Бесплатный фрагмент - Кавказская Швейцария — Чечня

Светлой памяти моих родителей посвящается Махмадгири Алаудиновичу и Зайнап Аддал-Гуниевне

Предисловие

Среди множества изученных печатных и рукописных материалов для изучения истории Чечни и Кавказа, много этнографических находок в виде научных статей, заметки путешественников, записки служащих, отчеты военных и другие документы, которые буквально приходилось выискивать в различных журнальных и книжных фондах библиотек России. Не буду долго описывать все те трудности, связанные с выявлением представленных в данном изложении, были сложности с копированием, в последнее время многие библиотеки начали оцифровку своих фондов и выявленные мною материалы сегодня часть можно читать на сайтах библиотек. С огромным уважением к людям, которые потратили немало времени, оставили подробные описания географические, этнографические, а также внимательно и красочно писали о природе Чечни. Многие исторические факты описанные в этом сборнике уникальны. Уверен, что представленные статьи и заметки будут полезны историкам и этнографам, антропологам, геологам, лингвистам, научным работникам, аспирантам, студентам, работникам музеев и библиотек, краеведам. Статьи представлены сохранением дореволюционной орфографической стилистики без редакторских примечаний, изменений, сокращений, и комментарий (а так хочется- но не позволяю себе этого). Не могу подобрать слова, чтобы выразить свою огромную благодарность библиографам и библиотекарям РНБ, РГБ, ГПИБ за неоценимую помощь оказанную в выявлении этих материалов и за предоставленную возможность фотографировать необходимые материалы. Представленные в этом сборнике материалы являются всего лишь частью имеющихся в наличии в моем личном архиве материалов, которые по мере возможностей будут публиковаться. Большое значение публикации этого сборника является еще и тем, что все эти материалы являются библиографической и исторической редкостью.

В связи с тем, что в ходе дальнейших исследований выявилось много интересных материалов, которыми было решено дополнить издание 2017 года.

М. М. Мурдалов, научный сотрудник КНИИ (РАН) им. Х. И. Ибрагимова, сотрудник Национальной Библиотеки ЧР.

Кавказская Швейцария

(Из путешествия по Чечне и Дагестану). «Сборник Сведений о Северном Кавказе» том 1, 1906 год. Ставрополь. Под редакцией помощника председателя Статистического комитета А. С. Собриевского.

Маленькая нефтяная столица. — Превращение города в станицу. — Слобода Воздвиженская. — Один из фактов, выражающих симпатии горцев к завоевателям. Что караулят в Воздвиженской. Забытый край и новый эдем. Что такое абреки и как их создают.

Многие восхищаются и увлекаются красотами и достопримечательностями военно-грузинской дороги. Действительно, этот путь через гигантский горный кряж есть одна из гордостей Кавказа. В нем отпечатлелась вековая победа человеческой настойчивости над могучею стихией. Не будет ересью, однако, утверждать, что военно-грузинская дорога пролегает далеко не через самые живописные местности Кавказа, что среди необъятного Кавказа можно указать много интересных местностей, более эффектных, хотя и менее восхваляемых, чем те, которые пересекаются знаменитым горным трактом между Европой и Азией. В подтверждение, попросим читателя последовать за нами в глубь хребта по мало известному и совершенно не описанному Шатоевскому тракту, представляющему собой недостроенную кратчайшую перевальную дорогу через главный Кавказский хребет, параллельно военно-грузинской, а также дорогу к мало известному дачному месту «Ведено», расположенному по пути к альпийскому озеру «Эзенам». История этого недостроенного и недоконченного пути весьма поучительна. Проект перевального пути по направлению Грозный — Воздвиженская-Тифлис возник, кажется, еще в 50-х годах. Этот, в свое время много обещавший шоссейный путь доведен до Евдокимовского укрепления (85 верст от Тифлиса), но совершившееся в 1877 году проведение дороги от Ростова до Владикавказа, начального пункта военно-грузинской дороги, заставило прекратить дальнейшие работы. В результате, в качестве памятника грандиозного, но погибшего проекта осталась эта недоконченная дорога, по красоте неизмеримо превосходящая военно-грузинскую. В то время как много воспетые красоты последней являются какими-то отрывочными и спорадическими, Грозно-Евдокимовский тракт, начиная от реки Боргуна, есть непрерывное олицетворение чего-то волшебного поэтического и даже поражающего живописностью местности, мало описанной, но во всех отношениях замечательной и обильной такими чудесами природы, как минеральные реки.

Наш путь начинался от Грозного. Этот город, знаменитый своими нефтяными источниками и известный, как маленький Баку, поражает своим крайне невыгодным расположением, на равнине, в самой низменной части ската холмов, носящих громкое название «Сунженского хребта» (от реки Сунжа). Трудно было выбрать более неудачное место для города, служащего, в буквальном смысле слова, сточной канавой для всей окружающей местности. Климатические условия здесь незавидные: африканская жара летом, сырость и невылазная грязь зимой, с неизбежной малярией, донимают обывателя.

До проведения Петровской ветви и открытия нефтяных промыслов, Грозный был заурядным и совершенно безвестным захолустьем. О нем если и говорили, то на короткое время по поводу одной некрасивой истории, кончившейся крахом грозненского общественного банка, дополнившим собой эпопею, завязанную Юханцевым и Рыковым.

Любопытно, к слову, что в грозненском крахе не оказалось виновных: всех отцов города, преданных суду по делу банка, оправдали… по безграмотности, так как они единогласно заявили, что не могли разобрать подносимых им для подписи бумаг безграмотных, подписывались другие. Следовало найти этих «других», но они успели в продолжение процесса, длившегося 15 лет, покинут наш бренный мир.

Нужно заметить, что «крестоносцы» составляют подавляющее большинство грозненской думы и усиленно поддерживают в ней консерватизм, который настойчиво проводит требование жить так, как жили наши отцы, упорно сопротивляясь не только возникновению такого учреждения, как городская библиотека, но даже отрицая насущность элементарных удобств, как мостовые. Действительно, во время распутицы здесь по улицам, кроме двух-трех мощеных, нельзя ездить, а ходить можно лишь на ходулях.

Впрочем, такое неустройство маленькой нефтяной столицы, кроме косности обывателей, объясняется также недостаточностью материальных средств и теми ненормальными отношениями, которые сложились между гражданским и казачьим населением, т.е. терским казачьим войском. Оно владеет тут выгонами, нефтяными промыслами, на войсковой же земле находятся станция и все заводы.

Войско, не довольствуясь отнятием у города выгонов, заявило притязание даже на самую городскую территорию и ведет в этом направлении процесс с городом, которому угрожает опасность остаться без выгонов, без собственно земли и превратиться в станицу. Возможно, что нам придется быть очевидцами редкого в истории зрелища, именно превращения города в станицу, т.е. деревню. Все эти факты, конечно, не требуют никаких комментариев и, конечно, не приходится, при столь ненормальных условиях удивляться отсутствию прогресса на Кавказе и малому приобщению туземцев к цивилизации.

Несмотря на миллионные обороты по нефтяным операциям город остается бедным, а бюджет его нищенским. Ни железная дорога, ни нефтяная промышленность не приносят в кассу ни одной копейки. Мало того, войско, благодаря правам давности и другим юридическим основанием, лишило город выгонов. Обывателям негде пасти скот; они чувствуют себя как бы в осаде со стороны казачьего населения.

Но, оставим Грозный и направимся в горы.

Выехав из города и обогнув целую серию огородов и городскую рощу, т.е. правильнее, целый лес, мы поехали на широкую Воздвиженскую дорогу; минувши частные владения с живописными рощами и оригинальным мусульманским фамильным кладбищем, мы простились с древесной растительностью почти до самой слободы Воздвиженской. На протяжении почти 20 верст, по обе стороны широкого, в чисто русском духе, тракта, уставленного телеграфными столбами и почти на всем протяжении пересекающего поля кукурузы и проса, не было ни одного деревца. Общая обстановка и впечатление такое, как будто бы едешь по бойкому тракту Новороссии или Бессарабии; и только неясные силуэты гор, то ласкающих своим зеленым покровом, то чарующих своей гигантской высотой с ослепительно белыми конусообразными снежными вершинами, напоминают путнику, что он находится на Кавказе.

При поезде экипажа, целые стаи горлиц пугливо выпархивали из кукурузы, такие же стаи беззаботно дремали на телеграфных проволоках и как-то лениво перелетали дальше при нашем приближении. Вообще, местности, прилегающие к Воздвиженской дороге, очень заманчивы для охотников. Совершивши легкий, почти незаметный подъем в гору, мы прибыли в слободу Воздвиженскую. Этот уголок Кавказа, расположенный на преддверии к горному кряжу, производит приятное впечатление зеленью своих садов и тенистыми аллеями то полей и акаций. Кроме мягкого климата, таким результатом благоприятствовало обилие пресной родниковой воды. Здешние сады дают прекрасный урожай фруктов, а многочисленные баштаны — столь же обильный урожай арбузов и дынь. Некоторые жители даже промышляют экспортом фруктов, терпя, однако же, все неудобства колесного пути в Грозном, особенно чувствительные во время распутицы. Бесспорно, здесь имеются все данные для развития и всех других отраслей сельского хозяйства, например, пчеловодства, молочного дела и лесоводства. Мы не сомневаемся, что прокладка хотя бы узко — колейного пути к этой малоизвестной житнице доставила бы много продуктов на кавказские и южнорусские потребительские рынки.

Кроме того, как местность с мягким климатом, не столь знойным как низменности Терской области, Воздвиженская могла привлечь дачников и даже постоянных жителей. Польза такой рельсовой ветви оправдывается еще необходимостью сделать более доступными те местности, чудные и оригинальные по своей природе и климату и, может быть, ископаемым богатствам, описание которых представим дальше. Лесные богатства смежных горных местностей также обеспечили бы груз для железной дороги. Многие достоинства сл. Воздвиженской были оценены военной администрацией, устроивший здесь зимнюю и летнюю стоянку войск. Для зимней стоянки, кажется, более чем на 2 полка пехоты и кавалерии, выстроен: вместительные казармы, цейхгаузы, конюшни и др. сооружения, внешний вид которых свидетельствует как о широких планах строителей, так и о внушительности положенных здесь капиталов, вероятно достигающих нескольких сот тысяч рублей. Квартировавшие в Воздвиженской войска вносили в свое время значительное, хотя и несколько одностороннее, оживление. Еще большее оживление создавали лагери, в которых сосредотачивалось до 2000 войска. Теперь сл. Воздвиженская в смысле военного лагеря забыта и заброшена, вероятно, потому, что сменивший ее Пятигорск представляет больше удобств и, между прочим, в смысле представляемой в этим модным центром возможности соединить приятное с полезным. Также опустилась Воздвиженская и в отношении зимней стоянки, так как вся масса войск, нужная в свое время для охраны большого района, выведена отсюда и здесь остался один или половина батальона для несения караульной службы. Мы полагаем, что проведение здесь давно желаемой рельсовой ветви доставит возможность утилизировать хотя бы в качестве жилых домов и железнодорожных складов эти пустующие каменные постройки, на которые, к сожалению, время наложило уже печать.

Рассказывают об одном прискорбном инциденте, случившемся в 1886 году во время дивизионных лагерей, доказывающем, что враждебное чувство к завоевателям еще не вполне остыло у горцев. В один прекрасный день вода в бассейне, проведенная по гончарным трубам с гор, оказалась темно-серого цвета и насыщенной мылом. Как выяснилось, это было шалостью горцев, впустивших в источник целый пуд мыла и совершенно испортивших воду. Само собою, разумеется, что такая шутка доставила немало хлопот военному начальству.

Этот забытый и заброшенный лагерь находится по пути дальнейшего следования, т.е. по Шатоевскому тракту. Насажденный солдатами питомник успел разрастись в обширную рощу, почти сливающуюся с рощей из ольхи, дуба и орешника, среди которых в большом изобилии рассеяны плодовые деревья- алыча, груши и яблони. Алычи особенное изобилие, ее никто не собирает, да и некому, кажется, собирать эти грандиозные, не имеющие владельца, т.е. никому не принадлежащие, запасы. Действительно, в отношении изобилия фруктов и всяких «плодов- земных» — здесь просто рай земной. Сезон начинается полевой земляникой, затем на сцену выступают вишни, а заканчивается алычой, жерделами (род абрикосов) и др. плодами, частью дикорастущими орехами и, наконец, дикой ежевикой, этой наиболее поздней ягодой, венчающей сезон фруктов и ягод. Здесь приходится видеть такие картины, как, например, приезд целых обозов для собирания дикорастущих и никому не принадлежащих фруктов. И, конечно нет ничего невероятного в рассказах о том, что кочевники и абреки в этом новом эдеме «не сеют и не жнут», а сама природа кормит их. Винограда в этой местности мало: как здесь, так и в Грозном и окрестностях, он страдает от паразитов, а в Грозном филлоксера истребила безвозвратно целый виноградный район и местные культуртрегаты- казаки, как водится, при таком бедствии, погубившем целое достояние, не ударили палец о палец.

Сл. Воздвиженская для Шатоевского тракта имеет такое же значение, как Владикавказ для военно — грузинского, благодаря своему положению близ начала живописного Аргунского ущелья, образуемого двумя грядами гор, покрытых лиственным лесом, и прорезываемого рекой Аргуном, принимающей в этом месте приток Шаро-Аргун. Здесь, в самой широкой части ущелья, приютился чеченский аул, по миновании которого опытный в знании местности извозчик предупредил, что тут могут быть абреки и посоветовал зарядить наши охотничьи двустволки.- «Очень здесь пошаливают, а в ауле самый притон конокрадов».

Абрек — это название приводящее в трепет путешественника по Кавказу, но мало понятное для некавказца. Абрек не просто разбойник, а нечто более сложное и мало постижимое, порождаемое местными условиями. Проникнутый сознанием нелегальности своего существования, не дорожащий жизнью, а потому способный на самые отчаянные поступки, он очень хорошо понял психологию страха и усвоил девиз: натиск и неожиданность, при которой у настигнутой жертвы не будет даже возможности подумать о сопротивлении. Мало того, сюрпризы вроде внезапного появления точно з земли выросшего вооруженного субъекта с занесенным кинжалом или взведенным курком револьвера и мгновенно возникший страх за жизнь парализуют у застигнутой жертвы всякую способность соображения. Только подобным психическим состоянием можно объяснить невероятные факты, например, ограбление целого каравана тремя абреками, причем даже вооруженные пассажиры безропотно дозволяли обобрать себя до ниточки, и только впоследствии, оставшись без всего, соображали, что они могли не только оказать сопротивление, но даже в буквальном смысле шапками закидать. Тем же психическим состоянием объясняется возможность ограбления целого казначейства среди бела дня, при массе пассивных зрителей, каковой случай имел место в Поти.

В текущей прессе посвящается много места вопросу об искоренении разбоев, этой язвы Кавказа, против которой все принятые до сих пор меры оказались крайне недействительными. Впрочем, такой результат не удивителен. Все эти меры сводятся к запугиванию карами прогрессивно возрастающей жесткости, начиная от тюрьмы и включительно до смертной казни, присуждаемой военными судами по законам военного времени. К таким, чисто первобытным приемам и сводится борьба с разбоями. Правда, наряду с этим приходится в текущей прессе встречать и разумные советы, ставшие, впрочем, трюизмом, о необходимости поднятия уровня благосостояния и просвещения. Но кроме общих причин малой культурности местности, есть еще и другие социальные условия, которые, по нашему мнению, создают и поддерживают разбой, это неприспособленность наших юридических положений, а в особенности — пенитенциарной системы (системы наказаний) к условиям инородческого быта.

Прежде всего, спросим, кто является обыкновенно абреками? Большею частью, люди беглые, ссыльные и каторжники, вообще — люди, над которыми тяготеет какое-нибудь преступление в прошлом. Что побудило их бежать на Кавказ и превратиться в разбойников? Представить себе это не трудно. Если каторга и последующая за нею ссылка для северянина — лютое наказание, то для кавказца лишиться на всю жизнь гор, теплого южного солнца и чарующего величия Кавказа — хуже самого лютого наказания. Для русского Сибирь — злая мачеха, а для горца она хуже преисподней. Бежать из ссылки и поселения, по нашим законам, — преступление, тяжко и сурово наказуемое, а для горца это — физиологическая необходимость. Мы полагаем, что если разбои не исчезнут окончательно, то, по крайней мере, контингент абреков сократится тогда, когда будут сданы в архив ложно культуртрегерския привычки приводить к одному знаменателю все юридические отношения, не взирая ни на различие нравов и быта, ни на этнографические особенности. Если лишение свободы есть неизбежное последствие преступления, то во всяком случае им следует пользоваться не для того, чтобы ожесточать и развивать чувство мстительности и ненависти к цивилизации в такой первобытной натуре, как горец. На этом основании мы осмеливаемся утверждать страшный вред такой меры, как поселение после всякого наказания, влекущего за собой лишение свободы, поставить осужденного приблизительно в те же условия, в какие он был поставлен раньше. Суровыми мерами ничего нельзя исправить; с усилением их, как показывают факты последнего времени, только усиливаются и учащаются случаи разбойничьих нападений, принимающие нередко характер настоящих партизанских набегов. Таков характер нашумевшего в свое время набега на потийское казначейство, или случившееся в июне 1904 года нападение на почтовый поезд в 11 верстах от областного города Владикавказа. Вспомним, наконец, «взятие в плен» тех или других путешественников и т. п. единственный верный путь к устранению подобных ненормальностей — это обратиться к мерам культурного характера, основанном на изучении Кавказа и анализе своеобразных бытовых и экономических особенностей этого девственного края.

Под гнетущем впечатлением мыслей и рассказов об абреках въехали мы в Аргунском ущелье. С обеих сторон перед нами высились две зеленые гряды гор, отлого спускающиеся к долине, представляющей расширенное русло реки Аргуна. Далее эта долина становилась уже и уже, преображаясь мало-помалу в настоящее ущелье с стремительно несущейся на дне его рекой, сила течения которой уничтожает все препятствия и прокладывает пути через горы. В 9ти верстах от Воздвиженской, спустившись с горы, мы переехали большой Аргунский мост, а немного погодя, очутились около лесничества, при котором устроено одно из малоизвестных учебных заведений на Кавказе, именно Воздвиженская лесная школа, уютно расположенная около холодного родника. Затем, почти до самого Шатоя не расставались с берегом р. Аргуна, то крутым и скалистым, то отлогим и густо поросшим лесом, но всегда — очень высоким и спускающимся к реке грандиозной пропастью. Эти крутые скаты безопасно, но всегда очень жутко, в особенности под впечатлением рассказов о всяких трагических происшествиях, например, сорвавшихся в пропасть экипажах с пассажирами, обвалах и оползнях, нередко тоже- с человеческими жертвами.

Говорят, никто не умеет так искренно молиться, как путешественник на море, во время бури. Мы думаем, столь же искренно должны молиться путники, впервые проезжающие над этими безднами, всецело вверившие свою жизнь кучеру и тройке умных животных. Начиная с Аргунского моста, чувствовался все усиливающийся запах сероводородного газа (тухлых яиц) распространяемый водами быстро текущего Аргуна. Этим газом, приносимым впадающими в верховьях серными родниками, обильно пропитаны воды Аргуна. Эта серная река, насыщающая сероводородным газом окрестности на большое расстояние, представляет одно из редких и замечательных явлений природы. Принимая во внимание громадное насыщение воды Аргуна сернистоводородным газом, следует, в свою очередь, заключить о значительной крепости (в смысле содержания этого газа) питающих реку источников. Было бы весьма интересно сделать исследование воды, как самих источников, так и реки, и выяснить, сколько серы, в виде сернистого водорода, уносится и непроизводительно теряется.

Вероятно, деятельности источников, прекратившихся в давнее время благодаря вулканическим пертурбациям, обязаны происхождением залежи серы, найденные на одной из гор на берегу Аргуна и одно время разрабатывавшиеся. Но теперь эти залежи заброшены, так как оказались неблагонадежными, что можно было, априори, предвидеть судя по происхождению их, кроме того, дело это было обставлено большими трудностями: сырую руду пришлось спускать с горы жалобами и с большими трудностями переправлять на другую сторону Аргуна, где расположен был завод поблизости Шатоевского тракта. Значительная примесь сернистого водорода к воздуху ущелья не осталась без последствий в смысле отсутствия птиц и всякого живого населения без сомнения, не выносящего примеси этого ядовитого газа. Однако же растительное царство в этом отношении гораздо выносливее, одевая сплошным лесом гористые берега серной реки. Местами попадаются настоящие альпийские луга с их характерной, ярко зеленой окраской. Флора большей частью отличается разнообразием, но имеет вполне альпийский характер, выдвигая виды, несвойственные низинам. В сравнении с последними характерно обилие тайнобрачных: хвощей и низкорослых папоротников. Среди зеленого ковра травянистых растений, застилающих лесные склоны, преобладают сложноцветные и некоторые резко волосистые виды пульманария: среди этой флоры приятно ласкает взор небесно-голубая примула, тоже один из альпийских видов. Было бы весьма интересно выяснить, могла ли повлиять на подбор флоры особенность атмосферы Аргунского ущелья, насыщенной сероводородным газом.

Во всем течении Аргун, благодаря большой высоте падения воды, представляет значительную живую силу, которая, без сомнения, сослужит ценную службу в ту давно ожидаемую счастливую эпоху, когда этот оригинальный, но дикий край станет более заселенным и культурным. Пока же вся утилизация течения Аргуна ограничивается 2мя- 3мя крайне примитивными лесопилками, распиливающими по одной доске в час. Без сомнения, в случае проведения рельсовой ветви от Грозного до Воздвиженской, потекут к нему, кроме других достояний природы, также обширные лесные богатства, которые будут вечными, при умелом пользовании ими с соблюдением законов о защите лесов от хищнической эксплуатации.

После трудного и рискованного подъема вверх по ущелью, сдавливавшему взор, мы выехали на просторную поляну, окаймленную теми же ослепительно зелеными холмами. Вдали виднелись жилые строения. Несомненно, было, что мы подъезжаем к Шатою. Не доезжая слободы, среди балки, на противоположном берегу Аргуна обрисовываются две старинных каменных башни, называемых здесь греческими. Такие же постройки часто встречаются по военно-грузинской дороге и во многих местах Закавказья (знаменитая башня Тамары). Без сомнения, это — остатки старины глубокой, но только исследование специалистов может пролить свет на происхождение этих башен и выяснить, построены ли они греками, или генуэзцами, или относятся к временам популярной царицы Грузии, Тамары. По назначению, это, вероятно, сторожевые башни, в виду положения их в проходе между горами, что, в свою очередь указывает на пользование этим проходом прежними обитателями края. Представляется просто невероятным, что столь интересный исторический памятник, как эти сторожевые башни, не сумели оценить, и ими воспользовались, (как мне рассказывали люди, которым не имею пава не верить) ни более ни менее, как в качестве мишени для стрельбы. Одна из башен от такого просвещенного применения сильно пострадала, но не разрушилась окончательно, вероятно, благодаря значительной прочности сооружения.

Слобода Шатой мало отличается по обстановке от хороших и благоустроенных деревень. Постройки уютные и весьма приличные, свидетельствующие о зажиточности слобожан. Но русское население незначительное — всего 14 семейств, преобладающий же контингент населения- горцы, чеченцы. Здесь же расположена крепость, т.е. ряд построек, обнесенных рвом и кирпичной стеной с амбразурами. Русское население состоит преимущественно из служащих и отставных нижних чинов. Местность кругом слободы очаровательная. Зеленые горы гордо возвышаются над обширной горной площадью, где раскинулись строения, такая же зеленая гряда окаймляет местность с востока и с запада, а с юга высятся конические снежные вершины. И среди этого ландшафта на дне глубокой пропасти шумно струится серная река. Чудный воздух и прекрасный климат при обилии плодов земных дополняют прелести этого очаровательного уголка.

По прибытии в слободу, я встретил знакомого учителя с супругой — это были единственные дачники, проводившие здесь лето. Подумаешь, какой абсурд и какая в то же время жестокая ирония! Этот край чудной красоты, эта дивная Швейцария дана нам природой только для того, чтобы два человека могли воспользоваться ее райскими прелестями! Не считаем, конечно, случайных туристов, а также лиц, пребывающих здесь поневоле, как солдаты, офицеры и другие должностные лица. Между тем сколько удовольствия и пользы для больного и переутомленного человека могла бы доставить эта чудная местность, если бы стала более доступной и кроме того, более известной. Все здесь благоприятствует учреждению «воздушного курорта». Ветвь на Воздвиженскую, кроме других экономических последствий, способствовала бы разрешению и этой задачи, хотя отчасти. С другой стороны, возникает вопрос, неужели же так трудна задача дальнейшего продолжения скорого и удобного пути. Ведь современная техника выдвинула много способов сообщений в горных местностях, как, например, зубчатые, подвесные и др. дороги. Неужели же эксплуатация их не удешевится пользованием даровой силой горной реки, при превращении ее в электрическую энергию? Впрочем, предоставляем судить об этом специалистам инженерам.

После кратковременного отдыха, подали нам новую смену лошадок, и мы продолжали путь до заветной цели для всех туристов, до Чортова моста. Снова покатили по ущелью, проложенному невероятным трудом людским и кровью, с неизменными пропастями и горными видами, еще более дивными и величественными, чем в Шатоевском тракте. Через час мы очутились в горском ауле, в котором находится знаменитый мост. Вскоре весь аул — стар и млад высыпал лицезреть редкое событие — приезд русских туристов. Нас обступили взрослые жители, с симпатичным, благородной наружности, муллой во главе, приглашая нас следовать по указываемой ими дороге к замечательному сооружению. Все приветливые добродушные лица. Оставивши им на попечение лошадей, мы отправились к мосту. Непривычному человеку нужно много набраться храбрости, чтобы решиться перейти через этот висящий мост, гнущийся под ногами пешехода и непрерывно качающийся. Но наши любезные провожатые наперерыв доказывали, что такой переход не страшен и в подтверждение несколько раз целыми группами перебегали через него, а некоторые пустились даже плясать на мосту. Чортов мост представляет истинную достопримечательность, так как служит образцом туземного, доморощенного и вполне самобытного строительного искусства. Этим сооружением гордятся жители аула: они вложили в него все свои познания, заимствованные от предков, все остроумие и много труда.

В этом мосту нет ни одного железного гвоздя, — говорил мне почтенный мулла, действительно, отдельные составные части скреплены попросту деревянными, довольно толстыми дубовыми клиньями. Это и понятно. Железо здесь весьма дорого и его трудно подвезти, за то леса — большое изобилие. Но достается этот материал тоже нелегко: его нужно вырубать на горных склонах, подчас труднодоступных, и спускать вниз, по склону горы. Общий принцип устройства этого дивного моста представить не трудно. На берегу наложен параллельно ущелью ряд толстых бревен. Сверх них кладутся перпендикулярно такие же основательные бревна, прикрепляемые, как выше сказано, деревянными клиньями и выступающая над пропастью. Эта система бревен засыпается балластом и утрамбовывается. Выступающие над пропастью концы балок и являются местом прикрепления поперечных жердей, на которые настлана плетеная настилка моста, устланная, в свою очередь, шалёвками. Перила незатейливые, плетенные и едва могут оказать препятствия для того, кто потеряет равновесие и волею судеб вынужден будет совершить воздушную прогулку на дно пропасти с 75ти саженой высоты.

После осмотра этого интересного сооружения и обратного перехода по мосту в аул, к нам посыпались приглашения в гости — напиться чаю, посмотреть туземную пляску женщин и т. п. Все эти любезные приглашения пришлось отклонить, в виду надвигавшихся сумерек и затруднительности путешествовать по горным дорогам в ночное время. Своею совершенно бескорыстной любезностью, предупредительностью и приветливостью эти добродушные горцы произвели самое благоприятное впечатление. Но жутко было вспомнить, что история сношений с этим добрым народом запечатлена железом и кровью. Еще более жутко почувствовалось, когда я узнал, что в селе нет школ, что грамотных только — мулла, да еще 2—3 человека, и что культурная раса, подчинившая горные племена, не внесла ничего нового и совершенного в этот быт, укрепленный преданиями и сложившийся в безвестной глубине веков.

При взгляде на здешние лица, безусловно, бросается в глаза весьма совершенный индоевропейский тип. Не только здесь, но и почти нигде на Кавказе я не встречал монгольских типов. По-видимому, далеко не легкая историческая задача — выяснить происхождение и генеалогию этих кавказских племен, — представляют ли они осевших в горах и обособившихся древних колонистов, или же зашли сюда во время великого переселения народов. С такими мыслями я простился с симпатичным муллой и его единоплеменниками. Шоссейная дорога, столь же замечательная по ландшафту, простирается до Евдокимовского укрепления, откуда начинается перевал в местности по ту сторону кавказского хребта. Уверяют, что от этого крайнего пункта шоссе до Тифлиса не более 75 вер., но дорога ненадежная и доступная лишь в хорошую погоду. Эта недостроенная и неоконченная дорога была намечена в качестве перевальной между Северным Кавказом и Закавказьем, но проведение рельсового пути до Владикавказа направило все грузовое и пассажирское движение через военно-грузинскую дорогу. Впрочем, было одно событие прискорбного характера, которое заставило вспомнить об этой забытой и заброшенной дороге — именно, холерная эпидемия 1892 года. В то время как в разгар эпидемии по железным дорогам и наиболее оживленным трактам учреждены были карантины и обсервационные пункты. Здесь, в горных теснинах, проход был свободен для каждого если были препятствия, то исключительно — созданные природой. Мне рассказывали, что этим обстоятельством пользовались пассажиры, отбывающие карантин близ Тифлиса, и перебирались через горы до Грозного, чтобы продолжать путь на Владикавказ и далее. Панический страх был столь значителен, что никогда не садившиеся на лошадь решались ехать верхом по тропе, с большой опасностью для жизни. В подобном сообщении нет ничего невозможного, и оно доказывает лишь, как мало действительны карантинные меры против заноса эпидемий, так как нельзя же расставить стражу на каждой проселочной меже и на каждой тропинке.

При проезде через такие горные укрепления, как Шатой и Евдокимовская, весьма любопытно также изучить быт военного населения этих укреплений, отрезанного от культуры и живущего здесь безвыездно, особенно во время распутицы. Вспомнил я один факт из путешествия в Саксонскую Швейцарию. Там мне показывали чудные дороги, проведенные руками солдат пионеров. Невольно думается, не полезнее ли было бы, вместо сидения в крепостных стенах, в мирное время, использовать военную силу для борьбы с природой, для постройки дорог и мостов в здешних малодоступных местностях. Для здешних местностей полезен был бы тип воина-работника, а не война караульщика, пригвожденного к крепости. Об этом следовало бы подумать. Времена битв и военных стычек давно уже прошли для Кавказа, и пора сменить эту эпоху периодом строительства и культивирования края.

В Шатое меня удивило еще одно обстоятельство. Во время ночлега на постоялом дворе нас предупреждали, что не нужно закрывать на ночь окна — предосторожность, которую мы считали до сих пор везде и всюду необходимой и обязательной. Приятно было хоть одну ночь провести, не прибегая к обычным культурным приемам ночлега — запиранию окон, ставен, даже форточек и чуть ли не закупориванию всех малейших отверстий. Ясно было, однако же, что обязаны мы такой безопасностью жизни местным экономическим условиям и общему настроению жителей. Под очаровательным впечатлением всего виденного и испытанного возвращались мы, весело катя под гору, в Грозный, для того, чтобы оттуда начать путь в другие интересные местности Кавказской Швейцарии — слободу. Ведено и озеро Эзенам.

В один из ясных дней позднего августа, рано утром, выехали мы из Грозного с целью посетить места иного характера, чем Шатой, но не менее интересные. Прямо на восток, перпендикулярно к Воздвиженской дороге, тянется широкий Веденский тракт, пересекая кукурузные поля и редкий, серый от дорожной пыли, кустарник. Начиная от моста через Аргун, близ железнодорожной станции того же имени и Веденского села Устар-Гардой, дорога круто поворачивает на юго-восток. Здесь снова я встретился со старым знакомцем Аргуном, который во время своего извилистого пути, от Воздвиженского лесничества до станции железной дороги, на расстоянии около 50 верст, потерял весь сероводородный газ и предстал пред нами в виде большой горной реки, быстро несущей свои мутные воды: по каменистому руслу. Построенный здесь висячий мост — весьма основательной конструкции и, по-видимому, способен выдержать хороший натиск стихий во время половодий. Впрочем, по силе разрушения, Аргун уступает следующей за ним и тем же трактом бешеной речке «Джалке», слывущей здесь врагом железнодорожных насыпей, мостов и др. сооружений. Почти 30 верст мы ехали равниной, засеянной кукурузой, пересекаемой множеством речек. Редко попадался кустарник, эта истинная приманка кавказских охотников: здесь реяли и кружились дикие горлицы, близко перелетая через дорогу. На эту излюбленную кавказскую дичь можно охотиться, даже не сходя с экипажа.

Вдали перед нами чудный горный ландшафт. Над горными лесами, освещенными утренним солнцем, высились остроконечные пики снежных гор. Снег и облака смешивались в одну белую массу, так что трудно было простым глазом различить границу этих двух стихий. Скоро, достигши Карачаевского ущелья, мы оказались лицом к лицу с этой обстановкой. Осеняемые нежной листвой бука и обильно вьющегося хмеля, по извилистой и далеко небезопасной дороге, проехавши несколько мостов и мостиков через речку Халхула, мы достигли плоскогорья, на котором расположены крепость и слобода Ведено. По сие время этот пункт известен в качестве очень дешевого дачного поселения. По всем условиям это — типичный воздушный курорт, только мало известный и потому малопосещаемый, чему способствует большое расстояние от железной дороги и отчасти отсутствие всяких удобств. Прибывшему на время здесь очень трудно найти ночлег, а вместо такового предлагают обычно квартиру, т.е. голые стены, без мебели. Продовольствие также сопряжено с затруднениями. Прибывающего в Ведено туриста поражает обыкновенно невыгодность расположения слободы, остающихся далеко по пути. Такое явление, впрочем, понятно. Ведено, это бывшая Шамилевская твердыня, основывалось, конечно, не курортными целями и, понятно, не те же цели руководили русской властью при выборе места для крепости. Около укрепленного пункта возникло поселение, а им впоследствии, после замирения, воспользовались в качестве дачного места. Так что правильнее будет заключить, что настоящего дачного места и курорта еще не существует, а есть только благородные природные условия для устройства такового в будущем, но не здесь, а ниже, т.е. севернее.

Удивительно, что в настоящее время Ведено не только не развивается, но падает. Во время стоянки там войск, жители имели некоторый заработок, лишение которого теперь, после ухода оттуда войск, не может окупиться во время дачного сезона. В сущности, Ведено, как дачное место, имеет значение, главным образом, для Грозного, отчасти для Владикавказа, редко заезжают туда из других местностей. Но, вообще, контингент дачников незначителен. Местное русское население, в составе 70 дворов, состоит главным образом, из отставных нижних чинов. Между ними есть весьма почтенные, служившие во времена Шамиля и даже участвовавшие во всех военных действиях той эпохи. Рассказы этих старых служак весьма интересны. Может быть, небезынтересно отметить один эпизод, имевший место в Ведено предшествовавший событиям в Гунибе. Ведено было одной из последних позиций этого повелителя Дагестана; отсюда он отступил на Гуниб где вынужден был сдаться. Отступление Шамиля из Ведено сопровождалось следующим эпизодом. Поджидая русских с севера, он укрепился на высокой скале. Но нашелся свой «Эфиальт», который показал начальнику русского отряда обходную тропинку, и неприятель показался оттуда, откуда его не ожидали. Но бывалый и находчивый Шамиль не растерялся и зло посмеялся над врагом. После появления русских войск занялась жаркая перестрелка. Вскоре, однако, со стороны горцев перестали отвечать на выстрелы. Все недоумевали, — считать ли это хитростью или осторожностью, но с русской стороны бомбардировка продолжалась целый день. Потом собрали военный совет и решили идти на приступ.

Рано на заре осторожно ползли на скалу 2 полка пехоты. Вот добрались до вершины, достигли редутов и с победоносным «ура» проникли внутрь позиции. Но велика была досада, когда штурмовавшие, вместо отчаянного отпора неприятеля, застали неожиданную картину. Внутри укрепления не было ни души человеческой, торчали лишь две негодных пушки, около которых мирно паслись горные барашки. Все увез с собой накануне хитрый Шамиль и укрепился на Гуниб. Конечной целью нашего путешествия было озеро «Эзенам», называемое в общежитии «Форельным». Это альпийское озеро является главной приманкой туристов. По расспросам мы узнали, что дорога на это озеро — не из приятных, что все время приходится ехать по страшной крутизне, над пропастью. Кроме того, вся местная публика была парализована имевшим место незадолго до нашего прибытия фактом ограбления двух пассажиров, инженеров из Грозного. На следующее утро мы весело покатили по направлению к озеру, под охраной двух револьверов и охотничьей двустволки, по кавказскому обыкновению, всегда готовых к бою. Дорога, на протяжении 5 верст, шла через густой лес, затем спустились в лощину, где расположен аул с весьма трудным названием. Отсюда предстояло начать серьезный и трудный подъем на, так называемый, «Форельный перевал», на высоту не менее 500 саж. Этот перевал был почти виден, добраться до него было нелегко: вместо почти отвесного подъема пришлось колесить почти 22 версты по дороге, опоясывающей несколько раз, наподобие ленты, высокую возвышенность. Тогда как по прямому направлению к перевалу, с которого открывался вид на озеро, было не более 5 верст. Но таковы условия горных стран: там все близко, но недоступно и недосягаемо.

Выехавши из аула, в самом начале подъёма, мы видели полуразрушенную временем башню, столь же загадочную, как и та, которая встретилась нам перед Шатоем.

Поразительно, что типографическое нахождение этих башен.

Изменился здесь ландшафт, изменились и люди. Здесь граница Дагестанской области, в той части ее, которая населена малочисленным населением тавлинов. Они мало отличаются костюмом, только весьма оригинальны их мохнатые шапки.

Подымаясь выше и выше, мы то теряли вовсе из виду аул, то снова он являлся перед нашим взором на все большей высоте. Так повторялось три раза, после чего дорога сделала крутой поворот на восток, и мы быстро переправились на соседнюю гряду, составлявшую по всем признакам водораздел. По мере поднятия, цветочный ковер становился все монотоннее, теряя пестроту красок, и, наконец, приобретал типичный степной колорит. Здесь мы застали сенокос. Мерно работали косы горных тружеников на покатой, чуть не отвесной, зеленой плоскости, на которой трудно было бы держаться непривычному человеку. Целые вереницы мужчин и женщин медленно подымались на гору, сверкая отточенными косами. Кое-где сено связывали в снопы, которые предстояло скатывать с горы в долину для дальнейшей доставки в аул. Такой дешевый природный способ транспорта, основанный на утилизации силы земной тяжести, обыкновенно практикуется на Кавказе. Таким же способом транспортируют и лес, причем приходится быть весьма осторожным, чтобы самому не сделаться жертвой этой мировой силы тяготения. Над всем ландшафтом стройно высились гигантские горы со снежными вершинами, которые своим грозным и величественным видом как бы говорили о ничтожестве всего земного. Кругом никакого жилья. Только горные пастухи, прохожие косари, да очень редкие туристы являются свидетелями этих красот горной природы, которые, по-видимому, еще долго не удостоятся внимания культуртрегеров. После трудного подъема предстоял не менее трудный спуск в долину с высоты 4000 футов, по кочковатой дороге, усеянной камнями, от которых подпрыгивал экипаж. Пришлось переехать вброд 2 речушки и сделать не менее 8 верст зигзагов раньше, чем удалось достичь южного скалистого берега озера. Этот берег крутым обрывом спускается в озеро и столь же отвесно спускается под его поверхностью на глубину 17—20 саж. Кое-где высота обрыва над озером достигла 10—15 сажен. Жутко становилось при езде по узкому шоссе, ничем не огороженному, над самым озером. Вероятно, мало надежды на спасение у тех, кому, в силу случайностей, пришлось бы очутиться при таких условиях в объятьях волн. Проехав вдоль озера, мы достигли, наконец, единственного здесь жилого строения — сторожевого поста, где устроен не очень комфортабельный, но приличный приют для туристов. Там можно отдохнуть после утомительной дороги.

Озеро Эзенам является одной из достопримечательностей восточной части Кавказа и представляет единственное альпийское озеро в этой местности. Нелишним считаем, поэтому изложить некоторые географические и топографические сведения о «русском Цюрихе», любезно сообщенные управлением дагестанской инжен. дистанции. Озеро Эзенам или Кезенам, в просторечии называемое Форельным, находится на высоте 5, 978 фут. над уровнем Черного моря. Перед ним со стороны аула Ботлики лежат горные пики, МалыйКеркет (6,279) и за ним БольшойКеркет (7,380). Окружающие высокие точки следующие: с запада 7.920, (без названия) и хребет Кашкер–лам 9.030; с севера Керкет 7.770, с востока 7.300 — 7.400 (без названия), Цацакой 8.150, Шимерой 7.620, Азал8.730; с юга Абдал- Забузал 8.540. длина озера по окружности около 10 верст, длина вдоль шоссе 3 версты. Наибольшая глубина 37 саж. Восточный берег пологий и неизменный, северный и южный — возвышенный и крутой. Русло озера — известковое, что и обуславливает состав воды, совершенно пресной, но жестковатой. Пробы воды были взяты мною и проанализированы. Общий твердый остаток оказался 0.1362 грамма на литр, главные составные части: углекислая известь и углекислая магнезия Солей щелочных металлов не оказывается, есть следы железа. Озеро питается ручьями и потоками, бегущими с окружающих снежных гор, но оттоков не имеет и, по характеру воды лишенной щелочных солей и хлора, подходит к типичным альпийским озерам.

Фауна озера характеризуется видами форели, между которыми встречаются и очень крупные виды. Рыбная ловля сдается на откуп и, по-видимому, приносит хороший доход. Местность кругом озера совершенно безлесная. Склоны гор усеяны валунами. Даже трава здесь какая-то низкорослая. Здесь пришлось, кстати, вспомнить классические споры о причинах отсутствия лесов на юге России, цитированные даже в одной из университетских лекций, где для убеждения в существовании в прежнее время лесов в нынешней Новороссии приводились такое не лишённое наивности доказательство, что названия многих жилых мест, как «Лески», «Борки» и прочие напоминают о лесе. А, может быть, эти названия свидетельствуют лишь о том, что край заселен бывшими обитателями лесов, перенесшими имена деревень в память прежней родины? Ведь наивно думать, что где нет леса, он был уничтожен. Такой филологический и не научный способ решения трудной географической задачи выдвигать, в свою очередь, более трудные вопросы: если приведенная точка зрения правильна, почему. Например, леса сохранились в такой людной местности, как Ведено, а исчезли в совсем недоступных для человека дебрях, как окрестности озера Эзенам. В таких контрастах и связанных с ними климатических и почвенных условиях и кроется, по нашему мнению, ключ к загадке о причинах безлесья некоторых стран России. По обыкновению, прибывшие на озеро туристы снаряжают удочки для ловли обитательниц озера — форелей, это единственная порода рыб, живущая в озере и попадающаяся самых различных размеров. Но рыба эта, вообще, капризная — иногда без труда ловится очень успешно, а иногда удильщики теряют целые дни совершенно безуспешно. Несмотря на содействие опытного в знании озера смотрителя сторожки, мы с трудом поймали две маленькие рыбы. Около озера посеяна пшеница и др. хлебные растения, по-видимому, редко вызревающие, вследствие раннего наступления холодов. Но вообще дико и голо кругом этого КавказскогоЦюриха. Нужно много приложить труда и культуры, чтобы сделать его обитаемым, а прежде всего, нужно насадить растительность и восполнить то, чем обидела природа. Тут нет ничего мечтательного и невозможного: кому неизвестно, например, что наши патентованные курорты, как Пятигорск и Кисловодск, во время оно представляли пустыню, а теперь там выращены грандиозные парки, даже целые рощи. Конечно, только приложением труда, культуры и умения можно превратить берега озера Эзенам в приятный для жизни уголок, при условии, конечно, существования хороших способов сообщения. Теперь же не было предела нашей досаде, когда на Кавказском Цюрихе не оказалось даже порядочной лодки для прогулки по озеру.

