Бесплатный фрагмент - Кавалергардский вальс

«Мы не стремимся быть первыми, но не допустим никого быть лучше нас»

граф А. И. Мусин-Пушкин, кавалергард

Часть тринадцатая. Убежища заблудших душ

1802 год август

Санкт-Петербург, Таврический дворец

Лето в Петербурге всегда коротко, погода переменчива и большую часть времени льют дожди. Но сегодня неожиданно выдался солнечный день, от чего Таврический парк наполнился янтарным прозрачным светом. Елизавете захотелось прогуляться. Она строго наказала фрейлинам дать ей возможность побыть в парке одной.

Впрочем, почувствовать себя одной было невозможно, так как парк кишел кавалергардами, несущими караул на протяжении времени пребывания во дворце императора. А сегодня Александр со своими «негласными комитетчиками» задержался до вечера. Дело в том, что в Петербург пришло сообщение: «Наполеон провозгласил себя пожизненным консулом Франции», и эта новость взбудоражила всех.

Условно отгородившись от всех зонтиком, Елизавета бродила по дорожкам вдоль клумб. Но коварная погода всё-таки не дала ей насладиться прогулкой. Неожиданно налетели облака, и поднялся ветер. Сильный порыв вырвал из её рук зонтик, тот покатился прочь, набирая скорость, по парковым дорожкам.

Елизавета увидела, как один кавалергард ловко подхватил «беглеца». И вот он уже идёт к ней навстречу, чтобы отдать утерянную вещицу. Лиз придала лицу учтивое выражение… и вдруг опешила. Караульный оказался её знакомым поручиком из Благовещенской церкви…

— Прошу Вас, Ваше императорское величество, — произнёс он, протягивая ей зонт.

— Благодарю, — она вновь ощутила в душе трогательные нотки от звука его голоса.

Ветер сию минуту стих, и вновь выглянуло солнце. Лиз невольно зажмурилась, глядя на кавалергарда. Вот он стоит под солнечным светом, высокий, стройный с бледным лицом и чёрными, как омут глазами. В памяти Елизаветы короткими вспышками вдруг начали мелькать какие-то неуловимые картинки. Нет, она определённо где-то видела ЕГО, вот так же, среди зелёной травы и солнечных лучей. Ещё немного и она вспомнит! Пусть только он ещё скажет что-нибудь.

— Вы… давно на службе? — спросила она его сама, чтобы вновь услышать его голос.

Охотников опешил оттого, что она обратилась к нему:

— Второй год, — ответил он.

— Вы родом из Петербурга?

— Нет. Наше родовое поместье находится под Воронежем.

Елизавета немного посомневалась и решила спросить у него напрямую:

— Я хочу задать Вам ещё один вопрос…, — начала она

Но тут рядом, точно из-под земли, вырос командир полка генерал Уваров и участливо осведомился:

— Простите, Ваше императорское величество, у Вас всё в порядке?

— Благодарю, генерал. Всё в порядке, — она с трудом подавила раздражение от его нежелательного появления. — Мой зонт унесло ветром, а поручик его поймал.

— Молодец! — похвалил Уваров Охотникова.

Лёшка вытянулся во фрунт:

— Рад стараться, Ваше высокоблагородие!!

Лиз поняла, что командир не даст ей поговорить с молодым человеком наедине, и обратилась к Уварову:

— Господин генерал, пришлите Вашего поручика ко мне в покои через час. Я хочу дать ему кое-какие поручения.

Уваров взял под козырёк:

— Так точно, Ваше императорское величество.

Покои Елизаветы Алексеевны

Спустя час, снявшись с караула, Охотников припустил бегом по песчаным дорожкам парка. Невероятно! Сама попросила, чтоб он явился к ней в покои!! Вот это да!… Лёшке ужасно захотелось сделать для Елизаветы что-нибудь приятное. Он свернул в дальний угол сада, где вдоль забора росли ромашки, и безжалостно оборвал их все.

Спрятав букет за спину, он проскользнул мимо фрейлин и стоящих на карауле офицеров, и вошёл во дворец. Пересохшими от волнения губами сообщил:

— Прибыл по приказу Её величества императрицы Елизаветы Алексеевны в её распоряжение!

Придворная камеристка, любопытно смерив его взглядом, вошла в покои госпожи и доложила:

— Ваше величество, там какой-то кавалергард. Говорит, что прибыл по Вашему приказу.

— Пусть войдёт, — услышал Лёшка её голос, и от напряжения взмок.

Робко войдя в покои к государыне, он остановился посреди комнаты. Елизавета сделала знак камеристке:

— Оставьте нас.

Та с немым недоумением вышла за двери, и Елизавета с Алексеем остались наедине. Он перестал дышать от такого волнительного момента. Она тоже испытывала лёгкую неловкость:

— Простите, я не знаю, как к Вам обращаться…

— Поручик Охотников, — представился он.

Она задумалась. Нет, фамилия Охотников ей решительно ничего не подсказывала.

— Поручик Охотников, там в парке нам не дали поговорить. У меня к Вам есть один деликатный вопрос.

— Я весь внимание, Ваше императорское величество! — Алексей жадно поглощал глазами каждое её движение.

Елизавета поймала на себе этот взгляд и смутилась:

— Я знаю, что Вы посещаете могилу моей дочери, — призналась она. — Нет, я не осуждаю Ваших действий. Мне приятно, что Вы оказываете почести светлой памяти моей бедной девочки. Но, однако… я не понимаю. Скажите, почему Вы это делаете?

«Потому что я люблю Вас!» — чуть не выпалил Алексей, но поймал себя за язык и… поперхнулся. И закашлялся.

— Что с Вами? — удивилась она.

Но он продолжал кашлять, и никак не мог остановиться.

— Выпейте воды, — любезно предложила Лиз, сама наполнила стакан и протянула ему.

— Благодарю, Ваше величество.

— Что Вы прячете за спиной? — не выдержала она.

Лёшка вытянул слегка помятый букет и дрожащей рукой протянул его императрице.

— Что это? — растерялась она, принимая цветы.

— Ромашки.

— Ромашки?? — переспросила она и вдруг застыла, точно парализованная.

…Вот оно! То самое слово!…В памяти тут же появились светлые вспышки: солнце, высокая трава, качание кареты, весёлый смех Дороти, и мальчик… Он едет верхом рядом с каретой и не сводит с неё влюблённых глаз. «Лиз, спроси его о чем-нибудь», — слышится голос Дороти. «Это же неприлично», — восклицает она. «Ну, признайся, тебе самой хочется»… Да, ей, действительно ужасно хотелось тогда заговорить о чём-нибудь с незнакомым красивым мальчиком. И она спросила какую-то чепуху…

— Что Вы сейчас сказали? — Елизавета выпала из воспоминаний и с любопытством уставилась на поручика.

— Ромашки, — повторил Алёшка, наблюдая её растерянность, и ощутил, как у него самого развивается дрожь в коленях. — Вы спросили, как называются эти цветы, — напомнил он, — Я ответил: «Ромашки». А Вы тогда сказали: «Какое смеш…

— Какое смешное слово «ромашки», — машинально повторила вместе с ним Елизавета и сама испугалась тому, что произошло.

У Алексея вытянулось лицо:

— Вы… неужели, Вы помните?!

— В-вы.. тот самый Алексей?

— Не может быть… Вы запомнили моё имя?!! — воскликнул он, потрясённый до глубины души.

Елизавета растерялась. Невероятно! Это было так давно!! А имя его она, в самом деле, не забыла. Да и как могла? «Ели-за-вета А-лек-сее-вна, звучит, как колокольчик — дили-дили динь» — вспомнился ей разговор с сестрой после крещения, — «А парня того тоже звали А-лек-се-ем, дили-динь…»

В эту минуту дверь в её покои внезапно распахнулась, и в комнату стремительно вошёл Александр:

— Лиз. Я хотел предупредить тебя, что сегодня…, — он осёкся, заметив молодого кавалергарда. — А что происходит? Что делает в твоих покоях этот поручик?

— Он…, — Лиз, в поисках спасения, торопливо зашарила рукой по столу и наткнулась на конверт из Швеции. — Он принёс мне письмо от Дороти, — тут же нашлась она, помахивая конвертом, точно веером.

Александр сомнительно наморщил лоб:

— Дорогая, что с тобой?

— Что? — рассеянно переспросила она.

— Ты так взволнована. Что-то с Дороти?

— …А? — Лиз от страха боялась взглянуть на мужа. — Нет-нет. У Дороти всё в порядке.

Александр обернулся к Охотникову:

— Вы свободны. Ступайте.

Тот послушно щёлкнул каблуками и удалился. Оставшись наедине с супругой, император критично взглянул на неё, пытаясь определить, чем же всё-таки она так взволнована? Елизавета тем временем, ни жива, ни мертва, стояла посреди комнаты, в одной руке держа конверт с письмом, другой рукой прижимала к груди букет ромашек.

— Откуда цветы? — полюбопытствовал Александр.

— Я сама нарвала… на прогулке, — опять соврала она и, в ужасе от такого количества вранья, испытала головокружение.

— Что с тобой? Тебе нехорошо? — испугался супруг.

— У меня что-то голова закружилась, — призналась она. — А ты… хотел меня о чём-то предупредить…

— Да! — вспомнил он. — Сегодня я остаюсь ужинать здесь во дворце. Ты составишь мне компанию?

— Нет. Я намерена ужинать у себя в комнате, — возразила она.

— Как пожелаешь, — прохладно ответил Александр.

1802 год август

Картли-Кахетия, Тифлис

Кнорринг отбыл в крепость Моздок. Он в царствование Екатерины был командиром Кавказской линии, и теперь рассчитывал, что бывшие соратники не оставят его в беде.

Спустя несколько дней, до Тифлиса дошло известие, что Кнорринг до Моздока не дошёл, он с отрядом был остановлен нападением лезгин в Ларском ущелье. Заняв оборону, они оказались зажаты среди скал и лишены возможности двигаться дальше. В Тифлисе по этому поводи собрались держать совет.

— Мы должны помочь командующему, — заявил Лазарев. — Обратимся к царевичу Вахтангу с просьбой выделить армию грузин, чтобы пройти до Ларского ущелья и отвлечь внимание лезгин на себя. Таким образом, дадим шанс Кноррингу прорваться к Моздоку.

— Верно! — подхватил Тучков.

Но Чернышёв, пользуясь подсказкой царевны Тамары, позаботился присмотреться к царевичу Вахтангу. И у него уже имелись кое-какие сведения. Поэтому он возразил:

— Господа, я не уверен в преданности царевича Вахтанга. Мне известно, что в его Душетский замок ежедневно приходят толпы вооружённых людей.

— И что из этого? — наморщил лоб Лазарев.

— Однако никто не приметил, чтобы они оттуда возвращались, — добавил Чернышёв. — Вот скажите, генерал, когда Вы были последний раз в Душете у царевича?

— Третьего дня, — признался тот

— Вы видели в его замке большое скопление народа?

— Нет, капитан. Никого, кроме прислуги.

— Как думаете, куда деваются все эти люди? — Чернышёв вопросительно уставился на обоих генералов.

— Неужели заговор?! Этого нам ещё не хватало!

— Это надлежит проверить.

Учитывая обстановку в Тифлисе, где уже всё перемешалось, свои и чужие, нельзя было никому доверять. Поэтому Тучков с Чернышёвым выехали в Душет ночью тайком. А, чтобы притупить бдительность царевича Вахтанга, взяли с собою грузинского князя Тарханова.

Едва забрезжил рассвет, они с сотней казаков осторожно въехали на окраину Душета. Чернышёв взял на себя роль посыльного и направился в замок сообщить о том, что генерал Тучков и князь Тарханов намерены нанести царевичу визит. Расчёт был такой: если подозрения об измене не подтвердятся, то Тучков поговорит с Вахтангом о вызволении Кнорринга из Ларского ущелья.

Чернышёву ответили, что царевич ещё спит. Подождав, он явился в замок снова. На этот раз ему сказали, что царевич одевается и не может его принять. Затем придворные сообщили, что он просит вначале прислать к нему одного князя Тарханова.

Это уже насторожило Сашу. Он, нехотя, согласился, но потребовал, чтоб царевичу доложили, о намерении генерала Тучкова поговорить с ним о важных государственных делах. Сам спустился во двор. Пока они с Тучковым обсуждали ситуацию, князь Тарханов вдруг сложил ладонь козырьком и пристально вгляделся куда-то вдаль:

— Господа! Вгляните туда! По-моему, это царевич Вахтанг! Я узнаю его зелёный плащ и коня!

И они увидели фигурку всадника, лихо удаляющегося от стен замка.

— Ч-чёрт! Он сбежал!! — воскликнул Тучков.

— Что я Вам говорил! На воре шапка горит, — подтвердил Саша, — Он увидел под окнами казаков, услышал заявление встретиться с генералом Тучковым, и испугался!

— В погоню!! — скомандовал Тучков казакам, вскакивая на коня. — Догнать его!!

Погоня была не продолжительной и безуспешной. Царевич Вахтанг, проскакав три версты, свернул к большому каменному дому, принадлежащему его дворянину, и юркнул туда. Ворота дома за ним быстро затворились.

— Окружить дом! Никого не выпускать!! — кричал Тучков.

Спустя четверть часа им удалось силами казаков выбить ворота и въехать во двор. Но внутри было пусто. Чернышёв с Тучковым лично прошарили все покои и не обнаружили никого, кроме одинокой старухи, спрятавшейся с перепугу в кладовке.

Но зато увидели, что все комнаты были похожи на военные склады, и в них было полно продовольственных запасов, ружей, пороху и свинцу. После отчаянного крика Тучкова и гневных угроз о расправе, старуха, наконец, показала им погреб, откуда был вырыт основательный подземный ход. Тучков с Чернышёвым прошли его насквозь и оказались в гуще леса…

— Ушёл! — запыхавшись, выдавил с досадой Тучков. — Предатель!!… Что делать? От него теперь можно ждать чего угодно. Надобно его разыскать, пока он не собрал войско!

— Поздно, — отряхнул мундир Саша, — Боюсь, что он его уже собрал.

— Давайте вернёмся в Душет и допросим народ. Они, наверняка, осведомлены о местонахождении хозяина.

Но в Душете они застали неожиданную картину: отряд гренадер заполнил площадь. Супруга царевича Вахтанга, выйдя на башню замка, отчаянно кричала собравшемуся народу о притеснении крови любимого ими царя Ираклия и требовала мщения.

Саша испуганно потянул Тучкова за рукав:

— Едем отсюда! Как бы эта разъярённая толпа не разорвала нас на куски.

Им ничего не оставалось, как тихонечко убраться во свояси. Возвращаясь, Тучков сокрушённо заявил:

— Делать нечего! Сейчас заберем остатки армии из Тифлиса и сами пойдём к Ларскому ущелью. Если мы не поможем Кноррингу, то помощи ему ждать не откуда!!

— Но, если мы уйдём, Тифлис останется полностью беззащитным, — напомнил Саша.

— А гори он огнём!! — ожесточённо заявил Тучков. — Если Кнорринг не приведёт подмогу, нас самих не сегодня-завтра всех перережут, как малых щенков! Поэтому, всё одно — погибать!

