Бесплатный фрагмент - Когда «корона» тяжела: цифровые медиа в эпоху пандемии

Анна Качкаева, Светлана Шомова

От редакторов.
Год великого обнуления

В 2020-м весь мир споткнулся. Пандемия как будто поставила привычную жизнь «на паузу». Опустевшие города, стресс неопределенности, самоизоляция, карантины, локдауны, медицинский шторм, тотальный сдвиг из физического в цифровое, растерявшиеся политики, хрупкость жизненных инфраструктур и взаимоотношений, новое одиночество при общемировой включенности в Сеть. Заражение — реальное и цифровое — накрыло нас, вирусы — ковидный и медиакоммуникационные — стали «спусковыми крючками» социальных, экономических, политических потрясений, последствия которых мы пока не совсем представляем. Выражение «год великого обнуления» в России стало почти мемом; оно звучит в подкастах и прямых эфирах, в публицистических дискуссиях, в авторских колонках — и у него, оказывается, есть не только сиюминутно-политический для нашей страны смысл, но и экзистенциальный, и эсхатологический… Многое с нуля. Новая система отсчета запущена.

Когда в академические словарях еще не было слов «фейк-ньюз», «постправда», «надзорный капитализм» и многих иных, на обложку русского издания Д. Рашкоффа «Медиавирус» (книга с налетом контркультурного радикализма уже давно в списках литературы для университетов) вынесли цитату: «Иллюзия безграничности незавоеванных территорий разрушена навсегда. Свободного пространства попросту больше нет, колонизировать больше нечего… Единственная среда, в которой наша цивилизация еще может расшириться, наш единственный настоящий фронтир — это эфир, иными словами — медиа… Это новое пространство называется инфосферой». В таком далеком от тогдашнего начала двухтысячных, в минувшем 2020-м, природный коронавирус встретился с медиавирусом. «Заражение» стало глобальным — и в мире реальном, и в мире цифровом, а «вирусные нарративы» теперь неотъемлемая часть нашей жизни. Впервые в истории человечества всемирная организация здравоохранения вместе с пандемией объявила инфодемию.

Перед вами — не академическое исследование, а, скорее, набросок. «Собранье пестрых глав», пользуясь выражением поэта. Сборник, составленный из разнообразных текстов — гибридных, как само наше время. Есть и академическая классика, и обзоры с заявками на исследования, и аналитика с элементами публицистики. Какие-то из этих текстов тезисны, какие-то представляют собой результаты уже завершенного исследования. Ценность сборника, на наш взгляд, — как раз в его «незамершем», текучем состоянии, в попытке фиксации ускользающего момента, в намерении высветить, как при фотовспышке, первое отражение того, что происходило в медиа и с медиа в год пандемии. Авторы, объединенные работой и учебой на департаменте медиа НИУ ВШЭ, — тоже разные. Есть среди них состоявшиеся авторы книг, учебников и монографий (доктора и кандидаты наук — политических, филологических, социологических, культурологических, Phd медиакоммуникаций), есть молодые ученые, публикующиеся в рецензируемых зарубежных изданиях, есть и начинающие исследователи — аспиранты и недавние выпускники магистратуры.

Этот сборник — попытка «остановить мгновенье» начала переосмысления, переопределения, пересборки. Пространств, видов в символической «рамке кадра» (от окна до зума), онлайн-сериалов как способа разговора, медиаполитик, трансмедиаграмотности, данных в журналистике, «цифровой трибуны» и цифровой несвободы, нового понимания «общественного блага», ответственности — личной и коллективной, доверия — друг другу, власти, государству…

Безусловно, очень многие темы в сборник не попали, о многом — писали и пишут наши коллеги: пандемия оказалась плодотворным временем для ученых и исследовательских коллективов всего мира. Многие проблемы в текстах сборника лишь намечены, они, несомненно, еще будут уточняться и расширяться в будущих исследованиях. Это необходимо для полноты и завершенности картины — как на глобальных «экранах» (от гаджета до онлайн-кинотеатров), так и «картины мира».

Бурные события начала 2021 года — штурм Капитолия и война социальных сетей против действующего президента США, дающая повод для споров о цифровых правах и свободах на годы вперед, — подтверждают, что люди, сообщества и государства в начале большой пересборки. Будем считать, что наш сборник — один из первых вкладов в ее осмысление.

Раздел I. Медийные и городские пространства: динамика изменений

Илья Кирия

Кандидат филологических наук, Ph. D., профессор департамента медиа НИУ ВШЭ

Инфодемия Covid-19 как вызов глобальным моделям медиасистем

Пандемия коронавируса, пожалуй, впервые за долгие годы бросила вызов глобализации как таковой. Пустые аэропорты, повсеместно закрытые границы, существенные ограничения передвижения граждан — все это в целом вошло в тотальное противоречие со сформировавшейся с момента распада СССР глобальной, связной средой, в которой транспортные потоки сопровождаются потоками информационными. В результаты мы видим колоссальный разрыв между глобальным информационным миром (так как в период инфодемии мы продолжаем следить за глобальными новостями, в том числе зарубежными) и локальностью окружающей среды. Наблюдая за глобальными новостями и тем, как разные страны принимают различные меры по борьбе с пандемией, мы видим, насколько эти меры демонстрируют разнообразие политических режимов, специфических «паттернов» управления информационными потоками и технологиями, что в очередной раз позволяет нам задуматься о (не) возможности применения плоской модели «авторитарные/демократические» в анализе медиасистем. В данном теоретическом наброске мы попытаемся концептуализировать продиктованные пандемией ключевые вызовы для традиционных трактовок различий медиасистем и продемонстрируем многообразие политико-экономических факторов, повлиявших на «расхождения» между национальными политиками в области пандемии и специфическими стратегиями политической борьбы.

Связь между медиасистемами, доверием медиа, поведением людей в их бытовом медиапотреблениии и — казалось бы, чисто эпидемиологическими — параметрами заболеваний, заражения и т. п. не такая уж отдаленная, как кажется. В условиях пандемии, когда значительная часть инфицированных не имеет каких-либо выраженных признаков заболевания, единственная технология выявления таких зараженных — это добровольное тестирование. Массовая явка на подобное тестирование (и массовое согласие это тестирование пройти, обращение к тестированию и т.п.), следовательно, является не чем иным как социальным действием, а следовательно, может быть детерминировано степенью паники, которая царит в обществе, степенью доверия определенным источникам информации и т. п. Разумеется, при условии, что к тестированию никого не принуждают насильно. С этой точки зрения сводки по численности инфицированных, за которыми мы регулярно следим через медиа, на самом деле говорят не о числе заболевших, а о числе тех, кто обратился за медицинской помощью и/или решил добровольно сдать тест. Мы можем предполагать, что в ситуации отсутствия массовой паники и «нагнетания обстановки» бессимптомные инфицированные (либо те, у кого симптомы не являются выраженными) не обращаются массово для тестирования и лечатся амбулаторно дома, что не перегружает систему здравоохранения теми больными, чьи шансы выздороветь самостоятельно чрезвычайно высоки, а также делает статистику гораздо более «скромной» по числу инфицированных. И в таком случае можно предполагать обратную зависимость — в ситуации массовой паники любые минимальные симптомы (либо просто тревожные сообщения) вызывают желание добровольно пройти тест, что, разумеется, сказывается и на выявляемости, и на перегрузке системы здравоохранения слабосимптомными или бессимптомными пациентами.

Инфодемия также стала первым глобальным информационным кризисом в новой политической реальности, которую принято называть «эпохой пост-правды» (хотя данное понятие давно перестало нести какую-либо единую концептуальную нагрузку). К ней мы относим, в частности, расцвет альтернативных ультра-правых и популистских организаций и их разнообразных каналов коммуникаций, включая, в том числе, чисто коммерческие агрегаторы и платформы, привлекающие трафик на свои ресурсы. В этой новой политической реальности меры, принимаемые правительствами в условиях пандемии, становятся для ультра-правых и популистских политических сил лакомым куском для выстраивания собственной риторики, которая способствует распространению альтернативных взглядов и зачастую сомнительной информации, что также может способствовать изменению поведения аудитории.

Сравнительные исследования медиасистем

Связь политических режимов и различных политических систем со спецификой конфигурации медиаландшафта (под которым, впрочем, разные исследователи понимают разные вещи) — едва ли не самое популярное из направлений исследований медиа. Тон этим исследованиям задали «классики» американской эмпирической социологии масс-медиа, предлагающие даже вводить специальное название для таких сравнительных исследований. Пол Лазарсфельд обосновал это так: «Существуют определенные возможности сравнения в сфере исследования международных коммуникаций, которые точно откроют новые и потрясающие объекты для исследований» (Lazarsfeld, 1952–53: 483). В связи с этим первая и не самая стройная попытка в данной сфере тоже была предпринята выходцами и «потомками» американской медиасоциологии — в частности, Уилбуром Шраммом. Известная книга «Четыре теории прессы» (Сиберт, Шрамм, Питерсон, 1998) стала, пожалуй, первой работой в сфере сравнения различных медийных режимов, которая, однако, оказалась сильно детерминирована правовыми аспектами (отсылками к общефилософским либертарианской и автократической теориям эпохи Просвещения) и контекстом холодной войны. В сущности, четыре получившиеся теории прессы (либертарианская, авторитарная, теория социальной ответственности и советская коммунистическая), разумеется, в основе своего разделения имели различия между политическими режимами. Поэтому связь между конфигурацией политических институтов и моделью медиа, которая понималась учеными в первую очередь как модальность ограничения деятельности журналистов, стала на долгие годы мейнстримом в данных исследованиях.

Разделение по политическим режимам надолго задало тон в международных сравнительных исследованиях журналистики, которые часто апеллировали как к общему месту к «либеральной» модели журналистики (которая, как правило, отождествлялась с рыночной), либо к «коммунистическо-авторитарной». Собственно, международные индексы так и стали маркировать медиасистемы в контексте бинарной модели, разделяя на «свободные» и «несвободные» (не очень, впрочем, объясняя, что подразумевается под тем или под другим). Если бы мы сегодня применяли эти нормативные классификации к исследованию различных режимов реакции на «инфодемию», мы, вероятно, обнаружили бы полное расхождение внутри даже самых что ни на есть либеральных моделей.

