Бесплатный фрагмент - Колыма. Остаться в живых

МЕТЕЛЬ НА ПЕРЕВАЛЕ

С самого детства господь БОГ и ангел хранитель меня оберегали, только поэтому я ЖИВОЙ!

В один ветреный февральский день, к нам в посёлок, приехали два водителя, на спецмашине, которая была «техничкой» на прииске Курчатовский. Это была иномарка, похожая, на наш ГАЗ-53. Водителей этих я знал, и из разговора с ними, понял, что у них есть разные ключи, шланги подкачки колёс, головки, шприцы для смазки, и многое другое. Всё это, требовалось нам, механизаторам, для обслуживания транспорта. Весь их инструмент, был блестящим, и красивым, одним словом, импортный. Я пригласил их к себе домой, после работы. Они показали мне, что у них есть, и у меня загорелись глаза. Я хотел иметь такой инструмент. А им, нужна была рыба, любая, копчёная, солёная. За рыбу, я у них выменял много чего, что не достать, ни купить, просто негде. Правда, ключи и головки у них маркировались не в миллиметрах как у нас, а в дюймах, которые запомнить было трудно. Но всё было хорошего качества, многое из того инструмента, у меня и до сих пор в работе. Закончив эту «сделку», они поехали домой в Усть-Омчуг. По хорошей дороге, на их машине, три, ну четыре часа хода, и они торопились, потому, что на улице мело. А если метёт у нас на Яне, то на перевале метёт ещё сильнее, это я проверил на себе. Я вообще не помню, почему в это время я был дома, и трактор мой стоял в гараже. Это было большой редкостью, и ничего не подозревая готовился ложиться спать.

Но, моим мечтам сбыться не пришлось, потому, что пришёл Василий Федорович, технический руководитель, и говорит, надо на перевал, отвезти бульдозер, там сильно метёт. Два бульдозера, которые там работают, не справляются, а машины стоят в снежных заторах. Кому-кому, а Василию Фёдоровичу, я никак не мог отказать. Впрочем, я и другим посыльным никогда не отказывал. Собрал еду, заправил термос, и пошёл в гараж за трактором. Время было около восьми часов вечера, расстояние до перевала, шестьдесят километров. По моим расчётам, часам к двум ночи, я должен был приехать домой. Со мной шёл ещё один КИРОВЕЦ, то же с бульдозером, а вот кто это был, сейчас не помню.

Перемёты начали встречаться уже за посёлком, и бульдозерист Володя «пахарь», мой друг, говорит, если тут так метёт, то там намного сильнее. И правда, начиная со старой Яны, это сорок пятый километр от посёлка, начались большие перемёты, но мы их преодолевали без труда, да и задача стояла, перевал! Может, всё было бы и по-другому, если бы раньше было место, где можно было съехать бульдозеру с платформы прицепа. Или, хотя бы днём, легче найти такое место. Но ночью, мы решили ехать до вагончиков на перевале, там была эстакада для съезда и заезда тракторов. Со стороны Яны, был серпантинный подъём, не сказать, чтобы крутой, но иногда, на нём буксовали все, и машины и КИРОВЦЫ. В этот раз, мы поднялись без особых проблем, и увидели, как метёт наверху. Хорошо, что со мной был опытный машинист, и он подсказывал, куда мне ехать. Дороги вообще не было видно, сплошной снег.

Свет трактора высвечивал старые бровки, оставленные прошедшим бульдозером, и только по ним, можно было ориентироваться, правильно ли едешь. Поднявшись на перевал, между порывами метели, мы увидели стоящие гружёные машины. Они стояли близко одна к другой, и некоторые из них были заглушены. Владимир сказал, что так они делают, когда у кого-то мало бензина, и глушили машины в основном те, в которых было прохладно. С них сливали воду, сливали бензин, и несли в самую тёплую машину. В ней и грелись, по три, четыре, а то и по пять человек, пока их не откопают. Немного дальше, ещё стояли машины, и в сторону Яны, и в сторону районного центра. И вот, среди этих машин, я увидел ту, на которой ехали мои ребята. Она стояла, почти полностью засыпанная снегом. В кабине горел свет, узенькая полоска, сантиметров пять, всё остальное было в снегу. Я проезжал недалеко от них, метрах в двадцати, не поленился, оделся, и, проваливаясь в снегу, пошёл к ним. Когда я подошёл к их машине, и постучал по кабине, они испугались. Меня тут увидеть они никак не думали, в их глазах была тревога. Они мне сказали, что в рабочем баке, бензина остаётся не много, правда, есть запасной бак, но до него сейчас не добраться. Тут я подумал, я бы, добрался, не замерзать же в этой кабине. Бери лопату и копай, чтобы добраться до переключающего крана. Скорее всего, они надеялись на помощь дорожников. Вот тут я понял и другое, это я сужу по себе. Им было лень, копать снег до бака, надеялись, что им помогут. Я сказал им, что сейчас, увезу бульдозер, и вернусь за вами. Они, конечно, обрадовались, а я пришёл в трактор, и поехал дальше.

До базы дорожников оставалось километров пять, может семь, но мне понадобилось на это почти час, потому, что КИРОВЕЦ шёл с пробуксовками, и приходилось давать назад, и сходу пробивать перемёты. Наконец, я доехал до места выгрузки, и второй КИРОВЕЦ, шёл по моим следам. После выгрузки, я поехал выручать ту машинку. Я ехал и думал, как я буду их вытаскивать, ведь их часа два откапывать надо, чтобы добраться до буксирных крюков. Но оказалось, что ребята предусмотрительные, и трос зацепили сразу, как только встали. Он лежал прямо на кабине, дожидаясь того, кто первый подъедет к ним.

Метель не утихала, местами вообще ничего не было видно, кроме пролетающего снега. Мне приходилось останавливаться, и всматриваться в темноту, чтобы, не проехать стоящую машину. Примерно через час, я нашёл, где стояли мои ребята, подъехал так, чтобы свет моих фар освещал их машину. Оделся, и пошёл к ним снова. Они обрадовались, увидев меня, и сказали про трос. Тут я спросил их, может, вы дождётесь бульдозер, который сейчас, пойдёт в вашу сторону, но они сказали, что утром им надо быть на работе, иначе будут большие неприятности. А бульдозер, будет откапывать сначала лесовозы. Они просто взмолились, чтобы я их потащил через эти перемёты. Стоя рядом с их кабиной, сказал, вас сначала надо откапать хоть немного, потому, что КИРОВЕЦ будет буксовать. Ваша машина упирается в снег, которого перед ней кубов двадцать. Правда, с подветренной стороны, снега было немного, и если потянуть их машину в ту сторону, то можно и не копать, так мы и решили. Я объехал их машину, она стояла, как отдельный сугроб, с трёх сторон заметённая по крышу. А правая сторона была более, менее свободна, вот туда я и решил потянуть их. Подтолкнул прицеп поближе к машине, зацепил трос за фаркоп своего прицепа, и легонько попробовал тащить. Хотя трактор и буксовал, но машина сдвинулась с места, вместе с сугробом, но потом снег отпал, и я увидел свет их машины. Теперь, мне надо было выехать на свои следы, которые уже заметало. Хотя и с пробуксовкой, но трактор мой шёл, а машина, просто плыла по сугробам, она и дороги-то не касалась. Всё это было очень медленно, и мне часто приходилось останавливаться, включать задний ход, и слегка дёргать машину, чтобы сдвинуть её с места. Я старался дёргать их как можно аккуратнее, понимая, что это трос, а не канат. Он совсем не тянется, и от сильного рывка, может что-то не выдержать. Так я протащил их за базу дорожников. Бульдозер работал ещё недалеко от вагончиков, и до них он доехал бы к утру.

Мы двигались медленно, за два часа проехали не более десяти километров, а часы показывали уже третий час ночи. Метель не успокаивалась, местами, я сам себя спрашивал, а куда ехать, я ничего не вижу. В один момент, мой трактор, наклонился влево, попал в какую-то ямку, а может и вообще съехал с дороги. Все колёса трактора гребут, а он стоит, а раз так, то надо назад. Но, позади меня на тросу, тащится машина, и расстояние между моим прицепом и машиной, не больше четырёх метров. Я оделся, вылез из кабины, зашёл на левую сторону трактора, и понял, что я съехал с накатанной дороги. Накатанная она потому, что технология построения дороги такая, насыпная, из снега. Бульдозера сгребали снег на дорогу, разравнивали и уплотняли волокушами. Снег замерзал, потом нагребали ещё, опять равняли, и так несколько раз. Поэтому, дорога получалась выше, и вдоль неё стояли вешки. Но, в такой метели, эти вешки не увидишь, пока в неё упрешься, вот, я левой стороной и съехал с дороги. Я залез на прицеп, взял ломик и лопату. Мне надо проверить свои подозрения, на самом ли деле, я съехал с дороги. Ломиком, я работал как щупом. Перед трактором, и справа от него, ломик упирался в твердый, замёрзший снег, а там, куда я съехал, он уходил глубоко, и упирался в мёрзлое болото. Значит, я правильно оценил своё местонахождения, и это меня не радовало. Я понял, что мне надо отцеплять машину, и сначала выбраться самому, а потом вытаскивать её. И я её отцепил, сказав ребятам, чтобы ждали, а сам, начал убирать снег вокруг утонувшего колеса. Потом, мне пришлось долбить край дороги, и делать пологий выезд для колеса. Когда я копал и долбил, думал, вот надо мне это всё. Они сидят в кабине, а меня продувает ветер, как марлю, в один слой. Руки мои мёрзли от металла, в глаза лепило снегом, но мне ничего не оставалось, как только злиться на себя, и продолжать начатое.

После того, как я убедился, что тут я сделал всё, что надо, я сел в трактор, и начал помаленьку, пытаться раскачивать КИРОВЕЦ. Мне нельзя двигаться вперёд, больше метра, иначе, правое переднее колесо «срежет» край дороги, и тогда всё, мне не выбраться. Ещё и эта машина на «хвосте», а за бульдозером, мне очень не хотелось идти, да я бы и не пошёл, мне было бы стыдно, перед бульдозеристами, что я сел. Так как, запас хода ограничен четырьмя метрами, мне нельзя было сильно раскачивать трактор. Наконец, мне удалось вылезти из этой ямы. Когда я вышел посмотреть, сколько места осталось до машины, и можно ли мне сдать ещё сколько-то назад, то я увидел, что мой прицеп, в полуметре, от её бампера. Это значило, что назад хода нет, только вперёд, или в сторону. Как хорошо, что так сделан этот трактор, я на месте повернул его, и очень медленно, начал выезжать с этого места. Но выходить из кабины, и смотреть, не попадёт ли левое колесо, опять в яму, всё равно пришлось. Так, за два, или три раза, двигаясь, то вперёд, то назад, я выехал с опасного места, и встал под углом к машине. Для этого, мне потребовалось раза три выходить, и смотреть, чтобы, не ударить прицепом машину. Когда я все-таки встал, как мне надо было, я подошёл к машине, постучал по дверке, и сказал ребятам, цепляю машину, и пробуем ехать. В этот момент, мне показалось, что они спали, ну, да, бог с ними. Я накинул петлю троса на фаркоп прицепа, и пошёл в кабину, за это время, я замёрз, и мне хотелось быстрее согреться. Надо сказать, что в кабине, было, не так уж и тепло, хотя двигатель был накрыт ватным не продуваемым капотом, и внутри кабина была утеплена, но ветер выдувал всё тепло. Мне хотелось, как можно скорее уехать с этого перевала, но бросить машину с людьми я не мог. У меня была надежда, что пойдёт, в эту сторону бульдозер, но никого не было. Да если бы он и шёл, даже в пятидесяти метрах, я бы его не увидел, думаю, и он то же. Я включил пониженную скорость, и легонько начал трогаться с места. Метра полтора-два, КИРОВЕЦ прошёл, но потом, встал, и я почувствовал, как его держала машина, и наметённый снег. Я знал, что в таких случаях делается, сантиметров тридцать, я дал назад, больше, было опасно, и сделал новую попытку, поехать вперёд. С метр трактор продвинулся, и снова встал, буксует. Я опять подтолкнул прицеп к машине, и опять совсем немного, но решил выйти, посмотреть. Я вылез из трактора, осмотрел всё вокруг него, и уже собрался идти в кабину, как услышал крик из машины. Оглянувшись, я понял, что зовут меня. По глубокому снегу, я подошёл к машине, и, через приоткрытую форточку, услышал крик, они звали меня. Когда я, подошёл ближе к машине, то увидел, что из-под, капота их машины, шёл пар. Его как раз на мою сторону, сносило ветром. Из форточки, мне кричат, что ушла вода, и мотор им пришлось заглушить. Это означало, что в кабине будет остывать, и они начнут мёрзнуть. Переговорив с ними, я сказал, давайте сначала, хоть немного проедем, возможно, что мне ещё придётся дергать, ведь мы почти не сдвинулись с места, и они согласились. Я пришёл в кабину, опять ругаясь, и теперь уже смелее тронулся с места, вода-то уже ушла, чего опасаться. И трактор пошёл, похоже, что ему совсем немного не хватало инерции.

Я пристально всматривался вперёд, мне надо было определить правильное направление, но это было совсем не просто. В какой-то момент, я увидел снежные валы, которые остаются после работы отвалом, при движении бульдозера, я поехал вдоль них, и не ошибся. Это меня радовало. Я решил остановиться, и сходить к машине, сказать про это, и предложил им по одному садиться ко мне в кабину, греться. Один рулит, второй греется, потом меняться, ведь ехать надо до тех пор, пока не станет тише. А до такого места, ещё далеко, километров двадцать, а может и тридцать. Они меня выслушали, и сказали, езжай, мы будем тут, в своей кабине. Я сказал, дело ваше, и мы поехали дальше. Сейчас, мы ехали по самому продуваемому месту, потому, что тут не было ни одного деревца, и было где ветру разгуляться. Я вспомнил, как в этих местах, когда родился сын, я шёл пешком, не доехав двенадцать километров. Шёл к дорожникам, была точно такая же метель. Но сейчас, я в кабине мощного трактора, а тогда один в ночи, без тепла и света.

Часа два прошло, пока мы проехали сильные переметы, ветер стал немного тише, и они сказали, что по такой дороге могут сами ехать. Я понимал, что им хочется быстрее завести свою машину, да и ехать в ней, быстрее, чем тащиться на тросу. Я не стал их отговаривать, и спросил, у вас есть ведро, или канистра? Они сказали, что есть, большая канистра. Тогда я им сказал, смотрите, почему ушла вода, а я вам солью с КИРОВЦА горячей воды. Они не ожидали, что услышат такое, и так обрадовались, что в один момент подняли капот, нашли, и поменяли, сорванный при рывке патрубок. А сорвал его, слабо закреплённый аккумулятор, который после рывка сдвинулся, вот вода и ушла. Пока они ставили резиновое соединение, я слил, со своей системы охлаждения, двадцать литров горячей воды. Её как раз хватило, для системы охлаждения их машины. Мотор, после залитой горячей воды, легко завёлся, и двигатель начал нагреваться. Мы ждали, когда начнёт греть печка. Она заработала быстро, и кабина начала нагреваться. Время было уже около пяти часов утра, в девять, им надо было быть на работе. Они ещё раз проверили всё, что должно работать, и только тогда я попрощался с ними. Я поехал в сторону перевала, а они домой, в Усть-Омчуг.

Я помнил, что при первой возможности, мне надо долить воды, и на перевале я это сделал. Когда я наливал воду в расширитель трактора, вспоминал, с какой решительностью я принял решение, слить им воду. Если бы не это моё решение, воду брать было бы негде. Растопить снег на таком ветру, почти не реально. В моей канистре, было десять литров, но она была холодная. Такую воду в систему охлаждения, заливать нельзя. В любом случае, нам пришлось бы разжигать костёр, и топить снег, так как воды надо было двадцать литров. Надо сказать, пока я штурмовал перевал туда, и обратно, мне не встретился ни один бульдозер, и ни одна машина. Обратно, я ехал так же тихо, вплоть до остановки, если не просматривалась дорога. А её перемело, но не полностью, и если бы не высокие борозды от бульдозеров, то можно легко сбиться с дороги. Снежные перемёты, местами, были очень высокими, а там, где не было преград, снег сдувало. Но если была, хотя бы маленькая бровка, то снега наметало много, и мой трактор, даже без буксируемой машины, часто буксовал. Обратно, я ехал, уже не оглядываясь назад, но иногда, приходилось пробивать перемёты за несколько раз. Сейчас, у меня не было того переживания, которое было во время буксировки машины. Но, честно сказать, было немного тоскливо, хоть они мне ничем не помогали, но все-таки люди. Сейчас, я был один, и надеялся только на себя, и на свой трактор, который славно отработал, и не подвёл меня.

На перевал я приехал к семи часам утра. Тут была расчищена площадка, стояли машины, и гружёные, и пустые. Стояли даже те, которые глушили, их подтянули бульдозерами, чтобы утром завести. На печке в вагончике грелась вода, и было человек пять водителей, а кто-то, спал в машинах. Я попросил литров десять воды, больше просить не стал. Пришлось сказать, что слил для того, чтобы заработала машина, а её многие видели, и воды мне дали без разговоров. Но, услышал в свой адрес, хитрое условие от водителей, которые ехали ещё на погрузку, а возьмёшь нас с собой на Яну, а то, мы одни боимся ехать? На хитрый вопрос, после минутного молчания, я дал такой же хитрый ответ. Я сказал, поехали, но теперь у меня к вам условие, до Яны я буду ехать впереди. Потому, что если вы сядете в перемёте, то и я встану, и объехать вас не смогу, и они со мной согласились. Я выпил пол кружки горячего чаю, сказал спасибо за воду, и пошёл на выход. Уже перед дверью, услышал чей-то голос, там, в сторону Яны, работает один бульдозер, и перевал вы пройдёте легко, хорошо, ответил я, и вышел на улицу. Ребята, которые решили ехать за мной, шли следом. Уже на улице, я спросил, сколько машин будет ехать со мной, и мне сказали три. Тогда я объявил свой не сложный порядок, если встанете, сигнальте фарами, и все пошли по кабинам. Но тронуться с места не все смогли. Одну машину пришлось потянуть тросиком, и я понял, что с ними я буду ехать дольше, но и бросить их я не мог.

Спокойно ехали не долго, и уже через десять или пятнадцать минут, первая машина, которая шла за мной, встала, за ней встали и остальные. Мне хорошо было видно, как первая машина, которая шла по моим следам, начала мне моргать светом. Это означало, что она встала в снегу. Я это заметил быстро, потому, что почти каждую минуту, оглядывался назад, понимая, что чем дальше я отъеду, тем больше мне придётся пятиться. Мне пришлось остановить трактор, включить задний свет, заднюю скорость, и очень аккуратно, двигаться назад, к машине. Я толкал прицеп до тех пор, пока не увидел снова моргающие фары, это значило, что надо останавливаться, и я остановился. Включил в кабине свет, и начал одеваться, чтобы идти цеплять машину. Но не успел я одеться, как мне постучали по баку, чтобы я обратил внимание. Я увидел, как водитель машет мне, всё, зацепили, тяни. Тут я понял, что имею дело совсем с другими людьми. Они были профессионалы, и знали каждому движению цену, поэтому, были готовы, к любым действиям. Но я всё равно оделся, и вышел, а потом сказал, цепляйте и вторую машину, я вас потяну двоих, а третья, по вашим следам пойдёт сама. Они согласились со мной, потому, что понимали, я прав. Вот и понадейся на то, что перевал почищен. Бульдозер пройдёт, а через десять минут его следа не видно, и не всякий перемёт пройдёт машина. Так я и тянул эти машины до самого спуска с перевала, и только перед ним, отцепил. Дальше, они поехали сами, но как договорились, за мной. Под перевалом было тише, и можно было бы отпустить их вперёд, но я-то знал, что они встанут за тринадцатым километром. Те места я знаю очень хорошо, прошел их пешком сто раз. То место всегда переметало, и если они встанут там, тогда я не смогу ни проехать, ни помочь им. Я сказал им об этом, и никто не возмущался, все вели себя правильно. Мое предположение, оказалось верным. То место, откуда я шёл пешком в посёлок, когда родился сын, было забито снегом. Перед мостом, на тринадцатом километре, я остановился, на улице уже было почти светло. Я вышел из кабины, а ребята, уже спешили ко мне на встречу, прямо раздетые. Я им сказал, чтобы держались по дальше от меня, так как, мне может понадобиться откатываться назад. Смотрите внимательно, говорил я им, если ехать можно, я посигналю фарами. Они меня поняли, а я сел в трактор, и поехал пробивать дорогу.

Перемёты начались через триста метров, там всегда в метель было так. Я эти места, и пешком прошёл, и на мопеде проехал. Почти пять лет знаком с этим местом. Мне пришлось с пробуксовками, пробивать переметённую дорогу, а заметало её на протяжении километра. Дальше было лучше, но это место мне пришлось три раза проехать вперёд, и столько же назад. После третьего раза, я помигал задними фарами, и машинки подошли ко мне, а я снова вышел, и повторил то, что говорил ребятам на перевале. Теперь, цепляйтесь за меня, хоть все трое, и они зацепились. А я подумал про себя, я ведь в шутку сказал, все трое, но они поняли это, как команду. Конечно, эти ребята хорошо знали возможности КИРОВЦА. Единственное, что мне пришлось добавить, это то, что если я встану, то отцепитесь все, а я «растопчу» снег, и подъеду снова. Так, колонной в четыре лесовоза, в одной связке, мы и вышли из этих перемётов. Отцепляться в снегу никому не пришлось. Пройдя все опасные места, ребята отцепились, и дальше мы ехали уже легко, но вперёд меня никто не стремился.

На Яну мы так колонной и приехали, остановились у фактуровочной, и зашли в неё. Мне надо было доложить, что я приехал, и даже колонну с собой привёл. Меня тут же засыпали вопросами, на которые я легко ответил, и в свою очередь спросил, где погрузка? Все обернулись в мою сторону, а Валя Переведенцева, дежурившая в это время, спросила, и что, спать не будешь? Я шуткой ответил, не смогу уснуть, и тут же получил ответ, погрузка на Голодном. Три КИРОВЦА туда ушли, и я ответил, пошёл четвёртый, и направился к выходу. И тут услышал, Серега, спасибо, что не бросил нас, чуть ли не в голос сказали водители, я оглянулся, улыбнулся, и пошёл к трактору.

ОТРАВЛЕНИЕ ПАРАМИ

Домой я сходил пешком, чтобы разогнать сон, взял еды, и заправил термос. Потом, долил воды в радиатор, заправил полные баки топливом, и поехал в лес, понимая, что он будет трудным. Но ведь я, всё равно сегодня приеду домой, сказал я себе. Запел какую-то песню, и поехал. Мне так хотелось, чтобы в этом рейсе ничего не произошло, но, моё желание не сбылось. На двадцатом километре, лопается трубка высокого давления. Подача топлива из топливного насоса, на один из цилиндров, а запасной трубки у меня не было. Трактор не троил, тяги хватало, потому, что цилиндров, двенадцать! Возможно, я из-за усталости не понял, что случилось, но потом, почувствовал, и увидел. Во-первых, меня тошнило, а во-вторых, я увидел на стеклах кабины, потёки солярки, и кабина была наполнена парами дизельного топлива. Печка, забирала воздух из подкапотного пространства вместе с парами. Мне было плохо, разболелась голова, внутри организма что-то происходило, и я уже думал вернуться. Потом я вспомнил, что у меня теперь много подкачивающего шланга, и появился он у меня буквально вчера. Я его выменял за рыбу. У меня тут же созрел план, я остановился, оделся, и пошёл за этим шлангом. Мне надо было сделать так, чтобы не текла солярка на двигатель. Я взял нож, отрезал три метра этого шланга, поднял капот двигателя, и одел шланг на лопнувшую трубку. Для верности, затянул проволочный хомут, а другой конец этого шланга, вывел под двигатель. Всё, на двигатель топливо больше течь не будет, но в развале двигателя, солярки было ещё много, и её пришлось промокать тряпками. Тоже и в кабине, пришлось насухо вытирать стёкла, и всю обшивку кабины. После этого, я поехал дальше, приоткрыв форточки дверей, и вскоре, кабина начала проветриваться. Мне ещё долго было плохо, наверное, с неделю я чувствовал в себе дизельное топливо. Но рейс я всё равно сделал, правда, выгружался уже к двенадцати часам ночи, а домой пришёл в час. К усталости прибавилось отравление. Мне казалось, что я вместе с ужином, употребляю солярку, но усталость своё взяла, и я спал, не просыпаясь до самого утра.

Ближе к концу февраля, я выкроил один выходной для охоты. Так как время её заканчивалось, и мне надо было собрать все капканы. Я пропустил несколько выходных, и не знал, попался ли, хоть один зверёк, или нет. Моя работа занимала всё время, и я не был уверен, удастся ли мне, ещё хоть раз появиться в своих угодьях, этой зимой. Я, как обычно, на мопеде, поехал к своей избушке, переночевал, и утром пошёл собирать капканы. Свой путик я прошёл быстро, снял двух соболей, подстелил несколько куропаток, и с одной петли забрал зайца. Второй петли я так и не нашёл, наверное, заяц её открутил и убежал. Ещё, я определил, что в этих местах опять ходит пара лосей. Сейчас, свежих следов я не видел, на этом, моя охота и закончилась. Домой я приехал рано, и к утру я неплохо отдохнул. За эту зиму, я поймал пять соболей, и теперь все охотники ждали, когда приедет заготовитель, и что он привезёт хорошего

РИСК НЕ РАДИ СЕБЯ

Перед отпуском время летело быстро. Я напряжённо возил лес, но делать это, становилось всё сложнее и сложнее, потому, что мешали наледи. Бывало, по пять километров ехали по воде, которая была поверх льда. Образовывались глубокие колеи, которые, с каждым днём становились всё глубже. Машины все чаще, и чаще застревали в них. Нам, водителям КИРОВЦЕВ, приходилось их вытаскивать, теряя драгоценное время. Мало того, нам приходилось сильно рисковать. Один раз, мне пришлось помочь Тенькинской машине, вставшей в наледи. Я объехал её по другому месту, а потом, толкая к нему задом, свой прицеп, чтобы зацепить, и вытащить его, сам, чуть было, не опрокинул воз с лесом.

В конце февраля, наледи разливались на километры, от сопки, до сопки. Где хочешь, там и езжай, и параллельных колей, просто было не сосчитать. Можно сказать, каждый день, ехали по другой колее. При движении машин по колеям, из них выбрасывается много воды, которая, быстро замерзает. В это время, образуются бугры и ямы, от замерзающей воды. Намерзает так, что потом машины не могут пройти, цепляются мостами, и встают прямо в воде. Ведущие колёса буксуют, а машина стоит, не достают колёса. В таких местах можно легко опрокинуть прицеп с лесом. Я сам видел, как у идущей впереди машины, отрывались поочередно колёса от дороги. Сначала левая сторона, а потом правая, и в этот момент, с незначительным перевесом, удерживал только тягач. ЗИЛ, который, сам-то, весит всего пять тонн.

Я ехал гружёный лесом по большой наледи, и увидел стоящую машину. Она уже и не пыталась проехать, просто стояла и ждала, что кто-то поможет. В такие моменты они просто вмерзали в лёд, если простоит больше двух, трёх часов. Все колёса, надо выдалбливать изо льда, иначе, машину не сдвинуть с места, тем более, стоя в воде. Ну, что тут делать, бросать его нельзя, встречных тракторов нет, да и, пустой КИРВЕЦ, мог не взять груженого ЗИЛа. Стоя в воде, трактор мог просто буксовать, а резко дергать, нельзя, можно и ЗИЛа пополам разорвать. Но ещё следует сказать, что ширина колеи машин меньше, чем у наших тракторов и прицепов. Это значит, что трактор идёт не полностью в колее. Сцепление с дорогой у КИРОВЦА уже меньше, так как он одной стороной, правой, или левой, не попадал в колею. Я уже не говорю про то, какие нагрузки испытывает резина. Но ведь как-то надо ему помочь, тем более, что он ходил вокруг машины, и ломиком шевелил, пока ещё тонкий лёд, чтобы он не сковал колёса.

Меня водитель увидел издалека, и смотрел, с какой стороны я буду его объезжать, в ту и направился, чтобы я не проехал мимо. А я в свою очередь, хотел его отругать, какого чёрта поехал там, где мы уже не ездим. Неужели так сложно, дождаться, когда пойдёт КИРОВЕЦ, чтобы ему было легче тебе помочь. Я специально не стал останавливаться напротив его машины, решил пощекотать ему нервы, и проехал мимо, как будто не вижу его. Мне самому не хотелось останавливаться в воде, которой было на льду сантиметров пятнадцать. Колеи в этом месте пока не было, а по воде, водитель не мог дойти до меня, но сильно хотел что-то сказать. Правда, я и без его слов, знал, чего он хочет. Проезжая мимо, я увидел, что трос у него уже был зацеплен. Так же, я видел, как в это время, он яростно замахал руками, думая, что я уехал, оставив его. Пока я ехал, понял, что мне надо проехать вперёд, метров триста, и определить, в какую колею мне задом, толкать прицеп. Ошибиться тут нельзя, иначе, не будет пользы, и придётся переезжать. Понятно, что из другой колеи не вытащить гружёную машину, перевернуть можно, и себе навредить легко. Перед тем, как поехать в колею задним ходом, мне пришлось залезть на воз, и с высоты определить, нужную мне колею. Потом я спустился, воткнул ломик около этой колеи, чтобы не спутать её с другими. Только после этого, направить свой прицеп в эту колею. Как известно, задним ходом, по колеям, ездить опаснее, чем передом. Потому, что не видишь, а значит и не чувствуешь, все крены этой колеи. Я очень медленно, толкал прицеп к стоявшей машине. Мне вообще ничего не было видно, потому, что прицеп был шире кабины трактора. Я раньше говорил, что у нас даже зеркал заднего хода не было, их отламывали ветки и сучья деревьев. Двигаясь задом, было не понятно, в какой колее бугор, а в какой яма. Мой прицеп кренило, то в одну сторону, то в другую сторону. Вода перед машиной в этой колее была уже давно замёрзшая, и мой прицеп, ломал пяти сантиметровый лёд. Иногда, мой трактор даже буксовал, потому, что на малой скорости, не хватало инерции для преодоления очередного, ледяного бугорка. Колёса прицепа просто упирались в него, и тогда мне приходилось отъезжать, и на большей скорости толкать прицеп, чтобы колёса прошли препятствие. В одном таком месте, я никак не мог преодолеть очередной бугор. Прицеп упирался левой стороной, и при этом, сильно клонился на правую сторону. Быстрее ехать мне просто нельзя, воз мог просто не устоять и упасть на правую сторону, ломая седло, а то и переворачивая трактор. Я снова отъехал, надел куртку, шапку, рукавицы, взял ломик, лопату, и пошёл за прицеп, долбить эту преграду. Мне пришлось потратить на это, около получаса, но зато я проехал этот участок. До машины, было ещё метров сто, и мне пришлось в эти моменты, пережить то, чего я не переживал раньше. Я уже давно был не рад, и ругал себя, что поехал в эту колею. Я понимал, что могу отломить, и рассыпать тут свой воз, потом езжай на посёлок, меняй седло. Потом забирай этот лес, который будет залит водой. В общем, сплошное расстройство, и это мягко сказано. А уж, как я ругал этого водителя, кто бы слышал.

До этого мне часто приходилось вытаскивать машины из подобных мест. Но, когда ты знаешь, что тебе предстоит лезть в такие места, то грузишь леса не с «шапкой», как мы говорили, а меньше, чтобы не переживать так, как я сейчас.

Оставалось, около двадцати метров, когда мой прицеп опять упёрся, и не идёт. Он просто валится, теперь на левую сторону. Мне из кабины, кажется, что во-вот, мой прицеп начнёт падать, и я снова пошёл долбить лёд, теперь в другой колее. Но тут, его надо было долбить, почти все двадцать метров, минус, длина троса. Это было долго, и мы даже вдвоём долбили бы часа два. Я решил, поддолбить заход, для колёс прицепа, чтобы он был не очень крутым. Раньше я сказал, что взял с собой и лопату, думаю, надо объяснить, для чего. Так как лёд, все-таки твёрдый, и после того, как его раздолбишь, то он никуда не девается, и лежит тут же. Колёса наезжают на этот лёд, и прицеп всё равно кренится, если этот лёд, остаётся в колее. Вот поэтому, и приходилось, лопатой, убирать его из колеи, чтобы, он не мешал. Но и тут, с полчаса улетело, и мне предстояло толкать прицеп к машине, надеясь, что он не будет крениться резко. Но прицеп все равно не выходил, трактор буксовал, бросая колёсами воду. Тогда я снова отъехал, и сделал новую попытку. В этот раз, поддал немного больше газу, и получилось, что одной стороной прицеп зашёл на лёд. В этот момент я почувствовал, как потянуло в левую сторону трактор. В это время, я смотрел на прицеп, через заднее окно кабины. Он сильно кренился на левую сторону. Я видел, как присело заднее левое колесо трактора, и казалось, что мой воз уже падает. У меня зашевелились волосы, по телу побежала дрожь, лоб покрылся холодным потом. Я смотрел, и ждал, как будет падать мой воз, а может и трактор. У меня, это было бы, первый раз, не считая того половинчатого воза, который попал в яму при развороте. Но, свершилось чудо, мой воз устоял, и помогло в этом случае то, что я недавно, наварил новые ограничители по краям седла. Мы так делали для того, чтобы у него был меньше свободный ход, и это сыграло свою роль, седло выдержало, не сломалось. Помогло и то, что я старался всё делать плавно. Трактор, удержал прицеп от падения, так как, колесо мягко спружинило, и, вернуло прицеп в правильное положение, не дало ему упасть. Я просто застыл в этом положении, и старался быстро найти правильный выход. Мой прицеп стоял, и покачивался в сторону крена, но не падал. Я понял, что воз не падает, не устойчиво, но стоит, и если не толкать его дальше назад, то можно надеяться, что он будет стоять. Я вылез из кабины, и по замёрзшему льду, пошёл к машине. Водитель ЗИЛа стоял, и смотрел на мой воз. Когда я подошёл к нему, злой, как самая злая собака, он сказал мне, что правая сторона колёс моего прицепа, оторвалась от дороги. Он уже думал, что мой воз упадёт. А я в свою очередь, спустил на него «всех собак», какого чёрта, ты попёрся в эту колею. Ведь, старый водитель, и должен понимать, где последний раз проходил транспорт, и если в этой колее лёд, то зачем сюда ехать? Он молча выслушал меня, а я понял, что толку сейчас ругать его. Ещё не известно, как мы выедем из этой колеи, мой трактор может и устоит, а вот его машина, не знаю.

Троса, который он приготовил, не хватало два метра, а мой трос, был под телегой, и туда сейчас не добраться. Тут он сказал, что есть ещё стропа, но тоньше, и принёс её. Этой стропы хватило, чтобы сделать её вдвое. После этого я ему сказал, постараюсь ехать медленно. Если буду буксовать, дам назад, но потом поеду, чуть быстрее, по-другому ни как. Если твоя машина будет падать, то я тебе, больше ничем помочь не смогу, ты сам виноват, что поехал тут. Он со мной согласился, и я пошёл в свой трактор, на ходу думая, что сейчас будет. Про свой воз, я уже так сильно не переживал, так как понимал, что если до этого он устоял, то теперь, его будет тросом прижимать ко льду, потому, что машина с лесом имела хороший вес. Меня успокаивало и то, что я поеду сейчас вперёд. Я буду видеть, если прицеп начнёт валиться, то газану, чтобы выровнять его. Это я делал уже не один раз. Уже сидя в кабине, я услышал сигнал ЗИЛа, это означало, что он готов к движению, я включил пониженную скорость, и тихонько тронулся с места. Так как трос был почти на всю длину натянут, то почти сразу почувствовал, как мой трактор сдвинул с места машину, и мы потихоньку поехали. Я чувствовал по рывкам, когда машина шла сама, ослабляя трос, и когда снова трос натягивался и тянул машину. Мне не всё было видно, что происходит позади моего прицепа, но со своей правой стороны я видел, когда оглядывался, что машина идёт. Как я сказал, зеркал заднего вида тогда на наших тракторах не было, их просто разбивало сучьями и ветками, вот и приходилось крутить головой, на сто восемьдесят градусов, в обе стороны.

Раза два, мне пришлось останавливаться, давать задний ход, и снова, лёгким рывком, начинать движение. Так, не спеша, мы выбрались из этой колеи, тут было почти сухо, лишь местами, в низинах, была вода. Остановившись, и выйдя из трактора, я сказал водителю, чеши вперёд, чтобы, мне потом не останавливаться, пропуская тебя. Он сказал, хорошо, и пошёл сматывать и убирать трос, а я, в это время, убрал на место лом и лопату. Убрав свой инструмент, я уже хотел садиться в кабину трактора, но увидел, что он снова идёт ко мне, и я спустился вниз, на лёд. Подойдя ко мне, он тихо сказал, спасибо, и подал мне руку. Я снял рукавицу, и мы пожали друг другу руки, глядя прямо в глаза. Может мне и показалось, но в этот момент, я видел в его глазах, что он понимает, чем рисковал я. Он считал себя виновным, в том, что я потратил на него столько времени. Но самое главное, я очень сильно рисковал. И если, подробней разобраться в этом, то я рисковал не только своим трактором, лесом, и своим положением, но и им, в том числе. Не дай бог, если бы упал мой воз, хоть с трактором, хоть отломившись от седла, то он бы стоял на этом месте, ещё суток двое, не меньше. Потому, что, прежде, чем вытащить его, надо было бы, убрать мой, прицеп, а это скоро бы не произошло. Его машина, просто, вмёрзла бы в лёд. К счастью, этого не произошло, но последнее, о чём я говорил, наверное, было только у меня в голове, он, о моих последствиях не думал.

