Бесплатный фрагмент - Холодные капли: Сломанная доска

Дождь лил без просвета уже как две недели подряд, а неожиданно холодный для знойного лета ветер пробирал до костей, вынуждая совместными с дождём действиями прятаться по своим жилищам людей. Был восьмой от праздника Рождения день, в который природа смилостивилась над смертными — к концу дня ветер утих, дождь стал ослабевать, превратившись из бурных потоков в редкие капли, а из-за устремившихся к горизонту грозовых туч и облаков стали проглядывать лучи заходящего солнца. Уставшие от казалось бесконечной влаги люди вздохнули свободнее, но всё ж не были довольны, потому как дороги развезло напрочь и думать не стоило о том, чтобы отправиться по ним хотя бы до соседней деревушки или замка, не говоря уже о столице или ближайшем крупном городе. Впрочем, лето было засушливым, и старожилы, не раз наблюдавшие за такой несуразицей, были уверены в том, что не ранее чем через три-четыре дня дороги высохнут, лужи исчезнут, а засуха вернётся с удвоенной силой в Глухие Леса или в попросту Глухолесье. Давно прошли те времена, когда в этой части королевства деревья и прочая растительность стояли стеной, край был уже прилично обжит к нынешнему веку, а вот название так и осталось прежним, так же как сохранили и своё именовавшиеся Глиняными поля, теперь сплошь превратившиеся в вонючие болота, лишь своим названием напоминая о том, что было на этом месте прежде.

Ветер унёс тучи ещё дальше, закатывающееся за горизонт солнце показалось полностью. Начало теплеть, как и думали старики, на опушках бойко застрекотали сороки, люди повыходили из жилищ, радуясь, что проклятый ливень наконец-то угомонился, и принялись сгонять воду с деревянных мостовых, распространённых в этой части государства, чтобы те скорее просохли. В столице и крупных городах использовался камень, но хоть и стоили каменные дороги и мостовые относительно дёшево, в Глухолесье дерево так и осталось самым ходовым материалом ввиду того, что древесины было много, да и изготовить что-то из дерева куда легче и быстрее, нежели из камня. Конечно, в засуху случались пожары, иной раз принимая угрожающие масштабы для всего края, но королевский указ, запрещавший строительство дорог и мостовых из дерева, указ, направленный по сути на благо подданных, вызвал настоящий бунт в Глухих Лесах. Тогдашний наместник, решив, что своя шкура дороже, никак не вмешался, бунтовщики в ответ не тронули лорда, но собрали войско, даже осадили в итоге столицу, вынудив короля отменить злосчастный указ. Поняв, что с дураками спорить бесполезно, а иной раз и опасно, король зашёл с другой стороны: этот указ был отменён, а взамен принят другой, обязывавший повсеместно прорыть канавы, устроить во всех городах, замках и прочих населённых людьми местах искусственные водоёмы, заполнить их водой и следить за их состоянием. Это сработало, бунтовщики тут же разбежались копать свои канавы, довольные до безобразия тем, что переупрямили самого короля, король тоже остался доволен, велев втихаря удавить лорда Глухолесья за допущенный мятеж, недовольными остались лишь северяне, которым пришлось потратить всё короткое лето на эту затею, ведь зимой в их краях земля промерзала глубоко.

Ну да ладно, в прошлом всегда найдётся довольно историй, рассказывать которые можно бесконечно, скажем лишь, что того лорда Глухих Лесов действительно удавили согласно пожеланию короля, а канавы и водоёмы сохранились и по сей день, не раз выручая во время пожаров.

Прошло пять дней, засуха вновь вернулась, заставив людей молить богов о дожде. Оно ведь как обычно бывает? Нужен дождь — нет его, как пошёл — радуются люди, как надоел — молятся, чтобы закончился, заканчивается — так опять нужен, а после нет. То ли богам это надоело, то ли ещё что, но продержалась сушь ещё три жарких недели, прежде чем погода выровнялась и стала такой, какой обыкновенно была в краю бесконечных лесов и озёр. Естественно, что люди обрадовались и надумали закатить по этому случаю праздник, потому как повод для веселья действительно был необходим хоть какой-то, ибо радоваться было нечему: лорд Глухолесья и его отважные рыцари терпели поражения одно за другим. Не стоило винить в этом самого мужчину, пусть злые языки вовсю намекали на то, что в столь почтенном возрасте владыке Глухих Лесов по силам лишь война с юбками и пьяными скоморохами, причина столь многочисленных неудач крылась в несколько ином. Как бы то ни было, в Рейстергхард регулярно с начала похода свозили тела погибших. Рыцари, простые пехотинцы, кавалеристы, лучники, безродные наёмники — на кладбище в лесу близ замка Клиггенса каждый получил свой надел, потому как в отличие от прочих командиров лорд не бросал своих даже после смерти в независимости от принадлежности к тому или иному сословию. Раз обещал, что вернуться все, то так тому и быть: живые или мёртвые — все вернутся в родные Глухие Леса. Вдов и сирот данный факт утешал слабо, но в смерти своих близких винили обыкновенно короля, ибо кто смеет противиться воле правителя? В многочисленных походах престарелый лорд и сам потерял двух сыновей, так что с точки зрения вассалов и прочего люда Клиггенс был в одной с ними лодке, пострадав, как и все подневольные люди. Измученным засухой, войной и неурожаем людям как воздух была необходима отдушина, но они никак не могли решиться, накапливая горе и недовольство внутри себя, пока их не прорвало, а поводом неожиданно стала погода.

Видимо, боги всё же вспомнили о жителях Глухолесья и решили дать им передышку. Пока шла неспешная подготовка к неожиданному празднику, в Рейстергхард явился очередной гонец от лорда Клиггенса. Уже то, что молодого человека не сопровождали повозки, заполненные скорбным грузом, можно было расценить как доброе предзнаменование, но видимая неторопливость рыцаря могла намекать и на самые дурные известия. Сэр Бреттан Вирлен въехал по опущенному мосту в ворота замка, спрыгнул с коня возле самой дальней, так называемой Большой Филиновой башни, обращённой в сторону лесного кладбища, снял шлем и неспешно проследовал к лестнице, поднялся по ней, прошёл пять построенных хозяином-параноиком тяжёлых сосновых ворот, добрался до другой лестницы, прошёл галерею, спустился и наконец оказался в главном зале древнего замка, сделав несколько поворотов в сужающемся коридоре.

Итак, очередной посланник прибыл, подал запечатанный красным сургучом свиток с печатью владыки Глухих Лесов малолетнему наследнику, который и читать-то не умел толком, но порядок есть порядок. Наследник сломал печать, вздохнул, предполагая очередные безрадостные новости, а после отдал письмо матери. Женщина бегло пробежала глазами строчки несколько раз, снова перечитала пергамент, а затем уж совсем неприлично для своего возраста и положения рассмеялась и полезла обниматься со всеми, кто находился в данный момент в зале неподалёку от неё. Рыцарь, доставивший послание, знал его содержание, а потому не отреагировал никак, воспользовавшись случаем, чтобы тихонько покинуть зал и направиться в свой дом. Поручение было исполнено, а более в Рейстергхарде сэру Вирлену делать было нечего, выступать в роли рассказчика молодой молчун не стал бы и под пытками, а дома отправившегося в свой первый крупный поход вояку ждали престарелые родители и две сестры.

Прочие присутствующие пребывали в некотором недоумении, но леди Ерра соизволила вслух зачитать послание, из которого следовало, что королевское войско каким-то чудом одержало победу в войне и теперь все возвращаются по домам за исключением стражей границы, да те и не участвовали в походе. Осознав, что случилось, люди тут же засуетились, хотя лорд Клиггенс со своими вояками был в четырёх днях пути от Рейстергхарда. Новость моментально разлетелась по замку, к концу дня достигнув самых отдалённых уголков Глухих Лесов.

Ронас Клиггенс, единственный оставшийся в живых ребёнок лорда Глухолесья мужского пола, преисполнился гордости за отца, глаза наследника заблестели, мальчуган, настроенный весьма воинственно, уже мысленно предвкушал делёж добычи, рассчитывая заиметь себе хотя бы мало-мальски приличный кинжал. Конечно, в Рейстергхарде не было недостатка в оружии, но иметь своё собственное, а не взятое из арсенала во временное пользование, было куда заманчивее. Сёстры уже обзавелись всем необходимым, заручившись неожиданной поддержкой матери в этом вопросе, так что лорду Глухолесья пришлось просто смириться с данным фактом больше в угоду жене, нежели дочерям, а вот наследник — у наследника возникли трудности: отец упорно отказывал Ронасу во владении любым оружием, объясняя это тем, что прежде стоит выучиться им пользоваться, а уж потом либо принять его, лорда Глухолесья, оружие после смерти, либо изготовить его на заказ, заработав плату мастерам своим собственным трудом. Старший Клиггенс при том каждый раз не упускал случая поведать всем надоевшую историю, как обзавёлся доспехами и прочими необходимыми лорду вещами сам, а полученное по наследству от отца нынешний владыка Глухих Лесов повесил на стену в главном зале, приказав никому не прикасаться к вещам, всякий раз выражая надежду на то, что и сын в нужный час последует этому примеру. Всё это порядком раздражало Ронаса, однако при дележе добычи наследник мог претендовать на свою долю, чем непременно решил воспользоваться. Решил, но не знал, как провернуть это дело, ведь распределявший обыкновенно среди семейства свою долю добычи отец сам выбирал, кому и что именно достанется. Пять лет назад мальчуган стал обладателем серебряных шпор, позолоченных письменных принадлежностей, в то время как добрые, сработанные эльфийскими оружейниками луки достались сёстрам, как раз хватило на всех шестерых, а кроме того девушки получили роскошную обувь и кучу безделушек. Ронас разобиделся, отец подтрунивал над наследником целый месяц, видимо преднамеренно разделив имущество именно так, а вот сёстры тут же позадирали носы и шутили над младшим братом куда дольше. Окончательную точку в этом в общем-то безобидном происшествии поставила мать: леди Ерра, ехидно переглянувшись с мужем, отправила в приказном порядке своих пятерых дочерей и падчерицу прямиком в лапы старого Удди, наказав тому взяться за них как следует. Удди, служивший в Рейстергхарде всю свою жизнь, был учителем, у которого учился и сам лорд Клиггенс, и два его ныне покойный сына, и теперь и Ронас. Неграмотный вояка отлично владел всеми видами оружия, временами был груб и откровенно глумлив, но дело своё знал, потому и продержался на должности вплоть до самой своей смерти, пока по глупости не свалился в ров и угодил точнёхонько головой в торчащий на дне кол. Начитавшиеся книжек дочери лорда Глухолесья на своей собственной шкуре узнали, что такое быть воякой по-настоящему и взвыли через неделю, продержавшись столь долгий срок лишь из упрямства и гордости. Взвыли и приползли просить прощения у брата, чего, собственно говоря, и добивалась мать. Эту неделю Ронас не занимался, наблюдая из окна своих покоев за тренировками и наслаждаясь мучениями сестёр, гадая, сколько они выдержат, и не войдут ли во вкус, тем самым унизив его самого. Но упрямства и прочего девушкам не хватило. Сиригаэль, дочь лорда Клиггенса от первого брака и старшая среди всех детей, пришла первой, подав тем самым пример остальным. В отличие от младших братьев и сестёр, девушка буквально родилась с луком в руках, могла бы продержаться и подольше, но здраво рассудила, что может случиться что-то плохое, да и лишний раз напоминать окружающим о своём происхождении не стоило, так что Сиригаэль решила закончить комедию, не найдя в признании своей вины перед братом ничего унизительного. Конечно, Ронас простил всех, наказание было отменено, наследник вернулся к занятиям с Удди, девушки вернулись к своим книгам, рукоделию и прочим женским делам, но сама «шутка» леди Ерры всё ж имела некоторые последствия. Конечно, дочери лорда тут же забросили всё своё оружие и снаряжение, попрятав его по сундукам с глаз долой, но вот старшая сестра спустя месяц не удержалась, принявшись украдкой по ночам пускать стрелы неподалёку от лесного кладбища. Младшие вполне предсказуемо застукали Сиригаэль, посмеялись над ней, но секрета не выдали, а спустя полгода то ли от скуки, то ли от того, что неделя с Удди выветрилась из памяти, занялись втихаря подобными вещами сами, усиленно прячась как от родителей и брата, так и друг от друга. Вторым последствием было то, что лорд Клиггенс, видимо припомнив по возвращении из очередного похода происшествие, оделил девушек против обыкновения оружием и доспехами, отдав все диковинки Ронасу. Глаза от зависти блестели у всех детей, в то время как вслух брат и сёстры принялись подтрунивать друг над другом, но без злобы, отец или мать вполне могли выдумать ещё что-нибудь. И что в итоге? После каждого успешного похода девушки перебирали своё богатство, оставляя себе лучшее и наиболее пригодное, а остальное оружие и снаряжение вынужденно лично продавали по бросовым ценам, затем покупая у собственного брата приглянувшиеся вещицы, которые Ронас, если бы не отец, охотно отдал бы разом в обмен на то, о чём так мечтал. При должной экономии наследник вполне за несколько лет мог бы накопить денег на своего коня, снаряжение, полный доспех и оружие, вот только после того, как погиб Удди, лорд Клиггенс переложил часть расходов на сына, объяснив это тем, что лорд Глухолесья должен не только размахивать мечом и командовать людьми, но и управляться с другими делами. Ронас возразил, намекнув на то, что прочим в настоящем занимается его почтенная матушка, на что отец неожиданно рассмеялся и наглядно продемонстрировал, что весьма сведущ и в денежных делах, поразив этим фактом мальчишку. Возразить было нечего, мечты отодвинулись ещё дальше.

