Бесплатный фрагмент - Корреспондент смерти

ВАЖНО! Содержание книги является художественным вымыслом.

Рассказ не несет в себе никакого религиозного подтекста и оспаривания религиозных канонов. Все сопоставления религии, мифологии, эзотерики и магии, упомянутые в тексте, являются фантазией автора и не имеют под собой никаких научных обоснований. Соответственно, автор не претендует на подлинность и достоверность всего описанного в книге и не несет ответственности за интерпретацию нижесказанного. Рассказ имеет лишь философский взгляд и размышления на тему о жизни и смерти.

Все события, герои и их имена вымышленные, любые совпадения с реальными людьми и событиями — случайны.

Идея рассказа основана на сновидении, которое когда-то приснилось автору.

Это был всего лишь сон, господа.

Это был лишь сон…

Глава I

Темнота. Кругом лишь одна темнота. Черная и пугающая. Где я? Глаза! Надо открыть глаза! Но, черт, они не поддаются, мои веки будто бы налились свинцом, стали тяжелыми и неподъемными. Я пытаюсь понять, определить свое положение в пространстве и понимаю, что лежу на спине. Так! Надо открыть глаза и встать! Пытаюсь опереться на руку и приподняться, но не могу пошевелить даже пальцами. Изо всех сил стараюсь повернуть голову набок, тоже не получается. И вдруг осознаю, что я не владею собственным телом, оно совершенно не поддается моему контролю. Да я его просто не чувствую, ни единую клеточку своего тела я не ощущаю! Так, ладно, а звуки? Что со звуками? Прислушиваюсь к тому, что происходит вокруг меня — тишина! Звуки… Я их не слышу. И я не ощущаю чьего-то присутствия, как будто я совсем одна, в совершенной пустоте, в стерильной, пугающей пустоте. Я слышу только свои мысли, они отдаются в моей голове каким-то глухим эхом, как будто бы я нахожусь внутри какой-то канистры. А может, мысли не в голове? Или это ни мысли, а компьютерная программа, звуковой файл? О-о-о, да что за бред я несу? Так, ладно, успокойся и думай дальше! Но все же, где я? Я не понимаю, что происходит! Меня все сильнее пугает эта неизвестность, темнота и тишина. Паника! Я еще раз изо всех сил пытаюсь пошевелиться или закричать, или услышать малейший звук, или хотя бы что-то почувствовать, но ничего не происходит. Я начинаю паниковать еще сильнее! Сердце бешено колотится. Сердце… Я его чувствую, чувствую! Оно бьется! УРА!!! Значит, я жива. Да, я жива! Хорошо! Значит, надо успокоиться, дышать ровнее. Я же могу дышать? Да, я дышу, ох, отлично! Так, стоп, что это за звук? Кажется, я начинаю что-то слышать. Звук глухой, короткий и прерывистый, похожий на капли воды… Этот звук совпадает с ударами моего сердца. Он становится громче и яснее. Это что-то пикает, как будто прибор. Точно! Это прибор, а раз звук идет в такт с моим сердцем, значит, этот прибор подключен ко мне. Но почему, что это за прибор, для чего? Глаза, мои веки! У меня наконец-то, получилось приоткрыть глаза. Сквозь ресницы начинает тускло пробиваться свет, темнота из черной пелены становится темно-серой, я начинаю видеть дымку света. Ох, что же это? Свет в конце тоннеля? Может я умерла и лечу в рай? Я раньше слышала предположения, что умершие люди, ну, или их души, летят по какому-то тоннелю к свету. Шаги… А теперь я ощущаю чьи-то шаги, я их слышу, они приближаются.

— Ну, что тут у нас? Так, так… А что это у нашей дамочки пульс участился? … Ох, ты!.. Надя! Позови доктора, Виктора Степановича! Похоже, у нас пациентка из комы выходит.

