Бесплатный фрагмент - Карл Бер. В поисках «Подсолнечного царства»

Глава I

В тот день небольшая аудитория Санкт-Петербургского университета была, как никогда, переполнена. Хотя университетское начальство и пыталось ограничить наплыв студентов и вольнослушателей, пуская их на лекцию профессора естествознания Кенигсбергского университета Карла Бера исключительно по билетам, в ней было яблоку негде упасть, всеми правдами и неправдами студенты пробирались на эту лекцию, не взирая ни на строгих с виду контролёров, некоторым из которых они заранее заплатили баснословные деньги за одно право присутствовать на лекции заграничного светила, ни на чрезмерную тесноту в аудитории — мест за партами всем не хватило и люди сидели на корточках в проходах, прижимались к стенам, сидели и стояли на подоконниках, но эти неудобства были ничем по сравнению с чрезвычайно интересной и занимательной лекцией, посвящённой вопросу происхождения видов и истории их приспособления к различным условиям жизни.

— Возьмём, к примеру, мамонта. — продолжил свою речь профессор, привычным жестом поправляя пенсне, постоянно сползавшее с его большого мясистого носа. — С первого же вида становится ясно, что он абсолютно не приспособлен к жизни в тех природных условиях, в которых живут его собратья слоны. Первое отличие мамонта от слона — это, конечно же, его размеры — две с половиной сажени росту и вес, по самым приблизительным подсчётам, достигавший почти 12 ластов. Конечно, вы можете подумать, что животное таких исполинских размеров способно вырасти только в тропиках, где для этого есть все необходимые условия, но далеко не всё так просто. Холодный климат России, как ничто другое, способствует развитию гигантизма у живых существ, что неудивительно, ведь для жизни и работы в условиях холодного климата нужны очень большие энергозатраты, а их способно выдержать только очень большое физическое тело и, если посмотреть остальные особенности анатомии мамонта, то можно увидеть, что возможности для его создания у него были. Второе главное отличие мамонта от слона, обеспечившее его выживание и вполне благополучную жизнь — это устройство его челюстного аппарата. Первое отличие, которое буквально сразу бросается в глаза, это, конечно, бивни — разросшиеся верхние резцы, которые служат хоботным млекопитающим для добычи пищи и обороны от врагов, хотя, — тут же поправил себя Бер — я крайне сомневаюсь, что до появления человека у мамонта могли быть естественные враги, но ни в этом дело. Несмотря на сильное внешнее сходство, бивень мамонта и бивень слона абсолютно различны по своему внутреннему устройству. Слоновий бивень состоит из мелких костяных пластинок, расположенных крупной сеткой под углом в 115 градусов. Внешне устройство бивня мамонта в точности повторяет устройство слоновьего бивня: те же костяные пластинки, расположенные под углом, только угол между ними достигает 90 градусов, да и расположены они более плотно, чем у слона, что не только само по себе укрепляет бивень, но и способствует его минерализации, превращая в один из самых прочных поделочных материалов на Земле. Остальные зубы мамонта в количестве двух штук тоже свидетельствуют о приспособленности этого животного к условиям России. Сходства с зубами слона тут не наблюдается: по своему внешнему виду зуб мамонта напоминает стиральную доску, состоящую из эмалевых гребней, тесно соединённых между собой дентином. Подобная конструкция не только предотвращала быстрый износ зуба, но и позволяла мамонту справляться с самой твёрдой пищей, в которую входили не только травы и коренья, которые это животное выкапывало из земли своими бивнями, но и хвойные деревья. Да, да, господа, не удивляйтесь. — ответил Бэр на недоумённые возгласы студентов — По самым скромным подсчётам, сила челюстей мамонта была достаточной, чтобы с одного раза напополам раскусить большое сосновое бревно, да и в желудках трупов мамонтов, которые время от времени находят в Сибири, обнаруживают древесную щепу, подтверждающую тот факт, что мамонты придерживались самой разнообразной диеты, в том числе древесной. И, наконец, густой шерстяной покров, который не только поддерживал температуру тела мамонта в приемлемом для жизни состоянии, но и который при этом камня на камне не оставляет от эволюционной теории Жана-Батиста Ламарка, ведь, согласно ей, мамонт произошёл от обычного слона, у которого в связи с общим похолоданием развились признаки приспособления к изменившейся окружающей среде, но на самом деле, если учесть масштабы этого похолодания и его скорость, обычные слоны вымерли бы полностью быстрее, чем смогли бы приспособиться к изменившемуся климату. Опровергает мамонт и ещё одну теорию, которую я услышал недавно в Академии Наук от наших многоуважаемых астрономов — в очередной раз поправив пенсне, продолжил Бэр — которые всерьёз полагают, что в древности произошла смена магнитных полюсов Земли и тропическая зона, в которой обитали мамонты и представители иных видов, ныне в большом количестве обитающих в Африке и тропической Азии, превратилась в ледяную пустыню. Более подробное изучение так называемой «мамонтовой фауны», в которую, помимо собственно мамонта, входят также дикая лошадь, шерстистый носорог, зубр, тур, овцебык, як, олени исландский и северный, верблюд, сайгак, дзерен, лось, кулан, пещерный медведь, пещерный лев, пещерная гиена и саблезубый тигр, говорит о том, что эти животные были идеально приспособлены как раз к российскому климату и ни к какому другому и в приписываемых больным воображением им тропических ландшафтах они бы попросту не выжили, вымерев от жары и отсутствия привычной пищи, так что, услышав от кого-нибудь из своих знакомых, что магнитные полюса Земли в самом скором времени поменяются и Санкт-Петербург окажется посреди тропического леса или того хуже — ледяной пустыни, вы с самой чистой совестью можете посмеяться над его словами, как над неудачной шуткой. Вы, конечно, спросите меня, как же трупы представителей мамонтовой фауны оказались во льдах Арктики, в том числе и на островах Ледовитого океана, никогда не имевших связи с сушей? — задал риторический вопрос Карл Бэр и, услышав одобрительные возгласы, тут же сам на него и ответил — Мы считаем, что сии туши — это следствие того самого гигантского наводнения, широко известного нам по Библии под названием «Всемирного потопа». Гигантская волна неизвестного происхождения в стародавние времена обогнула весь земной шар, не только уничтожив ряд человеческих цивилизаций располагавшихся в удобных для жизни местах и убив многие тысячи животных, но и унесла их трупы на север, где они в результате резкого похолодания вмерзли в вечные льды, которые только сейчас и очень неохотно начали расставаться со своими жертвами…

