимум и защитить диплом, получив научную степень. После окончания этого факультета выпускники шли на государственную службу в чине Коллежского асессора. Что было невозможно для других высших учебных заведений, где выпускник мог рассчитывать максимум на Титулярного советника, а, как правило, после окончания становился простым Коллежским секретарем.

В главной поточной аудитории первокурсников поздравил уже декан факультета, и объявил правила и порядок обучения на курсе, назначив при этом старшего смотрящего по курсу. Им каким-то образом оказался барон немецкого происхождения Пьюндблиф Герман Теодорович. Это обстоятельство сильно расстроило Виктора. На вопрос Паскаля, что это за барон Пьюндблиф, Лаптев ответил достаточно резко и категорично:

— Козел, фискал и редкостный подлец. Он четыре года на бакалавриате собирал на всех доносы, стравливал между собой сокурсников. Мне он не мог навредить в силу того, что знает кто мой отец, да и титул у меня покруче.

Это все было правдой. Поэтому Герман гадил Виктору по мелочам: то приводил девиц сомнительного поведения, которые к концу вечеринки пытались скомпрометировать или оконфузить его, то распускал слухи, что Виктор стучит своему отцу, чем занимаются студенты, и о чем они говорят. И хотя Лаптев не раз доказывал лживость этих утверждений своим товарищам, многие все равно сторонились графа. Он чувствовал этот бойкотирующий настрой сокурсников, и это сильно его печалило. А теперь этого негодяя делают старшим смотрящим. Еще вчера бы Виктор протестовал всеми силами против этого назначения. Даже, наверно, обратился бы к ректору за поддержкой, но сегодня у него был Паскаль, которому он полностью доверял. Он знал, что это доверие взаимно, а уж вместе им был не страшен не то, что Пьюндблиф с его подленькой натурой, а и все германские наймиты вместе взятые.

После всех торжественных мероприятий Виктор провел небольшую экскурсию по факультативному корпусу, показал, где находится столовая, библиотека, тренажерный зал и выход к парковке.

— Зачем мне парковка? — удивился Паскаль.

— Ну как зачем, не на трамвае же ты будешь ездить из студгородка на занятия? Сейчас, кстати, туда поедем, комендант выдаст тебе ключи от автомобиля. Тебе по статусу положена или «БМВ-7» или «Ауди-ТТ». Если любишь погонять, то бери «авдотью», но я бы посоветовал «бэху»: солидная тачка, кожаный салон, полный пакет. Поэтому парковка тебе очень пригодится, мой друг, такую тачку у бордюра Университетской Набережной не оставишь. Ладно, давай сейчас еще к ректору зайдем, я вас познакомлю.

Они поднялись на третий этаж. Главное здание университета, построенное еще при Петре I, было, по-своему, уникально. Все сооружение разделено на 12 однотипных частей, выделенных выступающими вперед ризалитами. Каждая часть имела собственную высокую крышу (отсюда и название — Двенадцать коллегий). Строительство велось двадцать лет. Во внешнем облике здания ярко выражены черты архитектуры Петровского барокко. Ректорат находился в его центральной части и занимал весь третий этаж. Виктор, как показалось Паскалю, как-то по-хозяйски зашел в кабинет ректора. Тот, радостно улыбаясь, вышел из-за стола навстречу друзьям и по-отечески обнял Лаптева.

— Вот, познакомьтесь Михаил Эрвинович, это князь Красовский, чью дипломную работу я вам представлял, когда вернулся из Праги, — подтолкнув Паскаля вперед, сказал граф. — Вы еще оценили, как четко прописан механизм управления государством между дворянскими сословиями.

— Да, конечно, я помню эту работу, и был очень удивлен, что она была написана не в моем университете и даже не в России. Поэтому рад вас увидеть в наших студенческих рядах, и очень надеюсь, что у нас вы раскроете свои таланты в полной мере. Это уже будет по-настоящему научная работа, — и пожал руку Паскалю.

Затем он предложил выпить чаю, и как показалось Красовскому, чересчур суетился перед Виктором, сам ухаживал за гостями.