Мы поехали одновременно, я не торопил его, а он, освободившись из ледяного плена, бодро поехал вперёд. Когда я приехал в посёлок, и зашёл для отметки на фактуровку, где было, человек пять водителей, все повернулись ко мне. Я поздоровался, и тут же услышал похвалу в свой адрес. Оказалось, что этот водитель рассказал, как я, рискуя уронить свой воз, помог ему. Тут я услышал другого водителя, который сказал, что я, и ему помогал. А я уже и забыл, разве упомнишь всех, кому приходилось помогать за эти годы. Но, честно сказать, слышать такое всегда приятно. Можно было, конечно, и без такого риска, например, отцепиться и потянуть машину одним трактором, но где гарантия, что я так аккуратно мог сделать это без прицепа. Мне бы, пришлось больше дёргать эту машину, потому, что в воде мой трактор мог просто буксовать по льду. Гружёный прицеп сильно прижимал задний мост трактора, и поэтому, можно было по сантиметру двигаться. И, если бы я его не вытащил, сказав, что трактор не берёт, а прицеп боюсь уронить, то реакция водителей была бы совсем другой, и авторитета бы не прибавила. С другой стороны, и риска бы не было. Вот и выбирай, как правильно сделать.

В начале марта, наледей стало ещё больше, и делать по два рейса, было ещё трудней. Но пока я делал, правда, всё чаще приходилось долбить лёд. Почти всю зиму, я возил с собой болотные сапоги, потому, что всё труднее, и опаснее, было переезжать одну не замерзающую протоку. Это место было самым опасным на всей дороге в семьдесят километров. В месте её переезда, в обе стороны, набросали столько воды, которая замёрзла, и превратилась в серьёзное ледяное препятствие. Пустыми мы проходили эту протоку легко. А чтобы пройти гружёными, приходилось, надевать сапоги, брать лом, ведро, лопату, идти на другой берег этой протоки, и делать выезд из неё. Для этого, надо было ломиком, срубить кромки льда, чтобы легче выходили колёса. Ведром, натаскать песка с гравием, и подсыпать, чтобы, не буксовал трактор, вытаскивая из протоки прицеп. И так, в каждом рейсе, другие ребята то же подсыпали, но не все, кто-то проезжал, за счёт таких, как я. А кто-то, просто грузил меньше, поэтому и легко выскакивали. Да, они получали замечания, что мало везут леса, зато ни каких проблем. А у меня было другое понятие, мне не интересно было везти малый воз.

ТРИ ЕДИНИЦЫ ОДНИМ РЕЙСОМ

Ближе к середине марта, нам поступила команда, забрать все вагончики, технику, и перевезти их на Челомджу. Это тот же водораздел, что и Хета, куда мы ездили ещё вначале года. Пришли все КИРОВЦЫ, три из которых забрали трактора, которые таскают лес. Четвёртый КИРОВЕЦ увёз челюстного погрузчика, и ещё один, увёз вагон, на восемь человек. Почему получилось так, что меня технорук Кударенко, оставил последним, я не знаю. Оставалось вывозить ещё три единицы, два вагона и бульдозер. Уехали все, остались мы втроём, я, технорук Василий Фёдорович, и бульдозерист, Ершов Витя. Без его бульдозера, нечем будет затолкать вагоны на платформу КИРОВЦА. Получалось так, что ему одному надо было оставаться тут, и ждать, когда придут КИРОВЦЫ снова. Но их могло не быть и сутки, и двое. В его глазах я увидел смятение, страх перед одиночеством. Он не был, ни дорожником, ни охотником, которые, привыкли ко всему. Спать ему придётся одному в вагоне, и топить его. После отгрузки вагонов, сколько-то времени ему придётся жить в кабине бульдозера. В общем, сплошное расстройство. Пока грузились другие трактора, я увидел бухту троса, хорошего и крепкого. Тут у меня и созрел план, который я изложил Василию Федоровичу, а план был такой.

Вытаскиваем бульдозером вагоны на лёд, ставим один за другим, и связываем их тросом. Потом, я подгоняю прицеп к эстакаде, бульдозер заезжает на прицеп, и уже с бульдозером, я подъезжаю к вагонам. Цепляю их за фаркоп прицепа, и поехали. Бульдозерист Витя засветился сразу, он понял, что есть возможность уехать с нами. А технорук Кударенко, спросил меня, а КИРОВЕЦ потянет? Я сказал, потянет, зима же на улице, и дорога в основном по реке, а это лёд. То есть, вагоны должны скользить. Сразу ответа он не дал, но улыбался, а потом сказал, действуем. Ему ведь тоже, не хотелось оставлять бульдозериста одного, ведь он отвечал не только за технику, но и за каждого человека. И мы принялись за дело.

Бульдозерист Витя Ершов, был славный парень, и работал, он сейчас очень быстро, хотя было уже темно. За час, мы приготовили всё, осталось загнать бульдозер, это произошло тоже быстро. Потом я подогнал свой механизм к вагонам, и мы зацепили их за прицеп. Получилось так, что мой трактор стоял на льду, и у меня, было небольшое сомнение, тронется ли с места КИРОВЕЦ, или начнёт буксовать. Я уже думал, если будет буксовать, подсыплю песка, тут его было много. Василий Федорович и Витя, стояли на улице, смотрели, что будет, а я сел в трактор, включил пониженную скорость, и, тронулся с места, даже на льду! Все были довольны, даже руками замахали, а Витя, был на седьмом небе, от такого решения. Когда они пришли в кабину моего трактора, я предложил на дорожку попить чаю, и мы перекусили, чем бог послал. Правда, чай был уже не горячий. Подкрепившись, мы поехали, на ходу считая, длину нашего состава, и вес перетаскиваемого груза. Получилось, двенадцать метров длина КИРОВЦА с прицепом. Каждый вагон шесть метров, а их два, это ещё двенадцать. Троса, которыми, буксировались эти вагоны, прибавляли ещё восемь метров, и того, тридцать два метра! А вес, получился больше. Тринадцать тонн КИРОВЕЦ, и двенадцать прицеп. Пятнадцать тонн бульдозер, и по восемь тонн вагоны, и того, пятьдесят шесть тонн! И К-701 тянул, на повышенной скорости, и при этом не грелся. Лишь изредка выбрасывая чёрный дым из выхлопной трубы. Иногда мне приходилось переключаться на пониженный режим, но в основном, ехали на повышенном. Таким образом, мы проехали пятьдесят километров до сворота, на восемнадцатом километре, где стоял старый гараж, с избушкой. Потом повернули в сторону Хеты, и проехали её. К пятидесяти километрам, тут надо прибавить ещё тридцать, до сворота на «Хету». От сворота на деляны Хеты, мы уехали дальше, километров на десять, может и больше. Дальше, для меня дорога была не знакомая, но мы ехали. В одном месте, где был приличный подъём, трактор начал буксовать в горку, и вагоны пришлось отцепить. Тут технорук сказал, поехали до лесорубов, тут уже не так далеко, а за вагонами пошлём трелёвочник, он быстрее бульдозера едет. Пока мы ехали, Василий Федорович считал, сколько километров мне пришлось бы проехать, чтобы, по одному, перевезти вагоны, и бульдозер. Сосчитав, он даже присвистнул, и сказал, пятьсот километров тебе Сергей надо было проехать. Он похвалил меня за такое решение, а потом, посчитал и время, которое надо было потратить на эту работу. Мало того, он пришёл к выводу, что мне бы пришлось ехать на посёлок, заправляться, потому, что, мне просто не хватило бы топлива. Вот такая получилась цепочка событий, которой мы избежали.

По прибытии на место работы бригад, а это было под утро, мы легли немного поспать. Мы всю ночь ехали, и расстояние не маленькое, около ста двадцати километров. В этом месяце у меня снова было первое место по вывозке леса. Василий Федорович, лично, подкинул мне сорок кубов, за этот рейс, их мне хватило, чтобы занять первое место по вывозке леса. И даже в стенгазете клуба, про этот рейс, была небольшая заметка. А если бы это было, сейчас, то был бы, целый фильм, но тогда, даже сфотографировать было не чем.

Приближался конец марта, в котором мы отметили день рождения сына, четвёртого числа, ему было уже четыре года. До отпуска нам оставалось, три месяца, но мой отпуск, начнётся ещё раньше, в мае. Я поеду учиться на права, ведь машина в Сибири, нас уже ждала. Моя работа, продолжалась в том же порядке, тем же темпом, и с теми же нагрузками. Я бы даже сказал, с большими нагрузками, потому, что март, последний месяц, когда можно заработать. В конце марта, нам сильно мешали наледи, их становилось всё больше, и больше. Распадок, по которому мы ездили на Хету, и Челомджу, заливало от сопки до сопки. Но план вывозки леса, никто не отменял. Его лишь слегка подкорректировали, а скидок на наледи у нас не было. Сейчас вспоминаю, одно коварное место, которое беспокоило всех, кто там ездил. Правда, я сейчас, точно не помню, на каком километре был крутой подъём, точнее два, и как раз после наледи.

На обратном пути, когда мы шли уже гружёными, приходилось пересекать разливающуюся речку Хету. В этом месте, вода шла по верху, образовывая наледь. После переезда этой наледи, надо было подняться в два подъёма. Подъёмы мы преодолевали с мокрыми, и даже подледеневшими тормозами. Это очень плохо, потому, что тормозов на прицепах вообще не было, а тормоза трактора, после переезда речки, почти не держали. Просушить их после воды, не было места, из наледи, сразу в подъёмы. Первый подъём был лёгким, и на него заезжали не переживая, хотя скорость и инерцию он гасил заметно. Но второй подъём, был круче, и длиннее, а справа от него, был крутой склон. Но и это ещё не всё, между этими подъёмами, было, не больше двухсот метров. На таком, малом расстоянии, не набрать нужной скорости. Все боялись этого подъёма, потому, что если с ходу не выйдешь, в этот подъём, и не удержат тормоза, то можешь оказаться под этим склоном. Нет разницы, машина, или КИРОВЕЦ. Потащит назад, рассыплешь лес, и всё переломаешь, живым бы остаться. Там уже, кто-то падал, потому, что в самом конце склона, был рассыпан лес. И в этот раз, мог туда свалиться и я. Была у меня такая возможность, и организовал её мне, мой друг, Николай Пятница, бригадир из Тенькинской автобазы. Не подумайте, плохого, он не хотел этого, я в этом уверен. Просто мы, люди, не всегда понимаем правильность своих действий. Точнее, не всё предусматриваем, не продумываем положение до мелочей. Кроме этого торопимся, а это большое упущение, которое грозит большими неприятностями. Хотя он, и его ребята с автобазы, были матёрыми водилами. Они исколесили всю Колыму, вдоль и поперёк, но один важный момент, они все-таки упустили. Из-за этого момента, я мог сильно поплатиться в самый не подходящий момент, перед отпуском. Думаю, пора уже и рассказать.

КОВАРНЫЙ ПОДЪЁМ

За лесом на Челомджу, мы ездили каждый день, по два раза. В один из таких дней, я увидел стоящую внизу того подъёма, машину Тенькинской автобазы, и водителя я знал. Всё про этот случай, я узнал позже. Получилось то, о чём я сказал выше. Гружёный ЗИЛ, проехав через наледь, и пройдя первый подъём, пошёл на второй, и не вышел в него. Причин может быть несколько. Почёт водителю, что он смог, не дать машине и полуприцепу, сложиться в «ножницы», или просто упасть. Он спас свой транспорт от переворота, просто скатился назад, правильно работая рулём, и мокрыми тормозами. Но скатываясь назад, он не попал в дорогу. Его полуприцеп, упёрся в толстое дерево, которое, без бензопилы не свалить. Дерево это стояло с левой стороны от дороги, и там было более, менее ровно. Он совсем немного не попал в дорогу, а съехал в лес, метров пять от неё. Если бы был бульдозер, или трелёвочник, то они бы его легко сдвинули от этого дерева. Но вся эта техника была далеко, а мы ездили каждый день. Он стоял дня два точно, потом, когда я ехал в лес, мне встретился Коля Пятница, он ехал уже гружёный. Я, конечно же, остановился, и он мне говорит; надо помочь этому водителю, но без твоего трактора, мы не справимся, поможешь? Я не мог отказать своему другу и земляку, и я сказал да. Тогда мы ждём тебя гружёного тут, сказал Николай, и мы разъехались. Я уехал в лес, ещё километров тридцать, а он, с другими машинами, остались ждать меня. Время они зря не тратили, подготовили всё, чтобы вытащить эту машину на дорогу, в светлое время, это делать легче. Я, как всегда, поторапливался, и то же думал, как это сделать проще. Но, я понимал и другое, что мне придётся останавливаться там, между подъёмами, и решил подтянуть, регулирующий механизм тормозных валов КИРОВЦА, то есть тормоза. Это было, совершенно правильное, и своевременное решение, которое и спасло мой трактор, меня, лес, и многое другое, вплоть до авторитета. Когда я гружёный, заехал на первый, не очень трудный подъём, мне надо было остановиться, и помочь оттащить упёршийся в дерево прицеп. Всего два метра. Пустым КИРОВЦЕМ я мог и не сдвинуть его с места, ведь прицеп ЗИЛА был гружёный. Нельзя и дёргать его, можно что-то оторвать, или даже опрокинуть прицеп вместе с машиной. От меня требовалось, встать под углом к прицепу, и волоком, в сторону, сдвинуть его. Кроме КИРОВЦА, этого мощного трактора, в данный момент сделать это не мог никто. Когда я встал позади того прицепа, который надо было оттащить от дерева, то увидел, что Колина машина, с гружёным прицепом, стоит рядом с тем, который я буду оттаскивать. Гружёный прицеп Коли, выполнял роль опоры на тот случай, если прицеп будет падать по какой-то причине. Коля поставил его в двух метрах, можно сказать, бок к боку. Этого было достаточно для подстраховки, чтобы прицеп не упал набок, а навалившись на рядом стоящий прицеп, остался стоять. Всё было готово, и Коля, который командовал этим процессом, показал, куда мне подъехать. Я поставил трактор там, где меня просили. Ребята зацепили трос, за передок моего трактора, и дали команду, легонько потянуть назад. Я, очень аккуратно выполнил свою задачу, прицеп сдвинулся, и дерево осталось в стороне, но этого было маловато. Посоветовавшись с ребятами, Коля переставил свою машину, ещё ближе к дороге. И снова мне работа, потянуть ещё раз. Прицеп зависшей машины ещё пододвинулся к Колиному прицепу, где уже было ровное место. Коля отъехал, а я снова потянул за прицеп эту машину, и она оказалась на дороге. Все, дело сделано, машина может сама двигаться.

Пришло время, освобождать проезжую часть, и первым, это должен был сделать я, так как сейчас, мой трактор стоял на дороге между подъёмами. Я уже говорил, что от первого подъёма до второго, который был круче, было всего метров сто пятьдесят-двести. На этом расстоянии, мне надо было разогнать гружёный лесом КИРОВЕЦ, чтобы набрать нужную инерцию, при помощи которой, мы заезжали на такие подъёмы. Напомню, что в эти подъёмы, я легко выходил гружёный, да ещё с волочащимся за прицепом клином, который весил больше трёх тонн. Но, в тех случаях, я шёл ходом, разгоняясь сразу после реки. Другими словами, с разгона. Конечно, сейчас, можно было бы это сделать и по-другому, без риска. Спуститься назад, с первого подъёма, но, делать это с мокрыми тормозами, и без подсыпки на подъёме, тот же самый риск. С такого, даже не большого подъёма, могло потянуть прицеп чуть в сторону, и тормоза не помогут. Стащит в сторону, и перевернёшься. Была бы подсыпка, я легко бы спустился вниз. Но её не было, ни тут, ни на том подъёме, куда мне предстояло подниматься. Надо вспомнить, что перед этими подъёмами, была наледь, и мне, чтобы разогнаться, как надо, надо было задним ходом, уехать даже за эту наледь, хотя бы метров сто. Тормозные системы трактора, я опять бы намочил, но, разгон с этого места, был бы полным.

Вот, исключая все посторонние опасности, я и решился, на разгон, с этого места, выбора у меня не было. При разгоне на короткой дистанции, я выжал из мотора всё, и быстрыми переключениями, набрал неплохой ход. Мужики потом говорили, что из выхлопной трубы трактора, валил чёрный дым, а это значит, что нагрузка была запредельной. Все стояли, смотрели, как я разгонялся, все-таки, сорок пять тонн. Чтобы хорошо разогнать такую массу, надо большее расстояние, чем сто пятьдесят метров. Честно сказать, я сильно переживал в этот момент. Во всём теле была мелкая дрожь, а руки, стали мокрыми от пота. Мой трактор начал заходить на этот коварный участок дороги. В этот момент, я снова вспомнил про Бога и ангела хранителя. Я просил их, чтобы не произошло беды. Всем известно, что крутой подъём, сильно гасит скорость, тем более, если не набрана нужная инерция. Уже на середине подъёма, я почувствовал, как двигатель трактора начал терять обороты. Чтобы двигателю было легче, мне пришлось переключаться прямо на подъёме, на низшую передачу. Этого делать не рекомендуется даже на ровных, но скользких дорогах, не говоря про подъёмы. Но сейчас, мне пришлось переключаться, так как не хватило, той самой инерции, и двигатель моего трактора, начал терять обороты. Это грозило остановкой на самом крутом месте, и тогда всё, катастрофа. Я быстро переключился, и трактор пошёл дальше в гору, но скорость, и инерция частично потерялись. Я ещё раз переключился, и трактор ещё прошёл метров двадцать. Сам КИРОВЕЦ, был уже на ровном месте, но прицеп с лесом, был ещё на склоне. Не хватило скорости, буквально на десять, двенадцать метров. Мой трактор начал «прыгать», это означало, что вперёд он уже не пойдёт, ему не хватало сцепления с дорогой. Мощности много, но скользко, и если бы, в этот момент, бросить под колёса, хотя бы, полведра песка, камней, или хоты бы сухих веток, то он бы вышел.

Вот, то, о чём я говорил раньше, хоть и бывалые водители, а это, не предусмотрели. Если ни у кого нет шлака или цемента, то нужно было, где-то поковыряться, и найти каменной россыпи. На крайний случай, хотя бы кто-то, встал с противооткатным башмаком, который подкладывают под колесо, чтобы, машина не покатилась назад. Наверное, подумали, что раз в КИРОВЦЕ «дури» много, то он без проблем выйдет. Но, на скользком склоне сила мотора не так важна, как сцепление с дорогой. Можно легко выйти в подъём, на более слабом двигателе, потихоньку, на первой скорости, но, если этот подъём подсыпан, хотя бы две полоски, где будут идти колёса. Но сейчас, на дороге не было ни чего, она была скользкой, и мне оставалось, только нажать на педаль тормоза. Тут и сработали тормоза трактора, которые я заблаговременно подтянул. Все четыре колеса, заблокировались тормозной системой, даже не полностью сухой после наледи, мой трактор встал.

Я как нажал педаль тормоза, так и держал её, добавив оборотов двигателю. Так делалось всегда, на тот случай, если была утечка воздуха. Его хватало бы для того, чтобы держать на склоне мой транспорт. Нога на педали потрясывалась, сам был мокрый от пота, а пульс был, наверное, под двести. Снимать ногу с педали тормоза было нельзя даже на секунду. Я смотрел, не сползает ли трактор в сторону склона, или назад. Каким-то чудом, он устоял, это был мне, подарок судьбы, и я понял, почему, это так получилось. Я не дал колёсам долго буксовать, они не на скользили, и не нагрелись, как говорят водители. Я не «на шлифовал», и это меня спасло. Хотя был ещё один факт, пока я стоял, и дёргал машину, мои колёса остыли, и на склоне, под ними, не подтаивал снег. А если бы я, хоть немного, позволил колёсам покрутиться, то под ними бы образовалась ледяная плёнка, и они бы не смогли зацепиться за дорогу. Мой трактор, вместе с прицепом, покатился бы вниз, и ни что бы его уже не остановило. А вырулить, с такого подъёма, даже если успеешь включить задний режим, на скользкой дороге, не реально.

Я рисковал переломать всё, лес рассыплется, это не беда. А вот трактор опрокинется, стойки поломаются, седло, да и самому-то, что делать, только выпрыгивать. А прыгать с такой высоты, на скользкую дорогу, так же неприятно, как и смотреть, как твой механизм, падает с подъёма под откос, ломая всё. Поломались бы и мои планы на отпуск, потому, что после такой трагедии, водители долго восстанавливают свой транспорт, да и дело это затратное. А стыда-то сколько?

Слава богу, что всё обошлось. Я продолжал давить на педаль тормоза, а самого трясло мелкой дрожью, и если бы я был один, то трагедии бы не избежать. В этот момент, когда я держал тормоза, увидел, как ко мне пятятся две гружёные машины, одновременно. Они между собой были связаны тросом. Другой водитель, который был на улице, позади этих машин, шёл к моему трактору, со вторым концом троса, от последней машины, и зацепил трос, за мой КИРОВЕЦ. После этого, машинки, впереди меня, по команде этого водителя, легонько натянули трос. В этот момент я включил передний, пониженный режим, и очень плавно, отпустил «слив», так называется сцепление КИРОВЦА, и педаль тормоза. Я не верил, но мой трактор затащил в горку гружёный прицеп. Только с этим движением, ушла и дрожь из моего организма. Сначала, я похвалил себя за то, что своевременно подтянул тормоза, и правильные действия на подъёме. Потом, сказал спасибо своему трактору К-701, что его мощность была триста шестьдесят сил, которые смогли, на таком коротком расстоянии, разогнать большой вес, и не встать, на два или три метра ниже. Если бы мой трактор встал на два, три метра ниже, мне даже сам бог, не помог бы. Но и, не могу не сказать спасибо, тем ЗИЛАМ, которые лихо зацепили меня, и помогли избежать беды. Но, всё равно, минус всей этой бригаде я поставил, за то, что на таком подъёме работали без подсыпки. Ведь было время, пока я грузился, наковыряйте грунта, хоть ведра два или три. Уже потом, когда я ездил сам на машинах, у меня всегда была подсыпка, шлак, песок, цемент, не важно, главное, чтобы была. Хотя-бы два ведра, или мешок, ведь для него всегда место найти можно, и даже нужно. Подсыпка тебя спасёт, от сползания в бездну.

После того, как я выехал на ровное место, машины встали, остановился и я. Отцепили трос, и я спросил ребят, нужен ли я ещё, и мне сказали, что дальше, они сами всё сделают. Они сказали спасибо мне, в свою очередь, и я поблагодарил их, за быстрые действия, и поехал на выгрузку. Мне хотелось сегодня сделать ещё один рейс, хотя я и понимал, что это будет только к утру.

Когда я ехал за вторым рейсом, мне повстречалась вся эта колонна. Они не дошли до Яны, километров двадцать. Я съехал с дороги и стоял, ждал, когда проедут все, а они ехали и проезжая мимо меня, по очереди сигналили, да ещё и воздушными сигналами, которые, как мы говорили, «мёртвого» разбудят. Я понимал, что таким образом они благодарили меня, за ту помощь, которую я им оказал. А я, каждому из них, улыбаясь, махал рукой. Мой друг Коля, ехал последним, остановился около меня, и мы с ним немного поговорили, за кружками чая. На улице был уже поздний вечер, и мы разъехались, каждый в своём направлении.

Проезжая этот подъём, я обратил внимание, что сейчас, он был подсыпан горной массой. Вот, всё-таки им пришлось искать под снегом подсыпку, я так и думал. Без такой подсыпки, им было бы не подняться в такой крутой подъём. Их ждала бы та же проблема, какая была со мной. Как и мне, их ЗИЛАМ не хватило бы расстояния, для разгона. У них было два варианта, первый, высыпать весь подъём. И второй, связать метров семьдесят тросов, и вытаскивать машины в подъём, теми же двумя ЗИЛАМИ.

Обратно, уже гружёный, и без остановок, как говорят «ходом», я пулей залетел в этот подъём, и мой трактор, даже не почувствовал нагрузки. Я на это место, даже оглядываться не стал, но подумал, что при непродуманных действиях, этот подъём, очень коварный. Я спешил на выгрузку, хотя и знал, что выгружаться мне придётся утром, но три часа, в тракторе, я всё-таки поспал.

После этого случая, я иногда задавал себе вопрос, почему каждый месяц, а то и чаще, со мной что-то происходит? Но ответа я не находил. А может, это было из-за желания помочь тем, кто не может сам справиться? Вот, надо было мне рисковать, когда толкал прицеп по колее, ведь он еле устоял тогда. Или там, в метель на перевале. Подтянул машину к вагончикам дорожников, да и стойте, ведь все стоят. Но я ведь и сам попадал в такие ситуации, когда мне помогали, правда, не так часто, но, всё же. Взять хотя бы тот случай, когда родился сын, и я шёл в сильную метель по перевалу. Женщина, диспетчер автобазы, помнила про меня, и послала машину, водитель которой не отказался поехать. Так, они выручил меня, что я никогда этого не забуду. Я помню, но ведь и те, кому я помогал, то же помнят. Нельзя не заметить, как водители, которым я хоть раз помог, были добры ко мне. Звали в машину, угощали чем, и не только чаем, а всем, что бог послал.

Тенькинские водители, которые чаще всех ездили к нам, и которым я больше всего помогал, просто знали меня. Если мне надо было ехать в центр, то наперебой, предлагали поехать с ним. То есть, добрые поступки, возвращались ко мне тем же. Я даже иногда шутил, вытащив очередного «сидельца», из наледи, или снега, когда он мне говорил спасибо, то я отвечал, это не я тебя тянул, а трактор, вот его и благодари. Эту шутку все понимали, улыбались, жали руку и расходились.

Этой же весной, со мной произошло то, о чём я раньше вспоминал, но раскрыть эту тему подробнее, было рано. Это, было там, откуда, мы не так давно, стали возить лес, километров на тридцать дальше этого, коварного подъёма.

ПРОСЕКА

В начале апреля, делая по два рейса, и хронически недосыпая, я ехал в лес, грузил там Толя Магилевец. Пока он подъезжал к штабелю с лесом, я ставил вкладыши в стойки. Вкладыши, это съёмное продолжение стоек, сваренное из металлических уголков. До верха этих вкладышей, когда они на месте, я не доставал руками, высоко. Вкладышей было всего четыре, по количеству стоек. Но сейчас, я не находил одного вкладыша, а пол воза, на такое расстояние везти было стыдно. Из тонкого дерева, я сделал деревянный вкладыш, и вставил его в стойку, то есть нарастил её. Мы раньше так делали, и привозили полный воз, вот и сейчас, я решил сделать так, другого выхода всё равно нет. Но как назло, Толя нагрузил мне очень комлистый лес, он был большого диаметра, и уложить его сложнее, чтобы он не сильно давил на стойки. Как я ни старался, и просил Толю, чтобы он клал лес так, чтобы он не давил на деревянный вкладыш, похоже, не получилось. К тому же, была ночь, и не так просто всё разглядеть, а может, мы просто поторопились. Деревянный вкладыш получился под большей нагрузкой, чем было допустимо. Я помню, что в этот раз, я погрузился не так как обычно, и большее количество леса, положил комлями вперёд. Таким способом, разгружая деревянный вкладыш, который был в задней стойке. Мне не нравилось, как в этот раз, Толя загрузил меня, можно же было погрузить другим лесом, ровнее. Он лучше лежит, и стойки его просто придерживают. Но в этот раз, Толя мне сказал, выполняет распоряжение мастера пилорамы, и спорить с ним, мне не было смысла. Мы попрощались, и я поехал, но отъехал не далеко, километров десять, двенадцать. Хотя кренов прицепа и не было, мой вкладыш сломался, и кубов семь-восемь леса, а может и больше, с прицепа свалились. Я осмотрел свой прицеп, кубов пятнадцать оставалось. Что делать, повезу, сколько есть, подумал я, вот это меня и расслабило.

Обычно, при полном возе, я часто смотрю на то, как клонится прицеп на не ровной дороге, а это разгоняет сон. Но в данный момент, мой прицеп, захочешь, не перевернёшь, и я меньше стал смотреть на него. Кроме этого, я был расстроенный случившимся, а спать хотелось. Вот в такой ситуации я и задремал, да видно хорошо, задремал.

Проснулся я в воздухе, потому, что меня сильно подбросило. Помню, я так крепко держался за руль, что меня было не оторвать от него. А сам, был под крышей кабины, и даже ноги не касались ни пола, ни педалей. Все вокруг гремело и стучало. В кабине, что было не прикручено, всё было в воздухе. Железный ящик с инструментом, мой столик, ружьё, даже пассажирское сиденье зависло в полёте. Снаружи, по кабине, капоту, крыльям, бакам что-то бьёт. В этот момент мне казалось, что это слышно даже на Яне. В одну секунду я понял, что заснул, и уже проснулся. Трактор мой едет по лесу, и свет не высвечивает дорогу, сплошной лес. Хорошо, что был тонкий лес, это и было моим спасением.

Двигатель фыркал при нагрузках, а обломки деревьев, всё падали и падали, ломаясь под напором трактора. В моей голове, на долю секунды возник вопрос, что делать? Остановиться, но тогда можно и не тронуться снова, тем более, назад. Получалось, как бы против шерсти, поломанные деревья, местом слома, упирались бы везде, и могли повредить что угодно. И вперёд можно было не тронуться, потому, что одно дело идти ходом, используя инерцию, и совсем другое, трогаться с места. Поэтому, приземлившись в кабине трактора, я переключился на низшую скорость, но газу только добавил, и начал поворачивать трактор, вправо, туда, где была дорога. Я вспомнил этот поворот, и вместо того, чтобы на нём поворачивать, в отключенном состоянии, я поехал прямо. А подбросило трактор на высокой бровке, которую бульдозера нагребли ещё осенью. Когда бульдозеристы делали эту дорогу, сдирали верхний слой болотины. Получились высокие бровки, которые потом замёрзли, и получился хороший трамплин для меня. На моё счастье, не попалось на моём пути ни ямы, ни большого дерева, даже старого пенька. Вообще, никакой преграды, в которую мог удариться мой трактор.

На моём пути был только тонкомер, да кустики стланика, которые не были серьезной преградой трактору. На то, что происходило в кабине, я не обращал внимания, мне надо было, не останавливаясь, выехать на дорогу. И тут я вспомнил, что мне ещё раз придётся подняться в воздух. Я понимал, что на малом газу, мерзлую бровку трактор может не переехать, а просто упереться в неё. И я ещё прибавил ходу, понимая, что скоро будет этот трамплин. Назад в это время я не глядел, всё, что могло с прицепа упасть, уже упало, и теперь меня беспокоило только то, что вот-вот произойдёт. Тем временем, обломки деревьев всё падали на облицовку трактора. Я удивлялся, как ещё фары светят, и их не оторвало, и не побило стволами деревьев и сучьями.

Вот, фары высветили моё последнее препятствие, бровку, за которой была дорога. Трактор швыряло с боку на бок, ведь под колёсами была не дорога, а болотистый, замерзший кочкарник. Скорость, сбрасывать было нельзя, я даже мельком успевал посмотреть на приборы, не ушла ли вода, или масло. Но, мне очень сильно повезло, что обломки деревьев не повредили ни оду из систем. Перед самой бровкой, метра за три, четыре, я прибавил ещё газу, чтобы наверняка перебраться через эту преграду. Какая она высотой в этом месте, под снегом, кто её знает. Снежную бровку сломать легко, а вот, сколько тут замёрзшего грунта, неизвестно, и если я встану, то можно тут и остаться. Вот уж будет стыдно.

Я понимал, по этим следам все поймут, что тут прошёл КИРОВЕЦ, и вычислят, по упавшему лесу, кто его вёз. Все будут знать, у кого сломался вкладыш, и будут скулить надо мной, а мне этого не хотелось. Одно дело, когда ты пробил просеку, но тебя тут никто не видел. Но, совсем другое, когда тебя тянут из этого леса, вот это, самое смешное. Что хохотать будут, это точно, ведь я и сам, хохотал над другими «кальмаристами», которые где-то провалились, или застряли, соскочив с дороги. Или как Слава Кухарев, одной стороной проехал мимо моста. Я до сих пор удивляюсь, почему он не свалился с этого моста. Представьте сами, след колёс трактора на мосту, был только одной стороны, посередине. Тогда, где шла вторая сторона трактора, по воздуху? Я понял, что он проехал, по самому краю моста, по срезу брёвен, где не было снега, и не видно следа колёс. Ему то же крупно повезло. По всему видно, что он должен был сейчас, лежать перевернутый рядом с этим мостом, но что-то его спасло. Вот, хоть смейся, а хоть плачь. Подобные моменты были часто, и об одном таком я расскажу немного позже.

Меня снова подбросило вверх, и влево. Сейчас, я к этому был готов, и за баранку держался крепко, упираясь левой ногой в пол, чуть ли не посередине кабины. Правая нога, до упора давила на газ. На дорогу я просто вылетел, проехав по инерции метров пятьдесят, потом остановился. Как был раздетый, схватив валявшийся на полу фонарик, я выскочил на улицу, и сразу под двигатель. Мне не верилось, что, переломав столько деревьев, проехав по лесу метров сто пятьдесят, а может и больше, ничего не оторвало. Приборы показывали норму, но убедиться мне было необходимо. Когда я понял, что всё в порядке, я перекрестился, подняв голову к небу, и встав на колени, прямо на снежной дороге, благодарил господа бога, и своего ангела хранителя.

Это был первый, и последний случай в моей жизни, когда я заснул за рулём. Эта просека, у меня до сих пор в глазах стоит. Слава богу, что на моём сонном пути, оказался тонкий лес, и ехал я на тракторе, мощном и не очень скоростном. А моему другу, свидетелю на свадьбе, Вите Тарасову, попались на пути очень толстые деревья, и скоростная машина КАМАЗ. Но он был пьяный, может поэтому, и отвернулся от него господь бог, и ангел хранитель. Не смогли помочь, а может, не захотели, в итоге, Витю похоронили.

После того, как я убедился в работоспособности своего трактора, обошёл прицеп, но можно было и не делать этого, потому, что там ломаться было нечему. До этого было всё отломано. Прицеп стоял, как будто и не ехал по лесу, только сломанные ветки и обломки деревьев, упавшие на него, были свидетелями произошедшего. Я пошёл в кабину, где мне предстояло наводить порядок. Пол кабины, был усыпан всем, что было в ящике для инструментов. Мой обеденный столик, спинка, и пассажирское сиденье, были то же на полу. Из-под сиденья, почти всё вылетело. Сумка с едой и термосом, так же лежала на полу, хорошо, что термос был цел. После приборки, обдумывая обстановку, я поел, попил, потом, как ничего не произошло, поехал в сторону дома.

Сон пропал надолго, часа на четыре, и у старого гаража на восемнадцатом километре, я с полчаса поспал на руле. Спал я до тех пор, пока мне не приснилось что-то похожее на аварию. И, как обычно, подскакивая, я нажимал на педаль тормоза, хотя стоял в разъезде, и никуда не ехал. После этого сна, я легко доехал до выгрузки, и дорогой нашёл свой вкладыш, который упал с прицепа, через три километра, после выезда из посёлка. Это означало то, что помощник тракториста, который забрасывал этот вкладыш, бросил его не туда, куда надо было, вот он и упал от тряски. Лучше бы он вообще его не трогал, а я доверился и не проверил. Казалось бы, мелочь, вкладыш, а сколько из-за него всего произошло. Это я учёл, и говорил себе, мелочей в жизни не бывает. Вернее, вся жизнь состоит из мелочей, одна к одной, вот и получается, сложный путь.

За один раз, понял, что спать во время движения, нельзя. После этого случая, прошло сорок лет, и подобного, со мной больше не было. А всего, в последующие годы, я проехал на большегрузных машинах, расстояние, в тридцать экваторов! Это такая тема, что ей стоит уделить больше времени, но позже.

Мне хочется немного сказать о том, что у нас на КИРОВЦАХ работали разные водители, со всего Советского Союза. Работали татары, украинцы, белорусы и русские, только узбеков не было. Но водитель и тракторист, это разница, потому, что просто трактористы, дипломированные пахари с полей, ездили на КИРОВЦАХ, как на ИЛ-62. Так, как будто работают, не от количества вывезенного леса, а по часовой оплате. Хотя, я тоже, был пока только трактористом, и у меня не было водительских прав. Но, меня Юра Крылов, так научил ездить, за десять дней, что уже через несколько месяцев самостоятельной езды, я на этом КИРОЫЦЕ, гонял как бабка на метле. Я каждый раз догонял этих, цилинных пахарей, и смотрел, как бы его обогнать. А они бывало, по часу не смотрели назад, а я искал место, где выйти на обгон. Потом, после нескольких замечаний им, они все-таки приучились, смотреть назад, и дорогу уступали моментально. Надо сказать, что такие трактористы, пахари, у нас долго не задерживались, ну не выгодно было леспромхозу, держать таких специалистов. Они редко вывозили план, а в разные неприятные истории, попадали чаще, и ломались, и опрокидывались.