Увлечённые интересной лекцией профессор и слушатели не обращали ровным счётом никакого внимания на левый угол галёрки, где скромно примостился молодой человек в мундире Корпуса флотских штурманов. Лекцию профессора Бера он слушал бесстрастно и на его волевом и обветренном лице не дрогнул ни один мускул. Лишь когда Карл Бэр начал излагать теорию о гигантской волне, он быстро достал из карманной сумочки листик бумаги, карандаш и быстро что-то нацарапал. Закончив, он передал листочек со своим вопросом нижесидящему студенту и так, по цепочке, послание молодого офицера дошло до профессора Бэра. Пробежав глазами адресованный ему вопрос, Карл Бэр поправил пенсне и продолжил свою речь:

— Мне тут поступил вопрос, в чём заключается моя уверенность в существовании гигантской волны, возникшей вследствие Всемирного потопа. Объясняю: последние исследования рек России, впадающих в Ледовитый океан показали, что их долины и частично русла сложены лессовыми материалами, которые, со стопроцентной уверенностью, возникли в результате перемещения гигантских масс породы, вызванного гигантской волной, причём в пользу этого предположения говорит толщина породы, не характерная для ветрового или наносного лесса и расположенность его строго по долинам рек, как бы обтекая районы с выходом коренных пород. Вторым важным доказательством волновой теории является такое явление, как мерзлота, целиком застилающая весь север России и Сибири и к 60 градусу северной широты разбивающаяся на отдельные острова, что полностью укладывается в волновую теорию, ведь после Всемирного потопа вода с земной поверхности сошла далеко не одномоментно, к тому же в самом скором времени наступило общее похолодание, что вызвало не только замерзание вод Всемирного потопа, находившихся к тому времени на поверхности Земли, но и промерзание почвы под ними. И, наконец, в области Северного Полюса Земли расположена зона постоянного антициклона — зоны повышенного атмосферного давления, возникшего и до сих пор существующего во многом благодаря тому гигантскому напряжению воздуха, которое породила волна, порождённая Всемирным потопом. Так что неопровержимых доказательств волновой теории существует масса и они идеально вписываются в существующую научную картину мира. Благодарю всех за оказанное внимание! — сказал Карл Бэр и с этими словами сошёл с кафедры под бурную овацию, устроенную ему студентами и вольнослушателями Санкт-Петербургского университета. Находясь в аудитории, Карл Бэр первым делом вытер со своего лба обильно выступивший пот, что поделать — лекция перед столь большой аудиторией далась ему с большим трудом. Протирая лоб газовым платком, он не заметил, как к нему сзади тихо подошли, а когда он, наконец, обернулся на стук подкованных сапог, то увидел перед собой низкорослого прапорщика Корпуса флотских штурманов, украшением его когда-то симпатичного, а теперь как будто обваренного овального лица служили черные топорщившиеся волосы, такие же маленькие усики и карие глаза.

— А, молодой человек, очень приятно с вами познакомиться. — сказал профессор, протирая свое пенсне, а затем снова водружая его на законное место — Это же вы написали мне вопрос о волновой теории? — и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжил — Весьма похвально, что такие молодые люди интересуются естественными науками, но хотелось бы узнать, почему вы сомневаетесь в теории большой волны, которая последовала вслед за Всемирным потопом и до неузнаваемости перекроила ландшафты севера России?

— Для начала позвольте объяснить, кто я такой. — ответил прапорщик — Меня зовут Станислав Август Циволька и в настоящее время я служу в Корпусе флотских штурманов в чине прапорщика. Последние 3 года я исследовал архипелаг Новая Земля и за это время нашёл множество доказательств того, что он был когда-то частью приличного размера материка и более того — на этом материке когда-то существовала довольно высокоразвитая цивилизация…

— Какая высокоразвитая цивилизация? Неужели сами гипербореи? — с наигранным интересом спросил профессор.

— Мне понятен ваш скепсис, господин Бер, я, честно сказать, сам до сих пор не верю в то, что мы нашли. — спокойно, но при этом твёрдо, ответил Циволька — Но то, что мы нашли на Новой Земле следы допотопной цивилизации — это факт…

— И что же вам удалось найти на Новой Земле? — в душе посмеиваясь над столь доверчивым молодым офицером, спросил Бер — Неужели колесницу Аполлона?

— Ну, колесницу Аполлона, в которую запрягались лебеди, мы пока не нашли. — ухмыльнувшись, ответил Циволька, сделав при этом особое ударение на слове «пока» — Не попадались нам ещё и останки гипербореев, «возросших из крови прежних титанов», но вот следы их деятельности мой отряд находил на Новой Земле повсеместно…

— И что же это за следы? — спросил Карл Бер. По правде говоря, этот флотский прапорщик со своими «остатками Гипербореи» уже начал его раздражать, но профессор Карл Эрнст Риттер фон Бер Эдлер фон Хутхорн (хотя здесь, в России, его называли много проще — Карл Максимович Бер) был человеком высокой культуры, а высшим достоинством высококультурного человека во все времена считалось умение держать под контролем свои эмоции, особенно такие сильные, как раздражение и гнев. Август Циволька тем временем спокойно рассказывал о своих новоземельских находках:

— Обследовав Южный остров архипелага Новая Земля, мы нашли множество артефактов, относящихся ко временам допотопной цивилизации, не исключено, что именно к гиперборейской. Главные находки нами были сделаны во внутренних районах острова, где в настоящий момент человеческое присутствие минимально. В районе истоков реки Пуховая мы обнаружили руины древнего храма. Да, да, профессор, вы не ослышались — именно храма, а не святилища или жертвенника. Мы наткнулись на две целые пирамиды высотой примерно 37 саженей и которые, что называется, с головы до пят были украшены различными узорами, в основном зигзагообразными и спиралевидными, два лабиринта, подобных тем, которые находят на Кольском полуострове и Соловецких островах, а также порядком подпорченное эрозией каменное изваяние крылатого существа, у основания которого лежало множество мелких фигурок подобных «ангелов». Кстати, одну такую фигурку я привёз сюда. — и с этими словами достал из кармана форменного сюртука маленькую каменную фигурку и подал её Карлу Беру. Профессор с растерянным взглядом вертел в руках маленькую фигурку из диабаза в виде трехглавого существа неизвестного пола, одетого в странной формы платье и с крыльями, напоминающими крылья российского двухглавого орла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это явно не переделанный северными народами образ христианского ангела или своего духа-хранителя, а тактильные ощущения красноречиво говорили о том, что статуэтка, попавшая к нему в руки пришла из настолько седой древности, о которой не сохранилось даже легенд, но рациональная часть его мышления упорно отказывалась признать очевидное и Карл Бер решительно заявил:

