Бесплатный фрагмент - Кангюй. Парфяне

Страшно впасть в руки Бога живого!

Евр. 10:31

---

— Почему не возвращаться домой? Говорил ты часто прежде о гибрисе. Гибрис настигнет меня? — Безбородый юноша лет семнадцати, с наивно-открытым лицом, изумлённо разводит в стороны руки, густые чёрные брови морщат лоб, но спустя мгновение усмехается, а голубые глаза проказливо искрятся. Тёплый ветер ранней весны ласково треплет густые чёрные кудри, набивается в товарищи, насвистывает песенку, в резком порыве игриво срывает с головы юноши широкополую серую войлочную кавсию, щекоча, обдаёт пылью. Юноша хитро смеётся, прищуривает глаза, напускает на себя ироничный вид. — Да полно тебе. Отец, верно, ты подтруниваешь надо мной перед расставанием? Хочешь, чтобы я расплакался как девчонка? Испытываешь чувства мои? Не проверяй. Люблю тебя.

Надменно-властный бесстрастный муж крепкого сложения, лет сорока пяти, к кому обращается юноша, важный сановник по роскошным, до полу, пурпурно-розовым одеждам с эллинскими узорами в золотых нитях, теряет самообладание. Озорство ветра сановнику не нраву. Бесстрастие сменяется гневным раздражением. Подобрав одежды, деловито направляется за убегающей шляпой. Завидев широкие шаги властителя, за беглянкой-шляпой устремляются двадцать мужчин, стоявших шагах в двадцати, поодаль у крытой повозки. Сановник ловит шляпу, машет ею окружению, приказывая оставаться на местах, опустив полы одежд, с прежним достоинством возвращается к юноше.

— Никогда… — Кавсия бережно надевается на юную голову. Гневное раздражение ломается кривой гримасой боли. Слёзы появляются на глазах говорящего. Сановник быстро шепчет: — …Слышишь, меня, сын мой, никогда, никогда, никогда не возвращайся в Бактрию.

Сановник стискивает в крепких объятиях юношу. Подолгу не разжимает хвата рук, трётся виском о висок. Разомкнув, шепчет на ухо:

— Вестника нежданного, что принесёт любые новости обо мне, вестника двуличного, что позовёт в Бактрию ко мне сладкими, лживыми посулами… — Ветер перестаёт играть с кудрями, затихает, ему интересна беседа отца и сына. — …так воздай ему равным за равное.

Грусть уже свершившейся разлуки посещает прощающихся.

— Страшишь меня? Предчувствуешь беду необратимую? Плохо так же расставаться. — Юноша вытирает слёзы на щеках уже скорее старика, чем сановника. — Как пожелаешь, отец. Не сокрушайся понапрасну. Выполню мольбу твою. Не вернусь в Бактрию. Обещаю тебе. Знаю, желаешь ты мне счастья. Не тревожься понапрасну, вестники из Бактрии меня не посетят. Будешь жить ты вечно. За тебя молюсь богам.

— Молись же богам о преуспеянии семейном, потому как надежды нашего старинного рода ныне лишь в тебе одном заключаются. Законы отеческие чти, жертвы богам исправно приноси, песни на празднествах пой. — Сановник развязывает дорожную суму, вытаскивает пояс странствующего паломника-анахорета.

Ничего не расскажет любопытствующим о состоятельности владельца пояс. Не вызовет уважения к её носящему, вещь примитивная, никаких заслуг собой не отмечает. С простой медной застёжкой виноградной лозы пояс. На ремне из туго сплетённых кожаных полос в ожерелье составлены гладкие пузатые тёмно-речные камни в простых железных рамках, подражающих формой вытянутым плодам. Впрочем, со стороны пояс не так уж и плох, словно бы спелые фиги усыпали пояс почитателя Диониса.

— А зачем мне грузила? Рыбу в реках ловить? Так прикажешь добывать себе пропитание в странствиях? — Беззаботность весеннего утра возвращается. Веселье юноши вот-вот перейдёт в насмешки над дарителем.

— Память обо мне. Носи. Бесценное украшение из мощения полов нашего дома. Первые шаги твои на них. Ходил по этим камням и я, как и дед и прадед твои. Погоди же! Увидишь сам, чем дальше удалишься от дома, тем дороже станут мои, как ты сказал, грузила.

— Драгоценные камни, отец! Надёжно от них появятся мозоли на спине. — Юноша шутливо пригибается к земле под тяжестью пояса. — Никогда не видел прежде этот бесполезный ремень рыбака. И когда только ты успел его заказать? — Дар неохотно принят. Пояс с гримасой «превеликого одолжения» надевается. — Он не гнётся. Будет мять на мне одежды. — Застёжка защёлкнута с третьей «неловкой» попытки. Пояс ладно сидит на владельце. Звучит с милым сарказмом над странными причудами дарителя: — Бла-го-да-рю за драгоценные грузила. Надо надеяться, принесут они мне удачу на рыбалке.

Комичные ужимки одариваемого вызывают у сановника радость.

— Сын мой, знай. — Рука сановника доверительно ложится на плечо юноши. Вновь грусть появляется на лице обоих прощающихся. — Впал я в немилость. Тайные злопыхатели оклеветали меня, ложно обвинив в лихоимстве на царских строительных подрядах. Не знаю их имён, но полагаю, то сторонники матери царя. Её происки. Старуха всё никак не может поумерить тягу к роскоши? Суд царский скор. Бездоказательной молвы оказалось достаточно. Базилевс не пожелал выслушать меня. Более я не управляющий доходами, не главный царский казначей, не доверенный по совету полисов. Серебряную фибулу соратника царя изъяли, и удалён я от двора царя Деметрия. Теперь я лишь незначительный сатрап горной глуши. Базилевс являет невиданную щедрость на унижения преданного пса. То мне нравоучение. Вновь и вновь убеждаюсь, прав старый катехизис пифагорейцев. Истина известная со мной сбывается. «Какое высказывание можно считать самым правдивым? — Что люди злы».

— Нет-нет. Всё образуется. Пустые козни про алчность-и-порок, им нет цены. — Юноша с пылкой горячностью спешит утешить отца. — Родитель мой, был ты устроителем свадьбы базилевса. Заслуг не счесть. Честен ты. Трудами твоими богатства государства приумножались. Учёт твой безупречен. Без тебя казначейство расстроится, доходы придут в упадок. Злопыхатели будут повержены. Базилевс Деметрий осознаёт твой вклад, отец, в благоденствие Бактрии. Тебя призовут в казначейство. Вновь вернёшься в Бактры, в царский дворец…

— …Тщетно мы, люди, гадаем и ждём, — решительно перебивает юношу утешаемый. — Ничего мы не знаем. Всё совершается так, как порешит божество. — Сановник разочарованно шумно выдыхает. Прикладывает обе ладони к груди юноши. Требовательным тоном сурово наставляет: — До самых границ Бактрии никому не говори, куда держишь путь. И я никому не скажу, куда ты отбыл. То будет тайна наша. Как покинешь Бактрию и вступишь в пределы дел Селевкидов, отзывайся на расспросы, что под защитой сирийского базилевса Селевка Четвёртого Филопатра. Влиятельные друзья в Сирии озаботятся о тебе. В Селевкии-на-Тигре ждут тебя в эфебииполиса. В суме, в потайном дне зашито старое золото, в статерах Селевкидов. Немного монет, но тебе с лихвой хватит на дорожные расходы.

— Никогда не возвращаться в Бактрию? Что ждёт меня в далёкой Сирии, отец? — Удручённость явственно сквозит в вопросе. — После эфебии? Друзья твои, сиятельные вельможи Селевка, ведь позабудут обо мне? Кем буду я в чужой Сирии? Нищета ждёт меня? Подамся я в учителя или в мистофоры? Кто будет рядом со мной? Никчёмностью моей не будешь ты гордиться. Стыдом покрою камни дарёного пояса. Страшусь осуждений твоих.

— Вяжи хоть хворост. За бедность не буду порицать. В живых останешься, то услада для меня. Сберегу своё сокровище, тебя, мой ненаглядный сын. — Счастливая мечтательная улыбка, сменяя горькое разочарование, появляется на лице сановника. — Найдёшь себе достойную жену, родишь детей. Назовёшь их именами матери и отца. Твоя семья будет с тобой. И эти камни-амулеты помогут вам. Тебе пора отбывать. Ну же, иди к повозке. Не оглядывайся, а то я расплачусь как девчонка. Гелиайне, сын!

Два года спустя

— Сиятельный базилевс Селевк, ты выслушал Гомера их голосами. — Вельможа в пурпурных одеждах, с золотой фибулой «Первые и весьма почитаемые друзья базилевса», увенчанный оливковым венком, становится в ряд с десятком юношей в простых белых хитонах с семиструнными кифарами в руках. — Укажи нам достойного победы в состязании.

— Гелиодор, люблю тебя как самого себя из-за дружбы и справедливости. Все они достойны награды. — Единственно сидящий на кресле в тени колоннады палестры крепкий муж лет пятидесяти пяти, благонравного вида, в окружении многочисленной свиты из магистратов полиса, сановников, стратегов, педотрибов и риторов эфебии, распорядителей состязания меж тем смотрит на кого-то по центру линии исполнителей. Вельможа перехватывает взгляд, слегка наклоняется и находит лицо, отмеченное вниманием базилевса. Взяв за руку, под завистливые взгляды прочих участников подводит юношу к базилевсу.

«Счастливчик! О, вот они, сбывшиеся мечты!» — то молчаливое мнение собравшихся в тени палестры.

— Назови себя, эфеб, — громко командует вельможа конкурса, отступает на шаг позади эфеба. Гелиодор не скрывает своего выбора, благодарно воздевает обе руки к безоблачному небу.

— Аргей, сын Ореста. — Юноша гордо поднимает голову.

— Как вы находите его исполнение? — обращается Селевк к ближайшему магистрату полиса. Базилевс пребывает в хорошем расположении духа.

— Базилевс, его пение соответствует его красоте. — Магистрат не медлит в оценке претендента на награду.

— Аргей, хоть ты и достоин награды, но не сделал я выбор, а потому ты ещё не победитель. — Селевк поправляет пурпурную диадему. Юноша встречает холодный взгляд карих глаз. — Исполни любой отрывок из Гомера, подобающий моему царскому культу.

Селевк задал каверзу. Свита оживает в предвкушении развлечения. Среди влиятельных мужей с избытком знатоков бессмертного творения. Кое-кто из них похваляется полным знанием строк «Илиады». Что ж огласит эфеб?

— Подними песню про битвы.

— Воспой богов.

— Яви идеал героев. — Аристократы высказывают предложения испытуемому.

Но базилевс не даёт много времени на размышления. Раздаётся сухой хлопок. Кифара выставляется в сторону Селевка, струны оживают. Торжественно звучит дорический ритм. Свита замирает в ожидании. Кифарист хоть и юн, но владеет собой. Аргей поёт базилевсу, как подобает петь свободному человеку в празднествах, видом певец горд и лишён угодливого подобострастия. Голос у юноши приятен, интонация в песнопении выбрана возвышенная, отрешённо-жреческая.

Царствовать все сообща никогда мы, ахейцы, не будем.

Нет в многовластии блага, да будет единый властитель,

Базилевс лишь единый, которому сын хитроумного Крона

Скипетр дал и законы, чтобы царствовал он над другими.

Исполнение как музыки, так и строк Гомера безупречно. Эфеб доставил удовольствие присутствующим. Удивлённый Селевк рукоплещет первым, а следом за ним рукоплещет и магистрат. Палестра эхом подхватывает похвалу. Распорядители соревнования, то богатые люди полиса, попечители эфебии, льют друг на друга элей заслуженного самодовольства. Гимнасиарх эфебии утирает слёзы радости, одаривает Аргея взглядом отцовской гордости. Смолкают одобрения «сладкой кифаре», откапывается и иное, как полагается в соревнованиях, ядовитое суждение. Где-то из глубины тени, благоухающей изысканными ароматами духов, раздаётся подчёркнуто безучастный голос:

— Базилевс, пред тобой сын хранителя казны Бактрии.

— Бактрия? — Селевк заинтересовано отзывается, не оглядываясь на голос.

Скука среди присутствующих испаряется. Гелиодор прищуривает глаза, пытаясь опознать в свите посмелевшего расстроить награждение.

— Аргей, победитель песенных состязаний в честь династии Селевкидов, — уточняет Гелиодор. — Так ты… и вправду прибыл к нам из Бактрии?

— Базилевс Селевк, прибыл я из свободного полиса Бактры. — Юноша являет редкое хладнокровие, говорит голосом твёрдым в интонации почтительности, не пытаясь скрыть правду. — Отец мой, македонянин, из старой аристократии, сатрап.

На словах «из аристократии, сатрап» из тени колоннады на залитую солнцем палестру выходит начальник стражи базилевса с тремя рослыми соматофилаками. В полной тишине широко улыбающийся Селевк продолжает беседу с эфебом:

— Твой отец отправил тебя в мою Сирию шпионить? Ты из царских детей Бактрии? Ты тайный осведомитель Деметрия? — Вопросы базилевса, в холодном тоне задаваемые, звучат как обвинения в смертельно-тяжких преступлениях.