Строго говоря, бОльшая часть последующих исследований в этой области были как раз попытками продемонстрировать крайне разнообразные подходы к журналистике и медиа именно внутри тех стран, которые мы все вместе собирательно считаем «демократическими». В первую очередь эти подходы свелись к нормализации модели журналистики, в которой журналист не нейтрален, а довольно субъективен в выражении определенной политической позиции. Классическая нормативная модель журналистики, которая пришла из США, в значительно степени строит свои размышления на идее, согласно которой настоящий журналист беспристрастен и объективно без выражения собственной позиции освещает события. В значительной степени такая точки зрения опиралась на наследие американского функционализма, трактующего медиа как средство объективного наблюдения граждан за социополитическим окружением (Lasswell, 1948), и на представления из политических и институциональных исследований, для которых медиа — это просто площадка информирования рациональных избирателей о качестве общественных благ и наборе политических альтернатив (Coyne, Leeson, 2009).Соответственно все остальные представления о другой журналистике, которая отстаивает определенную точку зрения даже в новостях, не предоставляет площадку другим мнениям и пр. — отвергаются, признаются «неправильным» или ненормативным журнализмом или вовсе не журнализмом, а «пропагандой».

К 1970-м годам возникают исследования, показывающие всю слабость такого нормативного подхода. Сеймур-Ур вводит в употребление термин «пресс/партийного параллелизма» (press/party parallelism), обозначающего наличие между газетами и политическими партиями организационной зависимости, приверженности журналистов партийным целям и наличия политического активизма у аудитории (Seymur-Ure, 1974). А Блумлер и Гуревич (Blumler, Gurevitch, 1975), а позднее и Макуйэл (McQuail, 1992) начинают применять термин медиаактивизм (это весьма вольный и неточный перевод английского media partisanship) для того, чтобы характеризовать журналистику, которая отнюдь не объективна, но тем не менее остается журналистикой.

Термин Сеймур-Ура был переименован в «политический параллелизм» и такие медиа стали восприниматься как особенность определенных национальных медиасистем благодаря серьезному компаративному исследованию Халлина и Манчини «Сравнивая медиасистемы. Три модели медиа и политики» (Hallin, Mancini, 2004). В этой работе авторы развенчивают миф о единстве медиасистем демократических стран, демонстрируя три принципиально разные модели взаимодействия медиа и политики:

— либеральная модель, которая характерна для США и Великобритании и предполагает низкую степень политического параллелизма из-за того, что медиа в основном развивались в парадигме свободного рынка и чаще всего были отдельными коммерческими предприятиями. В таких странах низкая степень вмешательства государства в дела медиа и высокая степень самоорганизации отрасли;

— демократически-корпоратистская модель, свойственная Северной Европе, предполагает достаточно развитую зависимость медиа от рыночных условий (в этих странах самые сильные коммерческие печатные медиа в Европе), но в то же время средний уровень политического параллелизма, а также низкую степень участия государства при высокой степени саморегулирования прессы;

— поляризованная плюралистическая модель (или попросту Средиземноморская модель), характерная для Южной Европы: Италии, Испании, Португалии и в значительной (но не полной) степени Франции. Она предполагает, что в этих странах свободный рынок медиа исторически сложился плохо, поэтому медиа остались под существенным контролем промышленных компаний и финансовых интересов, связанных с разными политическими элитными группировками. Вкупе с высоким уровнем государственного регулирования это приводит к высокому же уровню политического параллелизма (и, условно говоря, идеологической политической окраске журналистики в целом).

Для многих показателей использования медиа между данными группами стран характерен определенный разрыв. Например, в странах-представителях второй модели (Северная Европа) гораздо больший процент населения участвует в политических дебатах онлайн, тогда как первый и особенно Средиземноморский тип демонстрируют низкую вовлеченность в них (Eurobarometer, 2018). В Средиземноморской модели медиасистем степень доверия определенным медиа (например, печатной прессе, телевидению, интернету) в среднем ниже, чем в странах Северной Европы. Средиземноморье отличается и по паттернам медиапотребления: здесь гораздо меньше потребляют печатные медиа и Интернет, чем телевидение (Eurobarometer, 2019).

Сравнительные исследования медиасистем являются одной из возможных оптик для взгляда на столь существенные межстрановые различия в темпах прироста заболеваемости и разных «режимах» управления в условиях пандемии. И здесь мы видим, что северные страны, более или менее соотносящиеся с теми, где принята демократически-корпоратистская модель, демонстрируют гораздо более «спокойное» отношение к пандемии. От так и не закрывшихся школ в Швеции до относительно точечных локальных мер по изоляции, что позволило сильно сгладить «кривую прироста» в Германии. Напротив, на юге Европы, в странах, где менее популярен Интернет и гораздо большее значение для общественной информации имеет телевидение, мы наблюдали ситуации колоссальной перегрузки системы здравоохранения, рекордные цифры прироста, существенную панику и т. п. Вероятно, и в основе таких разных подходов, как и в основе различий медиасистем, лежат культурные факторы, которые нам лишь только предстоит изучить.

Пандемия и политический популизм

Помимо выявления определенных различий политическо-медийных систем, пандемия стала испытанием на прочность нового «режима» политической коммуникации, в котором отныне господствует отнюдь не рациональное представление о политических процессах, свойственное классической школе. Радикализация правого и левого флангов, размывание «центризма», утрата политического доверия политическим институтам и классическим политическим партиям, опора политиков в большей степени на «эмоции», чем на факты и науку — это собирательный набор весьма разнородных явлений, которые ученые и особенно политики с большим энтузиазмом «окрестили» термином «политика пост-правды» (Tesich, 1992). В этой ситуации, помимо влияния медиасистем на разные режимы человеческой мобилизации в условиях кризиса, актуальным является рассмотрение того, каким образом пандемия стала способом политической коммуникации и установления «диспозитивов» доверия, контроля, легитимности.

Пандемия — это «идеальный кризис», реакция любого лидера на который является своего рода лакмусовой бумажкой его политики и его политического режима. Вместе с тем необходимо понимать, что, по сравнению с предыдущей пандемией такого масштаба (пандемией испанки в первой четверти 19 в.), политические режимы сильно эволюционировали. Даже Великобритания в 1917 году не представляла собой демократическое государство в традиционном смысле этого слова. Только в 1918-м там был отменен имущественный ценз для участия в выборах, а женщинам предоставлено избирательное право начиная с 28 лет. Фактически значительная часть стран, которые мы сегодня называем демократическими, в период пандемии «испанского гриппа» не были обременены необходимостью соблюдения гражданских свобод в условиях колоссальных ограничений, обусловленных эпидемиологической обстановкой. Поскольку это происходило еще и параллельно с Первой мировой Войной, любые злоупотребления тогда могли быть списаны на военное время. Известно, что лучше всего с крупными эпидемиями справлялись авторитарные режимы, которые спокойно могли позволить себе принудительную массовую вакцинацию населения вопреки воле этого населения. Однако с момента последней крупной пандемии, сравнимой с нынешней (испанки), количество политических режимов, которые не могут себе этого позволить, существенно выросло.

Сегодня ситуация с применением правительствами противоэпидемиологических мер неминуемо наталкивается на ограничения гражданских свобод в демократических государствах, что не может не приводить к недовольствам. Однако на эти ограничения неохотно идут и власти «автократий», потому что за последние 60—70 лет чистые автократии почти полностью и повсеместно переродились в так называемые «гибридные режимы», многие из которых являются электоральными автократиями, а следовательно, вынуждены поддерживать тот или иной уровень гражданских свобод для легитимации власти автократов. Гуриев и Трейсман отмечают существенное сокращение использования такими режимами прямых средств принуждения (физических репрессий, насилия, военной силы) за последние десятилетия и в то же время укрепление их идеологическо-информационной составляющей (Guriev, Treisman, 2019). В результате мы наблюдаем разнообразие стратегий властей в части давления на медиа в период пандемии.

Строго говоря, сегодня мы можем видеть два экстремально полярных друг другу, но поучительных кейса. Первый — это существенная медиатизация образа лидера в период пандемии, которая активно используется для укрепления собственного авторитета не только политиками у власти, но и оппозицией, и популистскими партиями. Действительно, наличие пандемии как общего врага может иметь эффект объединения вокруг флага (Mueller, 1970), характерный для, например, разного рода внешних угроз, когда политики действительно зарабатывают дополнительные очки. И многие лидеры европейских государств с удовольствием воспользовались данной ситуацией. Эммануэль Макрон начал свою первую речь, когда он объявлял о всеобщем локдауне 16 марта, с фразы: «Мы вступили в войну…». В результате на протяжении первых месяцев пандемии, и даже на фоне смены премьер-министра с Эдуарда Филиппа на Жана Кастекса, рейтинг Макрона уверенно рос ровно до тех пор, пока не начался кризис, обусловленный тем, как власти решали вопрос, связанный с вспышкой исламских и антиисламских настроений на фоне убийства учителя истории из пригорода Парижа… А премьер-министр Венгрии Виктор Орбан в конечном итоге получил на фоне пандемии от парламента беспрецедентную власть и полномочия в связи с экстренной ситуацией. Объединение вокруг флага, очевидно, стало дополнительным стимулом для некоторых политиков-популистов всячески «выпячивать» собственное заражение Covid-19. Премьер-министр Великобритании Борис Джонсон, Дональд Трамп и многие другие политические лидеры воспользовались собственным заболеванием, чтобы продемонстрировать населению единение с обычными людьми, которые так же беззащитны перед лицом вируса, как и политики.

Противоположная стратегия предполагает определенное «дистанцирование» политиков от пандемии и принятия ключевых решений, что стало характерным для ряда стран, например, таких, как США и Россия. Хотя «природа» подобного дистанцирования в американском и российском случаях разная. Американское «дистанцирование» было связано с колоссальным расхождением популистской риторики президента (который длительное время вообще отрицал существование коронавируса, затем переложил ответственность за его появление на Китай и т.д.) и реальных мер, которые принимались преимущественно на уровне отдельных регионов страны, в частности, Нью-Йорка, пережившего самую большую вспышку эпидемии. Аналитическая оптика для понимания ситуации в России принципиально иная и связана с понятием «bad governance» — «недостойное правление» в терминологии Владимира Гельмана (Гельман, 2019) — и попыткой центральной власти дистанцироваться от принятия жестких мер, переложив их на власти регионов. Центральная власть накануне принятия поправок в Конституцию побоялась объявлять официально о введении карантина и принятии иных жестких мер, так как это могло негативно сказаться на уровне рейтинга президента, а этот рейтинг является мерилом российской политической легитимности и стабильности. В результате перекладывание ответственности на регионы, в условиях недостатка у последних ресурсов и полномочий, привело к тому, что — за редким исключением — регионы и их руководство не боролись с эпидемией и ее последствиями, а создавали такую систему перекладывания ответственности, которая позволила бы им избежать наказания. В модели зарегулированной «вертикали» трата ресурсов (за которую потом могут наказать) становится гораздо менее выгодной, чем манипуляции со статистикой, информацией и т. п. В этой ситуации «недостойное правление» оборачивается прямым давлением на информационную составляющую, пропаганду, конструирование образа властей в период пандемии. Любопытно, что дистанцирование центральных властей от ситуации привело к относительной редакционной панике центральных медиа, которые какое-то время работали «без методичек» и демонстрировали существенно полярные стратегии в части освещения пандемии в России. Их объединяли лишь общие призывы к мерам социального дистанцирования и «внушающие страх» репортажи из Европы и США, в которых дела якобы обстоят гораздо хуже, чем у нас. Этого нельзя сказать о региональных информационных ресурсах и местном телевидении, которое почти эксклюзивно и постоянно демонстрировало усилия местных властей для противодействия пандемии.

