Бесплатный фрагмент - Красные трусики

«…Итак, берегите дух ваш,

и никто не поступай вероломно

против жены юности своей.»

(Мал. 2:15)

Часть I

1

В колледже нам на курсе всем было по восемнадцать лет, и даже больше.

Девчонки имели все внешние признаки.

Они бесстыдно делались особо заметными на физкультуре, которая продолжалась тут, как в школе.

Бюстгальтеры проступали сквозь форму, дразнили кружевами, лямками, пряжками и застежками.

Обновление подняло одногруппниц на новый уровень.

От них и пахло иначе, чем прежде.

В телесном отношении каждая гордилась чем-то своим.

Гайдамак имела самую большую грудь в группе — казалось, ее бюст увеличивается от недели к неделе; было непонятно, как этой дуре удается удерживать равновесие.

Сапронова не могла похвастаться подобным, она пошла иным путем: укоротила юбки, до трусов обнажила ляжки, восполнила недостаток верхней части избытком нижней.

А Кузина не потрясала ни титьками, ни булками; у нее сама собой раздалась задница: вширь, ввысь и в толщину.

Прочие девчонки не дотягивали до вершин, но тоже радовали глаз.

Лишь одна Аня Чумичёва по прозвищу «Чумичка» не участвовала в буйстве плоти.

Очкастая, неизящная и нескладная, она застопорилась в развитии.

Чумичка не носила бюстгальтера; на физкультуре через трико виднелись ее огромные соски, но они не волновали.

Мамцев утверждал, что волосы на Чумичкиных руках растут сильнее, чем у него.

Впрочем, ему верили не до конца.

Мамцев был толстым и одутловатым, его никто не считал за человека.

А Чумичка носила платья с длинными манжетами, вряд ли он мог рассмотреть ее руки.

Но, конечно, такие детали не могли остаться в стороне.

Нас интересовали все мелочи.

Под словом «мы» я подразумеваю нас пятерых.

То есть Гошу Андреева, Сашу Елина, Лёву Соломацкого, Вадика Смакова и автора этих строк.

Меня звали — вернее, все еще зовут! — Олегом.

Фамилию свою называть не стану, скажу лишь, что моя общегрупповая кличка была нецензурной.

Сейчас трудно понять первоисточник нашей дружбы.

Мы были совершенно разными.

Оставалось удивляться как мы попали в этот колледж; но таким образом сложилась жизнь.

Смаков считался компьютерным гением, его подкованность и способность поражали даже учителей.

Слоново серьезный Соломацкий был самым начитанным и — единственный из всех нас — знал свое будущее, но поступить в колледж при медуниверситете не смог, довольствоваться этим отстойным экономическим.

Впечатлительный, как Пятачок из мультфильма про Винни-Пуха, Андреев отличался невероятной чувственностью — иррациональной при отсутствии опыта, иногда переходящей предел.

Елин был самым энергичным и самым злым на язык, не мог произнести фразы без крепкого слова.

Что касается меня, то я не имел никаких особенных качеств.

Я был приставкой к более ярким друзьям.

Я мало участвовал в разговорах, предпочитал слушать, а не высказываться, думал о происходящем и пытался что-то понять.

Я любил наблюдать за людьми, а еще больше — за природой, которую чувствовал и понимал.

Иногда я удивляюсь, почему по итогам жизни стал не биологом, а программистом.

Но это не имеет отношения к теме.

Возвращаюсь к нашей тесной пятерке.

Кем были эти самые «мы»?

Мы не являлись ядром группы.

Скорее мы представляли отколовшийся спутник светила.

С нами никто не считался, но мы считались сами с собой — и это казалось главным в далекую эпоху взросления.

Мы существенно отличались от прочих: не курили, не пили, не ширялись и не закидывались наркотой.

Мы, конечно, подтрунивали — порой даже насмехались — друг над другом.

Но то казалось естественным, никто ни на кого не обижался.

В целом наша пятерка напоминала семейку выдр, сплотившихся в единый организм.

Несмотря на разницу приоритетов, у нас имелся общий вектор, который в то время казался главным: интерес к противоположному полу.

Он проявился в нужном возрасте, с течением становился все острее.

Как любые дети двадцать первого века, мы выросли на порнографии, к которой приобщались, невзирая на препоны.