В одной из комнат сторожевого поста имеется книга для записи прибывающих на Эзенам. Но этой книгой пользуются более широко, помещая в ней рассказы, анекдоты и даже целые лирические излияния, вроде нижеследующего:

«С грустью и болью прибыл на Эйзенам. Измок до костей и голоден, как волк. В караулке не оказалось ничего. В этих странах, даже с деньгами, можно с голоду».

Действительно, насчет снабжения провизией здесь плохо. Ближайший жилой пункт, где можно купить хлеба и достать кое-какие припасы — селение Ботлики, в 30 верстах отсюда. Среди всех этих писаний удалось найти одно весьма интересное, именно, легенду о происхождении озера, по рассказам горцев. «На пустынной долине. Меж высоких гор, раскинулся обширный аул, единственный из всех аулов, жители которого забыли завет великого пророка о гостеприимстве. Заблудившийся странник встречал в ауле самый грубый и нелюбезный прием. Своими поступками жители сильно разгневали Бога».

«Однажды в аул зашел истомившийся в пути седовласый старец и тщетно просил приюта. Но всюду встречал он отказ и едва не был вынужден провести в поле холодную и дождливую ночь. Но одна вдова сжалилась над ним и предложила переночевать в сакле. «Утром, говорит старец вдове: — «Оставь свою саклю и иди прямо, но не оглядывайся». Вдова исполнила этот совет, но, по своему женскому любопытству, не могла воздержаться, чтобы не посмотреть назад и увидела страшное зрелище. Старик бьет своим жезлом по скале и оттуда обильными потоками струится вода, затопляя сакли, а вместе с ним людей, скот и все имущество. Так наказал Всемогущий Аллах нечестивых жителей аула». Эта легенда много напоминает библейское сказание о Содоме и Гоморре, но умалчивает лишь об одном обстоятельстве, поплатилась ли вдова, подобно жене благочестивого Лота, за свое любопытство. Воображение горцев дополняет еще легенду рассказами, будто бы по временам на поверхность озера выплывают разные предметы домашней утвари из потопленного аула.

Рано утром, до рассвета начали мы обратный путь трудным и медленным подъемом на перевал. Было ясно, но очень холодно, пришлось кутаться в шубы. Только в 7-м часу при спуске с перевала, в 20-ти верстах от Ведено, пригрело нас солнышко, и шубы оказались излишними, а по приближении к Грозному, вечером, после сумерек, пришлось все костюмы заменить летними тужурками. Таким образом, сделавши в продолжение дня 90 верст, мы побывали в четырех климатах, начиная с холодного — близ снежных вершин на перевале, — и кончая умеренно жарким в Грозном. В этой смене, на ничтожных расстояниях и в течение самого короткого времени, — климата, флоры, обстановки и заключается вся оригинальная прелесть гористых стран. Меньше чем в ½ мы побывали в ясной, степной и луговой полосе и испытали такие смены картин природы, которые на равнинах достижимы только на тысячеверстных расстояниях.

В нашем очерке мы постарались познакомить читателя с оригинальными, живописными, но малоизвестными местностями Кавказа, вполне заслуживающими названия «Кавказской Швейцарии», и обратить внимание на то, что русский турист знакомится с Кавказом частью проездом по военно-грузинской дороге, частью же посвящением Минераловодских курортов (Пятигорска и тд.). но эти местности, по сравнению с массой столь же прекрасных, но мало или даже вовсе некультивированных местностей Кавказа, представляют каплю в море.

Кавказ не только в настоящее время не заселяют, но даже не изучают. Минеральные воды по шатоевскому тракту не исследованы; до Шатояи в другом направлении — от Грозного до озера Эзенам нет ни обсерватории, ни метеорологических станций. Ничего не предпринимается для пользования этими местностями в качестве дач и воздушных курортов. Пути сообщения тоже далеки от совершенства, в особенности от Ведено до озера. Пора уже отрешиться от увлечения Дальним Востоком и заняться, наконец, ближним, в том числе и нашей Швейцарией. Прежде всего нужно насадить здесь свет знания и не тормозить давно назревший вопрос о всеобщем обязательном обучении и об учреждении высшего учебного заведения на Кавказе. Напротив, мы считаем неуместным полемику, где быть Кавказскому политехникуму — в Тифлисе или Владикавказе: высшее учебное заведение нужно и там и там, одно для Закавказья, другое для Северного Кавказа. Всяческими способами нужно приучать к культурности местное туземное население. Изучение природы Кавказа нужно поощрять. Нужно основать сеть обсерваторий, метеорологических станций, музеев, лабораторий и др. учреждений и поощрять деятельность по изучению Кавказа. Может быть, не будет лишним высказать и еще одно пожелание- поощрять развитие городов, как торговых и культурных центров и не повторять печальный пример Грозного, которому, быть может, предстоит перспектива разорения. Много нужно сделать, чтобы так дорого доставшаяся России Кавказская Швейцария не была забытым и заброшенным краем, и, конечно, не лишним будет отрешиться от излюбленной в последнее время российской привычки искать красот и прелестей на краю света и не замечать те красоты, которые находятся здесь, под боком, на благословенном Кавказе. Приватъ-доцентъ К. В. Харичков.

Верховья р. Гехи

«ИКОИРГО» том XV, №5, 1902 год. В начале июля мне пришлось побывать в той части горной Чечни, где раскинулась Ялхаройское, Аккинское Галанчочское и Хайбахское старшинства, входящие в состав 6-го участка Грозненского округа Терской области.

Дабы полнее обозреть намеченную местность, наиболее удобным представлялось подняться к истокам р. Шалаж и затем уже перевалиться в верховья р. Гехи. Начальным пунктом путешествия послужила казенная лесная караулка, расположенная на небольшой поляне верстах в 4—5 выше чеченского аула Шалажи, по ущелью речки того-же названия.

Окрестности караулки представляют густо покрытые лиственным лесом скаты двух хребтов черных гор, обрамляющих с запада и востока ущелья речки, которая течет в довольно глубокой в падине. Поляна узкой полосой вытягивается по высокой террасе над левым берегом речки. В давно минувшие времена на ней были поселения (хутора) чеченцев и карабулаков, укрывающихся здесь среди глухого, девственного леса. В настоящее время этот лес уже не поразит вас дикой прелестью нетронутого бора: он состоит, особенно ниже казенного дома, из молодняков, в возрасте 30—40 лет, бука граба, липы, изредка карагача, ясеня, с обилием в подлеске лещины и примесью фруктовых пород-мушмулы, боярышника, алычи и груши; эти последняя занимают сплошь всю левую сторону долины р. Шалаж вплоть до аула.

Погода стояла прекрасная. Весь день солнце почти не омрачалось ни одной тучкой и лишь к вечеру легкая облачка сгруппировались в верховья ущелья, расположившись на отдых на горных мягких лугах гор Болой-лама; однако, поднявшийся с закатом солнца ветерком скоро согнали их куда-то в теснины.

На следующий день в 7ч. Утра я двинулся в путь в сопровождении двух лесных объездчиков. Сейчас-же за поляной дорога входит под сень лиственного леса, следуя левым берегом речки Большой Шалаж, которую вскоре и перерезает. Воды в речке немного и имеет она какой-то мутно-беловатый оттенок, а все русло усеяно разной величины известковой галькой. За переездом дорога сворачивает влево, в узкое ущелья Среднего Шалаж, и затем по хребту, окаймляющему справа это ущелья, выходит на старую военную дорогу прорубленную войсками во время покорения края. Леса состоять здесь исключительно из представителей чернолесья: по ущельями сырым балкам очень много черной и белой и белой ольхи; по склоном главенствуют бук, который на вырубках, каковой является и бывшая военная дорога, пролегавшая по грандиозной, до 200 сажень. Шириною, просеке, вытесняется густо засевшим молодым грабом с примесью липы, ивы, отчасти карагача, ясеня и ольхи. Почва состоит из суглинка; в обнажениях и осыпях выступают мощные слои плотной сланцевой глины с прорывами рыхлого песчаника, который, выйдя на дневную поверхность быстро разрушается, образуя россыпи сероватого мелкого песка. Вскоре нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Причиной тому была не столько трудность подъема, имеющего здесь вообще очень незначительный уклон, сколько ужасная грязь. Собственно старой военной дорогой почти вовсе не пользуются, так как без поддержки и осветления она совсем испортилась, а во многих местах прямо-таки сползла: вместо нее пользуются вьючной тропой или, лучше сказать, целой сетью небольших тропинок, пролегающих по самому гребню хребта. Несмотря на то, что перед нашим проездом много дней подряд дождя не было и стояла ясная, даже яркая погода, на главной тропе была невылазная грязь. Собственно это была не тропа и не дорога, а скорее бесконечная лестница, которою приходится то спускаться, то подниматься по гребню. Ступени этой лестницы образовывались и образовываются в мокрое, дождливое лето, когда мягкая глинистая почва буквально раскисает, так что в ней ногами вьючных животных выдавливаются углубления и выпираются бугры. Бугры в сухую погоду обсыхают, а в углублениях скопляется грязь, которая почти никогда не исчезает в густом лесу. Лошади стараются перебираться по этим буграм-ступенькам, спотыкаются, попадают в ямы между ними, увязая в грязь иногда по брюхо. И вот, когда бедным животным приходится из этого месива выдергивать ноги, то получается звук на подобие сильного револьверного выстрела. Такие выстрелы мы вскоре услышали впереди себя, и минут через пять повстречались с горцем, спускавшимся на плоскость. Он гнал вьючную лошадь, которая вся была покрыта грязью: это показало нам, что нас впереди ждет та же участь, хотя встречный и назвал дорогу хорошей. Конечно, относительно она и была хороша, так как во время сильных дождей по ней, даже по понятием туземцев, ездить совсем скверно. Несмотря на увещания объездчиков, я предпочел вплоть до самого выхода из лесной полосы пройти пешком, чему последовали и мои спутники это было в сто раз удобнее и спокойнее как для нас самих, так и для лошадей; почти на всем протяжении этой убийственной дороги мы, на которых почти не было грязи.

Пропутешествовав безостановочно около 2 часов, мы вышли на небольшую седловину на том-же гребне, по которому идет дорога. Отсюда открылся вид к востоку-на ущелье р. Гехи и к западу-на истоки Среднего Шалажа. Последний начинается двумя незначительными речонками в юго-восточном юго-западном углах довольно просторной котловины, образованной невысокими водораздельные хребтами между ущельями речек Большого Шалажа на западе и Гехи на востоке от котловины, с юга последняя замыкается северным свесом хребта Балой-лам, к которому непосредственно и примыкают только что названные водоразделы. Поднявшись еще немного по хребту, тропа пошла по узкому гребню, на котором выступали пласты рыхлого песчаника. Поверхность почвы здесь местами сплошь состояла из продукта разрушение этой породы-мелкого сероватого песка. Вскоре стали попадаться обломки плотных белых известняков, занесённых сюда, вероятно, снежными основами и дождевыми потоками со склонов Болой-лама, где и думали отдохнуть у родничка после четырех часов пути по грязной дороге, от которой теперь уже должны были отделаться.

Однако, нашей мечте об отдыхе не суждено было осуществиться: не успели мы пустить лошадей на траву, а сами присесть у родничка, выбивающегося здесь-же из земли, как на нас напала целая армия оводов и слепней. Лошади подверглись одинаковой с нами участи и вместо того, чтобы постись, стали отчаянно отбиваться от докучливых приветствий всеми средствами, в числе которых для них оказалась лучшим-кататься по земле, что уж совсем не в наших интересах в виду того, седла должны были вдребезги изломаться при таких маневров. Притаких обстоятельств стоянка не достигла цели и более благоразумным было продолжать путь в надежде встретить место получше.

От родничка тропинка направляется к выходу балки, сбегающей с Болой–лама и известной у туземцев под названием Джага-Бира-юхъ. С значительной падением дно этой балки усыпанная сплошь острой щебенкой той-же породы. Лесная растительность (редина) состоит здесь из бука, граба, высокогорного клена и карагача, достигающих значительных размеров в толщину. Травянистый покров изобилует представителями высокорастущих бурьянного; между ними выделяются в верхней части два вида аконита с белыми и синими цветами.

Солнце припекало немилосердно, и почти шестичасовое пешее хождение уже давало себе чувствовать. Нелишним было дать передышку ногам и пополнить запасы желудков. Крутой подъем продолжался на расстоянии около двух верст по дну балки, а потом тропа перешла на левый склон ее и несколькими зигзагами выбежала к самому головищу. Здесь из выпуклости бугра выбивался на свет Божий родник чистой, как слеза, воды и по небольшому деревянному желобку спадал в пройдённую нами балку. Местность, носящая названия Лурджи-йист-шаудат, хотя и не была особенной удобной для привала вследствие большой покатости склонов, но вода вознаграждала за все недостатки стоянки. Одинокое деревцо белой ольхи, как- то сиротливо приютившиеся на самом рубеже лесной зоны, защищало нас от знойных лучей знойного солнца.

Отсюда можно видеть до мельчайших подробностей рельеф пройденной местности, сплошь заполненной темной зеленью лесов, среди которых небольшими желтыми и сероватыми пятнами выделяются осыпи по бокам бесчисленных балок, разбросанных в разных направлениях, и между ними выпуклости хребтов с обнажениями тех горных пород, из которых они сложены. Нужно сказать, что с высоты 6000—6200 ф. лесистые (черные) горы кажутся незначительными холмами: будто это ровное место, изборожденное оврагами, которое незаметно сливается с простором чеченской равнины с затонувшими в ней аулами и станицами. Из голубоватой дымки на севере едва выступает окаймляющая равнину гряда Сунженских гор.

Главнейшею составною частью лесов Черных гор в этой местности служит бук, который лишь местами вытесняется грабом и ольхою, встречающимися вместе с липой, карагачем, кленами, ясенем и проч., в большинстве случаев как подмесь. Что касается эксплуатации лесных богатств вообще и лесной промышленности в частности, то они не могут похвалиться своими размерами. Рубка производиться только в нижних частях, ближайших к плоскости, а потому и более доступных для вывозки. В этих последних, как тому и следует быть, наиболее ценные породы, каковыми являются липа, карагач и ясень, усердно вырубаются и идут по пути к исчезновению; уже в настоящее время здесь трудно найти экземпляры названных пород, годные для выделки более выгодных в продаже сортиментов (доски, шалевки). Исключением может служить, пожалуй, ясень и карагач, которые- первый для выделки спиц, а второй на ободья предпочитаются даже местным населениям небольших размеров в длину и толщину (ясень 12арш. 3верш.,карагач 6 арш. 2 верш.), а, следовательно, и молодыми по возрасту.

Но все сказанное о ценных породах чернолесья еще не значит, чтобы их было совсем мало: имеются он здесь и в изрядном количестве, да только в таких местах, откуда вывезти их при настоящих условиях невозможно. В то время как их при настоящих условиях невозможно. В то время каких собратья в нижней части подвергаются нашествию всеистребляющего топора, они продолжают спокойно развиваться и умножаться в глухих лесных трущобах по тесным балкам, котловинам и недоступным врагу ущельям таких речек, каковы, напр., и истоки описанного выше Среднего Шалажа. Само собою разумеются, что бук, а тем более граб, как менее ценные в глазах местного население, из трудно- доступных мест еще долго не будут вырубаться. Использование накопленных здесь природою богатств возможно лишь с устранением и ею-же воздвигнутых препятствий: разделка лесовозных дорог, устройство мостов через овраги сделают со временем описываемая места удобными для эксплуатации, — но это в будущем.

Почти час провели мы у гостеприимного ручейка, закусили, освежились и поднялись в дальнейший путь. Мне надо было предварительно осмотреть еще ущелья Гехи и окружающих его в этой части окрестностей, скрытых выступом Болой-лама. Чтобы заглянуть сюда, пришлось ненадолго уклониться в востоку. Проехав версты в этом направлении, мы как- то вдруг очутились над самым ущельем. Открывающаяся отсюда панораму восхитительна: у ваших ног лежит глубокая теснина с отвесными, до 200 сажень в высоту, боками, и на дне ее едва заметна речка; к северу, востоку и западу разливается как- бы взволнованное зеленое море лесов, и, точно пена на застывших гребнях валов, выделяются с поразительною ясностью облитая лучами солнца осыпи и обнажения; кое-где, на подобие в падин с спокойною поверхностью, разбросаны поляны; прямо к югу поднимаются бесчисленными округлыми вершинами хребты, в самое сердце которых врезывается теснина Гехи. На узенькой террасе одного из отрогов Болой-лама ютятся 12 дворов селения Бончи. Вокруг него разбросаны миниатюрная нивы, засеянная ячменем, пшеницею и овсом, а по склону хребта раскинулись роскошные суб-альпийские луга. Самое селение как- бы повисло над ущельем Гехи, обрывистые бока которого ниже селение драпируется кустарниковой и древесной растительностью. Убегая к югу, вьется по самому краю террасы узенькая тропинка, — дорога к отселку Гурчи, лежащему также над этим ущельем; по ту сторону последнего высятся скалистые гребни, сильно разорванные промоинами и узкими оврагами. В этих диких местах водятся, по словам объездчика, каменные козлы (Aegocerosaegagrus).

Проехав обратно до места стоянки, мы скоро выбрались на широкую тропу- остаток военной дороги. Здесь можно было свободно сесть на лошадей, так как с подъемом на Болой-лам исчезли леса, а вмести сними и невылазная грязь. Напластования глин и рыхлых песчаников заменились известняками, из которых главным образом и сложен этот хребет, служащий как бы авангардом целого ряда кряжей скалистых или, как их еще иначе принято называть, пестрых гор.

Вместе с изменением горных пород меняется и самая растительность, переходя в полосу роскошных суб-альпийских лугов, украшенных множеством цветов: сиреневая скабиозы, незабудки, полевые и розовые васильки, крупная буквица составляют такие узоры по зеленому фону сочных трав, каких не создать самому пылкому воображению. Лишь местами по низинам встречаются бурьяны, заросли которых покрывают между прочим всю северо-восточную половину местности Кенга-юхе; вблизи последней в верховьях безыменной балки залегает крошечный лесок из березы, ивы, обыкновенной рябине жимолость (Loniceraxulosteum) и шиповник с очень пахучими розовыми цветами.

Любуясь все новыми и новыми видами, вы незаметно вступаете на южные клоны хребта. Перед вами развертывается порядочное плато с уклоном к западу и юго-западу, к ущелью Большая Шалажа. Отсюда открывается также широкий кругозор на северо-запад, на ту часть Черных гор, которая прорезывается бесчисленными балками, несущими свои воды в реки Нитхой, Фортангу и Ассу. Вся местность в этом направлении также-то нет в темной зелени буковых лесов. С юга плато обрамляется отрогами г. Гилла- корт, в складках которой и берет начало двумя истоками речка Большой Шалаж.

Ландшафт оживился: по дороге двигались группами и в одиночку верховые и пешие горцы; по склонам бродили направлениях рассекали резвая стайки альпийских галок. В нескольких местах я заметил здесь- же и нашу серую ворону.

Обогнув плато, дорога направляется к седловине между отрогами Болой-лама и Гилла- корта, к которому собственно нам и надлежало подняться по просторной лощине восточного истока Шалажа; по дну ее пролегает удобная, с малым уклоном, тропа, так что можно все время ехать верхом. Речка берет начало почти у самой выемки между г. Гилла- корт и безыменной вершинкой к востоку от него, выбиваясь из земли прозрачным ручейком; и невольно вспоминается тот-же Шалаж внизу, в черте Черных гор, где он несет уже мутные, невзрачные воды.

Над самым истоком находятся развалины сложенной из обломков известковых скал какой- то незначительной постройки. Это, как мне объяснили, остатки молельного места, где путники, проходя здесь в урочные часы намаза, могли исполнять связанные с ним манипуляцию с некоторым комфортом.

Лощина обставлено с правой стороны пологими склонами, задрапированными картинками низкорослых березняков и корявой ивы; с левой-же выдвигаются из земли толщи известковых пластов, поставленных почти вертикально к горизонту. Между выступами их, точно между ребрами гиганта, лежат узкие коридоры, затканные по дну мелкою травкою. В некоторых местах по берегу речки заметны продукты наносных отложений с типичною галькою и валунами. Пернатая фауна этих местах небогата: в березняках, по рассказам, встречается горный тетерев, да по скалам и осыпям держаться горные курочки. Из млекопитающих в летнее время, когда везде бродят стада, по глухим балкам, перелескам и высоким бурьяном держится волк, предпринимая нередко нашествия на табуны. Медведь в этой полосе редкий гость. Серны, которых, по словам местных охотников, здесь очень мало, находят приют поближе к вершинам, в лабиринтах скал, куда не человек, ни домашний скот не заходят.

Выбравшись к Гилла-корту, вы попадаете затем на перемычку, куда сходятся отроги хребтов, отделяющихся от г. Борзанты и только что пройденной вершины. Между северными свесами первых и южными склонами второй на запад от перемычки простирается долина, на дне которой берет начало река Нитхой. С восточной стороны той же перемычки спускается широкая крутая лощина. Хорошо наезженная тропа огибает эту лощину у самого изголовья и косогором идет к селениям Верхний и Нижний Ялхарой. По этой самой тропе ялхоройцы возят сено (и летом на санях), и к ней же вытаскивают необходимый строительный материал из окрестностей отселков Гурчи и Бончи.

Солнце начало склоняться к закату и прощальные его лучи догорали на вершинах бесчисленных отрогов хребта Юкъер-лам. Собравшиеся к вечеру облака скрыли от нас высоты Басты-лама и еще более отдаленного Кюре-лама, расположенных на юго-юго-восток от тех возвышенностей, с которых предстояло нам спуститься в глубокую котловину, к селению Ялхарой. Дно этой котловины имеет небольшой уклон на юго-восток и обставлено со всех сторон более или менее значительными хребтами, лишь в направления общага уклона разорванными узким ущельем речки Акки-хи.

Сумерки быстро наступали. Густые тени легли по дну котловины и задернули полупрозрачной завесой разбросанные в ней отселки Талы, Амки и оба Ялхороя. Ведя лошадей в поводу, мы быстро сбежали по извилистой тропе вниз и часов около местного старшины Гиса Циклаева, который радушно приветствовал нас, точно своих старых знакомых. Помещение кунацкой представляло комнату аршин 12 в длину и 6—7 в ширину, с каменными стенами. Плоская земляная крыша покоилась на часто положенным балках, поверх которых настланы узенькие и не более ¾ аршин длины дощечки. Во всю длину постройки шла толстая балка (матица),подпертая посередине колонной. Два маленьких окна без стекол, но со ставнями, туземная печь (камин) с пролетной трубой и низенькая дверь служили просветами. Внутреннее убранство состояло из тахты почти во всю длину противоположной входу поперечной стены и высокой полки со спальными принадлежностями; под этой полкой на полтора аршин от пола шел выступ стены с сундуками и некоторой домашней утварью. В кунацкой — же помещалась и канцелярия старшинства, заключавшаяся в десятке административных книг, записей и прочее. Должность писаря отправляется муллою (это во всех старшинствах Чечни) и вся переписка ведется на Арабском языке. Стены внутри комнаты были выбелены известью, а пол гладко смазан глиною. Пока шла суета и возня, неразрывно связанная у горцев с прибытием «гостей», в роли которых пришлось теперь быть и мне с провожатыми, я занялся беседой с хозяином через переводчика (объездчика). В Ялхоройское старшинстве* числится в общем 139 дымов), в пользовании которых находятся горные луга, начиная от хребта Болой-лама на севере до высот, окаймляющих ущелье р. Акки-хи слева на юге, и от р. Гехи на востоке до водораздела между истоками последней и р. Фортанги на западе.

(Примечание) * В Ялхаройское старшинства входят селение: 1) Бончи — 12 дворов;2) Гурчи — 35 дворов; 3) В. Ялхарой — 36; 4) Н. Ялхарой — 32; 5) Велаг — 7, 6) Амки -15; 7) Талы — 2 двора, включая сюда хутора, разбросанные по балкам.

Пастбища не разграничены так строга между отдельными отселками, как покосные места, а тем более пашни, которые издавна считаются собственностью отдельных домохозяев, прилагающих из года в год труд к очистке их от камня и к удобрению навозом. В районе старшинства возделывается ячмень, овес и пшеница, но в таких незначительных количествах, что получаемого урожая, между прочим никогда не меньше среднего, хватает самое большое на четыре месяца. Недостаток пополняется главным образом доставкой кукурузной муки с плоскости, где она или покупается на базарах в сел. Урус-Мартан, Гехи, Шама-юрт, или, чаще, выменивается на сыр, масло, шерсть, т. е. на продукты главного занятие ялхоройцев — скотоводства.

Лесные материалы для постройки и топлива отпускаются жителям бесплатно из казенных лесных дач. Доставка леса для жителей ялхоройское котловины, которая удалена от лесистых мест, страшно затруднительна. Надо видеть в натуре глубокое ущелье р. Гехи, откуда и добывается строительный материал и дороги, по которым идет транспорт, чтобы иметь представление о тех преградах, которые приходятся преодолеть человеку и животным из-за какой-нибудь незначительный жерди или балки. Обыкновенно операция по заготовке и доставке в селение бревна в 4—5 вершком толщины и не более 6арш. длины отнимает у горца около трех дней. При таком положении, весьма понятно, местные обыватели далеко не вполне выбирают все количество материалов, какое назначается для удовлетворения их домашних подробностей по билетам казенного лесного управления: хворост и колья на изгороди, где только возможно, и только на растопку пользуются отчасти березняками и азалией, растущими по близости. Следует заметить, что насаждениями двух последних пород очень здесь дорожат и в расходовании соблюдают возможную экономию. Особенно это относится к березнякам, служащим для подкладки и укрепление копен сена; длинные тонкие прутья их связывается в толстых концах и приложенными у тонких концов камнями перекидывается через копну, удерживая ее на месте при ветреной погоде. Кривые и толстые экземпляры этой дорогой для горца породы идут уже на подтопку для кизяка, с которым вместе она и просушивается в роли перекладки. Кизяк, заготовляемый в больших массах, складывается стенками около дворов и по плоским крышам построек.

Между тем появился самовар, а вместе с ним и закуска: яичница, сыр и нечто похожее формою на котлеты; это нечто оказалось кушаньем из ячменной муки, для получения которой зерна перед помолом поджариваются, а самые котлеты варятся в масле. После чаю я скоро заснул, но не тут то было: меня разбудили откушать барашка, который по случаю нашего приезда поплатился жизнью и попал на ужен. Признаться откровенно, я предпочел бы сон вкусному ужину, но отказаться обидеть хозяина было нельзя.

Утро следующего дня было ясное. С безоблачного неба лились яркие лучи солнца, которое еще не успело обсушить выпавшей за ночь обильной росы на изумрудном ковре окрестных гор. Необыкновенно чистый и прозрачный воздух давал возможность различать малейшую подробность в очертаниях даже отдаленных предметов. В такую погоду что называется не сиделось на месте, и я с большим нетерпением дождался, пока привели лошадей, явился проводник и мы, напутствуемые добрыми пожеланиями хозяина и его соседей, выступили из селения. Перерезав небольшой безыменный ручей, орошающий котловину, против отселка Талы, прилепившегося на скале около стариной башни, тропа выходит на высокую террасу в преддверии Аккинскаго ущелья, на которой лежит отселок Амки. Сейчас-же за этим отселком находится глубокая замкнутая впадина; пологие бока ее сплошь заняты посевами, и только на самом дне ярко зеленеет мелкими злаками крохотное болотце. Наш проводник с большим оживлением и, по видимому, с твердою верою в правдивость своего рассказа поведал, что в самой этой впадине очень-очень давно было озеро, то самое озеро, которое ныне находится в Галанчоском старшинстве. По легенде, переселение совершилось после, того, как одной глупой женщине вздумалось вымыть более из колыбели младенца в чистых водах озера. С этого момента озеро стало сокращаться, обратилась наконец в быка и в таком виде ушло из этих мест. Бык-озеро отправился в Галанчош и пришел на то место, где теперь покоится. В то время там вспахивали землю под посев хлеба, и пахари, завидев необыкновенного быка, расположившегося на отдых на самой середине их участков, захотели заставить его потаскать плуг. Несмотря на возникшие пререкания о том, что чужого быка стыдно впрягать в работу, двое братьев все же решились на нем поработать. Но, как только было надето ярмо, бык потянулся плуг совсем не туда, куда следовало, и очертил им площадь, занимаемую ныне озером. После того произошло уж совсем невиданное чудо: бык стал так потеть, что от лившегося ручьями пота образовывались лужи и он сам начал таять, обращаясь в воду, из которой получилось глубокое озеро. Братья, посягнувшие на чужую собственность, погибли в волнах озеро, а всех остальных оно выбросило на берег.

Нужно заметить, что впадина у селения Амки примыкает непосредственно к верхнему (левому) краю теснины р. Акки-хи, лежит над нею. Скалистые бока этой теснины совершенно отвесно обрываются к речке с высоты 50—60 саж. Над этой пропастью вьется единственная тропа, переходя затем в боковой овраг, по которому и следует спускаться на дно Аккинскаго ущелья. Не скажу, чтобы этот путь мог назваться удобным: в начале его между выступами скал еще видна тропинка, но, тем дальше вниз, тем хуже и хуже. Справа чернеет пропасть, слева–осыпь, на которой кое-где видны обрывки тропы. Местами приходится идти по водомоинам, загроможденных каменными глыбами. Вообще этот овраг представляет поразительную картину размыва: здесь вы можете видеть груды выносов и очень характерные столбы, сложенные из мелких сцементированных продуктов наносных отложений… Но вот вы и на самом дне ущелья Акки-хи * (На одноверстной карте она названа «Гехи», на пятиверстной же хотя показана, но особого названия не имеет). Берега речки осенены зарослями орешника, низенькой березы, шиповника. Прозрачные воды быстро струятся по каменистому ложу, направляясь в узкое мрачное отверстие в скалах, каким отсюда кажется нижняя часть ущелья этой красивой речки: точно в раскрытую пасть громадного каменного чудовища падают ее воды, прыгая с уступа на уступ, пенясь и разбиваясь целым каскадом мелких брызг.

По мере движения вверх узкая долина постепенно расширяется. В то время как левая ее сторона обставлена громадными известковыми скалами разных оттенков, прикрытыми очень скудной растительностью, правая слагается из пологих выпуклых бугров, затканных изумрудных ковром субальпийских к альпийских лугов с разбросанными по ним куртинками приземистой азалеи и низкорослых березняков. Кое-где среди зеленого покрова чернеют обнажения шиферного сланца, да ближе к дну долины выступают короткими обрывами толщи наносных отложений.

Верстах в четырех от спуска в долину Акки-хи ущелье как-то неожиданно суживается, образуя проход всего десятка в три сажен шириною. У самого входа в него на высоком скалистом утесе в устье бокового оврага, разрывающего склоны главной долины, гордо высится старинная башня очень красивой архитектуры, известная под именем Мозыр-юрт. Вероятно, много видела она с тех пор, как стала служить оплотом от вражеских нашествий; немало непрошенных гостей получали отпор и угощение из-за ее твердых стен, унизанных несколькими рядами бойниц по фасаду, обращенному к проходу по ущелью речки. Зимняя стужа сменялась летним зноем, буйный ветер свистел и завывал в бойницах и много поколений горцев сменилось в долине, так много, что теперь уже не только никто не помнит о времени постройки башни, но не сохранилось и сколько-нибудь достоверных сведений о том, кто ее соорудил. Но крепкие стены башни выдержали борьбу с временем и непогодами, и до сих пор еще в полной неприкосновенности она стоит на своей оборонительной позиции, как немая свидетельница канувших в Лету событий.

На противоположной стороне оврага находится несколько развалин, по виду которых можно заключить, что это были тоже башни, но гораздо меньших размеров. Ближе к речке, которая под башней течет в узкой трещине, стоит четырехугольный продолговатый могильник также очень красивой работы; в глубоких наружных нишах его сохранилась побелка. Судя по некоторым характерным деталям в отделке башни и могильника, можно предложить, что они построены одним мастером. Изящная для того времени постройка невольно обратит внимание каждого посетителя этих мест, а мне рассказывали, что такого типа и красоты старинных сооружений в горах Чечни нигде больше нет. Для возможно полного описания Мозыр-юрта добавлю еще те сведения, какие мне удалось собрать: могильник, по преданию, построил некто Хан-Мед для своей дочери; в генеалогии его существует указание, что он был сыном Ахберда, племянника одного из шамхалов Тарковских, и — только!

Полюбовавшись остатками седой старины, мы продолжали путь. Время уже близилось к полудню, и усердное солнце начинало изрядно припекать, хотя набегавший с верховьев ущелья прохладный ветерок и старался смягчать его пылкое рвение. По левую сторону долины по-прежнему вздымались в высь отвесные стены известковых пластов то совершенно белых, то красноватых, то серых и т. д. м в нижних слоях местами, особенно близ речки, проступали рухляки, в большей же части это были плотные мощные пласты, отшлифованные на своей поверхности. Там, вверху, где кончались последние уступы их, хребет превращается в широкую долину, дно которой выполняется пологими возвышенностями. На первой из них над левым берегом р. Акки-хи расположен отселок Итыр-кале в 16 дворов. Если бы не масса навоза, нагроможденного по крутому откосу с целым лесом высокой крапивы, то трудно было бы заподозрить существование здесь человеческой оседлости: так мало отделяются каменные постройки от окружающего ландшафта. Саженей на 150 отселка, в том месте, где оканчивается узкая часть главного ущелья, на скалах торчат остатки небольшой каменной крепости; изолированное положение последней делало доступ к ней невозможным, и сообщение поддерживалось исключительно только по деревянным мосткам, переброшенным со скалы на скалу, а в более значительных промежутках между ними поддерживаемым искусственными каменными устоями; часть мостков и устои существуют еще и поныне. Но еще интереснее остатки висячей галереи при башне внутри крепости; задней стеной ее служила скала, а три остальных, частью уже развалившихся, сложены из дикого плитняка. Из передней стены перед фасадом второго этажа торчит несколько балок, служивших основою галереи, обрывки досчатой настилки и деревянных же боковых стенок. Забраться на эти постройки не рискуя жизнью невозможно. Тем не менее, говорят, один смельчак-горец однажды спустился туда с соседней скалы на веревке, в надежде найти кое-какие сокровища, но кроме нескольких железных наконечников стрел ничего там не нашел. Ближе к речке на скале стоит грубой работы могильник. По местным преданиям, владельцем крепости считался Гаж (между прочим Гиса Циклаев, нынешний ялхоройский старшина, считает себя его прямым потомком в седьмом поколении), представитель сильного в то время в окрестных горах рода. Со всякого иноплеменника (собственно с грузин), проходившего через Аккинское ущелье, Гаж требовал ясак за безопасный проход через земли своего племени: по одному барану, заряд пороха и пулю. Но, как ни был храбр и отважен владелец грозной твердыни, погиб он позорным, по мнению чеченцев, образом. Дело в том, что у Гажа была возлюбленная в селении Велаг, к которой он и обратился с просьбою наделить его пшеницей, так как запасы ее у него пришли к концу. В темную ночь отправился Гаж за обещанным зерном, но, не удовлетворившись одним мешком, стал требовать еще другой и, заведя с возлюбленной ссору, поднял шум, которым и навлек на себя преследование ее родных. Спасаясь от погони, Гаж, как трус, бросился со скалы, и этот прыжок стоил ему жизни.

Миновав селение Итыр-кале, вы вступаете, как сказано выше, в широкую долину. Перед глазами путника целый лабиринт пологих бугров, задрапированных яркой зеленью нагорных лугов. По ложбинам и балкам серебряными лентами сверкают прозрачные ручейки — бесчисленное притоки речки Акки-хи. Дно долины и наиболее пологие скаты почти сплошь засеяны пшеницей, ячменем и овсом. На возвышенных площадках разбросаны низенькие каменные сакли нескольких отселков старшинства; они группируются в большинстве случаев вокруг старинных башен. Которыми вообще богата эта местность, служившая в отдаленном прошлом ареной бесконечных распрей и междоусобиц разрозненных горских племен, набегов отдаленных шаек удальцов, а в ближайшую эпоху — борьбы Шамиля с русскими войсками. Об этих последних событиях среди населения сохранились еще свежие воспоминания: рассказывают о том, как брались русскими крепкие башни, как гремели пушечные выстрелы и артиллерийские снаряды разбивали твердыни горцев. По многочисленным развалинам можно заключить, что население долины в прежние времена, быть может, далеко превосходило численностью состав современного нам Аккинского старшинства, в котором числится всего 86 дворов.

Обращает на себя внимание также памятник против отселка Тишли на берегу речки: это плита серого плотного песчаника до 6 аршин в высоту, 14 вершков шириною и 3 ½ вершков в толщину. На лицевой стороне плиты высечены всевозможные фигуры, между которыми обращают на себя внимание: внизу — три кисти рук почти в натуральную величину, с расставленными пальцами, а на самом верху — человек; между этими изображениями несколько концентрических кругов, четырехлучевых звезд и еще целый ряд прямых линий и черточек, образующих столбики и квадраты с диагоналями. Весь рисунок расположен симметрично. Верх плиты заканчивается зубчатым фронтоном с слегка выступающими за границы боковых линий плиты карнизами. Под зубцами фронтона и параллельно его краю высечены две прямые линии, сходящиеся вверху под острым углом; от рубцов фронтона к этим линиям проходят перпендикулярно коротенькие линии. О происхождении этого памятника местным жителям ничего не известно, никаких преданий о нем не существует, и сооружение его относится к очень отдаленной эпохе.

По дороге в селение Воуги (оно же Акки), куда нам пришлось завернуть для смены лошадей, стоит как-то совершенно особняком высокая башня. Судя по рядам бойниц, она имеет четыре этажа (без крыши). Стены ее имеют внизу до 6 аршин ширины, а кверху немного суживаются, так что башня имеет форму усеченной пирамиды. О постройке этой башни рассказывают следующее. Очень давно в горах жил молодой человек по имени Дисхи, который славился искусством строить высокие башни. В одном из аулов Аккинского ущелья Дисхи засватал девицу. Как-то весною, когда легче всего бывает добыть в горах овчинники с молодых овец, попросил Дисхи свою невесту собрать материал и сшить ему шубу. Невеста обещала исполнить просьбу жениха, но дело у нее очень вяло: уже лето близилось к концу, начинались холодные утренники, а шубы все не было. Поинтересовался жених узнать, исполнено ли его поручение, и, к великому огорчению, убедился в полном нерадении своей милой: оказалось, что еще и овчины не были окончательно выделаны. Желая выразить возможно сильнее негодование за такое невнимательное отношение к своей просьбе, Дисхи обещал невесте, что он сам приготовит материал и построит высокую башню и что это случится скорее, нежели будет готова шуба. От слова дошло и до дела: начал Дисхи готовить материал, а затем скоро приступил и к возведению стен. Дабы не ударить лицом в грязь перед девицей и доказать правдивость своих слов, Дисхи, естественно, очень торопился, и работа быстро шла вперед. Вот уже стены закончены, на высоких подмостках навалены каменные плиты; осталось из них свести крышу, как вдруг бревна подмостков обломились под непомерной тяжестью камня и… Дисхи слетел с пяти саженной слишком высоты вместе с материалом, которым и был убит. Прибежала на тревогу невеста и, увидев обезображенный труп своего жениха, бросилась рядом с ним на кинжал и тоже пала мертвой. Погиб знаменитый мастер, и роковая башня поныне называется Дисхи-воу.

К одной из стен этой романической башни в настоящее время прилеплено узкое продолговатое здание общественной мечети, кажущееся пигмеем в сравнении с этим колоссом.

Аул Воуги состоит из 30 дворов. Сакли и все хозяйственные постройки сложены из дикого плитняка. Некоторые сакли и здесь, как в Ялхарое, имеют побелку, материалом для которой служит добываемый в окружающих горах порошок — очевидно, разрушившийся под действием атмосферных влияний алебастр, куски которого мне часто встречались в этой стране. Не служил ли тот же алебастр и составною частью того крепкого цемента, который уже много веков сдерживает стены древних башен и могильников наперекор времени и непогодам?

Селения Аккинского старшинства имеют значительную площадь сельскохозяйственных угодий, заключающихся главным образом в покосных и пастбищных землях; пахотными участками эта местность сравнительно также довольно богата.

Пока съездили в табун и привели лошадей, прошло около двух часов. За это время погода резко изменилась: бывшее до сих пор ясным небо задернулось тяжелыми свинцово-серыми тучами; порывистый ветер как-то с двух сторон, то с долины, то с запада, из-за скалистого хребта, наносил их все больше и больше. Вскоре вдали сверкнула молния, глухие раскаты грома пронеслись и замерли где-то в ущельях. Такая обстановка была особенно неприятна уж и тем, что густой туман налег на окрестности, а следовательно, на дальнейшем пути «дальше своего носа» едва ли что-нибудь можно было видеть. Но сидеть в Акки в ожидании более благоприятной погоды не представлялось заманчивым тем паче, что до отселка Кереты, где предполагалась ночевка, осталось каких-нибудь два часа езды и было еще очень рано. Несмотря на накрапывавший дождь, мы покинули аул, и перебравшись на правую сторону речки, стали подниматься к хребту Юкъ — ер-лам. Осилив первый довольно крутой подъем, наши лошадки вздохнули свободнее: тропа пошла по пологому скату, а еще минут через 20—30 мы уже стояли на совершенно ровной широкой площадке на самом гребне хребта. Пышный ковер нагорных лугов покрывал все видимое пространство. Роскошные букеты незабудок, скабиоз, васильков, гвоздик, клевера, розовой ромашки и еще бесконечного множества самых разнообразных цветов украшали его изумрудный фон, наполняя воздух в высшей степени приятным тонким ароматом. И, несмотря на низко повисшие серые тучи, легко и привольно здесь дышится: тут и в знойное лето нет места едкой пыли, отравляющей атмосферу городов и подобных им густонаселенных мест. К югу от нас чернело глубокое ущелье речки Кий-хи, а по ту сторону ее виднелся хребет Басты-лам, наполовину облаками.

Путями сообщения в горах служат исключительно тропы, которые обыкновенно целою сетью разбрасываются по хребтам или же лепятся по склонам иногда в несколько ярусов. Местами тропинки очень узки и проходят над такими откосами, что ехать по ним не составляет никакого удовольствия. И вот вблизи одной из таких мышиных троп мы встретили двух всадников-горцев; они куда-то очень быстро ехали и лишь на минуту приостановились с моими провожатыми, а затем, ударив по лошадям, во всю прыть помчались по узенькой положительно висевшей над откосом тропе.

Между тем дождь прекратился. Налетавший порывами ветер волновал серые массы облаков. Влево в глубине узкого ущелья показались башни двух соседних аулов — Зингилой и Бецихой, а обогнув вершину Маттах-корт, мы увидали и Кереты.

До наступления вечера оставалось еще два часа. В надежде, что ветер разгонит облака, и окрестности, таким образом, предстанут нашим взорам, решено было сделать привал, местом для которого послужила площадка в седловине между двумя небольшими повышениями хребта.