Характерными для информационных автократий являются попытки использовать пандемию для того, чтобы лучше контролировать медиа и распространение информации. В России, как известно, пандемия стала полигоном для испытания действия нового закона о фейковых новостях. Подобные же меры можно наблюдать и в кейсах с другими схожими политическими режимами, например, в случае с Турцией, которая в связи с пандемией всерьез начала рассматривать инициативу о принятии закона, вводящего существенные дополнительные меры регулирования по отношению к зарубежным сайтам социальных сетей. В частности, вводится обязательство регистрировать на территории страны эти социальные медиа и открывать локальные офисы для того, чтобы реагировать на запросы властей по поводу блокировки определенного контента.

Наконец, еще одним политическим приемом, характерным для очень разных политических режимов, но, очевидно, связанным с популизмом, стало отрицание проблемы вируса как такового. Помимо Дональда Трампа и США в схожей риторике выступали такие разные политики, как Александр Лукашенко (заявивший, как известно, что в Белоруссии ни один человек не умрет от коронавируса), Борис Джонсон, Жозе Больсонару и ряд других. И уже сегодня есть первые научные статьи, доказывающие связь стратегии «отрицания» с поведением аудитории. В частности, это исследование Мариани и коллег (Mariani, Gagete-Miranda, Retti, 2020), которое показывает, что после заявлений Больсонару о том, что коронавирус — это обычный грипп и отрицания проблемы, самое большое число заболевших и высокая смертность были зарегистрированы в муниципалитетах, поддерживающих Больсонару. Это яркий пример того, каким образом политические заявления способствовали снижению мер социального дистанцирования. А работа Олкотта и коллег (Allcott et al., 2020) обнаруживает существенные различия в соблюдении мер социального дистанцирования в зависимости от уровня политической приверженности в США. В частности, сторонники республиканцев демонстрируют более низкий уровень социального дистанцирования и соблюдения ограничительных мер, чем избиратели-демократы. При этом существенную роль в выборе поведения играют именно масс-медиа и то, как они репрезентируют серьезность мер, принимаемых правительством.

Политика популизма, построенная на обращении к эмоциям и на символическом конструировании «исключения» определенных групп из политики (Мюллер, 2018), очевидно, лежит в центре внимания риторики отрицания вируса и структурирует дискурс политиков и медиа. Отрицание вируса или его существования построено на типичной для популистов риторике, что, дескать, вирус придумали элиты для конкурентной борьбы в мировой экономике, для межгосударственной конкуренции и т.п., но мы-то и есть народ, поэтому мы не признаем этот вирус как вирус элитных групп. Такая риторика была характерна и для белорусских властей, и для некоторых чиновников на Украине, утверждавших, что нужно лечить коронавирус салом и чесноком. Другим характерным для популистов приемом стало приписывание причин коронавируса неким внешним воздействиям и его ассоциация с проблемами миграции, что делало тему вируса популярной не только среди правых популистов и центристов, но и в кругах ультра-правых радикалов. В России в самом начале пандемии риторика предполагала, что вирус исключительно привозят из Европы самолетами обеспеченные россияне. Строго говоря, ограничительные меры, нацеленные на самоизоляцию прибывающих из Европы, на это и были направлены. В США наблюдалась схожая риторика, и если Европа, где на тот момент наблюдалось больше, чем в США выявленных случаев, закрывала границы постепенно, то США это сделали достаточно жестко и одномоментно.

Популизм в условиях нынешней пандемии — это совсем не тот популизм, который мы наблюдали во второй половине ХХ века, что делает инфодемию гораздо более выраженной. Изменилась экология медиапространства. Количество каналов коммуникации существенно выросло, а общее доверие населения политическим институтам в целом упало, что привело к определенной фрагментации источников политической информации и публичной сферы в частности. Фактически мы наблюдаем все большее размывание границ между журналистикой, журналистским активизмом (journalism partisanship) и «ультра-правым порядком дезинформации», построенным исключительно на циркуляции фейковой информации, различных теориях заговора и пр. (Bennett, Livingston, 2018). При этом в США, например, фейки концентрируются вокруг таких ультра-правых онлайн-ресурсов, как Breitbart, но при этом проникают в публичный мейнстрим благодаря правым медиаресурсам, как, в частности Fox (Farisetal, 2017). Потребителям информации доступно множество альтернативных ее источников, но при этом данные потребители все меньше доверяют политикам, что приводит к росту популярности различных теорий заговора и фейков, кардинально непохожих на информацию, которую дают мейнстрим-медиа. Поскольку чаще всего источниками такой информации становятся право-радикальные политики, в результате те избиратели, которые раньше голосовали за центристские партии, все больше склонны к голосованию за ультра-правые и радикальные партии (Bennett, Livingston, 2018).

Европейская ситуация в целом отличалась от американской, где публичное «принижение» опасности коронавируса исходило в основном от Трампа и его сторонников и вполне неплохо культивировалось альтернативными правыми медиа. В Европе значительная часть стран и их правительства в целом всерьез восприняли опасности коронавируса и быстро стали вводить ограничения. Поэтому стратегия оппозиционных партий и популистов не у власти заключалась в том, чтобы данные ограничения подвергать сомнению. На материале исследования аккаунтов немецких политических партий в социальных сетях Тобиас Видманн показывает ключевое расхождение в коммуникативных стратегиях немецких политиков по поводу пандемии. Если правящая партия предпочитала с ростом активных кейсов COVID-19 усиливать риторику страха и менее выраженно проявлять риторику «надежды», то популисты и оппозиционные партии предпочитали прямо противоположную стратегию: с ростом заболеваемости они усиливали риторику «надежды» и делегитимизировали жесткие карантинные меры, а при снижении уровней заболеваемости, наоборот, усиливали алармистскую риторику. При этом именно радикальным партиям удавалось получать гораздо больший социальный отклик (в виде репостов и лайков), чем другим политическим силам (Widmann, 2020).

Заключение

Пандемия, как видим, вносит множество изменений в «плоские» представления о классификации политических партий и отношениях между медиа и политиками, разбивая на мелкие осколки традиционные представления о стратегиях политической коммуникации и использовании медиа различными политическими режимами.

Во-первых, мы видим, насколько радикально внутри себя отличаются так называемые «демократические медиа», демонстрирующие разные стратегии политических акторов и выходящие за пределы традиционной «журналистики» или традиционной «пропаганды», в результате чего массовая аудитория регулярно сталкивается со смешением журналистского дискурса, активистского дискурса и радикального дискурса (в значительной степени детерминированного вообще не новостным контекстом, а популярными слухами, теориями заговора и т.п.).

Во-вторых, политическая риторика преимущественно работает в пользу «правых» и «популистских» партий, что делает распространение пандемии более массовым в связи с тем, что эти партии в значительной степени принижали значимость жестких мер социального дистанцирования, вводимых правящими партиями.

Наконец, различия детерминированы межстрановыми факторами доверия медиа и политическим институтам, что требует кропотливой работы по сопоставлению различных параметров доверия и использования медиа в различных политических режимах с динамикой пандемии.

Список литературы и источников

Allcott H., Boxell L., Conway J., Gentzkow M., Thaler M. &Yang D. (2020). Polarization and Public Health: Partisan Differences in Social Distancing during the Coronavirus Pandemic. Journal of Public Economics, Volume 191 (2020).

Bennett L. & Livinston S. (2018). The disinformation order: Disruptive communication and the decline of democratic institutions. European Journal of Communication, Vol. 33 (2): 122–139.

Blumler J. and Gurevitch M. (1975). Towards a comparative framework for political communication research. Political communication: Issues and strategies for research / Ed. by S. H. Chaffee. РР. 165–193.

Coyne, C., Leeson, P. (2009). Media, Development, and Institutional Change. Northampton (MA): Edward Elgar

Eurobarometer (2018). Special Eurobarometer 477. Democracy and elections. Brussels: EC, url: https://ec.europa.eu/commfrontoffice/publicopinion/index.cfm/Survey/getSurveyDetail/yearFrom/1974/yearTo/2019/surveyKy/2198

Eurobarometer (2019). Standard Eurobarometer 92, Media use in the European Union, Brussels: EC, url: https://ec.europa.eu/commfrontoffice/publicopinion/index.cfm/Survey/getSurveyDetail/yearFrom/1974/yearTo/2019/surveyKy/2255

Faris R., Roberts H., Etling B. et al. (2017) Partisanship, propaganda, and disinformation: Online

Guriev S., Treisman D. (2019). Informational Autocrats. Journal of Economic Perspectives, 33 (4): 100—127.

Hallin D., Mancini P. (2004). Comparing Media Systems: Three Models of Media and Politics. Cambridge: Cambridge University Press.

Lasswell H. (1948) The structure and function of communication in society. In Bryson L. (ed.) The Communication of Ideas. New York: Harper and Brothers.

Lazarsfeld P. F. (1952–53). The prognosis for international communications research. Public Opinion Quarterly 16: 481–90.

Mariani L., Gagete-Miranda J., Retti P. (2020). Words can hurt: How political communication can change the pace of an epidemic. OSF Preprints ps2wx, Center for Open Science, URL: https://ideas.repec.org/p/osf/osfxxx/ps2wx.html

McQuail D. (1992). Media Performance. Mass Communication and the Public Interest. London/Newbury Park: Sage.

