Бесплатный фрагмент - Карантинный Блок

***

Обещанные предвестники

Приходят всегда усталыми,

Как будто всю ночь бессонница,

Всю долгую жизнь бессонница.

Под тридцать им — вы ровесники —

Их лица гнетут оскалами:

Ощерятся и прищурятся,

Увидев тебя на улице,

Схватив за рукав обтрепанный,

Прижмутся губами лживыми:

«Зачем идешь за наживою»?

И крыльев вороньих хлопанье

На плечи скользнет веригами —

Седыми как пепел хлопьями,

Папирусами и книгами,

Пустынным песком и топями,

Обглоданными ковригами,

Пожарами и потопами…

Обещанные предвестники

Приходят всегда усталыми

***

Лес царапает солнце когтями острых ветвей,

Кислород не делает нас хоть чуть-чуть живей.

Только с дымом костра наши души наедине

Говорят о свободе, и проспавшей её весне.

Среди старых могил без крестов, без имён, без дат

Каждый чувствует, что немного, но виноват.

Ведь не мы прорастаем костями в тени ветвей.

Кислород не делает нас хоть чуть-чуть мертвей.

***

Снег нежнее пуха, день короче ночи,

Замерзают мысли в сумеречном сне.

Шоколадки с виски беспокойно точим,

Нервно добавляя дырки на ремне.

Скользкие дороги, праздничные лужи,

Резкий рост аварий и, конечно, цен.

Как в вине игристом искорками кружит

Снег под фонарями, тая на лице.

Мой трамвай плетётся сквозь печаль сугробов,

Голосом охрипшим не даёт уснуть.

Белая дорога — белая утроба:

В бесконечность смерти бесконечный путь.

***

Исчезнет звук моих шагов среди высоких стен,

И только выгоревший быт останется взамен:

Здесь стул стоял, и стол стоял, и ноутбук на нём,

И в кресле с пледом шерстяным я отдыхала днём.

Полупустой огромный шкаф, полупустой комод:

Однажды в эту пустоту другой жилец придёт.

Повесит куртку на крючок, протянет провода

И ототрёт мои шаги от пола без следа.

Но я жила когда-то здесь, и память обо мне

Впиталась дымом в потолок, гвоздём торчит в стене.

И ничего не изменить, хоть дом сожги дотла,

Ведь в месте этом часть меня когда-то умерла.

***

Вот тебе череп с огненными глазами,

Медные лапти, каменные хлеба.

Дорогу не проложили, не показали.

Такая баба Яга — мудра да груба.

Вот тебе в клювах ночь несущие птицы,

Вот тебе волки, хранящие водоём.

Чтобы умела пламя вязать на спицах,

К навкам спускаться по воле своей живьём.

Вот тебе куколка с голосом человечьим,

Вот материнский совет из подземной тьмы.

Выйдешь из леса — хламидой падёт на плечи

Солнечный луч, людские слепя умы.

Если в пути не посмотрит назад от страха,

Добрая из девчонки выйдет Пряха.

***

Ты знаешь, почему мы нарушаем режим:

встаем не рано утром, едим ночью пиццу,

до трех утра сидим в VK, не хотим ложиться,

чтобы во сне не видеть знакомые лица,

сколько лет… когда перестанут сниться…

я не хочу больше с ними жить.

Днем утопать в старой-новой лжи:

да, все в порядке, а у тебя, скажи?

На самом деле я смотрю в окно из темницы,

и мне хочется спятить… мне хочется спиться…

мне хочется никогда не вставать. Я птица,

птенцов потерявшая в поле ржи,

режим — это просто еще граница,

чтобы было чем дорожить,

зачем просыпаться, завтракать, бриться,

лишь бы не вспоминать, не тужить…

О том, что было, чему не сбыться,

о том, как призрачны миражи,

как слезы смывают с лица ресницы,

как раны жгучи и как свежи,

как нас заталкивают в типажи,

а мы боимся не поместиться…

…такие крохотные частицы

большой космической лжи.