— По поводу учебы. Вам достаточно будет посещать 5 обязательных предметов, а остальные на выбор факультативно. Вы, главное, займитесь своей работой: распишите детально положения об управлении Дальним Востоком и Сибирью. Этот вопрос наиболее актуален сейчас в России. Хотелось бы, чтобы наш университет принял участие в его решении, и нам бы выдали гранд на разработку восточного вопроса. Думаю, вашу работу можно будет представить самому императору. Лично мне очень понравилось структурное построение управленческого звена. У вас на западе выдвинули теорию, что кухарка может управлять государством, и давай трансформировать эту заразную теорию по всему миру. Посмотрите на США, кто приходит к власти? То актер, теперь вот негр.

Порассуждав еще не тему геополитики и допив свой чай, друзья стали прощаться.

— Папеньке передайте, что в эти выходные ждем вас на даче. А то он сегодня сразу с «семьёй» умчался, мы даже не поговорили, и вы, князь, приезжайте. Кстати, вы, уже поселились? А то я лично звонил коменданту насчет вас, чтобы предоставили лучшие апартаменты. Так что жду всех у себя на даче, маменьке от меня тоже кланяйтесь.

Выйдя на улицу, Паскаль заметил Лаптеву:

— Не кажется вам, граф, что нас только что облизали с ног до головы?

— Ну, а как ты думал. Мой отец — шеф Тайной полиции, лично контролирующий работу всех университетов. Особенно после активных выступлений Ульянова — выпускника нашей альма-матер. На самом деле трясут и преподавателей, и студентов и, само собой, нашего ректора. Хотя его понять можно: хлебная должность, хорошая зарплата, уважение в обществе. Он даже вхож в семью императора, а тут могут отослать в Ухрюпинский университет, и это еще хорошо: после таких событий и до Сибири не далеко. За последнее время пять реакционных студенческих кружков раскрыто. Среди них «Новая Народная Воля», основанная тем же Борисом Ульяновым. Вот такая обстановка у нас. Ну ладно, хватит о плохом, поехали селить тебя в апартаменты.

Студенческий городок представлял собой закрытую жилищную территорию, на которой было выстроено четыре шестнадцатиэтажные свечки, между которыми были встроены двухэтажные таунхаусы. Комендант студгородка был суровый мужчина лет пятидесяти, видимо, бывший военный. Также, по-военному, он объяснил порядок проживания в городке: где что находится, когда производят уборку и меняют постельное бельё, куда и с какими проблемами обращаться. Потом проводил Паскаля в его апартаменты, поинтересовавшись по дороге, каким автомобилем будет пользоваться князь. Выдал по его просьбе ключи от «БМВ». Показал, где находится стоянка, и объяснил какое машино-место у автомобиля Паскаля. На том откланялся, попросив сильно не кутить и уличных девок не водить:

— Если уж понадобятся дамские услуги, то на ресепшене есть визитки лучших публичных домов Петербурга. У нас там и скидки, и тарифы льготные. С улицы брать не стоит, еще на воровку нарвешься, у нас ведь город лихой, а уж про всякие болезни я молчу. Устраивайтесь, будьте добры.

И, щелкнув каблуком, вышел. Друзья остались осматривать новое жилище Паскаля. На первом этаже были прихожая, столовая, огромная ванна с джакузи и санузел. На втором — рабочий кабинет, большая спальная комната с кроватью два на два метра и совмещенный санузел с душевой кабиной. Вся мебель была выполнена из натурального дерева, теплые полы и тяжелые гардины на окнах создавали домашний уют.

— Шикарный дом, Ваше сиятельство, — прокомментировал Виктор, — да еще и девок вам на дом доставляют, да к тому же по льготному тарифу. Я б так жил.

— Ну, если уж завидуете, граф, то завидуйте молча, — раскладывая вещи из чемоданов, ответил Паскаль.

Затем они вместе подключили компьютер, роутер и настроили Wi-Fi. Зашли на кухню, где Виктор сварил кофе, и обсудили остаток дня. Сейчас Лаптев поедет домой, а Паскаль примет душ и отдохнет. Где-то к восьми часам вечера за ним заедет водитель, и они вместе отправятся на студенческий бал.

