Бесплатный фрагмент - Кафрская и Зулусская войны

Автор — Генри Галлам Парр (1847 — 1914) начал службу в британской армии в 1865 году. В 1878 году продолжил службу в Южной Африке, где в чине капитана принял участие в англо-зулусской войне 1879 года. Участник Первой англо-бурской войны 1881 года, англо-египетской войны 1882 года, а также нескольких войн в Судане. Вышел в отставку в 1903 году в чине генерал-майора.

ВСТУПЛЕНИЕ

Я нахожусь в Вулвичских доках — месте крайне безрадостном, в холодный, морозный день в ноябре. Добавьте к погоде сознание того, что вы направляетесь на другой конец света, на небольшом пароходе с тремя или четырьмя сотнями новобранцев, и что вы простились с людьми, от которых вы не хотели бы уезжать, и что ваши любимые родственники и друзья больше не увидят вас в течение многих месяцев.

Все мы были немного подавлены; но пароход должен был отплыть, поэтому не было времени для размышлений, и когда людей посадили на борт, настало время действовать для ответственных сотрудников — офицер, управляющий посадкой, пожелал нам доброго пути и сошел на берег. «До свидания, и удачи, — сказал он, ласково — Очаровательный маленький корабль, не так ли? Первоклассное питание, хорошее вино и, поверьте, коровы для свежего молока!»

Как часто мы повторяли про себя во время рейса эту восторженную прощальную фразу! Питание было не первоклассным; вино было не особенно хорошим и коров не было. Но мы этого еще не знали, мрачно смотря на вышеупомянутого штабного офицера, который сел на лошадь и не торопясь поехал в сторону своих уютных казарм.

Боюсь, я придал слишком мрачный и безысходный характер, происходящему, когда я писал о подготовке к нашему пребыванию на борту транспорта. Но я буду говорить о хорошем корабле и о его суровом шкипере с предельным уважением. Если бы они не были лучшими в своем роде, эти строки никогда не были бы написаны.

Через три дня после выхода из Вулвича мы попали в яростную бурю. Шкипер довольно весело рассказал трем женщинам на борту, что это была всего лишь плохая погода, но, вероятно, скоро она прояснится; но для мужчин он сказал только, что с нами «пока что все в порядке». Мы искренне надеялись, что шкипер знает, что делает, и, с трудом держась на ногах, наблюдали за злополучной «Ла-Платой», телеграфным судном, находящимся рядом и тяжело нагруженным кабельной катушкой на палубе. Мы благодарили нашу судьбу, что мы были на легко нагруженном судне.

«Пока все было в порядке» (хотя ни мы, ни кто-либо еще больше никогда не видели бедной «Ла-Платы»), а через три дня наш пароход дошел до Фуншала (главный город и порт острова Мадейра), выглядя довольно потрепанным, но в безопасности.

О, тягость нашего путешествия от Мадейры до Мыса Доброй Надежды! Маленький пароход был таким легким, что, если была хотя бы небольшая океанская зыбь, его винт также часто находился в воде, как и над водой, и судно, качаясь таким образом, покрывало только от четырех до пяти миль в час. Кулинария была хуже, чем посредственная; и, чтобы добавить нам побольше испытаний, среди людей разразилась какая-то болезнь, и было обнаружено, что единственное лекарство, которое могло помочь, присутствовало на борту в ничтожно малом количестве. Тем не менее, благодаря энергичным мерам предосторожности, хвороба отступила, и после тридцати утомительных дней мы бросили якорь в Столовом заливе и с восхищением посмотрели на Столовую гору, вдыхая ароматный бриз, который дул на нас с берега.

Не так много мест на планете красивее, чем Столовая гора, с ее постоянно меняющимися огнями и оттенками, облачной скатертью, ее соснами и серебряными деревьями, с ее стремительными потоками; и красотой нижних склонов горы, над которой старые голландские кварталы, выложенные высоко, по-прежнему стоят часовыми!

Особенность заключается в том, что гора нависает над Столовой бухтой и имеет плоскую вершину. Прекрасные кусты с цветами любого воображаемого оттенка и цвета, а также деликатные полевые цветы растут здесь в изобилии; а внизу расположены живописные деревни, разбросанные среди сосновых лесов — коттеджи с глубокими, уютными верандами, решетчатыми окнами и крутыми соломенными крышами.

Воздух насыщен запахом водяных лилий, диких цветов и цветущих апельсиновых деревьев. Атмосфера настолько ясна, что контур синих гор (чьи самые высокие вершины покрыты снегом) выделяется на фоне синего неба с удивительной отчетливостью и формирует идеальный фон для старых белых фермерских домов, окруженных виноградниками и апельсиновыми рощами.

Было бы хорошо, если бы те, кто вынужден проводить свою жизнь в холодной Англии, могли знать, какой заманчивый климат, какие декорации и какие разнообразные интересные вещи ждут их в этой старой голландской колонии.

ГЛАВА I

Заседание Парламента Капской колонии в 1877 году было бурным. Велись жаркие споры по вопросу о защите границ, и на короткое время вопрос казался сомнительным, а судьба министерства дрогнула в шатком равновесии.

Представители восточных провинций Капской колонии, жившие среди кафров, произносили резкие речи, пророчествуя «о росте численности кафров и отсутствии какой-либо подготовки со стороны правительства на случай их агрессии». Высказывались мнения, что пограничная полиция бесполезна; что наши туземные союзники финго не желали сражаться, и что из вооружения у них есть только ассегаи, тогда как кафры были хорошо вооружены; что депутатам западных колонистов не помешало бы проехаться к опасной границе, а не рассуждать, удобно расположившись на расстоянии пятисот-шестисот миль от кафрских земель; тогда они по-другому взглянули бы на вопрос организации охраны восточных границ.

Тогда западные депутаты, сторонники позиции министерства, отвечали, что «им стыдно было слышать такие паникерские речи, что вообще не было оснований полагать, что у кафров не было хоть малейшего намерения проявлять враждебность, а наоборот, с каждым днем они становились все более и более склонными к миру, что многие маленькие дети кафров пошли в школу, что на границе было много тысяч винтовок, что полицейские силы находились в самом боеспособном состоянии и что они с большим удовольствием гарантирует правительству, что Сандилли, великий вождь гайков, всякий раз, когда он был трезв, выражался решительно в пользу мира». В это время какой-то недовольный и упрямый восточный депутат шепчет на ухо другому, что, поскольку этот туземный джентльмен почти всегда пьян, депутат думает, что это не особенно хороший довод убеждать колониальное правительство в миролюбии дикаря.