Взобравшись на вершину Маттах-корта (Маттах-корт, по картам одноверстной съемки кавказского топографического отдела, значится в 1004, 20 сажен над уровнем моря), можно на довольно значительное расстояние обозреть окрестности. Куда ни обратишь взгляд, повсюду разбросаны бесчисленные возвышенности с пологими боками. Кое-где поднимаются более или менее обособленные вершины в форме притупленных конусов. Зеленое море лугов покрывает всю местность и лишь изредка, выделяясь более темным колористом, залегают пятнами березняками и приземистые заросли азалеи. Скалистые места как в самом Юк-ер-ламе, так и в его разветвлениях почти отсутствуют. Имея начальной точкой один из контрфорсов горы Муйты-кер, хребет Юк-ер-лам идет вначале прямо на восток и затем постепенно заворачивает к северо-востоку, заканчиваясь главной своей массой у горы Ек-кыр-корт; от последней отходит хребет, имеющий по южным склонам высокие скалистые обрывы и упирающийся на западе в теснину р. Гехи. Гора же Муйты-кер дает большею частью скалистый высокий хребет Ердые, идущий в общем направлении к северо-востоку и заканчивающийся у горы Борзанты, которая несколькими отрогами соединяется с горы Гилла-корт. Описанными хребтами образуется обширная котловина, выполненная главным образом разветвлениями хребта Юк-ер-лам в южной и юго-восточной части; в складках этих разветвлений берут начало бесчисленные большею частью безымянные потоки, питающие р. Гехи.

Наиболее значительными артериями котловины являются две речки, берущие начало в противоположных концах: на юго-западе у подножия Муйты-кера — Акки-хи и на северо-востоке складках горы Ек-кыр-корт — Хилахой-ахк; по слиянии этих речек образуется Гехи, которая, зарывшись вначале в массивах Скалистых или Пестрых гор, а затем ниже — Черных, мчится шумными каскадами к северу в глубоком узком ложе до самого выхода на плоскость, где и вливает свои воды в Сунжу.

Незадолго перед вечером очистилась от облаков и местность, расположенная к югу от хребта Юк-ер-лам, что дало возможность осмотреть Басты-лам, а также и часть хребта Кюре-лам, сходящиеся у невысокого хребта Искя-юх. Этот последний, соединяясь с юго-восточными контрфорсами г. Муйты-кер, служит как бы перемычкой между Басты и Кюре-ламом. От перемычки Басты-лам идет к востоко-юго-востоку и в этом направлении достигает постепенно наивысшего своего поднятия, после чего и обрывается к ущелью р. Чанты-Аргуна. На северных его склонах леса очень немного, точно также и по складкам хребта Искя-юх; главною составною частью этих насаждений является береза, с примесью липы, обыкновенной рябины и вербы, а ближе к ущелью Чанты-Аргуна, как говорят местные жители, встречается сосна. В общем Басты-лам крут, испещрен значительным количеством обнажений и имеет очень узкий гребень. Нагорные луга на нем занимают также первое место.

Сумерки окончательно одели ущелья, на рассчитавшемся небе загорались одна за другою яркие звезды, когда мы, отправив вперед лошадей с керетинскими мальчиками, быстро спускались по заросшему азалией склону к ущелью маленькой речки с раскинувшимися у нее постройками селения Кереты (всего шесть дворов).

Дом, в котором пришлось расположиться на ночлег, принадлежал одному из представителей некогда славного рода горцев Паскочу Тагилову. Престарелый хозяин по болезни не мог выйти в кунацкую, и я сильно об этом пожалел, так как надеялся скоротать вечер в расспросах о минувших временах и почерпнуть, таким образом, некоторые сведения из истории края, в котором Тагиловы, по слухам, играли значительную роль.

Кунацкая представляла просторную каменную постройку в старой башне, приспособленной для жилья. Весь двор вымощен плитами, как и пол широкого навеса (подобие террасы) перед фасадом кунацкой, выходившим во двор. Дерево во всех постройках имело самое незначительное, неизбежное применение. Внутренность кунацкой, начисто выбеленная, по глубоким нишам в стенах уставлена посудой. По выступу стены уложены и циновки. На деревянных колышках развешаны нарядные костюмы, большею частью женские, несколько шашек в дорогой оправе, кинжалов и кремневых пистолетов. Небольшая разборная разборная кровать в углу и туземная печь (камин) с пролетной трубой дополняли внутреннюю обстановку.

После чая появился на ужин традиционный барашек, от которого никак нельзя было отделаться, а пока кончилась вся эта церемония, наступила уже полночь.

На другой день часов в семь утра мы собрались в путь. В кунацкую зашел хозяин: он очень жалел, что болезнь не позволила ему провести с нами вечер, и убедительно просил остаться у него погостить. С большим трудом только удалось уговорить старика не беспокоиться и отпустить нас в дальнейший путь.

Десятого июля около восьми часов утра мы покинули Кереты и по узенькой тропе между нивами стали пробираться по направлению к Галанчожскому старшинству. У подножия левых скатов ущелья Оссу-чу в глубокой теснине едва заметно извивалась серебряная лента маленькой речки. Часа через полтора пути дорожка спустилась на дно ущелья и, перерезав речонку, вбежала в самый центр отселка Мочи — Моччихой (на пятиверстной карте на месте Мочи значится Ахкбос, который лежит много ниже на тойже речке, носящей местное название Галай-хи, на той же карте показанной, но не поименованной) — 7 дворов. В следующем затем ауле Ами (5 дворов) предстояло переменить лошадей и расстаться с Муссой (так звали нашего ялхоройского проводника). Двухэтажная старинная башня — дом местного старшины — приняла нас под свои своды, но, прежде чем попасть в нее, пришлось предварительно с площадки провалиться в преисподнюю, вывернуть затем на крохотной террасе на свет Божий и потом уже вступить через низенькую дверь во внутренность башни. Как невзрачна на вид башня снаружи с темными своими стенами и повалившимися наверху плитами, внутренность ее сглаживает первоначальное впечатление: высокая просторная комната с белыми стенами, вдоль которых по выступам и нишам располагались ценные предметы домашнего обихода и красовались большие окованные жестью сундуки с музыкальными замками, была довольно уютна. Старшина, уже очень пожилой человек с симпатичным задумчивым выражением лица, немедленно послал двух парней в табун за лошадьми, а сам принялся хлопотать насчет угощения. Только после долгих упрашиваний и уверений, что наши желудки положительно не могут вместить в себе ничего после недавнего завтрака в Керетах, еле согласился он не резать барана; но все же не отпустил, пока не напоил чаем, к которому были поданы лепешки, жаренные в масле, сыр, мед, и отварная холодная баранина. За приготовлениями и трапезой прошло около двух часов; когда мы вышли во двор, там уже стояли оседланными лошади. Оставалось только навьючить переметные сумы, заключавшие наш несложный багаж, и двигаться в путь; старшина пешком проводил нас за черту аула и мы направились к озеру Галанчоч, известному у окружного населения под названием Галай-ам и Кербеты-ам.

Кому придется от селения Ами проехать к озеру, того может поразить та внезапность, с которою озеро вдруг появляется перед глазами из-за небольших пологих возвышенностей. Местность очень живописна: у подножия высокого куполообразного холма, увенчанного остроконечной старинной башней, среди мягких пологих берегов расстилаются голубовато-зеленые зеркальные воды. По южному и юго-восточному скату котловины к самому берегу сбегает осиновая рощица, Бог знает каким образом появившаяся в этой на много верст вокруг безлесной местности…

…представителей свойственной озерам орнитологической фауны на Галанчоче не водится, если не считать появляющихся на нем иногда, пролетом, уток; нет здесь совсем и рыбы. Дно озера у берегов илистое и покрыто густою сетью темно-зеленых водорослей.

В преданиях и легендах туземцев не существует других указаний на происхождение озера кроме приведенного выше. Кстати, виденная нами котловина (впадина) у селения Амки, служившая, по легенде, вместилищем Галанчочского озера, удивительно походит по своей конфигурации на котловину Галай-ама. Весьма возможно, что в отдаленном прошлом и впадина у селения Амки была водоемом, таким же озером, от которого сохранилось лишь, как печальное воспоминание, мшистое болотце. Самое созвучие в названиях селений Амки, Ами и слове ам, по-чеченски означающем озеро, по моему, может служить подтверждением такому предложению.

После полудня небо стало хмуриться. Дувший доселе легкий ветерок усилился и со свистом проносился по вершинам осин; потемнела и зеркальная поверхность озера, заволновались и печальным рокотом забились в берега его светлые изумрудные воды… За рощей тропинка круто поворачивает к востоку и через хребет Варендук ведет в соседнее старшинство — на официальном языке Хайбахское, а у местных жителей — Нашхоевское. Лежащие по пути окрестности не отличаются ничем особенным: тот же лабиринт возвышенностей рассыпающегося целой сетью отрогов Юк-ер-лама, ковер субальпийских лугов, да на спуске с горба Варендук к Хайбаху — обнажения шиферного сланца, оттеняющего мрачными красками бока глубоких оврагов. Верстах в двух от озера по впадинам и котловинам в складках западного склона Варендука встречается несколько мелких бассейнов стоячей воды, затянутых почти сплошь высокорастущими болотными травами и камышом; вообще этот склон отличается обилием мочежинников с свойственным им покровом.

Считаю не лишним привести здесь слышанное мною повествование о происхождении нынешнего населения Галанчочского общества. Фамилия прежних владельцев Галанчоча отличалась гордостью, высокомерием и, будучи довольно многочисленной, подчинила вниманию многих своих соседей. Не могли они распространить свою власть только на одного из потомков Хан-Меда, который с пятью своими сыновьями и близкими родственниками самостоятельно жил в крепких башнях Зингилоя. Во время одного из набегов на ингушские племена пал отец с четырьмя сыновьями и все воины-зингилоевцы, остался только младший сын главы племени, по имени Сулда-Вениг, который, возвратившись домой, собрался устроить по погибшим поминки (тризну). В числе приглашенных были и родоначальники галанчочцев, навстречу к которым вышла мать одного властителя Зингилоя с громадным сосудом пива, дабы выразить им большое предпочтение. Но гордые галанчочцы уже заранее решили воспользоваться несчастьем дома и забрать его остатки, а в том числе и молодого Сулда-Венига под свою власть; и вот, когда поровнялись они со старухой, то в ответ на ее приветствие и предложение откушать пива один из представителей толкнул сосуд ногою и опрокинул со словами: «нам мало котла, в котором могло бы свариться зараз пять быков, а с этим ведром не стоит и связываться». Зная вообще грубые нравы галанчочцев, Сулда-Вениг следил за их действиями, укрывшись в башне, и оскорбительный поступок с матерью зажег в нем жажду мести, и только просьба матери удержала его от нее… Тризна была справлена и после того пропал из дома Сулда-Вениг. Галанчочцы сознавали свою вину, а потому, в ожидании должного возмездия, целый год, находились в готовности встретить врага лицом к лицу. Время, однако, шло, а о последнем отпрыске зингилоевцев не было и слуха. Мало-помалу о нем стали забывать, а вместе с тем успокоились и галанчочцы… Но Сулда-Вениг отыскался. Покинув родительский дом, юноша отправился в Кабарду, у друга своего отца кабардинскому князю, к которому и явился в одежде нищего. На вопрос, что значит такой наряд, Сулда-Вениг отвечал: «Потерял я в битве отца, братьев и близких родственников, а соседи оскорбив мою мать, наложили на меня позорное клеймо; я не мог им отомстить, так как остался один: я теперь хуже нищего». У князя Сулда-Вениг прожил три года и при его содействии подобрал надежную дружину, которую и повел в родные горы, причем днем укрывался в глухих местах и только ночью делал переходы. Таким образом он незаметно подошел к селению Эйселишек, где жили его оскорбители. Расположив воинов в закрытом месте и условившись подать знак к нападению взмахом бурки, юноша отправился на разведки, в которых и провел время до выгона в поле первого стада овец. Здесь около него проходили два пастуха и один из них, заворачивая отбившуюся в сторону овцу, выбранился и сказал: «чтоб тебе пропасть, как пропал Сулда-Вениг!» Товарищ упрекнул его за такое неуместное упоминание имени последнего из зингилоевцев, старуха-мать которого оплакивает сына, считая его погибшим. По сигналу воины напали на полусонный Энселишек врасплох, перебили жителей и разграбили имущество. Не был тронут только дом пастуха, сочувствовавшего матери Сулда-Венига: от него-то и произошли владельцы земель, находившиеся до того в руках уничтоженных галанчочцев…

У начала спуска с хребта Варендук к Хайбаху пошел дождь. Резкие удары грома подхватывались и тысячью переливов разносились по ущельям. Над нами с жалобным писком проносились стайки альпийских галок, спешивших убраться от непогоды в скалы. Пришлось и нам развязывать бурки, хотя сходить вниз по усыпанной мелкими осколками шифера крутой тропинке в этих хламидах было совсем не удобно. Наконец скаты стали положе и можно было сесть на лошадей. Как нарочно в это время прекратился и дождь, и в этот день больше его не было. Вскоре тропинка сбежала на дно ущелья и потянулась вниз по речке Хайбахой-ахк. Прилепившись к крутым выступам черных скал, несколько туземных мельниц с шумом и грохотом работали и их горизонтальные колеса отбрасывали своими лопастями целые каскады брызг на узенькую тропу.

Около двух часов дня мы добрались до селения Хайбах, в котором нужно было провести время до следующего утра, так как на дальнейшем пути негде было сменить лошадей, а переход предстояло сделать не менее как в 40 верст в один день.

Селение Хайбах, в составе 43 дворов, является наиболее значительным по населению в районе старшинства: к нему относятся отселки: Тиесты (13 дворов), Мазгарой (36 дв.), Чермахой (16 дв.) и Хилой, или Хилахой (24 двора). Все старшинство разбросано в ущельях двух речек — Хилахой-ахк и Хайбахой-ахк, вбирающих на своем пути по несколько мелких притоков.

Ущелье Хайбахой-ахк ограничивается с юга конусообразной притупленной вершиной Кеиб-корт (7938 футов над уровнем моря), с востока — отходящим от нее к северу безымянным отрогом, окаймляющим ущелье справа, и на западе разветвлениями хребта Варендук. В последнем у северной оконечности обнажаются группы серых скал, где водятся, по показаниям местных охотников, каменные козлы. В этих же скалах, ближе к селению, находят убежище волки. Одного молодого волчонка мне пришлось видеть в Хайбахе: пара их была изловлена недели за две до нашего приезда мальчуганами-пастухами. Волчонок ходил на свободе, хотя от людей прятался. Интересные движения и ухватки этого молодого хищника настолько привлекли мое внимание, что я простоял на плоской крыше дома (волчонок разгуливал на соседнем дворе) почти целый час. Длинные торчащие уши и особенно буроватая окраска шерсти по первому взгляду делают его сильно похожим на медвежонка. Прыгал и резвился зверек предусмотрительно, заигрывал с собаками и несколько раз пытался изловить бродивших по двору кур; вдруг он заметил меня и, как-то крадучись и подгибая зад, шмыгнул в конуру, откуда еще несколько времени спустя стал осторожно выглядывать, но уж больше на двор не вышел.

В семь часов утра на следующий день я выступил из Хайбаха по направлению к северу. Версты на две ниже селения на правом склоне ущелья залегает куртинкой осиновая рощица, тщательно охраняемая жителями; деревья, составляющие рощу, не толще 3—4 вершков, но ими очень дорожат, так как леса здесь поблизости нет. Немного выше того места, где сливаются воды р. Хайбахой-ахка и Хилахой-ахка, тропа повернула к востоку, следуя затем правым берегом последней, сложенным из мощных наносных отложений. Довольно просторная долина этой речки обрамлена справа высокими скалистыми стенами того хребта, который от горы Ек-кыр-корт (у местных жителей Пешхой-корт) идет к западу, обрываясь у теснины р. Гехи. Слева к долине сбегают пологие скаты Юк-ер-лама. Речка Хилахой-ахк бежит в глубокой узкой трещине между этими скатами с одной и высокими откосами террасы, образованной названными выше наносными отложениями, с другой стороны. Поровнявшись с аулом Чермахой, мы повернули опять к северу, к подножию громадного скалистого уступа, у которого и ютятся каменные сакли аула. Здесь в первый раз за все время пребывания в Гехийской котловине встретились нам небольшие посевы кукурузы: стебли ее, не более 1,5 аршина высоты, несли по одному, редко по два початка. За аулом тропа вводит вас в широкую лощину, дно которой сплошь усеяно щебнем и угловатыми обломками разной величины: все это продукты разрушения скалистого хребта, в складках коего и берет начало ручей Чермахой-хи, местами совершенно исчезающий в грудах овражных выносов. В эту же лощинку несколько выше аула вливается слева еще маленькая речонка и от ее устья тропа начинает круто подымается на перевал у вершины Макузыр-корт (Нашахо). Поднимаясь правым склоном глубокого ущелья этой речки, нельзя не заметить залегающих на большой высоте по склонам значительных по толщине пластов наносов и кое-где разбросанных по площадкам обтертых и сглаженных валунов; ближе к вершине прорываются на поверхность отдельными зубцами и выпуклостями известковые скалы, и на некоторых из них поверхность, обращенная в сторону ущелья, также сглажена.

С перевала в последний раз можно окинуть взглядом котловину истоков реки Гехи: в юго-западном углу ее высится массив г. Муйты-кер, вершина которой кутается в чалму из легких белых облаков, а хребет Юк-ер-лам виден весь, со всеми отрогами и вершинами. Далеко на юго-востоке, в верховьях р. Чанты-Аргуна, вздымаются покрытые вечным снегом горы, но очертаний их нельзя было рассмотреть за массами клубившихся там облаков.

Котловина верховьев р. Гехи разделяла участь бурного прошлого нагорной Чечни и сопредельных с нею местностей: множество старинных башен, архитектура и местоположение которых указывают, что они строились с целью защиты от вражьих вторжений, и некоторые черты из преданий и легенд народных приводят к этому выводу. Древние башни двух типов: 1) высокие усеченно-пирамидальные с заостренными кверху крышами, на которых обыкновенно торчит каменный шпиц, в форме сахарной головы; эти башни имеют от 4 до 6 этажей с рядами узких бойниц в каждом, а наверху, под карнизом крыши, отверстия с выступающими над ними навесами; 2) башни не более как в три этажа, низкие, но гораздо шире первых; бойниц в стенах нет, а только световые отверстия; башни этого типа обыкновенно группируются вокруг первых и, где таковые сохранились, примыкают к ним, образуя нечто вроде цитадели. Как высокие, так и низкие башни сложены на крепком цементе из тесаных плит, размеры которых заставляют призадумывается над теми приспособлениями, с помощью которых они доставлялись и водружались на соответствующие места. Грандиозность старинных построек как-то рельефнее выделяется среди жилищ современных обитателей местности — кое-как сложенных из камня, ничем не скрепленного, низеньких сакель. Несомненно что обитатели страны были большими знатоками строительного искусства, имели больший вкус и… быть может, далеко превосходили культурою современных нам полудиких горцев.

Насколько удалось мне выяснить на месте путем разговоров ближайшее к нам историческое прошлое этой части гор, предки нынешних обитателей были не в столь отдаленное время язычниками, без особого культа: здесь не только не сохранилось жертвенников, священных рощ и т. п. предметов и мест языческого служения, но, как говорят, их не было и совсем. Каждый признавал за высшее существо (божество) то животных, то землю, солнце, выдающиеся явления природы, смотря по обстоятельствам. Честное слово, однако, было законом для каждого и этому слову верили без клятв, без залогов и каких-либо обстоятельств и обеспечений, что, к сожалению, в наше время стало уже здесь редким явлением.

Мюридизм, разлившись широкой волной в горах, захватил в своем течении и описываемую местность, а проповедники его во времена уже Кази-Муллы (ученика Магомета-муллы) обратили языческое население в ислам, чем и заставили слиться с общим потоком газавата, настолько, что во время имамства Шамиля оно было его дружным союзником. В 1846 году, после неудавшегося похода в Кабарду, Шамиль на обратном пути остановился со своими дружинами на высотах Юк-ер-лама, что господствуют над селениями Бецихой, Зингилой и Кереты, и здесь к нему собрались представители местного населения для совещания о дальнейших военных предприятиях (по рассказам стариков).Но вернемся к настоящему.

Ялхоройское, Аккинское, Галанчочское и Хайбахское старшинства имеют в своем пользовании земли, расположенные в очерченных выше границах котловины, и кроме того значительную площадь нагорья, заключенного приблизительно между истоками рр. Нитхоя и Большого Шалажа на западе и Большой Рошни на востоке, с раскинувшимися на этом пространстве лугами, вплоть до границы вертикального распространения лесной растительности по северным свесам хребтов Болой-лам и Нашхой-лам (под названием Нашхой-лама у местных жителей известны горы, расположенные к западу от ущелья р. Гехи до истоков Большой Рошни и к северу от вершины Нашахо. Хребет этот служит как-бы продолжением Болой-лама, расчлененного на своем пути к востоку тесниной Гехи. На одноверстной карте этот хребет назван Пешхойскими горами, каковым именем туземцы называют следующую часть горной цепи — от р. Рошни до верховьев р. Урус-Мартан), которая едва ли переступает здесь 6000—6200 футов.

Все эти угодья (сенокосы, пастбища и пахотные участки вблизи селений) составят пространство до 10000 десятин примерно или же около 22 десятин на каждый двор населения в среднем.

Природа и созданные ее условия обусловили и занятия жителей: скотоводство стоит на первом плане. Эта отрасль хозяйства ведется в почтенных размерах: на домовладельца приходится от 100 до 500—600 голов овец и 12—20 и более голов крупного рогатого скота. Бедняки, не имеющие своего скота, берут его в аренду у людей зажиточных, получая за свой труд по летнему выпасу и уходу за гуртом овец половину, а иногда и более, всего приплода. Коровы, как доставляющие подручные продукты питания, пользуются предпочтением, и владелец 1—3 штук считается бедным. Лошади, исполняя главным образом роль вьючных животных, не составляют предмета промышленного хозяйства: их держат, смотря по численности семьи и надобностям, не более 5—6 штук, и лишь немногие домохозяева имеют косяки в 15—25 голов. На лошадях, вьюками, производится как вывоз на плоскостные рынки продуктов хозяйства горцев, так и доставка в горы провианта и других предметов, приобретаемых покупкой на плоскости, по горным тропам, служащим здесь единственными путями сообщения. Ослы и волы несут, так сказать, внутреннюю службу: первые таскают на своих спинах исключительно дрова, а вторыми производится доставка волоком строевого материала из леса.

Расположение селений среди покосов и пастбищ дает возможность жителям, несмотря на многочисленность скота, вести оседлый образ жизни и… сваливать все хлопоты и заботы по домашнему хозяйству на женский персонал. Тяжелое, безличное положение женщины у мусульманских племен Северного Кавказа в связи с многоженством довольно известно, а потому распространяться по этому поводу будет, по меньшей мере, повторением. Скажу лишь, что выдаются в замужество девушки зачастую 14-ти лет, а сватовство, по воле родных, начинается много раньше, иногда чуть-ли не с колыбели. В старину женихом и невестой нарекались дети, еще имевшие только появиться на свет; в таких случаях, обменявшись порохом и пулями, родители давали друг другу обязательство (конечно, если пол новорожденных будет тому соответствовать) исполнить в точности обещание. Обычай этот изредка и теперь соблюдается в более значительных (почетных) фамилиях. Неудивительно поэтому, что, с молодых лет будучи впряжена в непосильный физический труд и поставлена в не менее тяжелые нравственные условия, женщина увядает, чахнет и в 25—30 лет выглядеть совсем старухой.

Помимо исполнения разнообразных обязанностей по дому представительницы прекрасного пола описываемых мест занимаются изготовлением полстей, плетут циновки, ткут сукна для домашнего обихода, а где есть свободные умелые руки, и для продажи. Сукна эти как в горах, так и на плоскостных рынках ценятся много выше фабричных. Предметом торговли служат главным образом сыр, масло и шерсть, которая продается по 20 копеек за фунт — немытая. Что касается хлебных продуктов, то селения почти всех старшинств терпят в них недостаток, получая (как дополнение к производимым на месте) их с плоскости.

Преодолев перевал Нашахо, мы очутились на маленьком плато. К западу и востоку спадали покатости, в складках которых брали начало притоки р. Гехи с первой и начинались истоки Большой Рошни со второй стороны. Отсюда к северу простирается хребет, испещренный выходами серых известковых скал. Очень живописные лабиринты их, точно остатки грандиозных зданий, разбросаны в разных местах на совершенно гладких склонах. Эта часть гор представляет довольно характерную картину разрушения. Здесь я слышал крик горной индейки, а спустившись ниже, в полосу березняков, рябины и сопутствующей им ивы, встретил много черных и серых дроздов.

Часам к 12 дня мы находились на последнем увале Нашхой-лама. Широкая панорама лесистых предгорий снова развернулась перед нами. К юго-востоку в голубоватой дымке тонули высоты, окружающие ущелье Аргуна, русло которого по выходе на плоскость обозначалось широкой светло-желтой лентой, убегавшей к северу. Вскоре нас приняли под свою зеленую степь гиганты-клены, а ниже начался смешанный лес из бука, граба, карагача, липы, остролистного и красивого клена, ясеня, ольхи. Спустившись к светлым водам р. Рошни, тропа взбегает на противоположный (правый) берег, а затем по водоразделу между нею и речкой Теньга (хребет Опардук) постепенно спускается к плоскости. Изрядное количество грязи и эта дорога лучше шалажинской. По этому хребту много зарослей азалеи, составляющей здесь подлесок, который ниже формируется из крушины, свидины, орешника, кизила и мушмулы. Около пяти часов вечера мы уже были на рубеже леса на хуторе Теньги, а на другой день я отправился домой. М. А. Ивановъ.

Въ горахъ между рр. Фортангой и Аргуномъ

«Известия Кавказского отдела Императорского русского Географического Общества» Томъ 17. 1904. Тифлисъ.

Конец июля и начало августа 1902-го года были очень дождливы: дождь не переставал иногда сплошь по целым суткам. Дороги везде страшно испортились, а уровень воды в реках стоял очень высокий. При таких неблагоприятных условиях я мог двинуться в горы только 10-го августа, и то еще не будучи вполне уверенным в благоприятном для намеченной цели исходе поездки. Для выполнения служебного поручения мне надлежало подняться почти до самых истоков р. Фортанги, перевалить затем в ущелье р. Кий-хи и по этому последнему выйти на р. Аргун (Чанты-Аргун) к укреплению Евдокимовскому. Дорога от станицы Ассинской, откуда я выехал, пролегает вначале по равнине, окаймленной с юга и юго-запада первыми уступами лесистых Черных гор, на севере р. Ассой, а на востоке р. Фортангой. Местность эта несколько приподнята к югу и очень богата кустарниковой и травянистой растительностью. Особенно обильно кустарниками пространство, заключенное между дорогой и р. Фортангой; громадная площадь почти сплошь занята держи — деревом и низкорослым, невзрачным дубом. Небольшие клочки свободной от кустарника земли служат исключительно для сенокосов, и расчисткой никому не охота заниматься. Причина тому кроется, как мне не раз приходилось слышать от казаков, в существующих порядках пользования юртовыми наделами: доставшийся хозяину под распашку пай остается в его пользовании лишь два года, а потом ему дают новый. В силу этих обстоятельств, несмотря на то, что земля, полученная из под держи — дерева, дает чудесные урожаи, не находится желающих взяться за тяжелый труд — расчистку, и площадь в несколько сотен десятин пропадает совершенно непроизводительно.

Верстах в десяти от станицы, у выхода ущелья р. Фортанги, находится милиционерский пост, а немного выше него хутор НижнийБамут, населенный горцами, арендующими у ассинцев земли под покосы и пашни. Пост и хутор расположены на высокой речной террасе. Миновав прозрачный ручей Аршты, дорога спускается с террасы на дно ущелья Фортанги и здесь пересекается ее левый приток — р. Футон, несущую всегда ужасно грязную, насыщенную глиной воду. Дно ущелья обильно поросло мелкой ольхой, карагачем, изредка ясенем и дубом вперемежку с раскидистыми группами лещины, бузины и проч.; встречающиеся здесь маленькие прогалины зарастают высокими бурьянами, или же сплошь покрыты травянистой бузиной и потому малопригодны даже для пастьбы. Широкое русло Фортанги усеяно булыжником, галькой; по отмелям и около берегов намыты толстые пласты иловатого песка, и целые кучи корчаг, иногда целых деревьев, и всевозможного лесного хлама выложены прибоем в высокие ярусы. Перебравшись по перекатам на правый берег реки, дорога вступает под густую сень буков и, следуя вверх по течению, приводит к казенной лесной караулке. Караулка стоит на поляне Хамышка-босс, вытянувшейся длинной полосой у подножия склонов, обрамляющих ущелье р. Фортанги с востока. Непосредственно за усадьбой проходит глубокая впадина лесного ручья Сала-али, который тут же и вливается в Фортангу.

Лет 30—40 тому назад поляны Хамышка-босс и Сала-ирзау, лежащая в лесистом ущелье названного ручья, служили надежным убежищем для карабулаков, заселявших их своими хуторами. В настоящее время эти места пустынны, а некогда огромная поляна Сала-ирзау успела зарасти молодым преимущественно ясеневым лесоми сократилась более чем на две трети своей площади.

За караулкой колесная дорога прекращается и заменяется тропами. Чтобы сократить несколько расстояние, было решено вначале проследовать по руслу реки, но проехав не более версты, мы должны были отказаться: масса камней, карчей и разного хлама настолько загромождала путь, что двигаться стало совершенно невозможно; в довершение же всех неудобств, наши лошади поминутно взяли в илистых наносах, и такие случаи бывали иногда настолько неожиданны, что можно было очень легко вылететь кувырком из седла, как это и проделал один из моих спутников. Волей-неволей пришлось возвратиться назад и перебраться на левую террасу, где и проходит вьючная тропа. Интересное явление представляет р. Фортанга немного выше впадения в нее ручья Сала-али: едущему вниз по реке кажется, что она вдруг исчезает — уходит в землю; только подвинувшись ближе, можно видеть, как, оставив влево свое широкое русло, вода падает в узкий канал, вырытый ею в толщах глинистых сланцев во время небывалых повсеместных наводнений в Терской области в мае 1900-го года.

На протяжении верст 3—4 тропа идет по полянам, на которых разбросаны кукурузные поля и сенокосы бамутских хуторян. Сенокосы и кукурузники как-бы соперничали между собою в буйном росте; впрочем, лесные поляны и прогалины здесь дают хотя и обильное, но плохое по качеству сено: высокие бурьяны забивают остальную травянистую растительность. Но вот поляны остались позади, и мы нырнули в прохладу лесных насаждений. Насколько приятен в знойный полдень зеленый шатер, настолько же и ужасна грязная тропа, по которой теперь приходится ехать: пошла обычная в таких случаях лестница, происшедшая от выдавливания углублений в мягкой почве ногами вьючных животных, на которых исключительно производится перевозка тяжестей. Там, где дорогу пересекают ложа многочисленных балочек и водомоин, они буквально заполнены полужидкой липкой грязью; то и дело надо было спешиваться и, ведя лошадей в поводу, обходить топи, лавируя между стволами деревьев. Через час такой езды мы спустились к руслу реки, и пошли свободнее. Вскоре тропа втягивается в узкий каньон, в котором река извивается змеей, ударяясь то в правый, то в левый берег; высокие песчаниковые утесы составляют ущелье и по их карнизам и выступам лепится древесная растительность. Леса состоят здесь главным образом из бука, граба с примесью ясеня, липы и карагача; по низинам господствует ольха с обильным подлеском из лещины, бересклета и бузины, сплошь перевитых хмелем. На протяжении около двух верст надо было переехать вброд реку четыре раза, причем вода иногда доставала до седла. Бока ущелья все ближе подходят друг к другу и река, наконец, заполняет между ними все пространство; дальше вверх каньон еще более суживается, по руслу образуются пороги и путь низом прекращается. По крутому откосу тропа выбегает снова на левую террасу; поверхность ее сильно бугриста: почва здесь сползает, получаются заторы и топи. На этих местах я заметил уже порядочные площади, поросшие высоким камышом и кислыми злаками; вообще этот склон ущелья представлял картину осовов и оползней, сдвигов и осыпей. Сопровождавший меня старший объездчик Абдулла Ханиев говорил, что все эти перемещения почвы получили свое начало в злополучном 1900-м году во время майских ливней и теперь продолжают увеличиваться после каждого обильного дождя.

Часа через три от караулка тропа выходит на обширную возвышенную поляну Гандал-босс; в северо-западном углу ее, выглядывая из-за широких крон яблонь, груш и кустов алычи, стоит в развалинах башня; по преданиям, она служила жилищем и оплотом некого Гандала, из племени карабулаков, который со своим обширным родом еще в дошамилевское время держал в страхе ущелье до местонахождения современного Верхнего Датыха включительно. Теперь поляна составляет часть земель Терского казачьего войска и арендуется жителями датыхского хутора под сенокосом и распашку. С поляны открывается широкая панорама на ущелья Фортанги и ее правого притока — Джола; при слиянии их разбросаны черные, закопченные мазанки Нижне-датыхского хутора, где нам предстояло заночевать. Не успели мы приблизиться к жильям, как толпа полунагих оборванных ребятишек, завидев нас, подняла неимоверный вопль и стенания; особенно в этом отличались девочки, трагически ломавшие руки и что-то причитавшие на своем мне неизвестном диалекте. Публика, так громогласно нас приветствовавшая, следовала немного в стороне за нами и продолжала вопить, пока это, очевидно, не надоело моему спутнику Ханиеву и он их не пугнул по-своему.

— Чего они так орали? Спросил я у него.

— Да вот вас увидели и кричат, что русский приехал: им ведь здесь это за редкость — и испугались. А эти болваны сидят и не смогут унять детей! Обратился он по адресу расположившихся группами у саклей взрослых мужчин. Я не поинтересовался узнать подробнее содержание приветствия ребятишек, но думаю, что оно заключало мало лестного для русского гостя. Приютом для ночлега нам послужила сакля лесного объездчика. Было всего около пяти часов и до вечера оставалось еще порядочно времени, которое я и посвятил на осмотр окрестностей. Хутор Датых состоит из 43 дворов. Население его очень непостоянно: здесь временно селятся и жители окрестных горских обществ, и плоскости, и даже сравнительно отдаленной части Тифлисской губернии. Местоположение хутора представляет высокий мыс между рр. Джолом и Фортангой, сложенный целиком из наносных отложений; последние в виде громадной толщи ясно обнаруживаются в образе левого берега Джола. Элементы, составляющие информацию, почти лишены сцепления, постепенно выпадают и загромождают русло значительной величины валунами; мелкие же камни и галька сносятся водою. К ущелью Джола и в сторону хутора совершенно отвесно обрывается высокая скала — оконечность одного из отрогов хребта Кори-лам. Насколько можно заключить по строению скалы, эта часть гор слагается в своем основании из глинистых сланцев разных оттенков, от желтого до черного, над которыми лежит неправильною массой мелкозернистый серый песчаник, легко выветривающийся в обнажениях. В правом берегу той же речки выступают пласты мягкой черной глины и на поверхности ее белым налетом проступает соль; присутствие последней наблюдается и по склонам, окаймляющим левую сторону Фортанги, где от самого гребня и донизу видны громадные оползни.

Главное занятие жителей Датыха составляет выварка соли. Соляной источник находится на берегу р. Джола; это колодец до 1 ½ кв. арш. поверхности, глубиною около 2 арш. в который опущен дубовый сруб. Рассол всегда держится на одном уровне, даже в том случае, если его не вычерпывают; питается же колодец двумя бьющими со дна сильными ключами. Выварка соли производится в котлах, в 2—3 ведра емкостью; 3—4 таких котла помещаются на общем очаге, в котором топка производится снизу. О степени насыщенности датыхского источника можно заключить из того, что два средней величины ведра дают 15 фунтов чистой просушенной соли; наблюдения же показали, что объем полученной соли равен одной трети объема взятого рассола.

После каждой выварки на дне котла получается твердая соляная кора; по выгрузке остальной соли кору предварительно растворяют речной водою и только тогда начинают выварку вновь; мне говорили, что в больших котлах выварка не удается, так как получаемая на дне корка, не пропуская сквозь себя жидкости рассола, препятствует еще и теплопроводности, выпаривание на поверхности прекращается, а нижние части котлов, подверженные непосредственному действию огня, лопаются. Всем процессом добычи соли ведают исключительно женщины, с помощью подростков, большей частью девочек; жаль смотреть на этих бедных созданий, сгибающихся под непосильной тяжестью ведер, в которых они тащат рассол из колодца вверх по крутому подъему. Женщины же собирают в лесу и вывозят на вьюках дрова, а за отсутствием четвероногих помощников таскают их и на своих спинах… какие изможденные, измученные лица у этих тружениц!… А одежда?… При всем внимании, мне кажется, что трудно было бы определить не только цвет, но даже и материал, из которого она изготовлена: до того сильно она покрыта грязью, копотью и всякими наслоениями. Между прочим, не лишним будет заметить, что добыча соли может считаться, да на самом деле и считается у туземцев довольно выгодным предприятием: пуд соли на месте продается по 12—15 коп.; а на плоскости — 35 коп.; в среднем же Нижне-Датыхский хутор вырабатывает в сутки не менее 150 пудов при всей примитивности способов. Сбыт соли преимущественно меновой, и за нею на место приезжают не только из ближних, но и дальних окрестностей. Вывоз на продажу к плоскости производится на вьюках, и этим делом занимается мужской элемент хутора. К слову сказать, датыхцы — ужасные лентяи и лежебоки: в то время как их несчастные жены, сестры и даже старухи-матери работают, не разгибая спины, сильная половина, собравшись в кучки на солнышке, разводит хабар (новости) и, как-то особенным образом поплевывая сквозь зубы, строгает палочки. Публика эта имеет особенно большую склонность к одной лишь работе — прибирать всякое чужое добро, раз владелец его хоть немного зазевался, к своим рукам; благодаря такой исключительной способности своих обитателей, изолированности местоположения и отсутствию хотя бы мало-мальски сносных дорог, Датых составил себе славу громкую, но печальную, затмевающую даже известность его соляного источника, — славу воровского притона, в котором скрывается в большей части краденый скот почти со всех концов области. Причина тому лежит с одной стороны в трудной доступности места, а с другой — в постоянной смене населения: придет, поварит соль и уходит, когда вздумается. Какой-либо регистрации и проверки не ведется, да и некому этим заниматься, так как никаких административных учреждений здесь не существует.

Для полноты знакомства с достопримечательностями Датыха я отправился осмотреть еще древние развалины, что высятся на скале над р. Джолом. Главную часть их составляет остаток четырехугольной башни, сложенной на цементе из дикого плитняка вперемежку с булыжником. Северная и восточная стены ее совершенно разрушились, а остальные еще мало тронуты временем. В западной стене имеется полусводчатая дверь и три ряда бойниц; рядом пирамидальной формы могильник, сквозь отверстия которого видна целая куча остатков человеческих костяков. Немного выше по хребту заметна нижняя часть длинной каменной стены: тоже, говорят, была башня.

Не лишена интереса история начала датыхского соляного источника, связанная с прошлым осматриваемых руин. По местным преданиям, в башнях жил со своими родичами карабулак Белхарой, приходившийся зятем Гандалою, остатки башни которого мы видели по пути в Датых, на поляне Гандал-босс. Женившись на дочери владельца ущелья, Белхарой продолжал нести прежнюю службу пастуха своего тестя и через три года после того открыл по соседству со своим жилищем обильный соляной ключ. В этом деле, как рассказывают, ему помог вожак стада — козел, который вначале часто исчезал сам, а потом увел на солонцы всю свою армию. Сметливый Белхарой сообразил, что не худо было бы оттягать у тестя клочок земли, где находился столь богатый источник: земля в окрестностях считалась собственностью Гандалоя. Прямым путем действовать было невозможно, и вот, выждав время, когда к тестю приехал в гости его присяжный брат, Белхарой отправил к нему в дом жену, которая с хлебом-солью сумела, при посредстве гостя, выпросить у отца небольшой участок земли вокруг своего жилища в собственность мужа (У горцев существует обычай, в силу которого данное гостю перед трапезой обещание непременно должно быть выполнено хозяином). Подарок, согласно обычаю, укрепили за новым владельцем в присутствии четырех посторонних свидетелей. Какова же была ярость Гандалоя, когда он узнал, что его хитро провели и он лишился целого богатства!… У бывшего владельца возникла мысль отобрать подарок назад, и он, несмотря на данное присяжному брату слово, решил забрать в свои руки дорогую землю у коварной дочери и ее вероломного супруга. Возгорелась распря, чуть ли не война; но Белхарой, как видно предугадал наперед последствия своего ловкого маневра: успел достаточно укрепиться в башнях со своими родичами и отстоял свои владения. Спустя некоторое время спорный вопрос о владении Белхароя полученным подарком был предоставлен разбирательству почетных стариков-судей, и по их решению дар закреплен за новым владельце; Гандалою же, как льгота, было предоставлено право бесплатного пользования источником. Посторонние лица, желавшие заниматься вываркой соли, обязывались вознаграждать владельца одной седьмою частью добытого ими продукта. Такой порядок пользования богатством Датыха соблюдался по отношению уже к потомкам Белхароя даже и после покорения края русскими вплоть до перехода земель в ведение Ставропольско-Терского Управления Государственных Имуществ. С 1892 года датыхский соляной источник состоит в заведывании Горного Управления и вместе с отведенной под него площадью в 10 дес. 300 кв. саж. Сдается в аренду; арендатор, обыкновенно, от себя, допускает к пользованию за плату всех желающих заниматься вываркой, и, насколько мне известно из расспросов, получает хороший доход…

Солнце уже скрылось за возвышенностями левого склона ущелья. Кое- где замигали звезды. Надо было отправляться на хутор к поджидавшему нас чаю и ужину. От развалин мы сбежали на остаток пролегавшей от источников к бывшей станице Датыхской колесной дороги и вскоре очутились под кровом приютившей нас сакли.

С восходом солнца 11-го августа я и мои спутники были уже на ногах. В этот день нам предстояло пройти не менее 20- 30 верст, причем, как решено было накануне, следовало идти не по самому ущелью Фортанги, а лесом, по северным свесам отрогов хребта Кори- лам, подняться на этот хребет и по одной из троп по южным его склонам спуститься к селению Цеча- ахки. Такой маршрут, хотя гораздо более трудный и продолжительный, давал возможность довольно обстоятельно ознакомиться с составом и состоянием лесов правой стороны ущелья, что главным образом и составляло цель поездки.

Около восьми часов утра мы выступили из Датыха. По всем предположениям, дорога была во всех отношениях неудобна для верховой езды, и потому два объездчика шли пешие; багаж мой и спутников был далеко не сложный, и пара лошадей нам вполне оказалась достаточна. К слову сказать, лошади при езде по глухим горным тропам подчас не столько облегчают, сколько затрудняют путника, а в некоторых случаях из-за них приходится сильно беспокоиться. Миновав башню Белхароя, тропа поворачивает влево и углубляется в молодой лес из бука, граба липы, карагача с примесью дуба и ясеня; подлесок составляют лещина, бересклет, свидина, мушмула, и кизил; здесь же я заметил несколько кустов жимолости и каприфоли. Через час мы вышли на поляну, до 15 дес. площадью, известную под названием Гата-ирзау. На одной ее половине уже стояли копны сена, а на другой еще только подкашивали траву. Несколькими зигзагами тропа поднимается на террасовидные повышения по поляне и опять исчезает под сенью леса, где уже нам встречаются насаждения более солидного возраста; чем дальше вверх и вглубь, деревья становятся крупнее, и вскоре вы попадаете в совершенно девственный лес, в глушь. Лесные великаны, с преобладанием карагача, липы и ясеня, достигают на высоте груди 15—25 вершком в диаметре, а царь всех окрестных лесов — бук стушевывается, являются подмесью лишенные внизу ветвей, эти гиганты гордо возносят к небу свои зеленокудрые вершины; здесь они пока недоступны всеистребляющему топору человека, и вырастают и умирают вполне предоставленные времени и стихиям: посмотришь кругом, — и нигде не видно срубленного дерева, пня, а если и встретишь труп дерева, то только погибшего вследствие своего преклонного возраста или же поваленного ветром. Молчалив и угрюм этот лес: лишь изредка услышите дробное постукивание дятла, да тихое попискивание мелких пташек; иногда беспокойная кукушка начинает свой обычный счет, но, как бы смутившись мертвой тишиной, смолкает.