— Только знаешь, Витя, я танцевать-то совсем и не умею: все эти жете, батманы, фуэте. Да и как вести себя на балах я не знаю, у нас просто этого нет. Я даже вальс-то никогда не танцевал.

— На студенческом балу, от тех балов, про которые ты слышал, осталось только название. Там сейчас такой движ, что многие клубы Ибицы позавидуют. Так что никто с тебя всех этих фуэте не спросит. Я сам эти балы терпеть не могу, но сегодняшнее положение обязывает. Все-таки посвящение в студенты, так что форма одежду парадная, и танцуют все. Увидимся вечером, — закрывая за собой дверь, сказал Лаптев.

Сегодня был первый бал в этом учебном году и, наверно, один из самых значительных. А так, со слов Лаптева, каждую пятницу проводятся менее значимые, но в то же время не лишенные роскоши, пафоса и гламура. Из напитков преобладают шампанское, абсент, виски, к этому прилагается множество дорогущих коктейлей, и на десерт марихуана и кокаин.

Паскаль со стаканом виски сидел с графом за барной стойкой и обсуждал происходящее вокруг.

— А что, в России легализован кокс? — поинтересовался он.

— Для дворян легализовано все, что угодно. Для этого есть отдельные комнаты, широко не афишируется, но можно. Поэтому многие считают, что кокаин — порошок аристократии, да и не клей же нам нюхать, как деклассированным люмпенам.

В этот момент к стойке подбежала разухабистая и уже изрядно пьяная девушка, и заказала у бармена двойной абсент.

— Виктор, вы пьете второй стакан клюквенного морса, а девушка — двойной абсент, — сказал Паскаль, кивая девушке. — Знаете, французы называют этот напиток «Зеленая ведьма», так что вы с ним поосторожнее, — предупредил её Паскаль.

— Да ладно вам, парни. У нас дома: на балах в Сибири, бывает, и чистый спирт пьют, так что ваш абсент — это семечки, — и опрокинула содержимое на одном вздохе.

Лаптев подавился клюквой, глядя на это.

— А вы, наверное, местные? Вообще, у вас в Питере так здорово, я вот только приехала. А что у вас в Питере еще интересного можно выпить, где круто затусить?

Виктор, желая, отвести тему разговора от спиртных напитков сказал, что его друг приехал из Европы и тоже буквально на днях.

— Из Берлина? — поинтересовалась девица.

— Почему сразу из Берлина? — удивился князь. — Из Праги.

— Жалко конечно, что не из Берлина… А где Прага находится?

— Столица Богемии, в Объединенной Германской Унии, — пояснил он, удивляясь такому невежеству.

— Так это ведь все равно близко к Германии?

— Да, недалеко. Видать, прилично вы, девушка, уже выпили.

— Да нет, нормально. А вы были в Берлине?

— Был много раз. Да, что вам этот Берлин дался?

— Круто… Ой, кстати, меня Алиной зовут, — и с напускной важностью уточнила девушка, — то есть баронесса Бобринская.

— Князь Красовский, можно просто Паскаль.

— Граф Лаптев, можно просто Виктор.

Создалось впечатление, что Бобринская моментально протрезвела. Начала нести какую-то ересь типа:

— Ой, извините, ваше сиятельство, то есть ваши сиятельства, что я несу…

— Да ладно вам, девушка, успокойтесь. Наш князь в Европе двадцать с лишним лет прожил, у них там титулами не кичатся. Да и я не гордый.

— Вы вот сказали, что вы из Сибири? А откуда именно? — уточнил Паскаль.

— Из Красноярска. Вы, наверное, не знаете, где это? Зато наш Красноярский край по площади превосходит всю вашу Европу.

— Ну, почему же не знаю, у меня дед наказной атаман Войска яицкого в Оренбурге, это недалеко от вас. Хотя как недалеко, все относительно, учитывая, что как вы сказали, Красноярский край больше всей Европы.

— Наверно, подальше, чем Прага от Берлина, — глупо улыбаясь и пытаясь уже кокетничать, заявила Алина.