— Голубчик, это, конечно, похвально, что вы так преданны овладевшей вашим разумом теории, как благородный рыцарь — даме своего сердца, но мне придётся вас огорчить. Давно доказано, что самоеды, проживающие на континенте и время от времени, конечно же, бывающие на Новой Земле, видят душу человека именно в виде вот такого крылатого существа, а за неимением на Новой Земле кости и дерева вырезали такие фигурки из камня, которого там предостаточно, причем у них, судя по всему, имеются технологии обработки камня, которые пока нам недоступны, а отсутствие следов ручной обработки объясняется воздействием сурового климата и времени, так что успокойтесь, гипербореев никогда не существовало. — и с этими словами буквально сунул статуэтку в руки Цивольки, демонстративно повернувшись к нему спиной. Сам Циволька уже тихо закипал от ярости, готовый вот-вот наброситься на профессора с кулаками, но вовремя сдержался и сказал те слова, которым суждено было кардинально изменить лицо российской науки:

— Слушайте, профессор, а почему бы вам не подтвердить истинность ваших доводов на Новой Земле? Да, да — продолжил Циволька, когда ошарашенный таким предложением Бер обернулся на его слова — Именно там. В ближайшее время я отправляюсь в экспедицию на Новую Землю с целью картографирования Южного острова и исследования недавно открытого пролива Маточкин Шар. Основные участники этой экспедиции на Новую Землю, как и предыдущих — матросы и офицеры Русского императорского флота, которые хорошо разбираются в морском деле и картографии, но в естественных науках, сами понимаете, не бельмеса ни понимают. Понимаю — спокойно продолжил Циволька, поймав на себе недоумённый взгляд Карла Бера — Такие важные решения в одночасье не принимаются, да я вас и не тороплю. Вот мой адрес в Санкт-Петербурге — протянул он профессору свою визитку — по которому вы можете меня найти. В Петербурге я пробуду ещё неделю, утрясая мелкие вопросы, связанные с экспедицией, надумаете ехать — отправляйте посыльного. Честь имею! — и, вежливо поклонившись, Циволька быстро вышел из аудитории.

Как он прибыл к себе домой, Карл Бер долго вспомнить не мог. Сказать, что предложение Станислава Цивольки застало его врасплох — значит, не сказать ничего, он был буквально ошеломлён этим предложением, ведь ему только что предложили выполнение его детской мечты о путешествии по России. С самого раннего возраста, когда Карл Бер ещё рос на дядиной мызе Лассила, приносившей, как порой говорили русские, 100 рублей убытка в год, он только и думал, что о естественных науках. Несмотря на то, что его дядя был довольно-таки плохим хозяином, жил чуть ли не в долг, а все без исключения соседи считали его чудаком, он души не чаял в своём резвом племяннике, всячески поощряя его интерес к родной природе. Когда Карлу Беру было 8 лет, он вернулся в лоно родной семьи на мызу Пип под Вейсштейном или, как его называют эстонцы, Пайде — «известняк», в честь горной породы, из которой был построен местный замок и там он уже начал учиться всерьёз, в том числе и естественным наукам. Учился он быстро, в 10 лет он уже принялся за изучение тригонометрии, а в 12 лет составил точную карту имения Пип и именно тогда у него возникла идея путешествия в неведомые земли, особо его манил Крайний Север, но семейные обстоятельства заставили его всерьёз заняться медициной — наукой, не располагающей к странствиям по свету, затем были Дерптский университет, служба военным врачом в Отечественную войну 1812—1814 годов, учёба, а затем преподавание в немецких университетах. За это время мечта о путешествиях стала восприниматься, как детская блажь, а письмо его брата Андрея, казалось, окончательно похоронило её:

«Скажу теперь несколько слов о плане твоего путешествия.

План был бы недурен в просвещенной стране, но не в России,

которая очень отстала в этом отношении и особенно на Крайнем

Севере, где редко видят чужих и где господствует фанатизм и

грубое суеверие; там путешествовать без содействия властей

почти невозможно. Во-первых, при переездах с одного места

на другое, вне почтового тракта, возникают большие трудности,

так что за лошадей приходится платить втрое дороже, и то их

часто не достать. Можно бы избежать этих трудностей, имея

пару здоровых ног. Но нелегко придется в деревнях, где можно

найти только жалкое пропитание, и в этих местах в деревенских

домах невероятная грязь. Второе — тебе придется голодать

во время постов, потому что в постный день никакой право-

славный русский человек не продаст тебе ни молока, ни яиц и

не позволит поставить в печь горшок с мясной пищей. Малейшее подозрение, что ты не принадлежишь к православной вере,

может окончиться самым печальным образом… Хорошо еще, если ты отделаешься побоями, и не отдашь богу душу. Чтобы

избежать этого, надо соблюдать обряды православной церкви.

После кампании 1812 г. русский народ настроен против всего,

что ему не кажется чисто русским, и что ему будут непонятно,

например, задачи твоего путешествия. Тебя могут принять

за шпиона, а это грозит большими неприятностями, даже в более

культурных губерниях. Чего же можно ожидать на берегах

Ледовитого океана? В подмосковной деревне меня чуть было не

убили мужики, потому что я не вполне чисто говорю по-русски,

и если бы со мной не было трех десятков солдат, которые меня

спасли, то что было бы со мной? Вид некоторых необходимых

в путешествии приборов, как термометры, барометры, компасы

и проч., может вызвать подозрение в колдовстве… Все это

делает путешествие на Крайний Север с малым числом спутников

и без охраны со стороны правительства, по моему мнению, совершенно невозможным».