Partisanship, Propaganda, and Disinformation: Online media and the 2016 U.S. Presidential election. (2017) Berkman Klein Center (Harvard), 16 August. government of lies. The Nation, Jan. 6/13, 12–14 URL: https://cyber.harvard.edu/publications/2017/08/mediacloud.

Mueller J. (1970). Presidential Popularity from Truman to Johnson. American Political Science Review. 64 (1): 18–34. doi:10.2307/1955610

Seymour-Ure C. (1974). The Political Impact of Mass Media. London/Beverly Hills, CA: Constable/Sage.

Tesich S. (1992) A government of lies. The Nation, Jan. 6/13, 12–14

Widmann T. (2020). Fear, Hope, and COVID-19: Strategic Emotional Rhetoric in Political Communication and its Impact on the Mass Public. SSRN Preprint, URL: https://ssrn.com/abstract=3679484 or http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.3679484

Гельман В. (2019) «Недостойное правление». Политика в современной России. Санкт-Петербург: Изд-во ЕУ СПБ.

Мюллер Я.-В. (2018) Что такое популизм. М.: ИД НИУ ВШЭ.

Сиберт Ф., Шрамм У., Питерсон Т. (1998) Четыре теории прессы. М.: Международный институт прессы, Изд-во «Вагриус».

Анна Качкаева

Кандидат филологических наук, профессор департамента медиа НИУ ВШЭ

Танцы с коронавирусом: динамические изменения языка российского телевидения в период первой волны пандемии (на примере информационного и общественно-политического вещания, февраль — май 2020 года)

Происходящее с миром, с нами и с медиа в этом шальном 2020-м не совсем укладывается в рамки традиционного научного текста. Случившийся глобальный сдвиг баланса между цифровым и физическим нарушил естественное проявление биологического. Наше социальное и физическое пространство сжалось, но наше цифровое пространство невероятно расширилось. Впервые за многие десятилетия многие люди вынуждены ограничить передвижение и «самоизолироваться», а время самозаточения никак нельзя сократить. Мы все оказались в кругах созависимости. Пандемия испытывает на прочность человеческое сочувствие и соучастие, а все системы мироустройства на адаптивность к изменениям. Вот почему метафора танца кажется уместной. Следовать, подчиняться, сопротивляться, нащупывать, менять направление, импровизировать, в конечном счете — кооперироваться и адаптироваться: в этом, кажется, и есть суть движения в ситуации глобальной и личной неопределенности.

11 марта 2020 ВОЗ объявила пандемию коронавируса. С 15 марта 2020 и до отмены режима самоизоляции в Москве 8 июня 2020 на свой странице в Facebook я стала вести «карантинные телехроники» (хештег #карантинсмедиа, в тексте ниже эти посты из моего аккаунта приведены более мелким шрифтом), несколько раз в неделю фиксируя реакции людей и многих закрывшихся институций, на наших глазах превратившихся в «я-медиа» вещателей.

Происходящее в эти два с половиной месяца с/на ТВ важно было зафиксировать по нескольким причинам:, в тексте ниже

— граждане, государства и медиасистемы, как важнейшая часть глобальных и национальных коммуникаций, оказались в принципиально новой ситуации — ситуации инфодемии;

— во время повсеместных локдаунов и карантинов, когда сотни миллионов людей участвовали в глобальном эксперименте жизни «на удаленке» (работа, образование, досуг), произошел существенный всплеск интереса к ТВ по сравнению с постоянно падающим на протяжении предыдущих нескольких лет телесмотрением (время просмотра ТВ в первый месяц каникул-изоляции в России увеличилось на 25%, по данным апрельского Медиаскопа);

— два первых федеральных канала — универсальные с точки зрения программирования, — в основном, имеют дело со взрослой и пожилой аудиторией, которая оказалась наиболее уязвимой для болезни и испытывала повышенный стресс из-за карантинных мер (запреты, изменения распорядка и образа жизни, одиночество, невозможность освоить цифровые предписания и инструменты);

— телевидение, которое не может «встать на паузу», «с колес» осваивало гибридные форматы, меняло программную сетку и лица, масштабно включало в эфир домашние стримы отправленных на удаленку ведущих и корреспондентов, демонстрировало «сетевое творчество масс» и контент многих культурных институций, закрывшихся для посещений, а также марафоны, акции, концерты в поддержку врачей и уязвимых групп населения.

Был и антропологический интерес — через несколько месяцев после «первой волны» посмотреть на собственную оптику периода высокой неопределенности. Став «наблюдателем наблюдателей» с естественным ограниченным сектором обзора, попробовать сравнить «коды» первой реакции на репрезентируемое в новостях и общественно-политических телевизионных форматах с уже более-менее выработанным телевидением «кодом» на вызов «инфодемии» спустя полгода.

Думается, этот гибридный формат сетевых хроник — посты в фейсбуке с последующим научным комментарием, — в каком-то смысле, тоже отражение нашего пересобираемого времени.

«Хроники» разделены условно на два периода: с объявления пандемии ВОЗ 11 марта и до объявления «режима самоизоляции» в Москве 30 марта; и собственно время карантина — с 30 марта до снятия режима 8 июня.

Прежде, чем анализировать трансформацию «повестки дня» и то, как менялся экранный язык информационного и общественно-политического вещания основных федеральных каналов, важно зафиксировать информационный фон конца февраля — первой декады марта (до того, как в мире была объявлена пандемия, а в столице России уже стало невозможно не сообщать о стремительном увеличении случаев заражения).

«Совсем обнулели»

До начала марта в эфире было не особенно нервно. Скорее, даже спокойно. Да, в новостях уже показывали обезлюдевший Ухань, «ад» в городских больницах, дезинфекцию города с вертолетов (Время, 26. 01. 2020) и задержания коронопранкеров в Москве, которые пугали пассажиров в метро и подшучивали над согражданами, облачившись в костюмы химзащиты (Время, 10.02.2020). В дневных шоу с конца января в студиях со зрительской массовкой начали обсуждать новый коронавирус.

Темы типичного коронавирусного блока дневного эфира этого периода связаны с: а) осторожным предуведомлением Минздрава об опасности — «биологическая угроза здоровью Россиян» / принимаются меры / на границе с Китаем меры усилены; 2) конспирологическими версиями искусственного происхождения заболевания, которые высказывают эксперты-неспециалисты, не верящие в «очередной вирус»: «красивое название» коронавирус — это «испытание нового биологического оружия»; «свиным и птичьим гриппом» тоже занимались «знатоки геномного пасьянса»; «китайский вирус» можно сравнить с «ментальным вирусом Греты Тумберг»; «нет разницы между беспилотником и летучей мышью» и т.д.; 3) первыми попытками врачей и инфекционистов — пока не многочисленных — как-то объяснить происходящее: «природе не нужно ничего помогать создавать — это коронавирус с высокой мутацией», «не надо путать коронавирус и грипп» (Время покажет, 22.01.2020).

Но все-таки главной темой и новостей и ток-шоу вплоть до середины марта была тема обсуждения поправок в Конституцию и «обнуления» президентского срока. 10 марта 2020 в телеэфире и в сетях развернулась многоактная трансляция зрелища из Госдумы, где во втором чтении рассматривались поправки в Конституцию. В ходе обсуждения слово попросила депутат от «Единой России» Валентина Терешкова, которая крайне редко выступает в Госдуме (спикер Володин даже заметил, что на «его памяти вообще впервые»). Первой в мир женщине-космонавту представили право призвать как-бы колеблющегося лидера к новому президентству. Легендарная Терешкова, выступавшая еще перед Брежневым, как «родина-мать» представила стране ее прошлое будущее. Она призвала «или вообще убрать ограничения по числу президентских сроков в Конституции, или ‹…› заложить в законе возможность для действующего президента вновь избираться на эту должность, уже в соответствии с обновленной Конституцией» (Вести, 10.03. 2020). Путин приехал в Госдуму без опоздания (что само по себе подчеркивает значительность момента) и лично выступил перед депутатами.

Таким образом, два месяца коронавирус состязался за внимание публики в эфире новостей и общественно-политических программ с «поправками» и «обнулением срока» действующего президента. «Совсем обнулели». Шутки про «обнуление» сроков и «обнуление» коронавирусом в социальных медиа стали сливаться. Острословы в сетях шутили: коронавирус побеждает, но поправки не сдаются.

После 10 марта федеральный эфир уже лихорадило. Стали чуть более сдержанными ведущие дневных ток шоу. Новое вечернее разговорное шоу ДокТок начали приспосабливать к серьезным разговорам со специалистами. Произошло это в течение нескольких недель, первые тематические коронавирусные эфиры чередовались с «мирными» темами (например, Гордон вместе с астрологами и учеными-скептиками могли еще обсуждать тему «ретроградного Меркурия» и моду на новый мистицизм). Советы и предупреждения врачей-инфекционистов в выпусках новостей постепенно передвигались на вторую-третью позицию, опережая в верстке сообщения о скоростном одобрении поправок регионами, Советом Федерации и отправкой документа в КС. 14 марта глава Совета Федерации В. Матвиенко заявила, что эпидемия, по ее мнению, не помешает всенародному голосованию по поправкам в Конституцию 22 апреля и уже тем более — празднованию Дня Победы 9 мая (Интерфакс), хотя выпуски новостей этого дня уже открывались словами о признании коронавируса «обстоятельством непреодолимой силы», введением все более жестких мер по стране, переводом школьников на дистанционное обучение и введением режима самоизоляции для тех, кто «живет под одной крышей с недавно вернувшимися из стран, где бушует Ковид 19». В эти же дни в некоторых сетевых эфирах (Известия/ РБК) еще ссылались на слова некоего психолога, который объяснял, почему россияне не боятся вируса, связывая бесстрашие сограждан с бандитизмом 90-х и кризисом 2008-го. В конце февраля представители китайского посольства в России еще обвиняли российские СМИ в применении некорректных формулировок при публикации информации о коронавирусе. К примеру, в новостях его нередко называли «уханьским» или «китайским», но тему того, что Китай — родина эпидемии и намеки на ответственность Китая за пандемию коронавируса, которые еще прорывались в конце января, к концу февраля уже явно микшировались.