И они втроем дружно рассмеялись.

— А у вас нет подружки? — каким-то невероятным образом осмелевший то ли от клюквы, то ли от паров абсента, спросил Лаптев.

— Пока нет, я сама только вчера приехала. Но очень хочу найти себе друзей и подруг. Вот видите, уже с вами познакомилась. А пойдемте танцевать, я так люблю позажигать. Чего мы к этой стойке приросли.

И это было правдой, в ней как будто было тысяча пружин. Заскочив в танцующую толпу, она кружилась, скакала и извивалась змеёй. Друзья тоже попытались размять конечности в танце, но такой экспрессии им явно было не достичь. Паскалю очень приглянулась эта сибирская девушка. Виктор заглядывался на Алину, но его пугало то количество алкоголя, которое это милое создание в себя залило. Да и провожать её было удобней другу: Алина тоже поселилась в студгородке, правда не в апартаментах, а в одной из шестнадцатиэтажек. После окончания бала девушка потребовала продолжения веселья.

— Предоставим это нашему другу, он местный, — сказал Паскаль.

Лаптев хотел вызвать своего водителя, но товарищи ему посоветовали, чтобы он сам был за рулем, так как не к чему отцу знать, где они были.

— Витенька, вы один среди нас ничего не пили, так что будете водить автомобиль. А кстати, что у нас за колеса? — поинтересовалась баронесса.

Увидев роскошный «Роллс-ройс», она уже была готова поменять этого европейского красавчика на питерского увальня. Но Лаптев, отдавший пальму первенства князю, уже не проявлял к Алине интереса. Всю ночь они гонялись по клубам и прокуралесили до утра.

— Глава 4 —

Проснувшись ближе к вечеру, Паскаль заказал себе в номер борща и две пинты «Гиннеса», так как больше в него ничто не лезло. Горячее варево запустило работу желудка, а «Гиннес» привел в порядок голову.

— Сколько же мы вчера выпили? И как я добрался до дома? — пытался он восстановить эпизоды вчерашней ночи. Пазлы до конца не складывались, и он позвонил Виктору. Тот дорисовал картину: особенно был красочен эпизод, когда Алина взвалила на себя тело Красовского и фактически донесла его до дверей. Так что вопрос, кто кого проводил до дома, был спорный.

Паскаль посетовал, что пропустил первый день занятий, на что Виктор его успокоил, вряд ли сегодня, вообще, кто-либо пришел. Договорившись завтра встретиться у входа в университет, он позвонил родителям и начал рассказывать, какой замечательный город Петербург, опуская похождения сегодняшней ночи. Будучи не в состоянии куда-то выйти, включил телевизор и попытался вникнуть в сюжет какого-то криминального сериала. Но или сериал был такой замысловатый, или «Гиннес» не полностью восстановил функционал мозговых клеток, минут через двадцать он опять уснул. Уже ночью он, выключив телевизор и приняв душ, окончательно понял, что пришел в себя.

Настоящая учеба в университете началась где-то через неделю. Обязательных предметов было немного, остальные можно было выбрать самому. Преподаватели читали лекции достаточно скучно, скорее всего, отрабатывали часы. Особенно удивлял Паскаля один из обязательных предметов «Основы конституционного строя Российской Империи». Для него учеба была немного непривычна. Во-первых, слушать лекции на русском языке, во-вторых, изучать такие элементарные вещи. Через десять минут после начала такой лекции, он уже почти и не слушал, а глядел по сторонам, пытаясь себя чем-нибудь занять.

«….Российская Империя возникла в 1721 году, после победы над Швецией в Северной войне…», — монотонно бубнил профессор. Сосед Лаптева все усердно записывал, чего никак не мог понять Паскаль: зачем конспектировать такие вещи, которые знает любой шестиклассник.

«… Настоящий расцвет нашей монархии был достигнут в веке XX, после победы в Великой войне над Германией в 1914—1918 годах, когда Россия стала первым государством в мире…»

Какой-то парень впереди играл на айпаде в «Angry Birds», но у него как-то слабо получалась.