Представители маммологической фауны этих мест являются дикие свиньи, медведи, козы, следы которых мне пришлось видеть как на самой тропе, так и кое-где на осыпях, по склонам мелких бабочек, спадающих к ущельям Фортанги и Джола; затем следует еще упомянуть про курицу, за которою горцы никогда не прочь поохотиться ради дорогого стоющей шкурки, и про оленей, почти совершенно исчезающих.

Довольно печальным явлением нужно считать здесь отсутствие молодняков в этих совершенно сомкнутых, не пропускающих света насаждениях; живой покров почвы ограничивается несколькими видами тайнобрачных, кислицей и т. п.

Против хутора Верхний Датых мне пришлось наблюдать грандиозную картину обвала. В этом месте хребет, по которому пролегал наш путь, сильно съузился: с восточной стороны подходила безымянная балка — приток р. Джола, с западной — такая же, спадающая к Фортанге. От крутых склонов головища последней, вследствие предшествовавших обильных дождей, отделился пласт почвы вместе с произрастающих на нем крупным лесом и слетел вниз, в котловину. При своем стремительном падении обвал, вероятно, увлек все попавшееся ему на пути, и в общем получилось обнажение десятив в пять. Хаос произошел ужасный: обломки стволов деревьев, мощные пласты глинистого сланца, составляющего подпочву, и самая почва (суглинок) перемешались и, свергнувшись с высоты нескольких десятков сажен, образовали запруду у выхода котловинки в узкую балку; дождевые воды, не находя стока, скопились на дне котловинки и… получилось озерцо.

Пробираясь узким гребнем, по скользкому глинистому грунту, местами же по крутым склонам бесчисленных балочек, а потом по загроможденному обломками известняков широкому хребту, мы все шли пешие. Наконец лес стал заметно редеть, и тропа вынырнула на поляну у подножия Кори-лама. Отсюда начинался подъем по старой военной дороге, шедшей от Верхнего Датыха на Мереджой. Грязь и выбоины настолько затрудняли путь, что после нескольких поворотов опять пришлось слезать с лошадей, силы которых надо было сохранять на предстоящий продолжительный путь.

От подножия хребта и почти до самого его гребня широкой полосой раскидываются насаждения высокогорного клена (Acer Trautvetteri Medw.), и на фоне зеленой листвы ярко к вершине, по опушкам, стала встречаться рябина с пышными гроздьями плодов, белая ольха и ива. Ровно через шесть часов пути мы ступили на гребень Кори-Лама.

Хребет Кори лам сложен из твердых известняков. Та часть его, где мы стояли, представляла узкую полосу, по которой протягивались выступы мощных пластов основной породы, а масса обломков разной величины укрывала все свободное пространство. Растительность здесь почти отсутствует, если не считать редкой травки, приютившейся в расселинах скал. В общем хребет имеет направление от р. Фортанги, к ущелью которой он обрывается отвесными уступами, с северо-запада на юго-восток и в главной своей массе оканчивается у правых истоков р. Джола. Наивысшая точка его по картам одноверстной съемки Кавказского Военно-Топографического Отдела 1889 г. значится в 816 саж. (5713 фут.) и этой высоты достигает древесная растительность по северному склону хребта. Несмотря на незначительную сравнительно высоту, этот пункт прекрасен для наблюдений: отсюда на юго-запад видна частичка Лысой горы близ гор. Владикавказа, а к северу, западу и востоку расстилается волнообразная поверхность лесистых хребтов со всеми их деталями; только к югу кругозор сокращается заслоняющими даль горными массивами.

Было уже около двух часов дня. Усталость и пустота желудков напоминали о времени отдыха. Вершина хребта, за отсутствием воды и корма, нашим коням для привала не годилась, и следовало спуститься к подножию южных склонов. Когда мы уже готовились покинуть гребень, над нашими головами далеко в вышине проплыла стая журавлей; этих первых вестников приближающейся осени в текущем году ни я, ни кто либо из моих спутников не видел… и грустно почему-то стало на душе…

Спуск до небольшой долинки, в глубине которой брала начало речка Сенгел-хи (местное название. На одноверстной карте эта речка показана, но не поименована; в дословном переводе значит серная вода), занял немного времени; сойдя на дно долины, тропа круто поворачивает вправо и направляется вдоль хребта на запад. Здесь, у выбиравшегося из небольшого грота ручья, решено было остановиться.

Подкрепившись немного, я, пока мои спутники совершали намаз, отправился осмотреть стоявший невдалеке могильник. Древняя постройка хорошо сохранилась; стены ее сложены из отесанных обломков известняка на цементе и имеют по 5 арш. в длину. Крыша каменная, сведена пирамидой, на верху которой красуется конусообразный камень. Внутри через отверстия видна трех-ярусная настилка из досок; по сохранившимся на среднем ярусе остаткам человеческих костяков, грубой работы деревянному гробику (или детской колыбели) можно заключить о назначении этих помещений. На верхнем ярусе никаких остатков нет, хотя досчатая настилка вполне сохранилась; нижний же этаж совершенно разрушен и под ним на полу могильника груда различных частей скелетов, гробик, клочки бумажных материй и кусок деревянной чашки. Каждый этаж имеет отдельное входное отверстие, куда может пролезть ползком человек. Против этого могильника находится другой, напоминающий видом своим склеп; каких-либо остатков я в нем не заметил. По соседству имеются и развалины древней башни. Собрать какие-нибудь сведения о всех этих памятниках прошлого мне, к сожалению, не удалось: из всех моих попыток в этом отношении я только и мог узнать, что башня носит название Кори, а дальнейшее так и осталось покрытым мраком неизвестности.

Южные склоны Кори-лама прикрываются представителями суб-альпийских трав и куртинка миазалеи; правая же сторона долины истоков р. Сенгель-хи изобилует конский щавель. В полуверсте от могильника долина переходит в узкое боковое ущелье, по которому и стремится речка в крутых скалистых берегах; дно ее имеет значительное падение, усеяно обломками известняковых пластов, а местами падает красивыми каскадами с высоких порогов, образованных выступами скал. От входа в ущелье начинается крупный лес из карагача, ясеня, клена, липы, бука, по пригревам растет дуб, а по дну — стройные экземпляры черной ольхи.

Крутой спуск приводит вас к ложу речки, и затем тропинка зигзагами взбирается на левые склоны; речка уходит глубже на дно ущелья и, несмотря на свои скромные воды, производит порядочный шум. Вскоре едва намеченная тропа переходит на узкий карниз, непосредственно от которого в сторону речки обрываются почти отвесные покатости, а влево вздымаются утесы. Местами карниз до того суживается, что каждый неверный шаг может повлечь за собою весьма печальные последствия. Мы шли гуськом: впереди пеший объездчик, за ним Ханиев с лошадью в поводу, еще один с моею лошадью, а я замыкал шествие. Шум речки уже едва долетал до нас, переходя в какие-то неясные звуки. Кое-где через тропу пробегают говорливые ручейки, быстро-быстро стремящиеся вниз, к ущелью. Навстречу нам попался пеший парень-туземец с котомкой за плечами. Он шел на луга, к пастухам.

— Абдул! Спроси-ка его, далеко ли еще продолжится такая тропа? — сказал я Ханиеву.

Из полученного ответа можно было заключить, что с лошадьми будет пройти трудно, так как после сильных дождей тропу местами сорвало. Действительно, нам приходилось двигаться положительно черепашьим шагом, иногда наугад: тропа становилась еле-еле заметной.

Остановившись немного передохнуть, мы вдруг услышали далеко внизу стук топора; я взял своего коня у объездчика и послал его узнать, кто и что там рубит. Производить здесь порубку могли только цечаахкинцы, почему я и приказал объездчику привести молодцов к нам: «В компании все же веселей будет», пошутил я.

Посланный быстро исчез, точно провалился в ущелье обрывистый выступ склона сузил тропу до невозможности; только что передовой обогнул его, как шедший впереди меня с лошадью старший объездчик остановился.

— Что там? Что случилось? — спросил я.

Мои спутники начали о чем-то переговариваться и после короткой паузы я получил ответ: «Дороги дальше нет, тропа обрушилась. Посмотрите сами, пойдет ли наш конь, — место очень опасное!»…

Кое-как, придерживаясь за кусты и выступы камней, я пробрался вперед и увидел непривлекательную для нас картину: путь пересекала своим головищем небольшая балка с крутыми боками и дном, которое тут же переходило в обрыв. Из-под верхнего уступа выбивался обильный ключ и аршинах в двух от выхода сбрасывался каскадом в ущелье; в довершение затруднения, и продолжение тропы за балочкой перегораживалось двумя вывернутыми с корнями деревьями и как-нибудь миновать их, имея лошадей, было невозможно за крутизной склонов. Положение было совсем не из завидных: идти назад немыслимо, так как повернуть на узеньком карнизе лошадь значило спустить ее в пропасть; ни топора, ни лопаты с нами не имелось. Единственным орудием могли служить кинжалы объездчиков, да что ими тут можно сделать?… На наше счастье, поверхность боков балочки составляли мягкие глинистые сланцы, и вот мы все принялись с помощью кинжалов и деревянного кола буквально выковыривать тропочку, дабы дать возможность лошадям поставить ноги на ровную площадку. Возвратившийся объездчик, что ходил на стук топора, поймал порубщика, и его преступное орудие нам, как нельзя лучше, пригодилось. Провозились мы над такой работой около часа, но все-же благополучно прошли это скверное место.

В пять часов вечера под густым шатром деревьев уже наступали полные сумерки, а мы еще около часа принуждены были двигаться тихим маршем по тропе и вздохнули с облегчением, когда наконец вышли на поляну Мешт; отсюда нам предстоял путь по гребню, сбегающему к главному ущелью по открытой местности.

На поляне Мешт имеется группа старинных башен; пять из них, служивших жилищами, трехэтажные и одна — сторожевая — в шесть этажей. Верхние бойницы ее обвалились. Все постройки сгруппированы так, что образуют в некотором роде цитадель с сторожевой башней в углу. По преданиям, в этих твердынях жил карабулак по имени Машай, о дальнейших потомках которого, как равно и его прошлом, никаких легенд и сказаний у туземцев не сохранилось.

От поляны наш путь пошел по перелескам из диких яблонь, груш, мушмулы, рябины; встречались картины черной и белой ольхи солидных размеров. Выше, по ущелью Фортанги, по юго-западным и западным склонам зеленели дубовые насаждения.

Ровно 7 ½ часов вечера мы прибыли в селение Цечаахки (хутор Серали), пробыв в пути около 12 часов, причем на переход от хребта Кори-лам, не более как 10—12 верст, употребили пять часов.

Селение состоит всего из восьми дворов; все это чистенькие постройки по большей части крытые черепицей. Расположено оно на дне просторного в этом месте ущелья; ниже селения скалы с обеих сторон так близко подступают к Фортанге, что получается гигантская трещина, вход в которую загромождается обломками и валунами. Вскидывая высоко седые гривы, с страшным шумом вливается в этот проход река и течет так на протяжении 2—3 верст; на всем этом пространстве существует лишь пешеходная тропа, да и по ней можно ходить только с осторожностью и опаской; ездят же дорогою по левым возвышенностям.

Составляя часть Мереджоевского старшинства или общества Мереджи (6-й участок Грозненского округа), селение Цеча-ахки имеет в своем распоряжении покосы и пастбища частью по южным свесам хребта Кори-лам в пределах долины верховьев р. Сенгел-хи, а также незначительные лесные поляны по склонам, обрамляющим правую сторону р. Фортанги и нижнюю часть — выход ущелья р. Мереджи. Удаленные от селения, все эти угодья представляют, в отношении пользования ими, большие неудобства вследствие отсутствия дорог и топографии местности; скотоводства, в полном значении слова, здесь нет, и количество скота у цечаахкинцев весьма ограниченно. Заготовляемое на зиму сено скармливается на месте, для чего по покосам устраиваются зимовники (кутаны). Пригодных для распашки (не более ½ дес. на домохозяина) вокруг селения, засеваемые кукурузой; жители арендуют под распашку землю на стороне.

Богатая лесом окрестности селение дают подходящие условия для занятия жителей этого рода промыслом, тем более, что от Цеча-ахки пролегает хорошая колесная дорога в соседнее ущелье р. Ассы-на Алкун и Галашки, а оттуда во Владикавказ. Предметом вызова служат исключительно ценные породы: карагач, ясень, липа и дуб; последний преимущественно вывозится разделанным в бочарные трости, а первые-бревнами.

Когда утром следующего дня я вышел во двор, правые склоны ущелья еще находились в тени и лишь на гребнях левых хребтов играли первые лучи. Солнце еще не выплыло на небосклон. Резко вырисовываясь на прозрачном голубом небе, на юге вздымались вершины Цори-лама, а немного восточнее громада уже знакомого мне Муйты-кера. Ближайшие к селению скаты тонут в зелени лесов и ими-же покрыто все пространство к югу.

Распростившись с радушным хозяином дома, мы после чая выступили из селения.

Через полчаса езды по направлению старой военной дороги (обрывки ее кое-где существуют и теперь) мы выехали на поляну Дуку-эмеришки (много кладбищ); здесь сохранились развалины двух жилых башен, высокий — пирамидой — могильник и множество могильных бугров. Местность эта была заселена карабулаками рода Цечой.

Под сверкавшими на солнце косами ложились ряды сочной густой травы. Косари тянули заунывную горскую песню.

Следуя изгибам склона, дорога, под шатром ясеней, дубов, карагачей, липы и др., поднималась все выше и выше. Ущелье Фортанги отходило к западу, и мы постепенно втягивались в широкую долину ее правого притока — р. Мереджи; у местных горцев эта речка только в верхней своей части известна под таким названием, а ниже селение Мереджи оно зовется Фортан-чу. Главная же река, выше слияния ее с р. Мереджи, называется Хай-хи, по имени селения, вблизи коего берет свое начало.

Вступив окончательно в пределы Мереджоевского ущелья, дорога скоро выходит из лесной полосы. Перед путником открывается широкая долина, обставленная с севера отрогами Кори-лама, с юга — Муйты-кера и Цори-лама; на востоке долина замыкается рядом невысоких холмов на водоразделе бассейнов рр. Фортанги и Гехи. По возвышенным местам этой долины там и сям вырисовываются остатки былого — древние башни, которыми в общем очень богато современное нам Мереджоевское общество; иные из них и теперь обитаемы: так, в одной живет карабулак Кайвар Журдиев — последний могикан бывшей некогда многочисленною фамилии, члены которой частью перемерли, а больше переселились в Турцию по пленении Шамиля. Журдиевы в окрестных местах славились в свое время свиноводством: для свиней, говорят, в нижнем этаже одной из башен у них имеется хлев; конечно, такое нечистое, по понятиям мусульман, животное могло быть терпимо до распространения между туземцами ислама, когда население страны еще пребывало в язычестве.

Обилие остатков древних построек, могильников-пирамид и могильных бугров в ущелье должно, несомненно, указывать на значительность населения страны в прошлом. Кто же здесь жил и куда девались эти аборигены?… Собранные мною по этому вопросу сведения не дают ясного освещения прошлого, но тем не менее я считаю не бесполезным их привести. Насколько сохранилось в памяти стариков-туземцев, представляющих отпрыски господствовавшего в стране населения, здесь жили карабулаки. «Буйный, беспокойный и очень храбрый был народ», говорят о них их западные соседи-ингуши, как известно, еще и в наше время не могущие назваться спокойным элементом. Имея большое родство по коренному языку с ингушами с одной стороны и с чеченцами с другой, карабулаки постоянно беспокоили своих соседей набегами, угоняли скот и уводили пленных, за которых и брали после выкупы. Территория их обнимала главным образом описываемое и соседние ущелья в нижних частях (как поляна Сала-ирзау, упомянутая раньше), а также и на плоскости — между рр. Фортангой и Сунжей до впадения в последнюю р. Ассы.

По существующим преданиям, в очень отдаленном прошлом в стране свирепствовала какая-то болезнь, от которой люди умирали во множестве. К этому времени относят постройку пирамид-могильников. Заболевавшие или приходили сами, или были приносимы в эти ужасные помещения, располагались на помостах и дожидались смерти. Сюда же женщины приносили детей вместе с колыбелями. После этого мора немного уцелело буйных карабулаков. Наставшее позднее время газавата тоже унесло немало храбрецов, а после взятия края русскими, неуживчивые даже и со своими соседями карабулаки покинули страну и переселились в Турцию. Те же из них, которые не пожелали покинуть родину, рассеяны теперь среди чеченцев и ингушей в плоскостных аулах и лишь немногие живут на пепелищах своих предков. Часть ушедших в Турцию карабулаков спустя некоторое время вернулась на родину и поселилась в горах Малой Кабарды, образовав аул Сагопш.

Через два часа пути перед нами забелелись постройки главного пункта старшинства — селения Мереджи. Нас встретил старшина (Муса Алиев) и радушно поздравил с приездом. После обычных приветствий он высказал свое удовольствие по поводу моего прибытия в их места (я познакомился со старшиной случайно в одну из своих прежних поездок) и убедительно попросил погостить у него. В мои планы входило возможно подробное ознакомление с окружающими местами, почему я поспешил согласиться на любезное предложение хозяина. Нас пригласили в кунацкую, у гостили чаем и закуской, после которой мы отправились по окрестностям.

Против селения открывается выход ущелья р. Газган-чу — притока Мереджи. Рассказы моего спутника Ханиева о красоте ущелья Газган-чу настолько меня интересовали, что я, находясь теперь вблизи него, не мог не побывать там. Да кроме того следовало взглянуть и на р. Мереджи-хи, которой я еще собственно не видел: она течет слишком далеко от дороги и селения в глубоком ложе.

Чтобы попасть в ущелье Газган-чу, надо предварительно спуститься на дно долины Мереджи-хи; правый склон ее, от селения, идет большими уступами, вначале округлыми, по которым разбросаны небольшие кукурузные поля и огороды; ближе к речке террасы становятся крутыми, обрывистыми. На одной из них одиноко стоит пирамидальный могильник. Прочная постройка почти нисколько не тронута временем и непогодами: на наружных стенах ее вполне сохранилась побелка. Каких-либо остатков в этом могильнике, однако, не сохранилось: говорят, что все содержимое пирамиды было сожжено полчищами Шамиля, предавшими разрушению и многие башни — убежище и оплот былого местного населения за непокорность прославленному имаму.

Любуясь видами ущелья Газган-чу, нельзя не пожалеть, что не имеешь с собою фотографического аппарата; с каждого поворота здесь открываются картины, по красоте и своему дикому величию способные привести в восторг и довольно равнодушного зрителя; грандиозные отвесные скалы теряются в непосягаемой выси, образуя собою коридоры не более 20—30 сажен шириною. В один из них, с высоты не менее 50 сажен, свергается водопад из узкой расселины. Какую-же картину должно представлять это ущелье после ливня, когда дно его сплошь заполняется водами речки Газган-чу, о силе стремления которой можно судить по внушительным размерам деревьев, принесенных половодьями!…

Леса в этом урочище состоят из мощных представителей высокоствольных ясеней, карагчей, липы; бук, граб и ольха встречаются редко или в одиночку, или куртинами; подлесок формируется из лещины, бересклета, бузины. Речка Газган-чу берет начало в складках северо-западного склона г. Муйты-кер. Ущелье ее обрамляют с правой стороны отроги той же горы в верхней и г. Борзанты в нижней части, а с левой — отроги первой, несущие довольно значительную скалистую вершину Газгун-корт (на одноверстной карте съемки 1887 и 1888 гг. эта вершины значится, надо полагать, под именем скалы Майты-хор). На юге, замыкая собою ущелье, гордо высится массив Муйты-кера, спадающий северо-западу громадными уступами, испещренными кое-где скалистыми обнажениями.

Являясь господствующей высотой в прилегающей горной области, гора Муйты-кер играла в историческом прошлом края значительную роль. В Мереджое мне пришлось слышать повествование, которое я привожу со слов рассказчика, местного старожила. С незапятных времен до появления Шамиля и даже еще при нем каждый род горцев жил отдельно, имел свои башни, свои владения, и по никто не мог проходить без позволения главы фамилии свободно, безопасно. Недостатка в храбрых молодцах тоже не было, а занятие их известное: налетят, как ветер, пограбят, захватят кого повиднее в плен и скроются так же быстро, как и появились, а потом за пленных потребуют с родственников выкуп. Для решения всяких спорных дел и установления условий собирались в то время наши почетные старики — представители племен ингушей, карабулаков, чеченцев, мелхастинцев и даже отдаленные тушинцы и хевсуры на граничной горе (Муйты-кер). Со стороны Аккинского общества на склоне этой горы есть большой плоский камень, который как бы трибуной для председателя таких совещаний представителей, а имя его было Муйты. Предметом занятий совещания бывало установление цены на выкуп пленных, платы за охрану во время переходов по районам чужих племен, цен на скот и т. п.; о времени собрания члены оповещались заблаговременно. Муйты, как самому умному, опытному в делах и влиятельному человеку, предоставлялось право согласиться или отвергнуть постановление совета. Согласие он выражал взятием себя за нос и уши, а отрицание вставанием на ноги на камне. В последнем случае представители обязывались пересмотреть вопрос снова и решить его иначе или посредственно, или же по указанию своего председателя — Муйты. Утвержденные постановления советов были обязательны для членов всех племен и исполнялись беспрекословно.

Общество Мереджи составляют сселения Верхний и Нижний Гярит, Халхорой и центр его — Мереджой и Цеча-ахки, дающие в общей сложности 67 дворов. По близости леса и удобствам доставки материалов мереджоевцы находятся в несравненно лучших условиях, нежели их соседи — ялхаройцы и аккинцы, почему здесь преобладают деревянные постройки. В отношении сельскохозяйственных угодий описываемый район обставлен также очень недурно: в распоряжении 59 дворов (исключая с. Цеча-ахки) старшинства состоят нагорные луга и поляны по обе стороны р. Мереджи до водораздела (на востоке), представляющего перемычку между гг. Борзанты и Гилла-корт, и от последней по возвышенностям, обрамляющим верховья рр. Нитхой и Чож (левый приток первой), до хребта Кори-лам с частью южного его склона. Жители занимаются главным образом овцеводством. Несмотря на то, что в прошлые времена (еще на памяти современных стариков) хлебопашество в черте земель общества стояло в ряду главных занятий жителей, что доказывают сохранившиеся и поныне следы загонов — пахотных участков, этот род хозяйства теперь заброшен; причиной тому служит, по отзывам самих же поселян, нежелание приложить труд к удобрению полей и, главным образом, к охране посевов от бродящего без присмотра скота. А ведь обнести изгородью пашни, имея под руками к тому всякий материал, не так уж трудно и, во всяком случае, гораздо легче и удобнее, чем доставлять с плоскости хлебные продукты по местности, не могущей похвастаться сносными хотя бы и вьючными дорогами. К слову будет упомянуть, что Мереджи находится в очень благоприятных климатических и гидрографических условиях для занятия не только хлебопашеством, но и садоводством: с севера оно защищается значительными высотами Кори-лама и Морд-лама; холодным течениям, могущим проникать сюда от льдов и снегов Главного хребта, препятствуют гг. Борзаны, Муйты-кер и целая вереница других с ними связанных массивов. Широкая долина эта обильно освещается солнцем, а по пригревам здесь и зимой бродит на подножном корму, так как на них снег быстро стаивает. О влаге говорить нечего: нив атмосферных осадках, ни в ручьях недостатка нет. И вот поэтому как-то обидно видеть, что кроме небольших клочков кукурузы при усадьбах да картофеля ничего не возделывается, а распорядители столь благодатной местности или живут впроголодь, или тащатся за тридевять земель, чтобы оттуда на вьюках привести несколько мер кукурузы по убийственным дорогам, иногда в холод и непогоду, когда дома у них, быть может, и тепло, и солнце светит, и всегобы было вдоволь, если б не лень, не невежество и…

Но довольно о печальных явлениях жизни нашего вольнолюбивого и бесшабашного горца! Пока не ушло еще дневное светило, пойдем взглянуть на отрадное проявление в их темной среде. В селении Мереджи, когда я возвращался из ущелья Газган-чу, меня пригласили зайти к тамошнему жителю Доут-Гирею Доуеву. По высокой и крутой лестнице, придерживаясь за набитые в стену колья, мы взобрались в верхний этаж старинной башни, приспособленной с теперешними владельцами для жилья. Перед входом в комнату узенький висячий балкон, с которого я взглянул вниз и… приятно был удивлен: по склону около башни был разбит крохотный садик; несколько груш, яблонь и группа слив гнулись под тяжестью плодов. Конечно, я захотел поближе ознакомиться с таким, впервые встреченным мною в горах занятием. Немного погодя мы уже спускались вниз и, перескочив плетневый перелаз, очутилось в саду. Яблони оказались нескольких сортов, но с мелкими плодами как и летние груши; сливы из тех, что главным образом разводятся в садах плоскостной Чечни. За недостатком места деревца насажены очень близко друг к другу. Обходя садик, я наткнулся на еще большую диковинку на молодое деревцо грецкого ореха (juglansregiaL.).на мой вопрос, каким путем этот гость попал в его садик, хозяин ответил, что вырастил его из плода-ореха; яблони, груши и сливы он привозил на вьюках с плоскости облагороженными молодыми деревцами, и через три года труды его увенчались полным успехом: сад дает из года в год обильные и вкусные плоды. Главный уход сводится к охране от побивания цвета весенними заморозками; для этого деревца обкладывают толстыми слоями снега и не дают им рано зацветать. Здесь-же, в саду, грядка редьки, пышный куст земляной груши. Да простит мне читатель, что я отнимаю у него время, уделив так много места описанию маленького садика: мне хочется привести лишь доказательства, что заниматься садоводством здесь вполне возможно, Да стоит обратить внимание на массу дикорастущих фруктовых деревьев по склону долины, чтобы заключить о подходящих для того условиях. К несчастью, усадьбы в селении очень малы, постройки скучены, и наш пионер-садовод не может развернуться. На мой совет занять для сада место в стороне, ниже селения, он покачал головой и ответил, что из этого толка не будет, так как не только не останется плодов, да и сами деревья едва уцелеют. Пожелав хозяину счастливого успеха в дальнейшем, я отправился в кунацкую старшины.

Солнце окончило свой дневной путь и скрылось. На темно-синем небе зажигались звезды. Залегавшие на вершине Муйты-кера облачка как-то незаметно исчезали, точно растаяли. Выплывшая из-за гор луна залила все своим бледно-серебристым фантастическим светом; какая очаровательная картина открывалась под ним глазам зрителя!… Горные массивы один выше другого разбегаются во все стороны; покрытые субальпийскими лугами их вершины под лунным светом стоят, точно великаны с обнаженными головами, как будто чему-то внимают, к чему-то прислушиваются. А по ребрам их, по бесчисленным горбам и складкам, куда ни кинешь взгляд, темнеют густолиственные леса. Снизу, из глубоких теснин, с порывами легкого ветра доносится немолчный шум быстро-быстро бегущих вод. В самом воздухе, кажется, разлито что-то живительное, бодрящее, что можно только чувствовать, но трудно назвать — подчинить какому-либо из наших внешних чувств. Вот как-бы и сидел под открытым небом, созерцал и наслаждался, но… житейская проза прервала ваши улетевшие, быть может, слишком высоко для обыкновенного смертного мечты: нас зовут в саклю откушать!

В наше отсутствие одна из хозяек дома занималась в кунацкой плетением циновки (по-чеченски эрге). Мы застали в сакле деревянную раму с натянутой основой из шерсти (иногда заменяется пенькой), а утком служат стебли какого-то высоко-растущего кислого злака, который по отцветании собирается на мочежинниках, разбросанных в углублениях почвы по дну долины. Циновки иногда украшаются несложными крашеными узорами.

Утро следующего дня встретило нас не совсем приветливо: на северо-западной стороне горизонта скопились массы облаков и отдельные обрывки их уже тянулись к горам. Надо было торопиться, чтобы за погоду пройти незнакомые мне места Ялхаройского старшинства. Еще с вечера мы позаботились о лошадях и теперь двинулись в путь все верхами, напутствуемые добрыми пожеланиями хозяина и его домашних. От Мереджоя к Ялхорою идет хорошая верховая тропа — остаток некогда проложенной русскими войсками дороги; открытая, с мягким рельефом местность для езды не представляет никаких препятствий. Поднимаясь к перевалу по правым возвышенностям над глубоким ложем р. Мереджи, тропа пересекает несколько балок, спадающих к ущелью. Главная артерия долины берет начало целой сетью ручьев на складках г. Борзанты. В стороне мелькнули постройки и башни Нижнего и Верхнего Гярита, Халхороя; против последнего, влево от нас, в обрезе скалистого выступа обращает внимание ряд пещер (я насчитал их более двадцати), по рассказам, служивших жилищами для людей очень отдаленной эпохи.

В общем путь не представляет чего-либо особенного: главное место занимают покосы и пастбища мереджоевцев, которые часть своих угодий сдают, за избытком, соседним обществам. Бороздящие в разных направлениях долину овраги драпируются лесом из ольхи, ясеня и карагача, а по мере приближения к перевалу начинают встречаться островки вербы, рябины, низкорослой березы и, наконец, азалеи. Но вот и перевал: он является широкой грядой холмов с округлыми покатостями, которые, направляясь к северо-востоку от г. Борзанты, незаметно сливаются с юго-западными отрогами г. Гилла-корт.

На переезд от с. Мереджи до перевала мы употребили всего три часа. Погода не на шутку изменялась к худшему, и вскоре вся окрестность потонула в густых массах облаков. Бывшие на нас легкие костюмы под напорами холодного северо-западного ветра заставляли уже нас пожиматься; пришлось обратиться к услугам увязанных в торока бурок.

Находясь на рубеже бассейна р. Фортанги, будет уместным сделать беглый очерк пройденной местности.

Верховья Фортанги составляются из двух главных истоков — западного, берущего начало у юго-западных свесов г. Муйты-кер близ с. Хай, и восточного — р. Мереджи, вытекающей из-под горы Борзанты. Горная область этой части бассейна слагается хребтами Кори-лам и Морд-лам и только что названными вершинами и их отрогами. Западная сторона течения р. Фортанги на всем протяжении обрамляется водоразделом между нею и системой р. Ассы.

Прорезав толщи твердых известняков, Фортанга у хутора Верхний Датых вступает в систему мягких глинистых сланцев, кое-где пробуравленных выходами рыхлого песчаника, заметно начинает уклоняться к северо-востоку и стремится в узком ложе в том же направлении до выхода на плоскость, в долину Ассы и Сунжи.

Наблюдая как главное ущелье Фортанги, так и боковые — ее притоков, мы заметим, что весь этот район не имеет более или менее резких повышений, возвышенных и открытых плато, а выполняющие бассейн хребты и их отроги расположены так, что дают возможность солнечным лучам обильно освещать местность и в то же время защищают верхние речные долины от холодных воздушных течений. Такой рельеф, по моему мнению, способствует более широкому горизонтальному распространению древесной растительности в этом бассейне по сравнению с соседним — р. Гехи: в то время как в последнем представители чернолесья (пород хвойных по ущельям р. Фортанги и ее притоков мне не случалось наблюдать даже единичными экземплярами) не переходят в общей массе параллели 420 56», по Фортанге они достигают 420 54».

Лесные богатства описываемой местности резко распадаются на две полосы: северную — до хребта Кори-лам, с господством тенелюбивого бука, и южную — с господством ценных пород, т. е. ясеня, дуба, карагача и липы, среди которых, как уже замечалось выше, бук и сопутствующий ему граб занимают второстепенное место. Нижняя (северная) часть доставляет лесные материалы на надобности плоскостных аулов и станиц, лежащих по нижнему течению рр. Фортанги, Ассы и Сунжи, в большинстве уже успевших снести свои общественные леса. Впрочем, рубка не заходит здесь слишком высоко по ущелью и далеко не достигает Нижнего Датыхского хутора, сосредотачиваясь, конечно, по самым доступным для вывозки местам как в главном, так и в боковом ущельях. Что же касается эксплуатации изобильно раскинутых природой лесных богатств выше названного хутора, то, можно сказать, она здесь совершенно отсутствует: попытки вызова отсюда ценных пород вниз по главному ущелью производились несколько лет тому назад и привели к отрицательным результатам: некоторые места ущелья р. Фортанги положительно непригодны для транспортирования тяжелых грузов, даже и в том случае, если их, как лес, тянуть волоком. Понятно, нет ничего невозможного, и недостатки естественные можно устранить теми или иными искусственными приспособлениями; но дело в том, что при проложении дороги здесь могут встретиться довольно серьезные затруднения, созданные природой: заключаются они в горных породах, из коих сложены хребты, обрамляющие ущелье. Я попутно уже указывал на оползни, сдвиги и т. п., какие встречаются по дороге от лесной караулки до солеварен. К этому, в подтверждение высказанного предположения, позволю себе привести еще некоторые мои наблюдения: верхний слой (почву) склонов составляет преимущественно суглинок и глина с примесью лесного перегноя и т. п., подпочву же этой части ущелья составляют мягкие глинистые сланцы и кое-где песчаники. После обильного дождя (а недостатка в них никогда не бывает) вода, просочившись через почву, смачивает ближайшие слои подпочвы, но проникнуть в них, уйти вглубь не может; в местах наклонных получается, таким образом, если сложно так выразиться, каток, по которому, вследствие тяжести своей, верхний слой — почва начинает скользить со всеми находящимся на ней предметами. Раз такое движение началось, оно уже не может остановиться и захватывает все большие пространства. При таких условиях полотно дороги не может просуществовать долго, если для закрепления его не принять соответствующих мер: оно будет сброшено или засыпано завалами. Поэтому я полагаю, что дорогу от караулки до датыхских соляных источников по ущелью Фортанги возможно проложить при обеспечении капитальных на нее затрат доходностью от эксплуатации леса — при наличности крупных предпринимателей-лесопромышленников и подходящих требованиях рынка.

На пути от перевала к сел. Ялхарой обращает внимание масса бугров из чистой извести (алебастра), местами сероватой, местами же совершенно белой; бугры эти нечто иное, как осовы, происшедшие от выветривания скалистых гребней; они начинаются недалеко от перевала и идут к ущелью р. Гехи, а часть их окаймляет с севера и ялхаройскую котловину. Верстах в двух за перевалом тропа дает разветвление вправо, в долинку безымянной речки — притока р. Акки-хи; в этой долинке приютилось маленькое тоже безымянное озерцо (ни на одноверстной, ни на пятиверстной картах оно не показано. Мне говорили, что по близости еще есть такое же озерцо (другой глаз!), но лично я его не видел), один из глаз озера-быка, что было у селения Амки (легенду о бывшем у с. Амки озере я привел в статье «Верховья р. Гехи» (см. «Известия» Кавк. Отдела Импер. Русск. Географ. Общ., т. XV, 1902 г., стр. 282), как говорят туземцы. Ближе к Ялхорою, вправо от дороги, в скалах заметны ряды пещер.

На переезд от перевала до селения было потрачено полтора часа при хорошей дороге. Не успели мы расположиться в доме старшины, как пошел дождь, мелкий, чисто осенний; температура сильно пала, и даже в комнате становилось прохладно не в меру. Мы выглянули на двор: все тонуло в непроглядной серой мгле. Наступили сумерки, хотя было только пять часов. При таких неблагоприятных условиях двигаться дальше не было возможности, — пришлось заночевать.

В Ялхорое я предполагал отпустить сопровождавших меня от начала пути объездчиков, рассчитывая, что сюда выедут навстречу другие, но мои предположения не оправдались. К печальной обстановке по случаю изменившейся погоды присоединилось еще и известие, сообщенное нам ялхоройцами, что дорога по ущелью р. Кей-чу очень испорчена дождями. Ялхоройцы советовали даже отправиться лучше на Евдокимовское через Галанчочское старшинство; но мне не хотелось отступать от заранее намеченного пути, и я решил идти в Кийское старшинство.

Утром 14-го августа я проснулся рано. Солнце еще не встало. Толкнув притворенные ставни, я, к немалому удовольствию, увидел, что погода за ночь вполне прояснилась, и безоблачное ярко-голубое небо не омрачалось ни одной тучкой. Хотя вся окружающая аул местность еще была погружена в предрассветный полумрак, я принялся будить своих спутников. Запасенными с вечера дворами скоро развели в очаге огонь, нагрели чайник и принялись за чаепитие. Пришел хозяин, которому был также предложен нами чай, и мы попросили его поторопить назначенного нам еще накануне проводника и привести с ночной пастьбы наших лошадей. Проводник нам был необходим: с хребта Юкъ-еръ-лам в Кийское ущелье ни я, ни мои спутники дороги не знали. Однако, как мы ни торопились, а тронулись в путь только около семи часов.

Я не стану описывать местность от Ялхороя и далее по Аккинскому ущелью: здесь мы шли знакомым путем, которым я следовал в свою поездку по котловине р. Гехи. Скажу только, что от башни Дисхи-воу мы свернули влево, перебрались через речку Акки-хи и стали подниматься на возвышенности, обрамляющие ее правый берег. Здесь, на одном из пологих бугров, у тропинки, обращает на себя внимание каменная плита-памятник с высеченным на ней крестом; в твердом песчанике совершенно ясно сохранилось его изображение: две пересекающихся под прямым углом линии, а на концах их четыре правильных круга. Плита имеет 1 арш. 10 вершков высоты над землею, 12 вершков ширины и 3 вершка толщины. Кроме креста никаких фигур не имеется. На мои расспросы как у проводника, так и у встреченных далее на сенокосе аккинцев я не получил никакого определенного ответа: все говорили, что ничего не знают о происхождении этого памятника.

Поднявшись на два небольших увала от речки, тропа выходит на небольшое покатое плоскогорье. Густая сочная трава длинными рядами ложилась под дружными взмахами косцов, которые, когда мы показались из-за пригорка, оставили работу и с любопытством осматривали наш караван, хотя, кажется, никто из его участников не представлял из себя чего-либо занимательного. Наш проводник, молодой парень, сомневаясь в исправности дороги по южным свесам Юкъ-еръ-лама, счел не лишним собрать у них некоторые сведения, и мы на минуту приостановились. Ответы косарей-аккинцев подтверждали опасения, слышанные нами от ялхоройцев, но добиться определенных ответов и указаний было нельзя.

Бросив тропу, мы пошли прямо по мягкому отлогому склону к гребню хребта. Пышный ковер суб-альпийских лугов покрывал все видимое пространство и, несмотря на сравнительно позднее время, еще ярко пестрел самыми разнообразными цветами. На этом же склоне нам встретилась небольшая мочажинная площадка, на которой во множестве торчали высокие стебли давно отцветших, полу-увядших желтых лилий. Освобожденные от удил и седоков, наши лошади с большим аппетитом уплетали на ходу сочную траву, и мы совершенно незаметно очутились на широкой седловине, а немного погодя перед нами раскинулась панорама глубокого Кийского ущелья. От перевала тропа пролегает вначале по пологим, как и только что пройденный по северному свесу, скатам на порядочное расстояние (около 2 ½ верст приблизительно). Довольно верным будет определение этой части южного склона хребта Юкъ-еръ-лам, что он представляет, начиная от гребня, широкие, но не высокие расположенные одна над другою террасы. Куда ни кинешь взгляд, нигде ни кустика: сплошная зеленая скатерть лугов, между которыми там и сям желтеют полоски созревших нив. Кое-где на нашем пути ячмень и пшеница были уже сжаты и лежали в снопах и копнах; здесь же шла уборка травы. У первой встречной партии косарей-кийцев мы приостановились и распытали о состоянии дороги, да, кстати, спросили, как нам отыскать старшину. Один из них, немножко говоривший по-русски, мешая свою родную речь с русскими словами, начал очень бойко объяснить, какого направления нам следовало держаться. Впрочем, из его пространной речи я только и понял, что «дорога очень яман, лоша нога парпал; желез нада!»…

По мере движения вниз склоны становятся круче. Кое-где нам начали попадаться признаки бушевавших здесь стихий: встречались свежие осовы почвы, намытые по скатам валики из мелко исколотого шиферного сланца, и, чем ниже, тем все в больших и больших размерах. Версты за полторы до сел. Нижний Кий нам пришлось пройти по едва заметной тропе, вновь набитой по тому-же обнаженному сланцу, с которого верхний слой почвы вместе с растительностью был сорван и сброшен вниз, к речке. Каждая ложбинка в своем устье была буквально заполнена продуктами разрушенной атмосферными осадками горной породы. Занятый окружающей картиной, я и не заметил, как перед нами выросло несколько башен и мы очутились на узенькой, с сильным уклоном, улице селения Нижний Кий. Когда наши лошади застучали копытами по уличным плитам, из-за углов и всевозможных извилин повысыпало немало ребят: все, выпучив глаза, безмолвно созерцали наше шествие. Не желая бродить наугад, я велел Ханиеву передать проводнику, чтобы он при всяком случае расспрашивал, куда нам лучше пройти, тем более, что наш чичероне, как это выяснилось, бывал в этих местах очень мало, не особенно твердо знал дороги, а после происшедших здесь пертурбаций мог и окончательно запутаться. Спустившись к самой речке Кий-хи и расспросив о дороге, мы отправились вниз, Маштарой (Маштархой), где имел место пребывание местный старшина. На всем пути по дну ущелья приходилось наталкиваться на картины разрушения. Дорога, действительно оказалась сорванной, и мы карабкались по крутым узким тропинкам, по осовам, перескакивали через трещины в почве, сдвинутой и навороченной в какой-то невозможный хаос. В лежавшем на пути селении Гимри, вследствие глубокого подмыва почвы, опрокинуло старинную высокую башню и разрушило дом из плитнякового камня. В этом селении мы повстречали родственника старшины, который и вызвался проводить нас до Маштароя. Идти берегом с лошадьми оказалось невозможным, и нам пришлось несколько раз перебираться вброд через речку; она мчится в узком каменистом ложе с высокими обрывистыми берегами; русло ее загромождено обломками плотного сланца, имеет не более 10—15 шагов ширины, сильно наклонено и, несмотря на обыкновенный уровень воды, местами очень затруднительна для переправы. Кое-где по не обсохшим берегам были видны следы полой воды: она поднималась на два с лишком аршина. Ущелье речки Кий-хи обрамляется с юга высокими крутыми склонами хребта Басты-лам, а с севера нижними уступами ЮКЪЕР-ЛАМА; дно его очень тесное и представляет собою каменный лоток, по которому и несется речка, вбирающая по пути массу притоков, спадающих с обеих сторон по боковым ущельицам.

К шести часам вечера мы добрались до Маштароя, состоящего всего из четырех дворов. Старшина, уже пожилой, но еще вполне бодрый старик, пригласил нас к себе. Через вымощенный каменными плитами тесный двор проследовали мы в дом. Убранство комнаты не представляло каких-либо особенностей, если не считать нескольких плетеных кресел, да разноцветных обоев, украшавших стены.