В описываемые времена интерес перешел на иную ступень.

Вдруг стало ясным, что — при всех достоинствах порнодив — реальные женщины волнуют больше.

Первые существовали в ином измерении, отделенные экраном монитора.

Вторые — к которым относились одногруппницы — находились рядом.

Все их выпуклости можно было потрогать без очков виртуальной реальности.

Впрочем тут я перескочил в нынешнее время; в начале «нулевых» о таких очках никто даже не слышал.

Я просто хотел сказать, что одногруппниц можно было осязать, протянув руку.

Хотя на самом деле возможность оставалась иллюзорной.

Андреев однажды тронул пальцем подушкообразную грудь Гайдамак, но в ответном потоке брани разобрал лишь слово «твою».

Смаков попробовал подержать Сапронову за ногу и упал, как подкошенный, от пинка в коленную чашечку.

После этого он три недели хромал, пропустил шесть физкультур.

Елин подошел сзади к Кузиной, разумно закрыл глаза и двумя руками сграбастал ее задницу — за что получил несколько ударов по темени.

Правда, потом он хвастался, что успел прощупать трусики.

О собственных опытах предпочту умолчать.

Жизнь шла в ритме парадокса.

Девчонки взрослели и по мере возможности заголялись.

Но любое физическое внимание к ним каралось безжалостно.

Несмотря на солидный возраст, мы пятеро оставались девственными.

2

Стоял ясный май, обещая скорые каникулы.

Конец третьего курса был волнующим, но младенчески беззаботным.

Большая перемена только-только началась, мы сидели на детской площадке за оградой двора и чувствовали себя необъяснимо счастливыми.

Сама природа радовалась за нас.

Каждая былинка готовилась стать цветком, бегущие по небу облака казались е-мэйлами непрочитанных сообщений.

В воздухе дрожали невнятные предчувствия чего-то нового — как всегда бывало весной и как никогда не оправдывало ожиданий.

— Послушайте… — заговорил Андреев. — Вот бы взять Гайдамакины сиськи, Кузину жопу, Сапрохины окорока, и…

— И что дальше? — насмешливо спросил Соломацкий.

Что-то подобное постоянно лилось из Гошиных уст, мы к такому привыкли.

— Объединить в одну. Вот была бы девчонка.

— Зачем объединять. По одной бы каждую отттрахал, всех по очереди, — злобно процедил Елин. — Во все дырки вдоль и поперек.

Мы помолчали.

Все знали, что ни Кузина, ни Гайдамак, ни Сапронова — равно как и синтетическое чудище — не позволят прикоснуться к своему телу.

— А смотрите, что у меня есть…

Оглянувшись по сторонам, Андреев вытащил из кармана пластиковый пакет, оттуда достал черный бюстгальтер с белым цветком между чашечками.

— Это что? — спросил Соломацкий.

— Это лифчик.

— Сами видим, что не портянки, — сказал Елин. — Где спиздил?

— Вчера на физкультуре, — без смущения ответил Андреев. — Слегка опоздал, по дороге заглянул в девчоночью раздевалку, и…

Ситуация не вызывала сомнений.

Некоторые одногруппницы занимались в спортивных «бра» — дразнили пупками и казались более голыми, чем были.

Обычные бюстгальтеры, носимые под одеждой, они бросали в раздевалке.

Украсть оттуда все, что угодно, не составляло проблем — особенно для такого страдальца, как Андреев.

— Чей? — поинтересовался Соломацкий.

— Гайдамакин.

— С чего ты взял?

— Он ею пахнет!

— Ты уверен?

— Уверен. Запах Гайдамакиных подмышек я учую среди тысячи с завязанными глазами!

— И с заткнутым носом, — подытожил Елин. — Видишь вон, собака бежит, нюхает подряд все обоссанные столбы?

— Где?..

— В Караганде. Догони и покажи ей мастер-класс.

— Гоша, ты ошибаешься, — Соломацкий покачал головой. — Бюстгальтер пахнет не подмышками, а IMF.

— Что такое «И-Мэ-Эф»? — спросил Елин.

— Inframammary Fold, — ответил Соломацкий.

— А по-русски?

— Субмаммарная складка. Иначе — «подгрудная».

Наш умный Лева решил стать медиком, изучал специальную литературу, знал все касательно устройства человеческого тела — особенно женского.