За первое место, боролись мы четверо, Слава Сериков, Слава Кухарев, и Иван Гнатиев, украинец. Ещё двое, были целинные пахари, и они никогда не торопились, а может и правильно? Но ведь нет плана, нет и зарплаты, нет цели и азарта. Мне кажется, что так работать, не интересно, никакого удовлетворения. Стоит ли, этим людям давать такую технику. Пусть на пилораме работают, а трактор отдать шустрым ребятам. Тут есть своя стратегия, хитрость. Некоторым водителям, нужна была запись в трудовой книжке, что он работал на К-700, на самой Колыме! А Колымские водители, всегда ценились, в любом регионе Союза.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ ЛЕДЯНОГО ПЛЕНА

Апрель был самым трудным месяцем, для выполнения плана. В это время появлялись всё новые и новые наледи. С речками, и протоками понятно, они промерзали, и вода выходила наверх, заливая все низины. Но откуда вода бралась на прижимах, заливая дорогу. У меня сохранилось фото, где вода залила всю дорогу вдоль прижима, да так, что по ней пешком-то, идти невозможно, скатишься. А ехать, вообще нельзя, даже на гусеничном тракторе. Вода в таких местах, появлялась после обеда, когда от солнца, даже при минусовой температуре, нагревались камни на осыпях. От нагрева камней, снег превращался в воду, а вода стекала на дорогу. Прижимы, это дорога по подрезанным склонам сопок, и камней там не сосчитать сколько. Когда эти прижимы покрывало льдом, мы и ездили прямо по льду, по низинам, и часто проваливались. В подтверждение этого, у меня есть фотография, провалившегося КИРОВЦА, и возить красивые воза, стало опасно. Поэтому, грузили немного меньше, чтобы, не рисковать, и во время провала не опрокинуться. Вот в одной такой наледи, по дороге в лес, я увидел стоящую гружёную машину. Она стояла с большим креном на правую сторону. Как она совсем не упала, одному богу известно. Когда я подъезжал к этому месту, я увидел, что колёса тягача и прицепа, с левой стороны, были навесу, они оторвались от дороги, ото льда. Всю нагрузку приняла правая сторона, но как машина с возом устояли, я не могу объяснить и сейчас.

Я остановился, и обошёл эту машину, мне было интересно, почему она не лежит на боку, а водитель, тепло одетый, ходит вокруг. Ещё я увидел, что воз с лесом, подпирают два спиленных дерева, которые одним концом упирались в ямки, выдолбленные во льду, а другой, в лес на прицепе, тем самым удерживая его от переворота. На мой вопрос, чего ты ждёшь, водитель сказал, жду трелёвочный трактор, пообещали, что он мне поможет. На мой следующий вопрос, почему твой транспорт сразу не упал? Ведь ты не мог успеть, пока он клонится, подсунуть эти подпорки. Водитель засмеялся, сейчас ему, это можно было, машина ведь стоит. И он ответил, похоже, что она держится за счёт колёс правой стороны, и льда, в который эти колёса упёрлись верхней частью, а может, и каким-то местом рамы. Но если убрать подпорки, и толкнуть прицеп руками, то он упадёт. Вот я и хожу, жду, и переживаю, ведь трактор будет стоять на льду, и может не хватить сцепления, ведь лёд же. Я понимал, что в данный момент, помочь ему ничем не могу, по этому, пожелал ему удачи, и поехал грузиться. Пока я ехал, думал, скорее всего, трактор может прийти только после работы, потому, что план у лесорубов никто не сбавит. А ещё я думал, поможет ли один трактор, тут надо бы два, один под углом держит, и подтягивает, чтобы, прицеп не упал, а второй тянет из провала. А я, гружёный, могу быть тут, примерно в то же время, и чем-то помочь. Например, тем, чтобы трелёвочник, зацепился за мой груженый трактор, который будет держать лучше гусеничного. Дело в том, что на стальных гусеницах по льду, всё равно, что на коньках, и резина тут держит лучше. От этого места, до погрузки было около двадцати километров, а время было к четырём часам вечера. Я понимал, что могу приехать в то же время, что и трелёвочник. А если встречу его дорогой, то скажу, чтобы, не торопились, я подъеду и помогу.

Так и получилось, я подъезжал к складу с лесом, и в это время увидел два трактора. Я остановился и сказал первому трактористу то, о чём я думал, он согласился со мной, и сказал, что дождутся меня. Мы разъехались, они к машине, а я к штабелям леса, грузиться. После загрузки, я поспешил к машине, работа была впереди серьёзная. Я подъехал к машине почти вместе с тракторами. Одевшись, я подошёл к ребятам, и мы начали советоваться, как лучше всё сделать. Все понимали, что гусеницы по льду будут скользить, а чтобы этого избежать, надо поддолбить лёд там, где будет упираться лафет, щит, на котором трактор тащит лес. Немного поясню, вся эффективность работы трактора трелёвочника заключается в том, что он тянет лебёдкой, и может это делать очень аккуратно. Для этого, ему нужен упор, особенно на льду. Но, сначала надо правильно встать, размотать трос, и чем он длиннее, тем лучше. Мне отвели роль груза, якоря, за который будет тросом держаться трактор, и держать от переворота прицеп машины. Для этого, надо было обхватить этот прицеп тросом, через верх. Потом отъехать, сколько можно, и немного натянуть трос лебёдкой трактора, пока машина и прицеп, не встанут на все колёса. Другой трактор, встанет впереди, зацепив машину тросом за буксирный крюк. Этому трактору надо выдолбить во льду, упор для лафета, предотвратить скольжение. И только потом, оба трактора, по сантиметру, должны потянуть лебёдками машину. Мне, надо было просто стоять, нажав на педаль тормоза, чтобы, не сдвинулся трактор, которого я держал. Стоило ему хоть полметра сдвинуться, то прицеп упадёт. Это была тонкая работа, но у нас всё получилось, потому, что мы не торопились. Водитель сел в машину, но делать ему ничего не надо было, просто, включить нейтральную скорость, и довериться трактористам.

Первым, прицеп потянул боковой трактор, и колёса левой стороны опустились в колею. Машина с прицепом встала ровно, потом, потянул трактор, который был впереди, и лесовоз сдвинулся с места. В этот момент, боковой трактор, начал подтягивать свой трос, прицеп немного качнулся, но стоял. Так, по сантиметрам, машину сдвинули метров на двадцать, и она устойчиво стояла на ровном месте. Закончив эту работу, трос бокового трактора отцепили, а передний, потянул машину ещё немного, до сухого места. Водитель был доволен, и обещал ребятам привезти презент, за помощь, которую они оказали ему в нерабочее время, пробежав, около, сорока километров, в два конца. Когда трактора ещё готовились тянуть машину, я объезжал её рядом, с более тяжёлым грузом. Я боялся и сам провалиться, но этого не случилось. Как машине этот провал попал под колёса правой стороны, остаётся только удивляться. Вот так бывает на льду, и наш Колымский «асфальт», ничем не отличается от материковского, проваливаются оба, и тут, кому больше повезёт. Вообще, весной, начиная с марта, наледи были на всех направлениях, и возить лес становилось всё сложнее и сложнее, и всё больше и больше лесовозов застревали. Но, не всегда это было по вине природы, часто было так, что водитель сам был причиной собственной проблемы. У меня есть много тому доказательств, и одно из таких, я сейчас расскажу.

Было это уже в апреле, мне надо было подать заявление, в учебный комбинат Усть-Омчуга, чтобы, попасть в группу обучаемых, на категорию «Б». Мой отпуск приближался, и чтобы в отпуске, можно было ездить на «Москвиче», надо было отучиться. Обучение длилось месяц, и если в это время не подать заявление, то в майскую группу можно и не попасть, а это значит, провести лишний месяц на Колыме. Кроме этого, менять заказанные на первые числа июня, билеты на самолёт, и вообще, поломается начало отпуска. Я выбрал день, отпросился, чтобы поехать, и оформить документы на обучение.

С Яны я уехал без проблемы, меня все водители знали, и наперебой приглашали к себе в кабину. К утру следующего дня, я был уже в районном центре, а где находится учебный комбинат, я знал, ведь я учился в нём, на водителя К-700. Я быстро оформил необходимые документы на обучение, и получил ответ, что я попадаю, в майскую группу. Таким ответом я был доволен, и поспешил домой, на Яну. Мне хотелось быстрее попасть домой, ведь завтра утром, мне надо быть на работе.

Время было ещё около двенадцати часов дня. Погода солнечная, не морозная, не ветреная, поэтому, я и решил, пойду пешком, как тогда, в день рождения сына, какая-нибудь машина догонит. Я перешёл мост через реку Детрин, на берегах которой, и по сей день, стоит посёлок Усть-Омчуг. Дошёл до птичника, повернул на Янскую трассу, и ходко пошёл в сторону дома. Груза со мной почти не было, я шёл налегке. Поэтому, я прошёл почти двадцать с лишним километров, а машин всё не было. Но через некоторое время, я услышал звук мотора, и оглянулся назад. Меня догонял ЗИЛ-164, мы их звали «полторастиками». Облицовка у них была как у ЗИЛ-157. Это был ЗИЛ, но старого образца, и кабина, для двух человек. В этой кабине, в полный рост, не поместится даже самый маленький водитель. Как в этой кабине водители жили по месяцу и больше, я не знаю. ЗИЛ шёл, не сбавляя скорости, а мне надо было уехать, и я поднял руку, чтобы водитель увидел. Но водитель этого лесовоза, и не думал останавливаться, я хорошо видел, как он посмотрел на меня. Я надеялся, что он, все-таки, остановится, но он не останавливался. Тогда я снова махнул рукой, понимая, что он сейчас пролетит мимо меня. Ответ водителя мне был таким; даже не глядя на меня, он поднимает правую руку большим пальцем вверх, и делает такие жесты, которые говорят о том, что за ним, ещё идут машины. Этим большим пальцем, он машет через правое плечо, и я понял, что он меня не возьмёт. Мне следует останавливать другую машину, которая вскоре появилась за первой. Я снова поднял руку, прося подвезти меня, и тут я увидел, такое, чего не видел, за всю оставшуюся жизнь. После того времени, я отъездил ещё тридцать четыре года, но те жесты помню до сих пор. Вторая машина, так же, шла, не сбавляя скорости, и по действиям водителя я понимал, что я опять не тому голосую. И этот не остановится, но действия этого водителя, были другими. После того, как я поднял руку, водитель одарил меня взглядом, и бросил руль, который держал до этого двумя руками. После этого, он закрыл глаза, и так скорчил худую рожу, что мне показалось, за рулём сидел кащей, которому лет двести. Но и это ещё не всё. Он обеими руками схватился сверху за голову, на которой была одета какая-то кепочка. Потом, он оставил голову в покое, и опять же, руками, махая во всю кабину, показывал, что у него в кабине всё заложено, и для меня места нет. В это время, я видел, что его машина, оставшаяся без контроля за управлением, пошла на бровку, водитель быстро схватился за руль, и избежал столкновения с бровкой. Потом, он точно так же, как и первый водитель, большим пальцем правой руки, сделал точно такие же движения, по которым я понял, что за ними, идёт ещё машина. Больше, я ничего не успел разглядеть, он пронёсся, как и первый, обдав меня снежной пылью. Через какое-то время, я увидел третью машину, такую же, как и первые. Она шла спокойнее, и, не дожидаясь, когда я начну поднимать руку, начал замедлять ход. Я понял, что он остановится. Машина спокойно подъехала ко мне, плавно затормозила, и я увидел на дверке кабины, эмблему Колымской автобазы, которая находилась в самом Магадане. Я открыл дверь кабины, ещё не веря в то, что меня возьмут, и спросил, до Яны довезёшь? Садись, услышал я в ответ. Водитель был моих лет, двадцать пять, двадцать восемь. В кабине чисто и она ничем не завалена. Пока в открытую дверцу я стряхивал с валенок снежную пыль, он смотрел на меня, а потом спросил, водитель? Я сказал да, заметно, сказал он, и не спеша тронулся с места. Я в свою очередь то же задал вопрос, это твои ребята впереди тебя? Он ответил, да, и улыбался, глядя на меня. Потом он спросил, ты на них обиделся, что не взяли? А я говорю, да нет, они мне хорошо объяснили, что поднимать руку надо перед твоей машиной. А тот, который едет вторым, так вообще, чуть было бровку не помял, бросив руль, и объясняя, что за ним ещё кто-то едет. Он даже рассмеялся, и сказал, они вообще никогда, никого не берут, всех направляют ко мне, да и, торопятся они. Тут спрашиваю я, а ты почему не торопишься? И он говорит, что я всегда их сдерживаю, и контролирую, потому, что они, из моей бригады. Я с ними не расстаюсь, так, по всей Колыме втроём и ездим. А сейчас, они спешат к «гостинице», где мы будем ужинать, и им не терпится, быстрее «накрыть» стол, тут ведь ГАИ нет.

Я раньше говорил, что «гостиницей», называли стоянку на тридцатом километре, и я понял, что они торопятся к ней. Им хотелось быстрее выпить, и поговорить, ведь у водителей, которые долго живут в кабинах своих машин, это первостепенное желание, на которое, всегда не хватает времени. А на Янской трассе, это они себе позволяют. Потом он добавил, тебе придётся подождать, пока мы пообедаем, сказал он мне, и я ответил, делайте что хотите, я терпеливый. Хорошо, сказал он, и подруливал, к уже стоящим двум машинам. Потом, он выставил нужные обороты двигателю, оставив его работать, достал из-за спинки сиденья сумку, из неё, бутылку водки, хлеб, и колбасу. Из «бардачка», он достал стакан, и подаёт его мне, держи, говорит. Я взял стакан, держу. Он открывает бутылку водки, и наливает мне полный стакан. Потом, отламывает граммов двести колбасы, четверть булки хлеба, и оставляет это всё, на открытом лючке бардачка. Потом мне говорит, не скучай, пока мы обедаем. За всем этим, я наблюдал молча, а потом ему сказал, колбасу и хлеб мог бы не ломать, я ведь знал куда иду, у меня это есть. Но он, как не слышал, произнёс, я пошёл, и закрыл дверцу кабины. Для меня, на наших дорогах, такое было не в диковину, и трудно было найти трезвого водителя. Я знал многих водителей, которые трезвыми, на нашей дороге и не были, но и не залетали ни куда. Даже, гружёные, уступали дорогу, если было хорошее место. Глядя на их движение, даже не скажешь, что они, выпивши, да и, не судья я им. Я тоже пообедал, и задремал, а сколько прошло времени, я не знаю.

На улице было ещё светло, когда открылась дверца, и бригадир Саня, так звали моего рулевого, сел за руль. Пока он укладывал сумку, первые две машины поехали, вскоре, поехали и мы. Но первые две машины, шли явно быстрее нас, мы даже потеряли их из вида, но раз не стоят на дороге, значит едут, и это нормально. Пока мы ехали, Саня спрашивал меня, кем работаю, откуда родом, где служил в армии, сколько лет на Яне, и многое другое. По его разговору, и поведению, я понял, что он, или мало выпил, или хорошо закусил, но признаков опьянения я в нём не разглядел. Чего не сказать, о его «первопроходцах», вернее, про того, который ехал в середине, и мне рожу состроил. А получилось следующее, через десять километров, справа, стояла вешка, указатель направления. Она показывала направление объезда, влево. Дорога в этом месте была накатанная, и не заметить левый поворот, мог только слепой, или сильно пьяный. Единственное, что забыл сделать бульдозерист, то пересыпать дорогу, которая шла прямо, в наледь. Первый водитель сделал всё правильно, и ушёл в объезд. А тот, который строил мне рожу, не увидел, ни стрелку, ни следы первой машины. Даже то, что накатанная дорога пошла влево, а прямо, замёрзшая колея, и следов нет. Наверное, он приотстал, от первой машины, и рванул прямо в наледь, забыв, что едет на «полторастике», а не на тракторе. Его ещё можно было понять, если бы он тут же встал, но он прошёл ещё метров сто. Столько льда переломал, газовал до упора, но всё равно встал. Я до этого молчал, молчал и Саня, но когда он увидел, что его член бригады, переломал столько льда, и встал в наледи, не удержался, и обругал своего водителя. А тот, не сообразил, что не туда поехал, лёд-то не тронутый, значит, не туда едет. В таком случае, следует остановиться, вытаскивать будет легче. Но, нет, шофера народ упёртый, особенно после «ужина».

Тут Саня сказал, я же говорил ему, не пей последний стакан. но он меня успокоил, всё под контролем, а сам, не смог даже разглядеть, куда пошла первая машина. Как теперь его, с этой наледи тащить? Мы постояли немного, подумали, и понаблюдали за действиями «ледолома». А он, даже из кабины не выходил, чтобы посмотреть, куда заехал. Мы ещё немного постояли, и поехали, по объездной дороге, которая была всего метров триста. Она выходила на основную дорогу, откуда было видно застрявшую машину. Первого члена бригады, то же не было, и тут я спросил Саню, они у тебя всегда такие самостоятельные? Первый улетел, не дожидаясь никого, второй, спит в наледи.

Я видел, что Сане было стыдно за своих первопроходцев, но он мне всё же ответил. Да нет, у первого, сегодня день рождения, вот они и расслабились, а в общем, ни чего особенного, такое часто бывает. Мы немного постояли в этом месте, подумали, чем можем помочь ледолому. Длинного троса у нас не было, а залазить в наледь, задним ходом, как совсем недавно делал я, Саня не стал, его транспорт не позволял это сделать. Мы поехали дальше, а километров через восемь, встретился бульдозер, который шёл к этой наледи, чтобы расширить объездную дорогу. Саня остановился, и попросил бульдозериста вытащить ледолома, и тот пообещал это сделать. Вот тут, я первый раз увидел Александра Ивановича Березовского, который управлял, самым мощным бульдозером, в леспромхозе. Это был, болото ход, на широких гусеницах, его называли сто восьми десяткой. С этим мастером дорожных дел, Александром Ивановичем, спустя лет десять, я буду жить рядом, в посёлке Сокол, и мы будем дружными соседями. Позже, я о нём расскажу, таких специалистов, забывать нельзя.

Мы с Саней, остались ждать, когда подъедет ледолом, но прошёл уже час, а его всё не было. Уже в полной темноте, не дождавшись, мы поехали дальше, к перевалу. Это были те места, где я в метель, шёл пешком, когда родился сын. А ещё совсем недавно, тащил машину на тросу. Когда мы подъехали к вагончикам дорожников, то первой машины и тут не было, и Саня сказал, наверное, он забыл, что едет не один. Мы попили чаю у дорожников, и поехали на Яну. Саня ехал хорошо, спокойно, и аккуратно. Я раньше рассказывал про таких как он. Ведёт машину так, что не поймешь, выпивал человек, или нет, только по запаху можно определить. Честно скажу, мне хотелось спать, хоть немного по кимарить, но мне было интересно общаться с Саней, и это желание, было сильнее, чем, поспать. Я понимал, ему было стыдно, за ребят, и он сказал, что теперь, будет сам регулировать, процесс разлива по стаканам, а совсем его устранить, невозможно. На Яну мы приехали часа в два ночи, его первая машина стояла у фактуровочной. Мы вместе вышли из машины, я, чтобы пойти домой, а Саня, посмотреть, в машине ли водитель, он спал. Я сказал Сане спасибо, и пошёл домой, мне хотелось спать, ведь утром на работу.

Утром, перед тем, как уехать за лесом, я посмотрел туда, где стояли эти две машины, третья, так и не пришла, а я уехал в лес. Из леса, я вернулся часа в четыре дня, и когда отмечался на фактуровке, то увидел третью машину, и понял, что «ледолом» приехал. Пока меня выгружали, я наблюдал за этими машинами, и видел, что они садились в одну кабину. Я даже улыбнулся сам себе, вспомнив этого водителя. У него была такая смешная рожа, там перед празднованием дня рождения, и мне стало интересно, где всё это время он был. С выгрузки я подъехал к их машинам, да так, что мне из кабины хорошо их было видно, и они увидели меня. Я, прямо раздетый, вышел из трактора и подошёл к машине, вышел и Саня. Тут я и спросил его, давно приехал? Он улыбнулся, и сказал, когда его бульдозер вытащил, он потерял ориентир, и погнал в сторону Усть-Омчуга. Проехав сорок километров, перед самым Усть-Омчугом, понял, что едет в обратную сторону, развернулся, и теперь вот, тут. Хорошо, что второй раз в эту наледь не заехал. Сейчас, мы будем грузиться пластиной на пилораме, но поедем домой утром. Я пожелал ему удачи, мы попрощались, и я поехал за вторым возом.

Дорогой, я думал про вчерашний день, и про того водителя. Получается, я не зря говорил, что для бешеной собаки, сто километров не крюк. Правда, он лишних сделал восемьдесят, но всё равно, эта поговорка к нему подходит, как и к большинству Колымских шоферов, да и ко мне тоже. Много лет спустя, на Шведской машине «ВОЛВО», я выполнял рейс на Иркутск. В Канске, после заправки, уехал в другую сторону, перепутал направление. Сто пятьдесят километров, уехал в другую сторону, а в два конца, это триста. Как мне было тяжело потом, нагонять время, чтобы завтра выгрузиться, но, об этом, позже.

К середине апреля наледей стало ещё больше, и, зная, что в этом месяце плана нам уже не вывезти, мы делали всего по одному рейсу. Переезд в этом году, будет раньше, сказало начальство, и поедут работать на Халаткан. Меня, это не касалось, так как я, с мая уходил в полугодовой отпуск. Мне осталось доработать апрель, который плохо влиял на средний заработок, но тут уже ничего не поделать.

Четвёртого апреля, мы отметили пять лет совместной жизни с Таней, а сыну нашему, было четыре года. В конце апреля, я собрал вещи, и ждал борта, чтобы улететь в Усть-Омчуг. Мне предстояло отучиться, и получить права на управление легковым автомобилем. Дело в том, что занятия начинались после первомайского праздника, а в это время дороги до районного центра, уже нет. Мне оставалось надеяться только на то, что к празднику первого мая, в посёлок должны привезти продукты. Это делалось самолётом АН -2, или вертолётом, и мне, к этому надо быть готовым. В двадцатых числах апреля, переезд на летний участок состоялся. Опять в посёлке стало тихо, спокойно, ехать никуда не надо, потому, что дороги растаяли. Реки, набирали всё большую силу, и ездить через них, было очень опасно. Поэтому, мы ни куда и не ездили, берегли технику, и свои силы. Я был предоставлен сам себе, ремонтируй, если есть что, если нечего ремонтировать, работа по гаражу, что даст механик. Перед отпуском, я устранил некоторые неполадки, и сдал трактор механику. Ближе к концу месяца, я каждый день смотрел в небо. Никто точно не знал, когда прилетит борт, но что прилетит, было известно. Мои вещи уже были собраны, с таким учётом, что на Яну я больше не возвращаюсь. После курсов, мне надо было встретить Таню с сыном, и ехать в аэропорт Магадана, на самолёт

ВТОРАЯ УЧЕБА В КОМБИНАТЕ

Борт прилетел в самом конце апреля, меня провожали жена, и сын. После выгрузки самолёта, через час, я был в районном центре, в гостинице леспромхоза. Меня бесплатно поселили на всё время обучения, так, начался мой отпуск. Тане, надо было отработать ещё май, а потом, прилететь в районный центр. Находясь в районном центе, я часто вспоминал работу жены. Месяц май, был очень тревожным для неё, и для меня. Снова просыпались медведи, и могли приходить в посёлок. Получалось так, что самыми бесстрашными, были работники метеостанции, в том числе и моя жена Таня. Им опять приходилось в ночной тишине, и темноте, ходить на метеорологическую площадку, снимать показания приборов. Если в прошлые годы, я мог сходить с Таней ночью, или обставить посёлок петлями, то сейчас нет. Меня там не было. Я сильно переживал за свою Таню, но помочь ничем не мог. Единственное, на что я рассчитывал, что другие охотники поставят петли, и медведи не пройдут в посёлок.

В Усть-Омчуге, у меня был хороший знакомый, Алексей Сгревач, молдованин. Мы с ним, не один год, работали на пилораме, а потом, его жене предложили должность заведующей складом в центральном леспромхозе, и они переехали в Усть-Омчуг. Алексей работал мастером, по обучению вождения автомобиля, в том учебном комбинате, где уже учился я. Вот он, и помогал мне во всём. И как потом, Лёха нам сказал, тому, кто принимал у нас экзамен, он отдал новую пилу «дружба», чтобы к нам не придирались. Кроме меня из леспромхоза, учился ещё такой же клиент, как и я. Он был с другого участка, а фамилия его Попов, а вот как звали, я забыл. Но я не забыл, что мы вдвоём с ним, выделали Лёхе медвежью шкуру. Вообще, Лёха никому, просто так, ничего не делал. Нам надо было получить права, без всяких отсрочек, и пересдач, остальное нас не интересовало. Дело в том, что у нас были билеты на самолёт до Новосибирска, и, если бы я не сдал экзамен, поломались бы все планы на отпуск. Занятия мы посещали строго, а вечером, делали Лёхе шкуру медведя, которую привёз ему Поп, как он его называл. За неделю, мы её сделали.

По субботам, была мужская баня, с бассейном. Хорошая парилка, душ, а ещё были две контрастные ванны. Находились они выше этого бассейна, вот оттуда, из этих ванн, мы ныряли в бассейн. Тогда я и не догадывался, что этот бассейн, будет местом трагедии, для моего бригадира пилорамы, Смольникова Николая Антоновича.

Мой отпуск, начался хорошо, так было до самого конца курсов, и практическое вождение я проходил на «Москвиче», так как у меня дома была эта машина. Месяц пролетел быстро, за три дня до конца мая, мы сдали экзамены, получили права, которые обмывали в ресторане Усть-Омчуга. Потом, уже в своём кругу, выпили ящик шампанского, на этом, обучение и закончилось.

ПРОЩАЙ ГЕОРГИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Эта плохая новость быстро облетела весь леспромхоз, хотя произошло это на летнике, под названием Халаткан. Вторая трагедия, за всё время нашего пребывания на Яне, хотя была и третья, этим же летом. Жена застрелила своего мужа, из охотничьего ружья. Ох уж эти семейные дела. Первая трагедия, гибель Бердюгиной Зины, вторая, гибель начальника участка, Канашенкова Георгия Алексеевича. Про третью, я знаю из рассказов жителей. Во всех случаях, просматривается бесконтрольность своих действий, спешка, необдуманность поступка, беспечность. Все три трагедии можно было избежать.

Георгий Алексеевич погиб в конце мая, а точнее, двадцать девятого числа, 1980 года. Половина рабочих оставалась на Яне, а половина работала на Халаткане, под руководством Георгия Алексеевича. Я в это время, был на учёбе в Усть-Омчуге, и, наверное, уже закончил её. К первому июня, мы с Таней и сыном, должны были быть уже в аэропорту Магадана. Так как мы жили в гостинице леспромхоза, то быстро узнали, что наш Жора, застрелился. По-другому не сказать, потому, что последнее, что он произнёс, «всё, застелил сам себя!» Произошло это в лесу, он приехал на машине Урал, к лесорубам на деляну. В кабине сидели трое, водитель, приёмщица леса, и Жора, сидевший у пассажирской двери. Между ним, и приемщицей, лежал карабин, калибром пять целых и шесть десятых миллиметра. Зачем он его взял, не понятно. Лихо спрыгнув из кабины машины, он случайно ударил прикладом о подножку машины. В этот момент и произошло то, чего никто не ждал, выстрел. После него, те последние слова. Зачем ему понадобился карабин, никто не знает, лежал бы в кабине, тем более, что он идёт к людям.

Может всё бы и обошлось, вынули бы пулю, зашили, полежал бы в больнице недели две, если бы не одно, но. Карабин был заряжен, не простой пулей, а со стальным сердечником, у которого был смещён центр тяжести. Тогда эти патроны были запрещены к использованию, но так уж бывает, где запрещено, а где и нет. И вот эта пуля, попадает ему в бедро, доходит до плеча, разворачивается, и застревает под лопаткой. После таких поражений, человек не может выжить. Смерть пришла мгновенно, на виду у большинства членов бригады. Помощь ему, уже была не нужна.

Хочу ещё раз вернуться к карабину, ведь не господь бог, зарядил его, ни злодей какой-то. Наверняка он сам. Но зачем, среди людей заряженный карабин? Наверняка он знал, что оружие ошибок не прощает, и пуля могла попасть в любого другого человека, получись карабин под другим углом. Не зря существует пословица про грабли, которые тоже стреляют. Можно смело сказать, что ни карабин, ни подножка машины, ни-причём. Всему виной, человеческий фактор.

В этот же день, авиарейсом его и привезли в больницу Усть-Омчуга, и было заключение о самоубийстве. На следующий день, в леспромхозе, было прощание с ним всех, кто мог присутствовать, а знали Георгия Алексеевича многие люди, так как он поработал, на всех участках нашего леспромхоза. Было ему тридцать восемь лет, бодрый, коренастый, непоседливый, всегда улыбался, был уважаемым в любой компании. Я с ним часто общался, он меня уважал, за схожие с ним качества. Один раз, он пришёл ко мне домой, уже вечером, по поводу перевозки какого-то механизма. Лично, пришёл просить меня, и мы целый час с ним говорили на разные темы. Я даже шкуру медведя ему подарил, просто так, ну нравился мне этот мужик, за простоту, и лёгкость общения. Это была самая лучшая шкура, которую я смог добыть за все годы, осенняя! И вот, его нет, всему леспромхозу жаль, а нашей Яне и подавно. А у двоих его сыновей, не стало отца, и воспитывать их придётся одной матери. Его родной брат Владимир, который был моложе его, работал на пилораме, на Яне, сильно переживал о потере старшего брата. Ему же, пришлось везти Жору на материк, чтобы похоронить в родной земле.

ОТПУСК, С ВЫЕЗДОМ В ЦЕНТРАЛЬНЫЕ РАЙОНЫ СТРАНЫ

В конце мая, прилетела Таня с сыном, а я, в леспромхозе получил билеты на самолёт, которые были давно оплачены. К первому июня мы были в аэропорту Магадана, ждали посадки в самолёт до Новосибирска. Вылет почти всегда был к ночи, и летали тогда ТУ- 114, винтовые, четырёх моторные, самолёты. Летали всегда с посадкой, когда в Якутске, а когда в Братске, и в полёте были около девяти часов. На другой день мы были дома, в Бердске, и все были рады нашему приезду. Так же, когда я пришёл с армии, приходили и родня, и соседи. Первую неделю были сплошные встречи, ну и, конечно же, поездки на новом Москвиче. После того, как мы встретились со всей родней в Бердске, мы поехали к родителям, и братьям Тани, которые жили в деревне Убинская. Эта деревня находится двести пятьдесят километров, от Новосибирска.

В 1980 году, между Новосибирском и Омском, на дороге не было никакого покрытия. Была простая грунтовка, которую часто грейдировали. Она была ровной, и в сухую погоду, как асфальтированная. По ней можно было ехать, хоть сто тридцать километров в час. Потом её раскатывали, и она становилась пыльной, и не ровной. В тот момент, когда мы ехали в эту Убинку, шёл дождь. Дорога была сильно покатая, как яйцо, и когда она размокла, то с дороги сползали почти все автомобили, которые двигались по ней. На наших глазах, даже автобус ПАЗ, опрокинулся в придорожный кювет. Но я проехал, и самой большой бедой для нас, была, грязная машина. Прожив с неделю у Таниных родителей, мы вернулись в Бердск. Весь июнь мы были в Новосибирской области, и объездили всё. Потом созвонились с Козубами, земляками и соседями по Яне. Они тоже были в отпуске, и мы договорились, что приедем к ним, а потом, все поедем в горный Алтай, на Телецкое озеро. После этого разговора, мы начали собираться.

ТЕЛЕЦКОЕ ОЗЕРО

Мы старались взять самое необходимое, потому, что знали, будет полная машина, и много вещей. Так как, наш сын был ещё маленький, то мы его оставили дома, в Бердске, и поехали в Барнаул к Мише и Вере Козуб. Побыв у них дня два, три, мы вчетвером, поехали на Телецкое озеро. Атлас автомобильных дорог Советского Союза, у меня был, и, посмотрев его, мы были убеждены, что до Телецкого озера, хорошая дорога. Маршрут мы выбрали, через Горно-Алтайск, от которого на атласе была жирная красная линия. Она была почти такая же, как до самого Горно-Алтайска, до которого мы доехали быстро и без проблем. В Горно-Алтайске, мы свернули в сторону озера, и первые километры по той дороге были неплохие. Дальше стало хуже, но это меня не пугало, тем более, что у нас на Яне, асфальта то же не было. Я привык не только к плохим дорогам, но и к очень плохим, поэтому, мы ехали спокойно.

Нам надо было проехать сто семьдесят километров, и не на КИРОВЦЕ, а на Москвиче 21—40, новой модели, и нам было комфортно, какое-то время. Было ещё светло, когда мы приехали в «город» Чоя, в котором мы решили пообедать в столовой. Там нам дали такую еду, что никто из нас, её есть не мог. Мы что-то купили в магазине, перекусили, и поехали дальше, вот там, было наше полное разочарованье. Дорога была, но не для легковых машин, а для тракторов с отвалом. Там были горы, и дорога шла у подножия этих гор, как по прижимам, на Колыме. Я знал, если горы, значит и осыпи, и ехать приходилось очень медленно. На дороге лежали большие камни, их приходилось объезжать, а иногда и убирать, чтобы, проехать. Нельзя было просмотреть ни один такой камень, потому, что он просто пробил бы поддон двигателя нашей машины. Если бы это произошло, то ушло бы масло из двигателя, со всеми, вытекающими последствиями. Могло произойти и другое, например, оторваться глушитель, или ещё что-то, да и колесо пробить легко, тем более, что Москвич, был хорошо нагружен.

Сколько мы так ехали, я точно не помню, наконец, дорога отошла от сопок, и осыпи прекратились. Мы с облегчением вздохнули, и поехали быстрее, но за световой день, доехать не успели. Приехали мы к озеру, поздним вечером, это была деревня Артыбаш. Первую ночь, мы переночевали, прямо на стоянке, которая была на краю деревни, а утром, мы поехали к самому озеру. Там тоже, была стоянка, для автомобилей, и мы встали на неё. Утром, мы взяли билеты на экскурсионный катер, и он нас прокатил, по самым красивым местам, с большими водопадами. Там мы фотографировались, и у нас сохранились эти фотографии. После экскурсии по озеру, это было уже вечером, мы взяли машину, отъехали от озера с километр, и у истока реки Бия, поставили палатку, в ней и переночевали. На следующий день, мы, как и все туристы, отдыхали, а мы с Мишей, даже искупались, но не долго. Вода была такая же холодная, как на Колыме, и очень сильное течение, сильнее, чем у нас в Яне. Три дня мы там прожили. Место было хорошее, большая поляна, с мягкой травой, и большой кедр, на который мы с Мишей, лазили за шишками. Но пора было домой, мы собрались, и уехали. Пока ехали, думали, какой дорогой ехать. Мне очень не хотелось снова ехать по каменистой дороге. Один местный водитель мне посоветовал, ехать прямо на Бийск, тем более, что он сам ехал той дорогой, и мы не ошиблись. Дорога была песчаная, но ровная, и мы прилично ехали по ней. В это же время, мы ругали создателей атласа дорог, за то, что в нём было всё наоборот. Эта дорога была лучше, хотя и не обозначена красным цветом, и это означало, что она хуже. Расстояние по этой дороге было приблизительно такое же, но домой к Мише и Вере в Барнаул, мы приехали быстрее. Несколько дней, мы ещё пожили у них, побывали у другой их родни, поделились впечатлениями, потом, мы с Таней уехали домой, в Бердск.

После этой поездки, Таня созвонилась со своей бывшей сотрудницей, Надей Костючёк. С её мужем Димой, я вместе работал несколько лет. Это тот Дима, который давал мне прокатиться на КИРОВЦЕ. Они ещё зимой этого года уехали в Прохладный, и приглашали нас в гости. Это место, Кабардино-Балкария, а столица у них, город Нальчик. Кроме них, в Крыму жили родные Тани, а в Джанкойском районе, в деревне Солёное озеро, жила бабушка Тани. Посоветовавшись, мы и решили поехать на Юг, на этом же Москвиче. Я продумал, и укомплектовал машину всем, что может понадобиться в дороге. Потом я решил поискать попутчиков, в ту сторону. Я даже в Новосибирске спрашивал, в тур агенствах. Но там надо мной только смеялись, говорили, что отсюда, своим ходом, никто не ездит. Я перестал искать попутчиков, и мы поехали одни.

КРУГ В ОДИННАДЦАТЬ ТЫСЯЧ КИЛОМЕТРОВ

В первых числах августа, мы поехали, сына взяли с собой, ему шёл пятый год. Заднее сиденье в Москвиче, было всё его, ему там было хорошо. И нам было хорошо, но первые два дня. Я не знал тогда, как надо ехать, где лучше дорога. На атласе автомобильных дорог, тогда, почти все дороги были нанесены красным цветом. Это означало, что дорога с твёрдым покрытием. Я, почему-то не спросил, у старых водителей, где лучше ехать, а поехал по самой прямой, как я считал, и самой короткой дроге. И ошибка, в поездке по Алтаю, меня не научила, выбирать материковские дороги.