Припомнив это всё, пятнадцатилетний мальчуган приуныл, поняв, что и на этот раз выйдет всё так, как прежде. Но до чего же хотелось хотя бы свой кинжал! Удалившись из главного зала, Ронас проследовал в свои покои, пересчитал имеющиеся накопления, прикинул затраты и огорчился ещё больше, поняв, что на свободные средства может купить лишь какое-нибудь старьё, а вот изготовленного на заказ лично для него кузнецом кинжала ему не видать. Была слабая надежда на сестёр, которые наверняка продадут свою долю и вновь явятся к нему за покупками, но велика ли будет сама добыча? Судя по количеству убитых и искалеченных в этой затянувшейся войне с восточными соседями, да и вообще по числу участников похода, включая самого короля и его рыцарей, которые непременно заберут себе большую часть, трофеи будут скромны. Ну вот что мешало королю затеять ссору с южанами за проливом? У тех золота куры не клюют, а на востоке сплошь нищие полудикие варвары, у которых и взять-то нечего, разве что их безрассудную храбрость, которой сыт не будешь. Так рассуждал наследник, откинувшись на кресле напротив камина, перед тем аккуратно запрятав сундучок с золотыми и серебряными монетами в тайник.

Услышь эти его мысли старший Клиггенс — выдрал бы сына беспощадно за подобные рассуждения, а после велел бы конюхам и псарям выдрать и себя за то, что сам в прошлом дал повод сыну более думать о том, о чём более пристало думать наёмнику, а никак не рыцарю и уж тем более не лорду Глухолесья. Виданное ли дело — начинать войну ради грабежа! Конечно, от трофеев лорд Клиггенс не отказывался, но главным военную добычу не почитал. Это создавало некоторые проблемы среди подданных, но всё ж благодаря авторитету проблемы сглаживались.

Мысленно повздыхав и поохав, Ронас как обычно положился на авось, решив, что что-нибудь да выйдет, в накладе он не останется. Мальчуган непонятно зачем в очередной раз пересчитал свои монеты, спрятал сундучок, решив прогуляться.

Меж тем наследник, видимо, совсем уж увлёкся и не заметил, как наступил глубокий вечер. Подумав, что за ворота замка уже не попасть, Ронас отправился прямиком в Большую Филиновую башню. Филины, издревле обитавшие в Рейстергхарде в почтенном количестве и считавшиеся покровителями рода Клиггенсов, красовавшиеся на гербе в окружении различных завитушек, «обзавелись» этой самой башей по велению одного из предков более четырёх сотен сет назад и жили там как короли. Со временем часть птиц изрядно обленилась, разжирев и обнаглев от сытости, а потому филины превратились совсем уж в домашних. Не все из них были таковыми, часть, наверное, кое-что соображавших филинов, не поддалась и регулярно вылетала на охоту в леса. Однако, в башне всегда было их не менее десятка, с умным видом сидевших на своих насестах и таращившихся на всё подряд. Наследник любил проводить с ними время, полагая, что мудрость птичьих голов со временем распространится и на него. Самим филинам по большему счёту было всё равно, пришёл их кто навестить или нет — обыкновенно они просто дрыхли, не обращая внимания на окружение. Впрочем, иногда случался в башне переполох, когда новые «совиные головы», как за глаза называли рыцарей и прочих вояк лорда Клиггенса, являлись в это гигантское гнездо. Филины недовольно ухали, кряхтели, норовили полоснуть когтями побеспокоивших их людей, да только со временем привыкли и к этому, терпеливо ожидая окончания этого безобразия.

Ронас поднялся в башню и к своему удивлению обнаружил там старшую сестру, обыкновенно не жаловавшую это место. Девушка сидела на скамье подле окна, а у её ног оскалилась и шипела ручная рысь, с которой та практически никогда не расставалась.

— Да ты в своём уме?! — возмутился младший Клиггенс, указав на рысь.

— Ничего она не сделает, — отмахнулась Сиригаэль, погладив свою дикую кошку.

Филины заухали, заскрипели, захлопали крыльями и внезапно успокоились. Рысь тоже замолкла, запрыгнув хозяйке на колени и свернувшись клубком.

— Вот видишь, — сказала старшая сестра, — ничего не случилось. Опять пришёл вместе с ними по сторонам таращиться?

— А хоть бы и так, — Ронас уселся на соседнюю лавку.

— Ну, тогда, братец, надо бы и для тебя насест построить, — Сиригаэль улыбалась, но насмешки или злобы в её словах наследник не почувствовал.

— Опять ведь как всегда будет, когда отец вернётся, — пожаловался мальчуган сестре.

— Вполне возможно.

— Угу, точно будет, — продолжил Ронас, — снова с сёстрами к торгашам пойдёте, а после ко мне. Ты не могла бы в этот раз всё не продавать? Мне бы хоть самый завалящий меч на обмен, дам за него больше вдвое обычного.

— Я-то не против, — сестра снова погладила свою рысь, — а отец узнает?

— Вечно он меня слабаком и неумехой считает, — брат вздохнул, — вон у соседей-то все уж при оружии и доспехах, в походы ходят, а у Серенсов все братья уже при дворе служат, двое в гвардии даже. А я?

— Ты — наследник, лордом Глухолесья после отца будешь, — возразила Сиригаэль, — так что с этой шушерой и не думай себя ровнять. Думаешь, если при дворе, то большой и уважаемый человек сразу? Как бы не так. Думаешь, батюшка просто так здесь правит и не ездит без нужды в столицу? Спроси его при случае.

— Опять ругаться будет, — насупился Ронас.

— Боится батюшка наш, — девушка согнала с колен рысь, та недовольно заурчала, а после покинула башню, — за тебя боится. Братья-то твои…

— Знаю, — огрызнулся мальчуган.

— Случись с батюшкой что, — продолжила Сиригаэль, — кто лордом и защитником станет, если тебя не будет? Сёстры замуж повыходят, мы с матушкой одни останемся, а девке не править Глухолесьем. Что будет, Ронас? Коли беда с тобой случится, Глухолесье Кланстонам отойдёт…

— Кому? — мальчуган не совсем вежливо перебил собеседницу, заинтересовавшись незнакомой ему фамилией.

— Я и так много сказала, — не пожелала продолжить беседу девушка, — отцу не проговорись, забывать не забывай, что слышал, но помалкивай.

* * * * * * * * *

Неудовольствие своё этим вечером выражал не только наследник дома Клиггенсов. Король, которому было добираться до своего замка в столице ближе всех, тоже пребывал в дурном настроении. Пережив торжественную встречу, затем праздничный обед по случаю победы, его величество дождался вечера и улизнул под шумок из тронного зала, оставив отдуваться перед гостями королеву. Отсутствие короля, если честно, мало кто заметил, привыкнув за время затянувшегося похода к тому, что главный трон пустовал, королева Синтия же обыкновенно занимала свой в гордом одиночестве, не считая уместным постоянное присутствие своих двух сыновей и двух дочерей в зале, за что дети были безмерно благодарны матери. Его величество, сбежав от гостей, пожелал ужинать в дальнем кабинете, обыкновенно использовавшимся для «важных государственных дел, требующих полной сосредоточенности», хотя, чего уж греха таить, король Роген по большей части таскал туда шлюх и знатно пировал при случае, не рискуя попасться на горячем, о том его величество позаботился особо. Однако, всё ж случалось периодически событие из ряда вон выходящее, когда королева Синтия присоединилась к мужу и его шлюхам. Совет, поданный ей дядюшкой мужа, который и сам был тот ещё ходок, поначалу показался Синтии омерзительным и оскорбительным до безобразия, королева задумалась о разводе, а потом плюнула на всё и присоединилась к муженьку. Порой доходило до того, что король и королева принимались делить между собой девиц лёгкого поведения, ссорясь из-за них. Но это совсем другая история, речь сейчас не об этом, поскольку на данный вечер у Рогена никаких шлюх и прочих развлечений запланировано не было, король решил поужинать в одиночестве и использовать дальний кабинет по его прямому назначению. Спустя полчаса к королю присоединился дядюшка, монарх, доверявший родственнику как самому себе, был не против его присутствия, выгнал двух слуг и остался со старым Джоном наедине, решив, что они и сами великолепно себя обслужат, к тому же его величеству был необходим совет.

— Скажите, дядюшка, — король Роген прервал молчание, — каковы были наши потери? Кто из наших верных подданных пострадал более всех?

— Клиггенсы и Оринаты, — моментально отозвался старый Джон, налив себе очередной бокал кислого заморского вина, а затем разбавив содержимое кубка местным мёдом.

— Как это печально, — притворно вздохнул король, — для нас, в особенности последнее.

— Полностью согласен с вашим величеством.

— Дядюшка, хватит уж со мной соглашаться, — Роген налил и себе, но разбавлять вино не стал, — подумайте-ка лучше о том, что же нам делать.

— Ваше величество, лорд Клиггенс верой и правдой служит короне…

— Слишком хорошо служит, — буркнул король, — да ещё и эта история с его предком… То есть, дядя, вы советуете мне отступиться?

— Я этого не сказал, — лукаво улыбнулся лорд Файрлин, — однако, для блага королевства стоит выказать в этом деле некоторую гибкость, иначе «совиные головы» и прочие лесники могут взбелениться и никакой лорд Глухолесья, будь он хоть трижды святым, их не удержит от мятежа. Знаю я этот народец…

— Положим, что так, — нехотя согласился Роген, — А эльфы?

— Ну, — рассмеялся старый Джон, — на ушастых никакой надежды, они просто так не полезут, да к тому ж эти долгожители помнят, как наш добрый лорд Глухолесья вломил им по первое число.

— Да, — монарх рассмеялся во весь голос, поняв, на что намекает дядя, решив это озвучить, — а Хролку Клиггенсу оказалось довольно безродной лучницы и телеги серебра, которое он как распоследний дурень роздал своим воякам, а девку обрюхатил и сделал леди. Ушастые дёшево отделались, если вообще не выиграли, хоть войну-то ту продули с треском. Одно странно: никого с обеих сторон до смерти так и не убили, а покалечили столько, что жуть берёт.

— Тут уж мне ничего неизвестно, — развёл руками дядя, — кроме того, что Хролк оказал себе медвежью услугу, потому как в ближнем бою лук против секиры не лучше простой палки.

— Мда, — покачал головой Роген, — кто бы мог подумать, что наш славный лорд перебил в отместку всех Лоренов и сровнял с землёй их замок лишь затем, чтоб в конечном итоге жениться на младшей из них и нарожать целый выводок маленьких Клиггенсов.

— И не говорите, ваше величество.

Повисла пауза, во время которой король съел кусок пирога, за каким-то лешим разжёг камин, ведь на дворе стояло лето, хоть и был его конец, а старый Джон умудрился опорожнить кувшин вина и съесть жаркое.

— Хоть вы и старше меня, дядя, — Роген уселся у огня, — но и я не мальчик, вот, мёрзнуть уже стал в такую теплынь, это вам всё нипочём.

— Держусь, как могу, ваше величество, но сырость для меня страшнее владений нашего палача, каждый день молю богов, чтоб было сухо. К чёрному корню слишком большая образуется привычка, а впасть в безумие я не спешу.

— Похвально, — король протянул руки к огню, — садитесь рядом, дядя, если вам что-нибудь нужно, то я возьму наш маленький столик и поставлю возле камина, не бегать же нам каждый раз за какой-нибудь коркой или куском мяса?

— Ваше величество очень добры.

Сказано — сделано. Роген встал, прошёл в угол кабинета и вернулся с изящным столиком ручной работы, поставил тот возле камина, а пока лорд Файрлин, кряхтя и охая, перебирался в кресло, поставил на столик кубки, пару кувшинов и несколько тарелок с кушаньями.

— Так-то лучше, — король откинулся в своём кресле, — не находите, дядя? Кресло всяко удобней, нежели эти треклятые стулья, хоть и набиты они шерстью и обивка из бархата и шёлка. Но пройдёмтесь-ка по Клиггенсам. Так, эта полукровка, как её…

— Леди Сиригаэль Клиггенс, — услужливо напомнил старый Джон, — старшая дочь лорда Глухолесья и быть может, самая несчастная из детей нашего Хролка. Далее…

— Не замечал у вас склонности к состраданию, — перебил король собеседника, покосившись на дядю.