— Если взять грудь за сосок и поднять вверх, откроется место, где молочная железа соединяется с торсом, — пояснил он. — При достаточном объеме там образуется кожная складка, застаивается пот. Вот им-то и пахнет бюстгальтер.

— Ты, Андрон, брал Гайдамачиху за сосок? — Елин усмехнулся. — Сомнительно, потому что еще жив.

— Ну… я не знаю… мне все равно кажется, что это ее.

— Когда кажется…

Отобрав у друга бюстгальтер, Саша надел черную чашечку на свой кулак.

— …Вот взгляни! Гайдамачихе такой лифон — только на нос.

— Верно, Ёлка, — Соломацкий кивнул. — По размеру это скорее всего –Кузин.

— Сдалась мне ваша Кузя!! — взвился Андреев, задетый за живое.

— Да и вообще, — добавил Елин. — Такое убожество — только на Чумичку.

— К вопросу о Чумичке, мужики! — подал голос Смаков.

Обычно в разговоре — тем более, касающемся животрепещущей темы — Вадик бросал реплику за репликой, перебивал даже Елина.

Но сегодня он как-то странно молчал, уподобившись мне.

— А какие могут быть о ней вопросы? — Елин презрительно скривился. — Только ответы, и все одинаковые.

— А такие…

Смаков сделал многозначительную паузу.

Стало ясно, что молчал он не зря.

— …А такие, что пока вы тут перекидываетесь смехуёчками, я ее оприходовал.

— Кого? — уточнил Соломацкий.

— Чумичку.

— Что… что ты с ней… сделал?..

Андреев, до которого не сразу дошла суть, задохнулся словами.

— …В каком смысле «оприходовал»?

— В том самом, в том самом, Андрон. Называй, как хочешь: «трахнул», «поимел», «отпипирил» — смысл один. Вы — жалкие пиздуны. А я уже знаю, что к чему.

Эти слова ударили сильнее, чем если бы облака упали на Землю, все разом.

Вероятно, Смаков рассчитывал, что взметнется шквал вопросов, вспенится его слава.

Но все молчали.

Представить себе, что наш друг — такой же мальчишка, как и мы, еще вчера обсуждавший теоретические достоинства порнозвезд — познал женщину, было невозможно.

Шок сделал нас немыми.

— В общем так, — заговорил Смаков, не выдержав кажущегося равнодушия. — Вчера вечером зарулил к ней.

— Чтобы потрахаться? — спросил Елин, первый из всех пришедший в себя.

— Нет, даже в мыслях не было. Я не шизанутый, — серьезно ответил Смаков. — Она позвонила, сказала, комп накирнулся, типа винды не грузятся, просила помочь, знает, что мне это — как два пальца об асфальт.

— И ты помог? — догадался Соломацкий.

— Конечно. Я же не фашист. Сиськи сиськами, но Чумичка тоже человек. Взял пару инстальников, ремкомплект — и пошел.

— А дальше что? — вступил Андреев.

— Не гони, все по порядку.

— Ладно, давай по порядку.

— В общем, комп у Чумички на самом деле завис. Она игру поставила — то есть даже не игру, а какую-то интерактивную хрень «подбери прическу».

— На какое место? — вставил Елин.

— На какое надо.

Вадик еще чуть-чуть помолчал.

Никто ничего не спрашивал, и он продолжил.

— Прога левая, криво сломанная, не знаю уж, откуда взяла такую дрянь. Когда ставила, что-то нажала, загадила реестр, попортила «вин-ини», все глюкнулось. Пришлось сносить винды, форматировать диск и устанавливать заново.

Елин понятливо кивнул.

— Сами понимаете, нужно время, быстрее не выйдет, хоть в узел завяжись. У Чумички к тому же комп медленный, как паровоз. Она заварила кофе, принесла, чтоб не так скучно. В общем, сидим в ее комнате. Я кофе попиваю, она какую-то книжку лищет. Вот здесь стол, внизу комп грузится, а вот тут…

— Для хуя парашют, — подсказал Елин.

— …Ее кровать. Разложенная. И родаков нет, мы одни во всем доме.

— Ну — и? — подогнал Андреев, не выдержав медлительного повествования.

