Бесплатный фрагмент - Караван

Об авторе и замыслах его книги

Федорцов Валерий Викторович, родился в 1957 году в селе Залесянка Самойловского района Саратовской области. В 1983 году окончил Саратовский юридический институт. Более 25 лет прослужил в органах внутренних дел УВД (ГУВД) Волгоградской области, из которых 17 на оперативной работе. Затем 15 лет пребывал на государственной гражданской службе в Администрации (Правительстве) Волгоградской области. Ветеран МВД, подполковник в отставке. По выходу на пенсию занялся написанием книги (исторического романа) «Караван». В ней повествуется о причинах противоречий между великими державами средневековья, Золотой Ордой (Улуг-Улусом*) и империей Тимура (Тамерлана) (Тураном*), приводившим к конфликтам между ними. В частности, рассказывается о борьбе правителей этих стран за транзит товаров по одной из ветвей (северной или южной) трансконтинентального торгового маршрута, связывавшего страны Европы, Малой Азии и Северной Африки с Индией и Китаем, известного в истории как Великий шелковый путь. Пересекая территорию одной из этих держав, каждая из названных ветвей приносила в казну соответствующей страны немалые доходы. Попутно, автор пытается раскрыть роль личностей в истории, на примерах деятельности лидеров данных государств, и отобразить систему факторов, повлиявщих вдальнейшем на гибель этих держав. Идея написания произведения у автора возникла ещё в 1986 году, в период его служебной командировки в Узбекистан. Там, по воле случая, автор познакомился с некоторыми историческими документами конца XIV века по данной тематике. Впоследствии, по мере возможности, им продолжал осуществляться сбор необходимых материалов и информации из различных источников, в целях написания настоящей книги.

Главные герои романа, посланцы известного средневекового правителя и полководца Тимура (Тамерлана). Так, в те годы, назывались его лазутчики (шпионы), которые под прикрытием торговцев, служилых людей, различного рода миссионеров и т.п., проникали во все сферы жезнедеятельности, как Золотой Орды, так и других стран мира, внося немалый вклад в победы названного завоевателя. Деятельность этих людей подтверждена историческими фактами и документами, а методы их работы не менялись ещё со времён «египетских фараонов». Они используются и современными спецслужбами многих стран мира. В романе много реально живших исторических персонажей, а образ ряда героев взят из образов реально живших в те годы и ныне живущих современников, в том числе, имевших отношение к описываемой деятельности. О её особенностях, методах и значении автору известно не понаслышке. Он многие годы сам имел непосредственное отношение к подобной деятельности в процессе оперативной работы в системе органов внутренних дел.

Автор благодарит специалистов (прежде всего ВГСПУ, ВолГУ, ВАГС), литературоведов, историков и простых граждан, которые по мере возможностей и различными методами помогали ему в работе по сбору материалов и информации, а также оказанию методической и консультативной помощи в процессе работы над настоящей книгой.

Часть I:
Итог «победоносного» похода Тохтамыша на Москву и что творилось в орде в его отсутствие

Глава 1: Провалившийся заговор бакаула Дурбая

По пути в Сарай ал-Джедид*, Дурбай был угрюм и задумчив. Он обдумывал каждую мелочь совершения предстоящих впереди событий. А мелочей, как известно, в подобных делах не бывает, о чём царскому бакаулу* было хорошо известно. Что у него имеется в наличии? Три десятка его аскеров* и пара десятков нукеров* этого новгородца. Неплохо было бы, если бы все были на лошадях? Да только где их взять в таком количестве? От проданой пайцзы, у него ещё остаются какие-то деньги. Но их хватит, разве что оплатить проживание в каком нибудь караван-сараюшке* и обеспечение людей нехитрым провиантом дней на пять — семь. Вести их к себе в торак*, нельзя. Во-первых, там при всём желании не получится разместить полсотни человек. Во-вторых, это вызовет недоумение у соседей, и в-третьих, он ведь должен сразу по прибытии, поставить об этом в известность Ису-Бека. Даже при том, если тот до сих пор не знает о порученному бакаулу*, доставлении в Сарай* этих самых, теперь уже злощастных туфангов*. Однако, это маловероятно. Уж что-что, но о туфангах* Пулад наверняка уведомил темника в первую очередь. Поэтому, до того как будет осуществлён заговор, ему желательно в Сарае*, вообще на глаза своих знакомых не показываться. Но как всё это осуществить на деле? Cтоп! С ним ведь теперь новгородский купец! А он в Сарае* не в первый раз, возил сюда свой «чёрный бор». Наверняка купец знает этот город как свои пять пальцев! Вот ему здесь, на первых порах и все дела в руки! А самому Дурбаю, лишь останется сильнее напялить на голову чалму, чтоб не узнали знакомые, и скрытно добраться до караван-сарая*, в котором придётся остановиться. Его аскеры*, приученные к тому, чтобы своим эмирам* лишних вопросов не задавать, во всяком случае, первое время роптать не будут. А там, покажет время. Если есть реальная возможность осуществить заговор, хорошо. Если нет, они с купцом уйдут из города хоть куда. Даже к тем самым ушкуйникам*, о которых говорил новгородец. Но лучше бы конечно пробраться к амиру* Тимуру и наняться к нему в гулямы*. Однако, где гарантия, что его не выдадут и не вернут назад в Орду*? Дальнейшая же судьба других людей, всех этих аскеров* и нукеров*, Дурбая волновала мало. В конце-концов, их могли и помиловать, в отличии от зачинщиков. Бакаул не исключал возможности наняться на службу и ещё к какому нибудь заморскому правителю, но не знал к какому. Здесь у него тоже оставалась надежда на своего новгородского «попутчика», но предложить ему такое сейчас, Дурбаю не хотелось. Купец мог ухватиться за эту «ниточку» спасения и отказаться от столь заманчивого для бакаула* заговора против Тохтамыша.

— Послушай, — обратился он к купцу, — Ты раньше, по приезду в Сарай, в каком караван-сарае* останавливался.

— В Кок-Тане*, — ответил новгородец, — При нём, в отличии от других подобных заведений, хорошая банька имеется. А без неё, нашему брату, и ни туды, и ни сюды.

— Хороший караван-сарай*, — ответил бакаул*, заранее зная, что там останавливаются в основном иноземцы, в частности урусы*, — Вот и возьми на себя пока все наши дела, чтобы мне там лишний раз не «светиться»!

— Ну хорошо, — с некоторым недоумением согласился купец, — Но ведь дальше …?

— Дальше начнуться мои заботы, — перебил его Дурбай.

Так «незадачливые» путники на ямских* перекладных повозках добрались до Сарая*, где, как и было оговорено, остановились в караван-сарае* Кок-Тан. Дурбай оплатил проживание на пять дней. Конечно, у него ещё оставались средства на пару деньков, но бакаул* решил на всякий случай немного сэкономить. Если что, доплатить не проблема. Пару монет пришлось дать новгородцу и его спутникам на баню, а заодно, и чтоб не лезли в его дела. В первую очередь, Дурбая заинтересовали постояльцы караван-сарая*, у которых можно было бы выведать сведения о том, что на данный момент происходило в столице. Кроме его с купцом людей, здесь проживало ещё трое. Купец из Адарбайкана*, торговавший на местном рынке какими-то загадочными заморскими фруктами. От этого купца можно узнать все базарные сплетни, подумал бакаул*. Венецианские путешественники, остановившиеся по пути следования в Тибет. Этих Дурбай вообще не понимал. Зачем тратить средства для того чтобы просто посмотреть на мир, да ещё и с риском для собственной жизни? А ведь этим людям, кто-то же предоставлял на это средства? Но да «хрен» с ними, с этими любителями зноя и пыли, думал бакаул*! Последним же был торговец из Бухары, привозивший для продажи гашиш, который якобы закончил торговлю и назавтра готовился отправиться в обратную дорогу. А с этого, вообще взять нечего, подумал Дурбай, только время терять. Но вышло так, что гашишник сам попался на глаза бакаулу*.

— Ас-саляму алейкум* уважаемый, — поприветствовал его Дурбай, — Какие ветра тебя занесли в наши края? Я слышал у твоей страны здесь свой караван-сарай* имеется, не чета даже этому? Или тебя твои кержаки* не успели о том уведомить?

— Ва-алейкум ас-салям*, — ответил на приветствие бухарец, — Имется-то имеется, да только нет там теперь места, особенно, таким как я. В Ашулуке* теперь один важный человек живёт. Большой амир* из Самарканда, а с ним отпрыск прежнего правителя Орды* поселился. Теперь туда простых торговцев и близко не подпускают. Вот такие дела получаются.

Известие насторожило Дурбая.

— А скажи ка уважаемый, — продолжил он, — Тебе не известно ли случайно, как зовут того большого амира* и его гостя?

— Как не знать, — ответил гашишник, — Да об этом весь город знает. Амира* зовут Нур ад-Дином. Это один из самых близких людей Великого амира*. А его гостя зовут Койричаком. Он и есть сын прежнего правителя этой страны, Урус-хана.

— Рахмат* уважаемый, — ответил Дурбай, — Счастливого тебе пути!

— Рахмат* дорогой, — ответил бухарец, — Массалям*!

Радости бакаула* не было предела. Узнать здесь от первого встречного самую важнейшую для него новость, что могло быть лучше? Теперь Дурбай точно знал, где искать Койричака. Осталось только лишь встретиться с ним и уговорить оглана*, принять участие в намеченном бакаулом* деле.

На следующее же утро, сразу после завтрака, переодевшись в оставшуюся у него одежду царского кешиктена*, Дурбай поспешил в караван-сарай* Ашулук*. Но на его удивление, там оказалась усиленная охрана, состоящая из чагатайских* аскаров*, которые всё это время неотлучно находились возле их амира* Нур ад-Дина. На входе в караван-сарай*, Дурбай был остановлен и дальнейшие настойчивые требования пропустить его внутрь, не произвели на чагатайцев* никакого впечатления. Видя такое дело, бакаул* смягчил тон, и попросил пригласить к нему кого-то из служащих караван-сарая*. К нему вышел один из наибов* Нур ад-Дина и поинтересовался в чём дело.

— Мне необходимо встретиться с эмиром* Койричаком, — уверенным голосом произнёс Дурбай, — Я кешиктен* и бакаул* ордынского царя* Тохтамыша. Койричак меня хорошо знает.

— Как тебя представить? — спокойно произнёс наиб*.

— Для особо тупых, повторяю, — занервничал бакаул*, — Я царский кешиктен* Дурбай. Тебя что, не научили с кешиктенами* разговаривать?

— Я вижу, что кешиктен*, — также спокойно ответил наиб*, — Но я подобных вопросов не решаю. Прошу подождать здесь, я скоро вернусь.

Наиб* ушёл в помещение караван-сарая* и откуда, как показалось Дурбаю, не спешил возвращаться с результатом. Наконец он появился на пороге заведения.

— Койричак примет тебя сегодня вечером после магриба*, — сообщил наиб*, — Просил быть без опоздания.

— А раньше никак нельзя? — спросил бакаул*.

Но наиб* всем своим видом дал понять, что разговор окончен и ни говоря ни слова, удалился в помещение караван-сарая*. Дурбай понял, что далее спорить с кем либо, да ещё и настаивать на своём, было бессмысленно, и он молча побрёл восвояси. Время для него было дорого, и бакаул* думал, как весь этот день потратить с пользой для дела. А что, если попробовать предварительно обсудить это дело с Хасаном-Беком? Тогда и к Койричаку уже можно будет идти с чем-то конкретным. Нужно лишь обдумать, как построить разговор с темником* так, чтобы не напугать его заранее. Дурбай медленно плёлся к бек-сараю* Хасан-Бека-сарая*, обдумывая детали предстоящего разговора с опальным, как ему казалось, темником*. Подойдя к строению, он попросил охрану уведомить ходжу*, и испросить у него разрешения на встречу, назвав своё имя и положение при войске ордынского правителя. На этот раз, Дурбаю долго ждать не пришлось. Вышедший навстречу ясаул* темника* Кудукбек, сообщил ему, что Хасан-Бек ждёт бакаула* в своих покоях прямо сейчас. В его сопровождении Дурбай проследовал внутрь бек-сарая*, где его уже поджидал темник*.

— Ас-саляму алейкум*, — поприветствовал он бакаула* на правах старшего, — Что привело храброго воина к старому, полузабытому эмиру*?

— Ва-алейкум ас-салям*, — ответил на приветствие Дурбай, — Привели меня к тебе обстоятельства нелёгкие. Попал я нынче в дело нечистое, выбраться из которого, будет мне теперь непросто. Вот и решил я испросить совета у старого и мудрого человека, коиго дела эти непременно тоже коснутся, и от которых отвертеться ему будет совсем непросто. А если уж прямо говорить, то и вовсе невозможно.

— Говори прямо, кешиктен*, — повысил голос Хасан-Бек, — Что ты кружишься вокруг, да около. Или как стал бакаулом*, так нормально разговаривать совсем разучился, крыса тыловая.

— Ну, чтож, начистоту, так начистоту, — ответил Дурбай, — Мне так даже проще. Ещё находясь под Москвой, перед отъездом сюда, я познакомился и завёл дружбу с сыном твоего прежнего повелителя, Койричаком-огланом*. Между нами даже установились слишком уж доверительные отношения. Как-то поведал мне оглан*, что отношение к нему со стороны тохтамышева окружения, не просто подозрительные, но порой даже враждебные. Один раз его даже убить якобы пытались, свалив всё на урусов*. Хотя зачем урусам* его убивать? У него ведь бабка даже княжна урусовская! Потому он, во время взятия Москвы. ни одного уруса* даже пальцем не тронул. Ну, Койричак и прижился возле меня, опасаясь покушений. Так, однажды между делом, он мне и поведал, что в Сарае* остался незаслуженно обиженный Тохтамышем, один из лучших полководцев его отца, темник* Хасан-Бек-сарай, то есть ты. Как-то в сердцах Койричак намекнул, что неплохо бы сейчас оказаться в Сарае*. Пока, мол, Тохтамыш здесь с урусами* разбирается, Хасан-Бек, то есть ты, помог бы ему занять ордынский трон. За это Койричак сделал бы тебя беклярибеком* Орды*. А тут и возможность такая предоставилась. Тохтамыш решил нас обеих отправить в Сарай*. Только вот беда. Отправил он нас разными путями. Койричак отбыл раньше, с его личным ясаулом*, кешиктеном* Байондуром. Меня же, отправили позже, сопровождать захваченные туфанги*, да и другой сакмой*. Перед отъездом, Койричак попросил меня переговорить с тобой по поводу возведения его на ордынский трон, пообещав в случае успеха, сделать меня везиром*.

— С чего это вдруг Койричак перед тобой разоткровенничался? — перебил его Хасан-Бек, — А если бы ты пошёл и рассказал всё Тохтамышу?

— А я, кстати, тоже задавал ему подобный вопрос, на что Койричак ответил, что разговор у нас «тэт на тэт»*, и что оглан* в любой момент сможет отказаться от своих слов, — пояснил Дурбай, — Тогда, сказал мне Койричак, ещё неизвестно, кому ордынский царь* больше поверит! И он по сути дела был прав. Тохтамыш, с наибольшей вероятностью, поверил бы ему. Да и прошлое у меня не совсем чистое, о чём Койричак наверняка тоже знал. Сам же он опасается прийти к тебе лично, потому как такое посещение тебя, это непременно вызовет у Исы-Бека подозрение, если не в заговоре, то непременно в каком нибудь сговоре, что Койричаку сейчас было бы крайне нежелательным.

— Где теперь находится Койричак? — cпроcил темник*.

— Он поселился в караван-сарае* Ашулук, под охраной чагатайского* эмира* Нур ад-Дина, который также вернулся с Койричаком из под Москвы, — сообщил бакаул*, — Оглан* боится покушения на него со стороны ордынцев* даже здесь, в Сарае*. Сегодня вечером мы с ним там встречаемся, и я должен буду сообщить ему твоё решение.

— Ты что, уже и здесь с ним успел встретиться? — спросил Хасан-Бек, — А как к этому делу отнесутся чагатайцы*. С ними кто нибудь разговаривал, хотя бы с тем же Нур ад-Дином?

Эти вопросы застали Дурбая несколько врасплох, и он замешкался.

— Н-нет. Н-но мы с К-койричаком всё ещё в Москве обговаривали, — бакаул* несколько задумался, — А Н-нур адд-Дином он должен б-был переговорить обо всём сам. Н-но эт-то ещё н-не всё. У м-меня есть й-ещё к-кое что э-очень в-важное.

Хасан-Бек знал Дурбая не первый день, а потому подобной растерянности он от бакаула* не ожидал.

— Что там ещё? — поднял брови темник, — Ты вроде бакаулом* без году неделю, а случай чё, дрожишь как заправская крыса, которую только что вынули из капкана и держат за хвост над костром. Успокойся сначала.

Дурбай перевёл дух, вытер выступивший было пот, и затем, собравшись с мыслями, продолжил рассказ.

— В Сарай*, я прибыл не один. Со мной новгородский купец, который привёз сюда «чёрный бор»*. Я, свои туфанги*, а он свои драгоценности, и привезли мы их в бек-сарай* Исы-Бека. Его люди приняли всё как положено, но темник* нас попросил обо всём этом, пока никому не «распространяться». Нас это несколько удивило, и мы не могли не задать Исе-Беку вопрос, зачем это делается? Темник нам ответил, что его назир* Домбай, которого я знаю уже давно, мне всё объяснит. Мы остались наедине с назиром*, а купец отправился искать себе и своим людям караван-сарай*.

— Ну и где они остановились? — прервал его Хасан-Бек.

— В караван-сарае* Кок-Тан, — ответил бакаул*.

— Продолжай, — сказал темник*.

— Домбай мне намекнул, что скоро здесь будет брат Исы-Бека Едигей, и не один, а с Тимуром-Кутлугом и их воинами, после чего всё намного изменится. Мне он тоже посоветовал не оставаться в стороне, намекнув на пост катта* бакаула*. Я понял этот намёк по своему, а потому осторожно намекнул назиру* по поводу того, когда же здесь может появиться Едигей с Тимуром-Кутлугом? Тот хитровато улыбнулся и ответил, что по крайней мере, это будет раньше, чем сюда из Москвы сможет добраться Тохтамыш.

— Но почему они вдруг стали посвящать тебя в указаные подробности заговора? — удивился Хасан-Бек, — Тебе не кажется всё это слишком странным? Они ведь могли бы обойтись и без тебя.

— По этому поводу Домбай мне сказал, что я должен буду поговорить по вопросу возведения на трон Тимура-Кутлуга с тобой, — начал пояснять Дурбай, — Я должен уговорить тебя, если не поддержать заговор, то хотя бы остаться в стороне и не вмешиваться. Домбай говорит, что ты был одним из самых преданных эмиров* Урус-хана, и для тебя Тимур-Кутлуг должен быть гораздо предпочтительней Тохтамыша. Поэтому, говорит, пусть решает. Он ведь, то есть ты, оставшись в стороне, совершенно ничем не рискует. Вот я и пришёл к тебе сразу с двумя предложениями! От Койричака, и получается, от Исы-Бека.

— А как ты считаешь, почему Иса-Бек сам не сказал тебе об этом? — cпросил темник*.

— Наверное, он решил перестраховаться, — ответил бакаул*, — Иса-Бек меня почти не знает. Зато хорошо знает Домбай. Если же я запаникую и сделаю что-то не так, Иса-Бек может сказать, что он мне вообще ничего не говорил, а заговорщик здесь Домбай. Ну, пожурят Ису-Бека за то, что не доглядел и пригрел у себя заговорщика, но хребет ведь сломают Домбаю!

Хасану-Беку было над чем задуматься. На тот момент он даже в мыслях не мог допустить того, что сообщённое Дурбаем, это лишь плод бредовых намерений последнего. Бакаул* настолько всё изложил правдоподобно, что ему невозможно было не поверить. Да и мог ли обычный бакаул*, весьма посредственых способностей, сам додуматься до подобного? Проигнорировать же «намечавшиеся события», если это действительно было так, Хасан-Бек тоже не мог. Из «всех зол», ему приходилось выбирать меньшее. Оставаться до конца верным Тохтамышу, в то время, если сюда действительно скоро подойдут Едигей с Тимуром-Кутлугом и на троне окажется последний, было для него явным самоубийством. Не вмешиваться в эти дела вообще, тоже будущее окажется весьма туманным. Ну а в случае победы всё таки Тохтамыша, тот наверняка спросит его, почему тот не принял меры к разоблачению заговора и недопущению переворота? Тимур-Кутлуг тоже может спросить, почему Хасан-Бек не поддержал его в нужный момент? Если же занять сторону Койричака, то здесь придётся быть не просто соучастником заговора, но непременно его основным исполнителем, что карается втройне. Но если оставаться в стороне не получается, то приходится выбирать между Койричаком и Тимуром-Кутлугом, дядей и племянником, которые яро ненавидят друг друга. Окажись на троне один из них, другому неминуемая смерть. Ситуация, не позавидуешь! На первый взгляд может показаться, что шансы Тимура-Кутлуга предпочтительней. За ним Едигей, а значит и Иса-Бек. Но как поведёт себя всемогущий сосед Тимур? Он ведь возвёл на престол Тохтамыша, в то время, как Едигей для него теперь предатель. А согласится ли Тимур на замену Тохтамыша Койричаком? Во всяком случае, последний теперь живёт в караван-сарае* чагатайцев* и под их защитой. А это значит, что многое будет зависеть и от здешних ставленников Тимура, один из которых теперь, тоже проживает вместе с Койричаком. Впрочем, что тут думать, его посетитель вечером встречается с Койричаком. Тогда и выясниться, не изменились ли у сына Урус-хана притязания на престол, и если нет, то он наверняка порешал эти вопросы и с чагатайцами*. Тогда, безусловно, Койричак для Хасан-Бека будет более предпочтительней. Ведь он обещает ему место беклярибека*, в то время как Тимур-Кутлуг, вообще пока ничего не обещает. А как осуществить переворот, так это он, Хасан-Бек, ещё обдумает. Времени на подготовку более чем достаточно. Бек-сарай* Исы-Бека охраняется двумя десятками аскеров*. Столько же, под началам ясаула* царя* Пулада, составляет охрана пустого Алт-Сарая*? Тумены* же, что его, Хасан-Бека, что Исы-Бека, кошами* стоят за городом. Пока этот бакаул* Дурбай будет всё обговаривать с Койричаком, он, Хасан-Бек, подготовит к делу свой тумен*, и завтра застанет Ису-Бека врасплох. Теперь остаётся лишь в душе молиться, чтобы Койричак не передумал, иначе без него вся эта затея, не стоит и медного пула*.

— Вот что, — после долгих раздумий сказал Хасан-Бек, — Ты вечером встречаешься с Койричаком и всё необходимое с ним обговариваешь. Согласись, что для нас обеих, Койричак предпочтительней Тимура-Кутлуга. Я же пока, всё как следует подготовлю. Если Койричак не передумает, завтра нужно действовать молниеностно. Но это уже в основном, моя забота. Твоё дело, Койричак, и ничего, кроме Койричака. Ещё немало важно, пусть он все вопросы переворота уладит с этим, тимуровским эмиром*, если он их ещё не уладил. Если уладил, то не трогай этот вопрос вообще. Если же нет, пусть не забудет сообщить чагатайскому* эмиру* о готовящемся заговоре Исы-Бека с Едигеем и Тимуром-Кутлугом. Я думаю, у чагатайцев* не останется ничего другого, как нас поддержать. Не думаю, что Великому амиру* будет очень приятно видеть беклярибеком* в Орде* своего прежнего перебезчика Идигу. Всё ли тебе понятно?

— Я тебя понял, — ответил бакаул*, — Всё будет сделано в самом наилучшем виде.

— Тогда за дело, — на прощанье сказал Хасан-Бек, — Да поможет тебе Всевыщний!

Остаток дня Дурбай провёл в караван-сарае* Кок-Тан*, обдумывая все детали предстоящей встречи с Койричаком. Результатами встречи с Хасан=Беком бакаул* был доволен. Всё складывалось как нельзя лучше. Теперь всё зависело от результатов встречи с этим огланом*. Если и она пройдёт удачно, то возможно уже через несколько дней он будет примерять на себе роскошное одеяние везира*, и переделывать под свои вкусы всю домашнюю утварь бек-сарая* Али-Бека. А может ему в награду Койричак пожалует бек-сарай* Исы-Бека? Нет, для везира* бек-сарай* Али-Бека удобнее, подумал бакаул*. В бек-сарай* Исы-Бека пусть перемещается Хасан-Бек-сарай, хотя у него и свой не хуже. Только бы он согласился, словно заклинание, шопотом повторял Дурбай, потому как в противном случае, ему с этим новгородцем Аникой придётся срочно покидать город и бежать, куда глаза глядят. Впрочем, куда они могут глядеть ночью? Разве что в кромешную мглу. Но всё равно, в округе Сарая* Дурбаю всё известно наощупь. Здесь они переберуться через Сару*, потом через Итиль*. Там можно будет своровать в каком нибудь ойратском табуне лошадей, и для начала «махнуть» в какую нибудь «занюханую», «богом забытую» Литву. Хотя по рассказам купца, не такая она уж и занюханая! Воспользовалась в своё время неразберихой в Орде*, Литва «оттяпала» у неё несколько урусовских улусов* и теперь живёт себе припеваюче. Выхода* в Орду* не посылает, её коней да стрел не боится, да ещё ждёт момента, чтоб оставшиеся улусы* урусов* опять «оттяпать». Там можно и в войско к литваликам* пристроиться. Говорят, что они в Орду*, беглых не выдают. А ему, Дурбаю, не всё ли равно, кому служить, ордынскому царю*, или нойону* литваликов*. А не понравится у этих многобожников*, можно дальше, к келарам* например. Во всяком случае, это куда лучше, чем податься к каким нибудь ушкуйникам* или прочим джете*. Но о грустном думать не хотелось. Ведь уже так близко было задуманное! Ближе к вечеру Дурбай отправился в Ашулук. Там, как и утром, его встретил всё тот же наиб*, который проводил бакаула* в гостевое помещение, занимаемое огланом*, и оставил их наедине.

— Ас-саляму алейкум*, — радостно произнёс Дурбай, — Рад видеть тебя в полном здравии.

— Ва-алейкум ас-салям*, — ответил на приветствие Койричак, — Когда прибыл-то сюда?

— Вчера вечерней лошадью*, — произнёс бакаул* и осёкся. Этот ответ мог вызвать излишнее любопытство у собеседника по поводу используемого им способа передвижения. Но на счастье, для Койричака было неведомо даже само понятие «ямские лошади» и он на сказанное Дурбаем не обратил ни малейшего внимания.

— Как твой путь завершился? — вновь поинтересовался Койричак, — Без приключений надеюсь? А вот у нас даже как-то забавно вышло. Первый раз вижу, как достойные ордынские кешиктены*, платят бакшиш* недорстойным джете* за провоз груза по их территории. Да ещё и джете* какие-то интересные попались. Мало того, что бакшиш* сравнительно небольшой взяли, так они ещё ордынцам* и недостающего лекаря с травником предоставили. Правда, с возвратом. Похоже, что здешние кешиктены* с джете*, «одного поля ягоды». Ну а у тебя как дела?

— По сравнению с тобой, у меня в пути без приключений обошлось, — соврал Дурбай, — Приключения начались здесь, когда на место прибыл.

— Что за приключения? — cпросил Койричак, — Ты можешь мне о них поведать?

— Для этого я к тебе и пришёл, — ответил бакаул*, — Пока Тохтамыш с урусами* разбирается, у него здесь заговор большой зреет.

— Тебе откуда это известно? — спросил удивлённый Койричак.

— А мне в нём тоже участвовать предложили, — ответил Дурбай, — На что мне, конечно же, пришлось дать этим заговорщикам согласие. В противном случае, меня бы из бек-сарая* темника* Исы-Бека живым не выпустили и мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Такие дела получаются!

— Так значит во главе заговора Иса-Бек, — задумчиво произнёс Койричак, — Но ты то, зачем им понадобился?

— Меня рекомендовал этим заговорщикам Домбай, назир* Исы-Бека, — начал на ходу сочинять бакаул*, — Они сочли, что я буду наиболее подходящий переговорщик для привлечения к заговору Хасан-Бека-сарая. Вот и пришлось с ним договариваться именно мне. Поэтому, я только что от Хасана-Бека.

— А почему Иса-Бек не счёл возможным переговорить с Хасан-Беком сам? — задал ещё один вопрос оглан*.

— Наверное, чтобы в случае отказа последнего, выставить зачинщиками заговора нас с Домбаем, — высказал своё суждение Дурбай.

— И каково же решение принял Хасан-Бек? — неуверенно спросил Койричак.

— Он отверг предложение участвовать в заговоре совместно с Исой-Беком, но последнему я должен буду сообщить как раз о согласии Хасан-Бека участвовать в этом деле, — преврал бакаул*, — Однако, прежде чем я сообщу результат переговоров с темником* заговорщикам, Хасан-Бек просил переговорить кое о чём с тобой. Вот потому-то, я сразу же от него и пошёл прямиком к тебе.

— В таком случае, ты зря это сделал, — промолвил Койричак, — Мне о заговоре лучше вообще ничего не знать. Иди к Исе-Беку, говори ему то, что решил сказать, а Хасану-Беку скажешь, что тебя ко мне не пропустили чагатайцы*. И всё будет правильно. Когда, кстати, они планировали cам переворот?

— Переворот будет осуществлён сразу же, как только в Сарай* прибудут Едигей с Тимуром-Кутлугом, — сообщил Дурбай, — Они сейчас уже в пути из Сыгнака*. Поэтому, боюсь, что остаться в стороне у тебя никак не получится.

— Так значит, на трон Иса-Бек хочет посадить не меня, а моего племянника? — c ужасом воскликнул Койричак, — Получается, что мне тогда конец?

— Получается, что так, — уверенно промолвил бакаул*, — По этой причине, Хасан-Бек и направил меня срочно к тебе. Посуди сам. Если Тимур-Кутлуг становится верховным правителем Орды*, значит Едигей при нём, непременно становится беклярибеком*, а его брат Иса-Бек, везиром*. Хасан-Бек опять остаётся не у дел. А учитывая предвзятость к нему Исы-Бека, его со временем, в лучшем случае сошлют в какой нибудь Сыгнак*, вместо Едигея, а в худшем, на какую нибудь войну с дикими народами, где тот непременно получит все причитающиеся ему почести, но посмертно. Хасан-Бек прекрасно понимает это, потому и хочет упредить затеянное Исой-Беком. Темник* успокоит последнего своим согласием на предложение, быстро соберёт и подготовит из своего тумена* надёжных людей и до прихода Едигея, арестует Ису-Бека, подчинив тем самым себе и его тумен*. С двумя туменами*, он уже сможет надёжно противостоять подошедшему к столице тумену* Едигея. Кроме всего прочего, Хасан-Бек прекрасно понимает об отношении к нему Тохтамыша и знает, что не смотря на заслуги, долго держать в столице, правитель его также не станет. Поэтому, пользуясь случаем, он и хочет посадить на трон тебя. Ты для него, в любом случае предпочтительнее Тимура-Кутлуга. Поэтому, решайся оглан*, или ты в ближайшие два дня сядешь на трон, или твоя жизнь не будет стоить и медного пула*. Третьего не дано.

— Скажи честно, кешиктен*, что темник* хочет получить взамен, посадив меня на трон? — cпросил Койричак, — Ведь вы с ним и это обговорили? А он наверняка, рискует не ради прежней дружбы с моим уже покойным отцом? Я ведь Хасан-Бека не первый год знаю!

— Скажу прямо, — твёрдо произнёс Дурбай, — Хасан-Бек хочет стать при тебе беклярибеком*. Этого достаточно?

— Вполне, — ответил оглан*, — А что в таком случае хотел бы получить от меня ты? Только не юли кешиктен*!

— Всего лишь место везира*, — ответил бакаул*, — Не больше, не меньше! Думаю, если всё обойдётся, я его заслужил.

— Да-а-а! Ну и аппетиты у вас, однако? — произнёс Койричак, — Зато мне только теперь понятно, почему вы так готовы из-за меня рисковать. Ну, что же, мне ничего не остаётся, как соглашаться. Только ещё одно условие. Прежде чем я скажу окончательное «ДА», я хотел бы, чтобы тобою сказанное подтвердил Хасан-Бек лично. Я распоряжусь, чтоб его ко мне пустили, как и тебя. Я понимаю, что он сейчас мечется и готовится, но чем быстрее я его увижу, тем лучше. Передай ему, что я его буду здесь ждать неотлучно.

— Я непременно и немедленно передам твою просьбу Хасану-Беку, — пообещал Дурбай, — Массалям*.

— Массалям*, — ответил Койричак, — Да поможет тебе Всевыщний!

Покинув караван-сарай* Ашулук, Дурбай сразу же устремился к бек-сараю* Хасан-Бека. Уже вступила в свои права ночь, но растущая луна ярко освещала силуэты городских тораков*. Бакаул* был доволен собой. Всё складывалось так, как он задумал. То, что темник* ещё должен был посетить оглана*, его ничуть не смущало. Койричак уже дал согласие на своё восшествие на ордынский трон. В создавшихся условиях Хасану-Беку он это подтвердит. Останется всего лишь малость, арестовать Ису-Бека и привести к присяге новому царю* два столичных тумена*. С туменом* самого Хасана-Бека, проблем не будет, а лишившись своего темника*, тумен* Исы-Бека тоже никуда не денется. Кстати насчёт Исы-Бека! Сразу же после ареста, его следует как можно скорее обезглавить. Хасан-Бек это тоже понимает, а значит, проблем и с этим не будет. Ещё нужно будет захватить Алт-Сарай*, где охранением теперь командует прибывший из Москвы, ясаул* Тохтамыша Пулад. Но здесь тоже у Хасана-Бека наверняка будут свои соображения. За свою жизнь он пережил пару десятков переворотов во времена смуты в Орде*, и каждый раз Алт-Сарай* захватывался без особых проблем. Койричаку понадобятся хотя бы на первое время свои кешиктены*. Это не беда. Их можно будет сделать из его же нукеров*, да плюс три десятка своих аскеров* ему передаст он, Дурбай. Охранять нового верховного правителя, на первое время будет кому, а там, они с Хасаном-Беком позаботятся о том, чтобы и у Койричака была полноценная охрана из кешиктенов*. Так незаметно, в мыслях пробежало время и Дурбай оказался на пороге бек-сарая* Хасан-Бека-сарая. Но на этот раз, вместо ясаула*, его встретил назир* Хасан-Бека по имени Давлет, которого бакаул* также хорошо знал ранее. Тот сообщил, что темник*, со своим ясаулом*, срочно отправились за город, где был развёрнут кош* хасанбековского тумена*. Давлет сообщил, что Хасан-Бек просил Дурбая явиться к нему рано утром, так как раньше он вернуться не сможет. Неожиданностью для бакаула* это не было, тем более и Койричак предупреждал о подобном развитии события, не видя в этом ничего страшного. Дурбаю оставалось только вернуться в караван-сарай* Кок-Тан и лечь отдыхать до утра, что он и сделал.

