Бесплатный фрагмент - Когда сбываются сны

Игорь Смирнов
КОГДА СБЫВАЮТСЯ СНЫ

В ту ночь мне не приснилось ничего. «Накануне я опять видел тот же сон» — красиво было бы соврать. Только никаких сновидений не было, я спал как убитый. Поднялся, как обычно, рано, почти в шесть утра, с мыслью, что вот и пятница. Сон напомнил о себе потом.

Бывают многосерийные сны, а этот — повторяющийся. Уж не сказать точно, когда приснился первый раз. На первом курсе универа, может, на втором. Чуть не каждый день тогда я заглядывал в какой-нибудь книжный магазин. Про электронные книги ещё только что-то слышал, а на бумажные не всегда хватало денег. А сон был про удивительные книги, о которых все говорили, все хотели прочитать. И лежали они на прилавках удивительного магазина. Куда попасть было проще простого. В самом центре города, шагая по центральной улице, улице Ленина, надо было повернуть на север в тупиковый проезд. Пройдя его до конца, сделать поворот снова на запад. И пройти ещё квартал.

Раза два я пробовал отыскать этот тупиковый проезд наяву. Лабиринт дворов выносил меня на улицу Металлургов или опять на Ленина. А сон про удивительные книги в удивительном магазине возвращался, когда я уже обзавёлся электронной читалкой. Только всё реже.

Но в ту ночь его точно не было.

После короткой пятничной смены я заехал к маме, чтобы отдать пустые формы для запекания. Мама подкармливает меня. Я иногда возражаю, но не сильно.

— Молодец, в этот раз помыл, — похвалила мама. — Да ты чего на пороге-то стоишь? Проходи.

Я только мотнул головой.

— А маску ты и на ночь не снимаешь? — подколола мама.

— Да в лом каждый раз её за уши цеплять, — ухмыльнулся я. Тряпичная антиковидная маска –– самопал; синяя такая, на маленькие плавочки смахивала; из них, должно быть, её и сшили, –– была спущена на шею. В самом деле, дурацкая привычка.

Стало вдруг жарко, и я расстегнул куртку.

— Так в эти выходные ты на дачу не едешь? — спросил я.

— Не-ка! Там пока нечего делать, — пояснила мама, зачем-то оглянувшись назад, в коротенький коридор, кончавшийся дверью в кладовку. — Картошка-то уже выкопана, а капуста ещё не созрела. Пусть порастёт. А в воскресенье к Вале иду. День рожденья, — мама многозначительно поджала губы.

— Передавай привет, поздравления от меня, — буркнул я, распахивая куртку сильней. Валя, или тётя Валя, была мамина подруга, вместе чуть не сорок лет проработали на трикотажной фабрике.

— Фёдор, а ты чего в какое-то рваньё-то вызделся? — чуть подавшись вперёд, сощурилась на меня мама. Древнюю стройотрядовку заметила под курткой.

— – А что, прикольно! — довольно хохотнул я. — У Вадима на виниловую пластинку выменял.

— Пластинку? — нахмурилась мама. — А какую?

— Советский «Пинк Флойд»! Двойную! — радостно пояснил я.

— Это где человек в лампочках? — уточнила мама. Она явно расстроилась.

— Ну да! — подтвердил я. — Да ты не переживай! Всё равно ни у тебя, ни у меня проигрывателя нет…

— Нет, и что же… — пробормотала мама. — Эту пластинку папа…

— Знаю, знаю! — перебил я. — Привёз из Ленинграда.

С пластинкой этой была связана одна из семейных легенд. Отец купил двойной альбом «Пинк Флойда» в магазине «Мелодия», на Невском, что ли, когда возвращался домой из Карелии с военных сборов. А у моих родителей свадьба как раз была на носу. И все причастные — они сами, их родители, родственники — как один просто стояли на ушах, как бы бракосочетание не сорвалось из-за этих сборов. Однако всё обошлось, никаких накладок не случилось, отец приехал вовремя; свадьбу как положено сыграли… Тут ведь ещё штука вот в чём; дополнительная и, может, главная причина общего невроза, — складывая два и два, я давно допёр больше того, чем значилось в фамильных преданиях: некуда уже было сроки сдвигать, ибо тем временем тикал и совсем иной отсчёт, и задавал его я. Ведь я уже существовал…

— Да, из Ленинграда! — повторила мама упрямо. И сама же переменила тему:

— А Вадим-то откуда такое старьё взял? Тоже, небось, отцовское?

