Бесплатный фрагмент - Хронометр-9

Многоуважаемый читатель, майский выпуск нашего ежемесячного альманаха мы открываем материалами, посвященными Великой Победе.

Вы также в этом номере найдете православную поэзию нашего автора Светланы Вольхиной, ну а затем основная часть номера-поэзия и проза о любви, мае, весне и мире

Добро пожаловать на страницы альманаха Хронометр-9

ГРУППА в КОНТАКТЕ Наше оружие-слово

Великой Победе посвящается

Светлана Вольхина

День Победы

День Победы-салют и парад

День Победы-задумчивый взгляд.

День Победы-герои идут,

Кто погиб-их портреты несут.

Безымянный колышется полк

И торжественный голос с трибун.

Тишина, замер мир и умолк,

Слышен сердца лишь, медленный шум.

День Победы-печаль на глазах,

Тут и радость и запах тоски.

День Победы-мать в горьких слезах,

Её сын не вернулся с войны.

День Победы-ликует земля,

Дым пожарищ и смерть позади.

День Победы-воркующий май

Верит в счастье великой страны!

Май..Весна… День Победы

Отгремели бои, отсверкали зарницы,

Это было давно, но ночами Вам снится,

Как, немое кино фотографии, лица,

Вы в окопе, в руках автомат и не спится.

Май..Весна..День Победы..

Салюта взлетают ракеты, ветераны с цветами, парад,

А, вам вспомнится жаркое, знойное лето,

Молодые девчёнки в окопах, не правильно это.

Она смотрит вперёд, на опасность и кажется падает небо,

Автомат не к лицу озорным и красивым

и слезинка скользит по глубоким морщинам.

Кровь, разруха, рыдание, голод и холод,

Сколько страха в глазах у сирот, матерей,

Сколько боли война принесла в светлый город,

Ужас бродит по замкнутым тропам аллей.

Люди, люди опомнитесь, что Вы творите,

Время памяти Вам никогда не простит

И напомнят о горе немые граниты,

Злое слово -война в каждом сердце звучит!

За Родину

В бой идут и стар и млад-за Родину! За Сталина!

Грохочет взрыв, осколков град, в крови людской проталина.

Вперед зовёт, кричит комбат, фашистов гонит взвод назад,

Заминка тут и ближний бой, прорвались тыл закрыв собой.

Строчит стараясь пулемёт, гул кананады бьёт, ревёт

И снова, в бой солдат идёт-за Родину! За Сталина, вперёд!

Вновь, будет бой, а с ним и смерть, беда с бедой опять в обнимку,

Назад нельзя даже смотреть, а дальше огненная дымка.

Немчура прёт, снаряды рвут и люди в клочья после взрыва.

Огонь сжигает всё вокруг, но будь готов ты для прорыва.

Земля горит, пылает небо-за Родину! За Сталина!

Война, разруха, солнце где-то, зияют раны, тьма, страдания!

А зори тихие

А, зори тихие, сивые над рекою встают,

А, девчата такие красивые в бой в шинелях идут.

Глаза светятся, взгляд уверенный-мать, сестра, дочь-солдат

И в руках не цветы, а как велено, вместо счастья, любви-автомат.

Журавли проплывают над светом, зовут в даль прошлых лет за собой.

Там, под чистым, синеющим небом, молодые девчата шли в бой,

Шли за Родину, шли за Отчизну, не детей рожать, шли умирать!

И кровавые зори повиснут на землёй твоей-Родина Мать!

Ольга Голубкова

Забытый альбом

В комоде, средь вороха старых газет,

В плену многолетней пыли,

Привет из далёких военных лет —

Альбом, про который забыли.

Его раскопал любопытный пацан, —

В комоде искал он конфеты.

Забытый альбом достал мальчуган,

В надежде разведать секреты.

А в нём биография жизни одной,

Из многих, испытанных болью.

И каждый солдат там народный герой,

С честью отдавший долг свой!

Улыбчивый взгляд, смущённый слегка,

Не часто он зрит в объективы.

И всё ж долетели издалека

Потомкам скупые архивы.

Вот с автоматом бравый солдат,

Он молод, красив и силён.

Из-под фуражки уверенный взгляд,

Такому враги ни почём.

С таким и в разведку, и в бой, и в огонь!

Внук гордо страницы листает.

А на привале всегда с ним гармонь,

Товарищам дух поднимает.

И пляшут вприсядку, и песни поют

Здоровые крепкие дяди,

Ладонью прикрыл внук улыбку свою,

Вот это война! С виду — праздник!

Он веселился, какая война?

На фото счастливые лица…

Вдруг ужас застыл в глазах пацана.

На самой последней странице.

Открылась история страшных боёв,

Где бились отчизны сыны.

Измучен солдат, проливающий кровь,

За мирное небо страны.

Он жутко ослаб, он друзей потерял

В боях, что не знают пощады.

Родное лицо внук едва распознал

По смелому, доброму взгляду.

«Дедулечка, милый, как страшно тебе,

Как вынес жестокие грозы?» —

Присел над наследием внук в тишине,

Блестели в глазах его слёзы.

Сердечко мальчишки как молот в груди

Забилось тревожно и громко.

Смятый листок, пожелтевший почти…

В руках он держал похоронку.

Сколько же бабушка слёз пролила,

Над этой бумажкой проклятой,

Она до последнего мужа ждала,

В далёком году сорок пятом.

А редкие письма надежду несли

Родным, что в тылу выживали.

В израненных недрах родимой земли

Теплом своих строк согревали.

Сидел над архивом, едва ли дыша,

Ребёнок, войны не видавший.

Дед жизнь положил за покой малыша,

За мир на земле пострадавшей.

И бережно взяв этот старый альбом,

Расправив страницы рукою,

Великую память победных времён

Поклялся хранить внук героя!

О. Голубкова, 2019

Алена Грибалева

Низкий поклон

Всем Ветеранам,

Наш Низкий поклон —

Зато, что сегодня,

Спокоен наш сон.

Зато, что сейчас —

Мы без страха живём.

По миру шагаем ночью и днём.

Зато, что сражались,,

Когда то то с врагом —

Смертельной пулей-

И жарким Огнём.

За мирную жизни —

Вам низкий поклон

Живя сейчас

Живя сейчас — мы помним о победе.

Май напоминает нам о ней

О том как прадеды и деды,

Сражались до крови

Для мирных дней

Чтоб ярко по утрам,

Светило солнце.

Чтоб ночь без бомб —

И выстрелов Проша.,

Они сражались — чтоб планета —

Сегодня счастлива была.

И помня о войне жестокой,

Жизни мирную вела.

Я в мае, вспомню о победе

Я в мае, вспомню о войне.

О том — как прадеды и деды,

Жизни в мире, дали мне.

Чтоб не попала, я под пули.

Чтоб не сгорела, в миг в огне.

Зато, что праздную победу,

Спасибо Ветеран тебе.

Валентина Даниленко

Посвящается героине из Казахстана-Маншук Маметовой

Хрупкая девчонка:.

Миндалем глаза..