А тем временем, в караван-сарае* Ашулук происходили события, которые никак не могли быть приняты в учёт участниками заговора. Днём ранее здесь поселился элчи* (посланник) миссионерского визирата* Великого амира* Тимура Саргас ад-Дин, который прибыл с Сарай ал-Джедид* инкогнито, под видом купца, торгующего стеклянной посудой. В Мавераннахре* уже было освоено её изготовление, а в Орде* пока нет, что делало её базары* привлекательными для купцов из Средней Азии. Путешествуя по всему свету, Саргас ад-Дин знакомился с жизнью и бытом, устоями и разнообразием вер посещаемых им стран, мощью и моральным духом их войск. По всем этим вопросам, им собирались разного рода сведения, которые могли быть полезны во всех отношениях его Амир-ал-умару*, который ко всему, что творилось в мире, проявлял неподдельную любознательность. Наиболее пристальное внимание, Саргас ад-Дин уделял обустройству на территориях посещаемых стран разного рода миссий, будь то торговые, просветительские, благотворительные и прочие. Для этой цели Тимур разрешил своему элчи* даже иметь свою собственную казну, куда поступала часть средств от военной добычи Великого амира*, и которой Саргас ад-Дин распоряжался по своему усмотрению, но, тем не менее, представлял отчёт об израсходованных средствах, как попечителю визирата* в лице Умара-Шейха, так и непосредственно самому Амир-ал-умару*. Средства же эти, выделялись на различные цели, порой даже казалось не имевшие к деятельности Тимура прямого отношения. К примеру, Саргас ад-Дин мог выделить их кому нибудь на восстановление в его уделе разрушенного войной укрепления, а то и городишки, на территории какой нибудь, казалось бы не имеющей отношения к Мавераннахру* страны, или на постройку какой нибудь джамии*, по своим вероучениям не имеющей к суфизму* (вере его страны) никакого отношения, или ещё какие нибудь «благотворительные» нужды. И всё это происходило при том, что Мавераннахр*, или Туран*, как всё чаще стали называть его страну, сам в изобилии и роскоши не утопал. Не опрометчиво ли мы доверили подобное иноземцу, как-то спросил у Тимура Мир Сейид Береке? Думаю, что нет, ответил тот. Кто, как ни потомок шумеров*, придумавших колесо, письмо и гончарный круг, а ещё научивших мир варить пиво, лучше со всем этим справиться, отшутился тогда Тимур. Ведь давно уже известно, что просто так в этом мире ничего не делается, и уж тем более, было бы глупо считать этаким простаком Тимура, позволявшиму заниматься не понятно чем его недавнего подданного, да ещё и на собственные средства. Просто так Великий амир* не расходовал не то, что ни одного динара*, но даже фулуса*, а вся, позволяемая им на первый взгляд «благотворительность», была всего лишь прикрытием его более коварных целей, или как говорил сам Амир-ал-умар*, «сыром в мышеловке». Ведь давно известно, что на то они и мыши, чтобы обманываться на всякого рода «сыры», при этом не вникая, зачем им так щедро, дают эту подкормку. На этот раз, элчи* Саргас ад-Дин, «путешествовал» по бескрайним просторам соседней Орды*, страны, которая по своим богатствам на порядок превышала его собственную. Вначале, он побывал в прекрасном ордынском городе Сарае аль-Махрусе*, где ознакомился с работой миссии посланца* Белял ад-Дина. Затем элчи* вознамерился держать путь в город Бельджамен*, или Бальчимкин, как его называли в Самарканде. Он был намерен предложить помощь горожанам, пострадавшим от «чёрной смерти»*. И хотя другой ордынский город, Укек*, пострадал от этой чумы гораздо больше, а Бельджамен* к тому времени уже успел справился с последствиями той напасти, Укек* не волновал Саргас ад-Дина вовсе. Там ведь не было переволоки, которая была Великому амиру* Тимуру, бельмом на глазу. Непосредственно в Сарае* же, Саргас ад-Дин был намерен пробыть не более одного дня. Да и что ему тут делать? Cарай ал-Джедид* хоть и являлся столицей Орды*, но в ней ведь и подобных Саргас ад-Дину, было, как говорили тогда, «хоть пруд пруди»! В этой стране у Тимура даже её правитель находился под неусыпной опекой его мушаверов*, Урлук-Тимура* и Ак-Буги*. Саргас ад-Дину до этих ногаев*, ещё расти и расти. Кроме того, теперь и сам Тохтамыш в своей столице отсутствовал, усмиряя где-то какой-то свой далёкий, непокорный народец. Ну и пусть себе усмиряет, чем больше, тем лучше. Однако, все планы элчи* несколько изменила неожиданная встреча. В караван-сарае*, где он остановился, Саргас ад-Дин вдруг встретил своего знакомого, чагатайского* амира* Нур ад-Дина.

— Ты же должен быть с Тохтамышем в Москве? — удивился элчи*.

— Да вот, пришлось приехать чуть раньше, — ответил амир*, — Москву Тохтамыш хоть и с большими потерями, но уже взял. Сейчас его войско разбрелось по округе, где грабит другие города урусов*. А я здесь жду туфанги*, которые бакаулы* царя* должны вот-вот сюда подвезти, и которые Тохтамыш обещал предоставить, в том числе и нашему Амиру-ал-умару*. Вот мы с Койричаком и коротаем время, скучая здесь изо дня в день. Кстати, здесь некоторые твои подопечные посланцы* маленькую хитрость придумали, не хочешь посмотреть, как она действует? Занятная штука!

— Ну и что это за хитрость? — поинтересовался Саргас ад-Дин.

— Ничего особенного, — пояснил Нур ад-Дин, — Как говорили греческие философы, «всё гениальное просто». Когда строился этот караван-сарай*, было построено несколько особо уютных помещений для слишком важных «птиц», которые иногда сюда «залетают». По соседству с этими помещениями мастера соорудили потайные комнаты и оставили незаметные щели в эти помещения. Оттуда они невидимы, но в потайных комнатах хорошо слышно, о чём там говорят гости. Иногда они меж собой могут рассуждать о том, что не скажут никому постороннему даже под пытками. Нашим посланцам* остаётся лишь тихо сидеть в этих комнатах, да внимательно слушать. Сейчас в одном из таких помещений тоже проживает один важный гость. Это сын прежнего верховного правителя Орды* Урус-хана. Зовут его Койричак. Сегодня мне сообщили, что к этому оглану* в гости должен пожаловать ещё какой-то важный «гусь». Давай ради интереса послушаем, о чём они будут меж собой базарить*. Койричак ведь не очень доволен Тохтамышем, да и тем, как с ним здесь обращаются. Послушаем, как он будет ругать здешнего царя*, а потом вместе и посмеёмся над этим несчастным бедолагой.

— Ну, штож, давай пошпионим, — согласился Саргас ад-Дин, — Всё равно больше делать нечего.

Вечером они с Нур ад-Дином одели на ноги мягкую обувь, чтобы не слышно было шагов и тихонько устроились в потайной комнате. Вскоре к Койричаку пришёл Дурбай, и они начали обсуждать предстоящий заговор. То, что услышали Нур ад-Дин с Саргас ад-Дином, повергло их в шок. Оба чагатайца* понимали, что смена власти в Орде*, не в интересах Великого амира*, которого на данный момент нынешний правитель Тохтамыш вполне устраивал. Кроме того, Тохтамыш пообещал чагатайцам* туфанги*, которые от любого другого правителя, занявшего трон, они могут и не получить. Но больше всего, чагатайцев пугало то, что при малолетнем Тимуре-Кутлуге, Ордой* фактически станет управлять Едигей, уравнявшись в правах с Тимуром, а в возможностях и силе войска, даже превзойдёт последнего. Послушав ещё какое-то время, и почувствовав, что разговор между Койричаком и его посетителем близится к концу, Нур ад-Дин приставил палец к своим губам и тихо покинул потайную комнату, оставив Саргас ад-Дина одного. Он попросил своих людей тайно проследовать за посетителем, чтобы узнать, куда и зачем тот направиться после беседы с огланом*. После того, как Дурбай ушёл, потайную комнату неслышно покинул и Саргас ад-Дин. Сразу после этого они встретились в гостевом помещении элчи*.

— Тебе знаком посетитель? — спросил Саргас ад-Дин.

— Да, мы с ним знакомы с Москвы, — ответил Нур ад-Дин, — Это бакаул* Тохтамыша Дурбай. Он должен был доставить сюда как раз те самые туфанги*, которые ордынский царь* пообещал подарить нашему Амиру-ал-умару*.

— Что будем делать? — cпросил Саргас ад-Дин, — Заговор нужно сорвать во что бы то ни стало. Ты этот город, здешние порядки и устои знаешь лучше. Предлагай что нибудь.

— Не намного лучше тебя, — ответил амир*, — На пару дней я здесь останавливался перед Москвой, и неполную неделю пробездельничал после возвращения оттуда. Чем между ними закончился разговор?

— Сюда должен будет ещё подойти, или подъехать тот самый Хасан-Бек, о котором они говорили, и который, как я понял, темник*, — пояснил Саргас ад-Дин, — Он должен подтвердить согласие участия в перевороте на стороне этого оглана*, после чего тот должен дать окончательное согласие занять трон.

— Значит, темник* может появиться здесь в любой момент, — стал рассуждать Нур ад-Дин, — Получается, нам не остаётся ничего другого, как ожидать здесь его прихода. В караван-сарай* мы Хасана-Бека конечно не пустим и скажем, что Койричак непонятно чего испугавшись, убежал в бек-сарай* к Исе-Беку. Пошлём людей, чтобы проследили, что темник* будет делать дальше и сообщим о его намерениях другому темнику*. Пусть погрызутся как ногаи*. Потом можно будет сообщить Койричаку, что заговор раскрылся и уговорить его, твёрдо заявить об отказе от трона и несогласии с заговорщиками. После этого нужно будет направить чопара* к Москве и пусть уведомит Тохтамыша срочно возвращаться. Койричака же мы тайно сопроводим в Самарканд. Если Едигей и в самом деле вышел из Сыгнака* и направляется сюда, то не глупец же он, чтобы двигаться торговой сакмой*?

— Ну, чтож, усиливай охрану и будем ждать Хасан-Бека, — согласился Саргас ад-Дин, — Пусть твои люди не спускают глаз с Койричака. Теперь это важно как никогда.

Усилив охрану караван-сарая* Ашулук, чагатайцы* стали ждать прибытия Хасана-Бека. Но долго ждать им не пришлось. Вернулись люди, посланные Нур ад-Дином проследить за Дурбаем и сообщили, что тот посещал бек-сарай темника*. Однако с ним так и не встретился из-за отсутствия того на месте. Встреча назначена завтра утром. После этого Дурбай ушёл в караван-сарай* Кок-Тан, где лёг спать.

— Странный заговорщик, — удивился Саргас ад-Дин, — В своём городе спит не у себя в тораке*, а в каком-то караван-сарае*.

— Ничего странного, — не согласился с ним Нур ад-Дин, — Вероятно там же поселились его сообщники. Теперь самое время уведомить Ису-Бека о замыслах Хасана-Бека. Пусть как можно скорее, поднимает свой боевой тумен* и направляется в кош* своего «приятеля по несчастью». Я сам поеду и уведомлю темника* как надо.

Нур ад-Дин взял своего коня и направился к бек-сараю* Исы-Бека. Однако на месте темника* не оказалось. Назир* Домбай сообщил, что его ходжа* находится в отъезде и вернётся, возможно, не скоро. Он якобы занят проверками несения куча* аскерами* своего тумена* за пределами столицы. Нур ад-Дин попросил назира* сообщить Исе-Беку, чтобы тот прислал к нему в караван-сарай* Ашулук одного из своих ясаулов* для передачи тому жосека*. Назир* пообещал выполнить просьбу, после чего Нур ад-Дин вернулся обратно.

— Чем сейчас занят Койричак? — спросил он по возвращению одного из своих нукеров*.

— Спит, — ответил тот.

Хорошо родиться огланом*, подумал Нур ад-Дин, все за тебя бегают, суетятся, а тебе всё до «новолуния»! Он взял лучину, зашёл в помещение Койричака и разбудил спящего оглана*.

— Что случилось? — cпросонья спросил тот, протирая глаза, — Темник* пришёл, что ли?

— Не дождёшься, — ответил чагатайский амир*, — Ты кому загодя наобещал должностей, в случае восшествия на трон?

— Я никому ничего не обещал, — стал отпираться оглан*, — Да и трон мне даром не нужен.

— Трон тебе значит, не нужен? — продолжил Нур ад-Дин, — А как быть с Хасан-Беком, который уже примеряет доспехи беклярибека*, или Дурбаем, облачающимся в шёлковый халат везира*? Так кто тебя обещал возвести на ордынский трон? Только не отпирайся, мне ведь всё известно.

— Откуда? — удивился Койричак.

— Да будет тебе известно царевич, что у моего Амира-ал-умара* везде свои глаза и уши, даже в диванхане* и ложе самого вашего царя* Тохтамыша, или ты это ещё не усвоил? Тебя что, до сих пор не научили прописным истинам, что доверять никому и нигде нельзя, даже самому себе, (и улыбнувшись) кроме меня! Наверняка ведь учили. Почему же тебя тогда разыграли непонятно кто, как тулы юлэра*? Тебе что, раньше времени в ад захотелось?

— Кто это сделал? — растерянно спросил оглан*, — Хасан-Бек? Но зачем он это сделал? Он же был кунаком* моего отца? А что я ему плохого сделал?

— Хасан-Бе-е-ек! — протяжно произнёс чагатаец*, — Ты Хасану-Беку нужен как лысому гребень. Бери выше. Тебя сам Тохтамыш решил разыграть и проверить на «вшивость», вот и подослал провокатора. А ты, как последний юлэр*, «клюнул» на эту «приманку».

— Что же мне теперь делать? — растерянно произнёс Койричак, — Мне надо срочно бежать в Самарканд к амиру* Тимуру. Ты можешь дать мне письмо прошение, чтобы Великий амир* дал мне у себя убежище? Я ему обязательно отслужу.

— Куда ты побежишь? — стал его отговаривать Нур ад-Дин, — Ты думаешь Тохтамыш, затевая это дело. не предусмотрел того, что ты можешь сбежать? Да тебя на первой же переправе перехватят и поместят в зиндан*.

— Что же мне остаётся делать? Удавиться? — обречённо произнёс Койричак, — Это в любом случае лучше, нежели если оставят в голодной степи стервятникам со сломанным хребтом.

— Не расстраивайся оглан*, — стал успокаивать его Нур ад-Дин, — Чагатайцы* «своих» в беде не бросают. Мне кое-откуда передали, что Хасан-Бек сюда заявится лишь утром. Темник* оказывается, очень не любит когда ему мешают спать. Я отправил послание Исе-Беку, что якобы ты мне сам сообщил о том, что приходил малознакомый тебе человек и пытался втянуть в заговор. Ты якобы попросил подумать до утра, а сам тут же уведомил меня о случившемся и просил срочно сообщить об этом Исе-Беку. К утру сюда должен прибыть его ясаул*. Подтвердишь ему мною сказанное и добавишь, что тот, малознакомый тебе человек, приходивший к тебе ранее, заверил тебя о том, чтобы ты ареста Исой-Беком не опасался, так как он и царский ясаул* Пулад завтра будут арестованы в первую очередь. А что далее предпримет Иса-Бек, нас с тобой не касается. Я же подготовлю и направлю послание своему Амиру-ал-умару*, чтобы взял тебя под защиту от Тохтамыша.

— Рахмат*! Рахмат*! — стал судорожно произносить Койричак и кинулся целовать руки Нур ад-Дину, — Я никогда не забуду то, что ты для меня делаешь. Придёт время, и я обязательно отблагодарю тебя, как подобает потомку Покорителя Вселенной*. Выполню всё, что ты изволишь пожелать.

— Ну-ну, успокойся, — стал останавливать его Нур ад-Дин, — Не гоже оглану*, целовать руки простому амиру*. Упаси господи, чтоб не увидел это кто из посторонних. Что касается благодарности, то беклярибека* мне конечно не надо, но и я могу оказаться в твоей ситуации, и может быть тогда, и тебе придётся меня вытаскивать из безвыходного положения. Не зря ведь мудрецы говорят, что «гора с горой не сходятся, а человек с человеком, сойдутся». А теперь отдыхай оглан*, а я тоже вздремну, пока есть возможность.

После этого, Койричак закрылся у себя в помещении, но заснуть не мог, судорожно обдумывая предстоящие события. Нур ад-Дин же направился к Саргас ад-Дину.

— Ну как наши дела? — спросил тот.

— Пока всё как нужно, — ответил амир*, — А дальше нам не остаётся ничего другого, как надеяться на благосклонность фортуны и милость Всевыщнего.

Обсудив ещё некоторые детали предстоящего дела, Нур ад-Дин ушёл к себе, где взял лист когаза*, небольшую ёмкость с чёрной краской, гусиное перо, и подготовил послание Исе-Беку. Под утро в караван-сарай* прибыл эмир* из тумена* последнего, Булан-Бек. Нур ад-Дин передал ему послание и попросил здесь же прочесть, вдруг у эмира* возникнут какие вопросы? Булан-Бек прочёл его и спросил, можно ли встретиться с Койричаком? Чагатаец* ответил утвердительно, но попросил задать лишь самые необходимые вопросы, так как оглан* мол, в очень сильном расстройстве после случившегося. Койричака попросили зайти в гостевое помещение, где проживал Нур ад-Дин. Он был действительно в очень подавленном состоянии.

— Когда Хасан-Бек должен прийти к тебе сюда за ответом? — спросил Булан-Бек у оглана*.

Койричак несколько замешкался.

— Сегодня с утра, как только расветёт наверное, — ответил за него Нур ад-Дин, заранее зная, что Дурбай ему сообщит о результатах переговоров с Койричаком не сразу.

— После того, как арестует Ису-Бека и Пулада, — добавил пришедший в себя Койричак.

— Рахмат! — выкрикнул Булан-Бек, — Мне надо спешить. У меня совсем мало времени.

Эмир* выскочил из караван-сарая* наружу и, вскочив на своего коня, умчался восвояси.

А в этот момент в другом караван-сарае*, Кок-Тан, только что проснувшееся Дурбай и Аника Торжков готовились к встрече с Хасан-Беком-сараем. Понапутствовав новгородца ещё раз, что говорить, а что не следует, при беседе с темником*, бакаул* с купцом направились к бек-сараю* Хасан-Бека. К тому времени темник* уже успел вернутся после ночного посещения коша* своего тумена* и теперь с нетерпением ожидал «гостей».

— Ас-саляму алейкум, — поприветствовал их темник*, — С какими благими вестями прислал вас ко мне сын достойнейшего из достойных Урус-хана и каков настрой моих желанных гостей перед столь великими делами?

— Ва-алейкум ас-салям, — ответил на приветствие Дурбай, — Койричак в целом выказал благосклонность на наше предложение о возведении его на ордынский трон, но перед тем как заявить окончательное «ДА», он хотел бы услышать это предложение лично из твоих уст. Он велел передать тебе, что ждёт встречи с тобой в караван-сарае* Ашулук в любое время, как только тебе позволят обстоятельства.

— Рад слышать от тебя столь благостную весть, — ответил темник*, — Обстоятельства мне уже позволяют, сейчас уладим ещё некоторые дела и я сразу же отбуду в Ашулук, чтобы лично навестить Койричака.

— Какие ещё необходимо уладить дела? — спросил бакаул*.

— Сразу же, как только оглан* даст согласие, нужно будет первым делом арестовать Ису-Бека, — стал объяснять Хасан-Бек, — Но его аскеры* не подпустят моих людей даже близко к без-сараю* Исы-Бека. У тебя есть наготове свои собственные люди, и сколько их?

— Три десятка в караван-сарае* Кок-Тан, — ответил Дурбай, — Но они там безлошадные.

— Насчёт лошадей я побеспокоюсь, — успокоил его темник*, — А трёх десятков вполне хватит. Бек-сарай* Исы-Бека охраняется не более чем двумя десятками, да если что, и мои потом подоспеют. Тебе лишь остаётся придумать правдоподобную причину, для столь раннего посещения темника*. Можешь что нибудь про меня, или Койричака им «промычать». Командовать своими ведь всё равно тебе придётся. Если что, темника* и его домашних не жалейте. Нам Ису-Бека, после всего, в любом случае в расход пустить придётся.

— Я всё понял, — согласился Дурбай, хотя подобному развитию событий и не обрадовался.

— Теперь далее, — продолжил Хасан-Бек и обратился к купцу, — У тебя есть свои вооружённые люди?

— Два десятка, — ответил новгородец, не понимая, зачем темнику* понадобилось и его охранение, — Они в том же караван-сарае* Кок-Тан.

— Нужно будет переодеть их какими либо оборванцами и с помощью их устроить ложное нападение на Алт-Сарай*, — продолжил Хасан-Бек напутствовать снова Дурбая, — Пусть немного пошумят, типа они ушкуйники* и убираются прочь, а к Алт-Сараю* для «выручки» подоспеет моё подкрепление во главе с Кудук-Беком. Подругому, Пулад моих туда тоже не пустит. С Пуладом тоже придётся покончить и лишь потом ввести туда Койричака и провозгласить его там каганом*. Там же ему будет принимать присягу вся ордынская хаваши*, а потом возле Алт-Сарая* и эмиры* с аскерами*, обеих наших столичных туменов*. Не присягать же им ему в каком нибудь Ашулуке?

— Но для моих подобное не под силу, — взмолился перепуганный Аника, — Они ведь не воины регулярного войска! Сделают ещё что либо не так как следует?

Купец прекрасно понимал, что его людей, вместе с ним, могут использовать в этом неблаговидном деле, а потом всех уничтожить за ненадобностью.

— А им много ума и не понадобиться, — стал успокаивать его Хасан-Бек, — Да не бойся ты так за своих людей! Ничего мы им не сделаем. Пустят по паре стрел в сторону дворца и убегут восвояси. А потом переоденуться и делай дальше с ними, что хочешь. А нападение мы свалим на неизвестных ушкуйников*, которые как всегда, неизвестно откуда появились, а потом, неизвестно куда исчезли. Кроме того, ты лично, в этом участвовать не будешь. С тебя там действительно толку мало. Я вместо тебя найду в тумене эмира*, твоего соотечественника. У нас таких тоже хватает. Передашь ему своих людей и отдыхай спокойно, пока мы не сделаем всё остальное. А потом, вот с ним (темник указал на Дурбая), делайте всё, что считаете нужным.

— Я понял, — пришлось согласиться купцу, так как в создавшемся положении ему ничего другого не оставалось. В противном случае, новгородец из этого бек-сарая* просто бы не вышел живым.

— И последнее, — сказал Хасан-Бек, — До получения подтверждения от Койричака, я вынужден подержать вас под стражей. Как говорится «доверять-доверяй, а проверять-проверяй». Если действительно я нужен оглану* лишь для подтверждения его согласия в деле, то вам беспокоится нечего, много времени это не займёт. Ну а если ты меня ввёл в заблуждение …!

— Да разве я посмел бы в этом случае сюда явиться? — пытался доказать свою правоту Дурбай, — Я что, самоубийца?

— Чего же тогда тебе бояться? — спокойно произнёс темник, пожав плечами, — Ну постерегут тебя немного мои люди. Это ведь вовсе не смертельно? Зато, в этом случае, мне будет и за вас, и за себя спокойнее. Что в этом плохого?

В помещении появились шестеро нукеров* Хасан-Бека, которые забрали у Дурбая с Аникой оружие и увели прочь. Подобное обращение темника* для бакаула* было неприятным, но в то же время и не настораживало его вовсе. Ведь они оба выполняли условие Койричака, и что в том особенного, если старый, выживающий из ума темник*, вздумал таким образом перестраховаться? Примерно так думал в тот момент Дурбай. Некоторый испуг испытывал лишь его напарник, новгородский купец Аника, который до конца не понимал действий Хасана-Бека. Его испуг усилился ещё больше, когда нукеры* подвели их к зиндану* и поместив в полусырое помещение, заперли на замок.

— Не бери в голову, — старался успокоить купца бакаул*, — Закончится это дело, и я с этим старым куем*, ещё потягаюсь. У беклярибека* в подчинении аскеры*, а у везира*, кешиктены* и кади*. Если ко всему мозги приложить, то место везира* даже удобнее. Да и на долго ли будет нужен Койричаку старый, выживающий из ума беклярибек*? Так что, не вешай нос торговец, мы ещё повоюем!

А тем временем Хасан-Бек, взяв с собой три десятка конных аскеров*, направлялся к караван-сараю* Ашулук. Своему ясаулу*, он велел собрать ещё десятков пять аскеров* и направляться следом. Подъехав к строению, он потребовал от стражи пропустить его внутрь к Койричаку, или пригласить того наружу для очень важного разговора.

— Он не хочет сейчас с тобой говорить, — сообщил вышедший навстречу темнику* Нур ад-Дин.

— Он не мог такое сказать, — не согласился с ним Хасан-Бек, — Койричак сам просил меня сюда приехать для разговора.

— Если он и просил кого-либо сюда подъехать, то только не тебя, — ответил Нур ад-Дин, — Он мне сам об этом сказал. Вот того человека, я с удовольствием пущу.

— И кого же он просил интересно? — c усмешкой произнёс темник*.

— Вон его, например, — ответил Нур ад-Дин, показывая за спину Хасан-Бека.

Темник оглянулся назад, откуда к нему, верхом на лошади, подъезжал Иса-Бек. С ним было множество других всадников, втрое превышавших числом хасанбековских. Аскеры* Исы-Бека стали брать в полукольцо людей Хасан-Бека, при этом держа наизготовке, готовые к стрельбе луки. Но из-за дальних тораков* стали появляться и новые всадники Хасан-Бека, ведомые ясаулом* Кудук-Беком, которых пока ещё Иса-Бек видеть не мог. Те тоже стали поднимать наизготовку свои луки. Хасан-Бек понял, что со стороны Койричака, вероятно последовала измена и он поменял своё решение. Но Хасан-Бек не был бы тем темником*, которого в Орде* звали не иначе, как устомон* эркак тулки*, который предусмотрел и такой ход развития событий. Не зря же он, отправляясь сюда, закрыл на замок у себя в зиндане этих двух «незадачливых» на его взгляд людей, бакаула* с купцом!

— Ну и что мы здесь делаем в столь ранний час? — с ехидной насмешкой произнёс подъехавший поближе Иса-Бек.

— Я приехал арестовать Койричака, — спокойно ответил Хасан-Бек, — Этот оглан* готовил заговор против нашего законного царя*, куда пытался вовлечь и меня.

— Ну и почему ты его сразу не арестовал? — с таким же ехидным выражением лица, вновь произнёс Иса-Бек.

— Я об этом услышал только сегодня утром, от человека, которого Койричак прислал ко мне, чтобы предложить участие в заговоре, — стал изворачиваться Хасан-Бек, — Ну я этого человека сразу же и арестовал. Он у меня теперь в зиндане*. Кстати, уговаривая меня, он сказал, что ты уже замешан в заговоре, а вот как, я тебе пока не скажу.

Такого хода событий, Иса-Бек никак не ожидал и готов к этому не был. На какое-то мгновение он обернулся и увидел, что позади полукольца его воинов, выстроилось с луками наизготове, ещё большее полукольцо воинов Хасана-Бека. При этом, Иса-Бек со своими людьми оказывался в более худшем положении, чем его оппонент. Но тем не менее, самообладания темник* не потерял. Он сразу же попытался ещё раз морально обезоружить устомон* эркака тулки*.

— А если мне, как замещающему царя*, будет угодно проверить, действительно ли ты арестовал заговорщиков, ты сможещь мне это доказать? — попытался Иса-Бек применить свой приём в разговоре.

— Да хоть в сей же момент, — невозмутимо произнёс Хасан-Бек, — Ты сам поедешь смотреть, али кого пошлёшь?

— Булан-Бек, — обратился Иса-Бек к отному из своих эмиров*, — поезжай проверь, действительно ли всё так, как говорит темник*.

Хасан-Бек подозвал своего ясаула* и тот, вместе с Буланом-Беком, ускакали к бек-сараю* темника* для проверки только-что сказанного им накануне. Темники* посмотрели каждый на своих аскеров*, готовых в любой момент отпустить тетевы луков и послать стрелы в своих собратьев.

— Скажи своим, чтоб опустили луки, а я велю своим, не то перестреляемся ни за что, ни про что, — попросил Хасан-Бек Ису-Бека.

Оба темника* приказали своим воинам опустить луки. Вскоре вернулись Булан-Бек с ясаулом Хасана-Бека Кудук-Беком. Булан-Бек подтвердил, что в зиндане* бек-сарая* Хасана-Бека действительно содержатся два арестанта, один из которых царский кешиктен* Дурбай, а с ним какой-то новгородский купец по имени Аника.

— Что это за купец? — cпросил Иса-Бек.

— Я его впервые вижу, — ответил Хасан-Бек, — Дурбай, который кстати, с недавнего времени бакаул*, мне сказал, что купец вёз из Новгорода «чёрный бор»*, который якобы передал тебе, и который якобы тоже должен пойти на нужды заговора. Ну, так что, ты мне теперь дашь арестовать Койричака?

— А его то, за что арестовывать? — удивился Иса-Бек, — Как только этот, твой заговорщик Дурбай, предложил ему участие в заговоре, Койричак сразу, без промедления, сообщил мне. Сделал всё очень грамотно, оттянул время у заговорщиков, чем дал мне возможность как следует подготовиться и принять меры для недопущения заговора.

— То есть, для ареста меня как заговорщика? — на этот раз уже, заулыбался Хасан-Бек и, сделав паузу, добавил, — Ладно, если ты не считаешь Койричака виновным в заговоре, пусть будет потвоему. Но если что окажется не так, ответственность перед нашим царём*, вся полностью на тебе.

— Согласен, — успокоил его Иса-Бек, — Мне кажется, пора заканчивать это представление. Передавай мне своих арестантов, и разъезжаемся по своим местам.

— Прошу прощения, но в данный момент я этого сделать не могу, — отверг предложение Хасан-Бек, — Неизвестно, в какую сторону ты настроишь Дурбая и что он «напоёт» на меня Али-Беку после возвращения царя* из московского похода. Так что, как говорится, «бережёного, бог бережёт».

— Отъедем в сторону, поговорим наедине, — предложил Иса-Бек.

Темники* отъехали в сторону, чтобы их разгора не было слышно остальным присутствовавшим.

— Ты что, всерьёз полагаешь, что у Дурбая самого хватило ума на организацию этого заговора? — спросил Иса-Бек, — Насколько мне успели донести, он кроме как «крысятничать» у своих же, да собирать бакшиш* себе в карман у меликов*, ни на что большее не способен!

— А я это сразу же понял, как только он мне предложил участие в заговоре, поэтому и поспешил его арестовать, — стал оправдываться Хасан-Бек, — Кому, как не опальному темнику*, ждать подвоха от царя*? Дурбай мне ещё утверждал, что якобы именно ты пытаешься привлечь его к заговору и со дня на день ждёшь прибытия сюда Едигея и Тимура-Кутлуга.

— Вздор, — произнёс Иса-Бек, — От Сыгнака* до Сарая* не один день пути, и пройти его незамеченым целому тумену*, невозможно. И как не горько сознавать, но об этом в первую очередь узнал бы Великий амир* Тимур. У него в каждом нашем тумене* свои засланцы. А Тимур не заинтересован в свержении Тохтамыша, которого сам же здесь и возвёл на трон. Так что, попытайся Идигу выйти из Сыгнака*, Тимур тут же ударит бы ему в спину.

— Да передо мной-то, зачем ты оправдываешся, я это и сам понимаю, — сказал Хасан-Бек, — Это лишний раз говорит о том, что проделка Дурбая, это затея если не самого Тохтамыша, то его приспещника Али-Бека, чтобы нас всех, в том числе Койричака, проверить на «вшивость». Тогда считай, что эту проверку мы прошли достойно. А эти двое, пусть пока посидят у меня, до возвращения царя*. Вот посмотришь, как только Тохтамыш вернётся, так Али-Бек их сразу же из зиндана* и выгонит.

— Ты бы всё-таки передал их мне? — ещё раз предложил Иса-Бек, — Дела яргу* ведь по моей части!

— Ничего, пусть посидят у меня, — вновь не согласился Хасан-Бек, — Ты же можешь ежедневно присылать ко мне по паре нукеров*, пусть охраняют вместе с моими людьми, если мне всё ещё не доверяешь. Ты лучше пошли своих аскарбеков* в караван-сарай* Кок-Тан, пусть арестуют их сообщников. Вот их и держи у себя до прибытия царя*. Только учти, их там пять сотен. Тридцать ордынцев* и двадцать урусов*. Все вооружены и надо полагать, неплохо обучены.

— Квайс*, я согласен, — ответил Иса-Бек, — Только ты своих арестантов не очень уродуй, а то Али-Бек от этого, не в восторге будет. Если ему будет угодно, пусть сам их них мясо для шурпы делает.

— Нужны они мне, как лысому гребень, — произнёс Хасан-Бек, — Пусть сидят себе сколько понадобиться. Я с ними больше, даже разговаривать не намерен. Али-Бек их подослал, пусть и разбирается.

Темники вернулись обратно к караван-сараю*.

— Булан-Бек, — окликнул Иса-Бек своего эмира*, — Возьми пару сотен отборных аскеров* и езжай в караван-сарай* Кок-Тан. Арестуй всех, кто там есть и определи к нам в зиндан*. Потом разберёмся, что с ними делать.

— Послушай, эмир*, — обратился Хасан-Бек к Нур ад-Дину, — Иди к Койричаку и успокой его. Я чувствую, он теперь дрожит как заяц. Скажи, что мы во всём разобрались, пусть не волнуется, его здесь больше, никто и пальцем не тронет.

Нур ад-Дин ушёл внутрь караван-сарая* Ашулук, а Булан-Бек, взяв с собой две сады* воинов, умчался к караван-сараю* Кок-Тан. Вскоре, все жившие в нём постояльцы были арестованы и помещены в городской зиндан* ордынской столицы. Темники* же, просвистев каждый своим аскерам*, развернули свои булюки* и отправились каждый к своему бек-сараю*. Так бесславно закончился этот заговор против ордынского царя* Тохтамыша, бездарно затеянный одним из его кешиктенов* и одновременно бакаулом* по имени Дурбай.

Глава 2: Уход ордынских войск Тохтамыша из Москвы

Миновало немало времени с того момента, как многочисленные кошуны* Тохтамыша разбрелись по землям Московского княжества для захвата и разграбления русских городов и деревень. Сам ордынский царь* продолжал оставаться в Москве, получая отовсюду вести о творимых делах своего войска. Но первые успехи, о которых ему сообщали прибывавшие из мест баталий уртоны*, были не столь впечатляющими. Согласно первым донесениям, ордынцы осадили Звенигород, Волок Ламской, Юрьев, Дмитров и Переяславль*. Но взять им удалось лишь последний. К тому же город оказался пуст. Его жители, спасаясь от врага, переплыли на лодках на середину Плещеева озера, где обосновались на островах и стали недоступными для малознакомых с плавательными средствами ордынцев*, которые максимум чему были обучены, так это сооружать малоподвижные и неповоротливые на воде плоты. Ещё с одной неизвестной ранее проблемой, ордынцам* пришлось столкнуться при осаде Звенигорода. Там весьма крутой вал, высотой более чем в четыре кулача*, был сплошь покрыт глиной. Достаточно было полить его водой, чтобы эта крепость была неприступной. Согласно докладам уртонов*, свои сложности были и при осадах других русских городов, что не давало возможности ордынцам взять их с ходу. Но пожалой общей сложностью для всех, являлось то, что понеся огромные потери при взятии Москвы, теперь каждый улусбек* старался сберечь как можно больше своих людей. Ведь это были аскеры* их собственных туменов*, набранных в их собственных местечковых улусах* по родоплемпенному признаку, а потому, разбрасываться их жизнями безрассудно бросая на хорошо укреплённые стены осаждённых русских городов, не имел желания ни один из темников* Тохтамыша. Каждый из них рассчитывал, либо на то, чтобы взять осаждённых измором, либо постараться поджечь крепостные стены и лишь потом штурмовать сами города. Благо, что стены в них всех были деревянными. Тохтамыш это всё прекрасно понимал, но в данном случае и повоздействовать на улусбеков* в полной мере не мог, так как те находились от него на значительном удалении, и пользуясь этим, придумывали в своё оправдание в донесениях своему царю* всё более неестественные небылицы. Тохтамышу не оставалось ничего другого, как лишь нервничать и ждать, что он ежедневно и проделывал, находясь в своём походном коше*.