— Однозначно! — важно кивнул я. А сам переступил с ноги на ногу, будто штаны внезапно врезались в одно место. Легенда, реликвия… Да просто не надо было ничего говорить…

— Однозначно… — передразнила мама. — А ну-ка, дай-ка получше поглядеть… — и развела полы куртки в стороны, пошире. — Ну, комсомольский значок — ещё понятно, но октябрятский-то зачем? Октябрята вроде в стройотряды не ездили. И ещё вон сколько всякой ерунды.

— Не знаю! Так было, — фыркнул я. — Я, может, ради значков и взял…

— Детство, детство… Недалеко уж до возраста Христа, а всё детство в одном месте играет! — вздохнула мама.

— Да ладно, чё ты! — отмахнулся я. — До Христа мне почти два года! И сейчас не как в ваше время — что хошь, то и носи!

— Что ты знаешь про наше время? — неожиданно вспылила мама. — В стройотряды-то и я уже не ездила. Хотя вроде были ещё… Это, значит, у твоего Вадима отец…

— Хватит, хватит! — замахал я руками. — Не надо этих уроков краеведения. Всё, мама, я пошёл…

Именно так и сказал. Не «до свиданья», не «пока», а «пошёл». И я в самом деле пошёл.

Оказывается, пока был у мамы, солнце вынырнуло из-за туч и заливало двор запоздалым золотом. Будто вернулось лето — чтоб возместить то, что недодало в своё время. И так вдруг и грустно, и радостно сделалось на душе! Блаженно щурясь, я подошел к своему «ТагАЗ Акценту». Стянул с себя куртку и повесил на крючок позади водительского сиденья. В салоне так и так тепло, запарюсь во всей этой сбруе, пока еду.

Как и всегда в пятничный вечер, город стоял в пробках. До моста добирался чуть не полчаса. А на мосту как-то сразу стало посвободнее. Но именно там всё и произошло.

Это случилось настолько просто и внезапно, что до сих пор не укладывается в голове. Как мог я так попасть впросак?!

От знакомой хирургической сестры я слышал, что обычно у людей в такие мгновения отшибает память. Потом они не могут вспомнить самого главного, только предшествовавшие ему мелочи, разные пустяки. Радикально иначе было у меня. Всё случившееся я до сих пор отлично представляю, как если бы видеорегистратор стоял прямо у меня в голове.

Я ехал по левой полосе –– уже поравнялся с автобусом, идущим по средней, и уверенно нагонял трамвай, резво кативший по рельсам, взбиравшийся на верхушку моста, высшую его точку. И вдруг я увидел нечто поразительное — невероятное, немыслимое. По моей полосе, навстречу мне летел здоровенный чёрный джип. Да, он немножко забирал в сторону, как будто собирался таранить трамвай. Однако, показавшийся жутко огромным, джип неминуемо должен был зацепить и мой «Акцент». На такой скорости…

Я уже не мог уйти вправо — врезался бы в автобус. Поздно было просто затормозить — слишком хорошо я разогнался, собираясь обойти и трамвай. И я принял единственное возможное решение — выскочить на встречку. На встречный трамвайный путь.

Нужно всё-таки было скинуть скорость — чтобы не перевернуться на бордюрном камне, на рельсах. А дальше…

Всё-таки та хирургическая сестра была права. Ведь по встречным рельсам тоже мчал трамвай. Но я увидел его лишь потом. Когда он не двигался, а уже стоял.

На секунду «видеорегистратор» у меня в мозгах отключился. Сломался. Не записал ничего. Только чёрную пустоту. И сильный гул. Звон в голове.

