Бесплатный фрагмент - Кафе на мосту

Кафе на мосту

Глава 1. Снегопад

Мартин сидел на вокзале, переполненном людьми. Его ледяные пальцы еле-еле чувствовались, а отупевший от холода мозг плохо соображал. Сколько он здесь просидел? Час, два, а может, и весь день. Счет часам он потерял, как и часы, подаренные дедом, он не выполнил свое обещание ему, ему было жаль. Хотя было ли это просто сожаление о потерянной вещи, которая принадлежала его родственнику, или действительно сожаление о том, что ты потерял часть человека, который был тебе дорог? Мартин не мог это различить в своей душе. А может, они остались дома? В той холодной квартире, стоящей на окраине города. С темными окнами, смотрящими и скрывающими хозяина жилища. Мимо проходили люди, бродившие и бессмысленно слонявшиеся тут, не видя выхода и не желая возвращаться к работе, к домам и делам, которые поджидают их везде. Нигде человеку не укрыться от обязанностей, что повисли камнем на шее и что бесконечно подгоняют нас действовать. Мартин так и продолжал сидеть на том же месте, только сейчас он стал различать взгляды прохожих, которые они бросали в его сторону.

Их печальные взгляды, что они кидали на Мартина, как кидают нищему монету, только раздражали мужчину. С чего они вдруг решили, что у него обязательно что-то случилось? Почему он просто не может посидеть тут, на вокзале? Как будто сидеть и думать нужно только дома. Как будто нет больше места в этом городе и в этой вселенной, кроме как дом, где можно сидеть и думать. Сам же Мартин был другого мнения. Он точно был уверен, что дома нужно отдыхать и мечтать. Больше дома нельзя делать ничего. Нельзя ссориться, нельзя думать о плохом, когда ты переступаешь порог своего дома, нужно оставить все, что накопилось за этот день, на пороге дома и прийти в него с пустой головой. Пустая голова лучше, чем голова с дурными помыслами. Прохожие все так же проходили, бросая ему свои взгляды под ноги.

Мужчина не помнил, что заставило его прийти сюда и не выходить до наступления темноты. Прийти ранним утром, когда солнце только-только встает, и просидеть тут весь день. Откидываясь на скамью и снова закрываясь в себя. Кутаться в шарф, что петлей намотан на шее, перекладывать ногу на ногу и скрещивать руки. Закрывать глаза, пытаясь отключиться от реальности. В надежде привнести в свою душу спокойствие. Но откуда взяться спокойствию посреди шума и хаоса? Его нет нигде. Мартин все перепробовал, но ответа на свой вопрос он так и не нашел. Сколько ни пытался он его искать. Он рылся во всех закоулках своей души, но он, этот ответ, потерялся. Мартин чувствовал, что он должен начать хотя бы думать, куда ему пойти теперь. Не сидеть же всю ночь тут, к тому же сторож, наблюдавший за ним весь день, на него косо смотрит. Скоро прогонит и обозлится, а сторожа — это люди такие, ничего забывают. Или кто заставил его пойти сюда.

Мартин стал проматывать весь день с самого утра. Утром опять поссорились его соседи, как же он не любил слушать их ссоры. И ребенок чей-то орал. Может, его вынудили сюда прийти они? Нет, однозначно нет. Это глупость — уходить из дома только из-за ругающихся соседей и детей.

