Бесплатный фрагмент - Карма

День открытия новой центральной библиотеки в нашей тюрьме был знаменателен. Приехала принцесса, и в ее честь был торжественный прием. Подготовкой к этому дню занимались несколько месяцев и надзиратели, и заключенные. Главную длинную дорогу, стелющуюся от центральных ворот, покрыли новым асфальтом, а на нее нанесли разметку желтыми и красными линиями. Шиферные крыши одноэтажных и двухэтажных строений были вымыты и белели как новые. Для этого использовали аппараты высокого давления фирмы KÄRCHER. Предусмотрели практически все. Конечно же, вывесили дополнительные портреты короля, королевы и этой принцессы. Наравне с королевскими и национальными флагами стали развеваться ярко-фиолетовые полотна, знамена принцессы.

Прием прошел отлично. Некоторым заключенным была дарована возможность приблизиться к принцессе на коленях, передать ей сувенир и принять из ее рук благодарственную грамоту. Такие моменты фиксировались на камеру.

Желающих посетить библиотеку после открытия было много. Организовали записи и очередность. Всем хотелось выбрать для чтения нечто особенное и интересное. Однако, как оказалось, в библиотеке не было выбора. Литература в большинстве своем была пропагандирующей или религиозной. К тому же оборудовано было так, чтобы удовлетворить любопытство не читателя, а принцессы. Например, на полке, на которой могли вместиться около пятидесяти книг, стояло не более десяти. Они размещались лицевой стороной как экспонаты. Мне показалось даже, что книги подбирали не по содержанию, а по размерам и оттенкам их обложек.

Удовлетворить читательский интерес заключенных библиотека в том виде не могла, а поэтому, продержав все в первозданном виде несколько недель как память о принцессе, полки постепенно стали заполнять достойной литературой, и дошло даже до того, что не было места для новых книг. Но это случилось немного позже. В свое же первое посещение я сумел выбрать лишь несколько книг на английском языке. Одной из них была тоненькая книжка в мягком переплете, которая представляла собой сборник рассказов осужденных на смертную казнь. Издание было под протекцией упомянутой принцессы и, также с ее помощью, переведено с тайского языка на английский.

Интересуясь, о чем пишут заключенные нашей тюрьмы, ранее находившиеся в смертниках или даже все еще содержавшиеся в смертниках, я взялся за чтение, не подозревая, что два рассказа меня действительно «зацепят».

Первый был написан недурным стилем бывшим, если это уместно сказать, образованным мажором. Он не написал о своем деле ни слова. Весь его очерк являл собою краткое изложение его жизни до определенного момента. Он легко описал влиятельность своего отца в прошлом, не лгал и не преувеличивал, со слов тайцев, знающих историю, рассказал, как и кем он был убит и как через десятилетие после этого он оказался в смертниках и встретил в тюрьме убийцу своего отца. Драма. Жизнь.

Второй рассказ был написан бывшим полицейским, которого я помнил по смертникам. Он излагал все сухим, канцелярским слогом, как будто рапортуя, а потому четко и понятно. В его рассказе фигурировала личность, которую именовали «козел отпущения». В связи с тем его очерк так и назывался: «Scapegoat». Помимо невиновно казненного заключенного он упоминал знакомого мне человека, с которым я питался за одним столом.

После прочтения я задумался. Было над чем. Я понял, что именно умалчивал от меня этот человек. О чем он желал, но не смел поведать, и что именно силился объяснить полунамеками.

Карма

Меня осудили в ноябре 2003-го. Более года до этого я совершил преступление в городе Паттайя, за которое и был осужден на высшую меру наказания. На второй день после приговора, рано утром, я и два моих подельника были этапированы из паттайской тюрьмы Нонгпалай в тюрьму Банг-Кван города Нонтабури. Нас разделили по разным блокам. Их — в зоны осужденных со сроками, меня — к смертникам, в блок №1.