«…Конституционная реформа Николая III была посвящена демократическим выборам императора по причине рождения двойни, наших царских особ, в 1965 году…»

Паскаль обратил внимание, что Бобринская спит на последней парте. Прикольная девчонка: всю неделю по ночам кружится как заводная, алкоголь ведрами употребляет, а днем спит себе.

«… в 1985 году императоры-близнецы Александр и Константин вступили на престол, началась эпоха перестройки. В нашей стране произошли либеральные реформы. Каждые шесть лет проходят народные выборы, на которых выбирают, кто будет императором, а кто премьер-министром. Надо отметить, что Избирком, подсчитывая голоса, анализируя результаты волеизъявления народа, периодически, раз за разом, переизбирает императора…»

Парень впереди наконец-то прошел четвертый уровень «Angry Birds» и, похоже, проголодавшись, достал пирожное, пригнувшись к столу, втихаря начал есть. Крошки летели на костюм, что смотрелось очень неаккуратно. Паскаль снова посмотрел в сторону Бобринской и поймал себя на мысли, что больно часто смотрит в ее сторону. Неплохо было бы закрутить роман с этой баронессой, подумал он, разглядывая правильные черты лица этой русской девушки.

«…Оппозиция, спонсируемая Германией, пытается всячески мешать управлению государством. Взять, хотя бы последние события, когда мы на законных основаниях во время Великой войны получили Константинополь. Правление Кемаля Ататюрка, после упразднения им султаната, не признавалось Россией. Только после его смерти от цирроза печени, вызванного хроническим алкоголизмом, в период правления Джемаля Гюрселя, турецкому правительству удалось найти понимание со стороны Николая III.

Взяв на себя все техническое и санитарное обслуживания Босфора, предоставив беспошлинное прохождение российским судам через пролив Дарданеллы, Россия предоставила туркам арендное право на эту автономную территорию сроком на 49 лет. Это произошло по случаю рождения близнецов. По истечению данного периода договор либо пролонгировался ещё на 49 лет, либо прекращал своё действие. Подстрекаемые германскими агентами, турки начали притеснять проживающих там греков, болгар и русских. Они блокировали пролив Босфора, связывая это то с техническим состоянием моста «Султана Мехмеда Фатиха», то с постройкой моста «Султана Селима Грозного», а то и вовсе без причин, как бы санитарные дни. Чем сильно вредили навигации наших кораблей. И даже это им прощалось, но в последнее время стали появляться призывы младотурков: «Константинополь — наш Стамбул!». На территории автономии вводилось ограничение русского языка и ведение документации на турецком, все ключевые посты муниципалитета занимали турки. Неоднократные обращения российского правительства о соблюдении прав нетурецкоязычного населения игнорировались. А последней выходкой было размещение на территории города гарнизона Объединенной Германской Унии.

Тогда император дал секретное распоряжение эскадре Балтфлота, которая возвращалась с учений в Севастополе, навести конституционный порядок. И высадившиеся с десантных кораблей морпехи, вежливо освободили причалы для русской эскадры, а затем очень вежливо заняли весь город. Был проведен референдум жителей Константинополя, продлевать ли арендные отношения с Турцией или возвращать город под юрисдикцию Российской Империи. Результаты референдума были ошеломляющие — 95% населения, по подсчетам Избиркома, проголосовали за разрыв договора и возвращение Константинополя в границы Российского государства. «Константинополь — Наш!» — под этим лозунгом произошли последние перемены на юге России. А теперь оппозиция, под диктовку Запада, пытается оспорить это народное решение, объявляя, что действия договора были нарушены временным периодом. По их требованиям еще полгода Турция должна была распоряжаться Константинополем. Но вопрос в другом: была ли возможность, по прошествии этого времени, вернуть эти территории законному владельцу. Оппозиция до сих пор продолжает будоражить умы людей этой российской несправедливостью…»

Эта часть лекции хоть как то заинтересовала Паскаля, он много слышал об этой полувоенной акции «вежливых людей», еще живя в Праге, и полностью поддерживал действия русских. Даже участвовал в митинге на Карловой площади, стоя в толпе греков, сербов, болгар и русских, размахивал плакатом «Константинополь — не Стамбул. Константинополь — Наш!».