Чуть косая челка…

Катится слеза…

Ей ночами звездными

Петь бы о любви.

Только годы грозные

На плечи легли…

Все тревожней вести,

Столько лет война.

Ей бы, как невесте,

Подошла фата..

Где тот край далекий,

Детство там прошло..

Саксаул высокий

Постучит в окно.

Над письмом заветным

Тихо плачет мать.

В Невельских болотах

Дочке воевать..

Пулемет не смолкнет,

Немцы не пройдут.

Сердце лишь умолкнет,

Косы упадут..

На могилах братских

Вновь сирень цветет.

Девочка казахская

В памяти живет..

Здесь, в краю далеком,

Где прошла война..

Тополь одинокий..

Катится слеза…

А мать ждала

памяти моего дяди Алеши, пропавшего

в первые дни войны.

Пилотка чуть набекрень,

На груди медали и ордена.

Ждала: сын откроет дверь…

Не дождалась. Проклята будь война!

Он рос шаловливым, как все мальчишки..

Только картавил слегка..

Девчонок любил, хорошие книжки.

Не долюбил..Началась война.

И выпало срочную

В Бресте ему служить.

Писал он: «Город красивый очень,

Вот здесь бы остаться жить.»

Перед войной, за две недели почти,

Старшему брату тревожная весть:

«Будет война, братишка, учти,

К тому предпосылки есть.

Но мать не тревожь напрасно.

Ей я так доложу,

Что все у меня прекрасно

И Родине честно служу!»

В последний час что вспомнил он?

Когда пулей сраженный упал?

Вещим был материнский сон:

«Мама! Босиком к тебе я бежал!»

Убит! Пулей врага сражен..

В первые дни войны…

Теперь материнский тревожен сон:

Как там мои сыны?!

Ждала. Когда другие уж перестали..

Войдет: пилотка чуть набекрень,

На груди ордена, медали..

Нет, Сын не откроет дверь.

Слезы горем глаза застилают,

Но героев помнит страна.

Сын в Бресте живет. На пьедестале.

Проклята будь война!!

.

Алевтина Нечаева

Ветеранам Афганистана

Этой ночью душманы заставу в горах расстреляли,

Среди дыма и гари не виден закат,

Четырёх рядовых в том неравном бою потеряли

И лежит средь камней вниз лицом белобрысый сержант.

Вертолёт прилетит, вертолётом отправят двухсотых

В цинк одетые, к маме, домой полетят.

Залпом выстрелов их провожает усталая рота

И угрюмо молчит в тридцать лет поседевший комбат.

Ярко лычки блестят на зелёных погонах,

По сто грамм за ребят, тех, кто в цинке лежат,

И седые виски принакрыты фуражкой зелёной —

Это те. кто тогда из Афгана вернулся назад.

Посвящаю своей бабушке Евдокии Михайловне

Ох, какие стояли денёчки,

Всю неделю жара да жара.

Наши бабушки в белых платочках

На покос уходили с утра.

Распахали да рано отсеялись,

Пролетела, прошла весна,

Да всё ждали и очень надеялись

Что закончится скоро война.

Ведь устали от одиночества,

От работы одна за двоих!

Ох, когда же война эта кончится,

Чтоб обнять мужиков своих!

Отводили глаза в сторонку,

Увидав на краю села

Деревенскую почтальонку.

Вдруг беду она принесла…

Может, к вечеру дождь соберётся,

Надо сено в стога сметать.

Видно долго ещё придётся

Мужиков своих с фронта ждать.

Вот такие стояли денёчки.

Вот такая была пора.

Наши бабушки в белых платочках

На покос уходили с утра.

Шел июнь 41 года

Вместе с солнышком по небосводу,

Будто в ногу с теченьем воды,

Шёл июнь сорок первого года,

Ничего не сулило беды.
А в окне деревенского клуба
Отражается летний закат,

И девчонки накрасили губы
Да надели свой лучший наряд.
Вдалеке заиграла гармошка,

Нарушая вечерний покой.

И надев пиджаки да сапожки,

Парни к клубу спешили толпой.
И глаза опустив в ожиданьи,

Возле клуба девчонки стоят,

Скоро звуки «Славянки прощанья»
Над страной как набат прозвучат.
И прощальный гудок парохода
Разнесётся над гладью воды.

Шёл июнь сорок первого года,

Ничего не сулило беды…
Поснимав пиджаки да рубашки,

За плечами — мешок вещевой.

Гимнастёрки, винтовки да фляжки,

И не каждый вернётся домой.
Чёрной тучей пойдут похоронки
По огромным просторам страны

,Подрастут, повзрослеют девчонки
В эти страшные годы войны.

Марина Листок

Таких было много, как он…

Таких было много, как он.

Рвался с отчаяньем в бой.

Сердце отдал бы до дна,

Но плен, и потом западня.

Он стал изгоем для всех:

Для чужих, для своих.

Он с колен поднялся потом

И снова рвался в бой.

Недоверие было в глазах.

Заслужил чем такое боец?

С первых дней он страну защищал!

В плену Родину не предавал!

Это был мой родной дед.

На всей жизни лежало, как тень,

Эта жизни его глава.

Он достоин!

Не только слова!

Всем поклон,

Тем кто был на Войне.

Кто всё, что мог,

В этот миг отдавал.

Я прошу, не забывайте и тех,

Кто в плену у врага побывал.

Эти слова я посвящаю своему деду — Ищенко Алексею Родионовичу. Во время войны попал в плен. Вернулся только в 1947 году. Его долго проверяли, потом сослали вместе с семьёй в порт Ванино. Потом Магадан. Спасло, что он был грамотный: нужен был стране, поднимающей разруху…

Чтить нужно, помнить, воспевать…

А было время

,Стали забывать.

 Парады не устраивали вовсе.

 Слова: Победа! Патриот!
Так сложно было передать 
Всем молодым, Наглядности не достает, эмоций!
Сейчас я радуюсь душой,

 Поёт она, И с глаз слеза
Катится ненароком

.Горжусь страной своей,

 Что памятью живя,

Передает она заветы предков.

Чтить нужно, Помнить, Воспевать!
С восторгом говорить об этом.

И новой жизни граждане тогда
Передадут все это эстафетой!

Галина Пехурова

С Днем освобождения г. Невеля

Оперативно Невель был освобожден,

В ту страшную Великую войну.

Пирожниковым флаг был водружен,

На Горсовете здания стену.

Воздушные войска, гвардейцы и танкисты

Решительно вступили в бой с врагом.

И вздрогнули проклятые фашисты,

Под штурмом русским, резким, огневом.

Напуган немец был армадой,

Из русских войск внезапностью лихой.

Он поражен стремительной осадой,

Великой, русской армии родной.

А Вам, спасибо деды за Победу,

За жизнь, на этой Невельской земле.

И следуя мы Вашему завету,

Не отдадим мы город кабале!

Бессмертный полк

Армадой хлынут вновь колонны

Людей на улицах страны.

Врага страшат пусть батальоны

Живых и павших той войны.

Бессмертный полк пройдет рекою,

Потомки память сберегут.

Честь внуки отдадут герою,

Родные у могил всплакнут.