Сессия подошла к концу, и депутаты разъехались по домам — по железной дороге, чтобы уладить старые споры с голландцами на западе, некоторые — пароходом к побережью, а восточные депутаты — в свои одинокие фермы в глубинке. Губернатор и министры отправились в восточную провинцию, а Капская колония погрузилась в свое обычное скучное состояние.

Вскоре, однако, эта скука была оживлена зловещими слухами с границы. Было сказано, что произошло сражение между нашими союзными фингами и кафрами после того, как обе стороны перепились пива. Кафры были вынуждены отступить, поклявшись отомстить, наши колониальные чиновники сомневались, могут ли они сохранить мир. Дух войны, казалось, поднимался, и дела казались достаточно серьезными, чтобы требовать присутствия губернатора и министров в Кинг-Уильямс-Тауне, главном городе у восточной границы.

Прежде, чем продолжить, мы должны дать некоторые объяснения того, какие тревожные элементы существовали на границе, и дать описание страны, иначе, наш рассказ не будет понятным.

Вначале следует сообщить, что туземные поселения есть только в восточной части Капской колонии. На западе есть туземцы, которые работают на белых в сельском хозяйстве, в мастерских, на железной дороге и т. д. Но только к востоку от реки Грейт Фиш — это племена, обитающие в деревнях или краалях, живущие на земле, отведенной им. Здесь, можно заметить, причину большой антипатии между Восточной и Западной провинциями Капской колонии. С горькими воспоминаниями о старых кафрских войнах, которые все еще живы в его сознании, когда вокруг него обитает популяция кафров, колонист Восточной провинции смотрит на каждое свое начинание; в то время как западный провинциальный торговец или фермер (чье знание о коренных расах основывается на привезенных сюда трудолюбивых малайцах или голландских готтентотах) может с трудом понять, что вопрос безопасности на границе — это вопрос жизни и смерти для его восточного собрата.

Между Рекой Фиш и Большой Кей (восточной границей Капской колонии), а также между Большой Кей и рекой Баши (Мбаше), живут туземцы, которые до недавнего времени сражались, сопротивляясь установлению британского правления. Эти туземцы состоят из фингов и различных подразделений великого племени амаксо.

Более пятидесяти лет назад, когда кровожадный царь зулусов, Чака, опустошил Зулуленд, Наталь и участки страны на западе и северо-западе, поток миграции, состоящий из зулусов, бегущих от ярости свирепого правителя, направился в сторону страны, которая теперь называется Транскей или «восточная граница». Живущие там кафрские племена народа коса не были особенно рады такому вторжению. Они сами начали испытывать недостаток территории, и приток населения был, мягко говоря, излишним. В конечном итоге беженцам разрешили поселиться в стране косов, но только в качестве дровосеков и водоносов, и этому племени было дано презрительное имя «финго» или «собаки».

В конце первой Кафрской войны англичане выпустили фингов из их резервации, дали им участки земли в разных частях страны и поставили английских магистратов наблюдать за ними. Эти туземцы добились больших успехов в усвоении начал цивилизации и добились определенного процветания, что вызвало у различных ветвей народа коса ревность и ненависть. Финго всегда считались «правительст-венными людьми» и всегда сражались на нашей стороне в кафрских войнах.

Кафры коса подразделяются на следующие племена, названия которых последняя Кафрская война сделала хорошо знакомыми английскому слуху:

Галеки, чья страна (Галекаленд) находится между реками Кей и Баши (Мбаше), и чей вождь, Крели, считается главой всего народа коса. Гайки, которые обитают в разных частях колонии вдоль границы, главным образом, однако, в районе Кинг-Уильямс-Тауна, где их вождь Сандилли имеет свой «большой крааль».

Следует помнить, что большая разница между галеками и гайками состоит в том, что гайки (хотя они, вероятно, не очень ясно понимают этот факт) являются британскими подданными, а галеки были до войны независимыми и, всего лишь, под британской защитой. Помимо гайков и галеков есть также тамбуки и тембус, которые являются двумя близкими племенами, но проживают, как гайки и галеки, по разные стороны реки Кей. Тамбус, чье обитание — Транскей к северу от Галекаленда, сражались с нами против галеков; в то время как большинство тамбуков, живущих в окрестностях Куинстауна, города в ста двадцати милях к северу от Кинг-Уильямс-Тауна, восстали против нас под руководством вождя Гонгубеллы.

Все эти племена нецивилизованны, и в некоторых частях колонии мы вынуждены позволять вождям иметь значительную независимость, что способствует кафрам оставаться такими же дикими и варварскими, как до того, как в их страну пришел белый человек.

Физические особенности, язык и происхождение всех кафрских племен, на всей территории Восточной провинции Капской колонии до границы с Зулулендом, почти одинаковы.

У них нет никаких форм религиозной веры и никаких нравст-венных убеждений. У них есть смутное представление о «какой-то великом неощутимом и непонятном создании», но они никогда не молятся. У них есть туманное представление о том, что их предки обитают на другой земле и в определенной степени они верят призраков из потустороннего мира. В своих баснях или сказках фигурирует какое-то существо, очень маленькое и озорное, которое вредит скотине, людям и животным, которые попадаются ему на пути. У него нет определенного имени, и не совсем ясно, верят ли они в него или рассматривают как миф.

Наиболее активная и, по сути, почти единственная вера кафров — это вера в могущество колдунов, которые несут ответственность за большую часть зла, вершимого среди племен. Когда происходит какое-либо неприятное событие, колдуны заявляют, что знают ответственного за него человека, и его жизнь становится проблемной, если он живет в Капской колонии. Но если ему выпало жить в Зулуленде, его имущество конфискуется в пользу короля или вождя, и ему повезет, если он убежит из страны живым. Любопытно, что мужчины, которые не владеют большим количеством скота, крайне редко становятся объектами обвинений со стороны колдунов.