***

На западном фронте также как на восточном

Бои без правил, и по запросу времени

Мы привыкаем точки менять многоточием,

Чтобы не ошибиться. Бойцом подстреленным

Переползаем в чужие окопы, щуримся,

Пытаясь прикинуться волком в шкуре овечьей.

Бранное поле — каждый дом, каждая улица.

Невесомая тяжесть шинели легла на плечи.

Мы не уверены в лжи своих генералов,

У каждого в сердце война, трибунал и рана.

Мы хотим вернуться, пока не переломало,

Но некуда возвращаться седым и странным.

Нам война — кровавая клюква, звуковая дорожка,

Языком слизнувшая нас до последней крошки.

И наконец-то город карантинный

И наконец-то город карантинный

Наполнен тем отчаяньем и смутой,

Что раньше населяло только душу.

Ты скажешь — объективные причины?

Не верь.

Не верь и никого не слушай.

А слушай, как минута за минутой

Уносятся надежды и задачи,

Поездки на курорты и на дачи

И к длинноногим девушкам, что плачут

В своих благоустроенных квартирах.

Ведь город наконец-то карантинный,

И слезы больше ничего не значат.

***

Я потом и кровью создавала её — Вторую:

Вымучивала её из себя,

Выучивала её из себя —

Растила как голема. Выдержанную. Злую.

Она сверкает перед друзьями в барах,

Смеётся и громче всех поет в караоке,

Танцует босая на скользкой высокой стойке,

Ночами не просыпается от кошмаров.

А я… сижу в одинокой своей темнице,

Пишу стихи и глажу пушистых кошек.

И между нами невидимый жребий брошен:

Кому сегодня вставать, а кому — ложиться.

***

Кто-то утонет, кто-то замёрзнет,

другим суждено сгореть,

И лучшее, что нам могут желать, —

лёгкую быструю смерть.

Всем уверениям вопреки,

мы боимся совсем не конца,

А что не сможем вспомнить в конце имени и лица.

Если осудят — почтем за честь:

не у каждого есть враги,

После других порой остаются лишь на воде круги.

Если дурная пойдет молва,

начнут обходить стороной,

Найдется тот самый, что без колебаний

встанет к нашей спине спиной.

Мы ищем любовь и падаем в пропасть

желания и страстей,

Хотя и знаем, что в одиночку из этих уйдём гостей.

Но смысл торопить неизбежный хаос,

пока под ногами — твердь?

Ведь мы мотыльки — нам в конце суждено сгореть.

***

А имеет ли смысл, прорастая травой,

Вопрошать в никуда — мертвый или живой?

И имеет ли смысл для разбитых сердец

Говорить о любви — вдруг, ещё не конец?

Есть ли смысл проклинать после драки врага,

Если меч деревянный, а щит — как фольга?

Есть нужда без причины терзаться виной,

Когда боль и обида забыты давно?

Если сердце из плюша, и слезы — вода,

Все слова — ерунда, ерунда, ерунда.

***

Если цена — кровь и война,

то эта цена не по мне,

Я и так слишком много оставил в прошлом,

слишком многое сжёг в огне.

Я не раз и не два оставлял в дураках тех,

кто был прочней и умней,

Но какой в этом прок, если я не готов к цене?

Я зачем-то сто раз начинал писать

и забрасывал черновик,

Поворачивал там, где другие бесстрашно

шли и шли напрямик.

Я не верил огням, что светили мне,

день за днём выбирая тьму.

Почему я так жил,

я, видимо, не пойму.

Я не раз и не два уходил от погонь,

менял квартиры и быт,

И, возможно, теперь это видно по мне,

все маршруты моей судьбы.

Но сегодня и завтра, когда меня спросят,

хочу ли я вновь бежать,

Я останусь на месте,

без билета и багажа.

Мне не раз приходилось юлить и лгать,

выбирать неправильный путь.

А теперь я устал, и от этой лжи

мне хочется отдохнуть.

Если вы пришли с огнём и мечом,

это вы готовы к войне.

Я сражаться не стану — за это не стыдно мне.