От этого звона я очнулся. И первым делом подумал: «Наверно, я умер». Что за дичь!.. Я видел, слышал, думал и дышал. Разве это смерть? Пока я был в отключке, похоже, дымка заволокла небо и наступили сумерки. Из-под уродливо вздыбившегося капота моей машины струился пар, в клубах которого исчезали, растворялись редкие снежинки, падавшие сверху. Бедная моя машинка упиралась развороченным носом в плоскую морду трамвая. Некогда красную, но давно потускневшую, выгоревшую на солнце. И если бы только на солнце! — в салоне трамвая бушевал пожар. Но я-то сидел за рулём цел и невредим.

И тут на меня обрушился страх, ужас, шок — что это я сотворил такой кошмар. Как-то играючи ловко я выскочил из машины, чтоб рассмотреть получше — можно ли помочь беде. На ходу зачем-то поддернул маску — с шеи на подбородок. Чувствовал лёгкость необыкновенную во всём теле. Только снежинки вдруг укололи стриженую голову холодом, остро и глубоко. Да чудовищный звон в голове не прекращался.

Я едва сделал пару шагов. Откуда-то сбоку вынырнувший парень в чёрной ветровке, такой же чёрной бандане на голове и в чёрной маске, скрывавшей пол-лица (с белым оскалом саблезубого тигра, напечатанным на ней), схватил меня буквально за шкирку.

— Куда? Стой!

Я искорячился, обеими руками указывая на машину. В карманах куртки там оставались документы, кошелёк. Нечленораздельное, троглодитское урчание вырвалось у меня из горла вместо слов. Но парень в чёрном прекрасно меня понял.

— Забудь! Валим, если жизнь дорога!

И не отпуская железной хватки, протащил меня к тротуару, буквально как мешок. Ноги подгибались точно ватные. Но как-то перенесли меня через отбойник. Время и расстояние схлопнулись, перестали существовать.

Мы сиганули через парапет – в реку! – ужаснулся я. Но оказалось, что мы пробежали мост до конца — и кубарем покатились по откосу к обводной дороге внизу. Вернее, это я покатился. А мой спаситель громадными скачками спускался вслед за мной. И тут как раз жахнуло — по звуку совсем не далеко. Но уже где-то там — в вышине. Останься мы на мосту, нас, наверное, обдало бы взрывной волной, осыпало осколками. Поднявшись из последнего кувырка на ноги, я оглянулся и увидел косой шлейф чёрного дыма, вытянувшийся над мостом.

— Сюда! — крикнул мне парень в чёрном. Он уже распахнул водительскую дверцу «Акцента» — такого же серого, как у меня, я даже успел подумать, что это и есть мой. Чудесным образом перелетевший сюда. Однако номер был чужой. И поставили машину явно заранее — правыми колёсами на покато вздымавшееся основание откоса, чтоб меньше занимать места на мостовой.

Я плюхнулся на переднее пассажирское сиденье. Парень уже запустил мотор, одним движением сорвал маску и бандану и швырнул себе за спину, на задний диван. Рванул с места, как гонщик. Звон в ушах сразу чуть отступил. Будто остался позади, не мог за нами поспеть.

— Из возрожденцев? — зыркнул на меня водитель, не поворачивая головы.

— Нет, — смутился я.

— А чего тогда в маске?

— Так пандемия же!.. — совсем растерялся я.

Парень чему-то усмехнулся, покачал головой. Мы ехали уже по улице Ленина.

— Всё равно копы теперь твой фейс срисовали… Там у них кругом камеры, — он сладко причмокнул, будто раскусывая конфетку. — Теперь без нас никуда… Как зовут-то?

— Фёдор! — выпалил я.

— А меня Денис… — обронил он небрежно. — Поживёшь немного у меня…

— Документы… — заканючил было я.

— Да я понял, — перебил меня Денис. — Остались в машине. Забудь. Сделаем новые. Со временем.

Тут меня отвлек рекламный баннер на обочине дороги. «Мы за дружбу народов!» — уверяли жёлтые буквы по синей полосе внизу. Выше помещалась яркая, праздничная картинка: бессменный лидер партии протягивал руку дяде Сэму.