— Доктора? Пациентка? Из комы?? Так значит я в больнице, и это пищит медицинский прибор, а я была в коме. Но главное, почему? Хотя нет, ни это главное… Главное — КТО Я? Кажется, я не помню… Ни своего имени, ни возраста, ничего…

Вокруг меня засуетились люди в белых халатах, это я разглядела позже. А сначала я только слышала их голоса, звуки шагов, шуршание одежды и скрип двери. Потом мне стали видны очертания людей. Было так странно, как будто бы меня обступили бестелесные существа, как дымка, но при этом ты чувствуешь их дыхание, их присутствие. Постепенно я все больше приходила в себя, молча смотрела на них, не понимая, что происходит. Они что-то говорили друг другу, обсуждая между собой какие-то только им понятные вещи, слова и термины. Глаза стали закрываться. Я так устала! Глаза, веки очень тяжелые, они закрываются, я так…

Когда я снова пришла в себя, вокруг уже никого не было. Интересно, врач все-таки приходил ко мне? Звали же какого-то врача. Ладно, позже выясним… Ну, что ж, снова попробую пошевелить хоть чем-нибудь. Пальцы! Стараюсь пошевелить ими, но они как будто в коконе. Но я хотя бы это чувствую. Значит, я уже могу что-то чувствовать! Рука слушается, я могу ее поднять! Да! Приподнимаю обе руки, а они… Они забинтованы! Так значит, вот какой кокон я чувствовала. Дверь скрипнула… Медсестра.

— Здравствуйте! Вы наконец-то проснулись?! Вы меня слышите?

Я моргнула.

— Хорошо. Значит, врач сейчас к вам подойдет, я ему сообщу, что вы пришли в себя! Говорить можете?

Не знаю! Как я могу знать, могу ли я говорить? Я даже свой рот еще ни разу не открывала, губы слиплись, в горле все пересохло… Так, шевели губами, давай! Открывай рот!

— Ахгх…

— Что, простите?

— Дх-ха-а-а, — с хрипом и болью вырвалось у меня из груди, как будто бы звук моего голоса поцарапал изнутри мое же горло. Странные ощущения, конечно.

— Что-нибудь нужно?

— Воды, пожалуйста! — все еще хриплым голосом сказала я еле слышно.

Медсестра принесла мне стакан воды, помогла приподняться и сесть повыше, чтобы выпить. Вот тогда я испытала весь спектр боли, которая острыми ножами пронзила меня от макушки до самых пяточек, заставив прочувствовать такие области моего тела, о существовании которых я и не подозревала.

— Обезболивающее! Можно мне обезбол, пожалуйста!

— Скоро доктор придет, поговорит с вами, и если он вам пропишет обезболивающее средство, я принесу. Пока лежите, отдыхайте.

Она вышла, а меня мучал вопрос: «Если пропишет»? То есть может и не прописать? Она издевается что ли? Боль пульсировала в висках так, что мне становилось больно даже просто думать. Подышать! Надо просто глубоко подышать, успокоится. Расслабься, ты… Как там тебя, как тебя зовут-то, девочка? Почему никто не называет моего имени? Опять скрипнула дверь…

— Ну, здравствуйте, сударыня! — в палату вошел седой мужчина, на вид лет шестидесяти. Густые темные брови, из которых антеннами торчали одинокие седые волоски. Большой нос, испещренный порами дряблой кожи. На лице едва виднелась однодневная щетина, притаившись в глубоких складках и морщинах. Его медицинский белый халат игриво натягивался на пузе, изо всех сил держась краями за пуговицу, которая как будто кричала: «Спасите!». Вот только глаза… Они были ясные, молодые, с озорным огоньком внутри. Если бы видеть только одни глаза, то можно было подумать, что передо мной молодой, стройный красавец. Он взял стул, который стоял у стены, подставил его к койке и сел на него. На колени положил папку, сверху положил свои руки, глубоко вдохнул и мило улыбнулся.

— Я ваш лечащий врач, Виктор Степанович! Очень рад с вами познакомиться лично. Предыдущие шестнадцать дней я видел вас исключительно в бессознательном состоянии в реанимационном отделении. И вот она вы, живая и в сознании. Я рад! Как вы себя чувствуете?

Вместо ответа я только закрыла глаза и поморщилась.

— Ну, ничего, Марина Андреевна, все пройдет, вы скоро поправитесь. Судя по вашим анализам, вы очень быстро восстанавливаетесь, динамика у вас положительная. Что просто удивительно! Честно признаться, когда вы к нам поступили, мы были полны сомнения, что вам удастся выкарабкаться после столь тяжелых травм. А сейчас все показатели здоровья практически идеальны, как будто с вами ничего и не произошло.