1802 год сентябрь

Санкт-Петербург

Александр Павлович, читая письма Чернышёва о положении дел в Грузии, убеждался, что не зря он сомневался в Кнорринге. Тот не оправдывал его надежд. Размышляя над тем, что же дальше делать, он припомнил одну фразу из письма Чернышёва: «Основная сложность заключается в том, что новое управление не знает не только местных нравов и обычаев (к коим само население относится с трепетом и святостью), но даже не владеет грузинским языком…»

— Верно, — рассудил Александр. — Мы терпим поражение, потому что мы там чужие. Нам не верят и оттого ненавидят! Вместо Кнорринга нужен человек из местных! Тот, кто одновременно и грузинами почитаем, и свято предан Российской империи.

Он начал перебирать в памяти возможные кандидатуры:

— Царевич Давид? Нет, он себя дискредитировал в глазах родственников. Вообще, грузинские царевичи отпадают. Они могут поднять мятеж и вернуть монархию в Грузию… Может, Багратион, что прославился в Итальянском и Швейцарском походах с Суворовым? Да, он смел. Но слишком молод и горяч. Не наломал бы дров ещё поболее?… Кого-то бы постарше и помудрее…

И тут Александра осенило:

— Князь Цицианов! Сорок восемь лет. Потомок древнего грузинского княжеского рода Цицишвили. И характеристика достойная! Прошёл Турецкую войну. Выиграл битву под Хотиным. Штурмовал Вильно. Участвовал в Персидском походе. Сам Суворов в одном из приказов предписывал войскам «сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов». Идеальная кандидатура!

Александр Павлович решительно вызвал к себе Кочубея:

— Виктор Павлович, готовьте приказ об отставке Кнорринга и назначении на должность командующего Грузинской Российской губернией князя Павла Дмитриевича Цицианова!

1802 год сентябрь

Мекленбург

В течение месяца Надя, тайком от Елены Павловны, готовилась к отъезду. Они за эти два года стали самыми близкими подругами. И Надя понимала, что нанесёт ей страшную рану сообщением о своём намерении уехать в Россию. Поэтому она всё оттягивала и оттягивала с тем, чтобы поставить в известность Елену о своих планах.

Сегодня Надя съездила в Шверин, чтобы произвести необходимые покупки. И, возвращаясь, дала себе слово, что вот сейчас непременно обо всём расскажет Елене. Войдя в замок, Надя заметила, что всюду царит какое-то беспокойство. Мимо прошествовал придворный доктор, а за ним стрелою промчался его помощник с медицинским саквояжем, Надя не на шутку обеспокоилась и прибавила шагу.

Возле покоев Елены Павловны было столпотворение. Разговаривали шёпотом. Дамы взволнованно теребили в руках батистовые платки. Из комнаты вышел бледный Людвиг и, завидев Надю, бросился к ней:

— Слава Богу, Вы вернулись!

— Что случилось?

Он схватил её за руку и сбивчиво заговорил:

— Она ещё после завтрака почувствовала лёгкое недомогание… Я настаивал, чтобы она прилегла. Но ей захотелось выйти в парк, подышать свежим воздухом. Я, разумеется, не стал возражать… Но на прогулке она вдруг упала в обморок! Так неожиданно, что её не успели подхватить! Она упала с парковой лестницы! — он не смог сдержать слёзы.

— О боже! Она жива? — испугалась Надя.

— Жива. Но сильно оцарапала лицо оттого, что упала в шиповниковый куст. Так до сих пор и не пришла в сознание… Доктор сейчас у неё.

Спустя четверть часа доктор Майер появился из покоев пострадавшей:

— Дамы и господа, вы можете расходиться. Смею уверить Вас, что с её высочеством Еленой Павловной всё в порядке. Она пришла в себя.

По толпе пронёсся всеобщий вздох облегчения. Доктор обратился к господину:

— Её высочество желает видеть Вас, мой герцог. И Вас, мадам, — последнее обращение относилось к Надежде Алексеевне.

Увидев Елену, Надя едва сдержалась от вскрика! Лицо молодой герцогини было беспощадно изуродовано ссадинами и царапинами и казалось совершенно неузнаваемым. Помощник доктора Ганс старательно прибинтовывал к руке Елены деревянные плашки.

— Что это? — растерянно проговорил Людвиг.

— Её Высочество сломали руку, — пояснил Майер. — Не волнуйтесь. Молодые кости срастаются быстро. Думаю, что к рождеству Елена Павловна уже сможет делать своей царственной ручкой любые движения. Шиповник смягчил падение, хоть и исцарапал лицо. Но, обещаю, что от ссадин не останется и следа. И неземная красота герцогини ничуть не пострадает. При этом ужасном падении Елена Павловна, хоть и нанесла себе увечья, но спасла главное!

Надя с герцогом непонимающе посмотрели на доктора. Тот снял очки и улыбнулся:

— Их Высочество ждут ребёнка, — пояснил он. — Но ему ничто не угрожает. Это просто счастье, что всё так удачно обошлось. Поздравляю Вас, мой герцог!

Людвиг, огорошенный новостью, упал на колени перед супругой и принялся целовать её забинтованные руки. А Надя, вспомнив о том, что хотела просить у Елены позволения уехать в Россию, с горечью подумала: «Нет, не сегодня…»

1802 год октябрь

Санкт-Петербург

Великий князь Константин, оставшись «соломенным вдовцом», предавался забвению, пытаясь утопить в вине раздражение и гнев по поводу не состоявшегося развода.

В страстном желании насолить сбежавшей супруге, он приказал адъютанту Линёву уехать из Петербурга в Европу, чтобы в свете все продолжали думать о том, что связь между ним и Анной Фёдоровной существует. И лично пустил слух, будто бы сама Анна настоятельно велела «любовнику» следовать за нею, так как страстно увлечена и намерена продолжать наслаждаться любовным грехом за пределами России!

Жанетта Четвертинская имела строгий разговор с вдовой- императрицей, в котором ей ясно дали понять, что она не должна сметь даже на пушечный выстрел приближаться к великому князю во избежание сурового наказания!!

Таким образом, Жанетта притихла, как мышь, и не показывалась на глаза Константину. Иван Линёв мотался за деньги великого князя по Европе. Анна Фёдоровна тихо жила в Швейцарии. А сам Константин продолжал беситься и исторгать огонь, в гневе на неоправдавшиеся надежды.

Со смертью бабушки и отца исчезли «ежовые рукавицы», в которых те держали нерадивого цесаревича. Поэтому Константин с головой пустился во все тяжкие! Очень быстро вокруг него образовалась компания кавалергардов-адъютантов, обожающих выпить за чужой счёт, подраться и поблудить по «весёлым» домам. Константиновский дворец превратился в мерзкий притон! Там ежедневно собирались собутыльники великого князя, билась посуда, из открытых окон неслись пьяные крики, голосили цыгане, надрывно визжали девицы лёгкого поведения! Впрочем, Константин Павлович не брезговал и сам разъезжать по борделям столицы, где развратничал и дебоширил. Потом адъютанты с трудом находили его бессознательного в каком-нибудь трактире и везли домой. Просыпаясь, великий князь не помнил, где уснул и, частенько, не понимал — где проснулся. А, открывая глаза, снова тянулся к бутылке!!

За три месяца беспробудного пьянства Константин Павлович порядком подорвал себе здоровье и, усугубив его ещё букетом венерических болезней, совершенно потерял человеческий облик.

Однажды, во время прогулки по Невскому в обществе адъютантов-собутыльников в открытой карете, пьяному Константину в образе идущей по обочине молодой женщины привиделись до боли знакомые черты.

— Варвара Николаевна!! — воскликнул он, перевалившись за борт кареты, и едва не выпал на мостовую. Приятели в последний момент ухватили его за ноги.

Адъютант Бауэр посмотрел вслед удаляющейся женской фигурке и пояснил:

— Вы обознались, Ваше высочество. Это мадам Арауж. Я знаю её. Она немка. Живет в доме на Садовой.

Кавалергарды зашумели:

— Аппетитная девица.

— Повезло кому-то.

— Я бы не прочь с такой развлечься…

— Господа! Увы! — перебил их Бауэр, отчаянно жестикулируя. — Это невозможно. Она весьма добродетельна и набожна! К тому же вдова. Муж её в прошлом году скончался от чахотки, оставив её с двумя малолетними детьми.

Адъютанты дружно сквасили разочарованные мины. А Константин, хищно заявил:

— Я хочу эту женщину!!

— Невозможно, мой господин, — замотал головой Бауэр. Но в следующую минуту ему в грудь упёрся бархатный кошелёк, в котором увесисто звенели монеты (на глаз, рублей пятьсот).

— Я сказал, что хочу эту женщину!! — повторил Константин.

Бауэр обалдел. На чаше весов с одной стороны — почти его годовое жалование, а с другой — репутация порядочной женщины, его знакомой.

— Ты что? Хочешь отказать своему господину?! — рассердился великий князь.

— Я …, — проблеял Бауэр, не сводя глаз с кошелька. — … Я попробую что-нибудь сделать…

Октябрьским вечером в дом на Садовой позвонил посыльный и сообщил мадам Арауж, что её приятель Бауэр внезапно заболел и просит оказать ему милость, срочно приехать. Карета ждёт у крыльца.

Сердобольная женщина вмиг откликнулась. Не прошло и четверти часа, как она уже ехала по тёмным улицам Петербурга, встревоженная состоянием здоровья друга.

Но, к её разочарованию, карета вдруг выехала за город и понеслась в неизвестном направлении. Когда, наконец, возница остановился, обескураженная женщина не успела опомниться, как подбежавшие двое мужчин в военной форме подхватили её под руки и насильно увлекли во дворец.

Её грубо втолкнули в большую залу, где было жутко накурено. За накрытым столом в пьяном угаре шумели офицеры. Появление хорошенькой женщины произвело бурю восторга! Поднявшийся над всеми великий князь Константин Павлович, походкой хозяина приблизился к застывшей от страха гостье. И на виду у всех, схватив её, жадно поцеловал в губы.

— Что… Вы себе позволяете?! — дрожащим голосом пробормотала женщина, насмерть перепуганная подобным обращением.

«До чего же она похожа на Варвару Репнину…», — подумал Константин, «поедая» глазами мадам Арауж. — «Ну, Варвара Николаевна, настал час расплаты. Я отомщу Вам за всё, что мне пришлось отстрадать по Вашей милости…»

И он, легко подхватив даму, перекинул её через плечо, будто поклажу:

— Господа! Приглашаю всех в «зрительный зал» на представление!!

И направился в спальню, унося на плече трофей. Толпа пьяных офицеров, возбуждённая поступком командира, ломанулась за ним. За опустевшим столом остался сидеть Бауэр, который дрожащей рукой наливал себе водку и опрокидывал в рот одну рюмку за другой, пытаясь залить остатки тревожной совести.

На следующее утро

Очнувшись от пьяного угара, Константин огляделся, пытаясь определить — где он?… По портьерам, из-за которых едва пробивались предрассветные лучи, великий князь определил, что находится в собственной спальной комнате. Но всё, что далее предстало его взору, заставило содрогнуться. Его покои походили на поле брани, которое ему приходилось видеть в Швейцарском походе через Альпы.

Всюду — на полу, в креслах, рядом на кровати — точно трупы, в беспорядке валялись спящие офицеры. В комнате стоял удушливый запах перегара и чего-то тошнотворного. Константин попытался выбраться из постели и увидел копну разметавшихся русых волос. Моментально вспомнив о мадам Арауж, которую он подло заманил вчера в Стрельну, Константин Павлович искренне изумился тому, что дамочка до сих пор не сбежала, воспользовавшись тем, что её насильники уснули.

Он откинул край одеяла и… остолбенел. Мадам Арауж было похожа на восковую куклу, у которой вывихнуты руки и ноги. А прелестная кожа, казавшаяся вчера нежнее шёлка, была сплошь из синяков и кровоподтёков. Но самое страшное — это был её подёрнувшийся пеленой стеклянный взгляд, незримо устремлённый на Константина.

Великий князь в ужасе свалился с кровати и завопил на весь дом!!!

Очнувшиеся собутыльники в ступоре смотрели на окоченевший женский труп в постели и не знали, что делать? Константин Павлович, бледный, как полотно, в истерике жался в угол и неистово кричал:

— Уберите!!! Уберите её отсюда!!

Дрожащими руками офицеры завернули бездыханное тело в покрывало и унесли в карету. Спьяну, не соображая, они отвезли труп на Садовую, к дому мадам Арауж и, оставив его там, на крыльце, в страхе сбежали.

Зимний дворец

Спустя пару часов известие о загадочной и жестокой смерти вдовы Арауж попало в утреннее донесение императору Александру Павловичу.

Прусский посланник, из-за того, что мадам Арауж была прусской подданной, потребовал немедленно начать следствие по этому делу! Александр, искренне соболезнуя, тут же назначил комиссию о расследовании во главе с Гурьевым. Не успел государь закончить все дела, как ему доложили, что в соседнем кабинете его дожидается брат великий князь Константин Павлович. И, судя по состоянию цесаревича, дело очень срочное и важное!

Александр, зная брата, не принял всерьёз подобное заявление. И даже испытал лёгкое раздражение. Но всё же, скрепя сердце, остановил заседание Совета, извинился перед министрами и отлучился.

Увидев Константина, бледного, с трясущимися губами и пахнущего перегаром, Александр брезгливо поморщился:

— Господи, до чего ты допился! Ты в зеркало-то себя видел?! — пренебрежительно заметил он, прикладывая к носу батистовый платок.

В ответ брат бухнулся на колени и, хватая императора за ноги, забормотал:

— Саша! Спаси меня!! Умоляю!!! Ради всего святого! Век тебе этого не забуду. Спаси!

Александр оторопел. Такое поведение Константина по отношению к себе он наблюдал впервые. Внутри него шевельнулось нехорошее предчувствие. И предчувствие его не обмануло. Выслушав от брата холодящую кровь историю про несчастную мадам Арауж, Александр в первую минуту ощутил непреодолимое желание собственными руками придушить Константина.

Затем пришло страшное осознание: если эта скверная история всплывёт, то ляжет несмываемым грязным пятном на всю их семью!! Ведь полчаса назад он отдал распоряжение министру Гурьеву открыть дело и приступить к расследованию обстоятельств смерти вдовы-немки в доме на Садовой улице. Гурьев далеко не дурак, и вместе со своими молодцами быстро раскопает, куда ведут нити этого преступления!

Императору сделалось дурно. Ослабив воротничок, он провёл дрожащей рукой по лбу и ощутил на нём холодные капли пота. Понимая, что действовать надо как можно быстрее, Александр сухо приказал брату:

— Сиди здесь и не высовывайся!!

И размашистым шагом пошёл в свой кабинет.

Министра Гурьева в срочном порядке приказом императора вернули обратно во дворец. Александр Павлович, испытывая бездну неловкости и стараясь не глядеть в глаза, протянул ему кожаный саквояж и, пересохшими от страха губами пролепетал:

— Дмитрий Александрович. Мне необходимо, чтобы в деле о мадам Арауж Вы констатировали смерть от несчастного случая.

Министр перевёл удивлённый взгляд на саквояж. Александр убрал руку с костяной ручки и шёпотом пояснил:

— Здесь двадцать тысяч …золотом.