Спутники Селевка вынимают ксифосы из ножен. Нагое, серое, вечно голодное железо играет солнечными зайчиками на лице Аргея. Вот-вот мечом, а не золотом разрешится участь несчастливого певца. Среди участников состязания смятение и ужас. Знакомцы по эфебии нарушают строгость построения, сбиваясь во взволнованную толпу.

— Спас отец меня от неминуемой смерти. — Честный голос юноши впервые за состязание дрожит от волнения. — Честнейший человек отец мой. Пифагореец, математик, верный эллинским богам. По коварным козням матери-царицы родитель мой отстранён от казначейства, сослан в далёкую сатрапию, дабы усмирять бунты непокорных варваров.

Селевк бурно хлопает в ладоши и громко смеётся. Тот продолжительный смех ироничный, лёгкий, незлой, в насмешке, кажется, и не о судьбе юноше вовсе. Ксифосы охраны одеваются ножнами. В свите журчащий шёпот, по интонациям благосклонный.

— А жив ли твой отец? — участливо вопрошает из-за спины эфеба Гелиодор.

— Уверен я, отец погиб…

Шёпот свиты смолкает. Любопытство посещает облечённых властью и богатством. О, право, такого занятного развлечения на награждении никто из них не мог предположить.

— …Предзнаменование было. Явился мой родитель ко мне во сне, и был он печален. Геката привела его ко мне. На расспросы явил родитель мой страшные раны. По виду ран жестоко его пытали: кололи, рубили, жгли огнём. Горько плакал родитель мой. И слёзы те были не слёзы, а кровь. Говорил отец мне: «Никогда не возвращайся в Бактрию».

Эфебы певческого соревнования толпой горестно стонут. Никто из них более не завидует отмеченному вниманием базилевса.

— Во сне призрак говорил с тобой? — Гелиодор всерьёз встревожен. Прикладывает правую ладонь к груди, словно бы удерживает сердце в теле. — И кто твоего родителя истязал? Непокорные варвары? Отец твой пал в плену? Назвал призрак кого повинного в пытках?

— Нет, во сне призрак не огласил имён. Вопрошал его о повинных в смерти его, но он лишь повторял: «Не возвращайся в Бактрию». Не варваров то было деяние. — Юноша говорит с Гелиодором, но смотрит на базилевса. — В кошмарном сне уже перед самым расставанием отец сказал, что вестник от убийц прибудет ко мне.

— Из Бактрии? В мою Селевкию-на-Тигре прибудет вестник от убийц? — Селевк ошеломлён не меньше раскрасневшегося на солнце Гелиодора.

— Вот они, нечестивые нравы самозванной династии! — Гелиодор сокрушённо качает головой. Сочувственно касается рукой плеча юноши. — За честность в службе жаловать македонянина пытками! Что ж, каков Деметрий, такова и награда! Великодушие бактрийских царей давно известно в Сирии. Предзнаменование твоё и не предзнаменование вовсе, а уже свершившаяся гнусность. Соболезную тебе, Аргей, сын Ореста. Горька твоя утрата. — Гелиодор воздевает к небу руки. — Призываю богов утешить несчастного кифариста в скорби.

Свита согласно шумит. Селевк задумывается. В раздумьях переменяется в лице до хмурости. Подзывает жестом к себе Гелиодора, что-то долго говорит прямо в лицо склонившемуся пред ним вельможе, встав с кресла, поправляет складки одежд, намереваясь покинуть эфебию, неожиданно обращается к позабытому эфебу:

— Аполлон, покровитель музыки, будь свидетелем награждения. Аргей, македонец, ты победитель состязаний! Эфеб, твой отец может гордиться тобой. Благородное происхождение кифариста видно сразу: и в красоте, и в живости ума, и в искусстве владения семью струнами. — В правой руке базилевса объявляется тугой кошель. — Это назначенная награда, победитель, прими её!

Кифарист замер камнем на месте, не веря услышанному. Живая статуя «Демон растерянности» с шутливой подачи Гелиодора вызывает живую симпатию у аристократов свиты и магистратов полиса.

— Эфеб Аргей, прими награду. — Селевк вновь добродушен. Неожиданная застенчивость певца его веселит.

Монеты весело позвякивают в кошеле. Но награждаемый неподвижен. Базилевс взглядом обращается к начальнику стражи. Юноша подводится к Селевку. Наконец-то бледный эфеб справляется с растерянностью, кифара повисает на ремне, обеими дрожащими руками победитель принимает награду.

— Скажи мне, Аргей. — Селевк хитро подмигивает Гелиодору. — Сопровождал ли ты родителя твоего по делам службы?

— Да, базилевс, сопровождал. Отец часто брал меня в путешествия по Бактрии. — В голубых глазах эфеба наивное простодушие. — Она свидетельница слов моих. — Кифара, висевшая на ремне, поднимается к груди. — Втроём мы объездили Бактрию. Побывали во всех сатрапиях.

— Не встречал ли ты в казначейских инспекциях стратега Евкратида? — Селевк серьёзен в странном вопросе о чинах Бактрии.

— Знаком я лично с Евкратидом, македонянином, стратегом и фрурархом. Представлен был ему отцом и говорил я с ним, но лишь однажды, на празднествах Геракла в Согдиане. — Юношу пытливо изучают три сотни пар глаз, финал музыкального состязания стал обсуждением политики держав. — Повелевает стратег гарнизонами Великой стены Бактрии, что ограждает от варваров северо-запад страны. Стараниями Евкратида крепостные укрепления не ветшают, но регулярно обновляются из средств казны. Войска почитают стратега за лучшего командующего Бактрии. Многие воители из прочих гарнизонов стремятся попасть к Евкратиду на службу. Причина почитания в том, что стратег не позволяет отвлекать воинов стены на хозяйственные работы откупщиков. Гарнизоны не касаются земли. И потому нажил Евкратид себе врагов. Деньги на пограничные гарнизоны расходуются стратегом по назначению, его воины сыты, обучены, вооружены. В смотрах солдаты Великой стены Бактрии лучшие из тех, что видел я.

Влиятельные мужи перешёптываются меж собой. Эфеб-кифарист проявляет разумность в суждениях.

— И много воинов в сытых гарнизонах стратега Евкратида? — С блаженной улыбкой базилевс обращается не к эфебу Аргею, но к многоголосо-шумному магистрату полиса Селевкия-на-Тигре.

— Стратег Евкратид по рангу меридарх, наместник Турива. Под его началом десять тысяч копий. — Без промедления Аргей разглашает военные тайны Бактрии. Волнуясь, повторяет с гордостью за родину: — Десять тысяч самых лучших бактрийцев, базилевс Селевк.

— Вернёшься ли ты, Аргей, сын досточтимого казначея Ореста, в Бактрию? — Селевк проводит пальцами по струнам кифары эфеба. Струны жалобно поют. — С моим секретным посланием для стратега Евкратида?

— Да, базилевс Селевк, вернусь, если на то будет твоя воля. — Твёрд в голосе Аргей. — Какие слова донести до фрурарха?

— Скажи Евкратиду, родственнику моему, что поддержим мы его притязания. — Селевк хоть и сладко-нежно улыбается, но по твёрдой интонации голоса отнюдь не шутит. Базилевс проводит пальцами по струнам бактрийской кифары. Струны на этот раз остаются беззвучными.

— Когда мне в дорогу? — высоко поднимает голову Аргей.

Селевк похлопывает ладонью по груди юноши, тихо смеётся, взявшись за кифару правой рукой, левой привлекает к себе, стискивает эфеба-гордеца за плечо.

— О-о-о! Ты ещё и храбрец, Аргей? — Довольный Селевк обводит глазами свиту. — Мне нужны преданные люди. За твои дарования произвожу тебя в друзья базилевса. Ламах, дай мне свою фибулу почётного друга базилевса, новую получишь завтра.

Серебряная фибула Ламаха переходит в руки Селевка, им же прикрепляется к хитону Аргея. Раздаются громко-частые «Ах!». Диск отличия размером с кулак украшен профилем базилевса. Хитон награждённого из тонкой, грубой, дешёвой льняной материи трещит и заметно провисает под тяжестью знака отличия. Завистливые взгляды свиты дополняют награду.

— Мой Гелиодор, твоя хламида истёрлась, пора её обновить. — Селевк протягивает руку и получает пурпурную хламиду с отличием старого первого друга базилевса, с двумя широкими полосами по подолу, вышитыми из тяжёлых золотых нитей. Следом за пурпурной хламидой Аргей награждается и чей-то новой широкополой пурпурной кавсией.

— Ты стал одним из моих друзей, эфеб Аргей, — провозглашает громко базилевс. — Македонянин, ты будешь внесён в список друзей.

— Благодарю, великолепный базилевс Селевк, за… — сбивчиво лепечет юноша.

Слова тонут в рукоплесканиях свиты Селевку. Лицо победителя состязания сравнивается по цвету с оттенком дарованной хламиды. Гелиодор со спины Аргея поправляет складки накидки. Вельможа счастлив более самого награждённого.

— Друг мой кифарист, повремени с Бактрией. — Базилевс стискивает до хруста костей плечо юноши. Но смотрит Селевк в сторону многолюдной свиты, ей и говорит: — Отбываю я, Аргей, по другим полисам моей обширной державы, дабы собирать с жадных людей деньги, продовольствие и рекрутировать войска для войны на востоке. Найди меня в Антиохии по зиме. У тебя сладкоголосая кифара. Будешь эпифанией бога Диониса в моих царских празднествах. Решение базилевса всегда справедливо!

На тех словах властителя магистратами буле полиса воскуриваются благовония. Жрецом царских культов торжественно исполняется поминальная молитва в честь предков базилевса. Раздаётся громкое многоголосое «Славься, равный богу Селевк». Потрепав кудри награждённого, уложив ему на голову пышный оливковый венок, базилевс со свитой покидает эфебию. Властителя осыпают густыми облаками из разноцветных лепестков цветов. Вслед базилевсу отправляются сладкозвучные хвалебницы.

Глава 1. Прерванные сны

Едва базилевс Селевк с влиятельными мужами сатрапии и полиса покинул палестру эфебии, как эфебы устремились с поздравлениями к Аргею. Помимо непосредственных участников состязания, ещё пятен сотен юношей-эфебов окружили награждённого. Палестру наполняют возгласы ликования. Всяк стремится прикоснуться к счастливчику.

— О-о-о!

— Боги, я это видел!

— Да здравствует эфебия родная!

— Ты отмечен! Ты отмечен самим базилевсом!

— Аргей прославил эфебию Селевкии!

— Позволь потрогать хламиду друга базилевса!

— Ах-ах, какая восхитительная фибула с ликом Селевка!

— Наш Аргей — влиятельный вельможа!

— Пред Аргеем всегда открыты ворота царского двора!

— Аргей, товарищ мой, ты гостишь у меня до зимы!

— И у меня гостишь!

— И у меня!

— Нет! Аргей будет гостевать у нас всех по жребию!

— Аргей, мой сотрапезник, я одарю тебя одеждой, достойной для служения базилевсу!

— Мы все тебя одарим!

Эх, юность, славна ты щедростью посулов. И щедростью проделок тоже. Пока иные товарищи уверяли Аргея в искренности чувств, трое весельчаков выгнали из хранилища деревянного коня для обучения бою верхом. Деревянный, мастью белый, на скрипящих колёсах вместо ног, конь расталкивает толпу эфебов. Десяток рук подхватывает Аргея и усаживает верхом. В безобидную шутку лицом наездник смотрит на круп. Герой чествования поднимает высоко над головой кифару. Эфебия неистовствует. Конь с кифаристом переходит на бег вокруг колоннады. Коня тащат трое зачинателей проделки, им помогают с боков, с крупа. В толпе, бегущей за конём, часты падения. Падающие увлекают за собой бегущих следом. И вот вокруг колонн палестры в пыли лежат, смеются, хлопают в ладоши, гогочут, ругаются, барахтаются с сотню незадачливых последователей белого коня. Кто-то из них бросает клич:

— Наш Аргей, любимец богини Тихе!

Клич подхватывают пять сотен голосов. По их разрозненности клич сливается в волну ликования.

— Аргей! Тихе! Славься… Тихе! Аргей!

Бравый конь, проделав три с половиной круга, замирает у возвратившихся наставников эфебии, риторов и педотрибов. Кифарист покидает белого коня. Приходит черёд риторов и педотрибов выразить радость от награды для эфебии. Кифариста душат в объятиях вечно серьёзные учёные мужи. В тех объятиях раздаётся смущённо-удивлённое:

— Апполодор, учитель мой, вы гордитесь мною?

— Да, мой ученик! Апполодор из Селевкии твой учитель.

— Антипатр! И вы поздравляете меня?

— Я задушу тебя, Аргей! Ты дал мне повод гордиться самим собой!