Прежде чем начать войну, многие воины племени обращаются к главному колдуну-врачевателю за тем, чтобы он сделал их неуязвимыми. Перед последней войной с нами их вожди и колдуны проповедовали о том, что пришло время, когда белых людей надо вытеснить к морю, и если кафры принесут в жертву как можно больше голов своего скота, все умершие воины их племени поднимутся из моря в количестве десятков и десятков тысяч, и с их помощью кафры изгонят ненавистного захватчика со своей земли. Результат не был таким, каким они ожидали; воины действительно вышли из моря, но они были белыми воинами (прибывшими на кораблях) и сражались на стороне их врагов, а кафры испытали отчаянный голод, так как истребили во время жертвоприношений почти весь свой скот.

Но мы отвлекаемся от войны 1877 года.

Известие о том, что, вероятно, начались беспорядки на границе, вызвало большое волнение в Кейптауне, где всегда существует чрезвычайная неопределенность в осведомленности о пограничных делах.

Количество воинов, которое вождь Крели мог выставить в поле, умножалось в десять раз, а об их боевых способностях говорили со страхом.

Общественное мнение, похоже, сомневалось, было ли разумно защищать «транскейских фингов», и были ли мы достаточно сильными для этого. Спрашивали, если мы возьмем сторону фингов, не присоединятся ли гайки к галекам и не восстанут ли против нас? Однако, вскоре мы услышали от правительства, что британские подданные, в частности, финги, не могут подчиняться любому вождю в Транскее, кем бы он ни был. Сообщалось, что вождь Крели был проинформирован о том, что финги были британскими подданными, и что, если его народ нападет на них, полиция будет действовать против галеков.

Однако, это предупреждение пока не дало результатов, и мы в Кейптауне с тревогой ожидали новостей о первом сражении или о том, что Крели распустил свою армию. Утро 27 сентября 1877 года было очень бурным, и, следовательно, телеграфные линии плохо работали и самым медленным и самым мучительным образом сообщали новости о действиях в Транскее за два дня до этого. Сразу был отправлен приказ о посылке подкреплений на границу. Это действие было названо впоследствии «битвой за Гуадану».

Армия галеков, насчитывающая около четырех или пяти тысяч человек, напала на смешанное войско из восьмидесяти полицейских и тысячи пятисот фингов возле Ибеки, главного полицейского поста в Галекаленде.

Финги сражались нерешительно, и вскоре бежали с поля боя, пугая полицейских лошадей и вызывая беспокойство некоторых из наших парней, которые недавно вступили в полицию. На этом этапе полиция была вынуждена отступить к Ибеке. По прибытии этого сообщения в Кейптаун стало совершенно очевидно, что вопрос о мире или войне решился в пользу последней, и почтовый пароход, покидающий Столовый залив, в тот день получил большое количество пассажиров, направлявшихся на границу, чтобы увидеть все своими глазами.

Все, даже самое неприятное событие, имеет свои преимущества. Следующее обстоятельство также имеет свои достоинства. Пылающее небо, ослепляющая пыль, владение одной третьей частью ящика на колесах, именуемого «капской» телегой, рассчитанного на двух человек, две другие части указанного ящика заняты: левая треть — мальчиком-готтентотом, вооруженным дубинкой и щитом из коровьей кожи; правая часть — кучером-готтентотом, который за день до этого был изгнан разбойниками из почтовой кареты и сильно побит. Оба «тотти» (как их называют в Кейптауне), одеты в старое тряпье. И старое тряпье и старые готтентоты выглядят очень подавляюще!

Все это было не очень приятно, и когда я чувствовал склонность излить свое скрытое раздражение в открытом гневе, вид бедного старого кучера-тотти постоянно подстегивающего его четырех несчастных лошадей, его забинтованная голова и один глаз, полностью закрытый, и кровь сочащаяся сквозь бинты, заставляли меня молчать.

Шесть часов тряски, пыли, солнца и горячего ветра прошли, и бедные изможденные лошади довезли телегу до холма над Грэхэмстауном и до пересадки на следующую телегу, следующую в направлении города Порт-Элизабет. Когда начался спуск с холма, и в нижележащей долине был замечен красивый маленький городок, стало очевидно, что происходило что-то необычное из-за количества верховых лошадей и добровольцев в полувоенной форме, которые также спускались вниз в город.

Оказалось, что это организовали сбор добровольцев и что муниципалитет города был занят покупкой всего необходимого для вооружения и обмундирования волонтеров.

Выехав из Грэхэмстауна на следующее утро, я вскоре обнаружил, что страна опустела. Ни одного фермера не было видно; и вообще, ни одного белого человека; все фермеры, очевидно, бежали из этого, охваченного страхом перед кафрами города.

Дорога из Грэхемстауна в Кинг-Уильямс-Таун является истори-ческой достопримечательностью, а также сценой многих стычек и битв в старых войнах; и по этому поводу кучер телеги в усвоенной им голландской манере рассказал много историй. Эта телега вызвала бы много любопытства, если бы она появилась на деревянном тротуаре Пикадилли. Она была похожа на кэб (не четырехколесную карету или повозку, а на их доисторических предшественников), только намного больше и с низким сиденьем впереди для кучера; лошади были четырьмя маленькими жилистыми клячами с выпирающими через шкуру ребрами.

До захода солнца они проделали почти шестьдесят пять миль и показали лишь небольшие признаки скорби и усталости, и полностью отплатили своему хозяину за заботу, которые он проявлял к ним на каждой остановке. На следующее утро, не успев наскоро позавтракать в придорожном постоялом дворе, мы с такими же голодными постояльцами тряслись в фургоне дальше через буш реки Фиш.

Именно здесь кафры причинили нам такие неприятности во время последней войны, потому что густые кустарники у дороги давали им бесчисленные возможности подстерегать, атаковать и преследовать караваны фургонов и части войск, которые постоянно использовали эту дорогу. Здесь был использован единственный реальный шанс поймать туземных врагов во время войны в открытом поле, и этот шанс не упустили. Пикет 7-го драгунского полка атаковал и пресле-довал замеченного врага. Будучи пойманными, кафры заявили, что солдаты-кавалеристы, должно быть, все были вождями из-за размера и красоты их лошадей.