В один из дней к Тохтамышу привели задержанного к округе урусовского купца. После непродолжительных пыток, тот сообщил, что вёз в Москву запрещённый Тохтамышем для вывоза «китайский снег»*. Купец сообщил, что приобрёл его в Орде, заплатив несколько больший, но вполне сностный бакшиш*, однако в пути следования сюда, в караван-сарае* возле Казанских бродов* через реку Тан* был ограблен неизвестными джете*. Купца звали Жирослав. С ним якобы находился ещё один урусовский купец, который возвращался из Орды* пустым, но должен был загрузиться на Осереди* каким-то поташным камнем, из которого производят поташ*. Но после ограбления, тот купец не пожелал следовать с московский кош* Тохтамыша и направился искать место нахождения Московского князя Дмитрия. Ордынский царь* изъявил желание сам побеседовать с купцом.

— Ты знаешь людей, которые тебе продали «китайский снег»? — cпросил он купца.

— Не так чтобы очень, но нас с ним познакомили накануне, — ответил Жирослав, — Его зовут Домбек, кажется. В его владении тот самый карьер, что возле Сарая*.

— А что известно о тех, кто вас ограбил? — cпросил Тохтамыш.

— Лишь имя их главаря, да и то, мне его тот самый напарник назвал, — ответил купец, — Сананчик его зовут, если мне память не изменяет.

— Купца в зиндан*, — дал Тохтамыш распоряжение Али-Беку, — Пусть посидит, чтоб не сбежал. В Орду* вернёмся, разберитесь как надо.

Жирослава увели прочь, а Тохтамыш, оставшись наедине с Али-Беком, дал тому дополнительные указания.

— Срочно найди Байондура, — распорядился царь*, — Пусть возьмёт с собой всех, с кем был в Чолкане* и изгоном проследует по Первой сакме*. Не нравится мне это дело с ограблением купцов. По этому пути ушли сразу две наших миссии с туфангами*, Пулада и Дурбая. Что-то не спокойно у меня на душе. Не случилось ли там чего с ними?

Байондур вновь собрал всех аскеров*, с которыми ходил в Чолкан*, и в сопровождении качарги* Карая, по Первой сакме* направился в сторону Сарая*.

Между тем, жизнь в подмосковном коше* Тохтамыша вошла в свою привычную среду. Оставшаяся здесь часть войска бездельничала, а эмиры* из окружения царя* продолжали собирать сведения от разбрёвшихся по землям всего Великого княжества Московского кошунах* ордынского войска. Постепенно от уртонов* стали приходить всё более обнадёживающие известия о взятии особо значимых городов урусов*. Собрав их воедино и подготовив содержательный доклад, Казанчи преподнёс его Тохтамышу. Впервые за всё время после взятия Москвы, ордынский царь* был в беле-менее приподнятом настроении. Из доклада следовало, что ордынцами* взяты, разграблены и сожжены крупные города урусов* Владимир, Звенигород, Можайск, Юрьев и Лопасня*. При этом потери ордынского войска были, как писали царю* его темники*, в пределах допустимых. И всё казалось бы было замечательно, но не приходила лишь только основная весть, которую с нетерпением ждал Тохтамыш. Она касалась места нахождения Великого князя Московского Дмитрия Ивановича и его войска. Тохтамыш в очередной раз собрал у себя своих самых приближённых сподвижников: Али-Бека, Казанчи, Урлук-Тимура, Ак-Бугу, Шихмата и Карач-Мурзу.

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил он у собравшихся, после того, как Казанчи изложил суть дела.

— Я думаю, что наиболее вероятным местом его пребывания является всё же Кострома, — высказал своё предположение Али-Бек, — Об этом говорит большая часть урусовских перебезчиков. Там бесследно пропало и несколько наших караульных* булюков*, а также самаркандская миссия хабаргири*. Кроме того, уже точно известно, что на стенах Костромы присутствуют укрытые деревянными коробами от посторонних глаз какие-то предметы. Что это, если не туфанги*? Кроме того, именно туда из Москвы, перед самым нашим приходом направилась семья Адама Москвалика. Какие ещё нужны доводы?

— На стенах Твери урусы* даже перестали туфанги* под что либо прятать, — вмешался Казанчи, — Кроме того, если на помощь Адаму Москвалику* поспешат литвалики*, там им соединиться будет куда удобнее, мы даже знать об этом не будем. Ну и насчёт, семьи! Зачем Адаму Москвалику* прятаться там, где у него семья, и об этом всем известно? А между прочим, их главный жрец Киприан, перед нашим приходом в Москву, сбежал именно в Тверь. Не за спины ли Адама Москвалика он решил там спрятаться? А семью Адам Москвалик в Кострому мог отправить и по той причине, что оттуда, если что, ближе до Нижнего Новгорода. Ведь его жена является дочерью нижегородского нойона* и сестрой нашего с вами «друга» Больки* Курдяпы*. Может быть вся эта затея с нижегородцами, это тоже хитрая уловка Адама Москвалика*? Но даже если это не так, для нас всё равно опаснее, если урусы* объединившись с литваликами* и ударят по нам.

— Казанчи прав, — высказал своё мнение Карач-Мурза, — Для нас самым опасным будет объединение Адама Москвалика* с литваликами*.

— Что вы всё заладили про литваликов? — опять вмешался в разговор Али-Бек, — Если бы они захотели прийти на помощь урусам*, давно бы это сделали, а то стоим здесь столько, а о них «ни слуха, ни духа». Нас напугало появление в Москве Остея, так он и до этого уже был на куче* у москвачей*.

— И не только, — вступил в разговор Шихмат, — Перед самым выступления сюда, я получил интересный якширин хабар* от некоего суздальского бузудельного нойона* Галиба*. В нём этим меликом* представлено приглашение ишонч* жреца Киприана на его куч* в Москву из Кыюва*, как некий сговор между литваликами* и москвачами*. Согласно суждению нойона*, это якобы сделано для того, чтобы единоверцы из числа подданных Литвы, подпадали под контроль москвачей*.

— Посуди сам, — обращаясь к Тохтамышу, вновь вмешался Карач-Мурза, — Если литвалики* и впрямь придут на помощь Адаму Москвалику*, то к Костроме, Суздалю или Нижнему Новгороду они никак не смогут пройти от нас незамеченными, чего не скажешь о Твери или Новгороде.

— Поэтому, я давно предлагаю сделать Тверь независимым от Москвы улусом*, — как бы соглашаясь с Карач-Мурзой, добавил Шихмат.

— Ладно, подождём ещё пару недель, — промолвил Тохтамыш, и обращаясь уже непосредственно к Казанчи с Али-Беком, добавил, — А вы направьте дополнительные дозоры боха-дуров* к Твери с Костромой, может они ещё узнают что-то полезное.

Но двух недель Тохтамышу ждать не пришлось. Не прошло и недели, как в его стан прибыл чопар* от Ак-Ходжи, царский кешиктен* Азат. Он сообщил, что ордынское войско, осаждавшее Волок Ламской*, наголову разбито урусами*. Те, что остались живы, попали в плен к урусам*. Сам чопар*, в последний момент едва спасся бегством.

— Где Ак-Ходжа? — cпросил ордынский царь*.

— Пропал без вести ещё в середине сражения, — ответил Азат, — Я лишь видел, как в гуще боя пал его байрак*. Ак-Ходжа находился при нём. Мы с Турсаем покинули жанг майдони* последними. Турсай отдал мне последних двух оставшехся невредимыми лошадей и отправил сюда предупредить о случившемся. При нём осталось не более десятка аскеров* и шесть израненных лошадей. Так что быстро он двигаться не сможет.

— Сколько было урусов*? — спросил Тохтамыш.

— Этого я знать не могу, — ответил кешиктен*, — Но их было бесчисленное множество. Они напали совершенно внезапно и сзади, откуда мы их совершенно не ждали. Ак-Ходжа считал, что все, что у них есть, находятся на городских стенах, поэтому позади своих воинов кечки* не оставлял.

— Кто командовал урусами*, не Адам ли Москвалик? — допытывался Тохтамыш.

— Этого я тоже не знаю? — отвечал Азат, — Я видел какого-то нойона*, и байрак* возле него. Но какие, и у каких урусовских нойонов* байраки*, мне не ведомо. Я видел на жанг майдони* два или три байрака*, но у кого они какие, нас этому никогда не учили.

— Что было нарисовано на этих байраках*? — спросил вмешавшейся в разговор Казанчи.

— На одном кажется длинноволосая голова с узким носом, на другом всадник на лошади, на третьем, кажется что-то похожее на солнце с глазами, губами и носом, — стал вспоминать Азат.

— У кого такие байраки*? — спросил Тохтамыш Али-Бека.

— Не знаю? — пожал тот плечами, — Мы никогда не обращали внимания на байраки* урусов*. Ведь раньше они с нами никогда не воевали. Там, где голова с узким носом, так это кажется, изображение их пророка. Но у кого она на знамени …?

— Это в первую очередь должны все знать, — повысил голос Тохтамыш и вновь обратился к Азату, — А литвалики* с ними были?

— Может и были, — ответил кешиктен*, Я же их об этом не расспрашивал. Снаряжение на них разное было. Может и были среди них иноземцы.

— Трубите тревогу и готовьтесь к бою, — велел Тохтамыш Казанчи с Шихматом, — Пусть все уходят в крепость и готовят её к обороне.

Ордынский кош* пришёл в движение. Аскеры* снимали отаки*, запрягали улаги*, собирали другое имущество и снаряжение. Всё это спешно увозилось в кремль. К ночи от коша* осталась лишь примятая трава и оставленная ненужная утварь. Ордынцы*, как и до захвата города москвичи, жгли костры, кипятили и затаскивали на стены воду и смолу, готовили к бою оружие. Правда, со стороны это выглядело как-то нелепо, ведь этим степнякам никогда ранее не приходилось заниматься обороной крепостей. Если кто и знал в этом деле толк, так это были пришедшие с ордынцами*, нижегородские князья Василий Курдяпа и Семион, да некоторое представление имел сам темник* Казанчи. Подготовка к обороне заняла ещё пару дней. И вот наконец ордынцы*, как смогли подготовились к осаде. Они прождали на стенах города ещё три дня, но урусы* так и не появлялись.

— Куда они могли деться? — недоумевал Тохтамыш, — По всем расчётам, они должны уже были бы быть здесь. Что задумал этот коварный Москвалик*?

— А почему ты решил, что урусы* сразу пойдут сюда? — спросил его Казанчи, — Они что, совсем симез юлэры*? Они только что рагромили Ак-Ходжу, который держал в осаде город и не оглядывался назад. Теперь же мы от них ждём, чтобы урусы* повторили глупость Ак-Ходжи, оставив у себя в тылу наши многочисленные кошуны* аскеров*, которые могут вернуться от других городов? Нет, они теперь попробуют сначала поодиночку расправиться с другими частями нашего войска, которое разбрелось по их другим городам и селениям, а лишь в конце возьмутся за нас. Я бы на их месте, сделал то же самое.

— Почему же ты до сих пор молчал, раз такой умный? — спросил его Тохтамыш, — Теперь продолжай, раз начал, что нам следует делать дальше?

— Нам следует разослать чопаров* к другим городам урусов*, где сейчас находятся части нашего войска, велев им уходить в Орду* самостоятельно и каждому тумену* по наименьшему пути следования. Люди Адама Москвалика* наверняка наблюдают за нами повсюду, поэтому такой уход наших войск его дезинформирует. А нам тем временем нужно идти и брать Кострому. Без неё, наш уход из Москвы будет напоминать бегство, что ещё больше взбодрит Адама Москвалика*. А направляясь на Кострому, мы якобы ушли, чтобы взять себе причитающуюся часть добычи. Мой ведь тумен, её пока так и не получил? Несправедливо как-то! А сюда вернуться, мы всегда успеем, если будет такая необходимость.

— Кто ещё как думает по этому поводу? — спросил Тохтамыш у своих приближённых.

Все промолчали.

— Ну, что же, раз молчите, то так и быть. Завтра день на подготовку, а послезавтра выступаем на Коломну, — произнёс Тохтамыш, — Для особо тупых, повторяю ещё раз. Идём на Коломну! Несогласные могут идти кормить комаров в Кострому.

Через день находившаяся с Тохтамышем часть ордынского войска, покинув разорённую Москву, двинулась к Коломне. За день до этого, ордынский царь* разослал чопаров* по городам и весям Великого княжества Московского, где находились ордынские войска, велев им срочно покинуть урусовские земли и выбираться, кто как может, назад к себе в Орду*. Через день, войско Тохтамыша подошло к Коломне и окружив её со всех сторон, взяло в осаду. А в течении следующего дня, ордынцы уже обстреливали город из сооружённых здесь же манджаников* и всякого рода даббабатов*. Сделав несколько проломов в деревянных крепостных стенах, они устремились на приступ. Не смотря на отчаянное сопротивление коломчан, их оборона была сломлена, и к ночи город был захвачен войсками Тохтамыша. Повсеместно в городе пылали пожары. Но это не мешало ордынцам осуществлять грабежи и насилия по отношению к жителям Коломны. Как и в Серпухове, Тохтамыш дал на разграбление города три дня. Однако, уже следующего дня с лихвой хватило для того, чтобы город был полностью разграблен. Ордынцам оставалось лишь продолжать глумиться над оставшимися в живых горожанами. Три дня отведённых Тохтамышем на разграбление, в городе отовсюду слышались крики насилуемых женщин, детский плачь и стоны раненых. За это время почти весь город выгорел до основания. Уже к концу третьего дня в войске появился со своей оставшейся кучкой людей, разбитый под Волоком Ламским* эмир* Турсай. Он подтвердил уже расказанное ещё в Москве кешиктеном* Азатом. Однако чего-то нового, к ранее услышанному, Тохтамыш от Турсая не получил. Последнему же и его людям пришлось лишь немного посозерцать на то, как аскеры* с кешиктенами* Казанчи и Шихмата, растаскивали последние пожитки горожан, которые ещё можно было отыскать в разграбленном городе.

— Хорошо, но мало, — посетовал Тохтамышу Казанчи, — На такую араву, как наша часть войска, одного, подобного заурядного городишки недостаточно. Конечно, на одной ядрёной бабе можно даже вдесятером по несколько раз отваляться, а вот с одной стоящей вещицы две-три не слепишь. Надо было бы хотя бы пару таких городов прозапас оставить.

— Так это мы исправим, — пообешал находившийся в приподнятом расположении духа ордынский царь*, — Дело очень даже поправимое! На нашем пути ещё Переяслявль-Рязанский остаётся нетронутым. Вот им и займётесь.

— Но ведь рязанский нойон* наш холбоотон*! — попытался возразить ему Карач-Мурза.

— Кому нужна кунча*, которая сразу нескольким саидам* служит? — усмехнулся Тохтамыш, — А этот, твой рязанский мелик*, ублюдок и трус. Он от нас и так никуда не денется. Вспомни! Когда Адам Москвалик* Мамаю под орку* дал, он под москвачей* стелился. А когда мы на Москву пошли, ко мне на полусогнутых прибежал руку целовать. Терпеть не могу подобных подхалимов. Такие «холбоотоны»*, если что, нам первые нож в спину всадят. Всё, хватит болтать! Идём на Переяславль-Рязанский*.

Собравшись на следующий же день, ордынское войско от Коломны двинулось к Переяславлю-Рязанскому*. Но Олег Иванович Рязанский был человеком не только трусливым, но и в достаточной мере продуманным и хитрым. Подвергаясь, как никто другой, постоянным набегам со стороны соседей на земли своего княжества, ему постоянно приходилось держать секретные дозоры на дорогах, ведущих в его земли. Вот и на этот раз. Не успело ордынское войско пересечь границу Рязанского княжества, а Олегу Ивановичу уже своевременно сообщили о его приближении. Но это был не Дмитрий Иванович. В отличии от Московского князя, Олег Иванович даже не помышлял оказывать какого либо сопротивления ордынцам*. В отличии от Дмитрия Ивановича Московского, он обладал совершенно иного типа «достоинствами», среди которых были лесть, предательство, трусость, обман, неисполнение взятых на себя обязательств ну и конечно же, оставление в беде своих собственных подданных. А как же без этого!? Не зря же на Руси его прозвали «Вторым Святополком»! Так случилось и на этот раз. Получив от своих дозорных весть о приближении к столице своего княжества ордынского войска, Олег Иванович поручил своим боярам Семёну Батурину и Василию Логвину встретить ордынцев* «хлебом и солью», а сам со своей дружиной и семьёй отбыл из Переяславля-Рязанского в неизвестном направлении.

Когда манкыла* ордынского войска приблизилась к главным городским воротам, им навстречу вышло посольство, во главе с боярином Семёном Софоньевичем Батуриным. Впереди посольства следовали три красавицы в кокошниках. В руках средней из них был рушник*, на котором возвышался хлебный каравай. Сверху на нём стояло серебряное блюдце с солью. По бокам девушек с караваем, отставая примерно на полшага, шли бояре Семён Софоньевич Батурин и Василий Глебович Логвин. Позади них тянулось шествие ещё примерно из двадцати человек, которое состояло из представителей духовенства и местной знати. Последние несли в своих руках разного рода дары для ордынского царя*. Ордынское шествие остановилось. Из-за манкылы* появились пять всадников, которые выехали вперёд и приблизились вплотную к посольству. Посередине ехал сам царь Тохтамыш, а у него по бокам Казанчи с Али-Беком. Чуть сзади них следовал Шихмат и кешиктен* Азат, выполнявший роль тарджумана*. Всадники остановились в пяти шагах от шедших впереди девушек.

— Почему меня не встречает ваш коноз*, — сделав недовольное лицо, проговорил Тохтамыш.

— Прости нас Великий и справедливый царь*, что встречаем тебя не по чину, — выйдя вперёд и поклонившись Тохтамышу до пояса, промолвил боярин Семён, — Нет сейчас нашего князя с нами. Уехал он по делам неотложным, велев нам встретить тебя подобающе, да дарами тебя одарить самыми щедрыми, из тех, что имеются у нас для самых дорогих и званых гостей.

Что-о-о-о! — придя в бешенство прокричал Тохтамыш, — Какие у коноза* могут быть неотложные дела, выше по значимости, чем встреча Великого царя* Улуг-Улуса*! Да как ты посмел мне такое сказать? Выпороть его.

Из манкылы* показались спешившиеся Турсай и ещё несколько нукеров*, которые схватили Семёна Батурина, оттащили его в сторону и свалив на землю, стали стегать плётками.

— А этих девок, сегодня ко мне на ложе, — ещё раз распорядился взбешённый Тохтамыш.

Из ордынского строя выскочили ещё несколько нукеров*, которые схватили растерявшехся девушек и уволокли их куда-то, за ряды строя.

— Кто здесь ещё за главного, — вновь стал кричать Тохтамыш, — Почему передо мной закрыты ворота? Откройте немедленно!

— Ещё и я здесь за главного, — произнёс Василий Логвин, — А ворота я не велю открывать до тех пор, пока не получу от тебя Великий царь* слово, что не будешь ты уничтожать и сжигать нашего города. Иначе, можешь казнить меня прямо здесь на месте, но ворот я открывать не велю. Если же будешь брать город штурмом, погибнет много твоих воинов. Рязанцы за себя постоять умеют. Хан Батый уже на себе это испытал. А смерти мы не боимся. Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Какая разница, сегодня мы умрём, или завтра.

— А ты я смотрю, больно дерзок мелик*, и смел, — хитровато улыбаясь, промолвил Тохтамыш, — Ну чтож, мне нравятся такие храбрецы как ты. Жалею, что служишь ты не мне, а вашему позорному и трусливому конозу*. Ну чтож, такому как ты мелик* и слово царя* дать не зазорно. Даю своё честное царское слово, что оставлю этот город в целости и сохранности. Ни один житель этого города не будет убит или казнён, если не будет пытатся причинить зло моим воинам. Ни одна постройка в этом городе не будет разрушена, сожжена или сломана. А теперь прикажи открыть мне ворота. Я хочу осмотреть ваш прекрасный город, в котором ещё ни разу не был.

— Разреши Великий царь* вручить тебе дары нашего города, — продолжил Василий.

— Куда ты так торопишся, мелик*? — смягчив тон почти до дружелюбного, произнёс Тохтамыш. Он также подал знак, чтобы ордынские нукеры* перестали избивать Семёна Батурина и отпустили захваченных только что, девушек. Ордынцы* беспрекословно выполнили волю своего царя*.

Боярин Василий сделал знак ратникам, стоявшим на стрельнице над главными воротами, и они распахнулись. Ордынцы* вместе с встречавшим их посольством стали входить в город.

— Веди меня в сарай* вашего коноза*, — велел Тохтамыш Логвину, — Я буду там дожидаться вашего коноза*, пока он соизволит явиться сюда и меня встретить, как подобает. А вы пока поищите его и постарайтесь найти как можно скорее. Вам же будет лучше. В противном случае, у меня будет право забрать своё обещание обратно.

— Если бы мы ещё знали, где его искать? — тихо пробормотал начавший приходить в себя после побоев Семён Батурин.

— Для того, чтобы вашего коноза скорее нашли, у меня имеется великолепный ускоритель, — ответил на это Тохтамыш и, повернувшись к Казанчи и Шихмату, добавил, — Покажите урусам* наш степной ураган.

Темник и старший эмир* свистом подали знаки своим эмирам*. Вмиг загремели рожки и трубы, и ордынское войско мгновенно пришло в движение. В городе моментально начались грабежи и насилия.

— Ты же давал слово царя*, — закричал на Тохтамыша боярин Логвин, — Где же твоё слово!

— Давал, — спокойно, как ни в чём не бывало, ответил Тохтамыш, — Я и сейчас от него не отказываюсь. Но я ведь обещал не разорять и не жечь города, то есть построек в нём. Я и не буду этого делать. А не грабить и не насиловать женщин я тебе не обещал. Я также обещал никого не убивать и не калечить, если твои горожане не будет причинять зло моим воинам. Но если они будут кидаться с оружием на моих, то что тогда ордынцам делать? Нужно защищаться, или я не прав?

Логвин попытался выхватить из ножен клинок и наброситься на Тохтамыша, но несколко ордынских нукеров* схватили его, обезоружили и связали. То же самое, ордынские аскеры* сделали и с Семёном Батуриным.

— Смотри, чтобы ни один волос не упал с их головы, — велел Тохтамыш Турсаю, которого назначил присматривать за задержанными, а затем уже обращаясь к последним, с язвительной усмешкой добавил, — Это и есть обещанный вам, мой ускоритель. Как только ваши люди отыщут сбежавшего нойона*, я сразу же прикажу своим, прекратить все эти безобразия. Так что моё обещание в силе. Чем скорее найдёте, тем лучше.

При всём этом Тохтамыш наверняка знал и то, что Олега Ивановича никто искать не будет, а если бы и искали, то наверняка не нашли бы. Ведь князь для того и бежал, бросив на произвол судьбы своих подданных, чтобы его никто не нашёл, и тем самым спасти прежде всего, свою собственную жизнь, ну ещё своих родных и близких.

А между тем грабежи и насилия в Переяславле-Рязанском продолжались полным ходом. Получившие строгий приказ своего царя*, ордынцы* ничего не ломали и не поджигали. Что можно было разграбить, ими было разграблено ещё в первый день. Остальные же дни ордынцы* занимались лишь глумлением над жителями города, да насилиями над женщинами. Как и в Серпухове с Коломной, Тохтамыш дал на разграбление Переяславля-Рязанского три дня. Этого с лихвой хватило для того, чтобы город был разграблен полностью, но при этом, в отличии от Серпухова с Коломной, все постройки в нём оставались целыми. Всё это время в городе отовсюду лишь слышались крики насилуемых женщин, децкий плачь и стоны раненых. Ведь если расставание с нажитым имуществом это ещё половина беды, то далеко не каждый мужчина мог спокойно наблюдать, как насилуют и издеваются над его женой или дочерью, невестой или ребёнком. Многие мужчины предпочитали умереть, но всего этого не видеть. Сам же Тохтамыш, все эти дни развлекался на ложе с красавицами, которые его встречали накануне с «хлебом и солью», и которых ему сразу же вернули после того, как в городе начались грабежи и насилия.

Наконец эти три дня, отведённые ордынским царём* на разграбление города закончились, и Тохтамыш велел прекратить грабежи и насилия.

— Может по пути ещё и Нижний Новгород ограбим до кучи? — как бы невзначай, намекнул ордынскому царю* Али-Бек, — Коноз* там тоже трус, да и семья Адама Москвалика якобы сейчас у него.

— Нет, Нижний пока оставим в покое, — ответил Тохтамыш, — Коноз* там может и трус, да люд нижегородский не в пример рязанскому. Может так взбунтоваться, мало не покажется! Ак-Хозе* от этих простолюдин уже досталось по полной. Он мне сам рассказывал. Нам теперь, когда Адам Москвалик* в любой момент со своим войском может вынырнуть неведомо откуда, лишние бунты никчему.

— Тогда, посольство туда отправить не помешало бы, — вмешался в разговор Шихмат.

— Вот ты туда послом и поедешь, — принял неожиданное решение Тохтамыш, — Говорят, что в отличии от Ак-Ходжи*, тебя там не только боятся, но и уважают. Более подходящего посла, туда врядли сыщется. Так что, бери с собой этого самого Семиона, сына их коноза* и езжай.

В этот же день, Шихмат вместе с сыном Нижегородского князя Дмитрия Константиновича Семионом, отбыли в Нижний Новгород. При этом старший брат Семиона, Василий Курдяпа, остался при ордынском войске вместе с Тохтамышем.

В тоже самое время, ордынское войско, пополнившее свой укрук* награбленным, продолжило собираться в обратный путь. Проводив Шихмата, Тохтамыш приказал доставить к нему арестованных в первый день прибытия в Переяславль-Рязанский, Семёна Батурина и Василия Логвина.

— Ну что «добры молодцы», или как у вас тут таких смельчаков называют, не хотите ли с нами отправиться, да мне послужить на славу? — предложил он боярам, — Я бы вас своими эмирами* сделал.

— После того, что здесь произошло, я предпочту за честь быть тобою казнённым, — ответил боярин Василий Глебович.

— Я, пожалуй, тоже, — вторил ему Семён Софоньевич.

— Очень жаль, что такие достойные люди, служат такому, недостойному их правителю! — промолвил Тохтамыш и, обращаясь к Турсаю, добавил, — Того, что много дерзит, обезглавить, а другого пусть развяжут и отпускают на все четыре сторолны. Он этого заслужил.

Ордынские нукеры* в растерянности посмотрели друг на друга. Из сказанного царём было не совсем понятно, кого из бояр казнить, а кого миловать. Первым нашёл выход из положения Турсай. Не долго думая, он замахнулся киличом* и вмиг отсёк голову Василию Логвину, а затем, с такой же лёгкостью разрубил путы Семёну Батурину. Какая разница, подумал ордынец*, кого казнить, а кого миливать? Царь* велел, надо не мешкая выполнять, не задавать же ему лишних вопросов по пустякам?

На следующий же день ордыцнское войско покинуло Переяславль-Рязанский и направилось обратно в Орду*. С собой, кроме награбленого, ордынцы* словно скот, погнали в неволю ещё и множество пленников. В основном это были молодые люди, как юноши, так и девушки, а также дети-подростки, которых можно было выгодно продать на невольничьих рынках или использовать на тяжёлых принудительных работах, а также в качестве кумай* при ордынском войске. В качестве пути следования, Тохтамышем была выбрана Вторая сакма*. Примерно по этому же пути, но с использованием иной переправы, его войско двигалось и на Москву. Но на этот раз, ордынскому царю* скрывать своих планов, было не от кого. И поэтому, на обратном пути, он решил для переправы через реку Итиль* своего войска, использовать более удобный во всех отношениях, Самарский перевоз*.

Глава 3: Ночной налёт неведомых «шайтанов» на Чолкан

Жизнь ордынских селений Ахан-Таш* и Чолкан* изо дня в день текла однообразно, но со своими особенностями. Свезённые сюда со всего света рудокопы, плавильшики и кузнецы-оружейники копали здесь руду для производства железа, из которого затем ковалось оружие, броня для доспехов многочисленного ордынского войска и прочая необходимая амуниция, а также изделия, без которых нельзя обойтись в простом быту. Это кирки, лопаты, топоры, пилы, ломы, да и ещё много чего. Работал подневольный люд не покладая рук, часто получая за свой тяжёлый труд вместо приличного вознаграждения, незаслуженных палок да плетей, по делу и без дела. За малейшую провинность кузнец здесь мог лишиться не только дневного скудного пайка, но даже возможности вдоволь испить мутной речной воды, которая так необходима для восполнения баланса в человеческой плоти, большую часть времени находящейся возле раскалённой печи либо металлической заготовки. Тем же, кто сторожил этих невольников, было глубоко наплевуать на условия их работы. Не зря же повсеместно, почти у всех народов мира существует одна неизменная притча, смысл которой, что «сытый голодному не разумеет». А потому, век у этих невольников был короток. От изнурительного труда люди быстро изнашивались, старели и умирали. Кроме этого, при первой возможности невольники старались отсюда бежать. Испытав на себе здешние адские условия труда, людей уже не пугало то, что при поимке их ждали мучительные истязания и даже смерть. Болезни здесь тоже были не редки. В результате, население этих поселений быстро таяло, но на смену им пригоняли всё новых и новых невольников. В то же время, вполне комфортно себя чувствовали те, кто охранял этих несчастных и следил за их работой. Если в досмутные времена охрану рудника и оружейных мастерских несли в основном казмаки* — отставные аскеры* ордынского войска, то в период правления Тохтамыша их поменяли на эмиров* и аскеров* регулярного ордынского войска, которых по тем, или иным причинам нежелательно было использовать на других видах службы. С одной стороны, это было определённым благом для охранявших, из-за отсутствия перспективы погибнуть в бою. Но и улуф* здесь платили мизерный. Плюс к этому, нёсшие здесь куч* эмиры* и аскеры* не могли рассчитывать на военную добычу, которая обычно доставалась во время военных походов, к примеру воинам регулярной и даже иррегулярной ордынской конницы. Поэтому, недоимки к жалованию, стражники Ахан-Таша* пытались опять же компенсировать за счет охраняемых ими невольников. И надо сказать, что многие из них, особенно в чине эмиров*, к этим условиям приспособились, очень даже неплохо, и в этой среде довольно комфортно себя чувствовали. Не являлись исключением и те эмиры*, которым довелось нести здесь куч* и в момент, когда в Чолкан* из Москвы были доставлены четыре захваченных у урусов* туфанга*. Их было трое, Коман-кунча, Кумар-кунча и Бибил-кунча. Попали же они сюда следующим образом. Вскоре, после восшествия Тохтамыша на трон, в ордынском войске были проведены специальные смотры на выявление соответствия пригодности командного состава к несению службы в качестве эмиров* в основных видах воинских формирований. «Выбракованные» в ходе этого смотра эмиры* были «сосланы» для продолжения службы во вспомогательные формирования, на которых, в частности, возлагалась задача и по охране невольников, трудившихся на каторжных и других принудительных работах. В их число попали и трое отпрысков высокородных ордынских баев*, которые ранее заплатили неплохой бакшиш* темнику* Хасан-Беку-сараю за то, чтобы призванные на куч* сыновья, были пристроены в достаточно «тёплые» места. Звали тогда этих «байчат», просто — Коман, Кумар и Бибил. Приставки же к своим именам «кунча»*, они получили за «усердия» в службе уже здесь, в Ахан-Таше* и Чолкане*. Это усердие заключалось в особенно жестоком обращении с невольниками. Однако получив эти прозвищам, троица не то, что не обиделась, но даже ими гордилась. Водились за каждым из них и собственные, не лутшие черты и пристрастия. Коман-кунча был не в меру ленив и тугодумист. Кумар-кунча ещё в подростковом возрасте пристракстился к гашишу. С тех пор не мог обойтись без него ни дня. По поводу же Бибила-кунчи, вообще складывалось впечатление, что он «не дружит с головой», так как многие его суждения не поддавались никакому здравому смыслу. Но отнести его к юродивому полностью, тоже было нельзя. Как-то он всё-таки справлялся со своими обыденными обязанностями! Темир-Тау относился ко всему этому вполне сностно. Его интересовало только количество и качество произведённого в его мастерских «конечного продукта», да чтобы рабочий люд трудился исправно и не разбежался. С этим же до поры, до времени было всё в порядке. А в каких условиях живут его невольники, Темира-Тау вообще интересовало мало. «Одни подохнут, других пришлют», считал он. Но сколько не длинна была эта «верёвочка», однако же подобных бесконечных вещей на свете, ещё никто не сумел придумать. Потому и на этот раз, развязка скоро наступила.

Получив от Байондура привезённые из Москвы в качестве образцов туфанги*, а также повеление царя* наладить производство таковых у себя в Чолкане*, Темир-Тау не спешил воплощать его в жизнь. Байондур конечно ему рассказал, что эти штуки стреляют огнём, выбрасывая огненные стрелы, но за счёт чего это происходит, он и сам знать не мог. Естественно и сам Темир-Тау не в состоянии был додуматься до того, как всё это происходит. А не зная принципа действия, невозможно понять, что и для чего в этом изделии существует. После неудачного штурма московских каменных стен, Тохтакмышу в первую очередь нужны были стенобитные туфанги*, и как он правильно понял, чем крупнее они будут, тем лучше. Поэтому, в качестве образцов для Темир-Тау им были выбраны четыре самых крупных «трубы». Два туфанга* были собраны из продольных пластин, стянутых прочными металлическими обручами, и два цельнолитых. Для стенобитья вторые подходили лучше, но этого не могли знать, ни сам Тохтамыш, ни тем более получивший от него образцы Темир-Тау. К сожалению, для обоих из них, ордынцам* так и не удалось захватить живьём ни одного, так называемого «пушкаря», а тем более мастера, кто бы мог пояснить принцып действия этих «штучек». Может среди пленных урусов* таковые и были, но никто в этом не сознался, а выявить их другим путём, Али-Бек со своими подручными так и не сумел. Но у Темир-Тау была и ещё одна не менее важная проблема. Толи, приданные ему эмиры* слишком переусердствовали, толи последнее невольничье «пополнение» оказалось менее крепким и приспособленным к жизни в здешних условиях, но на момент поступления туфангов, в Ахан-Таше* и Чолкане* оставалось минимум невольничьей силы, способной поддерживать в рабочем состоянии плавильные печи и кузнечные горны. В этой связи Темир-Тау только и оставалось, что надеяться на возвращение из московского похода ордынского войска с новым невольничьим пополнением. О своих проблемах, а также о необходимости заиметь хотя бы одного мастера или «пушкаря», Темир-Тау рассказал Байондуру, а тот, в свою очередь, обещал уведомить обо всём Тохтамыша. Единственное, что в этих условиях мог сделать Темир-Тау самостоятельно, так это постараться изготовить специальные формы для отливки изделий, чем он и занялся. Но «довести до ума», и это не успел.