Гурьев лишился дара речи, побоявшись даже представить, что же может таиться за смертью этой вдовы-немки, если сам император предлагает ему за молчание такие деньги!! Затем, оклемавшись, уверенно кивнул:

— Понял, Ваше императорское величество. Я сделаю всё наилучшим образом.

Александр вернулся в комнату, где его ожидал брат. Завидев его, Константин, дрожа и приседая, бросился навстречу, заискивающее заглядывая в непроницаемое лицо царственного братца, точно нашкодившая собачонка.

— Ну? Что?!

Александр грубо схватил его за лацканы мундира. Приподнял и встряхнул:

— Сегодня же отправляешься под арест!! В Гатчинский дворец!! И носу не показываешь в Петербург! До тех пор, пока я лично тебя не приглашу! Понял?!

— П-понял… Понял, — залепетал тот.

— И чтоб никаких адъютантов!! Никаких попоек!! Никаких женщин!!! — кричал Александр, багровея лицом.

— Да, да, — отчаянно кивал брат, соглашаясь на все условия.

— Будешь там содержаться под охраной Гатчинского полка! И лечиться под неусыпным надзором докторов, которых я тебе пришлю!!

— Да, да, — покорно повторял тот. И вдруг бросился целовать ему руки. — Спасибо, брат!! Я тебе никогда этого не забуду!

— Я тоже никогда тебе этого не забуду!! — процедил Александр с выражением брезгливости и добавил. — Кстати! С тебя двадцать тысяч.

2 ноября 1802 года

Санкт-Петербург

В доме Дарьи Михайловны Шаховской второго ноября состоялось долгожданное событие — её дочь, Наталья выходила замуж. Жених Александр Михайлович Голицын, представитель древнего дворянского рода, нынешний гофмейстер при дворе императора, молодой красавец, был предметом гордости будущей тёщи. В свете с опаской и осуждением поговаривали, что Дарья Михайловна, финансовыми вложениями в это предприятие, опрометчиво рискует затмить свадьбы великих княжон Романовых. Особой гостьей на свадьбе ждали императрицу Елизавету Алексеевну.

Венчание прошло в Троицкой церкви. После венчания все были приглашены на праздничный приём в дом княгини Шаховской.

Вечная соперница и закадычная подруга Анна Даниловна Репнина явилась одной из первых гостей и, старательно скрыв зависть под сладкой улыбкой, в обе щеки расцеловала хозяйку:

— Поздравляю! Как я рада за тебя, голубушка! Наташенька — просто ангел! Я плакала в церкви…, — княгиня в доказательство приложила платок к глазам, промокая невидимые слезинки. — Она у тебя умница! Княгиня Голицына — как звучит!… Кстати, ты видела, какой фарфоровый сервиз преподнесли в подарок моя Варвара со своим?

Анна Даниловна всё ещё злилась на дочь за её «непутёвое» замужество (они до сих пор не разговаривали друг с другом). Но при этом Репнина не забывала хвастать продукцией их фарфоровой лавки…

— Шедевр! — восторженно откликнулась Шаховская. — Просто чудо, а не сервиз!! Если б не знала, что сделано на Москве, не поверила бы! Ни дать-ни взять, европейская работа!

Репнина, удовлетворившись этим, пошла в гостевой зал. Встретив там среди гостей Варю со Степаном, демонстративно отвернулась и, размашисто обмахиваясь веером, поплыла дальше, расточая улыбки и радушные комплименты высокопоставленным особам.

— Матушка Анна Даниловна стыдится нас, — вздохнул Степан, провожая взглядом тёщу.

— Ой, не обращай внимания! — отмахнулась Варька. — Смотри! Лёшка! — и она, пренебрегая приличиями светского общества, призывно засемафорила рукой Охотникову.

Тот протиснулся к ним через гостей:

— Варвара Николаевна! Вас положительным образом красит замужество. Вы хорошеете с каждым годом!!

— Вот женишься, Лёшенька, и ты будешь хорошеть! — лукаво поддела она его.

— Степан Афанасьевич, — Алексей уважительно пожал ему руку. — Наслышаны о Вашем фарфоровом чуде. Не думаете ли перебираться в столицу с таким-то успехом?

— Нет. Но имею задумку о строительстве маленького заводика на Москве, — поделился Степан. — Думаю взять ссуду в банке.

— Эдак, Вы скоро крупным промышленником станете! — рассмеялся Алёшка и похлопал его по плечу.

— А где братец мой ненаглядный? — осведомилась Варька.

— Вы не знаете?

— Не-ет. А что такое?

— Да ведь он нынче на Кавказе.

— Как на Кавказе?! — опешила Варюха. — Что он там делает?

— Помогает Грузии войти в состав Российской империи. Но учтите, это тайная государственная миссия. Я вам ничего не говорил.

— Лёша! Скажи честно! Там опасно? — Варька сделала страшные глаза.

— Если бы я знал, — развёл руками Алексей.

В это время по залу пробежала возбуждённая волна, гости встрепенулись и потянулись к парадному входу.

— Что происходит? — вытянула шею Варька.

Лицо Алексея озарилось улыбкой:

— Императрица Елизавета Алексеевна приехала, — пробормотал он. — Извините. Я вас ненадолго покину.

Елизавета выразила сердечные поздравления жениху и невесте, поцеловала обоих и сообщила, что её свадебный подарок находится во дворе под окнами.

Заинтригованные Наталья и Александр Голицыны подошли к окну и… обомлели. Роскошная карета, покрытая белым лаком, инкрустированная золотом, запряжённая шестёркой белоснежных коней стояла у парадного крыльца. Все ахнули — во истину, царский подарок! Дарья Михайловна победным взглядом обвела гостей. Анна Даниловна досадливо закусила губу — везёт же этим Шаховским!

Наталья бросилась благодарить императрицу:

— Ах, Елизавета Алексеевна! Вы так добры! Я не смела о таком даже мечтать. Спасибо. Спасибо!! Позвольте мне Вас поцеловать?

— Полно, душенька. Ты же знаешь, как я тебя люблю! — она радушно позволила себя поцеловать и обняла любимую фрейлину. — Довольно о моём подарке. Показывай, что тебе подарили другие!! Я ужасно любопытна!

— С удовольствием. Идёмте, я Вам всё покажу! — Наталья повела императрицу в соседний зал, где было скопление подарков молодожёнам от столичной аристократии и многочисленных родственников.

— Боже мой, какая прелесть! — Елизавета остановилась перед фарфоровым сервизом и всплеснула руками. — Какая форма! Какой рисунок! А фактура! Откуда это, Наташа?

— Это подарок от моей подруги Варвары Протасиной. Они с супругом держат на Москве посудную лавку.

— Ты хочешь сказать, что вот эдакие чудеса делают у нас в Москве?! — поразилась Елизавета. — И я об этом ничего не знаю?? Кто такая, Варвара Протасина?

— Она… здесь вместе с супругом. Я могу их Вам представить?

— Наташа, ты обязана их мне представить!!

— Хорошо, Ваше величество, — Наталья обернулась к супругу. — Алексис, немедленно найди Алёшу и попроси его привести сюда Варю со Степаном. Он их знает.

Степан с Варей предстали перед государыней и почтительно поклонились. Алексей Охотников скромно встал в сторонке.

— Господа, это, в самом деле, произведение Вашей мануфактуры?

— Да, Ваше императорское величество, — ответила Варька, так как Степан в присутствии императрицы оробел. — Мой супруг держит лавку в Москве на Дмитровке. Да вот, извольте сами видеть, — Варюха взяла тарелку и перевернула донышком кверху, — Вот. Наше фамильное клеймо: «Протасинский фарфор».

— Действительно, — Елизавета внимательно посмотрела на вензель. — Поверьте, я разбираюсь в хорошей посуде. И должна сказать, что подобная работа сравнима разве что с умельцами из далёкого Китая, чьё мастерство ещё никто не превзошёл!!

Степан от комплимента порозовел до самых мочек ушей.

— Я желаю сделать Вам заказ! — сообщила императрица. — Столовый набор на сорок персон! Чтобы преподнести его в подарок императору в день его рождения двенадцатого декабря.

Те испуганно переглянулись. Варька вновь проявила смелость:

— Извините, Ваше императорское величество. Но это очень короткий срок. На этот сервиз у нас ушло два с половиной месяца, а он всего лишь на двадцать персон…

— Сколько рабочих трудилось над ним? — деловито поинтересовалась императрица.

— Формы ваял мой муж лично с двумя подмастерьями, — созналась Варька. — А роспись делала я сама. Правда, у меня в помощниках был один наш крепостной художник.

Елизавета поразилась:

— Как?! Вы лично?!

— Я занималась этим у себя в поместье. А в Москве у нас при лавке цех, где два кузнеца и четверо подмастерьев. Один художник. Мы ещё не достаточно расширили наше производство, чтобы нанимать много рабочих.

— Это невероятно! Создавать такое волшебство и не иметь достаточного оборудования и рабочих рук!!

— Мы рассчитывали взять ссуду в банке на строительство небольшого заводика, — робко пояснила Варя.

— Обойдёмся без банка! — возразила Елизавета. — Жду вас завтра к полудню у себя в резиденции Каменноостровского дворца, чтоб обсудить подробности моего заказа!!

Взгляд императрицы скользнул в сторону, и она увидела Охотникова… И вмиг позабыла обо всём. Наталья тут же его рекомендовала:

— Ваше Величество, позвольте представить Вам моего двоюродного брата. Охотников Алексей Яковлевич.

Елизавета вдруг испытала лёгкое смущение:

— Благодарю. Но мы… знакомы. Здравствуйте, Алексей Яковлевич! — и протянула ему руку для поцелуя.

Лёшка благоговейно приложился губами к её руке. Наталья, не растерявшись, быстро предложила:

— Елизавета Алексеевна, Вы не будете возражать, если я попрошу Алексея Яковлевича сопровождать Вас к столу?

Императрица мельком взглянула на поручика:

— Напротив, я буду ему весьма признательна.

Алексей, вытянувшись во фрунт, галантно предложил государыне руку. И они не спеша направились в столовую.

— Я и не знала, Алексей Яковлевич, что Вы приходитесь роднёй моей любимой Наташи, — тихо произнесла Елизавета.

— Да, Ваше величество… — вымолвил Лёшка, чувствуя лёгкое головокружение от запаха её духов.

— Прошлый раз нам так и дали закончить разговор.

— Да, Ваше величество, — повторил он.

— Вы меня тогда здорово озадачили! До сих пор не могу поверить! Вы, в самом деле, тот самый мальчик, которого мы с Дороти встретили по дороге в Петербург десять лет назад?

— Да, Ваше величество.

— Мне очень дороги те воспоминания, — призналась она. — Я тогда была в последний раз рядом с любимой сестрой. Мы обе были юны и наивны. Ехали в чужую страну, мечтали о прекрасном принце и ни о чём не догадывались… Я была так счастлива в тот момент! Счастлива своим неведением…

Он удивился:

— Ваше величество! Неужели Россия сделала Вас несчастной?

Елизавета грустно улыбнулась и предпочла не отвечать.

На следующий день

Каменноостровский дворец

Императрица выложила на стол увесистую стопку бумажных банкнот и сообщила:

— Здесь десять тысяч рублей. Надеюсь, этого хватит, чтобы начать строительство небольшого собственного завода? Степан Афанасьевич?

— …Более, чем, — пробормотал потрясённый Степан, не веря своим глазам. — Простите, Ваше императорское величество, на какой срок Вы предоставляете нам эту ссуду?

— Вы меня не поняли, — возразила Елизавета. — Я не даю Вам в долг. Я делаю благотворительный взнос в Ваше предприятие, господин Протасин.

И, увидев, как в изумлении вытянулись их лица, добродушно улыбнулась:

— Я, как императрица, обязана совершать подобные вложения, дабы поддержать предприятия, способствующие процветанию нашей могущественной державы. Берите! И стройте фарфоровый завод! Закупайте печи и необходимое оборудование. Обучайте крепостных. Нанимайте рабочих. Всё, что я потребую, так это Ваших регулярных сообщений о продвижении строительства. А, когда будете проводить открытие Вашего предприятия, не забудьте пригласить.

— Ваше величество, Вы так великодушны!

— Серьёзные дела требуют серьёзных подходов. Может быть, у вас есть ко мне ещё просьбы?

Варька тихонечко толкнула локтем Степана. Тот покраснел и робко проронил:

— Ваше величество… осмелюсь просить… если это возможно… Я мечтал бы побывать на мануфактуре господина Гарднера в Московской губернии Дмитровского уезда… в селе Вербилки. И поучиться мастерству фарфоровой скульптуры и росписи у его знаменитого художника Кестнера.

— Почему у него?

— Не подумайте, я не намереваюсь составлять конкуренцию изделиям Вашего Императорского фарфорового завода! — предупредительно заявил Стёпа. — У меня иное намерение. Я хотел бы обеспечить предметами из фарфора сословие пониже. Сделать фарфоровую продукцию доступной для купцов и мелких дворян.

— Мне нравится Ваше стремление! — одобрила Елизавета. — Я немедленно отпишу прошение от себя лично господину Францу Гарднеру с просьбой удовлетворить Ваше желание взять несколько уроков у Кестнера. И чтоб он лично ознакомил Вас с технологией в цехах его знаменитой мануфактуры в Вербилках.

— О, Ваше величество! — выдохнул счастливый Степан. — Вы бесконечно добры!

— Что ж, если это всё, что я могу для Вас сделать, то давайте обсудим мой заказ. Мне хотелось бы сделать императору подарок в виде столового сервиза на сорок персон.

Тут Варька деловито взяла инициативу на себя:

— Елизавета Алексеевна, я ночью сделала несколько эскизов. Извольте ознакомиться, — и она протянула императрице кожаную папку с грифельными набросками.

Елизавета увлечённо просмотрела все варианты и уверенно ткнула пальчиком:

— Вот. Это будет очень достойно.

— Прекрасный выбор. Теперь следует определиться с рисунком, — Варюха по-приятельски, присела подле императрицы и принялась рассказывать. — Я подумала, что следует руководствоваться тремя темами: первый — подарок будет для императора, второе — это будет подарок для мужчины, и третье — подарок будет любимому мужчине от любящей женщины.

— Это очень занятно! Продолжайте…

— Если мы выберем первую тему, то на посуде могут быть какие-то атрибуты власти, например, корона, скипетр, герб и тому подобное.

— Нет, — Елизавета помнила, с какой тяготой относится Александр к своему монаршему положению. — Это не подходит.

— Хорошо. Возьмём вторую тему — сделаем подарок просто мужчине. Например, это будут сцены из охоты или виды оружия. Можно выполнить костюмированные изображения офицеров различных полков.

— Нет-нет. Александр не любитель охоты. А плац-парадов он насмотрелся до тошноты!

— Тогда подарок любимому мужчине от любящей женщины. Можно изобразить что-либо такое, что символизирует Ваши отношения, о чём знаете только Вы вдвоём.

Елизавета задумалась, но, как ни старалась, так и не смогла ничего вообразить. Ей даже стало досадно. Неужели у них с Александром нет ничего, что бы символизировало их любовь? Впрочем, разве можно назвать любовью то, что происходит между ними? Уже полтора года его не было в её спальне…

Варька сделала вид, что не заметила её конфуза, и сама пришла на помощь:

— Например, это могут быть виды каких-то мест, где Вы любите бывать вдвоём. Скажем, Таврический дворец или парки Петергофа.