— Посудите сами, ваше величество, — вздохнул лорд Файрлин, но вздох его был настолько полон лицемерия, что заметил бы и мертвец, — девица хоть и унаследовала красоту матери, ум отца, да и внешность человеческую настолько, что ежели только к краям ушей приглядеться, то можно узнать полукровку, но совершенно неспособна понести, чего и следовало ожидать. А меж тем ей уже тридцать два года, если память не изменяет, старуха по всем статьям, пусть и выглядит вдвое моложе. Охотники на такую красоту польститься всегда найдутся, да только кто на ней женится, зная, что не будет наследника?

— Бросьте, дядя, — отмахнулся Роген, — если не до наследников, то до денег охотники всегда найдутся, приданное старшей в семье не горсть орехов, к тому же если дом Клиггенсов лишится наследника… Выгодная партия при случае. Но — нет, в данном случае вы абсолютно правы. Продолжайте.

— Полагаю, что мертвецов упоминать уже неуместно? — осведомился старый Джон, и, дождавшись кивка монарха, продолжил, — Итак, близнецы уже не в счёт, следом идут пятеро дочерей, а именно…

— Нет, — снова король прервал дядю, — дочери лорда Клиггенса рано или поздно повыходят замуж, тут нам они неинтересны, если только среди женихов ненароком не окажется либо какой-нибудь Кланстон, либо какой-нибудь лесник. Первого не допустит сам Хролк, а что касаемо второго — я всегда могу предложить больше.

— Плохо вы знаете наших лесников, ваше величество, — покачал головой лорд Файрлин, — они скорей удавятся…

— Или их удавлю я, — сказал Роген.

— В таком случае им даже проще: не придётся выбирать.

— Весьма недвусмысленный намёк, вы не находите, лорд Файрлин? — тихо пробормотал король, — Но не будем об этом, пока не время, перейдём к главному, а именно к наследнику дома Клиггенсов.

— Ронас Клиггенс весьма своеобразный пятнадцатилетний мальчуган, — улыбнулся собеседник, — точнее говоря, лорд Клиггенс весьма своеобразно подходит к его воспитанию.

— Вот как? Обучает его прясть пряжу и ловить рыбу?

— Дело в том, ваше величество, что наш добрый Хролк решил ввести… некоторые традиции в воспитании наследников дома Клиггенсов. Да, наш юный друг обучается как должно обучаться рыцарю и будущему лорду всему необходимому, однако с некоторыми странностями. Начать хотя бы с того, что наследник не имеет оружия.

— И что с того? — фыркнул король, — Я вот тоже не позволяю сыновьям баловаться, что ж тут странного?

— Однако, — продолжил дядя, — оба принца имеют лошадей, полные доспехи, не говоря уже о прочем, хоть и не разгуливают в них постоянно и не бряцают оружием на каждом шагу, однако они его имеют. Ронас Клиггенс же вынужден вести торговлю.

— Торговлю? — Роген чуть приподнял бровь.

— Именно так, ваше величество. Лорд Глухолесья распределяет между детьми имущество и деньги весьма своеобразно. Дочерям обыкновенно достаются военные трофеи и прочее имущество того же толка, в то время как Ронас получает всяческие совершенно ненужные мужчине безделушки. Сёстры продают свою добычу торговцам, а после на вырученные деньги покупают свои женские штучки у младшего брата, мало того — отец перенёс часть расходов на то, что выручает от продажи наследник, так что купить что-либо из снаряжения и оружия Ронас не в состоянии, а сам Хролк по каким-то причинам никак не желает обеспечить сына необходимым, пусть и обучает его как должно.

— Воистину спятил старый хрен, — проворчал король, — а… Погодите, дядя, погодите…

Роген поднял руку, призывая лорда Файрлина умолкнуть, в глазах появился блеск, король буквально вскочил со своего кресла и направился к рабочему столу, перетряхнул бумаги, частью бесцеремонно сбросив их на пол, раскидал прочие по сторонам, показалась запылённая карта. Мужчина долго вглядывался в неё, придя отчего-то в неописуемый восторг, затем отыскал кусок пергамента и принялся строчить на нём самолично, периодически косясь на карту своих владений. Продолжалась эта необычно бурная активность с полчаса, король временами хитро улыбался себе и посмеивался, судя по всему его величество был собой доволен, лорд Файрлин же счёл, что лучше не вмешиваться и всё то время, пока племянник делал свои дела, просидел в кресле, потягивая из кубка вино и закусывая его пирогом с голубями и серой капустой. Наконец, король Роген осуществил задуманное и сияя как медный грош кинулся обниматься с родственником.

— Дядя, воистину вы гений! — радовался правитель, — Вы только послушайте…

Король, человек уже в возрасте, радовался как мальчишка, излагая пришедшую в его голову идею, весь светился от радости, взахлёб рассказывая и пересказывая свой план. Дядюшка слушал, кивал, но сам не разделял посетившего племянника восторга, что в конечном итоге было последним замечено, однако против обыкновения Роген не выразил ни малейшего неудовольствия, чем озадачил лорда Файрлина. Разрешилось это недоумение довольно просто.

— Ох, дядя, — улыбнулся король, глядя на не совсем довольную физиономию родственника, — не вы ли приучили меня в своё время к шахматам?

— Был такой грех, — проскрипел старый Джон, начав подозревать, что Роген по какой-то причине счёл нужным о чём-то умолчать.

— То-то, — усмехнулся правитель, — Ох, дядя, ваш острый ум воистину гениален, как бы вы сами не утверждали обратного, ведь именно благодаря вам я… И без награды вы не останетесь. Помнится, как-то вы обмолвились, что желали бы упрочить связи между Файрлинами и Коттендейлами? Так и быть посему, если вы, конечно, не передумали и если вы не сочтёте предложение, адресованное лично вам, как главе дома, оскорбительным или унижающим ваше достоинство и достоинство рода.

* * * * * * * * *

К Рейстергхарду лорд Глухолесья сэр Хролк Клиггенс подъехал в сопровождении лишь двух оруженосцев, дюжины лучников и крытой повозки. Объяснялось это тем, что все войска, отправившиеся на войну по требованию короля под началом лорда, по возвращении в родные края незамедлительно расползались по домам, следуя заведённой ещё предками нынешнего владыки Глухих Лесов традиции. Так что к тому моменту, когда старший Клиггенс выехал на дорогу, ведущую непосредственно к его замку, в его сопровождении остались лишь те, кто следовал в сам Рейстергхард вместе с рыцарем. Обыкновенно компания была несколько больше, ведь следовало доставить трофеи в замок, но в этот раз и добыча оказалась довольно скромной, да и сам Клиггенс пошёл против обыкновения, распродав всё сразу, а выручку разделив равными частями среди всего войска. Кроме доли самого Хролка, в повозке лежали и деньги, которые лорду надлежало раздать семьям погибших, проживавшим в непосредственной близости Рейстергхарда. Эту печальную обязанность лорд решил отложить назавтра, лично объехав каждого, сегодня же старый вояка думал побыть с семьёй да посидеть как обычно в Большой Филиновой башне, приводя мысли в порядок, потому как кампания, затеянная королём против варваров, по мнению Клиггенса скрывала какой-то подвох. Повод с точки зрения самого лорда Глухолесья для войны был совсем уж пустяковым, хотя в былые времена оказывалось достаточным и меньшего для того, чтобы рыцарь схватился за меч, а король принялся сзывать своих лордов с их войском. Вот только времена те давно прошли, Клиггенс поневоле призадумался. Или престарелый монарх решил те времена вернуть? Подобное поведение дорого обходилось как и тогдашним рыцарям, так и всему государству, понадобилось не одно десятилетие, чтобы истребить сей пережиток, неужто всё начинается сызнова? Дураком короля Хролк не считал, а потому принялся гадать, зачем потребовалась эта нелепая и кровопролитная война, ради чего он лишился большей части своих вассалов, а уж наёмников полегло… Причина обязательно должна была быть, пытливый ум лорда никак не желал оставить стремление докопаться до истинных мотивов короля, принуждая мучиться своего обладателя.

Размышления прервались лишь тогда, когда серо-зелёные знамёна Клиггенсов с неизменным Большим Филином оказались в тени свода ворот замка, а конь мужчины замедлил шаг, застучав копытами по вымощенному ребристым железом подъёмному мосту. По какой-то причине Хролк Клиггенс остановил жеребца, пропустил повозку, пропустил своих лучников и въехал в замок последним.

В Рейстергхарде всё было готово к его приезду, навстречу вышла жена в сопровождении детей, воины, следуя данному приказу, со своих постов не отлучались, а пребывавшие на отдыхе преспокойно дрыхли по той же причине, лорд Клиггенс не любил пышных торжеств и тому подобных «тратящих зазря времени глупостей», как выражался он сам. Прочие же находившиеся в замке люди ожидали лорда в главном зале. Хролк при помощи оруженосцев сполз с коня, прокляв себя за возраст и медлительность, молча обнял по очереди жену и детей, велел разгрузить повозку и проследовал в главный зал. При его появлении присутствующие встали, приветствуя вернувшегося из похода владыку Глухолесья, после по лёгкому кивку вновь опустились за столы.

— Что же сегодня у нас на обед? — поинтересовался лорд Клиггенс так, словно бы и не отлучался из замка.

— Третий день недели, милорд, — слуга был тут как тут, — а потому сегодня ваши любимые котлеты из оленины, а кроме прочего…

— Достаточно, — с улыбкой перебил Клиггенс слугу, — довольно было и того, что вы, господин Крачиль, любезно напомнили о времени, а память моя покамест не отказывает мне.

Лорд пошёл к своему месту в дальнем конце зала, задержавшись у стола слева.

— А, сэр Воллис, сидите, сидите… Я и без вашего доклада вижу, что как всегда могу на вас положиться. Как отобедаете, можете быть свободны и отправиться наконец-то к вашей супруге. Как здоровье леди Шекли, удалось ли окончательно изгнать хворь?

— Благодарю, милорд, — рыцарь всё же поднялся из-за стола, — слава богам, хворь отступила, правда, лекари говорят, что до того, как моя жена оправится, должно пройти не менее двух, а то и трёх недель. Чудо, что я, милорд, не остался вдовцом.

— Однако, — покачал головой старший Клиггенс, — я никогда не слыхивал прежде, чтоб болезнь так затянулась. Не думаете призвать лекаря из столицы? Не хотелось бы, чтобы из-за какого-либо упущения вам пришлось пережить потерю.

— Думал об этом, милорд, — ответил сэр Воллис, — и если говорить начистоту, то сердце моё неспокойно, вы правы.

— В таком случае, немедленно займитесь этим, мой вам совет. Что же до средств, то прошу меня простить, что доля каждого из нас на этот раз не столь велика, однако при необходимости я готов выделить нужную сумму из общей казны, потому как она кроме прочих нужд нужна и для этого. И ещё раз прошу прощения за то, что призвал вас в столь тяжкую минуту и оторвал от семьи.

Клиггенс увлёкся, переходя от стола к столу, заговаривая с каждым, велев между тем начинать обед как кому вздумается. Такое случалось и прежде, леди Ерра тихонько вздохнула, гадая, что же так озаботило мужа на этот раз, остальные же в очередной раз не обратили на поведение лорда Глухолесья внимания, полагая, что как всегда всё рано или поздно разъяснится и не волновались.

Обед шёл своим чередом, одни блюда сменялись другими, слуги щедро разливали напитки, подали десерт, но Клиггенс не успокоился, не поговорив с каждым, только тогда старый лорд опустился на своё место и начал сразу с котлет, пропустив суп из курятины с зеленью и отказавшись от белого пшеничного хлеба, предпочтя ему чёрный. Ронас переглянулся с сёстрами, получил подзатыльник от матери и вернулся к десерту, которым на этот раз были мороженые ягоды с горным мёдом и весьма редкий в этих краях привезённый с юга виноград. В Глухих Лесах пытались выращивать привозимые из других земель диковинки, но быстро это бросили, прижились лишь ягоды с севера, да и то со временем набили оскомину, сделавшись обыкновенным блюдом на столах тутошних жителей. Экзотика из заморских земель хранилась на ледниках в глубоких подвалах, подаваясь на столы лишь в дни особенные, подобные этому.

Материнский подзатыльник лишь создал видимость того, что младший из Клиггенсов успокоился, внутри наследника уже вовсю горело нетерпение в ожидании дележа трофеев. Как-то так вышло, что Ронас не обратил внимания на то, что в замок въехала всего одна повозка, а потому надеялся поживиться и всеми правдами и неправдами в конечном итоге заполучить себе оружие, своё собственное. По уже известной причине надежды наследника не оправдались, к тому же в нарушение порядка отец прямо после обеда роздал всем деньги, вырученные за трофеи, удержав с Ронаса половину его доли, так что настроение мальчугана резко испортилось. Сёстры тихонько хихикнули, обрадовавшись тому, что не придётся идти сначала к торговцам, а после к брату, мать задумалась о чём-то своём, не сводя глаз с мужа, остальные после слов благодарности убрались восвояси, оставив слуг убирать со стола.