Тот день ничего не предвещал неожиданного. Темир-Тау весь день провёл в Чолкане*, занимаясь обмерами всех деталей туфангов. Один из них, изготовленный из пластин с обручами, им было принято решение разрубить на следующий день обручи и разобрать изделие на части. В таком состоянии мастеру представлялось возможным изготовить из огнеупорной глины нужные формы каждой из частей, чтобы вдальнейшем начать их изготовление. Обручи же никаких проблем для Темир-Тау, казалось, не представляли. Закончив намеченое на день, он передал образцы для хранения до следующего дня Бибилу-кунче, а сам верхом на лошади, и в сопровождении двоих нукеров*, отбыл к себе в Ахан-Таш. Как всегда, перед отъездом, Бибил-кунча предложил ему очередную «бредовую идею», которую мастер обещал принять к сведению и о которой, как всегда, забыл не успев отъехать от селения. Вернётся царь*, и этих «помощников» надо менять, в сердцах подумал Темир-Тау. Не от хорошей жизни он доверил охрану туфангов Бибилу-кунче. Коман-кунча конечно серьёзнее, но спит на ходу. Упаси господь, ещё и туфанги* проспит. Про Кумара-кунчу вообще говорить нечего. Нанюхавшись гашиша, он впадал в какую-то прострацию, и в этом состоянии мог сотворить такое, что потом и сам не понимал, что натворил. Хорошо, хоть при нём всегда были мало-мальски смышлёные нукеры*, которые и обеспечивали охрану кузнечных мастерских Чолкана*. Коман-кунча же всегда находился в Ахан-Таше, где его аскеры* несли охрану бараков с невольниками. Этот лодырь, хотя ничего и не делал, но зато его в любой момент можно было послать среди ночи в Чолкан проверить, что твориться у Кумара-кунчи с Бибилом-кунчёй. Хорошо, что времена нынче спокойные, не то, быть бы давно уже беде, подумал вернувшейся в Ахан-Таш Темир-Тау и как говорится, «накаркал».

Ночью, стуком в дверь, мастера неожиданно разбудил его нукер* и сообщил, что совершено нападение на Чолкан*.

— Откуда ты это взял? — cпросил Темир-Тау.

— От Бибила-кунчи, — ответил нукер*, — Он сейчас у Комана-кунчи.

Темир-Тау не сразу поверил нукеру*. Ну, не мог тот без его, Темир-Тау разрешения, покинуть место куча*, не имел на это права. А для уведомления, он должен был отправить сюда кого-то из своих нукеров* или аскеров*.

— Ты сам его видел? — ещё раз переспросил Темир-Тау.

— Как вижу сейчас тебя, — ответил нукер*, — Он вначале прискакал к нам, велел уведомить тебя и сказал, что отбудет к Коману-кунче просить помощи и защиты.

— Срочно мне коня, — крикнул Темир-Тау, — Едем в Ахан-Таш*.

Нукер привёл лошадей и они, запрыгнув в сёдла, помчались в соседнее к ним селение. Отыскав нужный торак*, всадники спешившись, заскочили внутрь. У Комана-кунчи действительно находился испуганный Бибил-кунча.

— Что случилось? — обратился к нему Темир-Тау, — Почему без разрешения оставил куч?

— Там шайтаны*. Там их очень много, очень много шайтанов*, — стал объяснять Бибил-кунча, — Они напали на Чолкан*. Они жгут и убивают Чолкан*.

— Ты случайно не спятил? — повертев пальцем у виска, cпросил у него уже Коман-кунча.

— Конечно же спятил, ещё как спятил, — заметался по тораку* Бибил-кунча, — Это были шайтаны*. Было много шайтанов*. Они всех убивают и всё поджигают. В Чолкане* шайтаны* устроили ад. Там везде теперь ад.

Ты видишь, он совсем тронулся умом, — стал пояснять Коман-кунча Темир-Тау, — Ему больше нельзя нести куч*.

— Свяжите его и посадите в зиндан*, — распорядился Темир-Тау, обращаясь к присутствовавшим в тораке* нукерам*.

Те набросились на Бибил-кунчу, связали его верёвками и увели прочь из торака*.

— Что будем делать? — спросил Коман-кунча.

— Возьми пятерых нукеров* и едем в Чолкан*, — распорядился Темир-Тау, — Посмотрим. Что там мог натворить этот сумасшедший?

Коман-кунча позвал пятерых нукеров. Те зажгли факелы, и они, вместе с Темир-Тау и его нукером* покинули Ахан-Таш*, умчавшись по направлению к Чолкану*. На полпути, всадники увидели в том месте, где должен располагаться Чолкан*, огненное зарево. Когда подъехали поближе, сомнений ни у кого не осталось. Это горело селение Чолкан*, вместе с оружейными мастерскими и бараками для невольников. Всадники подъехали ближе к пожарищу. Никого из живых людей там уже не было. То тут, то там валялись трупы убитых аскеров* в доспехах и изредка, каких-то ещё людей с оружием в руках. Почему-то нетронутым оказался зенджир*, в котором хранились туфанги*, ещё несколько подобных строений, но была опасность, что огонь доберётся и до них.

— Спасаем туфанги*, — крикнул Темир-Тау, и первым бросился в зенджир*. Однако туфангов* внутри не оказалось.

— Что это могло быть? — cпросил Темир-Тау у Комана-кунчи.

— Я полагаю, что это наш сумасбродивший, взяв с собой другого сумасбродившего, решили поглумиться над невольниками. Ну а те, в свою очередь, сумели их разоружить, а затем выпустили из бараков своих собратьев по несчастью. Высвободившись, невольники и устроили здесь побоище. Нужно бы найти второго придурка, я имею в виду Кумара-кунчу, или хотя бы его труп.

Ордынцы* стали осматривать полыхавшее селение и местность вокруг него, благо, что пламя от пожара позволяло это делать без использования каких либо приспособлений для освещения, в частности факелов. Алычаки*, в которых жила охранявшая невольников стража и кузнечные мастерские, успели сгореть дотла. Но обгоревших трупов на месте их расположения обнаружено не было. Наконец, возле самой речки Челкан*, искавшие обнаружили то, что искали. На берегу, возле самой воды, неподвижно лежало тело Кумара-кунчи, а рядом с ним, два изрубленных трупа аскеров*. Повидимому они до последнего пытались защищать своего эмира*, за что и поплатились. Коман-кунча подошёл к Кумару-кунче, потрогал его лоб и руку выше запястья, а затем приложил руку к левой части груди.

— Ну что там, живой? — спросил у эмира* Темир-Тау.

— Куда он денется! — ответил Коман-кунча, — Такие не подыхают! Везёт же юлэрам*! Нанюхался дури по самую нехочу, вот и проспал всё что мог. Что с ним будем делать?

— А что с ним делать? — ответил Темир-Тау, — Вяжи его и заберём с собой, к тому придурку в зиндан* до кучи. За всё это кто-то должен будет ответить по полной. Так что пусть сидят в зиндане*, пока за ними царские кешиктены* не явятся. Им теперь никакие баи* и бабаи* не помогут. Хотя и с нас с тобой тоже спросят.

— Неплохо бы следы в степи поискать, пока не остыли? — предложил Коман-кунча, — Может удастся догнать?

— Где ты сейчас искать будешь, в темноте кромешной? — ответил на предложение Темир-Тау, — Да и людей у нас почти нет. Завтра возьмёшь аскеров*, кунчей*, да коней порезвей, и вернёшся, а теперь поехали назад. Позавчера чопар* приезжал из Сарая*, говорил, что в Бур-Лук* сейчас какой-то важный царский нойон* пожаловал с кэшиком* аскеров*. Нужно немедленно туда отправить чопара*. Просто так, этот нойон*, не мог там появиться, да ещё с кэшиком*. Пусть заодно и сюда приедет, да разберётся в случившемся. Во всяком случае, этих юлэров* мне из Сарая* навязали, и они мне в принципе, как и ты, подчинялись постольку-поскольку. Не мне же за всё это теперь отвечать? У меня и так положение не позавидуешь, хоть в петлю лезь!

— В моём подчинении они тоже не были, — оправдываясь, добавил Коман-кунча, — Я отвечаю лишь за Ахан-Таш*, а к Чолкану* не имею совершенно никакого отношения.

Ещё не оклимавшегося Кумара-кунчу, нукеры* Комана-кунчи уложили на лошадь поперёк спины и под её животом, стянули ему к ногам уздечкой руки, чтоб не упал. После этого, прибывшие с Темир-Тау ордынцы*, вернулись обратно в Ахан-Таш*. По прибытии, владелец рудника и мастерских сразу же направил чопара* в Бур-Лук*. А тем временем Кумар-кунча, был помещён в зиндан*. Рано утром Коман-кунча, взял с собой саду* воинов и выехал обратно в Чолкан*, на поиски предполагаемых «сбежавших злодеев». Оставшихся же аскеров* Темир-Тау всех до единого распределил между рудником и бараками Ахан-Таша*. Им было поручено охранять находившехся там невольников в усиленном режиме. Себе же в помощь Темир-Тау оставил лишь одного-единственного нукера*, да и того гонял куда только можно в качестве чопара*.

Для прибывшего утром следующего дня в Чолкан* Комана-кунчи не составило труда отыскать в степи следы покинувших пожарище людей. Следы уходили на северо-восток и привели преследователей к реке Медведице. Обширный лесной массив в этом месте был лишь вдоль её левого берега, а по его окончанию располагалась старица, которую кочевавшие здесь чабаны называли Линёвой*. Отправляясь в погоню, Коман-кунча взял с собой качарги* из числа чабанов, ранее кочевавшего в этих местах со своими стадами овец и баранов. Судя по следам, подойдя к Медведице, «преследуемые» почти безошибочно попали на брод через достаточно глубокую реку, который располагался чуть выше начала старицы, а вот по левому берегу самой Линёвой старицы* они, судя по следам, несколько раз прошлись взад-вперёд, будто что-то выискивая. Далее следы уходили на восток и по ним преследователи дошли до какого-то входа в подземелье, у которого следы и обрывались. Рядом со входом находился разбитый улаг*, несколько следов от костров и одного кострища. Возле последнего были разбросаны кости от человеческих скелетов и останки обгоревшего, но не свежего человеческого тела, в обгоревшей одежде.

— Что это такое? — спросил Коман-кунча у своего качарги*.

— Это и есть Шайтаново логово*, — произнёс испуганный качарги*, — Казните меня на месте, но в него я не пойду.

— В него и я идти не собираюсь, — произнёс Коман-кунча, — Значит, прав был Бибил-кунча. Не зря говорят, что сумащедшие видят то, что не видят простые смертные. Только им дано воотчию видеть шайтанов*. Вот он и прибежал, чтобы нас предупредить, а мы ему не поверили, и за это в зиндан*. Невольникам действительно помогли бежать шайтаны*, и Чолкан* сожгли они, и туфанги* тоже их рук дело. Прости меня «блаженный» Бибил-кунча, что я тебе не поверил! Всё! Уходим отсюда.

После этого, ордынская сада*, возглавляемая Команом-кунчой, спешно покинула Шайтаново логово* и вернулась в Ахан-Таш*, куда прибыла лишь на следующий день. Там Комана-кунчу уже поджидал прибывший из Бур-Лука эмир* Худук-Бег. С ним был кэшик* его воинов и ещё какой-то неизвестный, по внешнему виду напоминавший пленника. Однако, Комана-кунчу сразу же насторожило то, что среди встречавших не оказалось Темир-Тау, а были лишь его перепуганные нукер* и чопар*, отправленный позапрошлой ночью в Бур-Лук* сообщить Худук-Бегу о нападении на Чолкан*.

— Нашли что нибудь? — спросил у Комана-кунчи последний.

— Найти то нашли, да что толку? — ответил тот, — Новольникам шайтаны помогли, а затем спрятали их в подземелье. А что мы правоверные, можем против шайтанов сделать?

— Откуда ты взял, что это шайтаны? — cпросил Худук-Бег, — Ты что, своими бесстыжими бельмами сам их видел? Болтаешь тут мне чепуху всякую!

— Их видел эмир* Бибил-кунча, когда те жгли Чолкан*, — ответил Коман-кунча, — А мы ему не поверили и заперли в зиндан*. Нужно немедленно освободить несчастного. Хочешь с ним поговорить?

— Успею, — ответил Худук-Бег, — Пусть пока сидит. Что ещё удалось выяснить?

— Мы шли по следам выпущенных невольников, и дошли до самого Шайтанова логова*. Там выпущенные невольники ушли в подземелье вместе с шайтанами. Возле входа сожжённый труп, по всей видимости, бай*, в сгоревшей неполностью заморской одежде.

— Это я видел, — оборвал его Худук-Бег, — Я уже там тоже побывал, перед тем как отбыть в Бур-Лук. По дороге в логово ничего странного не заметил?

— Кроме следов, ничего, — ответил Коман-кунча, — Была там незначительная мелочь, но она, пожалуй, не заслуживает какого либо внимания.

— Какая ещё мелочь? — посмотрел на него непонимающе Худук-Бег, — В нашем деле не бывает мелочей.

— После того, как бежавшие переправились через Медведицу, они судя по всему заблудились, и некоторое время рыскали вдоль берега одной из стариц этой реки, наоставляв там много следов. Лишь после этого, немного изменив направление движения, пошли дальше к логову. Дальше шли прямо, никуда не сворачивая.

— Ничего себе мелочи? — удивился Худук-Бег, — Если это шайтаны, тебе не показалось странным, что они почему-то заблудились во время пути к своему собственному логову? Ты мне можешь выделить толкового качарги*, чтобы провёл моих людей по пути следования беглецов и хорошо знающего эти места?

— Бери моего, с которым я прошёл туда и обратно этим путём, — сказал Коман-кунча, — Так мне выпустить Бибила-кунчу*? А то он совсем в зиндане* ни за что томится.

— Что ты эмир* всё лезешь куда тебя не просят? — попытался охладить его пыл Худук-Бег, — Тебе пока неведомо, что здесь произошло в твоё отсутствие. Это конечно не твоя вина! Ведь тебя этой ночью здесь не было, но тем не менее …!

— А что здесь могло произойти? — непонимающе посмотрел Коман-кунча на Худук-Бега.

— Неизвестные этой ночью отравили вашу охрану в Ахан-Таше и выпустили из бараков невольников. Но это ещё не всё. Сегодня же ночью неизвестными джете* был похищен Темир-Тау и вывезен в неизвестном направлении. Вот он видел всё это, — Худук-Бег указал на нукера* из числа людей владельца рудника и кузниц. Только следы на этот раз, уходят на север, к тем самым озёрам, которые у вас, кажется, ильменями зовутся. Или я в чём-то не прав?

— Это не мы. Это невольники-урусы* из Новгорода их так звали, — поправил его Коман-кунча, — У них там своё говорят, самое большое озеро так зовётся. Вот они со скуки по дому и здесь озёра так зовут.

— Какая разница, кто, где и как, что называет, — с раздражением произнёс Худук-Бег, — Вы здесь не смогли всё как нужно организовать, а мне за это ещё и ответ перед царём* придётся держать.

— А что мы могли сделать против шайтанов? — стал оправдываться Коман-кунча, — Мы, смертные, не в силах справиться с нечистой силой. Всевыщний тому очевидец, он не позволит …!

— Только не вмешивай сюда Всевыщнего, — брезгливо скривившесь, прервал его Худук-Бег, а затем, обратившись к одному из своих нукеров*, добавил, — Тулай. Этого эмира* в зиндан* под арест. Везде расставь наших людей, возле бараков и в зиндане* тоже. Возьми с собой две дахи* воинов, качарги и Гарифа, да проследуй ка по следам беглецов от Чолкана* до Шайтанова логова. Пусть Гариф посмотрит, не его ли саида* сожгли джете* возле этого логова? Потом вернёшся сюда и жди меня здесь. Я, с пятью дахами*, пройду по следам беглецов на север, пока ветер не уничтожил конские следы. Может что-то получится? Нукер* Темира-Тау, пойдёт со мной.

— Меня за что в зиндан*? — воскликнул Коман-кунча.

— Было бы за что, вообще бы повесил, — ответил Худук-Бек, — Вернусь, разберёмся.

Несколько его нукеров подбежали к Коману-кунче, разоружили его, связали и увели восвояси. Спустя некоторое время, Тулай расставил своих людей там, где велел ему Худук-Бег, и взяв даху* конников, а также прихватив с собой качарги* и своего рода пленника Гарифа, выехал в сгоревший Чолкан*, чтобы оттуда по следам, отправиться к Шайтанову логову. К этому времени эмира* Худук-Бега в Ахан-Таше* уже не было. Забрав с собой оставшуюся часть кэшика*, он по следам предполагаемых беглецов отправился на север. Эмиру* казалось, что настичь их, для него не составит труда, так как, судя по следам, среди покинувших бараки невольников, было много пеших, и не так много всадников. Но постепенно, количество следов пеших беглецов уменьшалось. Они пропадали в гуще лесов, произраставших вдоль реки Тер-Су*. Аскеры* Худуг-Бега даже спешившись, пытались их там отыскать, но результатов это не давало, терялось лишь драгоценное время. Следуя в северном направлении, беглецы вброд преодолели речку Челкан*. Далее, они таким же образом переправились на правый берег Тер-Су*, и пройдя ещё несколько фарасан*, вышли на Скифскую сакму*. На ней следов пеших беглецов уже не было совсем. Здесь, Худук-Бег обратил внимание на то, как грамотно рассредотачивались беглецы по лесам мелкими группами. Ведь так их в не очень больших и густых прибрежных лесах степных речек, куда труднее отыскать, чем нежели в том случае, если бы шли они всем скопом. Кроме того, беглецы безошибочно попадали на речные броды. Это невольно наводило эмира* на мысль, что с безлецами следует знающий эти места качарги*. Иногда преследователям удавалось заметить на земле небольшие сгустки крови, что свидетельствовало о наличии среди беглецов раненого. Особенно большой сгусток крови был обнаружен на левом берегу Алани*, после того, как беглецы преодолели брод через неё. На ночь же, преследователи останавливались, так как в темноте им не составляло труда сбиться с пути и что самое главное, потерять следы. Шли же беглецы не по самой сакме*, а справа от неё, поближе к прибрежным лескам, чтобы в случае появления опасности, было где укрыться. И таким образом, преследование продолжалось остаток первого дня, весь второй, и лишь к полудню третьего, несколько конских следов привели Худук-Бега и его людей к караван-сараю* Сары-Кум*. Но при его проверке выяснилось, что в караван-сарае* какие либо постояльцы отсутствуют.

— Был ли здесь кто накануне, — спросил Худук-Бег у владельца караван-сарая* Закира.

— Да, были, — ответил тот, — Вчера вечером сюда прибыло пятеро всадников, один из которых был ранен и лежал на лошади животом к седлу. Руки и ноги у него свисали по разные бока лошади, к тому же руки были связаны. Когда его сгрузили и занесли в помещение караван-сарая*, раненый был без сознания. Один из сопровождавших его всадников, повидимому был у них главный, попросил пригласить к нему лекаря, на что я ответил, что лекаря в селении нет. Тогда он попросил оставить раненого здесь до утра и позаботиться о нём. Заплатили они за него вдвойне и пообещали утром забрать. Утром, этот главный вернулся уже только с одним из вчерашних посетителей, а третий с ними, был ещё один неизвестный, судя по всему, лекарь. Помимо ихних, с ними была ещё пара заводных лошадей* с носилками для перевозки раненых. Но к утру, сам раненый скончался не приходя в сознание. Тогда, тот главный попросил меня похоронить умершего, сказав, что платой за погребение будет то, что есть на нём.

— Как выглядели люди, что привезли раненого, — спросил эмир*.

— Судя по лицам, все до единого, степняки, — ответил Закир, — Глаза у всех до единого раскосые.

— На раненом что, была дорогая одежда, или что ценного при нём? — cнова спросил Худук-Бег.

— Да и одежда достаточно приличная, но на нём остались очень дорогие перстни, которые с лихвой покроют самое дорогое погребение, — ответил Закир.

— Ты эти перстни снял? — cпросил эмир, — Покажи мне их.

— Нет, пока на покойном, — ответил Закир.

— Вы его что, ещё не похоронили? — удивился эмир*.

— Я собирался это сделать завтра, — начал оправдываться владелец караван-сарая*, — А пока труп находится в подземелье, под этим строением, чтобы не почернел, жара, вон ведь какая!

— Прикажи своим дворовым, пусть поднимут на поверхность труп, — распорядился Худук-Бег.

По велению Закира, прислуга караван-сарая* подняла из подвала и уложила на доски во дворе труп скончавшегося.

— Узнаёшь? — спросил Худук-Бег у привезённого с собой нукера* из числа людей владельца рудинка и мастерских.

— Непременно узнаю, — ответил нукер*, а посмотрев на покойника, добавил, — Это мой саид* Темир-Тау.

Он упал на колени возле покойника и кланяясь до земли, запричитал.

— Можешь перстни снять и оставить себе, — сказал Худук-Бег, обращаясь к Закиру, — Покойника мы забираем с собой.

— Я не собирался и не буду этого делать, — сказал Закир, — Это большой грех, обирать усопших. Всевыщний такого не простит. Я бы и так его похоронил, не снимая никаких драгоценностей. Забирайте его как есть. Мне ничего от вас не надо.

— Как ты думаешь, где они могли взять лекаря? — опять задал вопрос Худук-Бег.

— В переходе отсюда есть селение Китоврас*, — ответил Закир, — Там я хорошо знаю лекаря. Это жена смотрителя того умёта*. Она турка аёл*. А с этими людьми был мужчина, с виду мокша*. Они живут сразу за Китоврасом*, в дремучих лесах по правому берегу Похори*. Но я там ничего не знаю, ни селений, ни людей, ни лесных троп.

— Значит и нам дальше делать нечего, — промолвил Худук-Бег, — Жалко, что мы не успели сюда, всего на полдня. Ну, что же, значит на этот раз фортуна была не на нашей стороне. А значит, нам пора возвращаться назад в Алхан-Таш*.

Ордынцы* завернули труп Темир-Тау в ковёр, уложили его в седло на заводную лошадь* поперёк спины, привязав внизу верёвками, чтобы в пути следования не свалился. Верный нукер* привязал эту лощадь длинной уздечкой к своей, и шествие, на этот раз медленно двинулось в обратный путь по направлению Ахан-Таша*.

Глава 4: В степях выжженной солнцем и забытой богом Хозторокани

Утром следующего дня у Белял ад-Дина была намечена поездка ещё к одному, в прошлом грозе хозтороканских степей Бадану Коше. Этого джете* посланец* собирался посетить сразу после налёта на караван с оружием, но лишь в том случае, если ордынцы* не сразу спохватяться его искать в связи с пропажей. Об этом бы Белял ад-Дину стало сразу же известно от «знающих» людей, «прикормленных» им в городском эмирате* Сарая аль-Махрусы*. Но шло время, а ордынцы* насчёт исчезнувшего каравана так и не обеспокоились. Белял ад-Дин не мог понять причины происходившиго. Откуда посланцу* было знать о событиях, произошедших за это время в столице Орды* Сарае ал-Джедиде*, в связи с которыми царским иренам* было не до какого-там караванишки, хотя и выполнявшего тарх*. И вот наконец, он решился на эту поездку. Заблаговременно от торговавших на городском базаре мясом скотоводов, которые исправно платили бакшиш* Бадану Коше, он узнал место пребывания джете* и подыскал кочевника, согласившегося за плату доставить посланца до этого места. Настал последний день накануне отъезда. Белял ад-Дин ещё раз проверил комплектность подготовленного к поездке оружия, исправность амуниции и занялся поиском деревянных, так называемых у ордынцев «пайцз»*, с изображениями волка и лиса. Но тут в помещение вощёл назир* и сообщил, что чопар* привёз ему важное сообщение из Сарая*. Посланец* вскрыл конверт, и развернув находившийся в нём лист когаза*, посмотрел на беспорядочный набор арабских цифр. Он велел отнести этот лист работавшему при караван-сарае* чин-афсургану*. Через какое-то время тот вернул ему расшифровку. Там было написано следующее:

«Искандеру», аль-яшир*

после прочтения сжечь

На Первой сакме* у бродов через Тан* произошло нападение на караваны. Были похищены ценные изделия, обещанные ибн* бебошем* своему калгты* баши* и ясак* новгородских земель Орде*.

В нападении подозреваются джете* из кочевников Хозторокани*, которых сообщники называли Эрде и Саначин.

Необходимо принять срочные меры к установлению кто они и мест содержания награбленного.

Ответ «Звездочёту». «Благодетель».

Прочитав сообщение, Белял ад-Дин поморщался и со злостью плюнул на пол. «Можно было и поконкретнее», — в сердцах промолвил он: «Засекретелись непонятно зачем, а я теперь гадай и ищи непонятно что». Но как бы то ни было, а приказ необходимо выполнять, каким бы глупым он не был. И глуп ли вообще? Cкорее изложен глупейшим образом. То, что подписан он был «Благодетелем», ещё ничего не значило. «Благодетель», это Саргас ад-Дин. А люди же подобные ему, зачастую, и как правило, подписывают фарманы*, даже не вчитываясь в их содержание. Плюс ко всему, чин-афсурганы* иногда искажают зашифрованное. Иноземцам, им и вникать-то в содержание текстов не принято. Их за то здесь и держат, чтобы толком «не ведали, что творят». А вот отвечать самому «Звездочёту», это уже серьёзно. Ведь за «Звездочётом», скрывался ни кто иной, как сам Умар-Шейх. А значит, нужно каждое слово хорошенько обдумать и приступать к выполнению.

Белял ад-Дин ещё раз взглянул на расшифрованный текст послания. В общем-то, кто такие Эрде и Саначин из Хозторокани*, для него догадаться было несложно. С одним, он уже успел познакомиться лично. Это, конечно же Эрдем Коша и его подручный Сананчик. Последний действительно, долгое время где-то отсутствовал. А Эрдем, если верить торговцам, никуда не отлучался. Он совсем их измучил ежедневными поборами бакшиша*. И когда он всё мог успеть? Впрочем, это уже его, посланца*, не касалось. С ясаком* новгородских земель, тут тоже всё ясно. Наверное, хорошо ребятушки хапнули! А вот причём здесь «непутёвый сын» и его «великий отец», да вероятно подарок, который один другому пообещал. Ну, растрясли немного мошну некоторым знатным баям*, зачем из-за них себе пупки рвать? Из-за каких-то изделий, даже дорогих, эти толстосумы не обеднеют. И тут вдруг Белял ад-Дина осенило. Он вспомнил, что «непутёвым сыном» его Амир-ал-умар* называет Тохтамыша. Как же раньше посланец этого не вспомнил? Тогда всё становиться на свои места, а что это за «изделия», уже не имеет значения. Впрочем, на то он, Белял ад-Дин, и посланец* Великого амира*, чтобы разбираться в подобных вещах с первого намёка. Осталось теперь решить, как это лучше сделать? А вот здесь теперь может пригодиться и Бадан Коша. Даже отменять намеченную на завтра поездку не придётся.

На следующее утро, Белял ад-Дин, взяв с собой того самого кочевника в качестве качарги* и направился в хотон* Бадана Коши. Путь оказался дальним и изнурительным. Выжженная солнцем степь со скудной, сухой растительностью. Невыносимая жара, палящий зной от которого некуда спрятаться, безводье, оводы, слепни и прочие москиты, которые непонятно откуда здесь беруться и постоянно сопровождают людей с животными. Вот прелести бескрайних просторов этих степей. Если они и отличаются чем-то от среднеазиатских пустынь, то только тем, что земля здесь покрыта какой ни какой, хоть и сухой, но всё же растительностью, а в пустынях, там лишь песок, потресканная глина, или голый камень. Край, выжженный солнцем и забытый богом. Так называли эти просторы европейские путешественники, проезжавшие по этим местам. Но, как ни странно, и они оказались освоенными людьми. Люди научились здесь прятаться от жары, обходится минимальными запасами воды, и что самое интересное, содержать и пасти здесь скот, правда не всякий, а лишь приспособленный к условиям жизни в этой среде. Сейчас здесь обитали племена ойратов* и мангутов*, переселившиеся в эти края из далёкой Монголии, где кстати, они жили в не на много лучших условиях. К одному из этих племён и относились люди, с которыми теперь приходилось иметь дело Белял ад-Дину.

Преодолев немалое расстояние, путники после полудня добрались до небольшого хотона* посреди степи. На подъезде к нему, их встретил отряд вооружённых всадников, разодетых в разномастную одежду.

— И что мы здесь делаем? — произнёс круглолицый степняк, с лысой и непокрытой головой, да глазами, напоминающими узкие, едва заметные щели. Он был, вероятно главным, из встретивших путников людей.

— Ищем «покровителя» скотоводов здешних степей, всеми уважаемого Бадана Кошу, — ответил Белял ад-Дин.

— Кем будете, уважаемые странники? — продолжал расспрос лысый.

— Я купец одной из цветущих далёких стран, — ответил посланец*, — А зовут меня «Искандером». У меня к уважаемому саиду*, очень важное и срочное дело. А это, мой всего лишь качарги*, из местных. У него нет с собой даже какого либо оружия, можете проверить.

— А я Галзан, — представился путникам лысый, — Мы дозор Бадана Коши. Прошу следовать с нами.

Всадники окружили со всех сторон «купца» и его качарги*, и сопроводили к хотону*. В его центре стояла выделяющаяся от всех остальных своей ухоженностью юрта*, куда и направились прибывшие. Готовясь к встрече, посланец* заранее ознакомился с этикетом этих кочевников, не соблюдая которого, разговора с ними у него могло и не получиться. Подъехав вплотную к хотону*, Галзан спешился один, а остальным велел подождать, после чего скрылся внутри юрты*. Через какое-то время он вышел, и велел спешиться остальным, в том числе Белял ад-Дину. Его люди помогли привязать прибывшим, к коновязи лошадей, а в юрту* Галзан велел войти одному лишь «купцу». Белял ад-Дин снял и прислонил к наружной стнке юрты* свой килич*, а при входе внутрь вытащил из-за пояса нож и положил его на стоявшую у входа лавку. В юрте*, кроме вошедшиго с Белял ад-Дином Галзаном, находилось ещё четверо мужчин и одна женщина. Они сидели вокруг очага, а женщина слева от них. Посланец на мгновение замешкался, так как этикет явно был нарушен, и невозможно было определить, кто в юрте* хозяин. Он как мог, попытался скрыть замешательство и обратился к присутствовавшим.

— Всё ли у вас хорошо, уважаемые? — молвил он, обращаясь ко всем.

— Всё хорошо, а как у вас? — ответил один из сидевших у очага мужчин, верзила с толстыми губами, огромными лапами и роскошной косой на голове. Согласно заведённым здесь обычаям, отвечать гостю и должен был сам хозяин, но Белял ад-Дин перед поездкой расспросил знающих людей о приметах внешности Бадана Коши, которые явно не совпадали с приметами верзилы. У искомого им человека должна быть изуродована верхняя часть правого уха, на левой руке должны отсутствовать средний и указательный пальцы, а на кисти правой руки должна быть наколка коня. Посланец* быстрым взглядом обвёл присутствовавшех. Человек с подобными приметами сидел рядом с верзилой. Но, тем не менее, посланец, совершенно не подав виду, продолжил установленное старыми обычаями здешних кочевников приветствие, усвоенное им заранее перед прибытием сюда.

— У нас тоже всё хорошо, — ответил Белял ад-Дин.

— Хорошо ли путешествовалось? — cпросил верзила.

— Хорошо путешествовалось, — был ответ посланца*.

— А к нам по какому делу пожаловали? — cпросил верзила.

— Об этом мне нужно поговорить наедине с хозяином, — ответил Белял ад-Дин и посмотрел на Бадана Кошу.

Среди присутствовавшtх в отаке*, на мгновсение возникла какая-то растерянность.

— Мы что знакомы? — спросил посланца* уже сам Бадан Коша.

— Да было как-то дело, — соврал Белял ад-Дин, — Но об этом обсудим как нибудь позже.

— Что-то я тебя не припомно, — стал напрягать память джете*.

— Во времена смуты, но я тогда откупился, — вновь соврал посланец, — А сейчас я бы хотел переговорить один на один с тобой. Дело очень важное, причём, для нас обоих.

— Басхан, — обратился Бадан Коша к верзиле, — Оставьте нас одних. А ты Заяна, приготовь-ка нам с гостем свежиго суутай цаю*.

Мужчины, кроме Бадана Коши с Белял ад-Дином, вышли наружу, а женщина, жена хозяина, вскипятила на очаге кипятка, заварила свежего чаю, и добавив туда молоко, подала его оставшимся в отаке* мужчинам. После этого, помещение покинула и она.

— Что у тебя за дело, купец Искандер, как мне сказали? — cпросил Бадан Коша.

— Среди торговцев Иски-Сарая*, ходят упорные слухи, что грабанул ты ордынский караван*, выполнявший тарх*, — начал сочинять Белял ад-Дин, — В том караване было много оружия из Дамасска и Багдада, предназначенного для ордынского войска. Я предлагаю продать мне это оружие, с платой не обижу. Здесь ты всё равно столько сбыть не сможешь, а тебе такое количество не нужно. Да и потом. Сейчас Яглы-Бий, как и сам Тохтамыш, заняты походом на Москву. Но скоро этот поход закончится, и тогда они уж точно вспохватятся насчёт пропавшего каравана, а слухи о тебе, дойдут к тому времени и до Сарая*. А я бы тебе подсказал, как выйти из этого положения и распустить правдоподобные слухи, что караван ограбил не ты. Ведь базары Иски-Сарая* под моей властью.

— Я бы с тобой и поторговался, но клянусь, к этому не имею никакого отношения, и никакого оружия с ограбленного каравана у меня нет, — стал оправдываться Бадан Коша, — Мне тоже сообщили, что в моём аймаке* ограблен какой-то караван. Но я ещё это дело не выяснял. Времени не было. Конец лета, и мне со всех уголков Хозторокани* пастухи везли бакшиш*, установленный мною за спокойствие их пастбищ. Ты сам пойми! Зачем мне этот караван? Мне что, спокойная жизнь нахоела? А со злодеями я разберусь посвоему. Мне в этом деле, мой сосед Эрдем Коша поможет. Караванщики в основном ему бакшиш* за спокойствие караванных троп платят*. Естественно, ему подобные дела, тоже ни в коей мере не нужны.

Эрдему может и не нужны, — в некотором роде стал как-бы соглашаться Белял ад-Дин, — Да только его некоторые подручные творят что-то из ряда вон, за его спиной. Перед отъездом сюда, у меня гостил один бухарский торговец, следовавший из Сарая*. Так вот он сообщил, что якобы какой-то Сананчик, на реке Тан*, которая ох как далеко отсюда, ограбил караваны. В одном из них находился ясак* для Орды* из Новгорода, а в другом, какое-то неведомое доселе оружие. Как донесли мне некоторые здешние степняки, Сананчик последнее время действительно в Хозторокани* отсутствовал. Я подожду пару недель, да наведаюсь к Эрдему Коше. Всё таки, путь из Тана* не близок! Если Сананчик и впрямь грабанул это оружие, то я его у них с Эрдемом тоже не прочь буду купить.

— Но тогда он мог и на моей территории караван ограбить? — задумчиво произнёс Бадан Коша, — В этом случае ведь, подозрение как раз на меня и падёт? Тогда с этим надо бы поскорее разобраться! Не то, и впрямь вскоре Яглы-Бий вернётся, и тогда попробуй ему докажи, что я не «верблюд»!

— Я тебя примерно понял, — сказал Белял ад-Дин, — И всё таки! Если оружие действительно у тебя, или будет у тебя, подумай над моим предложением. Я всегда готов буду у тебя его купить. Или ешё какая помощь от меня понадобится, что-то неправедно добытое сбыть например, то обращайся ко мне в любой момент. Приезжай сам, или присылай чопара*. А найти меня можно в Иски-Сарае*. Караван-сарай Эски-Сарай*, спросишь «Искандера», а это я.

— Я тебя понял купец, — ответил Бадан-Коша, — Если понадобишься, непременно найду. Удачной тебе торговли.

— Рахмат*, — поблагодарил его Белял ад-Дин, — Пусть пасутся, не видя волков твои кони.

— Твои уста благословенны, — сказал на прощанье довольный знакомством Бадан Коша.

Белял ад-Дин со своим качарги* покинули юрт* и благополучно добрались назад до Иски-Сарая*.