— Да! Это отличная мысль! — встрепенулась Елизавета, благодарная за подсказку. — Это могут быть виды Петербурга, связанные с жизненными этапами Александра. Для начала — Александрова дача, местечко, где он провёл своё отрочество. Затем Гатчина и Павловск — это дорогие ему места, связанные с родителями. Потёмкинский дворец — там мы впервые увидели друг друга. А ещё Царское село — там мы жили каждое лето в царствование Екатерины Алексеевны.

— Прекрасно! Для начала сделаем эскизы. Правда, ума не приложу, как охватить всю эту натуру?

— Сделаем так, — заявила Елизавета. — пока Степан Афанасьевич будет занят созданием предметов сервиза на Москве, Вы, Варвара Николаевна, останетесь в Петербурге, и займётесь эскизами.

— …Полагаю, это недели на две, — прошептала Варька Степану.

— А как же Софья?

— Кто это, Софья? — поинтересовалась Елизавета.

— Это наша дочь. Ей полтора года.

Услышав о ребёнке, Лиз умилённо вздохнула:

— О, у вас есть ребёнок!

— Она осталась дома, в поместье под Тверью. С нею бабушка. Но я всё равно волнуюсь.

— Я приложу все усилия, чтобы не задержать Вас надолго, — участливо пообещала Елизавета. — Я определю для Вас комнату во дворце. Обеспечу всем необходимым — кисти, краски, мольберт… что ещё? Ах, да! Выделю в Ваше распоряжение карету, чтобы быстро и беспрепятственно передвигаться. Назначу Вам в охрану сопровождающего, и дам в помощь придворных учеников-живописцев.

— Благодарю. Если можно, назначьте мне в сопровождающие поручика Охотникова.

— Вы знакомы? — невольно вырвалось у императрицы.

— Он двоюродный брат моей подруги Натальи. И близкий друг моего брата. Алексей — замечательный! Он добрый и заботливый. С ним я буду, как за каменной стеной.

— Да и мне было бы спокойней на душе, зная, что моя Варя под присмотром Алексея Яковлевича, — подал голос Степан.

— Нет ничего проще! Сегодня же отпишу генералу Уварову, чтобы прислал Охотникова в Ваше распоряжение, — согласилась императрица.

1802 год ноябрь

Мекленбург, Людвигслуст

От царапин на лице уже не осталось и следа, и герцогиня Мекленбургская вновь радовала глаз нежной красотой. А сегодня доктор Майер снял повязку с её руки и попросил:

— Пошевелите пальчиками Ваше высочество.

Елена весело изобразила движение, будто пробежалась по невидимой клавиатуре фортепьяно.

— Отлично! — улыбнулся доктор. — Теперь повращайте кистью. Согните в локте.

— Ой! — пискнула Елена, испытав испуг оттого, как что-то хрустнуло в суставе.

— Ничего, ничего, — утешил её Майер. — Это с непривычки. Всё у Вас срослось наилучшим образом. Теперь лишь придётся некоторое время разминать руку.

И он удалился. Елена, сделав несколько неуверенных движений рукой в качестве разминки, весело взглянула на Надю:

— Ну, вот, я почти, как новая! — и, заметив печать грусти на лице подруги, не выдержала. — Да что с тобой?

Она взяла Надю за руки и насильно усадила рядом:

— Рассказывай! Я не могу больше смотреть на твои молчаливые страдания!! Что тебя гложет? Ты давно не улыбалась. Мы же с тобой всегда доверяли друг другу. Что случилось?

— Я… должна тебе кое-что сказать.

— Говори.

— Я хочу уехать домой, в Россию. Когда мы были с тобою в Потсдаме, я выпросила у Александра Павловича разрешение. Теперь всё зависит от тебя. Отпусти меня!

— Ты хочешь меня оставить?…

— Елена, милая! — взмолилась Надя. — Я очень люблю тебя. Ты больше, чем подруга! И мне больно с тобой расстаться. Но не могу я больше жить здесь! Без него!!

— «Без него»?? Ты сейчас о Чернышёве?

— Ну, конечно, о нём!! Варя мне написала, что он обручился с какой-то княжной. И собирается жениться…

— И ты намерена этому помешать?

— Я не знаю… Но мне нужно в Петербург! Отпусти меня, пожалуйста! Иначе я с ума сойду!

— Я понимаю…, — грустно кивнула Елена, вытирая слёзы. — Но, может быть, ты ещё немного подождёшь? Потому, что твоего Чернышёва нет в Петербурге.

Надя осеклась:

— Откуда тебе известно?

— Как раз сегодня я собиралась тебе об этом сообщить. Помнишь, Александр в Потсдаме тебе сказал, что Чернышёв выполняет какое-то важное поручение и поэтому не сопровождает его в поездке. Так вот, я написала своей сестре Марии, и попросила её разузнать об его местонахождении. Сегодня с утренней почтой получила от неё ответ.

— И где же он?

— Твой Чернышёв сейчас на Кавказе. Император назначил его адъютантом при главнокомандующем в Тифлисе.

Надя в растерянности опустила руки. Елена заискивающе взглянула её в лицо:

— Надюша, милая! Побудь со мною ещё до весны. Вот я к масленице рожу, а там, глядишь, что-то разрешится. Вернётся твой Чернышёв в Петербург. И поедешь. Обещаю, я тебя отпущу!

1802 год ноябрь

Санкт-Петербург

Каменноостровский дворец

Варя сидела в покоях Елизаветы Алексеевны в ожидании оценки эскизов, сделанных на Александровской даче и в Царском селе. Охотников стоял чуть поодаль и делал вид, что рассматривает гобелен с изображением сцены Полтавской битвы. Сам то и дело украдкой поглядывал на Елизавету.

— Прекрасно! Мне очень нравится вот этот, — императрица вытянула лист и протянула Варе. — Если сюда добавить позолоты, будет великолепно смотреться на белом фарфоре.

— Согласна, — кивнула та. — Только почему обязательно на белом? Ваше величество, мне пришла мысль. Давайте сделаем сервиз чёрным? — и, видя недоумение в лице государыни, поспешила уточнить, — Только представьте! Чёрный благородный цвет с бархатисто-матовым оттенком. А на нём в белом овале — пейзаж, окаймлённый золотом. А на крышечках сделаем ручку в форме короны Российской империи. И фрагмент горностаевой мантии…. А?

— Неожиданно! Мне нравится! — призналась Елизавета и столкнулась взглядом с Охотниковым. — А, что Вы думаете, Алексей Яковлевич?

— Полностью согласен, Ваше императорское величество, — ответил тот, беззастенчиво «поедая» государыню влюблёнными глазами.

Елизавета с трудом оторвала взгляд от молодого человека и вернулась к эскизам:

— Я предлагаю вот этот рисунок поместить на супницу. Этот — на сливочник, а этим — украсить глубокие тарелки. Алексей Яковлевич, распорядитесь от моего имени, — и она протянула Охотникову выбранные эскизы с пометками, сделанными её царственной рукой, — Чтобы их отправили незамедлительно в Москву господину Протасину.

Тот послушно взял папку с рисунками и, откланявшись, удалился.

— Ваше величество, завтра мы с Алексеем едем в Гатчину, — напомнила Варя. — Будут у Вас пожелания по поводу выбора Гатчинских пейзажей?

Она усмехнулась:

— Что там выбирать? Сделайте эскиз фасада Гатчинского дворца с плацем. Это будет достойно памяти о Павле Петровиче. Чуть не забыла! Не заходите во дворец! В настоящее время там пребывает великий князь Константин Павлович, — и Елизавета, понизив голос, уточнила. — Он содержится там под домашним арестом.

— Ясно.

За время короткого пребывания в Петербурге, Варя была наслышана столичных сплетен по поводу скверной истории, в которой был замешан Константин. Говорили, что пострадала женщина, иностранка. История передавалась шёпотом в страхе быть услышанной, и оттого обрастала какими-то чудовищными подробностями.

1802 год ноябрь

Гатчина

Алёша уложил в папку сделанные Варей эскизы фасада Гатчинского дворца и забросил в карету тяжёлый мольберт и саквояж с красками. Отряхнул снег с Варюхиного воротника и осторожно поинтересовался:

— Может, передумаешь? Не пойдёшь?

Она упрямо покачала головой:

— Нет, Лёша. Я хочу туда пойти.

— Тогда я — с тобой!

— Нет. Я пойду одна, — категорично возразила она и направилась ко дворцу.

— Я с визитом к великому князю Константину Павловичу, — сообщила она преградившему ей дорогу конвоиру.

Гатчинский лейтенант с нескрываемым любопытством покосился на неё. Это был единственный визитёр за два месяца пребывания великого князя под конвоем.

— Не положено, — лениво заявил он.

Варька вытянула из муфты свернутый трубочкой лист:

— У меня разрешение от Её императорского величества на посещение императорских дворцов.

Конвойный развернул документ, с интересом пробежал его глазами. Затем ещё раз смерил подозрительным взглядом посетительницу:

— Художница??… Хм… Алкогольные напитки при себе имеете?

— Что? — удивилась она. — Какие напитки?… Нет у меня ничего.

— Ну, ладно. Так и быть, идёмте.

Варя засеменила за лейтенантом по лестнице наверх. У покоев великого князя они остановились. Офицер приоткрыл дверь. Вяло обратился к Варьке:

— Как доложить?

— Госпожа Протасина, — представилась она.

— Ваше высочество. К Вам госпожа Протасина. Просит аудиенции. При ней разрешение от государыни Елизаветы Алексеевны.

— Кто такая?! — услышала она раздражённый голос Константина.

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант. — Какая-то художница.

Варька настойчивым движением руки отодвинула его в сторону и вошла в покои:

— Это я, — сообщила она без излишних церемоний и аккуратно прикрыла двери, оставив караульного снаружи.

Константин Павлович в замешательстве замер, приглядываясь к незваной гостье:

— Варвара Николаевна?? — прошептал он и тут же усомнился. — Нет. Откуда же Вам здесь взяться? — и вдруг озарился новым предположением. — Мадам Арауж?!!

Вымолвив это, великий князь смертельно побледнел и шарахнулся назад. Натолкнувшись на маленький столик, опрокинул его, запнулся, едва не упал. И в страхе забился за тяжёлую бархатную портьеру.

— Уходите!! — застонал он оттуда. — Заклинаю Вас! Оставьте меня. Не мучайте… Довольно. Я не хотел! Не хотел!!!

Из-за портьеры послышались глухие всхлипывания.

Варька была обескуражена. Она, конечно, не рассчитывала на то, что Константин будет сыпать любезностями, но такого уж и вовсе не могла предположить! В голову неминуемо закралось смутное сомнение: а не сошёл ли великий князь с ума?

Она взяла себя в руки и уверено направилась к месту, где скрылся негостеприимный хозяин. Отдёрнула ткань и увидела сидящего на полу Константина. Он сжался в комок и выставил вперёд руки, точно ребёнок пытающийся защититься от воображаемого монстра.

— Что с Вами? — недоумённо произнесла Варя.

— К-кто В-вы??… — проблеял, заикаясь, тот.

— Вы что, меня не узнаёте? Это я, Варвара Николаевна.

— Варвара Николаевна? — переспросил он шёпотом, — Это правда, Вы?! Вы?

— Я, — убедительно кивнула она.

Он вдруг бросился к ней в ноги, обхватил обеими руками колени, и разревелся в голос:

— Варвара Николаевна! Простите меня! Простите, ради бога! Я — ничтожество. Полное ничтожество! Я же… Я же… Я же убил Вас!!!

— Эко Вас скрутило-то, — покачала головой Варька. — Дайте-ка, я Вам водички принесу. Пустите.

И она, высвободившись от его рук, прошла к столику, где стоял графин с водой. Наполнила стакан и вернулась:

— Константин Павлович, Вы бы встали с пола. Нехорошо. Не подобает.

Она усадила трясущегося цесаревича на диван и сама присела рядом, выпоив ему из своих рук весь стакан воды. Затем ладошкой аккуратно пригладила на его лбу растрепавшиеся белокурые вихры, приговаривая:

— Что ж Вы так себя распустили-то, Ваше высочество?

— В-варвара Николаевна… Варенька! — забормотал он, всхлипывая и целуя ей руки, прижимая их к мокрым от слёз щекам. — Душенька! Как же я рад видеть Вас, единственная моя!! Ох, как же мне плохо, Варенька! Я запутался. Я не знаю, как мне дальше жить. Я скатился в пропасть. Я преступник, я убийца!! Я сквернейший на земле человек!!

— Неправда! — холодно и строго перебила она его.

Он от неожиданности перестал реветь и уставился на неё.

— Что это Вы вздумали себя жалеть да оплакивать, как вздорная баба?! — безжалостно залепила ему Варюха. — Ведь Вы прошли всю Италию вместе с Суворовым. Так?

— …Д-да, — пролепетал Константин, неожиданно задумавшись.

— И Швейцарию! И суровые Альпы!

— Да, — подтвердил великий князь, внутренне подбираясь и преображаясь на глазах.

— И Чёртов мост! — продолжала Варька. — И Сен-Готард… И Ринген-Копф!

После каждого её слова Константин Павлович распрямлялся точно сдутая резиновая кукла, в которую снова накачивали воздух.

— Разве Вы, герой войны, имеете право раскисать, точно прелая квашня?!

Цесаревичу показалось, что в голосе Варьки сейчас прозвучали нотки самого фельдмаршала Суворова. И он поспешно застегнул пуговки на мундире:

— Вы правы, Варвара Николаевна! Тысячу раз правы!! Я позволил себе бессовестным образом позабыть о воинской чести! Я был сражён известием о Вашей свадьбе. Понял, что потерял Вас навсегда!! Решил, что никогда более никого так не полюблю и никем не смогу быть любим!! И опустился, даже оскотинился.

— Ну, полно! — оборвала она его и погладила по руке. — Константин Павлович, послушайте меня. Я верю в то, что у каждого человека на земле есть его половинка, его настоящая любовь. И у Вас она тоже есть. Она ждёт Вас и хочет полюбить. И Вы её обязательно полюбите. Просто Вы её ещё не встретили.

— Вы так считаете?! — поразился до глубины души Константин.

— Я уверена. Но, помните, сударь, настоящую любовь надобно заслужить! А, если Вы будете продолжать вести подобный образ жизни, она пройдёт мимо и не узнает Вас!!

— Разве это возможно? — робко спросил он, — Разве можно меня полюбить?! Ведь я…

— Вы смелый, — перебила его Варя. — Вы храбрый солдат. Вы можете быть настоящим преданным другом. Должно быть, Иван Щербатов знал это. Вы способны искренне и самоотверженно любить. Я это знаю.

Константин Павлович растрогался:

— Спасибо! Спасибо Вам, Варвара Николаевна!! — он схватил её руки и стал осыпать их поцелуями. — Я так Вам благодарен за эти слова!! Вы — удивительная женщина! Вы сами не представляете, что Вы сейчас сделали!! Вы меня просто спасли! Вы вернули меня к жизни!

Варька вернулась в карету.

— Ну, слава богу! — выпалил Алексей, стуча зубами от холода. — Я уже начал беспокоиться. Видела великого князя?