15 марта

#карантинсмедиа Новая телереальность. Первый начал снимать программы без зрителей [1]

17 марта

#карантинсмедиа «… в Берлине даже закрылись бордели» (программа «Время»)

Комментарий к хроникам

15 марта начались прямые включения из Коммунарки, куда впервые привезли съемочные группы информационных служб федеральных каналов. В репортажах сообщали о том, что в больницу доставляют тех, кто был в «опасных» странах, о москвичах с симптомами (вирус подтвержден у 17 человек). Впервые к прессе вышли врачи Коммунарки, которые рассказали, как устроена инфекционная клиника и как работает «красная зона». В кадре пока один единственный звукооператор в маске, он держит микрофон-удочку с надписью «Россия». Все остальные — операторы, журналисты, посетители на эскалаторе, сотрудники справочной, включая главврача Дениса Проценко, — пока с открытыми лицами из мирного времени.

14—15 марта в онлайн «на удаленку» массово уходят музеи и театры по всему миру. ООН и правительства многих стран осваивают формат зума. Новая полиэкранная реальность становится частью нового визуального представления ковидной жизни. Во многих странах введены карантины, объявлены ЧП, медицинские инфраструктуры не справляются с ситуацией — все это становится основной темой информационно-политического эфира и на российском телевидении.

Начиная с первой декады марта, в новостях, дневных и вечерних ток-шоу начинают комментировать и разоблачать панические фейки, которые стремительно распространяются в социальных сетях (пересылаемая запись звонка некоей «Леночке» попала в федеральные новости и большие вечерние информационные эфиры [2]; о мошенниках, предлагающих лекарства от вируса, предупреждают в дискуссионных и криминальных программах). «Советы» якобы «молодого врача» (варианты — племянника, коллеги, «Юры из Уханя»), которые начинают распространять даже профессионалы, работающие в медиа, с опровержением в «большой эфир» не попали. К концу марта тема «китайского вируса» постепенно перекоммутируется в тему того, как Китай успешно борется с угрозой («плохим» Китай называет президент США Трамп, которого цитируют федеральные каналы).

Информационный и политический эфир января-февраля-начала марта — при всей его чехарде — фиксирует «расходящиеся» повестки, когда докоронавирусную политическую тему конституционной реформы и грядущего празднования 75-летия Победы соединить в эфире становится все труднее, но никаких ясных сигналов сплотиться в борьбе с эпидемией еще не звучит, а предупреждения и ограничительные меры выглядят как хаотичные и локальные меры местных властей и отдельных чиновников.

Этот информационный поток сталкивается с нарастанием слухов и рассказами «как на самом деле» в социальных сетях. Именно к марту, когда в эфире федерального телевидения только начинают говорить об опасности распространения фейков (народные рецепты, лекарства от вируса, количество смертей, передача вируса через предметы и пр.) и появившихся мошенниках, уровень распространения недостоверной информации и слухов в социальных сетях нарастал уже больше месяца [3]. Очевидно, что официальное телевидение стало «гасить» уровень тревожности населения и ситуацию неопределенности с явным опозданием.

При этом зазор между реальностью и ее отражением на экране довольно условен (даже инерционное освещения темы «поправок» и «обнуления» все-таки проиграло коронавирусу). Госканалы в этом информационном хаосе для одной части аудитории не стали более скомпрометированными, чем были до этого. Обычно «несмотрящая ТВ» часть аудитории и так ему не доверяла. Но и эта аудитория в стрессовой ситуации все-таки вернулась к новостям и дискуссионным эфирам — в том числе, для того, чтобы узнать «что там они еще расскажут/не расскажут». Для большей части традиционных телезрителей каналы на первом этапе (до объявления пандемии) не особенно эффективно конвертировали лояльность своей аудитории в неупрощенное понимание происходящего, «играя» на привычных «кодах» («у нас такого повального вируса не будет», проскочим как-нибудь «на авось», «мировая закулиса» виновата, «врага шапками закидаем»).

Усиливающее недоверие официальным источникам (не договаривают/преувеличивают), тревожность от неясности противоречивых позиций властей и экспертов, непонимание и раздражение по поводу ограничений — с таким ощущением телевизионная аудитория и само телевидение подошли к драматической фазе пандемийной весны: стремительному росту заболеваемости и разнообразным ограничительным мерам. С середины марта видимая часть эфира все-таки развернулась в сторону неизбежного — информационный и общественно-политический эфир вошел в пандемийный режим.

«Самоизоляция» на экране

17 марта

#карантинсмедиа Сегодня в ленте — массовые обсуждения прокториумов, онлайн сервисов и платформ, разнообразные впечатления от первых дистанционных лекций, интерактивных эфиров, стримов, видеоконференций (в том числе попадающих в кадр детей, бабушек, котиков))). И это еще один цифровой сдвиг, стремительно свершающийся на наших глазах! И он не только и не столько про технологии. Я еще помню первые включения на радио с мобильного (почти 20 лет назад). Потом студийные прямые эфиры, в которых поэтапно менялись средства связи — стационарные телефоны, пейджеры, мобильные, соцсети, мессенджеры, видеострим. Потом к срочным «включениям» и комментариям на ходу, из машины, в неурочные часы, выходам в эфир из дома привыкли домашние — дочь и муж прикрывали двери, понижали голос. В середине 2006-го к экспериментальным дистанционным курсам Интерньюс по монтажу, съемке, написанию текста мы впервые подключали редакции телерадиокомпаний в регионах. Потом настало время «где вайфай — там и редакция, и учебная аудитория». Первую серию удаленных семинаров из дома для красноярских коллег, которые из разных краевых уголков подключались к субботним занятиям по скайпу, я провела почти 10 лет назад. Мультимедийность для медиа становилась общим местом. И вот теперь умение общаться, включаться, реагировать, модерировать, «держать эфир»/бесконтактную лекцию на удалении, вести дискуссию, владеть гарнитурой; помнить о ракурсе, заднике, освещении, не забывать о картинке (не деревенеть, но и не размахивать руками) и «рамке кадра» (не «вываливаться»), звуке, хронометраже; хотя бы немножко понимать про платформы и инструменты онлайн образования — на наших глазах становится массовым навыком преподавателей университетов. Время тотального онлайна) #цифроваявышка#вышкаонлайн

20 марта

#карантинсмедиа Вот так это теперь выглядит. «Как не хватает аплодисментов». Денис Мацуев открыл «Домашний сезон» в 4К на платформе Премьер (совместный проект Газпром-медиа и Минкульта). Когда-то именно Мацуев открывал проект «Виртуальный концертный зал» — трансляция концертов Московской филармонии. С сегодняшнего джазового-онлайн начинается серия сольных и камерных концертов без публики из Концертного зала имени П. И. Чайковского. «Домашний сезон» — проект, родившийся из общего желания продолжать концертную жизнь. Это акт солидарности, любви к музыке и публике. Программа была создана за очень короткое время и продолжает формироваться. Все музыканты выступают без гонорара (фото зала) [4]

21 марта

#карантинсмедиа Машков про нерушимые границы (с нотками пафоса и стали). Газманов про войну, Победу и память (проникновенно). Безруков, цитируя Тургенева, про «великий русский» (благостно, с интимными интонациями). В эфире федеральных каналов пошли ролики: «Наша страна, наша Конституция, наше решение!». Покажут еще 25 штук в течение месяца. Говорят, трех богатырей из мультика тоже подключили под это «наше решение». На фоне новостей и встык с информационными выпусками выглядит прямо диковато

21 марта

#карантинсмедиа «Освежающий формат» самоизолировался https://tass.ru/obschestvo/8032787. Через месяц, не дотянув недели до финала, эксперимент по сериальному растягиванию одного политического интервью в цифровую вечность прекратили. Уж больно поперек информационной повестки. Но все-таки, благодаря профессионализму, вопросам и реакциям Андрей Ванденко, эти синкопированные верховные реплики можно было терпеть (ссылка на пост Ванденко от 19 февраля) [5].

22 марта

#карантинсмедиа Первый — первым из федеральных — начал перекраивать программную сетку. Сегодня отменили дневное шоу «Точь-в-точь» и «Данс-революцию». После полудня субботне-воскресную расслабленность начали разбавлять сквозным ДокТоком. Пока «консервы» — повторы вечерних выпусков двух-трехдневной давности с Гордоном (хорошо бы, правда, маркировать, что это повтор). После новостей в 18.00 — премьера документального фильма про вирус (комменты специалистов, видеосвидетельства с людьми и от людей со всего мира). С завтрашнего дня — премьера дневной полезной программы «Проверено на себе», в которой молодые блогеры начнут обсуждать карантинную повседневность — и самоизоляцию, и меры дезинфекции. Обещают, что с достоинством и с улыбкой. Теперь, возможно, в сквозных прямых эфирах будет все больше новых лиц. То есть вместо штатных орущих «политологов» со страной начнут говорить спокойные вирусологи, врачи, чиновники, психологи, представители малого бизнеса, учителя, ученые, деятели культуры и просто ответственные сограждане.

Комментарий к хроникам

В ситуации пандемии телевидение, обслуживающее интересы правящего истеблишмента, действовало в логике реакций на кризис властных структур. По сути, до середины марта главные федеральные каналы почти не пыталось выйти за «рамки» привычной информационной и общественно-политической «повестки дня», пытаясь балансировать между «политической повесткой» поправок в Конституцию, празднования Победы и «очередным вирусом», который бушует за границей. Помимо привычных установок с экрана не решались демонстрировать растерянность, неочевидность, спорность возможных ограничительных мер и масштаб беды (только в онлайн-медиа обсуждались «трения» московских и федеральных властей).

Разумеется, не сразу нашли спикеров по теме: от экспертного языка ученых, медиков, реальных специалистов аудитория дневных телевизионных шоу давно отвыкла. Смысловая чехарда, когда в одной программной сетке начинают жить серьезные экспертные дискуссии и конспирологические сюжеты с псевдоэкспертами или «шапкозакидательскими заявлениями» в стилистике доктора Мясникова, разумеется, вносили информационную смуту. Такая мерцательная стратегия, иногда даже метания между здравомыслием и вопросами «от имени людей» (Шейнин/Гордон), в сочетании с мелькающими в эфире политиками и чиновниками («всенародно поддерживаем Конституцию и голосование»), политологами — «отрицателями» и «конспирологами», патриотами — «мы в кольце врагов», «вокруг происки», — отражают стратегию правящего политического класса в борьбе с пандемией (либо ее отсутствие на первом этапе, либо сознательную неясность).

В том числе и из-за отсутствия разъяснительных и понятных людям сюжетов и программ в первый период эпидемии, часть разумных антиковидных мер (местных властей и, прежде всего, московских) на фоне колебания федерального центра в момент кризиса к концу марта, вызывали негативную реакцию у общества.