Всего сутки понадобилось Бадану Коше чтобы установить место пребывания Эрдема Коши. Для этого, его люди Басхан и Галзан, целый день выпытывали у верного своему хозяину Очира, где находится его саид*. Ни уговоры, что тот нужен по важному делу, ни самые страшные угрозы, не помогали. И лишь когда Галзан выложил на стол тридцать самаркандских серебряных монет, которые назывались танга*, Очир согласился это сделать, при условии, что их разговор останется втайне. Что ни говори, но бакшиш* на Востоке, делает своё дело. Хотя справедливости ради, следует сказать, что за свои тридцать серебряных дирхем*, он бы ни за что этого не сделал.

— А ещё столько же авансом не дадите, мне они, ой как нужны на этой неделе, — стал уговаривать смотритель караван-сарая* Галзана, — Я обязательно отслужу. Можете мне поверить, если я сдал своего саида* один раз, то сделаю это и второй.

— Вот когда сдашь, — тогда и получишь, ответил Галзан, и они с Басханом, покинули караван-сарай*, довольные тем, что как им казалось, приобрели в среде обитания Эрдема Коши аксборот манбаи*.

Баквально через день, после посещения хотона* Бадана Коши самаркандцем Белял ад-Дином, к хотону* другого хозтороканского джете*, Эрдема-Коши приблизился конный отряд из тринадцати человек. То был сам Бадан-Коша, его ближайшие подручные Басхан и Галзан, и ещё с десяток вооружённых всадников. Их как будто ждали и на дальних подступах, этот отряд встретил такой же, но в два раза больше по численности.

— Что нужно уважаемым странникам в нашей выжженной солнцем и богом забытой степи? — спросил их командовавший встречавшими всадниками, конник по имени Зандан.

— Мы направляемся в гости к уважаемому покровителю благополучия караванной торговли хозтороканского края Эрдему Коше. Он рад будет видеть своего старого приятеля, когда-то делившего с ним последнюю ногу барана и котелок солёной воды в не так давно прошедшие смутные годы.

— Эрдем Коша всегда рад дорогим гостям, но он велел не пускать к его хотону* больше трёх человек, и тех без оружия естественно, — выдвинул условия Зандан, — Остальным придётся подождать здесь. Это воля моего саида*, и я не могу его ослушаться. Если уважаемых гостей это устраивает, милости просим, если нет, не обессудьте, милости просим покинуть наш аймак*, во избежание неприятностей.

Бадан Коша был недоволен подобным «гостеприимством», но сделать ничего не мог. Продолжать что-то доказывать этому скандалисту Зандану, было бессмысленно, Бадан его знал давно. Возвращаться назад, для него вообще было неприемлимым. По законам степи, это расценивалось как бегство и признание победы соперника, чего Бадан Коша не мог допустить ни при каких условиях. Поэтому, ему и пришлось согласиться на условия Зандана.

— Я сам хотел предложить подобные условия, — ответил он Зандану, — Я не хочу обременять уважаемого Эрдема Кошу излишними заботами и тратами на приём и угощения моего многочисленного «войска», понимая, в кавких условиях он теперь существует в этой голодной, безлюдной, богом забытой степи.

Это было ответным плевком хитрого степного джете* своему оппоненту, позволяющему Бадану Коше хоть как-то сохранить лицо перед своими людьми. Сказанное им, привело в замешательство Зандана. Он начал придумывать, чем бы в ответ уколоть соперника, но никак не мог быстро придумать. А в это время Бадан Коша, Басхан и Галзан отделились от своего отряда и молча, направились в сторону хотона*. Зандану тоже ничего не оставалось, как взять с собой двух человек, и двинуться вслед за ними. Остальные же люди Зандана, остались охранять отряд, прибывший с Баданом Кошой. Подъехав к нужной юрте*, сопровождающие с «гостями» спешились и согласно монголького обычая, последние, сняв с себя оружие, прислонили его с внешней стороны стенки юрты*. Зандан зашёл внутрь первым и предупредил хозяина о прибытии «гостей». Затем науружу вышел Эрдем Коша и приоткрыв полу юрты* пригласил внутрь «гостей», пропуская их вперёд. Как и положено, Бадан Коша, Басхан и Галзан вытащили из-за поясов ножи, положив их на лавку возле входа. Эрдем Коша, Зандан и находившийся в юрте до приезда «гостей» ещё один подручный хозяина, Гуча, сели посередине, возле очага. «Гостям» было предложино сесть справа, а сидевшая слева жена хозяина Энкира, встала и занялась проготовлением суутай цая*.

— Всё ли у вас хорошо? — cпросил Бадан Коша.

— Всё хорошо, — ответил ему Эрдем Коша.

— Здоровы ли и благополучно ли живёте? — вновь спросил Бадан Коша, выразив тем самым своё почтение хозяину.

— Здоровы и хорошо, — сухо ответил хозяин юрты*.

— Хорошо ли проводите лето? — вновь спросил Бадан Коша.

— Хорошо проводим лето, — был ответ Эрдема Коши.

Так и славословили они между собой, пока не был готов суутай цай*. Энкира налила чашки с напитком и раздала их присутствовавшим в юрте*. Лишь после этого между мужчинами начался предметный разговор на нужные темы.

— Зачем пожаловал уважаемый Бадан Коша к нашему скромному очагу, — спросил Эрдем Коша.

— Помощь твоя нужна, уважаемый Эрдем Коша, — ответил Бадан Коша, — Злые люди в моём аймаке* ограбили ордынский караван с тархом*. Ходят слухи, что эти люди, твои люди. Я хочу, чтобы ты разобрался и наказал их, а затем выдал этих злодеев мне. Зачем тебе люди, которые сеют раздор между нами? Мы ведь давно c тобой живём в мире, дружбе и согласии, словно два брата? Что ты на это скажишь, уважаемый Эрдем Коша?

— Не могли этого сделать мои люди, благочестивый Бадан Коша, — начал изворачиваться Эрдем Коша, — Это всё пустословные наветы. Кому-то хочется поссорить нас между собой, вот и распускают всякие слухи. Cам пойми! Ну, зачем мне, или моим людям, ордынский тарх*? Чтобы завтра сюда нагрянул их кэшик* и порубили всем нам головы не разбираясь? Если же у тебя есть подозрения на кого-то конкретно из моих людей, укажи мне на него. Мы вместе и разберёмся.

— Где у тебя сейчас находится Сананчик? — cпросил Бадан Коша, — Ходят слухи, что это именно его рук дело?

— Cананчик сейчас далеко от Хозторокани*, — ответил Эрдем Коша, — Но я за него ручаюсь. Нападать на караван с оружием, да ещё ордынский, он не станет. Так, пошалить по мелочам, чтобы прибарахлиться, это другое дело. Но оружие! Зачем оно ему? У него что, своего не хватает? А ведь награбленное оружие ещё нужно найти, куда сбыть? Нет, это навет.

— Хотелось бы верить, — сказал Бадан Коша, — Да вот не получается как-то. Ладно, по этому каравану у меня пока одни лишь слухи. Но есть не только они. К моему знакомому барыге*, недавно из Сарая* прибыл один «знающий человек». Так вот он утверждает, что твой подручный у каких-то бродов через реку Тан* совершил «небольшую шалость». В рузультате неё был похищен ясак*, который урусы* собрали для Орды* за семь, или восемь лет. А ещё какое-то необычное оружие, которое Тохтамыш захватил во время похода на Москву и переправлял в Сарай*. Это уже наветом не назовёшь, так как там остались живыми очевидцы, которые видели Сананчика в лицо. В этом случае, можно только догадываться, что здесь может начаться по возвращении Яглы-Бия и Тохтамыша? Как тебе такое дело?

— Так ведь и Сананчиком мог назваться любой, кто угодно? — cтоял на своём Эрдем Коша.

— Вот это ты, и объяснишь Яглы-Бию, — перебил его Бадан Коша.

— Ладно, предположим, что здесь ты прав, — как бы пошёл на попятную Эрдем Коша, — Тогда дождёмся Сананчика, и разберём всё по уму. Если он и в самом деле, в чём виноват, накажем по справедливости. Как он явиться, я тебе сразу же сообщу. Готовься. Роль обвинителя я предоставлю тебе. Тебе кто-то там, что-то там нашептал, у тебя какие-то вроде как очевидцы. Вот ему и предъявляй, что соберёшь, а я за вами понаблюдаю со стороны. Докажешь, что он виноват, тогда и вынесу свой вердикт.

— Договорились, — согласился с ним Бадан Коша, — Волки и воры не должны быть спокойны.

— Не должны, — сказал Эрдем Коша, — А теперь отведайте нашего скромного угощения.

Пока мужчины в юрте* обсуждали свои дела, Энкира покинула их и успела подготовить угощение из жареного мяса и кумыса, которое и было подано собравшимся.

— Пусть ваша еда всегда будет вкусной как сегодня, — сказал после окончания трапезы Бадан Коша.

— Ваши уста благословенны, — ответил на это Эрдем Коша.

Распрощавшись с хозяевами, «гости» вернулись в свой хотон*. Довольными остались оба хозтороканских джете*. Бадан Коша тем, что получил заверения от своего соседа осуществлять обвинение его подручного на этом, своего рода суде степного «братства». Необходимые доказательства вины Сананчика он надеялся к тому времени заполучить, а не получиться, можно и состряпать, не впервой. В свою очередь, Эрдем Коша был доволен тем, что в нападении на ордынский караван, Бадан Коша его лично не подозревает и на песчинку. А Сананчик непременно выкрутиться! Во-первых, он и в самом деле в том нападении не виноват. Во-вторых, если по прибытии, его о кознях Бадана Коши своевременно поставить в известность, то Сананчик наделён редким талантом, из обвиняемого, превратиться в обвинителя. И в-третьих, Сананчик в Хозторокани* злопамятен, и изощрён в мести обидчикам, как никто другой. Подобных наветов, он Бадану Коше, ни за что не простит. Эрдему Коше остаётся только ждать возвращения своего подручного.

Надежды не заставили Эрдема Кошу ждать себя долго, но только не те, которых он с таким нетерпением желал. На пятый день после отъезда Бадана Коши, к нему в хотон* от Сананчика явились двое. Это были: Хулхачи, являвшейся в их шайке* своего рода хасибом*, и Джангар, выполнявший у последнего роль заступника*.

— А где сам Сананчик? — был первый вопрос Эрдема Коши.

— Стоит юртом* у озера Цаган-Нур*, — ответил Джангар, — А нас он прислал, отдать твою долю от награбленного на Тане*. Удачное вышло дельце однако. Одному тебе вон какой барыш*.

В этот момент Хулхачи вытащил мешочек с драгоценностями, золотыми и серебрянными монетами, и высыпал содержимое перед Эрдемом Кошой.

— Моя доля? — удивлённо посмотрел на него Эрдем Коша, — С каких это пор я стал получать доли? Вы всё должны были отдать мне, а уже я распределяю, кому, какая доля. Не так ли?

— Всё именно так, мой «нойон»*, — растерялся Джангар, — Но мы решили сделать ещё одно дело, поэтому, какую-то часть денег оставили себе. После дела вернём с лихвой, в обиде не будешь.

— Ничего себе часть! — удивлённо посмотрел на своего подручного Эрдем Коша. Он, конечно же, имел представление, сколько средств могло содержаться в ясаке* за семь, или восемь лет.

— Что ещё собрался затеять Сананчик? — повысив голос, спросил Эрдем Коша, — Ему что, того, что он сотворил на Тане* мало?

— На Тане*? — удивился Джангар, — Да это так, мелочи жизни. Вот в Сарае-Калмуке*, если повезёт, там мы действительно, хапнем, так хапнем!

— Что вы там затеяли? — продолжал возмущаться Эрдем Коша, — Вы что, совсем спятили? Не понимаете, чем это может для нас кончиться?

— Всё мы понимаем, — пытался успокоить его Джангар, — Ты ведь сам послал нас на помощь к этому, своему дружку Рятекозю? Вот он и навёл нас на те броды, что на Тане*. А теперь некоторые его люди наведут нас на корабль с ясаком*, который вот-вот прибудет сверху по Итиль* в Сарай-Калмук*. Как закончим дело, мы на этом корабле оставим трупы наших наводчиков, и тогда всё будет правильно. Сананчик всё как есть рассчитал от и до….

— Немедленно скачи на Цаган-Нур* и передай Сананчику, чтобы срочно сворачивал хотон* и возвращался, — в истерике кричал Эрдем Коша, — Хулхачи останется здесь. И ещё передай ему, что Бадан Коша обвиняет Сананчика в нападении, на территории его аймака, на ордынский караван с оружием, выполнявший тарх* для ордынского войска. Я знаю, что это навет, но Сананчик пусть готовится обвинить Бадана Кошу в клевете. Это очень важно. О клевете дожна знать вся хозтороканская степь, а слухи о ней должны дойти до Иски-Сарая*, Маджара* и Хаджи-Тархана*. Скоро вернётся Яглы-Бий и начнёт докапываться до истины. Если Сананчик всё сделает поумному, то под подозрение попадёт сам Бадан Коша. Вот он и пусть тогда долго, упорно, и бесполезно, доказывает улусбеку*, что не «верблюд», и тем более, не хозтороканский. А теперь бегом на коня, и на Цаган-Нур*, и чтобы через два дня, максимум через три, все были здесь.

— Боюсь, это невозможно, — промолвил Джангар, — Все люди Сананчика, уже в Сарае-Калмуке*. На Цаган-Нуре* с ним лишь небольшое охранение. Туда должны явиться люди Рятекозя, которые и наведут нас на нужный корабль. А от Цаган-Нура*, как известно, до Сарая-Калмука*, два дневных перехода.

— По мне хоть на келам-учаре* лети, но предотврати эту авантюру, — ещё более повышенным тоном, закричал Эрдем Коша, — Бегом на коня, и вперёд. Не сделаешь, обоих с Сананчиком передам Бадану Коше. Пусть что хочет, то с вами и делает.

— Слушаюсь, мой саид*, — произнёс Джангар, и вскочив на коня, ускакал в бескрайнюю, хозтороканскую степь.

До самого вечера Эрдем Коша не мог прийти в себя после услышанного от Джангара, и Энкира отпаивала мужа наваром, настоенном на степном пустырнике. Лишь немного успокоившись, Эрдем Коша позвал к себе Хулхачи.

— Что за оружие вы захватили, когда грабили караваны на Тане*? — cпросил он у своего хасиба*.

— Не знаю, — ответил тот, — Я в том походе не участвовал. Я был занят совершенно другим делом.

— А где же ты отсиживался? — с удивлением спросил джете*.

— Я вовсе не отсиживался? — cтал оправдываться Хулхачи. Накануне похода, Сананчик отправил меня в Сарай-Калмук* где я должен был устанавливать связи с горожанами и искать на базарах*, кому можно сбыть награбленное, с чем я достаточно хорошо и справился. Теперь Сананчику будет без меня тяжело. Ему заново нужно искать людей, кому сбывать награбленное. Ведь я должен был вернуться с Джангаром на Цаган-Нур*.

— Но ты наверняка ведь слыхал от других об оружии, которое досталось нашим, во время грабежа караванов на Тане*? — продолжал допрос Эрдем Коша.

— Конечно-же слышал! — ответил Хулхачи, — Как не слышать? Джангар, кроме как о нём, и говорить больше ни о чём не способен! Упоминал киличи*, сайдаки*, шамширы*, а ещё туфанги* какие-то. Я о них вообще впервые слышу. Но в связи с чем он всё это упоминал, откуда же мне знать? У меня ведь голова другим забита — барыш*, бакшиш*, базар*, хабар*, да деньги всякие.

— Рахмат* и за это, — произнёс Эрдем Коша, — А на счёт сбыта Сананчиком награбленного, не волнуйся. Я передал ему через Джангара, чтобы отставили грабёж и возвращались сюда. Да, ещё вот что. Деньги, награбленные на Тане*, Сананчик тебе передал, или при тебе находились одни лишь те, что были получены при сбыте краденого?

— Лишь те, что я выручил от сбыта краденого, — ответил Хулхачи, — С них я выделил и твою долю. Всё остальное, Сананчик с Джангаром, держали при себе.

— Вот сволочи! — сквозь зубы процедил Эрдем Коша.

— Что-о-о? — не расслышал хасиб*.

— Это я не тебе, — ответил джете*, — Иди, отдыхай.

Всю ночь Эрдем Коша не мог уснуть, обдумывая, что делать дальше. Его первоначальные планы рушились, и нужно было придумывать что-то новое, чтобы начать выправлять создавшееся положение. А утром, на следующий день, к нему явился его один из самых верных подручных, Очир.

— Ну что, был у меня Бадан, — сообщил последний, — Вот только догадался ли он, что караван твоих рук дело, я так и не понял. Пришлось поступать так, как мы с тобой и обговорили. Указал я ему место твоего хотона*. Хорошо, что мы с тобой всё предусмотрели, Иначе бы, доедали меня сейчас стервятники. Так что жди гостей в ближайшее время.

— Да они и у меня уже были, — ответил Эрдем Коша, — С караваном то мы его хорошо разыграли, да вот свежие новости, мне затем принесли не завидные. Сананчик с Занданом от рук отбились. Самовольничать стали, да в такие дела вляпались, что даже не знаю, как выкарабкиваться из того, что они натворили, мы теперь будем.

— Давай вместе подумаем, — предложил Очир.

— Да подумал я уже, — уведомил его Эрдем Коша, — Придётся тебе ещё раз назранского* послушника Юду сыграть. Бадан Коша тебе один раз поверил, поверит и второй.

— А я как чувствовал, — сказал Очир, — Не зря я у Бадана Коши ещё тридцать серебряных тангушек клянчил. А он мне так и сказал, что если сдам я тебя ещё раз, то тогда и получу. Глупый человек этот Бадан Коша! Святых учений других народов не знает. Иначе, понял бы, что его разыгрывают, как написано в одном из таких учений. Но пусть и дальше глупит Бадан Коша. Что мы ему на этот раз подкинем?

Пойдём в юрту*, поговорим, чтоб никто, даже мухи не слышали, и сегодня же в ночь поедешь к нему и передашь от себя то, что я тебе скажу, — объяснил ему Эрдем Коша.

Они зашли в одну из свободных юрт*, где Эрдем Коша объяснил Очиру, что тот должен опять прикинуться «иудой» и якобы от своего имени, тайно передать тому кое-что очень важное о намерениях своего хозяина, тоесть Эрдема Коши. В ночь Очир ускакал к тому месту, где расположился хотон* Бадана Коши. Ещё на подъезде к нему, он был встречен дозором последнего, под началом Галзана. Тот знал Очира в лицо, а потому, без лишних формальностей препроводил к своему хозяину.

— Что, свои тридцать серебряных монет потерял? — как бы в насмешку произнёс Бадан Коша, увидев Очира.

— Не потерял, но приехал именно за ними, — ответил ему Очир, — Ты же, мне обещал, что дашь ещё столько же?

— Так их ещё нужно заработать! — напомнил джете*, — За ценные сведения, мне ничего не жалко для хорошего человека. Они у тебя ценные?

— Думаю, что да, — ответил Очир, — К Эрдему вернулся Хулхачи. Он сообщил, что сбывал награбленные добро в Сарае-Калмуке*, и вернулся с деньгами, полученными от сбыта награбленного. Но это лишь малая часть. Золото, серебро и прочие драгоценности, доставшиеся при разграблении каравана на Тане*, у Сананчика при себе. Сейчас он, вместе с Джангаром, установили свой хотон* у озера Цаган-Нур*, где ожидают людей Рятекозя. С этими людьми они должны разграбить какой-то корабль в Сараё-Калмуке*, который везёт ясак* в Сарай*. С ними лишь малое охранение Мацака, человек десять — пятнадцать. Остальная шайка* Сананчика расположилась в его ожидании возле Сарая-Калмука*. Эрдем Коша в ближайшие дни хочет напасть на хотон* Сананчика, истребить его вместе с людьми, да заграбастать себе награбленое на Тане*, свалив при этом, всё на тебя.

— Откуда тебе всё это известно? — недоверчиво спросил собеседника Бадан Коша.

— Сначала обещанную долю, — поставил условие Очир.

— Ну, чтож, за это и двойную долю не жалко, — сказал Бадан Коша и вытащив мешочек с деньгами, отсчитал шестьдесят монет, затем накинул сверху ещё шесть, и передал их Очиру.

— Со мной поделился по секрету Хулхачи, — промолвил Очир, — Мы же с ним с детства приятели. И ещё вот что. Оружие, которое Сананчик взял в ордынском караване, зовётся трупанги, но что это, мне не ведомо, наверное, что нибудь наподобие более совершенных чурзи*, киличей*, или кончаров*.

— Будет что-то ещё подобное, ты мой желанный гость, — на прощанье сказал Бадан Коша, — Твои уста благословенны.

— Да будут быстры твои кони! — ответил Очир и, вскочив на своего коня, умчался в степь.

Бадан Коша же, не теряя времени, пригласил ещё одного из своих подопечных.

— Послушай, Басхан, — обратился он к верзиле, — Возьми с собой человек тридцать, да езжай к озеру Цаган-Нур*. Нужно будет аккуратно, чтоб твоих людей не заметили, отыскать хотон* Сананчика, и спрятаться рядом в камышах. Ночью же, подобраться к нему как можно ближе. Рано утром, когда только начнёт рассветать, нужно будет на этот хотон* напасть. В это время особенно крепко спиться, в том числе дозорам, если до этого, их никто не тревожил. Самого Сананчика, и его заступника* Джангара, если получиться, нужно пленить. Остальных уничтожить. У Сананчика должны быть деньги и драгоценности. О-очень много! Их, естественно, необходимо забрать с собой.

Басхан начал готовиться к походу, а Бадан Коша, тем временем, отыскал Галзана.

— Слушай, Галзан, слушай очень внимательно, — обратился он к своему подручному, — Срочно мчись в Иски-Сарай*. Найдёшь там караван-сарай* Эски-Сарай*. В нём должен проживать заморский купец Искандер. Передашь ему на словах, слово в слово: «Нападение на ордынский караван с тархом*, а также караваны на реке Тан*, где были похищены ясак* и трухванги, по велению Эрдема Коши, совершили джете* Сананчик и Джангар, со своими шайками. Почтенный Бадан Коша принимает меры, чтобы отбить у этих недостойных людей ценности и оружие. О результате успеха, Бадан Коша сообщит дополнительно, после завершения дела». Всё запомнил? Повтори.

— «Нападение на ордынские караваны с тархом*, ясаком* и трухлянгами, на какой-то реке Танг по велению Эрдема Коши, сотворили джете* Сананчик и Джангар, со своими шайками. Почтенный Бадан Коша хочет отбить у тех недостойных людей и ценности, и оружие. Об успехе праведного дела, Бадан Коша сообщит позже, после его окончания», — произнёс Галзан то, что сумел запомнить.

— Сам ты трухляга! — сделал ему укор Бадан Коша, затем немного призадумавшись, добавил, — Ладно, если даже в таком виде передашь, уже неплохо. Купец грамошный, где, что не так, докумекает*. Смотри, хотя бы это не забудь, да не перепутай. Вперёд и с песней! Попутного тебе ветра!

Галзан подготовил коней, взял с собой ещё двух джете* для охраны, и отправился в направлении Хаджи-Тархана* и далее, через Итиль* до Сарая аль-Махрусы*.

А в ночь, хотон* Бадана Коши покинул Басхан со своими людьми, направившись к Цаган-Нуру*.

Очиру же пришлось подзадержаться в дороге по причине того, что ночью его лошадь попала ногой в довольно широкую нору какого-то степного зверушки, после чего прихрамывала и не могла достаточно быстро передвигаться. Он добрался до хотона* Эрдема Коши лишь на следующий день под вечер.

— Хорошо ли тебе давеча путешествовалось? — cпросил его Эрдем Коша по возвращению.

— Хорошо путешествовалось, — ответил Очир, — Даже до сих пор не верится, что Бадан Коша отвалит такую сумму за нашу, всего лишь уловку. Он так воспринял моё известие, что сдаётся мне, уже отправил к Сананчику своих джете*. Тебе тоже не помешало бы поспешить. Лошадь у меня ногу в пути повредила, вот и задержался я не по своей вине, следуя сюда. Заводную* нужно было с собой взять, но это вызвало бы лишние подозрения у Бадана Коши. Привёз ему будто-бы мимоходом какой-то паршивый хабар*, а при снаряжении, словно на войну собрался.

— Ты и так сделал всё, что мог, — успокоил его Эрдем Коша, — Ещё какую либо новость от Бадана Коши имеешь?

— Ничего не имею, — ответил Очир.

— Хорошего тебе возвращения к родному очагу, — пожелал ему на прощание Эрдем Коша.

— Твои уста благословенны, — поблагодарил его Очир и, поменяв свою лошадь на здоровую, отправился в свой караван-сарай*.

Проводив Очира, Эрдем Коша срочно разыскал своих ближайших подручных, Зандана и Гучу.

— Гуча, — обратился он к последнему, возьми своих три десятка людей, да ещё столько же у Зандана, и отправляйся на Цаган-Нур*. Нужно будет разыскать там хотон* Сананчика и затаиться где-то рядом. Подождёшь, пока на хотон* нападут люди Бадана Коши и изрядно друг друга поистрепают. Потом, на тех и других обессиленных, нападёшь ты. Нужно будет сделать так, чтобы ни у тех, ни у других, не осталось в живых ни одного человека. С тобой пойдёт Хулхачи. Его задача, найти и обеспечить сохранность награбленных Сананчиком, денег и ценностей.

— Я тебя понял, — ответил Гуча и отправился готовиться к отъезду.

— Зандан, — обратился Эрдем Коша к другому своему подручному, — Возьмёшь с собой своих остальных, и срочно скачите к Сараю-Калмуку*. Разышешь там наших и сразу-же веди их сюда, пока они не сотворили там что-то непоправимое. Всё ли тебе ясно?

— Мне всё ясно, — ответил Зандан и также отправился готовиться в свой путь.

В эту же ночь Гуча и Зандан, со своими людьми, отправились каждый в своём направлении.

А тем временем Джангар, прибыв в хотон* Сананчика у озера Цаган-Нур, поведал последнему всё, что от них требовал Эрдем Коша.

— Ишь какой, развылся однако! — дослушав собеседника, съязвил Сананчик, — Да кто он вообще такой! Вот возмём своё в Калмуке, и тю-тю, гуляй Эрдеша. Мы теперь как нибудь и без него проживём. Здесь места не найдём, уйдём в земли Рятекозя. Он сам нас туда давно зовёт. Там даже вольготнее, чем в этих пустынных краях, где кроме сухого подобия травы, да редкой колючки, и посмотреть-то не на что. Не сегодня, так завтра, сюда должны прибыть люди Рятекозя. Как прибудут, сразу идём на Сарай-Калмук*, возьмём своё и на Тан*. Нужно лишь предупредить Мацака, чтоб усилил ночные дозоры и никого сюда, кроме людей Рятекозя и близко не подпускал.

— А если Эрдем Коша, не надеясь на меня, захочет ещё прислать сюда кого-то из своих, что будем делать? — спросил Джангар.

— Да ничего, — ответил Сананчик, — Встретим, как подобает, напоим суутай цаем*, добавив туда кое-чего для сугрева, а наутро куда деваться, выбросим «гостя» в степь стервятникам. Птички тоже ведь хотят кушать!

После этого разговора, Сананчик пригласил одного из своих наиболее верных подручных Мацака, незаменимого при несении куча* в степи ночными дозорами, и довёл до него всё, о чём они решили с Джангаром накануне. Сананчик сделал очередной расчёт преодоления дневных переходов от излучины Тана* до Цагана-Нура, по результатам которого у него выходило, что подручный Рятекозя Заман, со своими людьми, должен прибыть в их хотон* если не этой ночью, то в течении следующего дня. Для гостей было специально подготовлено несколько свободных юрт*, в одной из которых решено было поддерживать в нужном состоянии очаг, для должного приёма долгожданных гостей.

Как и допускали Сананчик с Джангаром, один из подручных Эрдема Коши по имени Гуча действительно на следующий день после полудня прибыл в место расположения их хотона*. Но прибыл он не один, а с целой шайкой* джете*. Однако прятаться где-то в камышах, Гуче не пришлось. Ещё на подъезде к Цаган-Нуру* он заметил в районе озера несколько довольно значительных столбов дыма и не раздумывая поспешил туда. Это действительно догорали юрты* сананчиковского хотона*, а ещё, подожжённый у берега сухой прошлогодний камыш. Но благодаря тому, что ветер был со стороны озера, огонь далеко не ущёл и выгорела лишь часть, вблизи самого хотона*. Возле обгоревших юрт* и рядом на берегу, валялись трупы, как людей Сананчика, так и ещё каких-то неизвестных степняков. В воде, вблизи берега, плавало ещё с полдесятка трупов. Гуча стал осматривать трупы, но тел Сананчика и Джангара, среди них не было. В одной из сгоревших юрт*, он нашёл много остатков свежей еды. Видать здесь, накануне, проходило какое-то небольшое пиршество.

— Кто бы это мог сделать? — задался вопросом Хулхачи, особо страстно ковырявшийся в остатках обгорелого войлока юрт*, выроятно надеясь найти хоть какие-то драгоценности.

— Кто же ещё это мог сделать, кроме людей Бадана Коши, — высказал своё предположение Гуча, — Как не горько сознавать, но мы явно опоздали.

— Мы сделали всё что могли, — успокаивал его Хулхачи, — А летать мы, к сожалению, не умеем.

— Обыщите камыши, — скомандовал Гуча своим людям, — Может ещё, кого найдёте. Лучше, если живыми.

Джете* бросились обыскивать камыши. В ходе поисков было найдено ещё несколько трупов, и ни одного живого человека. Но самое интересное, на что обратил внимание Гуча, на месте побоища не оказалось ни одной лошади, ни целой, ни раненой, ни убитой. Порыскав по камышам ещё немного, Гуча приказал прекратить поиски, но решил всё же для надёжности осмотреть ещё и берега, да прибрежные камыши вдоль озера верст на пятнадцать-двадцать в обе стороны от побоища. Так как в одну из сторон тянулись следы от конских копыт, то решено было с неё и начать. Проехав вёрст десять, Гуча понял, что им было принято верное решение, так как там оказался одинокий ойратский хотон* из пяти юрт*. Оказалось, что это летний стан одного из здешних чабанов по имени Ацан, который пас свой скот у озера Цаган-Нур* уже не первый сезон. Хулхачи знал, что в этих местах, неподалёку от места расположения хотона* Сананчика, находился ещй какой-то хотон*, но сам в нём никогда не был. Обычно туда наведывался Джангар и покупал у чабанов мясо, молоко, кумыс и прочие продукты.

— Были ли у тебя здесь вчера, или этой ночью какие люди? — cпросил у чабана Гуча.

— Как не быть? — ответил Ацан, — Вчера были. Одного Жангар зовут, второго как меня, Ацаном. Они у меня молоко, баранину, кумыс покупали. А ночью ещё какие-то неизвестные люди наведались. Как проехать к хотону* Жангара спросили. Я им сказал, в ту сторону идите. Берегом идите. Не заблудитесь. Они и ушли. А утром мой подпасок пришёл. Он ночью недалеко от тех мест на выгоне коней пас. Говорит, в хотоне* Жангара бойня была. Говорит, много людей убили, но некоторые уплыть пытались. Так их прямо на воде стрелами убивали. Но были и те, что в камышах попрятались, а как нападавшие ушли, они камыши покинули, у моего подпаска стреноженных коней отобрали, да в степь и ускакали.

— А где теперь твой подпасок? — cпросил Гуча.

— Так я его в Калмук отправил, — сказал Ацан, — Смертоубийство было. Сообщить куда следует надо.

— А обратно мимо вас никто не презжал? Спросил его Гуча.

— Обратно никто не проезжал, — ответил Ацан, — Зачем им обратно сюда идти, чтобы Ацан их запомнил? Это ночью я их лиц не разглядел, днём бы я их всех запомнил.

— Если бы они ещё позволили тебе это сделать, — пробурчал себе под нос Гуча.

— Что-о-о? — не расслышал Ацан.

Но Гуча больше не стал продолжать с ним беседу. Поблагодарив Ацана за сказанное, он решил проследовать со своими людьми в другую сторону вдоль озера. Миновав место побоища и проследовав вёрст пять вдоль берега в другую сторону, он встретил булюк* всадников, который возглавлял уже знакомый ему, Басхан, один из подручных Бадана Коши.

— Зачем ты это сделал? — спросил он у Басхана.

— Это я у тебя должен спросить, — ответил тот.

— Где Сананчик, или Джангар? — последовал ещё один вопрос Гучи.

— Да кто же их знает, может утонули, может сбежали, тебе лучше знать, — неопределённо ответил Басхан, всем своим видом давая понять, что не намерен продолжать дальнейший разговор с собеседником.

Гуча и не стал продолжать это делать. Сделав отмашку своим людям следовать за ним, он направился в степь, возвращаясь в хотон* Эрдема Коши. По прибытии на место, он поведал Эрдему обо всём, что видел и о чём узнал, о случившемся на озере Цаган-Нур*. А через пять дней, из Сарая-Калмука* вернулся другой его подручный, Зандан. С ним вернулись и те люди, которые направлялись туда Сананчиком, а также был привезён в очень тяжёлом состоянии подручный Сананчика Мацак. Последнему неизвестные отрезали язык и залили какой-то жидкости в уши, после чего тот потерял слух. Удивительно, но «изверги» оставили ему нетронутыми глаза, благодаря чему Мацак и смог добраться от озера Цаган-Нур*, до Сарая-Калмука*.

То же самое, что Гуча изложил Эрдему Коше, Басхан, вернувшись назад, поведал и Бадану Коше, но свалив вину за произошедшее на Гучу. Единственное, в чём и там, и там были единодушны, ни тем, ни другим не было известно о судьбах Сананчика и Джангара.

После этого случая между Эрдемом Кошой и Баданом Кошой окончательно были разорваны, какие либо отношения и началась неприкрытая вражда, в которой каждый «во всех смертных грехах» старался обвинить своего, уже даже не соперника, а непримиримого врага.

Глава 5: Освобождение посланцев и последовавшие за этим события

Медленно тянулись дни в костромском остроге. Если бы, ежедневно по утрам не кормили достаточно сытно, хотя и один раз в день, то Камол ад-Дин решил бы, что про него просто зыбыли. Он периодически пытался узнать у стражников, как чувствуют себя его люди, на что получал один и тот же ответ — «не жалуются». На вопрос же, когда им займутся здешние мелики*, ответы тоже были маловнятные: или «как будет надо», или «сейчас не до тебя». Последнее было наиболее вероятным, так как в целом в остроге никогда не было тишины. Ежедневно раздавались, то крики истязаемых, то их стоны, о чём можно было судить, что война с Ордой*, повидимому, всё ещё продолжается. Но вот и его наконец настал черёд. Сразу после завтрака, Камол ад-Дин расположился на деревянных нарах и начал было дремать, как вдруг заскрипела дверь и в темницу ввалился дюжий надзиратель, потребовав арестанта на выход. Опять та же знакомая изба, и та же, ещё не забытая горница. Но на этот раз, его в горнице ждали Иван Квашня, Василий Непряда, Буга, и ещё моложавого вида неизвестный, судя по одеянию, среднего сословия мелик*. Увидев посланца*, Буга обрадованно подбежал к нему и протянув руку, молча по мужски обнял его. Судя по тому, что все остальные отнеслись к этому весьма спокойно, Из этого Камол ад-Дин сделал вывод и лишний раз для себя убедился, что для этих людей, этикет вообще не представляет какой либо значимости.

— Ну что посланник, насиделся? — обратился к нему Квашня, — Пора выпускать тебя и твоих людей на волю.

— А что произошло? — спросил Камол ад-Дин.

— Тохтамыш ушёл из Москвы, — ответил Квашня, — Пора и нам возвращаться в свою столицу.