Но поздравления затихают, когда появляется начальник эфебии. Важного вида муж, лет сорока пяти, небольшого роста, жилистый и крепкий, в простых одеждах, седой, с сияющей лысиной, проходит с непроницаемо-суровым лицом через расступившихся эфебов, педотрибов, служек, рабов. Сблизившись с Аргеем, начальник эфебии без объяснений снимает с кифариста оливковый венок и… увенчивает им сам себя.

— Слушайте все! Я, Диоген из Селевкии, воспитал этого знатного юношу! Его награда и моя тоже! Славься, мой ученик!

Начальник эфебии стискивает Аргея. Аргей пребывает в полнейшем счастье. И, разжав руки, Диоген хвалой отправляет в небо:

— Восславим же бога, огнём жизни нас наполнившего! Бога — разумного устроителя миропорядка! Призовём на наше празднество эфебии космос в образе Диониса! Откупорим амфоры с вином! Дионис, приди, почти нас присутствием!

Такое предложение не вызывает оспаривания. Вновь Аргея усаживают на белого коня, теперь уже наставники эфебии и лицом к голове коня. Первым возглавляет торжественное шествие важный Диоген, начальник эфебии, следом за ним педотрибы с превеликим достоинством чинно ведут под уздцы коня Аргея. Диоген направляется к стое эфебии, к креслу, где ещё недавно восседал Селевк.

Аргея перемещают на руках с коня в кресло. Почести победителю не в шутку возданы.

— Аргей, ты понимаешь, какую честь ты добыл для эфебии? — Педотриб, ответственный за фехтование, запугивает друга базилевса.

Но счастливый кифарист не успевает ответить на вопрос.

— Базилевс впервые посетил эфебию Селевкии. Понимаешь, впервые с основания! — Педотриб-борец вежливо подсказывает ответ важной персоне.

— …И впервые с основания эфеб награждён базилевсом в палестре!

На тех словах первая амфора с вином, неполная, с остатками от вечерней трапезы, откупоривается. В простой глиняный ритон льётся неразбавленное вино. Кусочек драгоценного льда из подвалов столовой становится единственным украшением подношения другу базилевса. Оживает кифара. Торжественно-громко поёт Аргей:

— Эрикипай, Загрей и Дионис, космоса великолепия устроитель, вечно живое создание, испепелённый и из пепла восставший, дважды рождённый Вакх — бассарей, быколикий, многочтимое семя святое, сын Лето, лекарство людское от скорби, всеблагой бог-разрешитель! Владетель кифары моей, внемли мне и приди, раздели со мной радость! Я же славлю вином за победу тебя!

Вино, хоть и неохлаждённое, поглощается жадными глотками в полдень жаркого осеннего дня, а ведь так и захмелеть легко.

— Друг базилевса Селевка, Аргей, о достойный, убываешь ты на службу базилевсу, не забудь о нас, скромных педотрибах. Яви к нам доброту! Осыпь же нас почестями, когда в силу войдёшь.

Мольба педотриба-воителя в словах серьёзных, сказанная меж тем тоном иронично-насмешливым, тут же поддерживается солидными басами учёных мужей. К тем просьбам присоединяются и радостные эфебы. Всяк принимается припоминать благодеяния, свершённые для друга Селевка. Кто катался на спине награждённого, кто дрался и в драке вышел удачно побеждённым, кто за уши таскал, но слышатся и иные: «свозил на лодке до Ктесифона, когда пожелал ты», «на рынке снедью потчевал в праздник богов», «на симпосий торговой гетерии часто приглашал и пел ты нам».

— Я вас люблю, эфебия моя! — под кифару отвечает чествуемый. Его опустевший ритон вновь полон вина. — Буду помнить вас всегда.

— Кассандр, сын Аминты, скажет речь! — Один из трёх весельчаков, тех самых, что выпустили белого коня, бесцеремонно локтями расталкивает эфебов. Узкоплечий, среднего роста юноша с нагловатым квадратным лицом принимает позу оратора, выставляет левую ногу вперёд, закладывает правую руку за хитон, левую за спину. Слушатели замирают.

— Не ты ли, Аргей, товарищ мой, два года назад при знакомстве в палестре — а свёл нас в тот день Персей и он мне свидетель… — На призыв оратора появляется ещё один из погонщиков белого коня, долговязый нескладный Персей. — …Говорил мне…

Аргей, подражая в позе властителя, указывает Кассандру ритоном на некую колонну чуть поодаль от себя.

— …Да-да, именно под той колонной, — принимает правку оратор, — слова известные, в печали изгнания у поэта явившиеся, печаль навевающие, и спорили мы с тобой горячо над теми словами:

…никогда не сбывается то,

что смертный желает,

жалко-беспомощен он,

силы ничтожны его…

Спор наш ничем не закончился в день знакомства. Много привёл ты примеров, против них я ещё более выставил. Не свалил ниц ты меня доводами. Ныне ты сам примером своим опроверг любимую истину многих. Сбывается, что смертный желает, ибо горделиво-могуч он! И нет хаоса случая в твоей победе для эфебии. Не обманывал ты судьбу. Не подкупал судей. В радении же добыл ты, смертный, славу. Грезил ты, смертный, спал в обнимку с кифарой. Изо всех развлечений оставил себе ты только значительно-важное, а именно познание гармонии космоса в семи струнах, и потому само проведение привело тебя к победе. Божественное повсюду. И то божественное добро к нам. Тебе досталась очевидная справедливость свыше за познание логоса. Потому и мы будем дерзать, как ты. И мы будем трудиться, как ты. Сбылось у тебя, да сбудется и у нас, верных товарищей твоих!

Речь Кассандра вызывает живую поддержку у эфебов. Всяк из них поминает радение в ученичестве Аргея. «Любимец муз!» — восторженно раздаётся среди юношей.

В ответ Аргей вручает товарищу полупустой ритон, предлагает жестом выпить вино, перебирая струны кифары, обращается к педотрибам:

— Стоя эфебии, священное место познания учения стои расписной. Благодарю вас, мои наставники, за стою эту в Селевкии и ту стою, афинскую, за слова великого философа Зенона, что услышал от вас. Покидаю я вас…

— …Ко мне гостить он отбывает… — громко бахвалится оратор Кассандр и допивает ритон до дна.

— …С верою в добрый миропорядок бога, во всех его божественных ипостасях, и приму я от него долю свою без страха и надежды, и буду желать ту долю, какой она прибудет мне, и добьюсь преуспевания мудрости в жизни своей. Благодарю вас.

К тем словам Аргея стараниями служек-рабов прибывают во множестве тяжеловесные амфоры с вином, ритоны, посуда, родниковая вода, мёд и душистые травы. Юноши ликуют. Вино приготовляется, разливается в питейную посуду, раздаётся эфебии. Диоген, с удовольствием выпив ритон, в сопровождении Апполодора и Антипатра покидает палестру.

Ближе к рассвету

— Это он? В соревновании был красивее. Лицо от вина опухло. Да точно он — вижу фибулу друга базилевса и хламиду вельможи с золотыми полосками. Пробудись, Аргей!

Кто-то с силой трясёт за плечи юношу. Юноша невнятно бормочет. Не открывая глаз, машет ладонью перед лицом.

— Мой элефантарх, Аргей беспробудно пьян. — Из-за колонны отзывается грубый голос. — Я могу его нести, если скажешь.

— Аргей, кифарист, базилевс Селевк призывает тебя на службу, — в ухо кричит властный муж, помощник стратега.

Аргей мотает головой, не открывая глаз.

— В Бактрию отправляешься ты, Аргей, — в другое ухо кричит стратег. — Мы прибыли за тобой из слоновников Апамеи.

Магия свершается на глазах у воителей. Беспробудно пьяный эфеб пробуждается, самостоятельно, опираясь на тела спящих товарищей, встаёт, ощупывает себя, найдя на себе одежду, фибулу и хламиду, криво улыбается сам себе.

— Бактрия? Тебя послал ко мне отец мой? Назови себя, — трёт кулаками глаза Аргей. Эфеб отнюдь не пьян, всего лишь сонный. — Ты не похож ни на кого из тех, кого я знаю.

— Друг базилевса, знай, я Архелай, стратег, командующий царской элефантерии. Ты отбываешь вместе с нами. Такова воля Селевка.

Аргей наклоняется к месту, где только что спал.

— Держи же его, Формион! Падает он. Лоб себе расшибёт. — Соратник элефантарха пытается перехватить Аргея за талию, но юноша и не думает падать, склонившись, тщательно разглаживает плотное льняное одеяло, на котором лежал. Тщательно разровняв ткань, устранив ладонью даже лёгкие складки, холодно обращается к воителям:

— Надо собрать вещи в дорогу.

— Вещи твои давно собраны. Два мешка неказистых одежд, свитки, кифара и авлос в чехлах, всё это добро в нашей телеге. — Формион ухмыляется. Обмеривает уничижающим взглядом юношу с ног до головы. — Не ускользнёшь от нас, сладкоголосый Аргей. По ночи, лазами да тайными тропами! Новобранец, и не таких я ловил хитрюг-дезертиров…

— …Посетили твою келью. Хотел сказать тебе, друг базилевса, мой подчинённый, — поправляет подчинённого элефантарх, прикрывая рот Формиону ладонью. — Прости его за грубость. Привычки по общению у моего Формиона армейские. Старательный в надзоре за порядком, предусмотрительный гегемон.

Формион под властным взглядом Архелая смолкает. Трое покидают палестру эфебии. На выходе, в дверях, Аргей оглядывается, тяжело вздыхает, машет обеими руками спящим эфебам.

— Прощай, эфебия родная!

Полдень

Уже далеко позади осталась пёстро-шумная Селевкия. Проследовав через три моста, телега с Аргеем прибыла в полевой лагерь в трёх стадиях от северных, при двух низких каменных башнях, ворот скромного соседнего полиса Ксенофонта. На стоянке другу базилевса не позволили покинуть телегу, вежливо сославшись на «недальнее отбытие и возможное воровство безнадзорных вещей». Сменился возничий, место Формиона занял обычный воитель, нагой эллин лет тридцати, загорелый дочерна, бритый наголо на манер вавилонян, в мозолях на плечах и спине, при ксифосе на портупее.

— Смотри же у меня, Клеон! Береги друга базилевса! — выкрикнул Формион, грозно угрожая кулаком возничему. Подали коней Архелаю и Формиону. Более Аргей не видел старших командиров.

Лагерь мирный, без защитных ограждений и грозных стражей, только что обоз, жёны воинов, дети, торговцы. В телегу добавили поклажи, то амфоры с оливковым маслом и дорогим вином, с известными клеймами Эллады, пара мешков отборных сушёных фиг, и она, гружённая едва вполовину, присоединилась к веренице подобных ей телег обоза.

Аргей после неудачных попыток завязать разговор с невежливым молчуном-возничим, нахлобучив до бровей пурпурную кавсию, удобно расположился на мешках со своей одеждой, закинул ноги на мешки с зерном и задремал. Приятную дрёму прервала назойливая муха, прыгающая по носу. Муха сказалась длинным гусиным пером в руке Архелая.

— Вельможа, мы на коротком привале. Поторопись испить свежей воды. — Свесившись с попоны коня, командующий элефантерией протягивает юноше вавилонский кувшин с водой. Учтиво поблагодарив стратега, Аргей жадно пьёт воду. Вокруг его телеги собрались всадники, с три десятка надменных гегемонов.

— Аргей, почему ты разглаживал складки на ночлеге? — Архелай оглядывается вокруг себя. — Наслышан я про некие строгие правила у скрытных пифагорейцев. Объясни мне, для чего вы это делаете?

— Стратег, в том правиле сокрыта истина. Новый день надо начинать без сожалений о дне прошедшем.

Одарённый истиной, элефантарх согласно кивает головой.

— Прекрасно сказано, Аргей. Мера за меру. Будет тебе и от меня откровение. — Позади элефантарха появляется на гнедом коне любопытствующий Формион. — Верно, знаешь ты стихи известные про неразлучную пару?

Давно среди смертных живёт молва,

Будто бедою чревато счастье.

---

— Знаю, о чём стихи предостерегают. — Аргей добродушен.

— А мне жаль тебя. Стихи про тебя. — Стратег забирает у юноши полупустой кувшин. Допивает воду. — Твоё короткое счастье обернулось бедой. Базилевс тебя наградил вчера, а сегодня считай что казнил. Едешь ты в Бактрию на верную смерть. Видения твои сбудутся. Не страшно тебе, вельможа, расстаться с жизнью?

— Всею душой увидеть желаю могилу родителя моего. — Аргей печально улыбается. — Обещанное базилевсу выполню неукоснительно, даже если он, базилевс, об этом никогда не узнает.

— Предложу я тебе исчезнуть. Не возвращайся, вельможа, в Бактрию. Себя сохранишь. Обещаю тебе — не буду преследовать тебя. — Элефантарх передаёт Аргею весомый ломоть свежего ароматного хлеба из рук Формиона. — Начни жизнь без сожалений об утратах, что поджидают в будущем. Искусный ты кифарист. Сладкоголосый. Гомера знаешь наизусть. Чтишь богов. Демон твой останется с тобой. Отдай только мне хламиду, кавсию и фибулу друга базилевса. Их верну я владельцу.