«Недокарантин» и новая ритуальность

25 марта

#карантинсмедиа Понятно, что вчерашний визит в Коммунарку был показательным. Ждем. Видимо, «братья и сестры» (Путин обратиться к нации)

26 марта

#карантинсмедиа Теперь каждый ютюбер, интаграммер, скайпер и зуммер может больше не испытывать комплексов по поводу картинки. Большое информационное ТВ (Р24 — первый из федеральных) из своих сияющих студий переехало на удаленку: камеры на домашних компьютерах, «ухо» — обычные наушники, иногда подвисает зум, коры включаются на фоне стен и полок собственных квартир, на «выпуске» в студии очевидно ограниченное количество людей, которые, скорее всего, уже работают в карантинных сменах. Уникальный опыт этого непростого технического эксперимента наверняка повлияет на перспективы существования инфраструктуры громадных ТТЦ, круглосуточных каналов и дорогих новостных ньюзрумов.

PS. Теперь в сетях шутят по поводу несделанного вовремя ремонта, обсуждают обои и разнообразие полок и их содержимое. С проблемой «фона» столкнулись на неделе и многочисленные университетские преподаватели, перетекшие в онлайн. Если что, то в зуме есть функция «фона» — можно выбрать картинку на задник)))

27 марта

#карантинсмедиа с середины недели стали приходить сообщения в личку — «письма» от подписчиков. Привожу одно из них — типично:

«Здравствуйте, Анна! Предлагаю ввести в общественное пространство тему — призвать телевизионные каналы в выходные к массовому показу кинокомедий и комедийных сериалов. Известно, что депрессивное состояние значительно снижает иммунитет человека, а население полностью задавлено депрессивными новостями. У вас много связей в телевизионной сфере. Предлагаю „вбросить“ такую инициативу».

Ну вот, вбрасываю!

И вопрос. С учетом того, что новости такие скоро не исчезнут (напряжение и тревожность будут повседневными, ну и мы же не хотим «запретить» плохие новости?!))), а мобилизационный фон и тема пандемии останутся основными во многих других общественно-политических программах и шоу, то как, по вашему, телевидение должно перестроить программную сетку? Комедии и юмористически сериалы помогут?

28 марта

#карантинсмедиа М24. Прямой эфир. Сквозная тема — сидим дома. Москва ушла в онлайн. Работают профессионально — спокойно, без стеба и пугалок. Информируют, напоминают, объясняют. Судя по картинке, улицы и площади в центре пусты, у единичных окошечек фастфуда — разметка дистанции. Очередь небольшая (в основном, молодежь), но дистанцию соблюдают не очень. Сквозная рубрика новостей: «А нам все равно?». Коры М24 включаются из парков в районах больших жилых кварталов (Тарлицкий, Черкизовский), от разных городских прудов. Если судить по общей картинке всех включений, десятки людей у мангалов, в беседках, на скамейках, на пробивающейся травке, на набережных. Микрофону не рады, говорят не очень охотно, отворачиваются, некоторые — бравируют: «А я не болею», «Мы не заразные», «А мне только 62», «У меня ДР», «Погода хорошая, когда испортится, тогда и изолируемся», «А у нас все равно корона» (шутили, надо полагать). Да, очень трудно принять изменившейся мир…

29 марта

#карантинсмедиа Рекомендации от Союзмультфильма для детей. И наступивший повсеместно с субботы новый этап информационного сопровождения пандемии. В межпрограмке основных каналов — социальная реклама от Стопкоронавирус. рф и флешмоба докторов «Они остались на работе ради нас, останьтесь дома ради них». Обращение «лиц» каналов, известных людей — актеров, певцов, режиссеров — сидеть дома, мыть руки и соблюдать дистанцию («справимся вместе!»). Памятки про фейки и проверку источников — в новостях, правовых программах, передачах о здоровье, которые обязательно начинаются со сводок и инфографики о самочувствии планеты. Вещание из дома — от резидентов Комеди до ведущих круглосуточных каналов. Сквозная тема — соблюдение мер изоляции (включение с улиц/парков/набережных/шашлычных мангалов); тема про жизнь онлайн (платформы/сервисы/досуг/здоровье/образование) сдвигается в выпусках к концу. Сюжеты во всех ЧПешных программах и «дежурных частях»» о бизнесе на коронавирусе, циничных мошенниках, экстрасенсах, якобы врачах, перекупщиках, аферистах, наживающихся на беде (в том числе про фальшивые сайты и рекламу медпрепаратов в соцсетях от якобы известных телеведущих и врачей). Плашки, бегущие строчки, хештеги «будьдома/сидимдома/лучшедома/оставайтесьдома» на всех экранах — от телека до МТС и Яндекса. В репортажах — включение от/из развернутых/строящихся инфекционных больниц/первые кадры из реанимации 67-й больницы с заболевшим мужчиной, который никуда не выезжал (программа «Здоровье»). Первый в федеральных новостях — после начала мобилизационного эфира неделю назад — эмоциональный видеоролик из Италии от сына, потерявшего мать (пока очень аккуратно), рассказы о разворачиваемых моргах в зарубежных городских больницах. Ну и ежедневный отчет мэра Москвы, благодарящего большинство москвичей за самоизоляцию. Сегодня 1000 заболевших в столице и 52 тысячи гулявших накануне на объявленных для самоизоляции каникулах.

30 марта

#карантинсмедиа

Артем Шейнин сообщил в эфире Первого, что нарушает законы жанры. Снижает градус ток-шоу из-за того, что люди у экранов и так наэлектризованы. То есть орать и перебивать в студии Первого временно не будут. Не до провокационной запальчивости. Время показывает

31 марта

#карантинсмедиа утренние новости по телеку. После «статистики пандемии» и отчета о том, как режим изоляции шагает по стране, впервые подробный репортаж об умных китайских кодах из Поднебесной, выходящей из карантина. В кадре — люди в масках, дистанция везде, заграждения везде, охрана, посты, скан-аппараты у входов в любые пространства, в том числе в собственный дом — повсеместно. Интонация репортажа — нейтрально-одобрительная (QR коды — зеленый сертификат здоровья; можно забыть паспорт, но нельзя забыть телефон; пропускной режим соблюдается; китайцы привыкли, понимают, что нужно, — подтверждающий синхрон). Разминают тему. Готовимся.

31 марта

#карантинсмедиа Поскольку все, встречавшиеся с Денисом Проценко — от президента и мэра до членов правительства, — сейчас должны изолироваться, то у них будет свои история про проживание в замкнутом пространстве. Так что у народного киноальманаха Бекмамбетова в формате скринлайф могут появиться неожиданные персонажи и истории для экранизации (ссылка на сайт Скринлайфа)

1 апреля

#карантинсмедиа Вот это правильно. И по-человечески. Потому что исключительно «консервные» передачи про путешествия из до-коронажизни все страннее и страннее смотрятся в нынешнем эфирном #сидимдома. Путешествия из допандемийной эпохи теперь как повторы старого кино — драгоценный архив. Ну а «Орел и решка» — в новом формате. #пятница умеет) [6]

3 апреля

#карантинсмедиа 20 лет назад мы зависали в минималистическом красно-черном пространстве ночного «Гордона» на НТВ. Это была такая вызывающая и демонстративная антителевизионность. Сотни ученых два или три сезона еженедельно погружали нас в свой научный опыт (без больших упрощений) и в завораживающий процесс мышления. Нынче — трансформация-реинкарнация — привет, коронавация! Теперь Гордону в вечернем Док-Токе приходится довольно активно работать «переводчиком» с научно-вирусологического-эпидемилогического (Малышева ему — в помощь). Эффект зависания от «научной магии» опять возникает. Не только от употребления слов, которые слышишь впервые, но и от созерцания свежих, не замыленных экраном лиц ученых и исследователей, которые не орут и никого не шельмуют, размышляют прямо в кадре, свободны в суждениях, пытаясь объяснить происходящее с короной. Таких лиц — в том числе женских — мы не видели на большом телеке лет десять. Телевидение вынужденно пересобирается.

3 апреля

#карантинсмедиа Сейчас во всем мире телевизионные новости похожи, особенно по картинке. В межпрограммках — на всех языках слоганы и призывы про «сидимдома» и «вместесправимся». В эфирах обращаются, читают, поют «маленькие — большим» (дедушкам, бабушкам), «большие — маленьким» («звезды» читают сказки и пр). Ведущие развлекательных шоу сидят на карантине, ведут программы из дома с собственными домочадцами — ребятами и зверятами. Минимализм студийных записей и закадровая «кухня» медиапроизводства становятся частью форматов. Ведущие наших общеполитических сквозных эфиров (о, ужас, даже Шейнин) сейчас работают как круглосуточные спрашивальщики «от народа» про главное. То есть просто занимаются, наконец, профессией.

6 апреля

#карантинсмедиа#медиагигиена телек нон-стоп обсуждает и пытается разъяснить формулировки и трактовки скоростных документов «с колес»: «Иисус с собакой на Патриках», «шеллак и спа для богатеньких» — хотя, темы из соцсетей для столицы, а в регионах вон и границы между областями могут перекрыть. Пока еще бестолково обсуждают про необходимость помогать микро-бизнесу и ИП (а можно показывать не дурноватого депутата с хайпом про «мародерство», а рассказать, например, о практике Германии — в качестве пожелания редакторам и продюсерам). За актуальной повесткой новости и разговорные программы все-таки успевают (сегодня опровергали околомедицинского ютубовского гуру, уже неделю обещающего населению исцеление от всего с помощью куркумы и имбиря). Но вот как бы еще объяснить депутатам и прочим ответственным товарищам и господам, что их нахрапистые и самоуверенные суждения по поводу вируса (врачи и вирусологи в отличие от них очень подбирают слова), мягко говоря, неуместны. А тиражируемые выражения типа «эти с чемоданом вирусов из Куршавеля», «таскающиеся по заграницам», «чо это граждане вспомнили про паспорта и ломанулись на родину», «у нас в эти заграницы ездят не пенсионеры, а молодежь (интонация — с издевкой)» — это часть «языка вражды». Разобщающего, разжигающего ненависть к разным социальным группам. Он точно не помогает обычным соседям не шарахаться друг от друга. Этот как бы не «клоачный» язык, конечно, еще накладывается и на многолетнюю работу самого телека по разоблачению всех «чужих», «других» и «вражин» под боком и за рубежами родины. Но нынче-то лучше бы не повышать градус тревожности и агрессии. Этого и так через край. Да и всем нынче полезно не только мыть руки, но и следить за языком, выбирая выражения!