Пусть сердце радует Победа,

Великий подвиг той весны.

Мы не забудем их завета

И ужас страшной той войны!

Спасибо дедам за победу!

Спасибо дедам за Победу!

За жизнь, что отдали за нас.

Я к памятнику в этот День подъеду,

И выпью рюмку я за Вас.

За Вас, что не боялись смерти,

Шли на пролом своей судьбе.

И в этой страшной круговерти,

Победу взяли Вы в борьбе.

За Вас, что мы войны не знаем,

Что подарили Вы нам мир.

И в День Победы поздравляем,

И боевой Ваш чтим мундир.

Мы помнить и гордиться будем,

Что Вы Отечество спасли.

Не мы, не внуки — не забудем,

Что Ваша кровь внутри земли!

Память

Священна память у народа

О павших воинах страны.

Жестоко нам далась свобода,

Победной радостной весны.

Как потеряла жизней много

Отчизна в жуткой той войне.

Не ожидал фашист итога —

Народ наш с флагом «на коне».

Звучит пусть рокот канонады,

Пройдут парадом все войска.

Героям пусть поют баллады

И память пусть живёт века.

Оксана Чернышова

Помоги забыть

Помоги забыть тот день,

Помоги забыть тот ужас,

Как я хоронил друзей,

Отдавая честь ушедшим душам.

Голова седою моя стала,

В тот же день, как объявили нам войну,

А мы такие молодые…

Мы ещё мечтали и любили,

А пришлось идти

И защищать страну

Засвистели пули надо мной,

И взрываются гранаты

Стоны…

Помоги забыть проклятую войну,

Залечи любовью мои раны…

Сергей Ходосевич

Освобождению славного крымского города Армянска, с поклоном Перекопской земле

Ведь Муравьёв,

который и Апостол

места все в книге

описал,

а Нестеров на самолете

их очень низко облетал

и с телеграфа в Перекопе

жене он телеграмму дал:

:Люблю! Да, всё благополучно!

Прости, но в небе мне не скучно!

Когда ж шла Крымская война

жизнь здесь тяжелая была…

Обозы. Пушки. Кавалерья…

и выжить-лишь одно

стремленье,

где перекопская

земля

меж раем с адом, что

стезя,

где бездорожье

до нельзя…

больные раны, жуткий голод,

друг с другом в отношеньях холод!

Неверье в силы и усталость,

до смерти шаг…

какой то-малость!

И вот те раз -спешит спасенье! Купец Армянский

Багдасар, честь и хвала ему,!прислал!!!

сытнейший ужин в

батальон.

Эх,,повоюем! Ведь живём!

Татарин крымский Бурбмамбетов

сенца ещё, припасший с лета,

и восемьсот пудов сейчас на

лошадей то и раздаст..

.Еще здесь

сёстры милосердья за жизнь

солдат поборются с уменьем.

Здесь Грибоедова

сестра

и дочь Бакунина святого,

все в подчинении они

младого Коли Пирогова…

.Нет, слезы той войны- увы, не горечь, пораженья,

а восхищенье над

людьми

и братству,, силе единенья-

героев, славное стремленье!

Чего не скажешь о

войне Гражданской-

,братоубийственной и

низменномещанской.

Смешалось всё в крови людской,

не разобрать чужой где, свой

И в ярости шли белые на

красных,

последних дух

неизлечим, в желанье рушить

старый мир.

Деникин, белый генерал, пред ними тут не устоял,

затем вернувшись на коне

увидел землю сю в огне.

Бразды правленья Врангелю отдал,

тот

поначалу жару красным дал…

но

все ж он с атеистами не споря

С позором дико вдруг бежал!

Отец на сына,

брат на брата…

,Могильщика работала

лопата!

Одной страны великой дети,

кто ж прав из них?

Пока

никто нам не ответит…

Вновь всколыхнулася

страна, Союз под властью немца сапога…

В 42 звучит приказ,,

всех

гадов выбить -вон! Сей час!

Не проявлять к врагу чтоб жалость,

и их следа чтоб не осталось…

но час

настал, увы в 44,

когда весь

Перекоп уже был мёртвым…

Еще не

виден был конец войны!

Открыт был артиллерией огонь,

комбат Бакиров замертво сражён,

бойцы

пятьсот пятидесятого полка

теснить в десятый раз

тут начали врага!

Нельзя не знать

героев имена,

чью доблесть

оценила вся страна!

Герой Союза

Иванищев

и сердцу Максименков

дорогой,

Кириллин и сержант Талахов

приняли тот неравный

бой!

Здесь жизнь отдали за

потомков,

речей они не чтили

громких и не щадили живота.

За Родину! И их взяла!

Не знать не

можем славного Диброва,

майора

3айцева, бригадного лихого,

который не искал в

кармане слова,

был весельчак и

балагур, по фрицу от души

пальнул,

геройским сном от пули, что уснул…

Корявко чтите, Вы, бойца,

вот уж красавец был с лица,

душой войну всю

ненавидев,

гнал фрицев с Гордой

он земли!

.Полковник

Бродский, Бережной…

навечно в памяти народной-

Украинский

четвёртый фронт

устав земли

сей слышать стон,

погнали гадов вон!

Ценою жизней взят Армянск,

А Перекоп, как преферанс…

здесь за

него положен прикуп,

героев

смерти — страшный выкуп…

за слезы

русских матерей.

которым не было парней

родней,

освободителей

Сивашских тех земель!

Солдата нашего костьми укрыта

И кровью красной полита…

Земля, что снова к нам вернулась,

Где доблесть русская жива!

Старик, ты-помнишь?

Война-сколь страшно это слово,

Война-борьба идеологий!
Старик, ты-помнишь это горе…
Сражений жарких море крови!
Снарядов грохот, взрывы пули-
Сухие губы фрица матюгнули!
И под свинцовым градом-ноги в бой рванули!
За Родину! -истошный крик
И рукопашной схватки миг!
Вас, как снопы -косило в чистом поле…
Героям лишь досталась доля-
Геройски выжить в том аду, чрез не могу!
Потомком будет не забыто,

Твоя, что молодость зарыта-
В могилах братских по Европе,

Что много так, как снега хлопьев!
А мир спасён благодаря-солдата русского отваги-
над нами голубого неба ради!
Пускай огнём горят, твои, награды на параде
и о таких, как ТЫ поют в балладе-
Фашизм, прижавшие к стене-
Во имя мира…
Света ради!

Николай Будаев

О своём тесте Косолапове М. Н.

Он попал на фронт, когда ему было 20 лет. И сразу под Ленинград. Времени для раскачки не было. Враг рвался в город.

В первом же бою, ещё не успев даже выстрелить, он был ранен и оказался в плену. Молодой, необстрелянный пацан столкнулся с мерзкой и жестокой действительностью военного времени. Начались суровые будни лагерной жизни. Скудная пища, постоянные издевательства, холод и клеймо «предателя"неустанно будоражили сознание. Как в таких условиях получалось выжить? Непонятно…

Польша, Украина, Германия, Европа… Долгих 4 года каторги и мучений. Неудачные побеги укрепляли дух, позволяли надеяться на освобождение. И вот этот час настал…

8 мая 1945 года союзные войска стремительно ворвались на территорию закрытого лагеря на севере Норвегии. Фашисты пытались сдержать натиск наступающих. Но растратив боезапас, вынуждены были сдаться. Так для тысяч военнопленных, которые находились в секретном особом лагере, закончилась война.