— А что со мной произошло? И как вы сказали, Марина Андреевна?

— Да, вас зовут Марина Андреевна. Вы попали в ДТП, у вас были тяжелейшие травмы головы, повреждения внутренних органов, множественные переломы. Наши хирурги проделали ювелирную работу, можно сказать собирали вас буквально по частичкам. А вы разве не помните ваше имя и что произошло?

— Нет. Я не помню ни аварию, ни свое имя, ни вообще что-либо себе и своей жизни.

— Ну, что же. Я полагаю, это последствие травмы, как физической, так и, возможно, психологической. Я сделаю об этом пометку в вашей истории болезни и попрошу, чтобы специалист поработал с вами. Вам нужна будет реабилитация. Но вы не переживайте, это временное явление. Провалы в памяти случаются у пациентов, переживших клиническую смерть.

— Я еще и клиническую смерть пережила?

— Да, дважды. Ваше сердце останавливалось дважды. Но нам удалось вас вернуть! Это ли ни чудо?

— Это ли ни… А родные? Кто-то у меня есть?

— Да, из близких и родных у вас есть мама и муж, мы им уже сообщили, что вы пришли в себя. Думаю, сегодня они вас навестят. Но, учитывая, что вы долго были между жизнью и смертью, время визита будет весьма ограничено. И мы их предупредим о ваших провалах в памяти. Ну, что ж! Поправляйтесь скорее, а мне нужно к другим пациентам. Хорошего вам самочувствия!

Доктор вышел из палаты, а я опять осталась одна со своими мыслями.

— Между жизнью и смертью, — еле слышно прошептала я. — Я до сих пор между жизнью и смертью. Потому что, я не помню ни свою жизнь, ни свою смерть, хоть и клиническую, но все же смерть.

Оставшись наедине с собой, я попыталась найти что-то похожее на зеркало. Мне очень хотелось понять, как я выгляжу. Из того, что я смогла разглядеть, были только волосы: длинная светлая коса лежала на моем плече. Видимо, сами медсестры заплели, чтобы распущенные волосы не мешались. Руки худые, покрытые мелкими шрамами. На левой руке, с внутренней стороны предплечья, ближе к локтевому сгибу, была татуировка — маленький крокодильчик. Чтобы это могло значить? Хотелось бы еще и лицо ощупать пальцами, но они были все еще забинтованы. Все остальное было под простыней, поэтому больше разглядеть я не смогла. Но судя по тому, как над кроватью возвышалось мое тело под тканью, я девушка длинноногая, стройная, миниатюрного телосложения. А, кстати, а девушка ли? Может, я уже бабушка? Врач назвал меня по имени и отчеству… Ни зеркала, ни чего-то блестящего с отражающей поверхностью рядом не оказалось. Поэтому лица своего разглядеть мне не удалось.

И тут дверь палаты медленно приоткрылась, в проеме показался силуэт мужчины. Высокий, крепкий! Очень ухоженный и красивый. Его густая каштановая шевелюра была зачесана назад, темные брови, глубоко посаженные карие глаза, греческий нос и борода, аккуратно подстриженная. Эдакий богатырь! За его спиной стояла пожилая женщина небольшого роста. Седые, слегка взъерошенные волосы, тонкие губы и голубые, почти выцветшие от слез, глаза. У обоих был очень взволнованный вид. Затаив дыхание, они шагнули в палату, женщина тут же начала плакать и причитать:

— Девочка моя родная, доченька! Господи, благодарю тебя! — она вскинула руки кверху. — Ох, как я молилась всем святым и всем богам, чтобы они позволили тебе еще остаться с нами, как я плакала, как я просила. Родненькая моя, кровиночка!

Она подошла к кровати, села на край и дрожащей рукой провела по моей голове, по волосам, по щеке, потом расцеловала мое лицо и крепко обняла. Так крепко, что мне показалось, словно внутри что-то хрустнуло. Мужчина все так же стоял и просто смотрел. В его глазах заблестели слезы. А он, казалось, боялся даже пошевелиться.

— Дима, ну что же ты стоишь, ну подойди же к ней, — сквозь слезы произнесла женщина, обращаясь к нему.