Теперь я ехал по Казахстану. В первый день пути, я проехал тысяча триста километров. Пока нам всё нравилось, но уже на второй день пути мы проехали меньше, потому, что хорошая дорога кончилась. Пошли полуразбитые дороги, по которым быстро ехать, было невозможно. Но, как говорят, о том, что сделано, жалеть не будем. Мы проехали той дорогой, и увидели, как в то время, там жили люди. Если бы сами не увидели, то и не знали бы, какие бескрайние там степи. Неоглядные песчаные барханы, истрескавшаяся, белая от соли земля, которую называют солончаками. Холода ночью, жара днём, нет заправок, магазинов, дорог. Хотя, на карте, от города до города, была жирная красная линия, которая означала хорошую дорогу. Мы там впервые увидели верблюдов, домашних, и диких. А сколько нам попало под колёса сусликов, которые как курицы, стоя на одной стороне дороги, обязательно побегут на другую. Не мог же я останавливаться перед тысячами этих сусликов. Особенно нашему сыну нравились они. Как только бежал этот суслик, я говорил об этом, и сын поднимался с сиденья и кричал, где сузлик. Почему-то, он их называл с буквой «з», и сначала мы его поправляли, но поняв, что это бесполезно, перестали это делать. Когда мы проезжали Экибастуз, там был какой-то, большой карьер, и вот в этом месте, Таня получила травму. Она захотела немного отпустить спинку сиденья, и палец её правой руки, прижало, какой-то пружиной, ей так было больно, она плакала. Палец с кровоподтёком, мы освободили от пружины, и забинтовали, но, больше, я ничем ей помочь не мог.

Кроме карьера, в том месте населённых пунктов не было, не говоря уже о каком-то, санитарном пункте. Карьер этот, был в стороне, километра три, а стрелка-указатель, показывала на следующий город Кокчетав, и мы поехали туда. Где дорога позволяла, я старался ехать быстро, но местами, из хорошей, она быстро превращалась, в совсем плохую, намного хуже, чем трасса Союзного значения, Омск-Новосибирск. В Казахстане, было больше песка, и без дождей, она была сильно пыльной. Ночами было холодновато, и приходилось даже печку включать, а днём было жарко. Местами, шли ремонты дорог, и посредине, в неглубокой борозде, был налит битум, который растекался во многих местах, и моя машина была вся забрызгана этим битумом. Но это, была не самая главная проблема, которая беспокоила меня. За эти два дня, я поставил запасное колесо, потому, что на одном из задних колёс, оторвался вентиль. Оставалась одна запасная камера, и в тот момент, я так себя ругал, ну почему я не взял камер больше. Аптечка у меня была, и я днём, отремонтировал камеру в запасном колесе, чтобы ночью, если придётся менять колесо, оно должно быть готово. Поменять колесо ночью, легко, это не на КИРОВЦЕ, а вот делать его, надо днём.

Каждую ночь я ехал, и только к утру, останавливался где-то, на заправке, или у каких-то строений, и немного спал. Чтобы, мне совсем не остаться без камер, я, в деревнях искал их, и покупал, по любой цене, и даже бензин приходилось покупать, по более высокой цене, так как, не везде были заправки. У меня были две канистры, по двадцать литров, и где можно было, я заправлял полный бак, и эти канистры. Тогда было такое время, что бензина давали не столько, сколько тебе надо, а определенное количество. В разных городах были свои порядки, где-то, давали бензина больше, а где-то, меньше.

Так мы проехали Кокчетав, до которого были плохие дороги, и Кустанай, так было написано в атласе, на русском языке. До Кустаная, было около четырёх сот тридцати километров, и тут, были такие же плохие дороги. Ближе к городам, они были немного лучше. Во второй половине дня, мы проехали этот Кустанай, а следующим городом на нашем пути, был Актубинск. До него было семьсот восемьдесят километров, вот на этой дороге, которая потом совсем кончилась, много чего было. Почему я сказал, что дорога кончилась, да потому, что все их дороги, это не высокая насыпь из песка, а сверху, слой глины, вместо асфальта, или бетона. Этот слой глины, толщиной в тридцать сантиметров, не давал тонуть машине в песке. Но были такие участки, метров по сто, двести, и больше, где этой глины совсем не было. На таких участках, мой Москвич, просто тонул в этом песке, и начинал греться мотор. По такому сыпучему песку, мотору было очень тяжело, а в некоторых местах, мотор просто глох.

Я не знаю, как там сейчас, а тогда, по два и более часа, не встречалось ни одной машины, и даже заплатить некому, чтобы нас протащили по этой дороге. Вот мне и пришлось, подкладывать разные тряпки, накидки, покрывала, и одеяла, которые были у нас, под колёса. Позже, я так делал на Колыме, укладывая одеяла со спальника, в снежную колею. Я поднимал машину домкратом, укладывал тряпки на песок под колёсами, и только потом делать рывок, сколько получалось. Потом приходилось идти за этими тряпками, снова укладывать их на песке под колёса, и опять делать рывок, в десять или пятнадцать метров. Я не помню, сколько десятков раз, я поднимал задние колёса машины, и укладывал под них эти тряпки. Так я преодолел несколько таких участков. На этот участок, я потерял очень много времени, и сильно устал. Потом, я подъехал к такому участку, где слоя глины, не было вообще, а значит и не проехать. Я понял, что это был самый трудный участок. Тут стоял домик, и рядом с ним, трёхосный ЗИЛ-157, для таких как мы. А в домике, как я понял, жили «предприниматели», и зарабатывали на проезжающих. На мой вопрос, сколько дороги тут нет, они промолчали. Я не думаю, что они не понимали русского языка, они понимали, что должны на мне заработать. А я не знал, сколько тут нет твёрдого покрытия, километр, два, или пять. Разобравшись, что к чему, я их спросил, сколько стоит протащить мою машину до твёрдой дороги. Они мне сказали такую сумму, что я, работая на Колыме, не мог им выделить, столько, сколько они запросили за их работу. Нет, я конечно, мог заплатить, сколько они просили, но они разозлили меня этой суммой. С такими расценками, никакой Колымы не надо, и я сказал, не получите ни копейки, за такую жадность. А на мой вопрос, сколько дороги тут нет, они не отвечали, молчали и всё. Дело даже не в том, что они Казахи, а в том, что это была их «коммерческая» тайна. И тут я подумал, что не только Казахи на такое способны.

Время было к вечеру, я оставил машину на твёрдой дороге, а сам пошёл посмотреть, можно ли проехать по барханам. Почему-то мне казалось, что нанесённый ветром песок, должен быть плотнее того, который был на дороге, и не будет проваливаться. Я сошёл с дороги, и сразу определил, что съехать с неё можно. Потом, пошёл по этим барханам, вдоль дороги, и пробовал песок на твёрдость. Я пришёл к выводу, что наметённый ветром песок, проваливаться под колёсами Москвича не будет. Пройдя до самого конца этого участка, я понял, по этим барханам можно ехать. На обратном пути, я начал искать, разные предметы, чтобы поставить их как ориентир. Эти предметы мне нужны были для того, чтобы, не сбиваясь, и не останавливаясь ехать, не теряя инерции, которой я знал цену. В ход шло всё, что я только мог найти, бутылки, палки, которые я втыкал прямо в песок. Кусок ваты, старое сиденье, и ещё многое другое. Своими же следами, я вернулся к машине, и на вопрос Тани, что будем делать, я сказал, пристёгиваться ремнями. Потом я завёл машину, и поехал к неглубокой траншее, которая отделяла дорогу от барханов.

В это время, «предприниматели», встали, и смотрели в мою сторону. Им было интересно, что я буду делать. Когда я съехал с дороги, и ходко поехал по барханам, они долго наблюдали за нами. Я внимательно смотрел на свои ориентиры и совсем не проваливаясь, ехал. Я не ошибся, песок хорошо держал, правда, в одном месте, передок машины подпрыгнул, больше, чем на метр, но машина не встала. Таким образом, я проехал этот «платный» участок дроги, бесплатно, чем вызвал недовольство «предпринимателей». Но гнаться за мной они не стали. Я благополучно выехал на дорогу, и поругал себя, за то, что не сообразил объезжать такие участки раньше, где ехал, укладывая тряпки.

В этот день мне больше не пришлось подкладывать тряпки, я проезжал выбитые участки так же, как и тут, их было два. Дальше, таких выбитых участков больше не было. Надо сказать, что после этого метрового прыжка, появился какой-то звук, похожий на стук металла об металл. Он хорошо прослушивался, при глушении горячего мотора. Услышав один раз этот звук, я понял, что где-то, что-то, отошло. Но, сколько я ни смотрел, не мог определить, что случилось. Звук шёл с правой стороны двигателя, и это, я даже не каждый день слышал. Этому звуку, я особого значения не придавал, мотор работал чисто.

До Актубинска, мы в этот день не доехали. Вечером, когда уже надвигались сумерки, с божьей помощью, мне удалось избежать очень серьёзного происшествия. Мы ехали, уже по неплохой дороге, со скоростью около шестидесяти километров в час. Навстречу нам, двигался КАМАЗ самосвал. Я его далеко увидел, и всё было нормально, кроме того, что за ним была очень сильная пыль, из-за которой было невидно задние колеса самосвала. Рассматривая, как пылит КАМАЗ, я перевёл взгляд на дорогу. Расстояние между КАМАЗОМ и нашей машиной, было примерно, тридцать метров. В этот момент, я увидел, что на нас катится колесо КАМАЗА. Хорошо катится, прямо в середину нашей машины. Оставалось всего несколько метров до столкновения с ним. Как я успел повернуть руль вправо, я не знаю, но столкновения с колесом, я избежал. Тут, нам повезло не один раз. Во-первых, что я его увидел, во-вторых, было куда отвернуть, и не врезался ни во что. Хорошо, что ограждения не было. Когда мимо нас прокатилось это колесо, я остановился, остановился и КАМАЗ. Выйдя из машины, я посмотрел на бок своей машины, и не поверил своим глазам, на нём не было даже чёрного следа от колеса, ни вмятины, ни царапины. Если бы я не успел отвернуть, то разбило бы всю облицовку машины, вместе с радиатором. Разбило бы ветровое стекло, и могло помять крышу, вот повезло, так повезло. А водитель самосвала, глядя на меня, только развёл руками, и пошёл за колесом. Я не стал терять время на разговоры, это было бы пустым делом, сел в машину, успокоил Таню, и поехал дальше. После этого случая, я внимательно смотрел на все встречные и попутные машины, и оценивал обстановку, что в данный момент может произойти.

Я уже говорил, что до Актубинска в этот день, мы так и не доехали, хотя я снова ехал почти всю ночь. Таня с сыном спали, а я, поспал ближе к утру. Так прошло трое суток пути, а впереди, был очень большой перегон. Для тех дорог, тысяча двести пятьдесят километров, от Актубинска до Астрахани, было много. По рассказам местных водителей, дорога там была не лучше, а ещё хуже. Но мне ничего не оставалось делать, как только ехать, и смотреть, когда начнётся не дорога, а разбитая колея, и я скоро с ней познакомился.

За четвёртый день пути, мы проехали около семисот километров, и это ещё хорошо. Приходилось так же, как и раньше, преодолевать барханы, и солончаки. А вот на пятый день пути, выпало самое трудное, бездорожье в солончаковых степях. Ехать можно было только по дороге, которую дорогой назвать было нельзя. По этим колеям, ходили грузовики повышенной проходимости, и, похоже, в распутицу. Колеи были такими, что если в неё попал, то выехать из неё невозможно. По таким колеям, я ехал два раза по сорок километров. Ехать приходилось так, одной стороной машины по колее, а другой, по меж-колёсному пространству, так как, колея Москвича, меньше колеи грузовиков. Получался большой крен, сначала в одну сторону, потом в другую. Много раз приходилось слышать, как машина днищем цепляла за грунт. Как не оторвалась выхлопная труба вместе с глушителем, я не знаю. Её деформацию я увидел, когда уже в городе Прохладном, вместе с Димой, искали первую неисправность, стук металла.

Двигаясь по колее, мне часто приходилось выходить из машины, через противоположную дверь, потому, что свою я не мог открыть, колея не давала. Но выйти мне надо было, так как были препятствия, в виде больших комков грунта. Их приходилось разбивать монтажкой, и убирать руками. Но больше всего, я боялся поцарапать бока машины, потому, что уж очень близко от засохшей, наружной кромки колеи, проходила машина. Иногда казалось, что не только поцарапаю, но и помну всю сторону, но как-то обошлось. Рядом с дорогой в этих местах, ехать было нельзя. Трещины по всей степи были такими, что если в неё попадёт колесо, то надо будет сначала копать лопатой, чтобы подсунуть домкрат, и только потом поднимать. Но, подняв машину, её просто так не сдвинешь, и трещину придётся засыпать, чтобы не провалилось колесо. Такие трещины были через пять, а то и через три метра, и не исключено, что в них попадут два колеса одновременно, и что тогда?

В пятый день, я проехал немного больше трёх сот километров. Таня всё записывала, она была штурманом. До Астрахани в этот день я не доехал километров двести, устал так, как на Колыме не уставал. Только кончилась эта колея, пошла обычная грунтовка, по которой можно было ехать километров шестьдесят в час. У какого-то посёлка, уже глубокой ночью, я остановился, отпустил спинку сиденья, и уснул. Проснулся я рано, и поехал дальше, Таня с сыном ещё спали, когда я подъезжал к Астрахани. Перед городом мы остановились, перекусили, и поехали дальше, разглядывая места впадения Волги, в Каспийское море. Тут было множество мостов, и мостиков, и, конечно же, пошла хорошая, асфальтированная дорога. По этой дороге, мы за несколько часов, проехали больше трёхсот километров. Проехали Элисту, от которой до Пятигорска, было триста тридцать километров. Я не мог нарадоваться дороге, мне казалось, что я просто лечу.

Наверное, это так и было, потому, что в каком-то месте, меня остановил инспектор ГАИ, и проверил документы. Он спросил, как я тут оказался, с Новосибирскими номерами. А когда узнал, посоветовал мне ехать тише, потому, что я превысил скорость. Наказывать он меня не стал, когда узнал, что мы из солнечного Магадана, пожалел. Потом он сказал, вам до Прохладного не так далеко осталось, около ста километров, отдал права, и даже счастливого пути пожелал. Я сказал ему спасибо, пообещал больше не нарушать скоростной режим, и мы поехали дальше. Через какое-то время мы проехали город Баксан, до города Прохладный, было совсем близко. Надя и Дима были рады, а мы и подавно. Пройти такую дорогу, не так просто. Спасибо Москвичу, что не подвёл, где-нибудь, в степи. По подсчётам Тани, мы проехали четыре тысячи семьсот километров, а в пути были пять с половиной суток. Это не много, для такой дороги, если учесть, что я ни одной ночи не спал более четырёх часов. И, стреляйте меня, обратно, этой дорогой, я ни за что бы, не поехал.

Следующий день, мы отдыхали, но уже на второй день, мы с Димой нашли и устранили стук металла о металл. Стук шёл от подушки крепления двигателя, не выдержала сварка. Подушку мы приварили, поправили выхлопную трубу, оттерли машину от битума, и помыли, больше ни чего ей не требовалось. Потом мы побывали у их родителей, попробовали вина, сидя под виноградом, и уже на двух машинах, съездили в Баксанское ущелье. Посмотрели на их красоты, попробовали местных шашлыков, а после этого, поехали копать картошку, она у них уже поспела. После картошки один день отдых, и опять же, на двух машинах, поехали в Крым.

В Крыму у Тани была родня, и мы ехали к ним. За один день мы приехали, правда, много времени ушло на переправу на пароме. Но, вечером в этот же день, мы приехали в Керчь. На следующий день, нас повели на экскурсию, в Аджимушкайские каменоломни, в которых, крымские партизаны скрывались от фашистов. Ещё день мы провели на пляже, на тёплом песке, и в такой же тёплой воде. На следующий день, мы поехали к Таниной бабушке, в сторону Джанкоя, а Дима и Надя, поехали домой, в Прохладный. До Джанкоя нам было не далеко, сто километров до Феодосии, и около ста тридцати, до Джанкоя. Нам надо было приехать на станцию, Солёное озеро. От Джанкоя до неё, было одиннадцать километров. Расстояние от Керчи до Солёного озера, мы легко прошли за несколько часов, и в районе обеда, мы были у Таниной бабушки. Там мы увидели два маленьких, стареньких домика, как и сама хозяйка. Она жила одна, и ей самой, было даже не под силу, собрать созревший урожай с плодовых деревьев. Ей помогали соседи, а сад у неё, был не маленький. Росло почти всё, но особенно вкусной была слива. Её плоды опадали, а так как бабушка не успевала их подбирать, их ели гуси, которые жили у неё. Большую часть фруктов, соседи собирали, продавали на станции, а деньги отдавали бабушке, вот так она и жила. У неё мы прожили три дня, а потом, мы поехали домой, в Сибирь. Опять проехали Феодосию и Керчь, и взяли курс на Волгоград, потом Саратов, Самара, который был тогда Куйбышев.

И вот, где-то, после Куйбышева, я услышал стук в районе переднего, левого колеса, остановился, и начал смотреть. Для этого, мне пришлось поднять домкратом, эту часть машины, и снять колесо. После очередного осмотра, я увидел разбитый палец, верхней шаровой опоры, и как раз такой, у меня лежал в багажнике. Я как предвидел, что он может пригодиться, и купил его перед поездкой. Часа за два я его поменял, и поехал дальше, стука больше не было.

Ещё в Керчи, я написал на широкой, бумажной ленте, Крым-Новосибирск, жирными буквами, и поместил эту надпись, вверху заднего стекла. Конечно, сейчас, я этого не делал бы. Но тогда я и не знал, что есть дорожные жулики и бандиты, ведь у нас на Колыме их не было. Без всяких проблем, мы доехали до Уфы. Это было вечером, когда я увидел несколько стоявших, новых автобусов «Икарус». По всей видимости, их гнали куда-то за Урал, и я поехал следом за ними. Они шли очень хорошо, но я не отставал от них, и всегда висел у них на «хвосте». Помню, водитель последнего автобуса, за которым я ехал, во время какой-то остановки, подошёл ко мне, и спросил, ты чего за нами едешь? Но увидев Новосибирский номер, и выслушав меня, что я не знаю этой дороги, сказал, езжай, но далеко не отставай, и я старался. Так я проехал с ними весь Урал, и Челябинск. Потом, на какой-то стоянке, ко мне подошёл мужчина, и спрашивает, ты в Новосибирск едешь, да ответил я, и он, предложил ехать вместе. Он с семьёй тоже ехал в нашу сторону, ещё дальше, в Красноярский край. Из разговора с ним, я узнал, что он то же, работал в леспромхозе за Красноярском. Так мы до Новосибирска и ехали, потом попрощались, мы свернули в сторону Бердска, а они поехали в Красноярск. На этом и завершился наш круг по стране, на который мы потратили месяц, и проехали одиннадцать тысяч километров. А всего, за этот отпуск мы наездили двадцать четыре тысячи километров, за три с половиной месяца. После этой поездки, в Бердске мы прожили ещё дней десять, пока купили билеты на самолёт до Магадана. Уже в середине сентября, мы улетели в Магадан. Мы уже спешили домой, потому, что наш отпуск заканчивался в сентябре, и с октября, нам надо было приступать к работе. За оставшееся время, надо было заготовить ягоды, и рыбы, кое-что подремонтировать, и приготовиться к охоте.

НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ, ДВА ЗВЕРЯ

Вернувшись, домой на Яну, мы насобирали четыре ведра ягоды, крупной, и спелой. После ягоды я занялся рыбой, погода была ещё тёплая, и рыба шла хорошо. Как и все ставил морду, ловили неводом, спиннингом, всеми доступными методами. Рыба ловилась всякая, правда горбуши уже не было, да и кеты было маловато, но зато мальмы, Гольца, и Кижуча, было много, да и хариус ловился. Но, для рыбалки нужно было время, так как мелкого хариуса, который ловился по три штуки, уже было мало, а крупный, ловился не очень охотно. И вот, один раз, мы с мужиками, рыбачили у скалы «Семи братьев», это в трёх километрах от посёлка. Я был не очень везучий рыбак, у меня сегодня, плохо ловилась рыба. Но ружьё с патронами, как всегда, было у меня с собой. В этот момент, я и решил, не тратить зря время на рыбалку, а пройтись по лесу. Но, не где попало, а в устье нижнего Янычана. Я сел на мопед, проехал с километр вверх по правой Яне, оставил спиннинг у мопеда, и смело шагнул в реку.

Воды было ещё много, и если бы я не пережал сапоги вверху, то вода налилась бы в них. С пережатыми сапогами, я намочил только зад, но ноги были сухими. Может быть, я поторопился, и выбрал не самый мелкий перекат. Меня сильно толкало водой, и я боялся упасть, ведь я был бы, весь мокрый, и мне было бы не до охоты, но всё обошлось. На улице начинало темнеть, и, казалось бы, куда я иду, ведь через двадцать минут в лесу будет совсем темно, и н чего не разобрать. Но, что-то меня толкало в эту темноту, и, как по какому-то зову, я в неё шёл. Мне пришлось перейти неглубокую протоку, и подняться на противоположный, обрывистый берег. Как что-то предчувствуя, я шёл медленно, осматривая всё вокруг себя. Со мной уже подобное случалось, когда я подходил к раненому медведю. Но тогда, я знал, где находится зверь, и понимал, что он в петле. Сейчас было по-другому, я никого не видел, и не слышал, но чувство опасности меня не покидало. Я больше скажу, чувство опасности только нарастало, вместе с наступающей темнотой. Стараясь шагать беззвучно, я отводил от лица уже плохо видимые ветки деревьев, обходя мелкий ивняк и кусты стланика. Я шёл вдоль этой тихой протоки, метрах в пяти от её берега. Моё ружьё было заряжено двумя жаканами, и держал я его наготове, как будто искал раненого зверя.

Погода была тихой, даже слабого ветерка не чувствовалось. Возможно, это было потому, что я шёл по густому, смешанному лесу. В этот момент я не слышал ни чего, кроме слабого хруста мелких веточек под своими ногами. Мне казалось, что этот хруст никто не слышит, кроме меня. Повторяю, я шёл очень медленно, не спеша, переставляя ноги, я бы даже сказал, крадучись. Что меня заставляло так идти, я не знаю. Может быть, внутри меня, кто-то подсказывал, что где-то рядом зверь. Допускаю, что мой ангел хранитель, предупреждал меня об опасности. Я понимал, тут полно медведей, и я уже почти пожалел, что пошёл сюда. На улице стало уже так темно, что о прицельной стрельбе и говорить не приходится. Я уже не мог разобрать, где куст стланника, а где молодые ветки ив, всё сливалось в один тёмный и расплывчатый объект.

Справа от меня, была небольшая, продолговатая полянка, метров пять на десять, и я почти прошёл её. Как получилось, что я оказался у большого дерева, я не знаю, но в этот момент, я услышал сильный топот, и треск ломавшихся сучьев. Может было и ещё что-то, и всё это было, где-то за моей спиной. Я быстро сообразил, что мне надо встать за дерево, и уже под его защитой, я направил своё ружьё назад, в сторону появившегося шума. Я всматривался в темноту, пытаясь понять, кто создаёт этот шум, и чем он угрожает мне. В этот момент, на полянку выбегает кто-то высокий, по крайней мере, тогда оно мне таким показалась. Я не мог рассмотреть, кто это, но, этот кто-то, был высоким. Поверьте, мне было некогда разбираться, кто это, потому, что от меня до него, было метров пять, может, шесть. Я, знал, что в тайге, можно встретить, даже снежного человека. Правда, за все годы проживания на Яне, я не слышал про это в наших местах. Мне было понятно, что никто из наших мужичков не мог тут находиться, да ещё и бежать на меня. Но я должен был обороняться, независимо от того, кто это на самом деле. Я выстрелил в этот тёмный объект два раза. Объект упал, но не так как падает человек, чувствовался его большой вес. Я тут же разломил ружьё для перезаряда, выдернул стреляные гильзы, и вставил новые жаканы. Ещё не услышал щелчка закрывающегося ружья, я оторвал взгляд от ружья, и посмотрел туда, где упала эта тень. В первый момент мне казалось это всё, но я ошибся. В этот момент, торой объект, в виде большой кучи, не успев остановиться, упёрся в упавший первый, и немного протаранил его. И вот, когда произошёл щелчок замка ружья, второй объект сделал большой, и сильный прыжок, в сторону. Он не дождался выстрела, и на несколько секунд прыгнул раньше. Я стрелял в эту прыгающую кучу два раза.

Уже написав всю книгу полностью, я просматривал некоторые ролики охотников, где глаза зверей светятся. В моём случае такого не было, так как не было источника света, даже костра. Передо мной была темень, и не различить, кто упал, а кто удрал.

После моих выстрелов наступила тишина, я всё ещё не знал, кто лежал в нескольких шагах от меня. По действиям второй тени, я догадывался, что это был медведь. В нашей тайге больше никто не мог так прыгать, а размер этой тени был схож, с размерами медведя, и не маленького. Какое-то время, я стоял, с вновь заряженным ружьём, смотрел по сторонам, и прислушивался, не охотится ли кто на меня. Сейчас я допускал, что медведь мог напасть на меня и, с другой стороны. Думаю, что ему совсем не хотелось расставаться со своей добычей, ведь он её почти догнал! Если бы не мои выстрелы, он в протоке легко догнал бы свою жертву. В таком случае, я не знаю, что было бы со мной, ведь он был бы хозяином добычи и уже ревниво защищал бы её от меня. Но господь Бог сделал всё иначе, в этом месте, я оказался на одну минуту раньше. Мои выстрелы остановили первого зверя, и сейчас хозяином положения был я. Правда, радости в этом я пока не видел.

Минут пятнадцать я стоял, и думал, как быть дальше? Мне не было видно, шевелится ли двухметровая тень или нет. Я допускал, что упавшая тень, может притвориться убитой, а когда я подойду, напасть на меня. Спустя минут пятнадцать, я осмелился подойти к тому, что упало. Это был лось, вернее, лосиха, и гнал её медведь. Когда я понял, что отобрал добычу у хозяина тайги, мне стало не по себе. Меня не покидала мысль, что он может попытаться забрать лося у меня. Медведь мог внезапно напасть на меня, ведь он почти догнал свою жертву, и имел право считать её своей. Если бы не мои выстрелы, то лось был бы убит медведем. Моё счастье, что это не произошло при мне, тогда он точно на меня бы бросился, защищая добычу. А как бы дальше развивались события, страшно представить. Конечно, бежать мне некуда, да и не убежать от него, наверное, я бы стрелял. Но, попробуй, определи тёмной ночью, где этот медведь, на таком расстоянии, в какой стороне, думаю, для меня это была бы верная смерть. И пировал бы там он долго, сожрав человека и лося. Интересно, с кого бы он начал? После такого пира, на зиму сала он точно накопил бы.

Обдумав дальнейшие действия, я пришёл к выводу, что одному мне заниматься лосем, было не безопасно. Я решил, что мне надо идти за мужиками, но как мне дойти до реки, ведь медведь мог быть рядом. Первое, что я решил сделать, вынул из стволов пули, вставил дробовые патроны, их у меня было больше, и, стреляя впереди себя, пошёл к реке. Пока я шёл к реке, выстрелил шесть раз. Отпугивая медведя, я надеялся и на то, что мои выстрелы услышат оставшиеся рыбачить мужики, и не уедут домой. Я был уверен, что они слышали мои выстрелы, так как расстояние между нами было километра полтора.

На улице было уже совсем темно, и рыбалки точно нет, как нет и меня. Конечно, это дело личное, и если бы они уехали, то мне и обижаться на них нельзя. Решение, пойти в темноту я принимал сам. Но, ребята меня дождались, благодаря моим выстрелам.

Как потом они мне говорили, ругали меня, что я ушёл на ночь глядя. Бросив рыбалку, они подъехали к моему мопеду, и поняли, что меня надо ждать тут. Уже пора домой, а меня всё нет, вот и сидели у костра, ждали, пока не услышали выстрелы. Они знали, что в темноте по рябчикам не стреляют, да ещё так интенсивно. Но что делать они не знали, куда идти за мной, вот и ждали, когда я вернусь. И я считаю, они сделали всё правильно! Подойдя к реке, я увидел костёр, и обрадовался этому, сейчас огонь служил хорошим ориентиром для меня. Перейдя реку, я пришёл к ребятам уже в полной темноте, и они обрадовались, увидев меня. Конечно, мне было приятно, что они не уехали в посёлок, и я сказал им спасибо за это. Первый вопрос мне был такой, ты, где ходишь, мы тебя уже больше часа ждём? И, скажи нам, по кому можно стрелять ночью? Спокойно выслушав все претензии ко мне, я предложил им, пойти со мной, разделать лося. Но в первую минуту, они мне не поверили, думали, я шучу, и с недоверием смотрели на меня. Мне пришлось повторить, и вкратце, рассказать всё, что произошло. Только потом, они поняли, что мне не до шуток, и мы пошли.

Подходя к лосю, мы старались шуметь, я даже выстрелил два раза, на тот случай, если медведь был рядом, чтобы отпугнуть его. Но его не было. Мы развели хороший костёр, чтобы было светлее, и приступили к разделке лося. Кроме света, большой костёр обеспечивал нам безопасность, да и, чайку сварить есть кому, теперь я не один. Пока мы разделывали лося, я в свой адрес услышал много разных вопросов. Но, на один из них, у меня и по сей день, нет ответа, что меня туда вело? Ладно бы, днём, но ночью? К этому времени, я уже хорошо знал, что такое медведь, и если он не уходит, то спасенья от него нет. Только верное ружьё, и хладнокровные действия спасут жизнь. Тут я снова вспомнил про своего ангела хранителя, хотел бы я, не испытывать судьбу, и не привлекать его лишний раз, но так получалось, и это был не последний раз.

Часам к четырём утра, мы разделали тушу, разложили мясо по рюкзакам, у нас их было шесть. Столько человек этой ночью было со мной. Уже начинало светать, когда мы пошли в сторону дома. Перейдя реку, мы сели на мопеды, и поехали, через двадцать минут мы были в посёлке. Перед тем, как разойтись по домам, ребята меня спросили, куда везём мясо? Я им сказал, везите домой, поделитесь с друзьями и соседями, и мы разъехались в разные стороны, хотелось хоть немного поспать.

На следующий день, весь посёлок знал, что произошло вчерашним вечером. Опять ко мне были вопросы, а некоторые из них, так и остались без ответов. Уже находясь дома, я продолжал думать, всё ли я сделал правильно, и что могло быть, если бы, что-то пошло не так? Но потом мне надоело про это думать, и я сказал себе, рас я живой, да ещё и с мясом, значит, всё сделано правильно! И я надолго закрыл эту тему. Конечно же, кроме меня про это никто не знает.

Так как уже была осень, и мне предстояло приготовиться к охоте, а моя охота в этом году, будет в другом месте. Я покидал свой Магдыкит, и занимал места Вити Панина. Они начинались с седьмого километра, сразу за прижимом реки Яна, и продолжались, до двадцать второго, включая приток Яны-Хурчан. Этот распадок уходил в сторону на четырнадцатом километре, и был богаче на соболей, чем мой Магдыкит. Такая перемена мест, получилась потому, что мой друг Витя Панин с семьёй, и их родственники Переведенцевы, уехали на материк, в Тульскую область.

Ближе к концу сентября, я выпросил у начальства старый каркас с машины. Мне он нужен был для того, чтобы поставить его в верховьях Хурчана, и иногда, переночевать в нём. Там были хорошие места, а светового времени не хватало, чтобы пройти этот распадок, и вернуться в избушку на четырнадцатом километре. Избушка для ночлега у меня уже была, кроме этого, я напилил дров, чтобы, не мучать себя в лесу заготавливая их ночами. Когда я вышел на работу, первого октября, попросил КИРОВЕЦ, чтобы всё это увезти в Хурчан. Правда, дороги туда вообще не было, мне пришлось ехать и по руслу ручья, и по лесу, и оттаскивать упавшие деревья, распиливать преграждающие путь валежины. Иногда, чтобы проехать, приходилось просто «прыгать» через валежины, и ломать не толстые деревья прицепом, чтобы развернуться.

Километров восемь я смог проехать вверх по ручью. Я был один, и так намучался, что дальше мне ехать и не хотелось, да и день был к концу. Я зацепил этот каркас за дерево, и начал отъезжать. Он сполз с прицепа, да так удачно, что ничего не поломалось, кроме одного стекла, которое, только треснуло. Дрова я сбросал рядом, и поехал домой, обратно было уже проще ехать. И так, у меня было теперь два зимовья, одно на четырнадцатом километре в котором я часто ночевал и до этого, и второе, в Хурчане. Но мне хотелось поставить ещё и палатку, на двадцать втором километре, там то же были хорошие места, и я её поставил.

НОЧЛЕГ ЗА ТРИ ЧАСА

Октябрь, как всегда был суматошным месяцем, начинали строить мосты во все стороны сразу, готовились к зиме. Числа десятого октября, бригада мостовиков, приехала в баню. Днём они помылись, а к ночи, решили поехать обратно, чтобы утром начать работу. Я попросил их взять меня до двадцать второго километра, со своим имуществом. Оно мне было нужно, для того, чтобы поставить палатку на двадцать втором километре. Ребята мне не отказали, и помогли загрузить то, что я приготовил. Я понимал, что когда начнётся вывозка леса, то она мне будет необязательна, но пока вывозки нет, и не будет ещё дней двадцать, я успею проверить эти места. И, раз уже лежит снег, то можно заняться соболями.

Мы выехали часа в четыре вечера, и за час доехали. На двадцать втором километре, я присмотрел старую биржу, там были остатки тонкого леса. Вот на этом месте я и попросил высадить меня. Все мои вещи, так же быстро выгрузили, как и загрузили, я сказал им спасибо, попрощался с ними, и они уехали. А я стоял и думал, с чего мне начать. На улице уже темнело, а в темноте ставить палатку не так просто, но других вариантов нет. Начал я с расчистки места, от снега, которого пока было не много. Лыжей, я очистил место, где будет стоять палатка. Потом, разворошил штабель с тонким, и сухим лесом, понимая, что с дровами проблем не будет. Из тонких лесин, я соорудил не большую лежанку, приподняв её на двадцать сантиметров от земли. Пила, гвозди, топор и молоток, помогали мне в этом. Через полчаса, на улице стало темно, но за счёт снега, было видно то, что мне надо было видеть. Я даже ни разу, не ударил себя по руке или пальцу, вбивая гвозди. Но мне предстояло сделать ещё сам каркас, на который потом накинется брезент.

Я начал готовить каркас палатки. Хорошо, что тонкомер был разный, и я легко подбирал нужные по толщине деревца. Когда каркас был готов, я притащил от дороги, кусок брезента, и накрыл им свою постройку, потом, с трёх сторон обсыпал снегом. Брезент натянулся, не стало щелей, а значит, и поддувать не будет. Но ещё надо проделать на противоположной стороне от лежанки, отверстие, для трубы, которую мне предстояло скрутить из листа металла. Второй лист металла, с приготовленным отверстием, закрепил на брезенте, и вставил туда трубу, скрученную из такого же металла, и зафиксировал проволокой. Потом я принёс маленькую, палаточную печку, размером, пятнадцать, на пятнадцать сантиметров, и длиной тридцать. Она была тоже из тонкой жести, и даже с дверкой. Её я поместил на бульдозерном траке, который нашёл в гараже. Всё, моё жильё готово, осталось напилить дров, и занести их в палатку, чтобы ночью не выходить из неё. Мне не надо даже вставать с лежанки, стоит протянуть руку, взять два тонких полена, и поместить их в печку. Конечно, с такой печкой не разоспишься, если вообще заснёшь, но это не так важно. Главное, что я завтра пойду прокладывать новый путик, искать соболиные места, добывать приманку. Делать рутинную, таёжную работу, которая вся состоит из мелочей.

Через три часа, я сам у себя принял стройку. Палатка получилась около полутора метра высотой, два метра длиной, и такая же шириной. В ней можно было только сидеть, или всё делать на корточках. Но ведь это уже не на улице. Было много случаев, когда охотники спали под открытым небом, разжигая костры. Но я, эту ночь, буду в палатке, она всегда считалась жильём. Я осмотрел всё вокруг, всё ли я сделал. Не оставил ли, что-то из вещей, и на корточках, влез в палатку. Потом, закрыл вход, скрутив края брезента, зажёг свечу, которую поместил на небольшом пеньке, рядом с лежанкой, и начал готовить ужин. Это делалось быстро, тушёнка, с разрезанной луковицей, в сковородку, и на печку, которая уже была красной. Для того, чтобы нагрелась тушёнка, надо было всего несколько минут, один раз помешать, и всё. Хлеб, чай, и больше ничего не надо. После ужина, намного легче, остается распределить вещи на ночь, и растянуться на лежанке. Это самый долгожданный момент, в любой избушке, когда, на некоторое время, можно закрыть глаза, а потом снова подкладывать в печку, и так до утра.