— Видела.

— Поговорила?

— Поговорила, — радостно кивнула она.

— Всё хорошо?

— Да всё хорошо, всё! — заверила она его, — Не ёрзай! Поехали уже в Петербург! К ненаглядной Елизавете Алексеевне.

— А чего это вдруг «к ненаглядной»? — опешил Алексей.

Варька лукаво ткнула его в бок локтём:

— Да, ладно! Будто сам не замечаешь?! Ух, как она на тебя смотрит! — и Варька артистично закатила глаза.

Лёшка вспыхнул до корней волос:

— Чего это ты выдумала?

— Уж поверь мне. Смотрит-смотрит!

Алексей неожиданно призадумался и осторожно поинтересовался:

— Варь? …Правда? Или ты шутишь?

Она в ответ озорно погрозила пальцем:

— Ой, гляди в оба, Лёшка! Пропадёшь!!

11 декабря 1802 года

Камменоостровский дворец

Красавец-сервиз стоял в покоях императрицы, переливаясь позолотой и изумляя причудливостью лепных крышечек в виде императорской короны с кусочком горностаевой мантии. Бархатисто чёрный цвет с налётом матовой дымки, такой несвойственный фарфоровой посуде, поражал воображение. Было трудно устоять перед искушением взять какой-то предмет в руки и погладить. Не говоря уже о том, что каждую тарелку хотелось долго рассматривать.

Елизавета, исполненная восторга, гладила пузатую супницу, разглядывала тарелки, и не переставала повторять:

— Боже мой… Какая прелесть! Какое чудо!

Варька стояла в сторонке и с гордостью ощущала, как за спиной «растут крылья».

— Отчего же Степан Афанасьевич сам не приехал? — сокрушённо произнесла императрица. — Я бы лично расцеловала его в обе щеки!

— Он излишне скромен, Ваше императорское величество, — пояснила Варя.

— Надеюсь, Вы с ним будете присутствовать завтра в Зимнем дворце на торжественном балу в честь дня рождения императора?

— Елизавета Алексеевна, не извольте гневаться, увы.

— Как?! — ахнула она, — Почему?! Вся столица, все иностранные гости будут завтра в Зимнем, чтобы засвидетельствовать своё почтение государю в день его двадцатипятилетия! Нет, я решительно настаиваю на Вашем присутствии!!

— Помилуйте, Ваше величество, — взмолилась Варюха. — Я рассчитывала нынче же отбыть в Дубровицы. Уже неделю, как я не видела дочь и не проводила время с мужем!

«Уже неделю», — саркастично отметила про себя Елизавета, — «Интересно, сколько же я не видела своего? Если не считать мимолётных встреч где-то на торжественных приёмах, то… уже месяцев пять. Да, последний раз мы были вместе на прогулке в августе, когда мадам Нарышкина оттеснила меня, чтобы нагло вклиниться между мной и Александром».

Она вздохнула:

— Вы с супругом так любите друг друга?

— Да, Ваше величество! Мы просто жить друг без друга не можем.

— Неужели так бывает? — прошептала Елизавета. — И всё же, почему Вы не хотите приехать завтра на бал вместе со Степаном Афанасьевичем? Я уверена, император захотел бы выразить ему благодарность за мастерство.

Варюха замялась:

— Если честно…. Ну, только между нами, Стёпа смущается светского общества.

— Отчего? Они с семьёй редко выезжали в столицу?

— Они вообще не выезжали в столицу. Мать его умерла после родов, а Степан всю свою жизнь провел в деревне. Его отец служит управляющим в нашем поместье.

— Разве Степан Афанасьевич не князь?!

— Нет. Что Вы!

— Граф?

— Нет.

— Барон?

— Нет. Там сложная история, — вздохнула Варя. — Отец Степана — внебрачный сын московского вельможи Вельяминова. А мать — из московского купеческого рода Лузгиных.

— Не понимаю, как княгиня Репнина, позволила ему жениться на Вас?

— А кто Вам сказал, что она позволила? — усмехнулась Варюха.

— Не может быть! — Лиз потрясённая подсела ближе уже, не как императрица, а как подруга. — Вы что же, обручились без её благословения?!

— Ага. Мы тайком обвенчались в одной деревенской церкви. А на следующий день только рассказали обо всём отцу Степана и моей тетушке Ксении Дмитриевне. А уж Анне Даниловне сообщили и того позже! Боже, какой был скандал!! Матушка дала разгон всем: и мне, и Афанасию Кузьмичу со Степаном! И Ксении Дмитриевне досталось на орехи! Да чего там! Она до сих пор с нами не разговаривает!!

Елизавета увлечённо слушала, и у неё дух захватывало от Варькиного рассказа:

— Как же Вы на это решились?! Ведь Вы — продолжательница древнейшего княжеского рода! И, наперекор всем, вышли замуж за безродного?

— Я его люблю! — призналась Варька. — Только его единственного! И никого другого мне не нужно! Ни князя, ни заморского короля!

— Как же я Вам завидую, Варвара Николаевна, — вдруг призналась императрица.

— Вы?! …Мне? — поразилась она.

Елизавета поспешно встала и, пряча лицо, отошла вглубь комнаты. Затем вернулась, держа в руках бархатный мешочек, стянутый тесьмой, и протянула Варе:

— Хочу сделать Вам подарок. Вернее, Вашей дочке Софье.

— Что это?

— Это игрушки моей несчастной Марии. Они очень красивые и дорогие. Она даже не успела ими поиграть. Всё равно они валяются без дела. Мне будет очень приятно, если они доставят удовольствие какому-то другому ребёнку. Возьмите.

Варька была тронута:

— Ваше величество, может быть, Вы передумаете? Ведь у Вас же будут ещё дети.

Она неловко улыбнулась:

— Сомневаюсь… — и, чтобы скрыть неловкость, начала прощаться, — Что ж, доброго Вам пути! Варвара Николаевна, если Вы или Ваш супруг будете волей случая в столице, я непременно желаю видеть Вас у себя в гостях!! Запомните!

— Спасибо, — Варя отвесила государыне поклон по старой русской традиции.

— И ещё, — продолжила императрица. — Оставьте мне все Ваши эскизы, даже те, что оказались не выбранными для сервиза. Они очень хороши. И я хотела бы сохранить их на память.

— Ой, да конечно! — радушно согласилась Варя. — Я попрошу Алексея Яковлевича их Вам принести после того, как закончится празднование дня рождения императора.

12 декабря 1802 года

Дом князя Д. Л. Нарышкина

Мария Антоновна Нарышкина разомлевшая от страстной неги, встала с постели, небрежно набросив полупрозрачный пеньюар, и присела на бархатный пуф перед зеркалом, начала приводить себя в порядок.

Из-под вороха постельного белья вынырнуло блаженное лицо Платона Зубова:

— Ох, Мари! Ну и хороша же ты, чертовка!! — пробормотал он, широко зевая.

— Хватит валяться! — грубо отозвалась она. — Вставай, и живо собирай манатки. У меня мало времени.

— Что так? — обиженно оттопырил губу Зубов. — Неужели наш муженёк-толстячок вздумает поутру посетить спальню дорогой жёнушки-лебёдушки?

— Дурак ты, Платошка! — отрезала она ему. — Причём тут муж? Его императорское величество может нагрянуть!! С минуты на минуту! Ты что забыл, что у него сегодня день рождения?

— И что? Он придёт к тебе спозаранку за своим подарком? — язвительно захихикал Зубов, демонстрируя движением, что он имел в виду под словом «подарок». Ему тут же прямо в лицо прилетели камзол и штаны.

— Я сказала, одевайся живо!! — гневно приказала Нарышкина.

Платон заткнулся и, насупившись, начал толкать ноги в штанины. Напялив штаны и рубашку, он встал за спиной у Марии Антоновны, положив руки ей на плечи:

— Скажи, Мари, почему ты спишь со мной? Ты ведь фаворитка императора. У тебя итак есть всё, стоит только бровью повести! Зачем я тебе?? Я ведь нынче уж не в чести у государя. Только не лги мне про любовь! Тебе неведомо это чувство!!

Мария раздосадовано дёрнула плечами в ответ. И начала интенсивно наносить круглой пуховкой пудру на лицо. Зубов криво усмехнулся:

— А может, тебя не устраивает государь-император, раз ты ищешь развлечений на стороне? А?

Нарышкина рассердилась:

— Не твоё дело!! — и вдруг поперхнулась и побледнела. Испуганно прикрыла ладонью рот.

— Что с тобой? — испугался Платон.

Она тяжело задышала, обмахиваясь руками. Зубов засуетился:

— Водички?

Нарышкина кивнула. Любовник метнулся и подал ей стакан. Мария Антоновна осушила его мелкими глотками и тяжело вздохнула.

— Что с тобой? Ты не захворала часом?

Она взглянула на его отражение в зеркале и, подумав, осторожно призналась:

— … Я беременна.

— Вот так сюрприз! — фыркнул Зубов. — И от кого? От меня? Или от императора? А, может, ты ещё с кем-нибудь спишь в наше отсутствие?!

— Какая тебе-то разница, от кого?? — буркнула Мария Антоновна. — У меня есть законный супруг, а, значит, у ребёнка будет законный отец!

— Это само собой, — важно поддакнул любовник. — Но всё же. Кому ты отдашь предпочтение записаться в отцы? Хотя, постой! Кажется, я догадываюсь!! Это и есть тот самый подарок, что ты собиралась преподнести сегодня нашего имениннику?? Ха-ха!!

И Платон язвительно расхохотался. Нарышкина только собралась выдать в его адрес гневную тираду, но в этот момент раздался осторожный стук в дверь, и голос камеристки предупредительно сообщил:

— Госпожа!! Его императорское величество пожаловали!

Мария Антоновна подскочила, будто ужаленная и зашипела на любовника:

— Дождался?! Аспид!!…

Платон Зубов вмиг растерял бравурность и заметался по комнате в поисках укрытия. Нарышкина распахнула дверь туалетной комнаты и скомандовала:

— Живо!!

— Ты уверена, что он сюда не войдёт? — проблеял испуганно Платон, судорожно хватая в охапку свой мундир, зимний плащ и шляпу. Он забился в отведённое ему убежище и в последний момент заметил валяющиеся возле кровати сапоги:

— Сапоги! — сдавленно выкрикнул он.

Мария Антоновна лихо подхватила их с пола и швырнула в Платона. Те упали, глухо ударившись каблуками о мраморный пол. Тут же за входной дверью прозвучал голос императора:

— Что за шум у тебя в спальне, милая?

Зубов спешно затворил дверь туалетной комнаты, а Нарышкина тихо положила на бок стул. И обернулась, чтоб встретить Александра Павловича:

— Я нечаянно уронила стул… — невинным голосом пронесла она и ахнула. — Боже мой! Как ты сегодня великолепен!

Он смущённо потупил взор:

— Что я? Вот ты хороша, так хороша! Даже утром спросонок…

— Нет-нет! Подожди. Речь не обо мне. Сегодня твой день. И я хочу поздравить тебя! Надеюсь, я буду первая, кто тебя поздравил??

— Разумеется.

— Но, прежде, чем я сообщу тебе о подарке, я желаю поцеловать моего императора!! Самого прекрасного в мире! Самого желанного и красивого! И только моего!! Правда?

Платон Зубов, слыша всё это в туалетной комнате, поморщился. Как ему это всё знакомо до оскомины! Он сам сотни раз прибегал к этому способу с государыней Екатериной! Возносил до небес и пел дифирамбы, дабы скрыть от ревнивой старухи свой тайный блуд на стороне. А плутовка-Нарышкина умеет это делать ничуть не хуже его.

Платону стало скучно. Он постелил на пол плащ, устроился поудобнее и широко зевнул.

1802 год сентябрь-декабрь

Картли-Кахетия

Попытка Тучкова с Лазаревым прорвать осаду Ларского ущелья, чтобы вырвать Кнорринга из вражеского кольца, не увенчалась победой. Единственное, что им удалось, это на некоторое время отвлечь внимание врага на себя. Воспользовавшись этим обстоятельством, Кнорринг успел отправить посыльного, который юркнул в единственный лаз, служащий выходом из ущелья, и незамеченным пробрался к Моздоку.

Командование Кавказской линией, узнав о тревожных событиях, незамедлительно отправило на подмогу отряд казаков. Только благодаря им, в ожесточённой схватке, русским удалось «прорубить» путь из Ларского ущелья в безопасные места.

Впрочем, к тому времени, как Кнорринг добрался в Моздок, его настиг Приказ императора Александра об отстранении его с должности главнокомандующего Грузии.

Вернувшиеся в Тифлис Тучков, Лазарев и Чернышёв с остатками армии, обнаружили, что за три дня их отсутствия, город буквально разнесли в щепки! Новый каменный дом Кнорринга стоял с выбитыми окнами и следами недавнего пожара.

Наведя внутри дома мало-мальский порядок, уставшие офицеры разместились в нём вместе с солдатами, так как никакого другого места для убежища у них не оставалось. Выставив на ночь круговой караул, измождённые сражениями и горными переходами, они упали вповалку и погрузились в сон.

Наутро, Саша спустился к реке, чтоб отмыться от крови и пыли, и привести себя в порядок. Несмотря на то, что осень в Картли-Кахетии стояла жаркая и душная, вода в Куре, текущая с гор, была обжигающе холодной. Взбодрившись в ледяной воде, Чернышёв решил заодно отмыть и одежду, и замочил китель с рубашкой. В самый разгар его грандиозной стирки за спиной прозвучал насмешливый женский голосок:

— Бог в помощь, капитан.

Он резко обернулся и обнаружил рядом царевну Тамару.

— Я так и знал, что это ты, — сообщил он весьма неприветливо и продолжил своё занятие с нарочитым усердием.

Тамара не придала значения его неучтивости и поинтересовалась:

— Как прошла битва? Прорвался Кнорринг в Моздок?

— А как же! — бравурно сообщил Саша. — Я смотрю, вам тут тоже было не до скуки? Кто вас так?

— Дядя Вахтанг, — пояснила Тамара.

Чернышёв встрепенулся:

— Так это он сжёг дом Кнорринга?! — и тут же стиснул в руках рубашку, выжал её с усилием. — Вот мерзавец! Эх, знать бы, где он скрывается…

— И что? — усмехнулась царевна, присев на камень и, скучающе подперев ладонью щёку, смотрела на горе-прачку. — Что бы ты сделал тогда?

Саша насторожился:

— А ты, что? Знаешь, где прячется царевич Вахтанг?

— Допустим, знаю, — лениво произнесла она и потянула у него из рук рубашку. — Давай, лучше я! Ты не умеешь!

Тамара засучила рукава и начала ловко полоскать рубашку в ледяной воде:

— Гляди, как надо.

— Постой-постой. Ты сказала, что знаешь, где скрывается твой дядя Вахтанг!

— Ну, сказала, — пожала плечами Тамара, выжимая рубашку.

— А… Ты можешь мне назвать это место?

Царевна встряхнула рубашку и развесила её сушиться на камнях:

— Могу. Но толку от этого вам не будет.

— Это уж, позволь нам судить! — возразил он. — Так, где он прячется?

Тамара, вслед за рубашкой, крепкими руками насухо выжала китель и бросила его Сашке:

— На, повесь сушиться! Ну, допустим, он нашёл себе пристанище у тиулетинов.