— Я так понимаю, вы моя матушка и супруг, верно? — сухо произнесла я. Женщина опешила. Она откинулась назад, широко открыла глаза и вмиг перестала плакать. Она даже на мгновение перестала дышать.

— Доченька, Мариночка, золотко мое. Как? Ты разве нас не узнала?

— Нет! А вас разве не предупредили?

— О чем нас должны были предупредить? — шепотом произнесла женщина.

— Я вас не помню. Точнее, я вообще ничего не помню. Ни вас, ни себя, ни своего имени, ни своего возраста, ни своей внешности. Ни то, как я жила, ни то, как оказалась здесь. Единственное, что я помню — это слова и их значения. Я даже не уверена, что помню, как ходить, — все так же сухо и твердо ответила я.

В палате повисла звенящая тишина. Мы все втроем просто смотрели друг на друга, не произнося ни единого слова. Это невыносимое молчание прервал мужчина.

— Мама! Меня, действительно, предупредили, когда я разговаривал с врачом. Но я побоялся сказать вам, так как понадеялся, что они ошиблись. И что при виде нас она все сразу вспомнит.

Он приобнял женщину за плечи, помог ей встать и пересесть на стул, а сам сел вместо нее на край кровати.

— Привет. Я Дмитрий Каймановский, твой муж. Мне 32 года. Мы поженились три года назад, в октябре, а познакомились еще в юности, долго встречались. Это Екатерина Семеновна, твоя мама. Она всю жизнь растила тебя одна, потому что твой папа погиб, когда тебе было всего лишь три года. А ты — Марина Андреевна Каймановская, моя любимая жена. Тебе 29 лет, ты адвокат по уголовным делам, как и я. Мы работаем с тобой в одной адвокатской конторе, которую организовали вместе. Детей у нас пока что нет. Но есть кот Базилио, твой любимчик. Ты подобрала его на улице, когда он был еще совсем маленьким котенком. Я как сейчас помню этот день! — он мило, с большим теплом рассмеялся. — На улице в тот день шел ливень. Ты пришла домой вся промокшая, грязная, волосы висят сосульками, вода капает с твоего пальто, а ты из-за пазухи достаешь его, такого же мокрого и грязного, и смотришь на меня своими огромными глазами! Ну как я тогда мог тебе отказать? Вы оба были такими милыми, беспомощными, такими…, — он опустил голову и закрыл глаза ладонью, его плечи начались трястись. Он плакал бесшумно, стараясь никому не показать своих слез, как и подобает настоящему, сильному мужчине. Но, Боже, какой кошмар, меня это ничуть ни тронуло, ни растрогало. Я сидела, как каменная глыба, не проявляя ни капли понимания и сострадания. Они оба для меня были чужими людьми, я видела их впервые! Как? Как меня могла тронуть история незнакомых мне людей о человеке, которым я являюсь, но которого совершенно не знаю? А может дело не в них, а во мне? Может это я такая жестокая и бессердечная? Но как же тогда история с котенком? Раз уж я его спасла, приютила и вырастила, значит, я добрая и заботливая. Но тогда что со мной не так?

— А что произошло, почему я здесь оказалась?

— Авария… Ты на своей машине поехала за город, у тебя была назначена встреча с нашим клиентом. Там находится его дом, а так как он был под следствием и под подпиской о невыезде, то ему было запрещено передвигаться дальше границ собственного владения. Поэтому тебе пришлось поехать к нему домой для личного разговора. Уже на обратном пути на трассе что-то произошло. По какой-то причине ты выехала на встречную полосу и…, — он замолчал на полуслове.

— И-и-и?

Он тяжело вздохнул и еле слышно сказал:

— И столкнулась с грузовиком. Твоя машина повреждена в тотал, восстановлению не подлежит. Да что там… Она вся была словно пережевана камнедробилкой и превратилась в огромный искореженный кусок металла. Прибывшие на место аварии спасатели даже не поняли, что за марка автомобиля была. И уж тем более они не надеялись, что внутри остался кто-то живой. Их вызвали очевидцы, чтобы извлечь тело из груды железа. А когда они стали вырезать куски металла, то увидели, что ты пошевелила рукой. Там даже у бывалых спасателей мурашки по коже пробежали, как будто бы живой труп увидели.