Этот мой рассказ, не так интересен, и ни чего в нём особенного нет. Можно сказать, обычный рядовой случай, но для меня он был очень важен. На следующий день, я обошёл этот район, определил самые интересные для меня места. В этой палатке я ночевал всего раза три или четыре, в самом начале охотничьего сезона. Но пять штук соболей, поймавшихся в этом районе, это весомый вклад, в общий результат всей зимы. Уже в декабре, я этой палаткой не пользовался, не было надобности, но своё назначение в начале зимы она оправдала. А ещё, это проведённые в ней ночи, с метелями, морозами, и снегопадами.

НА УАЗ ДО СЕЙМКАНА

В конце октября, на Яну приехал Юра Крылов, и Валера Горев, на УАЗ-469. Снега было ещё не много, а болотистые места, всё замёрзли, УАЗ, уже не проваливался. Хотя дорожная техника и работала, но дороги для машин, вниз по Яне, ещё не было. А привело их на Яну то, что Валера Горев, уже по первым морозам поохотился в своих угодьях, добыл двух лосей, вот за ними они и приехали. Но, двоим им, было не под силу, за короткий промежуток времени, доехать до Сеймкана, вынести на лыжах двух лосей к машине, и вернуться назад. Проехать надо было около пятидесяти километров по Яне, до устья Сеймкана, и по нему, километров десять, двенадцать. В общей сложности, предстояло проехать больше ста двадцати километров, вообще без дороги. К этому времени уже были морозы и метели, но без проверок на прочность льда, реки пересекать было опасно.

Валера Горев давно знал меня, и предложили мне, и Толику Соболеву, поехать с ними. Им нужны были крепкие рабочие руки, так как, надо было много копать снега, долбить льда, и толкать машину, чтобы проехать. Я уже говорил, что снега было немного, но местами его наметало, и без лопаты не проехать. УАЗ, не УРАЛ и по снегу идёт хуже, а лёд надо было долбить, для того, чтобы определить его толщину, выдержит он машину или нет. Кроме этого, оба лося лежали не у дороги, их надо было выносить из леса до реки, примерно по километру. Так что, им вдвоём, за два дня с такой работой не справиться. Вот вчетвером, мы и поехали.

Первым же испытанием для нас, стал прижим на седьмом километре, он был просто забит снегом. Объехать его было, невозможно, так как в этих местах, очень сильное течение, и река долго не замерзает. В ускоренном режиме, мы копали проезд для машины, очищали узкие места от снега. Устали, вспотели, но проехали, дальше было немного легче. В тех местах, где реку не объехать, долбили лунку, в два лома это было легче, и быстрее. Чем дальше мы ехали по Яне вниз, тем реже приходилось это делать. Местами, ехали по лесной дороге, в лесу снег не мешал ехать, а наоборот, сглаживал ямы и кочки, смягчал движение, но времени на это, уходило больше, чем ехать по реке.

За первый день, мы доехали до Нараулей, где стояла Валерина избушка, это сорок пятый километр, от Яны, и приехали уже по темноте. Наготовили дров, затопили печь, сварили большую кастрюлю мяса, наелись и даже поспали. Встали до рассвета, чтобы с началом дня, ехать дальше. До устья Сеймкана оставалось не много, километров пять, потом, по нему вверх. Большее опасение вызывало движение, по Сеймкану, Валера говорил, что там пошла наледь, и сколько воды на коренном льду, он сказать затрудняется, но так и сказал, что глаза есть, будем смотреть. Через полчаса, мы свернули в Сеймкан. В своём устье он был широкий, и всё было залито водой. Лёд толщиной в три сантиметра, УАЗ проходил без особого труда. Но быстро уже не поедешь, да и торопиться в таких условиях, было ни к чему. Несколько раз, нам пришлось объезжать те места, где вода поднялась выше, чем нам хотелось. Конечно, болотные сапоги мы с собой взяли, но лучше бы их не одевать. Мы понимали, что лучше потерять время сейчас, для того, чтобы выбрать дорогу, а обратно, по своим следам, ехать будет легко.

Часа два с половиной, нам потребовалось, чтобы доехать до избушки, которая стояла в двенадцати километрах от устья, и наскоро пообедав, мы поехали к первому лосю, он был не далеко от зимовья. Примерно час, ушёл у нас на переноску первого лося, и, уложив его в УАЗа, поехали ко второму. Со вторым лосем, мы управились примерно за то же время, и поехали к избушке, в которой ночевали, опять перекусили, и поехали домой. По своим следам мы ехали быстро, но вес машины сейчас был больше, и мы не рисковали. При переезде реки, искали, где он толще, чтобы не провалиться.

Снег на обратном пути, почти не копали, правда, не везде перемёты проходили с первого раза. Приходилось несколько раз, давать назад, чтобы с ходу, пробить проезд. Ещё немного, пришлось почистить узкое место на прижиме, который мы проезжали уже в тёмное время. В посёлок мы приехали в седьмом часу вечера.

Так я заработал рюкзак мяса, которое оставил дома. Потом, был быстрый ужин у Толика Соболева, и по сто граммов, под печёнку сохатого. После этого, Юра и Валера, уехали в Усть-Омчуг, им утром надо было на работу. Больше половины дороги до Усть-Омчуга было уже сделано, но проехать сто тридцать километров по тайге не так просто. В этой поездке, в общем-то, то же не было ни чего особенного. Но мне хочется сказать про машину, которую называют УАЗ-469, лучшей машины тогда не было, маленькая, но удаленькая.

Наступил ноябрь, а вместе с ним и новый переезд. Все рабочие с Халаткана возвращались на Яну, на зимние квартиры. Ходили слухи, что в следующем году, Халаткана не будет, тем более, что часть больших палаток мы уже забрали, и лесорубов там работало уже меньше. На следующий год будет Нилькоба, это новый участок, в шестидесяти километрах от Усть-Омчуга. Посёлок лесорубов будет стоять рядом с не большим, посёлком Нилькоба, который стоял прямо на трассе, но я в нём помню только столовую.

Как всегда, приехало много новых людей, в том числе водители К-700, и водители на машины. Посёлок снова «кипел», люди занимали жилье, обживались. Кто-то готовили дрова, делали шкафы из досок, готовились к празднику. А я, как всегда, свободное время проводил на охоте, пока не началась вывозка леса. Я обходил свои места, поочередно ночуя в палатке, каркасе, и домике. В этом году я поставил около двадцати капканов. Площадь моих угодий, стала в два с лишним раза, больше прежней, и обходить её надо всю. Если я не буду обходить все свои места, найдутся другие охотники, которые могут сказать, ты же не успеваешь обходить, а нам негде охотиться. Чтобы этого не произошло, мне и надо было, чтобы везде были мои следы, почти так же, как у медведя, который когтями метит деревья, давая понять другим, что тут есть хозяин.

В этом году, я к ноябрьскому празднику, поймал уже пять соболей, и два из них благодаря палатке, в которой ночь я почти не спал, но это не важно. Ещё до праздника, дорожники прошли рабочим ходом, к ближним складам, на которых оставался лес. В некоторые места, пока неподалеку, мы отвезли вагончики для проживания лесорубов, забросили технику, и потихоньку начиналась заготовка леса. Со стороны Усть-Омчуга, дорогу открыли ещё до праздника, и пошли машинки за пиломатериалом. В лес их пока не пускали, потому, что для машин, нужна была дорога, а пока, было только направление, поэтому, ходили только КИРОВЦЫ. Нам, водителям К-700, как всегда, показывали только направление, пустив впереди нас бульдозер. А «растаптывали» и накатывали дорогу мы сами, за исключением тех мест, где были заезды на биржи. Там, бульдозера расчищали проезды лучше.

Один раз, я на своём КИРОВЦЕ, сопровождал машину с лесорубами, которая везла их на работу, в, «нижний Янычан». Это по правой Яне, пять, или семь километров от посёлка, почти там, где ночью я убил лосиху, и прогнал медведя. Речка была полностью покрыта льдом, и мне надо было пройти первому, поломать лёд, чтобы легче было идти машине. Я своё дело сделал, лёд поломал, но в это время услышал постукивание в двигателе. Выбравшись из воды, я остановился у ожидавшей меня машины, и сказал водителю, Старикову Сергею, похоже, застучал мотор. Сергей был опытный водитель, кроме этого, он был механиком, и в двигателях понимал больше меня. Он подошёл, послушал, и подтвердил мои подозрения. Дальше в лес, я ехать уже не мог, и потихоньку поехал в посёлок, на минимальных оборотах. Настроение моё, было хуже плохого. Приехав в гараж, доложил механику, им был мой друг, Иван Яковлевич Штрекалкин, и он сказал мне снимать поддон двигателя, чтобы убедиться наверняка, и я быстро это сделал. Подозрение было на шатунные вкладыши, и, поверив их, было обнаружено, что разбило вкладыши пятого шатуна. Мне дали команду, снимать двигатель, который я снял за один день. Потом, начальство приняло решение, послать меня на завод, который находился в посёлке Спорном.

НЕ СОСТОЯВШАЯСЯ ПОЕЗДКА

Утром следующего дня, мне дали команду, собираться, грузить свой двигатель на бортовой УРАЛ, водителем которого был Гена Гладышев. Машина была почти новая, но водитель был слишком медлительный. Возможно, он боялся ехать как все, или с ним было что-то другое, что не знаю, но быстрее сорока километров в час, он не ездил. Я помню один раз, даже на КИРОВЦЕ гружёный, я его обгонял. Как только мне сказали, что ехать с ним, я покачал головой, и это не осталось незамеченным. Технорук, Кударенко, мне задал вопрос, что это значит? И я сказал, что с ним мы будем ездить две недели, но поменять водителя, даже он не мог. Про тихоходность Гены, он то же знал, и поэтому, сказал, может и не две недели. После этих слов он добавил, я ничем помочь не могу, завтра, вы должны быть в леспромхозе.

Двигатель я загрузил быстро, взял из дома еды на дорогу, сколько-то денег, и часов в одиннадцать дня, мы выехали в Усть-Омчуг. Мороз становился всё сильнее, и сильнее, но больше тридцати не было, а мы в кабине этого УРАЛА, мёрзнем. Мотор не набирает рабочей температуры. Я был в унтах, овечьем полушубке, и мне было холодно в кабине. Сначала я не придавал этому особого значения, потому, что была причина серьёзнее, Гена даже по широкой дороге, ехал еле-еле, колёсами правой стороны, топча бровку. Я ему раз пять сказал, что так мы не приедем никогда, без нагрузки, мотор не нагревается, потому, что вообще, ни что не утеплено. На мой вопрос, как ты ездишь в такой машине, он молчал. Сидит молча, и никак не реагирует на мои слова. Пока мы ехали по лесу, ещё можно было сидеть в кабине, но как только мы поднялись на перевал, где к морозцу добавился ветер, моё терпение лопнуло, и я начал его просто ругать. За малую скорость, с какой ездят новички в первый день, и за лень утеплить машину. И вообще, за всё, даже за то, что он приехал на Колыму, и устроился к нам на Яну, да ещё и водителем. Он вёл себя, как чурка без ушей, хотя я уже предлагал ему, давай морду машины закроем брезентом, которым был накрыт двигатель, но он даже это не захотел делать. Я был вне себя, и мне уже хотелось просто отобрать у него руль, но я понимал, что не имею права, это делать. Я грелся только тем, что ругал его откровенно, и вслух. Мне хотелось, чтобы он хорошо запомнил эти слова, которые другого человека, например, меня, довели бы до кипения. Он как глухой, в валенках, шубе, рукавицах, и в шапке, но ведь ещё и кабина защищала от ветра. От печки шёл еле тёплый воздух, который и руки-то согреть не мог. А я всё не унимался, и говорил ему всё более весомые слова, что ему надо было не на машину устраиваться, а на пилораму. Я даже спрашивал его, говорили ли ему, почему он такой упёртый, как баран. Но он даже и слова не произнёс, а я, как будто со стенкой разговаривал. Потом мне всё это надоело, я знал, что скоро приедем в Усть-Омчуг, но ему я прямо сказал всё, добавив выразительные слова.

По приезду в леспромхоз, я обязательно скажу главному механику, Сухареву, какой ты водитель. Ты можешь заморозить людей, которых ты везешь, и тебе нельзя доверять технику. У тебя вообще нет понятия, что мотору нужна рабочая температура, но он и тут молчал. А я, знал, что дальше, в сторону Спорного, куда мы везли мотор, будет ещё холоднее.

До Усть-Омчуга мы с горем пополам, доехали, а ехали сто тридцать километров, на УРАЛЕ, одним тягачом, больше восьми часов! Это по свежей дороге, без наледей и объездов, за это время на КИРОВЦЕ с большим возом можно доехать.

Рабочий день закончился, когда мы приехали, и сказать про наше движение было некому, машину нашу поставили в гараж, а нас поселили в старом общежитии, где я согрелся после такой поездки. Утром, Гена пошёл в гараж, а я в кабинет главного механика Сухарева, и рассказал, как мы ехали, и, что я не уверен, доедем ли мы. Он меня знал уже давно, и спокойно выслушал, потом сказал, другого водителя нет, и добавил, плохо, что у меня нет прав на управление машиной, а то посадил бы меня, вместо него. Потом он поднял трубку телефона, и дал поручение, чтобы нам выдали войлока, сколько надо, для того, чтобы утеплить машину. После этого он сказал, иди в гараж, утеплите мотор, и кабину. К вечеру, загрузите ещё три мотора, и завтра поедете в Спорное. Я сказал, понял, и, попрощавшись, ушёл. Когда я пришёл в гараж, лист войлока уже лежал у машины, и мы, не теряя времени, приступили к утеплению двигателя. Мы закрыли его со всех сторон, и даже снизу, потом закрыли заднюю стенку кабины, и дверки, даже наклеили на пластилин вторые, лобовые стекла. Я понимал, что ехать теперь будет теплее, но ведь и мороз будет сильнее. Меня угнетало то, что этот Гена, не будет ехать быстрее. Он так же будет тащиться около бровки, но тут я ничего не мог поделать. Даже главный механик, не мог ему приказать, ехать быстрее.

Машину мы утеплили, но на это ушёл целый день. Я ещё надеялся, что может быть, мы успеем загрузить другие двигателя, чтобы, не тратить на это, время завтрашнего дня. Но времени не хватило, и мы ушли в гостиницу. Утром, нам погрузили ещё три мотора, которые мы должны были сдать в ремонт на Спорнинский завод. Погрузив двигатели, и получив на них документы и доверенности, на сдачу в ремонт, мы уехали. В кабине машины было заметно теплее, войлок делал своё дело. В кузове УРАЛА добавилось груза, и мотору была хоть какая-то нагрузка. Только это меня и радовало, а скорость, как я и говорил, не прибавилась. Я дремал, сейчас это можно было, но полушубок я не снимал и с Геной не разговаривал. На улице уже стемнело, и стало холоднее. До дистанции 141 километр, нам оставалось около семи, или восьми километров, как вдруг, на приборах загорелась красная лампочка. Это означало, что нет давления масла в двигателе, и мы встали. Когда подняли капот двигателя, и достали щуп, которым измеряют уровень масла двигателя, то он был сухой. Куда делось масло из двигателя, не понятно. Я предложил Гене долить масла, но он мне ответил, что столько масла у него нет. Даже то, которое было, лежало в кузове, а значит, оно замёрзшее. Доставай лампу, сказал я, греть будем, но он меня как будто не слышал. И тут я понял, что он ни чего делать не хочет. Понятно одно, береги тепло, и жди того, кто поможет. Конечно, я мог сам разжечь лампу, согреть, и долить масло, но я не стал этого делать, я был сыт этой поездкой.

До завода, на который мы ехали, было ещё пятьсот километров, и я предполагал, что дальше, может быть ещё хуже. Мало того, я даже немного был рад, что это произошло тут, а не за триста километров.

Прошло часа два, за это время в кабине стало почти так же, как на улице, только не дуло. А на улице было морозно, и дул не сильный, но холодный ветер. Я тогда не знал, где самое близкое место, в котором можно дожить до утра. Гена тоже ни разу не ездил этой дорогой, но попутный грузовик МАЗ, с пустой цистерной, который ехал на Палатку, эту дорогу знал хорошо. Он и дотащил нас до дорожников. Это, сто сорок первый километр, всего сорок километров от Усть-Омчуга. Вот и представьте, как мы ехали. Тридцать километров за два часа. На велосипеде нас можно было обогнать, я никогда не забуду этой поездки. Тут надо отметить, что когда нас потащил этот МАЗ, то скорость была больше в два раза. Я Гене говорил, не без ехидства, хорошо бы, за этим МАЗОМ, до самого Спорного ехать. А Гена, ухватился за руль, и в его глазах я видел страх. Он хватался руками то за ручной тормоз, то включал какую-то скорость, пока нас не притащили к домику, а когда машины остановились, и надо бы отцепить трос, то Гена не мог вылезти. Он просто оцепенел от той скорости, с которой нас тащил МАЗ, и продолжал крепко держался за руль.

Чтобы, не задерживать водителя МАЗА, трос отцеплял я, и поблагодарил его. Я сказал ему, что он сильно напугал Гену, протащив его машину на такой скорости, она до этого так никогда не разгонялась. Он улыбнулся, и сказал, отойдёт, и добавил, тут до утра доживёте, и уехал. Я ждал утро на каком-то старом топчане, но тут было тепло, и не дуло, а больше, мне ни чего и не надо было. Но, если честно, я думал, может это и к лучшему, по крайней мере, мне надо возвращаться в леспромхоз, и доложить, о произошедшем. Гена пусть остаётся с машиной и грузом. Утром, на попутке, я уехал обратно. Моё размышление над этой поездкой продолжалось, когда мы ехали ещё в эту сторону. Я думал, сколько же мне ночей, сидя, спать в этой кабине. Если бы, не вышел мотор из строя, то нам предстояло недели две жить в этой машине, учитывая то, что двигались мы очень медленно.

Но всё это кончилось, и я был даже рад, что всё так получилось. Уже сегодня, я буду спать нормально, если не уеду на Яну. Мне хотелось домой, и пусть ещё эта ночь будет в дороге, возможно бессонной, но завтра, я буду уже дома. До Усть-Омчуга я доехал быстро, водитель подвёз меня к леспромхозу, я поблагодарил его, и пошёл докладывать главному механику. Когда я к нему зашёл, он даже привстал, и вопросительно смотрел на меня. Потом он показал на стоявший у его стола стул, и произнёс, рассказывай, что случилось. Я рассказал всё подробно, а механик сидел, слушал, и качал головой. После того как я закончил рассказ, он немного подумал, и сказал мне, ты сделал всё, что мог, поезжай домой, а за ним я кого-нибудь пошлю. Я попрощался и пошёл в сторону Тенькинской автобазы, до которой было около двух километров. Когда я приехал домой, Таня удивилась, и спросила, что-то случилось? И я ей рассказал, как мы ехали, на что она мне ответила, ну и хорошо, что так получилось, а то бы, мучился в этой кабине. Вот и я так же думаю, ответил я.

На следующий день, после связи по рации с конторой леспромхоза, весь посёлок знал, что произошло. За Геной отправили другой УРАЛ. Дня три, я был в распоряжении механика, и он меня направлял на помощь, то одному механизатору, то другому, а через три дня на Яну, привезли двигатель для моего трактора. Два дня я комплектовал, и ставил двигатель, на третий, я выехал из гаража. Как мне было сказано, день пусть работает у гаража, а завтра, в рейс. Как я был рад, когда поехал за лесом. Моя кабина, и кабина того УРАЛА, это небо и земля, я ехал без куртки и валенок, мне было тепло и комфортно.

Ноябрь был трудным для вывозки, потому, что дорог почти не было, были только направления. Дорожная техника работала, но пока только для того, чтобы был «пролаз». Бульдозера делали проезд в один нож, ни разъездов, ни расширений дороги. Заезды на склады с лесом, были такими узкими, что иногда мы цепляли стойками прицепа, за деревья, и молили бога, чтобы они выдержали, не сломались. План нам был немного меньше, но всё равно, приходилось второй рейс делать к концу суток. Бывало и так, что ждали конца рабочего дня, чтобы потом начать грузиться. А ближе к концу месяца, так и вообще, день стояли, а возили ночью, по-другому, ни как. Выходных у меня почти не было, и я охотился попутно. Так как, теперь я занимал места вниз по Яне, до двадцать второго километра, то мне было проще, уехать в лес раньше. Я оставлял трактор там, откуда мне было ближе всего до моих капканов, и шёл их проверять. Ружьё, лыжи, и приманка, были всегда со мной. Когда не было большого снега, я успевал по лыжне, сходить до своего верхнего зимовья, в Хурчане. Это около девяти километров, в одну сторону, и того, восемнадцать. После этого, я ехал в лес грузиться. Один раз, Таня мне сказала, ты день на лыжах, ночь на тракторе, спать, только урывками по двадцать минут. А если выпадало поспать два или три часа, то это принималось как большая удача. Правда, после такой охоты, которая растягивалась на целый день, я приезжал на погрузку последним. Это и было время для моего сна, пока грузятся те, кто приехал первым. Конечно, было тяжело, но оно стоило того, потому, что уже в ноябре, я поймал десять соболей. Таких успехов у меня ещё не было, вот, что значит хорошие места, в них больше соболя.

С приманкой у меня проблем не было, куропатки подпускали трактор так близко, что даже стыдно было стрелять. По одной куропатке я не стрелял, не интересно. Я «спаривал», то есть, одним выстрелом убивал как минимум двух, а то и трёх. Почему они не боялись техники, я не знаю, наверное, понимали, что она вреда им не принесёт. А вот человека, особенно с ружьём, боялись, и не зря.

Декабрь был уже нормальным месяцем, и дороги расширили, и лесу наготовили, а с этим, и мы вошли в нормальный график работы. У меня опять появилась возможность таскать клин, тем самым зарабатывая свои сорок процентов, к основному заработку, ну и, опять гонки, за первое место. Я иногда, чтобы подтянуть свои показатели по вывозке, отцеплял клин, и быстренько, делал несколько рейсов, чтобы выйти вперёд. Конечно же, всё это за счёт отдыха, которого не было. Потом я опять таскал этот клин, как будто и не отцеплял. А вот на охоту времени было мало, потому, что все выходные я работал, и охоту, просто совмещал с работой.

Только первого января, уже восемьдесят первого года, после новогодней ночи, я поехал на четырнадцатый километр. Я сходил по Хурчану, до второго зимовья, снял ещё двух соболей. Я был рад, что не зря привёз каркас машины. Мне очень хотелось сходить в верховья этого Хурчана, дальше от моего каркаса. Но я понимал, если я поставлю там капканы, то мне обязательно придётся туда снова идти. На это маршрут, надо было не меньше двух дней, а у меня их не было. И честно сказать, мне хватало того, что уже было. Впереди ещё два месяца зимы, и следы соболей ещё были, а жадничать не стоит.

После того, как я сходил по Хурчану, я заночевал в избушке на четырнадцатом километре, и на второе число, назначил маршрут до палатки и обратно. Тут мне хочется сказать, что палатку я кое-как нашёл, её полностью замело снегом. Брезент по краям так натянулся от наметённого снега, что казалось, тронь её, и брезент не выдержит, провалится. Мне лыжами пришлось сбрасывать снег с палатки. Я, конечно, мог бы обойтись и без неё, дорога была почти рядом. Мне было жалко её бросать, ведь она могла пригодиться и на другой год, просто, переделать её без спешки. Обратно, я должен пройти другим путём, то есть, сделать круг. Там я снял ещё двух соболей, вот это был «урожай», и мне нисколько не было жалко ни сил, ни времени, на такую охоту. Домой я вернулся уже в темноте, но настроение было прекрасное. Хотя, одна мысль, покою не давала, и в ближайшие дни, мне надо будет опять пробежаться в Хурчан. Если не будет метели, надо обновить накроху, намусорить приманкой, чтобы новый соболь заинтересовался. Так быстрее будет результат. На этом, мои праздничные дни нового года закончились.

Иногда, хотелось задать такой вопрос, а был ли праздник? Я бы, ответил, да был, потому, что для меня праздником была охота, хождение по лесу, добыча соболей. Я в последние годы, я не ходил столько, сколько в первые, но всё равно ходил, а не пьянствовал все выходные, как это было у многих. Я помнил слова старых, и мудрых жителей, хочешь чего-то добыть, иди в тайгу, хочешь быть здоровым и трезвым, иди в тайгу. Вот и получается, что это занятие, очень даже полезное.

До приезда пушника, который скупает пушнину, и привозит хорошие вещи, было ещё два месяца. Большинство вещей, которые он привозил в обмен на пушнину, были дефицытными, и свободной продаже их не найти. А также, он привозил всё, что нужно охотнику, от снаряжения, до патронов к ружьям. А в этом году, я ждал его с нетерпением, потому, что мне было, что ему предложить, и выбрать у него самые лучшие товары.

Но на первом месте, стояла все-таки работа, и она резко началась с первых же дней, нового года. Опять гонка за планом вывозки, невзирая на снежную зиму. Раньше времени перемерзали реки, которые заливали всё, от сопки до сопки, превращаясь в лёд. Так образовывался колымский «асфальт», который тянулся десятки километров. Во многих местах образовывались большие наледи, в которых очень часто вставали лесовозы, и нам как всегда, приходилось им помогать, тратить своё время. Мы рвали троса, кололи ими руки, долбили мёрзлый грунт, добывая подсыпку под колёса. И так, днём и ночью. Тут надо сказать, что за эту работу, освобождение из ледяного плена посторонних машин, нам немного доплачивали, это то же считалось, буксировкой. Но эта доплата, была нам не в радость, потому, что лучше бы поспать это время, хоть час, нам этого так не хватало.

Так прошёл январь и февраль, возили лес и днём, и ночью, старались делать по два рейса. А между рейсами, приходилось сделать колесо на прицепе, или подвариваться. То крыло у трактора отваливается, то шкворень разбивался до такой степени, что от рывков трактора, рвались крепления кабины. Рвало рамки дверей, и перекашивало так, что дверки переставали закрываться. Вот и приходилось, подъезжать к сварке, отцеплять прицеп, наплавлять сваркой удерживающий шкворень, а иногда и клин, который не давал раскрыться сцепному устройству. Всё это надо было уметь делать самому, потому, что днём это сделает сварщик, а ночью, тебе никто не сделает, только сам. Мне таким делом приходилось заниматься чаще, потому, что моему трактору доставались большие нагрузки.

С приходом марта, закончилась охота, и вместо неё, я просто отдыхал, что, конечно же, сказывалось на работе, я лучше высыпался. Но наледи напирали, и на рейс уходило всё больше и больше времени. Лопаты, троса, ведра и ломики, шли в ход почти в каждом рейсе. Что говорить про ЗИЛКОВ, когда даже наши трактора, не всегда выбирались из наледи самостоятельно.

Четвёртого марта, сыну исполнилось пять лет, и мы, конечно же, отметили это событие. В это время, он уже ходил в детский сад, который был на Яне. В честь этого, Таней, там было организовано чаепитие.

В первой половине марта, приехал заготовитель, и привёз много хороших вещей. В этот раз, я сдал больше соболей, а значит, и сумма, на которую я мог брать вещи, была больше. Тогда было почти невозможно, в магазине, купить хороший ковёр, а тут, я купил сразу два. Тане купил якутские торбаса, из, оленьего камуса, очень тёплые и красивые. Они были расшиты разноцветным бисером. Взял ещё что-то ещё из одежды, а для охоты, снаряжение и патроны для ружья. Патронов к карабину и «мелкашке», у меня было достаточно.

Мартовский план по вывозке леса я выполнил, но только за счёт бессонных ночей, и приобретённого опыта. Я хорошо научился преодолевать коварные наледи, понимать, где можно ехать, и как ехать, чтобы, не провалился «асфальт». А если и провалится, то чтобы не перевернуться.

В апреле, четвёртого числа, мы отметили юбилей свадьбы. Мы с Таней жили вместе уже шесть лет. Мы уже знали, что в этом году, примерно в августе, у нас будет пополнение семьи, нам очень хотелось дочку, и бог нас услышал. А в этом апреле, ещё было событие, которое мы все отмечали.

У наших земляков, из Барнаула, Миши и Веры Козуб, родился второй сын, а имя ему дали, Максим. Этому событию, мы радовались вместе с ними, и отмечали, как говорят, на широкую ногу. Я помню один случай, когда мы первый раз, собрались у Миши дома. Вера с сыном, была ещё в роддоме. И вот, когда Миша ставил на стол тарелки под закуску, кто-то, увидел трещину в тарелочке, и сказал Мише, что плохо, держать посуду с трещинами. И что вы думаете, Миша, начал проверять всю посуду, и в мусорное ведро, летели тарелки, разного калибра. Он побил, почти всю посуду, осталось несколько тарелок, но настроения это, нам не испортило. Мы тогда были неприхотливыми людьми, да и сейчас такие. Если бы, осталась, хоть одна тарелка, мы бы, обошлись и ей. И хорошего настроения, нам ни что, не могло испортить.

Пока позволяла дорога, мы работали, и на вывозку леса нам уменьшили план, почти в половину. Апрель, был самым трудным месяцем, тем более, что во второй половине месяца, опять будет переезд. Как всегда, большая часть рабочих, снова уедет на летник, но уже не на Халаткан, а на Нилькабу. Хотя план уменьшили, но мы так по два рейса и старались делать, правда, это редко получалось. Точнее сказать, больше трёх рейсов за два дня, сделать не получалось. А ближе к середине апреля, мы одним трактором уже не ездили, только вдвоём. Пустыми ещё ехали по одному, а в лесу ждали, когда загрузится второй КИРОВЕЦ, и уже вдвоём ехали через наледи. В это время, мы и грузить стали немного меньше, потому, что риски провалиться на льду и опрокинуться, были велики.

В двадцатых числах апреля переезд состоялся. Уехала большая часть рабочих, и техники, которую увезли наши КИРОВЦЫ, и привлечённые КРАЗЫ, в посёлке снова стало тихо. Вывозка леса закончилась, и я снова был почти без работы, а иногда, даже на пилораму выходил, чтобы, не сильно падала зарплата.

Так закончился апрель, а май, встретил нас праздником, который мы, конечно же, отметили. Охотники уже смотрели в сторону леса, но пока никто на охоту не ходил, так как, было ещё много снега. Воды в реках стало больше, и перейти через них было невозможно. А вот, к дню победы, на реке, уже были изменения. Казалось-бы, семь или восемь дней, а река сильно изменилась. Во многих местах, она подмыла лёд, который под своим весом падал, и если не уплывал по течению, то таял на месте. Но много льда несло течением, и в некоторых местах создавались заторы. Вода поднималась, заливая низкие места, напитывая и без того, мокрый снег. Потом, накопив силы, с грохотом уносила льдины, создавая следующие препятствия. Но и эти ледяные препятствия, тоже ломались, под напором воды. Надо сказать, что красивых, и зрелищных ледоходов, у нас не было, река-то не Колыма, и не Лена. Но как я уже сказал, за семь или восемь суток, река уносила очень много льда, но ещё больше, оставалось таять на местах. Сама же река, пополнялась водой из впадающих в неё, мелких речек, и проток. А лёд, который местами, достигал трёх и более метров в высоту, долго лежал, и таял, месяц, два, и даже три. В некоторых районах Колымы, эти наледи, за лето, не успевали растаять. А потом, наступали новые морозы.

Наш посёлок, территориально, относился к Ольскому району. Несмотря на это, всё снабжение и обслуживание посёлка, было из Тенькинского района, где была центральная база леспромхоза.

Но я вернусь немного назад, к наледям. Когда наступала жара, то таёжных красавцев оленей, начинали донимать овода, которые могли откладывать личинок под шкурой оленя. А олени, спасаясь от этих насекомых, выходили на оставшийся лёд, и холод льда, спасал их. Зная про это, наш брат охотник, выходил к наледям, и ждал, когда придут олени. Потом начиналась стрельба, и, тут, кому повезёт. Почему-то, мне не везло на оленей, я за все годы, не добыл ни одного. Может, потому, что жена, не могла, есть их мясо, я и не стремился. Я думаю, не поэтому. Почему-то, основной моей добычей, были лоси и медведи, не беря во внимание соболей.

Почти каждый год к девятому мая, река становилась мельче, и спокойней. Обозначались перекаты, по которым можно было легко перейти реку. За многие годы мы заметили, что к этому времени прилетали утки, чирки, и даже гуси, да и рябчиков становилось всё больше и больше. А вот куропатки, куда-то улетали, потому, что летом мы никогда не добывали их. Конечно, просыпался и медведь, и первым делом он посещал ягодники. После долгой зимы он шёл на них подкрепиться прошлогодней ягодой, которой не так и много осталось. Вот, на такие места, мы и ходили охотиться. Этой весной, на девятое мая, мы пошли на одну такую охоту.

НЕУДАЧНАЯ ОХОТА

Нас было трое, самым бывалым из нас был Миша Сновидов, коряк по национальности, я раньше рассказывал про него. Саша Кононов, также как и Михаил, работал на пилораме. Он был моим земляком, как и его родители, комендант участка тётя Дуся, и её муж Виктор, которого мы звали «бабаем». С вечера мы ушли на охоту, переночевали в моей избушке на четырнадцатом километре, а рано утром, можно сказать, ночью, пошли в сторону распадка «Налтай», по которому, мы ездили на Хету и Челомджу. Раньше я говорил, что все в посёлке называли этот распадок «Медвежий», наверное, потому, что там был большой ягодник, на который, приходили медведи. От моей избушки до этого распадка, было ещё около трёх километров, по прямой.

Ночь была морозной, и ранним утром, под ногами, хрустел лёд и замёрзший снег. Так как до распадка было ещё далеко, мы старались идти быстро, не придавая значения шуму, который шёл от нас. Мы знали, что вот так, нос к носу, нам медведь не встретится, он нас почует раньше, и уйдёт в сторону. Но того медведя, который первым почуял охотника, не взять, и поэтому, мы шли к тому месту, где можно было его застать на кормёжке. В основном, это происходило рано утром, на больших ягодниках, где медведи кормились прошлогодней ягодой, пока не было рыбы. Мы поставили себе задачу, к рассвету подойти к большому ягоднику, который был в устье распадка «Медвежий». Потом, очень аккуратно, осмотреть его, не пасётся ли косолапый, питаясь сладкой, в основном опавшей ягодой.

Всё было бы ни чего, но нам предстояло перейти реку, и это было не простым делом. Так совпало, что переходить реку надо было там, где я зимой, на КИРОВЦЕ, «перепрыгивал» через русло Яны, обгоняя Славу Кухарева.

Подходя к реке, мы видели, что вода была ещё большая, с сильным течением. Кроме этого, было ещё темно, что усложняло наш переход. Успокаивало только то, что реку нам надо перейти один раз, и мы примерно знали, что это можно сделать, на семнадцатом километре. Там из года в год, был хороший перекат, и мы не один раз его переходили. Но этот перекат был не очень удобным, для перехода, потому, что дно этого переката, было из больших камней, о которые запнуться было проще простого, что со мной и случилось.

Ещё в сумерках мы подошли к реке, постояли, подумали, выбрали по хорошей палке, для устойчивости в воде, и потихоньку пошли. Миша Сновидов шёл первым, мы с Сашей шли следом за ним. Наши ружья были за спиной, а на руках, вязаные перчатки. Пока глубина позволяла идти, не придерживая болотные сапоги, палка в руках, была хорошим помощником. Но, ближе к середине реки, стало глубже, хотя мы выбрали самое мелкое место на перекате. А ещё, течение стало сильнее, потому, что мы проходили самую стремнину реки. Тут нам пришлось бросить палки, руками стянуть сапоги в самом верху, чтобы не набрать в них воды. Мы понимали, что выше сапог, всё намокнет, и будет холодно довольно долго, так как, сушиться времени нет.

Наши перчатки быстро намокли, но перчатки ладно, вода подбиралась к самому верху сапог, и уже мочила наши задницы. Мы шли, поднимаясь на цыпочки, стараясь хоть на два сантиметра приподняться. Но на середине реки, уже все трое почувствовали холод от ледяной воды. Большие камни затрудняли наше движение, и мы как на ходулях, шли по этому перекату. Отпускать сапоги было ни как нельзя, вода тут же налилась бы в них. Промокнув, об охоте можно было бы забыть, пришлось бы разводить костёр, и сушиться.

До берега оставалось совсем не много, и глубина стала уже меньше, когда мне попадается под ноги большой камень, и я начинаю падать вперёд. И вот тут, я пожалел, что бросил палку, на которую опирался. Эта мысль, пролетела очень быстро, а оттолкнула её следующая, не упасть всем телом. В момент падения, я выставляю перед собой руки, чтобы опереться на них. Пусть лучше рукава будут мокрые, чем намокну весь, подумал я. Конечно, я мог бы и на колено встать, но в таком случае, я намок бы по самый пояс, и даже не исключено, что меня бы течение просто опрокинуло, и тогда бы я вообще был весь мокрый. После этого, я далеко послал бы всех, кто стал бы отговаривать меня от просушки.

Так я и встал на четыре опоры. Под животом вода, полы куртки слегка касаются и мокнут. В момент полёта вперёд, я, конечно же, что-то крикнул, и Саша, который шёл почти рядом со мной, засмеялся, и от этого, чуть было сам не запнулся. Он отпустил сапоги, и уже начал балансировать руками, чтобы не упасть. А Михаил, который шёл впереди нас, и уже был на более мелком месте, оглянулся, чтобы посмотреть, что происходит с нами. В этот момент, он тоже запинается, и начинает падать назад. Он так же, отпускает сапоги, которые тут же ослабевают. От частого топанья, сапоги спускаются ещё ниже. Он тоже начинает балансировать руками, и изворачиваться, чтобы не упасть. Саша смеётся надо мной, а Михаил над нами, хотя у самого, уже вода начала заливаться в сапог.