— А могу я ещё раз переговорить с Адамом Москваликом*? — задал вопрос посланец*, — Мне необходимо знать результат моего прошлого предложения. Он знает какого именно.

— Сожалею, но это невозможно, — ответил Иван Родионович, — Дмитрий Иванович со своим войском отбыл в Москву. А на счёт предложения, так он велел тебе передать, что не возражает. Но о чём вы с ним договаривались, мне не ведомо. Он меня в известность не ставил.

— Но он хотя бы уведомил, как и через кого с ним держать связь? — высказал недоразумение Камол ад-Дин.

— А вот об этом, он как раз позаботился, — ответил Квашня, и показывая на незнакомца, добавил, — Вот знакомься. Суздальский, ныне безудельный князь Глеб. Он будет периодически приезжать из Москвы в Сарай* и поддерживать с вами отношения, как я понял, через него, — Иван Родионович показал на Бугу, — Они, кстати, уже успели познакомиться и обо всём договориться.

— Когда ты отпустишь моих людей? — спросил посланец*, — И ещё. Не мог бы ты одолжить нам лошадей и провианта до наровчатского города Мохши*. При первой же возможности рассчитаюсь.

— Экий ты прыткий, самаркандец! — удивился Квашня, — Ну и что ты собрался с ними делать? Как отсюда выбираться? Опять искать ушкуйников* и через Москву? Ничего не выйдет. В наши дремучие леса от ордынцев* столько всякого обездоленного народа поуходило, что постреляют вас в наших дебрях, как глухарей с тетеревами. Вы ведь такие же луноликие, как и ордынцы*. Так что сами в леса не суйтесь.

— Тогда что мне посоветуешь в этом случае делать? — спросил у воеводы Камол ад-Дин.

— Завтра, сразу после завтрака, в его сопровождении по Волге поплывёте до Городца, — Квавшня показал на Василия Непряду, — Там, получите лошадей и сами, без сопровождения, пойдёте на юг, пока не доберётесь до Оки. Дальше идите берегом этой реки до Мокши.

— И далее, вдоль Мокши, Цны, Выши и на Вторую сакму*, я эти места знаю, — добавил вмешавшийся в разговор Буга.

— Ну и отлично, — согласился Квашня, — А сегодня, ещё ночь придётся перекоротать в темницах. Так что, простите за неудобства, если что, свободных хором у меня нет.

— Да ладно, что уж там, — согласился Камол ад-Дин, — Не привыкать.

Дружинники Квашни вновь вернули Камол ад-Дина и Бугу в темницы острога. Наутро, сразу, как только закончился завтрак, их вновь вывели из темниц во двор. Там посланца* с Бугой, ожидал Василий Непряда и Глеб Суздальский. Затем, из темниц подняли наверх Бури с Дарханом, Чембара с Вождей, и всё сопровождение миссии, захваченное урусами* возле Костромы.

— Вот все ваши и в сборе, — произнёс Василий Непряда, — Пора на берег и отчаливать.

— Не все, — возразил ему Камол ад-Дин, — Здесь не хватает Ильяса, нашего тарджумана*.

— Да его здесь и не будет, — сообщил Непряда, — Но вы с ним встретитесь по дороге из города. Об остальном можете не беспокоиться. Провиант для вас уже на ладьях, а своё оружие получите в Городце. Таковы у нас правила, ты уж прости.

— А мне рассказывали, что урусы* самый гостеприимный народ, — улыбаясь, съязвил посланец*.

— Это, если бы сами вас сюда позвали, — пояснил Непряда, — А так, ну ты сам понимаешь. Впрочем, за неудобства извини, если что не так.

— Да ладно, забыли! — сморщившись, произнёс Камол ад-Дин, — Не умерли и за то рахмат*. Так и быть, в следующие разы будем гостить друг у друга только по приглашениям.

Собравшись, те и другие покинули двор острога и направились к городским воротам. Выйдя из города, они должны были погрузиться на уже приготовленные к плаванию ладьи. Когда шествие проходило мимо городской площади, от увиденого на ней, у людей посланца* прошёл озноб по коже. На площади стояло с десяток висилиц, на которых раскачивались тела повешенных людей. Среди них был и Ильяс, а также те два ордынских царевича, которых в день ареста миссии, урусы* пересаживали в другую темницу, освобождая место для Бури с Дарханом на солнечной стороне. Тела уже успели почернеть на солнце и Ильяса узнали лишь по одежде.

— Чем же они перед вами провинились? — cпросил Камол ад-Дин у Непряды, — Никак бунт хотели поднять?

— Какой там бунт! — поморщившись, произнёс Непряда, — Можно сказать, ни за что поплатились несчастные. За то, что они сделали, им бы и каторжных работ было вполне достаточно. С людьми у нас напряжёнка вышла, вот и доверили следствие одному идиоту. И вот тебе результат. Ладно, хоть в чём-то виновные пострадали. Но к ним ведь пятерых вообще ни в чём не виновных сунули. Решили проверить этого идиота «на вшивость», сможет ли он разобраться, кто виновен, а кто нет, и доложить обо всём воеводе. А что делать дальше, мы и сами бы разобрались. Так у него разобраться ума не хватило, а вот всех подряд на тот свет отправить, так за этим дело не стало. Мы не успели и глазом моргнуть. Но это ещё не все. Кому не хватило висилиц, он лично головы отсёк. Вон стоит сдвинутый в сторону лобный настил с толстым пеньком и топором! Здесь кровь лишь недавно смыть успели.

— И где же вы нашли этого идиота? — спросил Камол ад-Дин.

— Где нашли?! Где нашли?! Да мы его как раз, нигде и не искали, — ответил Василий Непряда, — Это ты его сюда из Москвы приволок, вместе со всеми. Боярин это наш, Василий Вельяминов.

— Так ведь было же кажется подозрение, что он на ордынцев* шпионил, — удивился посланец*.

— Подозрение то было, да доказательств не нашлось, — ответил Непряда, — Не казнить же людей бездоказательно?

— Но он же, казнил? — недоумевал посланец*.

— Так ведь он же идиот! Не так ли? Чтож теперь нам всем идиотами становиться?

— А с этим Вельяминовым, вы что сделали? — полюбопытствовал посланец.

— А что с ним сделаешь? Он же идиот, — был ответ Непряды.

— Тогда зачем вы ему нашего тарджумана* отдали, если заранее знали, что он идиот. Этот человек ведь вам такое дело сделал! Сдал нас с патрохами. Это ведь мы его должны были казнить, а не вы. А вам бы следовало его даже наградить.

— Да, конечно мы знали, что Вельяминов идиот, но не думали, что настолько, — пояснил Василий Непряда.

— Вот уже больше года наблюдаю я за вами, урусами*, и никак не могу вас понять своим умом, — стал далее рассуждать посланец*.

— А нас умом понимать и не надо, — парировал Непряда, — Нас можно понять лишь делом. Результатом дела, если точнее.

— Вот Орда* предъявит вам «плату» за царевичей, и каков тогда будет результат дела? — продолжал Камол ад-Дин.

— Убивать нам этих царевичей, конечно же было нельзя, но и отпускать назад в Орду*, тоже, — стал пояснять Непряда, — Иначе, оборзели они совсем, чувствуя безнаказанность. Отсюда вывод, надо убивать. В следующий раз, по крайней мере, другие царевичи подумают, идти на нашу землю пакостить, или нет. Но так как нам их убивать нельзя, то пусть это делают всякого рода вельяминовы. Какой спрос с этих идиотов! Идиоты, они, как говорят, и в Африке идиоты. Но если Орда* потребует выдать убийц этих царевичей, как уже бывало не раз, вот мы и выдадим ей, её же шпиона. Пусть что хотят с ним, то и делают. А ведь Вельяминов, в силу своего идиотизма, даже понятия не имел, кого вешает! В известность Квашня его не ставил, а лишь отдал разобраться, виновны эти двое, или нет. Разве мог воевода знать, что в силу своего идиотизма, Вельяминов даст волю своему чрезмерному усердию именно в отношении царевичей. И он, кстати, до сих пор не знает, кого казнил. Поэтому, награждать надо вот кого, а не вашего Ильяса, который сегодня сдал вас, а завтра так же, не моргнув глазом сдаст нас. Так почему упускать такую возможность, ликвидировав и его чужими руками?

— А говоришь, умом урусов* не понять, — подытожил посланец*, — Вы оказывается, не так просты, как хотите казаться. Да и народец вы, ох какой коварный, с вами лучше не связываться.

— Поневоле тут будешь коварным, когда вокруг одни враги, — сказал, как отрезал Василий Непряда, — Хоть справа, хоть слева, хоть с запада, хоть с востока, ну а с юга, так тут особенно. Лишь с севера небольшая отдушина, но и ту некоторые используют, чтобы с тыла зайти. Вот так всю жизнь и живём, никому не веря, порой даже самим себе.

Погрузившись в ладьи, самаркандская миссия, сопровождаемая дружиной Непряды, двинулось вниз по Волге. Доплыв до города Юрьевец, на берег сошёл князь Глеб, с немногочисленным отрядом своей дружины. По пути следования сюда, он заренее обговорил в Камол ад-Дином и Бугой все обстоятельства дальнейших встреч в Ашулуке*. Остальные же пролдолжили плыть дальше.

— Вас специально отправили сопроводить нас? — спросил посланец* Непряду.

— Не только, — ответил тот, — Я должен сопроводить из Нижнего в Москву семью своего князя.

— Но с Москвы ведь ничего не осталось, там одни лишь каменные крепостные стены? — напомнил ему Камол ад-Дин.

— Отстроим заново. Нам не впервой, — ответил Непряда, — Лес рядом, до зимы ещё пару месяцев имеется, ну а людей поновой из округи как нибудь наберём.

— Но казна-то, разграблена? — удивился посланец*, — А там ведь, и Тохтамыш вновь может долги заплатить потребовать? Мы, если даже всё пойдёт как оговорено, тоже сразу помочь не сможем.

— Есть в одной нашей мудрой народной сказке, хорошая подсказка, — хитровато улыбнулся Василий Непряда, — Вот ей и последуем. «По амбарам пометём, по сусекам поскребём, глядишь, и наберётся». Что же касается вас, так у нас на этот счёт тоже хорошая поговорка имеется, «на „забугорного“ дядю надейся, но сам не плошай». Выкрутимся как нибудь!

Так, незаметно, миссия добралась до Городца, небольшого городишки, располагавшегося выше по течению Волги от Нижнего Новгорода. Там, как и было обещано, урусы* предоставили самаркандцам лошадей и вернули отобранное возле Костромы оружие. Попрощавшись, Непряда со своими людьми уплыли вниз по течению реки дальше, а миссия Камол ад-Дина, ведомая теперь уже Бугой, направилась строго на юг, пока не вышла к одному из изгибов левого берега Оки. Здесь самаркандцы сделали привал и двинулись дальше вдоль берега вверх по течению. Оку сменила Мокша, с её извилистым руслом, бесконечно меняющим направления. Но, как обговаривали в Костроме, вдоль русел Цны и Выши не пошли. Буга сменил дальнейший маршрут следования и путники продолжили следовать вдоль русла Мокши, по которому миссия добралась сразу до города Мохши*, столицы Наровчатского улуса*, хотя возможно, и потеряла во времени. Прибыв в город, Дархан решил разместить членов миссии в своём бек-сарае*, но на его удивление, дома не оказалось его сестры Ламзурь. Назир* ему сообщил, что она ещё неделю назад уехала навестить свою мать и не вернулась. Ходят слухи, что примерно в это же время на селения в округе Мохши* совершила илкар* неизвестная шайка* джете*. Кроме грабежей и разбоев, джете собрали и увели якобы для продажи на невольничьем рынке много подростков, юношей и девушек. Дав распоряжение назиру* разместить и накормить всех членов миссии, Дархан тут же вскочил на лошадь и помчаслся в городской эмират*, узнать о подробностях случившегося. За ним последовал и Камол ад-Дин. Прибыв на место, они тут же разыскали асосий эмира* крепости Тахирбека и расспросили его о всех случившехся накануне событиях.

— Да такое действительно случилось, — подтвердил тот, — Неизвестные джете* действительно, как смерч прошлись по близлежащим селениям, разграбили и сожгли их, и по сведениям тех немногих, кому посчастливилось убежать и выжить, увели в неволю от детей, до юношей с девушками.

— Но что сделал ты, — набросился на него Дархан, — Почему не стал преследовать? Ведь «Наровчат»* не приграничный улус*. Если они погнали этих невольников куда-либо за пределы Орды*, то наверняка и теперь ещё не добрались до приграничья. На ордынских же невольничьих базарах, самих ордынцев покупать никто не станет. Это опасно. За такое можно остаться без головы. Куда джете* могли их угнать?

— Как раз отсюда их никуда далеко угонять и не нужно, — возразил Тахирбек, — Не так далеко от нас имеется селение Турклер*. Оно принадлежит Османской Порте*. А там имеется свой невольничий базар, который у них зовётся коле пазан*. Султаны* Порты холбоотоны* наших правителей. Поэтому, они делают в Турклере всё, что хотят. Если же невольников туда успели продать, то назад возврата не будет, разве что за очень большой бакшиш*.

— Но почему ты сразу бездействовал? — не унимался разгорячённый Дархан, — С невольниками джете* быстро передвигаться не могли. Ты трус, не более того. Вернётся Урусчук, мы с тобой разберёмся.

— Ты можешь считать меня кем угодно, — спокойно ответил Тахирбек, — Но я не мог покинуть крепости после того, что здесь произошло ранее. У меня не так много аскеров*. А джете* могли специально устроить этот илкар*, чтобы выманить нас из крепости и захватить её. Моя же основная задача, охрана этой крепости.

— А что могло случиться в глубоком ордынском тылу, что ты так боишься покидать крепость? — спросил Дархан-нойон.

— Случилось то, что как-то даже в голове не укладывается, — начал объяснять асосий эмир*, — В умёте*, перед бродами через речку Вад, джете* напали и наголову разбили булюк* ордынского войска под командованием некоего эмира* Мурзы-Бека*, возвращавшегося из Москвы* в Орду*, и сопровождавшиго захваченные у урусов* какие-то туфанги*, которые, кстати, тоже были похищены.

— Да, тебе точно не позавидуешь, — согласился Дархан, — Но ты выдели мне, хоть сколько нибудь аскеров*, я наведаюсь на Турклер*. Дело в том, что похищена моя сестра. А Дорука, владельца коле пазана*, я знаю.

— И моя невеста, — добавил Камол ад-Дин.

— Вы спятили? — произнёс Тахирбек, — Я не только не могу выделить вам ни одного человека, но вынужден буду забрать и тех, что прибыли сюда с вами. Главное сейчас, в случае нападения удержать крепость. Мне чопар* передал известие, что скоро сюда прибудет сам Тохтамыш, который будет возврашаться из Москвы с сильно поредевшим войском. Если же джете* захватят эту крепость и установят на её стенах захваченные ими же туфанги*, обороняться они здесь, смогут целую вечность. Чопар* говорил, что Москву мы взяли с трудом, и то обманом. А здесь и стены выше и крепче, да потом ещё эти туфанги*. Говорят, они стреляют огненными стрелами и очень далеко. Если же Тохтамыш узнает, что я ослабил оборону крепости из-за какой-то женщины, пусть даже знатной и уважаемой, не сносить мне головы. Так что прости брат*, но я и у тебя аскеров* заберу.

— У меня ты забрать не сможешь, — ответил Дархан, — Просто потому, что они не мои. Они его, — нойон* указал на Камол ад-Дина, — А он иностранный подданный, посланник Великого амира* Тимура. Он вправе распоряжаться своими людьми, как посчитает нужным. А наши заботы, это не его заботы! Кроме того, мы попутно могли бы кое-что узнать о напавшех на булюк* Мурзы-Бека, в частности, кто они, и сколько их. Тебя же самого об этом, наш царь спросит в первую очередь? И что ты ему ответишь? Я ничего не знаю, «моя крепость скраю»?

— А тут ты скажешь, что иноземцы сами пожелали стать бохадурами*, и ты ничего с этим не смог сделать, — вмешался в разговор Камол ад-Дин.

Тахирбек призадумался.

— Вот что, — произнёс он после некоторой паузы, — Делайте, что хотите. Но давайте договоримся. О том, что вы отправитесь в Турклер* из-за женщины, я от вас ничего не слышал. Если что, вы мне говорили только о том, что ушли в бохадуры* лишь исключительно в поисках похищенных туфангов*. Скажу посекрету. Меня предупреждали. Других, таких как я, тоже предупреждали, что некие иноземцы ищут эти штучки, и чтобы мы обращали внимание на грузы, с которыми следуют мимо нас всякие там, иноземные миссии и посланники. Поэтому, любые истории с туфангами*, будут выглядеть правдоподобно. А лучше, чтобы вы про похищенные туфанги*, действительно что-то «нанюхали». Али-Бек с нас обеих по десять шкур сдерёт, пока хоть одно изделие не найдётся.

— Рахмат*, — поблагодарил Тахирбека Дархан.

— Людей у нас действительно мало, — сказал нойону* Камол ад-Дин, как только они покинули эмират*, — Да человек пять из них, я ещё должен буду выделить для сопровождения Бури с Бугой. Их во что бы то ни стало нужно отправить в Сарай*. В чём-то Тахирбек возможно и прав. Я не вправе рисковать жизнью племянника Амир-ал-умара*, ради спасения собственной невесты. А Буга незаменим как его основной уртак* в Орде*. Он ведёт здесь, все наши основные торговые дела.

— Кстати, а с каких это пор Ламзурь стала твоей невестой? — cпросил Дархан Камол ад-Дина.

— Разве теперь это имеет значение? — ответил посланец, — Выручим, разберёмся. А не выручим …. Впрочем, я не хочу сейчас об этом и думать. У меня к тебе ещё одна просьба. Бури с Бугой не должны знать куда мы идём, иначе первый навяжется с нами. По прибытии домой, я их в приказном порядке, немедленно отправлю в Сарай*, а мы выступим чуть позже, по всей вероятности завтра с утра. Прошло уже столько времени, что ночь нам ничего не даст. А так и люди отдохнут, и кони, да и подготовиться нужно основательно.

По прибытии в бек-сарай* Дархана, Камол ад-Дин сразу же подозвал к себе Бури и Бугу.

— Ну что, передохнули маленько? — спросил он у них.

— Да только лишь и успели, что вымыться, да немного перекусить, — ответил Бури, — А что случилось что нибудь?

— Ещё как случилось, — ответил посланец*, на ходу выдумывая, чтобы соврать, — Срочно собирайтесь, берите пять нукеров* и немедленно спешите в Сарай*. Прямо сейчас. Это распоряжение Ак-Буги и оно не обсуждается. В Сарае* что-то творится невероятное. Мы сразу после вас следуем в ином направлении. К сожалению, людей вам больше дать не могу. Мне они нужнее. Поспешите прибыть в Сарай как можно скорее, но и сильно не гоните, чтобы лошадей не загнать.

— Но откуда Ак-Буга мог знать, где мы? — недоверчиво спросил Бури, — Он что, с шайтами* в сговоре.

— Насчёт сговора с шайтами не знаю, — ответил Камол ад-Дин, — Но, похоже, чопар* от него понёсся по всей сакме*, уведомляя всех и вся, предупредить нас о том, в случае нашего появления.

— Может всё таки на ночь задержемся? — неуверенно вступил в разговор Буга, — Что нам может дать всего одна-то ночь?

— Нет, надо, так надо! — промолвил Бури, приученый беспрекословно выполнять подобные распоряжения, — Просто так мушавер саид* не стал-бы рассылать чопаров* по всем возможным путям нашего следования.

Не мешкая, Бури с Бугой собрались, и взяв с собой пятерых нукеров*, в тот же день отбыли в сторону Самарского перевоза*. Камол ад-Дин же с Дарханом, как и было между ними оговорено ранее, основательно подготовившись, вместе с оставшимися нукерами* отбыли в Турклер*. Путь Камол ад-Дину уже был знаком, так как по этой же самой дзя* ему приходилось в сопровождении ушкуйников*, добираться из Китовраса* в Мохши*. Однако, как они не старались, для прохождения пути ушло почти три дня, и в Турклер* они прибыли лишь на третий день к вечеру. Отыскать в этом селении коле пазан* «Турк Даги», большого труда не составило, так как он располагался на возвышенности посреди селения. Дархан с Камол ад-Дином не то, что вбежали, ворвались сквозь заслон, пытавшихся их остановить людей, в сторожевое помещение коле пазана*.

— Где асосий* саид* Дорук? — громко выкрикнул Дархан.

— Ну, я вместо него, — ответил один из присутствовавших в помещении, — А в чём дело?

— Вначале представься, кто ты такой будешь? — не смягчая тона, спросил у него Дархан.

— Тебя что, вежливости не научили? — ответил незнакомец, — Ты всегда себя так ведёшь, когда приходишь в гости? Вышвырнете его вон, — обратился он вероятно к находившейся в помещении прислуге коле пазана*.

Несколько человек сразу со всех сторон тут же обступили Дархана. Тот попытался выхватить из ножен килич*, но ему сумели вывернуть руки и повалить на пол. Зато в это время успели приготовить оружие к бою Камол ад-Дин и тот самый находившийся в помещении незнакомец. Кроме того, в помещение уже прорвалось трое нукеров* самаркандца, которые также схватились за оружие. Так, по числу вооружённых людей, перевес оказался на стороне посланца*.

— А с тобой мы кажется, где-то уже виделись? — произнёс незнакомец, глядя в глаза Камол ад-Дину.

— Я тоже что-то припоминаю, — ответил посланец*, — Но не могу вспомнить, где и когда.

Оба стояли друг напротив друга, выжидая удобного момента, чтобы обрушить на своего соперника удар смертоносного оружия. Вдруг дверь из соседнего помещения открылась, и в проёме появился внушительного вида человек. Он сразу же вмешался в происходившее.

— Бек Камол? А тебя к нам сюда каким ветром занесло? — обратился он к посланцу*.

— Уйми сначала своих, не в меру прытких джандаров*, — ответил Камол ад-Дин, продолжая держать оружие наготове.

Вошедший подал знак, и противник посланца* убрал оружие, а скрутившие Дархана люди, освободили его от пут. Камол ад-Дин тоже убрал в ножны свой килич*. Он также, сразу узнал Балабана. Но в этот мемент в помещение возвались Чембар с Вождей, разбросав пытавшуюся преградить им путь прислугу. Камол ад-Дин им подал знак, чтобы те тоже успокоились, мол здесь уже разобрались и всё в порядке.

— Ты и их знаешь? — произнёc только что освободившийся от пут, и потирающий руки Дархан.

— Пришлось познакомиться? — ответил посланец*.

— Что произошло? — спросил Балабан, обращаясь сразу ко всем.

— Они первыми набросились, — начал оправдываться тот, что ранее представлял себя за главного, — Сразу вбежали, и ни слова не говоря, схватились за оружие. Нам же, пришлось лишь обороняться.

— Не нужно вести себя как чванливая, грязная кака*, — ответил на это Дархан.

— Ну ладно, повздорили немного, и будет, — стал миролюбиво сглаживать конфликт Балабан, а затем, обращаясь к прибывшим «гостям», добавил, — С чем пожаловали?

— Здесь, в коле пазане* находится его сестра и моя невеста, — ответил Камол ад-Дин, — Мы прибыли, чтобы освободить её отсюда.

— Коле- пазан* не наш, — ответил Балабан, — А мы здесь, как и вы, всего лишь гости. Владелец будет только завтра. Вот с ним и решайте.

— Однако, по поведению некоторых не скажешь, — заметил посланец*, кивнув на Дурана, которого тоже теперь вспомнил, — Мы у себя в стране, и то подобного не позволяем.

— А самаркандские доспехи, ты тоже как хозяин этой земли носишь, да и все твои воины, кроме него, — Балабан кивнул в сторону Дархана, — Да я ещё при первой встрече тогда засомневался, что ты здешний бек*, но промолчал, так как мне тогда было без разницы.

— Мой Амир-ал-умар*, холбоотон* здешнего верховного правителя, а потому, мне это позволено, — пояснил Камол ад-Дин.

— Мой султан* тоже, — добавил Балабан.

— А меня уже в расчёт никто не берёт, — вмешался, стараясь повысить голос Дархан.

— Что ты, что ты! — попытался его успокоить турклар*, — Никому из нас лишний конфликт ни к чему. Сейчас пойдём, да посмотрим помещения с невольниками, и если твоя сестра там, мы переведём её в какой нибудь торак* до возвращения владельца. Сами же мы её отдать вам просто так не можем.

Балабан, Дуран, Камол ад-Дин и Дархан, а также Чембар с Вождей и несколько человек из числа прислуги коле пазана* пошли осматривать помещения с невольниками. Осмотрев их, Камол ад-Дин с Дарханом убедились, что Ламзурь там отсутствует. Оба были в недоумении. По их мнению, такого просто не могло быть.

— Последние недели две, какие нибудь джете* привозили сюда ещё молоденьких девушек? — спросил Дархан.

— И не один раз, — ответил османец*, — Особенно ушкуйники*. Но на этот раз они были неправильные какие-то. Больше на лошадях скакали, чем на своих лодках плавали, хотя Похорь* здесь протекает мимо.

— А невольников за эти дни куда нибудь угоняли? — cпросил Дархан.

— Конечно же угоняли, — ответил Балабан, — И в Казар*, и к нам в Порту*, через Мавролако*. Но если молоденькую девушку, то Дорук её мог и кому-то из местных баев* продать.

— Но она ведь ордынка? — возразил Дархан.

— Ну и что, что ордынка, спокойно ответил на это османец*, — Да её после продажи, за одну ночь так могли «отъиметь», что к следующему утру она и собственное имя не вспомнит.

— Зачем тебе такая невеста, которая в руках джете* побывала? — тихо спросил Дуран у Камол ад-Дина, на что последний, не говоря ни слова, ударил того кулаком в лицо. Конфликт грозил вспыхнуть с новой силой. Но в этом, повидимому, не был заинтересован, прежде всего сам Балабан, который приказал Дурану уйти в свой торак* и позвать вместо себя другого османца*, Казана.

— Мы ещё встретимся, — уходя, и глядя в лицо Камол ад-Дину, процедил сквозь зубы Дуран.

— Не сомневаюсь, — ехидно улыбаясь, тихо ответил тот.

Коле пазан* для надёжности прошли ещё раз, после чего прибывшим нашли свободный торак*, где они переночевали до следующего дня. Дорук прибыл в «Турк Даги»* лишь после полудня. Здесь его с самого утра с нетерпением ожидали Камол ад-Дин с Дарханом. Они изложили османцу* суть дела. При этом, последний пытался упрекнуть турклара* тем, что тот покупает у всякого рода джете* ордынцев* и перепродаёт их в неволю. Но изложенные Дарханом доводы, судя по лицу Дорука, мало на него подействовали. Тем не менее и ссорится до конца с нойоном*, ему тоже не хотелось. Когда турклар* услышал имя той, которую искали, по его мимике лица было заметно, что османцу* знакомо это имя, и он наверныка знал, где находится девушка. Но Дорук не был бы самим собой, если бы и на этот раз не постарался набить себе цену.

— Конечно, это не моё уже дело, — начал он издалека, — «Товар», как говориться продан, а что упало, то пропало. Но что не сделаешь ради уважаемых людей! Ламзурь! У меня что-то вертится в голове это имя, но точно вспомнить не могу. Я завтра же поеду, и проеду по предполагаемым местам. Если найду, то выкуплю и привезу её сюда обратно. Ну а если не найду, не обессудьте. Придётся вам ехать дальше в Мавролако*. Женский коле пазан* только там. В Казаре*, как известно, его нет. Там лишь пересыльные загоны, как для скотины.

— Мы с аскерами* и джандарами* идём с тобой, — стал решительно настаивать Дархан.

— А вот этого делать не нужно, — возразил ему Дорук, — В случае какой оплошности, ты вместо сестры, получишь её труп. Здесь нужно всё делать тонко, «с чуствой, с толкой, с расстановкой», как гласит некая мудрость одного из здешних народов.

— Да если Ламзурь там, эти юлэры* и пикнуть не успеют, — разгорячено попытался Доруку доказать Дархан.

— Успокойся, — попытался остановить его Камол ад-Дин, — Он прав. Дров наломать мы всегда успеем. А нам Ламзурь нужна, живой и невредимой. Поэтому, пусть попробует.

На том и порешили. На следующий день утром Дорук и Казан покинули коле пазан*, отбыв в неизвестном направлении. Однако не в этот день, ни на следующий, назад они так и не возвратились. Камол ад-Дин с Дарханом не находили себе места. И так, день за днём, прошла целая неделя. Посланец* с нойоном* хотели было собраться и отправиться на поиски, но куда можно было ехать, когда Дорук не оставил и малейших намёков на места своего посещения. Казалось, что томительное ожидание продолжается вечность. И вот, наконец, к вечеру восьмого дня в Турклер* вьехали трое всадников. Это были Дорук с Казаном, и Ламзурь на одной из заводных лошадей*. Радостям Дархана и Камол ад-Дина не было предела. Соскочив с лошади, девушка обняла брата, а затем жениха. Она была достаточно свежа и румяна, будто и не побывала в страшном плену.

— Вот видишь, а ты боялся, — произнёс Дорук, обрашаясь к Дархану, — Возвращаю тебе сестру в целости и сохранности. Это я тебе как бывший ордынский эмир* и нынешний подданный Великого султана* Порты* заявляю.

— Рахмат! Рахмат! — на этот раз не мог нарадоватся Дархан, — Сколько я тебе должен?

— Разве такое деньгами оплачивается? — cнисходительно произнёс Дорук, — Успокойся. Как говориться, гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдётся. Может быть, когда нибудь и тебе придётся меня выручать. Мир тесен. А сейчас отправляйтесь отдыхать. Завтра не забудьте забрать с собой тех пятерых, что остались у меня из селения вашей девушки. Я ей обещал освободить этих людей даром.

— Рахмат! — поблагодарил османца* Камол ад-Дин. У него оставалось множество вопросов к освободившим его Ламзурь туркларам*, но в создавшейся ситуации, задавать их было не совсем уместно, тем более, что Дорук сразу же постарался покинуть место встречи.

— Если что, найдёшь меня во время иши* у здешней мечети, — сказал Камол ад-Дину на прощанье Казан и тоже удалился.

— Расскажи мне как брату, что они с тобой сделали? — спросил Дархан у Ламзури, — И ничего не скрывай. Я должен знать всю правду, какой бы горькой она не была.

— Ты не поверишь, но представь себе, абсолютно ничего, — ответила девушка, — В этом отношении, мне, можно и так сказать, несказанно повезло. Меня определили прислугой в торак* к их главному джете*. Его у них зовут ватманом*. Ну это как у нас эмир*, или нойон*. Я готовила ему еду, подметала полы и делала всё, что нужно было по хозяйству. Поэтому, наверное, и избежала тех ночных насилий, которым подвергались со стороны джете* другие наши пленницы.

— Он что, тебя по ночам вообще не насиловал? — удивился Дархан, — На джете*, это совсем не похоже.

— Я сама удивляюсь, но именно так оно и было, — продолжела рассказ Ламзурь, — Дело в том, что женщины этого джете* вообще не итнтересовали. На ночь ему приводили какого нибудь юношу из числа захваченных этими джете* пленников, а он его «петушил», как выражались его же подопечные. Ну это когда мужчина, на ложе вместо женщины использует другого мужчину. Затем, некоторые его подопечные, которые у них звались «голубасами», делали из того юноши евнуха. А это уже как из жеребцов делают меринов! Тех евнухов, говорят, затем джете* продавали за море как товар. Иногда «голубасы» во время «евнушений» не в силах были остановить юношам кровь и эти экзекуции заканчивались смертями. После подобных ужасов, наутро джете* выносили из нашего торака* лишь изуродованные трупы. Мне же, затем приходилось отмывать от крови стены, полы и ложе. Если бы я там пожила ещё с неделю, то наверное, сошла бы с ума. Хотя через неделю, тот ватман* обещал меня продать одному здешнему эмиру*, или аскеру* как кумай*. Его, кажется, Дураном зовут. Ведь джете*, как они сами говорили, нужно было отправляться на очередной промысел, а они туда с собой, лищних не берут. Вот мой ватман* и хотел меня продать перед отъездом. Хорошо ещё, что эти люди вовремя подоспели, которые доставили меня сюда.

— И за сколько они тебя выкупили? — cпросил Дархан.

— Ты знаешь, — ответила Ламзурь, — Но мне кажется, что мой ватман* вообще не стал брать денег с Дорука. Просто взял, да и отдал даром. Я даже сама удивилась. Мне кажется, что между ними какой-то сговор. Дело в том, что в то место, где я содержалась, Дорук и его напарник приехали ещё семь дней назад. Потом все вместе, и частью ушкуйников*, куда-то уехали, а когда вернулись, мой ватман* османцу* сказал: «Возьми, что я тебе обещал. Отдаю тебе её в целости и сохранности». Вот так всё и было.

— Так это были ушкуйники*? — cпросил Дархан.

— Я в этом не разбираюсь, но они как раз, сами себя так и называли, — ответила Ламзурь.

— А ты этого ихнего ватмана* не помнишь как зовут? — cпросил Дархан.

— Точно я его не запоминала, — ответила девушка, — Я старалась как можно меньше у него мелькать перед глазами. Но кажется, его звали толи Похам, толи Пахан. Что-то вроде этого.

— Ну ладно, успокойся сестрёнка, — сказал Дархан, — Всё уже позади. Скоро опять будем дома. Больше ты, мой бек-сарай* покидать не будешь.

Рассказав всё произошедшее Дархану, Ламзурь оставила брата и отправилась отдыхать, а нойон* всё услышанное, изложил Камол ад-Дину, попросив его, по этому поводу, больше сестру не беспокоить. Тот дал слово и в свою очередь сообщил ему о предложении Казана.

— Тебе нужно будет обязательно сходить на эту встречу, — посоветовал ему Дархан, — Только смотри, будь осторожен. Не проговорись турклару* чего лишнего. Мы не знаем, возможно ушкуйники* действительно в каком-то сговоре с османцами*. Я слышал, что ушкуйники поставляют османцам* ещё и юношей для производства в янычары*, но в подробности эти, я не вникал. Однако сейчас, после всего, что здесь произошло, нам лишнего любопытства по этому поводу тоже проявлять не следует. Ведь османцы*, как не крути, но спасли нам Ламзурь.

Ночью Камол ад-Дин прибыл в условленное место к мечети. После иши*, туда же явился и Казан.

— Я помог тебе самаркандец вернуть невесту, — обратился к посланцу* османец*, — Теперь, если можешь, помоги и ты мне.

— Если в моих силах, обязательно помогу, — пообещал Камол ад-Дин.

— Во время войны с Москвой, Орда* захватила там ценные трофеи, огнестрельное оружие туфанги*. Я точно знаю, что Самарканду это тоже не безъинтересно. Ты не знаешь, где эти трофеи хранятся теперь?

— Ордынцы* пытались переправить эти трофеи в Сарай*, но по пути следования, недалеко от города Мохши*, они были атакованы неизвестными и все туфанги* были похищены. Мы сами принимаем меры для установления этих неизвестных, совершивших то дерзкое нападение.

— А не вы ли это и сделали? — полюбопытствовал Казан, — Ходят упорные слухи, что вы давно охотились за этими штуками. Признайся, всё останется между нами. Ведь ты же сам обещал услугу, за услугу?

— Так, а ты сам посуди, — пытался растолковать ему Камол ад-Дин, — Зачем нам этот налёт? Ордынский царь* Тохтамыш и так обещал с нами ими поделиться. Там бы на всех хватило. А теперь нам придётся вместе с ордынцами* искать, кто совершал этот дерзкий налёт. А как услугу за услугу, скажу тебе по секрету, что мы наоборот, подозреваем в этом налёте именно вас, османцев*.