— Сбежать? По жалкой трусости предать блистательного Селевка? Нарушить справедливые законы клятвы? — Ломоть хлеба оказывается на дне телеги. Руки воздеваются к небу с мольбой. — Помилуй, стратег, в унизительном спасении нет радости. Добродетель эллина заключена в почитании законов. Нарушив закон, предам я и самого себя.

Аргей удивлён попечительством со стороны элефантарха. Однако юноша не тугодум, являет находчивость в беседе и возвращает Архелаю его же предложение.

— Но ведь и ты, стратег, отправлен базилевсом на смерть? Почему же ты не покинешь боевых слонов Сирии? Закончи воинскую службу. Мирно встреть старость. Верно, есть у тебя надел плодородной земли? Вернись к земле своей. Укрась её трудами. Растить фрукты — чем не безмятежное и приятное занятие на склоне лет?

В руки вопрошающего переходит лук, чеснок и жёлтый конус сыра, формой — женская грудь.

— Вельможа, до войны с варварами ещё далеко, — смеётся Архелай. Ему поддакивает не только Формион, но и прочие гегемоны тоже. — И если и приключится битва, кою и битвой не назовёшь, то только года через три, и только тогда, когда базилевс Селевк прибудет с огромной армией. Сражение краткое окончится нещадным избиением толп дикарей, как это происходило многосчастно ранее. Горцы, восставшие землевладельцы из Гиркании, беглый подневольный ойкетский сброд из сатрапий, а с ними и прочие недовольные менялы рассеются при одном лишь виде слонов. Та же горькая участь постигнет орды глупых пастухов овец из Парфии. Подо мной двадцать слонов и тысяча пеших воинов. Неодолимая сила! По приказу базилевса встану я над отрядами гоплитов сатрапа Гиркании. Где ты видишь смерть мою, друг базилевса?

— Счастье в войне переменчиво. Слова поэта обратимы к тебе тоже, стратег. — Юный друг базилевса удивительно спокоен. — Ведом и ты божественной волей. Судьба твоя тебе не принадлежит. Как знать, кого из нас двоих враги отрешат от жизни первым?

— Заключим пари? — Голодному Аргею не дают опробовать сыр и хлеб. Формион, минуя элефантарха, передаёт вельможе ритон в виде головы барана с вином. — На полновесную драхму?

— Какое пари? — Стратег выражает подчинённому своё недовольство. — Что ты задумал, Формион?

— Пари на «кто из вас двоих погибнет первым в Бактрии или Гиркании». — Формион хитро прищуривает глаза.

— Ты мне смерти скорой желаешь? — Элефантарх разворачивается всем телом к подчинённому. Сжимает пальцы в кулаки. Вот-вот замахнётся Архелай во гневе на Формиона.

Формион под угрозой стратега преображается в саму радость. Достав из походной сумы некий свиток из папируса, звонко трясёт глиняными печатями, целует свиток, разматывает и громко читает вслух:

— Базилевс Селевк приветствует Филиппа. Мы, Селевк Четвёртый Филопатр, базилевс Сирии и полисов сатрапий, волей своей, по здравому размышлению, назначаем Формиона, сына Прокла, македонянина, гиппархом кавалерии сатрапии Гиркании. Как только ты получишь письмо, прикажи подготовить кавалерию сатрапии к смотру. Впредь окажи гиппарху поддержку, ему необходимую для службы. И пусть пребудет так, а не иначе. Будь здоров. Третьего артемисия, 137 год. Канцелярия дел Селевка Четвёртого Филопатра.

Формион снисходительно похлопывает разгневанного Архелая по плечу. Нагло улыбается во весь рот. Заговор Формиона с покушением на влияние элефантарха прилюдно свершился. За незначительным разговором на привале начальник элефантерия был коварно застигнут врасплох.

— С тобой я ровня, элефантарх. Базилевс наградил меня доверием. Подо мной будет две тысячи благородных всадников в броне. В гиппархии моей восемь ил из македонян и две илы оруженосцев из местной знати. Десять ил всадников подо мной, это поболе воителей, чем у тебя сейчас. Не обязан я выполнять твоих приказов более. Достаточно терпел твоё высокомерие. Не служка тебе я. Приказа базилевса, о котором ты разливался, что станешь ты командующим над отрядами гоплитов сатрапии, никто из нас не слышал из уст Селевка. Может, ты хранишь таковой приказ на папирусе базилевса? Предъяви воинству доказательство своих речей. Не отводи глаза. Посмотри мне в глаза. Нет у тебя папируса из канцелярии базилевса! Лгал ты нам, элефантарх. Были то речи дерзновенного самоуправства? Да! Обличил я тебя, Архелай. Опсонион ты не выплатил вперёд, как обещано было воинству в Апамее. Казну элефантерии с корыстью удерживаешь? Хочешь присвоить себе три таланта серебра? Шутливыми речами вербуешь союзников? Быть может, ты сатрапом Гиркании вознамерился стать с нашей помощью? Мятежу твоему грядущему не случиться. Не буду я свидетельствовать слов твоих. Двадцать тысяч пехоты тебе не достанется. Сатрап Гиркании останется стратегом гоплитов. Общее командование армии будет у сатрапа. И не притязать тебе на сводную армию сатрапии! Недалеко ушли мы от Селевкии, могу и вестового послать к базилевсу Селевку.

Среди гегемонов сумятица. Кто-то из них бросается с жаром поздравлять Формиона, кто-то отказывается верить в возвышение в должности, а двое старших гегемонов громко трижды перечитывают свиток канцелярии Селевка.

— Печати на глине настоящие. Оттиск барельефа, оттиск якоря и шести полумесяцев вокруг якоря, оттиск канцелярии, оттиск с образом бога Аполлона. — Гегемоны подтверждают подлинность приказа. Раскол среди командиров довершается печатями. Всяк из них желает потрогать оттиски печатей базилевса.

— Верен я Селевку. Жалованье выдам. Бунт поднимаешь ты, не я. За спиной моей ты злые козни устроил. Кем был ты, Формион? Начальником ничтожной катойкии. Тебя я поднял из безвестности. Научил тебя всему. Формион, ты неблагодарен. — Два стратега, элефантарх и гиппарх, некогда неразлучные товарищи, обмениваются ненавидящими взглядами. Отбывают стратеги горделиво молча, порознь. Гегемоны негромко шумят, разделяются на две группы. Большая из групп, скорее по старой привычке, следует за Архелаем, группа меньшая числом, то юноши в надеждах, отбывает за Формионом.

Оставшись наедине с хлебом, сыром и вином, Аргей принимается за еду. Возничий часто оглядывается назад. В его животе жалостно бурчит. Однако вельможа поглощён размышлениями о недавнем разговоре. Наконец невежда оформляет немую просьбу в слова.

— Друг базилевса, поделись съестным, — грубовато, дерзким повелением, обращается возничий.

— Клеон, а ты, оказывается, можешь говорить? Думал, ты немой. Никак что-то просишь у вельможи? — насмешничает в ответ Аргей.

— Я прошу у вас еду. — Грубость сменяется на учтивую вежливость.

— Держи, приятель. — Аргей делит запасы еды в щедрую половину. У Клеона вновь громко бурчит живот. Разделив, взвешивает на руках, взвесив, зло цокает языком, уменьшает долю возничему вполовину. Взвешивает, вновь делит вполовину и малую долю милостиво отдаёт.

— Отец советовал мне, когда воспитывал я непослушную собаку: «Голод — надёжный смиритель гордыни».

— Допью вино? — Клеон, не поблагодарив, пропускает мимо ушей поучение, ретиво тянется за ритоном.

— Нет, возничий, ты на службе. — Следует резкий хлопок ладонью по руке. Клеон отдёргивает руку. — Нельзя. Только представь себе последствия пития вина: охмелеешь, свалишься с телеги, телега тебя переедет, колёса кости сломают тебе. Да не дерзи мне, охальник, памятуй — я друг базилевса.

— Благодарю, — запоздало спохватывается Клеон. Робеет. Краснеет. — Простите за наглость.

— Помолчи, как раньше молчал, — властным тоном осекает просителя Аргей. — Знай надлежащую меру, возничий Клеон.

Вельможа забывает о возничем. Медленно потягивает сладковато-кислое вино. Сальпинга нехотя-угрюмо подаёт сигнал окончания привала. Слоны далеко впереди отвечают ей рёвом. Обоз трогается в путь. Перед глазами довольного Аргея вновь сгорбленная спина возничего, в мозолях от портупей.

Глава 2. Жалование

Каково было удивление Аргея, когда в предзакатном времени с его телегой поравнялся запылённый всадник на взмыленной лошади. В том всаднике Аргей без труда опознал Кассандра. От неожиданности юноша открыл в изумлении рот, не в силах вымолвить и слова.

— Так-то ты меня привечаешь, сын достойного Ореста? — Кассандр грозит плёткой молчуну. — Ты не рад меня видеть!

— Хайре! Кассандр, ты ли это? — смеётся Аргей. — Нет, не ты! Это призрак в образе твоём!

По совпадению сальпинга в голове колонны выдувает приказ «общий сбор гегемонов». Телеги обоза останавливаются.

— Друг базилевса, на ночлег коней распрягать? — Клеон опасливо оглядывается назад.

— Распрягай. — Аргей с удовольствием покидает телегу. Встречает товарища. — Ноги от сидения затекли. И не мечтал увидеться с тобой при жизни. Как ты нашёл меня?

— Сбежал к тебе я. — Кассандр от усталости падает с лошади. Аргей хохочет, помогает другу подняться с земли. — Видели тебя ойкеты, как покидал ты эфебию. Они и подсказали, где тебя искать.

— Зачем сбежал? — Аргей отряхивает одежды прибывшего. — Теперь не отпущу тебя. Одиноко мне среди незнакомых людей.

— Решил податься за подвигами в Гирканию. — Кассандр изумляет Аргея ответом. — Тебе одиноко, товарищ? А мне ужасно скучно в Селевкии. Поразвлекусь в походе.

— За подвигами? Ты, верно, шутишь, товарищ? Тут только нищие мистофоры за жалованием идут в Гирканию. Из развлечений в обозе только склоки. — Плётка Кассандра найдена Аргеем в траве. — Друг мой, твой отец — богач, известный торговец специями и благовониями. Ты единственный наследник дел отца. В Селевкии беззаботная жизнь. Завидую тебе. Каждый день — праздник. Зачем тебе неизвестная Гиркания?

Кассандр лишь добродушно-устало улыбается.

— В походе едва день, но дорога уже утомила. — Аргей вспоминает о чём-то, бросается к телеге. Достаёт остатки еды. — Угощайся, Кассандр. Сыр мягкий козий, с ягодами, по вкусу созревший.

— Не откажусь. Привёз тебе даров. Ты будешь счастлив! — Кассандр снимает с лошади поклажу. — Эфебия собрала тебе подарки.

Однако Аргей совсем не любопытствует поклажей. Он рад встрече с эфебом.

— Диоген передал книги свои, — с укором выговаривает Кассандр. — Книг тех ты не читал ещё, так мне сказал Диоген. Ждут тебя в них откровения. Его слова.

Юноша тут же без слов бросается к пыльным перемётным мешкам, с пристрастием досматривает их. Пара весомо-тяжёлых свитков из лучшего египетского пергамента извлекается из кожаных крашенных в чёрное чехлов.

— Ох! Кассандр, несметные сокровища привёз ты для меня. Дорога в Бактрию теперь мелькнёт как краткий сон! За чтением мудрости стои расписной я не замечу и булыжника под колесом.

— Конечно, утром бросились искать тебя. — Уставший Кассандр с удовольствием занимает место в телеге. — Расстроились, узнав, что ты убыл в Бактрию. Начальство эфебии радо будет встретиться с тобой по возвращении. То их слова. Апполодор передал тебе диковинный варварский нож. Сказал, нож с детских лет приносил ему удачу. Амулет проверенный. Пусть принесёт удачу тебе в пути. На вот, держи.

Кассандр снимает с шеи ремень с ножом в деревянных ножнах. Аргей с грустью принимает подарок любимого учителя. Острозаточенный нож, размером с короткий кинжал, из зелёной от времени бронзы, цельнолитой, украшен на навершии рукояти тремя баранами. Бараны натёрты до цвета золота.

— Диоген и Апполодор верят в моё возвращение? — Аргей надевает ремень с ножом на шею.

— Верят. Эфебия верит тоже. Все желают тебе успеха в опасном предприятии. — Кассандр принимается за сыр. Тяжело вздыхает. — Печалюсь без тебя. Ты лучший товарищ мой, Аргей. Ох, что я только о своём! Много ещё у меня припасено тебе пожеланий от приятелей общих. Буду по памяти их оглашать.

Приятную беседу друзей прерывает конный воитель из элефантерии, прибывший с запасным жеребцом.

— Друг базилевса, воины призывают тебя для разрешения спора.

Хоть и устал Кассандр, но охотно принимает приглашение Аргея. Два бывших эфеба отбывают на жеребце. Конный воитель приводит товарищей к гневному сбору тысячного отряда элефантарха. Двадцать слонов отдыхают поодаль. Боевые башни, обитые воловьими шкурами, сняты с их спин. Спешивается Аргей, за ним и Кассандр. Воинство затихает при виде друга базилевса. Важно шествует юный Аргей, в его руках свитки книг Диогена в чехлах. Фибула вельможи умиротворяет гнев воителей. Закат окрашивает хмурые лица в ярко-бордовый оттенок.

В центре толпы, у мешков с мукой, Аргей и Кассандр застают группы гегемонов и двух ораторов-стратегов.

— Хайре, бравые мужи! Из чего составлен ваш спор? — Аргей вежливо обращается к двум стратегам. Стратеги не желают говорить с вельможей.

— Хайре, вельможа! Вызвали мы тебя. — К Аргею учтиво обращается один из младших гегемонов, лет двадцати пяти, плотного сложения, с открытым лицом. — Лицо влиятельное гражданское и потому беспристрастное к конфликту воинства. Гиппарх Формион убедил воинов стребовать опсонион вперёд, как и было обещано самим базилевсом Селевком. Элефантарх Архелай настаивает на выдаче жалования лишь по прибытии в сатрапию Гирканию.

Аргей принимает вид сановника при исполнении государственных дел. Воители складывают из мешков муки кресло, устилают хламидами. По приглашению вельможа занимает «судейское кресло».

— Выслушаю доводы обеих сторон, — обращается друг базилевса к стратегам.

Вновь молчание встречает обращение вельможи. Возможно, спесь возраста не позволяет стратегам говорить с юношей? Представитель власти базилевса переводит взгляд на гегемонов. Вновь тот же гегемон берёт на себя смелость говорить с вельможей от имени обоих стратегов, гегемонов и воинства:

— Говорит с тобой, друг базилевса, зоарх Мелесандр, сын Тиссаферна. На службе Сирии пребываю пять лет. Элефантарх Архелай настаивал на выдаче денег в Гиркании, потому как, по его мнению, после получения жалования воители подадутся в бега и многих из них недосчитаемся, достигнув Гекатомпила. По тем утратам элефантерия ослабнет в боевом сопровождении. Утратив количество, утратим и качество. При печальном исходе отряд станет лёгкой добычей для врагов — как если во время перехода враг коварно нападёт из засады и рассеет слабое охранение, так слоны мирно достанутся трофеем варварам. То были доводы элефантарха Архелая, многоопытного командира в делах бранных. Гиппарх Формион, ему в противоположность, настаивал на оплате жалования для справления нужд неотложных для многих воителей: в обуви, одежде тёплой, снаряжении оружия, содержании семей. Говорил гиппарх Формион, не выплатив жалования, утратим воинства от истёртых ног и болезней поболе, чем от дезертирства. Утратив в качестве, потеряем и количество. Призывал Формион разглядеть надвигающиеся житейские трудности переходов. Дискуссия воинства во главе с Формионом признана Архелаем тягчайшим преступлением — бунтом посреди войны. Элефантарх Архелай готов привести отряд к строгому порядку. Воинство, не убоявшись угроз стратега, настаивает на справедливости. Совет гегемонов элефантерии мирный спор воинства о жаловании не определяет в преступный бунт. Огласил я тебе, вельможа, доводы заинтересованных сторон.

— Так не будем поспешно казнить без суда. Обсудим здраво доводы сторон. — Аргей суровым голосом обращается к воителям. Воздевает руки со свитками к бордово-золотому небу. — Зачем нам трусы на войне? Товарищей, склонных к измене, надо бы уличить задолго до войны. Не так ли? Потому как, понадеявшись на предателя-взяточника в смертельной опасности, погибнешь первым. Если для уличения изменщиков требовалась бы раздача жалования, пусть даже щедрым задатком на год вперёд, так надо бы раздать то жалование. Бескровным испытанием укрепим веру в товарищество. Доверие к соратникам — не это ли чувство на войне самое наиважнейшее? Что же до желающих подло убыть с жалованием, убывших воров-предателей внесём в списки, отправим списки в Селевкию-на-Тигре, в канцелярию базилевса, и предадим отрядом порицанию, как полагается обычаем старинным с жертвами у храма Ареса. С помощью бога и базилевса Селевка дезертиры нигде не скроются от нашего гнева.

Первое суждение вельможи воспринято воинством элефантерии с молчаливым одобрением. Про юность друга базилевса забывают. Аргей продолжает речь тем же холодным судейским тоном:

— Жить следует, чтя закон! Законы — самое существо эллинов, эллинами и порождённое для ойкумены. Что нам до почитания закона, когда есть среди нас мудрецы? — Свитки стукаются друг о друга. — Эллинские установления ставят закон превыше прочих мнений мудрых, честных, опытных, храбрых людей. Опсонион был обещан базилевсом. То воля самого Селевка. Селевк есть живой закон в пределах державы своей. И не вправе элефантарх подвергать волю базилевса, то бишь живого закона, сомнению…

Второй довод вельможи тонет в воплях поддержки. Аргей краем пурпурной хламиды протирает от пыли фибулу друга базилевса, поправляет кавсию того же цвета отличия, дождавшись тишины, высказывает суждения:

— …Забудем про количество и качество. До Гиркании полсотни переходов. Поднимем в переходах дух воинства? В дороге видел я семьи воителей. Иная семья и при трёх детишках. Играли меж собой малые дети на привалах в отцов в походе. Тех, кто постарше, учили грамоте матери. Преданные жёны воспитывают будущих воителей Сирии. Именно эти дети, конечно, когда возмужают, будут удерживать в повиновении восточные сатрапии Сирии. Выдадим любящим жёнам жалование мужей. Нужды семейные понятны любому, выросшему в семье, знавшему мать и отца…

Воинство неистово рукоплещет вельможе.

— …Я, друг базилевса, полагаю выдать опсонион в полном размере…

---

Вельможу поднимают с «судейского кресла» высоко на руки. Усаживают кому-то на крепкие плечи. Закатное светило с любопытством выглядывает из-за багрово-розовых туч. Освещает суровое, благородно-красивое лицо друга базилевса и скрывается. Многим в тот миг кажется, и не скрывают своего восхищения, говоря вслух: Аргей удивительно схож с образом Диониса на знаменитой картине из храма в Селевкии. Лишь в густой ночи под яркими звёздами Вавилонии после согласия обоих стратегов «выдать поутру опсонион» и утверждения стратегами комиссии по выплате жалования из гегемонов воители с почестями отпустили Аргея и Кассандра. Товарищи быстро заснули, расположившись на ночлег в траве на плетённых из тростника циновках у телеги возничего Клеона.

Утро выдаётся шумно-радостным. В обозе детский плач, перестук посуды, крики возничих лошадей. Ремесленники из округи прибывают с товаром. Клеон будит товарищей. Подносит горячие лепёшки, мёд, воду.

— Друг базилевса, воители пригласили тебя присутствовать при оплате. — Клеон дружелюбен, вежлив, улыбается во весь рот.

— Хайре, Клеон. Тебя не узнать. Что за перемены? Не казначей я вашего отряда. — Аргей сонно протирает глаза. — Комиссию назначили. Три гегемона будут помогать казначею и жрецу элефантерии.

— Воители считают вас своим попечителем. — Клеон тщательно чистит одежду вельможи. Соломинки, веточки, пыль бережно удаляются щёткой. — Ваша учёность пригодится отряду в расчётах.

— Аргей, товарищ, не упрямься, прими приглашение, — с циновки сонно бормочет Кассандр. — Узнаешь тысячу имён. Не упусти редкую удачу.

— Будешь спать, искатель бранной славы? — Аргей рукопожатием благодарит Клеона за чистые одежды. — Считать чужие монеты — скучное занятие для тебя?

— Скучнее и не придумать. — Кассандр блаженно потягивается. — Обещаю тебе, казначей из Селевкии, буду спать до самого твоего возвращения.

Недолгая дорога к жующим траву слонам, грозным гигантам, приводит к плотной толпе из разгневанных гегемонов и воинов.

— Здесь недостача! — кричит с негодованием казначей. — О друг базилевса Селевка, в сундуках не хватает двух мешков серебра. Боги свидетели, я не виноват в их пропаже.

— А кто виноват тогда в недостаче? — Элефантарх Формион, обвиняя казначея, смотрит меж тем на гиппарха Архелая.

— Вы сами видели, печать была сломана именно на этом сундуке, — оправдывается казначей.

— Кто ещё сопровождал казну? — Формион по тону вопроса уже ведёт дознание.

— В палатке были только мы с Архелаем. — Казначей напуган. — Вокруг палатки охранение. Может, начнём с них?

— Что именно начнём с них? — Формион теряет терпение.

— Обыск. — Казначей белеет лицом.

— С вас обоих начнём обыск, — чуть не кричит Формион. — Вы ближе всех были к казне. Я гиппарх кавалерии Гиркании, стратег сатрапии… я настаиваю… я требую расследования!

После долгих препирательств Архелая и казначея, когда из обоих подозреваемых громче и упрямее протестовал казначей, выносят добротные сундуки с личными вещами казначея и элефантарха. Гегемоны открывают большой, вместительный, тёмно-коричневый, с резьбой, на крепких ножках сундук казначея отряда, достают вещи, раскладывают. Но искомой недостачи среди туго перевязанных стопок одежд, полотенец и мешка с обувью не обнаруживается.

— Я честен! Вы довольны? — Оскорблённый казначей торопливо укладывает вещи назад в сундук.

— Теперь три этих стратега, — командует Формион. Любопытство овладевает командирами.

Вскрыт первый красный, там наряды из дорогих тонких тканей. Вскрыт и второй, чёрный, с обувью. За ним открывается третий, в эллинских узорах: в первом отделении с фигурками богов, искусно вырезанных из слоновой кости, шкатулкой с кольцами, мелкими разменными монетами, благовониями из Пальмиры, в тугих свёртках упакованными мелочами, необходимыми в походе, мелькают мази, духи в стеклянном алабастроне, масло для борьбы в бронзовом арибалле, гребень, бронзовое зеркало, нож и щипцы лекаря, ножницы и… о удивление: во втором отделении обнаруживаются два мешка с несломанными клеймами казначейства Селевка! Раздаётся дружное разочарованно-ошеломлённое «о-о-ох!».

— Подозревал я Архелая в нечестности! — Формион удовлетворённо складывает руки на груди. Наполняется гордынею. — Говорил вам вчера смело, не таясь, при нём, а вы не верили мне! Смотрите — вот оно, доказательство слов моих! Где недостача нашлась? У кого было спрятано серебро элефантерии?

Взгляды присутствующих сходятся на Архелае. Элефантарх изумлён находке, однако молчит, оправдываться не желает.

— Потому он и не хотел выдавать опсонион, ибо планы имел грандиозные на казну элефантерии, — торжествуя, заключает Формион. Обвинения поддерживаются командирами. — Это элефантарх сломал печать на сундуке и выкрал жалование отряду. Вы свидетели странных деяний Архелая.

— Что ты задумал, подлый Формион? — Взбешённый Архелай сжимает кулаки. — Мерзавец! Зачем подложил мне серебро?

— Я или ты задумал? Верно, ты, ведь не у меня серебро найдено. Уже и я подложил ему серебро! Мерзавец? Кто из нас двоих мерзавец? Меня обвиняешь в деяниях своих? Вы слышали? Он украл — я виноват. Архелай, демон твой покинул тебя. Демон не хочет тебя спасать, — зло смеётся Формион. Властно командует окружающим: — Гегемоны комиссии, забираем недостачу. Пересчитывать серебро не будем, клейма целы. Хвала богам, нашлось наше жалование. Нас ждут воители.

Многие из прежних сторонников элефантарха при возвращении из палатки покинули Архелая, демонстративно стараясь держаться от командира отряда подальше. Зато у гиппарха Формиона заметно прибавилось почитателей. Архелай медленно приходит в себя, объявляет общее построение с оружием. К тому сигналу воители готовы загодя. Отряд выстраивается у боевых слонов. Но и обоз покинут. На построение прибывают семьи воителей. Жёны с детьми образуют вторую линию, позади главной. Их линия не ровна устрашающими шеренгами, нет в ней оружия, пребывающие в ней часто и не стоят вовсе, а сидят, лежат группами или бегают наперегонки во все стороны. Первая линия — строгие квадраты при мрачных командирах, сплошь в суровых мужских лицах. Вторая линия, напротив, радостна, и командиры в ней сплошь с улыбчивыми физиономиями.

Аргей предоставлен в построении самому себе. Гегемоны и стратеги заняты делом. Клеон исчез, и некого спросить. Юноша находит спасительное укрытие от восходящего солнца. Слева от сундуков с казначеем, шагах в двадцати от палатки с комиссией гегемонов, возвышаются в два ряда финиковые пальмы, средь них журчит и манит прохладой вода в оросительном канале, а за каналом обещает надёжную тень на весь день глиняная стена роста в полтора, отделяющая чей-то хозяйский двор от канала и дороги. Аргей располагается у пальм. Найдя брошенную ровную прочную жердь, мастерит из неё посох, вырезая узоры ножом Апполодора по месту ручки.

Меж тем зачитывают списки командиров. Казначей отсчитывает каждому из них положенное жалование, чётко назначенное канцелярией в папирусе базилевса. Пребывавшим в стойких заблуждениях показывают перечень имён. Недовольным протестующим обещают штрафы за нарушение порядка. Жалования некоторым младшим командирам едва хватает, чтобы рассчитаться с вездесущими торговцами за наделанные долги. Торговцы наглеют, наседают, требуя проценты за ссуды. Приходит черёд элиты отряда: воинов башен, корнаков со стрекалами. Те мужи постарше младших командиров, поопытнее в походах и потому умеют обращаться с жалованием. Торговцам достаются от них только щедрые обещания выплатить долги с будущей добычи. Должники сулят кредиторам выдать «немедля сразу после первой стычки» здоровых пленников. Кредиторы им охотно верят, добавляя проценты за просрочки, клятвы скрепляют привычными долговыми расписками.

Аргей поглощён резьбой. Даже извечные мухи не досаждают. Старинный нож с тремя баранами удобен в обращении: тяжёл, сбалансирован, хорошо лежит в ладони, юноша с ним без затруднений разметил точками узор ручки. Точки соединил бороздками. Резьба сегодня удаётся. Древо не противится. Семь волн размещены в рукояти. Симметрия в волнах достигнута идеальная. Юноша намеревается было превратить разметку в глубокие желобки, но перед ним предстаёт Клеон и ещё десяток воинов, прежде незнакомых.

— Хайре, вельможа. Извини, что мешаем твоим размышлениям. — Клеон серьёзен, как серьёзны и воители, с ним пришедшие. Клеон протягивает правую руку. — Второй раз послали за тобой. Нужен ты нам. Воинство верует в твою честность. Ты — друг базилевса. Опасаемся мы хитрых обманов. Козни завелись среди командиров. Стратегам на монету доверием не полагаемся. А так как из всех нас надёжно читать заковырки канцелярии можешь только ты и слышали мы, что опытом ты обладаешь в казначейских делах ещё с Бактрии…

Аргей откладывает в сторону увлекательное занятие. Словно бы сладкий сон смахивает с глаз.

— Прав ты, возничий Клеон. Известна мне жизнь гарнизонов по Бактрии. Вновь и вновь всё знакомое вижу вокруг. Сын я главного казначея Бактрии, начальника доходов.

Юноша принимает правую руку Клеона. Встаёт с его помощью, прячет ножик в ножны. Посох остаётся дожидаться хозяин у пальмы. Друг базилевса прибывает со своим сопровождением к моменту оглашения имён отряда Клеона. Отряд отказывается получать положенное, располагаясь сидя перед казначеем. Воители отряда ожидают прибытия не возничего Клеона, а влиятельного вельможи, приветствуя того ещё издали радостно, хором.

Аргей краснеет от всеобщего внимания. Занимает место рядом с казначеем и гегемонами из комиссии, как того и требуют воины. Впрочем, одного присутствия друга базилевса оказывается достаточно для устранения любых поводов для недовольства. Отряд Клеона, получив жалование, благодарит богов и «заступника Аргея из Селевкии». Друга базилевса «заступника Аргея» не отпускает и следующий отряд. Так продолжается до позднего после полудня. Клеон остаётся с Аргеем до расчёта жалования последнего воителя. Раздаётся зов сальпинги «в путь!».

— Вельможа, воинство элефантерии счастливо. Разошлись довольными, — доверительно шепчет Клеон, по секрету прикрывая рот ладонью. — Были бы волнения, не приведи я вас утром. Ещё по ночи, вчера, пока ты, вельможа, спал, сложился заговор. Утром после недостачи заговор тот окончательно утвердился. Стасис произошёл бы в элефантерии. Одними речами хулительными не обошлось бы. — Юноша встревоженно смотрит в глаза возничему. — Да-да. Ножи со злости точили. Без дознания командиров в Гирканию не пошли бы. Кровь кому-нибудь выпустили бы. Предложил вас в попечителя отряда. Со мною согласились…

Аргей при слове «ножи» находит на груди подарок Апполодора, вспоминает о незаконченном занятии, бросается со всех ног к пальме, но, увы, жерди-посоха с незаконченной резьбой там нет.

Глава 3. Попечитель воинства

— Простые воины учинили бы дознание стратегам и командирам? С ножами обвиняли бы? — Кассандр в отсутствие Клеона занимает место возничего, берётся за поводья. Лицо друга выражает крайнее недоверие. — Шутишь надо мной, как прежде? Признавайся, Аргей! Нет? Ну, тогда недовольные наивные глупцы. Про последствия стасиса заговорщики подумали? Суд базилевса строг, по части приведения наказаний в исполнение непреклонен.

— Ещё рвёшься обрести славу подвигов, товарищ мой? — смеётся Аргей, достаёт из чехла двойной авлос. — Склоки средь скуки — будни армии. Не веришь мне? Элефантерия Сирии перед тобой! Стратегов легче найти, чем погонщиков слонов. Кто только не бывал в стратегах! — Считая, Аргей складывает пальцы. — Устроители пиров-ристалищ, откупщики, магистраты, менялы, о, и не перечесть сгинувших стратегов. Слон умён, капризен, любит обхождение. Заговорщикам та истина прекрасно известна. Уверен, именно привилегированные корнаки взбунтовали отряд. Возничий Клеон, да где он? И тот, обозный житель, готов козни строить. Всё дурное проистекает от скуки. Слова моего родителя.

— Напрасно стратеги распри ведут. Им подчинённые будут подражать. — Кассандр умело правит лошадьми. — Формион победит в интригах только самого себя. Осрамятся оба стратега во взаимных кознях. Н-да, прав ты, странные подвиги меня поджидают в восставшей Гиркании.

— О том и я, мой друг, тебе вещаю. — Аргей замолкает. Пробуждается авлос в старинной горделиво-ритмичной лакедемонской боевой мелодии. Юноша посреди песни резко обрывает пение. — Кассандр, два дня всего-то миновало, я уже грущу о нашей славной эфебии! Помнишь борьбу? Кулачные бои? Наши беспроигрышные ставки? Бега на олимпийский стадий? Судейство неподкупное над младшими эфебами? Как мне не хватает учёных бесед! А помнишь самое ненавистное в эфебии? Неразрешимые философские парадоксы от Апполодора, да ещё заданием урока до следующего утра. Ночь, светильник, исписанные задники папирусов, болит спина, и спать давно пора. Мечтаю получить новую головоломку от него. Мудрец Диоген? С кем мне теперь спорить о логосе в мироустройстве? Эфебия Селевкии — мой очаг. — Возничий Кассандр тяжело вздыхает в ответ. — Хорошо, что хоть ты здесь. Тоска бы задушила меня. Кругом невежды-солдафоны.

Появляются солдафоны. Сияющий радостью Клеон бежит с огромным свёртком, ему помогают двое таких же, как он, возничих из обоза.

— Вельможа, прими благодарность от воителей, — кричит вне себя от радости возничий. Свёрток укладывается поверх амфор с вином. — Элефантерия обожает вас.

— Что это, Клеон? — Аргей ворошит плотную конопляную ткань свёртка.

— Ваша новая палатка от башен слонов. Не спать же другу базилевса под открытым небом? — Клеон грубовато локтем отстраняет Кассандра, занимает утраченное было место возничего. — Кормить вас отныне будет наша лучшая кухарка Гликерия. Говорят о ней: «Из малого способна сотворить значительное». Люди в отряде не будут врать. Гликерия, по имени своему, сладости отлично готовит. Фиги в нашей телеге ей пригодятся. Пробовал как-то на товарищеской пирушке её наваристую ячменную похлёбку, а-а-ах! — Клеон закатывает в блаженстве глаза. — Угощение роскошное к поминальному столу…

Два друга по эфебии громко смеются.

— Когда Гликерия нас будет кормить? — Кассандр спрыгивает на землю, перебирается к Аргею ловко через борт.

— При вечерних звёздах, — блаженствующий Клеон твёрдо обещает. — Недолго осталось — через полдня.

— Наш список военных развлечений пополнился новой забавой. — Кассандр язвителен в насмешке. — Ожиданием еды.

— О, да и разговоры о еде туда внесите, — без обид дополняет Клеон. Серьёзно продолжает: — В отряде пересуды, вельможа. Доложу не таясь, вас обсуждают.

Возничий выжидающе молчит.

— Вот как! Порицают меня? Не мучь. Продолжай, Клеон, раз начал. — Аргей нетерпеливо постукивает ладонью по борту телеги.

— Воинство решительно уверовало: базилевс Селевк вас, вельможа, отрядил в Гирканию заботиться о нас. — Клеон оборачивается, качает головой. Шёпотом добавляет: — День вчерашний — свидетельство тому. Предполагает базилевс нерадение стратегов над самым лучшим отрядом в армии. Вы попечитель воинства. В ваших свитках, верно, спрятан важный указ военной канцелярии? Это ваша тайна. Можете мне, возничему, ничего не говорить, чужие секреты, а тем более дальние замыслы самого… — Клеон указывает рукой на небо, — …базилевса я не выдам.

— Возничий, ты определённо хитроумен. — Аргей хлопает пальцами по ладони. — Ничего не скажу тебе. Кассандр, а ведь прав Клеон. Проверим свитки?

— Есть хочется невыносимо. До похлёбки Гликерии не доживу, — Стыдливо жалуется друг, но с готовностью выполняет просьбу Аргея.

Свитки осторожно разматываются. И, о чудо, во втором обнаруживается ещё один, короткий и с рисунками. Рисунки растений, как и текст, выполнены рукой Апполодора.

— Лекарская книга? — удивлённо восклицает Кассандр, вчитываясь в рукопись. — Возможно, это перевод Апполодора с собрания неизвестных вавилонских храмовых архивов?

— Учителя эфебии хотят, чтобы я проверил рецептуру снадобий? — Найденный свиток остаётся в руках Аргея. — Узнаю давешнюю привычку Апполодора, ведь только поминал о ней! Апполодор дал мне в дорогу ученическое задание! Головоломка, как всегда, трудное задание…

— …А и рискованное тоже. — Кассандр пытается забрать свиток у Аргея. Безуспешно, впрочем. — Забудь, не стоит за проверку браться. Неужели ты в самом деле будешь варить магические вавилонские микстуры? Апполодор мог ошибиться в переводах. И что тогда? Лекарство обратится в яд. Ты же попечитель воинства.

— Ты подсказал мне, чем пополнить список занятий. — Аргей хлопает по борту. — Клеон, вижу, у тебя на спине рана гноится. Болит рана?

— О-о-о! — Кассандр в ужасе закрывает глаза руками.

— Рана не болит, однако беспокоит — сильно зудит. Как бы не разрослась та хворь. — Клеон, не оборачиваясь к вельможе, рукой находит воспаление. — Видел во сне мышь, Аполлон-врачеватель меня предупреждает.

— Возничий, у меня таинства вавилонские. Проверим на тебе лекарства из храмов Вавилонии? — Аргей рассматривает рисунок из описания микстуры. — Жрецы обещают полное излечение от твоего недуга.

— Нет-нет, только не на возничем. — Кассандр протестует. — Клеон — эллин. На пленных или ойкетах смертельно больных проверь. Одумайся, Аргей, прошу!

Клеон оборачивается. Увидев свиток, расцветает в улыбке.

— Безобразно гной людям показывать. Как мне пресечь унижения, вельможа? Надо сыскать магические растения? — Клеон в отчаянии готов рискнуть. — Их ведь нет у вас? Сыщу! Ведь впереди много поселений. Уж для себя-то я постараюсь! — Клеон трёт рану. — Саднит! Увеличилась вдвое против вчерашнего. Вот досада! Сегодня на ночлеге будет старинная цитадель при македонском гарнизоне. Чиновники там проживают: писцы, нотариус, землевладельцы и сборщики налогов. Когда фураж будем получать, у местных эллинов могу выменять.

Друзья погружаются в чтение свитка. Клеону перечисляют названия. Возничий знает и вавилонские имена, и их синонимы на койне. Едва закончив с заучиванием многосложного состава лекарской микстуры, трое обитателей повозки оказываются в страстях непонятного конфликта. Повозку с обеих сторон окружают отчаянно ругающиеся меж собой всадники. Пыль облаком накрывает Кассандра и Аргея.

— Он шулер! — кричит слева молодой зоарх.

— Тебя никто не принуждал к игре! — ему отвечают справа.

— Нечестной игрой он разорил меня! — слева иной голос негодует.

— И меня, — вторят сразу два голоса.

— Вы оба проиграли честно, — угрожают справа.

— Хочет расписок долговых! — жалостливый вопль слева.

— То истинное право победителя! — справа нагло хриплый бас.

Обе стороны замолкают и смотрят на вельможу. Аргей недоумевает, воздевает руки.

— Друг базилевса, рассуди нас. Играли в кости, — слева мольба к Аргею. — Сегодня, от скуки, ставки на камешки. Теперь выясняется, играли не на камни, а на жалование.

— Кто играет на камни? — глумятся справа. — Камни, всем известно, означают оболы.

— Про оболы не было ни слова в уговоре. — Проигравшие слева, зоархи, корчат оскорбительные рожи, показывают языки.

— Зачем уговор, коли любому играющему в кости правила известны. — Разгневанные рожи справа, эпитерархи по дорогим бронзовым фибулам, не уступают в выразительности рожам оппонентов. Кассандр наклоняется к амфорам, закрывает лицо полами одежд, словно ища укрытия от палящего солнца. Клеон напуган ссорой игроков — старших и младших гегемонов.

— Не было словесного уговора принимать камни за оболы. Вы обманщики! — Отчаянный вопль привлекает внимание и соседних телег обоза.

— Стратеги как рассудили ваш спор? — Аргей вежлив.

— Стратеги отправили нас к вам, — слева ответ.

— Вельможа сведущ в мирских спорах. Их слова, — справа подтверждение.

— И что я должен вам? — Вельможа рассматривает обе стороны. Слева четверо, а справа трое игроков.

— Не должны им ничего, — слева жалобные голоса зоархов.

— Нет и нет! Не будет прощения долга. Пусть платят по игре, — победно раздаются справа голоса эпитерархов. — Проиграли не мы, а они! Составим долговую! Вельможа, вы свидетель в долговой.

— Рассуди нас, вельможа, по справедливости, — с мольбой стенают слева.

— Какой долг у вас? — интересуется Аргей.

— Сто придорожных камней, — честно признаются проигравшие игроки.

Зоархи хватаются за ксифосы. Благо, что не обнажают оружие.

— Нас больше числом!

— Сто придорожных оболов серебром, — язвительно следует справа, и справа эпитерархи ухватывают покрепче рукояти, парируют угрозу отважно-браво: — Умелость не в числе сокрыта!

— Отдали им долг? — вельможа строго вопрошает четверых всадников.

— Нет, долг не отдали, — чуть не плача раздаётся раскаянье слева, и слова тонут в ликовании всадников справа.

— Они перед игрой клялись нам — играем честно, долг отдадим, — настаивают справа.

— Отдайте, раз клялись. Клятвы надо сдерживать. — Друг базилевса выносит приговор. Справа чуть не победный клич по битве. — Но отдайте камнями по уговору клятвы. Вы помните камни, на которые играли? Найдите и отдайте их владельцам.

— Вельможа, камни проигранные остались позади, — радуются слева зоархи.

— Вернитесь за проигрышем, — порицает суровым голосом Аргей. — Сто камней долга за вами. Отменяю впредь все игры в походе. И на камни интересом также. О вас, отъявленных спорщиках, возмутителях спокойствия, сообщу сатрапу Гиркании немедля, как прибудем.

Друг базилевса властно оглядывает и победителей, и проигравших. Семеро игроков, злясь, кляня последними словами «игру в кости с подлецами», покидают повозку. Четверо убывают в хвост колонны, а недовольные трое в голову, к боевым слонам.

— Какие у них были рожи! — хохочет Кассандр. — А языки как у змей!

---

— Вновь у списка армейских развлечений прибавление, — подводит итог разбирательств Аргей. — Игры шулерские на жалование…

— …И лицедейство злое. — Кассандр гогочет сквозь складки одежд. Насмеявшись вдоволь, утирая слёзы, неожиданно оглашает: — Мой самый лучший друг, хочу породниться с тобой через сестру свою. Ты встречался, у меня будучи в гостях, с Ией?

— Встречался ли я с красивейшей благоуханной фиалкой у тебя в гостях? — не в шутку уточняет удивлённый Аргей. — Твоя сестра непорочна и в помыслах, она не эмпус!

— Ты её находишь красавицей? Что ж, и в этом суждении ты прав. Сестра моя благородно красива. Ия подошла к брачному возрасту. Соискатели её сердца осаждают наш дом. Отважу их. — Кассандр обнимает друга. — Отец после твоего возвышения в вельможи не будет возражать. Ия будет дорожить твоим обществом. Тебе ль не знать? Говорила сестра мне перед музыкальным соревнованием, с тебя бога Диониса художникам писать красками на доски. Тогда ты был лишь скромным эфебом. А ныне ты, мой товарищ, друг базилевса, евпатрид из Бактрии, известный своей кифарой полисным магистратам, аристократ от Селевкии-на-Тигре при дворе Селевка в Антиохии. Кто из отцов тебе, Аргей, откажет? Какая дева устоит перед тобой?

— Если вернусь из Бактрии живым, — угрюмо шепчет Аргей. — Буду рад составить сестре твоей Ии супружество.

— Вернёшься. — В голосе Кассандра нет сомнений. — Я, отец и Ия, мы будем за тебя молиться богам. Когда ты вернёшься в Селевкию? Хочу доставить радость Ие.

— Год или два года странствий испытание мне. Вернусь через два бесконечных года, — с грустью озвучивает предположения Аргей. — Будешь ли ты ждать меня два года, верный друг? Переселишься в Антиохию, быть может. Узнаешь ли меня по возвращении?

— Антиохия? Зачем мне царский двор? Селевкию родную я люблю. Два коротких года, — похлопывает подбадривающе Кассандр. — Конечно, тебя я узнаю. Что для нашей крепкой дружбы какие-то два года? Горжусь дружбой с тобой. Нет, вернёшься ты через год. Селевк щедрый. Базилевс наградит тебя за храбрость. Ждут тебя заслуженные почести по прибытии в Антиохию. Что до меня? Поумнел я. Честно скажу тебе, Аргей, охладел я к приключениям. Хотел податься в башни на слонах — не буду запрашивать в них зачисления. Сопровожу тебя до Гиркании и поверну назад. Понял: бранное дело не для меня. Вернусь к знакомой торговле благовониями.

Видел у отца в приёмной схожие лицедейства. Должники-деньги, игры-интриги, скука-склоки, заискивания-и-обман. Мечтал сбежать в армию, мечта сбылась! Сбежал счастливо — и тут, гляжу, гнусности творятся. Всяк тянет свой интерес. Советы стратегов и советы магистратов в буле, братья-близнецы, ну только что отличьем — в элефантерии скверно словно и при оружии — бряцают железом, стращают им друг друга. Едины по духу: и магистраты, и гегемоны ловчат при клятвах! Святотатствуя, призывали в свидетелей тех соглашений богов. Кругом подлог коварный. Нет средь магистратов и гегемонов любезных пустяковин. И не товарищи они тебе, хоть заверяют в дружбе. В милых беседах на ловлю простака расставлены капканы — обмолвишься, поймают за неловкое словцо. А как поймают, так толпой над несчастливым простаком безжалостно глумятся. В травле нечестивой им равных нет: магистраты из буле разоряют до нищеты, гегемоны из стратегий отбирают честь.

Горе простаку! Искать в своре хищников преданных друзей — опасное занятие. Братья Диоскуры, покровители благородной кавалерии, увидь бы сегодня наших всадников-игроков, стыдом бы запылали. Про Сирию, про базилевса, про эллинов, про боевое братство в элефантерии никто из воителей не поминает.

Вновь прав ты, товарищ, уже в который по счёту раз! Люблю и я теперь зануд-честняков-педотрибов. Когда учился, над заданиями корпел, полагал, эфебия — тюрьма, а я в ней несправедливо заключённый. Мечтал: свободу, славу, братство обрету в армии. Эх-эх, заблуждался я, не там искал я утешения! Милая сердцу эфебия — лекарство ты от гнусностей людских.

— Памятую про лекарство. Вытверживаю наизусть магические названия. — В разговор неожиданно входит возничий Клеон, чем вызывает у товарищей приступ хохота. Клеон грубовато продолжает, нахваливая себя самого: — Грамоте обучен, писать умею, чрез розги ученические прошёл и я с честью. Вельможа, не сомневайтесь, у меня память крепкая на имена.

Невесёлое молчание двух товарищей надолго не затягивается. От головы колонны к телеге прибывает иная процессия. То стратег Архелай с гегемонами. В руках элефантарха небольшой свёрток. Товарищи переглядываются. Аргей поправляет складки одежд, надевает пурпурную кавсию. Стратег первым начинает речи:

— Хайре, вельможа! Друг базилевса, знакомство наше вышло по ночи. Как ты помнишь, сразу после награждения тебя… — Архелай говорит с юношей тоном почтительным, как говорят с чиновником высокого ранга. — …Потом отправились в поход, и потому в заботах об отряде упустил я положенные обряды вежливости. Досадную оплошность в ритуалах теперь намерен я исправить. Прими от меня дар во дружбу.

— Приветствую тебя, элефантарх! Приму твой дар. — Вельможа осторожно принимает свёрток. Приняв, открывать не спешит. — Что скрыто в нём, стратег?

— Любимая вещь родителя. — Элефантарх не раскрывает содержимого. Видом мрачен Архелай. — С детских лет со мной пребывает. Связано у меня с вещью родителя много воспоминаний, оттого она для меня бесценна. Вотив, достойный храма.

Аргей передаёт свёрток товарищу. Кассандр разматывает верёвку с опаской, так, словно бы в свёртке гремучая змея, держит толстую воловью кожу свёртка на вытянутых руках от себя. Внутри свёртка оказывается раскрашенная вырезанная из кости фигура некого божества, с ладонь размером. Божество царственно восседает на дикой пятнистой кошке, по окрасу — леопарде. Кассандр демонстрирует дар стратега Аргею.

— Стратег, у твоего божества утрачен атрибут? — Вельможа указывает взглядом на воздетую руку наездника леопарда.

— Золотой тирс надломили по отступлении в сражении с латинянами при Магнезии, — тяжело выдыхает элефантарх. — В той утрате ещё одно моё отроческое воспоминание. Не стал восстанавливать, дабы и далее помнить раны родителя.

— Во остальном великолепный Дионис. Кассандр, ты видишь венок из плюща? — хвалит дар вельможа. Целует фигуру божества. — Стратег, мой ответный дар тебе ещё не готов. Заказал для лекарств необходимые растения. Растения нужны редкостные. Потребуется время для приготовления целебных пилюль. Старинный вавилонский состав.

— Будем считать обмен дарами свершившимся ритуалом! — Архелай наклоняется, прикасается правой рукой к фибуле с ликом базилевса.

То было прощание. Процессия со элефантархом молча воздевает правые руки и убывает по правой стороне. Спустя короткое время слева показываются всадники.

— К нам шулеры спешат. У них прибавление. Их не трое, их четверо. Кого они опять ловко обставили? — Кассандр рассматривает всадников. Трунит: — О-о-о! И шулеры с дарами. Неужели выигранные одеяла везут? Товарищ мой, ты прирастаешь богатством прямо на глазах. Платка, изваяние, теперь и одеяло тебе в достаток.

Четверо сравниваются с повозкой. Кассандр замолкает.

— Друг базилевса, не гневайся! Благодарить тебя пришли. — Старший по возрасту из игроков в кости, эпитерарх с косым шрамом от ножа на левой щеке, протягивает скрученное одеяло. Кассандр принимает подношение. — Забыли мы по ссоре с нечестивцами про вежливость с достойными людьми. Мудро ссору пресёк ты. Хоть поспорили с подчинёнными про игру, но не в игре обида заключалась. Уладили бы и сами конфуз. Жалкий приз не стоил перебранки. Не сдержались из-за нескончаемых ругательств обидчиков. Рассудил ты нас, рассудил справедливо, и более обиды меж нами нет. Заверяю тебя, друг базилевса, замирение обязательно свершится по возвращении обидчиков. Прими от нас, пострадавших в споре, вещь, нужную тебе в походе. Право, вельможа милосердный, не стоит сообщать сатрапу о недоразумении.

— Рад видеть в вас знаменитую выдержанность старших гегемонов элефантерия. — Аргей поглаживает изнаночную поверхность добротного одеяла. Одеяло новое, чистое, свалянное из шерсти белой тонкорунной овцы. — Ныне вы являете образчик для подражания.

— Вы не ответили на нашу скромную просьбу… — Один из игроков явственно терзается страхом.

— Какое прошение? Кассандр, я что-то не услышал? — недоумевает искренне вельможа, пристально смотрит в глаза товарища. Кассандр лишь разводит в стороны руки.

— Просьба не доносить на нас сатрапу Гиркании упоминанием про спор мелочный, случившийся по раздору из-за камней придорожных. — Старший из всадников чуть не вымаливает пощаду. — Слух приписывает сатрапу нрав крайне мстительный. Впереди нас ждут бои с варварами-кочевниками. Как нам сражаться, опасаясь и варваров в засадах, и мести от сатрапа? Перемени суждение, вельможа.

— Переменю суждение после вашего прилюдного заключения мира, — зло шипит сквозь зубы вельможа. Интонации устрашения никто из четверых старших командиров от беспечального юноши не ожидал. Всадники смущённо прощаются с другом базилевса и рысью удаляются прочь от повозки, в хвост колонны.

— Вынужденный подарок — это не подарок, — смеётся Кассандр.

Глава 4. Золотой венок

До вечерней остановки на ночёвку никто более не посещает друзей. Голод прекращает всякие разговоры. Цитадель, о которой говорил Клеон, оказывается квадратом невысоких стен при четырёх башнях, выложенных из хорошо подогнанных камней на пологом холме. Холм цитадели окружает глубокий ров, пустой и местами осыпавшийся. С севера ко рву примыкает поселение из трёх десятков одинаковых эллинских домов, расположенных вдоль прямой улицы, ведущей от второстепенных ворот крепости до орошаемых полей. Черепицы крыш ровными рядами приятно радуют глаз. Обоз элефантерии располагается с южной стороны цитадели, полукругом на площади, у главных ворот. Друзья покидают повозку, желая прогуляться до ужина.

— Никогда не голодал. Кружится голова. Живот болит. Резь мучает. — Кассандр находит силы улыбнуться. — Познавательный армейский опыт.

— Где вас найти, вельможа, если вас хватятся? — интересуется Клеон.

— У главных ворот. — Аргей поддерживает за локоть ослабевшего товарища. — Дальше не дойдём.

Над входом в крепость камень памятный. Кассандр громко зачитывает:

— 3 абу 45 год, Антиох и Селевк и Антиох, наследники его, базилевсы. Шестьдесят пять лет назад. Давно сложили крепость. Верно, и отец, и дед мой видели её башни.

— Так вот где ты! — неожиданно раздаётся громоподобным голосом из глубины ворот. — С ног сбился, тебя ищу по телегам.

В воротах появляется полный, среднего роста муж лет тридцати пяти, с золотой цепью магистрата буле на шее, в дорогих тёмно-синих дорожных одеждах, в широкополой белой шляпе.

— Хайре, дядя! — Кассандр радостно воздевает руки.

— Негодяй! — летит в ответ. Дядя грозит кулаком племяннику. — Так-то ты долг семейный чтишь? Бежал тайком из дома! Родитель твой при смерти лежит! Увёл без спроса мою лошадь. Из-за тебя, своевольного юнца, все беды приключились!

Кассандр хватается обеими руками за живот. Его лицо обезображено гримасой боли.

— Да что с тобой? — Аргей и дядя в голос сопереживают Кассандру.

— От голода болит живот. — Юноша сгибается пополам и мучительно стонет.

— Ты голодал? — Дядя склоняется к лицу Кассандра, жалостливо поглаживает по спине. Гнев позабыт.

— С вчерашнего вечера ничего не ел, — стонет юноша, склоняясь ещё ниже. Аргей сильнее притягивает к себе товарища, готового вот-вот рухнуть наземь.

— О милостивые боги! Тебя мутит от голода? Ты бы мог взять в долг еду. Пойдём накормлю! — Дядя подхватывает с противоположной от Аргея стороны, и они оба ведут под руки, а скорее волочат Кассандра в крепость.

Их словно загодя там поджидают — по левую сторону от ворот у угловой башни расставлены рядами столы с хлебами и чашками для похлёбки. Возле столов хлопочут в нарядах жители поселения. Кассандра, Аргея и магистрата из Селевкии усаживают, разламывают хлеба, разливают в чашки погуще горячую похлёбку и потчуют гостей едой. Едва Кассандр справляется со второй чашкой, довольно выдыхает в небо, как дядя вспоминает про позабытый гнев.

— Родитель твой при смерти лежит. Хватил его удар. Слуга твой передал ему послание твоё. Ты неблагодарный сын!

— Хочу вернуться домой. — Кассандр касается примиряюще рукой плеча дяди и через его голову обращается к Аргею: — Отпустишь меня прежде оговорённых ранее пределов?

Дядя резко оборачивается к Аргею.

— А-а-ах! — Магистрат хлопает ладонью себя по виску. От хлопка остаётся красный след. — Хайре, друг базилевса. Сиятельный Селевк, наш достойный правитель, тебе передал поручение. Ехал я к тебе!

Магистрат оглядывается вокруг, кого-то разыскивая, не найдя, громко выкрикивает в сторону ворот:

— Честный, куда ты запропастился?

От ворот на зов господина деловито спешит раб с дорожными сумами за плечом. На ходу поправляет пояс и складки простых одежд.

— За лошадьми доглядывал я, — кланяется Кассандру жилистый муж лет тридцати, бритый наголо вавилонянин, в коротком чёрном неподшитом экзомисе из грубой льняной ткани, при внушительном кинжале на портупее.

— Доглядел? — Магистрат забирает из рук раба плоскую овальную коробку из тёмного дерева с надписью «Венечный налог базилевсу Селевку Четвёртому Филопатру от Селевкии-на-Тигре».

— Да, мой господин! — Раб указывает рукой в сторону поселения за крепостной стеной. — Поят гарнизонные поселенцы чистой водой лошадей. Обещали накормить. Попоны сушат на жердях. — Раб улыбается Кассандру, увидев Аргея, шёпотом спрашивает: — Мой господин, у нас же только три лошади в обратный путь. Как быть тогда с важным вельможей? Нанять четвёртую лошадь?

— Друг базилевса продолжит дальше свой путь. Он не поедет с нами в Селевкию. Иди к скотине, Честный. Найди в обозе лошадь Кассандра. Она с моим клеймом. Да проследи, чтобы нашим дали вдоволь сена поесть.

— Честный — надёжный служка. Можно было и не говорить по лошадей, он сам всё понимает. — Магистрат провожает раба довольным взглядом. — Ничего у меня не украл с самого момента оплаты его долгов, радеет по хозяйству, как я бы сам радел. Читать-писать умеет, верно ведёт счёт понесённых расходов. Достался мне Честный по любви. Да-да! Именно так! Я не шучу! Гетера разорила Честного по несчастливой любви. Спустил Честный наследный земельный надел на продажную девицу и продался сам в рабство, дабы оплатить любовные долги. В рабстве от страсти к гетере излечился. При мне уже не вспоминает про многоопытную девицу. Редкость такого способного ойкета обрести! Обычно покупаешь, тьфу, говорящие мотыги! За полновесную монету серебром берёшь лень-и-тупость.

Магистрат замолкает, выстукивает костяшками пальцев по коробке ритмичную походную мелодию, оглядывается по сторонам, словно бы выжидая подходящий момент для некого действа. Вот появляются стратеги, за ними старшие и младшие гегемоны. Влиятельное лицо Селевкии никто из входящих в крепость не приветствует, видимо, таковые приветствия случились ранее. Дядя Кассандра встаёт при стечении налоговых чиновников поселения во главе с молодым фрурархом, громко объявляет:

— Я, Лисимах, сын Карана, магистрат буле полиса Селевкия-на-Тигре, при правах сборщика налогов в делах Селевка, уполномочен базилевсом для награждения Аргея, сына Ореста, друга базилевса, золотым венком за его благодеяния во славу Сирии.

Коробка открывается, являя содержимое. Золотой венок пышно составлен из двух ветвей оливы. Листья у венка тонкие, золото раскатано в нежную фольгу, работы изящной, с прожилками. Лисимах осторожно вынимает награду из коробки. Кассандр принимает коробку из рук дяди, держит её широко открытой. На короткий миг венок поднимается к небу, вспыхивает в лучах светила и под рукоплескания присутствующих мужей водружается на голову Аргея. Листья венка колышутся от дуновения лёгкого ветерка. Юноша принимает награду с благоговейным трепетом, закрывает плотно глаза и перестаёт дышать. Магистрат тем временем продолжает:

— И одно из твоих благодеяний, Аргей, сын Ореста — помощь в пополнении казны. Ибо победой своей на песенном состязании вдохновил ты многих состоятельных людей добровольно пожертвовать деньги на наём войск для восточного похода базилевса. Селевк наказал мне передать тебе, и то его устный приказ, чтобы следовал ты в Бактрию и по прибытии в Бактрию с самых границ царства пребывал в золотом венке, не скрывая нигде по пути следования доблести своей, всюду вещая о щедрости и благородстве базилевса Селевка. Осыпан ты почестями базилевса, кифарист Аргей! Ныне отмечен ты и буле полиса Селевкии-на-Тигре — на тебе не просто венок из венечного сбора моего полиса… — Магистрат принимает горделивую позу оратора. Выдержав паузу, провозглашает: — …С этого прекрасного дня ты полноправный полит полиса. Аргей, друг базилевса, тебе даровано гражданство Селевкии-на-Тигре! Гордись нами в Бактрии.

Мужи шумно поздравляют Аргея. Кто из них словесно, кто обнимая, то Кассандр и его дядя магистрат, а кто и возлияниями простого вина из запасов цитадели. Однако никто из торжествующих мужей не завидует юноше, а некоторые из поселенцев и вовсе сочувственно переглядываются меж собой. Среди них, безмерно удивлённых провинциалов, ходят едва слышные тихие пересуды: «Бактрия?», «Отпавшая сатрапия», «Враждебные окраины ойкумены», «Что ждёт посланника Сирии в Бактрии?», «Ужели то награда в тех диких краях?». Пересуды быстро пресекаются Архелаем:

— Эллины, восславим базилевса! Мы все, здесь сидящие, служим во благо Сирии. За процветание нашей державы! — Элефантарх воздевает руки к небу. Мрачно с небом продолжает беседу: — Мужи, выбрали мы доблестный удел в жизни, выпьем до дна короткие дни блаженного счастья! И да хранят нас всемогущие боги в предприятиях смертельно опасных!

Мужи неспешно рассаживаются за столы. Македоняне из гарнизона крепости привычкой тянутся к македонцам из элефантерии, эллины-поселенцы оказываются в меньшинстве, то чиновники по налогам и агорономы окружных мест, и магистрат забирает их, скучающих, к себе за стол. За едой и питьём завязываются знакомства и приятные дружеские беседы. Воители и поселенцы старательно избегают тем, связанных с войной. Весёлые шутки про нравы второй столицы сменяются изложением забавных приключений в разных сатрапиях. Хохот за столами заглушает даже рёв слонов.

— Дядя, я тебя покину, с Аргеем отлучимся до полуночи. — Кассандр уводит товарища из-за стола. На немой вопрос подмигивает глазом: — Нам обещали угощение от лучшей поварихи отряда. Наваристая похлёбка по стародавнему рецепту.

— Не вздумай убежать, Кассандр. Друг базилевса тебе не позволит скрыться от меня.

Юноши покидают крепость в сумерках. В воротах Кассандр останавливается.

— Прости же меня. Я бы прошёл с тобой дороги Гиркании, да жалко любимого отца. — Кассандр винится. Склоняет повинно голову ниц. В ответ Аргей молча похлопывает по плечу товарища. — Что, если слова дяди и в самом деле правда? И отец захворал из-за меня. Как быть тогда?

— Мне понятны твои чувства. — Аргей выводит из башни ворот товарища. — Отправляйся домой и не печалься.

— Нет-нет, я останусь с тобой. Ты только скажи, последую я за тобой и в Бактрию. — Кассандр с силой бьёт себя по груди кулаком.

— Не скажу тебе, мой Кассандр, ни укора, ни просьбы. — Аргей искренне улыбается товарищу. — Но поблагодарю тебя за товарищество в эфебии. Было бы мне печально в Селевкии, не встреть я тебя и твоих друзей. Хотел бы подарить тебе этот золотой венок. Опасаюсь, дар базилевса принесёт тебе одни несчастья.

— Как и тебе, мой товарищ. — Кассандр трёт глаза, пытаясь скрыть слёзы.

— Помнишь ли, мой замечательный Кассандр, речи учителей? — Аргей и сам вот-вот заплачет. Юноша собирается с духом и погодя немного твёрдо продолжает: — Стоя расписная велит принять судьбу без сожалений и без сожалений следовать судьбе. Космос — говорю про божественный порядок — желает людям добра…

— …Не спорю про миропорядок, Аргей. Порядок есть, тому не счесть подтверждений. — Кассандр волнуется, его голос дрожит. — Хаоса безумия вокруг нас нет. Красота гармонии присуща природе. Твоё лицо красиво, красиво и моё. Но как, если тот порядок совсем иной, чем мы предполагаем? И до нас тому иному порядку-космосу дела нет? Вселенная безгранична. Вселенная неизменна. Можем лицезреть её дивное вечное великолепие. Роскошен небосвод. Посмотри, над нами появились первые звёзды, но ведь звёзды не рождаются и не умирают по прихоти людей? Солнце исчезло при закате и светило восходит утром не по людской молитве. А раз так, то выходит — космос-порядок вовсе и не для нас создан богами?

Спросишь меня — для кого сотворён космос-порядок? Для кого блистают звёзды? Быть может, богами космос создан для богов? Вселенная создана богами для богов? Кто поддерживает миропорядок во вселенной? Удержать в пустоте звёзды ведь, верно, требует неисчислимо много огня? Для кого затрачивается столько усилий? Ты здраво рассуди — во вселенной предпринимаются невероятные колоссальные расходы божественного огня и всё-то вершится богами для получения каких-то жалких людских молитв и жертв?

Разве мне или тебе требуется почитание, скажем… муравьёв? Не услышу их молитв, не увижу их жертвоприношений в мою славу, не увижу их алтарей и храмов в мою честь да в густой траве сокрытых, ибо занят я делами человеческими, что величественнее забот об их муравейнике. Так и тут. Кто мы для богов? Что им наше почитание? Чем они, могущественные боги, заняты?