Ронас удалился в свои покои, пополнил сундучок монетами и отправился тренироваться, девушки упорхнули в свою высокую и толстую башню, где каждая из сестёр занимала по этажу, леди Ерра и лорд Хролк под руку отправились на прогулку во двор, намереваясь посидеть после в саду.

Замок был сам по себе сооружением не маленьким, размером своим вполне соперничая с королевским, но сад был невелик, большая часть свободной земли была отведена владельцами под практические цели. Но не смотря на скромные размеры садика, тот был весьма уютным и хорошо ухоженным, скрыться среди зелени от любопытных глаз не составило бы никакого труда, а густые по краям заросли, где присутствовали кроме прочих растений терновник и ещё больше шиповника, не позволяли любопытным сунуть свой нос куда не следует. Туда и направился лорд Глухолесья в сопровождении супруги. Пожилая пара устроилась на скамейке под переплетением вьюнов, защищающих от солнца, послушала мерное журчание фонтана какое-то время.

— Тебя ведь что-то беспокоит, — заметила леди Ерра, когда муж устало опустил свою голову на её плечо.

— И уже давно, — коротко вздохнул старший Клиггенс, — предчувствия… И ещё эта бессмысленная война… Дело нечисто.

— Политика, — женщина плавно провела ладонью по седым волосам лорда, — но когда Клиггенсы путались бес знает с кем?

— Да, в этом мы все, — улыбнулся Хролк, поймав руку супруги и придержав в своей, — но… Ерра, я снова её видел. Дважды.

— Её?

— Я никому об этом не рассказывал, — мужчина нахмурился, — потому что считал бредом, наваждением. Но это случилось уже дважды, у меня нехорошее предчувствие, Ерра. Не перебивай. Помнишь, как мы встретились в первый раз? Клянусь всеми богами, я убил бы без раздумий всех, кто оказался бы за той дверью. Но там… Там была ты, и я видел её — она набросила на тебя свой плащ и обняла тебя, поэтому я остановился.

— Поэтому ты не тронул меня? — осведомилась жена, — Если быть уж до конца честной, Хролк, в башню я полезла совсем не для того, чтобы сброситься с неё или драться до последнего, я хотела видеть.

— Видеть?

— Да, видеть. Увидеть своими глазами, как все эти собаки сдохнут, а что потом сталось бы со мной — о том ни одной мысли не было.

— И я слышу такое от тебя.

— Муж мой, — Ерра чуть отстранилась, — неужели ты до сих пор считаешь, что сплетни и слухи рождаются из ничего? Во всём есть крупица правды, а что касается моей семьи, то большинство пересказываемых пугалок вовсе не байки, а правда куда хуже выдумок. Но о чём они думали, когда решились взять Рейстергхард? Сами боги ослепили их. Они не могли не знать, чем всё закончится, особенно после того, что они сделали с леди Мариаэль.

— Никто не знает, чего хотят боги, — усмехнулся лорд Клиггенс, — и хотят ли они чего вообще. Стоит ли винить их или стоит винить людей? Боюсь, что до того как отправиться к Большой Семье (так называли в Глухолесье всё скопище богов, сплошь связанных родственными связями) в гости, сомнительно, что мы об этом узнаем. Да, — проскрипел и сплюнул Хролк, — но старого филина после того, как тот уже околел, ещё надобно сбить с ветки камнем на землю.

— Ты спас меня, взял в жёны… но это она спасла меня, — поняла женщина, — спасла нас всех, и я до самой смерти не смогу забыть, какую цену за всё это, — старая леди обвела руками окрестности, — заплатила несчастная дочь Глухих Лесов.

— Она провожала меня, — вернулся Хролк к своей мысли, — я выезжал из Рейстергхарда на закате, Мариаэль стояла на мосту, смотрела, а когда я уже ехал назад, я увидел её такой же, как в нашу первую встречу, только в руках у неё был сиреневый плащ, и это был не её плащ. Я всегда смеялся над суевериями и чудачествами, но теперь у меня душа не на месте. Предупреждение…

— Я не буду смеяться, — пообещала Ерра, — Мариаэль никогда бы не позволила себе подобного.

— Вот уж не знаю, — задумчиво протянул собеседник, — вот уж не знаю… И если не брать в расчёт мои видения, а принять во внимание только факты… Вот отчего Курстерны не прислали ни одного воина? Их дом своим войском может соперничать с половиной домов Куэллсира, а король призвал сплошь мелочь вроде Риттенсов, лишь Клиггенсы и Оринаты хоть как-то были пригодны к войне, а остальные… Чуть было не сказал «сброд». Я нисколько не умаляю достоинств младших и малых домов, не желаю их оскорбить, однако участие их в этой войне крайне подозрительно, в то время как все большие дома остались сиднем сидеть по своим городам и замкам. Да, мы победили, но от всего войска уцелела едва ли не четверть, а то и меньше. Пять младших домов канули в лету, а малых без счёта, да и наше войско сократилось вполовину, а уж Оринаты — ещё одна война и их дом можно будет похоронить.

— Но ведь Коттендейлы пришли все, — заметила жена, — и потеряли не менее других.

— То-то и оно, Ерра, то-то и оно. Выбора у них не было, однако пока старшие родичи прохлаждались в своих шатрах, младших косили как траву. И всё ж потеряли они меньше всех.

— Я и забыла, что ты невысокого мнения о них.

— А что мне думать о людях, которые берут в жёны сестёр, а в мужья внуков? — лорд Клиггенс плюнул в траву и нахмурился.

— Пф, то же мне новость, — пожала плечами леди Ерра, — а то ты не знаешь, что между Коттендейлами практически нет кровного родства.

— Так-то оно так, — признал факт Хролк, — но где ж такое видано?

— Король обычно вырывает язык за такое, — напомнила жена мужу.

— И это не делает ему чести, — проворчал лорд Глухолесья, — но я ничего не имею против нашего короля, хоть его величество и сам принадлежит к этому дому. Но старый Джон, эта старая змея… Как пить дать, что поход на варваров его рук дело, а король слушает своего дьявольского дядюшку, не понимая, что тот толкает всех нас в могилу.

— Ссориться с Файрлинами не умная затея.

— Сиреневый, — вдруг прошептал Хролк, — сиреневый… Сиреневый — цвет Коттендейлов! Предупреждение… Войско ослаблено, а повод они всегда найдут… О, побей меня все боги разом, Ерра, они спустя столько лет решились… В Глухие Леса вновь идёт война!

— Какая с того выгода Коттендейлам и королю? — осторожно спросила женщина.

* * * * * * * * *

В былые времена находилось немало охотников, желающих если не поставить на колени Глухие Леса, то захватить их и ограбить. Дважды сиё мероприятие завершалось успешно для захватчиков, но лишь затем, чтобы с течением времени погубить их окончательно. Короли Куэллсира обыкновенно смотрели сквозь пальцы на это безобразие, если в роли захватчиков или грабителей выступали их родственники, потому как сами были не в восторге от порядков, царивших в Глухолесье, учитывая тесное общение тамошних жителей с эльфами и прочей лесной нечистью, спускали с рук и междоусобицы с соседями, в то время как в других частях королевства применяли закон со всей его строгостью, или делали вид, когда это было им выгодно. Умело лавируя, Коттендейлы всегда держались вместе, стравливая между собой соперников и контролируя конфликты, умудряясь оставаться притом в стороне. На престоле представители так ненавистного лорду Клиггенса дома очутились более шести столетий назад, когда подняли восстание против тогдашнего короля, удумавшего привести в порядок законы и сделать их едиными для всего государства, победили, но в итоге сами сделали то, что намеревался сделать король Торлин, который был убит Коттендейлами прямо на троне, ворвавшаяся толпа нашпиговала Торлина Второго стрелами так, что кроме как короля-ежа Торлина уже не вспоминал никто. По счастью король-неудачник не имел семьи и близких родственников, не то резня, до которой так были охочи лорды и рыцари тех времён, продолжалась бы неведомо сколько. А так всё успокоилось, Клиггенсы же, поскольку не участвовали в мятеже ни на одной из сторон, выглядели подозрительно, а потому Коттендейлы вполне закономерно невзлюбили лордов Глухолесья, а когда представился случай, то и вовсе во время уже упомянутого ранее мятежа лесников избавились от одного из них. Но время шло, до открытого противостояния дела никто из потомков не довёл, и в настоящий момент между Клиггенсами и Коттендейлами отношения существовали ровные, потому как «лесники» с «совиными головами» и их лорды не раз выручали Куэллсир своими луками и мечами против внешнего врага, однако по-прежнему не участвовали в подавлении мятежей, раздражая правителей. Конечно, отказ убивать врагов короны можно было бы трактовать как измену, но получить вместо одного мятежа два не желал никто из королей. Впрочем, королевская власть в отместку всегда закрывала глаза на внутренние конфликты с участием Клиггенсов, когда зачинщиками выступал кто-либо из соседей, за исключением последнего случая, когда нынешний король, король Роген, не только признал, что лорд Хролк Клиггенс был в своём полном праве, но и отдал лорду Глухолесья все владения уничтоженного им в отместку за погибшую супругу дома, а кроме того одобрил брак с единственной выжившей из Лоренов, в довершение всего прислав на свадьбу богатые подарки. Однако, недолюбливающего и презирающего всех Коттендейлов лорда Клиггенса король расположил к себе отнюдь не этим поступком. Его величество был образован, начитан, а кроме того храбр и осторожен, к тому же против обыкновения выбрал невесту из совсем уж далёкого от Коттендейлов рода, да и вёл себя в нетипичной для представителей своего дома манере, что заставило Хролка Клиггенса призадуматься, что в итоге привело к тому, что владыка Глухих Лесов решил, что боги наконец-то вразумили хоть одного из «серебряных орлов» и зауважал короля, но лишь его одного. Данное обстоятельство весьма не понравилось Джону Файрлину, дядюшке короля, полагавшего лорда Клиггенса более умным по сравнению с его предками, а потому опасным. Сам Хролк Клиггенс, будь он на месте лорда Файрлина, не придал бы данному факту никакого значения, однако старый Джон, как за глаза называли советника короля, всю жизнь занимался политикой и был не таков. Там, где другие видели одно, Джон видел другое, не доверяя никому, вечно ища подвохи даже там, где не было и намёка на них. Но как ему не быть таким? Доверчивость однажды вышла боком всем Файрлинам, быстро учившийся всему Джон запомнил урок на всю жизнь, сделал выводы и стал поступать соответственно. Король знал об этой особенности дядюшки и пользовался ей вовсю, извлекая при случае пользу не только для Коттендейлов и их союзников, заставляя кривиться старого Джона, зачастую бесившегося из-за непонимания замыслов Рогена. Тут уж лорду Файрлину винить кого-то, кроме себя, было неуместно — приучив племянника к шахматам, тот сам сподвиг короля к хитроумным замыслам и комбинациям.

На этот раз лорд Файрлин решил не вмешиваться, а просто посмотреть со стороны, чего именно и как именно решил добиться король Роген, при случае выгадав что-то и для себя, тем более что первый подарок старый Джон уже получил: Марна Файрлин должна была стать женой принца Касса, старшего сына самого короля. Поступок для монарха, испытывающего неприязнь к большинству традиций его предков и живущих родственников, был воистину странный, скрывая за собой нечто большее, но что с того? Связь Файрлинов и Коттендейлов укрепится ещё больше, Марна со временем станет королевой, а тюфяк Касс скорей предпочтёт своих соколов и борзых, рискуя повторить славную традицию королей и лордов гибнуть на охоте или на турнире, к коим наследник трона так же не был равнодушен. Младший брат принца Тристан недалеко ушёл от брата, но был уже женат на такой же недалёкой девке с титулом и богатым приданным.

Старый Джон продолжал бы и далее свои размышления, но был прерван стуком в дверь своих покоев, где советник в данный момент готовился отойти ко сну.

— Прощу прощения, милорд, — в двери проскользнул слуга, — прибыл гонец.

— Да? — нахмурился Файрлин, недовольный тем, что его побеспокоили, но тут же подумал о том, что ради простого посланника никто бы не осмелился так запросто врываться в его покои.

— Да, милорд, — подтвердил человек, — в его руках серебряная нить, потому я и осмелился побеспокоить вас.

— Какое же это беспокойство? — старый Джон улыбнулся, — Вы всего лишь честно исполняете свои обязанности… Однако, где же он сам?

— Ожидает в кабинете, милорд.

— Неосторожно, — проворчал советник себе под нос, — Стилси, ты можешь быть свободен.

— Да, милорд, — слуга с поклоном удалился, притворив за собой двери.

Надев кольчугу под одежду и прихватив с собой на всякий случай кинжал, лорд Джон Файрлин покинул свои покои, устремившись в коридоры королевского замка. Для вида проверив посты, советник сделал ещё несколько кругов по двору, прошёл в конюшни, задержавшись там на четверть часа, и только потом через другой вход вернулся в замок и прошёл в свой кабинет. Как только старый Джон открыл двери, ожидавший его молодой человек поднялся с кресла и поклонился входящему лорду.