После таких слов Карл Бер забросил мечту о путешествиях, занимался преподавательской и научной работой в Кенигсбергском университете и только недавно с семьёй перебрался в Санкт-Петербург, где получил место ординарного академика зоологии. Казалось, и после переезда в Россию Бера ждёт такая же тихая лабораторная работа, как ранее в Кенигсберге, но встреча с прапорщиком Циволькой и его предложение перевернули всё. Во время переезда из Кенигсберга в Санкт-Петербург Карл Бер убедился, что всё из того, что писал ему о русских брат — кстати, довольно непутёвая личность — наглая ложь, русские народ радушный и гостеприимный, готовы поделиться последним с путником, а знание и того, кто им обладает, вообще ценят выше золота. Ещё одно обстоятельство, которое склоняло Бера к принятию предложения Цивольки — это временная невозможность заниматься той самой лабораторной работой, к которой он так привык. Лабораторию в Петербургской Академии наук ему не выделили, да и жильё он выбил себе с большим трудом — Академия была крайне стеснена в средствах. Его богатейшая библиотека ещё находилась в пути, ведь Карл Бер, справедливо не доверяя русской таможне, воспользовался для её перевозки знакомством с адмиралом Рикордом, который устроил её погрузку на русский военный корабль, но на доставку и разгрузку томов должно было уйти время, в течение которого профессор был лишён возможности плодотворно работать по основанной им научной дисциплине — эмбриологии, науке о зарождении жизни. Пока ему оставалось только заканчивать свои старые исследования по эмбриологии, начатые ещё в Кенигсберге, но этот ресурс был небеспределен. Да и, наконец, грустно было бы состариться и не исполнить своей детской мечты о странствиях. Одной минуты, за которую в голове пролетели все эти мысли, хватило профессору Карлу Беру, чтобы принять окончательное решение, он умылся и вышел в кухню к обеду, который он должен был разделить с гостями — натуралистом Леманом и художником Редером. Задумчиво прихлёбывая молочный суп, Карл Бер пустым взглядом смотрел в одну точку, не обращая внимания на шутки гостей — соседей по флигелю, в котором Бер временно обосновался со всей семьёй, ни на причитания жены, ещё не обвыкшейся в Санкт-Петербурге. Карл Бер был настолько погружён в свои мысли, что не заметил, как выпалил:

— Слушайте, господа, не хотите ли прокатиться со мною на Новую Землю?

Эти слова в буквальном смысле прозвучали как гром среди ясного неба, Августа Бер, жена профессора, от испуга даже выронила жаровню. Потрясены были и гости: Леман так и застыл с ложкою во рту, не в силах вымолвить и слова, а Редер живо заинтересовался словами профессора и в итоге вытянул из него всю информацию насчёт готовящейся экспедиции.

— Да, герр Бер, нам неожиданно повезло. — заключил Редер — Я Цивольку знаю и знаю хорошо, в своё время мне пришлось договариваться с ним о моём участии в экспедиции на Новую Землю, но тогда она сорвалась — на моё участие не хватило средств, а потом их заработать не получалось, да и Цивольку перевели описывать Абосские шхеры. Я согласен отправиться немедленно!

— Да, да, и я тоже. — сказал отошедший от первого шока Леман — Надоело отсиживать зад в библиотеке Академии…

Услышав слова Лемана про библиотеку, Бер ухмыльнулся. Он и познакомился-то с Александром Леманом, 20-летним студентом Дерптского университета, находившемся в академическом отпуске, в библиотеке Академии Наук, где они приводили в божеский вид старые тома. Подававший большие надежды Александр Леман был идеальным коллегой, не дававшим Карлу Беру, трудоголику от природы, заработаться до смерти. Большую помощь мог оказать и Карл Редер, совмещавший учёбу в Горном институте с работой художником на Санкт-Петербургском монетном дворе и бывший весьма полезен и как художник, и как геолог. Одним словом, без них в путешествии на Новую Землю было не обойтись, да и они сами были готовы отправиться в далёкое и опасное путешествие, о чём Бер решил тут же оповестить Цивольку. Дорога с Васильевского острова на Крестовый, где в ожидании решения вопросов, связанных с экспедицией на Новую Землю, жил Циволька, у Бера и его коллег заняла полдня. Когда они добрались до доходного дома, где временно обосновался Циволька, то застали его за поспешными сборами.

— А, профессор! — обрадовался Циволька, увидев Бера — Да, мне удалось уладить все вопросы, связанные с экспедицией на Новую Землю много раньше, чем я думал и сейчас я отбываю в Архангельск. Вы тоже едете, как я понимаю?

— Да, я еду. — ответил Бер, скрывая подкатившее к горлу волнение — Но поеду я не один, а с этими двумя молодыми людьми. — и тут же представил Цивольке Лемана и Редера. Циволька пристально посмотрел на них и ответил.

— Я, в общем, ничего не имею против участия сих господ в экспедиции, но ехать они должны за свой счёт. Поймите меня правильно, но их участие не планировалось ранее, а на них нужен провиант, лекарства, тёплая одежда…

— Мы это понимаем, господин Циволька. — прервал его Леман — Так во сколько обойдётся наше участие в экспедиции на Новую Землю?

— Примерно 6 тысяч рублей. — ответил Циволька.

— Эту сумму мы собрать успеем. — уверенно вставил своё слово Редер.

— Вот и отлично. — ответил Циволька — Можете пока особо не торопиться, раньше мая я всё равно из Архангельска не выйду, да и судно для экспедиции пока не готово. Так что, господа, до скорой встречи в столице Русского Севера! — и с этими словами сел в тарантас, который должен был доставить его в Архангельск — исходную базу для русских исследований Арктики.

Глава II

Итак, с экспедицией на Север было всё решено, Бер, Леман и Редер даже для этого взяли отпуска по основным местам службы, учёбы и работы и начали хлопотные сборы в дорогу. Главной проблемой для трёх учёных стал поиск денег, которых, по самым скромным подсчётам, требовалось около 9 тысяч рублей.

— Да, нашего жалования, даже если мы не будем ничего не есть и не пить, на экспедицию не хватит. — с грустью в голосе отметил Редер, когда закончил подсчёт наличных средств.

— Ничего страшного, господа. — бодро ответил Карл Бер — Научная программа путешествия в Арктику была разработана мною ещё во время учёбы в Университете Галле. Также мною была выработана стратегия поиска денежных средств на экспедицию — надо найти богатого человека и занять у него денег, а отдавать их за счёт промысловой добычи и продажи творений нашего дорогого Редера…

Ответом на эти слова стал взрыв смеха. Карл Бер поначалу не понял, почему его план вызвал такую реакцию, но Александр Леман ему всё объяснил:

— Герр профессор, спуститесь с небес на землю. Богатеи — что в России, что в Германии — устроены одинаково, их главная цель жизни — быстрая нажива, а экспедиция на Новую Землю никакой наживы не сулит — ни быстрой, ни медленной. Вот если бы мы отправились на Аляску или Алеутские острова — тогда бы какой-нибудь купец отвалил нам денег за добычу в виде каланов и то не факт — их уже порядком выбили. А на дворян надежды никакой — они далеко не сторонники просвещения, да и наличных денег у них нет — одни долги. Тут нужно что-то другое…

— Да, нужно что-то другое… — задумчиво сказал Бер и, засунув руку в карман фрака, внезапно нащупал что-то холодное. Достав это, он увидел ту самую фигурку крылатого существа, которую Станислав Циволька нашёл на Новой Земле в святилище неизвестного народа и которую он оставил Беру, дабы она «привела его в страну его желаний», как говорилось в сопроводительной записке. Мозг Бера пронзила мысль: может быть, эта фигурка поможет ему и его товарищам собрать средства на экспедицию, благо, Бер знал место, где такие вещи пользуются особенным интересом.