Как обыкновенно водится в горах, вскоре после нашего приезда комната начала наполняться посетителями: их, конечно, привлекало любопытство и вместе с тем обычай — посетить заезжих гостей, разделить время и заодно откушать в общей компании. Наш хозяин и один из пришедших довольно хорошо владели русским языком, и из их рассказов я узнал подробности катастрофы, имевшей место в Кийском ущелье под 21-е и 25-е числа июля 1902-го года. 20-го числа после полудня разразился страшный ливень, сопровождавшийся грозой и градом, который достигал величины мелкого куриного яйца и в короткое время укрыл землю сплошь толстым слоем. Ливень прекратился только к вечеру 21-го. Переполненная устремившимися в нее с крутых склонов дождевыми водами р. Кий-хи выступила из берегов и с ужасающею силою несла огромные камни. Шум от бушевавшей реки, ливня и града, беспрерывные удары грома и сверкание молнии должны были поистине представлять ужасную канонаду, повлекшую за собою много бедствий: забитый градом и напуганный гулом и грохотом скот метался, попадал в реку и погибал; таким образом унесло много овец, телят и коров. Из конского табуна, пасшегося на свободе по северным склонам Басты-лама, бросились с высокого обрыва в реку 32 самых лучших лошади, и ни одной из них не было возможности спасти. Много нив, частью сжатых, частью стоявших на корне, сено, луга, — все это с пластами почвы смывалось и или погребалось под насосами, или уносилось в речку. Со скатов в дома неслись целые ручьи, и многие из построек сильно пострадали. Таких грозных явлений не могут припомнить местные старики, насчитывающие себе далеко за полвека. Ливень повторился под 25-е июля, но с гораздо меньшей силой и продолжительностью, почему особенных бедствий не причинил. Интересно, что только Кийское и часть Аргунского ущелья служили театром для разбушевавшихся стихий, и они совершенно не коснулись как соседнего с Кийским Бастинского ушелья (по южную сторону хребта Басты-лам), так и котловины речки Гехи. Из рассказов Кийцев я, наконец подробно узнал, что по ущелью Кий-хи к речке Чанты-Аргуну, а также и по последнему до укрепления Евдокимовского дорога совсем уничтожена. Пройти этим путем не только с лошадьми, но и пешеходам невозможно, почему мне предстояло окончательно отказаться от заранее предначертанного плана.

Кийское обшество состоит из 83 дворов, разбросанных в семи отдельных селениях и отселках по главному и боковым ущельям. В пользовании жителей находятся земли, расположенные по обе стороны ущелья, т. е. склоны — северный Басты-лама и южный Юкъ-ер-лама, с его разветвлениями в районе системы р. Кий-хи. За немногими, сравнительно, исключениями, эти земли представляют прекрасные альпийские пастбища, славящийся даже в окрестностях. Местность малолесная, и строительным материалом служит камень; вывозка необходимого в хозяйстве леса сопряжена с крайними трудностями.

Ущелье Кий-хи богато старинными высокими башнями, о которых, к сожалению, мои собеседники не могли мне ничего рассказать.

От Маштароя к Евдокимовскому нам предстояло идти кружным путем, и я попросил старшину с вечера позаботиться о лошади и проводнике в следующий день, а чтобы запастись силами, мы постарались пораньше пойти на отдых. 15-го августа в шесть часов утра мы были на ногах, напились чаю, закусили; скоро явился и проводник — очень бойкий горец из отселка Бурты, который помог объездчикам поседлать лошадей и навьючить наш багаж. Около семи часов наш небольшой караван покинул селение Маштарой и потянулся вначале левым склоном Кийского ущелья к востоку, а затем круто повернул к северу, в боковое ущелье р. Бурты-чоч. Втянувшись в пределы последнего, мы сразу натолкнулись на значительные препятствия: размытые ливнем склоны были сплошь засыпаны толщами разрушенного шиферного сланца и по ним вилась еле заметная тропинка; вследствие крутизны откосов, тропинка как-бы двигалась, ноги тонули в свежей осыпи, и надо было отпускать в дело все наличные средства, чтобы не слететь далеко вниз. Для лошадей этот путь оказался совершенно недоступным, и их пришлось вначале спустить с большим трудом к речке, по руслу которой и провести около версты. Взяв положительно приступом несколько отвесных выступов, мы вскарабкались на левый берег речонки, соединились с проводником и следовали узким ущельем вплоть до отселка Бурты, приютившегося на высоком утесе при слиянии двух горных ручьев. Он вполне может оправдать название каменного гнезда, так как состоит из дикого плитняка и обнесен весь такою же стеною. Мы миновали его и по крутой тропинке стали взбираться на возвышенности. Только к 12 часам дня судьба привела нас к селению Никарой, и проводник еще издали, с бугра зычным голосом оповестил никароевцев о нашем прибытии.

Все 37 дворов этого селения ютятся на площадке, на скалистом мысе при слиянии двух безымянных речек. Постройки очень скучены и дворы обыкновенно располагаются на крышах лежащих ниже домов. Достопримечательство служит единственная древняя башня, очень хорошо сохранившаяся; она имеет до 30 аршин высоты и состоит из четырех этажей, с куполообразной крышей, украшенной каменным шпицем. Постройку ее приписывают родоначальнику фамилии Никароевых, в отдаленную эпоху обосновавшемуся в этих местах. В настоящее время башня необитаема, и под крышей ее, в верхних бойницах привольно живут дикие голуби.

Окрестности селения на большое пространство совершенно безлесны, и необходимый для построек и других хозяйственных надобностей лесной материал жители должны привозить издалека по трудно проходимым горным дорогам; поставленные в тяжелые топографические условия, при полном, можно сказать, бездорожье, никароевцы еле-еле перебиваются получаемыми на месте продуктами своего хозяйства, главными отраслями которого являются скотоводство и земледелие, — последнее в ограниченных размерах, по недостатку подходящих к тому мест.

От Никароя нам следовало идти на сел. Эзихой. Мы обогнули основание скалистого мыса, версты на полторы поднялись вверх по речке и, преодолев два больших подъема и спуска, выбрались на хребет Юкъ-ер-лам, на ту его часть, которая окаймляет с юга восточные истоки р. Гехи в пределах ущельях мелькали селения, вырисовывались хребты, скалы и пологие покатости, заполняющие котловину верховьев р. Гехи.

Солнце жгло немилосердно, несмотря на то, что время порядочно перевалило за полдень. Упарившийся кони шли вяло, да и мы сами изрядно притомились. Теперь мы шли хребтом Юкъ-ер-лам к востоку. В глубоких лощинах к северу кое-где заметны были заросли низкорослых березок, рябины, ивы. Изумрудный ковер суб-альпийских лугов пестрел еще букетами цветов. По склонам ползали стада овец, коров, доносилось ржание коней.

Обогнув котловину р. Гехи, хребет дает широкую ветвистую цепь, круто поворачивающую от вершины Яцеб-корт (Учь-ашн-корт) на юго-восток. Минуя истоки р. Урус-Мартан, тропа проходит по узкому гребню и затем рассыпается в целую сеть тропинок по разветвлениям широких хребтиков. Наш проводник заметно смутился и стал, затрудняясь в выборе дороги к селению Эзихой. Кругом не было и признаков жилья, — только далеко в ущелье р. Урус-Мартан поднимался чуть заметный дымок над саклями аула Пешхой. Из этого неприятного положения нас вывели пастухи, которые указали нам настоящую дорогу.

Когда перед нами показались постройки селения Эзихой, солнце уже готовилось спуститься за горы. В блеске лучей заходящего светила на северо-западе рельефно выделялась конусообразная вершина г. Кеиб-корт, у южных увалов которой располагается оставленный нами несколько часов назад Никарой. На фоне совершенно безоблачного голубого неба к югу очерчивались снежные вершины и между ними красовались два грандиозных конуса горы Тебулос; на седловине их видны снежные накопление, а крутые скаты изобилует темными пятнами — скалистыми обнажениями.

По обильно покрытой росою траве мы спустились в широкую лощину и в восемь часов вечера кунацкая эзихоевского старшины приняла нас под свой кров. Обычные гости и здесь не преминули появиться; к ним присоединилась еще группа нарядно одетых молодых людей с кремневыми пистолетами за поясами. Эта депутация явилась просить нас на свадьбу; но за истекающий день мы изрядно устали (почти три четверти всего пути пришлось пройти пешком), почему любезно уклонились от приглашения.

По случаю нашего приезда традиционный барашек подвергся своей злой участи, и отказаться от ужина было невозможно. В ожидании его я вышел на террасу. Луна только что поднималась из-за гор. Откуда-то издалека доносился с дуновениями ветерка печально-монотонный напев горской песни. Постоянно выплывали из мрака детали окрестностей, развертываясь в очень красивый пейзаж. Вскоре из соседней сакли послышались звуки гармоники, хлопанье в таких ладоней, гиканье джигитов, отжаривающих бойкую горскую лезгинку, и зажигающие кровь пистолетные выстрелы.

Странно, что при такой обстановке на меня нашло прозаическое раздумье о неприглядном культурном положении горцев. Как бы там ни говорили о «внесении в жизнь и понятия чеченцев, путем непосредственного влияния, элементов цивилизации», но на самом деле со времени окончания Кавказской войны «без всяких искусственных мер» в этом направлении существенного ничего не достигнуто. Присматриваясь ближе к жизни чеченцев-горцев. Невольно приходишь к заключению, что ограничиваться одними «естественными рассадниками русской культуры» в виде слобод при укреплениях Шатой, Ведено и Воздвиженская далеко не достаточно и что надо дать нечто другое, что могло бы улучшить экономическое и нравственное положение горцев.

Хозяйство горца, главный источник его жизни — скотоводство — стоит на очень низком уровне. Не будет преувеличением, если мы скажем, что оно ни на один шаг не двинулось вперед за последние 50—60 лет, идет тем-же рутинным путем, как шло и до водворения русского владычества. Скот мелкий, дает мало молока и притом невысокого качества. Обработка продуктов самая примитивная и приносит владельцу мизерную пользу. А посмотрите на прекрасные горные луга и пастбища, раскинувшиеся хотя бы в пройденной местности, и вы, как бы скептически ни отнеслись к вопросу, придете к убеждению, что здесь лежит посеянный самою природой залог благосостояния людского, который не замедлит дать плоды, если умело взяться за дело. При таких условиях улучшение породы молочного скота, по моему мнению, должно было бы оказать несомненную пользу в повышении экономического благосостояния населения, а приобретение по несколько кровных производителей для общественных стад на льготных условиях едва-ли будет обременительным; наиболее подходящей к местности породой будет швейцарская. Равно нуждается в улучшении и овцеводство.

Не помню, где мне пришлось однажды читать, что о степени культурности страны можно судить по состоянию в ней дорог. Более печальное положение путей сообщения, чем в здешних горах, трудно себе представить, а дорог, в точном смысле слова, совсем не имеется. Даже при современном примитивном хозяйстве и жизни горца горные тропы в непогоду составляют чистое горе. Только бесшабашность, безразличное отношение не только к животным, но и к себе лично, и крайняя нужда заставляют человека пускаться в дорогу. Следует обратить внимание на проложенные во время завоевания края войсками дороги. Остатки их еще и в наше время местами сохранились, хотя, без поддержки, находятся далеко не в блестящем виде. Мне думается, что разработкой, расширением и своевременным ремонтом этих дорог можно было бы сильно облегчить сообщение в горах и сделать их доступными во всякое время.

Если коснуться народного образования, то здесь мы найдем также огромный пробел: не только в горной, но и в плоскостной Чечне совсем нет школ. Не могу сказать, чтобы туземцы чуждались образования: напротив, среди них находятся люди, желающие дать своим детям возможность научиться русской грамоте и языку. Мне рассказывали, что с этою целью в одном из плоскостных селений (Старые Атаги) несколько домохозяев-чеченцев наняли какого-то слабожанина (бывшего писаря), дали ему квартиру, столь и за каждого мальчика положили по 1 рублю в месяц за обучение. Быть может, случай этот и единичный, но он до некоторой степени служит показателем потребностей населения и с ним считаться надо. Можно с уверенностью сказать, что, раз будут введены школы в плоскостных чеченских аулах, в них станут отдавать своих детей и горцы, отчего, конечно, дело народного образования быстрее двинется вперед. Весьма возможно, что первоначально придется понудить население принять участие в оборудовании в аулах низших учебных заведений, но стесняться с этим едва-ли следует, имея в виду общественное устройство даже и русских селений и станиц, в которых сплошь и рядом полезные нововведения встречаются неохотно, а иногда и враждебно. В таких случаях приходится действовать и… «речей не тратить по пустому там, где надо власть употребить».

Селение Эзихой состоит из 30 дворов и расположено в долине одного из разветвлений речки Бечик-чоч. Широкое ровное плато с чистенькими постройками и просторными усадьбами производит, после скученных селений Кийского старшинства и Никароя, очень приятное впечатление. К укреплению Евдокимовскому отсюда ведет просторная тропа по левым склонам ущелья. Кое-где куртинами и значительными островами встречаются по дороге насаждения из березы, липы, карагача и изредка дуба. Склоны окрестных возвышенностей мягкие, с небольшими падениями, и по ним на значительной площади разбросаны посевы кукурузы, пшеницы, ячменя, проса и овса. Через три часа пути от Эзихоя мы были уже на склонах, непосредственно обрамляющих левую сторону Аргунского ущелья. Отсюда открываются красивые виды как на главное ущелье, так и на противоположные боковые — рр. Чанты-ахк и Хочарой-ахк, с покрытыми лесом крутыми боками и небольшими плато, сплошь засеянными кукурузой и другими злаками. Открытые свободному действию ветров и солнечных лучей крутые покатости левой стороны Аргуна дают приют лишь скудной суходольной травянистой растительности, а из кустарников здесь произрастают барбарис, палласова крушина, местами алыча.

По зыбкому временному мосту над бушующей, вскидывающей седые гривы своих черных волн р. Чанты-Аргун дорога привела нас к Евдокимовскому. В полуверсте от его стен, за речкой Чанты-ахк, расположен аул Итум-кале (67 дворов), с базаром, на котором имеются два-три двухэтажных дома — местные лавки. В общем это местечко является сравнительно крупным рынком для очень многих окрестных селений и в то же время служит административным центром: в укреплении расположена ставка начальника 6-го участка Грозненского округа.

На протяжении 5—6 верст вниз от укр. Евдокимовского р. Чанты-Аргун течет по дну широкой котловины. Склоны ее почти совершенно безлесны. Слагающие их породы и жгучее солнце, по всей вероятности, не дают возможности развиваться и травянистой растительности: она очень скудна. Из кустарников встречаются: около дороги — барбарис, палласова крушина и держи дерево, по вершинам и головищам балок — куртины березняков. Дно котловины усеяно булыжником и разной величины галькой и прорезывается в двух местах глубокими оврагами, имеющими свое начало в складках левых склонов; после июльских ливней дорога и мосты на них были уничтожены и овраги представляли нелегкие задачи для переправы. Ниже русло Аргуна упирается в отвесную скалу, в которой пробивали новую дорогу вместо сорванной: временно для прохода здесь были уложены каменные плиты, и по ним следовало проводить лошадей, снявши с них предварительно седла, так как навес был очень низок. Брызги от клокочущей между валунами реки так обильно обдают путника, что через 15—20 шагов по помосту платье его промокает насквозь.

Между аулами Безгантхой и Денкале котловина обрывается и Аргун врезывается в мощные толщи известняков, спадая в узкую трещину. Под навесом правого отвесного утеса, у самой воды, прилеплены две древних башни. В отношении самообороны и охраны прохода строителем их место выбрано очень удачно. Здесь же через реку лежит круглое дерево, служащее мостиком для пешеходов; признаюсь, что перебираться по таким сооружениям можно лишь человеку с очень крепкими нервами: малейшая неосторожность, неверный шаг — и смельчак неминуемо должен погибнуть в беснующихся водах реки.

Ниже этого места река все глубже уходит в гигантскую трещину и течет в узком коридоре. Отвесные стены Аргуна достигают 20—40 сажен высоты и по левой стороне его, в скалах, пробита дорога, образующая естественное шоссе на всем протяжении ущелья в полосе известняков. С переменой характера местности появляется и древесная растительность: венчающие склоны ущелья скалы украшаются соснами, ниже их произрастают липа, дуб, карагач, а дорога осенена кустами кизила, орешника, свидины и проч. К особенностям этой части ущелья можно отвести богатые залежи прекрасного алебастра, мощным слоем прорезывающие отложения грубых известняков, да удушливый запах сернистых паров от обильных ключей.

У селения Вашендерой река выходит на простор и широким плесом разливается по дну небольшой котловины. Дорога переходит на правый берег и, перерезавши каменистое русло речки Верды-ахк, поднимается в слободе Шатой. Высокая открытая терраса между рр. Верды-ахк и Аргуном служит местоположением слободы. Непосредственно за небольшой площадью сельскохозяйственных угодий шатоевцев высятся мягкие склоны отрогов г. Хайка-лам, задрапированные лесною растительностью. На противоположной стороне главного ущелья на плато и пологих скатах, спускающихся к северу от хребта Тумсой-лам (под этим названием у туземцев известны горы, служащие продолжением Пешхой-лама к востоку — от истоков р. Урус-Мартан до Аргуна), разбросаны чеченские аулы Цогуной, Вашендерой, Бардой и др.; вокруг и между ними леса совсем нет: он давно уже сведен для получения свободных мест под пашни и покосы.

Твердое полотно дороги по ущелью Аргуна заставило меня на следующий день перед отправлением в дорогу подковать своего коня. Кузнец-лезгин живо обделал эту операцию и в 11 часов дня 17-го августа мы покинули Шатой. Аргун снова закрылся в глубокую теснину и глухо шумел где-то далеко внизу. Однако, ландшафт уже не так дик, а обилие леса смягчает крутые ребра и скалистые обнажения. У поляны Ярышмадры, по половине дороги от Шатоя к Воздвиженской, прерываются наслоения известняков и появляются глины. Прочное природное шоссе заменяется искусственным, но вследствие постоянного сползания почвы здесь его невозможно содержать в порядке: грязь и топи не переводятся в этих местах даже и в сухую погоду. Вырвавшись из крепких каменных берегов на простор, река мечется во все стороны, постоянно изменяет свое течение и подтачивает рыхлые берега. Чтобы оградить дорогу от размыва, требуется из года в год сооружение береговых плотин.

На высокой площадке по левую сторону реки мелькнули развалины бывшего Аргунского укрепления, и отсюда мы окинули в последний раз прощальным взглядом пройденное ущелье. Солнце близилось к закату, и на глубокие впадины уже ложились густые вечерние тени. Вздымаясь одна над другою, убегая к югу, тонули в голубоватой дали несколько параллельных горных цепей, а на самом заднем плане, замыкая картину, высились снежные громады. М. А. Ивановъ.

Экскурсия в нагорную Чечню 1901 год

«Экскурсия в нагорную Чечню и Западный Дагестан летом 1901 года»

Известия Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества. Том XV. 1902.№4-й.

По весьма лестному для меня поручению Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества, побывал я в 1901 году в нагорной Чечне и в западном Дагестане, с восточными частями которого я уже раньше познакомился, совершив в 1895 г. с венгерской экспедицией графа Зичи поездку из Петровска на Гуниб и в Хунзах через Дешлагар и Дербент вдоль Каспийского моря и во второй раз, в 1898 г., перейдя Гурский перевал, где берет начало один из истоков Ак-Самура, и поднявшись по верховьям Кара-Самура на Чульты-Даг, откуда спустился к Казикумухскому Кой-Су, перешел к Кара-Кой-Су и вернулся через Вантляшетский перевал в Кахетию.

Экскурсию свою в нагорную Чечню и западный Дагестан я начал с севера, отправившись в первых числах июля месяца по военно-грузинской дороге во Владикавказ, а оттуда по железной дороге в Грозный. Следуя из Беслана по этой дороге, невольно удивляешься тому, что Терек не выбрал для своего течения той низменности, по которой проходит железная дорога и где дальше протекает река Сунжа. Низменность эта, как известно, ограничена на юге отрогами Черных гор, а на севере — двойной горной цепью, достигающей в иных местах 3000 ф. высоты и называемой некоторыми географами Сунженским хребтом. Тут пастбищные места чередуются с пашнями, многочисленные курганы правильными рядами тянутся по равнине, местами появляются осетинские деревни, а дальше и казачьи станицы, походящие с своими высокими тополями на оазисы в пустыне. Ближе к Сунже там и сям приютился лес. Проехав часа четыре-пять по железной дороге, мы приближаемся к Грозному, второму по размерам нефтяной промышленности городу на Кавказе. Уже издали мы видим цистерны и большие резервуары, а также заводы для очистки нефти. Но вышек не видно: они лежат на 12 верст севернее. Добываемая там нефть течет в Грозный по трубам. Насколько грозненская нефтяная промышленность еще уступает бакинской, видно из данных, напр., за 1900-й год, когда в Грозном воров с некоторыми заинтересованными в этом деле лицами я заключил, что никто не желает рисковать большими капиталами и почти все соблюдают выжидательное положение. Раз у одного более смелого промышленника покажется обильный фонтан — сейчас же и все соседи усерднее примутся за дело.

Нельзя сказать, чтобы город Грозный, имеющий теперь до 16000 жителей, производил особенно отрадное впечатление: довольно вспомнить, что народное остроумие перекрестило его в город «Грязный». И действительно, во время дождей мягкий наносный грунт превращается в невылазную грязь. Старая часть города, с широкими улицами и характерными низкими постройками, еще совсем напоминает станицу. В новой части города, за мостом, есть уже более представительные дома и большие магазины. Из окон весьма хорошей гостиницы нам представляется вид на эту новую часть и на реку Сунжу, лениво катящую свои грязные волны среди невысоких берегов.

От первоначального своего намерения направиться из Грозного в Ведено и оттуда по «царской дороге» через Ичкерию к Керкетскому перевалу и к интересному озеру Эзень-ам мы отказались по совету начальника Грозненского округа полковника Ст-а. весьма любезно снабдив нас разными полезными для нашей экскурсии сведениями и бумагами, он предложил нам следующий маршрут: « Воздвиженск — Шатой — Шарой — Ригахой — Эзень-ам». На этом пути нам представилась большая возможность познакомиться с нагорной Чечней и ее обитателями.

В Шатой можно доехать на почтовых. Дорога ведет сперва по степи, порядком уже выжженой июльским солнцем: единственная почти растительность состоит здесь из колючих кустов «держи-дерева» (Paliurusaculeatus) и диких яблонь. Но скоро начинаются обширные пашни; пшеница на плодородной почве хорошо рождается, попадается также много кукурузных полей, местами мы видим и бахчи. Река Аргун остается пока налево в некотором расстоянии от дороги. Лишь у Воздвиженска мы подъезжаем ближе к ней. В этой станице базар в день нашего прибытия был очень оживленный. Большие груды огурцов, груш, яблок и т. д. свидетельствовали о том, что в этой части Чечни жители с успехом занимаются огородничеством и разведением фруктовых садов. За базаром стоит красивая церковь, в ограде которой воздвигнут каменный крест, найденный в земле при заложении укрепления в 1844 г. на месте чеченского аула Чахкери. Крест этот и дал повод к наименованию укрепления. Он замечателен тем, что его концы образуют прямоугольные равнобедренные треугольники. Откуда взялся этот крест, неизвестно; но, во всяком случае, этот символ христианской веры доказывает, что тут когда-то раньше жили христиане. Но, если в некоторых описаниях мы читаем, что в Чечне сохранилось довольно большое число христианских памятников, то это никак нельзя отнести к Грозненскому округу (Западнее, например, в верховьях Ассы, у аула Пуи и у аула Ангушта я знаю развалины двух церквей. Первую я описал в «Кавказском Вестнике» за 1901 г.). Некоторым сведущим людям, с которыми я беседовал по этому поводу, известны еще лишь два креста в названном округе, недалеко от Шатоя, о развалинах же христианских святынь они ничего не знают. — На южном конце станицы расположены большие казармы и рядом обширный лагерь. В виду того, что укрепление находится близ выхода р. Аргуни на плоскость, оно и теперь еще имеет некоторое стратегическое значение, тем более, что Аргунское укрепление при ауле Дачу-Барзой, где сливаются Чанты-Аргунь и Шаро-Аргунь, разрушено. Выход реки на плоскость из лесистой теснины «Аргунских ворот» живо напоминает долину Терека к югу от Владикавказа, с тою только разницей, что там все размеры гораздо величественнее. Тут немного выше слияния двух рек перекинут через стремительный Чанты-Аргунь длинный мост, который, однако, оказывается слишком коротким во время половодьи, когда подъездной путь к мосту находится под водой и сильно размывается. Известно, что в январе 1858-го года на этом месте Шамиль приготовился к упорному сопротивлению, но, благодаря ложным демонстрациям, был вытеснен отсюда генералом Евдокимовым.

Хорошо поддерживаемая красивая дорога ведет вверх по правому берегу реки; прекрасный лиственный лес и кустарник покрывают пологие склоны гор; редко над верхушками высоких деревьев высятся группы красивых скал. За несколько верст до Шатоевского укрепления лес прекращается и узкая долина расширяется в небольшую котловину. По правой стороне мы замечаем несколько башен на скалистом выступе — остатки чеченского аула. А впереди нас белеют стены Шатоевского укрепления, которые, приспособлялись к неровной местности, поднимаются с одной стороны до холма. Грозно смотрят бойницы, из которых уже с давних пор не стреляли. Через ворота мы въехали в крепость, в которой помещается несколько казарм и квартиры офицеров и чиновников, а также несколько лавок и домиков чеченцев (Имя Шатой производят от чеченских слов Шуата — баранья кишка. Следовательно, Шатой — местность, где много бараньих кишек, — другими словами, где процветает овцеводство).

Местоположение маленькой крепости Шатоевской довольно красиво. На юге за зелеными холмами возвышаются снежные вершины Майтис-Тави и исполина Тебулоса. По тому-же направлению в густо населенной долине Аргуни дорога ведет в бывшее укрепление Евдокимовское. Мы же, пересев на верховых лошадей, направились к востоку, следуя вдоль хребта, отделяющего Шато (Чанты) -Аргунь от Шаро-Аргуни. Хребет этот достигает своего высшего подъема на горе Ямбе-Этте (около 6100). Многочисленные чеченские аулы, окруженные хлебными и маисовыми полями, приятно поражают глаз. Домики внутри и снаружи весьма чисто выбелены. Местный белый известняк, в сыром и жженном виде, дает прекрасный строительный материал. Всюду поля заботливо огорожены плетнями и на многих местах устроены террассы для того, чтобы увеличить площадь культурной почвы. Все эти аулы выстроены недавно: чеченцы (в данной местности живут общества Чаберлой) прежде жили на маленьких хуторах, но в интересах большей безопасности и для удобства правления поселили их в аулах. Самый большой из этих аулов — Ханкале — на протяжении почти версты расстилается у подножия хребта. Миновав его, мы по крутому спуску скоро спустились в глубокую узкую долину Шаро-Аргуни, вырезавшей себе ложе среди отвесных известняков; потом, так-же круто, переехав маленький мост, поднялись к ставке Шаро — Аргунь, резиденции пристава. В доме самостоятельного хаджи, недавно вернувшегося из Мекки и Медины для ночлега, и радушный хозяин угостил нас всем чем мог.

На другой день нам пришлось очень долго ждать лошадей, которых надо было пригнать из соседних аулов Соной и Лай, высоко расположенных над «ставкой». Такое замедление впоследствии причинило нам много неприятностей. Вообще в Кавказских горах для путешественника весьма рискованно, когда в дороге его застигнет ночь. На юге нагромождались свинцовые грозовые тучи, не обещавшие нам ничего хорошего. Солнце жгло немилосердно. Крутыми зигзагами поднялись мы на широкий хребет Сурук-Дук. Долгое время дорога шла среди тенистого лиственного леса. Место, где кончается лес, известно сражением русского батальона с восставшими в 1877 г. жителями расположенных внизу в долине чеченских аулов Богачирой и Нежилой.

Путь по широкому хребту Сурук-Дук (выше 9000) с прекрасными альпийскими лугами, с чудными лугами, с чудными видами на глубокую долину р. Ахк-Келой и его притоков, а также на горные хребты меловой формации, тянущиеся по разным направлениям и превосходящие Сурук-Дук своей вышиною, был бы весьма приятен, если бы на самом высоком месте не застигла нас страшная гроза. Сильный дождь с градом сопровождался такой бурею, что лошади ни за что не шли дальше. Пришлось спуститься в маленькую лощинку, которая хоть немного защитила нас от свирепой непогоды. Яркие молнии сверкали вокруг нас, ударяя в высшие точки хребта, и оглушительные раскаты грома беспрерывно носились в воздухе, возбуждая стократное эхо. Гроза, однако, скоро прошла, но вместе с тем наступили сумерки, и густой туман уменьшил и без того уже скудный свет. А между тем до аула Ригахой было еще далеко. По скользкой траве мы поднимались и спускались с холма на холм бесчисленное число раз, следуя по пятам ехавших впереди товарищей, фигуры которых в тумане казались нам какими-то чудовищными. Наши проводники, видно, сами не знали, где мы находимся, пока встретившиеся пастухи не указали им направление дороги. Так наконец добрались мы благополучно до аула Ригахой, мокрые и продрогшие до мозга костей. Багаж наш значительно отстал, а пока мы сушились у камина, где пылал приятный огонек. Тут нам было уютно и хорошо, между тем как крупные капли дождя и снег, гонимые ветром, ударяли в окошко. У нашего хозяина были окна с настоящими стеклами — весьма редкое явление в нагорной Чечне: обыкновенно маленькие отверстия в стене запираются дощечками. Вместо лучин, которыми тут обыкновенно пользуются для освещения, у нас горела настоящая лампа.

Проснувшись на другой день — это было 11-го июля — мы немало были поражены тем, что все кругом было покрыто снегом, который все еще валил крупными хлопьями. Немыслимо было ехать дальше, — решили остаться тут еще на один день. К счастью нашему, нашлись и люди, которые могли сообщить нам разные сведения о местности и ее жителях.

Климат в нагорной Чечне суровый, что уже можно заключить из того, что при нас, в первой половине июля, выпал снег. Пшеница, овес и ячмень часто не дозревают, овцеводство также страдает от климатических условий. На прекрасных альпийских лугах овцы могут пастись лишь в продолжение трех летних месяцев, — остальное время года они пасутся на равнине за Тереком. Зимою в этих местностях бывают страшные метели, в особенности на Кули-Ламе, по острогам которого мы вчера спустились к аулу Ригахой. Ежегодно там погибает много людей.

Интересны собранные мною сведения о некоторых здешних географических терминах. Названия многих аулов оканчиваются на хой. Слово это по словарю Эркерта по-чеченски значит лес. Но вблизи таких аулов леса и в помине нет. Оказывается, что слово это может иметь также значение пост, пикет. И на самом деле, слово это сохранилось со времен Шамиля, пикеты которого были расставлены в тех местах. Я обратил также внимание на то, что в Чечне горные цепи называются то лам, то корт; встречается также название арс. Объяснение такое: лам называются горы, покрытыя вечным снегом, или такие, на которых снег редко исчезает и которые вследствие этого лишены всякой растительности; название же корт носят вершины, которые только зимою покрываются снегом (груз. Тави; татар. Баш); а словом арс обозначают горы, поросшие лесом. Что касается гор, называемых лам, то о них существует предание, что они согласились в этой жизни вечно лежать под снегом и льдом, чтобы блаженство их в будущей жизни было беспечно.

Дом достаточного чеченца построен обыкновенно из известняка в два этажа под плоской крышей. В нижнем этаже помещаются хлев и кухня. К верхнему этажу, отступающему на сажень назад, снаружи ведет каменная лестница. Этот этаж делится на четыре помещения, из которых первое, у входа, самое большое, имеет шагов 12 в ширину и 20 в длину. Тут стоит несколько деревянных кроватей и высокие кадки, выдолбленные из цельного дерева, диаметром в два три фута, где хранятся пшеница и кукуруза; тут же стоят громадные мешки, набитые шерстью. Налево от этого помещения гостиная или кунацкая с двумя кроватями, несколькими сундуками и полками на одной стене; на другой висит разного рода оружие; пол тут, как и во всех комнатах, земляной, но здесь он покрыт коврами. К кунацкой примыкает маленькое помещение для хозяйственных принадлежностей. За всеми этими комнатами расположена громадная кладовая, таких же размеров, как входная комната. Тут опять стоят кровати и громадные сундуки грубой плотницкой работы, сколоченные когда-то пленными русскими солдатами (Чеченцы военнопленных, которых не продавали, обращали в рабов и называли лей, т. е. терпеливыми. Но рабы эти легко могли освободиться и даже жениться на дочерях семейства, где они служили. Вообще чеченцу сословная разница совершенно чужда) несколько больших чанов, наполненных чеченским сыром, два-три высокие кадки с кукурузой. К стенам прикреплены тазы, тарелки и посуда разной величины, а к потоку на больших деревянных крючках привешены слегка прокопченные курдюки и над хребетные части хорошо выкормленных баранов. Эти «деликатесы» составляют гордость хозяина: ими он хочет показать, что ему нет надобности продавать свой скот. А у него 800 штук овец, 20 коров и быков и несколько лошадей! Чтобы показать свое богатство, он даже начал строить дом на европейский лад, но работа временами прекращается когда ему приходит фантазия переселиться в Турцию.

Главное богатство чеченцев вообще заключается в их стадах; главное занятие их в горах — скотоводство. На 209.480 жителей Грозненского округа (округ этот имеет самое густое население в Терской области — 25,4 душ на одну квадр. версту) приходится 350.000 голов рогатого скота (в том числе 40.000 буйволов, 380.000 овец и 27.000 лошадей). На втором месте у них стоит земледелие. На недостаток земли чеченцы, живущие ближе к равнине и на самой равнине, жаловаться не могут: у них на дым приходится 7—14 десятин. Зато в горах чувствуется большой недостаток: там иногда не приходится и ½ дес. на хозяина. Устройством искусственных террас чеченцы стараются хоть немного увеличить площадь пашен. Во многих местах в горах чеченцы живут очень бедно, в тесных помещениях. Так, напр., в ауле Шикарой на Шаро-Аргуни в трехэтажной башне, основание которой равно 40—50 кв. фут., живет целых 12 семейств. Странным может показаться тот факт, что во всей Чечне нет ремесленников: дома строят лезгины (называемые тут татарами); бывает, что отдельные общества выписывают себе слесарей и кузнецов из Дагестана и содержат их на общий счет. Поэтому часто в чеченских обществах лезгинские ремесленники и муллы получают жалованье. Вообще чеченец весьма ленив и всю почти работу предоставляет женщинам. На равнине, правда, мужчины также принимают участие в полевых работах; в горах же они проводят время в тунеядстве. Объясняют это тем, что они в прежние времена постоянно находились на войне, так что все хозяйство лежало на женщине. Но и теперь, в мирную пору, последние до того завалены разными работами, что у них не остается времени для изготовления сукон, ковров и т. д. Единственное занятие мужчин состоит в том, что они отвозят продукты земледелия и скотоводства на рынки в Грозный, Воздвиженская и большой аул Шали. К сожалению, чеченцы не считаются особенно честными в торговых делах: так, напр., рассказывают о них, что перед стрижкой они прогоняют баранту по таким местам, где растет много репейника, шишки которого, вцепившись в шерсть, увеличивают вес ее.

Как чеченцы, так и чеченки имеют в общем средний рост и довольно стройны; нос большой; цвет волос большею темный (но встречаются и русые волосы); глаза серовато-голубые и карие, редко черные; черты лица у молодых женщин довольно правильны и изящны, старухи крайне некрасивы. Костюмы самые обыкновенные кавказские, но женщины носят громадные кольцеобразные серьги, которые не продеты в уши, а пришиты с обеих сторон к платку или к куску материи, покрывающему голову. Женщины лица не закрывают и вообще с мужчинами общаются свободно, но, говорят, отношения между полами очень строгие и нравственные. Свободное обращение женщин с мужчинами объясняют тем, что в военные времена лица обоего пола во время бегства часто должны были помещаться рядом в маленьких шалашах, где и речи не могло быть об отводе женщинам особой половины. Чеченец обыкновенно довольствуется одной женой, которую, однако, во всякое время может прогнать, если она ему не понравится; но, к удивлению, последнее случается весьма редко. В брак вступают очень рано. Калым установлен еще со времен Шамиля в размере 28—30 рублей, сообразно благосостоянию данного аула. В чеченских семействах всюду много детей.

Точно так, как это бывает у некоторых других кавказских народов, напр., у соседних хевсур, и в Чечне жители одного аула носят одну общую фамилию и отличаются только именами: Багор, Шугаиб, Паскоч, Эльмурза, Дада, Мурад, Абубакар, Хулай и др. Многие имена позаимствованы из царства животных, как напр., Борс (волк), Чебурс (медведь), Нагал (заяц), Лом (Лев), Эрзу (орел), Лег (сокол), Чеми (кобчик), Хокши (голубь), Хозу (ворона); из растительного мира взято: Хошо (дуб) и др. У женщин часто бывают те же имена, как и у мужчин, но есть несколько весьма поэтичных, как то: Джовхар (алмаз), Малейка (ангел), Дзиезок (цветок), Медина и др.

Чеченцы с хевсурами имеют еще один общий дикий обычай — кровную месть. Доказательством того, насколько фанатично они поддерживаются этого обычая, может служить тот факт, что во время пребывания в Грозном в тамошней тюрьме скончался старик восьмидесяти лет от роду, приговоренный незадолго перед тем за это преступление к восьмилетней каторге. Даже глубокая старость не могла унять в нем эту дикую страсть.

Чеченцы, как известно, — магометане-сунниты. Мечети у них почти не отличаются от других домов, минаретов не видать. Будун (муэдзин) выходит на площадку перед мечетью или на крышу ее и приглашает правоверных к молитве. Намаз совершается весьма добросовестно, как и обмывания; вообще чеченцы очень ревностные магометане. Неудивительно поэтому, что среди них много сектантов (тарикатистов). Одна из этих сект — так называемые кунтисты, получившие название от муллы Кунта-Хаджи. Мы рассказали про них следующее. В середине шестидесятых годов появился названный Кунта-Хаджи с учением такого содержания, что зикру, т. е. хвалу Аллаху, следует выкрикивать громко. Приверженцы этого учения для совершения молитвы собираются в круг и, в наступлении вертясь, выкрикивают все скорее и скорее: Ля Ильляхи Иль Аллах (нет Бога кроме Аллаха), причем неистово хлопают в ладони. Так как секта эта преследовала политические цели, то пришлось ее подавить силой оружия. В семидесятых годах кунтисты, желая добиться признания своей секты, грозили взяться за оружие, если им этого не разрешать. Когда пришли русские солдаты, чтобы привести их к порядку, кунтисты с криком Ля Ильлахи Иль Аллах бросились им навстречу, в полном убеждении, что никакие пули ранить их не могут. Теперь эта секта разрешена правительством и имеет много приверженцев в Чечне и Дагестане. Кунтистов можно узнать по четкам (для счета молитв), которые они носят на шее, и еще по тому, что при встрече друг с другом они обнимаются. Три раза в году они совершают паломничество к могиле Кунта-Хаджи у горы Эрден-Корт. — Другая, менее распространенная секта — нак-шубанди, получившая название от бухарского святого, похороненного в Теке. (Закаспийская Область). При вечерней молитве у них 500 раз произносят: Ля Ильляхи Иль Аллах! И потом еще 100 раз хвалу Магомету, говеют еженедельно по понедельникам и вторникам и т. д.

Высшее желание каждого чеченца — посетить хоть раз в жизни святыни в Мекке и Медине, и каждый год значительное число их отправляется туда; напр., в прошлом году более сорока человек отправилось туда, чтобы получить прозвание «хаджи» и право ношения белой чалмы.

Хотя все почти аулы Большой и Малой Чечни уже в 1857 и 1858 годах отпали от Шамиля и добровольно сдались русским, жители их все-таки еще до нашего времени высоко чтят память имама. Большим же еще почетом пользуется сын его Кази-Магома, живущий в Медине. Его вообще гораздо больше любили, чем деспотического отца, который под конец стал предъявлять слишком строгие требования к своим приверженцам. Мне удалось записать в ауле Ригахой песню, которую туземный распрод пропел грустным напевом под аккомпанемент «пандуры», трехструнного инструмента. Эта песня помимо своего содержания интересна также в том отношении, что мы по ней видим, как создаются настоящие народные песни, потом передающиеся из уст в уста. Так, напр., кто-нибудь задает, так сказать, тему или мотив одним двумя стихами, а другие по очереди прибавляют к теме новые, того же характера и смысла. Как это обыкновенно бывает в поэзии народной, так мы и тут видим элегическое настроение. Привожу для примера несколько строф в прозе:

«Кази-Магома! Горы наши когда-то принадлежали родителю твоему, они были под властью его, — теперь же они во власти русских, которые держат их крепко в своих руках. Не можешь ли ты устроить, чтобы они опять были нашими?»

«Кази-Магома! Благородные кони отправлялись с отцом твоим в кровавую битву; теперь русские их запрягают в повозки и заставляют таскать тяжести. Ах, если бы ты на боевом коне мог восстановить опять власть имама!»

«Кази-Магома! Острые мечи, которые обнажал имам и верные слуги его в бою, висят теперь праздно, покрытые ржавчиной и пылью, в чертогах русских властей. Не можешь ли ты опять обнажить их и восстановить их блеск?»

«Горы у Ботлиха, куда отец твой принимал свои походы и которые ему были священны, теперь осквернены ломом и взрывами и всем открыта туда дорога. Не можешь ли ты опять сделать их недоступными?» и т. д.

Из Ригахоя (6500) дорога к озеру Эзень-Ам ведет через невысокий перевал острогов хребта Каткер-Лам (9037), спускаясь потом к широкой болотистой долине между названным хребтом и Керкетскими горами. Горы слегка были покрыты снегом, на отлогих склонах паслась баранта, а ниже — лошади, коровы и козы. Ядовитое растение Veratrum, встречающееся почти на всех альпийских лугах, тут всюду было объедено, чего я до сих пор нигде не видел, так как животные уже по инстинкту не трогают ядовитых растений. На вопрос мой ответили, что растение это действительно весьма вредно и даже губительно для лошадей и коров, но что козы и овцы едят его без всяких дурных последствий. Кстати скажем, что жители этих местностей кладут листья этого самого растения в молодой сыр для усиления брожения.

Скоро мы доехали до ручейка Энхи, который своими многочисленными извилинами часто пересекал наш путь; по берегам его местами навалено было во время половодья множество белых известковых камней. Энхи впадает в озеро Эзень-Ам. Недалеко от него наша узкая тропа соединяется с «царской дорогой», спускающейся с Керкетского перевала (6993), на котором красуется каменная пирамида в память посещения императора Александра II, бывшего здесь в 1871-м году. Там, где «царская дорога» соединяется с нашей дорогой, ясно бросаются в глаза конечные морены громадного ледника, наполнявшего когда-то долину, по которой мы проехали. За этими моренами начиналось когда-то озеро, теперь отступившее значительно назад. Дорога идет вдоль западного берега озера; местами высеченная в скале, она сперва подымается довольно высоко над водой. Озеро с темно-голубой водой окружено известковыми скалами. При свете утреннего солнца слегка волнующаяся поверхность его сверкает, как будто усеянная миллиардами алмазов; легкий прибой волн обладает водой белые, как снег, осколки известковых скал, покрывающие отлогие берега. Ясно виднеются на берегу уступы, показывающие, как вода мало-по-малу отступала. Тут мы нашли несколько окаменелостей, несколько штук Ostraea и довольно большой аммонит. Около берега, на менее глубоких местах поднимаются над водой розовые цветы Polygonumamphibiumnatans; изредка в прозрачной воде заплещет рыба. Лакс-форель, черная с красными пятнами — единственная рыба, которая водится в озере и не в большом количестве, как мне кажется. Зимою, когда озеро покрыто льдом, она легче ловится, чем летом. В прошлую зиму здесь поймали рыбу почти трех футов длины в 27 фунтов.