Он снова замолчал и съежился от собственных слов, сильно нахмурив брови. Опустив голову вниз и обхватив ее руками, он просидел так пару минут.

— Это очень тяжело вспоминать, поверь. Мы пережили страшные минуты, когда нам сообщили о случившемся. Ты была вся переломанная и пораненная, в крови, ладони были обожжены. В результате аварии двигатель сместился в салон авто и твои руки попали на раскаленный от работы мотор. В таком положении ты находилась долгое время, получив ожог кистей, потеряла много крови. Мама даже машину не видела после аварии, ее не подпустили к ней, чтобы не травмировать еще больше. А уж тем более мы не могли ей позволить, чтобы она увидела тебя в таком состоянии. Врачи не давали никаких утешительных прогнозов. Никто из них не верил, что ты выживешь! Но я, но мы все очень рады, что ты осталась здесь, с нами. А проблемы с памятью как-нибудь решатся. Я уже нашел отличного специалиста — невролога, он нам поможет, я обещаю! Я тебя очень люблю, дорогая! И я верю, что ты вернешься к нам не только физически, но и всеми своими мыслями, воспоминаниями, всей душой! Один раз чудо уже случилось — ты выжила. Случится и еще одно — ты все вспомнишь! Я действительно в это верю.

— Хотелось бы и мне в это верить! Сложно оставаться наедине с самой собой, не понимая, кто ты. Очень интересно было бы узнать еще и…

Меня прервала на полуслове вошедшая в палату медсестра:

— Вам пора! Время посещения закончилось!

Екатерина Семеновна подошла ко мне, нежно обхватила мою голову ладонями и поцеловала в лоб, потом пристально посмотрела в глаза, не отрывая рук от головы.

— Возвращайся к нам поскорее. Мы все тебя очень ждем!

Дмитрий тоже подошел, поцеловал мою руку и, уж было хотел поцеловать в губы, но я отстранила голову. Он замер, закрыв глаза. Потом ласково посмотрел на меня, выпрямился, опустил голову и, развернувшись, молча вышел из палаты. Мама проследовала за ним.

— Вам что-то нужно? — спросила меня медсестра.

— Обезболивающее и снотворное, пожалуйста. У меня все болит и я невероятно устала. Хочу спать! Но боль не дает мне уснуть.

— Снотворное вам не прописывал лечащий врач. Обезбол сейчас принесу. Что-то еще?

— Да. Флешку еще, пожалуйста!

— Какую флешку? — она резко выпрямилась, нахмурила брови, ее недоуменный взгляд застыл не мне.

— Флеш-накопитель данных, запоминающее устройство, на котором записаны все мои воспоминания, вся моя жизнь. Принесите, пожалуйста, вставьте мне в голову, чтобы я наконец-то смогла все вспомнить, — спокойным и невозмутимым голосом ответила я. Она сначала засмеялась, но потом улыбка исчезла с ее лица. Скривив губы от недовольства, она вышла и закрыла за собой дверь.

— Ох, какие мы все серьезные, гляньте-ка, даже пошутить нельзя!

Я тяжело вздохнула и откинула голову на подушку. Ноющая, не проходящая боль усилилась и застучала в висках. Обезболивающее мне так и не принесли. Шутка не зашла и, видимо поэтому, эта вредная медсестричка решила меня наказать. Ну да, она же мне еще с первого дня не понравилась. Красивая, милая девушка с огромными голубыми глазами и золотистыми волосами, всегда аккуратно уложенными. Изящная, женственная фигура, алые губы и приятный бархатный голос. С нее бы картины писать да в кино снимать на главных ролях. Но что-то в ней было неприятное. Как будто внутри этого прекрасного тела была гнилая и черная душа, которая издавала смердящее зловоние. Жаль, что люди внешне не выглядят так же, как выглядит их внутренняя сущность, тогда было бы проще отличить хорошего человека от плохого. А какой у нее злой и ледяной взгляд! Да еще и на мужа моего так смотрела, будто готова была раздеть его прямо здесь, в палате, на моих глазах, зараза симпатичная. О как! А что же это у нас тут? Неужто ревность проснулась? Может быть, это мои внутренние чувства к нему проснулись? А может… Может быть я тоже плохой человек со скверным характером и это просто чувство собственности? Я же не знаю, какая я… Но, вроде бы от меня не смердит гнилой душой. Все, я устала! Попробую все-таки поспать.