А я так и стою в воде, выгнув спину, как кот на трубе, и не могу встать. Чувствую, как начинает мокнуть правая нога, это значит, в сапог полилась вода. Была она и перед моим носом, и стоило мне хоть немного отпустить голову, как моё лицо, сразу бы и намокло. Хорошо, что руки длинные, растянутые на пилораме. Миша и Саша хохочут, а я шарю по дну руками, стараюсь нащупать повыше камень, чтобы потом опереться в него, оттолкнуться, и встать на ноги. Но, по какой-то причине, у меня это не получалось, а холод уже пронизывал меня до самых плеч. От мокрой правой ноги, и от рук, мёрзло всё тело. Одежда мокла очень быстро, и холод начал подгонять меня. Саша с Мишей всё хохотали, они не могли остановиться, хотя и сами уже намокли. Они уже перестали держать сапоги, балансируя руками, чтобы, не упасть, и большими шагами, старались быстрее выйти из воды.

Наконец, мне удалось оттолкнуться, от попавшего под руку камня, и я встал, но понимал, что я нахожусь ещё на глубине. Мой правый сапог, был полный воды, да такой холодной. От неё уже мок весь зад, а сапог стал очень тяжёлым. Но мне всё равно, пришлось, оба сапога взять за верх руками, и подтягивать. Мне хотелось спасти от затекания воды, хотя бы левую ногу, а правую, при помощи рук, будет легче переставлять. Я понимал, что мне надо быстрее идти к берегу, и я начал маленькими шагами, выходить из воды. Аккуратно, не спеша я шагал, хотя и был почти весь мокрый. Я боялся снова запнуться. А из головы не выходила та палка, которую я бросил, и теперь я понимал, что палку надо было держать в левой руке, а правой сжимать сапог от затекания воды, течение-то было справа.

Я запинался ещё не один раз, но как-то устоял на ногах, не упал. Берег, хотя и медленно, но приближался. Миша с Сашей, уже были на суше, и снимали сапоги, чтобы вылить из них воду, и выжать носки с портянками. У меня хлюпало в правом сапоге, и я торопился быстрее на берег, чтобы то же освободиться от холодной воды. Но со мной повторно, происходит смешная история. Выйдя на берег, я спустил правый сапог до колена, и из него тут же полилась вода. Мне бы, просто снять его совсем, но я, почему-то, решил вылить из него воду, опершись в камни руками, подняв ногу назад и вверх, мы всегда так делали. Вода вылилась, и я надумал подниматься, но не тут-то было, мои перчатки примёрзли к камням, и я не могу оторвать руки от этих камней. Моя правая рука примёрзла к маленьким камням, и я поднял её вместе с этими камнями. Но левая рука, примёрзла к большому камню, и поднять его я не мог, рвалась перчатка. Так, опять на четырёх опорах, я стоял во второй раз. Миша и Саша, опять хохотали надо мной. Даже мокрая одежда, морозным утром, не мешала им потешаться надо мной. Мне казалось, что им совсем не холодно, раз они так хохочут. У Миши, во время очередного смеха, мокрая портянка касается большого камня, и тут же примерзает, вот тут, уже и мне становится смешно.

Но мне надо вставать, а камни держат мои руки, и я решаю, их просто выдернуть из перчаток, и у меня это получилось. Немного подумав, я бросил выручать перчатки, и занялся сапогом. Снял его, вылил воду, выжал носки и портянку, потом, всё мокрое и холодное, одел снова. Только после этого, я начал отрывать перчатки от камней. От маленьких, я избавился быстро, а вот от большого камня, целой, перчатку оторвать я так и не смог. Она порвалась, и я её просто бросил, не стал тратить силы и время. Мне предстояло снять хотя бы куртку, чтобы выжать из рукавов воду, остальное снимать, просто нет времени. У Михаила то же, портянка оторвалась частично, и он намотал то, что осталось. Саше повезло больше, он на камнях ничего не оставил, но то же был мокрым.

Понемногу мы успокоились, дрожали от холода, но сидеть на месте не собирались. Нам оставалось до ягодника, около километра. Из-за мокрой одежды, нам не хотелось сорвать намеченный план. Мы решили довести дело до конца, несмотря ни на что. Бежать, это было единственно правильное решение, пока ещё далеко до ягодника. Если медведь пасётся там, то пока он нас не услышит. За время бега, мы немного согреваемся, а потом переходим на шаг, и крадёмся, прикрываясь кустами. Осматриваем место, где может быть косолапый.

Пока мы бежали, договорились, если медведь есть, то расходимся, и пытаемся его добыть, правда, это дело могло бы растянуться на неопределённое время. Если честно, то мне уже и не хотелось, чтобы был этот медведь. Мне было холодно, и даже бег не согрел меня, ведь я был почти весь мокрый. Утренний мороз был примерно градусов двенадцать. Если же, медведя нет, то идём до первого завала, поджигаем его, сушимся, и греемся. К устью распадка, где был этот ягодник, мы подходили тихо. Нас отделяла от него высокая терраса, мыс, которым заканчивалась гряда сопок. Сейчас нам надо было подняться на этот мыс, и внимательно осмотреть весь ягодник, который растягивался километра на два, постепенно сужаясь в сторону верховья.

Начинало светать, когда мы поднялись на этот мыс, и лёжа на мёрзлой земле, мокрые, осматривали каждый метр ягодника. Мы очень внимательно вглядывались в каждую кочку, пенёк, кусты, всё, что было бурого цвета. Осмотр ягодника начали с устья, и постепенно переводя взгляд в сторону верховья. В один момент, нам показалось, что есть медведь. Мы все трое, видели тёмное пятно среди кустов ягодника, и у нас разгорелся спор. Кто-то говорил, что пятно шевелится. Кто-то не соглашался, говорил, что это пенёк, а вот бинокля у нас не было. Честно признаюсь, мне уже вообще, не в радость была эта охота, меня трясло от холода, я почти не чувствовал правую ногу. Особенно ступню, не говоря про пальцы ноги. От рукавов куртки, намокла грудь и плечи, мокрой была и одежда на животе, а сухими оставались только левая нога, и спина в районе поясницы. Эта охота мне была не в радость, и я мечтал быстрее разжечь костёр. Но я не мог, вот так просто, встать и пойти сушиться. Я не мог показать свою слабость, и терпел, не показывая виду, понимая, что они ведь то же намокли, и тоже терпели. Другое дело, что я был мокрым почти весь, а у Михаила одна нога, и руки. Саша, подмочил только ноги выше сапог, ну ещё, от них мог намокнуть зад, как и у меня, но я промок больше всех. А ещё я знал, что у них в головах, происходило то же самое, что и у меня. Саша и Миша, были то же бывалыми, и стойкими охотниками, и первым делом было то, зачем мы сюда пришли, а остальное потом.

В конце концов, у нас разгорелся спор, один говорил, что медведь ломает пенёк, что-то в нём нашёл. Другой говорил, что нет там никакого медведя, нам, просто, кажется. Честно сказать, я не об этом думал, и не всматривался в призрака, медведя, который был пеньком, мне хотелось к огню. Они меня спрашивали, что я вижу, и думаю, и я сказал, что ягодник пустой, я не вижу, чтобы там кто-то ходил. После этих моих слов, все замолчали, и минут десять стояла тишина. Потом, мы как по команде встали, переглянулись, и без всяких слов, пошли к реке, искать подходящий завал, чтобы зажечь его. Я терпел холод из последних сил, пальцы ног я почти не чувствовал, и старался шевелить ими, как можно больше. Но тепла это не давало, а была только уверенность, что я их ещё контролирую.

Около получаса, нам потребовалось, чтобы найти подходящее место. Завалов было много, но нам нужен был такой, где много мелких палок, потому, что после зимы, всё ещё было мокрое, и разжечь хороший костёр, было не просто. Наконец, мы развели огонь, мне было сложнее подобрать для себя место. Мне надо было раздеться почти полностью, и расположить одежду так, чтобы она вся сушилась, и сапоги в том числе. Тапочек со мной не было, не носили мы их на охоту, а, чтобы не ходить по мёрзлым камням, я из палок сделал сушилки. Мокрую одежду повесил на эти палки, а сам расположился рядом. Как же было хорошо у огня, правда, дым почему-то всё время шёл в мою сторону. Но это было не смертельно, закрой глаза, не дыши, и дым пойдёт в другую сторону, это проверено не один раз. После того, как мы разместились сушиться, и даже согрелись, принялись греть завтрак, каждый свой. А если разобраться, то у всех была говяжья тушёнка и хлеб. В те времена, тушёнка была очень хорошая, и одной разогретой банкой, с хлебом, мы наедались, потом пили чай. После завтрака, согревшись, хотелось подремать, но мы разгоняли сон, потому, что огонь был рядом. Наша одежда сохла быстро, и её надо было поворачивать, иначе, она могла просто сгореть. Мне приходилось ходить по камням, в одном сапоге, завёрнутом у колена, в трикотажных штанах и такой же рубашке, которые уже почти высохли.

Больше двух часов я сушился, шевелил одежду, чтобы, не подгорела, но не совсем высох сапог, хотя я его вывернул почти до самой подошвы. Вскоре, одежда высохла, и была даже горячей. Саша дремал у костра, а Миша, так же досушивал свою одежду. После очередной проверки своей одежды, я сказал, одеваюсь, что не досохло у костра, досохнет на мне. Как по команде мы начали одеваться, а в это время решали, в каком направлении пойдём. Нам надо было перейти реку, но по тому перекату, где мы намокли, идти было нельзя, и мы пошли вниз по реке, по её правому берегу. Километра через полтора, мы легко перешли реку, и пошли вдоль реки, тут я и предложил, дойти до двадцать второго километра, где была моя палатка, и ребята со мной согласились. А я подумал, что брезент за лето сгниёт от дождей. Но, быстрее всего, медведь порвёт его, и я сказал им, что хочу забрать брезент, и печку, они не возражали.

Местами по льду, местами по лесу, за полтора часа, мы дошли до моей палатки, она была пока целой. Один её угол, ещё не совсем оттаял, и мне пришлось его топориком отрывать от земли. Рубить, и отбивать лёд, чтобы, не тащить лишний вес. Мне надо было свернуть брезент так, чтобы он вошёл в мой рюкзак, ведь мне его нести до посёлка, а он весил больше двадцати килограммов. За час, я с работой справился, мы опять попили чай, и пошли в сторону дома. Ребята меня спрашивали, зачем я ставил тут палатку, ведь моя избушка всего в восьми километрах. Мне пришлось им объяснять, что восемь и восемь, будет шестнадцать. Но мне в этом месте, надо было уходить в сторону, и что через небольшую террасу, открывается хороший распадок, в котором я поймал пять соболей. Они понимали, что такое расстояние за световой день, не пройти, и, палатка давала возможность провести в ней ночь, а день ходить по лесу.

Назад, домой, мы шли легко, хотя я нёс хороший груз. Кроме рябчиков, нам ничего не попадалось, да и тех, мы подстрелили всего штук пять, может шесть. Домой пришли к вечеру, и уже начинало темнеть. На этом, наша охота на медведя и закончилась. Уже в посёлке, расходясь по домам, мы смеялись над собой, вот надо было нам это всё, особенно мне. Я промёрз больше всех, и ребята начали мне советовать, как и что делать, чтобы, не заболеть. Но я и сам знал, чем согреться, и потом выспаться в теплой кровати. В следующий выходной, можно опять пойти, вот так нас завораживала охота.

ГЛУХАРИНАЯ ОХОТА

Ближе к концу мая, мы поехали на глухариное токовище. Оно находилось на шестнадцатом километре вверх по левой Яне, то есть, не доходя до распадка «Магдыкит», в котором я пять лет охотился. Только, Магдыкит был на правой стороне, если смотреть от посёлка, а токовище глухарей, на левой, и в сторону, по лиственному лесу ещё километра два. Поехали мы на ЗИЛ-157, а водитель был Азолин Анатолий Родионович. Раньше, я про него рассказывал. Не смотря на его прошлое, а это четырнадцать лет строгого режима, он был безоговорочным лидером, по преодолению всех таёжных преград, которые могли встать на нашем пути. У него никогда не ломалась машина, и он преодолевал реки, глубина которых была почти не преодолимой для «стёпы», так мы звали ЗИЛ-157. А минусом у этого ЗИЛа, было то, что трамблёр, по-другому, его называют «распределителем», был низко. Этот распределитель, давал искру на свечи цилиндров, так вот, Родионович, этот распределитель, заматывал полиэтиленовыми пакетами так, что вода не проникала под него, и машина не глохла в воде. Но если и глохла, то он выбирался из реки, на пониженной скорости, за счёт энергии аккумуляторов. Как в народе говорят, на стартере, но только до того момента, как весь двигатель выйдет из воды. Потом он давал мотору просохнуть, хотя сам ходил по подножкам и крыльям машины, потому, что кругом была вода. После просушки, заводил мотор, и мы ехали дальше. Он был мастером вождения, хоть по летнему бездорожью, хоть зимой, и его за это ценили. О других его качествах, я скажу немного позже, как приедем поближе к токовищу.

На охоту мы выехали после обеда, а так как погода была хорошая, и рассчитывали, провести вечерний ток, и утренний. К этому времени, уровень воды в реке, был уже меньше, и прибрежные льды хорошо подтаяли, а местами, их вообще не было. За пару часов, с остановками, и дважды переехав основное русло реки, мы приехали почти к самому току. Он нас привёз прямо в лес. Ломая маленькие кустики, и деревца, ехал прямо по тундре, по кочкарнику, умело выбирая проезд, между большими деревьями. Он, наверное, ехал бы прямо к току, если бы не упёрся в стену крупных деревьев. Когда он понял, что вперёд не пустят деревья, а чтобы развернуться, надо пятиться назад, метров сто, сказал, все ребята, пейте чай, и идите охотиться. Но, наш брат, не привык просто так уходить, потому, что с нами была фляга, в которой было около двадцати литров бражки, а раз так, то зачем нам чай?

И вот тут, надо сказать то, о чём я говорил раньше, об остальных качествах Анатолия Родионовича. Он это дело, взял под личный контроль, сел к фляге, выдал каждому по две кружки, потом закрыл эту флягу, и унёс к себе в кабину. А после чего, сказал, я вас что, бухать сюда привёз, это можно было делать и в посёлке. Здесь охота, и дал громкую команду, всем на ток, и без дичи не приходить. Забирайте что надо, каркас я закрываю, чтобы в нём никто не лёг спать. Кто хочет спать, идите в тундру, тут спать не дам.

Я, наверное, уже говорил, что «каркасом» у нас называли будку, которая стояла на машине. Она была тёплой, с обитыми войлоком сиденьями. В таких каркасах размещалось по три бригады, а это больше двадцати человек, и кроме того, в углу этого каркаса, стояла печка, и всегда были дрова. Мало того, даже окна с обеих сторон, были двойные. Но Родионович сказал закрою, и его никто не ослушался. Но не потому, что он матёрый зек, а потому, что был справедлив и на удивление всем, шустрый, и несгибаемый. Не по годам подвижный, а вот, сколько ему было лет, я и не знаю, но выглядел он, примерно на пятьдесят. Ещё надо сказать, что он почти никогда не был трезвым, вот и сейчас, когда он вёз нас, он уже был немного выпивши. У него всегда за спинкой сиденья, была бутылочка, или две, даже в самые, как говорят «сухие» времена. Где брал, кто помогал, одному ему известно. Но, справедливости ради, надо сказать, что на него не влияло то, о чём мы говорим. Хоть он выпьет один стакан, или два, его никто не заметит, что он выпил.

Я его неплохо знал, ведь мы были соседями, и он меня часто приглашал на пол стаканчика, но эти встречи были не долгими. Он мне всегда говорил, что если мы будем часто встречаться, или долго засиживаться, то быстро поссоримся. А ещё он мне говорил, чем больше врагов, тем легче жить. И, честно сказать, я до сих пор, не во всём разобрался, о чём он говорил, но помню его слова. Я не помню ни одного случая, за десять лет, чтобы с ним кто-то спорил, словестно, он побеждал всех. Раз я вспомнил о нём, то скажу ещё два слова. Дорогой, мы часто встречались, и при встрече со мной, он останавливался прямо посредине дороги, чтобы его не объехать. Включал свет в кабине, махал мне рукой, приглашал к себе, и наливал, что у него было, когда чай, а когда и покрепче. И тут, ни какие отговорки не действовали. Как сейчас помню, я ему говорю, я только что поел, а он мне говорит, чай и водка пьются, на сытый желудок, ну что ему скажешь. Но долго мы никогда не сидели, самое большее, десять минут, и он говорил, всё, поехали работать, и пока я залазил к себе в трактор, он уже и дорогу освободил для проезда. Вот и на охоте, он сам не спал, и другим не давал, дома, говорил, спать будете.

Было ещё светло, когда мы разошлись кто куда, я, например, и не знал, что тут был ток глухарей. Но старые кадры, такие как Родионович, знали всё, вот он и привёз нас сюда, на самый большой ток. Пройдя метров триста, мы увидели большую поляну, диаметром, метров пятьдесят, про которую он нам и говорил. Пока мы шли, договорились, что ждём вечера, разгара тока. По сидячим на земле птицам не стреляем, потому, что можем перестрелять сами себя. Стреляем только по тем, которые сидят на ветках, и только тогда, когда их скопится не меньше четырех, пяти. А ещё, первыми в прицел должны попасть петухи, а «копылухи», в последнюю очередь.

Мы рассредоточились с одной стороны поляны, как бы окружив её, и затаились, ожидая прилёта птиц. Ждать пришлось не долго, потому, что надвигались сумерки, а сними и птицы прилетели. У них ток начинается с наступлением темноты. Прилетевшие птицы, как будто знали, что одна сторона поляны, занята охотниками, и они сели на противоположной стороне, но то, что были одни петухи, это точно.

Я сейчас не помню, сколько птиц было, когда прозвучал первый выстрел, потом второй, и сколько выстрелов было, вообще не сосчитать. Я только знаю, что мне не пришлось выстелить ни одного разу. Но три глухаря упали, а один, подраненный, отлетел метров на сто. Я заметил, что в наших мужиках, было что-то похожее на жадность, как в последний раз охотятся. Ещё не утихли выстрелы, а стрелки уже побежали подбирать дичь. Мне казалось, что они сейчас раздерутся, за этих глухарей. Как тут доказать, что ты убил эту птицу, а никто-то другой, ведь стреляли все, и кто по какому глухарю стрелял, то же не понять. Ладно, хоть сами все целы. Я знал ещё с детских лет, какой может быть охота. Но тут всё обошлось, и так как уже темнело, то все решили пойти к машине. За подраненной птицей, идти никто не хотел, говорили, что подранка сейчас не найти.

Вся «бригада» охотников, а нас было человек десять, была довольна результатом. Тем более, что темнело, и в машине была бражка. У нас был уговор перед охотой, если добываем глухарей, то варим мясо, и сейчас, их надо разделывать, то есть, готовить пир. Я не стал никого уговаривать, а просто сказал, идите, а я попробую найти этого подранка, ведь он где-то не далеко. Ребята пошли к машине, а я в ту сторону, куда полетел глухарь. Пока шёл, думал, как плохо, когда много охотников, ведь можно было ещё немного подождать, и наверняка прилетели бы другие птицы. Если разобраться, то ток даже и не начался, и хорошо, что птицы не сели над головами охотников. Как бы они повели себя, кто, куда стрелял бы. Сейчас, произошло всё как на стрельбище, безопасно, а это самое главное.

Я шёл тихо, стараясь не ломать веток. Ружьё моё было заряжено дробью, двумя нулями. Я понимал, что раненый глухарь внимательно следит за мной, и если у него остались силы, он полетит. В этот момент, я должен быть готов стрелять ему вдогонку, только бы не так быстро темнело. Я внимательно осматривал перед собой траву и деревья, он мог быть где угодно. Ружьё я держал впереди себя, но мушки прицела уже не было видно, и как во многих других случаях, прицел был по стволам. Темнело быстро, на фоне неба ещё было что-то видно, и глухаря разглядеть можно. А вот на траве, среди кустарников и деревьев, увидеть его было уже невозможно. Я надеялся, что он где-то на ветках деревьев, если не сидит, то может быть завис, или просто упал на ветки. Такое было часто, смотря как, он ранен. Чем дальше я шёл, тем внимательней смотрел перед собой. Глухарь, птица сильная, он может из последних сил, отлететь на такое расстояние, что в таких сумерках, его просто не найти.

Но мне повезло, как я и думал, он завис на дереве. Сначала, я принял его за мох, или старое гнездо птицы, но присмотревшись, я понял, что это тот глухарь. Лететь он не мог, потому, что был сильно ранен, и держался на ветках только за счёт крыльев, которыми и зацепился за ветки. Я даже не мог определить, живой он ещё, или нет. Но, то, что мне придётся за ним лезть на это дерево, я понял сразу. Дерево передо мною было не маленькое, а ветки, за которые можно было цепляться, начинались метров с трёх от земли. Правда, были и маленькие сучки, но об такие хорошо только штаны рвать. Другого способа снять глухаря я не видел, палкой не достать. Стрелять, было бессмысленно, потому, что можно все патроны расстрелять, и он станет как сито дырявый, а с веток не упадёт. Я вспомнил, что у меня есть крепкий ремень, и это меня вдохновило, я положил ружьё, снял рюкзак, куртку, сапоги, остался только в носках. Выдернул из петель ремень, обхватил им дерево, и начал пытаться залезть на него. Сначала у меня ничего не получалось, но потом, я преодолел метра два, и мне показалось, что ремень мне просто мешает, и я бросил его на землю. Я полез обычным способом, обхватывая дерево. До первых веток мне было совсем немного, а дальше было легко. Пока я лез, меня мучала одна мысль, не улетел бы глухарь, когда я потянусь за ним. Вот тут я и вспомнил про ремень, который бросил, ведь им я мог зацепить глухаря, хоть даже за шею, и привязать к себе. Но глухарь недвижимо лежал на ветках дерева, и я подумал, самое главное, схватить его, а удержать я его и так удержу. Тут я вспомнил детскую сказку про жар птицу, и мне даже смешно стало.

Сухие ветки трещали и ломались, а я смотрел на птицу, и уже не разбирал, шевелится она хоть сколько-то, или уже нет. Почему-то мне казалось, что она уже не жива, или так сильно ранена, но на звук ломающихся веток не реагировала. Чем выше я залазил, тем тоньше были ветки, некоторые, не выдерживали моего веса, и ломались. Последние метры, мне давались очень тяжело, хоть и медленно, но я поднимался. Наконец, я добрался до того уровня, на котором был глухарь. Раскрыв крылья, он висел на ветках, и чтобы его снять, мне надо было дотянуться до него. Но он находился почти в двух метрах от ствола дерева, и моих рук не хватало. Можно было отломить одну из веток, и тогда птица могла просто упасть на землю. Но, падая, она могла и полететь, оставив меня ни с чем. Мне этого не хотелось. Одной рукой, я ухватился за крепкий сучок, ногой нащупал другую опору, и потянулся за птицей. Правда, в этот момент я немного рисковал, полететь вниз. Но опоры выдержали, и правой рукой я взял птицу прямо за шею. В этот момент, наверное, отдавая последние силы, глухарь сильно захлопал крыльями. Левым крылом он попадал прямо мне по лицу, а правым, лупил по ветке дерева. Я знал, что такое может быть, и поэтому, держал его крепко, не выпустил. Он продолжал махать крыльями, и мне пришлось отвернуться, чтобы его крылья, не били мне по лицу. Продолжалось это минуты три, потом, силы стали покидать его, и он затих. Я подумал, как мне быть, бросить его на землю, но он может опять зацепиться за ветки. Или, упав на землю, побежать, и тогда мне снова придётся догонять его. Я решил, что буду держать его, пока могу, а пока спускаюсь, пойму, сможет он ещё сопротивляться, или уже нет.

Так, с глухарём в руке, я и спускался, только перед самой землёй, бросил его, он уже не шевелился. Спустившись с дерева, я надел сапоги, забросил за плечи рюкзак, ружьё, взял глухаря, и пошёл к машине, а на улице уже совсем было темно. Пройдя метров двести, я увидел пламя костра, и громкие голоса веселящихся охотников. На огне, в большом алюминиевом ведре варилась три глухаря. Охотники располагались вокруг костра, а фляга с бражкой, стояла ближе к Азолину, на раздаче был сам, Анатолий Родионович. Когда я подходил к нашему лагерю, подумал, как всё хорошо совпало. Приехали, добыли дичь, и она уже варится. Мужики весёлые и довольные, бражка есть, а больше им ни чего и не надо. Они, наверное, и про меня уже забыли. Когда они меня увидели с глухарём в руке, то тут же оживились, и похвалили меня, за то, что я смог его найти. Но никто не сказал, что это его глухарь, а наоборот, говорили, что я по праву держу его в руке. Когда мне задали вопрос, как я его нашёл, Родионович, своим распоряжением, отклонил все вопросы, сказав свое слово. Отстаньте от него, пусть сначала подойдёт к фляге, и я выдам ему то, что вы все уже переварили, и ждёте добавку. Не забывайте, что он, нашёл брошенного вами глухаря, и за это, награждается дополнительной порцией. Про то, что все ребята уже выпили по две кружки, я не знал. Когда я подошёл к Родионовичу, он мне сказал, тебе полагается три. Я засмеялся, и сказал, что мне хватит одной, пусть вторая останется под мясо, остальное дели поровну. Родионович не стал со мной спорить, лишь сказал, как скажешь. Теперь и он задал тот вопрос, который мне задавали, когда я пришёл, как смог найти птицу? Он спросил так громко, что все прислушались, и я начал рассказывать, как всё было.

После моего рассказа, мужики меня похвалили во второй раз, а Родионович, зачерпнул из фляги, и протянул мне, на, и не тяни резину. Это было как приказ старшего, и самого бывалого в нашей компании. Ребята были веселы, костёр горел, мясо варилось, разговоры уже были перекрестные. Это значит, что в одно время происходило три, или четыре рассказа, и все рассказчики хотели, чтобы их слышали все. Казалось, что сейчас, нас слышно даже на Яне, в шестнадцати километрах от костра. В этот день, не было никакого календарного праздника, но получалось так, что это и был для нашего брата праздник. А лучшего приза, нам и не надо было, все были рады, что всё так хорошо сложилось.

Счастье лилось через край, а впереди, нас ждёт варёное глухариное мясо. Пусть оно даже не доварится, и будет слишком жёстким, и постным, это было не важно, главное, что весело! Что тут скажешь, тайга, а в ней, все по-другому. Вот такие моменты, и становятся, самыми незабываемыми в жизни. И лучшего праздника, для нашего брата, просто не придумать.

Часа полтора, ещё варилось мясо, и всё это время продолжались разные разговоры, один ярче другого, слушай, кого хочешь. Но повар, а им был местный житель, Миша Сновидов, тот самый, с которым я ходил на хоту, сказал, мне уже надоело варить глухарятину. Её можно варить ещё часа два, что будем делать? И в ответ услышал то, чего ждал, хватит её варить, горячее сырым не бывает, и все поддержали эти слова. Всем уже давно хотелось вареного мяса, пусть и сухого, и не совсем сваренного, но ведь есть юшка, а с ней всё перемелется. Некоторые развеселившиеся охотники даже кричали, ты его уже переварил, можно было и раньше снимать. Они, конечно, понимали, что глухарь варится долго, но всем хотелось ускорить этот процесс. Миша ещё раз снял пробу с мяса, бросил пол-ложки соли, и сказал, готовьте чашки, и все зашевелились. Начали искать свои рюкзаки, застучали ложками, и чашками, все готовились к пиру. Никакой спешки, не было, варева было полное ведро, и вся ночь была вся впереди. Жаль, что бражки оставалось мало, это было самым печальным, что было этим вечером.

Наконец, началась раздача, долгожданного, горячего ужина, деликатеса, которому не хватало жирных прослоек. Но сухость, и жёсткость глухариного мяса, да ещё и не доваренного, не пугала нашего брата, и мы дружно обступили раздающего, с чашками и кружками. А Миша, проворно раздавал варёное мясо, и наливал по кружкам бульон. Тут надо сказать, что из всех присутствующих, никто не подумал о том, в чём варить мясо. Если бы наш водитель Родионович, не имел бы этой посуды, то и горячего ужина бы не было. У него даже и черпак нашёлся!

После того, как все уселись вокруг костра, Анатолий Родионович вновь начал раздачу, ему было поручено заведовать, бражкой. К нему поступали пустые кружки, а уходили полными, но всем была одна норма. Когда все получили свои кружки, он сказал, ну, за удачную охоту! И все, как по команде, повторили, за охоту. Потом наступила короткая тишина, после которой, настало самое долгожданное время, ради которого мы сюда и приехали. Нам не мешал надвигающийся ночной холод, и мошка, которая тучами летала над болотами. Нас не пугала непроглядная темнота, мужчины ели то, что добыли, а фляга, и ведро, пустели. Я не берусь судить, на сколько километров в округе, на сто, или двести, было такое веселье, но оно было!

Уже через полчаса, обе ёмкости были пустыми. После ужина, Анатолий Родионович сказал, приказывать не могу, но советую всем идти в каркас, и отдохнуть, а перед рассветом, я вас разбужу на утренний ток. Возражающих, не было, и он добавил, печку в каркасе я протапливал, не замёрзните. Если честно сказать, не все были довольны, что пир так быстро закончился. Звучали пожелания продолжить, но в то же время понимали, что наливать, и раскладывать, больше нечего, и оставалось только одно, идти спать. А как это будет выглядеть, все знали, кто на лавке, кто под ней, в темноте, но не на холоде.

В этот момент, никто даже не подумал, как наш водитель будет следить за тем, чтобы, не проспали охотники, а он ведь то же хотел спать. Правда, он будет спать в кабине, но почти все знали, что Азолин поднимет, и отправит всех на охоту, поблажки никому не даст. Разбудит, и отправит всех, а каркас машины закроет, чтобы, не было соблазна снова заснуть. Это знали все, наверное, поэтому, быстро заняли места в каркасе машины. Лучшими, были места у стенки, чтобы можно было привалиться к ней, а не дремать как на табуретке. Лавочки в каркасе были узкими, и на ней никак не уляжешься, уж лучше между ними, прямо на полу. Каркасы наших машин, были предназначены для перевозки трёх бригад, а это больше двадцати человек, а нас было на половину, меньше, так что, места хватало всем.

Перед тем, как залезть в каркас машины, я посмотрел на костёр, не разгорится ли он, пока мы спим. И тут, во мне поселилась мысль, залить его водой. Но где тут в лесу, взять столько воды, и я подумал, никто из охотников, воду не брал, да ещё и в таком количестве. Для того, чтобы сварить трёх глухарей, а их надо было ещё и вымыть, от куда столько воды? Ну, допустим, что у Азолина, была канистра воды, пусть даже десять литров, но её всё равно не хватило бы, на мытьё мяса, и варево. С этого места до реки было километра два, и вряд ли, кто-то пошёл бы за ней. Это так засело в моей голове, но спрашивать сейчас, было некого. Этот вопрос я оставил на утро, хотя я уже догадывался, откуда взялась вода, и я даже улыбнулся, сам себе, и похвалил Родионовича, за эту смекалку. А вода была у нас под ногами, стоило только найти не большую ямку, среди кочек, вот тебе и вода. Азолин, мог её вообще набрать из колеи, проделанной колёсами ЗИЛа, на это он был способен. Но у меня к нему претензий нет, я знал, что здесь вся вода чистая, пахнет травами, а набрать её мог любой, но точно, по рекомендации Родионовича. С мыслями, о том, сколько же в нём находчивости, способности выживать в любых условиях, я и заснул.

Проснувшись утром, мы начали обсуждать, как будем действовать. Попив чаю, который сварил проснувшийся раньше всех Азолин, мы договорились, что займём те же места, что и вчера. Это всех устроило, только надо подождать, пока слетится больше птиц, ну, хотя бы штук шесть семь. И вообще, не надо спешить стрелять, надо посмотреть, как у них это всё происходит. Надо насладиться зрелищем, ведь наверняка, не все видели, как токуют глухари. В какой раз, я вспоминал, как плохо, что нет ни одного фотоаппарата, чтобы сфотографировать этот величественный и красивый процесс.

Было ещё темно, когда мы пришли на место, каждый как мог, устраивал своё место. Главным было то, чтобы, не намочиться, и было удобно лежать. Это значило, что всем нам, под собой, надо сделать сухой настил. Его делали из сухих веток, или палок, но так, чтобы они не трещали под тобой, не пугали птиц. Потому, что один такой звук, или шевеление, и птицы улетят.

Первая птица прилетела примерно через полчаса, затаившись, мы наблюдали за ней. Она сидела на противоположной стороне, на ветке большого дерева. Минут через десять, прилетели ещё три птицы, и сели прямо над нашими охотниками, но те как умерли, говорят, боялись дышать, не говоря про шевеления. Потом прилетели ещё несколько глухарей, и сели в другом конце поляны, ближе к другим охотникам, и те замерли. А в небе появились ещё птицы, и сколько их уже было, никто не знает. Все мы, стойко терпели, и были награждены тем, что несколько птиц, петухов, слетели на поляну, и начали подготовку к своему ритуалу. Они важно ходили на середине поляны, распушая свои хвосты, начиная пощелкивания. К ним слетели ещё несколько птиц, но пока там были одни петухи. Копылухи, сидели и наблюдали, ждали своего времени.

Все шло по плану, пока кто-то из наших охотников, не чихнул, и не просто чихнул, а рявкнул. Хорошо, что вокруг было сыро, а то поднялось бы облако пыли. Все, птицы вспорхнули, тут и началась стрельба, сплошной грохот выстрелов, и справа и слева. Кто сколько стрелял, как и вчера, было не известно, но штук пять глухарей, из тех, что были на поляне, упали. А я предвидел, что в таком случае, не разобрать, кто стрелял, в какую птицу стрелял, попал или промазал. Спор будет обязательно. Один будет говорить, это мой глухарь, а другой скажет, нет, это мой. Я для себя выбирал совсем другую цель, и, полу прицельно, успел выстрелить по сидящему на ветке глухарю. Он немного задержался, и мой выстрел, был последним, так как больше птиц не было, остальные благополучно улетели. А потом, началось то, о чём я говорил, и чего мне удалось избежать, спора, за подбитых птиц. Спорили человек семь, а глухарей было пять, мой, был шестым. Мне спорить ни с кем не пришлось, и я, обойдя всю спорящую команду, пошёл за своим глухарём, а когда возвращался, то увидел такую картину.

Двое спорящих охотников, схватили одного глухаря, один за крыло и ноги, а другой за шею и второе крыло, и тянут каждый к себе. Всё это, сопровождалось выразительными словами. Так спорили две пары охотников. Но были и другие, которые то же считали, что это их добыча, но хвататься за глухаря не стали, хотя ещё оставался хвост, и можно было попробовать потянуть за него. Но, или человек был такой, или знал, что хвост быстрее оторвётся, чем ноги, и поэтому, не претендовал на добычу. Я шёл к спорящим, и думал, как их успокоить, ведь так они и подраться могут. Но тут кто-то произнёс простые слова, придём к машине, определим, чей глухарь. Попробовал и я разрядить обстановку, сказав, какая разница чей, в одном ведре вариться будут, и сразу стало тихо, все примирились, перестали рвать птиц. Вот в этой тишине и прозвучал вопрос, а кто чихнул? Минуты две было тихо, а потом мы услышали голос Миши Сновидова, чихнул я. Не смог сдержаться, так в носу засвербило, похоже, комар залетел. Половина охотников захохотали, и после этого, все пошли к машине, охота закончилась. Пятеро, несли по глухарю, я был шестой, остальные, шли без трофеев, молча. Одним было стыдно, что затеяли этот спор, а другим было обидно, что они и выстрелить-то не успели. А если и выстрелили, или даже попали, то попробуй, докажи, что от твоего заряда упал глухарь.

Нас было десять человек, и не выстрелил только один, Миша, который чихнул и спугнул всех птиц. Он объясняет это так, я ещё не успел открыть глаза, и не вытер нос, как услышал стрельбу, а моё ружьё, в момент чиха, опустилось вниз. Я потерял не только прицел, на ту стаю птиц, но и ориентир, куда снова целиться. А потом, было уже поздно стрелять, и всё вокруг грохотало, а я упёрся головой в траву, и думал, чтобы в меня не попало. Мы понимали, что он уже шутит, но эти слова и помирили всех, потому, что вопрос, кому достанется глухарь, отошёл на второй план. Люди стали веселее, и о делёжке никто больше не вспоминал.

Когда мы пришли к машине, то она уже стояла развёрнутая к дому, Анатолий Родионович, сказал нам, когда кончились выстрелы, я понял, что охота закончена, и развернулся, чтобы, не терять время, хотя день ещё и не начинался. И тут, я вспомнил, что мне было интересно, где он брал воду, а когда я подошёл к колее, проверить свои догадки, то увидел, колея была полная воды. Сейчас, она была не совсем чистая, но ведь не со свалки она течёт, и я забыл про это, ещё раз оценив коммуникабельность нашего водителя.