— У кого?? — растерянно переспросил он.

— Вот видишь! — рассмеялась Тамара. — Я же говорила.

Саша обиделся:

— Брось смеяться! Лучше скажи, где они находятся, эти «тиулетины»?

— Известно где. В ущелье Тиулетинсих гор. Там у них поселение.

— Вот за это спасибо! — Саша обрадовано потёр ладони в предвкушении того, как сейчас сообщит эту новость Лазареву с Тучковым.

— Чему ты радуешься? За что «спасибо»? Небось, соберете сейчас с Лазаревым кучку солдат и пойдёте громить Тиулетинское ущелье? — насмешливо поинтересовалась царевна.

— А, по-твоему, что же? Позволить твоему дяде жечь города и убивать ни в чём не повинных людей?! Между прочим, твоих же соотечественников!!

Тамара поправила платок на голове. Опустилась на камень:

— Не кипятись. Пойди сюда, присядь. Одежда твоя всё равно ещё мокрая, торопиться тебе некуда. Послушай, что расскажу…

Сашке ничего не оставалось, как признать, что царевна права. И он послушно присел на камень рядом.

— Народ тиулетинский совсем дикий, но смелый и храбрый, — начала рассказывать девушка. — Тиулетины не имеют почти никакой веры. Святого Георгия почитают за Бога и регулярно приносят ему в жертву кого-либо из животных. В одном из их храмов находится преогромный образ этого святого, пред которым их священники пляшут, вертятся и падают без чувств, после чего сообщают народу повеления, полученные ими якобы от Святого Георгия, которые исполняются без возражения. Священников тиулетины выбирают себе сами и называют их деканозами. Только им они безгранично доверяют! Сверх того, есть в их земле древний дуб, называемый ими Багратион, который они так же почитают священным. Если кто от роду Багратионов уйдет к ним и, обняв сей дуб, скажет: «Предок мой, защити своего потомка», — то тиулетины всеми силами обяжутся его защищать.

— Ага… Кажется, я понимаю, — почесал нос Саша, — Видимо, царевич Вахтанг…

— Именно, — кивнула Тамара. — Дядя вовсе не дурак. Уверена, что именно так он и поступил! Теперь он, и все его люди, под надёжной защитой племени. А более всего на свете тилеутины чтут свою землю и свои законы. И не допустят никого в свои пределы. Не советую вам с Лазаревым туда соваться. Вас уничтожат в два счета!!

— И что делать? — насупился Саша. — Если эти тиулетины такие тёмные и дикие, как с ними быть?

— Могу научить, — лукаво сообщила Тамара, накручивая косу на палец.

— Научи!! — Чернышёв уже перестал дуться, искренне понимая, что и в этот раз без совета царевны им ни за что не обойтись.

Тамара перекинула косу за спину:

— Дядя Вахтанг получил покровительство тиулетинского племени оттого, что проявил уважение к их законам. Вам надлежит поступить так же. Вместо того, чтоб вторгаться в их земли, пригласите деканозов к себе. Окажите им достойный приём, одарите подарками, посулите огромное вознаграждение за то, чтоб они выдали вам царевича Вахтанга с его людьми.

— Думаешь, выдадут?! Ты же сама сказала, если тот обнял священный дуб Багратионов…

— Это для племени святыня, — перебила его царевна. — А деканозы такие же продажные, как и другие священники! Главное — склонить их на свою сторону. А они, почуяв собственную выгоду, убедят в этой идее свой народ так искусно, что будьте уверены!!

Саша посмотрел внимательно в прекрасные карие глаза царевны и спросил:

— Почему ты помогаешь нам? Ведь ты говоришь, что мы здесь чужие. А сейчас учишь нас, чужаков, как взять в плен твоего родного дядю.

Тамара сверкнула глазищами и вновь принялась теребить косу:

— Последнее время всё смешалось в моей родной земле. Свои — жгут, разоряют и убивают! Чужие — жалеют и спасают! Да, вы для меня чужие и глупые!! Но вы не желаете нам зла. Пока я это вижу, я буду на твоей стороне, Чернышёв.

К началу зимы русские взяли в плен царевича Вахтанга. Тиулетинские деканозы за особое вознаграждение выдали им дороги, по которым движутся люди царевича, направляясь на свои разбойничьи вылазки. Вахтанга заключили в тюрьму до особого распоряжения императора Александра. Сокрушительные набеги на Тифлис прекратились.

Кнорринг, ушедший в отставку, всё же направил из Моздока отряды казаков для сохранения порядка в Грузии. Временно, до прибытия князя Цицианова, командование на себя взял генерал-майор Лазарев.

13 декабря 1802 года

Санкт-Петербург

Каменноостровский дворец

Елизавета Алексеевна лежала на кровати и, глядя в потолок, переживала вчерашние события празднества в честь дня рождения императора. Её переполняли противоречивые чувства триумфа и досады.

Сначала всё было хорошо. Её подарок произвёл фурор! Александр был удивлён работой Протасинских фарфоровых мастеров, и с гордостью демонстрировал сервиз гостям. Затем, взяв под руку супругу, увёл её в сторонку и долго беседовал, выясняя подробности. Его интересовало всё: кто этот неизвестный мастер-самородок? Где он проживает? Узнав, что Елизавета вложила десять тысяч из государственной казны в развитие строительства его фарфорового завода на Москве, император восхищённо поцеловал супруге руку и произнёс:

— Это царский поступок, Лиз, достойный восхищения!! Я горжусь тобою, милая! Впрочем, я никогда не сомневался в том, что в твоём лице Россия обретёт настоящую императрицу, заслуживающую всеобщую искреннюю любовь!

И это было сказано в присутствии вдовы-матери, тут же позеленевшей от злобы за такое коварное предательство сына. «Как он мог?!» — гневалась про себя она. — «В то время, как всем известно, что не тихоня-Лизка, а я, Мария Фёдоровна самая добродетельная и любимая народом государыня!»

Но торжество над ненавистной свекровью было не единственной каплей бальзама на душу Елизавете, но ещё и долгожданная сатисфакция по отношению к фаворитке. Мария Антоновна вдруг лишилась привычного внимания государя и была вынуждена половину вечера оставаться в тени славы Елизаветы.

Впрочем, Нарышкину Лиз недооценила. В разгар бала та якобы случайно оказалась возле Елизаветы и невинно справилась о здоровье императрицы.

— Благодарю, я вполне благополучна, — ответила она ей, победно глядя сверху вниз на соперницу.

На что коварная Нарышкина доверительно сообщила:

— Ой, знаете, а я что-то недомогаю. По-моему, я беременна…

Это был удар ниже пояса. «Вот мерзавка!» — подумала Лиз, чуть не плача, — «Будто бы я не догадываюсь, от кого она может быть беременна!!». Фаворитка не прогадала. Настроение Елизаветы на оставшийся вечер было безвозвратно испорчено.

Правда, Александр до окончания бала продолжал быть любезным с супругой. И Лиз грешным делом даже подумала, а вдруг он захочет ночью провести время с ней, вместо фаворитки? И даже на всякий случай облачилась перед сном в лучшую ночную сорочку. Но Александр не пришёл…

Поутру, это обстоятельство огорчило Елизавету. А потом, нежась в кровати, она вдруг поняла, что не так уж ей хотелось присутствия мужа в своей постели, как просто осознания того, чтоб Нарышкина думала, будто он пребывает в её объятиях.

Её размышления нарушила камеристка. Прокравшись на цыпочках, она тихонько осведомилась:

— Ваше величество? Вы уже изволили проснуться? В приемных покоях второй час один кавалергард настойчиво ожидает возможности нанести Вам ранний визит.

— Какой кавалергард?

— Говорит, что принес какие-то рисунки по поручению госпожи Протасиной.

Лиз мигом выпрыгнула из постели:

— Одеваться! Живо!

Она перевязала волосы шёлковой лентой и обернулась к камеристке, тянущей в комнату стеллаж с платьями:

— Не надо платья. Подай мне халат, — и, увидев удивлённый взгляд прислуги, поспешно добавила. — Ничего. Это неофициальный визит. Давай вон тот, синий с серебром.

Застегнув на талии пуговицы парчового халата, Елизавета опустилась в кресло у окна, взяла в руки чашечку с горячим кофе и приказала:

— Распорядись, пусть заходит.

Алексей вошёл и остановился посреди комнаты, невольно залюбовавшись императрицей. Без пудры и чопорного парика, в халате, она выглядела такой домашней и родной.

— Доброе утро, Ваше императорское величество, — поклонился он. — Варвара Николаевна сказала, что Вы велели занести рисунки.

— Присаживайтесь, Алексей Яковлевич, — она гостеприимным жестом указала на соседнее кресло.

Он сел, неловко разместив на коленях большущую папку.

— Хотите кофе? — неожиданно предложила Елизавета.

— Нет, что Вы, — засмущался он.

— Не любите кофе? — уточнила она.

— Люблю.

— Так в чём же дело? Составьте мне компанию.

И, не дожидаясь ответа, сама взяла кофейник и наполнила вторую чашку.

— Благодарю, — Алексей принял чашку из её рук. Отпил, почувствовав, как горячая влага разливается внутри, согревая тело.

— Как там, на улице нынче? — спросила она как-то запросто.

— Метёт, — ответил он. — Мороз. За щёки кусает.

И вдруг не сдержался от улыбки…

— Чему Вы смеётесь? — удивилась она.

— Нет-нет, — спешно ретировался он. — Ничего.

— Ну, я же вижу, Вы о чём-то подумали. О чём?

— Умоляю, Ваше величество, я не посмею это сказать, — возразил Алексей.

— Да, бросьте, — Елизавета дёрнула кончиком носа и вдруг заговорщически наклонилась ближе. — Мы здесь совсем одни. Кто Вас осудит? Говорите!

Он захлебнулся запахом её духов и, потеряв чувство самосохранения, признался:

— Никогда не мог себе представить, что однажды буду сидеть рядом с Вами, пить кофе и говорить о погоде так, будто бы… мы знаем друг друга много — много лет!

— А разве нет? — переспросила она. — Разве мы с Вами не знаем друг друга много-много лет?

Лёшка покачал головой:

— Русские говорят, чтобы узнать друг друга, надо вместе пуд соли съесть.

— Как это?! — Елизавета удивлённо заморгала. — Зачем есть столько соли?

— Такая пословица, — пояснил он. — То есть пережить сообща много разного горя.

Она пристально посмотрела ему в глаза:

— Странная пословица. Разве бывает горе сообща? Горе бывает только в одиночку.

Алексей застыл, не сводя с неё глаз.

— Ладно, — вздохнула Елизавета. — Давайте посмотрим рисунки Варвары Николаевны.

— … Что? — прошептал он, находясь в плену своих грёз. — Какие?

— Те, что Вы принесли.

— А-а…, — он торопливо схватил с колен папку и неловко открыл её не с той стороны.

Листы с акварельными набросками веером рассыпались по полу! Лёшка «охнул», и опустившись на колени, принялся собирать их. Елизавета Алексеевна, растерянно наблюдая его старания, тоже присела и подобрала пару листов. Засмотрелась на подобранный эскиз:

— Царское село, заснеженный пруд… Боже, как я люблю это место! Как же там упоительно хорошо летом!! Здесь я плакала, когда Дороти уехала домой…

И она уселась на пол, погрузившись в воспоминания. Лёшка подполз к ней и присел рядом, тоже разглядывая рисунок.

— Алексей Яковлевич, подайте во-он тот эскиз.

— Извольте.

— Это Павловск, беседка. Единственное место в Павловске, которое мило моему сердцу. Только позвольте мне не говорить, почему именно! — с легкой долей кокетства произнесла она, оборачиваясь к Алексею, и взгляд её упёрся в странный медальон на шее юноши, во время ползания выскользнувший из-под ворота рубашки:

— Что это у Вас? Какая интересная вещица.

И она дотронулась рукой до гладкого, похожего на большой янтарь кругляша. Внутри прозрачной субстанции она разглядела цветок с множеством пальцеобразных лепестков и обрадовалась:

— Ой! Это ромашка!! Там, внутри!

— Да, — подтвердил он, боясь дышать оттого, что, рассматривая медальон, Елизавета придвинулась так близко, что он ощущал на щеке прикосновение её волос. — Это та… самая. Помните? Что Вы подарили мне десять лет назад…

— К-как это возможно? — заикаясь, пролепетала она.

— Я с-сперва хранил её в книге, — признался Лёшка, тоже заикаясь. — Н-но потом понял, что она вот-вот рассыплется и… п-попросил одного ювелира. Он залил её в янтарную смолу… В-вот.

— Для чего…? — Елизавета не успела договорить.

В дверь постучала фрейлина и тревожным голосом сообщила:

— Ваше императорское величество!! Пожаловала вдова-императрица Мария Фёдоровна!! Она уже вышла из кареты и направляется сюда!

— Что?! — осеклась Лиз и взглянула в глаза Алексея с ужасом. — О, боже!!

Хороша же она сейчас для визита свекрови! На полу, наедине с молодым кавалергардом и разбросанными по всему полу рисунками! Затем опустила голову, созерцая свой внешний вид:

— О боже!!!

Кружевная сорочка из-под парчового халата! Не напудренное лицо! Без парика! Елизавета в панике подпрыгнула на месте:

— Быстрее-быстрее!! Собирайте! — велела она Лёшке, подставляя папку, куда он ловко принялся скидывать рисунки.

— Теперь прячьтесь! — приказала она. — Нельзя, чтоб она застала Вас здесь!! — и закрутила головой в поисках подходящего места, — Господи! Куда??!

Неожиданно ей пришла в голову спасительная мысль:

— Нет! Ступайте к столу! Живо! Садитесь! Пишите!

— Что писать? — прошептал он, плюхаясь за письменный стол.

Но ответа не услышал, так как двери отворились, и в комнату крейсером вплыла Мария Фёдоровна. Охотников безоговорочно схватил перо, макнул в чернильницу и склонился над бумагой…

Елизавета Алексеевна поднялась навстречу свекрови.

— Здравствуй, милая! — Мария Фёдоровна, стягивая перчатки, оглядела с нарочитым удивлением Елизаветин халат. — Что это ты по дворцу растрёпой ходишь?? Для императрицы Российской это никуда не годиться!

И потрогала свою безупречную замысловатую причёску, давая понять нерадивой снохе, с кого ей следует брать пример.

— Я час назад проснулась, — попыталась она оправдаться.

— Я тоже!! — заявила Мария Фёдоровна, хотя это было очевидное враньё. — Но я нашла время одеться и причесаться для визита!!

Лиз решила не спорить и просто отделаться комплиментом:

— О, матушка, Вы всегда выглядите безупречно!

Свекрови это польстило. Она подошла к зеркалу, лишний раз убедиться в собственном совершенстве и, вдруг в зеркальном отражении в глубине комнаты обнаружила… кавалергарда, сидящего за письменным столом, с глупейшим выражением на лице!

Мария Фёдоровна резко обернулась. И весьма неприличным для царской особы жестом, тыкая пальцем по направлению Охотникова, взвыла:

— Эт-то что такое?! Что делает в твоей комнате этот офицер?!