— Ба, — лорд Файрлин узнал гонца и удивился, — Фрелли, Фрелли собственной персоной! А я уж подумал, что ты совсем забыл старика.

— Как вам будет угодно, милорд.

— Ох, плут, — старый Джон шутливо погрозил молодому человеку, — всегда знаешь, когда следует появиться.

Советник прошёл к своему столу, отпер ящичек, выудил пергамент, демонстративно сдув с того тончайший слой пыли, а затем протянул гонцу.

— Твоё помилование, — пояснил лорд Файрлин, — но радоваться ты будешь после, ведь не просто же так ты решился рисковать своей шкурой, заявившись прямиком в королевский замок?

— Именно так, — согласился Фрелли, спрятав пергамент, — Есть важные вести, милорд.

— Не томи, — Джон сел в кресло.

— По известному вам делу имеются некоторые успехи, — начал гонец, — наш лорд уже получил необходимую сумму, а преданные нам люди уже нанялись к нему. К несчастью, о ларце с золотом нашего лорда весьма несвоевременно прознали разбойники, так что…

— Больше нет разбойников, — уверенно сказал советник, — И ради этого пустяка ты явился сюда?

— Пустяка? — лицо Фрелли вытянулось в изумлении.

— Фрелли, ты меня за дурака считаешь?! — разозлился старый Джон, — На кой ляд сообщать мне то, о чём мне и так прекрасно известно и рисковать своей тупой головой?!

— Я не понимаю…

— Погоди, — лорд Файрлин вдруг сделался совершенно серьёзным, — Если ты здесь, а не в Холворе…

— В Холворе? — гонец перебил старого Джона, заработав гневный взгляд последнего.

— О, боги, — советник вскочил из кресла и принялся расхаживать по кабинету, — о, боги… Фрелли, немедленно отправляйся к нашему лорду дорогой через Астолн и молись всем богам, чтоб тебе по пути встретился наш пьяница! А когда встретишь его, изруби эту погань в куски, а всё, что найдёшь при нём, придашь огню не мешкая! Нашему другу на словах передашь сидеть ниже травы, тише воды, а коли не послушает — пусть пеняет на себя!

— Я не понимаю…

— А тебе и не надо понимать, — отрезал лорд Файрлин.

— А если я не встречу Роттера? — осведомился молодой человек.

— Тогда можешь сам взять верёвку и вздёрнуться на ближайшем каштане, но не раньше, чем передашь послание.

Фрелли ничего не ответил старому Джону, коротко поклонился и быстрым шагом покинул кабинет советника.

— Как всё невовремя, — пробормотал мужчина, — как всё невовремя…

Сон испарился моментально, как испарилась и предыдущая тема для размышления, прерванная слугой, доложившим о приезде Фрелли. Лорд Файрлин взял себя в руки и вернулся в свои покои, дабы не выдать себя, хотя заснуть был уже не в состоянии. Оставалось лишь дожидаться известий или самого Фрелли, если у висельника вдруг случится очередной приступ глупости и тот лично заявится с докладом. Помилование, с трудом выхлопотанное у короля, никак не гарантировало того, что увидев Фрелли, король не переменит своё решение, а рисковать весьма перспективным, пусть и не всегда умным, но исполнительным слугой не хотелось. Будь на месте молодого человека кто-то другой, старый Джон с чистой совестью оставил бы того в лапах палача в наказание за глупость, но лорд считал, что опыт и мудрость приобретаются с возрастом, а потому негласно решил по возможности избавлять Фрелли от всякого рода опасностей и неприятностей, но опять же до известного предела, ведь повлиять абсолютно на всё не было в его власти. Впрочем, этот кто-то другой вряд ли бы дожил до допроса, если бы тот пожелали провести… Теперь оставалось надеяться на то, что пьяница Роттер, не сумевший исполнить такое пустяковое поручение, бесследно исчезнет со всеми письмами, а если «наш друг» не внемлет голосу разума в лице лорда Файрлина и не удержится, то руки советника короля будут чисты, как вода из горных родников Киарра.

* * * * * * * * *

Покинув кабинет советника, Фрелли чуть подзадержался возле маленького окошка, прислушался, а когда убедился, что посторонних звуков нет, тенью скользнул к дальней от него стене приёмной лорда Файрлина, облокотился на неё и в тот же миг исчез, как обыкновенно исчезают играющие призраков и прочую нечисть актёры на сцене. Потайная дверца бесшумно крутанулась вокруг своей оси, молодой человек очутился прямо перед крутым спуском, шедшим до самых подвалов замка. Человек, по случайности оказавшийся за дверцей, непременно тотчас свалился бы вниз и свернул себе шею, однако Фрелли пользовался этим ходом давно, а потому предусмотрительно ухватился за две металлические скобы, дождался полного закрытия дверцы, наощупь прошаркал полтора шага вперёд и развернулся, нашаривая верёвку. Нащупав наконец искомое, молодой человек ухватился покрепче и двинулся спиной вперёд далее, пока не поставил правую ногу на узенькую ступеньку, вырезанную в каменной кладке. Шаг за шагом, не выпуская ни на миг верёвку, он спустился практически по вертикали до самых подвалов, где с помощью такой же хитрой дверцы проник в коридор, проходивший по центру подземелий, а там без всякой опаски зажёг факел и ровным шагом направился в дальний его конец. Опасаться ему было нечего, ход располагался в самом низу, даже ниже водостоков и канализации замка, а от смрадного запаха, появившегося из-за протечек, по сути урона не было никакого, кроме неприятных ощущений в носу. Однако, Фрелли не упустил возможности выругаться, когда к половине пути запах порядком утомил его обоняние.

— Троллья задница и гоблинова глотка, — проворчал молодой человек и чихнул.

На ум тут же пришло наставление лорда Файрлина не употреблять постоянно одних и тех же выражений, а если уж было совсем невтерпёж, то делать это мысленно, вот только самого старого Джона не было в подземелье, а потому Фрелли по пути к выходу ругался от души, заодно стараясь по совету того же лорда выпустить из своего рта все ругательства и непристойности заранее, чтоб те не вырвались в самый неподходящий момент. Надо признать, что иногда совет помогал, а иногда и не очень, в особенности если собеседники впоследствии неминуемо переходили в число покойников, тут уж сдерживаться не было никакой нужны, а поглумиться при случае тоже, если верить Джону Файрлину, было весьма полезно.

Фрелли добрался до конца хода, уже привычно обманул стражей и выбрался из замка, долго шёл вдоль стены до той её части, которая соприкасалась с небольшой группой деревьев, там углубился в заросли. Продравшись сквозь кустарник, он оказался на полянке, где под укрытым от посторонних глаз покатым навесом отыскал своего коня. Молодой человек отвязал серого жеребца, уже набившего пузо предварительно запасённым здесь овсом, вскочил на него, пригнулся едва ли не к самой гриве и тронулся в путь сквозь лесок. Деревья закончились быстро, Фрелли оказался возле той части столичного парка, за которой ухаживали постоянно, выехал на дорожку, по которой обыкновенно гуляли пешком как обитатели замка, так и прочие жители Грифтена, поглядел вниз и сплюнул с досады: за каким-то лешим дорожку за время его пребывания у лорда Файрлина разровняли, несмотря на наступившую темень, а свежие следы лошади, которые непременно будут замечены поутру, могут быть истолкованы весьма неоднозначно. Пришлось соскочить с коня и руками убрать следы копыт, на что опять же ушло драгоценное время. Проклиная всех на свете, Фрелли поехал сквозь зелень, радуясь тому, что не вырядился, а приехал к старому Джону как был с дороги. Эта мелкая неприятность притормозила молодого человека на четверть часа, а уж когда он наконец-то выбрался из парка и выехал на одну из улиц, то постарался нагнать время, тем более что маршруты движения патрулей городской стражи были ему известны. Оставалось ещё выбраться за ворота, но к ним Фрелли не поехал, воспользовавшись потайным проходом в стене, а уж практически бесшумно переплыть ров верхом на обученном жеребце было делом совсем пустяковым.

На другом берегу рва молодой человек остановил коня, соскочил на землю, оделся, потому как предусмотрительно сложил перед переправой вещи в мешок, который держал всё время над головой, чтобы тот не промок, проверил оружие и тщательно вытер мешком седло, которое как раз намокло, наскоро обтёр своего жеребца по бокам и продолжил путь. «По дороге на Астолн,» — подумал Фрелли, — «Раз так, то стало быть мне надо миновать этих проклятых монахов, которым вечно не спится, или придётся проехать мимо постоялого двора Жирного Нолана, где нашего пьяницы ну никак быть не может, да и дальше это. А всё ж…» Решив, что лишним убедиться в своей мысле не будет, он сделал крюк и выехал к нужной дороге как раз возле упомянутого постоялого двора, надумав заодно наскоро перекусить.

— О, господин Шишен, — мальчишка, резво подскочивший к коню, едва Фрелли въехал в ворота, взялся за поводья, — всегда рады вам. Чего изволите сегодня?

— Вода, говядина, хлеб, солонина, сыр, — коротко озвучил соскакивающий на землю человек, — С собой то же на два дня и фляжку красного.

Мальчишка умчался исполнять пожелание гостя, передав поводья несколько запоздавшему такому же слуге, а Фрелли ровным шагом прошёл к строению, проскользнул в нижний зал и уселся неподалёку от входа.

Сам Жирный Нолан давным-давно уже дрых в своей каморке, укладываясь спать в то же время, что и большинство горожан, однако постоялый двор был открыт для путников или желающих опрокинуть стаканчик в любое время дня и ночи, благодаря чему недостатка в посетителях заведение не испытывало никогда. За старшего в ночное время оставался Жоффо, брат хозяина, работали четверо мальчишек да два бугая с дубинами, девушки, которые тоже имелись среди прислуги, работали только при свете дня. Жоффо лениво дремал на своём месте, гости наливались вином и гундосили что-то невпопад, так что на новоприбывшего никто не обратил внимания, разве что мальчишки тут же принесли столовые приборы и кувшин, потому как Жирный Нолан, побывав в заморских краях, перенял некоторые обычаи. В других схожих заведениях, исключая дорогие и престижные, никто не утруждал себя подобными мелочами, однако хозяин «У вертела» не поскупился пустить пыль в глаза, хвастаясь тем, что у него и простолюдины едят серебряными (а на самом деле посеребрёнными) приборами с чистой фарфоровой (а вот этого никто не проверял) посуды и свиней за его столами не бывает никогда. Что ж, гостям-то на самом деле было всё равно, зачастую принесённые приборы так и оставались на своих местах, но Жирного Нолана так и распирало.

Что ж, Фрелли ополоснул из кувшина лицо и руки, вытерся жёлтым как и все стены заведения полотенцем, аккуратно сложив его после, и принялся дожидаться своего ужина. А пока ждал, по привычке принялся наблюдать за посетителями, стараясь делать это как можно незаметнее. Лишняя ссора, а то и драка, не входила в его планы, а от гуляк можно было ждать всякого. Этого и не случилось, пьянющие в дым гости, праздновавшие что-то, причём уже давно, закономерно стали засыпать прямо за столами, а то и сваливаясь под них. Бугаёв, служивших у Нолана, данный факт даже обрадовал: они получат прибавку, потому как растащат после упившихся до беспамятства по комнатам, а хозяин за эту услугу непременно выколотит монеты с клиентов, которые никогда не возражали, будучи не в силах уйти на своих двоих, тем более что за порогом, да ещё и ночью, случиться могло всякое.

Итак, ничего нового Фрелли для себя не увидел, наскоро закончил ужин, расплатился и вышел во двор, где ему подвели коня, уже нагруженного заказом. Молодой человек кивнул, выехал за ворота и во весь опор помчался по дороге. Ночью, когда стояла непроглядная темень и не было луны? Объяснялся секрет просто — его жеребец. Специально обученные, кони этой породы отлично видели в темноте, запоминали дороги, по которым проскакали хотя бы раз, были быстры, никогда не ржали в неподходящий момент и были преданы хозяину как собаки. Вот только чудо-лошади всё ж имели два недостатка, отталкивающих большинство покупателей. Во-первых, стоил жеребёнок этой породы почти тысячу золотых, что могли себе позволить весьма немногие, а во-вторых, не отличались выносливостью. Самого Фрелли и его небольшой груз жеребец мог тащить на себе с приличной скоростью хоть неделю без перерыва, но если бы господин Шишен вздумал бы сесть на него в полном доспехе или взять с собой лишку — часа через два конь вымотался бы и встал как вкопанный, а то и вовсе бы околел, вздумай Фрелли или кто иной бить его шпорами или хлестать нагайкой, а уж телегу лошадь этой породы не смогла бы стронуть с места и на локоть. Но этого и не требовалось от серого жеребца, для дел, которыми промышлял молодой человек, его достоинства были неоспоримыми.