Пустой желудок не способствует ярким взглядам на вещи в целом, и мы не могли не думать о том, что если в последней кафрской войне 1851—1852 г.г. потребовалось от пятнадцати до двадцати тысяч солдат в разных частях колонии, мы должно быть, испытываем сейчас явный дефицит людей в войсках, поскольку, по сообщениям, кафры теперь были гораздо лучше вооружены, чем раньше.

Эти мысли посещали нас незадолго до того, как наши семифун-товые горные пушки и наши «снайдерсы» показали, насколько эти потрясающие образцы оружия усилили наши войска.

В середине дня мы подъехали к одинокому придорожному дому, и голодных путешественников встретила почти девяностолетняя старушка.

«Вы еще не уехали, мэм?»

«Бог не прости меня, если я убегу из-за шайки трусливых негров. Я и мои сыновья останемся здесь, и возможно, стыд проймет убегающих трусов, которые увидят, что такая старая женщина осталась».

После этого я мог только надеяться, что добровольцы и фермеры на фронте будут ободрены примером этой доблестной старушки, которая сдержала свое слово, и она и ее сыновья обороняли свое жилище и подавали пример во все время тревожных событий на границе.

В шесть часов вечера была остановка на ночь, а в восемь утра телега въехала в Кинг-Уильямс-Таун.

Было очевидно, что ситуации очень серьезная. Каждый человек, достаточно сильный, чтобы обращаться с винтовкой и кто еще не принадлежал к волонтерскому корпусу, вступал в городское ополчение, а затем два раза в день проходил обучение в казармах, пока не был признан усвоившим первичные знания военной службы и владения стрелковым оружием. Эти люди, как среднего возраста, так и весьма пожилые, очевидно, привыкли к малоподвижному образу жизни, и вряд ли могли продемонстрировать свою эффективность в случае реальной военной опасности.

Весь город был переполнен белыми людьми из соседних районов, и было жалко слушать историю некоторых фермерских жен, которые не могли позволить себе расходы на жилье, и должны были жить на окраине города под фургонами. Их муж и, возможно, старший сын ушли в какой-то добровольческий корпус, а дом и землю оставили на милость случая.

Чувство нервозности и волнения распространилось по всем районам, где могли появиться кафры, оно было столь велико, что поселилось и среди тех, кто жил сравнительно далеко от границы. Правительство стремилось побудить людей, которые находились на безопасном расстоянии, оставаться на своих фермах, но не преуспело в этом. Люди были убеждены, что кафры в колонии, казавшиеся пока спокойными, только и ждали сигнала от своего вождя Сандилли, чтобы восстать и объединиться с галеками. Пресса, за очень немногими исключениями, публикуя всевозможные сплетни и слухи, в значительной степени увеличивала чувство тревоги и неуверенности.

Ситуация, не была обнадеживающей. Полицейские силы, от которых зависела безопасность границы, насчитывали около тысячи двухсот человек, которые были разбросаны по всей границе, и едва ли было известно точное местонахождение мелких полицейских подразделений. А когда удалось собрать воедино несколько сотен полицейских, оказалось, что эта толпа не могла быть организована в единый военный корпус, подходящий для выполнения поставленных задач.

В предыдущей Капской войне полиция сэра Уолтера Керри была самым ценным и эффективным органом, насчитывающим несколько сотен человек. Все мужчины в полиции были колонистами, выносливыми, крепкими, взрослыми людьми, с детства привыкшими к винтовке и седлу — люди, которые могли «ловить» заблудившегося вола днем и ночью будучи «с глазами, как у ястреба и ушами, как у зайца». Эти люди не нуждались в том, чтобы кто-то обучал их военным хитростям или тому, как позаботиться о себе и о своих лошадях на марше в две-три сотни миль.

Через некоторое время, после того, как было принято решение о том, что регулярные войска Ее Величества должны быть постепенно выведены из Капской колонии, и что колонии должны сами подготовиться к организации собственной защиты, колониальные власти решили в значительной степени увеличить полицию. Для этого не хватало новобранцев, и правительство прибегло к агитации рекрутов из Англии.

Новобранцы прибыли, но они были людьми другого сорта и требовали другого обращения. Мальчик восемнадцати лет, ранее стоявший в метрополии за прилавком магазина, согласился вступить в капский добровольческий корпус, имея только малый опыт в стрельбе, не мог сравниться с ровесником-колонистом, который привык к лошадям и винтовке с детства, который всю жизнь провел среди кафров, и отец которого, вероятно, сражался в прежних кафрских войнах. Естественно, английский новобранец требовал подготовки, а для этого требовалось время.

Идея заключалась в том, чтобы рекрут не проходил тщательной специальной подготовки по вступлению в добровольческий корпус, а обучался «грубо», то есть только основным навыкам и приемам. После этого он направлялся в какой-нибудь патруль в Галекаленд на два или три месяца. В ходе этой полезной практики было демобилизовано «по негодности» поразительное число ново-бранцев — двадцать процентов. Средний возраст полицейских был очень молод, так как те юноши, кто присоединился к полиции, как правило, оставались там всего три года.

По-соседству с полицейскими частями на границе находился линейный батальон 24-го пехотного полка, а другой батальон этого полка размещался в Кейптауне. Также на границе присутствовал еще один батальон 88-го полка и некоторое количество артиллерии.

Были также различные конные волонтерские корпуса, которые оказались очень ценными, будучи очень похожи на полицию сэра Уолтера Керри, но за исключением одного важного качества — дисциплины.

Хотя галеки со своим вождем Крели в настоящее время были единственным явным врагом (численностью, предположительно, около восьми тысяч бойцов), другие племена в колонии и за ее пределами были признаны теми, кто с надеждой ожидает увидеть, «куда подует ветер», и пустяковая неудача нашего оружия, вероятно, увеличит количество наших врагов в десять раз.

Единственными туземцами, которые были сердцем и душой на нашей стороне, оказались финги. Но у них не было вождей, которые бы их возглавили, как в племенах кафров, не было достаточного оружия, и они не считались равными кафрам по боевым качествам.

Сила, находящаяся в распоряжении властей, была небольшой; и был ли разработанный план действий, надлежащая цепочка ответственности или определенные обязанности для тех, кто командовал колониальными силами?