Началась долгая и радостная эвакуация по морю домой, в Россию.

Марат Валеев

Фронтовики

Их становится все меньше и меньше. И ведь наступит тот неотвратимый и подлый день, когда из жизни уйдет последний участник Великой Отечественной войны. Конечно, они навечно останутся в документальных хрониках и лентах, в газетных и журнальных публикациях, их подвиги запечатлены в романах и повестях, кинофильмах и спектаклях.

Но уже нельзя будет заглянуть в глаза этим легендарным людям, услышать от них самих о событиях тех страшных и в то же время величественных «грозовых сороковых», решивших судьбу нашей страны, да что там — всей Европы. Поэтому спешите пообщаться с участниками войны, если они еще есть рядом с вами, чтобы сохранить живую память о них.

Я же за свою без малого сорокалетнюю работу в качестве газетчика встречался со многими участниками Великой Отечественной войны, написал и опубликовал десятки зарисовок, очерков о них.

И пусть в основной своей массе это были публикации в скромных районных, окружной и областных изданиях, я знаю, что пожелтевшие вырезки с ними и по сей день хранятся в семейных архивах, и будут храниться еще многие годы.

К сожалению, я не сохранил в своем архиве ни одного очерка из тех 70- 80-х годов, они все остались в подшивках газет, в которых я работал. Но навсегда врезались в память отдельные фрагменты из тех газетных рассказов, повествующие о приключениях и злоключениях моих героев. Сегодня я поведаю только о двух фронтовиках.

Немцы на простынях

Дядя Андрей Чабан (отец моей одноклассницы), артиллерист, рассказывал, как весной 45-го в Восточной Пруссии они несколько раз за день брали и отдавали небольшую деревушку. К вечеру отбили ее у немцев. Потери, естественно, большие, устали как собаки, спать хочется. Но не до сна — командование опасается, что немцы ночью предпримут попытку выбить советских солдат из деревни.

Для того, чтобы не проспать контратаку, кто-то подает бредовую, на первый взгляд, идею: не ограничиваться боевым охранением, а выложить в месте вероятного продвижения немцев экран — не экран, но светлую полосу из собранного в деревне белья. На черной земле ее ночью будет хорошо видно издалека, как и фигуры пересекающих или переползающих ее немцев.

— Наш комбат подумал и согласился, — рассказывал дядя Андрей, пытливо заглядывая мне в глаза — словно сомневаясь, верю ли я в его историю. Дядя Андрей — мужик очень суровый по жизни, неразговорчивый, у него медаль «За отвагу», ордена Красной Звезды и Отечественной войны и еще несколько наград, и у меня нет оснований ему не верить. Хотя история эта и в самом деле кажется, мягко говоря, необычной.

— Он дал команду собрать по всей деревне все белое белье, что у них есть, — удостоверившись, что на моем лице не дрогнул ни один мускул, продолжал дядя Андрей. — И мы ходили по домам немцев и забирали у них простыни, пододеяльники, наволочки… Все, что было белым. И они отдавали. А куда им было деваться?..

И вот уже в сумерках наши выложили метрах в ста от деревни такой белый полукруг из всего этого белого тряпья на черной земле, который с окончательным наступлением ночи просто таки светился в темноте. И ведь сработало! Часа в два ночи оставленные в боевом охранении красноармейцы, напряженно вглядывающиеся в эту гигантскую белую подкову, заметили на ней подозрительное шевеление и открыли огонь. Контратака немцев была сорвана. Ну а с утра наши войска погнали их дальше на Запад.

Под Сталинградом

Запомнился рассказ другого участника боев под Сталинградом, но уже не моего односельчанина, а живущего в дальнем, степном совхозе имени ХIХ партсъезда. Фамилия у него была Бережной — имя как-то не зацепилось в памяти, хотя как звали его жену, помню — Татьяна Дмитриевна. Наверное, потому, что она была знатной дояркой.

Тетка эта была простая, трудолюбивая и бесхитростная. Однажды она ввела в истерику добрую половину зала, где шел пленум райкома партии. Татьяна Дмитриевна зачитывала по бумажке заготовленный для нее текст приветствия участникам этого форума от имени тружеников своего совхоза.

Произнося обязательную для той поры во всех публичных выступлениях фразу «Выполняя решении ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС», знатная доярка последнюю аббревиатуру произнесла так: «вецепесе…»

Мужа ее, инвалида войны, я увидел у них дома, когда, будучи в этом совхозе в командировке, брал у Татьяны Дмитриевны очередной материал о ее очередном достижении.

Бережной носил жиденькую бороду, но она плохо скрывала его изувеченный подбородок. Кисть левой руки у него тоже была как-то неестественно скрюченная. Тем не менее, он работал слесарем на молочно-товарной ферме. И только за обедом с бутылочкой лейтенант запаса Бережной рассказал, откуда у него эти увечья.

Он командовал под Сталинградом стрелковым взводом, не раз поднимал своих солдат в атаку и шел с ними на врага плечо в плечо. Осколок влетел ему в подбородок и буквально вмял его внутрь. От адской боли Бережной потерял сознание и упал.

Когда пришел в себя, двое солдат хотели повести его в санбат — он истекал кровью и оставаться на передовой уже не мог. Но Бережной, передав командование взводом своему заместителю, отказался от сопровождающих — от его взвода и так осталось уже меньше половины, и каждый боец был на счету.

Лейтенант дал себя перебинтовать и, шатаясь, отправился в санбат, до которого надо было пройти с полкилометра. За спиной грохотал бой, над головой и рядом то и дело со свистом и фырканьем пролетали пули и осколки с немецкой стороны.

И не успел Бережной отойти от передовой и ста метров, как левую его руку что-то с силой отбросило вперед.

Он приподнял руку и увидел, что из раздробленной кисти торчат сухожилия и белеют изломанные кости — попавшая в него пуля была разрывной. Сознание Бережного уже мутилось от боли, но он, обернув пилоткой раненую руку, упрямо шел вперед. Вернее, назад, в тыл к своим.

И таких, вышедших из боя из-за ранений и оказавшихся небоеспособными, но в состоянии передвигаться самостоятельно, вокруг было достаточно много. Они, как зомби, брели в тыл своих войск, кого-то несли на носилках, кого-то вели под руки.

Некоторые падали и уже больше не вставали. Вскоре упал и Бережной — за спиной у него взорвалась мина, и осколок ударил его между лопаток. Его подобрали санитары, возвращавшиеся из санбата на передовую за очередными ранеными.

Он выжил, перенес несколько операций, но на фронт больше уже не попал — из-за тех страшных трех ранений, полученных им в один день, его списали подчистую. Домой, на Вологодчину, вернулся калекой, зато орденоносцем. В начале 60-х уехал на целину, во вновь созданный совхоз, где и познакомился со своей будущей супругой Татьяной.