Не знаю, сколько времени я пролежала, прежде чем смогла уснуть, но проснулась я от кошмарного сна. Мне снилась покореженная машина, звук скрежета мнущегося металла и яркий, слепящий свет. Видимо, это был свет фар встречной машины. Вероятно во сне я вспомнила момент аварии и свой автомобиль. Красная! Моя машина была красного цвета! Все последующие дни я видела только этот сон, каждый раз переживая панический страх и ужас перед лицом смерти. Это то единственное, что мое подсознание позволило мне вспомнить.

Глава II

В день выписки меня лично пришел провожать сам врач, Виктор Степанович. Он долго хлопал меня по плечу, искренне и по-доброму желая мне больше к ним не возвращаться. У крыльца больницы стоял Дмитрий с огромным букетом красных роз, рядом стояла мама, держа в руках плюшевого мишку. Было ощущение, что меня встречают не из больницы, а из роддома. В каком-то смысле так и было, с тем лишь отличием, что меня не выносили на руках в кружевном розовом конверте, а выходила я сама на своих ногах. Дима подошел, одной рукой крепко обнял меня за плечи, поцеловал в висок и повел к своей машине, к огромному черному внедорожнику с кожаным салоном внутри. С нами поехала и мама, которая всю дорогу тихонько всхлипывала, сидя на заднем сиденье. Мы провели в дороге около 40 минут, прежде чем подъехали к забору с автоматическими воротами. За оградой стояло несколько многоэтажных домов, рядом была большая детская площадка, чистый и ухоженный сквер, дорожки для прогулок, деревянные скамейки, подстриженные кусты, цветочные клумбы, искусственный прудик и фонтанчик. Очень красивое место! Проехав вглубь территории, мы заехали в одно из зданий, на многоуровневую подземную парковку, а от туда уже поднимались на лифте.

— Вот ты и дома, наконец-то! — воскликнул Дима, когда двери лифта открылись. Он протянул мне руку, помогая выйти, подошел к двери с номером 313, открыл ключом и, распахнув ее, жестом пригласил меня войти в дом. Это был роскошный пентхаус! Отделка интерьера была выполнена в светлых тонах, изысканная белая мебель, везде стояли вазы со свежими цветами, на стенах висели картины. Огромные панорамные окна с видом на сосновый бор, который располагался за этим жилым комплексом. Вид из окон был великолепен! За сосняком вдали виднелась широкая река с высокими обрывистыми берегами, а за рекой возвышались сопки, покрытые кудрявым лесом. Я не отрываясь смотрела на этот бесподобный, живописный пейзаж, все дальше мысленно улетая туда, вдаль за эти сопки с шапками из белых пушистых облаков! Я даже на какое-то время забыла, где я нахожусь, настолько сильно меня впечатлил этот вид. Я как завороженная любовалась красотой природы, как вдруг внизу послышалось жалобное «мяу» и что-то мягкое и мохнатое потерлось об мои ноги. Я опустила голову вниз. Крупный кот коричневого окраса с темными полосками по всему телу, на шее у него красовалась белая манишка из длинных волосков шерсти, пушистый хвост, похожий на беличий. Большие уши и зеленые глаза, которые пристально всматривались в мои.

— Базилио! Ты признал свою хозяйку?! — радостно воскликнула Екатерина Семеновна.

Я взяла кота на руки и он, казалось, прижался ко мне всем телом и замурлыкал. Но потом он вдруг встрепенулся, посмотрел мне в глаза и стал к чему-то принюхиваться, крутя головой. И тут я услышала его тихое рычание, поэтому решила не рисковать и опустила кота на пол. Он тут же подбежал к Диме, тот взял его на руки и, почесав Базилио за ушком, сказал:

— Марина, пойдем со мной!

И он повел меня по всему дому, показывая, где что находится. Кухня была на первом этаже, справа за гостиной, но туда мы не пошли. Он аргументировал это тем, что я и раньше туда не заходила, поэтому и сейчас нет смысла идти. Слева от парадного входа, возле лестницы на второй этаж, был наш рабочий кабинет. Он был оформлен в викторианском стиле. Спальня, ванная комната, гардероб и терраса — это все было на втором этаже.