Дорогу до Астолна господин Шишен одолел за три часа, не сделав ни единой остановки хотя бы потому, что останавливаться было негде, а пьяница Роттер вряд ли бы рискнул сворачивать к какой-либо из шести деревенек, находившихся в стороне от дороги, потому как ничего достойного с его точки зрения там не было, иное дело — Астолн с его кабаками и харчевнями, шлюхами и так любимыми пьяницей скоморохами и менестрелями, кои в столице оказались под негласным запретом из-за презиравших их старого Джона. Вот здесь-то наверняка Роттер и задержался, не совладав с собой. И загулял, забыв обо всём на свете. А как иначе можно было объяснить пропажу пьянчуги? Полез в драку и получил стрелу в зоб или кинжал в сердце? Полноте, сам Роттер одним ударом кулака расшибал в лепёшку череп быку в независимости от опьянения, да и носил гибкие доспехи под одеждой ценой в двух жеребцов Фрелли, а уж прыгал и вертелся не хуже акробатов с ярмарки, не смотря на свои почтенные размеры. Подумав об этом, Фрелли скривился. Прикончить Роттера согласно пожеланию лорда Файрлина та ещё задачка, скорее уж пьяница снесёт ему голову своим мечом, а то и просто прибьёт как муху одним ударом руки, притом и не заметив оного. В драку лезть было не с руки, но есть ведь и другие, не менее действенные способы, так что оставалось лишь найти Роттера, а там действовать по обстоятельствам.

Городские ворота были закрыты, мост поднят, так что проникнуть в Астолн пришлось тем же способом, каким Фрелли покинул столицу. В городе не жаловали кусты и деревья, а потому пришлось прятаться в вонючих переулках, но эти мелочи уже давно не смущали молодого человека. Прикинув, через какие именно ворота Роттер мог въехать в Астолн, господин Шишен поехал по улицам не скрываясь, городская стража тут и сама была непрочь погулять, так что неприятностей не грозило ни малейших, веди он себя пристойно, или уж совсем непристойно, тогда дело бы кончилось лишь штрафом, парой тумаков и ночью на соломе в холодном подвале. Отогнав от себя всякие прочие мысли, Фрелли решил искать Роттера согласно привычкам пьяницы, но так его и не нашёл, облазив весь Астолн и провозившись до самого вечера, потеряв драгоценное время. Рассудив, что пьянчуга никуда не денется, в конечном итоге приехав к месту назначения, молодой человек покинул город и поскакал на запад, надеясь на то, что поспеет вовремя и передаст приказ лорда Файрлина, ведь последствия его опоздания могут быть куда худшими, нежели упокоение загулявшего невесть где Роттера.

* * * * * * * * *

В Рейстергхарде начиналось утро. Сиригаэль, увлёкшись очередной книжкой, а потому пропустившая время обычной своей «тренировки», всё ж решила её не пропускать, но увлеклась и здесь, так что вполне могла попасться на глаза кому-то из тех, кто непременно доложит отцу о её очередной вылазке за стены замка к лесному кладбищу. Решив, чтобы остаться незамеченной, взобраться по стене, стоящей ближе всех к деревьям, а потом сказаться нездоровой и продремать день в постели, девушка пригнулась к земле и прыжком достигла стены, потом едва ли не прижавшись к ней двинулась к цели. Обойдя угол, Сиригаэль остановилась как вкопанная, буквально налетев на младшую сестру. Обе замерли от неожиданности.

— Так-так, — Линиэла Клиггенс тут же упёрла руки в бока, — Попалась, сестричка.

— Да и ты тоже, — намекая на одежду и торчащий из-за спины сестры лук ответила Сиригаэль.

— На кладбище была? — осведомилась Линиэла, — Зря это, отец не одобряет.

— Там спокойно, — возразила старшая сестра, — и никто не мешает. А ты…

— А я на водопад ходила, — призналась девушка, — хотела подстрелить себе пару зайцев или лису, да только зря ходила, всего одна белка попалась и ту выкинуть пришлось.

— Ладно, — Сиригаэль посмотрела на стену, — Я-то заберусь, а вот ты…

— Пф, дура ты, сестра, — Линиэла пошарила в углублении каменной кладки и в руках девушки оказался конец верёвки, который она что есть силы дёрнула и с довольным видом уставилась на старшую сестру, — стану я по камням карабкаться да обдираться? Вот ещё.

— Весьма неосмотрительно, — заметила Сиригаэль, — а если узнает кто?

— Пока ты первая. Ты и Удди, это он для меня смастерил. А он уже никому не скажет.

— Я…

Начать фразу девушка не успела, потому как сестра, вытаращив глаза, резко развернулась влево, буквально выхватив лук из-за спины.

— Жопа великана и святой чёрт! — Линиэла одну за другой выпустила три стрелы подряд в кустарник неподалёку, а после устремилась к нему.

Сиригаэль и глазом моргнуть не успела, как младшая сестра выскочила из кустов обратно, с довольным видом продемонстрировав три птичьих тушки.

— Всегда срабатывает, — девушка, уже каким-то чудом успевшая вернуть лук к себе за спину, принялась выдёргивать стрелы, — прав был Удди, нужное слово всегда в помощь.

— Ого! — старшая сестра удивилась скорости и меткости стрельбы младшей, полагая, что Линиэла втихаря лишь баловалась с луком и мечом, в то время как сама Сиригаэль занималась этим серьёзно, чувствуя в этом потребность, — Кто с тобой занимался?

— А никто, — Линиэла улыбалась во весь рот, а потом вздохнула, — но до тебя мне далеко, Си. Поучишь меня, а?

— Ты же вроде кладбища не любишь? — попыталась отшутиться Сиригаэль, — И если отец узнает…

— Да пёс с ними, — надулась девушка, — сёстры наши стреляют как пьяные гоблины, у мельницы все стены истыкали, а я так не хочу, я хочу как леди Поуна. У меня тоже будет большой лук, чёрный конь, доспехи и блестящий меч, и платье у меня будет из лисьего меха, и…

Линиэла размечталась и принялась тараторить, увлекаясь всё больше и больше. Внезапный подзатыльник прервал девушку, второй прилетел старшей сестре, лорд Клиггенс вырос как из-под земли.

— Охотники сраные, — загремел голос отца, — мелочь всякую за милю разглядели, а в сторону отца, который что твой вепрь пыхтит в двух локтях от вас, даже не обернулись.

Девушки переглянулись, гадая, как накажет их родитель.

— Ты, — Хролк Клиггенс посмотрел на Линиэлу, — раз ты их подстрелила, то сама и разделаешь.

— Я так и хочу, — неожиданно гордо выпрямилась девушка и топнула ногой, — Сама ощиплю, разделаю, зажарю и сяду пировать!

— Ух ты, — фыркнул отец, а потом неожиданно чуть смягчился, — Тогда бегом на кухню, пока твой лорд не потребовал свою долю. Ишь ты…

Упрашивать Линиэлу не пришлось, подхватив покрепче добычу, девушка чуть ли не бегом бросилась к воротам замка.

— Эту пакость срезать, — лорд Клиггенс подёргал верёвку, повернулся к старшей дочери, — А ты куда смотрела? Молчи, я не про ваши глупости. Ты хоть заметила, что за погань подстрелила твоя сестра?

— Погань? — не сообразила Сиригаэль.

— Ох, дочка, — вздохнул отец и до девушки донёсся запах вина, видимо, отец был пьян и скорее всего по этой причине полночи бродил вокруг замка и наверняка видел всё, — учишь вас, учишь… Гартчики это.

— Гартчики? — девушка уставилась на мужчину, тут до неё дошло, а после они одновременно рассмеялись.

— Будет ей наука, — намекая на жуткий запах во рту, коим славились данные птицы несмотря на нежность их мяса, сказал старший Клиггенс, — но чур не смеяться, довольно будет с Линиэлы и этого.

— Да, отец.

— Идём, — Клиггенс взял дочь под руку, — хоть позавтракаем спокойно, пока наши бабы не набежали.

Отец и дочь медленно тронулись вдоль стены к воротам.

— Когда, согнувшись, лук в руке готов пустить стрелу, — неожиданно затянул лорд Глухолесья, Сиригаэль скосила глаза на родителя, которому скорее всего вновь ударил в голову хмель, — Стоим в четыре мы ряда, стоим плечом к плечу. Пусть ветер перья на лету расправит и звенит, звенит, победу нам неся, а смерть к врагу летит. Что не поёшь? Ты лучник или тряпка?

— Но, отец, — попыталась возразить девушка, — я…

— Начнём сначала, — не желал оставить затею Хролк Клиггенс, — и не бойся: короля тут нет, а мы дома.

— А матушка? — осведомилась Сиригаэль.

— Мда, — отец остановился и покачал головой, — мда, дочка… А мы тихонько.

— Ну, если только так, — сдалась старшая дочь лорда Клиггенса, всё ж воровато оглядевшись по сторонам.

Когда, согнувшись, лук в руке готов пустить стрелу,

Стоим в четыре мы ряда, стоим плечом к плечу.

Пусть ветер перья на лету расправит и звенит,

Звенит, победу нам неся, а смерть к врагу летит.

Взмахнёт рукой наш командир, отпустим тетиву,

Шагнём вперёд, шагнём назад, шагнём плечом к плечу.

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

Почти шёпотом пропев первый куплет, лорд Глухолесья коротко рассмеялся, а после прибавил голос, продолжив нехитрую песенку, Сиригаэль подпевала, на всякий случай озираясь по сторонам.

И что нам всадник и стрелок? Копейщик уж не в счёт.

Пусть в латах добрых все они, наш лук их всё ж берёт.

И рыцарь весь в железе сам, в доспехах его конь,

На землю как мешок дерьма стрелою сброшен он.

До нас дойти дано не всем, а коли уж дойдут,

Возьмёмся дружно за мечи, пусть луки отдохнут.

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

Хролк Клиггенс расходился всё пуще, дочь тоже осмелела, оба прибавили голос, бредя вдоль стены к воротам как неплохо проведшая вечер в кабаке компания.

Когда же луки отдохнут, мечи возьмут своё,

Мы мёртвых примемся считать, закончив всё огнём.

Разделим честно меж собой всё, что добыли мы,

И стрелы наши соберём, построимся в ряды.

И вот готовы снова мы шагать, стрелять и бить,

Но перед тем зайдём в кабак, чтоб славно покутить!

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

В горах, в лесах и на лугу и в поле равных нам

Ни лорд не сыщет, ни король, зажравшийся болван!

Мда уж, «весёлая» песенка. Меж тем в ней содержалось ещё два куплета, в коих хвастовства и чванства было через край, как и гордости за Глухие Леса и их вояк, но спеть их Сиригаэль и Хролк не спели, отец и дочь почти подошли к воротам и лорд Клиггенс тут же умолк, призвав знаком девушку последовать его примеру. В ворота они вошли уже молча и направились на кухню замка, где уже вовсю готовили завтрак. Обыкновенно повара принимались за дело с раннего утра, так как лорд Глухолесья имел привычку с восходом солнца покидать свою кровать, а после шли на отдых сами, оставив чёрную работу и подготовку к обеду на прочих слуг и помощников, так что в кухне было не так уж много народу, тем более что большинство людей с приездом лорда Клиггенса разъехалось восвояси. И конечно, на кухне была Линиэла. Девушка уже умудрилась ощипать и разделать свою добычу, а теперь занималась тем, что равномерно вращала над огнём вертел с насаженными на него тремя тушками гартчиков.

— О, — старший Клиггенс пьяненько улыбнулся, — а ты времени даром не тратишь.

— Надо успеть, — отозвалась дочь, продолжая крутить вертел, — пока лорд не надумал потребовать свою долю.

— Не надумает, — отец и старшая сестра уселись за грубый стол, — потому как не желает тратить место в желудке на каких-то птичек. Верно, Симмелс?

— Да, милорд, — отозвался повар, находившийся ближе всех к столу, — Зачем тратить место на птичек, когда есть жареная оленина и южные приправы?

— Вот так-то, — лорд Клиггенс покосился на дочерей, — Ох, бабы, никакого воспитания…

— Отец? — покосилась на него Сиригаэль.

— Дети мои, — глава семейства вздохнул, картинно закатив глаза к потолку, — Может быть, я уже стар и глаза стали меня обманывать, где же мы сейчас?

— Дома, отец, — ответила Линиэла, — в Рейстергхарде, в нашем замке.

— Ба! А я-то думал, что мы в кабаке или на постоялом дворе. Нет, Линиэла, ты права, определённо мы дома. А с кем мы воюем, не окажешь любезность подсказать?

— Ни с кем, — девушка ткнула ножом в одну из тушек на вертеле, — но я могу и не знать, вам ведь виднее, батюшка.

— Хм, — лорд Клиггенс сделал вид, что задумался, а после рассмеялся невпопад, потребовав подать на стол вина.

— Отец? — старшая дочь повернулась к родителю.