— Она была в чем-то домашнем. То ли в халате, то ли в платье вот досюда…

Смаков отмерил у себя на половине бедра.

— Ну, я сидел-сидел, а потом взял ее за коленку. Сам не знаю, что меня дернуло.

— А что? у Чумички есть коленки? — саркастически осведомился Елин. — Мне казалось, у нее, как у Буратины, торчат из платья палки, а под ним ничего нет.

— Есть, оказывается.

— А они какие? — уточнил Андреев. — Круглые, как у Морозовой, или мослы, как у Просвирки?

— Если честно, не помню, — признался Смаков. — Даже не смотрел. Вот тебе, Андрон, не все равно, за чью коленку подержаться, лишь бы в лоб не дали?

— Это верно, — согласился Елин, вздохнул и потер затылок.

— А я сначала взял, потом подумал: Чумичка такая страхонутина, что обрадуется, если получит знак внимания.

— Точно. К ней даже на физре никто не пристает.

— Чумичка — она и есть Чумичка, — подтвердил Андреев.

Никто из нас не знал значения слова, посмотреть в Интернете не доходили руки.

Но оно возникло из фамилии и нравилось по звучанию.

— Так и я о том же, — Смаков вздохнул. — Короче, винды грузятся, я сижу с ее коленкой в руке.

— Но она все-таки потом дала тебе в лоб? — с надеждой поинтересовался Елин.

— Дала. Но не в лоб, а другое.

— Как это?! — не понял Андреев.

— Так это. Посмотрела на меня и говорит: «хочешь»?

— Прямо так и сказала — «хочешь»?!

— Прямо так. А потом спросила, пробовал ли я когда-нибудь.

— И что ты ответил? — Соломацкий усмехнулся.

— То, что на самом деле.

— И что Чумичка? — поинтересовался Елин.

— Ничего. Сдернула с себя платье. А под ним ничего не было.

— Ни… чего?! –Андреев переспросил судорожно, словно решалось нечто важное для него самого.

— Ничего. Ни лифона, ни трусов.

— А какая у нее грудь?

— Никакая. Голая еще хуже, чем одетая.

— А руки-ноги у нее в самом деле волосатые? — Елин склонил голову. — Или Мамцев, пидор, напиздел?

— Не знаю, — ответил Смаков. — Я ее ни рук, ни ног не разглядывал, смотрел в другое место.

— Какое у нее оволосение лобка? — спросил Соломацкий. — Женского типа или мужского?

— Обычное. Как кусок шубы.

— А как у нее расположено влагалище?

— Ты что, порнухи не видел? Между ног, где еще. Не на голове же!

— Я тебя спрашиваю не где, а как. Высоко или низко?

— Не помню, — признался Смаков.

— Так ты ее… прямо на стуле? — продолжил Елин. — Или на полу?

— На кровати. А потом на полу. И на стуле тоже. И еще по-всякому.

— В презере? — уточнил Соломацкий.

— Без.

— Вынимал?

— Нет.

Не имея реального опыта, теоретически мы были подкованы, как дьяволы; в области порнографии могли заткнуть за пояс Академию наук.

Поэтому разговор шел непусто и по существу.

— А она не забеременеет?

— Нет. Сама сказала: не думай ни о чем, кончай в меня, я предохраняюсь я не залечу.

— Та… так и сказала? про кончай?

Андреев от волнения заикался.

— Та-та-так и сказала. Слово в слово. Не веришь — в следующий раз опять спрошу, запишу на диктофон, дам послушать.

— А что… — теперь запнулся Елин. — Будет еще и следующий?!

— А ты как думал! — Смаков снисходительно дернул плечами. — Сказала — приходи, когда захочешь, хоть каждый день.

— Хоть каждый день… — повторил Елин. — Итить-колотить, засунь в жёпу тить…

— Но слушай, Смак. А как это… — сглотнув, спросил Андреев. — Вообще… С женщиной?

— Пиздато.

— Почему это я — пизда?!

— Не ты пизда, а пизда-то. В смысле заебись.

— Но все-таки — как именно?

— Пидрастешь — узнаешь.

— Так получается, Смак, ты Чумичку дефлорировал, — констатировал Соломацкий.

— «Де» -что?

— Лишил девственности.

— Хер тебе девственность!..

Смаков усмехнулся.

— …Она была уже женщина.