Рядом с костром стоял большой чайник, это он позаботился о нас, как и вчера, сварил чай, и уже приглашал всех к костру. А потом спросил, сколько птиц мы подстрелили. Когда узнал, что всего шесть, но пять штук спорных, он сказал, вернее, спросил, есть многодетные? Таких было двое, у них было по два ребёнка. В ответ, через мгновение, почти команда, отдаём им по одному, остальных по приезду варим. Такое мудрое решение было всем по душе. Кто-то вспомнил, как ругались, и тянули к себе крылья и лапы, и всем стало смешно. А вот так, было никому не обидно. После чая, мы поехали домой, а собраться договорились, как всегда, за баней, у протоки. Пока ехали, обговорили всё, что нужно было для продолжения пира.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИРА

Это варево, отличалось от вчерашнего, потому, что в ней был лук, чеснок, и немного картошки. Правда, она у нас была сушёная, и перед тем, как её варить, надо было размочить в воде. Повар Миша, принёс сало, мелко его изрезал, что придало сочности и вкус мясу, и даже пшёнки кто-то принёс. Варили, уже не в ведре, потому, что просто не вошло бы. Двухведёрную кастрюлю принёс опять Родионович, и специально, чтобы все слышали, сказал, я в ней свиньям варю, но и нам пойдёт. Все понимали, это для поднятия настроения, так как, свиней у него не было, были куры. Да и какая разница, кому он в ней варил, нам было всё равно. Ну и, конечно же, опять бражка, другого ни чего в посёлке не было.

Перед тем, как раздавать мясо, повар, Миша Сновидов, предупредил всех, не спешите, помните, что в этих глухарей стреляли много человек, и всю дробь не выбрать, берегите зубы, и глотать её не надо, она вредна.

Весь день мы гуляли, и к нам приходили другие люди, и ребятишки подбегали, которых мы угощали кусочком глухаря, и кружкой юшки. Кастрюля, так у костра и стояла, и в любой момент была горячей. Вечером, когда уже стемнело, и всё закончилось, начали расходиться. Кто забрал свою посуду, кто нет, самому бы дойти. Кто вдвоём, опираясь друг на друга, за кем-то пришла жена, и не обращали внимания на то, что оставили тут свои чашки, завтра заберём. А я, забрал кастрюлю, чтобы отдать её хозяину, ведь с ним мы были соседи. Так, место и опустело, но такие посиделки, на всю жизнь остались в памяти у всех, и повторить их уже нет возможности. Люди разъехались, многих уже нет, а посёлок стоит, и по сей день, чего не скажешь о самом леспромхозе.

БЕГСТВО ОТ МЕДВЕДЯ

В начале июня, начались пробные рыбалки, хотя ребятишки уже давно ловили в мелких протоках, маленькую рыбёшку. Она ходила маленькими косячками, и была вполне годной, для жарёхи, так как, достигала двадцати сантиметров в длину. И попробуй им объясни, что это ещё мальки, и ловить её запрещено. Для этой категории рыбаков, законов не было, и они ловили любую, будь то кета, или мальма, поймалась, и хорошо, они были довольны, и проводили на рыбалке всё время. А взрослые рыбаки только готовили снасти, но некоторые, уже каждый вечер ходили на реку, и даже ловили мелкого хариуса. Но, брался он слабо, почему не знаю, или его было мало, или, был не голоден. Я тоже сходил несколько раз на рыбалку, но ничего не поймал, и мне стало жалко, впустую проведённое время. У меня дома, были дела важнее, в теплице, была высажена рассада огурчиков и помидоров. Ночи были ещё холодные, и чтобы, растения не замёрзли, теплицу надо было топить, вечером, ночью, и даже утром. Для этого нужны дрова, которых было много, но их надо было привезти, напилить, наколоть. Только после обеда в теплице нагревалось от солнца, а в шесть часов вечера, уже было прохладно, вот и сходи на рыбалку. Жену мне просить не хотелось, у неё и так много разной работы. А ещё, надо было вскопать огород, под картошку, правда, у нас было всего около сотки земли. Так было у всех, кто постоянно жил на Яне. Сажать картошку было ещё рано, но вскопать землю, что бы она прогрелась, нужно было сейчас. А сажали её ближе к середине июня, да и такая посадка была под большим вопросом, замёрзнет или нет, потому, что не было лета, без заморозков. Раза два, до конца августа, приходилось спасать её от ночных заморозков, разжигая костры вокруг картошки, и засыпая их опилками. Дым от такого костра, стелился над землёй, и спасал посевы от холода.

Ближе к середине июня, стало тепло, и как во все годы, после окончания работы пилорамы, глушили дизельную электростанцию. После часу ночи, в посёлке было темно, и тихо, а раз так, то и медведи, стали подходить всё ближе к посёлку. Это происходило каждый год, и ни чего с этим не поделать. Их следы, всё чаще видели за баней, и у коровника. Но больше всего, их было в районе слияния Ян, правой, и левой. Слияние было в двух километрах от посёлка. Слух, про подходящих близко медведей, быстро распространился по посёлку, и моя Таня, опять просила меня ходить с ней два раза за ночь на метеоплощадку, снимать и передавать показания.

Мне снова, пришлось заняться охраной посёлка, и ставить петли, чтобы медведи, не ходили к нам. Пахучие приманки, хорошо отвлекали их от нашего жилья. Хорошо, что река была нерестовая, и с появлением в ней рыбы, медведей меньше тянуло в посёлок. Но, пока рыбы нет, а это весь июнь и половина июля, было страшно. Рыбаки часто холили по одному, но только до слияния рек, но и дальше. Без ружья никто не ходил, да и с ружьём-то боялись. Часто бывало так, что при виде медведя, забывали про это ружьё, и бежали по нескольку километров, без оглядки и передышки.

В начале июня этого года, бригадир пилорамы Николай Антонович Смольников, рыбачил на слиянии рек. Ружья у него не было, а ему понравилось место, на другой стороне реки. Развернув сапоги, он перешёл туда, и спокойно рыбачил. А двое других рыбаков, остались там, откуда он ушёл. У одного из них, было ружьё, которое вскоре пригодилось. А произошло вот что. Там, где рыбачил Антонович, река прижималась к лесу, и вот из этого леса, вышел медведь. Не большой, без чувства страха, но, с большим любопытством. Немного постояв, покрутив носом, он не спеша направился к нашему бригадиру. То ли от бригадира пахло рыбой, то ли тушёнкой, а может он захотел с него сапоги снять, надоело босым ходить. И, наверное, снял бы сапоги, вместе со штанами, так как, Антонович стоял к медведю спиной, и понятно, что не видел, кто к нему идёт из леса. Но в этот момент, ребята, которые остались на той стороне реки, всё это увидели, и закричали Антоновичу. Беги, бросили свои снасти, замахали руками, показывая, что за его спиной не прошеный гость. А он, пока не обернулся, не понимал, чего они всполошились. Но когда обернулся, и увидел медведя, в двадцати метрах от себя, то сообразил быстро, что ему надо делать. Спиннинг ему уже был не нужен, и направление, куда бежать, быстро выбрал. А уж как бежал, сам не помнит, не до этого было. А вот ребята, которые участвовали в его спасении, забыв про то, что у одного из них, ружьё за плечами, всё видели. По речной глади, не касаясь дна, бежит их бригадир, и что-то кричит. Представьте себе, пятидесяти летний мужик бежит как двадцати летний спортсмен. В этот момент, у него и память проснулась, что у его напарников есть ружьё, и кричал он, стреляйте! Только после того, как он пересёк реку, ребята спохватились, вспомнили про ружьё, и выстрелили в сторону зверя. Тот быстро понял, что ему тут не рады, и, развернувшись, побежал в лес. А бригадир стоял, опершись руками в колени, и не мог отдышаться. Сапоги были приспущены, и ему было не до них, но штаны под ними, были сухие, и это развеселило ребят. Им не верилось, что вот так просто, можно форсировать реку, не замочившись. Хотя в ту сторону, он шёл, придерживая сапоги в самом верху. Но самое смешное, и они не могли скрыть это, как Антонович бежал по поверхности воды. Они сравнивали его с гусями, которые перед взлётом, бегут по воде, быстро, быстро, перебирая лапками. Рассказывая ему это, сами сгибались от смеха, а когда рассказали на пилораме, то все хохотали целый день. А Антонович, первый день ходил хмурый, наверное, ещё не верил, что медведь уже убежал, но потом повеселел, и смеялся вместе со всеми. А ребята, шутя, спрашивали его, ты зачем побежал вокруг ямы, ведь так дальше. Так как ты бежал, можно было прямо по яме бежать, ближе ведь, да и дна ты всё равно не касался. И снова был смех.

За спиннингом, ходили вдвоём, уже с ружьём, и после этого случая, Николай Антонович, один никуда не ходил. А в течение недели после этого случая, другие рыбаки видели медведя, похожего на того. Вот эти случаи, меня и подтолкнули на то, чтобы поставить петлю, и поймать этого медведя. Ведь ему не составляло трудов, прийти и в посёлок, а там, и до беды не далеко. Понимая, какие могут быть последствия, уже на следующий день я поставил три ловушки с петлями. Другого способа, отвадить медведей от посёлка, не было.

Одну петлю я поставил с северной стороны посёлка, там, где дорога уходила в сторону райцентра. Вторую петлю, я поставил за аэродромом, она перекрывала подход зверя к площадке метеостанции. Третью петлю, я поставил метров триста, за слиянием Ян. Я постарался предупредить всех, кто ходит на рыбалку в те места, чтобы случайно не попали разъярённому зверю. Про этот случай, я расскажу подробно, чтобы, на моём примере, научились другие.

Тут несколько причин, первая, и самая главная, это то, что мы остались живы. Я впервые, увидел, каким может быть медведь. После этого случая, во мне проснулся страх, который меня научил многому. У меня исчезла горячка в действиях, и поселилось уважение к этому зверю. Навсегда осталось в памяти событие того дня. Хорошо, что хоть не каждую ночь снится.

Спасибо господу Богу, ангелу хранителю, и тросику, который удержал зверя. Я говорю спасибо даже его лапе, за то, что не оторвалась. Благодаря всему этому, мы двое, остались живы!

ЖИЗНЬ НА ДВУХ ЖИЛКАХ

На вас никогда медведь не прыгал, оторвавшись от земли всеми четырьмя лапами? Вам повезло. И нам тоже, хотя и пережили мы такое. Сейчас, я расскажу, как сорок лет назад, чудом остался жить сам, и мой напарник, Сергей Азолин. В этом рассказе, я хочу сказать всем, кто имеет дело с таким зверем, как медведь. Смотрите на него только через стальную решётку, и даже за ней, не злите его. Тот, кто не видел его разъярённым, даже представить не может, какой он страшный и быстрый.

Я уже сказал, что поставил три ловушки, две из которых, я настраивал каждую весну. Эти ловушки уже неделю были пустыми, ну и хорошо. Третья ловушка, за слиянием рек, была поставлена самой последней. На следующий день, после работы, Азолин Анатолий Родионович, предложил поехать порыбачить. В этот момент я как раз собирался на мопеде, ехать проверять эту петлю. Тут я ему и сказал про это, а он говорит, всё равно будем мимо ехать, вот и проверим. Я не стал возражать, взял из теплицы ружьё, патронташ, рюкзак, спиннинг, и пришёл к машине. Там меня ждал сам Родионович, его сын Сергей, и крановщик Дядя Саша, Герасимов. Больше никого не будет, сказал Родионович, и мы поехали.

До слияния рек, немного больше двух километров, но надо было переехать через левую Яну. До поставленной мною петли, оставалось совсем не много, и при въезде в лес, я попросил Родионовича остановиться, чтобы проверить эту петлю. Так как я был не один, моё ружьё было не заряженным. Я даже и патроны не смотрел, думал, что им сделается в теплице.

Мы с Сергеем были в каркасе, так как молодые. Мне было двадцать семь лет, а Серёга, на десять лет моложе меня, но ружьё у него уже было. По звуку мы определили, вот переехали речку, и вскоре машина остановилась. Это значит, что мне пора идти проверить ловушку. Сергей сказал, я тоже пойду. Я не возражал, и мы пошли вдвоём. До ловушки было метров сто и не большие кустики закрывали то место, где стояла петля, нам её не было видно. Сейчас, мы шли не вдоль реки, а от машины, поэтому, поздно оценили своё положение. Если бы, мы увидели её раньше, может быть, всё было бы по-другому, не так опасно.

Ловушка стояла при входе на лесную тропу, по которой ходили и рыбаки, и звери, в отсутствие рыбаков. От кустов, которые закрывали обзор на ловушку, оставалось метров пятьдесят, а может и меньше. Мы шли, как не петлю на медведя проверять, а как посмотреть, не плещется ли рыба. Может быть потому, что я был не один, а может потому, что даже и не думал, что в мою ловушку, придёт медведь. Но об осторожности я забыл, отсюда, и всё произошедшее. Шли мы, поторапливаясь, ведь нас ждала машина, а ружья наши были за плечами, и совсем беспечно, мы вышли из-за кустов.

Вот в этот момент, я и увидел, что ловушка поломана. Дерево, за которое я привязал тросик, было всё ободрано медведем на высоту больше двух метров. Коры на нём, не было, а перед деревом, где стояла ловушка, была яма, в которой и пряталась медведица, но её мы пока не видели. Почему мои ноги заработали быстрее рук и головы, я не знаю. Достав из-за спины ружьё, я побежал к ней, на бегу доставая патроны с пулями, и вставляя их в патронник. Они даже пошли немного, но потом, остановились, а я, с большим усилием, старался загнать их в ружьё. Расстояние между нами сокращалось, Сергей был справа, в трёх метрах от меня, ружьё у него уже было заряжено, и даже направлено на медведя. Но он не стрелял, потому, что хозяином положения, был я, и стрелять должен был я. За это время, медведица один раз уже прыгнула в нашу сторону. Я хорошо видел это, потому, что руки делали одно, а голова другое. Я успел понять, что она попалась за заднюю левую лапу, и летела на нас, раскрыв пасть, и выбросив вперёд передние лапы. Я даже глаза её запомнил на всю жизнь, они были красные от злобы. Потом, я оторвал взгляд от неё, и посмотрел на ружьё, ещё пытаясь дослать патроны. Но они так заклинили, что не поддавались, и я понял, что нет времени на их извлечение. А медведица, тем временем, прыгнула на нас ещё один раз, отбросив от себя, из-под всех четырёх лап, большое количество песка и камней. Так же, как и в первый раз, оскалив пасть, и разбросив передние лапы, с выпущенными когтями. В этот раз я увидел, что её пасть была то же красная, то ли от крови, то ли от ярости. Но, наш спаситель, тросик, во второй раз удержал её. Она упала, заскочила в яму, и приготовилась к новому прыжку. Я понимал, что долго испытывать судьбу нельзя, потому, что третий прыжок, может быть для нас последним. А ещё я понял, что со своего ружья, мне уже не стрелять, и я бросил его на землю. Быстро подбежав к Сергею, так и стоявшему, направив ружьё на зверя, я вырвал ружьё из его рук, и почти не целясь, выстрелил в медведицу.

Между нами, было метров двенадцать. Я даже не знал, какие патроны были вставлены у Сергея, и проверять было некогда. Но по поведению медведицы, я понял, что в стволах ружья, были пули. Мой первый выстрел прогремел за пару секунд, до третьего прыжка. До этого зверь был в яме. Из-за выброшенного песка и гравия из ямы, поднялась пыль, и была видна только голова, и передние лапы. Когда я стрелял, зверь был на вершине этой кучи, и в голову я не попал. Честно сказать, я в неё и не целился, понимал, что могу не успеть, а выстрел в грудь, её тоже остановил. Раздался громкий рёв, и медведица снова спряталась в яме. Но пуля сильно ранила её, она барахталась в яме, яростно разбрасывая вокруг себя песок и камни. Похоже, что сил на другой рывок у неё уже не было. Но долго мне разбираться в этом было некогда, нужен был ещё один выстрел, точнее первого. Для этого мне пришлось подойти ещё ближе, и немного, сбоку. Из-за песчаной кучи, и поднятой пыли, мне не было видно её голову. Она попыталась побежать в кусты, натянув трос в сторону леса, но тросик держал её. Тремя лапами она гребла грунт, который летел от нее на несколько метров, и тут тросик продолжал держать её за заднюю лапу. Второй мой выстрел, успокоил её, он пришёлся точно в левое ухо. Тут я позволил себе оглянуться, Сергей, с открытым ртом, стоял как оцепеневший, там же, где я забрал у него ружьё. А от машины, к нам бежали Анатолий Родионович, и дядя Саша.

Я переломил ружьё для перезаряда, и взял свои два патрона, пока не понимая, почему заклинили два первых. Ружья у нас с Сергеем были одинаковые. Я попытался вставить их в ружьё Сергея, и они легко вошли. Причину я потом определил, а пока, я сел на валежину, не далеко от туши зверя, и наблюдал, будет она шевелиться, или уже нет. Мои ноги были ватными, весь организм, вибрировал мелкой дрожью, сердце стучало чаще, по спине и лбу стекали ручейки пота, а руки, просто тряслись. Ко мне подошли все, кто был, но прочувствовать произошедшее, довелось только мне. Вот и Серёга, который стоял рядом, и всё видел, но не всё понял, даже после того, как мы сняли тросик с лапы медведицы.

От одного взгляда на тросик, у меня вновь побежали мурашки по коже, они дополняли ещё не прошедшую дрожь. Из восьми прядок, восьмимиллиметрового троса, целыми осталось две! Шесть прядок порвались за два прыжка, и третий прыжок был бы для нас последним, так как, две прядки не выдержали бы рывка тяжёлой медведицы, порвались. Кроме этого, могла оторваться лапа, ведь тросик как леска, дёрни резче, и он начнёт резать. Не исключено, что при третьем прыжке, лапа осталась бы в петле троса, а медведица, и без неё разобралась бы с нами. Напарник мой, на это не обратил внимания, как и все остальные, ну и ладно.

Подбежавшие, Родионович и дядя Саша, даже и не догадывались, почему лежит моё ружье, переломленное, с торчащими из него патронами. И, конечно же, не видели, как всё было. Они увидели конечный результат, и были довольны, что мы добыли зверя. Я слышал, как Родионович говорил, надо машину поближе подогнать, Серёга продолжал молчать, а я всё смотрел на медведицу, и не хотел, чтобы она шевельнулась.

Минут пятнадцать мы ждали, шевельнётся или нет. Но её уши были отпущены, и можно было начинать с ней работать, снимать шкуру, и разделывать тушу. После этого, я подобрал своё ружьё, лежавшее на земле, и попробовал вытащить из него патроны. Но они сидели так плотно, что без ножа, я не мог вытащить их из ружья. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы достать их. Почему эти два патрона не пошли, предстоит ещё разобраться, а другие два, пошли, в чём дело?

Для того, чтобы ускорить процесс разделки, надо было снять с лапы тросик, который впился в её шкуру, и даже надорвал кожу. Но это не так просто было сделать, тросик очень сильно затянулся, и перегнулся в месте затяжки. Мешали и порванные пряди, которые, Родионович, дядя Саша, и Сергей, увидели, только сейчас. Вот тут и они поняли, даже переглянулись, осознавая возможные последствия. После этого, Родионович сказал, нам всем крупно повезло, что для этой петли, попался тросик восьмёрка. Шестерку бы она порвала быстро, или, оторвалась бы лапа.

Мы все, немного помолчали, думая каждый о своём, и продолжили работу. Тросик проще было перерубить, чем развязать, тем более, что осталось две прядки, да и топор уже был рядом. Я подсунул топор лезвием вверх, достал свой нож, и не острой стороной ножа, несколько раз ударил по тросику. Этого хватило, чтобы «отвязать» зверя от дерева. Потом мы вытащили её на ровное место, и принялись снимать шкуру. Грудь и голова, были в крови, и когда снимали шкуру, обнаружили только входные отверстия. Потом мы и пули нашли, они были деформированы о кости, особенно та пуля, которая была в голове. Мы работали, а я всё думал, вспоминал, как получилось, что этот тросик, я поставил именно здесь, а не в другой ловушке. И вспомнил, что первыми, я ставил те ловушки, которые были ближе к посёлку. На них, тросик шестёрка и кончился, вернее, остался кусок, которого не хватало на третью петлю. Поэтому, мне пришлось поставить восьмёрку, и сейчас, я не жалею об этом.

Но меня мучала другая мысль, почему не пошли патроны? И в этом мне надо обязательно разобраться, чтобы такое больше не повторилось. Но сейчас, всё это продумать мне не дали, потому, что задавали много вопросов, на которые я и сам не знал ответа. Разделывая зверя, я задал себе вопрос, куда делась моя осмотрительность, осторожность, и, я бы сказал, хитрость. Ведь за все прошедшие годы, я удачно совмещал эти качества, без которых охотнику ни как нельзя. Хорошо, что меня не покинуло последнее, без чего нельзя, находчивость. Хотя и с опозданием, но я сообразил, что в данный момент, у меня в руках было не ружьё, а бесполезный кусок железа, и надо воспользоваться другим. Мои мысли прервал Родионович, он спросил меня, где до этой поездки было ружьё и патронташ, и я сказал в теплице. Он мне тут же говорит, сегодня ночью был дождь, и твои патроны, скорее всего, подмокли. Другого, быть не может, хотя они и пропитаны воском, но всё равно, воду впитывают, и я с ним согласился. А ещё, сказал он, они могли и не выстрелить, даже если бы я загнал их в ружьё, капсюль бы сработал, а намокший порох нет. А теперь представь, что ты один, и это был бы твой конец. А мой сын растерялся, ему надо было стрелять сразу, как увидел, что с твоим ружьём, что-то не так.

По моей коже, опять пробежал холодок с мурашками. Спорить было не с чем, всё правильно сказано. Я ведь и сам это всё хорошо знаю, но, получилось не так как надо, и это я знаю. И знаю то, что она нас слышала давно, как мы ехали, а потом и увидела. Этого ей было достаточно, чтобы понять, кто её враг. Зверю всё равно, кто поставил петлю, враг тот, кто первый попался ему на глаза. А мы, подходили к ней, как на прогулке, без опаски, хотя раньше, я себе не позволял такой беспечности. Вот и сейчас, надо было подходить скрытно, хотя, машину, никуда не денешь, от неё и звук, и запах. В любом случае, мне надо было не спешить, и подходить с другой стороны, чтобы, она не видела меня. Всё её внимание было бы в ту сторону, где была машина. Хотя, можно было, и ошибиться, смотря куда, дул ветер. Я не один раз, подходил к петлям медведя, и всегда учитывал это, а тут, как я уже говорил, спешка и горячка. Она могла почуять меня и с другой стороны, и не известно, как бы всё сложилось. Ведь там, я был бы один, а вот с патронами, я думаю, так бы не получилось. Подмокшие, я бы не вталкивал насильно, а взял бы другие, потому, что вставлял бы я их, не в такой спешке.

Во всех других случаях, когда я один добывал медведей, то не высовывался так, как в этот раз, а применял хитрость. Не спеша, выбирал удачный для себя момент. Такого как сейчас, никогда не было, и с этого момента, точно не будет.

Медведица была не большая, килограммов сто восемьдесят, может двести, и я всё больше склонялся к тому, что это была та, которая напугала бригадира Смольникова, и других рыбаков. У меня появилась надежда, что поблизости нет других медведей, которые ночью, пришли бы в спящий посёлок.

Часа за полтора, мы её разделали, пока работали, думали, как поступить с мясом. Мы решили, опустить его в воду, привязав тем же тросиком к крепкому кусту, чтобы, не унесло течением. Пока мы рыбачим, мясо немного вымокнет, и отмоется от крови. Думаю, надо пояснить то, что я всё время говорю «медведица». Ведь мы же её ободрали, а без шкуры, только пионер может не распознать, кто перед ним, самец, или самка.

Мясо было уже в воде, печёнку и сердце положили в ведро, которое всегда было у Родионовича. Желчь, я положил в пакет, и убрал в свой рюкзак, предварительно перетянув его ниткой, так делали всегда, чтобы, она не разлилась. Потом, отмыли руки, ножи, сели в машину, и поехали на место рыбалки. Уже в машине, меня не покидали старые мысли, я думал про то, как оказался на волоске от смерти. Наша жизнь зависела от уцелевших прядок троса, да ещё и Серёгу подставил. Почему патроны подмокли, в который раз я спрашивал себя? Дождевая вода на них попала, но ведь такое может и повториться. И я себе сказал, приеду, разберусь, где висел патронташ, и откуда могла попасть вода. Раньше, я никогда в теплице, не оставлял ружьё и патроны, и это был последний раз. Теперь только в дом, в сухое место. Тут я опять представил себе, чтобы было, если бы патроны с подмокшим порохом, всё же зашли в стволы ружья. Я, конечно, надеялся бы на то, что они сработают как надо, как было всегда. Что после первого же выстрела, пуля зверя успокоит. А вторая пуля, завершит его мучение, и подарит нам уверенность в безопасности.

Всё правильно мне рассказал Анатолий Родионович, срабатывает только капсюль, а мокрый порох не воспламеняется, и выстрела нет. Драгоценные секунды прошли, остаётся надежда на второй ствол, но и он мог не сработать. А время шло, и медведица бы не ждала, она бы прыгала, и прыгала, пока трос не порвался бы окончательно. Ружьё перезарядить я бы уже не смог, патроны не вытащить так просто. Да и, где гарантия, что другие патроны сухие. А Сергей мог и не выстрелить, таких случаев на медвежьих охотах, очень много. Тем более, что на медведя он никогда не охотился, и не был готов морально. Иначе, он бы выстрелил раньше, когда увидел, что моё ружьё заклинило, а он продолжал стоять, не решаясь на выстрел. Правда, я не исключаю и такой случай, когда охотник стоял как заворожённый, при виде зверя. Даже у нас на Яне были случаи, когда ружьё было за спиной, но про него забывали.

Об этом можно сейчас долго говорить, как было бы, если, и так далее. Всё обошлось, и слава богу! Урок получен, мы живы, завтра будем печёнку жарить, солить мясо, а потом коптить. Работы много, и все начнут забывать про этот случай, кроме меня. Он будет в моей памяти до конца жизни, и ни одна, даже самая маленькая деталь, из этого случая, мною не забудется. Я буду часто видеть её во снах, и в тех цветах, какие были на самом деле. Глаза и пасть, красные, просто огненные. Когти чёрные, и длинные, а позади, летящий песок, пыль и камни, как от буксующего автомобиля. Ну и, конечно же, трос, который почти порвался, и расплёлся в месте порыва. За эти сорок лет, которые прошли после той охоты, только цвета стали тускнеть, как и вся жизнь. Но моя память пока справляется, напоминает о произошедшем случае. Вот и сейчас, я пошевелил её, а лучше бы забыть!

После рыбалки, на обратном пути, мы загрузили медвежатину, забросили в каркас шкуру, и поехали в посёлок. Пока ехали, я думал, что я скажу жене, мне не хотелось, чтобы она узнала всё до мелочей. И лично для неё, я придумал другую историю, более простую, что бы спала спокойней. Родионович привёз меня прямо к моему дому, мы всё выгрузили, поделили мясо, а печёнку договорились поджарить завтра, потому, что сегодняшний день, и даже вечер, уже кончился.

Расходились по домам, уже в темноте, а я, взял фонарик, и пошёл в теплицу, вспоминая всё до мелочей. Подойдя к тому месту, где прошлой ночью висел мой патронташ, при помощи фонаря, я начал осматривать то место, где могла протечь вода. Но даже при свете фонаря, я щели не увидел. Тогда я взял ковшик, которым Таня поливала растения, набрал воды из бочки, вышел на улицу. Определив место возможной течи, я плеснул воду на стеклянную крышу. После этого, я быстро зашёл в теплицу, и увидел, как в щель, между стеклом и деревом, тёк маленький ручеёк. После того как я определил не плотность в крыше, из-за которой, должен был расстаться с жизнью, пошёл домой, в очередной раз складывая цепочку совпадений. И опять, мои мысли были там, у ловушки. Я снова думал, что вот из-за такой маленькой щелки, пошли большие проблемы, которые могли вылиться в большую трагедию. А в голове, уже складывалось очередное правило, хранить охотничье снаряжение, только в доме.

Входя в дом, я подумал, надо успокоить жену, сказать, что можно смело, ночью, ходить на работу, поблизости медведей больше нет. С этого дня, Таня не стала будить меня, и два ночных срока, в два ночи и в пять утра, ходила сама, освещая дорогу фонариком. Я думаю, она всё же боялась, но меня будить не хотела.

В завершении этого рассказа, мне хочется сказать, всем, кому доведётся встретиться с этим зверем. Помните, что он, медлительный, увалистый, смешной и артистичный, до поры, до времени. Ему может очень быстро, что-то не понравиться, и вы не успеете моргнуть глазом, как он превратится в саму ярость, и тогда, спасения не будет. Не ищите для себя кошмарных снов, которые могут сопровождать вас всю жизнь!

И последнее, возможно, кто-то будет считать меня браконьером, не гуманным охотником, или даже зверем. Я прощу этим людям их взгляды на подобные поступки. Но пусть эти люди спросят тех, кого медведи до смерти напугали прямо в посёлке, приходя на помойку в тишине и темноте. Для жителей посёлка я был защитой, а для своей жены и подавно. В её рабочие обязанности входило три выхода за ночь на площадку метеостанции, которая была за посёлком. Я не мог допустить медведей к посёлку, похоже, что мне это надо было больше всех!

Летом 1981 года, на Яне работала одна бригада лесорубов, и я возил от них лес, а складировали его на аэродроме. Этот лес был нужен тогда, когда осенью, бригады ещё не разработались, или к ним не было дороги. Две смены пилорамы, перерабатывали около восьмидесяти кубов, каждые сутки, и когда лесу не хватало, брали из этого резерва. В это же время, как и в прошлые годы, две бригады работали на Голодном. Напомню, это семьдесят километров, вниз по Яне. И опять я, был на этом крыле, и почтальоном, и доставщиком продуктов, запчастей, людей и всего, что могло потребоваться рабочим. Это значило, что снова опасные переезды рек, практически в любую погоду, и только ночью.

Единственное, что меня пока успокаивало, это то, что пока не шла красная рыба на нерест, рыбнадзор к нам не наведывался. До середины июля, я ездил смелее, но в августе, они часто контролировали нашу Яну.

Помню, один раз, рыбнадзор ехал по реке вблизи посёлка, и увидел, стоящие в воде морды и щиты, при помощи которых мужички ловили рыбу. Они приехали в посёлок, нашли начальника участка, и рассказали ему, что они увидели на реке. Тот собрал всех, кого мог, и начали спрашивать, чьи это снасти. Но они просчитались, никто не сознался. Тогда, рыбнадзор своим вездеходом, подавил все морды, и щиты, которые увидел, и уехал. Через неделю, если не меньше, наши рыболовные снасти, опять стояли, а потом мы узнали, что наши права на ловлю рыбы, отстаивал сам директор леспромхоза. Мотивировал он это тем, что мы живём в тайге, а значит, приравниваемся к коренным жителям. После этого, рыбнадзор нас не трогал, а начальник сказал нам, не перегораживайте реку. Но иногда, мы хитрили, ставили два щита высоких, их было видно, а третий низкий, его было почти не заметно. Мы так и говорили, четыре нельзя, два мало, а три щита, будет в самый раз. И снова заработали вялки и коптилки, люди готовили рыбу в разных видах, и заготавливали на зиму.

СПУСК С ПРИЖИМА

К концу июля, опять начался сенокос. Как-то утром, меня пригласили в контору участка, туда же пришли Кожухов Виктор, и Миша Кущщ, фамилия была такая. Начальник сказал нам, косите траву, готовьте сено, контролировать буду сам. Получили мы косы, отбили, и наточили их. На складе выдали нам какую-то лёгкую материю, чтобы на ней выносить траву из леса. Взяли спиннинги, на день питания, ружьё моё, всегда было со мной в кабине, и поехали на поиск высокой травы.

Не помню сейчас, по какой причине, мы поехали на прижим, наверное, нам показалось, что в реке много воды, после дождя. Хотели избежать самого опасного переезда реки у прижима, на седьмом километре. Я в этом месте, много раз переезжал реку, часто, серьезно рискуя, вот мы и решили, а может, проедем по прижиму? Сначала дорога шла вдоль гнилой протоки, а потом поднималась вверх, на прижим. По нему мы смогли проехать метров сто. В середине прижима, мы увидели осыпь, да такую, что не разобрать её, не разгрести, и нам ничего не оставалось, кроме, как пятиться назад, метров триста, а может и больше. Я, конечно, мог толкать полуприцеп и триста метров, мог и пятьсот, но было жалко время. В этот момент, мне приходит в голову такая мысль, спуститься с прижима в этом месте. О своём решении, пока я ничего не говорил, осматривал склон и представлял, как будет спускаться КИРОВЕЦ. После того, как я всё обдумал, сказал об этом Виктору и Мише. Реакция на моё заявление, была быстрой. Кожухов Виктор, сразу сказал, я не поеду, а Миша Кущщ, молча смотрел на меня, прямо в глаза, наверное, разбирался, шучу я или нет. Но после того, как он понял, что я серьёзно намерен это сделать, оторвал взгляд от меня, и через лобовые стёкла трактора, осмотрел склон, по которому я собираюсь съехать. А потом сказал, тебе виднее, и упёрся руками в торпеду, чтобы, не боднуть головой ветровое стекло. А Виктор, сидевший в середине, сказал, выпустите меня из кабины, я пойду на прицеп. Виктор даже встал в кабине, торопя Мишу, выпустить его. Миша засмеялся, но выпустил. Виктор, вылезая на левый бак трактора, что-то говорил, но я не всё слышал, разобрал лишь два слова, «с ума по сходили». А Миша, всё смеялся над действиями Виктора, и тем самым высказывал своё понятие, что Виктор просто боится.

Наш испугавшийся компаньон, перешёл на полуприцеп, и встал за щитом, это было самое безопасное место. После того, как Виктор занял выбранное им место, я начал разворачивать трактор, до предела вправо. Хорошо, что он сочленённый тягач. Моторная часть, которую мы называем мордой трактора, зависла над кручей. Склон был градусов семьдесят, а высота склона, метров пятнадцать, может семнадцать. Я понимал, что мне надо съезжать строго под девяноста градусов, по отношению к склону. В таком положении, трактор не перевернётся, его держит полуприцеп, если, конечно, он сам не начнёт сползать вперёд трактора. А чтобы этого не произошло, когда КИРОВЕЦ был уже на склоне, а полуприцеп ещё разворачивался на дороге прижима, я подвернул круче вправо. Получилось так, что прицеп пошёл по следам трактора, прямо и ровно. Так, на пониженной передаче, увлекая колёсами за собой тонны грунта с камнями, мой трактор спустился в самый низ. Но так как склон был очень крутой, то он упёрся бампером в песок, и даже встал. Я даже немного растерялся, почему встал трактор, ведь скорость включена, и он должен ехать, а трактор стоит. Через секунду я догадался. Из-за того, что спуск очень крутой, всё масло стекло вперёд коробки, и нужна другая скорость, не четвёртая, а первая, или вторая.

После включения первой скорости, трактор пошёл, правда, выгреб бампером приличную яму в песке. Немного отъехав от спуска, я вышел из кабины, посмотреть, не повредил ли чего, но всё было в норме, даже фары, которые были в бампере, не поломались. Весь передок трактора был в песке, который набился в разные места. Но это было поправимо, сейчас водой смоется всё, реку-то, всё равно переезжать.

Я часто вспоминаю этот спуск. Сейчас, все стараются снять видео на телефон. Перепрыгнули с одной кочки на другую, сфотографировались, или даже, видеоролик сняли, и тут же, на общий обзор отправили. А тогда у нас не было даже чёрно-белого фотоаппарата, чтобы сфотографировать, как мы ездили, как охотились, как жили. В посёлке, было всего два человека, у которых были старенькие фотоаппараты, и спасибо им, что у меня есть хоть какие-то фотографии. А те моменты, которые даже некому было снимать, потому, что я часто был один, я рисовал, на память. Художник я, правда, никакой, но тему раскрыть могу, чтобы показать главное. Этот случай, спуск на КИРОВЦЕ с прижима, даже и прокомментировать некому, кроме меня. Умерли и Виктор Кожухов, и Миша Кущщ. Царство им небесное!

Но, кое-что, Виктор Кожухов, который находился на прицепе, мне всё же сказал, после того, как трактор упёрся в песок, а потом пошёл. Он услышал стук прицепа, в задней его части, о большие камни, и я сообразил, почему это произошло. Так как склон был крутым, то две балки с восемью колёсами, просто повисли. Они какое-то время, не касались грунта, и полуприцеп повис одним концом на тракторе, за счёт сцепки шкворнем. Зад прицепа, тащился по склону, опять сгребая сыпучий грунт, и стук со скрежетом, был о большие камни. После его рассказа, я осмотрел зад прицепа, но ни каких повреждений я не увидел, так как на наших прицепах не было ни брызговиков, ни фонарей, и отрываться там было нечему. Песок и мелкая галька, которая набилась в уголках под прицепом, прямо сейчас, смоется водой.