Лектор продолжал рассказывать о подвигах моряков: как мичман Распутин, ворвавшись в расположение германского гарнизона с небольшим отрядом матросов, заставил капитулировать командира гарнизона, за что был удостоен награды Герой России. Но Паскаль опять отвлекся на баронессу. Она проснулась и зевнула, прямо как кошка, после того, как студент Пьюндблиф проскандировал на всю аудиторию: «Героям Слава». Алина тоже взглянула на Паскаля и заулыбалась, показывая все своим видом, что хочет спать.

В перерыве Паскаль пригласил еще сонную Бобринскую на кофе, пока они спускались, он поинтересовался:

— Что это вас, милочка, в сон то тянет? Наверно, совсем другие часовые пояса у вас в Красноярске, вот вы никак и не перестроитесь.

— Да нет, дело не в этом князь, просто Питер такой необыкновенный город, каждый день балы, ночные кубы, рестораны. Вот и вчера была до четырех утра на балу.

— Не может быть, вчера не могло быть балов. Вчера отмечали день поминовения императора Николая III. И официально запрещены все веселья в России, разве у вас в Красноярске не так? — удивился, шедший рядом Лаптев.

— Ой, и правда, но я «ВКонтакте» нашла объявление, что состоится бал с бесплатным угощением и напитками. И кстати, все так и было: шикарный бал, граф.

— Даже интересно, где это вы были?

— Ну, я точный адрес сейчас не помню: улица Троицкая, дом с такой огромной аркой.

— Ясно. Это Толстовский дом. Там был «Бал у Рубинштейна».

— Да, именно так. Значит, все-таки проводятся балы в этот день.

— Алина, чтобы вы знали, Николай III очень притеснял богоизбранный еврейский народ. В этом он даже был жестче, чем Екатерина II, которая ввела в 1791 году черту постоянной еврейской оседлости. Зачем им теплая Бессарабия, Украина и Белоруссия? Он им в Хабаровском крае организовал автономную область со столицей Биробиджан и в 1944 году, меньше чем за месяц, переселил эту народность на Дальний восток. И только после прихода к власти близнецов в период перестройки, евреям разрешили вернуться и даже покупать дома в Петербурге. Вот на Троицкой они и выкупили Толстовский дом. И теперь у них там что-то вроде культурного центра.

— Какая же я, растяпа. Я же думала, что Рубинштейн — это немец. Хотела как-то к европейской культуре приобщиться, да и опять же говорю, напитки там бесплатные.

— Странная вы, Алина? Вы же баронесса, должны же отличать дворянские балы от еврейских плясок.

— Но ведь меня так хорошо встретили. Я, правда, немного выпила, но они были такие приличные люди, я думала — это дворяне. Папенька меня теперь убьет. Мальчики, не рассказывайте никому, это же такой позор будет, на меня и на мою семью.

— Да ладно, Алина, не переживай, — успокоил её Паскаль, — мы с Виктором никому не скажем, ты сама только не болтай об этом. Ну, даже сходила, пообщалась с евреями, в этом я думаю, нет ничего криминального. У меня, вообще, мамка-кормилица была тетя Песя. Так я об этом и не переживаю, только благодарен ей, что натуральное кормление было.

— Ну, я бы на твоем месте тоже об этом не кричал на каждом углу, — прошептал Лаптев, одернув князя, — это у вас в Европе нормально, а у нас аномально. Потому и тебе, и Алине лучше помалкивать об этом, а то вон смотрю, Пьюндблиф к нам прислушивается.

И действительно немецкий барон, издали, очень внимательно следил за их разговором.

— Все, берем кофе и вон за тот дальний столик пойдем, — убедившись, что за ними следят, сказал Паскаль.

Усевшись поудобнее, он продолжил интересоваться у Алины, как она проморгала этикет данного общества. Ведь она же баронесса. И тогда Бобринская поведала им свою историю.

Алина Бобринская родилась в Сибири. Из своего детства Алина помнит, что отец в то время еще не был ни дворянином, ни чиновником. Да и фамилия у них была другая.