11 апреля

#карантинсмедиа Зал Большого пуст. Но музыка звучит. Артисты на исторической сцене. Симфонический — в разбегающейся мозаике зума. На связи — врачи. Марафон солидарности в прямом эфире сейчас на России1. Пробирает. Но, судя по реакциям, и возмущает тоже: пример для людей дурной (без масок), дистанция — не очень. При этом в кадре клавиши обрабатывают, штатив для микрофона, стулья убирают и выносят работники сцены в масках и в перчатках — это все, конечно, тоже новая визуальная реальность! Живой концерт нынче — неоднозначное решение. И то, что Первый начинает музыкальные вечера из домов, как и запущенный музыкальный марафон на «Дожде» еще три недели назад, выглядит разумнее. Но я — как бы это ни звучало сейчас — вижу в зрелище из Большого без публики — не только эмоциональный акт поддержки и солидарности, но и очень важный месседж на будущее. Многие и многие массовые события — от спортивных на стадионах до карнавалов на улицах — будут опасны. И даже в театрах и музеях, возможно, какое-то время предстоит соблюдать дистанцию. Вот это новое понимание про нас в пространствах красоты и праздника должно стать частью новой телевизионной картинки! Хорошо бы, правда, про это еще и говорить. И чаще, чем раз в 30 минут — тут правы возмущающиеся, — в этой солидарной концертной истории показывать закулисье. Про то, как там с дистанцией, клавишами и микрофонами. Так что у меня ощущение все-таки смешанное, но и пустота исторического зала сильнее многих слов. И интонация у ведущих — Златопольской и Малахова — человеческая. А вы что думаете? [7]

13 апреля

#карантинсмедиа Будни телевизионных трансляций времен пандемии. Миланский собор (концерт из двух человек для 26 миллионов, трансляция — вклад Ютуба) и Нотр-Дам (службы из пяти человек — специальная трансляция французских каналов из закрытого год назад из-за пожара собора). Телевизионные группы за кадром. Но иногда вдруг мелькает оператор-стедикамщик. Съемочная группа в Париже, как и музыканты в Нотр-Даме, в защитных комбинезонах и в цветах тамплиеров. Тенор Андреа Бочелли участвует в кампании чрезвычайной помощи в связи с пандемией, фонд певца собирает деньги, чтобы помочь больницам для покупки оборудования, необходимых для защиты медицинского персонала.

17 апреля

#карантинсмедиа В ежевечерний ритуал аплодисментов нашим врачам я не особенно верю (хотя буду рада ошибиться). Особенных традиций нет, отмашки никто не дал. К тому же недоверительные мы (с соседями-то редко кто здоровается, а сейчас еще и шарахаются), соучастие проявляется чаще всего не публично. Конечно, за минувший месяц доктор/медик, как медиаобраз, стал доминирующим. А вот акценты и интонация очевидно менялись. Оставим пока за скобками новых «студийных говорунов» от медицины, посмотрим на реальных докторов и медсестер, спасающих жизни в жестких условиях развернувшейся пандемии (в «нечеловеческих и сложнейших» спасают только британские, американские, итальянские). После того, как президент осуществил «хождение» в Коммунарку и признал врачей «солдатами этой войны», в эфире федеральных каналов плескалось восхищение нашими докторами и умиление врачебным флешмобом «оставайтесь дома». Не прекращались сквозные включения главврачей Коммунарки, Склифа, других перепрофилированных больниц Москвы. Затем эта эмоциональная, воодушевленная и благодарная реакция стала постепенно замещаться обсуждением коллапса медицинских систем в других странах, эффективно разворачивающейся нашей, показом выздоравливающих и поправившихся (медики за кадром). Про врачей, конечно, по-прежнему говорят: им сочувствуют и ради них просят «сидеть дома», их благодарят пациенты, появились репортажи про младший медицинский персонал. Но подробностей из приемных покоев, коридоров больниц и палат все меньше (короткие общие планы), включения из реанимаций все короче, видео самих врачей (особенно из сетей) свели к минимуму. В новостях — открываемые повсеместно новые корпуса больниц и стационаров, в кадре «людей в белых халатах» сменили военные строители, прорабы, начальники военных госпиталей, волонтеры. Концерт из Большого на Р1 в поддержку врачей (возможно, из-за скандала с обнаружившимися сотрудниками театра с положительными тестами) в большом информационном поле постарались смикшировать. В общем, тему «врачей-героев» как-то «подсушили»». А на этой неделе появился новый смысловой поворот. Рутинный. Уже нет героизации отдельных врачебных лиц, теперь все — просто врачи, которые «просто работают вахтовым методом», они, конечно «с коронавирусного фронта» и «пациентам вместе врачами удалось победить», но «никакие они не герои (сами же говорят) — это просто их работа» и «они не считают, что совершают подвиг, они просто делают свое дело» (цитаты из репортажей новостей и шоу). Вот мне интересно. Эта трансформация «медиаобраза докторов/сестер» — от героизации (за пару недель некоторые стали телезвездами) до рутинизации (теперь, в основном, фон из людей в белых комбинезонах и масках) — неизбежное проявление нарастания эпидемии, накрывшей уже всю страну — и именно поэтому в эфир не дают подробности трудных будней, тяжелых больных и смертей? Или есть еще какая-то причина, чтобы не превращать врачей в героев, не инициировать флешмобы в их честь, не собирать помощь, не посвящать им эфиры, концерты и акции?

P.S. Ну вот еще один разворот. Вступительная подводка программы «Время» сегодня — параллели с Победой 75 лет назад, начальники госпиталей рапортуют по телемостам вместе с главами регионов, мэр Москвы о передислокации и перебросках, мобилизация и оборона во главе с Верховным главнокомандующим — главным нашим героем

17 апреля

#карантинсмедиа «Малый бизнес — это велосипед. Если ты перестаешь крутить педали, ты падаешь». Этих героев и таких разговоров на федеральных каналах, по-прежнему, так и нет. «Редакция» (еженедельная программа и Ютуб канал Алексея Пивоварова) реагирует. И вот ведь удивительное дело. Тревожность, чувство близкого краха, стресс, неопределенность — все эти слова звучат в выпуске. Но вот ощущения катастрофы нет. Потому-то в кадре свободно говорят деятельные люди. Которые говорят то, что думают. И думают при нас прямо в кадре… «Надо просто готовится к тому, что уже началось… Но крах это не смерть. Ветер задул… Жизнь продолжается. Страшно, но интересно»

17 апреля

#карантинсмедиа «Голос» в прямом. Впервые без зрителей. С санитайзерами, масками и перчатками. Съемочная группа в средствах защиты, все прошли тест на корону (все, говорят, в порядке). Нагиев рассказывает о предпринятых противовирусных мерах. Родственников — минимум. На сцене — «разобщенные» маленькие артисты. Нельзя обнять, нельзя поцеловать, рукопожатия запрещены. Трудно будет — особенно, если слезы. Новая эмоциональность самоизолировавшегося шоу для миллионов.

18 апреля

#карантинсмедиа Мировой стрим сегодня. В прямом эфире специальный глобальный гала-концерт «Единый мир: дома вместе». Будут говорить спасибо врачам всего мира. Трансляция на телеканалах, платформах, в сетях. У нас — тихо покажут на MTV Россия завтра, 19-го.

Концерт организован ВОЗ и Международной правозащитной организации Global Citizen. Мир узнает о врачах и медсестрах, которые рискуют собой ради других, об опыте выживания семей из разных стран мира. Будет сбор средства. Ведущие — популярные телешоумены Джимми Фэллон, Джимми Киммел и Стивен Колберт. Участники концерта Леди Гага, Андреа Бочелли, Билли Айлиш, Билли Джо Армстронг, Крис Мартин, Дэвид Бекхэм, Эдди Веддер, Элтон Джон, Кейси Масгрейвс, Лан Лан, Малума, Пол Маккартни, Приянка Чопра Джонас, Шах Рух Хан, Стиви Уандер и многие другие.

Транслирующие каналы и платформы: ABC, NBC, Viacom CBS, iHeart Media, платформы и сети канадской компании Bell Media; BBC One. Помогать обеспечивать трансляцию будут международные медиакомпании beIN MediaGroup, Multi Choice Group, RTE и глобальные интернет-платформ Alibaba, Amazon Prime Video, Apple, Facebook, Instagram, Live XLive, Tencent, Tencent Music Entertainment Group, TIDAL, Tune In, Twitch, Twitter, Yahoo и YouTube. Жаль, что мы (с нашим опытом Евровидения, Олимпиады, новыми онлайн-сервисами и видеоприложениями сотовиков) в этом теле-интернет-цифровом интернационале почти (не считая MTV Россия) не представлены. Хотя за две недели с того момента, когда ВОЗ объявила о планируемом концерте, могли бы, наверное, подключиться

19 апреля

Экраны воскресной ночи. Сияющие пустые храмы пасхальной заутрени, домашние ноуты и телефоны с картинками трансляций и свечами, 8-ми часовой теле-видео-интернет- марафон благодарности и поддержки врачам всего мира «Единый мир: дома вместе». Экраны не разъединяют) #карантинсмедиа

21 апреля

#карантинсмедиа Коммунисты — онлайн! Новый формат старого торжества на удаленке. Всесоюзное интернет-собрание: Лобков: «Всесоюзное (!) торжественное интернет (!) -собрание в честь 150-летней годовщины со дня рождения В.И.Ленина (!) Это какой модернизм? Пост-, мета-, архи-? Посмотри в свое виндоуз, все на улице красно».