— Я уже заблудилась во всех этих комнатах!

— Не переживай, — засмеялся муж. — Я нарисую тебе план дома на первое время, потом привыкнешь. А сейчас пойдем в гостиную, там нам Светлана уже накрывает на стол праздничный обед, который приготовил для нас Константин. Ты, наверное, соскучилась по его вкусной еде?

— Извини, но я не помню, кто такой Константин, а уж тем более как он готовит! Но раз он готовит, значит, Константин — повар! Верно?

— Прости, я все никак не могу привыкнуть, — смущенно ответил он, опустив глаза. — Но с логикой у тебя все хорошо, это радует! Да, Костя — наш повар и он лучший шеф в этом городе. Я переманил его к нам на кухню из ресторана с двумя звездами Мишлен, где он работал шеф-поваром, — Дима, произнося эту речь, гордо выпрямил спину и с важностью закрыл глаза, подняв указательный палец вверх, придавая особую значимость этому факту.

— Мне ни о чем это не говорит, но раз это так важно, то конечно же пойдем скорее кушать лучшие в городе блюда от лучшего в городе повара.

— Шеф-повара!!!

— Да, прости. Шеф-повара. А Светлана?

— Светлана — наша домработница, горничная. Так как дом у нас большой, она занимается домашними делами — стирка, уборка, глажка и закупка всего самого необходимого для содержания дома.

Мы спускались по лестнице, которая вела со второго этажа сразу же в гостиную. От туда доносились звуки: звон столового сервиза и разговор двух женщин. Это были мама и Светлана. Услышав наши шаги, они замолчали. Я так полагаю, разговаривали они обо мне, потому что обе сделали непринужденный вид с невозмутимым выражением лица, когда я подошла к столу. От куда-то с кухни доносился дурманящий аромат блюд.

Когда обед закончился, мы отпустили прислугу по домам. Мама тоже засобиралась ехать к себе домой, чтобы оставить нас наедине с мужем. Нам о многом нужно было поговорить. Когда все ушли и входная дверь закрылась, Дима повернулся ко мне, взял меня за обе руки, и посмотрев на мои ладони, ласково сказал:

— Может, хотя бы дома ты будешь снимать эти перчатки?

— Нет! Мои ожоги на руках ужасны! Они пугают даже меня, я не хочу, чтобы другие видели их. Пусть будет так, словно я специально ношу этот изысканный аксессуар. Дамы в 19 веке носили перчатки и они были неотъемлемой частью их гардероба.

— Значит, купим тебе тонкие, кружевные, чтобы они смотрелись еще изящнее на твоих изумительных, аристократических пальчиках! — он мило улыбнулся, посмотрел мне в глаза с глубокой нежностью и поцеловал мои руки. — А теперь пойдем, у нас много важных дел.

Он привел меня в наш домашний кабинет.

— Садись на диван поудобнее, сейчас я проведу тебе экскурсию по твоей жизни.

Он открыл книжный шкаф и с самой верхней полки достал три толстых фотоальбома.

— Вот, Марина, смотри. Это твои детские фотографии. Их сохранилось не так уж много, но глянь, какая ты на них чудесная малышка, — он положил мне на колени старенький альбом. Я листала его страницы, всматриваясь внимательно в каждое изображение себя и мамы, пытаясь раскопать в своем подсознании хотя бы малейший намек на приятные чувства ностальгии. Но это были лишь картинки, которые не несли для меня никакой эмоциональной нагрузки. Потом он дал мне второй альбом.

— Вот твои школьные годы, а это юношеское время, точнее девчачье! Ну а это уже наш совместный альбом. Здесь все наши фотографии, начиная с первого дня знакомства. Тебе тогда было 17 лет, мне 20. Ты только окончила школу, а я второй курс факультета юриспруденции.

— Ха, у тебя на фото такая же пышная шевелюра, как и сейчас, только еще не зачесанная и не уложенная, ты здесь такой забавный. И без бороды… А тебе идет эта кожаная куртка! — я улыбнулась. На том снимке мы были юными, с растрепанными на ветру волосами, в черных косухах. Радостные и беззаботные.