***

Мой воронёнок крохотный,

Жить тебе триста лет:

Лишь оперишься — сдохнем мы,

Будет тебе обед.

Горсть семенами полнится,

В запястье щебечет пульс.

Скоро тебе откроется,

Какой он сладкий на вкус.

Мой воронёнок ласково

Гладит меня крылом.

Есть кому в навь оттаскивать

Душу мою потом.

***

Кофе и шоколадки, виски и сигареты…

ЗОЖ — это очень круто, если о нем читать.

В нашем усталом мире — праздники и приметы,

И календарь традиций, и для стихов тетрадь.

Это когда нам было пьяные восемнадцать,

Что-то стучалось в окна, плакало в домофон.

Нынче стучится тридцать. Нечего тут бояться,

Все, что не вспомнишь завтра,

                                  просто забей в смартфон.

Нет никаких депрессий и никаких страданий,

Ездим в такси с работы, ходим раз в год в кино.

Трепет любви, конечно, лучше, чем секс по пьяни,

Только я этот трепет не ощущал давно.

Есть для свиданий с прошлым —

                                  «Ласточки» на вокзалах,

Для разговоров долгих — мессенджеры и чат.

Это назад лет десять сердце огнем терзало,

Чувства с ума сводили. В тридцать они молчат.

***

То ли вешать, то ли вешаться

Нам судьбою суждено.

Смотрим в небо на Медведицу

Через грязное окно.

Мертвых звезд огни зернистые

Ничего не говорят.

Зря им молимся неистово,

Ловим их ответный взгляд:

Вдруг для дел великих избраны

И не зря отмерен срок?

Ждем, что нам укажут истинный

Путь средь множества дорог.

***

Это сначала было больно и горячо.

А потом пришла амнезия или усталость,

Стёрла шрамы с кожи, сжала на миг плечо,

Прошептала: «смотри, ничего почти не осталось».

Как огонь утих, как волна откатилась прочь,

Как закат пылающий в сумерках растворился.

И вокруг тишина, вокруг пустота и ночь.

Даже трудно вспомнить, отчего так страдал и злился.

Проведешь по коже: гладкой и неживой,

Хоть рубцов не видно — не чувствует и не дышит.

Начинаешь жить — разумом, головой,

Раньше спать ложишься, поёшь все реже и тише.

Ночь внутри оживает множеством голосов,

Жаждет вновь столкнуть в живое пёстрое пламя.

И сансары крутится, крутится колесо,

И ты снова берешь безжалостный жар руками.

***

Добежала, рухнула оземь,

Захлебнулась в потере силы.

«От чего ты бежала?» — спросят.

Я не знаю, что это было.

То ли страх пустоты и боли,

То ли близкий провал могилы.

Я могла себе бег позволить

И не помнить, что это было.

Я себя растеряла в беге,

Я и радость, и грусть забыла.

Я тоскую о человеке,

У которого это было.

Жаль

Это даже не лень — просто злость и немного усталость,

Ежедневные срывы и ветер с залива до слез.

И так пусто в душе — будто в ней ничего не осталось,

Бесконечная пустошь и северный жгучий мороз.

Скинь все лишнее, детка, — режь длинные ногти и косы,

Первый враг и последний из зеркала мрачно глядит.

Больше некогда спать — снова Зимний штурмуют матросы,

Снова жар революции яростью плещет в груди.

Вспоминай, для чего ты врывалась в отчаянье улиц,

Почему свои голые руки совала в огонь…

Лишь бы снова с победой соратники не разминулись,

Не забилась под ногти и кожу тоскливая вонь.

Жаль, тебе не дано угадать, по делам ли награда,

Жаль, совсем не тебе мир израненный позже лечить.

Ведь тебе ничего, кроме смерти и боя не надо,

Кроме пепла врага, от которого в глотке горчит.

Жаль, что имя твое растворится в толпе беспризорных,

Пропадет свистом пули лихой у седого виска.

И не будут знать люди, какой беспросветной и черной,

Беспощадной к другим может быть чья-то злая тоска.