Елизавета была готова к такому неизбежному повороту событий, и попыталась изобразить на лице непринуждённость:

— Поручик Охотников, выполняет обязанности моего секретаря, — сообщила она почти не дрогнувшим голосом. — Сейчас он сортирует мою почту.

Алексей на этих словах счёл своим долгом подскочить и почтительным кивком головы поприветствовать вдову- императрицу.

Мария Фёдоровна с брезгливым выражением на лице потребовала от снохи:

— Отошли его! Потом отсортирует.

— Алексей Яковлевич, — обратилась деликатно Елизавета. — Я прошу Вас прерваться и оставить нас. Закончите позже.

Принимая её игру, Алексей с прилежностью «секретаря» положил перо, закрыл чернильницу, сложил ровненько какие-то письма, лежащие на столе. Затем испуганно взглянул на лист бумаги, на котором красовались нацарапанные им несколько слов. Быстренько оборвал край листа, скомкал и зажал в руке.

Вышел из-за стола и учтиво попрощался с высокопоставленными особами. Сперва отвесил поклон Марии Фёдоровне:

— Всего доброго, Ваше величество.

Затем перешёл к Елизавете Алексеевне. Та, разволновавшись, вдруг любезно протянула ему руку для поцелуя. И почувствовала, как после ускользающей из-под пальцев ладони поручика, в её руке остаётся маленький кусочек бумаги… Записка?!

Лиз растерялась до чрезвычайности! Ею овладела какая-то детская радость вперемешку с волнением, на смену которым пришёл испуг — а не видела ли свекровь?? Кажется, нет… Уф! Лиз стиснула клочок бумаги в ладони так, что ногти впились в ладошку.

Мария Фёдоровна тем временем приступила к тому, зачем, собственно и явилась:

— Ну, голубушка, ты вчера всех удивила!! И главное, скрытничала-то как! Никому ни словом не обмолвилась!! — она лукаво погрозила ей пальцем. — Мне этот столовый сервиз всю ночь покоя не давал! Признавайся, где такого мастера выискала?

Лиз тупо моргала в ответ. Все мысли её были поглощены таинственной запиской, сжимаемой в руке. Свекровь истолковала молчание снохи по-своему, решив, что та вздумала поломаться, и пустилась на уговоры:

— В конце концов, мы же одна семья. Мне тоже хочется заказать какую-нибудь красивую вещицу!! Ты ведь не можешь мне в этом отказать?

Лиз с трудом вынырнула из туманной заводи своих мыслей. «Господи, о чём она говорит?!» — спохватилась она, заставляя себя сосредоточиться.

Мария Фёдоровна с приторно-сладкой улыбкой на лице обхватила её за плечи. Но Лиз выпрыгнула из её объятий, в панике подумав, что той захочется сейчас взять её за руки:

— …Простите, я не поняла, что Вы хотите, матушка?

— Я хочу знать, где ты заказала столовый сервиз для Александра!!

— Ах, это! Фарфоровая лавка Протасина на Дмитровке в Москве.

— Что с тобой? — прищурилась свекровь. — Тебя не лихорадит? Ты покраснела…

— Нет, — ответила она, но передумала. — То есть, да!! Я что-то неважно себя чувствую!

Она решила, что это обстоятельство заставит императрицу-вдову поскорее убраться восвояси. Не тут-то было!

— Бедняжка. Давай-ка, сделаем тебе горячего чая с мёдом!! Я с удовольствием составлю тебе компанию!

И не успела Лиз возразить, как та схватила колокольчик и по-хозяйски распорядилась принести им чая.

Битый час Елизавете пришлось сидеть в кресле напротив Марии Фёдоровны и, проклиная всё на свете, думать: «Господи! Да когда же ты уберёшься отсюда, старая дура?!»

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем, свекровь напилась вдоволь чая, рассказала все придворные сплетни и, наконец-то соизволила попрощаться, и удалилась.

Захлопнув за нею двери, Елизавета, дрожа от нетерпения, разомкнула занемевшие пальцы и вынула из влажной ладони спрессовавшийся бумажный комочек. Разлепила его трясущимися руками и прочла.

…«Я люблю Вас»

1803 год январь- февраль

Картли-Кахетия, Тифлис

В январе 1803 года Лазарев получил письмо с извещением, что новый главнокомандующий Павел Дмитриевич Цицианов 6 декабря прибыл в Георгиевск, где немедленно занялся устройством дел на Кавказских линиях и установлением дружественных отношений с народами, соседними с Грузией. И весьма преуспел! За двадцать дней, им были подписаны договоры с преданным России Шамхалом Тарковским, с ханами: Аварским, Дербентским, Талышинским, с владетелями: Табасаранским и Каракатайским. Заручившись такой политической поддержкой, Цицианов выехал в Тифлис.

Чернышёв получил депешу от императора Александра, в которой государь настоятельно требовал продолжать выполнение задания в должности секретаря и адъютанта теперь уже князя Цицианова.

Чернышёв вышел во двор и, заметив Тучкова, курящего трубку, присел рядом:

— Сергей Алексеевич, а Вам знаком этот Цицианов?

— Приходилось слышать! Личность собой известная, — попыхивая дымом, изрёк Тучков. — Был в Турецкой войне, отличился в Польской кампании, затем здесь на Кавказе воевал с персами под командованием Валериана Зубова.

— Расскажите, что он за человек?

— Родом он из этих мест. Фамилия настоящая его Цицишвили.

— Позвольте, — удивился Саша. — Да ведь царица Мариам тоже из рода Цицишвили! Выходит, он ей родственник?

— Может, и родственник. А, может, однофамилец, — пожал плечами Тучков. — Мне известно только, что ещё дед его приехал в Россию с его отцом, где и остались навсегда. Павел Дмитриевич — фигура оригинальная в своём роде. Человек он одарённый от природы острым разумом. Образованный, с большим опытом в военной службе. Но вспыльчив, горд, дерзок, самолюбив и упрям!! До работы и до драки охоч! Редко принимает чьи-то советы. И на язык крут, но сам обидчив!! Ещё с молодости, говорят, отличался мстительностью нрава, и за это частенько был наказан государыней Екатериной Алексеевной, царствие ей небесное.

— Н-да. Ну и монстра Вы «нарисовали», Сергей Алексеевич.

— По сравнению с Кноррингом, оно конечно! — улыбнулся Тучков. — Ну, да Его императорскому величеству виднее. Может, сюда именно такого и надо?

— А лет ему сколько?

— Дай прикинуть, — задумался Тучков. — Полагаю, сейчас годов под пятьдесят.

Цицианов прибыл в Тифлис 1 февраля 1803 года.

Высокий, статный, плечистый, с гордым орлиным профилем, с копной чёрных волос с седою проседью — одним видом он внушал трепет и уважение! Солдаты, выстроенные для праздничного парада в честь нового главнокомандующего, завидев генерала, тут же подобрались и вытянулись в струнку. И так рьяно чеканили шаг, что выбили из окаменевшей земли целый столб пыли. Цицианов, взирая на это зрелище, тыкал локтём в бок Лазарева и весело хохотал:

— Гляди-ка! Сейчас искру каблуком высекут!!

После окончания парада, Цицианов за обеденным столом тут же заявил:

— Довольно топтаться на месте, господа! Я имею очень чёткие указания, обозначенные Их императорским величеством Александром Павловичем! Задача, которая стоит перед нами — завоевание состоящих в оккупации земель от реки Риона до Куры и Аракса, до Каспийского моря и далее!!

Все ошеломлённо притихли и переглянулись украдкой. Ишь, куда махнул!

Павел Дмитриевич сделал многозначительную паузу, во время которой пытливым взглядом «просветил» каждого сидящего за столом, пытаясь выяснить — не испытывает ли кто-нибудь сомнений в возможности достижения им озвученных целей? И заговорил дальше:

— Государь Александр Павлович выражает мне полное доверие! Он убеждён, что я, руководствуясь знанием моим о нравах сего края, и собственным благоразумием, исполню долг свой! И сделаю это с беспристрастием и правотою!

На этих словах Цицианов гордо вскинул подбородок и поднял бокал вина:

— За успех, господа! За всецелое оправдание доверия государя-императора! И за величие Российской империи!

Офицерам ничего не оставалось, как подняться и выпить стоя.

Цицианов и впрямь с первого же дня решительно взялся за дело! Он принял ряд мер, поощрявших хозяйство и земледелие, чтобы заслужить авторитет среди крестьянских слоёв и заручиться их поддержкой. Значительно облегчил процедуру судебных гражданских дел, которые после Коваленского с Кноррингом были весьма запущены и не вызывали доверия у грузинского народа. Для привлечения на свою сторону среднего дворянства и купечества, Павел Дмитриевич постарался поднять торговлю и улучшить дороги, пребывающие в очень печальном состоянии. Пропагандируя образование, настойчиво стал склонять население к открытию в Тифлисе гимназии.

Всё это он проделывал быстро, напористо, не слушая ничьих советов и не церемонясь с возникающими препятствиями!

Наблюдая его действия, Саша порою восхищался этим человеком. А порой ловил себя на мысли, что Цицианов нередко привносил в приказы государя осуществление собственных оригинальных замыслов. И кое в чём, бывало, «перегибал палку». Властный и категоричный, он был всецело убежден в своей правоте!! И единственное чего требовал — это неукоснительного подчинения!

К своим подчинённым относился высокомерно, не выделяя любимчиков. Те, кто были в приближении у Кнорринга, заочно оказались в изгоях. Коваленского и Орбелиани он быстро услал с глаз долой, поручив им охрану отдалённых от Тифлиса объектов, и держал под строгим контролем. А Лазарев с Тучковым трудолюбием и исполнительностью вскоре приобрели заслуженное доверие нового главнокомандующего.

К Чернышёву же Цицианов испытывал настороженность, оттого, что тот был настоятельно рекомендован ему в адъютанты самим государем. Саша неотлучно находился при нём, вёл документы и почту. И нареканий в свой адрес не провоцировал. Но всё равно чувствовал, что главнокомандующий упрямо держит с ним дистанцию.

Ту же высокомерность, что и к подчинённым, Цицианов проявлял и к членам Картли-Кахетинской царской семьи. Чем вызвал у них обиду и недоверие.

В конце февраля, вызвав к себе Чернышёва, Тучкова и Лазарева, Павел Дмитриевич осведомился:

— Что вам известно о местонахождении бунтовщиков царевичей Юлона и Алессандро? А так же их матушки, царицы Дареджан?

— Царевичи скрываются в Персии под покровительством Джават-хана. Их конкретное местонахождение не известно. Царица же ныне изволит проживать в Сураме вместе со своими многочисленными придворными, — ответил Лазарев.

— А кто из членов царской семьи находится в Тифлисе?

Лазарев принялся перечислять всех взрослых царевичей, детей царя Георгия от его первого и второго браков, и вдову царицу Мариам с не достигшими возраста детьми, что находились при ней. Не забыл упомянуть и про царевича Вахтанга, что содержался под арестом.

— Ну, что ж, — задумчиво произнёс Цицианов, вышагивая по периметру ковра. — Я имею указание от Его императорского величества: вывезти в Россию, всех неспокойных царевичей! А особливо царицу Дареджан, которая активно настраивает сыновей против новой власти! Мера эта главная для успокоения грузинского народа. Для достижения этой цели государем-императором мне даны все полномочия: убеждать и принуждать к выполнению его воли!

Он обвёл всех внимательным взглядом и продолжил:

— А по сему я приказываю: нынче же ночью генерал-майору Тучкову вместе с отрядом казаков направиться в Сурам! Там захватить царицу Дареджан и сопровождать её через Мцхет к границе для вывоза в Россию! Туда же из Тифлиса подъедет капитан Чернышёв, который будет сопровождать с войском царевича Вахтанга. А Вам, — обратился он к Лазареву, — Сегодня, как стемнеет, окружить дом царевича Давида. Арестовать царевича и всю его семью!! И под прикрытием вывезти до границы в Моздок. И далее всех царственных заключенных, перепоручив командующему Кавказской линией, строго секретно переправить в Петербург!

Чернышёв не удержался:

— Ваше высокоблагородие, но царевич Давид не являет собой никакой угрозы.

— Он наследный царь Грузии! — возразил Цицианов. — А теперь здесь только один царь — Александр Павлович! И никакого другого царя быть не должно!!

— Но ведь он подписал отречение, — не сдавался Саша. — Он совершенно безопасен и даже беспомощен.

— Капитан! — взъярился Цицианов, наливаясь краской. — А как Вы полагаете, почему государыня Елизавета Петровна, взойдя на престол, посадила в тюрьму Иоанна Антоновича, которому было тогда от роду всего три месяца?! Он был свергнутым царем, и тоже был безопасен и беспомощен! Ваше дело — выполнять приказ!!

Все трое выполнили приказ безупречно. И через день вернулись в Тифлис и, точно подкошенные, повалились в сон.

Однако, Чернышёву едва удалось задремать, как настойчивый и раздражённый голос из открытого окошка его разбудил:

— Эй! Чернышёв… Чернышёв!

Он с трудом разлепил глаз и утомлённо посмотрел на Тамару, облокотившуюся на подоконник с улицы. Увидев, что он пробудился, царевна затараторила без умолку:

— Где ты был?? Знаешь, что тут творилось прошлой ночью?! Царевич Давид пропал со всей семьёй!! Люди говорят, будто видели, как ваши солдаты окружили его дом и вывезли всех неизвестно куда!! Чернышёв, ты ведь, наверняка, знаешь про это? Скажи, куда увезли Давида?

Саша, стыдясь того, что они сделали, понял, что не сможет сказать ей правду. И потому, боясь глядеть в лицо девушки, пробормотал:

— Не волнуйся. Давида вызвал к себе император Александр. Он пожелал, чтобы тот со всей семьей жил в Петербурге.

— Что?? И ты хочешь сказать, что всех, кого твой царь приглашает в гости, вывозят ночью тайком?! — прищурив глаз, спросила она. — Ты лжёшь мне, Чернышёв!! Почему ты лжёшь? Раз вы сделали это ночью, значит, боялись бунта. Никакого приглашения не было, Давида вы просто арестовали!! Да? Что ты молчишь? Выгораживаешь своего приятеля??

— Какого приятеля? — не понял Саша.

— Лазарева! — выпалила Тамара. — Его узнали среди солдат, что были ночью у дома Давида! Там, где действует этот негодяй, ничего хорошего быть не может!!

— Ты не справедлива. Иван Петрович он…

— Он бессовестный варвар!! — не дала ему договорить царевна. — Я отлично помню, как он бесцеремонно снял с матушки орден!! Хотя не имел права даже прикасаться к ней! Он плюёт на наши обычаи и попирает наши законы!! И с Давидом он поступил так же!

— Да пойми же! — вклинился в её бурную речь Сашка. — Лазарев всего лишь солдат!! Он обязан был выполнить приказ!

— Что за приказ?

— Вывезти в Россию всех, кто представляет беспокойство для новой власти.

— Давид для вас опасен??! — взъярилась она. — Ну, ещё понятно, если бы дядя Вахтанг или бабушка Дареджан. Но Давид?! Все знают, что Давид никому не угрожал! Он и мухи не обидит!! Выходит, что следующими вы выселите отсюда нас?! Меня, матушку и всех моих братьев и сестру?!

— Причём тут Вы? — оскорбился Чернышёв.