— Ну, при такой беспечности ордынцев*, захватить эти трофеи было бы не так уж и трудно, а вот переправить их в Порту*, будет немалая проблема, — ответил Казан, — Поэтому давай, если что, искать вместе. А ещё о нашей встрече, и если вдальнейшем будут таковые, никто знать не должен, ни ваши, ни наши.

— У меня интерес такой же, — ответил Камол ад-Дин, — Клянусь Всевыщним! Но у меня, если можно, будет ещё один весьма щепетильный вопрос.

— Ну, если этот твой вопрос не военная тайна, то отвечу, — пообещал османец*.

— Думаю, что нет, — ответил Камол ад-Дин, — Кто тот человек, у которого содержалась моя невеста?

— Тоже мне вопрос! — усмехнулся Казан, — Да это же Пахом, ватман* ушкуйников*. Среди джете* он зовётся Петуховым. Но это, как я понимаю, фамильная принадлежность. А прозвище у него кажется «голубой». Его же людей, занятых с ним в деле поставок евнухов на невольничьи рынки, зовут «голубасами». Но другие ушкуйники* рассказывают о тех делах почему-то всегда с ухмылкой. Попробуйка пойми этих урусов*! Я в их хитроумия до конца не вникал. А у тебя какие к нему могут быть претензии? Ведь он, насколько мне известно, твою невесту и пальцем не трогал. Хотя тоже странно, может для какого жертвоприношения берёг? Среди урусов* ведь тоже всяких многобожников хватает? Попробуй ка найти истину? Я здесь не так давно, а потому обычаев здешних народов до конца ещё не постиг. Так что, разбирайся дальше сам, а я с тобой на эту тему не разговаривал. Да и моя вера копаться в подобных делах нас не одобряет. Договорились?

— Вполне, — согласился Камол ад-Дин, — Что же касается веры, то мне то же самое. Мы ведь кажется с тобой единоверцы?

На следующий день, взяв с собой ещё пятерых обещанных Доруком невольников, люди Камол ад-Дина и Дархана направились обратно в город Мохши*.

— Я же обещал, что вернусь, — напомнил посланец* своей невесте.

— Зачем я тебе нужна после всего, что случилось? — cпросила его Ламзурь, — Тебе нужно жениться на достойных женщинах.

— Перестань, — успокаивал её Камол ад-Дин, — Если бы даже что-то и случилось, это не повод для отказа от такой как ты.

Теперь, по прибытии в Мохши*, Камол ад-Дин разместил своих людей в караван-сарае* Наровчат-Уйнинг, оставив при себе в бек-сарае* Дархана лишь Чембара с Вождей. А на следующий день, они с Дарханом вновь отправились в эмират* навестить Тахирбека. Однако вместо него, там оказался вернувшийся из московского похода пятью днями раньше, темник* Урусчук.

— А где Тахирбек? — спросил его Дархан, после того, как темник* поделился результатами завершённого похода.

— Тахирбек арестован и вывезен в Сарай*, — сообщил Урусчук, — Буквально позавчера здесь ещё находился Тохтамыш с остатками своего войска и всей своей хаваши*. На Тахирбека возложили вину за произошедший в этом городе досадный конфуз. Но вы о нём пока ничего не знаете.

— Почему не знаем? — возразил Дархан, — Мы с Камолом уже всё знаем. О нападении на ордынский булюк* и хищении туфангов*, не только мы, вся округа знает. Но какая в том вина Тахирбека?

— В нападении на булюк* никакой, — ответил Урусчук, — Его в этом никто и не обвинял. Тахирбек допустил другой досадный промах. У нас в зиндане* содержался арестованный Тохтамышем во время похода, булгарский улусбек* Сабан. Накануне прибытия сюда Тохтамыша, в Мохши* наведались неизвестные, переодетые царскими кешиктенами* и вручили Тахирбеку фарман* ордынского царя*. Этот фарман* был скреплён ал-тамгой. В нём предписывалось немедленно передать этим кешиктенам* арестованного Сабана для препровождения его в Сарай*, что Тахирбеком и было сделано. По прибытии же Тохтамыша выяснилось, что никакого фармана* он по поводу Сабана не давал, а оттиск ал-тамги* на нём, оказался фальшивым. Тахирбек же, никогда в жизни не видевший ни подписи царя*, и не знавший как на самом деле выглядит оттиск его ал-тамги*, поверил предоставленной ему фальшивке и выдал арестованного Сабана лжекешиктенам, не спросив у тех, даже их имён. Хотя последнее, врядли что-то бы дало, ведь эти люди могли назваться кем угодно.

— А ведь на месте Тахирбека мог оказатся и я, да и любой другой как я, — удручённо заметил Дархан, — Ведь к нашему общему сожалению, никому из нас, кешиктенов*, никогда не показывали, как на самом деле выглядит подпись царя* и оттиск его ал-тамги*.

Свадьбу Камол ад-Дина и Ламзурь сыграли скромно, без излишеств. Это была, прежде всего, просьба самой Ламзурь, не привыкшей к роскоши и публичности. На так называемый «медовый месяц» было отведено всего пять дней, так как и Камол ад-Дину, да и Дархану, нужно было как можно скорее спешить в Сарай*, вслед за ушедшим туда Тохтамышем.

— Я оставлю тебе своих нукеров*, — сказал на прощанье Камол ад-Дин, — Они сопроводят тебя до Самарканда. Со мной останутся лишь Чембар с Вождей. Вы только здесь не задерживайтесь.

— Я, наверное, никуда не поеду, — ответила Ламзурь, — Там у тебя лишь другие жёны, а сам ты в основном живёшь здесь, в Орде*. Здесь мы с тобой сможем даже чаще видеться, чем в твоём Самарканде, да и за тораком* брата кто-то должен приглядывать. Вон он у него какой, целый бек-сарай*. Родится ребёнок, навестишь нас повозможности. Мне давно уже знакомы издержки твоей службы. У меня ведь брат такой же, как и ты.

Как не уговаривал Камол ад-Дин свою новую жену уехать к нему в солнечный Самарканд, всё было тщетно, Ламзурь стояла на своём. И вопреки всем обычаям, установленным на его родине, посланец* уступил, согласившись с решением Ламзурь. Он понял, что девушку, выросшую в относительно свободной среде, в хиджаб* не завернуть. А в Самарканде, кому какое дело, сколько у него теперь жён и где они разбросаны по свету. Впрочем, кроме Ламзурь, у него пока всего лишь ещё одна жена, да и та живёт в Сарае*, где также не носит хиджаба*.

— Возьми ещё вот это, — сказал Камол ад-Дин своей новой жене и протянул ей золотую пластину, — Она может тебе пригодится.

— Что это? — спросила его Ламзурь.

— Это пайцза*, — ответил посланец*, — Она дана мне самим Амиром-ал-умаром* и служит пропуском куда угодно. Ни у себя в стране, ни здесь, с ней никто не вправе меня задержать, арестовать или куда-либо не пустить.

— Мне она зачем? — удивилась Ламзурь, — Я ведь теперь дальше Мохши* никуда не собираюсь. А здесь меня, как сестру Дархана, и так все знают.

— Всё равно возьми, — сказал Камол ад-Дин, — Она тебе, как ничто иное будет напоминать обо мне.

Распрощавшись с Ламзурь, Камол ад-Дин с Дарханом и другими членами миссии, отправились дальше на юг, по направлению Сарая*.

Глава 6: Возвращение князя Дмитрия в Москву и его поход на Рязань

Ордынцы* ушли из Москвы, оставив после себя голые каменные кремлёвские стены, разрушенные и в большенстве своём сгоревшие дома, а также другие хозяйственные постройки, неубранные трупы людей и животных, среди которых первых было значительно больше. Над сгоревшим городом и его окресностями ежедневно кружили стаи стервятников и ворон, которым в создавшихся условиях было чем поживиться. Не хотели от них отставать, особенно в первое время после побоища, и представители другой плотоядной фауны, лисицы, волки, шакалы. По всей округе разносился невыносимый смрад от разлагающихся трупов. Но не смотря на это, сразу после ухода ордынцев* сюда всё чаще и чаще стали наведываться из лесных чащоб оставшиеся в живых москвичи и жители близлежащих селений, которым, несмотря ни на что, посчастливилось избежать незавидной участи попасть в число убиенных во время недавно происходившего здесь кошмара. Каждый из спасшихся надеялся отыскать в здешних руинах какую нибудь годившуюся в хозяйстве вещь или инструмент, будь то лопата, топор, пила и прочий нехитрый домашний скарб. И с каждым днём, таких людей, здесь можно было наблюдать всё больше и больше. На трупное зловоние люди уже научились не обращать внимания. Чтобы не случилось, но жизнь продолжалась, а впереди зима, которую нужно было как-то пережить, хотя бы в условиях нехитрых лесных землянок. Русскому человеку подобные лишения не впервой, бывали времена и похлеще.

Как и в прежние дни, люди разгребали завалы, при этом, на чём свет стоит, ругая своего князя, бояр и воевод, оставивших их без защиты от бусурман* в самый критический момент. Но больше всего здесь доставалось Великому князю Дмитрию Ивановичу, которого лишь ленивый не считал предателем и трусом. Его прежние заслуги, в разгроме татар* двухлетней давности, теперь напрочь были забыты. То было давно и «неправда», говорили некоторые, а здесь вот оно, наяву. Растерзанная, разграбленная и сожжённая дотла столица, горы догнивающих трупов сограждан, и неизвестно где отсиживающийся князь, со всей своею «дружинушкой хороброй». Слухи по Руси расходятся быстро, правдивы они, али совсем неправдивы. Но даже если неправдивы, всёравно как в той поговорке, «дыма без огня не бывает», а значит, доля правды есть даже в самой невероятной лжи. И заключается она в основном, в сути происходивших событий. Вот и на этот раз. До людей уже дошли слухи о том, что тесть их князя, Нижегородский князь, якобы сумел откупиться от Тохтамыша, а князь Рязанский Олег Иванович, так тот и вовсе сумел обмануть татар* и направить их мимо своего княжества, как раз таки, на Москву. Насколько это правда, и как было на самом деле, это уже не важно. Главное, Рязань и Нижний, остались целыми и невредимыми, а вот Москва сожжена дотла. С этой истиной, уж точно не поспоришь! Так и рассуждал народ, разгребая завалы, когда к обеду из дальней рощи, что с северной стороны, показались неведомые всадники. Люди стали всматриваться вдаль, не татары* ли опять? Взял, да и выбрел сюда какой нибудь отставший от общего войска отряд. Тогда нужно всё бросать и сломя голову, бежать к ближайшему лесу. Свои-и, вроде как, послышалось из развалин, и даже наши, московские, явились, не запылились. Посмотрите на их стяги, наши вроде как, не Тверь, не Нижний, и тем более не Рязань. Когда шествие приблизилось почти к околице сгоревшего посада*, оно остановилось. Среди подъехавших всадников люди узнали своего князя Дмитрия Ивановича. Из развалин народ потянулся к околице, выстраиваясь в полукольцо вокруг князя и его передового отряда дружинников. Вскоре возле князя собралась приличная толпа. Собравшиеся угрюмо смотрели на Дмитрия Ивановича, но никто из собравшехся не произносил, ни слова. Складывалось впечатление, что толпа вот-вот набросится на князя и разорвёт его в клочья. Дмитрий Иванович тоже молчал, не решаясь начать разговор первым. Молчание затягивалось. Глядя на удручающую вокруг картину и нюхая запах разлагающейся мертвячины, пропитавшей насквозь всю округу, князь Дмитрий отчётливо понимал, что должен будет заговорить первым, и чем быстрее, тем лучше. Но словно комок чего-то подошёл к его горлу, не давая не то, что начать молвить слово, но даже нормально дышать.

— Дорогие мои сограждане, — сбивчиво начал он обращение, подбирая нужные слова, — Я осознаю свою вину и недостоин вашего прощения за случившееся. Я не смог вовремя собрать нужного войска и прийти к вам на помощь в нужный момент, когда враг жёг и разрушал наш прекрасный город, убивал и колечил наших людей, насиловал и издевался над вашеми жёнами, сёстрами и дочерьми, бросал в огонь ваших детей и грабил ваше имущество. Я искренне прошу у вас прощения, хотя прощать меня или нет, дело каждого из вас. Но не смотря ни на что, жизнь должна продолжаться, а мы с вами не должны быть сломленными. Первое, что должны мы будем сделать, захоронить похристиански тела наших погибших братьев и сестёр, родителей и детей, а затем заново отстроить наш прекрасный город. До зимы мы должны будем заново отстроить \хотя бы временные жилища, а со следующей весны начать строить добротные дома. Или если в зиму вы останетесь в холодных землянках, значительная часть из вас не выживет, особенно ваши дети. Подумайте об этом. Ответственным за захоронения москвичей мною назначается Василий Вельяминов, за приведение кремля в порядок, его неизменный комендант, Иван Собакин, за строительные дела, Иван Смола, а за продовольственное обеспечение, Дружина Зуевский. Всем, всё понятно?

— На какие шиши мы будем отстраивать город, у людей даже на самые скромные похороны средств не осталось, — возразил Василий Вельяминов, — Всё, что можно, татары* разграбили.

— С людей ничего брать не будем, — ответил Дмитрий Иванович, — И хоронить, и строить будем за счёт казны.

— Но откуда у нас казна? — опять стал возражать Василий Вельяминов, — Татарва ведь и её всю выгребла!

— А это уже не твои заботы, — резко оборвал его Дмитрий Иванович, — Казну временно вручаю Ивану Смоле, пока не прибудет истинный казначей. Ты Иван, пригляди за Василием, чтобы лишнего не растратил. У нас сейчас и в самом деле, каждый рубль* на строжайшем, пристрожайшем учёте!

— Я тебя понял, — ответил Иван Смола, — Не подведу.

— А сейчас всем по домам, или кто где пристроился, — распорядился Дмитрий Иванович, — С завтрешнего дня все сюда и приступаем к работе.

Народ, за всё это время не произнёсший ни слова, стал также молча разбредаться кто куда.

— Ставим полевые шатры прямо здесь, — распорядился Дмитрий Иванович.

— Может, отступим дальше? Где меньше воняет? — высказал своё соображение Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский.

— Ничего, похороним людей честь по чести, запахи сами исчезнут, — не согласился с ним Дмитрий Иванович, — Москвичи заслужили, чтобы их похоронили почеловечески. А мы, чтобы запахи не нюхать, будем расторопнее.

Хотя и осталась у людей обида на своего князя, но тем не менее, с раннего утра следующего дня все они пришли на место сбора и работа закипела. Хорошо, что лес рядом, и доставлять его откуда-то издалека не нужно. С рабочим инструментом также больших проблем не было. Уходя от Москвы, ордынцы* собрали и унесли с собой лишь оружие, а насчёт рабочего инвентаря и инструмента, у них толи ума не хватило, толи в Орде* этого «добра» в избытке. А ведь изготовить его, в те времена было делом тоже не простым, учитывая недостаточные объёмы производимого железа. Но если с инструментом и инвентарём как-то дела решились, то нехватка рабочих рук, также давала о себе знать. Решено было разослать гонцов по городам и весям княжества, для сбора мастеров на восстановление города Москвы. С захоронением же погибших, а в большинстве случаев уже остатков их скелетов, вопрос решили достаточно быстро. Чуствуя за собой неладное, Василий Вельяминов старался доказать как можно большую лояльность своему князю, поэтому выполнил его поручение безупречно, потратив на это вполне сностную сумму средств. Захоронение восьмидесяти трупов, ему обходились в один рубль*. А в целом на похороны, им было потрачено триста рублей. Исходя из этого, княжеским окружением было подсчитано, что только убитыми, Москва в результате похода Тохтамыша потеряла двадцать четыре тысячи своих жителей, и это без учёта утонувших в реке Москве, трупы которых никто не искал, умершах от ран в лесных шалашах, землянках и прочих пристанищах, а также угнанных в Орду* невольников.

Через несколько дней после возвращения в Москву Дмитрия Ивановича, его посетил Серпуховской князь Владимир Андреевич. От него-то Московский князь и узнал подробности предательства своего соседа, Великого князя Рязанского Олега Ивановича. Сообщил Владимир Андреевич и о том, что чрезмерное лизоблюдство Рязанского князя перед Толхтамышем, тем не менее не помогло тому избежать нашествия ордынцев*. Оставив Москву, ордынское войско словно смерч прошлось по Рязанской земле. И если в чём Тохтамыш и пощадил рязанцев, то лишь в том, что не стал сжигать Переяславля-Рязанского. Ярости и возмущению Дмитрия Ивановича не было предела. Он собрал на совет своих самых близких воевод и бояр.

— Остаётесь здесь хозяйничать без меня, — поставил он в известность собравшехся, — Мы же с Дмитрием Михайловичем, идём на Рязань. Этого иуду больше прощать нельзя. Ему слишком дёшиво обошлось нападение на наши обозы, отставшие от нашего основного войска. Он тогда на коленях ползал, вымаливая пощаду и клянясь впредь на нас руки не поднимать. И что мы видим? Этот иуда мало того, что показал Орде* броды через Оку, так он ещё учил бусурман* как спасаться от наших тюфяков* и ручниц*. Нет, больше прощения этому иуде не будет.

— Иуду ты врядли застанешь на месте, — пытался вступиться за рязанцев Владимир Андреевич, — А вот людей рязанских, загубишь уйму причём зря. Оповещение у него налажено, нам лишь позавидовать. Орда* научила. Он со своей дружиной и Иваном Салахмиром у тебя из под носа уйдёт, как всегда уходил от всех, и от нас, и от Орды*, и от Литвы. А тебе лишь своё зло на его подданных срывать и останется. Они-то в чём провинились? Тохтамыш их и так до нитки обобрал. Если и ты последнее заберёшь, то рязанцы в зиму совсем выдохнут. Тогда у Орды* к нам откроется прямая дорога. Ты же этого не хочешь?

— Народ я до нитки обирать не стану, — слегка смягчил свой нрав князь Дмитрий, — Хоть что-то, да оставлю. А в том, что их грабят все, кому не лень, рязанцы сами виноваты. Давно нужно было гнать этого иуду в три шеи, как это делают со своими князьями в Новгороде. А раз рязанцы терпят своего же иуду, пусть терпят и лишения, которые благодаря ему, на них валятся. Я им буду предлагать переселяться сюда. Кто согласен, пусть берут скарб и сюда. Москву надо быстрее отстраивать заново, а некому. Мы потеряли больше половины москвичей. За счёт своих народившихся, сможем пополнить урон лишь лет через двадцать. Это недопустимо. Вот и будем пополнять за счёт Рязани. Кто желает, милости просим к нам. У нас тут тоже не мёд, и все мы это видим, но всё же лучше, чем в Рязани, на которую Орда* совершает набеги по несколько раз в год, по поводу, и без повода. Ну а кто не захочет, насильно тащить не станем, заберём, что найдём и покедово. Лободы у них много, зиму прозимуют. Почему из-за их иуды, люди и в Москве, и в Серпухове сейчас жрут лебеду, и лишены домов? И почему при этом должны жировать в Рязани? Где справедливость? И ещё, вот что. Это касается тебя Дмитрий Михайлович. Мастеровых людей будем забирать сюда всех поголовно, не спрашивая их согласия. Убогих и сирых, оставлять на развод Рязанскому иуде. Здесь ты, Владимир Андреевич, пожалуй прав. Земля Рязанская не должна пустовать. Нам Орда* в соседях не нужна, особенно её Червлёный Яр*, населённый всяким збродом. На подготовку к походу два дня. А теперь расходимся.

Собравшись, московская дружина Дмитрия Ивановича выступила в поход на Рязанское княжество. Она разделилась на две части. Одна часть дружинников, под предводительством Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского, преодолев у Серпухова брод через Оку, вторглась в западную часть княжества, двигаясь по направлению Тулы. Другая её часть, ведомая самим Дмитрием Ивановичем Московским, направилась через Коломну в сторону Переяславля-Рязанского. Как и предполагал Владимир Андреевич Серпуховской, дозорные Олега Ивановича Рязанского вовремя сообщили своему князю о приближении москвичей. Тот, как и раньше, взял с собой семью, наиболее боеспособную часть дружины для охраны и, оставив Переяславль-Рязанский на произвол судьбы, исчез в неизвестном направлении. Как и в прошлый раз с Тохтамышем, в городе для организации «отпора неприятелю», были оставлены верные князю бояре, Семён Софоньевич Батурин, а вместо погибшего Василия Глебовича Логвина, Епифан Семёнович Кореев.

Проходя через мелкие городки и прочие селения княжества, дружинники Дмитрия Ивановича творили над их жителями такое, что по сравнению с ними воины Тохтамыша могли показаться просто ангелами. Конечно тех, кто соглашался на переселение в Москву, просто брали, и вместе с домашним скарбом, который можно было взять в дорогу, просто препровождали до нового места жительства. Но было немало и таких, которые, несмотря на здешние нелёгкие условия существования, привыкли к своей хоть суровой и полной опасностей, но всё же родной земле. Заставить таких людей переселяться было не так-то просто. Не действовали никакие посулы и запугивания. Такие люди прямо заявляли, что лучше умрут, но на собственной земле. На них то и обрушивались, накопившиеся в последнее время гнев и ярость дружинников Московского князя. Их вначале обирали в полном смысле до нитки, затем методично избивали да ещё приводили в негодность и без того наладом дышащие жилища и другие хозяйственные постройки, не забывая при этом ломать всё, что в них, и при них находилось. Никакие увещевания на то, что рязанцы такие же русские люди, как и москвичи, не помогали. На вопросы, чем же они так провинились перед москвичами, дружинники Дмитрия Ивановича открыто отвечали, что лично они, ничем. Провинился их князь, перед Московским князем лично, ну и естественно москвичами, когда указывал татарам* дорогу на Москву. И таким вот образом, разрушая и грабя всё на своём пути, дружина Московского князя Дмитрия Ивановича подошла к Переяславлю-Рязанскому. Как и в прошлый раз Тохтамыша, встречать Московского князя с хлебом и солью, вышли его бояре, Семён Батурин и Епифан Кореев. Но щедрых подарков на этот раз не было. Просто потому, что разного рода «щедрот» в рязанской казне больше не осталось. Подарки для москвичей, конечно же собрали, но так, средней паршивости, как съязвил один из дружинников, находившихся непосредственно при князе Дмитрие Ивановиче. Как и в случае с Тохтамышем, впереди встречавшего посольства следовали три красавицы в кокошниках. В руках средней девушки был рушник*, на котором располагался хлебный каравай. Сверху на нём стояло блюдце с солью.

— Странно! И как такие красавицы после Тохтамыша уцелели, наверное, их глубоко в подвалах прятали, — произнёс ещё один, находившийся при князе дружинник.

— Таким москвичат рожать, было бы справедливей, чем глупомордых рязанцев, — усмехнулся другой его товарищ.

— Вот ты устранением несправедливости и займёшся, — шутя, произнёс слышавший разговор Дмитрий Иванович.

Бояре Семён Софоньевич Батурин и Епифан Семёнович Кореев шли чуть сзади девушек. А позади них тянулось шествие из ещё примерно пятнадцати человек, состоявшее из представителей духовенства и местной знати. Они-то и несли разного рода дары, что смогли собрать для Московского князя. Всадники, во главе с Дмитрием Ивановичем, остановились в нескольких шагах от девушек.

— А почему меня не встречает ваш князь? — побагровев, произнёс Дмитрий Иванович.

— Милости просим, гости доролгие, — произнёс славившийся своим красноречием боярин Семён Батурин, — Олег Иванович ждал вас с нетерпением, но в последний момент явился посол из Сарая*, и князь вынужден был отбыть в Орду*. Он нам велел ….

— Довольно врать, — прервал его Дмитрий Иванович, — Или ты сейчас откроешь мне ворота этого города, или я прикажу сжечь его дотла, вместе с жителями, как это недавно сделали с моей Москвой. А её как известно, сожгли дотла, и не без помощи вашего трусливого князя иуды.

— Но ты за это ответишь перед ордынским царём*, — попытался возразить Семён Софоньевич.

— Терять мне уже нечего, что смог потерять, я потерял, — твёрдо стоял на своём Московский князь, — Тохтамышем ты меня не напугаешь. И потом, ордынский царь* далеко, а я рядом. Пока до него дойдёт, что здесь произошло, от всех вас несчастных обугленых головешек не останется. А теперь прикажи открыть мне ворота, ибо я не намерен долго ждать и уговаривать.

— Но ты. Ты ведь русский человек. Ты не можешь сделать зла своим соотечественникам, которые перед тобой ничем не провинились. А с нашим князем Олегом Ивановичем, разбирайся после его возвращения, люди то здесь причём?

— Для особо тупых повторяю, я больше не намерен ждать, пока вернётся этот ваш подлый трус, — ещё с большим раздражением продолжал Дмитрий Иванович, — А ваши люди виноваты лишь тем, что продолжают служить этому ничтожеству. Но я кстати, намерен и им помочь. Всем желающим, я предложу переехать в Москву. Да, она сейчас разрушена. Но при помощи, в том числе и здешних мастеров, мы её быстро восстановим. Она станет ещё краше, чем была. Кто же не захочет пойти со мной, насильно тащить не собираюсь. Всё равно рано или поздно сбегут. Кстати, вам обеим я тоже предлагаю переехать в Москву. Боярское достоинство я вам сохраню, со всеми почестями и привилегиями. Думайте. А теперь, срочно открой мне ворота, иначе, терпение моё лопнет, и тогда ….

— Ладно, ворота я прикажу тебе открыть, — согласился боярин Батурин, — А вот служить тебе не могу. Я служу не Олегу Ивановичу. Я служу Рязанской земле. Ей служил весь наш род. А что Олег Иванович? Сегодня он есть, а завтра его нет. Поэтому, я останусь здесь, как бы тяжело мне на своей земле не жилось. А если Богу будет угодно, чтобы я погиб, значит, так тому и быть. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так издревле говорили на Руси.

— Я тоже, пожалуй, с ним соглашусь, — промолвил Епифан Кореев.

Василий Батурин подал знак рукой и главные ворота Переяславля-Рязанского открылись. Дмитрий Иванович со своими дружинниками въехали в город. Там князь расположился на подворье Олега Ивановича. Московские дельцы* и дружинники сразу-же принялись за работу. Они заходили в каждое подворье, отбирали там здоровых* людей* и предупреждали, что те должны будут взять с собой для последующей отправки в Москву. Принадлежность к сословиям не имела значения. Годились и смерды*, и закупы*, и холопы*, и челядь*. Семьи отобраных для переселения, также должны были следовать вместе с главами семейств. Желание на переселение спрашивали не у всех, а лишь у тех, кто с виду не внушал доверия. В основном больных, нищих, убогих и мало на что способных. Но таким, как правило, и переселение не предлагалось. У родовитых же бояр, как правило, спрашивали, земские они, или княжьи. По распоряжению Дмитрия Ивановича, земские бояре подлежали переселению, княжьи нет.

— Я внутри своей столицы плодить будущих заговорщиков не собираюсь, — говорил по этому поводу Московский князь, — Мне не нужны слуги*, выпестованные под себя Олегом Иудовичем.

Видя такое дело, часть бояр стали величать себя княжьими, чему в некоторой мере способствовали и их односословцы, Семён Батурин и Епифан Кореев, ставшие на тот период, своего рода советниками князя Дмитрия Ивановича. Со следующего дня колонны так называемых «добровольных переселенцев», под присмотром московских ратников, стали покидать свои обжитые места в Переяславле-Рязанском и направляться в сторону Москвы.

— Кто-же теперь будет здесь жить и созидать людские блага? — как-то спросил у Дмитрия Ивановича Епифан Семёнович Кореев, — Рязань ведь из покон веков не только больше других всякого рода лихо терпела, но и другие княжества от того-же часто собой закрывала?

— Ничего, — усмехаясь, успокаивал его Дмитрий Иванович, — Рязанская земля большая. Ваш князь со своим татарским шурином пройдёт по её городам и весям, и ещё людишек для своей столицы наскребёт. Ему не впервой такое, бывало ведь и хуже.

Но переселенцами беды Рязанской земли от москвичей не закончились. Как только последние колонны переселяемых покинули столицу княжества, Московский князь велел своей дружине «поразмяться» перед уходим. Для этой затеи князем отводилось три дня. В Переяславле-Рязанском начались грабежи и насилия над оставшимися горожанами, хотя к тому времени уже и грабить было нечего. Москвичи отбирали у рязанцев, последнее, что тем удалось припрятать во время нашествия Тохтамыша. Кроме грабежей, дружинники Дмитрия Ивановича ломали дома и находившуюся в них, домашнюю утварь. Надругались над беззащитными женщинами, которые на этот раз даже прятаться никуда не пытались, так как им было обещано, что москвичи намерены угнать к себе лишь мастеровитых людей, а остальные им не нужны. Если в чём и смилостивился в отношении рязанцев Дмитрий Иванович, так это в том, что пока велел не сжигать город дотла, как это сделал Тохтамыш с Москвой. Очаговые пожары, конечно, кое-где вспыхивали, но их быстро удавалось тушить.

— Что же ты делаешь, ирод, ты же обещал не трогать горожан, если они повинуются, — не выдержав, стал кричать на Московского князя Семён Батурин, — Ты же русский человек. Как ты можешь? Чем ты после этого лучше Тохтамыша?

— Я тебе обещал не сжигать города и напрасно не проливать кровь здешних горожан, — ответил ему Дмитрий Иванович, — Не грабить и не насиловать, я не обещал. Хотя вы заслуживаете и более жестокой кары, после того, что сделал для погрома моих городов ваш князь. Поэтому, молите бога, что я ещё в какой-то мере над вами смилостивился.

— Но почему за вину князя должны расплачиваться его подданные? — вмешался в разговор Василий Григорьевич.

— Прекращаем никчёмные разговоры, — произнёс Дмитрий Ивановичт и обращаясь к своим дружинникам, добавил, — Объясните им что к чему, да обчистите как следует, чтоб лишних вопросов не задавали. Посидят зиму на лебеде, может, наконец, поймут, почём фунт лиха.

На Батурина и Кореева, словно коршуны, вмиг набросились дружинники Московского князя, связали их и, попутно нанося побои, поволокли из помещений княжьего двора. В княжьей палате остался лишь Дмитрий Иванович и несколько его приближённых.

— Пожарский, — обратился князь к одному из них, — Город необходимо сжечь дотла. Несправедливо получится, если москвичи, с жителями других городов и селений моего княжества, будут зимовать, где придётся, а этот иуда с достойными его горожанами, будут «жировать» в тёплых теремах и избах. Справедливось должна быть везде одинакова.

— Будет сделано Великий князь, — ответил тот и отправился выполнять волю Дмитрия Ивановича Московского.

В тот же день Переяславль-Рязанский запылал со всех сторон. Не прошло и двух дней, как построенный в основном из дерева, этот город выгорел почти дотла.

Вторично, после Тохтамыша, разграбив и предав огню Переяславль-Рязанский, а также вдоволь наглумившись над его жителями, дружина Великого князя Московского, во главе с самим князем, вновь возвратилась в Москву и приступила к восстановлению города.

Кроме рязанских переселенцев, к Москве всё больше и больше прибывали люди из других уголков Московского княжества. Лежавший в руинах город интенсивно отстраивался заново. А тем временем Олег Иванович Рязанский, прознав, что московские дружины покинули его сожжённую столицу, вновь, как уже не раз бывало, вернулся к пепелющу Переяславля-Рязанского. Народ, как и раньше, простил ему бегство. Теперь Олегу Ивановичу также предстояло по своим городам и весям собирать народ для переселения в столицу княжества, и также начинать восстанавливать сожжённый и разграбленый двумя нашествиями город. Время и лищения, этого человека так ничему и не научили. Вместо поиска путей примирения, он начал выжидать подходящий момент, чтобы вновь напакостить своему более сильному московскому соседу, и как всегда, не задумываясь о дальнейших последствиях.

Глава 7: Алкая учар и её кайсацкие жанговар хотин

Вот уже, какой день Бури с Бугой и немногочисленным охранением возвращались в Сарай ал-Джедид*. Они благополучно преодолели Самарский перевоз* и теперь следовали необъятными, выжженными солнцем и забытыми богом, левобережными степями великой Итиль*, как молвили о них побывавшие здесь путешественники. Но не так страшны были эти степи, как пугали ими бывавшие здесь торговцы и путешественники из Европы. По сравнению с пустынями Монголии, Китая, Центральной Азии и Северной Африки, это можно сказать, были настоящие оазисы. По этим степям и проходила как раз Старая ордынская сакма*, соединявшая столицу Орды* город Сарай ал-Джедид с Самарским перевозом* и далее уходившая в саму Монголию, с ответвлением влево, в Булгарский улус*. Но что требуется путнику в подобной степи или пустыне? В первую очередь конечно вода. Особенно знойным жарким летом. Без неё в безлюдной степи или пустыне, смерть. Назвать же таковыми степи, по которым проходила Старая сакма*, врядли можно. Да таковыми были степи сразу при выходе из Сарая* и перед Самарским перевозом. Но между ними-то сакма* проходила вдоль ряда степнах речушек, не пересыхавших даже в самую знойную летнюю жару! Теперь-то, по этим местам, и пролегал путь следования Бури с Бугой. Сначала они вышли к довольно полноводной степной реке Иргиз, затем, когда русло той повернуло на запад к Итиль*, менее чем через дневной переход, путники оказались у истока ещё одной степной ручушки, Кара-Озена*.

— Вдоль неё нам идти целых два дневных перехода, а потому о воде можем не беспокоиться, — посвящал Буга об особенностях здешних мест Бури, — Потом переход степью, с пересечением такой же речки на середине пути, а дальше дойдём до Торгуна, и от греха подальше, повернём на запад, обойдя пустынные земли Алтын-Нора* ближе к берегу Итиль*.

— Ты сказал от греха подальше? — поймал его на реплике Бури, — Чего ты там опасаешься?

— Дальше безводная степь, до самого Сарая*, почти пустыня, — стал объяснять Буга, — Нет, речушки и даже небольшие озерки, там встречаются, но вода в них горько-солёная, пить невозможно. А вдоль Итиль* мы хоть и путь себе увеличим, но будем с водой и не так опасно.

— Что ты всё об опасности какой-то намекаешь? — продолжал допытываться Бури, — Неужели в этой, как ты сам говоришь, выжженной солнцем и забытой богом степи, где-то могут прятаться какие-то доселе неведомые джете*? Здесь ведь такая гладь, что от горизонта до горизонта даже жаворонку негде спрятаться.

— Жаворонок может и не спрячется, а вот джете*, и даже хуже, таятся, — вздохнул Буга, — Самому в это не хочется верить, но это так. Видишь, у меня онкол* ни на что не годится? Как раз по их милости. Даже вспоминать, и стыдно, и не хочется.

— Так это что, какие духи или шайтаны*? — не унимался Бури.

— И от тех, и от других я бы отбился, — посетовал Буга, — А вот от этих шайтанок, к моему стыду, нет.

— Они что, женщины? — не унимался Бури, — Расскажи мне о них.

— Теперь уж обязательно расскажу, раз напомнил, но позже, как только вернёмся в Сарай*, — ответил Буга, — Не хочу, чтобы ты раньше времени начал недооценивать ситуацию.

— А эти твои шайтанки, они что, возле Итиль* напасть не могут, или они большой воды боятся? — всё ещё не унимался Бури.

— Никакой воды они не боятся, — ещё раз попытался отмахнуться от него Буга, — Мало того, говорят что их кочевья раскинуты вокруг озера Алтын-Нор*. А там воды, более чем предостаточно, однако вся она солёная. Кроме того, в нём ещё и соль берут. Да и шайтанки эти, вовсе не шайтанки, а обыкновенные кара-бевы*. Слыхал что нибудь о таких? Только обыкновенными этих кара-бев* тоже не назовёшь, скорее они необыкновенные.