Тот очерк про него, который потом появился в «Ленинском знамени», был первым в жизни лейтенанта Бережного, да и, пожалуй, последним. Татьяна Дмитриевна мне потом при встрече рассказывала, что муж плакал, когда читал его.

Практически никого из героев моих газетных публикаций в живых уже не осталось. Но я буду помнить о них и гордиться тем, что знал их, всегда.

Сбежал парнишка на войну…

Во все времена в лихую для нашей страны годину рядом со взрослыми защитниками Отечества старались встать с оружием в руках — и у них это получалось! — и подростки. Вот об одном таком юном герое, Володе Львове, с которым я познакомился в его уже зрелые годы в Эвенкии, и хочу сегодня рассказать.

Родом из Торопца

Есть в Тверской (Калининской) области древний город Торопец. Здесь с тринадцатого века существовала крепость, стоявшая на западной границе Смоленского княжества. Вся история Торопца связана с бесчисленными отражениями нашествий литовцев, поляков, шведов, германцев, других захватчиков. Поэтому торопчане, или, как их раньше называли, кривичи, из поколения в поколение воспитывались в духе воинских традиций, готовности всегда дать отпор незваным гостям.

В роду у Львовых все мужчины — что прадеды, что деды, а также отец Володи, братья, — все в своё время стояли под ружьём, участвовали и в русско-турецких кампаниях, в первой империалистической и последующих войнах. Не один из этого рода сложил свою голову или получил увечье. В 1941 году настала очередь встать в ряды защитников Родины и юному, пятнадцатилетнему Володе.

Когда Молотов выступил по радио с известием о нападении на СССР гитлеровской Германии, почти всё мужское население Торопца пришло в движение: кто добровольно отправился в военкомат, кто уже с повесткой.

Дядя Володи, Василий Николаевич, был призван на сборы из запаса ещё восемнадцатого июня. И в первый же день войны лагерь запасников попал под жестокую бомбёжку. Люди, не успевшие даже надеть обмундирование, практически все погибли. В родной Торопец вернулись только двое из них. А вот отец Володи, Иван Николаевич, воевал в армии Катукова, был ранен, контужен, но вернулся домой с Победой и дожил почти до ста лет!

На фронт — босиком

Но вернёмся в тот грозовой сорок первый год. Когда все старшие мужчины из семьи Львовых ушли на фронт, то что же оставалось делать Володе? Он себя к службе в армии готовил с детских лет, даже в школу ходил во всём военном, перешитом на его рост, включая шинель вместо пальто.

Впрочем, не он один так ходил: жили в те годы торопчане скромно, носили что подвернётся, а обмундирование красноармейское в их городке было доступным — здесь стоял гарнизон, в котором и служил отец Володи.

Володя и с ним ещё парнишек пятнадцать, все непризывного возраста, собрались и отправились в военкомат. Их оттуда, конечно, попёрли: «Без вас обойдёмся, вам ещё подрасти надо!»

Тогда Володя сбежал из дома и прибился к стоящим на окраине Торопца артиллеристам, выдав себя за сироту. И удивительное дело — его не прогнали. Шустрый пацан (невысокий, босой) глянулся командиру 2-й батареи 1-го дивизиона 501-го гаубичного полка.

Володе нашлось дело как коноводу. Парень понравился теперь уже всем батарейцам — своей исполнительностью, дисциплинированностью. Новому бойцу и любимцу батареи даже справили не обычные кирзовые, а яловые сапоги.

У Володи появилась персональная лошадь для верховой езды, в обозе он нашёл бесхозную винтовку — мосинскую трёхлинейную, и хотя ростом юный солдатик был меньше своего грозного оружия с тускло поблёскивающим трёхгранным штыком сантиметров на десять, вид у него был довольно бравый.

В обязанности Володи Львова поначалу входили преимущественно хозяйственные работы: заготовка кормов для лошадей — а их на батарее было не менее сорока (120-миллиметровые гаубицы с зарядными ящиками — довольно тяжёлые агрегаты, потому каждое орудие тащили по восемь лошадей); также заготовка продовольствия для батареи, за которым он ездил на повозке вместе со старшиной по окрестным сёлам.

Разведка

Но не обошлось и без участия в боевых действиях. Под Великими Луками наши войска, что там были, после кровопролитных сражений попали во вражеское окружение. Беспрерывные бомбёжки, танковые атаки мало что оставили от 501-го артиллерийского полка. Гибли люди, гибли лошади, в железный лом превращались пушки.

Батарейцы рискнули отправить Володю Львова в разведку в деревню Михальки, к которой вышли остатки наших окружённых войск. Надо было пойти и разузнать, есть ли там немцы. Сняли с него шинельку, гимнастёрку, оставили в майке да гражданских штанах, найденных в одной из повозок. При виде этого щуплого подростка вряд ли кто мог заподозрить в нём разведчика.

Володя выбрался из оврага, в котором затаились бойцы, и пошёл в деревню. Немцы туда уже втягивались. Одному из них понравились сапоги на ногах парнишки, стоявшего в кучке сельчан на обочине дороги. Жестами, окриками: «Вэк! Вэк!» — он приказал Володе снять сапоги.

Парнишке очень жалко было расставаться со своей такой классной обувкой, и он, отрицательно мотая головой, попятился назад. Тогда немец что-то проорал, подскочил к нему и двинул кулаком в глаз. А много ли щуплому парнишке надо?

Очнулся он уже лежащим на земле, сапог на нём не было. Но они валялись рядом. Какая-то сердобольная бабка, заведшая его к себе в избу и сделавшая примочку к ушибленному месту, пояснила, что на того немца наорал другой, видимо, по чину постарше, отнял у него сапоги и бросил к ногам потерявшего сознание мальца. Так Володя и вернулся из разведки: в спасённых яловых сапогах, со сведениями о наличии немцев. И с огромным фингалом.

Уходящие на восток наши потрёпанные войска не стали выходить на занятые немцами Михальки и двинулись дальше по длинному оврагу, перешедшему в более пологий лог. Немцы их заметили, бросили туда танки и вдребезги разбили остатки наших войск. А их в том злосчастном логе скопились не сотни, а тысячи — из остатков разных подразделений. Многих убили, но ещё больше взяли в плен.

В оккупации

Легко раненному в руку и голову Володе удалось схорониться в кустах. На этом его служба в артиллерии, можно сказать, закончилась. Он стал пробираться к себе домой, в Торопец. Проделав путь длиной километров в восемьдесят, обнаружил свой дом пустым. Только в одной из комнат нашёл деда.

Торопец был уже занят немцами.

— Все наши эвакуировались, — сообщил дед. — Тебя ждали, ждали, когда объявишься, да без тебя уехали. А я остался. Мне какая разница, где помирать? Лучше уж дома…

Володя то с дедом жил, то у соседей, у которых хоть поесть что было. А потом и мама его с младшими детьми и другими родственниками вернулась. Оказывается, поезда уже не ходили, и они пешком побрели с толпой беженцев на восток. Да только куда ни ткнутся — везде уже немцы хозяйничают. Тогда мама и решила вернуться домой.