***

Карты раскину по скатерти между свечами —

Что меня ждет впереди, не казенный ли дом?

Будьте, бесстрастные, судьями и палачами,

Раз я готова предстать перед вашим судом.

Карты не врут — холодны их надменные лица,

Долгие жизни — не мудрость, а опыт в глазах.

Как же вы любите страшным раскладом ложиться,

Как же вы любите ужасом души терзать!

Стоит ли верить? Не вспомнить, когда вы солгали,

Каждый расклад был исполнен престранно как сон…

Карты раскину… на боль, на тоску, на печали,

На неизбежность, катящуюся колесом.

***

Прячь нос от дождя и ветра в уютный снуд.

Беги и не жди, пока за тобой придут.

Вся жизнь — бесконечная зебра двойных полос,

Одну пересёк — и пожалуйста на допрос.

Вся жизнь бесконечный бег по чужим полям,

Где правила пишут те, кто невидим нам.

Но пляшут вокруг свободные мотыльки…

Ты просто ещё не знаешь, как быть таким.

***

Стеклянные пуговицы глядят на меня устало,

Они меня знают с младенчества, как никто.

С упрёком: что нажила — и все потеряла,

Прячься от холода в вытертое пальто.

Мокрые ноги в разодранных летних кедах,

Насморк и кашель — хронический приговор.

Иди сигареты выпроси у соседа,

Дымным быльем общий завесь коридор.

Утром пойдешь на нервную подработку,

Выглотав кофе дрянной за один присест,

Чтобы не встал колом в онемевшей глотке.

На пол уронят — никто все равно не съест.

Когда-нибудь я буду спокоен и совесть будет чиста

Когда-нибудь я буду спокоен

и совесть будет чиста,

Тогда я просто смогу пройтись

по узким перилам моста,

Когда-нибудь мой безумный сосед

не услышит моих угроз.

А пока я живу, но не совсем всерьёз.

Когда-нибудь мне не будет больно,

что кто-то ушел не со мной,

Я не сяду на стойку, не стану играть

на гитаре с одной струной.

Когда-нибудь я выйду из бара,

пересекая ночь,

Не закурив, пойду по дороге прочь.

Когда-нибудь я смогу не бояться,

что жизнь прошла ни о чём,

Я всё также не буду ничьей жилеткой,

не буду ничьим плечом,

Но слова мои станут мягче и проще,

как тающий в марте лёд.

А пока я просто продолжаю идти вперёд.

***

Курить, ломая в пальцах сигарету,

Зло выдыхать в окошко дым из легких.

Вопросы остаются без ответа,

А множитель, оставленный за скобкой,

Удваивает злость и боли трепет,

И сигарета тлеет и дымится…

Себе из дыма люди души лепят,

Чтобы заполнить пустоту под сердцем.

***

Распустила я крылья ночью,

Кто-то в спину мне зло хохочет,

Говоря, что одной не выжить,

Если только не стать бесстыжей.

Стать отвязной и непокорной,

Без забот, без семьи, без дома.

Вот такую лихую жертву

Принесешь за свободу ветру.

А к утру прогоришь как спичка

И пойдешь домой по привычке.

Дверь откроешь — там воет ветер.

И один ты на целом свете.

***

я монетку бросила в омут,

чтобы в омут опять вернуться.

жаль, что души в воде не тонут

и безудержно жаждут солнца.

я монетку бросила в реку —

в ил река без труда упрячет.

но не ждет река человека,

возвращая упрямо сдачу.

я монетку бросила в море,

солью стать, как супруга Лота.

а мне море вернуло горе

и отправило на болота.

я к болоту иду устало,

без надежд, что в объятья примет.

а болото — я тебя ждало,

я другое тебе дам имя,

имя трав и кровавой клюквы,

и лягушек, поющих ночью…

это будут новые буквы,

если этого ты захочешь,

если все закрыты ворота,

если в прошлом гордиться нечем…

и иду я прочь от болота,

сжав монету в руке покрепче…

***

Ви́ски вокруг зрачков, дальше — абсент.