Судя по всему, магистраты не имели ничего общего с полицией, а полиция с магистратами, и офицеры командовали войсками своих подразделений без всякого взаимодействия с какой-либо гражданской властью. Никто не знал, где искать власть, помощь или информацию, и дела шли от плохого к худшему, когда, к счастью, сэр Бартл Фрер прибыл в Кинг-Уильямс-Таун с одним из своих министров и командование начало приобретать какой-то порядок взамен хаоса.

ГЛАВА II

«Битва за Гуадану, как уже упоминалось, состоялась 24 сентября 1877 года. К первой неделе октября события выглядели значительно ярче: командование всеми колониальными силами в колонии и Транскее было поручено генералу, прибывшему с Бартлом Флером. Г-н Гриффит, джентльмен с большим опытом, обладавший доверием колонистов, был поставлен под его командование и возглавил колониальные войска в Транскее, а 29 сентября провел оборонительную, но успешную операцию против галеков.

Вождь галеков, Крели, напал на полицейский участок в Ибеке, который находился в тридцати пяти милях от реки Большой Кей и в восьмидесяти трех милях от главной дороги в Кинг-Уильямс-Таун. Ибека была ближайшей станцией к основному краалю Крели и была территорией, расположенной в стране изолированных холмов, где не было никаких британских военных формирований. Она располагалась довольно высоко, имея крутые склоны с трех сторон, но, к счастью, здесь не было подходящего укрытия, где враг мог бы собраться большими силами и оборудовать свои позиции. В три часа дня 29 сентября густая толпа галеков, вооруженная дульнозарядными мушкетами всех систем и ассегаями, насчитывающая около семи или восьми тысяч человек, решилась с трех направлений атаковать Ибеку. Дикари начали петь песни, горланить свои воинственные кличи и просто кричать.

Гарнизон, на который они напали, состоял из ста восьмидесяти пограничных полицейских, с тремя семифунтовыми горными орудиями и ракетами. Их поддерживали около двух тысяч фингов. Пушки хорошо сделали свою работу, финги устояли, и в темноте галеки отступили, унеся почти всех своих мертвых. Наши потери были пустяковыми. Этот бой оказал должное воздействие на другие племена, и Сандилли, вождь грозных и «боевых гайков», как их называли колонисты, заверил нашего резидента, что он всегда намеревался «сидеть сложа руки».

Между тем были сделаны правильные распоряжения войсками Ее величества для охраны линии связи в Транкее, а также для того, чтобы перекрыть линию железных дорог и занять самые важные дороги, ведущие к неприступным горам Аматола, где всегда прятались гайки со своим скотом в бывших войнах, когда начались боевые действия.

Часть 88-го полка была запрошена из Кейптауна, а отряд морских пехотинцев и матросов и два полевых подразделения высадились с корабля «Эктив». Среди моряков была группа выходцев из Западного побережья — «крумены», которые с большим любопытством наблюдали за туземцами в Кинг-Уильямс-Тауне.

Кто-то может подумать, что регулярные войска Ее Величества едва ли были на месте событий, в то время, как колониальные войска вели боевые действия. Солдаты содержались в колонии вдалеке от границ по двум соображениям. Пехота полностью не подходила для войны в Кафрарии и не могла заставить кафров сражаться, когда они этого не хотят. Поэтому было излишне бесцельно изнурять людей. И, кроме того, правительство колонии считало, что борьба с кафрами — это простое и несложное дело полиции, которое можно успешно завершить, не прибегая к активному привлечению регулярных войск.

Бой в Ибеке произошел 29 сентября, и в течение нескольких дней после этого наступило затишье.

Срочно понадобились поставки всех видов, особенно боеприпасов, для отрядов фингов и многое, что было связано с их обустройством.

Не было никакого снабжения от колониального правительства, и следовало поспешно организовать отдел, занимающийся поставкой всего необходимого для войск. Теоретически, полиция должна была сама искать средства для пропитания — система, которая могла работать в мирное время, но для того, чтобы люди в поисках пищи разошлись мелкими группами по стране, населенной врагом — это было, по крайней мере, смешно.

Поставки медленно активизировались, из-за того, что запряженные волами фургоны тащились через восемьдесят три мили от Кинг-Уильямс-Тауна до складов Ибеки, а также из-за частых ошибок ответственных за снабжение и отсутствия опыта.

Например: фургон, предназначенный для снабжения Ибеки, но частично загруженный палатками для станции в шестидесяти шести милях от Кинг-Уильямс-Тауна, в большинстве случаев, будет загружаться палатками в нижнем ряду (а не сверху), а ответственный человек либо забудет о палатках вообще, либо будет вынужден разгрузить весь свой груз, чтобы добраться до них.

Однако, 9-го октября комендант Гриффит, чей отряд состоял из четырехсот пятидесяти полицейских, сотни добровольцев и многочисленной толпы фингов, атаковал главный крааль Крели примерно в шести милях от Ибеки. Галеки были изгнаны из этого укрепления пушками и ракетами, сам крааль сожжен, было захвачено большое количество зерна и несколько лошадей, без каких-либо наших потерь.

Отряд добровольцев из ста двадцати человек шел, чтобы присоединиться к колонне коменданта Гриффита, и внезапно встретился с большой толпой галеков, которые перед атакой рассредоточились, чтобы удлинить свой фронт с целью охватить оба фланга белых людей. К счастью, стрельба галеков была далека от совершенства, и добровольцы уверенно продолжали свой путь, одновременно тренируясь в стрельбе из «снайдерсов». Галеки медленно отошли. Как бы то ни было, кафры были в такой силе, что им удалось приблизиться к нашей колонне. Около пятидесяти кафров были убиты, а многие ранены; наши потери: двое тяжело раненых и двое легко раненых. Убита одна лошадь и три или четыре ранены.

После этого боя было высказано мнение о том, что Крели не удалось выполнить свой план пересечь реку Кей и войти в колонию и на территорию гайков, а затем, соблазнив посулами последних, совершить нападение вместе с воинами племени гайка на правительственные войска. После боя 9 октября было не совсем ясно, что стало с армией галеков. Не было никаких средств для получения надежных разведданных, поскольку служба разведки не была должным образом организована ни в полиции, ни в туземном корпусе. Сообщалось, однако, что Крели и его войска направились к реке Баши и вели боевые действия в этом районе. Силы коменданта Гриффита к середине октября были увеличены примерно до тысячи человек, полицейских и добровольцев, а количество воинов народа финго варьировалось от четырех до пяти тысяч.