— Господа, в среду Общество медиумов проводит свои собрания?

— Герр профессор, это же собрание умалишённых. — ответил Редер — На своих собраниях они только и делают, что очумело смотрят на вертящийся стол и слушают бредни своего главы. Конечно, в среду они собрания проводят, но ждать от них помощи — пустая трата времени…

— Может быть, оно и так, — сказал Бер, задумчиво вертя в руках крылатую фигурку из базальта — А может быть — и нет. Короче, нам нельзя отвергать даже такую возможность получения средств на экспедицию. — заключил он и вечером отправился на собрания Общества медиумов, в котором состояли представители высших кругов петербургского света, которых сильно интересовали тайны тьмы. Вернулся он утром следующего дня без денег, но с синяком под правым глазом.

— Да, господа, в Обществе медиумов действительно собираются буйнопомешанные. — сделал умозаключение профессор — Поначалу в Обществе меня приняли радостно, как-никак — целый профессор естествознания, но едва я показал им фигурку, в них как демон вселился. — потёр он подбитый глаз — Меня сначала назвали порождением Вельзевула и потребовали уйти, а когда я попытался объяснить им, откуда эта фигурка, то меня во всеуслышанье объявили подлым обманщиком, так как в тех диких местах не может быть культурной жизни и вытолкали взашей. Денег, разумеется, я вам так и не принёс. — и без сил плюхнулся на табурет. Это известие подпортило настроение его коллегам, но не сломило их решимости во что бы то ни стало отправиться на Новую Землю, но как отнесётся к их предложению профессор?

— Господа. — прервал затянувшееся молчание Леман — Нам ничего более не остаётся, как прибегнуть к левым доходам…

— Каким-каким доходам? — недоумённо спросил Бер, который хоть и приспособился к жизни в России, и уже довольно хорошо знал русский язык, но всё же многие реалии и понятия оставались для него тайной за семью печатями.

— Левые доходы, герр Бер — это доходы помимо основного заработка. — кратко просветил профессора Леман — Мы с Редером давно имеем подработки к нашим основным занятиям, чтобы элементарно не умереть с голоду. Не бойтесь, эти источники доходов абсолютно легальны и законны. Кстати, вы можете мне в этом помочь…

— Да, а что надо делать? — восторженно сказал Бер.

— Объясню в библиотеке Академии. — загадочно сказал Леман. Бера эта загадочность несколько пугала, но предложение Лемана сулило получение, наконец, необходимых средств на экспедицию и он на него согласился. Несмотря на то, что Леман и Бер числились в отпуске, швейцар библиотеки Академии наук сразу открыл им двери и при этом с интересом посмотрел на Лемана. От этого взгляда Беру стало не по себе, но отступать было поздно и он смело зашёл в книгохранилище. Леман быстро провёл его к своему столу, где лежала стопка непереплетённых книг, судя по всему — художественной литературы не самого высокого стиля.

— Да, это и есть мой левый заработок. — сказал Леман, поймав на себе недоумённый взгляд Бера — Переплетаю произведения бульварной литературы. Платят за них, конечно же, немного, но малый гонорар компенсируется массовостью заказов. Так что давайте за работу! — и первым сел за рабочий стол. Карл Бер тут же последовал его примеру и вскоре дело у двух учёных закипело. Карл Бер и Александр Леман так увлечённо занимались переплетанием книг, что забыли и о времени, и о еде, и о питье и были вынуждены остановиться только тогда, когда у них вышел весь материал — картон и лён.

— Жалко, конечно. — сказал Карл Бер, отложив в сторону резак и, посмотрев на карманные часы, сказал — Да и время позднее, все магазины уже закрыты. По домам?

— Рано, герр профессор. — ответил Леман. — Картон и лён можно найти у Михаила Филиппова, препаратора Зоологического музея, но за ними вам придётся идти самому — меня он уже на дух не переносит.

Карлу Беру очень не хотелось идти на поклон к неотёсанному мужику, которым он считал Филиппова, но делать было нечего — работа стояла и он встал и без особой охоты отправился в Зоологический музей. Тот уже был закрыт, но Филиппов по-прежнему был на месте и приводил чучела в порядок.

— А, это вы, ваше высокоблагородие. — сказал он, заметив Бера.

— Да, Михаил Васильевич. — ответил Карл Бер — Простите за столь поздний визит, но не могли бы вы…

— За поздний визит прощаю. — перебил его Филиппов — Но картона и льна для Лемана у меня нет, я ему не картонная фабрика!..

— Простите, Михаил Васильевич. — потухшим голосом ответил Бер — А для меня картон и лён найдётся?

— Для вас тоже нет, но не потому, что вы мне не нравитесь, а потому, что у меня их действительно нет — всё ушло на работу! — ответил Филиппов и, немного помолчав, спросил, — А вы что, деньги для путешествия на Новую Землю собираете?

Карл Бер, немного удивлённый тем, что о его экспедиции на Новую Землю знает уже вся Академия, молча кивнул в ответ. Филиппов тут же оставил висевшее под потолком чучело беркута, над которым он только что закончил работу, лихо для своих 60 лет перескочил на стремянку и по-флотски, спиной к крутизне, спустился на землю.

— Так это дело поправимое, ваше высокоблагородие. Ко мне тут намедни земляк приходил, помимо всего прочего о вашем приборе-инкубаторе расспрашивал. Ну, я ему сказал, чтобы он об инкубаторе с вами разговаривал. Земляк мой, Афанасий Поцелуев, хоть и кулак, бауэр по-вашему, но мужик честный, за сию диковину готов заплатить и заплатить неплохо.

— Правда? — до конца не веря своим ушам, спросил Бер.

— Правда. — ответил Филиппов — Он, к слову, ещё в Петербурге, остановился у своего сына на Бармалеевской…

— Если это так — сказал Бер — То что я тут делаю? — и тут же побежал в библиотеку к Леману.

— Александр, завязывай со своими фолиантами, дело есть! — заявил он ему с порога.

Леман немедленно собрался и уже через несколько минут вся честная компания уже была на квартире у Бера, где совместно собирала инкубатор его конструкции. Уже к полудню работа над ним была завершена и Карл Бер совместно с Леманом и Филипповым везли его на Бармалеевскую.

— Не бойтесь, ваше высокоблагородие, улица Бармалеевская — тихая. — успокаивал профессора Филиппов.