— Мне надо маме позвонить… — виновато пробормотал я, вытаскивая телефон из кармана стройотрядовки. Хоть что-то уцелело!

— Стильная штучка… — одобрительно заметил Денис.

«Шутит?» — подумал я. Обычный «Galaxy», уже не новый, скоро три года как купил. В голову снова вернулся сильный звон, видно, ускорился и догнал-таки нашу машину…

Я ткнул пальцем в мамину аватарку, поднёс аппарат к уху. Гудков не было. Я встряхнул мобилу — будто разладившиеся, остановившиеся часы — и глянул на экран. «Лесенки» сети не наблюдалось — даже самой малюсенькой палочки. И отсутствовала надпись «Мегафон».

— Странно… — промямлил я. В темечке вдруг с особым ожесточением зазвенело. Мы поворачивали направо, в какую-то с обеих сторон заставленную машинами улочку. Она была похожа на… Я не поверил!

— Что это за улица? — почти крикнул я.

— Высотников, а что? — буркнул Денис.

Улица закончилась тупиком. Снова повернув, теперь налево, мы поехали по другой — раза в два пошире.

— А это?!.. — сипло выдохнул я. Спазм сдавил горло.

— Прокатчиков, — пожал плечами Денис. — Скоро приедем.

И прежде, чем мы свернули во дворы, я увидел заветный магазин. Только корявая надпись, намалеванная на вывеске, гласила не «Книги», а «Вино».

***

Денис заглушил мотор, зарулив на вчистую убитый колёсами газон перед облезлой, пегой от возраста хрущёвкой.

— Я быстро, — прихватив большую, но довольно тощую спортивную сумку с заднего сиденья, он исчез в ближнем подъезде.

Из меня будто выдернули позвоночник. Внутренним зрением я видел себя со стороны — поникшего, расползающегося на пассажирском сиденье, как медуза. Силясь ухватиться за что-нибудь внешнее, твёрдое, реальное, я уставился на крышку бардачка, но взгляд проходил сквозь неё — в пустоту. И возвращался к будто выжженной в памяти картинке — развороченной морде «Акцента», упирающейся в пылающий трамвай… «Как могло такое случиться? — ворочалась в голове мысль. — Почему я?» Адский аккомпанемент тысячи велосипедных звонков достиг нестерпимых амплитуд.

Я не сразу услышал стук в стекло дверцы. Костяшками пальцев, сухой такой звук. Я резко встряхнулся. Мужик лет сорока с испитой лошадиной физиономией нагнулся к закрытому окошку и что-то бубнил. С усилием я чуть повернул голову, прислушался.

— …подняли проезд на десять рублей, ерундень какая-то… Братан, не найдётся…

Откинувшись назад, вжавшись в спинку кресла, затылок вдавив в подголовник, я застыл в неудобной позе — будто притворился мёртвым. Но, конечно же, меня выдавал бегающий взгляд. Я водил им вверх-вниз по неприятному лицу незнакомца: от морщинистого лба, над которым топорщились из-под кепки седые, будто посыпанные пеплом вихры, до заросшего такой же серой щетиной подбородка — избегая только узких как щёлки хлопающих глаз. Я не понимал ни слова из его речи. А он вдруг сунулся ниже, едва не расплющив кончик носа о стекло. Щелеобразные его глазёнки сделались круглыми как у куклы.

— Черёмуха?! — каркнул он скрипуче. — Федька, ты? Дак тебе же машина задавила, ещё в десятом классе, нет? Черёмухин?

Пульс кувалдою колотил в висках, я уж хотел было опустить стекло. Или просто открыть дверцу. Но мой речевой аппарат опять заклинило. Летом после десятого класса я в самом деле чуть не угодил под машину. Но об этом случае знал только один я. Я даже родителям говорить ничего не стал, чтоб не расстраивать понапрасну, не выслушивать потом нотаций. Я сам тогда чуть в штаны не напустил. Гружённый щебёнкой «КамАз» пролетел в сантиметрах от моей руки. Это была зарубка на всю жизнь, и без родительских поучений. А сейчас я просто не узнавал мужика. Одноклассник? Парень из моей школы?