— Простите, дочки, я так давно не напивался, — сказал Хролк, — что уже забыл, что это такое и каково это. Старею… Ладно, не при дворе, я-то могу понять, сам такой был, но какого сраного лешего вы в таком виде уселись за стол? Мы дома, ни с кем не воюем, а может вы и спите со своими деревяшками и железяками? Или в поход собрались?

— Ой, — Сиригаэль зажала себе рот ладонью и попыталась встать, чтобы снять оружие, Линиэла решила поступить так же, но отец знаком прервал намерения девушек.

— Сидите уж, — махнул рукой глава семейства, пропустив затем пару хороших глотков прямо из кувшина, хотя кубки уже были поставлены на стол, — только не стоит нашей матушке об этом знать. Пусть почивает себе спокойно, а мы спокойно позавтракаем. Симмелс?

— Почти готово, милорд, — повар уже нёс тарелки и столовые приборы, — остался ещё соус, хлеб сейчас будет. И, милорд, завтрак в зале подавать как обычно?

— Да, — старший Клиггенс снова отхлебнул вина, но в этот раз всё же счёл возможным воспользоваться кубком, — подавайте.

Лорд одобрительно покивал, разглядывая тарелки, а после разлил вино по всем трём кубкам, отодвинув показным движением кувшины с водой и тёмным элем.

— Ты вроде бы пировать собиралась? — обратился к Линиэле отец, — Готово твоё жаркое? Так садись с нами, а не прячься по углам. Будем пировать.

Линиэла сняла вертел с огня, сгрузила птичьи тушки на большое блюдо, поставила его на стол и уселась рядом со старшей сестрой. Клиггенс тут же подмигнул Сиригаэль, наблюдая, как Линиэла поливает зажаренных до корочки гартчиков каким-то соусом. Старшая дочь сдержала улыбку, представляя, что сейчас испытает младшая сестра. Но тут очередная волна хмеля накрыла отца.

— Господа, дамы, леди, все присутствующие, — лорд Глухолесья поднялся с полным кубком, — я желаю выпить за вас всех и ваш труд, а также нижайше просить вашего прощения за то, что вы вынуждены наблюдать наши пьяным морды. Вместе с тем обещаю, что будем себя вести пристойно на столько, на сколько окажемся в силах и вместе с тем даю слово, что никакого вреда лично вам или имуществу причинено не будет.

Хролк Клиггенс стоя опорожнил кубок до дна, плюхнулся обратно на скамью и покосился на дочерей.

— А вы что? Лучники вы или кто?

Сиригаэль, предпочитавшая винам тёмный эль, а по большей части воду, отпила из своего кубка с явным неудовольствием, а вот младшая сестра, как говорится, дорвалась. Линиэла залпом опрокинула в себя весь кубок как заправский пьяница, а после потянулась к хлебу, взяла кусок, положила рядом, затем, орудуя ножом и вилкой, принялась за своё жаркое. Отец и старшая дочь тут же переглянулись, но уже удивлённо: Линиэла как ни в чём ни бывало уплетала за обе щеки гартчиков, не морщась и не кривясь. Лорд Клиггенс озадаченно почесал в затылке, решив, что Линиэла держится и не морщится лишь из-за своего упрямства, но после непременно сдаст позиции, а вот Сиригаэль заподозрила подвох, что было не так уж далеко от истины, потому как секрет был довольно прост: едва Линиэла показалась с убитой дичью в кухне, Симмелс моментально опознал добычу, предупредив девушку, но та лишь отмахнулась, велев скорее готовить цитчский соус, а после влить в него молока. Перечить повар не посмел, покачав головой, а вот теперь так же наблюдал за девушкой, которая залила означенным соусом своих гартчиков и с аппетитом уплетала их как обычную солонину. Симмелс тут же взял этот факт на заметку, решив при случае повторить, но попался в ловушку, поскольку не заметил, как Линиэла украдкой влила в уже готовый соус настойку чеснока и раздавила туда же один помидор. Так что вечером повара, решившего, что он заполучил секрет блюда, ждало неприятное разочарование, на что кроме прочего и рассчитывала Линиэла.

Завтрак продолжался. Отец постоянно косился на одну дочь и переглядывался со второй, но ничего так и не происходило. Поняв, что проиграл, Хролк втайне порадовался, что у дочери такой твёрдый характер и следующий тост был за Линиэлу. И пошло-поехало, лорд Глухолесья разошёлся не на шутку и сделал передышку лишь тогда, когда дочери уже откровенно стали клевать носом. Решив, что с них довольно, лорд поднялся из-за стола.

— На дорожку, — вино снова потекло в кубки, — а потом спать, разбойники! И чтоб к утру были как положено! И я пойду…

В девушек уже не лезли ни еда, ни выпивка, однако с усилием они одолели наполненные всего лишь на четверть кубки и с трудом, опираясь друг на друга, поднялись из-за стола.

— Слабаки, — бахвалился отец, — моя покойная бабка нас троих вшестеро перепивала, а я, хоть и стар, я…

Продолжить он уже не смог, покачнувшись и присев обратно на скамью. Девушки не обратили на это никакого внимания, потому как в данный момент желали лишь скорее добраться до кроватей, не помышляя ни о чём другом. И каждая мысленно удивлялась, как это так вышло так нализаться, да ещё и с родным отцом, который при случае за такой поступок выдрал бы ивовыми прутьями обеих. Вот они скрылись из кухни, опираясь одна на другую и на стену, лорд Клиггенс съел кусок хлеба и отправился прочь, прихватив с собой полный кувшин вина. Покинув кухню, лорд добрался до двора и присел на каменные ступени, наблюдая, как сёстры пытаются добраться до башни, в которой обитали девушки. Пройти через весь широкий двор было бы скорее, но те были так пьяны, что с трудом держались на ногах. Можно было, конечно, рухнуть на траву и доползти до башни, что тоже было бы скорее, но ползать Линиэла и Сиригаэль сочли ниже своего достоинства, предпочтя опираться на стену и медленно брести по ней, поддерживая друг друга. Хролк усмехнулся и отпил из кувшина, продолжая наблюдать за детьми.

На путь до башни сёстры потратили четверть часа, временами даже пытаясь затянуть какую-то песню, но получалось у них это плохо. Достигнув, наконец, двери, девушки остановились. Линиэла открыла дверь и полетела вниз, не удержавшись, и точно упала бы в траву, если бы не успела схватиться за массивное железное кольцо. Дверь распахнулась настежь под её весом, Сиригаэль вошла внутрь, подтянув за собой сестру и закрыв за собой. Хролк Клиггенс покачал головой, отпил из кувшина и надумал двинуться дальше, однако пришлось задержаться: внезапно дверь башни распахнулась, на траву полетел лук, потом из двери выпала Линиэла, на которую тут же в нелепой позе приземлилась Сиригаэль, а следом полетел, рассыпая во все стороны стрелы, колчан. Послышались недовольные крики, но они быстро стихли за моментально захлопнувшейся дверью башни. Решив, что на этом всё, лорд Глухолесья вознамерился позвать слуг, но сёстры так быстро не сдались. Старшая сестра вернула свой лук на его законное место, а после принялась ползать по траве, помогая младшей собрать рассыпавшиеся стрелы и после пристроить колчан за спиной. Стоять девушки уже не могли, так что до двери добрались ползком, несколько раз стукнулись в неё головами, но всё же открыть её сумели и исчезли в тёмном проёме. Если верить слабым звукам, Сиригаэль и Линиэла с отборными ругательствами тяжело поползли по лестнице.

Старый лорд хрипло рассмеялся, отхлебнув из кувшина и подставив лицо солнцу, наслаждаясь его всё более к осени теряющими силу лучами, посидел так, опустил руку в карман и похолодел: карман был пуст. Хролк едва не ударился в панику, но чисто машинально сунул другую руку в другой карман и успокоился, нащупав пергамент, тот всё же был на месте к его крайнему облегчению. Как бы не был пьян лорд Глухолесья, за детей он всё же беспокоился, а потому, погревшись на солнышке, двинулся в башню, дабы проверить, что там твориться, не забыв прихватить свой кувшин. Лестница далась ему тяжело, порядком запыхавшись, Хролк добрался до пятого этажа, который занимала Линиэла. Комната девушки оказалась пуста, лорд подумал, что сёстры скорее всего ввалились к кому-то из младших, потом отбросил эту мысль и поднялся на самый последний этаж, где жила старшая его дочь. Там он и обнаружил вполне предсказуемую картину: едва переступив порог, девушки рухнули на пол, не сумев добраться до кровати. Вытянувшись на спине на полу, Линиэла храпела во всю, рядом, свернувшись калачиком и уткнувшись в сестру, пристроилась Сиригаэль, а в довершении картины ручная рысь нахально улеглась сверху на обеих девушек, зашипев при виде старшего Клиггенса. Лорд поставил свой кувшин на пол, стащил с кровати подушки, подложил под головы сестёр. Рысь тут же попыталась цапнуть его когтистой лапой, но получила пинка и отлетела к дверям, зашипела, выгнула спину, но Хролк не обратил внимания на кошку, стащив с кровати здоровенное, сшитое из шкур зайцев и волков одеяло, прикрыл детей, решив, что этого достаточно. Мужчина подхватил свой кувшин, подумал было оставить его Линиэле и Сиригаэль, а после рассудил, что ему он нужнее, и пнув в очередной раз недовольную рысь, оставил комнату. На пороге лорд Глухолесья снова приложился к кувшину и тяжело затопал вниз, споткнувшись на четвёртом этаже.

Хотя и была башня вся каменной, лестница однако была деревянной, не то Хролк Клиггенс как пить дать свернул бы себе шею, а так дело ограничилось отборной бранью и проклятьями, пока лорд катился по ступеням витой лестницы до самого первого этажа. Глиняный кувшин, понятное дело, пережить такого не смог, расколовшись на черепки при падении, чем вызвал неудовольствие и очередную порцию ругани хозяина. Но разве мог такой пустяк остановить лорда Глухолесья? Старший Клиггенс, лишившись сосуда с вином, не сдался, решив продолжить попойку. Пожилой мужчина отправился на кухню за новым, надумав для разнообразия вместо вина наполнить его тёмным элем, да заодно съесть чего под руку подвернётся.

Решить-то он решил, но вот исполнить задуманного у него не вышло: едва лорд одолел половину двора, как рухнул на землю и захрапел во всю мочь, сражённый в итоге изрядным количеством вина, которое он начал поглощать ещё с ночи. И это на глазах у вышедшей отчего-то вместе с Ронасом леди Ерры, которая обыкновенно предпочитала завтракать как положено и никогда не выходила из-за стола раньше времени в отличие от сына, который вечно торопился на утреннюю тренировку. Женщина нахмурилась, но после поняла, что муж всё равно ничего не услышит из того, что она собиралась сказать, велела сыну идти по своим делам, а сама с помощью слуг переместила лорда Глухолесья в спальню.

Вот слуги, дотащившие Хролка до кровати, удалились, а жена принялась раздевать мужа, дабы уложить его в постель как следует, попутно принявшись гадать, что именно такого случилось, раз старший Клиггенс упился до совершенно невменяемого состояния. Повод для такого рода размышлений имелся, потому как на памяти самой леди Ерры супруг всего единожды напился, а именно в день похорон сыновей. С той поры, как и ранее, Хролк никогда не позволял себе не то что напиваться, а даже лишней порции любого из хмельных напитков. И раз уж благоверный изволил нализаться до такого скотского состояния, то повод действительно имелся, притом явно безрадостный. Спросить у Хролка, который даже не шевелился, было нельзя, оставалось лишь дождаться, когда супруг проспится, но даже это не означало того, что лорд Клиггенс поделится с ней. Размышляя так, женщина с трудом всё-таки раздела бесчувственное тело, кое-как затолкала его под одеяло и занялась одеждой. Чуть подумав, леди Ерра решила пристроить оную подальше от мужа, ведь обнаружив себя в таком состоянии, тот вполне мог решиться на прогулку, а в одном исподнем не очень-то побегаешь по замку, пусть и в пьяном виде. Решив так, женщина отставила подальше от огромной кровати кресло, куда и свалила одежду, не утруждая себя тем, чтобы сделать это аккуратно.