Спустя много лет, про этот спуск, я рассказал своему другу, Николаю Пятнице, который тогда был бригадиром в Тенькинской автобазе. После моего рассказа, он мне задал профессиональный вопрос, а почему седло не сломалось? Вполне справедливый вопрос, и я объяснил, почему. Если бы было всё новое, и седло, и шкворень, при помощи которого полуприцеп и держится, то оно должно было сломаться. Но, так как всё сцепное устройство было старым, и прилично разработанным, а значит, имело повышенный люфт, свободный ход, поэтому и не сломалось. Больше вопросов не было.

После осмотра транспорта, мы переехали реку, и надо сказать, что воды было многовато. Колёса трактора скрывались почти полностью, и как я уже говорил, весь песок и гравий, смылись водой. Переезжая реку, я заметил, что вода была мутноватая, это значило, что где-то в верховьях прошёл дождь, а может и сейчас идёт, и это тревожило меня. Посоветовавшись, мы решили, далеко не поедем, поищем траву поблизости, потому, что переезд Яны в этом месте, очень рисковое дело. Я в этом был просто убеждён, так как мне много раз, за эти годы, приходилось переезжать это место. Я считал его самым опасным.

Отъехав от реки километра два, мы встали. Справа от нас было редколесье, и старые деляны, где много лет назад, готовили лес. Вот на них мы и косили траву. Часа три, мы поработали, а потом начал капать дождь, хорошо, что всю накошенную траву, мы уносили на прицеп сразу. Но, как только закапал дождь, мы накрыли траву брезентом, и привязали веревкой к щиту прицепа, чтобы её не унесло водой. Мы сели в трактор, и поехали к этому опасному переезду, и это было своевременно. Уровень воды в реке поднялся, на сколько, сказать не могу. Но это значило, что где-то в верховьях, скорее всего правой Яны, продолжал идти дождь. Опять плыли кусты и деревья, а вода стала ещё грязнее. Перед речкой, Виктор Кожухов попросил остановиться, и мы поняли, что оставаться в кабине КИРОВЦА он опять боится, так и получилось. Он снова ушёл на прицеп, и Миша Кущщ, сказал ему в след, держи сено, в шутку, конечно. Я направил трактор против течения, вдоль правого берега, а потом, когда вода начинала переливаться через капот двигателя, направил трактор на противоположный, левый берег. Этот приём, был у меня отработан давно, и я всегда выезжал, почти в одном и том же месте.

Когда мы переехали реку, я остановил КИРОВЕЦ, и вышел посмотреть, не унесло ли нашу траву. А Виктор слез с прицепа, и начал рассказывать, что вода была уже под травой, и спасло её только то, что она лежала на площадке из брусьев и досок, которые были хоть и не совсем надежно, но всё же закреплены. А прицеп был весь мокрый, об этом свидетельствовал сам прицеп. Его площадка была чистой от коры и щепок, их унесло течением. Сапоги Виктора, почти до колена были так же мокрыми. Ещё бы десять сантиметров, и вся трава бы уплыла, но нам повезло, хоть немного и подмокла она, но все же целая, и как потом сказал начальник, не зря ездили. Но, если честно сказать, то той травы, на сутки, одной корове не хватило бы. Но это не наше дело, как в песне Высотского, приказано метать, и я мечу! Пока было мало заготовлено леса, мы заготавливали сено. Как только лесорубы, заготовили приличное количество пиловочника, я начал возить лес на пилораму. Так, чередовались мои обязанности, до самого конца лета.

РОЖДЕНИЕ ДОЧЕРИ

Во второй половине августа, Таня улетела в Усть-Омчуг, в роддом, ведь мы ждали второго ребёночка, и дождались. Около десяти дней, мы с сыном жили одни. И вот, двадцать первого августа, тысяча девятьсот восемьдесят первого года, у нас родилась дочь, которую я назвал Мариной. Такой был у нас уговор с Таней, имя сыну давала она, а выбрать имя дочери, было моим правом. Теперь нас стало четверо, но мы справлялись, и жизнь шла в обычном режиме. Работали, рыбачили, заготавливали ягоду, накопали несколько вёдер картошки. Выросшие в теплице огурцы и помидоры, съедались свежими салатами. За сентябрь, я наготовил рыбы, солёной, копчёной, вяленой. Литров пятнадцать, а может и больше, красной икры. В конце сентября, наготовил дров для избушек, чтобы было легче зимой, не искать дрова под снегом, во время охоты. И вот, примерно в это время, произошла очередная трагедия, погиб Смольников Николай Антонович.

СМЕРТЬ В ПУСТОМ БАСЕЙНЕ

Это произошло сразу после партийного собрания, на котором присутствовали все коммунисты леспромхоза и нашего посёлка. Саша, истопник, топил баню, в которой был душ, и бассейн. Но бассейн, в этот день был без воды. Старую воду спустили, и перед наполнением бассейна новой водой, его должны были помыть. Всех желающих помыться, предупредили, бассейн без воды. Но, наверное, надо было при входе в него, хотя бы хотя бы повесить табличку на верёвочке, воды нет, или, что-то в этом роде. После собрания, понятное дело, наши коммунисты выпили, а после этого, пошли в баню, помыться, попариться, постоять под душем. Смольников Николай Антонович, так же, был среди присутствующих. Это же ведь не первая его баня была, он часто бывал в конторе леспромхоза, и было много таких бань, но в этот раз, что-то пошло не так. Или выпили больше, или память подвела, ведь предупреждали же, бассейн без воды. Мне не понятно другое, ведь он был не один, а раз так, то должен был разговаривать с тем, кто был с ним. И, если у него были мысли о бассейне после парилки, то ему должны были напомнить, что в бассейне нет воды, но почему-то, такого не случилось. И вот, напарившись, Николай Антонович, в быстром темпе, выскакивает из парилки, и бежит в бассейн. С разбегу, может быть и не глядя, выставив руки вперёд, как это делается при прыжках в воду, он «нырнул», головой вниз.

Его увидели не сразу, а спустя минут десять или больше. Он лежал неподвижно, на светлом кафельном дне. Произошла большая потеря крови, так как, потом выяснилось, было разбито лицо, и голова. Умер он прямо там, на дне пустого бассейна. На Яне остались жена, и два сына. Хоронить его увезли на родину, в Башкирию, а сопровождающим был наш друг, Миша Козуб. Вот так, повлияла забывчивость, на судьбу человека, к такому выводу пришло следствие.

Наступил октябрь, а с ним пришли холода со снегом. Посёлок готовился к зиме, строились мосты, равнялись дороги. Я приготовил свои домики к началу охоты, правда, мне надо было всего лишь, дрова заготовить. Охота началась после двадцатого октября. Я на три дня в счёт отпуска, написал заявление, и пошёл по своим местам. От прижима на седьмом километре, до двадцать второго, вниз по Яне. Палатку в этом году ставить не стал, обошёлся без неё. Я эти места знал уже хорошо, да и ходить было пока легко, так как, снегу было ещё мало, и я ходил даже без лыж. За четыре дня, вместе с выходным, я спокойно обошёл все свои угодья, включая Хурчан, где стоял каркас от машины. За эти дни, я поставил около пятнадцати капканов, и несколько петель на зайцев. Капканов можно было поставить и меньше, потому, что пока не было столько соболя. По опыту прошлых лет, я знал, что соболя будут мигрировать, и в ноябре их будет уже больше. Это значит, и капканов потребуется больше, и на их постановку, мне время тратить уже не надо будет. Если даже, некоторые из них постоят в пустую, ни чего страшного, позже, они обязательно пригодятся. Настроить капкан, на готовой взбежке, пустяковое дело. Да и, пробежаться с проверкой, не так уж и долго. Третья часть моих капканов, была не далеко от дороги, и можно будет оставить КИРОВЕЦ у дороги, и пробежать с проверкой капканов.

Ходил я по этим местам, и вспоминал свой «Магдыкит», где почти каждый раз видел следы лосей. Я понимал, где они пасутся, и куда уходят. В этих местах, если мне и попадались следы, то проследить за ними мне было некогда, а встретиться с ними было просто мечтой. Но эта мечта не сбывалась, потому, что они просто уходили, услышав меня. На четвёртый день к вечеру, я пришёл домой, и первым, меня встречал сын. Он был уже очень шустрым, и как только открывалась дверь, он быстро бежал смотреть, кто пришёл. Я видел, что с ним всё хорошо, потом спросил Таню, как дочь? Тогда ей было уже больше двух месяцев. Услышав ответ, всё нормально, успокоился. Мне оставалось побриться, помыться, поужинать, и спать. Завтра начинается новая рабочая неделя. Работа моя, пока что, была простой и лёгкой, отвезти что-то мостовикам вверх по Яне. На «Голодный» я уже не ездил, потому, что лесорубам всё необходимое, уже было завезено, и до ноябрьских праздников, им всего хватало.

К празднику Октябрьской революции, который отмечался седьмого ноября, приехали рабочие с Нилькабы, и посёлок Яна, опять оживился. Как всегда, были новые люди, и семейные, и холостяки. Я к этому времени, я поймал штук семь, или восемь, соболей, а свежие следы всё появлялись, и появлялись. В эту зиму, соболя было много, я, конечно, не знаю точной причины, но, наверное, в этот год был хороший урожай ореха, потому, что было много белки, а это основная пища соболя. Старые охотники говорили, что именно поэтому, он и шёл на Колыму из соседних областей. Но как зверьки узнают про то, что в соседней области хороший урожай ореха, я вам не скажу, потому, что сам не знаю.

После праздника, началась вывозка леса, и как во все времена, на все наши трактора, лесу не хватало. Чтобы привезти хотя бы один воз в сутки, мы по многу часов стояли в лесу, ждали, когда закончат работу лесорубы, и после этого начиналась погрузка. КИРОВЦЕВ было шесть штук, и последний, уезжал с погрузки часа через три, а то и четыре. Снова, как и в прошлом году, мы приезжали на погрузку, и ночью, и рано утром, и так, работали с месяц, пока не замёрзла река. Только после этого, нас начали посылать на Голодный. Это произошло к концу ноября, потому, что зима в этом году, была морозной, и наша работа, потекла в размеренном порядке. Лесу было много, вози, сколько хочешь.

РЕЙС, ИЗ КОТОРОГО Я МОГ НЕ ВЕРНУТЬСЯ

Шел декабрь, тысяча девятьсот восемьдесят первого года. В одно обычное утро, мне дают поручение, свозить бульдозер в сторону перевала. Ему предстоит сделать проезды в нескольких наледях. Водители лесовозов жаловались, что на дорогу выходит вода, и появились большие колеи, в которых они буксовали. А бульдозер, мне надо было именно свозить, дождаться, пока он сделает объезд, опять загрузить, и поехать дальше. И так, пока он не сделает все опасные места, только потом, привезти его в посёлок. На это, нам дали двое суток, а машинистом бульдозера, был мой друг, Володя Тарасенков, тот самый пахарь. Я сказал начальству, что задание понял, всё сделаю, но, вопрос, про план о вывозке леса, я задал. И мне сказали, что эти два дня, мне компенсируют, то есть, в вывозке леса, я не потеряю.

Я быстро сбегал домой, Таня собрала мне в дорогу продуктов, и я поехал к эстакаде, где всегда грузили механизмы. Бульдозер Владимира, уже стоял там. Прицеп для загрузки, я подогнал быстро, и так же быстро, бульдозер Владимира заехал на него. Потом, он поднялся ко мне в кабину, мы поздоровались, и поехали. Пока ехали, разговаривали на разные темы, не забыли вспомнить, как вывозили лосей из Магдыкита. Часа за полтора, мы доехали до первой наледи, она была на тридцать пятом километре. Это был приток Яны, а назывался он «Буралкит». Владимир мне сказал, надо искать место для выгрузки. Но одно дело сказать, а вот найти такое место, не так просто. Для того, чтобы съехать с платформы КИРОВЦА, надо было найти возвышенность, хотя бы метровой высоты, подогнать к ней задом прицеп, и тогда бульдозер, легко съедет с прицепа.

Я осмотрел окружающее нас место, и не мог найти такой возвышенности. Вокруг было мелколесье, кусты и лёд, где чистый, а где покрытый снегом, сантиметров десять, пятнадцать. Тут Владимир мне говорит, что с километр назад, видел подходящее место, но для этого, надо развернуться и поехать обратно. Я говорю, что не вопрос, и начинаю разворот. Так как, вокруг нас сплошной, ровный лёд, присыпанный снегом, то развернуться не составляет труда. Но, как всегда, где-то, что-то, мы недооцениваем, да и как тут угадаешь. Ехать по льду, это вообще лотерея, не провалился, хорошо, а если провалился, то выбирайся, как можешь, если конечно, ещё можешь. Всё это, я говорю к тому, что под моим прицепом, проваливается правая сторона, и колёса прицепа оседают на двадцать сантиметров в пустоту. Три метра провала, которые трактор прошел, не провалился, а под прицепом, три метра пустоты.

Прицеп с бульдозером наклоняется, и мой трактор начинает буксовать, ведь под колёсами лёд, и снег. Владимир посмотрел на меня, улыбнулся, но ничего не сказал. Я произнёс что-то недовольное, и вылез из кабины, пошёл смотреть, почему не идёт трактор. Обойдя свой транспорт, я увидел, что пустота, которая была всего три метра, и глубиной, пятнадцать, или двадцать сантиметров, держала прицеп. Я пришёл в кабину, и сказал Владимиру про это, а он сидел и улыбался, он понимал, что это моя работа, понимал это и я. Мне нужна была подсыпка, песок, но где его взять, если на триста метров и более, был только лёд и снег. Я оделся, и снова вышел из кабины трактора. С высоты, осмотрел ближние места, где можно было набрать хоть ведро песка, но так и не увидел. Тогда я взял ломик, с гусака прицепа, и начал долбить лёд, под колёсами трактора, создать дополнительное зацепление. Так всегда делается, при буксовке на льду. А если эту поверхность посыпать песком, то было бы ещё лучше. Минут двадцать я долбил лёд, вокруг колёс трактора. Потом, пошёл к прицепу, и продолбил по метру, перед, провалившимися колёсами прицепа, и за ними, чтобы было место для раскачки. Все обломки льда, прямо руками, выгреб из получившихся траншей. После завершения этой работы, я подумал, можно попробовать двигаться, а вдруг трактор пойдёт. Перед тем, как мне сесть в кабину, я обратил внимание, на стоящее справа дерево, оно стояло в трёх-четырёх метрах от правой стороны трактора. Дерево было крепким, толстым, диаметром, сантиметров тридцать, не меньше. Кроме этого, тут был не большой наклон к этому дереву, и у меня появилось беспокойство. Может получиться так, что КИРОВЕЦ при буксовке, сползёт на это дерево. Но попробовать тронуться с места, я должен был.

Я поднялся в кабину, и сказал смотрящему на меня Владимиру, попробую тронуться. Включив пониженную скорость, и очень аккуратно, начал отпускать сцепление. Но трактор не пошёл, всё колёса буксовали, а он как привязанный стоял, ни назад, ни вперёд. Тогда, я включил более высокую скорость, и начал крутить рулём, изламывая трактор. Но и это не помогало, мало того, как я и думал, КИРОВЕЦ стаскивало под уклон. Вот и сбылись мои опасения, трактор стащило к дереву. Всё, назад трактор не шёл, а вперёд, не давало дерево, оно было перед правым передним колесом. Без бензопилы, это дерево ничем не спилить. Мной овладела ярость, чувство безысходности. Владимир смотрел на меня, уже не улыбаясь, он понимал, что мне не удается выехать с этого места. Такое, со мной было в первый раз, я просто не знал, что делать. Можно было, правда, пойти назад по дороге, или вдоль реки, по снегу, с ведром. Мне надо найти песок, принести, и снова пробовать вытащить прицеп. Но, сколько на это уйдёт времени, а ведь ещё, искать место для съезда бульдозера. Мне жалко было столько времени, но если бы я знал, что после моего следующего решения, придётся потратить этого времени больше, раза в три, то, бог свидетель, я бы сходил за три километра, и принёс песок.

Безрезультатно перепробовав всё возможное, я предложил Владимиру, съехать на бульдозере с площадки прицепа, прямо на этом месте. Напомню, что высота площадки, в тот момент, была около метра. Но был ещё и наклон, на правую сторону, который был опаснее высоты. Володя, в этот момент, смотрел на меня как на ребёнка, который не понимает степени риска, и он мне о ней напомнил. Как только я замолчал, он сказал, а теперь, слушай меня, и начал с того, что задал мне вопрос. Ты наверняка знаешь, что металл по металлу, скользит так же, как твой трактор по льду. Это первое, второе, это наклон. Бульдозер, пройдя направляющие на прицепе, тут же скатится с него, в сторону наклона. Ну, и последнее, что я тебе скажу, бульдозер, с такой высоты легко опрокидывается, сминая кабину своим весом. Я выпрыгнуть из неё не успею, и спрашивает меня, тебе этого хочется? Я глядел на него, я внимательно слушал, и во мне рождалась мысль, о том, что это буду делать я. Он закончил говорить, что считал необходимым, и молча смотрел на меня. Я ещё немного подумал, а потом, прямо спросил его, ты съезжать не будешь? Нет, ответил он мне. Я отвернулся от него, так же молча, сел в привычное положение на своем сиденье, и с минуту подумав, сказал, тогда я съеду. Он молча смотрел на меня, я, так же молча, смотрел на него. Много разных мыслей пролетело в моей голове за несколько минут, и я пришёл к выводу, что толкаю его на большой риск. Я понимал, что его страх не поддельный, он много лет проработал на этих механизмах. А сейчас, смотрел на меня, как на не смышлёного мальчишку. Я понял, что недооцениваю того положения, в котором мы находимся. Я стараюсь добиться от него слишком многого, больше, чем это возможно. Ведь не исключено, что я толкаю его на верную смерть. Если этот механизм опрокинется, то на самом деле, кабина его, сомнётся как консервная банка.

Может быть и глупо, говорить о том, если бы на самом деле, этот переворот произошёл, и Владимир погиб под своим механизмом, по моему настоянию. Не знаю, как бы я жил, с такими тяжёлыми воспоминаниями.

Подумав ещё несколько минут, и не найдя другого выхода, я твёрдо сказал, я пошёл. Он, понимая мои решительные намерения, сказал, будь аккуратен.

С тяжелыми чувствами, я вышел из кабины своего трактора, и через прицеп, пошёл к кабине бульдозера, который, работал на малых оборотах. Я даже не знал, с какой стороны он садился в него, и, вспомнив, как мы везли мясо двух лосей, я зашёл с правой стороны. Дверка кабины открылась сразу, я сел на место машиниста, и начал осматриваться, за что браться в первую очередь. Тут я должен сказать, что отвал бульдозера, был перекошен. Он был в таком положении, когда расширяют дорогу, как говорят, на косую, и левым своим углом, выступал вперёд, может на метр, а может и больше. Пока я сидел и думал, за что мне браться, я вспомнил, где рычаг сцепления, и где рычаги управления фрикционами правой и левой сторон. Мне пришлось вспоминать, как на этом механизме включаются передачи. Для этого, мне пришлось вспомнить поездку за лосями, и в моей голове появилось понятие, как это делать, и каким рычагом. Включив какую-то передачу, я легонько потянул на себя рычаг сцепления, и бульдозер послушно сдвинулся с места. В самом конце прицепа, был специально приварен бульдозерный башмак. Это мы делали для того, чтобы эти механизмы, сами не съезжали с прицепа, башмак служил упором.

Извините за такие подробности, но возможно, этот башмак и спас мне жизнь. Когда я понял, что машина пойдёт, я очень аккуратно работал рычагом сцепления, включая и выключая его. Бульдозер двигался буквально по сантиметрам. Для меня был главным тот момент, когда он будет сваливаться с прицепа. Хоть я и не был матёрым бульдозеристом, но чувствовал, как под его тяжестью шевелится прицеп, и уклон на левую сторону, мне был хорошо заметен. Я знал, пока не кончились направляющие конструкции на площадке прицепа, он никуда не сползёт. Гусеницы, упираясь в приваренные рельсы, не дадут упасть. Но ведь они были не до земли, точнее, не до льда. Почти мгновенно, я стал мокрым от пота, от непредсказуемости, что же будет. Край прицепа, с которого бульдозер всё равно упадёт, был где-то подо мной. Наверное, эта остановка на прицепе, была последней, когда я, сообразил, что надо открыть дверь. Машинисты это делали всегда, когда нужно было зафиксировать её в открытом положении.

Хотя Владимир мне и сказал, что переворот происходит быстро, но я надеялся, что этого не произойдёт. Если все-таки он начнёт падать на бок, я постараюсь выпрыгнуть, но уверенности в этом не было.

Кончались последние сантиметры жёсткой платформы, передо мной был страх с неизвестностью. В этот момент я подумал, лучше бы, он мне не говорил про перевороты. Край прицепа кончился, и машина, весом в шестнадцать тонн, начала падать вперёд и влево. Это произошло так быстро, что я даже и не до конца понял, что самое страшное позади. О том, чтобы прыгать из кабины, мой мозг, не успел сообразить. А бульдозер, упершись левым углом отвала в лёд, принял почти вертикальное положение. Я сидел за рычагами, как будто спускался с крутой горы, как тогда, на КИРОВЦЕ, спускаясь с прижима. Крен машины на левую сторону, был ещё больше, чем на площадке прицепа. Я сидел в кабине, полностью выключив сцепление, и не знал, что мне делать дальше. Я понимал, что спешить нельзя, бульдозер стоит, не падает, вот и пусть стоит. Пока я разбирался, что, и как, в открытую дверь я увидел Володю. Он стоял в нескольких метрах от меня, маячил руками, и что-то кричал. Но слышать его я не мог. По его жестам, я понял, что мне надо ещё двигаться вперёд, и опасность мне уже не угрожает. Крен машины, меня уже не беспокоил, наверное, бульдозер чем-то зацепился за прицеп, раз не упал полностью. Правда, если он упёрся отвалом в лёд, то его теперь вряд ли перевернёшь, и если продвинуться ещё, на полметра, то он встанет на гусеницы.

Яне обращал внимания на жесты Владимира, сейчас, мною управлял свой разум, наверное, это и называют, интуиция. В конце концов, я был механизатором, и довольно неплохим. Я снова, легонько, потянул рычаг сцепления, и через несколько секунд, почувствовал, как бульдозер, задней своей частью, упал на лёд. Это было жёстко, но теперь точно, все опасности позади. Не успел я до конца прочувствовать это, как в двери бульдозера появился Владимир. Он мне что-то говорил, да быстро, и радостно. А я всё ещё сидел, и прислушивался к своему организму. Все ли со мной в порядке. В это время, струйки пота, текли под моей одеждой, и лёгкая дрожь, с повышенным сердцебиением, не спешила покидать меня. Я посмотрел на Владимира, и понял, чего он от меня хочет. Он стремился на своё место, а мне предлагал, идти на улицу, и говорил, ты всё правильно сделал. Он был доволен, что всё так получилось, несмотря на то, что правая гусеница, спала. Он это увидел сразу, и всё равно был доволен. Но я, даже и не догадывался, об этом. Произошло это в тот момент, когда бульдозер, упал вперёд на отвал. Сваливаясь на левую сторону, он зацепился правой гусеницей за приваренный башмак, и остановился. От опрокидывания механизма, спас башмак. Он не дал бульдозеру падать дальше на бок, остановил, погасил инерцию массы. А во время последующего съезда, гусеница спала с ведущего, зубчатого колеса, которое находится сзади этого механизма. Но так как, это металл, и он не гнётся, то в передней части, эта гусеница, ушла вовнутрь, и когда машина, оказалась полностью на льду, то гусеница была чуть ли не поперёк бульдозера.

Владимир не обращал на это внимания, это было поправимо. Самое главное, не произошло худшего, а это мы устраним. Мне показалось, что он был очень рад, и раньше, я не замечал за ним той энергии, которая была сейчас. Я понял, чего он от меня хочет, и не спеша, вылез из его кабины. Когда он, сел за рычаги, то понял, что бульдозер, был на тормозах, и спросил меня, ты снимал его с тормоза? Но я, даже не знал, как это делается, и ответил ему, что их я вообще не трогал. В ответ услышал, вот поэтому, он у тебя и не упал, так как был заторможен. Я стоял и думал, хорошо, что я не знал про тормоза, поэтому, и не снял с них механизм. Казалось бы, незначительные совпадения с тормозами и башмаком, превращались в очень значимые, от которых зависела в том числе и жизнь.

Потом, он начал понемногу двигаться, отъезжать от прицепа на одной, левой гусенице, а правая гусеница, просто скользила по льду. Я стоял и смотрел, что он делает. Он отъехал метра на три-четыре, вылез из кабины, и кричит мне, неси тросик, я потяну тебя из провала. Тут я, как проснулся, пошёл к прицепу, где был трос, отвязал, и принёс. Когда зацепили, Владимир сказал, я тебя оттащу от дерева, и прицеп выйдет из провала, потом отцепляемся, и ты поедешь сам. Я с некоторым недоверием посмотрел на него, и спросил, показывая рукой на его бульдозер, он что, одной гусеницей потянет? И в этот же момент, получил ответ, на льду потянет. Иди, не теряй время, и я пошёл в трактор. Пока я шёл, думал, какой он уверенный, не зря тридцать лет живёт в этой кабине.

Я сел на своё сиденье, и включил заднюю передачу, но ещё не отпустил педаль сцепления, как мой транспорт, начал двигаться назад, пять метров, было достаточно. Так как времени мы потратили много, из кабины я выскочил очень быстро, отцепил трос, забросил его на прицеп, и так же быстро, залез в кабину, ещё момент, и я поехал. Дерево осталось в стороне, и я сделал круг, радуясь движению. После этого, я подъехал к бульдозеру, и пошёл к Владимиру, обговаривать дальнейшие действия.

Работы у нас впереди, было много, и первым делом, надо было выбить соединительный палец, и вытащить слетевшую гусеницу, из-под бульдозера. Это была работа, для моего трактора, и я, подъезжал к бульдозеру так, как показывал Владимир. Я старался работать на опережение, понимая, что он уже пожилой, и будет долго цеплять, и отцеплять эту гусеницу. Всё это я делал сам, быстро выходя из кабины. Нам надо было, как можно быстрее, «обуть» гусеницу, время уходило, а мы ещё ничего не сделали. Поэтому, я успевал везде, потянуть, поправить, перецепить, снова потянуть, и так много раз. Владимиру же, оставалось только управлять своей машиной, а я, спешил так, что с трактора просто спрыгивал, а не спускался по ступеням. Хорошо, что на льду, было сантиметров пятнадцать снегу, он не давал скользить валенкам, в которых я работал. Но они начинали мокнуть, а потом, примерзали ко льду, и на нём оставались чёрные следы. На это я не обращал внимания, как и на то, что, давно хотелось есть, но нам было не до этого.

Часа два, мы одевали гусеницу, и сколько раз я залез в кабину, и спрыгнул с трактора, было не сосчитать. Наконец, мы забили соединительный палец, и Владимир сказал, всё, можно приступать к работе. А я подумал, всё правильно, до этого мы не работали, занимались, чем попало, но я устал, как давно не уставал. Первым делом, я предложил сварить чай, поесть, и потом работать, хотя, моей работой сейчас, был отдых, а ему, делать объезд наледи.

Я отдыхал в тракторе, а Владимир, был где-то на дороге, и приехал уже к восьми часам вечера. Пока он доставал продукты, я на треноге, при помощи паяльной лампы, сварил чай, подготовил сковородку, почистил и порезал луковицу. Потом, он дал мне большую банку тушёнки, к ней, я добавил свою, и через несколько минут, наш ужин был готов. После ужина, он сказал, что ему осталось сделать насыпь, с которой можно будет заехать на мой прицеп, ещё сегодня. Утром следующего дня, мы должны уехать дальше, к другой наледи. На платформу он заехал уже в полночь, и спал в бульдозере. Утром, ещё до рассвета, мы поехали, и через пять, или семь километров, была другая наледь. Тут было проще найти место для съезда, и объезд был сделан быстро. Мы снова погрузились, и поехали к другой наледи, ближе к перевалу. К вечеру этого дня, были сделаны всё объезды, и мы поехали домой, на Яну, приехали к ночи. Дома, как всегда после рейса, Таня меня спросила, как съездил? Я ответил, нормально, а как всё было, может узнать, только сейчас, прочитав это.

Как мне и обещали начальники, сорок кубов леса, добавили. Я снова начал возить лес, и, конечно же, таскать клин, который был за мной, как земля за колхозом.

Год заканчивался, наступал новый, тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Почти все мои праздничные дни, прошли на охоте. Соболя этой зимой, ловились хорошо. Потом, снова вывозка леса, со всеми её сложностями. Мотор на моём тракторе, за два, или три дня работы, требовал доливки масла, почти ведро. Долить утром, получалось не всегда, то спешили на погрузку, то масло холодное и его не залить, и бывало так, что уезжал в рейс, на нижнем уровне. Но я возил с собой это масло, и мог во время ожидания погрузки, согреть его, и долить. Хорошо, если есть разведённый костёр, что было часто на делянах лесорубов. Тогда на это дело, уходило мало времени, но было и так, что приходилось ведро с маслом, ставить на треногу, и греть паяльной лампой. В этот момент я был похож на повара над котлом. Это было дольше, но и это был выход из положения, да и лампа должна быть хорошая.

Как-то в разговоре, среди водителей Тенькинской автобазы, я услышал, что у них есть хороший мастер, который делает эти лампы. Я даже фамилию его помню, Резничек. Их было два брата, один водитель, а тот который делал лампы, был слесарем. Как-то приехав из леса, я увидел Виктора Сорокопуда, и попросил его, чтобы он поговорил с этим мастером, сделать мне лампу. В качестве презента, я принёс хороший кусок сохатины, и сказал Виктору, поделите между собой. Он сказал, что всё сделает, убрал мясо, и уехал. Прошла неделя, может две, лампу мне не привозили. В конце января, не помню, зачем, мы со Славой Сериковым, поехали в Магадан. Двоих нас не отпускали, прямо говорили, кто будет возить лес. Начальником участка, временно, оставался мой компаньон, Иван Яковлевич Штрекалкин, и я ему сказал, я свой план, в любом случае вывезу, мне поверили, и отпустили. Два дня мы ездили, и к вечеру второго дня, мы пришли на Тенькинскую автобазу, чтобы уехать домой на Яну. Часа три мы просидели, в ожидании машины. В какой-то момент, заходит Виктор Сорокопуд, подходит к нам, и говорит, мне сказали, что вы ждёте машину, вот я и пришёл за вами. Мы обрадовались, взяли свои вещи, и пошли за ним. Машина, ЗИЛ-130, с полуприцепом, стояла у выездных ворот, мы сели, и поехали. Завтра, нам надо было на работу.

ОЖЕГ ОБЕИХ РУК

Погода была хорошая, ни снега, ни метели. Ехали мы быстро, часа за два с половиной, проехали шестьдесят пять километров, и были на перевале. Ни механизмов, ни людей у вагончиков не было, все были на дороге. Вагончики не закрывались, и мы решили зайти, и перекусить, сварив чаю. После этого, Виктор, вспомнил, что я просил лампу, и уже перед тем, как нам садиться в машину, говорит мне, я тебе везу лампу, хочешь посмотреть? Не дожидаясь моего ответа, пошёл к машине, и принёс мешок, из которого достал лампу. Вот, говорит, Резничек передал, и предлагает мне прямо тут её опробовать. Я отказывался пробовать её в вагончике, но он сказал, мы их в кабине зажигаем, а ты в вагоне боишься. Ну и уговорил он меня. Я достал эту лампу из мешка, поставил её на пол, несколько раз качнул воздуха, и совсем немного повернул клапан подачи бензина. В вагончике было темновато, и точно не понять, сколько бензина набежало в поддончик сопла лампы. Я помню, что закрыл клапан подачи бензина, но когда я зажёг спичку, и поднес её к лампе, то вспыхнула не только лампа, но и пол, вокруг неё. Из лампы продолжал течь бензин, и тёк не только из форсунки, но и из насоса, которым накачивают воздух. Почти на метр вокруг лампы, горел пол, который был деревянным, и виновником этого пожара, был я. Этого я допустить не мог, надо было что-то делать, и очень быстро. Раздумывать было некогда, оставить машинистов бульдозеров на перевале без жилья, я не имел права. Я схватил горящую лампу правой рукой, за ручку, и побежал к выходу из вагончика. Пламя было таким, что я не видел своей руки от локтя. Я видел, как с этой лампы, падали на пол, уже горящие струйки бензина. Моя рука никак не была защищена, просто голая, даже без верхонки. Вагончик был большим, вернее, это были два вагончика, состыкованные один с другим. Я бежал с горящей лампой, пока терпел. Пробежав один вагон, я бросил эту лампу, так как правая рука больше терпеть не могла, мне было её очень больно. В том месте, где упала лампа, то же загорелся пол, бензин продолжал вытекать, тогда, я схватил её левой рукой, и с ней было всё так же, как и с правой. Мне было невыносимо больно уже и левую руку, а лампа продолжала гореть, и выливать горящий бензин. Вот, через эту боль, я все-таки, вынес горящую лампу на улицу, и бросил её на снег. Я немного успокоился, понимая, что угроза пожара в вагончике, устранена. Уже на улице, бензин продолжал вытекать из лампы, и горел прямо в снегу. Я увидел, стоявшую у вагончика лопату, и уже обгоревшими руками, за несколько движений, я затушил лампу, снег помог. Но я помнил, что в вагонах горел пол, и тушит ли его кто-то, или нет, я не знал, и я побежал туда. В вагоне, первый очаг огня, залил Виктор, он в момент возгорания, сидел за столом, а когда я унёс источник пожара, он прямо чаем, залил горящий пол. А второе место, где мне пришлось бросить лампу, горящий пол, затушил Слава. Забежав в вагон, я увидел, что огонь потушен. Только дым с паром поднимались с мест горения. Я понял, что больше гореть нечему, вагоны спасены, а Виктору, я сказал, хорошая лампа, так и передай мастеру. Тусклая лампочка горела над столом, где снова сидел Виктор. Я подошёл к свету, и посмотрел на свои руки. Четыре пальца на правой руке, и четыре на левой, были с большими волдырями, от начала и до конца пальцев. Волдыри были такой же величины, как и сам палец, а боль, была не выносимой. Мне хотелось кричать, я не знал, куда мне их деть, и первое, что пришло в голову, выйти на холод, но этого было мало, и я сунул руки в снег. В снегу было немного легче, но мне некогда было долго сидеть, и охлаждать руки. То, что холод помогал, я понял, но надо было ехать, и я сказал всем, поехали домой.

Кроме нас, в вагончиках никого не было, и мы ещё раз убедились в том, что после нас, пол не загорится. Я сел к правой двери, приоткрыл форточку, и высунул в неё руки. Встречный поток холодного воздуха, охлаждал их, а до Яны, было шестьдесят пять километров, по лесной дороге. Это больше двух часов езды. Так, с руками на улице, я ехал всю дорогу. Пока ехали, все молчали, и Виктор так и не сказал мне, чья это была лампа. Я не знал, кого винить, того мастера автобазы Резничка, или самого Виктора. Но десять килограммов лосятины, кто-то съел, а то, что мои руки обгорели, быстро все забыли.

Я ехал, и думал, что сейчас скажет жена, и как я буду вывозить обещанный план, а вывозить надо. Когда я пришёл домой, и Таня увидела мои руки, у неё не было слов, но причитаний, и сострадания ко мне, было много. На улице была ночь, и куда-то идти, тревожить людей, было нельзя. Было ли что-то из лекарств у нас дома, я сейчас не помню. До утра я промучился, а утром пошёл в медсанчасть, где мне оказали первую помощь, чем-то смазали, и забинтовали мои руки. Когда я уходил, фельдшер Валя, мне сказала, месяц на больничном тебе обеспечен, и добавила, завтра утром, ко мне на перевязку. Она знала, кем я работаю.

Но у меня в голове, поочередно пульсировали два слова, план, и обещал! Время было уже десять часов утра, и мне уже надо было быть в лесу, а я ещё в посёлке. Пока я выходил из санчасти, про себя уже решил, иду домой, переодеваюсь, беру сумку с едой, и еду в лес. Хотя и с опозданием, но начинаю обычный рабочий день. Дорогой определю, смогу я работать, или нет. Таня, услышав о моём решении, как могла, отговаривала меня от этого, но я твёрдо решил, и ушёл в гараж. В гараже, незаметно уехать не получилось, меня, с перебинтованными руками увидели люди, и спрашивали, что с руками, почему перебинтованы, и почему я не в санчасти? Я старался меньше говорить, а быстрее сесть в трактор, зацепить телегу, и уехать в лес. Руки мои болели, но я ещё не испытал другой боли, которая проявилась при открывании ворот гаража, хотя я все старался делать ладонями, локтями, или плечами. И у меня не болели большие пальцы на обеих руках, вот, этим основанием пальцев, а точнее, ладонями, я всё и делал. Если раньше я открывал ворота гаража руками, то сейчас, толкал плечами, закрывал точно так же. Что-то толкать, мне было не больно, где плечом, где локтем, больнее всего, было что-то тянуть. Например, открыть дверку кабины, пальцы принимали нагрузку, и их было больно. Переключать режимы и скорости, что делалось левой рукой, было нормально, а баранку я просто сжимал между рук, вставив большие пальцы между спицами руля.