Озеро в ширину имеет около версты и крайние точки его лиманов отстоят друг от друга на 3—4 версты; в окружности имеет не менее 8—10 верст. Видимого истока озера теперь не имеет; на южном конце в некотором расстоянии находится глубокое ущелье, в которое вода просачивается под землей. Из этой воды и нескольких маленьких притоков образуется речка Экхи, сливающаяся ниже аула Миарсы с Андийским Кой-Су. Жители окрестностей озера рассказывают, что котловина озера образовалась от провала окружающих гор. Но теперешняя формация местности едва ли подтверждает это. Таинственный характер озера среди этого уединения гор должен могущественно действовать на фантазию человека. Было бы удивительно, если бы с ним не были связаны какие-либо сказания. После долгих расспросов мне рассказали нечто, напоминающее в некоторых чертах сказку о Филимоне и Бавкиде. Предание гласит, что на том месте стоял большой аул, в котором жили злые люди. Чтобы испытать их, Бог послал им нищего попросить милостыни и ночлега. Но тот тщетно стучался во все двери. Лишь одна бедная женщина дала ему кусок своего жесткого хлеба и стала порицать жителей за их жестокосердие. Уходя нищий предупредил: «если завтра утром ты увидишь воду в гнезде, в которое опущен щип двери, то ты со своими детьми должна поскорее убраться отсюда». Женщина в самом деле на другой день заметила воду и ушла из аула едва успела удалиться на некоторое расстояние, как обернувшись увидела, что на месте аула стоит большое озеро, поглотившее все дома с их жителями. От этой женщины и ее детей произошли, говорят, жители аула Кесеной-ам. Рассказывают также, что некогда какой-то смельчак спустился на веревке в озеро и на дне увидел громадных размеров котел, наполненным песком: котел был до того велик, что человек мог бы пролезть сквозь его ушко.

В караулке у южного конца озера можно найти приличное помещение для ночлега. Оттуда вид на озеро, в особенности в лунную ночь, как это и было во время нашего пребывания, очарователен; это уже была не вода, но расплавленное серебро и золото. Резкими черными контурами вырисовывались силуэты окружающих гор на темно-голубом небосклоне. Ни один звук не нарушал торжественной тишины ночи. Но скоро легкие полосы тумана, как паутина, окутали озеро, принеся с собой и прохладное дыхание ночи. Долго-долго мы любовались этою редкой красоты картиной…

От озера до Ботлиха считается 38 верст. Верховых лошадей для этой поездки привели нам из ближнего аула Хой, а багаж мы положили на двухколесную повозку в одну лошадь. Проезжая мимо кладбища этого аула, мы заметили несколько могил, над которыми возвышались длинные шесты, обточенные кверху в виде копий. Под ними покоятся воины Шамиля. Позже, в Андийском округе нам еще часто попадались на кладбищах такие же шесты, на верху которых часто развевались белые или красные вымпела. Такие могилы считаются священными, и на них построен обыкновенно маленький мавзолей, между тем как на могилах обыкновенных смертных стоят больше плоские камни, часто украшенные наверху каменной чалмой.

Долина, по которой мы теперь проезжали, была очень горная. Направо от нас поднималась большая гора Абдал-Сабузал (8540»), вершины которой открывается обширный вид на всю Чечню, на Тушинские альпы и западный Дагестан. Мы все еще находимся в горах меловой формации. Хребты довольно широки, имеют округленные формы и покрыты травой. В севере эти горы медленно переходят в обширные плато, на юге местами образуют высокие террасы, которые сразу обрываются отвесными стенами. Совсем другой характер имеют шиферные кряжи Дагестана, образец которых нам с перевала представляется на северо-востоке в горах Буцрах. Такие шиферные кряжи обыкновенно весьма голы и наверху напоминают собой крутую крышу. Но вот мы доехали до начала спуска в долину Андийского Кой-Су. Едва-ли где-либо в другом месте так рельефно может представиться глазам тот громадный меловой вал, который замыкает высокий Дагестан. Даже выше аула Хаджал-Махи, из Лавашей на Гуниб, мы не имеем такой поучительной и наглядной картины построения горного мира. С перевала дорога длинными извилинами идет вдоль почти отвесной стены на протяжении около двадцати верст, так что мы имеем больше досуга, чем пожелали бы, для изучения Ботлихской котловины, лежащей перед нами во все время спуска, как на ладони. В южном краю ее извивается серебристой лентой Андийский Кой-Су, а впереди, на юго-востоке белеют дома м. Ботлиха. Вверх по Андийскому Кой-Су наши взоры проникают в узкие ущелья, откуда вытекает река. Там нагромождены друг за другом мощные хребты, поднимающиеся все выше и выше до самых небес, а еще дальше на юге белеют снежные вершины Бочохского (Богосского) хребта.

Ботлихская котловина когда-то составляла, без сомнения, морскую бухту. Дно ее весьма неровно; странные какие-то скалы местами поднимаются со дна ее до значительной высоты, как, например, у аула Тандо, расположенного на такой подводной когда-то скале. На западе в той же котловине разместились аулы Ансалта, Шодрода, Миарса, Тандо, Туазата, а на востоке аулы Инхели и Конхидатль. Западные аулы и Ботлих лежат среди обширных фруктовых садов.

Дорога в Ботлих * (место, где находится много войска) показалась нам бесконечной; не может быть ничего досаднее, чем когда цель своего путешествия видишь перед глазами уже на далеком расстоянии и она как будто старается уйти от тебя. Но наконец-то вы въехали в «крепость», имеющую, правда, не особенно грозный вид (3174» над морем). Начальник округа князь С. Н. Андроников весьма любезно принял нас, и мы устроились в помещении школы, так как ученики в летнее время отсутствовали. В этой школе имеется пансион для 12 детей горцев. Некоторые взрослые горцы с удовольствием и с большим усердием принимают участие в занятиях, хорошо понимая значение образования. — Внутри «крепости» расположены кроме дома начальника округа и школы еще почтовое отделение, казарма и несколько других казенных домов. Позади крепости за маленьким ущельем лежит аул того же имени, живописными террасами прислонясь к скале. Там привлек внимание наше женский костюм, который кроме Ботлиха употреблен только еще в немногих окрестных аулах. Самая одежда ничего особенного из себя не представляет, но головной убор весьма характерный: состоит он из маленькой подушки, шириною в 2—3 дюйма, которую кладут поперек головы так, что подушечка выступает над лбом; к выдающимся с обеих сторон головы рогообразным концам подушки приделаны громадные висящие кольца. Подушку эту покрывают большим платком, спускающимся на спину. Благодаря этому головному убору, голова кажется непомерно большой, что весьма некрасиво.

Андийский округ занимает площадь в 3106, 5 кв. верст, при населении в 51996 душ. Так как на одну квадратную версту приходится не более 16, 4 душ, он одна из наименее населенных местностей Дагестана (еще меньше жителей на одну кв. в. приходится в Аварском и Гунибском округах). Жители бедны; главное занятие их — скотоводство. Насчитывается около 218 000 овец, 38 500 коз, 35 500 быков и коров и 3700 лошадей. На низменности держат также и ешаков. Для земледелия каменистая почва, крутые склоны и глубокие узкие ущелья мало пригодны, так что местного хлеба не хватает на продовольствие населения, и нужно ввозить его из Чечни и Кахетии: и притом еще местный хлеб поздно созревает. Интересно, что молотят его в самую зиму на гумне, облитом водой и покрытом слоем льда. В некоторых местах, как, например, в Ботлихской котловине, с более мягким климатом, разводятся с успехом фруктовые сады, в которых в прошлом году собрали до 11—12 тыс. пудов груш, яблок, персиков и т. п. Разводится также местами виноград и выделывается вино. Здешние магометане пьют вино, правда, только пока оно еще сладко, или же в вареном виде. Впрочем, виноградников не более десяти десятин, с которых в 1900 году было собрано 3700 пудов винограда. В андийском округе процветают также и ремесла, есть много слесарей и плотников, но еще больше каменщиков. Вследствие бедности народа, подати взимаются незначительные: с дыма собирают по два рубля ежегодно. По той же причине многоженства почти не бывает, калым ничтожный. Вообще аулы здесь имеют более убогий вид, чем в Чечне, притом они гораздо грязнее и дома стоят очень скученно.

Едва-ли какой-нибудь другой округ в Дагестане имеет столь различное народонаселение, говорящее на отдельных языках и идиомах. К счастью, аварский язык почти всюду понимают, а на юге округа грузинский язык играет такую же роль. Из многих групп укажу только следующие: андийцы, называемые так от большого аула Анди (778 дворов, 2680 жит.) на С. От Ботлиха, составляют группу, состоящую из девяти аулов: Анди, Гогатль, Гунхо, Сило, Чанко, Инхо, Рикуани, Ашали и Конхидатль (всего 2191 двор с 7740 жителями); на особенном языке говорят также хваршинцы (язык их хотя сроден с дидойским, но дидойцы и хваршинцы друг друга не понимают), потом тиндальцы, джамалальцы, ункратльцы и хухетцы; вокруг больших аулов группируются меньшие с такими-же наречиями; на особенном языке говорят также и жители Ботлиха (и аулов Туасата, Годобери и Муни), затем жители Караты, а также дидойцы, на левом берегу Андийского Кой-Су в Ункратльском отделе лежит аул Тадиры (Гады), где живут чеченцы; они живут также еще в аулах Бути и Куанхи на запад от Ботлиха. При замечательной пересеченности местности и долинах, доступ к которым труден и притом возможен почти только в летние месяцы, такое разнообразие племен и языков неудивительно.

Начальник Андийского округа князь Андроников посоветовал нам не подниматься прямо вверх по долине Андийского Кой-Су * (если у древних писателей, напр., у Плиния, упоминается река Casius, а у Клавдия Птолемея река Kaiotoc?, которые протекают через Албанию и впадают в Каспийское море, то мы, кажется, в праве предложить, что эти названия не что иное, как передача слова Кой-Су. Тогда справедливо будет также и другое предположение, что теперешнее население жило в этих местах уже в первом веке по Р. Хр.). «Дороги», сказал он: «там сильно испорчены проливными дождями, выпавшими за последние недели; притом, вы там не увидите ни одного большого аула, а только маленькие хутора, и, проезжая по узкой долине, не будете наслаждаться также и просторными и дальними видами, дающими понятие о построении западного Дагестана». Гораздо целесообразнее было, по его мнению, перевалить высокие хребты, тянущиеся на правом берегу Андийского Кой-Су, с главным направлением с востока на запад, с северо-востока на юго-запад, и с юго-востока на северо-запад, и отделяющиеся друг от друга глубокими ущельями правых притоков реки. При взгляде на карту, дорога эта казалась весьма трудной, но зато представляла, несомненно, большой интерес в географическом и этнографическом отношениях. Так как князь любезно обещал нам всяке законное содействие, то мы решили принять следующий маршрут: Карата — Тинди — Хварши — Кедери — Хупро — Кодорский перевал и Сабуэ — Телав. Все эти имена означают однодневные переходы, потребовавшие усиленной восьми-девятичасовой верховой езды.

Главные истоки Андийского Кой-Су, который, как известно, с тремя другими Кой-Су — Аварским, Кара и Казикумухским — образует реку Сулак (Soanasу древних), я посетил в 1890 г. во время моей экскурсии в Тушетию. Один из этих истоков, Пирикительская Алазань, составляется из рек Квахидис–Цкали, берущей начало у перевала Ацунта, и Наруанис-Цкали, стекающей с гор Амуго и Наруанис-Тави; другой же исток, Тушинская Алазань, берет начало с того же Наруанис-Тави и с Малого Борбало. После соединения обоих истоков река называется просто Алазанью, затем на коротком протяжении — Мадо. Только там, где река берет направление на северо-восток и, приняв исток Ор-Цкали, вступает в Андийский округ, она получает название Андийского Кой-Су. Раньше многочисленные остроги и передовые кряжи тушинских альп и Главного хребта заставили реку пробить себе дорогу бесчисленными изгибами. Образуя сперва продольную долину, река впоследствии принимает меридианное направление и сильно увеличивается, питаемая ледяными потоками Пирикительской цепи с левой стороны и Бочохского хребта с правой стороны. Немного выше Ботлиха река направляется на восток, и потом, до соединения с Аварским Кой-Су, ниже аула Гимри, течет на северо-восток. С каким трудом река проложила себе путь в узкой долине, об этом лучшее представление дает вид с хребта Бешо: оттуда виден целый ряд параллельных высоких кряжей, идущих с обеих сторон почти перпендикулярно к руслу Андийского Кой-Су. Линии, обозначающие верхние контуры их, значительно опускаются, приближаясь к реке. Та же самая картина представляется с высот на север от Ботлиха. В самойй долине Андийского Кой-Су выше Ботлиха местами попадается низкорослый кустарник.

Чтобы из Ботлиха попасть в самую долину Андийского Кой-Су, отстоящую на три версты, нам пришлось спуститься на 1000 футов среди фруктовых садов и огородов. Там, внизу, лежат развалины Преображенского укрепления, которое было оставлено вследствие лихорадочности этого места. Оно составляло ключ в долине горного потока. Проехав еще несколько верст вдоль левого берега, мы очутились у второго Преображенского укрепления, защищающего мост, перекинутый в узком ущелье через Кой-Су. На левом берегу защищенный ход ведет по многочисленным ступеням к высокому выступу скалы, откуда можно было наблюдать за тем, что происходило в теснине. Мост этот блиндирован толстым железом; выходит он на правом берегу к громадной круглой башне с бойницами для пушек. Толстая железная дверь запирала прежде вход снаружи. Теперь укрепление оставлено, и грозные, пушки лежат на земле. Над мостом на правом берегу почти отвесно поднимаются голые шиферные скалы, у подножья которых расположены узкой полосой сады до аула Инхели. В упомянутых скалах, на протяжении трех верст от Инхели до моста, Шамиль выкопал себе ров и устроил вал, чтобы оттуда безопасно беспокоить гарнизон укрепления у моста и обстреливать всю теснину. Аул Инхели (Котле-Инхели, Гортль-Инхели, т. е. Нижний Инхели) прислоняется к голому холму, за которым речка того же имени впадает в Кой-Су. Инхели и аул Конхидатль, лежащий немного ниже по течению реки, снабжают большую часть Дагестана солью, которая добывается посредством вываривания из местных соляных источников. В 1900 году добыто 2824 пуда. Продается она по 80 коп. за пуд. Но соль эта нечиста и горьковата. К. Ф. Ганъ

Описание Терской области 1870 год

Описание Веденского и Грозненского округов Терской области. Рукопись хранится РГИА ф. 866, оп. 1, д. 16. 1870 год.
Стр. 1. Терской области Веденский округ. Границы. Веденский округ соседствует с округами с восточной стороны.

Веденский округ занимает пространство земли «» квадратных верст, из которых под лесом «» и под земледелием «»; почва земли преимущественно чернозем, весьма плодородный для кукурузы и ячменя, другие же хлеба по суровости тамошнего климата вовсе не родятся. Народонаселение заключается из «» душ обоего пола, а на каждую квадратную версту приходимая населения по «» душе. Главное сельское занятие заключается большею частью в пчеловодстве, овцеводстве и скотоводстве; хлебом же занимаются только для себя.

Правление военно-гражданское; горцы все дела свои неприкосновенные с русскими разбирают в горском суде /мехкеме/ составленном из председателя суда, начальника округа, кадия и трех депутатов из среды народа, затем все дела горцев, прикосновенные к русским, ведаются в общих судебных учреждениях. Округ разделен на три приставства или участка, управляемые приставами, офицерами из русских и туземцев.

В округе имеется школа, для обучения туземных мальчиков говорить, читать и писать по-русски и началу арифметики. В школе помещается «» мальчиков и все они на общественном содержании.

Народонаселение Веденского округа называется Ичкеринцами и исповедует веру Мусульманскую, учения суни. Оно принадлежит к племени чеченцев /нохчи/ и, как все чеченцы, разделяются на многие родовые свои фамилии /тайпа/ которых в Веденском округе 23.

Главные реки, в Веденском округе, Хулхулау, Гудермес, Аксай и Басс (по соединении с р. Джалкою между аулами Шали и Герменчуком, называется Джалкою) все они вытекают из Андийского хребта и первые три впадают в р. Сунжу впадающую в р. Терек, а последняя теряется в песках Кумыкского округа.

Из озер по величине и глубине замечательнее других озеро Кези-ам служащее границею между Веденским и Аргунским округом, Терской области, и Андийским Дагестанской области.

Предание существующее у горцев говорит так: в давно прошедшее время, когда горцы были еще христианами (чеченцы окончательно приняли Мусульманство в начале XVI столетия) близ того озера, Аварской хан разбил отряд называвшийся казаками.

Полагать надо, что те казаки были гребенские, о существовании которых на Кавказе, говорится в исторических сведениях начала XVI столетия; они известны были Царю Ивану Васильевичу Грозному, это подтверждается тем, что он, в 1533 году, после взятия Царства Астраханского снаряжая посла к королю Польскому, с известием о взятии того Царства, делал послу тому наказ такой: Черкесы, почему государя вашего холопы? Отвечать: Черкесы государей наших старинные холопы, потому что бежали из Казани.

Предание существующее у горцев и у самих гребенцов, видно, что казаки гребенские придя на Кавказ заняли всю плоскость Большой и Малой Чечни и передовую часть Ичкерии, где они жили, роднились с чеченцами, как единоверцами, и ходили с ними на войну; с принятием же горцами мусульманства казаки подверглись сильному гонению, вследствие которого они были первоначально оттеснены на левый берег р. Сунжи, а потом прижаты к правому берегу р. Терека, где и жили они в большой нужде. Вероятно, как видно и из песен гребенцов, они тогда обратились с просьбою к Царю Иоанну Васильевичу Грозному о дозволении городкам их поселиться на р. Тереке. Окончательное же переселение гребенцов с правого берега р. Терека на левый последовало в 1711 году.

Горы. Андийский хребет, там где находятся железные ворота (они же называются Волчими и Андийскими) замечателен тем, что в 1845 году, отряд войск, под Начальством Князя Воронцова, пришел чрез тот хребет и железные ворота из Дагестана в кр. Герзель-аул и на пути своем разорил аул Дарго, местопребывание Шамиля, и там же недалеко от него в лесу, называемом даргинским, имел с горцами большое дело, названное солдатами сухарною экспедициею (потому что дело то совершилось во вермя передачи сухарей из Дагестанского отряда в отряд князя Воронцова).

Кортжелик, — на левом берегу р. Аксая, где отряд войск, под начальством генерала Граббе, после пятидневного похода из кр. Герзель-аула, в глубь Ичкерии, и после краевой пятидневной битвы с горцами в особенности 2 июня 1842 года, вынужденным нашелся отступить обратно к крепости Герзель-аулу.

Во время владычества Шамиля над горцами, Хулхулавское ущелье служило в торговом и военном отношении единственным удобным путем сообщения между Чечнею и Дагестаном; дорога шла по самому руслу реки Хулхулау; по той дороге всегда ходили полчища Шамиля и его артиллерия.

Басское ущелье, по течению р. Басса, замечательно тем, что в 1859 году, отряд войск под начальством генерала Евдокимова наступал из Чечни, по тому ущелью, для осады и взятия Ведень.

Дороги. От укрепления Ведень до укр. Преображенского на «» верст колесная дорога, проложена в «» году — она тем замечательна, что по той дороге, в 1859 году, тогда еще мало разработанной, наступал отряд войск под начальством главнокомандующего князя Барятинского для покорения Дагестана.

Дорога от укр. Ведень до укр. Эрсеной по Хулхулавскому ущелью, на протяжении 21 версты, началась разрабатываться в «» году, а окончена только в «» году. Эта дорога, по случаю частых земляных завалов и дождевыми из гор потоков, преимущественно весною и осенью, приходит в такое состояние, что нередко даже прекращается всякое сообщение.

Укрепление Ведень. В 1859 году после взятия укрепленного аула Ведень, ниже того аула в 700 сажнях на правом берегу р. Хулхулау, и на том самом месте, какое занимал правый фланг отряда графа Евдокимова при осаде Ведень, было возведено земляное укрепление для временного помещения в ней всего Куринского Его Высочество Павла Александровича полка, а вслед затем начато и окончено в «» году каменное укрепление с цитаделью и форштадтом окруженным каменною стеною. Укрепление Ведень, по своему расположению в центре гор и горного населения, хотя и каменная в замкнутом положении и в опасности, в случае восстания края, но такое опасение далеко стоит ниже того грозного влияния каким оно пользуется на все горное население рассеянное по горным теснинам, но для войск расположениях в укр. Ведень доступное.

Стр. 4 …Грозненский округ занимает пространство земли «» квадратных верст, из которых под лесом «» и под земледелием «» народонаселения состоит «» душ обоего пола, а на каждую квадратную версту приходится «» душ, почва земли преимущественно чернозем, весьма плодородный для каждого рода хлеба. Главное сельское хозяйство чеченцев заключается в скотоводстве, пчеловодстве и хлебопашестве; этот последний род хозяйства дает возможность чеченцам сбывать в Россию в большом количестве кукурузы.

Правление военно-гражданское; чеченцы, все дела свои неприкосновенные с русскими разбирают в горском суде /мехкеме/ составленном из председателя суда, начальника округа, кадия и шести депутатов из среды народа, затем все дела чеченцев, прикосновенные к русским, ведаются в общих судебных учреждениях. Округ разделен на шесть приставств, управляемых офицерами русскими и туземными.

В окружном городе Грозном имеется горская школа, на шестьдесят воспитанников, из которых сорок казеннокоштных /25 русского происхождения и 15 горцев/. В станицах и аулах 23 школ, 598 воспитанников.

Чеченцы исповедуют веру Магометанскую, учения суни. Все племя чеченцев разделено на родовые фамилии /тайпа/, которые в Грозненском округе более тридцати.

Территория Чечни и ее положение со времени появления в Чечне Шейх Мансура (в 1785 году) до совершенного покорения Чечни в 1859 году. Территория Большой и Малой Чечни замечательна тем, что она с 1785 по 1860 год, была постоянным театром войн наших с горцами. Вся плоскость Чеченской территории, находящаяся между рекою Сунжею и горами и с востока между рр. Аксаем и Сунжею, замыкаемые Качкалыковским хребтом, до времени появления Шейх Мансура /1785/ как говорят сами чеченцы, вмещала в себе только несколько малонаселенных аулов находившиеся среди дремучих непроходимых лесов, пересеченных реками и оврагами, а потому и считавшаяся малодоступною. Чеченцы говорят: мы не были данниками русских, а были их союзниками и жили с ними всегда в мире, до появления из среды нас Шейх Мансура, первого возмутителя Чечни в 1785 году. Из этого можно заключить, что отношению наши к чеченцам были ранее XIX столетия в котором Шейх-Мансур был взят в плен и сослан в Соловецкий монастырь. Чеченцы говорят: Со времени появления Шейха Мансура мы жили в постоянной вражде с русскими, такое их показание подкрепляется целым рядом беспокойств делаемых ими Терской линии, вследствие которых, вероятно, генерал Ермолов был вынужден построить в 1818 году небольшое укрепление между Тереком и р. Сунжею у Горячеводска, а потом и на р. Сунже крепость Грозную. Эта крепость сильно повлияла на население Чечни, тогда же сделавшая почти покорною, чему благодаря генерал Ермолов успел в 1819 и 20 годах без выстрела образовать посредством просек два входа в Чечню — первый в Ханкальском ущельи в 10 верстах, а второй по направлению к Алдынскому аулу в 6-ти верстах от кр. Грозной. В таком положении находилась Чечня, когда из среды ее, явился замечательный умом, наездничеством и влиянием своим на чеченцев, некто Бейбулат, а вслед за ним и шейх Гавка. Оба они возмущением Чечни и враждебными своими действиями (1825 года генералы Лисаневич и Греков, собрав из покорных аулов народ в укрепление Герзель-аул, для совещания с ними о земстве, были оба убиты изменнически фанатиком из чеченцев по имени Уча-Хаджи, там же убитого) вызвали генерала Ермолова в 1826 году сделать экспедицию в Чечню и разорить аулы: атагу, Чахкери, Урус-Мартан и другие, и тогда же образовать просеку между рр. Гойтою и Мартаном. Чеченцы, испытав такое разорение и видя доступность русских отрядов к их аулам, чрез просеки, изъявили покорность и выдали аманатов. Но покорность эта продолжалась недолго; с открытием действий Шейха Кази Муллы вся Чечня пришла в волнение и сделалась тогда нетолько беспокойною, но даже опасною для Терской линии, что самое вынудило войска наши под начальством генерала Вельяминова сделать, для наказания чеченцев в 1831 году экспедицию в Большую Чечню, по направлению к аулам Шали и Герменчуку, предварительно начав делать, для безопасного прохода во все аулы, большую просеку в Шалинском лесу, чеченцы видя серьезное приготовление генерала Вельяминова нанести им разорение, предварили его приход изъявлением покорности и выдачею аманатов, из лучших фамилий Большой Чечни. Генерал Вельяминов возвратился в Грозную, а чеченцы, тогда же, соединяясь со скопищами Кази-Муллы, осадили кр. Внезапную, освобожденную из блокады войсками Терской линии, а потом разорили и город Кизляр. Такое изменническое действие чеченцев, опять вызвало войска наши в 1832 году, под начальством генерал от инфантерии барона Розена, в Большую чечню, для наказания там аула Герменчука, как места сборища всех враждебных нам горцев. Аул был взят штурмом, а защитники его все там пали. Чеченцы говорят: в деле том весь цвет Чечни пал от русских штыков. После того, все события совершавшиеся в Дагестане, как на пример: смерть Кази Муллы появление на место его Гамзат-Хана, вскоре потом убитого; появление Шамиля и бегство его из Ахульго, мало имели влияния на Чечню, которая, как и сами чеченцы говорят, старалась держать себя, в отношении к русским более в покорном положении чем враждебном. Так вела себя Чечня до 1840 года. Самые сильные перевороты в жизни чеченцев были всегда вызываемые их религиозным фанатизмом; при легкомыслии и легковерии их, нужно только смелому проповеднику явиться среди их и сказать: Во имя Бога, обнажайте шашки, я поведу вас бить неверных; Не один правоверный не задумается исполнить приказание шейха, хотя бы такой шейх и не обладал качеством выдающимся умом, ученостью, удалью и проч., как например, Шейхи: Мансур, Гавка, Уча и многие другие. Нельзя сказать этого только о двух личностях: Кази-Мулле и Шамиле. Эти два виновника главных переворотов в судьбе кавказских горцев. Изучив до совершенства Коран, отличались всегда среди мира своего и умом, и даром слова и характером и строгим образом жизни истинного мусульманина. В 1839 году, Шамиль, после бегства своего из Ахульго, по совету верных к нему людей, поселился в Чеберлоевском народе, Шатоевского округа, в видах тех дабы оттуда, как из ближайшего пункта к Чечне, действовать на умы легковерного, предприимчивого и воинственного племени чеченцев, распространять в нем учение Корана и раздувать в массе народа фанатизм. Февраль месяц 1840 года ознаменовался исполнением всех тех его предположений, вся Чечня Большая и Малая находилась в полном восстании, последствием которого и было то, что непрерывная война наша с чеченцами, продолжалась 19 лет, до покорения их в 1859 году. Во все время войны нашей с чеченцами, для покорения их, было употребляемо и разновременно три системы; заключающиеся в следующем: Первая — с 1840 по 1845 год — постройка укреплений и набеги на неприятельские аулы. Вторая — с 1845 по 1856 год постройка укреплений, рубка в лесах просек, для образования путей сообщения, и набеги на неприятельские аулы. Третья — с 1856 по день покорения Чечни, 1859 года, постройка укреплений рубка просек и безвыходность отрядов из Чечни. Об этих трех системах войны нашей с чеченцами, сами чеченцы говорят так: Если бы русские, в первый год нашего восстания /1840 г./ употребляли тяжкую для нас последнюю свою систему, тогда бы и существование Шамиля и война на Кавказе не продлились бы и двух лет.

Предположение о происхождении Чеченского племени Нохчи. Пространство территории занимаемое народом говорящим наречием чеченцев /нохчи/ находится на северной покатости Кавказа, по правой стороне р. Терека между рр. Акташем и Камбилеевкою; все это, пространство находится в территории Терской области и составляет из себя четыре округа: Веденский, Грозненский, Аргунский и Владикавказский; чеченцы приобщают к своему племени, по одноязычию, и смежный с ними народ, живущий на южной покатости Закавказья, так называемых хевсуров, которых они считают старшими своими братьями и именуют их Бацой-нах.

Судя по численности племени чеченского народа /нохчи/ нельзя полагать чтобы этот народ был возрождающийся, а вернее сказать можно, что он есть остаток какого-нибудь древнего великого народа; разбитого сильнейшим народом, от которого укрылся их остаток в неприступных местах кавказских гор и там сохранился до настоящего времени. Такой народ не может остаться без этнографического исследования, которое быть может, не по догадкам, а на основании точные научных данных выяснить истинное происхождение чеченцев. Пока нам известно из истории, что в половине V века Царь Грузинский Вахтанг, побеждает осов /осетин/ и печенегов; в XVIII и IX веках, печенеги занимают всю южную часть настоящей России, а в половине XI века их разбивает и сменяет орда Половецкая, и затем куда делась орда печенегов, неизвестно. Если допустить мною, что печенеги которых, современные им историки, называют Паценаками, потерпев поражение от половцев бежали и искали себе убежища от грозных своих врагов, то можно предположить, что они, т. е. печенеги, будучи уже ознакомленными с Кавказом, еще в V веке, нашли в нем спасение и заняли для себя все, то пространство земли, какое в настоящее время занимает племя /нохчи/ чеченцев и племя /Бацой-нах/ хевсуров, имея у себя соседами тот же самый народ осов /осетин/ с которым они, еще в V веке были в союзе и с которым ходили воевать Грузию, но были разбиты. Слова Печенег, Паценак и Бацай-нах имеют много созвучия, в особенности последние два слова.

Легенда о слове «Чеченцы», которым русские называют народ Нохчи. Легенда говорит так: в давно прошедшие века, за Волгою кочевала колмыцкая орда, у которой был ханом Идиль или Адиль, а иные говорят Сургут; у хана того было два сына по имени Субут или Зубут и Аргун. Оба они ухаживали за какою-то царевною красавицею по имени Чечень, которая потом предпочла Аргуна и вышла за него замуж. За смертью Сургута, орда его разделилась между теми двумя его сыновьями Субутом и Аргуном; Аргун обладал красавицею женою, а Субут, будучи влюбленном в нее и задумав завладеть ею, явно стал искать смерти брату своему Аргуну. Аргун бежал на Кавказ и расположил орду свою по правому берегу Терека, избрав место ставки для себя там, где в настоящее время существует аул Большой Чечень /на левом берегу р. Аргуна Грозненского округа/ Субут вслед за ним пришел и расположил орду свою на левом берегу Терека. Война началась и долго длилась с переменным счастьем: Аргун видя орду свою заметно уменьшавшеюся, первый подал руку мира Субуту; Субут принял, но потребовал Чечень. Аргун вызвал Субута на ратоборство, в котором Субут убил Аргуна, а Чечень, узнав о смерти его и из опасения сделаться женою ненавистного Субута, приняла яд и умерла. Субут явился в ставку Аргуна и не застав Чечень живою похоронил ее, а потом присоединяя орду Аргуна к орде своей, возвратился за Волгу. Могилу ханьши Чечень и теперь еще указывает чеченцы; она находится в одной версте расстояния от аула Большой Чечень и представляет собою Большой курган, на котором, как чеченцы говорят, стоял из белого камня памятник, с высеченными на нем словами «Ханьша Чечень».

Чеченцы говорят об этом камне так: с удалением из Чечни колмыков, горцы не замедлили спуститься с гор на плоскость Чечни и занять для себя свободные места, первым образовался аул Узик-юрт, на правом берегу р. Аргуна, а вторым на левом берегу Аргуна, на том месте где была ставка Хана Аргуна и Ханьши Чечень, аул Чечень-юрт; памятник Ханьши Чечень пользовался большим уважением у всех горцев, даже иные находили в нем целебные свойства от лихорадки нося кусочки того камня на шее. Памятник существовал до первого разгрома русскими аула Чечень, когда чеченцы преследуя отступавший отряд прятались от пушечных выстрелов за курган на котором стоял памятников, тогда одно ядро попавшие в памятник свалило его потом время окончательно его разрушило. Из такой легенды, можно вывести предположение, что горцы назвавшие аул свой, по имени памятника, Чечень, как передовые колонисты, чеченцев остававшийся тогда еще в горах, первые должны были встретиться с ближайшими своими соседами — нагаями, кочевавшими между Тереком и Сунжею; колмыками в затеречных стенах, кабардинцами и шамхальцами, а потом и с русскими которые вероятно, и назвали тех колонистов, по имени их аула Чечень — чеченцами. Такое имя само собою перешло и на всех тех горцев, которые постепенно переселялись из гор на плоскость и составили из себя нынешнюю Большую и Малую Чечни. Полагать можно еще и так, что чеченцы получили такое название, все-таки, по имени своего аула, от гребенских казаков, ближайших их соседей случивших русским вообще и вожаками и переводчиками в сношениях с чеченцами.

Реки. Значительные реки в Грозненском округе Терек, Аргун и Сунжа. Первая берет начало из под Казбека, вторая из Главного хребта Кавказских гор и последняя из Черных гор Владикавказского округа.

Ущелья. Басское ущелье, по течению р. Басса замечательно тем, что в 1859 году, отряд войск под начальством генерала Евдокимов наступал из Чечни, по тому ущелью для осады и взятия Ведень. Аргунское ущелье из которого р. Аргун выходит на плоскость Чечни, до взятия его войсками отряда генерала Евдокимова в 1857 году считалась непроходимым: оно имело высокие скалистые отвесные берега, вершины которых всегда были заняты большими завалами бдительно охраняемыми неприятелем. Шамиль однажды, осматривая то ущелье обратился к Аргунскому наибу и сказал: в этом ущелье заканчивается все мое спокойствие, даже и счастье; берега его как глаз свой и как счастье мои.

В 1857 году, когда наступало время открыть военные действия вверх по Аргуну, тогда генерал Евдокимов, придвинув отряд свой к Аргунскому ущелью и убедясь в недоступности его из фронта, ночью послал, для обхода того ущелья с правой и левой стороны две колоны; когда же те колоны по расчету времени должны были приблизиться к неприятельским завалом тогда он послал /в 11 часов дня/ третью колону для штурма тех завалов с фронта. Неприятель увидя себя неожиданно обойденном с правой, с левой сторон и с фронта, бросил свои завалы и в страхе бежал спасать свое имущество из аулов, которые до того времени казались вне опасности. Шалинское поле, пересеченное р. Бассом, занимает пространство не более двадцати квадратных верст. Во время войны нашей с чеченцами это поле, по своей доступности, чрез Шалинскую просеку, представляло собою возможность влиять отрядам нашим на всю Большую Чечню, что самое, после образования Шалинской просеки /1850 году/ заставило все население. Теснившееся по окраинам тою поля частью удаленная в глубь гор, а частью принести покорность. Шамиль понимая стратегическое значение того поля чтобы затруднить доступ к нему, в 1851 году на протяжение всей Шалинской просеки, длиною 750 сажень, воззвал земляной окоп с хорошо устроенными на флангах его редутами — все те работы Шамиля не принесли ему никакой пользы, ибо окоп тот в том же 1851 году был войсками нашими обойден с фланга и занят без выстрела.

В 1857 году на Шалинском поле было возведено земляное укрепление служившее потом складочным местом продовольствия и помещения госпиталя для главного чеченского отряда, во время движения его по басскому ущелью и потом для осады и взятия местопребывания Шамиля Ведень; по умиротворении края Шалинское укрепление было упразднено.

С покорением нагорной Чечни в 1859 году все население выведенное из гор, селилось, по плоскости Большой Чечни. В числе таких аулов поселился и аул Шали этот аул в количестве 1200 дворов, замечателен тем, что в 1841 году, фанатики под названием зекристов, задумав произвести всеобщее восстание подобно тому какое совершилось в 1840 году, и собравшись, у аула Шали, в составе не менее шести сот человек, напали на отряд войск, расположенный тогда там под начальством генерала князя Туманова, но потерпели совершенное поражение.

Укрепление Эрсеной. Каменное укрепление на левом берегу р. Хулхулау, возведенное в 18»» году, оно запирает вход из Чечни в Хулхулавское ущелье и в стратегическом отношении имеет большое значение среди населения Большой Чечни.

Воздвиженское. Укрепление Воздвиженское, на левом берегу р. Аргуна, земляное, с каменною цитаделью, построено было в 1844 году для помещения в нем всего Куринского Его Высочества Павла Александровича полка, и в 1859 году, с переводом того полка в укр. Ведень. Укрепление Воздвиженское занял Навагинский пехотный полк.

Ханкальское ущелье. Ханкальское ущелье на пути из укрепления Воздвиженского в г. Грозный до 1819—20 года представляло собою как бы единственное ворота для входа в Чечню. Оно было заросшее дремучим лесом, и имело большие, почти непроходимое место. В 1819—20 годах генерал Ермолов образовал в том ущелье просеку а в 1824 году чеченцы возвели в нем огромный земляной вал и сделали его опять трудно проходимым. В том же году войска полсанные из кр. Грозной для разрушения того завала были встречены сильнейшим неприятелем и после продолжительного с ним боя вынужденными нашлись отступить к Грозной по недостатку патронов. В 1825 году вновь войска были посланы из кр. Грозной для разрушения Ханкальского завала, который тогда войска успели занять на рассвете и внезапно, и совершенно его разрушили. В 1831 году опять неприятель начал возобновлять Ханкальский завал и не проведя еще работ к концу как войска из кр. Грозной пришли и после кровопролитного боя с неприятелем взяли завал и разрушили его до основания. С того времени Ханкальский завал не возобновлялся, но столкновения наших войск с неприятелем, в том ущелье, до покорения края, случались очень часто.

Город Грозный. Город Грозный, переименованный из кр. Грозной в 1870 году расположен по правую и левую сторону р. Сунжи и имеет в себе военный госпиталь III класса, уездное училище и девичью школу; две церкви — православную и католическую, мечеть для мусульман и две еврейских синагог, заводы: два кожевных, один пивоваренный, два кирпичных и большой склад земляной нефти, добываемый в окрестности города Грозного. Народонаселения находится обоего пола 2516 душ. Город Грозный по расположению своему среди большого населения горского и русского и по отдаленности его от городов: Владикавказа, Моздока и Кизляра, со временем, будет представлять важный пункт торговли и промышленности; в настоящее же время в нем находится лавок, с товарами разного произведения, более двухсот; две ярмарки, весенняя и осенняя давно установленные при городе, с каждым годом улучшаются, так что, в настоящем году, все произведения быв привезенные на Грозненскую весеннюю ярмарку, превышали сумму 800.000 руб серебром; земли для продовольствия города Высочайше определено 7176 десятин. В г. Грозном помещается: Управления Грозненского округа, штаб Таманского 150 полка, штаб Сунженского казачьего полка, 3 летучий артиллерийских парк, кавказский линейный №9 батальон почтовая контора, провиантской магазин, Грозненская госпитальная команда и управления мирового и судебного следователей.

Число душ в Грозненском округе: 1) Казаков — мужского 14052 душ; женского 13792 душ. 2) Туземцев — 39941 душ; 36175 душ; всего: мужского 53993 душ; женского 50967 душ.

Число населенных мест. Терского казачьего войска в Грозненском округе — 13 станиц и 3 посел. Аулов — 57 и хуторов 7. Город Грозный — 1; Воздвиженское слобода — 1;

Число школ и воспитанников. В Старом-юрте 1 школа, 30 учащихся; Брагуны — 1 школа, 21 учащихся; Новый-юрт — 1, учащихся 14; Кень-юрт — 1 школа, учащихся 24; Нижний Наур — 1 школа, учащихся 17; Верхний Наур — 1 школа, учащихся 24; Мундар-юрт — 1 школа, учащихся 20; Бено-юрт — 1 школа, учащихся 22; Али-юрт — 1 школа, учащихся 15; Чечень-аул — 1 школа, учащихся 11.

В верховьях Аргуна 1873 год

«Поездка в Чечню, к верховьям Аргуна, в Ичкерию и через Хасав-Юрт вверх по Тереку до Моздока». (Из письма Д.-чл. Н. К. Зейдлица к Правителю Дел). Владикавказ 3 августа 1873 г.) Известия Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества. Том II. 1873 г. №4.

28-го июня я из Владикавказа отправился через Назрановское укрепление и лежащие по Сунже казачьи станицы в город Грозный. Пути этому в ближайшем будущем предстоит играть весьма важную роль в торговых сношениях внутренних губерний России с Закавказьем и дальним востоком, так как подробное ознакомление с Терскою областью не может не привести к заключению, что по этому направлению, а не по Тереку, из станицы Прохладной суждено пройти железной дороге из Ростова к Петровску на Каспийском море. Осуществляется ли желание владикавказцев о принятии их города за исходную точку этого, стоящего на очереди пути, или — что гораздо вероятнее — отделится ли дорога при деревне Зильги, в 25 верстах под Владикавказом, от строящейся Ростовской железной дороги; — во всяком случае этот путь, перешед из долины Камбилеевки (системы реки Терека) в долину Сунжи около Назрановского укрепления, придержится течению этой последней реки более или менее близко до станицы Умахан-юрт, где ворота между последними отрогами Кабардинского гребня и Качкалыковским хребтом открывают ему просторный доступ в Кумыкской плоскости и низовьям Каспийского моря. Правда, что заложенные с начала 50-х до 60-х годов большие станицы на Сунже, несмотря на их громадный надел плодородной землею, не менее отсталы в земледелии и промышленности, как и вековые защитники Терека: гребенцы, Кизлярские и Волжские казаки, и что от всех этих полу-ратников и полу-землепашцев движение по железной дороге не получит никакого значительного увеличения. За то природа наделила эту местность с одной стороны целым рядом обильнейших минеральных источников, с другой стороны одарила плоскость Чечни богатейшею почвою, на которой смышлёные и трудолюбивые Чеченцы уже в десятний период своей мирной жизни сделали невероятные в столь короткое время успехи в земледелии, торговле и промышленности. Если уже один взгляд на роскошную Сунженскую долину вселяет в вас надежды на будущность этой полосы, то дорога по Тереку производит совершенно иное впечатление. Здесь от прохладной до Шелкозаводской — в прямом пути к Каспийскому морю большие казачьи станицы, в расстоянии 15—20 верст друг от друга, нанизаны по берегам многоводной, удобно служащей к орошению реки; но с обоих сторон от этой узкой полосы тянутся малонаселенные и малоспособные к населению местности: справа от Терека уступы первого северного Кабардинского гребня, а слева — ногайские и калмыкские степи.

За этим кратким уклонением от настоящей цели вашего письма, — уклонением, вызванным животрепещущим интересом минуты и местности, — вернемся к предмету нашего повествования, к городу Грозному. Городом он назван 3 года тому назад по случаю административного образования Терской области и назначения его местопребыванием окружного управления. В настоящее время он содержит 5800 жителей об. п., в том числе 1600 горских евреев. С переименованием крепости Грозной, заложенной в 1818 г. для прекращения набегов со стороны хищных Чеченцев, уничтожена и главная ее достопримечательность, дорогая для каждого кавказца: с прошедшего года уже нет землянки ее основателя, А. П. Ермолова. Она стояла в саду казенного помещения начальника округа и снята по поводу неимения суммы в 70 р. за ремонт.