17 октября эти войска, получив достаточные запасы снабжения и продовольствия, продвинулись дальше в Галекаленд, двигаясь вниз к устью реки Кей, чтобы прогнать часть вражеских сил, которые могли прятаться по соседству. Движение было не очень быстрым. Дорог почти не было, так что, хотя страна и была открытой, но холмистой и, иногда встречалась сильно изрезанная оврагами местность, из-за чего фургонам приходилось совершать длинный обходной путь.

Для человека, знакомого только с регулярными войсками, силы коменданта Гриффита могли показаться довольно странными, так как им не хватало организации и дисциплины, но лучших войск для ведения войны с туземцами не было.

Каждое утро, вскоре после рассвета, начинались приготовления: собирали лошадей и волов, снимали палатки и грузили фуры, а финги отправлялись на разведку территории. Примерно в шесть часов утра колонны были готовы к маршу. В десять или одиннадцать часов делали привал на два-три часа, а затем около четырех или пяти часов останавливались до утра.

Каждый вечер среди фингов возникало много недоразумений, связанных с частыми и необоснованными обстрелами близлежащих кустарников, когда они подходили к месту очередного лагеря, и это вызывало недоумение любого, не привыкшего к этой особенности туземцев. Эти люди не любят оставлять свои мушкеты заряженными более, чем на один день, и ни один финго никогда не ходил с незаряженным ружьем, поэтому было много ненужных расходов боеприпасов среди наших вспомогательных войск. Таким образом, финги считали, что очищают место своей очередной стоянки от возможных спрятавшихся в кустах врагов.

У фингов были недостатки, но они были бесценными союзниками. Во время марша они вели разведку территории по фронту и на флангах, тем самым, освобождая от этого белых солдат. Ночью они разбивали свои стоянки на двух, иногда на трех сторонах от лагеря, и значительно уменьшали опасность внезапной ночной атаки. Однако, такие нападения кафров почти неизвестны, поскольку у них есть сильное предубеждение против боевых действий в темноте, хотя они будут совершать марши и красть скот и лошадей именно ночью.

Когда место нового лагеря было выбрано, командиры отдавали приказ спешиться, лошади расседлывались, стреножились и отводились на водопой, а фургоны расставлялись вокруг. Затем все ожидали прибытия фургонов с продовольствием.

Первое, что может быть отмечено у хорошего кучера, управляющего фургоном — это способность ругаться на голландском языке. Поскольку французский язык является языком дипломатии, итальянский язык является языком любви, то южноафриканский голландский язык — инструмент общения с волами. Никакая порка и угрозы на английском языке, похоже, не влияют на усталую пару быков.

Энергичный и крепкий англичанин может выпороть волов и использовать яростные обороты языка своей родины, но скотов это не проймет; британец не знает их индивидуальности, и они презирают его, как глупого, невежественного иностранца, который не знает их языка. В тот момент, когда тяжелый хлыст вручается маленькому готтентоту, он делает им громкий «выстрел-щелчок» над головой животных в качестве прелюдии; затем следует залп самых удивительных гортанных и злобных слов, заканчивающихся именем вола, который дрожит от страха и втягивает голову в ярмо.

«Ублюдки!» — удар хлыста — «Английские недоноски!» — удар хлыста. Это самые безобидные из воплей в монологе готтентота на ломаном голландском языке.

Всей упряжкой внезапно овладевает сильное желание двигаться вперед.

Крупный рогатый скот — это богатство кафров, и вокруг стад коров и волов сосредоточено большинство их интересов. Крупный рогатый скот и женщины, а также политика в тревожные времена, являются любимыми темами разговоров кафров. У них есть бесчисленные названия для разновидностей скота; где мы говорим «бело-коричневый бык, с черным пятном над правым глазом», кафры будут использовать одно слово для описания животного. То, как всего один парень-кафр управляется со стадом скота, является недостижимым искусством для нескольких англичан со сворой пастушеских собак. Очень любопытное зрелище, когда пара хорошо обученных волов, приближаются к передним колесам фургона, чтобы быть распряженными или, наоборот, чтобы на них надели ярмо. Они по очереди подходят к вожаку (человеку, который ведет первую пару волов во время пути, обычно кафрскому мальчику); кучер фургона называет каждого вола по имени, а животное, услышав свою кличку, выходит вперед, чтобы его усталая шея снова оказалась в ярме. Бедные животные! Лошади в неаполитанской повозке, гужевой мавританский скот, должны вызывать у европейцев жалость, но страдания южноафриканского вола превосходят их тяготы. Вечный труд, недостаточная пища, когда трава бедная или сухая, грозный хлыст, кровососущий овод, тяжелая повозка и, как правило, бессердечный хозяин, объединяются, чтобы сделать жизнь вола почти невыносимой.

В то время как комендант Гриффит и его войска преследовали врагов в Галекаленде, а весь их скот и женщины галеков отступали перед ними, дела на границе были не очень успешными. Хотя тревога, вызванная страхом вторжения Крели в колонию утихла, колонисты чувствовали себя очень неуверенно, и ни один из тех, кто покинул свои фермы, не считал безопасным возвращение к ним.

На границе среди поселенцев существовали две точки зрения. Меньшая, оптимистическая партия, считала, что беспорядки почти закончились, что последними событиями было доказано, что галеки не были чудесными вояками, что, если бы гайки собирались восстать, они воспользовались бы возможностью гораздо раньше, когда галеки только начали враждебные действия. Оптимисты считали, что теперь кафры успокоились и фермеры могут возвращаться в свои хозяйства.

Партия пессимистов, среди которой, кстати, были почти все более старые и более опытные колонисты, отвечала:

«Галеки еще не побеждены, а только бежали через реку Баши, чтобы спасти свой скот и оставить там своих женщин и детей, как они это делали в прошлой войне, и что они скоро вернутся для продолжения войны. Гайки при этом восстанут, хотя некоторые из кафрских племен, действительно, желали мира, но среди молодых людей сформировалась сильная военная партия, а вождь Сандилли был вероломным дикарем, и если он решится на войну, за ним последует каждый человек его племени».