Она отругала старшего сына за такую длительную отлучку — домочадцы уж и не знали, что думать. Не дай Бог, сгинул где от шальной или злонамеренной пули, тогда ж это запросто было. Володя уже не стал рассказывать матери, что успел за эти несколько недель повоевать.

И зажили они в условиях оккупации, когда и голодно было, и холодно, и боязно. Володя всё больше пропадал на улице со своими сверстниками. Их было пять или шесть пацанов, объявившим фрицам свою, малую войну.

Пацанская война

Они могли украдкой подсыпать немцам на кухне песок в варево, толчёного стекла в корм их лошадям, а то и кабель перерезать. Конечно, большого вреда немцам это не приносило. Но хотя бы беспокоило. А как-то пацаны раздобыли взрывчатку и хотели взорвать мост через реку Торопу. Но тут Володе Львову пришлось срочно бежать из города.

Полицай Фёдоров Василий Фёдорович невзначай увидел, как он перерезал телефонный провод Увидеть-то увидел, да не уверен был, что это именно Володя Львов, которого он знал. Полицай подслеповатым был, всегда ходил в каких-то синих очках. И потому он срочно пошёл ко Львовым с таким расчётом, что если парня дома нет, то это именно он и совершил диверсию. И останется только дождаться его возвращения.

Но Володя был резвее и знал путь к себе домой более короткий, чем по улицам. Когда полицай Фёдоров пришёл ко Львовым, Володя как ни в чём не бывало рубил во дворе хворост для домашней печи.

Полицай долго и с подозрением смотрел на Володю, казалось, вот-вот начнёт его обнюхивать.

Но он просто зло закричал:

— Это ты был, я знаю! А ну пойдём в комендатуру, повесить тебя надо за такие вредительские дела.

Ну, тут мать и дед Володи накинулись на полицая:

— Ты его с кем-то перепутал, Вовка сегодня никуда ещё со двора не выходил!..

Так и отбили своё непутёвое чадо от насевшего полицая.

Предатели от кары не ушли

Володин дедушка хорошо знал этого Фёдорова, они до войны в одном гараже сторожами работали. Иван Дмитриевич ещё тогда, когда Фёдоров только собрался в полицию идти, отговаривал его:

— Смотри, Василий Фёдорович, как бы не пожалел потом.

И ведь точно, когда наши пришли, Фёдоров прибежал к деду:

— Иван Дмитриевич, заступись, скажи нашим, что я вреда никому не делал. Вон и внука твоего не тронул тогда, помнишь? А ведь было за что, я точно видел, как он телефонный провод перерезал.

На что дед ему сказал:

— Я тебя предупреждал? Так что иди с Богом, а я тебя перекрещу.

И перекрестил его, понуро уходящего с их двора, в спину.

Фёдоров какое-то время скрывался по тайным местам в городе, но его выследили — многие ведь знали в небольшом Торопце, что служил он в полиции. А Фёдоров, когда за ним пришли, стал убегать. Ну и красноармеец, который за ним гнался, ударил его прикладом по голове, чтобы остановить. Да насмерть.

А самым главным полицаем в Торопце служил бывший начальник паспортного стола Васильев. Как он ни прислуживал немцам, они его с собой не забрали, когда уходили из города под натиском Красной Армии. Ну а когда наши пришли, Васильева этого повесили. Ни один предатель не миновал своей кары.

Но это я немного забежал вперёд. После того случая, когда полицай Фёдоров заподозрил Володю Львова во вредительстве немцам, за парнишкой был установлен негласный надзор. Володя это почувствовал и бежал из города. С ним ушла и его двоюродная сестра Анна — она приглянулась одному немецкому офицеру, тот стал приставать самым наглым образом и схлопотал от разгневанной девушки пощёчину.

Брат и сестра скитались по соседним деревням, прятались у родственников, которых, к счастью, у них в этих местах было много. Вернулись в город уже после того, как немцев выбили.

А теперь — в партизаны!

Объявился и их сосед, Володя Стёпин, с винтовкой на плече. Сказал, что записался в партизаны. Назвал загоревшемуся тёзке и адрес, куда можно обратиться: в разместившийся с приходом наших войск в Торопце 4-й отдел НКВД по Калининской области.

Отдел этот специализировался на организации партизанского движения в тылу врага, диверсионной деятельности. Начальник, подполковник Котлов, выслушал явившегося к нему паренька, порасспрашивал, где и чем он занимался в последнее время, и сказал:

— Запишем тебя в истребительный батальон. Если знаешь ещё кого-то из надёжных ребят, приводи.

Месяц новоявленных истребителей учили разным премудростям диверсионной деятельности, а потом первую группу отправили в тыл врага — за сбором разведданных.

Сначала ушли шесть человек, потом, после успешного выполнения задания, ещё одиннадцать. Самая большая группа, вместе с которой Володя участвовал в рейде по вражеским тылам, состояла из сорока истребителей — парней и девчат.

Что они там делали, за линией фронта? Подрывали мосты, железнодорожные пути, выводили из строя связь, нападали на небольшие вражеские гарнизоны. Естественно, это доставляло немцам немало хлопот. И они всеми силами и средствами пытались найти эти диверсионные летучие отряды и их уничтожить.

Не было ни одного выхода в тыл врага, чтобы группы возвращались назад благополучно, без потерь. Но поставленные командованием задачи юные партизаны-диверсанты с честью выполняли: не давали немцам и их пособникам спокойной жизни, отвлекали на себя значительные неприятельские силы.

Так прошли 1942 и 1943 годы. В январе сорок третьего Львов вступил в комсомол и как бесценную реликвию, как главный документ своей жизни многие годы, практически до конца дней своих, хранил комсомольский билет за №15349596, выданный Кашинским РК ВЛКСМ Калининской области.

Первая медаль

В том же 1943 году приказом начальника Центрального штаба партизанского движения №3/н от 16 февраля 1943 года «за доблесть и мужество, проявленные в борьбе против немецко-фашистских захватчиков» он был награждён медалью «Партизану Отечественной войны» II степени. В дальнейшей его жизни были и другие награды, но эта для Владимира Львова была самой памятной и дорогой.

Что же было потом? Немцев гнали всё дальше и дальше, на освобождённых территориях Калининщины и Псковщины партизанам больше делать было уже нечего. Взрослые влились в регулярные части Красной Армии и пошли с ними на запад, за Победой.

А мальчишкам и девчонкам, вчерашним участникам партизанского движения, надо было привыкать к мирной жизни, а главное — учиться, чтобы встать на место тех, кто ушёл на фронт и не вернулся.

У Володи была давняя мечта — стать лётчиком. Вот с этим он и пришёл в свой 4-й отдел НКВД, посверкивая новенькой медалью:

— Раз мне дальше воевать нельзя, дайте направление в лётное училище, летать хочу!

На крыльях мечты

После окончания школы младших авиационных специалистов Львов был направлен для прохождения дальнейшей службы в Австрию, где и летал. Правда, не пилотом, а стрелком-радистом.