Из Грозного и 2-го июля отправился в Горячеводск и, переночевав в станице Умхан- юрт, на следующее утро посетил Брагунские минеральные воды. Как тут, так и там в обеих группах, отстоящих верстах в 20 друг от друга огромные массы почти кипящей (более 70 градусов Реомюра) воды выходят из последних восточных отрогов Кабардинского гребня и, образовав живописные водопады и болота горячей влаги, значительными ручьями спускаются к близлежащему Тереку. Горячеводск обязан первым своим устройством Кабардинского пехотного полка. Построенный им тогда дом и в настоящее время служить пристанищем для приезжающих сюда на лечение офицеров, или чиновников, и поступил в ведение находящегося здесь во время летнего сезона госпитального отделения. В Горячеводске мне удалось познакомиться с полк. А. П. Ипполитовым, начальником Аргунского округа, столь тщательно им исследованного и описанного в «Сборник сведений о Кавказских горцах». Брагунские минеральные воды, принадлежащие Кумыкскосму князю Таймазову, известны были уже при Петре Великом, пославшем сюда в 1717 г. академика Шобера для их исследования в настоящее время посещаются туземцами из Кабарды, Чечни и с Кумыкской плоскости.

Из станицы Умахан-юрт, заложенной в апреле 1860 г. на роскошной по плодородию местности, при слиянии реке Белой (Хулхулау) с Сунжею, я после посещении Брагунских источников, в то же утро 3-го июня промчался на славной земской тройке через Чечню к укр. Воздвиженскому. Как богата эта местность славными воспоминаниями из истории русского казачества и войска! Здесь на горе Гудермес-этом мысе отброшенного к з.-с-з. отрога ичкерийских лесистых гор, называемого Качкалыковским хребтом, за несколько столетий до кровавых боев, прославивших имена кн. Барятинского, барона Николай, кн. Мирского и предводительствуем ими храбрых куринцев, -здесь никогда стояла крепостца гребенского атамана Бельского до выступления его в числе последних Русских за реку Терек. По нем река Хулхулау и ныне в нижнем ее течении называется Белою. Теперь-на полянах, покрытых пшеницею, кукурузную и табаков, к разведению которого Чеченцы весьма пристрастились, встречаем, то казачку с ребенком на высоко-нагруженной золотистыми снопами повозке, запряжённой порою волов; то в тени дуба, или ветвистого ореха застаем отдыхающих Ногайцев, перевозящих провиант в укрепление Эрсеной и Ведено; то, наконец, идем мимо усердно работающих под палящим солнцем Чеченок. За башнею Гертме, еще не совсем оставленной, ожидал меня в ауле Цацин-юрт весьма предупредительный прием пристава 5-го участка Грозненского округа, А. Е. Дикова, сопутствовавшего мне и до аула Герменчик, местопребывание пристава 6-го участка, подполковника Девлет-мурза Мустафина. Почтенный и умный Чеченец не отпустил меня без угощения, весьма вкусно и опрятного составленного из туземных блюд с калмыцким чаем в виде десерта, при чем опытный правитель народа повел беседу о своих сельско-хозяйственных трудах и не скрыл от нас своих попыток к понижению между его соотечественниками обычной платы за калым от, чего нельзя не ожидать уменьшения случаев насильственного увозца девицс сопровождении их поранениями и смертоубийством и сообщил нам о состоявшемся по его инициативе приговоре о добровольном сложении оружие в управляемых им деревнях.

На оживлённом базаре аула Шали ожидали меня верховые лошади, на которых я между далеко раскинутыми аулами Атаги переправился отчасти по устроенному для проезда государя Императора мосту, отчасти же в брод через вновь образовавшиеся широкие и быстрые рукава Аргуна на левый берег этой реки, где лежит построенное в 1844 г. весьма важное некогда укрепление Воздвиженское.

На следующее утро наемная солдатская повозка привезла меня часа в два через тесное Аргунское ущелье, которое открыто для нас с июля 1858 г. подвигами генерала Евдокимова и его войск, в укрепление Шатоевское. Оно 9-го августа упомянутого года заложено на месте бывшего аула Гакко. Около Шатоевского укрепления делювиальные наносы из щебня, или мелкого хряща, играющие весьма важную роль по всему Аргунскому ущелью до Воздвиженска и ниже его, принимают колоссальные размеры. Береговой уступ Аргуна, на котором лежит Шатоевское укрепление, на несколько сот фут высоты весь составлен из этой формации, что весьма ясно видно в крутом обрыве над рекою.

Пробыв два дня в доме управлявшего Аргунским округом майора А. Д. Лохвицкого, я 6-го июля отправился через Аргун на гору Тумсой-лам, простирающуюся верст на 10 в з. -сев. зап. направления в виду Шатоевского укрепления, между левым берегом Аргуна близь укрепления Башни-кале до верховьев р. Мартан. Едва успел я доехать до западной высшей точки этого хребта, как приближающаяся темнота ночная и гроза принудили меня под самою вершиною Гаудыш-дука, на высоте по крайней мере 6000 футов над уровнем моря остановиться около стоявших здесь своей барантой Чеченских пастухов, у которых не было ни палатки, ни шалаша (как это всегда водится у закавказских пастухов), а только огонь, едва не потухающий от дождя, лившего при порывистом ветре. В этой «матта» или овчарне, мы провели весьма неприятную ночь и пустились утром, также под дождем, в дальнейший путь к деревне Пешхой- на вершинах речки Мартан. Из этой деревушки, состоявшей из нескольких чеченских саклей, пристроенных к древним каменным башням, мы 8 июня поднялись на перевал высотою 1800 футов над уровнем моря. Лежащей близь горы Эрзен-корт и ведущий к верховьям рч. Геги, или Гихи, как произносят ее название местные жители. В деревне Хайбах, приютившейся на высоте 4200 футов над уровнем моря., под высокими скалами желтого известняка, уцелела от разрушения Шамилем за непослушание жителей еще одна остроконечная, весьма красивая башня. Впрочем многие из этих изящных остатков далекой старины разрушены и Русскими при усмирении нагорных Чеченцев. Башнями, отчасти широкими 4-угольными, служившими и ныне служащими жильем, отчасти высокими на подобие минаретов (хотя они ничего не имеют общего с магометанством), — этими, вытесанными из камня, весьма прочными и красивыми строениями наполнены все деревни в высших нагорных частях Аргунского округа. Некоторые из них я набросал карандашом и надеюсь представить эти очерки в образовавшееся, на днях Кавказское Археологическое Общество. Аргунский округ заслуживал-бы того, чтобы сюда послать фотографа для снимки его достопримечательностей.

Из дер. Хайбах 8 июля через перевал в 6000 футов высоты я переправился в другую котловину, притоков речки Гехи. С прекрасным покосов этой горы, состоявшей из шифера, — покосов, украшенных цветами Gladiolus, Bethonicagrandifloraи блохомора (Pyrethrumcarneum), — открывается вид на озеро Галанчочь и на правильный конус горы Мезир-корта с развалами церкви, или другого рода строения, описанного со всеми относящимися до него предания А. П. Ипполитовым. Здесь, говорят туземцы, когда-то жили Фрэнги, европейцы, просвещали окрестный народ. Остававшийся с ними в ладу, пока какие-то со стороны иноземцев неблаговидные поступки не вызвали их изгнания на запад, откуда они пришли. п

Из котловины средних истоков речки Гехи (с восточными мы познакомились днем раньше в дер. Хайбах, а западные с лежащими при них деревнями Ялхорой и др. остались в стороне, к границе Владикавказского округа), в которой и лежит озеро Галанчочь на высоте примерно 4000 футов, мы на следующее утро, переночевав у наиба, подпор. Бача-Саралиева, вместе с любезным хозяином нашим, перевалились на высоте 6250 футовк деревням Кей, лежащим уже на притоке Чанты Аргуна.

Из дер. Кей замечательной своею крепостью с высокою башнею, лежащею, примерно, на высоте 4800 футов над уровнем моря, я полагал в тот же самый день спуститься по берегу речки Кей до Чанти-Аргуна и, следуя его течению, достичь к вечеру укреплению Евдокимовского. Но оказалась, что Чанти-аргун, как это часто бывает в летнее половодье, испортил дорогу, почему я принужден был сделать большой и трудный объездов по отрогам водораздельного хребта между речками: Гехи, Рошня и Мартан с одной и левыми притоками Чанти-Аргуна с другой стороны. Таким образом, то подымаясь на перевалы южных контрфорсов гор Каиби-корт и Эрзен-корт с высоты 6200 футов над уровнем моря то спускаясь с них в ущелье по славным покосам и лесочкам лиственных дерев, при постоянных подъемах и спусках, к вечеру достигли дер. Боцли, а на другой день, 10 июля, продолжая таким же образом наш живописный путь через дер: Эзехой, Ам-кале, Тусхорой, Батурги и Басхой, прибыли в укрепления Евдокимовское, лежащее на дне ущелья при слиянии рр. Чанти-Аргун и Чанти-ахк.

12 июля я оставил гостеприимный дом здешнего пристава, артиллерии капитана Н. А. Флейшера, с намерением подняться в Хильдехеройском обществе до последней деревушки Лому (Ломерхой), а за тем перевалиться при горе Тебулос-мта (называемой Башлам у нагорных Чеченцев) на Перекительскую Алазань и обратно в Аргунский округ, к верховьям Шаро-Аргуна. Туман, поднявшийся на ночь с 12 на 13 июля, помещал исполнению моего намерения ознакомиться с перевалами, ведущими из Хильдехеройского и Шароевского обществ в Тионетское приставство. Он окутал на трое суток густою пеленою все вершины до высоты 5000 футов над уровнем моря, и не мало помещал нам на следующие дни по круговому пути, предпринятому нами по менее высоким местам, через Хильдехеройское, Харочоевское и Чантинское общества в Шароевское и далее в Чаберлой. Побеседовав на ночлеге в башне деревушки Лому (6800 футов над уровнем моря) с назначенным мне от капитана Флейшера проводников по альпийским тропам, рьяным охотником за турами и дикими козлами (Steinbock) и некогда, в военное время, весьма смелым врагом нагорных Чеченцев, которых он убил не малое число, прибегнув под покровительство соседних Тушин, я 13 июля возвратился обратился обратно вниз по реч. Хильдехерой, или Перой- арка (горная речка здесь называется «арка», вместо обыкновенного чеченского термина «ахкъ»). Весьма круто спускаются здесь горы шиферной формации к речке, кипящей в страшной глубине под дорогою, оживленною многими деревушками с жилыми каменными башнями отчасти древней постройки, отчасти вновь сложенным из старого материала. Приблизившись таким образом на значительное расстояние от укрепления Евдокимовского, лежащего под нами (2600 футов над уровнем моря) на дне глубокой долины Чанти-Аргуна мы на высоте 6500 футов над уровнем моря, перевалились в Харачоевское общество, где остановились на ночлег в деревне Hauha (Гаугэ?).

Рано утром 14 июля мы начали наше странствование по покрытому роскошную зеленью лесов, полей и лугов ущелью реч. Хачерой-ахк, населенному деревушками соименного общества. Нам предстоял трудный и утомительный путь в туман и дождь по горному хребту, возвышающемуся больше 7000» между истоками речек Хачерой-ахк и притоками Шаро-Аргуна. Среди бела-дня мы блуждали по болотам и топям, перерезанным балками с обильными родниками и любовались подчас лесочками высоких берез (дакк), рябин (data) и клена, да своеобразным ковром рододендрона с опавшими белыми и красными цветами. Наконец мы уже выбрались из этого «края впечатления» — «доркун иестэ» его назвали Чеченцы — и благополучно спустились в дер. Шекара (- рой), лежащую на высоте 5250», довольно далеко и высоко над ущельем верхнего Шаро-Аргуна, в котором виднеются хвойные леса. Следуя вниз по этой реке, мы через час прибыли из дер. Шара (Шарой), состоящую из нескольких отделений из каменных башен, в которых живут чеченцы Шароевского общества, в противоположность Харачоевцам, обитающих в низких саклях из дерева, плетенок, или сырцового кирпича, как у плоскостных чеченцев, — что, по всему вероятию, доказывает позднейшее заселение этой местности. Спустившись за дер. Шара (Шарой) на дно к самому ложу реки Шаро-Аргуна, мы в продолжении 2-х часов следовали по нем через дер. Химой, живописно лежащую в теснине на самом дне его, пока не добрались через известковые утесы и густые леса до деревушки Кирэ, приютившейся в глухом ущелье, на самой границе Дагестанской области.

Не стану описывать моего ночлега в деревушке Кирэ и похищение невесты, приютившейся в том самом доме, в котором и мы остановились, также как и свадебного кортежа ее в деревню Бути, в которой издали наш скромный поезд приняли-было за жданную невесту; не стану описывать и лесных дебрей под этою деревнею, куда князь Чавчавадзе из Ботлиха (местопребывание начальника Андийского округа) нередко приезжает охотиться за медведями; -скажу только о том, что коснувшись, можно сказать, одною ногою Дагестанской области, я уже должен был из дер. Бути (замечательной и тем, что она единственная в Дагестане деревня, населенная Чеченцами), вскарабкался но весьма крутому подъему на плоскогорье Чаберлоя, в деревню Буни, где живет наиб, или что-то в роде пристава из Чеченцев. На ночлег я отправился в дер. Хой (5500 футов над уровнем моря), замечательною своими каменным постройками в числе которых одна высокая четырехугольная башня. Вообще весь Чаберлой изобилует древностями, в числе которых меня особенно поразил неподалеку от дер. Хой стоящий на поле, у самой дороги, каменный крест с разбою.

Из дер. Хой, в которой приятно поражает старательная обработка полей, более или менее замечательная впрочем по всему Чабарлоевскому обществу, я на следующее утро направился к озеру Эзен-ам, на берегу которого при выстроенной для царского проезда палатке, остановился немного в лагере Апшеронских рот, занимающихся здесь исправлением весьма важной в военном отношении дороги из Ведено в Дагестан, Жительских ароб вы на ней никогда ни одной не увидите. Озеро Эзен-ам, названное так по-чеченски по Эзенойской фамилии, тогда как тавлинцы прозывают его Ракхтлак, или Раштлак, из чего наши карты сделали Ретло, лежит на высоте 6130 футов по геодезическому измерению, что почти соответствует высоте озеро Гокчи. Через час от берегов озера Эзен-ам, славящегося изобилием форели, я поднялся на Керкетский перевал, на котором надпись гласит, что его абсолютно высота 7377 футов, в тумане, скрывавшем от меня красоты здешнего ущелья, по убийственной однообразием своих зигзагов, искусственной дороге вниз до деревне Харачой (З320 футов по геодез. изм.) и далее до Ведено-всего 35 верст.

В укреплении. Ведено, штаб-квартире Куринского Е. И. В. Вел. Князь Павла Александровича полка и местопребывании Веденского окружного управления, я пробыл 2 дня, пользуясь весьма полезными для моих целей сообщениями князь Н. Б. Эристова, глубокого вникшего в быт и потребности управляемых им Ичкеринцев, а также местного участкового пристава, капитана И. М. Попова, прожившего несколько месяцев в ичкеринской деревне с целью изучения чеченского языка, — лица хорошо известного на Кавказе своими прекрасными этнографическими работами, помещавшимися в «Терских Ведомостях» и «Сборнике сведений о кавказских Горцах». Здесь я также встретил Н. С. Семенова, секретаря окружного управления, заявившего начальника я между прочим нашел свидания, не только о числе браков, заключенных по деревням порознь, но и о бывших в то же время разводах, — весьма важном статистическом моменте, до сих пор ускользавшем от официальной регистрации в других частях своеобразного мусульманского мира в нашем крае.

19-го июля из Ведено я отправился через деревню Белгатой. Мимо достопамятного Дарго, в столь же известный Беной. Благодаря князе Н. Б. Эристову, снабдившему меня сведущим провожатым, я успел ознокомиться на этом пути со всеми этими местностями и приобрести в прекрасной деревне Беной маленькое понятие о нравах, обычаях и характере Ичкеринцев.

Выехав на другой день из Беноя, я на пути следования через деревни: Даттых, Чечели, Зандак до укрепления Кишень имел еще более сподручного проводника в лице сына повешенного за восстание Беноевцев Байсангура, молодого человека, научившегося во время ссылки своей в Вятке хорошо по-русски. На пути по полям, лесочкам и лугам Ичкерии, в продолжении всего этого дня 20-го июня, перед изумленными моими взорами развернуты были прелестные холмы Ичкерии, Салатавия с белыми стенами крепости Буртунай, сохранившиеся под Андийским хребтом лесные дебри, а под конец открывалась Кумыцкая плоскость с многочисленными оплодотворяющими ее реками и канавами: Аксай, Яман-су, Акташ и дальним извилистым течением Терека. В укреплении Кишень я застал хасав-юртовского окружного начальника, майора С. Д. Юзбашева, год тому назад раненого на пути по этой именно местности, одновременно с убийством полковника П. С. Петухова. От глаз внимательного наблюдателя народа и его нравов, даже в быстрый проезд, не ускользает, что Зандахоацы и Ауховцы в настоящую минуту не в пользу свою отличаются от прочих Чеченцев. Выражается ли в их неблагонадежности и фанатизме влияние близкого соседства с Дагестаном, или, что вероятнее, существуют тому другие причины-не берусь решить. Несомненно только то, что прочие Чеченцы хорошо поняли, как тавлинцы их эксплуатировали и питались их соком и кровью во время и под предводительством Шамиля и ясно заметно, насколько во взаимной неприязни и ненависти этих народ.

Через громадные аулы: Кишень-Аух, Банай-аул и Ярыксу-Аух я к вечеру прибыл в Хасав-юрт, все следуя течению речки Ярык-су, на берегу которой, недалеко от административного центра Кумыкской плоскости, красуется прекрасный сад и огород Н. А. Нарышкина, деятельно занимающегося введением в том краю рациональных приемов земледелия и садоводства.

Пробыв один день в Хасав-юрте, я 22 июля направился через Кумыкскую плоскость к Шолкозоводской станице на Тереке. Проливной дождь в одну ночь до того испортил при слободе Хасав-юрте переправу через речку Ярык-су, что отличная тройка не без опасности и с большою потерею времени успела вывезти на другой берег почтовую телегу и весьма легкую мою поклажу. Вообще все 30-верстное расстояние до Терека доказывало, в каком плачевном состоянии должна быть в осеннее и зимние время эта грунтовая дорога, служащая сообщением внутренних губернии России и Закавказье с Прикаспийским краем. Два ливня-весьма редкое явление в Прикаспийской низменности в это время года — покрыли дорогу от Шелкозаводской до Моздока такою массою воды, что она местами по нескольку часов стояла большими лужами на степи. Переночевав в Калиновской станице я 23-июля к обеду поспел в город Моздок, с достопримечательностями которого я успел познакомиться при предупредительном содействии тамошнего полицеймейстера П. Д. Ницыка.

К сожалению, густой туман лишил меня на следующее утро, 24 июля, того прекрасного вида, который по дороге из Моздока во Владикавказ открывается с Кабардинского гребня на первый из этих городов с его лесистыми окрестностями по правую сторону широко раскинувшегося Терека.

Заключая на этот раз заметку о настоящей моей поездке по Терской области, не могу не упомянуть несколькими словами о том приятном впечатлении, которое на меня произвели Чечня и Чеченцы. Чеченцы, в которым еще 10 лет тому назад принимались-бы слово римского писателя: «nonarvorumcultu, sedraptuetlatrocinisvitamsustentabant (не возделыванием полей, а грабежам и разбоем поддерживали свою жизнь), — Чеченцы, которые еще столь недавно пылали воинственным огнем и дышали ненавистью к Русским и их просвещению, народ, не знавший до умиротворения края никаких подробностей, кроме утоление своего голода, — этот самый народ в настоящее время выстроил себе уютные и опрятные дома, возделывает кукурузу, ячмень, пшеницу, овес, табак, приступил даже к разведению виноградных садов и маренников. Приезжего в аул Русского все почетные встречают пожатием руки, уезжающего нередко провожает почтенная хозяйка, желая ему счастливый дороги, и весьма рада, если вы ей в присутствии ваших провожатых попадите руку в знак благодарности за радушный прием. Чеченки вообщее не закрывают себе лица и не кутаются, как это делают закавказские Тагарки. В деревни Беной мне даже случилось присутствовать на свадьбе, на который мужчины сидели или стояли с одной стороны, а с другой женщины, к которым подходили молодые парни, вызывая то одну то другую женщину, или девицу, на лезгинку. Лица коротко знакомые схарактерам народа не без основания сравнивают Чеченцев с Французскими, или Поляками, как по любезным чертам их характера, так и по недостаткам. Чеченцы трудолюбивы, восприимчивы и способны, но легкомысленны и легковерны. В свободное от полевых работ время года они готовы прислушиваться к бредням какого-нибудь фанатика-муллы, взывающего о переселении в Турцию, или смущающего их вестями о предстоящем рекрутском наборе. Нет сомнения, что с проведением железной дороги и большим упрочением благосостояние народа подобные явления потеряют свое значение и силу. Тогда повторение смут и восстаний, подобных тем, которые затеяны были Атабаем, Уммою и Байсангуром, наконец повторение драм, подобных прошлогодней, жертвою которой пал полковник Петухов, перейдет в область невозможного.

Перейдя в Галаевское и Джехарское ущелье. (Из письма Действительного члена Академия Наук К. Зейдлица к Правителю Дел). 26 Августа я отправился из Владикавказа в Сунженскую станицу, местопребывание пристава 23-го участка Владикавказского округа. Дорога моя шла у подошвы лесистых предгорий к в.-с.-в., через казачьи хутора на речке Камбилевке, находящиеся, по геодезическому определению, в 1825 футов над уровнем моря. В Сунженской станице, имеющей около 2 ½ тысяч жителей лежащей, как и соседняя Аки-юртовская, на верховьях р. Сунжи, примкнул ко мне молодой г. Бушек, прибывший сюда из управляемой его отцом Камбилеевской фермы.

Снабженные капитаном Дм. Ив. Лоханиным проводником и казачьими лошадьми мы в полдень направились к ю. через ущелье речки Камбилеевки, на Тарскую станицу. Это военное поселение в 1 ½ тысяч душ заняло обширную котловину, орошенную бесчисленными притоками речки Камбилеевки. До покорения края эта лесная трущоба занята была Ингушами, выселенными отсюда для обеспечения окрестностей Владикавказа от воровства и грабежей. Множество-каменных башен, разбросанных по всей долине, до сих пор свидетельствуют о прежних обитателях этой местности, мало пригодной дляхлебопашество по причине постоянных дождей. Казаки пашут под Владикавказом и промышляют вывозом леса на Владикавказский базар.

Из Тарской станицы дорога наша повернула на в.-ю.-в., поднимаясь по трассированному полковник Д. С. Морозовым пути на гору Сунже-корт, примерно 4000 футов над уровнем моря оставив за собою покрытые мелкою, но весьма сочною и питательною травою покосы, на которых только теперь Ингуши и Галгаевцы собирали зимние запасы для своих кутанов, мы спустились верст 6 или 7 через прекрасный буковый лес к деревушке Эрши или Ирш, лежащей на дне глубокого ущелья р. Ассы.

Отсюда нами на следующей день вверх по реке в продолжение часа пришлось 8 раз переправляться взад и вперед через Ассу по мостам весьма первобытного устройства длинною в 3—5 сажень. Начатая полк. Морозовым дорога из Владикавказа через Тарскую, на встречу Джераховской дороге барона Вревского в Галгай — это весьма полезное предприятия прервано здесь на горе в ожидании отпуска пороха и суммы в несколько сот рублей для взрыва незначительной скалы, преграждающей дальнейшее следование по-над ущельем. На днях строители Ростово-владикавказской железной дороги, исследовав ущелья Ассы, вызывались на свой счет проложить понем дорогу для вызова из Галгая обильно растущего в нем хвойного леса.

Деревня Ирш, или Эрши, состоит из плохих хат, выстроенных на самом берегу Ассы Галгаевцами деревня Хамхи для пастьбы скота, заготовление сена и возделывания кукурузы, так как сам Галгай весьма беден хозяйственными угодьями.

То спускаясь, то подымаясь по узкой тропе, мы следовали вверх по Ассек через прекрасные лиственные леса, в которых, кроме трех видов рода Gentiana с синими цветами, попадалась и Parnassiapalustris, занесенная из нагорных болот, где она находит климат более соответствующий северной ее родине- лугам Скандинавского полуострова и северных губерний России. Наконец, верст через 5 или 6 весьма затруднительного пути, мы вступили в щель между хребтами Колой и Гэ-лам, через которую прорывается бушуя река Асса. На крутых известковых скалах висят здесь уже сосны, которых далее в Галае встречаете уже целые рощи и даже пространные леса. Со вступлением через эти исполинские ворота в область Галгая с первого шага заметна разительная перемена в климате местности чрезмерная сырость предгорий исчезает: поля нередко страдают от засухи и сильных ветров. Между тем дно ущелья Ассы и неуступающего ей в значении первого ее притока Тхаба-чочь лежат здесь на уровне по крайней мере3 ½ тыс. фут над морем; к тому же местность, как к ю., так и к сев., возвышается до весьма значительных высот отчасти (но только в южной цепи) покрытых вечными снегами. Аномалия эта-в климатическом отношении, — о которой мы уже упомянули в нашем очерке Осетии, объясняется тем, что влага Каспийского моря, приносимая северо-восточными ветрами, по большей части осождается на северном склоне второстепенного известкового хребта/, касаясь за тем одних вершин высших гор шиферной формации. Вследствие редкости дождей в продольной долине Галгая и Джераха, на дне ее господствует, не смотря на возвышенное ее положение и высоту окаймляющих ее гор, степной характер растительности: здесь встречаются колючие кустики Astragalus (Tragacantha), StaticeuHelichrusum. Круто приподнятые к северу известковые пласты только кое-где обросли сосною, которая против деревни Хамхи, на правом берегу Ассы, образует довольно пространную рощу, как-бы искусственно разведенную разведенною и тщательно сохраненную. За-то горный хребет, ограничивающий котловину Галгая и Джераха с южной стороны, весь покрыт лесами6 внизу-лиственными (березою, буком), выше же хвойными, над которыми по верховьям притоков Ассы и Макал-дона, или Арм-хи, в некоторых ущельях висят массы снегов, весьма похожие на настоящие ледники.

Продольная долина Галгая и Джераха, простирающаяся от границы Аргунского округа (или котловины реки Аргуна) до ущелья реки Терека слишком на 40 верст по прямому направлению с востока на запад, разделена, примерно, под меридианом 620 30 футов в. д. на две половины, отличающиеся, как в этнографическом, так и в гидрографическом, так и в гидрографическом отношении. Восточная ее половина, орошенная Ассою с ее притоками, населена Галгаевцами; западная же, из которой Макал­-дон (так называют его Осетины, а сами Джераховцы — Арм-хи) уносит все воды в реку Терек, составляет достояние джераховского племена. Как те, как и другие принадлежит к Чеченскому народу; последние до того подверглись влиянию соседних Осетин, что все они говорят, кроме своего родного языка, и на иноплеменном, Осетинском. Деревни их имеют двойное, кистинское и осетинское название. Родственная связь нередка между Джераховцами и Осетинами. Границу двух народностей составляет здесь река Терек, а ведь известно, что реки мало разъединяют народы.

Характер здешних построек весьма похож на осетинскую архитектуру, с которою сходствует тем более, чем дальше мы подвигаемся на запад. Это наблюдения невольно порождает мысль, что выработавшийся в Осетии стиль, о котором мы будем подробно говорить в последствии в другом месте, распространился с запада на восток по продельным долинам, простирающимся к северу от Кавказа между шиферным к известковым хребтами, на восток через Аргунскую котловину до самого Дагестана, сделавшись таким образом общим достоянием осетинских и чеченских горцев.

Галгай и Джерах еще богаче древними каменными постройками и памятниками некогда господствовавшего здесь христианства, чем соседние общества Аргунского округа. Весь народ помещается в четырехугольных каменных башнях в два три яруса, времени постройки которых никто не помнить. В каждой деревне по нескольку высоких, узких башен, которых я нигде не видал в Осетии, за-то нередко встречал в Аргунском округе, особенно в западных его частях, в обществах Акко и Терехо. В каждой деревне Галгая и Джераха вы замечаете много «кеш», т. е. усыпальницы, совершено схожих с осетинскими «заппадз» и нередко подобно осетинским постройкам этого рода сгруппированных в особую деревушку, поодаль отведенную для отживших поколений. Немало в Галгае и Джерахе и настоящих христианских храмов. Развалины церкви (Алби-ерды) я видел на левом берегу Ассы против деревни Таргим замечательной по своим высоким башням, своим многочисленным «кешам». Церковь близь деревне Хайрых, известная Тхаба-ерды, выстроена из материала разрушенного древнего грузинского храма, вероятно, времен царицы Тамары, из которого для нее позаимствовали не только карнизами из резного камня, но и целыми барельефами с хорошо сохраненными фигурами людей, ангелов и изображением прежде стоявшего здесь храма, даже остатками грузинских надписей. Настоящая церковь находится и при дер. Гадеборш-юрт на водораздельным хребте между Ассою и Макал-доном (или между Галгаем и Джерахом). Менее сохранили характер христианских богослужебных построек те три места поклонения народа, которые находятся близь вершины горы Мат-хох («горы Матери», т. е. Божьей — на языке осетинском). Эти постройки, не смотря на их название, на оказываемый им почет и положение их на вершине горы, ненаправленные даже на восток и не имеют алтар, почему они, вероятно, сооружены не христианским храмы, в том нет никого сомнения. Христианство в Джерахе и Галгае поддерживалось грузинскими царями и народом: здесь находятся еще церковные книги на древнем грузинском языке; в начале настоящего столетия здешние горцы получали от Грузин подарки шелковыми и другими материями. Мало-по-малу вымирают последние старики, соблюдавшие христианские посты. В пятидесятых годах в деревнях Галгая существовали еще целые стада свиней, ныне еще видны отведенные им отдельно хлева. Мусульманство год от году более распространяется под влиянием плоскостной Чечни и вместе с тем оставляется поколение местам, связанным с воспоминанием о христианстве. Для исследования христианских древностей, которое не нашло-бы здесь никого препятствия со стороны жителей, на стал в настоящее время последний час. Раскопки в Тхаба-ерды и других подобных святынях, к которым народ совершенно охладел, дали-бы археологу весьма замечательные результаты.

29 августа я в 4 ½ часа утра при свете луны отправился из деревни Мецхал верхом на вершину горы Мат-хох. В 7 ½ часов и слез с лошади у тригонометрического сигнала, лежащего в 9855 футов над уровнем моря на западной оконечности пространной равнины, по которой Мат-хох русском назван «Столовою горою». Эта точка из Джераховского ущелья до того доступа, что взад и вперед я не счел нужным ни одного разу слезать с лошади. Величественный вид открывается отсюда во все стороны: к югу на шиферный хребет Кавказа, покрытый отчасти густыми лесами, отчасти на вершинах массами снега, спускающимися наподобие ледников в ущелье левых притоков речки Арм-хи, или Макал-дона. К западу красуется ущелье Терека с господствующим над ним Казбеком, за которым тянется цепь высочайших гор до Эльбруса с лесистою окрестностью Нальчика у ее подножья. От Владикавказа вниз по Тереку видны все станицы до Николаевской и Змейской, Кабардинские хребты и за ними во мгле Моздок и Бековичей аул. Около полудня мы спустились в деревни Байны, откуда через 4 ½ часа езды по отличной дороге барона Вревского доехали по правому берегу сначала речки Арм-хи и затем Терека до Владикавказа. Н. Зейдлицъ.

По горной Чечне 1896 год

«Путешествие по Центральной части Горной Чечни»

Записки КО РГО. Книжка XVIII, Тифлис. 1896. А. Е. Россиков.

I. Бурное историческое прошлое Чечни в связи с индивидуальными особенностями самих чеченцев, которыми резко отличается это племя от других народностей Кавказа, давно утративших свою определенную физиономию, с давних лет поселили недоверие со стороны русского человека к Чечне и чеченцам. Русский человек вообще заглядывает в Чечню неохотно, разве по службе, по обязанности, а в такие глухие и отдаленные уголки, как Чаберлой и истоки Шаро-Аргуна, избегает заглядывать даже по службе. Для большинства русских людей чеченец не больше, не меньше, как разбойник, а Чечня — притон разбойничьих шаек. Вследствие этого сведения наши о Чечне и чеченцах небольшие, в высшей степени сбивчивы, не точны, и при том в большинстве случаев ограничиваются селениями, лежащими вблизи больших проезжих дорог, да и те не идут дальше формальных, официальных, доставляемых местной администрацией. Кто этот своевольный, страстный, порывистый и беспокойный обитатель Северного Кавказа — чеченец? Где его первоначальная родина? Кто его предки? Нам до сих пор достоверно почти ничего не известно. Сами чеченцы по преданиям считают себя выходцами из Ичкерии, одной из составных частей Горной Чечни, где в седой древности по народным сказаниям обитало двенадцать чеченских фамилий. Каждая фамилия имела свои фамильные предания о происхождении. Одна фамилия производила себя от греков, другая от грузин, третья от франческов (европейцев), наконец четвертая от русских (чаберлоевцы). В языке чеченцев существуют искаженные слова кумыкские, грузинские, немецкие и даже русские. Последнее обстоятельство, в связи с фамильными преданиями, вероятно, и послужило основанием предположению, что предками чеченцев были славяне, даже русские, но предположение это единичное, никем не проверенное существует, как отдельное мнение, и только. Однако каково-бы не было происхождение чеченцев мы знаем, что все они имеют одинаковые нравы, обычаи, характер, говорят на одном языке, который распадается на несколько весьма близких друг к другу наречий. По лингвистическим данным, разработанным Усларом и Загурским, язык чеченский весьма близок к языку лезгинскому и на этом основании чеченское племя относят к восточно-горской группе кавказских народов. Это последнее кажется все, наиболее точное, что мы знаем о чеченцах. В определении личности, характера чеченца, его индивидуальных сил и способностей такая же путаница. По сведениям одних жестокость, корыстолюбие, мстительность являются преобладающими чертами его характера, другие напротив считают чеченца мечтателем, даже, до некоторой, степени, поэтом, но далеко не материалистом. Одни признают в чеченце ум бойкий, но легкий и низменный, которому не свойственна точность, определенность, идейность и отвлеченность, характеризующая ум рассудочный; одни почти не признают за ним способности к усвоению глубоких культурных знаний; другие все чеченское племя считают способным, восприимчивым, со всеми данными для будущей культурной жизни. Одни называют чеченцев мятежниками, зачинщиками всех смут и волнений, другие (например Пассек) говорят, что зачинщиками всех событий даже в самой Чечне были аварцы (лезгины). Определить насколько все эти мнения о чеченцах верны нет решительно никаких данных, так как не смотря на существование устных преданий, множества памятников древности — христианских церквей, башен, могильников, курганов, — древняя история Чечни совершенно не разработана, а материалы исторических событий новейшего времени до наших дней составляют неприкосновенное достояние архивов. Мы знаем, что в начале нынешнего века все чеченцы были свободным народом без всяких сословных подразделений, народом, не признающим над собой никакой верховной власти. «Мы все уздени!» говорит чеченец и в наше время, т. е. люди, зависящие только от самих себя; знаем, что они в высшей степени своевольны, своенравны и что этот дух своеволия и своеволия, несмотря на всевозможные репсалии со стороны русского правительства, жив и по ныне и плохо мирится с новым строем жизни. Что же касается наклонности чеченцев к хищничеству, к грабежам, за которую особенно часто порицается все чеченское племя, то у Рамановского в его «Кавказ и Кавказская война», приводятся два факта, в высшей степени любопытных для характеристики чеченцев и нас русских, во время войны. В самом начале войны на Кавказе Императором Александром 1-м был сделан строгий выговор командующему войсками генералу Ртищеву за то, что он иногда разрешал русским войскам делать набеги на земли ближайших горцев, «не будучи вызываем к тому неизбежной необходимостью». Император прямо высказался, что командующие войсками на Линии, только тогда заслужат его благоволение, когда «будут снискивать дружество горских народов ласковым обхождением и выведут из употребления набеги и нападения»… Тот же генерал Ртищев, проникнутый мирной политикой, в высшей степени ласково принимает чеченских депутатов, заключает с ними дружеский договор и одарив подарками, отпускает. Когда же ему случилось поехать в Тифлис, между Моздоком и Владикавказом те же самые чеченцы-депутаты напали на него и ограбили…

Таковы наши сведения об обитателях Чечни. Если же коснуться территории занимаемой чеченцами, то окажется, что сведения наши еще беднее, еще сбивчивее. До сих пор, например, нет ни одного полного географического описания Чечни. На картах селения зачастую нанесены неверно и на столько неверно, что без проводника можно вместо одного селения попасть в другое и т. д. Между тем эта в сущности ничтожная горсть людей в свое время заставляла говорить о себе почти всю Европу, а нас русских тревожиться, браться за оружие и не покидать его многие десятки лет подряд.

При такой неполноте и даже скудости сведений о Чечне и чеченцах, нам думается, не будет излишним поделиться впечатлениями и наблюдениями, добытыми путем личного знакомства с страной и народом в его обыденной обстановке. На этот раз местом наших странствований была центральная часть горной Чечни, тот самый уголок обширного Кавказа, который и по ныне считается рассадником смут, очагом мятежей и всевозможных волнений. Мы прошли его пешком из конца в конец и кроме услуг и самого сердечного внимания со стороны чеченцев — ничего другого не видали. Маршрут наш был следующий: из укрепления Ведено по Веденскому плато, Хорочоевскому ущелью мы расчитывали проехать на дрогах до озера Кезеной-амъ; от озера Кезеной-амъ начать путешествие пешком по верхнему Чаберлою через селения: Кезеной, Макажой, Буни, Босхой, и перевал Хиндой-лам в селение Кери; из Кери по Шаро-Аргуну через селения: Химой, Шарой, Киселой и по ущелью Харгабе-ахк к ледникам горы Дыклос-мта (по чеченски — Харгабе-лам); от истоков реки Харгабе-ахк через селения Холундой и Киселой к истокам реки Шаро-Аргун в селение Сантухой; из Сантухоя в истоки речки Хорочой-ахк и ущельям речки Чанты-Аргун в укрепление Евдокимовское, которым собственно и закончилось наше пешее путешествие по горной Чечне.

Ичкерия одна из составных частей горной Чечни. В административном отношении она входит в состав 8-го участка Грозненского округа Терской области. Ичкерия — слово чеченское, в переводе на русский язык означает ровное место среди гор, среди возвышенности. В применении к географическому положению Ичкерии это название как нельзя больше характерно и соответствует действительности. Местоположение Ичкерии — северный склон Кавказского хребта, собственно передовая цепь его, известная под именем Черных гор, на протяжение между рек: Аргуном и Аксаем. В этих пределах Черные горы, протягиваясь с запада на восток, представляет две гряды: северную и южную расчлененные продольной долиной верст в 15 — 20 шириною. Долина выполнена рядами поперечных отрогов, между которыми восточный и западный выше других и как-бы замыкает ее со стороны рек Аргуна и Аксая. Таким образом территория Ичкерии определяется именно этой продольной долиной, обрамленной северной и южной грядой Черных гор. Некогда вся Ичкерия тонула в густом непроходимом лесу, который в наши дни значительно разрежен, отчасти для безопасности русскими войсками во время войны, отчасти самими жителями под пашни. По дну долины, по южному склону северной гряды Черных гор, среди обработанных полей и лугов рассеяны ичкеринские селения, хутора, отселки. Лес здесь выступает не более как отдельными островками и состоит чаще всего из фруктовых деревьев: из яблони, груши, алычи, кизила, калины. Это последнее обстоятельство дает основание предполагать, что преобладающими породами ичкеринских лесов, ныне или исчезнувших, или переродившихся, были фруктовые деревья. Сравнительно лучше сохранился лес по склонам южной гряды, где нередкость встретить сплошные насаждения из чистого бука. Все население Ичкерии, в настоящее время не превышающее 2000 душ обоего пола, принадлежит частью к древним ичкеринским фамилиям, положившим начало Ичкерии, частью к различного рода поселенцам позднейшего времени. Из числа ичкеринских селений наиболее значительный в истоках р. Басса — аул Мяхметы, в истоках р. Алистанжи — Звирхи, в истоках р. Хулхулау — Хорочой, в истоках р. Аксая — Дарго и Белгатой. Севернее перечисленных аулов, собственно по возвышенностям и склонам поперечных отрогов ютятся аулы: Цонторой, Тезен-кал, Курчалой, эрсиной, Дишни-Веден, Агишпатой, и наконец, по подошве южного склона северной гшряды и его отрогов, аулы: Гуной, Аллерой и пр. Не смотря на близость Ичкерии к плоскости, она до сих пор остается заброшенным, мало доступным уголком, благодаря отсутствию колесных дорог. Одна единственные шоссейная дорога — Веденское шоссе — рассекает Ичкерию, следуя через Веденское укрепление, Чаберлой в Дагестан. Вне этого шоссе имеются лишь вьючные тропы, передвижение по которым совершается беспрепятственно только летом. Главное занятие жителей — земледелие и скотоводство. Из числа возделываемых земледельческих продуктов первое место занимает кукуруза, составляющая насущный кусок хлеба ичкеринцев.

Веденское плато с укреплением Ведено состовляет центральную часть Ичкерии, которая, как мы видели выше, издавна считается колыбелью чеченского народа. Приподнятая на 2430 футов над уровнем моря, небольшая Веденская терраса, шириною около версты, тянется в длину верст на шесть на семь и представляет неправильный четырехугольник, опоясанный Черными горами, с юга — Гизгин-ламом и Чермой-ламом; с севера Малх-Басса и Эрсен-корт, а с востока и с запада отрогами тех-же хребтов. Это один из живописных и доступных в наши дни уголков Ичкерии! И самое плато, и окружающие горы — все тонет в яркой изумрудной зелени трав и лесов! Это пышный сад, засаженный и разукрашенный самим Богом, в котором человек, к сожалению, является в роли самого безжалостного истребителя и разрушителя. Зеленый дерн, которым закрыт каждый свободный от леса откос и вся терраса, несколько покатая к северу, благодаря обычной нечистоплотности обитателей веденской слободки и крепости за нечистоплотности обитателей веденской слободки и крепости заменяется высокими сорными травами. Громадные, некогда непроходимые, дремучие леса, которыми и по ныне опушены горы от самых подошв, до гребней, заметно редеют местами заменились кустарниковыми порослями — ольшатника, орешкина, дубняка, местами совсем исчезли, образовав поляны, которые служат или для сенокоса, или распахиваются под кукурузу — любимое пастбище кабанов, с которыми целое лето владельцы полян ведут ожеточенную борьбу, весьма оригинальную по своим приемам. Среди кукурузного поля обыкновенно устраивается засада или вышка, небольшая площадка на высоких столбах, куда на ночь забирается караульщик, чаще всего женщина, старуха и дикими почти нечеловеческими воплями оглашая воздух, распугивает кабанов… Таких полян близ Ведено ни одна, ни две, а несколько зияет по склонам окружающих гор. Три из них за присутствие нефти называются нефтянками. Они находятся на юг у подошвы северных отрогов Чермой-лама.