— Да, тихая. — испуганно ответил Бер, озираясь на окружавшую его обстановку через край брички. Конечно, за время своей жизни в России он уже не раз видел Санкт-Петербург, но то была его светлая, парадная, сторона, а на Бармалеевской его встретила изнанка великого города, которую старались лишний раз приличным людям не показывать. Бричка извозчика с трудом пробиралась по вдребезги разбитой торцевой мостовой, аккуратно объезжая ямы, в которые она могла бы провалиться целиком. Сей дорожный ужас обрамляли выцветшие от дождя и времени громадины военных складов, полуразвалившиеся жилые избы и трактиры с сомнительной репутацией. Проехав ещё немного, бричка остановилась у трактира с говорящим названием «Бахус».

— Всё, приехали. — сказал Филиппов и, заплатив извозчику за дорогу сюда и обратно, спрыгнул на землю. За ним последовал и Бер, мертвой хваткой прижимавший к себе инкубатор. Перешагнув через окончательно прогнивший порог, Бер и Филиппов оказались внутри «Бахуса». С первого взгляда было понятно, что дела в трактире идут препаршиво, то ли из-за неудачного местоположения, то ли из-за отсутствия у хозяина предпринимательских способностей. Разруха тут била из всех углов: грязные, давно не чищеные, стены, поражённые грибком, прекрасно гармонировали с разбитым стеклом, о которое билась одинокая весенняя муха и колченогой мебелью. Из посетителей в кабаке был только один верзила, пьяным валявшийся на заплёванном столе.

— Нам сюда! — сказал Филиппов и повел Бера на второй этаж по скрипящей на все лады лестнице. Бер молча пошёл за ним наверх, по-прежнему крепко прижимая к себе инкубатор. Менее, чем через минуту, Бер и Филиппов вошли в большую комнату, выглядевшую много лучше того, что находилось внизу. Там их встретил солидного вида мужчина, облик которого ну никак не вязался с царившей вокруг разрухой.

— Здорово, Василич — подал он первым руку Филиппову — Привёз то, что я просил? –и, получив в ответ утвердительный кивок, повернулся к Беру — А это вы, ваше высокоблагородие? А это что, у вас в руках, та самая механическая несушка?

— Да, господин Поцелуев, это тот самый инкубатор, о котором вам рассказывали. — прервал молчание Бер и аккуратно поставил своё творение на столик.

— Представленный вашему вниманию инкубатор состоит из трёх частей — начал он рекламировать своё изобретение — Нагревательный элемент — в данном случае древесный уголь — находится в специальной нагревательной камере, выполненной из металлических листов, верхний из которых имеет отверстия для прохождения горячего воздуха в увлажнительную камеру, где охлаждающим элементом служит ванночка с водой, расположенная на специальных подставках, чтобы между ней и поддоном проходил охлаждённый воздух, который по воздуховодам идёт в инкубационную камеру, где находятся яйца, лежащие на мягком хлопчатобумажном тюле, края которого пропущены через наружные стенки инкубатора, чтобы время от времени поворачивать яйца с боку на бок, не открывая при этом его самого, а вентиляция осуществляется через отверстия в полке, на которой лежат инкубируемые яйца и в боковых стенках. Температура в инкубаторе регулируется термометром, для которого установлены специальные гнёзда на уровне верхней части яиц. Конструкция инкубатора максимально независима от окружающей среды, крышка плотно, но не намертво прилегает к корпусу, пополнение запасов воды и вывод излишков осуществляется через специальные трубочки, а ящик для углей сделан выдвижным…

Всё это Карл Бер объяснял наглядно, показывая каждый отдельный узел своего инкубатора. Поцелуев внимательно слушал Бера, не проронив ни слова и лишь когда он закончил представлять своё изобретение, спросил:

— А какова эффективность сего инкубатора?

— По результатам испытаний в Кенигсберге выход цыплят достигал 80%. — ответил Бер — Но тут надо заметить, что инкубатор я использовал не в хозяйственных, а в научных целях, с целью проведения экспериментов по изучению зарождения и развития жизни, да и немецкий древесный уголь, сами понимаете, довольно низкого качества — даёт слишком мало тепла и очень быстро выдыхается…

— М-м-м. — довольно промычал Поцелуев — Вещь действительно полезная. Сколько вы за неё хотите?

— 6 тысяч рублей. — ответил Бер. Поцелуев же в ответ на это только рассмеялся:

— Ну, ваше высокоблагородие, вы совсем себя не цените. Такое изобрести и продать фактически по бросовой цене! Короче, плачу за инкубатор 9 тысяч! — и с этими словами открыл кошелёк и достал из него толстую пачку денег. Бер и Филиппов взяли деньги, быстро простились с Поцелуевым, сели в ожидавшую их бричку и быстро доехали до флигеля Бера, ставшего штабом экспедиции, где их встретила встревоженная Августа Бер, жена профессора.

— Карл до сих пор ещё не появлялся. — с нотками плача в голосе сказала она мужу — Он ещё утром ушёл в Невский пассаж, сказал, что нашёл там возможность подзаработать и с тех пор о нем ни слуху, ни духу!..

Почувствовав недоброе, Карл Бер поначалу хотел послать в полицию, но Михаил Филиппов его отговорил, сказав, что сам уладит дело и попросил профессора оставаться дома, а сам куда-то срочно побежал. Конечно, решительность Филиппова успокоила Бера, но не в его правилах было отсиживаться тогда, когда решалась судьба его друга и коллеги и, просидев дома чуть менее часа, он оставил деньги на экспедицию под присмотром жены и отправился в Невский пассаж на выручку Редера.

Невский пассаж или, как его называли острые на язык петербуржцы, «Смерть мужьям!» за обилие товаров для дам и дикие цены, был самым оживлённым местом Северной Пальмиры, где продавалось и покупалось всё, кроме осторожности и чести, но и в этом давно уже уверенности не было. Искавшему своего друга Карлу Беру пришлось буквально протискиваться между торговыми рядами и толпами покупателей и зевак. Казалось, в этом оживленном, шумном месте разбойникам с большой дороги делать было нечего, но Карл Бер знал, что именно Невский пассаж является одним из самых криминальных мест Санкт-Петербурга, притягивая к себе как магнит как мелких воришек и мошенников, так и птиц более высокого «полёта», к которым, судя по всему, имел несчастье попасть в плен Редер. Мысль о том, что Карл мог по доброй воле спутаться с преступниками, Бер отметал сразу: он хорошо разбирался в людях и Редер всегда вызывал у него к себе полное доверие и как талантливый молодой учёный, и как хороший собеседник, и просто как человек, на которого всегда можно было положиться в трудную минуту. Помня это, Бер не стал терять зря времени и приступил к поискам, показывая всем встречным и поперечным литографический портрет Редера, но пока его усилия не приносили результата. Наконец, когда Бер, казалось, окончательно утратил надежду найти Редера, он заметил, что продавец мяса, которому он показал портрет друга, солгал, что этого человека он никогда не видел.