— А это день нашей свадьбы! Здесь ты особенно великолепна! Когда я увидел тебя в твоем подвенечном платье, с распущенными вьющимися волосами, в которых отражались лучи солнца, перебирая твои золотистые волосинки, как струны на гитаре, я обомлел. И до сих пор с замиранием сердца вспоминаю тот миг!

И тут я всем своим телом прочувствовала то тепло, которое исходило от него в тот момент, когда он это рассказывал. Его слова, чувства, любовь ко мне были настолько искренни, что это чувствовалось кожей.

— А это ты в своем рабочем кабинете у нас в офисе, за столом, в строгом костюме — вся такая деловая, — он игриво искривил свой голос и забавной интонацией показал, как он относится к моей работе.

— А я была хорошим адвокатом?

— Конечно! Ты отличный юрист! Мы оба! Наша адвокатская контора одна из лучших в нашем городе. Люди с громкими именами, которые далеко не всегда можно произносить вслух, обращаются к нам за помощью. И все, что мы имеем, мы заработали сами, вдвоем!

— Почему тогда ты подшучиваешь надо мной?

— Потому что дома ты очень нежная, милая, ранимая, добрая. А на работе ты превращалась в такую несгибаемую, серьезную, прямолинейную, подчас даже грубую, женщину, что мне всегда казалось, будто в твоем теле скрываются два человека — моя любимая жена и моя строгая коллега. Поэтому и подшучиваю!

Дима поцеловал меня в щеку и, поднявшись с дивана, потянулся вверх всем телом, вытянув руки над собой. В этот момент край рукава его свитера задрался и я увидела на руке татуировку.

— Такая же татуировка, как и у меня, на том же самом месте. Что это значит? — заинтересованно спросила я.

— Это — кайман, маленький крокодильчик. Мы сделали себе эти татуировки после нашей свадьбы. Кайман — это как бы сокращение от фамилии Каймановский. Такой же знак есть на эмблеме нашей конторы. Он является как бы нашей фирменной печать или знаком нашей семьи. Согласно мифологическим представлениям индейцев, кайман служил прообразом Земли, которая плавала подобно этому земноводному животному, частично погруженная в воды первобытного океана. Чешуйчатый гребень на спине каймана символизировал земные горы, а его открытая пасть — пещерный вход в нижний мир и страну мертвых. Земля «поглощала» умерших подобно тому, как кайман поглощает свою добычу. Индейцы почитали его за силу и мощь, быстроту и безжалостность. Считается, что украшения из зубов крокодила пробуждает в человеке физическую и моральную силу, а носящий их может получить силу и энергию этого животного, его живучесть, выносливость, хитрость и терпение. Как раз все то, что нам нужно в нашей работе. А так как носить украшения из зубов крокодила нам не положено по деловому дресс-коду, то мы решили сделать себе татуировки, которые не будут видны под костюмом. Так что это своего рода наш тотемный символ.

— Уж не думала я, что эта простая татуировка несет в себе такой глубокий смысл.

— Так, Марин, все! Впечатлений и воспоминаний на сегодня, я думаю, уже достаточно! За окном стемнело, надо бы укладываться спать. Давай я покажу тебе, где находятся твои вещи, ты сможешь принять душ, переодеться в ночную сорочку и пойти отдыхать. Завтра мы еще проведем с тобой весь день дома в спокойной обстановке, чтобы ты смогла лучше адаптироваться к новым для тебя обстоятельствам. А послезавтра мы поедем к неврологу. Надо будет провести детальное обследование и понять причину твоей амнезии.

Весь следующий день мы просто проводили время друг с другом: лежали в кровати, ходили по дому из комнаты в комнату, смотрели фотографии и разговаривали, много! Точнее, говорил он, а я только молчала и слушала. Дима рассказывал истории из нашей жизни. А я все слушала и слушала, пытаясь зацепиться хоть за какую-то информацию, как за край листка бумаги в моей голове, в надежде, что потянув за край, я смогу вытянуть весь лист, на котором записана вся моя жизнь. Но нет… Ни единого проблеска воспоминаний не вспыхнуло! Весь день рядом с нами находился и кот. Но только он все больше жался к моему мужу, с подозрением глядя на меня и все время принюхиваясь.

— Что, кот, не узнаешь меня? Поверь, я и сама себя не узнаю! — подмигнула я мохнатому комку шерсти.