Среди интересных людей, волей судьбы оказавшихся, как и я сам, в редких условиях, я хотел бы выделить одного низкорослого щуплого тайца. Это был заключенный по имени Самарт, содержащийся со мной в одной камере. Как передали мне, он был осужден почти передо мной. Так и сказали:

— Да вот… перед тобой заехал.

На вид Самарту можно было дать около 30 лет, хотя ему шел сорок пятый год. Он был подтянут и не имел седых волос, а это обстоятельство говорило в пользу его, полагаю, здоровья. Но не физической, конечно, силы или выносливости, а здоровья тела от недугов. Когда я узнал его впоследствии ближе, подтвердилось, что он не курил, не пил и действительно не болел. По крайней мере, я не замечал его в очередях за выдаваемыми лекарствами и не слышал от него самого жалобы на нездоровье. С другой стороны, если меланхолию можно отнести к нездоровью духа, то да, иногда он пребывал в немой депрессии. Но опять же, кто не хандрил подавленностью или угнетенностью, да еще и в смертниках? Только мертвый.

Матрас Самарта располагался в противоположном от меня ряду, вдоль стены. Мы не разговаривали между собой. И к чему? Ему не было дело до меня, мне не было дела до него.

Вскоре, отмечая его жестами и взглядами, какими обладают только смертники, — в них таинственность и снисходительность, — мне сказали, что Самарт — бывший надзиратель в офицерском чине, проработавший достаточно долго в этой самой тюрьме. Некоторые даже внесли уточнение — не простой надзиратель, а тот который в черной форме уводил из камер смертников на казнь. Данная информация не меняла моего к нему отношения, просто потому, что самих отношений между нами и не было.

Мы содержались в одной камере около полутора лет, до периода, когда все заключенные нашего блока №1 были переведены в блок №5. Блок №1 оставили под снос и, как оказалось, его действительно очень быстро разрушили и стали вывозить из него строительный мусор, пуская слухи, что на его месте скоро будет построен новый, современный комплекс. Но вести оказались ложны. Даже сегодня, почти через десять лет, строительство там не ведется, и территория блока представляет более джунгли, чем территорию тюрьмы.

Зона смертников пятого блока отличалась от зоны первого очень многим. Во-первых, само здание было после капитального ремонта. Прекрасно. Во-вторых, территория смертников вне камер была больше, светлее, оборудована столами, шкафчиками и даже рукомойниками. Понимаю, что для людей, привыкших к цивилизационному сервису, может резать сознание выражение «даже рукомойниками». Но, друзья мои, для Таиланда это нормально, а для тайской тюрьмы тем более. Рукомойники тогда начали появляться в тюрьме как диковинка и они редко использовались по прямому назначению, потому что из них не часто текла вода. В общем, камеры и территория нового блока отличалась от старого очень многим и в лучшую сторону.

Несмотря на отличия инвентаря, быт был нарушен. Оказалось, что питаться, как раньше, для большинства стало просто невозможно. Дело здесь не в том, что тюремная еда ухудшилась, а в том, что упомянутое большинство, питалось коммерческой едой по системе хозрасчета. Бесплатная еда оставалась, мягко говоря, очень специфичной, и подавляющее большинство заключенных не питались тюремной едой вообще, считая ее очень острой либо, даже несъедобной. Ранее еду заказывали (покупали), а в большинстве своем готовили сами. Для готовки использовали электрооборудование, угли и даже газ, который был подведен и подавался пусть с перебоями, но подавался. Свежие продукты можно было заказать в магазине, а оплатить либо наличными, либо через тюремный счет. Обязан также отметить, что в данной тюрьме не было столовой. Вся еда разливалась из привезенных котлов. Кто хотел, тот подходил со своей посудой и брал.

Во время перевода из одного блока в другой у заключенных было конфисковано абсолютно все электрооборудование, а также предметы, которые могут быть использованы для готовки еды. Не оставили ни электрочайников, ни кипятильников. Помимо этого, установили чувствительные предохранители, которые срабатывали при малейшем сопротивлении в электросети. Администрация тюрьмы, попросту говоря, рассчитывала оставить зону смертников как показную.