Потом была служба в ЛИИ (Лётно-исследовательский институт, город Жуковский) ВВС, где испытывались различные типы самолётов, и должность у Владимира Львова, соответственно, называлась «воздушный стрелок-радист-испытатель». Всякое приходилось испытывать, и не только на самолётах, но и на себе: и горели в воздухе, и падали. И гибли, конечно, при этом.

Но ко Львову судьба была благосклонна, он уцелел на этой опасной службе и продолжил учёбу. И в конце концов добился своего: после окончания Балашовского авиационного училища сам стал пилотом, учил летать и других, поскольку его оставили в училище лётчиком-инструктором.

Впоследствии судьба распорядилась так, что Владимир Иванович после завершения военной службы работал в заполярной авиации, участвовал в становлении и развитии Туринского авиапредприятия в Эвенкии. А ещё он в это же время умудрился получить юридическое образование на юрфаке МГУ.

Сделал всё как надо!

После выхода на пенсию майор запаса Владимир Львов нашёл новое призвание — воспитание подрастающего поколения. Был военруком в Туринской школе-интернате и Туринской средней школе, преподавал в вечерней школе рабочей молодёжи.

Занимаясь обучением и воспитанием чужих детей, Владимир Иванович, конечно же, не забывал и о своих собственных. Его сыновья, Александр и Николай, как и отец, стали военными авиаторами.

Владимир Иванович прожил довольно большую и, можно сказать, счастливую жизнь. Но до сегодняшних дней он, увы, не дожил, как и многие другие ветераны Великой Отечественной войны.

Да, громких подвигов Владимир Львов не совершил. Но всё, что положено настоящему мужчине, он сделал: и Родину защитил совсем в юном возрасте, и в мирное время достойно ей послужил, и замечательное потомство после себя оставил. За что ему честь и вечная память! Дай Бог каждому так прожить…

Сергей Ходосевич

ДЕТИ ВОЙНЫ

Война, сколь страшно это слово. Сколько горя, сколько поломанных судеб, не считая крови героев, пролитой на различных фронтах…

История, которую я хочу поведать имеет начало в огненном 1941 году, когда враг подступал к столице. Творилось что то жутко невообразимое… Особой паники не было, но в сердцах царило опустошение и рождался страх и где то в подсознании царило опустошении. Опустошение и боль за то, что неужели это ко Люди прорывались в Москву из уже оккупированных территорий. А коренную Москву эшелонами отправляли в эвакуацию, в основном на Урал.

Всю ночь в доме возле старой *пожарки» на Тульской лились слезы и не унимались крики. Воронковы и Васильевы собирали узлы и малолетних детей с тем, чтобы через несколько часов, ранним утром, отправиться в неизвестность. — А, как же Леша? -навзрыд кричала Наталья, кутая в теплые вещи троих маленьких детей, -Как же он нас найдет, когда закончиться война… А? А? -вопрошала она соседку и подругу Софью. Обе молодые женщины были, как тогда говорили из бывших, обе из дворянского сословия, но разными по темпераменту и характеру. Сонечка Воронкова в первый день войны проводила на фронт и отца и сына, и ожидала ближайшего конца света. Она не понимала зачем и куда ей с двумя дочками-близняшками надо ехать и почему, если так суждено ей не позволяют умереть здесь в ее родной Москве. Разве ее высокая квалификация портнихи не пригодиться фронту. А если пригодиться, то почему где то там, а не здесь…

Наташа Васильева была иной. Очень худенькая и подвижная оптимистически настроенная белоручка голубых кровей, учительница немецкого языка, страстно помешанная на лошадиных скачках, с характером капризной девочки, что не мешало ей быть хорошей мамой, один за одним, появившимся на свет трех детей. Она рвалась уехать отсюда, из этой шумной столицы, но вот Леша… Днем прямо к подъезду подъехал черный воронок и трое людей в штатском посадили его в машину и увезли в неизвестном направлении. Интересно что мог натворить простой киномеханик и удостоиться такой чести, прокатиться с «товарищами» до Лубянки.

Все! Все! — басом проспал домоуправ Арсений. -Хорош слезы лить, да причитать. В машины грузимся!!! Ждать не кого не будем! Присесть на дорожку уже не успеем! Хватаем узелки и детей и как говориться храни вас, Бог!

Толкая вперед трехлетнего Вовку и убаюкивая годовалую Тамару на одной руке, таща баул, за который крепко вцепилась четырехлетняя Лорка, Наталья зло улыбнулась и спросила у домоуправа: А, ты, начальник давно в Бога поверил?

Разговорчики- парировал командующий жильцами, хватая узлы Воронковой.

* * *

Несколько суток в битком набитом эшелоне, к которому во время коротких остановок в пути подцепляли одни и отцепляли другие вагоны… Тяжелый запах внутри, бессонные ночи и тревога на сердце. Путь в неизвестность, который казалось никогда не кончится. Убегая от одной заразы, коричневый чумы, внезапно в некоторых вагонах нарисовалась и другая не менее страшная зараза-тиф. Распространяться она началась, когда где то никто сейчас не вспомнит где и точно не скажет, к хвосту поезда подцепили два санитарных вагона. Снопами людей стало косить без войны. Многие не добрались до конечного пункта, куда от поезда еще сутки добирались на полуторках, с весьма неприятным названием Мраково. Но не смотря на название, местность зачаровывала своей красотой. Редкий, но довольно большой лес, окруженный с боков бескрайними полями. Быстрая река вилась лентой в глубоком овраге, возле которого кончались всяческие дороги-пейзаж с одной стороны, а с другой куда одним краем упиралось пшеничное поле и из оврага — рва то, что только приблизительно можно было назвать рекой в этом месте становилось рекой — красавицей с бурным течением и довольно таки глубокой. На ближнем берегу этого чуда за плетнем начинались деревенские дома.

Именно у плетня и выстроились в ряд местные жители во главе с высоким и худощавым председателем, который опирался на небольшую трость. Доброго денечка, бабоньки! Выгружаемся! — прокричал он прибывшим и прихрамывая ступил навстречу с традиционным хлебом- солью.

Вообщем так, москвичи! — начал он свою речь после торжественной части, — село наше не сильно большое. Поэтому разместить всех по хатам на постой не смогу. Тем, кому места не хватит временно поживет в бараках… Не пугайтесь, там у нас коровники были! Но они теплые! К зиме ближе буржуйки поставим! Не пропадете!

Затем он просверлил взглядом Наталью с детьми и подозвал ее к себе. Не отворачивая от нее взгляда громко крикнул: Прасковья! Из толпы сельчан к нему направилась грузная, небольшого роста женщина, которая молча подошла к председателю и вопросительно посмотрела на него. — Слышь, Прасковья, забирай эту худобу городскую к нам… Отведи в баню, да накорми что ли … -выдавил он из себя и жестом указал мамаше с детьми следовать за ней.