С запада и востока Веденское плато круто обрывается в две узкие и глубокие балки, на дне которых по занесенным щебнем, гравием и галькой руслам и опушонных кустарником отвесных берегов, разбиваясь на несколько потоков, бегут две быстрые прозрачные речки: на востоке Хулхулау, приток Сунжи, берущий свое начало с горы Цабо-мер, части Сулако-терскоговодораздельного хребта, и на западе небольшой приток впадающий в Хулхулау близ аула Ца-Ведень, который не имеет особого названия, а именуется жителями тоже Хулхулау. В обеих речках водится рыба: форель, пискари, усачи. Ловят рыбу особой, приспособленной к мелководным горным речкам сеткой, укрепленной на дугообразной трости с длинным шестом. Воду предварительно мутят, выпугивают рубу из под камней, ставят сетку против течения и вытаскивают в удачный лов штук по десяти по пятнадцати мелкой и крупной форели и других рыб. В западной части плато расположена крепость, обнесенная высокими стенами, с четырьмя башнями на углах стен. Среди обширного луга, каким представляется Веденская терраса и позолоченных солнцем кукурузных полей, среди мирно снующих по дорогам чеченцев и русских эта крепость с башнями и бойницами производит странное, почти грустное впечатление. Кому угрожают эти башни своими бойницами? Где тот враг, поражать которого предназначено крепости? Невольно навертываются вопросы и только обращаясь мысленно к прошлому веденской террасы, глаз примеряется с современным существованием крепости, как единственным памятником минувших смут и волнений. Основана Веденская крепость в 1859 году и некогда служила штаб квартирой Куринского полка. К северной стороне примыкает слободка, тоже обнесенная стенами, но менее высокими. Слободка состоит из нескольких улиц, трех четырех десятков ветхих, турлучных домиков, в которых доживают свой век такие же ветхие ветераны отставные солдаты, имеется церковь, когда-то была школа, ныне за ненадобностью закрытая, парк в преданиях сторожил прекрасно разработанный и разукрашенный цветниками, военный клуб и пр., и пр. Словом по многим данным когда-то в Ведено жизнь била ключом, но с уходом Куринского полка и церковь, и дома, и парк, и клуб, и даже сами жители как-то вдруг опустились, приуныли, захирели и в настоящее время ждут со дня на день, когда пробьет их час, когда объявить начальство, что Веденская крепость за ненадобностью упраздняется. Под этим гнетом спят и бодрствуют современные слобожане и естественно заботятся ни об улучшении или расширении своих хозяйств, а лишь о том, что-бы, пока еще не поздно, взять от местечка все, что можно безнаказанно взять. Между тем мягкий, влажный климат, умеренная, непродолжительная зима, не жаркое, обильное дождями, лето при благоприятных почвенных условиях, ставят Ичкерию вообще и веденское плато в частности на ряду с плодороднейшими уголками Северного Кавказа. И действительно, небольшой сад бывшего начальства Веденского округа, который в настоящее время арендуется начальником восьмого участка, находящийся на правом берегу р. Хулхулау, в расстоянии одной версты от крепости, служит лучшим доказательством, что при желании и небольшом умении Веденское плато может производить ни одну кукурузу, а решительно все, «что ни ткнешь в землю», как выразился один из обывателей. В саду мы видели: лучшие сорта груш, яблонь, слив, вишен, всевозможные овощи и прекрасно устроенную пассеку, которая пользуется большою популярностью среди местного чеченского населения. Ичкеринцы и сами поняли благоприятные местные условия и издавна занимаются пчеловодством, но примитивно. Такая благоустроенная пасека, какую завел в своем саду начальник участка, где встречаются самой новейшей системы заграничные улья, для местного населения прямо находка. Мед ичкеринский высшего качества, необыкновенно душистый и вкусный, особенно беноевский, не смотря на почти первобытный способ ведения этого дела. Садом начальника участка, как нельзя лучше определяется и современное назначение таких пунктов, как укрепление Ведено и существующей при нем слободки. Для мирного развития и процветания края туземному населению горной Чечни необходимы культурные знания, рассадниками которых и должны быть ближайшие русские поселения. Но к сожалению культурные задачи не входят в военные с нею упразднился и русский поселок. Тоже в недалеком будущем, вероятно, ожидает и Веденскую крепость с слободкой.. Между тем, кто был в плоскостной Чечне, тот, наверное, знает, то за короткий промежуток после замирения, плоскостные чеченцы успели не только вновь обстроить свои селения новыми, в большинстве случаев деревянными, а иногда и каменными светлыми, просторными саклями, близ которых не редкость встретить фруктовый сад, обширный чистый огороженный двор, но и избородить земельные участки целою сетью иррагационных каналов, поднять земледелие до цветущего состояния и в настоящее время наполнит ближайшие рынки своими продуктами. Все это конечно, говорит за то, что при благоприятных условиях этот народ способен заниматься ни одними разбоями и мятежами, как это думают многие, но и мирным трудом.

Историческое прошлое Веденской террасы запечатлено целым рядом кровопролитных событий, связанных с именем Шамиля, знаменитого в свое время дагестанского героя, событий еще свежих в памяти веденских сторожил и стариков чеченцев, жителей ближайших аулов. Старики рассказывают, что некогда Веденское плато представляло сплошной, дремучий, непроходимый лес, в юго-западном углу которого, на правом берегу левого рукава реки Хулхулау, при выходе его из тесного, лесистого ущелья, верстах в двух или трех от нынешней крепости, на небольшой полянке, окруженной высокими лесистыми обрывистыми хребтами, ютился чеченский аул Веден, бывшая резиденция Шамиля, где он прожил целых четырнадцать лет. Аул Веден был не только крепостью, прекрасно укрепленным естественными преградами и искусственными сооружениями пунктом, но и оплотом, защитой для всей Ичкерии. С падением Ведения Шамиль вынужден был бежать в Дагестан и больше уже не возвращался в Ичкерию. В 1859 году аул был взять русскими войсками и уничтожен дотла. В настоящее время поляна не сохранила ни единого камня, ничего кроме воспоминания о бывшем грозном селении и почти совершенно лишена главной своей защиты дремучих лесов на окружающих ее хребтах. О Шамиле, как и о чеченце существуют разные мнения и почти все они сводятся к одному, что Шамиль был не больше, не меньше, как умный разбойник, фанатик и даже изувер. За отсутствием беспристрастной характеристики оспаривать какое-бы то ни было мнение о личности, даже такой недюжинной, какою был, несомненно, Шамиль весьма трудно, но существуют факты, доказывающие, что этот фанатик и изувер обладал большою веротерпимостью. Так старожилы Веденской крепости и участники компании 1859 г. рассказывают, что близ аула Веден, в лесах существовало несколько раскольничьих скитов. Раскольники бежавшие из России, под покровительством Шамиля, свободно совершали свои богослужения, строили часовни, а когда положение аула Веден сделалось ненадежным, он для безопасности перевел веденских раскольников в Дагестан, где также существовало несколько раскольничьих скитов под охраной и защитой Шамиля, который за притеснения раскольников строго и немилосердно, нежели вследствие серьезно-обдуманного возмущения Ичкерию. Чаберлой и истоки Шаро-Аргуна вновь огласили залпы русских орудий, опять была пролита русская и чеченская кровь и обагрила окрестности Веденской террасы, Ичкерии и Чаберлоя, — прервали на не короткое время мирное развитие Чечни, после чего она вновь вступила на путь постепенного улучшения своего материального и нравственного положения. С тех пор прошло семнадцать лет, в которые население Чечни действительного сделало некоторые успехи на пути развития своего благосостояния.

Выехали мы из укрепления по-видимому при самых неблагоприятных обстоятельствах. Во-первых, тусклое утро, занятое тучами небо и туман на горах не предвещали хорошей погоды, условие весьма предстояло нам; во вторых, среди слобожан и местной администрации ходили упорные слухи о том, что в Чаберлое готовится восстание, что из Турции приехал какой-то имам и скрывается в чеченских аулах по Шаро-Аргуна, что, наконец, войска готовятся к выступлению в разные пункты для предупреждения восстания. Зная по опыту, как мало правды во всех подобных слухах, как зачастую распускаются такие и подобные слухи или просто от чего делать, или из желания запугать, не допустить постороннее око в сокровенные уголки, мы не придали им никого значения и ни разу не пожалели об этом впоследствии. От укрепления Ведено до самого озера Кезеной-ам идет широкая колесная дорога, проложенная еще в 1871 году, во время приезда Государя Александра!! -го на озеро, отчего и называется местными жителями царской дорогой. Извиваясь между купами там и сям уцелевших деревьев и целого зеленого моря кукурузных полей, дорога сначала бежит по черноземно-глинистому грунту веденской терасы, которая, широкой гладкой равниной протягивалась еще версты три, на четыре на юг, постепенно съуживается и переходит в ущелье известное под именем Хорочоевского. Слева, по краю террасы, по склонам гор довольно густыми насаждениями тянулись преимущественно буковые леса; справа, склоны хребтов и плато почти совершенно обнажены. По всхолмленным пологим склонам, где-нибудь на вершине холма или на краю обрыва, одиноко, кудрявым шатром возвышалась то груша, то яблоня, иногда два три старых развесистых дерева на дне лобжины или на гребне хребта. Все свободные от лесу места или засеяны под кукурузу, или превращены в покосные поляны. Это участки ближайшего ичкеринского селения Дышни-Ведень. Вскоре показался и самый аул. Он приютился на правом, пологом, обрывающимся к реке Хулхулау склоне, верстах в двух от укрепления и протягивается версты на полторы в длину. По официальным данным в Дышни-Ведене считается 255 дворов с населением 1177 душ обоего пола. По внешнему виду чеченские аулы, по крайней мере в Ичкерии, производят лучше впечатление, нежели горные осетинские селения, может быть, потому, что ичкеринские сакли турлучные, снаружи гладко смазаны глиной и выглядят не так мрачно, хотя все в них, — и плоские крыши, нависшие над передним фасадом, и крохотные окна, везде, впрочем, застекленные, даже в самых отдаленных углах горной Чечни, и в кунацкой зажиточного чеченца окна со стеклами, и низенькие двери, и самый тип построек чеченских в общем, — ничем не отличается от осетинских. Аул Дышни-Ведень в 1877 г., в самый критический момент войны России с Турцией, восставший с оружием в руках, против, русской власти, был заслуженно наказан русскими войсками, уничтожившими его почти до основания. Сознавшие свою вину жители, вымолив у русского правительства прощение, явились на старое место, восстановили разоренные сакли и занялись расчисткою в лесах полян под пашнями. В настоящее время дышниведенцы, как и другие их соседи ичкеринцы в отношении земельного вопроса испытывают многие неудобства. Лесные поляны, находясь в казенных лесных дачах, служат причиною бесконечных пререканий между населением и лесным ведомством, которое охраняя поляны для зарощения лесом, налагает свое запрещение на пользование ими. Вообще земельный вопрос в Чечне, как и в Осетии, является самым больным, самым чувствительным вопросом для населения, так сказать бесконечною злобою дня, источником все возможных столкновений, недоразумений, даже смут… и коренится не в наших днях, а в глубине веков, в отдаленном прошлом Чечни, неосвещенном ничем, кроме слабых указаний в устных преданиях самого народа, и в той сумятице гражданских и земельных отношений, какую внесла война, длившаяся несколько десятков лет подряд. В Чечне, представлявшей некогда страну с редким населением, чеченец брал и расчищал под свои угодия земли столько, сколько хотел, сколько ему в данный момент надобилось, пользуясь единственным правом, правом захвата, священным в глазах населения и в наши дни. В военное время, в силу различных военных соображений, приходилось земли эти, отбирать у чеченцев, и иногда прочно осевшие селения перемещать на другие места, причем границы новых мест поселения не указывались ясно, вследствие чего между новыми поселенцами и соседними возникали бесконечные споры, раздоры, вникать в которые не было ни времени, ни возможности и спорящих для успокоения вновь переселяли. Заниматься серьезно хозяйством при таких условиях естественно не было никакой возможности и чеченцы продолжали смотреть на свое хозяйство, как говорится спустя рукава, ведя его так, чтобы при новом вольном или невольном переселении терпеть, как можно меньше убытку, восполняя недостаток средств для существования грабежами и разбоями. В настоящее время, хотя и установлен некоторый порядок в пользовании землей, но до окончательного разрешения вопроса, как мы увидим ниже, все еще очень далеко!..

Между тем сумрачный день становился все яснее и яснее. Кое-где по ложбинам еще курился туман. Солнце, прорываясь сквозь густую пелену облаков, поднимало их все выше и выше. Дорога подбежала к самому берегу и по глинистому, хрещеватому грунту стала углубляться в Харочоевское ущелье, по левому боку, приподнятому сажени на две, обрывистому в реке Хулхулау, которая точно с разбегу, широко разливается по руслу и, ударяясь о высунувшиеся с берега для защиты дороги плотины, шумно отступает вправо. Короткое в длину, просторное в ширину Хорочоевское ущелье залегает в одной из складок южной гряды Черных гор: Чермой-лама и Гизгин-лама, среди невысоких хребтовс пологими склонами, опущенными довольно густым смешанным лесом, который у подошвы или переходит в кустарник, или совсем исчезает, и ярко-зеленые скаты, там и сям рассеченные белыми известняковыми осыпями круто сбегают к широкому дну, сплошь заваленному белой галькой из известняков, т. е. тою самою породою, из которой сложены окружающие горы. Холмистые вершины Чермой-лама и Гизгин-лама совершенно обнажены и представляют лучшие в Ичкерии покосные луга и пастбища. В настоящее время земли эти составляют собственность казны и арендуются ичкеринцами. Хорочоевское ущелье служит одним из ближайших путей, по которому производятся торговые сношения, обмен продуктов между Дагестаном, Ичкерии и вообще Чечней. Мы то и дело встречали лезгин в громадных бараньих шапках, сопровождавших целые вереницы лошадей, нагруженных то дагестанскими фруктами и бурками, то чеченской кукурузой, которая вывозится в громадном количестве и главный продукт земледельческого труда, единственный почти источник благосостояния, к которому направляются все мирные думы чеченца, тревоги, печали и воздыхания его; он воспевает ее в своих песнях, вводит в пословицы: «Без кунаков (друзей) домохозяин, что без кукурузного зерна мельница», гласит чеченская пословица. — По религии чеченец магометанин, но такой же магометанин, как осетин христианин, т. е. видит в религии одну внешнюю обрядовую сторону, совершенно не вникает смысл и значение этих обрядов и далеко не проникнут сознанием величия Бога и смирением пред его всемогущей волей.

«Шел один бедный чеченец по своему кукурузному полю», начинается один из наиболее распространенных и любопытных чеченских рассказов, «шел и радовался: кукуруза уродилась у него прекрасная! — «Благодарю тебя, Господи, что послал мне такой обильный урожай!» — возглашал он с благодарностью, вознося глаза к небу, и стал уже мечтать, как поправит свое хозяйство и заживет не хуже других своих соседей. — «Да и почему бы Богу не дать мне такого урожая?» уже совершенно ободренный мечтами спрашивал он себя: «разве я не аккуратно молюсь пять раз в день, не держу уразы (постов), не соблюдаю праздников?»… И чем больше думал чеченец на эту тему, тем все больше и больше убеждался, что почти безгрешен перед Богом и что урожай послан ему вполне по заслугам. Между тем на небе давно уж появилась туча и пока, погруженный в свои размышления чеченец дошел до противоположного конца кукурузного поля, туча разрослась грозою: грянул гром, пошел сильный град и выбил всю кукурузу. Уцелел только один стебель, под деревом. Чеченец пришел в ярость, грозно взглянул на небо и крикнул «ну, Бог, целься хорошенько и в то, что уцелело под деревом!».

Как видно из этого краткого рассказа религиозное мировоззрение чеченца не глубоко, не выходит из пределов чисто внешнего представления об обязанностях, налагаемых религией, а понятие его о Боге далеко от того нравственного идеала, перед которым даже в несчастье смиряется дух истинно верующего. В этом отношении чеченцы мало отличаются от язычников.

У большого селения Хорочой ущелье расширяется в глубокую просторную котловину, замкнутую с запада горою Хороч, а с востока — Тюрья; с юга же громадным изумрудным горбом в нее вдается северный отрог Сулако-Терского водораздельного хребта, известный под именем Зарго. Хребтом Зарго Хорочоевское ущелье расчленяется на два: одно с рекою Хулхулау отклоняется на юго-восток и, зарывшись среди крутых лесистых берегов, между хребтами Зарго и Тюрья, навсегда исчезает с нашего пути в узком и глубоком ущельи, составляющем бассейн истоков реки Хулхулау, по которому проходит вьючная тропа, соединяющая Дагестан с Чечней, та самая ближайшая дорога, по которой направляется в Дагестан чеченская кукуруза, и другое ущелье, слева, тоже глубокое и тесное, протягиваясь на юго-запад, служит продолжением только что пройденного нами Хорочоевского ущелья, по дну которого струится тоже небольшая реченка, Хорочой, и вливает свои быстрые воды в Хулхулау тут же у входа в котловину. Вода — душа природы! Где есть вода, где ее много, там жизнь во всех ее формах и проявлениях сквозит из каждой щели матери земли. Вся котловина, обставленная невысокими и некрутыми горами, почти сплошь затянутыми то лесом, то густыми покосными травами или дерном, где нет ни единого скалистого или обрывистого склона, где все тонет в зелени обильной и разборной растительности, дышала такою свежестью, таким обилием даров земных, при котором, казалось, не могло быть места человеческим печалям; котловина как-бы самой природой предназначается для процветания человека в довольстве, мире и добре. Однако, вглядываясь по ближе в существование обитателей котловины, не трудно было убедиться, что ни процветания, ни довольства здесь нет. Приземистый аул Хорочой, раскинувшийся по обе стороны рек, с его традиционными саклями, которые то сиротливо жались к морщинистому откосу горы Хороч, то тонули среди небольших участков, засеянных кукурузной и изредка под тенью фруктовых деревьев, являлся каким-то убогим, жалким пятном на пышном лоне природы. Крохотные участки, засеянные кукурузной — это весь земельный надел хорочоевца под пахату, так сказать, все его надежды и упованию, ибо две трети площади дна котловины, которой собственно и ограничивается владения хорочоевского общества, негодны, представляя занесенные галькой русла рек. На 156 дворов, с населением 802 души, всего удобной земли у хорочоевцев 154 десятины, при чем под кукурузными полями всего 70 десятин. Естественно, что существовать при таком малоземельи было-бы немыслимо, если-бы не выручало хорочоевца скотоводство на прекрасных пастбищных лугах, преимущественно по склонам отрога Заргю. Но в пользовании этими пастбищами царить полный произвол и бесправие. С давних лет претендентами на пастбища являются ни одни ичкеринцы, но и андийцы-дагестанцы. Постоянные раздоры, смуты, столкновения побудили правительство признать, в 1863 году, пастбищные горы казенною собственностью и распределить между теми же обществами, не обозначая при этом границ пользования. Дело таким образом не улучшилось ни на йоту. Арендаторы вносят установленную плату в казну, но по прежнему жестоко теснят друг друга. Нередко андийцы перегоняют свои стада на пастбища ичкеринские без всякого разрешения и права; ичкеринцы также незаконно пользуются пастбищами, которые андийцы считают своими и редкое лето проходит без яростных схваток между пастухами, иногда с резней и кровопролитием, обоюдною местью в последствии: поджогами, убийствами, т. е. целою массою жертв и лишений, легко устранимых при более точном определении прав и границ пользования. Такова внутренняя жизнь обитателей этого живописного уголка. Самая большая постройка в ауле это мечеть, длинное четырех-угольное здание, сложенное из тесанного камня у подножья горы Хороч, по склону которой живописно извиваясь сбегает быстрый ручей Чахчере, быстрая вода, как называют его хорочоевцы. По приглашению нашего проводника мы зашли в саклю его отца. Внутри чеченская сакля, или, вернее, кунацкая так же гладко смазана глиной, как и снаружи, не исключая земляного пола. Из мебели чаще всего встречается кровать деревянная и низенькая чеченские скамейки; по стенам на полках тщательно сложенные постели, ковры, развешано оружие: старые дедовские шашки, кинжалы, пистолеты. Кунацкая, куда проникает посторонний глаз, всегда у чеченцев чистая, опрятная; в семейной же половине, где живут дети и жены, царить грязь копоть от примитивно построенных каминов, недостаток света и чистого воздуха, т. е. те-же самые условия, при которых родились, по крайней мере, горного чеченца чисто внешней показной своей стороной. В умственном и нравственном отношении он еще мало ушел от своих прародителей и будет двигаться вперед по мере улучшения его материальной и социальной жизни, и особенно когда среди этого населения явится школа, этот лучший проводник для развития благоденствия населения во всех отношениях.

«С чеченцами, нарядом сильным, живущим в состоянии совершенного равенства, признающих никаких между собою властей, а потому и зависимости, употребляю я единственное средство — терпение, говорит генерал Ермолов в одном из своих писем с театра войны. В современном состоянии чеченцев самым действительным средством является, конечно, не терпение, а просвещение, особенно, принимая во внимание горячую привязанность чеченцев к родине, с которой они расстаются неохотно, тоскуют на чужбине и так воспевают в одной из своих песен: «Бывало (на родине) волк холодной ночью воет; мы думаем: он с голоду воет; нет, он от стада оторвался, вот причина! Не походим-ли и мы на этого волка, оторванные от родных могил? За что Бог карает нас, как судно, шедшее в Мекку и разбитое бурей!

По внутреннему своему складу чеченец спартанец, легко переносить нужду и все возможные лишения, но до крайности горд и самолюбив. В этом отношении характерен один чеченский рассказ: — «Грузинский князь, хвастаясь своим богатством и силою, стал смеяться над простотой и бедностью чеченца. Чеченец выслушал его и гордо ответил: «В жизни своей я езжу только на иноходцах, ем пищу с медом и на постели сплю с девицей». «Что это значит»? спросил грузинский князь. «А вот что», ответил чеченец: «Я чаще всего хожу пешком, на лошадь сажусь, когда устану, ем пищу, когда голоден и редко имею свидание с женой».

Как все азиатские народы, чеченцы гостеприимны, с величайшим радушием встречают гостей. — В ауле Хорочой, между прочим, мы пробовали мед из пассеки домохозяина. На вид он очень прозрачен, необыкновенно душист и приятен на вкус. Под навесом сакли стояло несколько ульев местного изготовления. Это не больше, не меньше, как плетеные из прутьев корзины конусообразной формы, смазанные снаружи глиной.

От аула Хорочой, извиваясь по склону отрога Зарго, дорога круто поднимается вверх живописными зигзагами версты в три или четыре, точно белая змейка между пышною зеленью трав и небольших порослей кустарников: ивы, ольхи и др. Каждый поворот открывал нам все шире и шире вид на Хорочоевское ущелье, арену смут в прошлом о чем свидетельствуют народные ичкеринские предания. Волна великих народных передвижений и бурных массовых смут, двигаясь в Европу через Кавказский перешеек, это русло, по которому вливались в Европу азиатские народные потоки, оставляла повсюду следы в духовном творчестве коренных обитатателей. Подобные следы мы находим в устных преданиях ичкеринцев и вообще чеченцев. Так, в одних ичкеринских преданиях упоминается имя Чингиз-хана, который с разно-шерстной толпою своих наемных и побежденных, с огнем и мечем прошел Дагестан, Ичкерию, Аргунский округ и вообще Чечню, воздвигая по пути башни, для обеспечения за собой покоренных стран, и курганы (могилы) павшим в бою своим собратьям; в других — о Мамае, человеке в высшей степени чистолюбивом, который преследовал исключительно завоевательные цели и наводил ужас своею алчностью и жестокостью. Он занял построенные Чингиз-ханом башни, покорил осевшие остатки его орд и оставляя над побежденными своих управителей, ханов, обагрил Ичкерию новою кровью. Чингиз-хановы башни, конечно, давно исчезли с лица ичкеринских земель, но на место них вырастали новые, свидетельствовавшие о новых народных смятениях. К числу последних относится Хорочоевская башня, уныло торчащая среди безбрежного моря зелени, верстах в двух от селения Хорочой. Кто ее построил и в какое время — не известно. Стоит она на краю обрывистого выступа горы Цыэберб в виде четырехугольной пирамиды, слегка пошатнувшись над рекой, точно всматривается в пропасть, куда буйные ветры, время и непогоды ссыпают ее старческие кости, стоит ни год, ни два, а многие десятки лет на память потомству о том, что у предков их были враги, а какие и когда неизвестно. С этой башней связывают такую легенду: очень давно в Хорочоевском ущелье жила сильная фамилия Эрбый, состоящая из семи братьев и матери Эрте-Эмиль, необыкновенной красавицы. Братья были очень горды и, что-бы укрепить могущество и силу своей фамилии, построили высокую башню. В башне они спрятали живую воду, которую с великим трудом и опасностями добыли, рассчитывая напиться и продлить свой ве до дня воскресения из мертвых. Не зная, что это за вода, мать, в отсутствие сыновей, напилась сама, вымыла белье, а помои вылила на двор. На дворе ходили петухи барашек, увидели помои и тоже напились. Вернулись братья, а живой воды нет. Спрашивают мать, та ответила, что воду всю потратила. Рассердилась братья, бросили мать, родительский дом и пошли бродить по свету. Раз идут они и видят, что громадный змей поедает скотину и людей. Жаль стало братьям несчастных людей. Бесстрашные и сильные они вступили с змеем в борьбу. Долго не уступал им змей, но наконец не выдержал и обратился в бегство. Ползет змей, под ним земля проваливается, а братья за ним и преследовали его до тех пор, пока не настигли и не отрубили ему голову. По пути змея образовалось балка, по которой ныньче течет река Сунжа. Братья пошли дальше, но где поселились неизвестно. Мать же их, красавица Эртель-Эмиль, говорят, до сих пор жива, ходит с петухом и барашком по свету и разыскивает своих без вести пропавших сыновей… Вот все, что мы узнали о происхождении Хорочоевской башни.

Погода окончательно разъяснилась. На бледно-голубом небе ярким заревом горело солнце, но не грело, а парило влажную землю; кое где бродили страницы тучки, но тумана уже не было. Дорога все круче и круче поднималась в гору. Лошадь шажком еле тащила тяжелые дороги, беспрестанно останавливалась, тяжело дышала м фыркала. Мы шли пешком. Впереди среди изгибов и извилин над ними показалось каменное здание, казарма, выстроенная для рабочих, под наблюдением которых находится царская дорога. Старый дряхлый чеченец вышел к нам на встречу из казармы и шамкая беззубым ртом пролепетал какое то приветствие. Мы попросили у него воды и под тенью здания, на краю дороги, сделали короткий привал. Перед нами открывался весь горизонт. На севере изумрудным расстилалась знакомая нам Веденская терраса и едва приметно возвышалась крепость; вдали темнели ичкеринские аулы: Эрсиной, Курчалой. С востока и запада во всем своем великолепии выступали Черные горы с скалистыми отдельностями в вышине; внизу под нами справа, среди лесной чащи темнело глубокое и тесное в этом месте Хорочоевское ущелье и тихо журчала реченка Хорочой. Только на юге, куда собственно лежал наш путь, за хребтом Зарго пока не было видно ничего кроме пышных покосных трав, усеянных цветами на крутых склонах. От казармы, извиваясь зигзагами еще верст пять, шесть среди скалистых склонов, задрапированных то папоротниками, то кустами белого и розового шиповника, малины или просто субъальпийскими травами, дорога сворачивает в Хорочоевское ущелье и по правому боку его бежит до самого Керикетского перевала, все время высоко над рекой. Здесь перед нами выступила целая семья новых еще невиданных неглубокими белками, в первый раз выступил перед нами Керикетский хребет, которым собственно отделяется Дагестан от Ичкерии. Справа, круто сбегая к ущелью, возвышались три горы: Мухандук, Рыгышк и Дзагани. На всем протяжении, куда хватал глаз не виднелось не виднелось ни единой скалы, ни одного обрывистого склона: все горы представляют один сплошной луг, задернутый субъальпийскими травами до самых вершин, где только изредка выступали белые известняковые обнажения. Там и сям по склонам темнели коши (ночное пристанище овец), бродили пастухи с стадами, но не видно было ни одного селения, никаких признаков оседлого пребывания человека ни в настоящем, ни в прошлом. Очевидно все эти горы издавна привлекали внимание человека исключительно своими прекрасными горными лугами, но обитаемы никогда не были. Становилось жарко. Солнце достигло зенита и целым потоком горячих лучей обдавало беззащитную дорогу. От реки время от времени дохнет прохладный ветерок, да тут же и замрет точно в истоме. И лошадь, и мы, и возница изнывали от жажды. Кругом ни капли воды, ни единого ручейка не сбегало с окружающих гор. На дне ущелья тихо плескалась река и этот плеск, на подобие монотонной колыбельной песни, одиноко дрожал среди глубокой тишины и окружающего безмолвия. Мы несказанно обрадовались, когда не доходя версты или двух до перевала наткнулись на целую группу родников, которые были тут же у самой дороги.

Керикетский или, как его называют дагестанцы, перевал Хагалия, возвышается на 6993 фута над уровнем моря и представляет довольно ровную площадь, покатую к югу. Среди пышной зелени трав и цветов на вершине перевала возвышается пирамида, сложенная из камня в память проезда Государя Александра II в 1871 году. Но ни цветы и зелень останавливают здесь внимание наблюдателя. Перед изумленными взорами путешестника открывается картина, редкая по красоте даже на Кавказе, с которой могут сравниться разве только виды живописной Швейцарии! Впереди целая группа гор, угрюмо надвигаясь одна на другую выступами и остроконечными мысами в виде кольца, расчлененного с севера, огибают глубокую котловину, на дне которой, на высоте 5978 футов, залегает одно из крупных альпийских озер Северного Кавказа, озеро Кезеной-ам. Сквозь густые стены над котловиной там и сям прорывалось солнце, озаряя гладкую, зеркальную поверхность обширного водоема между обрывистыми, прихотливо-извилистыми берегами. С Керикета мы видели северную часть озера, ту часть, которая большим заливом живописно вдается в Алхарскую долину у подошвы скалистой, почти совершенно лишенной растительности громадной горы Кашкер-ламъ, замыкающей озеро с запада; по склону ее над озером, извиваясь между выступами и промоинами далеко, далеко бежит Царская дорога и как-то вдруг обрывается за поворотом. С севера озеро совершенно открыто. Низкие бугристые берега едва сдерживают в этом месте озеро. В весенние половодье избытком воды оно заливает не только берега, но часть Алхарской долины, на что указывают небольшие болотца в низменных местах и ярко-зеленые пышные болотные травы. С юга отлогим конусом с промытыми и изрытыми водою боками, обрывистыми ко дну котловины, возвышается гора Шимерой, невысоким холмистым отрогом замыкающая озеро и с запада, где на горизонте в виде высокого плоскогорья надвигается часть Сулако-Забудал. Суровый, безжизненный ландшафт, как бы самой природой предназначен, для того, чтобы резче рельефнее оттенить всю оригинальную прелесть горного озера, беспечно притаившегося под защитой угрюмых сторожей скал, коварно скрывая следы и тайну своего происхождения под гладкой, серебристой поверхностью, на дне. Издали оно производит странное, необычайное впечатление, какого-то таинственного, неуловимого каприза природы! Только всесильная природа может создать такие условия, при которых сдерживается громадная масса воды на высоте почти тысяч футов! Окидывая взором окрестность, нельзя не заметить, что в жизни озера со дня его образования произошло много и значительных перемен. Прежде всего оно уменьшилось в своих размерах. Живописная долина Алхар, протягиваясь верст на пять, на шесть к северо-западу, между хребтами Керикетским и Кашкер-ламом, в настоящее время тонет в яркой зелени покосных трав, а некогда представляло дно того же озера Кезеной-ам, ныне усохшего до настоящего своего уровня. Небольшая, прозрачная и быстрая речка Эхки, берущая начало из узла, соединяющего Керикет с Кашкер-ламом, рассекает долину во всю длину и впадает в северный рукав озера, служа одним из источников его питания. Долина Алхар представляет лучшие сенокосные угодия и некогда всецело принадлежала Шамилю. В настоящее время частью представляет казенную собственность и арендуется Чаберлоевцами, частью входит в земельные угодия андийцев-дагестанцев. С Керикетского перевала дорога крутыми короткими зигзагами на подобие винта сбегает на дно долины к топкому и болотистому устью реки Эхки. Некогда здесь, на берегу северного рукава озера Кезеной-ам, под охраной и покровительством Шамиля существовало русское поселение из беглых солдат. Солдаты занимались изготовлением пороха, патронов и получали все необходимое для своего существования от жителей ближайших чеченских селений. В настоящее время, кроме нескольких кутанов (овчарников) Алхарская долина не имеет никаких следов оседлого пребывания человека.

Перерезав долину поперек между рукавами, топями и, наконец, бродом через самую речку Эхки, дорога вновь стала ползти в гору по склону Кашкер-лама над самым озером. Изумрудные воды его, как взор скорбящей красавицы, глубоки, темны, не прозрачны. Говорят, глубина озера так велика, что до настоящего времени никакими снарядами не удалось достать дна его. За то в блестящей поверхности отражалось небо, солнце, даже странницы тучки, окружающие горы, все, как в зеркале!… Небольшой ветерок время от ремени будил сонную поверхность воды, вздымая легкие волны, которые ударяясь о берега, оглашали окрестность то плеском, то тихим прибоем. На местах прибоя клубилась белая пена. Еще два, три поворота и все озеро версты в три, в три с половиной длиною и с версту шириною открылось, как на ладони. Вблизи озеро поражает не только своей величиной, изумрудным цветом зеркальной поверхности, но главным образом прихотливым очертанием берегов, крутых, обрывистых, которые остроконечными и тупыми мысами, длинными косами или просто скалистыми выступами, в поразительном соответствии с востока, запада и юга вдаются в озеро, образуя большие и малые заливы и множество бухт. В собственном смысле озеро состоит из трех громадных заливов: северного, который вдается в Алхарскую долину; восточного, омывающего низменные берега не менее живописной и красивой долины Каухи, залегающей в складках гор Азал и Цацакой, с речкой того же имени, которая впадает в восточный залив, и самого большого залива, западного, между Кашкер-ламом и Шимероем. На западе озеро далеко отступает от обрывистого склона, обнажая береговую полосу, заваленную обломками скал, занесенную илом и разрушенными породами известняков. Соответствие в расположении мысов и выступов до некоторой степени проливает свет на образование котловины и самого озера. Несомненно, горы, замыкающие озеро, некогда представляли один нераздельный хребет, который под влиянием могучих деятелей природы — воды, воздуха и времени — постепенно поддавался процессу разрушения, завершившемуся грандиозным провалом, заполненным водою. Подобное чисто научное объяснение близко сходится с довольно распространенной среди чеченцев легендой об образовании озера. — «На месте нынешнего озера», рассказывают чеченцы, «некогда был большой аул Кезеной. Жители аула позабыли Бога и обычаи, завещанные предками. Раз спустился с неба ангел и в виде странника обошел все сакли, прося приюта и пищи. Кезеноевцы не только не приняли и не накормили странника, но чуть было не затравили его собаками. Зашел странник в последнюю саклю на самом краю селения, к одной бедной вдове. Вдова очень обрадовалась гостю, чем могла накормила и уложила отдыхать на своей постели. На утро странник открыл вдове, что он не простой человек, а ангел, посланный Богом испытать кезеноевцев. «Кезеноевцы народ злой и испорченный и за это Бог жестоко накажет их: земля разверзнется и поглотит селение со всеми жителями; впоследствии здесь образуется глубокое озеро, которое в память погибшего селения окрестные жители назвали Кезеной-ам.

В озере в громадном количестве водится рыба, исключительно форель, отчего русские поселенцы называют его «форельным» озером. Самый удачный лов бывает зимою. По словам нашего возницы зимой ему удавалось вывозить пудов по десяти и пятнадцати крупной форели. Вместе с рыбой в сетях очень часто попадаются обломки сосновых деревьев, что дает повод темному люду к самым разнообразным толкованиям. Вблизи окружающие горы выглядят менее безжизненными, чем издали. Печальные обнажения, скалы, осыпи оживляются зелеными лужайками, пятнами, засеянными то пшеницей, то ячменем, по склонам и лощинам, одиноко или небольшими группами жмутся чахлые сосны, поросли березняка. Присутсиве сосны на скалах делает вероятным рассказы жителей, что на дне озера погребен сосновый лес. Очень возможно, что до провала горы были покрыты сосновым лесом, часть которого вместе с разрушенными породами устилает дно озера и до ныне, служа доказательством, что провал совершился не очень давно, на столько недавно, что деревья не успели еще совершенно разрушиться, по всей вероятности, на глазах современных обитателей Ичкерии и Чаберлоя — чеченцев, на что указывает легенда и чисто чеченское название озера Кезеной-ам.

Вдали показалась караулка инженерного ведомства, небольшое каменное здание на гребне плоского отрога, который в виде порога отделяет озеро от соседней глубокой балки на западе. Вокруг не виднелось ни одного селения. Два, три кутана на склоне Кашкер-лама свидетельствовали о временном пребывании здесь человека в летнюю пору, когда стада выгоняются на горные пастбища. — Между тем вечерело. На западе красным заревом светом заката. Ветер усилился. Озеро помутнело, вздулось, вспенилось и дико необузданно начало биться в своей каменной клетке, точно собиралось выйти из берегов и поглотить в своей бездонной глубине приунывшую окрестность. Громадные валы, догоняя друг друга то с шумом захлестывали низменные берега, то вдруг отступали и набегая на скалы разбивались, обдавая брызгами крутые склоны противоположного берега до самой дороги. Оглушительный плесек воды, вместе с завываниями порывистого ветра, точно стоном, наполняли воздух. Подгоняемые ветром мы быстро спустились вниз. У караулки нас дожидал проводник Малочи чеченец-чаберлоевец и поздоровался с таким радушием, точно много лет знаком был с нами. В караулке решено было переночевать, чтобы на следующий день ранним утром начать путешествие пешком по Чаберлою. Приютились мы в довольно просторной комнате с нарами, кое-какой мебелью, со всеми принадлежностями для невзыскательного русского путешественника, даже с самоваром. Старшина ближайшего селения Хой, Акбулат, небольшого роста юркий, подвижной старик, типичный чеченец, отдал приказание наловить форели. Через какой-нибудь час, обычная на каждой остановке суета, угомонилась и окруженные любопытными, которых, Бог знает откуда, набралось чуть ни с целый десяток, мы сидели за самоваром. Чаберлоевцы народ рослый, хорошо сложенный, несколько сухощавый, с открытой, приятной физиономией, по типу, пожалуй, очень близкой к русской, но с суровым проницательным взглядом темных глаз.

Начались обычные расспросы: куда идем и зачем идем? Одного никто и никак не мог понять, зачем может пуститься в такое дальнее путешествие женщина, да еще пешком. Этот вопрос занимал решительно всех и малых, и старых, пока наконец, по-своему, не был разрешен Акбулатом, хоевским старшиною. «У нас, у чеченцев, есть поговорка: стоячая вода скоро тухнет, лежачий камень — покрывается мхом, а человек, когда сидит на одном месте — рано старится. Ты не хочешь состариться, вот и ходишь по горам!» добродушно заметил он к общему удовольствию окружающих, по-видимому совершенно удовлетворенных таким объяснением.

II. На следующее утро по прежнему дул ветер; по прежнему трепетало и билось о скалы озеро, но небо было ясное, безоблачное, предвещая ясный солнечный лень. Хоевский старшина уже был у караулки, так сказать, на высоте своего призвания, суетился, бегал и придерживаясь чеченской пословицы, «некованный конь к горной езде не годен», несколько раз внимательно копыта лошади, седло, отдавал какие-то приказания, что-то искал, кого-то бранил, словом всеми силами старался обнаружить полную готовность оказать нам всевозможные содействия, даже такие, которые совершенно не требовались, например, рыбный завтрак в шесть часов утра с своими неотступными просьбами непременно откушать, чем, в сущности, гораздо больше мешал, нежели содействовал. Под свист ветра и плеск взволнованного озера, Малочи навьючил лошадь и мы двинулись в путь.

Чаберлоем называется та часть горной Чечни, которая непосредственно примыкает с юга к западной части центральной Ичкерии. Естественной границей между Чаберлоем и Ичкерией служит южная гряда Черных гор, именно Керикетские и Чаберлоевские горы. По характеру территории Чаберлой (восточный) занимает обширную, высокоприподнятую, в среднем до 5000 ф. над уровнем моря, котловину, обрамленную: с севера упомянутыми горами, Керикетскими и Чаберлоевскими, составными частями южной гряды Черных гор, с юга — второй передовой цепью Кавказского хребта, известной под именем Скалистых гор на протяжении от горы Босхой-лам (8498 ф. над ур. м.), до горы Азал (8435 ф. над ур. м.), с господствующей вершиной Абдал-Забузал (8540 ф. над ур. м.), с востока и запада — поперечными отрогами, идущими к северу от горы Босхой-лам и Азал, которыми южная гряда Черных гор связывается с Скалистыми. Замкнутая таким образом котловина представляет две террасы: восточную и западную. Восточная терраса с озером Кезеной-ам в северной части, где мы находились, выше по положению и совершенно лишена населения. Все дно ее изрыто и рассечено глубокими балками, оврагами, промоинами и почти нацело выполнено крутыми и пологими то глинистыми, то скалистыми склонами обрамляющих высоких гор. Все воды, орошающие верхний Чаберлой, стекают на дно котловины и сливаются, собственно говоря, в одну речку, верховье которой известно под именем Ахкете, а среднее и нижнее течение под названием селений, расположенных по ней. Ахкете протекает по дну котловины с северо-востока на юг и, рассекая цепь Скалистых гор, образует тесное Ансадовское ущелье, южнее которого Ахкете уже в Дагестанской области вливается в реку Андийское Койсу. Главный приток Ахкете, Каргаин, течет в направлений с севера на юг. Кроме названной реки котловина верхнего Чаберлоя в юго-западном углу рассекается глубокой балкой Ахк-Келой, с речкой того же имени, впадающей в реку Ачехой — приток реки Шаро-Аргуна. Балка Ахк-Келой обрамляет на всем своем протяжении подошву горы Босхой-лам. В общем обе реки с их мелкими притоками в обычное время года мелководны; весною же во время таяния снегов и в дождливое осеннее время бурны, переполняются водой, за неимением мостов мало или совсем недоступны и почти прерывают сообщение между селениями. В противоположность Ичкерии, верхний Чаберлой в настоящее время почти совершенно лишен древесной растительности и поражает своим угрюмым, суровым видом, который несколько скрашивается и смягчается травянистой субальпийской растительностью по склонам Скалистого хребта от Босхой-лама до Азала, да почти сплошными посевами хлебов по самому дну котловины.

Вся площадь верхнего Чаберлоя, включая и самые склоны окружающих гор, не превышает 300, 400 квадратных верст. Общее число населения около 4500 душ обоего пола. Оно сложилось из трех, четырех коренных фамилий, каковы, например, Макажоевская, Тундухоевская, Садоевская и др., и позднейших переселенцев из Дагесмтана и других мест. Все население верхнего Чаберлоя группируется в несколько обществ. Наиболее значительные селения: Хой, Макажой, Нижелой, Буни, Хиндой, Босхой, Садой, Цикорой и др. Главное занятие жителей этих аулов — земледелие и скотоводство. Вообще говоря, естественные условия страны далеко не благоприятствуют развитию экономического благосостояния среди населения. Достаточно указать, что верхний Чаберлой в течении восьми месяцев бывает закрыт снегом, вследствие чего хлеба очень часто не вызревают, а скотоводство сильно страдает от недостатка пастбищных и сенокосных угодий.

Относительно путей сообщения нужно заметить, что в верхнем Чаберлое, хотя кроме Царской дороги, которая, рассекая восточную окраину территории, направляется собственно в Дагестан, до настоящего времени и нет колесных дорог, но имеются более или менее сносные и разработанные вьючные тропы. Одна из таких троп соединяет верхний Чаберлой с Царской дорогой и нижним Чаберлоем или вернее — с главным пунктом горной Чечни, укреплением Шатоевским, а другая, проложенная по Ансадоевскому ущелью, с западным Дагестаном. В административном отношении верхний Чаберлой входит в состав 7-го участка Грозненского округа.