Если предохранитель срабатывал из-за самодельного кипятильника, то электричество включали не сразу и на первых порах даже разбирали дело как преступление против порядка. Ожидания были мучительны из-за прекращения работы вентиляционной системы. В жару, даже получасовая остановка вентиляторов, приводила астматиков и сердечников в трепет. Становилось очень душно.

Как было отмечено, из-за сложностей с питанием в новом блоке стали образовываться группы по схожим интересам и возможностям. Мои возможности позволяли мне питаться покупной едой и делать это, в некоторой степени, комфортным образом. Я не желал утруждать себя заполнением бланков заказа и толканием в очередях за получаемой снедью, а потому сблизился с тремя тайцами. Все получилось спонтанно: наши интересы были схожи.

Среди трех тайцев были мистер Лек, мистер Мафия и мистер Пон. Лек не было именем, а прозвищем, которое далось ему, как и всем тайцам, в детстве и означало: маленький. Лек вовсе не был маленьким, а с точки зрения его уголовного прошлого был даже крупным. Это был человек в преклонном возрасте, который получил образование в европейском университете и являлся представительным наркодельцом. Он прекрасно владел английским и норвежским языками. Был уважаем. Осужден на две смертные казни по двум разным уголовным делам. Хотя в силу своей обеспеченности, ума и практичности, он добился снижения срока одного дела до пожизненного заключения, а другое вообще выиграл. Для Таиланда выиграть уголовное дело связанное с наркотиками, тем более когда первый суд уже приговорил к смерти, — это нечто особенное и почти маловероятное. Был освобожден через тринадцать лет посредством персонального королевского помилования! А это уже совсем редкое явление и характеризует Лека — я так думаю — как весьма ловкого дядю.

Мистер Мафия был самый молодой из нас. Это был рослый таец, которого обвиняли в торговле наркотиками. Данную кличку определил ему тайский суд. Это не шутка. Именно, его стали именовать так после постановления суда.

Мафия был арестован по шпионской информации. Но так как при аресте ни у него, ни в зарегистрированной на его имя недвижимости не были обнаружены наркотики, то оперативники взялись выбивать из него признания. Они требовали назвать место тайника. Для этого они держали его в бочке, расположенной в джунглях. Жестоко пытали. Через три дня он стал понимать, что либо его кончат, как несговорчивого, либо он попытает счастья в суде. Он сдал тайник с крупной партией метамфетамина, и после этого его привезли в суд.

Его адвокат представил обвиняемого как жертву пытки. Были сделаны фотографии следов пыток — очень впечатляющие! — и были даны показания эксперта, характеризующего увечья как последствия пыток. Однако суд применил очень модную для тайского правосудия формулировку: «Показания обвиняемого сомнительны… суд верит показаниям полицейских… подсудимый является членом мафии…» После такого приговора так и повелось. Все стали звать его Мафия.

Все это, может быть, и смешно, вроде игры в «верю — не верю», но это фольклор тайской системы. Суд имеет законное право ссылаться на веру.

Третьим тайцем, трапезничающим с нами за одним столом был Пон. Это был уже пожилой мужичок с покладистым характером, осужденный по статье «наркотики», который после ареста растерял все свои денежные средства. В этом плане он далеко не одинок, заключенные часто оказываются в подобных ситуациях. Пона, однако, нельзя было назвать шнырем или прихлебалой. Он был полноправным семейником. То, что он заполнял за меня бланки заказа еды и получал ее, толкаясь в очереди, вовсе не делало его ущербным или зависимым. Он удовлетворял тем самым свои нужды во времяпровождении. Занимался хоть каким-то делом.

В данном составе мы завтракали и обедали меньше года. Вскоре Лек выиграл одно дело, а по-другому получил снижение до пожизненного заключения. Его перевели в блок к пожизненно осужденным и сняли с него кандалы. Мы стали трапезничать втроем. Почти сразу после этого ко мне обратился Пон с просьбой принять в нашу семейку Самарта. Да, именно того, кто когда-то работал надзирателем в этой самой тюрьме. Правильнее сказать, Самарт обратился ко всем нам с просьбой принять его к нашему столу.