22 апреля

#карантинсмедиа Только что подводка в новостях: «Сегодня должно было состояться голосование по поправкам в Конституцию. И состоялось бы, если бы не коронавирус». Тут можно было бы поставить точку. Но дальше картинка с данными соцопроса (реально провели!) про то, сколько граждан пришли бы на участки. Новый жанр «если бы, да кабы…» И вот такие «новости» перемежаются с промо-роликами «одобрямса» грядущего (?) голосования, которое должно было состояться сегодня (!), но неизвестно, когда еще будет (и будет ли). По стилистике (и до беды) постановочные ролики смотрелись невероятно архаично, но нынче они еще и противоречат актуальной повестке (народ в кадре поддерживает поправки «без масок»))). Сочетание этих роликов из прошлой жизни и нового жанра «если бы, то…» выглядит уже полным абсурдом)))

P.S. Оказывается, в этой истории есть и юридическая коллизия. Президент поправки-то подписал, они после 22-го — если бы голосование случилось — должны были вступить в силу. И вот теперь не до конца ясно, какая у нас Конституция — еще ельцинская или уже путинская? Так что телек в очередной раз отзеркалил и зафиксировал абсурд

22 апреля

#карантинсмедиа В прямом эфире мучительно перебирается, пересобирается язык описания нашей новой повседневности. Все хуже и хуже «работают» цифры: на первом этапе «сводки» помогали окартинивать эпидемию, но теперь они уже мало что объясняют. Все очевиднее, что стратегии властей по борьбе/адаптации к пандемии в разных странах разные, и пока совсем не ясно, как выиграть всем. Все понятнее, что простых объяснений происходящему не будет, а мир, становясь глобально прозрачным (наука и политика творятся на наших глазах в стримах, сетях, мессенджерах), только усложняется. Телек мечется. Между старой и понятной риторикой большинства чиновников и политиков (военная/мобилизационная/ограничительная) и востребованной, но часто сложной риторикой врачей и ученых (объясняющая, уточняющая, спорная). На самом деле это хорошо. Когда в массовый контент входит картинка и язык усложнившейся действительности (от отраженного в отраженных миллиардами экранов до миллионов новых подписчиков нерусских и русских «нетфликсов»), это дает возможность заговорить на языке соучастия, объяснений, изменений, экспертизы, оставив позади старые метафоры, «язык вражды» и «прошедших войн» в широком смысле. Мы все вместе сейчас проговариваем меняющийся мир

24 апреля

#карантинсмедиа «Заразный» город в каком-то смысле все равно живет по проапгрейтчиным правилам эпидемий 12 века. Цифровой карантин на въезд/выезд/передвижение, цифровые камеры следят за нами (в чумных городах горожане тоже были обязаны появляться в окнах ежедневно). Проверяющие с мобильными — районные интенданты с ключами от домов. Цифровые переклички с помощью смс и QR-кодов. Еда-онлайн — аналог корзин на веревках в средневековых городах. Разрешенные передвижения для врачей, силовиков, работников мэрии и похоронных команд. Коллапс экономической жизни. Испытание для правителей и политиков (права приостановлены, тотальный контроль, путаница и беспорядок многое списывают). Подозрительность к «чужому», животным, соседу, агрессия и желание кого-то назначить виноватым и прокаженным, пульсирующий страх заразиться. Костров и смертной казни нет — все-таки продвинулись по цивилизационной шкале))). Наступила «голая жизнь» (термин биологов) — где-то там обнулилась «жизнь прежняя», впереди — неочевидное будущее, а мы зависли в самоизолированном настоящем. Мобильный вирус произвел масштабную прошивку всего. И тут важно просто не дать друг другу расчеловечиться. Говорить, быть на связи и помнить про интонацию. Все-таки мы уже не в 12 веке.

24 апреля

#карантинсмедиа Про анонсы и интонации (перелистали городские каналы): «Тотальная дезинфекция! Москва еще никогда не была такой чистой!» (приподнято). «Враг у ворот» — новый очаг в Харбине (напряженно). Умерли…, заболели (перечислительно рапортуя). Врачи перегружены (буднично). «Держитесь подальше», «запретная близость» — в транспорте проверяют дистанцию и штрафуют (игриво, с прищуром). «Тяга к богу» — опять полный храм (протяжно, с попыткой сарказма). Все-таки профессия — это еще и чутье на «гул времени и языка». Редкое качество. Трудно научить

26 апреля

#карантинсмедиа Это самый трагический выпуск «В эпицентре». 14 минут про живых и мертвых. В телефонных интервью, голосовых сообщениях, записях-заметках и лайфах из больниц — врачи, медсестры, пациенты.

Соня Гройсман (SonyaGroysman)

оставляет голоса истории. Послушайте…

28 апреля

#карантинсмедиа вот ТВК «прилетело» за видео от «Отрядов Путина», которое красноярский канал показал в эфире 20 марта. В уже удаленном с сайта канала ролике пенсионерки проводят «обряд обкуривания России от инфекции» и выбрасывают в помойку картинки с изображением коронавируса, который, по мнению активисток, придумал Трамп. А вот видео «шутки Клейменова» в программе «Время» — 5 февраля на Первом вышел сюжет о конспирологических теориях происхождения вируса, и ведущий в подводке типа «с иронией» связал китайский вирус с Трампом, раздававшим короны на «Мисс Вселенной», — по-прежнему доступно. Кстати, ведра помойные в студию Первого тоже выносили еще до всякого коронавируса. Было бы неплохо, если бы Первый, например, вступился за коллег. Не говоря уж о вопросах к контенту «отрядов Путина»

30 апреля

#карантинсмедиа Весь день. В прямом эфире Дождя и на Яндекс. Музыке. Марафон «Прорвемся». Наконец и на нашем телеке. В поддержку медиков. Все-таки хорошо, что у нас есть #ДождьНаталья. Трансляция и на сайте Новой https://novayagazeta.ru/.../85162-prorvemsya-onlayn..., где вышел номер, целиком отданный под репортаж из «красной зоны» 52 больницы

1 мая

#карантинсмедиа Вся 6-ти минутная сцена «Мишустин сообщает в прямом эфире о подтвержденном вирусе», конечно, не импровизация, хотя «упражнения» Путин с ручкой в кадре и выдавали некоторую нервозность и необычность ситуации. Оставим пока то, что «за кадром», посмотрим на то, что нам визуально предъявлено. Помимо признания, что высшие чиновники болеют (все-таки эта тема, хотя и с интригой, но была отработана еще при Ельцине), о болезни второго человека в стране впервые сообщили в прямом эфире. От граждан ничего не скрываем, министры вместе с народом, болеет, как обычный человек, но и закон соблюдает — госпитализируется, чтобы не подвергать опасности коллег. В прямоэфирной развязке продемонстрировали и «человеческое» президентское — то есть проявлено сочувствие начальника, пожелавшего подчиненному поправляться с просьбой позвонить из больницы. Теперь по драматургии «премьерский» сюжет должен развиваться. Видимо, можно ожидать репортажей о протекании болезни высокого чиновника: кстати, в методичке АП, про которую МБХ Медиа писали еще 15 апреля, информационный сценарий по модели освещения болезни британского премьера Джонсона имелся ввиду. Именно потому, что сериал должен продолжаться на массовых экранах, Мишустина вряд ли «задвинут» на информационную периферию и не вернут обратно. По оптимистическому сериальному сценарию, премьер должен поправиться на глазах у всей страны и вернуться в строй. Досмотрим. Ну а самому просто Михаилу Мишустину — просто выздоровления [8]

1 мая

#карантинсмедиа Наконец, и на Первом. 3 мая. Концерт «Спасибо врачам» (без сбора средств). Ну хоть так

3 мая

#карантинсмедиа Ндааа… Михалков — это вам не оперный певец из Владикавказа. И в эфире госканала выпуск «Бесогона» «У кого в кармане государство» все-таки вышел. И на ютубе у запрещенного к повтору в эфире «Бесогона» просмотров уже больше миллиона. И в нем, кстати, не только про Гейтса. Там еще экономический разоблачитель Хазин, борец с цифровизацией доцент Четверикова, которую частенько зовут на нишевые каналы, и наша «лайт версия Гейтса» — Греф (в интерпретации «Бесогона» — «наша вражина»). Ребята из телека, ауууу! Вы допрыгаетесь со своими «бесогонами», «плоскими землями», «великими тайнами воды», которые десятилетиями шли и идут в федеральных эфирах, получая ТЭФИ. Вышки МТС начнут жечь на только в горных селах! С инфотейнмент-конспирологией можно заигрывать в мирное время, нынче — чревато. Особенно, если в ход пошла «тяжелая артиллерия» типа Михалкова. Впору разворачивать большие общефедеральные дискуссии — но желательно не с завсегдатаями малофеевского канала «Царьград» и блогерами в качестве экспертов. Кстати, сюжет в «бесогоновской» стилистике с такими якобы экспертами в качества разоблачителей Гейтса неделю назад был и в программе «Человек и закон» на Первом — разумеется, назван, расследованием) #медиаграмотнсть#понимаямедиа

3 мая

#карантинсмедиа Оооо!!!! Аншлаг! На канале «Россия 1». Советско-российская юмористическая передача 1987. С Региной Дубовицкой! Регина нынешняя — в жемчужном цвете (нежный оттенок) на фоне сиреневато-розового задника. Говорит про социальные сети и популярное там из минувшего. Вот пошел «Вжик» («вы включили компьютер в розетку и пошли отдыхать», «выключает компьютер другой специалист» и пр.), а вот «Блондинка за рулем» («поехала в гипермаркет, чтобы купить пожрать»). Постаревшие аншлаговцы анонсируют себя 20 лет спустя. И крутят старые номера. Со смеющимися людьми в залах и студиях на перебивках. Из прошлой жизни. Психотерапевтические консервы от нехватки контента? Или перестройка?)))

8 мая

#карантинсмедиа Как же все-таки за минувшие два месяца обнулилась вся телевизионная ритуальность! Сначала из-за коронавируса пала конституционная кампания: ролики с людьми без масок «за поправки» — это информационный шелест, не считается. Потом — непразднование 20-летия царствования и первой инаугурации: 7 мая, несмотря на воскресные предуведомления, по телеку не было ни одного сюжета. Впервые за многие десятилетия — и это реальное обнуление исторической ритуальности и уникальной зрелищной скрепы — не будет трансляции парада Победы. Впервые 9 мая нам покажут другое зрелище. Впервые первое лицо обратится к стране не с мавзолея и не с трибуны на Красной площади. Может быть, обращение снято на удаленке на виртуальном фоне (хотя все-таки вряд ли), может быть, записано на днях (например, у могилы неизвестного солдата), а может, и придуман особый прямой эфир. В любом случае уже понятно, что весь этот новый ритуал будет визуально и символически каким-то иным. Железо прогрохочет над головами, города откроются всем с птичьего полета (воздушный парад), а на земле камеры, наверное (точно не знаю), будут сосредоточены у вечного огня (кстати, мало кто из телезрителей знает, что минута молчания, как ритуал-молитва, появилась сначала на телевидении в 1965-м — огонь зажигали на Шаболовке, а потом уже был построен мемориал у кремлевской стены). Так что все, кто интересуется историей ТВ и трансляцией символических смыслов, можем зафиксировать эти новые для телека экранные вехи.

9 мая