Полная Прасковья оказалась женой этого самого председателя. Как то раз в разговоре с ней Наташа, сотканная из тонкой материи, где то через неделю пребывания, сравнила в шутку ее с медведицей, за что гостеприимная хозяйка невзлюбила городскую цацу и поставила ее работать на мельницу. Один мешок муки наверное весил столько, сколько весило стройное тело этой эвакуированной. Сгибаясь в три погибели от их тяжести Наталья пыталась быть сильной. Она и виду не подавала, что ей невыносимо тяжело. Но это видели другие и собачились с Прасковьей: Да, что ты совсем уже с ума что ли сошла со своим муженьком! Не ужели для городской учительницы работы другой не найти! Да переведи ее на коровник что ли! Толку больше будет!

Но Прасковья стояла на своем: А, вы на ее ручки белые смотрели? У нее же на лице написано: Контра! Да и муженька ее говорят, аккурат в канун их переселения из столицы, в каталажку усадили. Ее ж даже свои московские, кроме конечно одной ее подружки Воронковой, ненавидят… Не надо жалеть ее! Спорить здесь с председательской женой было себе дороже ибо она, а не ее одноногий Степан и была главная власть. Она, да и батя ее Севка. И до Бога высоко, а до Москвы ох, как далеко! Они. а не Степан были в авторитете у сельчан, а зная связи этой парочки дочки и отца с чекистами в райцентре, однажды открывши ротик, вспомнив про это тут же его и затыкали.

Так до поздней осени и таскала мешки с мукой учительница немецкого языка, чтобы хоть как то накормить детей. Гордая была и не желала, чтобы в чужом доме ее куском хлеба попрекали. Да, гордость боком обернулась. Захворала сильно младшая Тамарочка. Местный врач и ветеринар по совместительству констатировал подозрение на тиф. Малышку изъяли и поместили в специальный барак вместе с матерью. Там то они обе и подцепили уже настоящую болезнь. Ребенок умер уже через неделю, Наталья убивалась и мучилась еще с месяц… Дождалась Левитановской сводки о начавшемся контрнаступлении и скончалась в этот же час, в минуты агонии зовя мужа на помощь.

Лорку и Вовку отправили в ближайший детский дом. Мальчишка пробыл в нем недолго. Вскоре его усыновила славная женщина, все из того же Мракова, а о девочке, вспомнила после смерти своего отца Прасковья. Дело о ее хищениях и злоупотреблении полномочий дошло до райцентра. Семен указал ей на дверь, дабы не марать репутацию героя первой мировой. Но пожалел начавшую спиваться» сочную бабу» бухгалтер колхоза Илья, получивший контузию в первые дни войны под Брестом, бывший политрук, посланный партией в эти места обеспечивать работу сельского хозяйства. Именно он и настоял на «ребеночке» в семье. И Прасковья тут же вспомнила про» городскую», чьих детей лично определила в детский дом.

Федор души не чаял в девчушке, а Прасковья мило улыбалась ей при муже и люто ненавидела, когда оставалась с ребенком один на один. Кроме того в дом начал ходить ее брат, которого взяла на воспитание солдатская вдова Анна. Он называл девчонку «сестренкой» и еще хуже этим дурацким. именем Лора… А она то давно зовет ее Райкой! А та, стерва не откликается!

Вот однажды и задумала Прасковья недоброе! Решила она одного из этих детей отравить… Но не взял Вовка от нее шоколадку с начинкой крысиным ядом. А Райка, что это имя знать не хочет — шоколадку взяла… В руках повертела, заявила, что папа Илья лучше даст и отнесла козе Прасковьиной. А та враз и околела. Ох и тупила она в тот день Лорку! Папа Илья как раз был в этот день в райцентре, а его ягодка после порции розг так и простояла всю ночь до утра в углу, на горохе своими коленками.

Трудно сказать, кто кого воспитывал в этой семье, но чем старше становилась не Райка, не Лорка, но все же Лариса, тем больше рождалось материнской любви у женщины — медведицы Прасковьи. И если бы не самогонка, что гнала и глушила, как сапожник, хозяйка, то к моменту, когда девочка пошла в третий класс — ее можно было назвать золотой мамой. Володьку же к тому времени приемная мать отвезла в город Мелеуз, где определила в городскую школу. Именно с той поры до совершеннолетия Ларисы дети не виделись.

Однако жизнь шла своим чередом. Гордость сельской школы, проявлявшая большие способности к математике и первая певунья в хоре бесила всех учителей своим упрямством, давала отпор мальчишкам и была первой заводилой в любом деле, где предлагалось нашкодить. Свободолюбивое дитя, которой во снах снилась родная мамочка тешила себя надеждой когда нибудь найти своего родного отца.

В свои восемь лет от» папы Ильи» она услышала святое слово» Победа», в одиннадцать в своей душе она таила другое забытое, но не менее святое слово из детства, которое давно закончилось. Этим словом было» Москва»! Днем она училась в школе, вечером работала на ферме, а ночью писала письма товарищу Сталину, чтобы тот помог ей ее отца. Но не одно из них никогда не доходило до адресата. Все письма в приступах ревности рвала в мелкие клочья ранними утром Прасковья, в час когда перед школой Лариса, носившая фамилию Ильи — Григорьева засыпала.

Но где то в канун ее шестнадцатилетия она получила неожиданное письмо от брата в котором тот писал: " Здравствуй, дорогая сестренка! Во первых хочу сообщить, что у меня скоро образуется своя семья! У меня есть невеста, правда она старше меня на пять лет, но это неважно и мы распишемся, как только мне исполниться восемнадцать. А еще мы с моей Тамарой недавно были у ее брата в Уфе и там я случайно встретил одну женщину. Она говорит, что была подругой нашей мамы. Ее, заболевшую тифом, сняли с поезда по пути в Мраково, а двух ее девочек забрали в детский дом. Болезнь, отступила от нее и она в составе санитарного поезда попала в сорок втором на фронт. После Победы вернулась в Москву и начала разыскивать своих близняшек, но пока безрезультатно, но ей посоветовали обратиться в архивы в Уфе, что она и хочет сделать. Да и еще она сказала, что у нас в Москве есть родные… Но честно если, меня туда не тянет. У меня есть профессия и есть любовь. Обстановка в мире сложная и менять что то для себя не хочу, да и незачем…»

Вот глупый! — заорала на весь дом Лариска и принялась перечитывать письмо приемным родителям. Прасковья разрыдалась, а» папа Илья» послал по своим каналам официальный запрос в столицу, благо данные паспорта умершей Натальи, были записаны на клочке бумаги у Прасковьи и хранились вместе с облигациями внутреннего займа.

* * *

Ах, Лорка, Лорка! Нашлась моя девочка! — сквозь слезы бубнил Леонид Зинич, ровняя уголки дочкиного письма и держался за сердце. Как живая картинка кинохроники перед ним возникли видения всей его беспокойной жизни:

На запряжённой тройке лошадей возвращался он с отцом Стефаном из белорусской глубинки в Витебск в шальном 1919 году, по лесной дороге, которую облюбовали бандиты и мародёры. Выскочили они из леса внезапно и все, что услышал четырехлетний ребенок это был приказ отца — красноармейца: Беги, сынок!