— Слушай, ты! — схватил разозлённый столь откровенной ложью Бер мясника за грудки — Если ты рассчитываешь на то, что твои дружки тебя спасут, то глубоко заблуждаешься — я придушу тебя много раньше. Так, ты видел Редера?!

— Да, господин! — испуганно провизжал продавец — Он зашёл в книжную лавку в двух шагах отсюда и больше не выходил. Её хозяин мне совсем не друг — он из лиговских эстов, а они те ещё башибузуки!..

Этот ответ немного испугал Бера, ведь дурная слава о эстонских бандитах с Лиговки бежал далеко впереди них, по пути обрастая жуткими подробностями, но в их руки попал Редер и это придало Беру храбрости, да и драться ему было не привыкать — в годы учёбы в Дерпте, Галле и Кенигсберге он был первым бретером и дрался на 28 дуэлях, из которых 6 закончились смертью противника. Память о лихой молодости и ответственность за друга и коллегу придала Беру уверенности и он в одну минуту вскрыл замок закрытой было книжной лавки и проник внутрь. С трудом ему удалось пробраться через книжные развалы (хотя с первого взгляда было понятно, что книжные и лубочные издания являются тут не более, чем прикрытием) и проникнуть в служебное помещение, где его ждала ужасная картина. Карл Редер, привязанный к колодке и весь окровавленный, стоял на коленях в окружении четырёх бандитов, весело что-то обсуждавших. Их главарь, седой мужчина в хорошем фраке, сидел на стуле и деловито обмусоливал трубку. Выпустив её изо рта, он с издёвкой спросил Редера:

— Ну что, маляр, будешь работать на меня работать?

— Никогда!!! — прорычал в ответ Редер. Главарь только ухмыльнулся и дал знак своим «шестёркам». В следующее мгновение Редер получил страшной силы удар кулаком под дых, после чего его засунули головой в стоявшую тут бочку с водой и, когда он уже начал захлёбываться, за волосы достали наружу, после чего «шестёрки» стали жестоко его избивать. Спасая друга, Бер слегка толкнул шкаф, за которым прятался и тот обрушился прямо на избивавших Редера бандитов. Результат оказался потрясающим: один из бандитов валялся на полу без чувств, но с пробитым черепом, а остальные трое испуганно отскочили в дальний угол, но осознав, что перед ними стоит всего один, пускай здоровый, но профессор естествознания, бросились в атаку, но не тут-то было. Воспользовавшись секундным замешательством, Редер сам попёр на бандитов, точным ударом своей колодки отправив в жесточайший нокаут одного из них. Двое оставшихся бандитов бросились на Бера и Редера, в тесноте книжного склада закипела жестокая свалка-сцеплялка. Несмотря на внушительные габариты Бера, бандиты начали одерживать верх, к тому же к ним присоединился их товарищ, отошедший от удара шкафом по голове, но он, не обладая физической силой своих дружков, схватился за нож. В эту секунду Карл Бер простился было с жизнью, но, к его счастью, разбитая голова бандита плохо соображала и он вместо Бера саданул ножом под ребро своего товарища.

— Ты что, совсем очумел?!! — заорал раненный бандит и со всей силы засадил поножовщику кулаком по лбу, от чего тот со страшным грохотом вылетел в торговое помещение со второй раз за день пробитым черепом. Теперь силы у Бера прибавилось, тем более, что Редер смог, наконец, снять с себя колодку и теперь посильно помогал в драке профессору, но за это время к бандитам подошло подкрепление, вооруженное до зубов. В минуту, когда, казалось, их судьба была уже предрешена, Бер выхватил у одного из бандитов пистолет и выстрелил, не целясь. На грохот выстрела и чей-то протяжный стон все, кто в этот момент присутствовал в книжной лавке, разом обернулись и увидели главаря банды, медленно сползавшего на пол с зияющей кровавой раной в груди. Лишившись своего главаря, эстонские бандиты окончательно озверели и навалились на своих жертв всей массой, собираясь повалить их с ног, а затем исполосовать ножами и тут к Беру и Редеру подоспела помощь в лице не пойми откуда свалившегося старика с деревянной ногой. Несмотря на увечье, старик лихо раскидал бандитов, схватил Бера и Редера под мышки и в один прыжок выскочил с ними из книжной лавки. Ошалевшие от такого бандиты попытались было пуститься в погоню, но на пути их встал препаратор Филиппов, как следует поработавший своими пудовыми кулаками. Лишь когда все оказались в относительной безопасности на улице, Филиппов дал волю эмоциям:

— Ну я же говорил, ваше высокоблагородие, что не надо было лезть. Мы бы сами справились!..

— Ну, извините. — пробурчал порядком помятый в драке Бер — Не оставлять же мне Редера на расправу!..

— Да сами видите, с Владимиром Дроновым особо не разгонишься. Кстати, познакомьтесь: Владимир Ильич Дронов, служитель Академии наук, отставной унтер-офицер лейб-гвардии Егерского полка.

— Здравствуйте. — скромно ответил Дронов. Поражённый столь необычным спасением Карл Бер молча подал ему руку. Было ясно, что без такого человека, равно как и без препаратора Филиппова от экспедиции на Новую Землю будет мало проку, но вот хватит ли на них средств? На помощь тут же пришёл Карл Редер, сделавший все необходимые подсчёты в уме:

— Я посчитал, если не шиковать со снаряжением и взять необходимые нам инструменты на складе Академии, то на экспедицию даже совместно с Филипповым и Дроновым, уйдёт столько же, сколько планировалось — 6 тысяч рублей и ещё останется на гонорар Цивольке и покупку коровы…

— Карл, мы вроде бы не собирались зимовать на Новой Земле… — попытался было возразить Бер, но поймав на себе взгляды Филиппова и Дронова, согласился с идеей покупки коровы, которая стала бы хорошим подспорьем и в снабжении экспедиции, и в проведении естественнонаучных опытов. Не дожидаясь полиции, Бер с товарищами отправились во флигель собираться в дальнюю дорогу.