Кражи скота на границе, безусловно, увеличивались, и в сочетании с потерями от засух приводили фермеров в бешенство. Сообщалось о случаях, когда гайки оказывали вооруженное сопротивление при попытках фермеров вернуть украденный у них скот, и это расценивалось, как плохой знак. Бизнес тоже был в тупике; и, в целом, 1877 год приблизился к концу, не имея очень радужных перспектив для колонии.

ГЛАВА III

В связи с нарушениями границы правительство решило направить офицера в наиболее подверженные этому злу районы, чтобы создать ополченческий корпус, организовать защиту в городах и деревнях и оказать любую возможную помощь при формировании и осуществлении проектов для сопротивления вторжениям в случае общего восстания кафров.

Соответственно, однажды утром на рассвете, примерно в середине декабря, был замечен офицер в униформе, выезжавший на лошади из Кинг-Уильямс-Тауна, которого сопровождал ординарец в мрачной одежде из черного вельвета, которая отличает конную полицию.

Это поручение было приятным разнообразием для офицера (которого мы, ради простоты, назовем лейтенантом), перебравшегося из жаркого и пыльного офиса в открытую страну, из кресла в седло. Лейтенант и его спутники, двуногие и четвероногие, последовали в направлении знаменитых Аматолских гор.

Легко понять, что подготовка к поездке в Южной Африке несколько отличается от подготовки к европейским поездкам.

Туалетные сумки со щетками, бритвами и духами; коробки, портмоне и шляпные ящики, со всякими ухищрениями для хранения рубашек и головных уборов, считаются здесь ненужными.

Одна рубашка на теле и одна рубашка в запасе, такой же запас носков и носовых платков, запасная пара брюк и обуви, мыло, полотенце и зубная щетка, завершают комплект.

Наш лейтенант был в хорошем настроении, а утро было таким прекрасным; солнце появилось над горизонтом как друг, а не как огненный враг; и хотя окружающая его страна лежала иссохшая и сожженная, прекрасные зеленые горы, в чью прохладную тень он надеялся попасть на следующий день, соблазняли его заранее. Действительно, поблизости не было ничего, чтобы отвлечь его от наблюдения за дальними туманными очертаниями горных вершин.

Упряжка мрачных быков, по-видимому, обсуждала, не лучше ли было лежать неподвижно и отдыхать, пока хозяин не пришел, чтобы запрячь их, или все же высохшая трава стоила того, чтобы подняться и наполнить желудок. Фургон, под которым возницы спали, завернувшись в своих одеялах; мальчик-кафр, одетый в обычный для этих мест традиционный костюм слуги (любопытное сочетание цивилизованного и дикого одеяния), наблюдающий за несколькими голодными овцами. Все это были единственные объекты, которые можно было увидеть по пути. Также встречались кафрские женщины из соседнего крааля, несущие дрова на головах, обернутые в грязные одеяла, а их тела и лица, измазаны красной глиной.

К полудню лейтенант прибыл в красивую деревню под названием Элис. Рядом с Элис находится станция миссии Лавдейл, которая была основана для распространения цивилизации среди туземцев. Лавдейл — это, по сути, крупная ремесленная школа для мальчиков и девочек. Здесь религиозное обучение сочетается с обучением премудростям торговли, плотничества, изготовления фургонов, переплетного дела, печати и т. д.

Выехав на следующий день, лейтенант вскоре оказался среди зеленых Аматолов — восхитительного контраста с выжженной и утомленной низменностью, кричащей о дожде. Здесь же благодатные облака и туманы поддерживали землю зеленой, а величественные скалы и приятные бризы давали прохладу путешественнику и его лошади.

Полицейский-финго развлекал путника рассказами о сценах, которые происходили в этих окрестностях во время прежних войн, и лейтенант с большим уважением разглядывал «Пиппер Коп», «Кафр Коп», «Цварт Коп» и другие горы, когда он ехал среди них, слушая их историю из уст туземца-полицейского.

К заходу солнца добрались до поста Эланд.

Сейчас трудно поверить, что эта скудная дичью страна совсем недавно изобиловала дикими животными, и, в частности антилопами эланд (канна), в честь которой назван пост, а также река Эланд. Но теперь, увы, эланды встречаются редко и только вдали от городов и цивилизации.

Лейтенант с печалью думал об этом, когда он подъехал к посту. Несколько лет назад, когда он и его товарищи впервые собирались отправиться в Южную Африку, они с большим интересом прочитали все книги, которые могли рассказать им о путешествиях и охоте в Южной Африке. Молодые люди были охвачены желанием превзойти охотника Гордона Гумминга и убить больше слонов и львов, чем кто-либо. Соответственно, молодые офицеры вложили значительные денежные средства в коллекцию ружей и винтовок, а затем докучали своим полковникам рапортами о предоставлении им длительного отпуска по неотложным частным делам. Также торговцы оружием были весьма рады многочисленным заказам от этих неопытных в деле охоты и выборе ружей дилетантов.

Увы! когда они прибыли туда, где ожидали найти богатые охотничьи угодья, где они собирались одерживать победу над львом перед завтраком и слоном во время прогулок пополудни, они обнаружили, что за тридцать лет, которые прошли между публикацией книг и их приездом, слоны, львы, бегемоты, эланды и многие прочие звери были истреблены, а оставшиеся покинули окрестности и ушли на несколько сотен миль вглубь страны.

Теперь вокруг форта Эланд почти сплошь голландское население, и эти буры требовали от правительства оружие и боеприпасы, и, поскольку эта просьба не была сразу удовлетворена, в окрестностях чувствовалось раздражение. Голландские фермеры хотели получить оружие и боеприпасы на простых условиях «свободно, безвозмездно и бесплатно», считая, что, поскольку они находятся под угрозой, правительство обязано их защищать.