Я этими радужками часто глядела в небо:

Не нагляделась. Не належалась в росе,

Не соблазнила ими ни Пана, ни Феба.

Ви́ски вокруг зрачков — я сама пьяна,

Пьяна до невозможности адрес назвать таксисту.

Господи, увези меня дотемна:

Я расплачусь крепленым или игристым.

Ви́ски вокруг зрачков — беспокойный бунт:

Сопротивление правильному геному.

Семеро все равно одного не ждут,

Значит, другой дорогой идти восьмому.

Одиночество

Наслаждаешься кофе с лимоном,

Тебе вновь не нужна компания —

Тебе очень ее не хочется…

Прикипев к своему одиночеству,

Разрешила быть себе странною,

Позабыла звуки рингтона…

Иногда раздраженный знакомый

Окликает тебя на улице,

Выкликает что-то из памяти.

А тебе вдруг хочется отойти,

Или хотя бы нахмуриться…

Ты рассматриваешь насекомых.

Иногда отмечают на фото:

Тебе просто их игнорировать.

Не заходишь в вк неделями.

Чувства кажутся слишком смелыми,

Их легко оказалось вырвать,

Вырвать вместе с сердцем и рвотой.

Удаляешь письма, не глядя…

Ты как будто всегда уставшая,

Ты все время не можешь выспаться.

Ты больше не красишь ресницы,

И лицо твое кажется младше

Без привычной винной помады.

Ты хранишь свои сны в тетрадке

И боишься проснуться замужем,

Не боясь не проснуться вовсе.

Ты боишься, что кто-то спросит,

Почему приходится уезжать,

Когда всё наконец в порядке.

***

Я на реке полоскала чужое белье,

На деревянном гниющем в воде причале.

Приехав из города на выходные в ночь.

Я на мостках сидела, пока прильет,

Я на мостках сидела, и я скучала,

Глядя, как простыни медленно гонит прочь.

Нежно река холодила дрожанье рук,

Нежно брала в ледяные ладони пальцы.

И каждый поцелуй ее, каждый звук

Молча просил остаться.

***

Здесь мое капище:

Мой героиновый рай,

Мой отожравшийся роллами понедельник,

Мой совершивший сэппуку стыда самурай,

Мой одноклассник — троечник и бездельник.

Здесь мое капище:

Скуренный к черту блок,

Опустошенных винных тел батарея,

Вместо салфеток — измятые Босх и Блок:

Кухонная ночная эпикурея…

Здесь мое капище:

Вот сидит Ганнибал —

Плоть ковыряет протухшую рыбной вилкой…

Мир людоеден — я вижу его оскал:

Жадный провал беззубый свиньи-копилки…

***

Голову некуда преклонить:

Ни к коленям, ни на плечо.

На щеке прозрачная мокрая нить

В сумерках дрожит горячо.

Замерзают слова на губах опять

Изваянием ледяным.

Сколько же смогу ещё потерять,

На ветру развеять как дым?

Сколько не дозваниваться ночам?

Сколько не дописывать в блог?

Буду впредь о самом больном молчать,

Чтоб никто подслушать не мог.

Исчезает юности сладкий вкус,

Ненавистен зрелости быт.

Преклонить бы этот тяжёлый груз,

Да гвоздями крепко прибит.

***

Гладит по затылку ветер:

В колкий ёжик поцелуи.

Ближе к солнцу, ближе к смерти —

Я курю уже вторую.

Дрожь на лужах и на коже —

По весне легко быть пылкой.

Я пишу стихи, и может,

В голове моей опилки.

***

Пью фенибут, чтобы не стало хуже.

Ночью — бессонница, а по субботам — водка.

Шаг мой теперь неловкий и неуклюжий

Пересекает порог неохотно, робко.

Мыслей игра: развлечение воскресений.

Прячу под одеялом свою усталость?

Помнишь, как в детстве: на стены ложились тени,

И до утра ворочались и смеялись?

Нам говорят: в темноте не танцуют черти,