Ещё разок окинув взглядом мужа, леди Ерра собралась на выход, вознамерившись проведать Сиригаэль и Линиэлу, которые отчего-то пропустили завтрак. Женщина повернулась, но тут заметила, что возле кресла лежит какой-то свиток. Ранее она его не видела, так что скорее всего тот выпал из кармана одежды супруга. Подумав, что именно там может скрываться причина столь безобразного поведения мужа, вздумавшего бросить её среди ночи, Ерра подняла свиток, развернула и остолбенела — пергамент был абсолютно пуст! Да, снизу красовалась личная подпись короля, присутствовали все необходимые печати, ниже располагалась печать лорда Клиггенса, его подпись, а кроме того золотая печать королевства, но сам документ не содержал ни единой строчки! «Так вот что принёс сокол,» — подумала женщина, сворачивая пергамент обратно, — «но тут радоваться надо — воистину это подарок богов!» Ерра затолкала пергамент в первый попавшийся карман. «По сути дела,» — продолжила женщина размышления, — «король дал разрешение на что угодно, чего не было ни при одном правителе, так чем же так недоволен Хролк?» Подумав ещё, она пришла к выводу, что такой подарок был не просто так, и что цена за него могла оказаться непомерной. Но что же именно лорд Глухолесья сделал для короля? Или что именно ему предстоит сделать? Не в этом ли причина такого поведения мужа? Движимая нехорошими предчувствиями, леди Ерра буквально перетряхнула каждую складку одежды Хролка, надеясь отыскать хоть что-то, но результата это не принесло. Женщина вспомнила про шкатулку, запертую в огромном шкафу, где лорд Клиггенс имел обыкновение хранить все важные документы. Открыть сам шкаф не составит никакого труда, но вот шкатулка, хотя размерами она более походила на ларец, имела хитрый замок, ключ от которого неизменно висел на шёлковом шнурке на шее Хролка Клиггенса почти постоянно. Ерра решилась, ещё разок оглядев супруга, лежавшего под одеялом в глубоком пьяном сне. Она стащила ключ с шеи и устремилась к кабинету, рассчитывая покончить с этим делом как можно скорее и вернуть ключ на место.

В кабинете, что так же было необычным, царил беспорядок. Стол, за которым лорд Клиггенс не спеша решал свои дела, был буквально завален грудой бумаг и пергаментов, которые, если судить по их виду, были старыми и редко покидали место своего постоянного хранения. Решив начать с них, леди Ерра взяла первый попавшийся свиток, развернув который, обнаружила часть генеалогического древа Клиггенсов. В других документах, сваленных в кучу на столе, так же обнаружились схожие сведения, касавшиеся как Клиггенсов, так и других домов королевства. Женщина пожала плечами, не понимая, чего это муженёк ударился в генеалогию, и оставила в покое документы, устремившись наконец к шкафу, в котором надеялась найти ответ на свой вопрос. Что же, перерыв шкатулку снизу доверху, она с восьмой попытки отыскала письмо, как будто случайно впопыхах неаккуратно всунутое среди прочих бумаг. Если бы леди Ерра просто перебрала бумаги, то вряд ли бы смогла его обнаружить, но поскольку женщина перебирала всё целенаправленно и аккуратно, то усилия увенчались успехом.

Письмо было от самого короля, Ерра Клиггенс сразу узнала вычурный почерк правителя, но вот обращение к мужу было не совсем официальным, так что тут дело скорее всего касалось чего-то личного. «Друг мой,» — начиналось письмо, — «возможно, что после всего ты возненавидишь меня и будешь в полном праве на самую лютую с твоей стороны по отношению ко мне ненависть, но пишу я это письмо к тебе не как твой король, а потому прошу для начала хотя бы выслушать меня. Да, знаю, что такого рода начало сразу заставит размышлять тебя о всяких мерзостях, на которые всегда были способны Коттендейлы, да и наш король-ёж частенько грешил подобным, однако, признаюсь сразу, что я попросту не смог найти другого выхода. Мой любезнейший дядюшка снова вознамерился поднять вопрос о…» Женщина сглотнула при упоминании лорда Файрлина, едва не плюнув при этом на пол, но после взяла себя в руки и вернулась к письму. Смысл написанного дошёл до неё далеко не сразу, леди Ерре понадобилось перечесть всё от начала до конца шесть-семь раз, прежде чем в душе волнами поднялся гнев. «Не понимаю,» — зло думала женщина, убирая на прежнее место письмо и шкатулку, — «не понимаю… Убей меня боги, не понимаю! Никогда Клиггенсы не стали бы терпеть подобного ни от кого, пришли король хоть сотню пустых пергаментов со своими подписями и печатями!» Возникло непреодолимое желание растормошить мертвецки пьяного мужа, сунув тому в лицо письмо, а после предать его огласке по всем Глухим Лесам. Что он скажет в своё оправдание? Как лорд Глухолесья мог так поступить, фактически предав родной край? Но тут Ерра внезапно задумалась о том, какими могут быть последствия в случае отказа или даже самого что ни наесть настоящего мятежа. Война дорого обошлась Глухолесью, очередного столкновения им не пережить, а даже если лесники каким-то чудом и отобьются, то будет лишь вопросом времени их окончательное уничтожение. Поняв, что муж угодил в ловушку, из которой в данный момент выбраться не представляется возможным, леди Ерра стала остывать, принявшись размышлять о том, что делать ей самой. И о том, какую пользу можно будет извлечь из сложившейся ситуации. Как ни крути, кое-что давало определённые надежды и перспективы, пусть и сомнительные. Женщина расплакалась, уткнувшись лбом в шкаф. Умом она понимала, что следует как можно скорее взять себя в руки, успокоиться и вернуть на место ключ, но остановиться никак не могла. Что-то легко коснулось головы престарелой леди, заставив вздрогнуть от неожиданности, что-то лёгкое и тёплое. Женщина подняла взгляд и замерла на месте, моргнула, видение тут же исчезло, а вот тепло прикосновения никуда не делось, задержавшись на полминуты перед тем, как уйти. Ерра решила, что сходит с ума, а после припомнила рассказанное мужем и задумалась, закрыла глаза, сжала кулаки, досчитала в уме до двадцати и обратно, выдохнула, открыла глаза и направилась в спальню.

* * * * * * * * *

Покинув Астолн, Фрелли спешил изо всех сил. Роттер, так и не отыскавшийся, уже не особо заботил молодого человека, ведь времени оставалось всё меньше и если бы не чудо-конь, то нечего было бы и думать о том, чтобы успеть. Жеребец нёсся во весь опор, временами делая длинные скачки, но Фрелли уже был привычен к такой езде и заранее чувствовал момент, благодаря чему уже не вылетал из седла как прежде, а конь между тем разгонялся всё быстрее и быстрее, словно спешка хозяина каким-то неведомым способом передавалась и самому животному, заставляя ускоряться. Дорога впереди раздвоилась, Фрелли выбрал правую, которая хоть и проходила через лес и не была вымощена камнем, была короче. Жеребец тут же убавил ход, потеряв относительно твёрдую опору под копытами, приноравливаясь к мягкой после дождя земле, однако в скорости после так и не прибавил, проскакав под тенью деревьев почти что пять миль. Впрочем, господина Шишена данное обстоятельство никак не смутило, ведь лесная дорога была короче почти на треть, да и конь его был быстрее других. Фрелли мельком глянул на солнце, когда дорога вышла к болоту, удовлетворённо хмыкнул и вновь пригнулся к гриве, не желая глотать мошек и прочих гнусных летающих созданий, обитавших в болотах. Молодой человек непременно поспел бы к сроку к намеченной цели, но, как это часто бывает, и в этот раз вмешался случай. Случай, или это боги в очередной раз решили пошутить? Кто ж его знает, что заставило жирную квакушку покинуть своё болото и прыгнуть на камень, на который отчего-то правым передним копытом в повороте дороги приземлился жеребец Фрелли. Сам молодой человек, толком не понимая, что произошло, инстинктивно освободил ноги от стремян и, со всей силой оттолкнувшись руками от спины коня, выбросил себя прочь из седла в сторону, а жеребец на полном ходу ухнул в болото, трясина жадно чавкнула, практически моментально поглотив несчастное животное.

* * * * * * * * *

Глухой, низкий и протяжный рёв трубы был и не нужен, дабы оповестить о приближающемся войске, потому как не заметить такое скопление вооружённых людей было невозможно. Роттер, любивший кроме самой битвы нагонять панику на врага, используя внезапность, досадливо сплюнул, но предвкушение добычи перебило возникшее неприятное ощущение. Громила покосился на знаменосца, который стоял рядом. Что же…

— Вперёд, бездельники! — рявкнул Роттер, потрясая мечом, — Сегодня ужинать будем за длинными столами и спать на перинах!

Вояки заголосили, понеслись ругательства, затем войско превратилось в толпу, совершенно сломав строй и беспорядочным скопищем бегом устремившись к стенам города. Со стен немедленно полетели стрелы, солдаты на бегу подняли над головами щиты, да так и добежали до стен, потеряв от своего числа не более полусотни человек. В данной ситуации луки оказались для защитников бесполезными, сверху немедленно посыпались камни и горящая солома, кое-где полилось масло. Поняв, что ничего нового он так и не увидел, Роттер велел немедленно отступить от стен шагов на десять, прикрыть щитами своих лучников, приказав последним палить что есть силы, можно даже не целясь, лишь бы стрелы летели градом. Так и сделали, благо запас стрел позволял вести непрерывную стрельбу не менее получаса, чего для целей Роттера было вполне достаточно. Выждав с десяток минут, громила отправил нескольких вояк прямиком под стену, те удачно проскочили и начали карабкаться вверх, волоча за собой верёвки. Тут же начала наступление вторая волна, вышедшая из леса. Пользуясь тем, что защитники города и головы не могут высунуть из-за ураганного обстрела, наёмники бегом преодолели отделявшие их от стены расстояние, на ходу поднимая длинные лестницы.

Оборонявшиеся были готовы к этому, среди бойниц и проёмов сверху стены немедленно показались рогатки, кое-где даже преждевременно полилось кипящее масло, вот только Роттер заранее приготовил неприятный фокус: лестницы коснулись стен в тех местах, где пустые пространства отсутствовали, а потому дотянуться до них рогатками и крючьями было весьма непросто. Мало того — под лестницы тут же устремились воины, забрасывая крюки с верёвками на перекладины, а после повисая на них, тем самым прижимая лестницы к стене ещё плотнее. Громила хрипло рассмеялся и принялся карабкаться вверх, накручивая себя изнутри.

Со стороны южной стены несколько раз протрубили в рог, Роттер понял, что оставшаяся часть войска принялась штурмовать ворота, стоило поторопиться. Бугай ускорился, добрался до конца лестницы, но положить руки на каменную кладку не спешил, наученный горьким опытом, чуть выждал, подобрался как пружина, а после одним прыжком вскочил на тупой зубец стены и тут же подпрыгнул, пропуская под ногами так предсказуемо едва ли не со свистом рассёкший воздух меч. Приземлился Роттер уже на стену, угостив добрым ударом по голове не успевшего опомниться стражника, глухо зарычал и бросился вправо как бешеный кабан, сметая всё на своём пути. Что же, привычный и один из любимых приёмов не подвёл и на этот раз, заставив на короткое время оторопеть защитников стен, что дало возможность первой партии солдат вскочить на стену в тех местах, вдоль которых вихрем пронёсся их командир. Теперь главным было не бросаться очертя голову на врага, а встать стеной и защитить то небольшое пространство, которое постепенно наполнялось атакующими, и уж после постепенно теснить противника в обе стороны, позволяя всё большему количеству воинов подниматься на стену одновременно. Роттер довольно оскалился, но тут уж ругаться и удивляться пришлось ему самому. Видимо, защитники города предвидели подобный манёвр, потому как отчего-то сами побежали прочь. Громила удивился, но тут пол под ногами заходил ходуном, что-то треснуло, а в следующую секунду и Роттер, и его солдаты полетели вниз, очутившись в каменном мешке, где развернуться не было никакой возможности. «Глупая смерть,» — подумал громила, — «сейчас ливанут кипяточка, а то и чего похлеще…»

С южной стороны города, где располагались ворота, отчего-то единственные для Груинса, штурм протекал как по учебнику. Ров был преодолён кучкой смельчаков, которые мало-помалу наладили переправу, а после и вовсе умудрились опустить мост, теперь же под прикрытием щитов вояки раскачивали таран и методично стучали в ворота массивной деревяшкой, окованной железом. Долбить можно было до бесконечности, защитники города с любопытством взирали на попытку проломить толстенные ворота, уверенные в том, что враг лишь напрасно тратит время, а после уверились в этом ещё более, ведь массивная деревяшка не выдержала нагрузки и треснула, разломившись под своим весом надвое. Вояки с проклятьями отскочили в стороны, позабавив осаждённых, но тут же сомкнули щиты и новый таран был доставлен незамедлительно, монотонный стук продолжился, а ворота как и прежде даже и не шелохнулись.

— Чего он там возится? — пробормотал себе под нос молодой человек на белом коне, расположившийся вне досягаемости лучников Груинса, — Ещё четверть часа я согласен терпеть этот назойливый стук, но не более. Вот если бы…

— Кончай бубнить, Огрызок, — рявкнул тощий длинный человек, восседавший почти на таком же коне справа от молодого человека, — Сказано тебе не трепать попусту! Сколько надо, столько и будешь терпеть, бестолочь.

— Да, отец, — нехотя согласился Фуртч, но всё ж вновь неодобрительно фыркнул, — Пора бы уж старине Роттеру подать знак.

— Не спеши, — отец покачал головой, — Роттер дело знает, а мы покуда будем стучать-постукивать, пока время не придёт.

— Да чего он возится?

— Надо и возится.