Однако, мнение правительства об этом деле было несколько иным. Правительство утверждало, что в первую очередь фермеры должны были покупать для себя оружие и боеприпасы, как это сделали бы их предки, и что они не должны были «сидеть, сложа руки», пока не начнется война. Также считалось справедливым, что фермеры, если им выдадут оружие, должны сформировать какую-либо военную организацию и дать определенную гарантию того, что оружие не исчезнет, а будет возвращено правительству, когда оно потребует.

Но голландские фермеры не намеревались возвращать оружие и очень подозрительно относились к любому предложению правительства.

Гражданский комиссар района созвал совещание фермеров, на котором прибывший вчера лейтенант должен был заявить о пожеланиях правительства.

«Я не думаю, что они когда-либо вступят в ополченческий корпус», — сказал гражданский комиссар, чье веселое лицо и успокаивающие советы помешали многим испуганным фермерам покинуть свои фермы.

«У них непобедимая неприязнь к ограничениям любого рода, и их почти невозможно убедить в том, что, если они присоединятся к корпусу, их никто не обяжет покинуть их собственные дома. И хотя они довольно лояльны, многие из них смущаются в ожидании военной присяги заявляя, что они никогда не приносили присягу и не любят быть обязанными выполнять чьи-то приказы».

На следующее утро здание суда был переполнено крупными, грубого вида, неповоротливыми мужчинами, с длинными волосами и бородами, и с невыразительными лицами.

Когда прибыл гражданский комиссар, и список тех мужчин, которые подали заявку на оружие, был зачитан, лейтенант, говорящий по-английски, рассказал о своей миссии, а комиссар переводил на голландский язык предложение за предложением.

Лейтенант сказал, что правительство хотело помочь фермерам и поставит им оружие и боеприпасы, но на определенных условиях. Правительство не настаивает на том, чтобы они покидали свои дома и не намерено делать их солдатами; они должны сформировать ополченческий корпус под командованием человека, избранного из их среды. Они должны пообещать не вывозить оружие из района проживания и вернуть его в надлежащем порядке правительству по первому требованию. Фермеры должны пройти определенное количество военных тренировок (два раза в неделю), в частности, по владению огнестрельным оружием.

Когда лейтенант закончил речь, из толпы фермеров вышел громадный, дико выглядящий человек и сказал:

«Я хотел бы знать, почему нам выставляются все эти условия и почему нас хотят обучать стрельбе. Я умею ездить верхом и стрелять, как и любой человек из здесь собравшихся, и буду сражаться с кафрами до последней капли крови, но не стану солдатом. Я и мои предки всегда были свободны, и я хочу остаться таким же».

Другие фермеры, по-видимому, не обращали особого внимания на этого человека, но когда вперед вышел седой человек с горбатым носом и возбужденным взглядом, стало очевидно, что именно он считался у них главным.

Он говорил долго, и все более распаляясь от своей энергичной речи:

«Мы все рады, что правительство послало кого-то к нам, чтобы договориться об оружии, но условия правительства слишком сложны. Почему правительство так много думает о тренировках? Мы знаем, как пользоваться оружием, как наши отцы и наши деды до нас, и будем сражаться так же хорошо, как и они. Вы, минхерц (это он обращался к гражданскому комиссару), знаете нас всех, вы знаете, что мы все честные люди, и будем сражаться на смерть, но мы не хотим становиться солдатами. Наши отцы никогда не были солдатами, и мы не хотим стать солдатами. Что станет с нами, если мы когда-нибудь примкнем к ополченческому корпусу! Нас смогут отослать от наших жен и детей, которых мы хотим защитить. Времена тяжелые, мы потеряли много скота, и засуха наносит нам большой урон. Мы должны работать киркой и мотыгой, а тренироваться два раза в неделю — это слишком много. Не будет ли разумней организовывать сбор на обучение один раз в месяц. Мы придем на этот сбор и принесем оружие, чтобы показать, что у нас оно есть, и будем стрелять, но не будем выполнять никаких упражнений, как солдаты. Нет, нет, никаких строевых учений!»

В ответ хор низких голосов: «Ya, ya! datistgoot! nodrill».

Затем лейтенант снова встал и сказал, что «четыре или пять упражнений не дадут нужных навыков любому человеку, который даже очень старается их получить, поэтому тренироваться все же придется. Чтобы не отнимать у фермеров время, сборы попеременно будут организованы недалеко от их хозяйств. Они не должны думать, что правительство хотело обмануть их, поскольку оно намеревалось оказать им как можно больше помощи, и эти правила были разработаны для их блага. Буры не хотят покидать свои фермы, и правительство не понуждает их к этому, но хочет, чтобы голландские поселенцы сами могли охранять свои дома и сражаться за своих жен и детей».

На это главный бур ответил: «Да, да, остаться рядом с нашими домами и сражался за наших жен и детей! Это хорошо!» И все остальные буры пробормотали: « Да, это хорошо».

После нескольких вопросов относительно того, может ли «чиновник» обещать, что они не будут отосланы от своих домов, если они сформируют ополченческий корпус; могут ли они сформировать свое укрепление («laager») там, где они сочтут нужным, и после получения удовлетворительных ответов главный бур попросил «три минуты, чтобы самим решить свои проблемы». Гражданский комиссар и лейтенант вышли, а когда они вернулись, седой голландец объявил, что фермеры согласились с условиями правительства, включая ненавистные учения.

Затем гражданский комиссар принял присягу на верность от каждого бура (как это было принято до того, когда любого человека принимали в добровольческий или ополченческий корпус). Церемония выглядела мрачно, и слова присяги повторялись фермерами очень неохотно, как будто они продавали свою свободу.

В начале приведения к присяге громадный бур, который до этого первым высказывал свое мнение, расхаживал по комнате, повторяя «что он всегда был свободен и не хотел, чтобы его сделали солдатом, и он не будет посещать военные учения». Тем не менее, его вытолкнули вперед, прежде чем половина мужчин была приведена к присяге и, в конце концов, он дал клятву, под общий хохот.

Заключением церемонии было троекратное «ура» в честь Ее Величества Королевы, три «ура» в честь его превосходительства губернатора и даже одно «ура» в честь лейтенанта».

«Лучшее в этих парнях, — сказал гражданский комиссар при отъезде — это то, что когда они дают слово, они всегда его держат».

У лейтенанта впереди было еще сто пятьдесят миль или около того, прежде чем он завершит свою работу.