— Боюсь, разочаровал ты меня на этот раз, — с некоторой ухмылкой произнёс Бури, — Мне недоставало только баб бояться, хотя и кара-бев*.

На это Буга ничего не ответив, лишь покачал головой.

В живописном месте, где реку Кара-Озен* даже речкой назвать было сложно, скорее это был солидный ручей, путники остановились на ночь. Установили отаки*, стреножили для ночного пастбища лощадей, попробовали здешней водицы.

— Вода здесь божественная, — восхищённо, произнёс Буга, — А вот ближе к устью, всё хуже и хуже. В устье же эта водица полностью горько-солёная.

— А эта речка тоже в Итиль* течёт, или в Яик*, — поинтересовался у собеседника Бури.

— Ни туда, ни туда, — ответил Буга, — Она, как и её младшая сестра, которую нам предстоит пересечь послезавтра, теряются в степнах озерцах и камышовых болотах, поэтому и вода там такая противная. Кстати, завтра у нас будет последняя беспечная ночь. После этого начнём выставлять ночные дозоры.

— Иначе, здесь нас спящими, непременно похитят какие нибудь таинственные кара-бевы*, — пошутил Бури.

— А они что, и снасильничать могут? — с ухмылкой спросил один из нукеров*.

— Не могут, а сделают это непременно, причём каждого и целым стадом, как тёлки племенного бычка, — ответил Буга.

— Тогда это дело надо ускорить, — в приподнятом настроении произнёс второй нукер*, и пропел, сочинив на ходу, что-то типа, — Бевы*, бевы*, где ж вы мои девы.

На этот раз Буга промолчал и лишь неодобрительно покачал головой.

На следующий день всю дорогу среди нукеров* только и разговоров было, что о встречах с таинственными кара-бевами*. Каждый из них хвастал, скольким изголодавшимся бевам* он сможет в течении одной ночи принести счастья. Подобные разговоры не умолкали и тогда, когда путники остановились на очередной ночлег.

— Веселитесь, пока есть возможность, — ворчал на них Буга, — С завтрешней ночи, вся ваша «лавочка» прикроется.

Лишь он один осознавал серьёзность возможной встречи, и Буге было не до веселья. Он попытался ещё раз поговорить на эту тему с Бури, но разговора не получилось. Тот воспринимал все опасения Буги слишком легкомысленно, а последнего считал своего рода трусом и паникёром.

Проснулся Буга, когда только что начало светать. Он решил проверить нехитрые раколовки, которые путники оставили на ночь. Когда Буга начал проверку снастей, то услышал, что к нему сзади подошёл ещё кто-то. Буга обернулся и посмотрел на подошедшего. Это был Бури. Ему тоже в то утро почему-то не спалось. В руках он держал котелок, в который они и начали собирать снятых с раколовок раков.

— Послушай, — обратился Бури к Буге, — Я поначалу отнёсся к твоему рассказу о кара-бевах* недостаточно серьёзно, но сегодня ночью какая-то неведомая сила начала мне подсказывать обратное, и мне даже стало как-то не по себе. Расскажи мне о них сейчас, и поподробнее, я не хочу становиться достаточно лёгкой добычей каких-то обозлённых на судьбу женщин. Неужели они и впрямь представляют для нас достаточно угрозы, раз ты их так опасаешься? Я тоже слышал какие-то байки про женщин-воинов, в том числе от нашего недавнего знакомого Эрке, но не предавал всерьёз этому значения. Но раз уж такой как ты, из за каких-то баб лишился возможнеости служить в регулярной ордынской коннице и потерял из за этого титул амира*, то видать не всё так просто, как мне кажется. Кстати, у нашиго Эрке, если он не врёт, даже старшая сестра имеет к этим кара-бевам* какое-то отношение.

— Я рад, что до тебя наконец-то всё дошло, — ответил Буга, — А я уж хотел было со следующей ночи покинуть вас и до Сарая* добираться тем путём, о котором я тебе говорил. Дело в том, что по россказням знающих людей, пределы территории этих кара-бев* начинаются с речки Торгун. Старая сакма* за Торгуном как раз пересекает их территорию. Сюда они, как говорят, не добираются, так как здешние земли считаются выморочными после «чёрной смерти»*. Поэтому мы здесь так беспечно себя и чувствуем. А народу в этих степях и до чумы жило мало, так что если и была здесь «чёрная смерть»*, то от неё давно ничего не осталось. Ну а теперь о кара-бевах*. Давным-давно, ещё до этохи Искандера Двурогого*, жили в этих землях азиатские скифы, которые звались сколотами*. Очень воинственный был народ. Но ещё более воинственной была их восточная ветвь, племена которой звались саки*. А в центре их почти пустынных земель, жили так называемые ка-саки, или великие саки. А к северу же по границе, жили кай-саки, то есть зоркие, или бдительные саки*. Их племена и охраняли эту границу. Они первыми встречали врага, не давая ему незамеченным пройти не только в земли саков*, но и в целом сколотов*. Суровые условия обитания и постоянная борьба за выживание наложили определённый отпечаток на жизнь кай-саков. В связи с этим, сакские женщины пользовались равными правами с мужчинами. Ведь кай-саки были последними племенами, где продержался матриархат. Сакские женщины во всём заменяли умерших или погибших мужей, а жёны их правителей, царствовали после смерти самих этих правителей. Но особую известность получили жанговар хотин*, жёны погибших сакских, и особенно кай-сакских воинов. Воинскому искусству эти женщины начинали обучаться с детства, а в некоторых видах этого искусства, даже намного превосходили мужчин. Например, верховой езде, стрельбе из лука, метанию дротиков и ножей, а также вледению арканом. Греческие воины, которых привёл на просторы Азии Искандер Двурогий*, и которые встретились с этими женщинами в бою, прозвали их амазонками*, то есть безгрудыми. Ходили даже легенды, что эти женщины специально отрезали себе грудь, чтобы было удобнее стрелять из лука. Но всё это легенды. Если женщина с детства занимается силовыми приёмами, то у неё и так грудь напоминает мужскую. Когда Искандеру Двурогому* предложили пойти войной на амазонок*, он наотрез отказался, при этом сказав, что победа над ними ему славы не принесёт, зато поражение опозорит на века. Повторно жанговар хотин* замуж не выходили, но детей рожали. А рожали они их от пленных воинов противника. После того, как жанговар хотин* получали от этих воинов оплодотворение, они их просто убивали, как убивают пчёлы за ненадобностью своих трутней, после того, как те оплодотворят их маток. Среди кай-сачек, жанговар хотин* узнать было очень просто. Они носили красный цвет одежды, их жрицы белый, земледельцы жёлтый, скотоводы синий. Вообще-то времена амазонок*, в том виде, какими они были две с лишним тысячи лет назад, канули в лету, но их дух так и продолжает витать в умах кай-сакских женщин. Из всех женщин востока, они самые строптивые и независимые от мужчин. После принятия ислама, именно сакские женщины, а кай-сакские тем более, наотрез отказались облачать себя в паранджу и хиджабы, стали позволять себе не покрывать головы, и исламу, в качестве исключения, пришлось с этим смириться. А появление, казалось бы ниоткуда, в наше время жанговар хотин*, так это вообще не такое уж редкое явление. Конечно, до жанговар хотин* времён Искандера Двурогого*, нынешним кара-бевам* очень далеко, но и то, что они могут творить, впечатляет. Вот я уже имел однажды несчастье, оказаться в их лапах, и то, что я ещё жив, считай, что мне сказочно повезло. Вырываются из их плена весьма и весьма редко.

— А откуда здесь появились жанговар хотин*? — cпросил Бури.

— Это всё очень даже просто, — ответил Буга, — Когда Тохтамыш воевал с Урус-ханом и его сыновьями, племена, имевшие сакские корни, естественно поддерживали последних, как своих, в некоторой степени «однокровников». Но когда Тохтамыш занял трон в Сарае*, тут-то он и припомнил им это, решив для устрашения выместить свой гнев на здешних кай-саках, кочевавших в окрестностях Хан-Ордасы*, и таким образом, истребил там всех без разбора взрослых мужчин. Оставшись же без отцов, братьев и мужей, кайсакские женщины взбунтовались. У них, наверное, в тот момент проснулся инстинкт своих далёких предков. Эти женщины взяли в руки оружие и встали на путь джете*. Об этом ещё раз напоминает древняя народная мудрость, что все несчастья на земле происходят от бездарности, безтолковости и близорукости никчёмных правителей.

Так за разговором, сами того не замечая, Буга с Бури, следуя вдоль берега Кара-Озена*, удалились от своих отаков* на значительное расстояние. Уже стало достаточно светло, когда они услышали звуки, напоминающие топот копыт.

— У нас что, кони на лугу расстреножились? — высказал своё предположение Бури.

— Похоже, что нет. Не будут расстреножиные кони так лихо носиться по степи, — ответил ему Буга, — Мне кажется, к нам следуют, нежданные, ранние прищельцы. Быстро возвращаемся. Нужно будить аскеров*.

Они быстрым шагом направились к отакам*. Но топот копыт нарастал с такой быстротой, что Бури с Бугой перешли на бег, чтобы как можно быстрее оказаться у своих временных полевых жилищь. До отаков* оставалось не так много, когда они увидели скачущих к ним с другой стороны галопом, всадников, а вернее всадниц. Отличие бросалось в глаза сразу. Грациозность лёгких, в обтянутой красного цвета одежде фигур, развеяли последние сомнения. Это были те самые жанговар хотин*, о которых накануне, Буга успел рассказать Бури. Всадницы с такой быстротой приближались к отакам*, что стало совершенно очевидно, что возле них они окажутся раньше, чем это получится у Буги с Бури. Это ставило их в совсем уж невыгодную ситуацию, так как, отправляясь за раками, никто из этих «раколовов» не удосужился прихватить с собой совершенно никакого оружия. Приближающуюся опасность услышали и спавшие в отаках* аскеры* их охранения. Вот первый из них выскочил наружу, держа наготове в руке лук и приспосабливая к нему для стрельбы стрелу. Но скакавшая впереди всадница, с молниеносной быстротой подняла свой лук и, казалось совсем не целясь, выстрелила в аскера*. Стрела попала тому прямо в кадык горла и он, выронив свой лук, упал как подкошенный. Из другово торака* выскочил ещё один аскер* с киличом* наизготове. Но ехавшая следом за первой другая наездница, с неменьшей быстротой тоже выпустила и в него стрелу. На этот раз стрела попала тому прямо в правый глаз. Подобного, Бури в своей жизни видеть ещё не приходились. Они с Бугой в растерянности замедлили бег, поняв, что бежать дальше к отакам* за оружием, бессмысленно. Но глядя на то, что происходит впереди, Буга и Бури не видели главной для себя опасности. Позади них на резвых конях оказалось ещё несколько наездниц. Воздух прорезал своебразный шум разматывавшихся арканов, и путники, даже не успев сообразить, что происходит, оба оказались на земле. Петля аркана начала затягиваться прямо на шее Буги. Но опытному в прошлом воину уже приходилось спасаться от коварства этой летучей верёвки. Он мошенально вставил в петлю аркана кисти обеих рук, чтобы та его не задушила, и в следующее мгновение уже ощущал, как его волокут по земле вперёд головой. А наброшенная в тот же момент петля на Бури, оказалась чересчур большой, из-за чего сползла вниз, и он был заарканен за ноги. Теперь, как и Буга, Бури волочился по земле, но только вперёд ногами. Волокли их достаточно долго. В начале кони, к которым были привязаны арканы, неслись галопом, потом перешли на рысь, и далее уже бежали трусцой, но в конце концов, перешли и вовсе на шаг. Но к тому времени, и Бури, и Буга, уже потеряли сознание. Очнулись они не сразу, но почти одновременно. На тот момент пленники уже сидели связанными по рукам и ногам, да к тому же, привязанные спинами друг к другу. Буга с Бури осмотрелись, где они есть. Это был берег реки, но чуть шире, чем Кара-Озен* в том месте, где их пленили. Рядом сидели ещё таких же четыре пары связанных невольников. Вокруг стояли разноцветные шатры, а позади них на лугу паслись стреноженные лошади. Женщины откуда-то таскали дрова и ставили их в виде шатра посреди лужайки, где сидели пленённые ими, связанные мужчины. Среди пленников, только двое были из охранения Буги и Бури, из чего следовало, что остальные погибли.

— Они что, нас поджарить собираются? — cпросил Бури у Буги.

— К нашему счастью, они не людоеды, — ответил Буга, — Но и радоваться этому не приходится. Как только мы выполним своё предназначение, они нас просто убьют за ненадобностью. Я уже говорил про трутней у пчёл. Так вот, в данном случае, мы с тобой, для них трутни.

— Ну а кто тогда у них будет маткой? — поинтересовался Бури, — Наверное, та, что здесь главная? А если я не захочу её оплодотворять, они что, убьют меня раньше времени?

— Матка здесь не то сравнение, — начал объяснять ему Буга, — На первом этапе, это скорее будет напоминать не рой пчёл, а стадо коров, где нам будет уготована участь быков производителей.

— Только ещё побыть быком производителем мне для полного счастья и не доставало, — промолвил с горькой ухмылкой Бури, — А если у меня, с перепугу, пропадёт мужская сила, тогда что?

— Это маловероятно, — ответил Буга, — Перед тем, как ты попадёшь к ним в шатёр на ложе, ты пройдёшь обряд очищения огнём. Для этого они и готовят этот костёр. Затем тебя будут отпаивать кумысом, смешанным с каким-то отваром. Напившись, ты почувствуешь себя словно в раю, но всякая воля и здравый рассудок в тебе исчезнут. Ты пойдёшь за ними туда, куда они тебя позовут. А позовут они тебя, вначале искупаться в реке, а затем в шатёр на ложе, где всю ночь будут тобой наслаждаться. А в этом отваре столько мужской силы, что сколько бы жанговар хотин* в шатре не было, тебя им на всех хватит. Но всего этого ты уже помнить не будешь. Вот только на следующее утро, тебе будет не до наслаждений. У тебя будет страшно болеть голова, и ломить тело. Но и здесь они тебя быстро приведут в чувство, дадут вновь нужного отвара на степных травах, накормят и напоят чем надо. А на следующий вечер всё повториться заново. И так ежедневно, пока им не надоест, и пока в тебе ещё будет оставаться та самая мужская сила. Лишь потом ты им станешь не нужен, и они тебя просто убьют за ненадобностью. Но убивать будут не простым способом. Они устроят на нас настоящую охоту как на сайгаков. Мы должны будем на лошадях от них убегать, а они на нас устроят облаву, где будут расстреливать стрелами из луков. Учитывая, что после всех этих бурных ночей, сил у тебя почти не останется, спастись от них ты наверняка не сможешь. Вот такая нам уготована горькая участь.

— А если я сразу откажусь пить этот их шайтанов кумыс с наваром, они что, убьют меня на месте? — cпросил Бири.

— Нет, убивать они тебя не станут, — ответил Буга, — Они просто бросят тебя связанного в костёр, как проигнорировавшего их плоть. Поэтому, я думаю, что их стрелы для нас, будут куда добрее, хотя тоже ничего хорошего.

— Почему ты мне всё это сразу не рассказал? — cпросил Бури, — Может быть мы вообще бы пошли другой сакмой*?

— Это врядли, учитывая, как ты, вместе со своими нукерами*, себя вели до того, как с нами всё это случилось, — стал объяснять ему Буга, — Вот, кстати, у тех самых урусов*, от которых мы с тобой возвращаемся, есть неплохая поговорка, что пока гром не грянет, мужик не перекреститься. Не будь ты мусульманином, она бы тебе подошла как никому другому. Ты храбрый и отчаянный воин, но это не всегда хорошо. Если перевести на ваш язык, тебе нужно научиться, иногда вовремя отлунивать. А ещё, ты же знаешь, вовремя рассказать тебе обо всём, я просто не успел. Кто из нас ещё день назад мог предположить, что на этот раз, жанговар хотин* окажутся в местах, где ранее никогда не появлялись. Они ведь раньше, и Торгун в эту сторону никогда не переходили.

— Но как я понимаю, ты уже один раз успел побывать в их лапах, — не унимался Бури, — Как тогда тебе удалось от них спастись?

— Тогда мне просто сказочно повезло, — начал рассказывать Буга, — Надо мной сжалилась во время «охоты» одна жанговар хотин* по имени Айгуль. Да сжалилась, здесь пожалуй и не подходит. Просто до этого, я сжалился и спас от поругания, а возможно и от смерти её младшую сестру Лию. Два года назад весной, отправил нас Тохтамыш в окрестности келома* Алтын Нор* и селения Хан-Ордасы* «потрепать» юрты* ранее оказавших ему непочтение кай-саков. На восточном берегу этого келома* я, со своими аскерами*, и зашли в такой юрт*. Но там оказались лишь старики, подростки и дети. Тогда, от злобы, мои аскеры* и принялись крушить всё, что попадётся под руку, а заодно, и глумиться над теми, кто находился в юрте*. В одном из шатров находилась девочка-подросток, назвавшаяся Лией. Вся такая перепуганная была. Представил я тогда, что с ней сделают мои аскеры*, и жалко почему-то мне её стало. Совсем ведь ещё ребёнок. Тогда я взял её, будто для своей собственной утехи, да и вывез ту девочку в степь, подальше от наших, глумившихся над её соплеменниками головорезов. Вот она, то добро мне и не забыла. Когда я в тот же год, но как и теперь летом, попал в лапы жанговар хотин*, эта девочка тоже оказалась в их стане и меня узнала. Она, вероятно, рассказала обо всём своей сестре Айгуль, а та накануне «охоты», меня предупредила, что я буду у неё как бы «личным сайгаком». Она должна была загнать меня в степную речку Хару, с обильной растительностью по берегам, и там якобы «добить». Просто взять и отпустить меня, она не могла, так как по законам их предков, из плена жанговар хотин* не должен был уйти живым не один мужчина, тем более, что к ним попадают в основном воины противника. Мы тогда так и сделали. Однако, когда начался загон, произошло немного не так, как мы задумали. Мне в плечо попала чья-то стрела, к тому же ещё и отравленая. Учитывая, что в это плечо у меня уже до этого было ранение, оно впоследствии и явилось причиной моего оставления службы. Но тогда, во время «охоты», я всёже смог удержаться в седле и доскакать до берега речушки. На краю небольшого обрыва, старшая сестра подранила мою лошадь, и та, сорвавшись с обрыва, погибла. Я же, как и было задумано, улетел с лошади в омут и спрятался в прибрежных зарослях. Для вида, моя жанговар хотин* спешилась, и какое-то время порыскала по зарослям, чтобы создать видимость, будто она меня там добила. В этих зарослях я до ночи и пролежал. Ночью Айгуль и Лия меня нашли и через степь, отвезли к какой-то небольшой, с одиним паромом, переправе через Итиль*, передав паромщикам. Те прижгли мне начавшее нарывать плечо, подлечили немного, а затем переправили на другой берег в Бельджамен*. Вот так, можно сказать счастливо, для меня все эти дела и закончились. Вот только второго раза, боюсь, что больше не повторится.

Солнце зашло за горизонт и над степью стали спускаться сумерки. Женщины рассадили пленников вокруг собранной кучи хвороста и разожгли костёр. Пламя быстро вспыхнуло и стало невыносимо жарко. При этом женщины начали водить вокруг костра что-то наподобие хоровода. Они произносили какие-то речи, что-то вроде как напевали, но что, никто не понимал. Ни Бури, ни Буга не знали их языка, а они, как поняли пленники, не понимали кыпчакского, или может быть прикидывались таковыми. С пленников градом покатил пот. С одного из шатров, к костру вышла красивая и ещё достаточно молодая женщина в белом. Присев с западной стороны от пламени, она мелодично запела, подыгрывая себе на каком-то струнном музыкальном инструменте. Потом появилась та всадница, которую сегодня первой видели Буга с Бури, и которая так метко попала в горло стрелой их воину. Подняв вверх руку, она заставила хоровод остановиться и произнесла какую-то речь, на которую женщины ответили авациями. Потом появилась другая, совсем молодая и красивая, та, которая попала в глаз второму аскеру* из миссии Бури. Буге она показалась даже в чём-то знакомой. Межет эта красавица была в тот первый раз его пленения, подумал он. Девушка что-то объявила присутствовавшим. Несколько женщин в белом вынесли чаши и стали поить из них пленников. Вместе со всеми, поили и Бугу с Бури. После трёх чаш каждому, у пленников наступало то самое помутнение разума, о котором предупреждал Буга. Пленникам казалось, что они действительно пребывают на каких-то райских небесах, а вокруг них, словно плывя, плавно передвигаются нимфы. Через какое-то время, как и предупреждал Буга, пленники ушли в небытие. Пришли в себя пленники, когда солнце поднялось уже достаточно высоко над горизонтом. они опять сидели связанными прежним образом. Не успевшие прийти в себя после «ночного рая», некоторые тут же засыпали вновь. «Русалки» же, располагались и отсыпались в своих шатрах. Но при этом, они не забывали и об осторожности. В этом стане не прекращали свою службу выставляемые жанговар хотин* караулы.

— Что с нами было? — морщась от головной боли, спросил Бури.

— Предварительное путешесствие в рай, где мы скоро с тобой окажемся навсегда, если по пути не перепутаем врата, и не пожалуем в ад, — ответил Буга, — Так что наслаждайся, пока ещё есть такая возможность.

— Если бы после этого рая, да не болела бы голова! — посетовал Бури, — Так и гляди, котелок вот-вот лопнет. И впрямь на тот свет хочется.

— Ничего, сейчас «девочки» проспятся, опохмелят нас несчастных, и всё будет правильно, — успокоил его Буга, — Так что живи странник, пока живётся! А на тот свет, ты всегда успеешь! Кстати, и до него уже недалеко.

— Когда же они проснуться? — опять стал нервничать Бури, — Почему Всевыщний допускает то, что шайтаны так легко завладели душами этих несчастных женщин и позволяет им творять подобные прилюбодеяния с правоверными мужчинами? А кстати, какой веры эти жанговар хотин*?

— Они твои единоверцы, только с поправкой на тенгрианство*, — пояснил ему Буга.

— Странно слышать, — продолжая корчиться от боли, произнёс Бури, — Насколько я знаю, Тохтамыш тоже тенргианец*, как и эти кай-саки. Почему же он так поступает со своими единоверцами?

— Кроме веры, есть ещё такие понятия, как зависть, алчность и тщеславие, и если последние берут верх над первой, то даже самая правильная вера, не в состоянии в человеке их пересилить, — пояснил Буга.

— Я смотрю, тебя никакая боль не донимает, — продолжал Бури досаждать Буге, — Ты что, заговорённый, или заколдованный?

— Ни то и ни другое, — ответил тот, — У меня голова болит не меньше твоей, просто я больше приучен терпеть боли, не подавая при этом ни малейшего вида.

— Мне бы твои способности! — позавидовал Бури своему «приятелю» по несчастью, — Я тоже умею переносить боли, но не головные. Когда же эти бевы* проснутся, наконец? Просто зла не хватает.

— Ты посмотри на него! — с некоторым воодушевлением произнёс Буга, — У него, видите ли, зла не хватает. На кого? А ты никогда не задумывался, о чём думает, и чего не хватает той несчастной, ни в чём не повинной девушке или женщине из стана противника, которую ради забавы насилует десяток твоих аскеров*, да ещё и глумятся над ними в самых изощрённых формах?

— Я аскерами* не командовал, — ответил Бури, — И ни одной женщины не насиловал. Я обходился кумай*. А если я над кем и глумился, так лишь над теми, кто по силе был равен мне, либо даже сильнее. А с беспомощными, и уж тем более с женщинами да детьми, я никогда не воевал. Так что, всё это, не про меня.

— Насколько я знаю, ты до здешней миссии был эмиром*, ещё и с не совсем белой да пушистой репутацией, — постарался задеть его Буга, — Научи меня тупого и непросвещённого, как тебе всё это удавалось?

— Я был амир-ал-яргу*, — ответил Бури, — А потому, я никогда не командовал ни этими, полевыми крысами аскарами* и гулямами*, ни падкой до грабежей и насилиям над мирнам населением конницей. Поэтому, у меня и необходимости такой не было, кого-то грабить и насиловать. Во мне наоборот, нередко обиженные женщины сами искали защиты от чересчур неуёмных, по своим низменным аппетитам, амиров*, аскеров* и особенно гулямов* нашего войска. А провести ночь с чистенькой и вымытой кумай*, согласись, куда приятнее, чем с грязной, растрёпанной и побывавшей до этого в неизвестно чьих руках, случайной женщиной из захваченного стана противника.

— Тогда тебе крупно повезло, — согласился с ним Буга, — Но не все эмиры* такие счастливчики как ты, ни у Тохтамыша, ни у твоего Тимура.

Вскоре, из ближайшего шатра наконец-то показалась та самая молоденькая девушка, которая накануне, так метко попала стрелой в глаз одному из нукеров* Бури. Она подошла к сидевшим на земле Бури с Бугой и с необъяснимым любопытством посмотрела на последнего. Буга отвёл свой взгляд в сторону, стараясь не смотреть ей в глаза. Из этого же шатра вышла другая девушка, и первая, подойдя к той, стала о чём-то с ней разговаривать. Единственно, что Бури с Бугой смогли понять, так это то, что меткого стрелка зовут Алия, а вторую девушку, Галия. После разговора, Галия вернулась в шатёр и через какое-то время появилась с чашей какого-то напитка, став поить сначала Бугу, а затем Бури. Другие связанные пленники с завистью смотрели на счастливчиков, которым жанговар хотин* уделили внимание первыми. Откуда-то вновь появилась ненадолго исчезнувшая Алия. Она принесла небольшую тарелку с какой-то мазью, и подойдя опять к Буге, отвернула ему ворот плеча, в том месте, где находилась рана. Потом она начала смазывать им обоим раны и царапины, полученные вчера, когда пленников волокли на арканах. Смазав раны, Алия вновь незаметно исчезла, а Галия напоила Бури и Бугу варевом ещё раз. Через некоторое время головы у обоих болеть перестали. К другим же пленникам, пока никто и не подходил. Кроме того, всеми было замечено, что после того, как Бугу с Бури Алия намазала какой-то мазью, их перестали трогать появившиеся в теплеющем воздухе, мухи, слепни, оводы и прочие москиты. Возле остальных пленников, они стали роиться тучами, заменив исчезнувших к тому времени комаров.

— За что, вам такая милость? — спросил сидевший во второй связке рядом, один из пленённых нукеров* Бури.

— Откуда мне знать, наверное, ночью лучьше других «поработали»? — ответил тот, — Это ты у них и спроси.

— Ничего, этой ночью мы с тобой своё наверстаем, — как бы стал успокаивать его, находившийся в одной связке напарник.

Оба рассмеялись, а за ними смех послышался и из других связок пленников. Счастливые люди, им ведь пока не ведомо, чем это всё, в конечном счёте закончиться, подумал Буга.

— Почему она к тебе была так не равнодушна? — спросил у него Бури.

— Откуда мне знать? — ответил Буга, — Но боюсь, как бы она обо мне не прознала, что я у этих жанговар хотин* уже однажды был. Что-то уж больно лицо мне её знакомо?

— А если и прознает, какая разница, нам ведь по любому умирать?

— Оно то, конечно так, да есть в этом деле такое, чего не хотелось бы.

— И чего тебе не хотелось бы, если не секрет? — спросил Бури.

— Айгуль с Лией могут из-за меня пострадать, — ответил Буга.

— Не могу я тебя понять, хоть и бывшего, но всёже амира* ордынской конницы? — c удивлением начал рассуждать Бури, — Когда твои аскары*, во время налётов на чужие селения, наверняка глумились, насиловали и убивали десятки, а то и сотни чужих, ни в чём не повинных жён, матерей, их детей, и чьих либо невест, то ты, как я понял из твоих же рассказов, смотрел на это, как на должное, и не сомневаюсь, даже сам принимал в том участие. Теперь же ты печёшся за жизнь каких-то двух малознакомых женщин, да ещё и в обликах джете*. Допускаю, пусть они однажды спасли тебе жизнь, но не просто же так, а в обмен на спасение одной из них. Получается, что вы квиты. А то, что ты опять здесь, так на всё воля Всевыщнего. Значит, он посчитал, что твоё тогда спасение было не совсем справедливым.

— Возможно, что ты и прав, но объяснить этого, я не в силах, — в какой-то мере соглашаясь, ответил Буга, — А что касается зверств моих аскеров*, то их в какой-то мере тоже понять можно. Всё что они делали, это издержки любой войны, где каждый знает, что возможно живёт на свете последний день, а то и час. Поэтому, при возможности, воюющие расчитывают получить хоть какое-то наслаждение от жизни, пускай даже низменное. Не рассчитывая на блага жизни потусторонней, они хотят эти блага в настоящей. Кстати, на войнах, обе стороны не уступают друг другу ни в жестокости, ни в низменных порывах воюющих, и в первую очередь, в отношении мирного населения.

— Однако же, почти каждый правитель создаёт в своём войске, типа нас, яргу*, неважно как они называются в других странах, которые хоть и с запозданием, но обязаны пресекать подобное бесчинства его войска над мирным населением захваченных территорий?

— Но в первую очередь, каждый из правителей стремится, чтобы его воины были как можно злее и безжалостнее в отношении враждебной стороны. Поэтому, бесчинства воинов, после захвата городов и территорий противника, происходят массово, а пресекаются они такими как ты, в единичных случаях, и то, как правило, в целях, когда перед правителем захватчиков взникает осознанная необходимо показать захваченным, какой он видете-ли справедливый, добрый, белый и пушистый.

— С тобой не поспоришь, — согласился Бури, — Тебе бы не «торговой» миссией заниматься, а пойти в богословы и поступить духовником на куч* к Тохтамышу, типа нашего Шерифа Бараки*, тогда бы у нас с Ордой* никаких проблем не осталось бы и в помине.

— Скорее наоборот, они усугубились бы ещё больше, — ответил ему Буга, а затем добавил, — Нет, давай-ка останемся каждый на своём месте.

— Если ещё останемся, — произнёс Бури и как-то вызывающе засмеялся. Своим смехом его поддержал и Буга.

Вечером, и на следующий день с утра, повторилось всё сызнова. Но на этот раз женщины отпаивали отваром пленников, сразу всех вместе. Время уже близилось к следующему вечеру. Пленники продолжали сидеть связанными по двое, дожидаясь следующего «захода». В стане возле шатров оставались лишь караулившие их жанговар хотин*. Остальные же женщины находились за пределами стана на обширном лугу, где упражнялись верховой езде и стрельбе из луков. Откуда-то из-за шатров появился молодой парень, который зашёл в один из них, а выйдя, направился на тот же луг, где женщины продолжали заниматься боевыми искусствами.

— Откуда здесь мужчина? — удивлённо произнёс Буга, — Или мне мерещится?

Бури повернул в полоборота голову, и ему показалось, что он знает этого человека, хотя тот уже располагался задом к пленникам и значительно удалился от них в сторону луга.

— Эрке, — окликнул он парня, сам пока ещё не веря, что это его «старый знакомый».

Парень обернулся, внимательно посмотрел на связанных пленников, и также узнав в них своих знакомых, подошёл поближе. Это на самом деле был Эрке. Он присел в трёх шагах перед пленниками на корточки и как бы оправдываясь, сразу же начал своего рода отчёт перед Бури, за ту самую, прошедшую поездку в Сарай*.

— Я сделал всё, как ты велел, сунул письмо в короб нужного человека, подождал, пока караван покинет Сарай* и сообщил, кому следует, — рассказывал он по порядку Бури, — Затем я незаметно покинул город и теперь отсиживаюсь в стане сестры. Периодически наведываюсь в Бельджамен, ожидая вашего возвращения и твоих дальнейших указаний. Я всё делаю правильно?

— Делаешь всё правильно, но почему-то в упор не замечаешь нашего здешнего положения, — заметил ему Бури, — Нам сейчас не до тех дел.

— И действительно, как же вы могли здесь очутиться? — наконец опомнился и оценил обстановку Эрке, — Я ведь тебя считал самым храбрым, сильным и доблестным воином. Не раз ставил в пример своей сестре, гордился, что бежал к тебе от Тохтамыша и именно под твоим началом несу свой куч*. Так как же всё это могло произойти?

— Бывает и на старуху проруха, — ответил за него Буга, знавший пословицы многих народов вселенной и удачно ими пользовавшийся.

— Вот у своей сестры о том и спросишь, — добавил Бури, — А теперь, лучше развяжи нас, да поскорее.

— Простите, но сделать это, я к сожалению не могу, — ответил Эрке, — Караульные успеют меня застрелить раньше, чем я приближусь к вам на пару шагов. Здесь даже Алкая не поможет. Никому недозволено нарушать законов наших далёких предков. Развязать пленника можно только ночью, днём грех. Духи предков смотрят за этим зорко, а вот ночью, они спят.

— Тогда скажи, как нам отсюда выбраться, или это тоже невозможно по законам ваших древних предков? — cпросил Бури.

— Я посоветуюсь с сестрой, а завтра скажу, — пообещал Эрке, — Да вы не волнуйтесь. Алкая совсем не злая, как о ней говорят. Сестра у меня добрая. Просто она как стала здесь главной, то дала клятву предкам, следовать их обычаям и теперь не может её нарушить. Любое нарушение, это грех перед духами предков, а духи летают здесь и всё видят. Если же Алкая нарушит какой-либо закон предков, она должна испросить прощение у главной нашей жрицы, а в воле той, простить её это, или нет. Но наша жрица, редко прощает. Она ведь тоже должна испросить это у самих предков, которые приходят к ней по ночам во снах, и то не каждый день, а лишь когда присняться.

— И которая же здесь твоя сестра Алкая? — cпросил Бури.

— Да та, что каждый вечер начинает обряд, — ответил Эрке, — У неё павлиньи перья на полосатом головном покрывале. В нём она выходит на вечерний обряд. Здесь её зовут Алкая учар*, или повашему, Алкая летучая, за быструю и мягкую езду на скакуне. Я же вам рассказывал про неё, ещё когда вы взяли меня в плен и мы с вами познакомились.

— Это та, что вонзила стрелу прямо в горло твоему нукеру*, — тихо добавил напарнику по несчастью Буга.

— А как зовут ту, что так красиво поёт, которая одетая в белом, — спросил Бури.

— Она не просто поёт. Своими песнями она общается с нашими далёкими предками, подыгрывая себе на домбре*, которую те придумали больше двух тысяч лет назад, — пояснил Эрке, — А зовут её Данеш! Она и есть наша главная жрица. Насколько мне известно, она дочь какого-то в прошлом, толи хана*, толи карачи-бека* из Кок-Орды*, также пострадавшего от Тохтамыша. А вы заметили, каков у неё музыкальный талант? Для таких ханум* как она, это большая редкость?

— Заметили, — бросил Буга и задал Эрке ещё один вопрос, — А что возле нас за река? Для Хары c Торгуном, слишком широка, на оба Озена, тоже не похожа, течёт в другую сторону?

— Это Еруслан, — ответил Эрке, — Чуть выше, в неё втекает Торгун, а в той стороне, Еруслан втекает в Итиль*.

— Ты эти места знаешь? — cпросил Бури у Буги.

— В общих чертах, — ответил тот.

— Ну, всё, мне пора, — сказал Эрке, — На ваших ночных обрядах мне быть не положено.

Эрке удалился, а вечер начался с того же, что и прошлые два. Потом его сменила бурная «райская ночь», а за ней пришло не очень приятное утро. Потом, после отпаивания, пленников опять связали и оставили в таком положении вокруг затухшего с ночи костра, только на этот раз, Бури с Бугой усадили как-бы подальше от остальных. После полудня, как и было обещано, их посетил Эрке.

— Ну что, как дела? — спросил он.

— Ничего, терпимо, — ответил Бури, — Вот только слабеем с каждой ночью, всё больше и больше.