Аргументы Пона были просты: Самарт нормальный мужик и не халявщик, то есть за стол будет садиться с едой для себя и про запас. Для Пона это было значимо. Мафия же, со свойственной ему деликатностью, человек он был образованный, отметил главное — что Самарт не гнилой. Пусть он бывший надзиратель, но он человек с буддистским складом ума и характером. Он не курит, не пьет, не устраивает разборок и по делу не душегуб малолеток или сексуальный вампир, а такой же, как многие мы, как большинство из нас, и далеко не худший смертник. Все это было правдой. Так что против его кандидатуры я не был.

Мы стали трапезничать вчетвером. Стали общаться с Самартом. После смены блока мы содержались уже в разных камерах, так что, я стал иногда заходить к нему.

Самарта нельзя было назвать словоохотливым. Чаще всего он пребывал сам в себе. После открытия камер с утра он выходил один из первых на прогулку и шагал, гремя цепями. Что ж, все были кандальники. Позавтракав с нами вместе, он уходил к себе в камеру до обеда. Несмотря на то, что камеры были открыты и можно было бывать на свежем воздухе, он предпочитал торчать в застенках. Выбирался же оттуда только с утра и в обед. Все это время он медитировал, читал буддистскую литературу или рассматривал буддистские амулеты через увеличительную лупу. Несмотря на свою замкнутость он тем не менее не был конченным меланхоликом. Бывало, веселился, бывало, рассказывал что-то из своей юности.

Примерно через полгода после того, как мы стали питаться вместе, ко мне обратился один таец. Он очень осторожно, подобрав момент, чтобы не было лишних ушей, заговорил со мной по-тайски.

— Вы знаете, кто тот человек, с которым вы едите за одним столом?

— Самарт? Знаю, — ответил я.

Случайный собеседник понимающе закивал головой, но следом спросил:

— Что же вы знаете?

— Надзиратель он бывший, — ответил я.

И снова он стал кивать головой в знак согласия. Но с некой свойственной хитроватым людям улыбкой уточнил:

— Значит, вы знаете, что он был исполнителем?

— Исполнителем? — насторожился я, глядя на трепача уже с подозрением.

— Да! Он исполнителем был, — подтвердил тот без запинки и даже незаметно для окружающих изобразил выстрелы из автоматического оружия.

Я кивнул, давая понять своей хмуростью, что разговор окончен.

Будучи озадачен таким поворотом событий, я первым делом направился к Мафии, чтобы получить, как надеялся, опровержение. Мафия не нашел ничего иного, как спросить меня:

— А ты не знал что ли?

— И Пон тоже знает? — уточнил я после паузы.

— Знает. Ты не знал, что ли? — снова спросил он меня.

Получается, что знали если не все, то многие. Что же оставалось мне? По здравомыслию признать свою неосведомленность и, не предпринимая резких движений, оставить все как есть. И дело здесь было не в том, что Мафия осторожно посоветовал мне не спрашивать Самарта о его последней работе, так как он переносит это очень болезненно, а в том, что данная информация для меня мало что и меняла. Самарт оставался для меня таким же, как раньше. Пусть не хорошим в прямом смысле этого слова, куда там, все мы в смертниках были хороши, как говорила моя мама, «сливки общества», а то, что он оставался для меня не гнилым. Как говорят тайцы — «не отравленным» (ядовитым).

И что я мог сказать ему и зачем? Мне тут мама написала, что у нас здесь места мало. Колись, падла! Сколько жизней загубил? Сколько душ на тот свет отправил? И подробно только выкладывай, без ужимок!

Но даже любым тоном и словом — это было бы похоже на идиотизм. Все прошлое имело для нас значение только в том виде, в котором индивид определялся как подлое существо. Но Самарт не был подлым. И он был далеко не худший из смертников.