— Эй, тебе чего надо? — голос Дениса вывел меня из ступора. — Отойди от машины!

Захлопали дверцы с другой стороны «Акцента». Что-то мягкое, но тяжёленькое плюхнулось на заднее сиденье. Денис ловко нырнул за руль на водительское кресло.

— Чего ему было надо? — добродушно спросил он, запуская двигатель. — На вино, что ли, стрелял?

— Да я не понял… — пробормотал я. — Наверно…

— Ты чёт какой-то заторможенный, — хмыкнул Денис. — Хотя — понятно. Пройдёт.

У меня противно заныло под ложечкой. Не от голода. Эх, надо было поговорить с тем мужиком! Надо, надо было его спросить…

За окном мелькали какие-то кварталы, переулки. Денис играючи колесил по их безумному хитросплетенью. Он был в своей стихии — как рыба в воде. А я не узнавал ни одной улицы, ни единого дома. Да, должно быть, я всё ещё не очухался от случившегося на мосту.

— Мне надо позвонить маме! — почти крикнул я после очередного поворота — направо или налево, я окончательно запутался.

— Потом, потом! — прошипел в ответ Денис. — Вот доедем до места…

Воздух заметно густел, наливаясь сумерками. Мимо проплывали, проносились торцы гаражных кооперативов — мы забрались в нескончаемый серый гаражный городок, и Денис то и дело тормозил, объезжая колдобины или плавно опуская в них машину, если миновать их было нельзя. А на ровных участках разгонялся. И вдруг тошнотворные блуждания в каменных джунглях прекратились — без преувеличения совершенно неожиданно.

— Ну, вот и приехали, — ухмыльнулся Денис.

Завернув в неширокий дворик между двумя кооперативами и проехав его примерно на три четверти, он заглушил мотор и погасил фары. Метрах в тридцати впереди, там, где площадка заканчивалась, торчали кусты. Дальше, похоже, тянулась канава, на другой стороне которой тоже чернели, угадывались кусты. А за ними начинался ещё один квадрат гаражного городка — только коробки боксов вытянулись не строго по тем же линиям, что и здешние, пусть и параллельно, но с небольшим сдвигом в сторону. Не видно было ни души и не раздавалось ни звука — если не считать глухого жужжания остывающего мотора под капотом. Одновременно мы повернули головы и уставились друг на друга. Я ничего не понимал. Наверно, это было написано у меня на лице.

— Поживёшь здесь, пока новую ксиву тебе не сделаем, — пояснил Денис. — Будешь помогать мне в работе. Шиномонтажом когда-нибудь занимался? Ну, научишься!

— А что это был за взрыв? — вдруг брякнул я.

— А то ты не знаешь! — усмехнулся Денис. — Исламисты… У нас, слава богу, не так часто, как в Питере или Москве…

— Возьми сумку с заднего сиденья, — добавил он, выбираясь из машины. — Там твои новые вещи.

Не оглядываясь на меня, Денис вразвалку направился к воротам ближайшего бокса. Что-то тускло блеснуло в его руке, стальное, массивное. Пара самодельных ключей — каждый выглядел как черновая, грубая имитация волшебного ключика из сказки. Родительский гараж открывался похожими…

В тишине громко чавкнули отпираемые замки. Когда я с сумкой в руке подошёл к распахнутой калитке, Денис уже зажёг в гараже свет. Слегка пригнувшись, и я переступил через нижний край проёма, шагнул внутрь.

— Закрой калитку! — велел мне Денис. — Не будем освещать улицу! В фирме Чубайса мы никогда не работали!

В боксе было тепло и очень светло. Вдоль стен тянулись верстаки с инструментами. В левом переднем углу круто поднималась к потолку лестница из бруса; она была оснащена гладкими перилами.

— Идём наверх, — через плечо бросил Денис. — Там и будешь жить.