Глава III

Закончив все дела в Санкт-Петербурге, экспедиция Академии наук под руководством профессора естествознания Карла Максимовича Бера, в состав которой также входили натуралист Александр Леман, художник Карл Редер, препаратор Михаил Филиппов и служитель Владимир Дронов, 26 марта 1837 года на перекладных выехала в Архангельск. К путешествию на Новую Землю Бер и его товарищи подготовились очень основательно, взяв с собой дополнительно к приборам, провизии, тёплой одежде и снаряжению 10 вёдер водки, хотя сам Карл Бер был против такого элемента в багаже, но Карл Редер ему всё объяснил:

— Герр профессор, это Россия, а в её глубинке деньги до сих пор имеют очень плохое хождение, иное дело водка, которая хороша и как лекарство, и как напиток, и как валюта, особенно среди ямщиков…

— Ямщиков?!! — в ужасе воскликнул Бер — Да даже рюмки этого полугара более, чем достаточно, чтобы нарушилась работа мозга, в результате чего ямщик неминуемо потеряет управление экипажем и наша экспедиция трагически завершится, даже не начавшись…

— Не беспокойтесь, профессор — вставил слово Леман — Русские ямщики — народ привычный ко всему, в том числе и к чрезмерному употреблению алкоголя, и к управлению экипажем в состоянии полного отсутствия сознания. — и, помолчав, добавил — Может, это и ни к месту, но я знал одного ямщика — бывшего конного артиллериста — который лихо управлял несущейся на полной скорости кибиткой, не имея при этом правой руки. Конечно, сейчас он этим делом не занимается и то лишь потому, что поднакопил денег за время своей ямской гоньбы и открыл придорожный трактир, но за особо быструю доставку он брал только водкой, часть которой употреблял прямо на козлах, а часть сохранял, чтобы потом перепродать. Поэтому беспокоиться нечего, до Архангельска мы доедем быстро, в целости и сохранности.

Карлу Беру с трудом верилось в слова Лемана, но пока их подтверждала сама жизнь. Две кибитки с учёными летели по накатанному тракту по направлению к Архангельску, поднимая дорожную пыль столбом, а водка, которую чарками глушили ямщики, никак не влияла на управление экипажами, разве что они гнали быстрее. Это никак не укладывалось в голове у Бера, который ещё раз понял, что Россию и русских невозможно понять рациональной частью мышления. Увиденное тоже удивляло профессора и его спутников, в первый раз решившихся на путешествие по глубинной России. С одной стороны, они всегда думали, что чем ближе регион к столице страны, то тем более он богат и развит, а земля, находящаяся в крепких руках природного дворянства, просто обязана процветать, но едва за кормой их кибиток осталась последняя городская застава Санкт-Петербурга, как им и в лицо ударила ужасающая по своим масштабам разруха, на фоне которой давно не ремонтированный тракт был ещё самым приличным явлением. Старые, насквозь прокопчённые, покосившиеся, местами вросшие в землю по самые крыши избы (или, если быть точнее, лачуги) по краям дороги; гигантского размера кладбища рядом с маленькими деревнями; разваливавшиеся от старости церкви с побирающимися пьяными священниками; огромные пустыри там, где ранее была пашня — всё это говорило о гигантской катастрофе, которая ураганом прошла по этим землям и которой Бер не находил объяснения, ведь Отечественная война 1812 года до этих земель не докатилась, а позже тут не было ни войн, ни эпидемий, ни каких-либо других природных катаклизмов. Все его сомнения одним махом разрешил ямщик.

— Да под такими барами примечательно уже то, что люди вообще живут. Баре-то местные давно поразорялись, сами в долгах, как в шелках, однако в Питербуге живут на широкую ногу, а для того им деньги нужны и взять их можно только отсюда, со своих деревень, вот и дерут с крестьян три шкуры и плевать им на то, что скоро с местных людишек совсем будет драть нечего — в сих местах уже четвёртый год неурожай, люди чуть ли не кореньем живот свой поддерживают, а оброк платить обязаны — не то либо кнут, либо Сибирь. Эх, зараза! — ругнулся ямщик и закурил трубку.

— Поразительно! — размышлял вслух Бер над словами ямщика — В культурных странах принято, что если у человека есть какое-либо поместье в личной собственности, то он будет всячески его оберегать и развивать, а российские дворяне ведут себя по отношению к своей собственности так, будто она — их военный трофей, с которым можно сделать всё, что угодно, а затем — выкинуть за ненадобностью. Тут только одно из двух: или русские дворяне — враги России и русского народа, делающие всё, чтобы их уничтожить, или они — больные на всю свою дурную голову, ибо не может человек в здравом уме рубить сук, на котором сидит…

Услышав слова Бера, ямщик обернулся:

— Барин, вам нездоровится? — испуганно спросил он Бера.

— Нет, со мной всё хорошо, это так, мысли вслух. — ответил Бер, усаживаясь в кибитке поудобнее. — А вы чем-то обеспокоены?

— Да нет, барин. — ответил ямщик и вновь устремил взгляд в дорожную даль. Карл Бер вновь успокоился и попытался было заснуть, но сон никак не приходил к нему, в память его так и лезли слова брата о том, что русские — это дикий народ, который запросто может признать его за шпиона или колдуна и жестоко убить за это, да и ямщик как-то странно на него смотрел. Наконец, ямщик не выдержал и спросил:

— А вы, барин, стало быть, из остзейских немцев будете?

— Да. — ответил Бер, на секунду замешкавшись, потому что забыл, что русские в обиходе часто называют его родную Прибалтику Остзейским краем. Ямщик в ответ ухмыльнулся.

— Да ничего, барин. Просто за эти годы я привык, что ваши исключительно люди военные, а вы вот — первый штатский остзеец на моей памяти…

— Я еду в Архангельск по научным делам. — ответил Карл Бер — А вы раньше в армии служили?

— Так точно, барин, фейерверкер, Георгиевский кавалер, уволен в 1816 году в бессрочный отпуск! — ответил ямщик в такт подпрыгивавшей на ухабах кибитке.

— Значит, в Отечественной войне участвовали? — спросил Бер и, получив утвердительный кивок, продолжил — Извините за вопрос, а вы капитана Андрея Бера не знали, он тоже в артиллерии служил?

— Как мне своего командира батареи не знать. — ответил ямщик — Вы того не подумайте, вояка он хороший, но гуляка — ещё лучше. Как-то раз в Отечественную войну — под Москвой дело было — остановилась наша батарея в деревне, а французы, удирая, бросили в ней запас спирта для своего полевого госпиталя. Ну, их благородие, недолго думая, спирт оприходовал и полез к замужним бабам с непотребствами. Мужья их, недолго думая, набросились на него с кулаками, нам его от них еле отбить удалось. Не верите? — спросил ямщик, увидев, что Карл Бер смеётся над его рассказом — Да капитана Бера и из армии в 1820 году выгнали за то, что он пьяный приполз на торжественный смотр, который проводил лично генерал Аракчеев. А вы что, его знаете?

— Да, он мой… — замешкался Карл Бер на минуту с ответом и выпалил — Неважно.