— А почему нет?? — развела руками царевна. — Если у вас будет «приказ»!! Кто вам придумывает такие приказы? Этот кахетинец, позорящий благородный род Цицишвили?!

— Он тоже подчиняется вышестоящему командиру.

— Кому это? А-а… Вашему царю!! — Тамара отпрянула от окна, и глаза её сверкнули недобрым огоньком. — Помнишь, я сказала, что твой царь добрый, но глупый? Так вот! Я ошиблась. Твой царь просто глупый!!

— Тамара! — взмолился тот, пытаясь успокоить царевну.

— Всё!! Не говори со мной больше!! — остановила она его повелительным жестом и, гордо вскинув голову, удалилась.

1803 год март

Санкт-Петербург

Посыльный доставил императору Александру письмо от его брата Константина, с осени пребывающего под охраной в Гатчинском дворце на правах арестанта. В письме Константин любезно просил у царственного братца позволения приехать в Петербург, дабы иметь возможность встретиться с ним и переговорить с глазу на глаз.

Александр, подумав, согласился. Но велел кавалергардам доставить Константина в закрытой карете, опасаясь возобновления сплетен по ещё не забытому при дворе чудовищно-скандальному происшествию в Стрельне, случившемуся пять месяцев назад.

Константин прибыл, сообразно всех предъявленных ему условий; послушно просидел всю дорогу за плотно задёрнутыми шторами в карете, затем позволил себя провести во дворец к императору не с парадного крыльца, а с заднего двора.

И, оставшись с братом наедине, грея руки возле жаркого камина, попросил:

— Прикажи подать горячего чаю. Я ужасно продрог в дороге.

Александр удивился, отметив, что тот попросил для согрева чай, а не водку, как раньше. Он распорядился, чтоб подали чай, а сам не торопился вести общение с Константином. Уселся за стол, деловито склонился над бумагами, изображая занятость и таким образом демонстрируя брату, что он ещё не простил его, и продолжает выражать презрение.

Константин начал разговор сам:

— Ладно, не дуйся. Я знаю, что ты не очень-то рад меня видеть! Поэтому не стану докучать тебе пустыми разговорами. Я приехал выразить просьбу.

— Какую? — холодно осведомился Александр.

— Определи меня, пожалуйста, на государственную службу. Мне всё равно, куда. Можешь выбрать самую сложную миссию — я на всё согласен!

Александр, оторвавшись от дел, изумлённо посмотрел на него. Он ожидал чего угодно! Предполагал, что Константин начнёт стенать и сетовать на скуку, просить позволения выхода в свет и возвращения к столичной жизни, к развлечениям и охоте. И вдруг на -тебе!

— На службу?? — переспросил он, полагая, что ослышался.

— Да. Только пусть это будет подальше от столицы! Мне ни к чему здесь мелькать. Да и тебе часто видеть мою физиономию, я знаю, не доставляет удовольствия! — Константин иронично усмехнулся. — Я со своей стороны обещаю, что буду нести службу исправно. И клянусь — больше никакой пьянки и никаких скверных историй! С этим покончено раз и навсегда. Слово великого князя Романова!

— Ты… это серьёзно?

— Конечно! А что тебя смущает? Я достаточно образован для государственной службы. И, кстати, если ты забыл, я — боевой командир! Я прошёл почти всю войну в Италии и Швейцарии рядом с Суворовым, и не ударил в грязь лицом!! Я могу быть тебе полезен в военных делах для наведения порядка в любой из губерний!

Александр с удовлетворением кивнул:

— Мне сейчас нужны соратники и единомышленники! Знаешь, я бы включил тебя в Императорский Совет. Но… не сейчас.

— Я понимаю.

— Потерпи ещё хотя бы год. Пока всё уляжется и забудется, — попросил он брата. — И ты совершенно прав, тебе надобно удалиться из столицы. Что ты думаешь по поводу западных границ?

— Я же сказал. Согласен на любое предложение, — настойчиво повторил Константин.

— В таком случае, я бы хотел предложить тебе проехаться вдоль западной границы и проинспектировать пограничные войска.

— Отлично.

— В Европе неспокойно, — пояснил Александр. — Англия затевает новую коалицию против Наполеона. По Пруссии с Австрией гуляют волнения. Мне необходимо быть уверенным, что наши границы надёжно защищены и мобилизованы.

— Я понял, — кивнул Константин. — Когда ты хочешь, чтоб я выехал? Сегодня? Завтра?

Александр растерялся:

— Постой. Ты так торопишься?… Я сам составлю для тебя маршрут и подробно опишу все требования. Главное, не спеши! Проверяй всё вдумчиво и основательно.

— Не беспокойся. Проверю всё надлежащим образом!!

Александр улыбнулся и обнял брата:

— Знаешь, я страшно рад, что ты со мной! Ты мне очень нужен!! Ты молодец, что всё переосмыслил. Кого мне благодарить за такую удивительную перемену?

— Варвару Николаевну Репнину, — подсказал ему тот.

Александр неприятно поджал губы; разговоры брата об этой девице уже надоели ему до оскомины. Но Константин, заметив покривившуюся физиономию государя, снисходительно хлопнул Александра по плечу:

— Да полно уже! Не квась мину! Разговоров о моей женитьбе на этой барышне больше не будет!! Тема закрыта.

Через три дня Константин отбыл из Санкт-Петербурга в Смоленск и далее по намеченному для него братом маршруту инспекции пограничных войск.

Император вновь остался в одиночестве, в окружении консервативных министров, которых он в душе и ненавидел и боялся одновременно.

Все душевные терзания Александра Павловича, его пылкие стремления к переустройству государства и облегчению доли крепостного крестьянства, вся его изнурительная борьба с Сенатом и настойчивые проекты Конституции, которые он «выжимал» из своих соратников, в конечном итоге не принесли успеха. Единственным плодом этой мучительной деятельности стал документ, вошедший в историю, как «Указ о вольных хлебопашцах».

Этот Указ, подписанный императором 3 марта 1803 года, предусматривал освобождение крепостных крестьян на волю за выкуп с землей целыми селениями или отдельными семействами по обоюдному согласию крестьян и помещиков.

Александру казалось, что он сделал первый шаг к отмене крепостного права, и даже испытывал чувство гордости за эту крохотную победу, с болью выцарапанную им из закостенелого сознания Русского дворянства! Но в действительности, данный Указ совершенно не повлиял на крепостническую систему, и послужил для потомков лишь поводом обвинить Александра в лицемерии. Причиной этого явилось то, что согласно данному Указу, за выкупленную душу надо было уплатить 400 рублей серебром, что было значительной суммой для крестьян, желающих получить свободу! С момента вступления в силу Указа до конца царствования Александра Павловича было заключено всего 160 сделок, что, разумеется, было каплей в море. Таким образом, благодаря стараниям государя за двадцать два года в «вольные хлебопашцы» вышли 47 тысяч крестьян, что составило бы, по грубым математическим расчётам 0,5% от общего количества всех крепостных Великой Российской империи.

Александру становилось невыносимо скучно. Его соратники, молодые демократы, всё больше разочаровывали несостоятельностью выдвигаемых ими проектов. А всё, что они сочиняли сообща на заседаниях Негласного комитета, затем неуклонно разбивалось под яростным неприятием дворянства, заседающего в Сенате.

В итоге вся деятельность Негласного комитета была лишь императорской забавой. Со стороны это выглядело так, будто взрослые дяди разрешили мальчикам поиграть в соседней комнате во взрослые игры, но строго следили за тем, чтоб те не сделали бы ничего без их ведома, и вовремя осаживали расшалившихся сорванцов. В Сенате все терпеливо ждали, когда уже молодой царь наиграется в демократию…

Александр, в самом деле, как маленький ребёнок, тщетно пытающийся снискать внимание взрослых к своим детским проблемам, слонялся от одного к другому — искал поддержки своим планам. Но никто его будто не слышал и не оказывал помощи! Каждый преследовал свои цели, не считаясь вовсе с мечтой молодого императора об «общем благе».

И Александру снова и снова казалось, что он безнадежно одинок! Что он будто в пустыне, и вокруг него одни миражи и призраки. И тот факт, что он — самодержец всероссийский… да, полно — уж не сон ли это?

Заседания Негласного комитета стали его удручать, и проводились им всё реже. К концу марта 1803 года император окончательно разочаровался в полезности и практичности этого органа. И Негласный комитет прекратил своё существование.

Часть четырнадцатая. Стремления жить, любить и властвовать

1803 год март

Санкт-Петербург

Императрица Елизавета Алексеевна приехала в Александро-Невскую лавру.

На могильной плите её дочери лежала веточка белых лилий. Исполненная трогательных чувств, Лиз присела и погладила ладошкой цветы. И неожиданно разглядела под бутонами сложенный квадратиком листочек бумаги.

Опять записка?! Она испуганно огляделась — нет ли кого поблизости? Развернула и торопливо прочла:

«Понимаю, что любить Вас — безумие. Всё равно, что любить звезду, прекрасную, далёкую и недосягаемую. Но звёзды всё же дарят свет безнадёжно в них влюблённым, взирая на них с высоты. Явите же звёздную благосклонность; позвольте хоть изредка смотреть на Вас! Пленённый любовью, околдованный Вами, я не смогу без этого жить!

Каждый день ровно в три часа после полудня я буду проезжать в дорожной карете мимо Ваших окон. Мне достаточно знать, что Вы в это время находитесь в своих покоях. Если же Вы удостоите меня, хоть иногда, возможности увидеть Ваш прелестный образ в окне, я буду самым счастливым грешником на свете!!

Вечно Ваш А.»

Она захлопнула листок. «Господи, он сумасшедший! Что он себе позволяет?!»

Вернувшись во дворец, Елизавета не могла думать ни о чём, кроме содержания записки. «Неужели этот поручик думает, что я, Российская императрица, буду стоять у окна и смотреть, как он проезжает мимо в карете?! За кого он меня принимает?»

Чтобы избавить себя от унизительных мыслей, она схватилась за вышивание. Но дело не ладилось, нитка рвалась, пальцы не слушались. В итоге Лиз до крови уколола палец и отбросила вышивку в сторону! И, точно заворожённая, стала прогуливаться перед окнами.

Часы пробили три часа. Она осторожно отогнула портьеру… Дорога за парком была пуста. Лиз вздохнула и прильнула лбом к холодному стеклу. «Господи, до чего я себя довела! Первая женщина в государстве, а выглядываю в окна, краснею, прячу записочки. А какой-то кавалергард морочит мне голову…»

Вдруг до её слуха долетел неторопливый цокот копыт, и показалась карета, и в её открытом окне можно было разглядеть седока, черты которого были так узнаваемы!

Елизавета, с бешенным сердцебиением, в панике отпрянула от окна и спряталась за портьеру.

1803 год март-апрель

Мекленбург-Шверин, Людвигслуст

31 марта 1803 года Елена Павловна родила девочку.

Сообразно имени сына, выбранного в честь обоих дедов, девочку назвали Марией-Луизой в честь обеих бабушек.

В апреле герцог Мекленбургский приехал в Людвигслуст. К сожалению, пожилая герцогиня Луиза была нездорова; у неё часто опухали ноги, лишая возможности передвигаться. Фридрих-Франц с болью в душе поведал о том, как она, провожая его, переживала и плакала, что не сможет увидеть маленькую внучку, названную в её честь.

И сердобольная Елена, которая трепетно относилась к свёкру и свекрови, выразила желание самой поехать с девочкой в Шверин и дать возможность бабушке подержать на руках долгожданную внучку!

Людвиг пытался отговорить её, намекая, что она ещё не оправилась после родов. Но она заверила всех, что чувствует себя хорошо и способна перенести дорогу.

Надя осталась в замке и, согласно их с Еленой договорённости, начала собирать вещи, полагая, что, как только закончится весенняя распутица, она с Ванечкой отправятся в путь. Домой. В Россию.

Когда, спустя неделю, хозяева вернулись в Людвигслуст, Елена была бледна и выглядела уставшей. Оказалось, что в Шверинском замке родственники оказались не готовы к встрече неожиданных гостей и весьма плохо протопили отведённые для них комнаты. Всюду были холод и сквозняки. Эти житейские неудобства не прошли даром. По возвращению домой Елена Павловна слегла в горячке…

Надя вновь отложила в сторону дорожный чемодан и неотлучно проводила время у постели больной.

19—20 апреля 1803 года

Картли-Кахетия, Тифлис

Приказ императора Александра о намерении «вывезти из Грузии в Россию всех, кто представляет беспокойство для новой власти» Цицианов решил выполнить буквально и в данный список включил практически всех членов царской семьи Багратиони.

19 апреля Цицианов объявил новых кандидатов для высылки: царевича Баграта (двадцати шести летнего сына покойного царя Георгия от первого брака) и царицу Мариам. Для этого он велел Тучкову в ночь на двадцать первое апреля тайно арестовать царевича Баграта, что проживал в доме высланного в Россию его старшего брата Давида.

А в отношении царицы Мариам предложил обойтись без насилия и поручил Лазареву уговорить своенравную женщину в два дня покинуть страну добровольно:

— Имейте в виду, Иван Петрович, если Мариам вздумает капризничать и упираться, то к двадцать первому числу её надлежит выслать из Грузии насильно!! Вместе с детьми! Под арестом!

— Ах, вот как!

Чернышёв вздрогнул и обернулся. Так и есть — царевна Тамара стояла у него за окном, глаза её извергали огонь ненависти:

— Выходит, слово русского офицера ничего не значит?! Твой подлый друг Лазарев сегодня явился к нам во дворец! И предложил выехать из Тифлиса в Петербург!! — она обвинительно ткнула в Чернышёва. — Ты знал это?!

— До сегодняшнего утра я был уверен, что этого не случится, — попытался оправдаться он.

— Ты лжёшь!! — царевна отчаянно топнула ножкой. — Я считала тебя другом! Помогала тебе! А ты… Ты меня предал!! Ненавижу тебя! И твоего царя, и всех русских!!

За окном мелькнули взметнувшиеся в воздухе две косы, и Тамара исчезла. Сашка сиганул в окошко вдогонку девушке:

— Тамара! Постой!

Но она лишь прибавила шагу. Чернышёв схватил её за руку:

— Да постой же! Дай мне сказать!

— К-как т-ты смеешь дотрагиваться до меня?!!

Он тут же убрал руки:

— Прости! Всё! Смотри, я тебя не касаюсь. Только не уходи, пожалуйста! Выслушай!

— Что ты можешь мне сказать?? Имей в виду, прощения ты не получишь!!

— Согласен. Я не достоин твоего прощения.

Это признание заставило гордую девчонку остановиться и проявить интерес. Воспользовавшись её замешательством, Чернышёв быстро забормотал:

— Пожалуйста, уговори мать согласиться переехать в Петербург добровольно! Поверь, это будет лучше для всех вас!!

— Интересно, что вы сделаете с нами, если мы откажемся?

Саша не ответил. Он не предполагал, на какую жестокость может пойти главнокомандующий. Впрочем, Тамара поняла всё без слов. Губы её тронула надменная улыбка. И, отстранившись от Чернышёва, она гордой размеренной походкой направилась ко дворцу.

Лазарев вернулся с задания вечером уставший и злой. И с порога начал жаловаться Чернышёву с Тучковым на царицу Мариам: