Стоит ли описывать нашу встречу, которая была похожа, наверное, на тысячи или даже миллионы других обычных встреч по всему миру. Тяжелые последствия понес только один (нетрудно догадаться, что это я). Пожалуй, я слишком любил играть драму, находя новый повод страдать и заниматься самоистязанием даже по малейшим причинам. Надеюсь, с возрастом это пройдет.

Я был юн и, пожалуй, довольно глуп, из-за этого произошла череда событий, оставивших глубокие отпечатки на нежном бархате души.

И мне так хотелось кричать:

За что это все, Господи?

Стиснув зубы, продолжал молчать,

Думая: а у других просто ли?

Эта книга написана тогда, когда было невыносимо молчать, но ничего нельзя было сделать. Я не мог смириться с тем, что все так закончилось. Мне нужно больше времени, возможно, даже целая жизнь.

Больше года я потерял нить, что нас связывала. Сделал это намеренно, опять же не сумев предугадать последствий для себя. Теперь я блуждаю по лабиринтам воспоминаний, пытаясь угадать, что было правдой, а что нарисовано воображением. Она — самое сладкое и мучительное воспоминание, которое я не желаю отпускать.

Сколько уже сказано о любви, которая из века в век путешествует по страницам, меняя образы и воспламеняя различные эмоции: восхищение, радость, боль, скука, разочарование, жалость, данность, неизмеримая тоска, обязательства, тягость и, в конце концов, злость или ненависть. Сколько ни облачай любовь в различные одеяния, все повторяется. Любовь — это практически всегда несчастье одного сердца из двух.

В этой книге не будет ничего нового. Важно запечатлеть человека и чувство: в сердце, памяти, книге и, может даже, вечности.

Юношеский максимализм

Ах, этот юношеский максимализм — желание жить одним днем, любить без остатка, бросаться в грозные волны авантюр, дух бунтарства и отрицание любых норм, когда живешь только здесь и сейчас, не задумываясь о том, что ждет этот мир завтра.

«Жизнь одна, и другой не будет!» — сколько раз доводилось слышать эту фразу? «Компромисс» Довлатова закрепил ее основательно, но такое ощущение, что мы не поняли смысл и использовали дни не во благо, а корчась в жалких попытках кому-то что-то доказать. Именно таким высказыванием я оправдывал свои страхи, выдавая их за что угодно, лишь бы не выдать страшную тайну — я боюсь быть собой, странным, отвергнутым, одиноким. Я не понимал куда идти, к чему стремиться, кто я, в конце концов. И здесь появилась Она — огонь, якорь, маяк, светоч, ангел хранитель, благодаря которому я возвращался домой из отвратительных передряг.

Жалею ли я о том, что было, как я жил? Определенно да!

Если бы был шанс поступить иначе, я бы жил по-другому? Нет, не хватило бы ума. И смелости. Мои глупость и упрямство в желании почувствовать себя нужным, любимым, важным, были сильнее рассудка.

Я хотел бунта. Я устал молчать, но не мог поделиться. Я хотел гореть и сгореть без остатка. Хотел острых ощущений и хоть какого-то признания, я пытался доказать миру, что чего-то да стою. Жаль, что в итоге так и не смог доказать этого самому себе.

Постоянное самокопание и самоистязание лишь толкали глубже во тьму, уводили в грозные темные воды, где глупца ждет гибель в бесконечных муках. Я томился изо дня в день, стараясь заглушить алкоголем смелые желания и нескончаемое течение мыслей, чтобы, наконец, сомкнуть глаза на рассвете, пережив еще одну безумную тяжкую ночь.

Слова твои — острая спица,

Что ранит сердце и рассудок,

В груди моей синяя птица

Живет в ожидании чуда.

Она никогда не сдается,

Продолжает петь и порхать,

Сквозь слезы звонко смеется,

Пытаясь силы собрать.

Сама эта птица как чудо —

Сердце, жар, жажда жизни, любви,

Не ждет помощи ниоткуда,

Только с ней говори, говори…

Она знает все о боли,

Может обнять, помолчать,

Все беды у бога отмолит,

Излечит болезнь и печаль.

Живет синяя птица в груди,

Бьется в неволе, бьется,

И горько и тесно внутри,

Но она в этой клетке смеется.

Ее боль превращается в солнце.

Ты ее береги,

Береги.

В каждом из нас есть подобная птица, только кто-то предпочитает не видеть и не замечать этого особого биения сердца, когда человек может многое и, порой, даже больше, чем кажется. Через тернии к звездам. Важно двигаться вперед даже через боль. Можно самому быть тем светом, что помогает не только себе, но и другим, найти верный путь даже в темные времена.

Я сам хотел бы быть тем светом, но кажется, я так ничтожен, что огонь мой потухнет, не успев спасти ни единой души и погубит остатки неуверенной надежды.

Я чувствую усталость и пустоту, кладя голову на подушку. И эта щемящая боль в груди среди мерцания звезд преследует меня, пожалуй, всю жизнь, словно моя птица в клетке страдает, не зная, что делать, как помочь и преодолеть то, что уготовано судьбой.

Верю ли я в судьбу?

В глубине пуховых подушек

Мне больно

потому что я изучил безразличие.

Пошлости все громоздятся

Одна на другую:

Вот они горизонты к которым прикованы взоры

Наших чувств.

Франсис Пикабиа «Лабиринт»

Мы снова перешептываемся на краю ночи, все глубже погружаясь в тепло пуховых подушек, где чувствуешь себя уютно и спокойно. Под сказочные истории, выпархивающие из глубин сладкой души, проходящие через красочную паутину Ее губ, я готов засыпать вечно. Я целую Ее в нос, ключицы, запястья… не открывая глаз, умоляя, чтобы Она шептала всякие глупости. Я безумно боялся упустить Ее тень, Ее аромат, Ее голос, и зажмуривал глаза сильнее, не разжимая цепких объятий…

Но однажды я потерял Ее. И я знаю, мне суждено потерять Ее снова. И это будет повторяться мучительное количество раз.

Однако Она всегда возвращаешься. И не важно, сколько мне придется ждать (я все равно теряюсь во времени). Да и это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения. Кроме того шепота на краю ночи, где мы все глубже погружаемся в тепло пуховых подушек, где уютно и спокойно, где все льется Ее манящий сладкий шепот…

Целого мира мало

Без тебя.

Хочу, чтоб ты знала

В ожидании тебя

Даже солнце светит иначе,

Не любя.

Я знаю, что ничего не значу

Для тебя.

Но тешу и глажу

Мечты день ото дня:

Будто ты однажды

Войдешь в эту дверь,

В мою жизнь

И скажешь:

Верь мне, верь,

Я люблю

Тебя.

Все будет иначе

теперь.

За что я полюбил?

Довольно простой вопрос, на который не так уж легко отыскать однозначный ответ.

За что я полюбил Ее?

Очаровательную, спокойную, утонченную, обворожительную, образованную, начитанную, умную, рассудительную, задумчивую, страстную, увлеченную, с неиссякаемыми интересами, блестящими перспективами, немногословную, загадочную, притягательную, желанную… Она словно воплощение идеала из мира грез, но вместе с тем довольно сложная личность, которую невозможно понять до конца. Она занимает все мои мысли, дни и сны. Она так близка физически, но непреодолимо далека духовно и неумолимо глуха к чувствам. Она — человек холодного рассудка, я — покорный раб сердца, что неугомонно колотится о стекла-иллюзии счастья, которые, казалось, должны непременно разбиться с минуты на минуту, но этого не случается.

И я живу Ею снова: когда открываю глаза, когда убиваю бездушные дни, когда душу осточертевшую тьму, когда рисую буквы на белесых листах, когда смотрю в зеркало, представляя Ее рядом… но холодную, безразличную, бесчувственную ко мне (именно ко мне). Я будто Ее новый эксперимент, пополнивший коллекцию экспонатов-игрушек, подвернувшихся невзначай и особо не вызывающих интереса, тех, что можно использовать и забросить в старый чулан на задворках жизни.

Я вновь усмиряю неразумное сердце, уверяя его, что Она не кукла, что Она все же способна любить. Жаль, что не меня. Да и как можно любить того, кто боится быть собой, представляет собой серую тень, что ненавидит солнце и постоянно ищет спасения в чем бы то ни было, того, кто словно унылая книга, которую бросают, пролистав пару глав от скуки, того, кто бесконечно прозябает в мире грез, улыбаясь только мечтательной любви, того, кто создает только горечь и пустоту, кто не умеет чувствовать ничего, кроме одиночества, того, кто бредит и ждет одну-единственную, кто жаждет только Ее любви — всепоглощающей, вечной, безмерной, будто сошедшей из самых добрых сказок, которые смогло придумать человечество.

Плохой лжец

Провожу время с друзьями в баре. Все пьют и танцуют — не протолкнуться. Очередной грандиозный кутеж. Внешне я тоже весел, как и беззаботные лица вокруг, а внутри расстилается гулкая пустота и удушающее отчаяние. Все мысли о Ней, пока я скачу в нелепом танце. Замедляюсь, набирая сообщение, чтобы Она пришла. Жду. Она соглашается.

Вот Она сидит за столиком и смотрит на все безучастно, в том числе как я танцую с другими. На что я надеялся? О чем думал? Что желал получить в итоге? Наверное, пытался вызвать ревность на Ее равнодушном лице, услышать хотя бы капельку о чувствах, посмотреть на зелень глаз и найти немного тепла.

Она холодна. Я опять слишком пьян и играю бредовую комедию, словно не замечая Ее.

Она продолжает молча наблюдать, не покидая столика, не заказывая выпить, не общаясь с другими. Мой мозг настолько отравлен алкоголем, что не понимает всю убогость ситуации. Вижу, собирается уходить. Не останавливаясь, продолжаю низкопробную игру человека, охваченного весельем и танцами.

Ее тень скрывается за дверью, и я судорожно соображаю, что дальше. Не придумав ничего лучше, ощущая приступ отчаяния и невосполнимой потери, поступаю настолько глупо, насколько это теперь вообще возможно — звоню Ей.

Мне стыдно за неумелый импровизированный спектакль. В довершении картины за мной выбегает подруга и целует меня на прощание, обнимая — я позволяю. Я чувствую себя полным идиотом. Делаю пару шагов к Ней, догоняя, без малейшего представления, как буду выкручиваться сейчас (и стоит ли?). Я снова затеял с Ней игру, зная, что останусь в проигрыше (снова).

Не вытерпев тяжести постоянно скачущих мыслей, пытаюсь завязать беседу сам. Сложно представить, насколько я был нелеп и пьян. Я начал издалека, приплетая какие-то глупости. Она была спокойна и выглядела уставшей. Ее лицо (и всегда немного печальные глаза) не выражало чувств (впрочем, как обычно, хотя я все еще ждал их). Она лишь спросила: «Слышал „…“ песню?» Намек я понял вполне.

Мы молчали всю дорогу.

Я все чаще ловил мгновения, которые ярко выражали Ее безразличие в отношении меня. Я словно носил ярлык «человек от скуки» (а может «дружба из жалости»? ). Я чертовски влюбленный идиот.

Надежда на счастье

Чтобы иметь надежду на счастье, я создал идеальный образ, взяв Ее за основу. Я безумно хотел узнать, что значит быть любимым, но имел неосторожность ошибиться при создании идеала. Нужно было взять кого-то «попроще», но я будто осознанно выбирал сложные пути на протяжении всей жизни. Ее идеальный образ для прекрасных дней гармонии, полных любви и взаимопонимания, необходим мне как глоток воздуха после смрада. И я постоянно мыслями возвращаюсь к Ней, особенно в тяжелые времена.

Она — прекраснейшее воспоминание, ярчайшее мгновение, бесконечная любовь, сильнейшая боль, океан печали, грозы ревности, сладкое наваждение, страшное проклятие.

Каждую ночь, ложась в кровать, я мысленно «проживаю» нашу идеальную жизнь, где мы сливаемся в единое целое — любовь. Мы — любовь и единство, поддержка и опора, сердце и разум, вода и пламень, ты и я…

Я рисую очередную случайную встречу, разговоры на маленькой кухне до рассвета с мельчайшими откровениями и накопившимися переживаниями, близость скорее духовная, без намека на сексуальность, но ее не исключающая, насыщенные событиями дни, после которых мы возвращаемся друг к другу — в нашу обитель, наш дом, искренне и с удовольствием, без стеснения и обмана.

Небольшой дом и большое счастье — мечты, где Она.

Через время и километры я берег Ее образ, чтобы в самые темные времена извлекать искру из воспоминаний и мечт.

Шансы встретиться вновь равны нулю, впрочем, как и все остальное. В любом случае, я желаю, чтобы Она была счастлива. Любят не за что-то, иногда даже вопреки. Любят и на расстоянии. И безответно. Бесконечно. И я люблю Ее. Всегда.

В переломные моменты словно сама судьба посылала Ее как единственное возможное спасение, но понял я это гораздо позднее.

Только воспоминания, мысли и мечты, где Она всегда рядом — крепкий фундамент счастья, выпорхнувшего из смелых грез. Спустя несколько лет мне, как и прежде, помогает выбраться из ямы, с самого ее дна, эта выдуманная любовь к Ней.

Можно быть

Зачем доказывать другим чего я стою?

Я даже себя не могу убедить в своей значимости.

Можно быть кем угодно. Абсолютно все требует усилий, времени и работы.

Самое важное быть человеком, хорошим человеком. Иметь стойкое чувство справедливости, силу правды, умение отстоять себя и других, развивать умственные способности, не забывая о физических (и наоборот), быть самодостаточным, оставаться спокойным и умеющим хладнокровно мыслить в любых ситуациях, обладать неиссякаемым источником любви и доброты, который исходит прямо из центра твоего сильного сердца.

Я стремился быть таковым.

Стремился быть таким, но стал полной противоположностью идеалам, мне не хватало духу и силы, я словно от природы был тихий, хрупкий, ранимый, сентиментальный, мечтательный, молчаливый, не имеющий смелости отстоять ни любовь, ни правду, ни собственные убеждения и труды. Таким очень трудно живется в современных реалиях.

Я убегал от жизни всеми способами, что попадались мне на пути. Но если постоянно бежать, то непременно устанешь, устанешь так, что сложно будет даже ползти. И я действительно ничего не хотел.

Я просто хотел любить и быть любимым.

Разные глупости

Очередной бар, где за столиком сидят трое — я, Она и знакомый. Она не пьет (почти никогда не пьет). Я неизменно потягиваю бутылку пива. Хотя нет, даже не так, я снова накачиваюсь алкоголем изо всех сил, чтобы не умереть от тоски и гнетущих мыслей. Меланхолик, не желающий показывать свое «я», стесняющийся себя и боящийся вылезти из футляра — вот он я.

Я как обычно думаю о своем, иногда поглядывая на окружающих, чтобы все время глупо не таращиться на Нее. Хотя мог бы делать это бесконечно. Она показывает текст песни, я хорошо знаю его и вскользь проглядываю строчки. Она извлекает легкую улыбку и говорит: «Конечно ты ничего не понял…» Не знаю, зачем Она это делает, мне и без того везде видятся намеки, насмешки, глумление, я будто чувствую себя новым экспериментом, который вскоре утратит ценность. Для чего все эти игры и почему я упрямо бегу к Ней по каждому зову?!

Мне просто хочется Ее обнять и верить, что теперь будет только так и мы можем всецело доверять другу другу и жить счастливо вместе в любой точке мира (такое вообще случается?). Я был счастливым пьяницей, витающим в мечтах и никак не желающим возвращаться к реальности. Я был не способен мыслить ясно, когда рядом была Она.

Иногда думаю, о каком «потенциале, который нужно беречь и не растратить на ерунду» Она говорила? Я ведь вообще не умел жить, не знал, что будет завтра, я не видел цели, не имел амбиций и стремления хоть к чему-то — меланхоличная амеба. Мне кажется, я был заурядным идиотом-подростком, идеализирующим все вокруг, я жил в романтическом мире, где добро побеждает зло всегда. Пока жизнь не научила меня некоторым трюкам и не открыла глаза на грязь и жестокость окружающих нас людей. Я настолько далеко зашел в своих мечтах, что возвращался к реальности медленно, болезненно и страшно, долго восстанавливаясь и залечивая раны.

Я хоронил глубоко внутри невысказанные чувства, горечь и обиды из-за боязни выглядеть жалким, отвергнутым, осмеянным, непонятым, брошенным, выпотрошенным, «запасным»… Я не готов был потерять те редкие встречи с Ней, где чувствовал себя живым и интересным, хотя все вечера сводились к сексу, моему алкогольному опьянению и каким-то дурацким фразам, не имеющим ни веса, ни цели, ни хоть сколько-нибудь важного значения. Ни одного увлеченного и длительного диалога из наших «отношений» я не могу вспомнить, и этому только одно объяснение — их отсутствие. Ни отношений, ни дружбы, ни откровений, ни чувственности, ни страсти, словно мы заполняли свободные минуты жизни, имея каждый свои причины для действий.

Я слишком любил пить и твердо намеревался выкорчевать любовь из сердца, думая, что алкоголь упростит мне задачу. Я ошибся.

Где-то на краю неба

Любимая чтобы мои обозначить желанья

В небесах своих слов рот свой зажги как звезду

Твои поцелуи в живой ночи

Борозды меня обвивающих рук

Победное пламя во мраке

Виденья мои

Светлы непрерывны

А если нет тебя со мной

Мне снится что я сплю и что мне это снится

Поль Элюар

Всемогущий Гипнос не смог удержать меня в долине снов. Я открыл глаза и чарующие мгновения оборвались. Мой взгляд упирался в окно, где печальным следом на небе отметился самолет. Там же растворился и Ее образ, такой же стремительный и далекий, следующий по неизвестному мне маршруту.

Я еще несколько минут провел в размышлениях, наслаждаясь ясной погодой за окном. Затем решил подняться с постели, и тут же уронил переполнившуюся пепельницу, которую как всегда оставил на прикроватной тумбе, претерпевающей кучу гадостей из-за хозяина-бездельника. Разложившийся табак, перемешанный со жжеными спичками, остался отдыхать на полу, а сам я прилег обратно, с проскользнувшей в руку сигаретой, незаметно переместившейся в уголок засохших губ. Зазвонил телефон. Я судорожно пытался определить, откуда исходил звук, надеясь, что это Она…

Прошло уже несколько дней, а Она так и не бросила мне ни слова, ни короткого гудка, ни уголька вспыхнувшей когда-то любви… а теперь я не могу найти этот чертов мобильник!

Я уже было отчаялся, когда понял, что он взывал ко мне из корзины с истерзанной бумагой, уныло выскальзывающей наружу, чтобы спастись наконец от этих ужасных рук. Звонок оборвался, но трубка уже была захвачена. Я перезвонил:

— Алло. Кто это?

— До тебя невозможно дозвониться! Опять прозябаешь в своей квартире, закрывшись от всего мира?! Или ты все-таки взялся за новую работенку?

— Эм, Джон, это ты?

— А кто же еще может звонить тебе в полдень! Я скоро загляну в гости! С меня выпивка и истории о поездке!

Я даже не успел ничего ответить (даже переварить не успел), как в мозг уже поступали частые гудки, предвещающие мучительное начало неизвестно чего (а от Джона можно ожидать всякого). Теперь я думал, как избежать объяснений и не слишком увлекательного рассказа о жизни.

Друг Джонатан

И как только Джон успевал обзаводиться новой стайкой приспешников разного возраста и, вероятно, различного мировоззрения? Неужели людям нечем больше заняться в полдень понедельника?

В мою квартиру буквально ворвался цыганский табор, не хватало лишь лошадей, песни и пляски были. Атаманом был, конечно же, старый дружище — Джонатан. И именно ему (неизвестно в силу каких причин) я мог бы доверить жизнь, ему я выкладывал все, как есть (он точно призывал потусторонние силы на помощь).

«Табор» без особого приглашения с лестничной площадки переместился на кухню. Черт с ними, пусть веселятся — когда еще выпадет случай? А Джон (неужели у меня такой жалкий вид?) сразу провел меня в комнату и усадил в кресло, подставив непонятно откуда свалившийся стакан виски. Но виски не приходил один, у него имелась напарница, наполненная табаком и отдохновением, которая незамедлительно разбавила наши ряды. Я молча закурил, а Джон также молча снова наполнил мой стакан. Прошло минут пять. За это время мухи успели слетать на кухню до цыганского табора и принести немного веселья. Беседа началась.

Джон начал болтать без умолку. Беда только в том, что через полчаса ему надоест, и он начнет практиковаться в пытках на мне.

Из его рассказа выходило, что он напился и так никуда и не уехал. Но зато по дороге подцепил этих шумных ребят, которые сейчас неизвестно что делали с крохотной кухней. Надеюсь, она уже поглотила их.

Закончив описывать все прелести жизни «на дороге», он все же принялся за меня. Но что-то вдруг заставило его выдворить кухонных цыган, принеся в жертву даже вторую бутылку виски. Правда, он так же быстро одумался, как и принял это решение, поэтому бутылка осталась с нами, в отличие от толпы, шумно покинувшей квартирку.

И началось….

Обо мне несчастном

Было ощущение, что Джон просканировал меня еще на входе, а теперь оценивал в какой же части меня при сборке недотепа-работник сумел допустить ошибку. Я боялся, что он все же догадается, поэтому не позволил разбирать меня, нащупывая каждый проводок, отсоединяя чипы и микросхемы. И тут болтать начал я, да так, что он изменился в лице.

Лицо Джона редко принимало серьезное выражение, чаще оно было блаженно счастливым, но теперь Джонатан стал задумчив, будто в голове свершались великие открытия. Я плел все, что было: и про квартиру, и про работу (точнее ее отсутствие), что теперь я довольствуюсь мелкими заработками и хочу немного уединения… Закончил монолог тем, что ничего не смыслю в мире и даже не хочу. Он терпеливо и со всей серьезностью дал мне закончить столь «увлекательный» рассказ, затем позволил так же молча осушить стакан, даже протянул новую сигарету… Потом просто рассмеялся, сказав, какой я болван — и на место вернулся оптимистичный Джон с нотками безумства, которые я так любил.

Я сразу отбросил все случившееся в дальний угол, прикрыл дырявым пледом, да так и забыл на пару дней.

То есть я так и не смог признаться в том, что был попросту влюблен — гадко, безнадежно, безвозвратно.

Бродяги

Несколько дней мы шатались по городу, забыв о том, что где-то есть уютная квартирка, которая ожидала меня, а прикроватная тумба томилась без хозяина-бездельника, переставшего осквернять ее всяким барахлом. Пуховая подушка, хранившая еще аромат Ее волос, лежала на кровати, нежно прикрытая тончайшей вуалью любовных утех, в то время как я и Джон выглядели как грязные бродяги, не знавшие, откуда пришли и где найдется место для ночлега.

Мы заходили в ближайшие магазины за едой, выпивкой и сигаретами, после чего продолжали ничтожное странствие. Ночевали мы на заброшенных дачах, сохранивших углы позабытых домов, на новостройках, начатых какими-то богачами, на зерноскладе, разделяя крышу с голубями… В общем, мы шатались несколько дней, стараясь выветрить всю гадость, которая успела скопиться в нас, благодаря омашиненному обществу.

Мне даже захотелось перенестись в прошлое и успеть разделить пик Одиночества и прелести жизни в диких условиях, приправленных спокойствием и размеренными мыслями. Сумасшедшая пляска настоящего так утомила меня, что я готов был передвигаться с цыганским табором (только не с тем, что побывал у меня в гостях).

Возвращение

Ладно, признаюсь, прошла не пара дней, а неделя. У Джона кончался отпуск и ему нужно было возвращаться к делам, а я мог дальше прозябать в квартирке, пописывая темными ночами за чашкой кофе (или бутылкой вина — не так уж и важно, между прочим).

Я вернулся домой. Первым делом я проверил на месте ли пуховая подушка, только затем растворился в ванной, смешиваясь с паром горячей воды.

Неожиданно раздался телефонный звонок. А я уже было позабыл адские средства цивилизации. Я выскочил, воссозданный заново из воды, и помчался на звук. Телефон обнаружился на прикроватной тумбе, ласково глядевшей на меня — вернувшегося к ней. Я не поверил этому мерзко мигающему экрану мобильника — Она.

Джон вернулся к работе, я — к тумбочке, Она — ко мне.

Мое сердце ноет и болит,

Утешить его непросто,

Разрывает изнутри от обид,

Одиночества, лжи, текстов-набросков.

С болью я вырвал его

Из груди как ненужный отросток,

И мне стало вдруг так легко,

До всего стал сухой и черствый.

С неимоверным упорством

Я пытался гасить свое пламя,

Моя жизнь — гадкое притворство,

Ведь слова твои бьют и ранят.

И снова сладкое безумие

От волнения я закурил. И не успел дым добраться до моих легких, как раздался тихий стук в дверь. Я попытался взять себя в руки, но радовался, словно щенок, ожидающий хозяина. Разве только не лаял и не лизал рук. Конечно, это была Она. В своем бирюзовом платье на тонких шпильках, разрывающих мое существование с неописуемой легкостью. Я распахнул двери, душу, объятия — Она вошла.

В голове крутилось — где Она была все это время?! А губы выдавили лишь незаметное «Рад видеть». Конечно, рад! Наверное, это было написано на лице, на лбу, перечеркивало мою грудь и рассекало тело на тысячи строк. Она и так знала все это. Точно знала. Иначе не посмела бы так беззаботно и просто явиться снова. Через две недели. Две недели терзания и ожиданий.

Она закурила тоже. Тумбочка, выглядывающая из-за кровати, была на меня обижена и рассержена на Ту, которая разбила наш идеальный союз.

Разговор с Ней начался уже в кровати: смятая простыня, выброшенное прочь одеяло и разлетевшиеся подушки. Она просто произнесла «я скучала», а я горячо целовал Ее идеальное тело, преподнесенное мне как подарок к Ее неидеальной душе. Неужели так бывает, что человек может заставить другого впадать в сладкое безумие снова и снова, просто находясь рядом и чуть приправляя настоящее искусно сплетенной паутиной лжи?

Казалось, что нет никого дороже Ее. Я был беден. Возможно, я просто ничему не знал цену.

Шатаясь по барам и кабакам,

Плюя в души людям, иным — в стакан,

Ожидал встретить тебя там,

Не сбылось…

Всегда с тоскою думаю,

Как бы вместе жилось —

Хорошо ли? Худо ли?

Сердце выложил я на блюдо

Перед взором печальным твоим.

Я — твой шут, арлекин и мим.

Подношу очередной бокал,

Аромат сладкой лжи околдовывает.

Я не был готов на такой финал,

Да и можно ли быть готовым?

Вот ты чья-то жена,

А я вновь ищу поводы,

Угрозы, оправданья, доводы,

Чтоб ты осталась допоздна (=навсегда).

Глаза твои говорят «никогда»,

«не моя вина».

Зеленый чай

Она пьет дешевый зеленый чай в моей квартире, в то время как я не верю такому счастью и пытаюсь захлебнуться отвратительным пивом. Сегодня мы сидим за старым столом, оставшимся от родных, вместе с другими деталями небогатого, но уютного интерьера, среди всего и эти стулья с самодельными подушками и накидками, которые постоянно падают на пол, когда Она встает.

Как всегда я несу какую-то чушь, либо вообще молчу, с завидной скоростью опустошая бутылки. Интеллектуальные и увлекательные беседы с Ней — не мой конек, ведь рядом с Ней мой бедный разум превращается в сладкую вату, закатанную в алкоголь и неразделенные чувства. Смог бы кто-то мыслить и прилично изъясняться, когда голова оказалась пуста, а сердце бешено колотится, словно ты на грани жизни и смерти?

Нервно щелкаю пультом в попытке сменить музыку на чертовом старом DVD, мне нужно что-то тяжелое и бодрое, чтобы я не свалился под стол от недосказанности и безнадежности. Здесь же попадаются папки с Ее музыкой, которую Она советовала мне (не мой стиль, совсем не люблю такое, но, кажется, безумно люблю Ее). Пролистываю все песни, которые вызывают ассоциацию с Ней. Спасибо, но теперь я терпеть не могу любимых Ею «The Prodigy», а «Slipknot» вызывает смешанные чувства и бесконечный анализ прошлого и настоящего, нагоняя тоску и депрессию. Я начинаю ненавидеть многое, что хоть каким-то образом связано с Ней.

Наконец, выбрал что-то незамысловатое, но агрессивное, под звуки гитарных риффов мы решили переместиться в кровать, выдавливая из себя жалкие фразы, отдаленно напоминающие вымученные шуточки. Зачем люди проводят время вместе, когда им даже не о чем поговорить? Не знаю и не могу найти ответ. Я не хочу и не способен думать ни о чем, пока рядом Она.

Осень

Осень. Спешу к Ней, покидая разгульную вечеринку. Этот вечер я проведу рядом с Ней и нашими общими знакомыми — парочкой влюбленных, на которых я иногда смотрю с завистью. Мы, конечно, не дотягиваем до них, слишком много между нами «но», «не», «недо…».

Потерявшись в мыслях, глядя на черноту за окном и маленькие огни фонарей, пытающиеся противостоять неизбежности ночи, пропускаю нужную остановку. Придется возвращаться обратно. Задерживаюсь, уверяя по телефону, что скоро буду, попутно проклиная себя за весь выпитый алкоголь.

Наконец, добрался до нужного адреса — квартира в старом двухэтажном деревянном доме, какие редко где уже встретишь, где есть места общего пользования, а для одиночества предоставлена лишь небольшая комнатка, зачастую вмещающая еще и уголок-кухню. Мне приходилось жить в таких домах, часто в не самых лучших, но вполне пригодных, условиях. Я находил некую притягательность в старинных деревянных домах, они отдаленно напоминали беззаботное детство в деревне.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.