Мартин выпрямился и стряхнул с себя усталость. Сидеть здесь не самый лучший выбор. Нужно пойти прогуляться. Выбрасывая остатки дешевого кофе, недопитого после обеда, он выходит и поплотнее запахивает пальто. Снег все так же идет, и только фонари, зажженные сегодня особенно ярко, дают мужчине понять, что сумерки только спустились на город. Автомобилей еще много, они тянутся длинной колеей по дорогам, и без конца автомобилисты давят в гудок в надежде, что их кто-нибудь услышит и пробка рассосется. Мартин свободно лавирует посреди машин, потому что на пешеходном они стоят, игнорируя правила. Кто-то кричит ему ругательства вслед. Мартин разворачивается. Он приглядывается. Все злые и обессиленные. Люди встают утром обессиленные, и вечером та же самая картина. Мартин проходил сегодня этой же дорогой, когда собирался на вокзал. Мартин минует дорогу. Люди ругаются вслед ему, но он только машет им рукой. Ему все равно. К таким вещам он глух. Свободных мест, где можно припарковаться, в городе много, но Мартин, проходя мимо каждого, всегда вспоминает одну и ту же картину из окон своей квартиры. Двое мужчин, два его соседа. Один живет сверху, а другой снизу. Постоянно ругаются из-за одного парковочного места, причем обоим не лень тратить на такие глупости свои минуты жизни. Есть и второе место, но оно стоит рядом с мусорным баком. И никто туда вставать не хочет. Ни летом, ни зимой. И Мартин ловит себя на мысли, что это была одна из причин, почему он ушел. Но какая же вторая? Мартин поворачивается к фонарям. Как же хорошо свет падает на его бледное лицо, и мужчина щурится, ему все равно. Кто-то толкает и кричит ему отойти с дороги, но мужчина даже не собирается это делать. Ему хорошо и тут. Просто стоять и смотреть на фонарь. Если он кому-то мешает, то пусть тот обойдет его. Эта часть тротуара общая, и каждый может делать тут что захочет. Он стоит так минут пять, а потом срывается с места и быстрым шагом проносится дальше.

Мартин проходит длинную улицу, заставленную лавочками с цветами и товарками. Ему предлагают купить цветы, конфеты, украшения. Он молча проходит, перемещаясь между группками людей. Обходя и покидая квартал. Откуда зимой цветы? Ах, это неудивительно, в этом городе есть все. Круглый год. Где они только берут такие прекрасные цветы и почему мучат их холодом?

Он быстро идет по улице. Снег покрыл всю его голову, отчего та кажется белой. Он стряхивает снег и согревает руки своим дыханием, засовывая их поглубже в карманы. А на дорогах, на маленьких улочках, идущих от главных улиц города, разворачивается настоящая борьба. Снега и машин. Люди помогают застрявшим выехать, приезжают службы, но движение парализовано. Весь город встал. Встало все. Единственными, кому везет, сегодня оказываются пешеходы. Которых становится все больше и больше. Они заполоняют улицы, и машины, оставленные на дорогах, остаются брошенными, пока не прекратится снегопад. Проходя под окнами квартир, из открытого окна Мартин слышит концерт. Это немного согревает его. Как же он любит музыку. Удалось поймать французский концерт. Прямо из Парижа. Он хочет остаться и послушать, но ему не удается это сделать, ноги сами несут его, не зная, куда он идет, он отрывается от прослушивания музыки и идет вперед. Еще немного, и он дойдет до своего дома.

Подходя к подъезду, он подумывает несколько раз, вертя одну и ту же мысль в голове. И приходит к итогу, что не хочет домой. Ему нечего там делать. Пустое помещение, которое нельзя назвать домом. Книжный шкаф, в котором все прочитано давно, неубранная посуда и лекарство, за которым он и вышел сегодня на улицу. А что было дальше? Он и сам забыл что. Да и какая разница теперь?

Он оглядывается на здание. Четырехэтажный дом с облупленной краской. И соседями, ссорившимися между собой. По пустякам. Вот выходит из подъезда его соседка из правого крыла. Мадам Жульен. Женщина слегка за сорок, стареющая на глазах. Но при этом не желающая это признавать. Она следит за модой, думая, что так она покажется молодой. Пудра, лежавшая тонной на ее шее, делает ее еще старее. Свисающие веки и торчащие во все стороны волосы, тени и подведенные красной помадой губы. Когда-то она была красавицей. Выступала в ресторанах. Пела от души. Но, как это бывает, пришел возраст, и более молодые заняли ее место. А она пошла на панель.

— Добрый день, месье Россель. — Та относит мусор. Улыбка ее похожа на жуткую гримасу. А от нее пахнет дешевым табаком, который она закупает по сдаче у лавочника напротив. Ее желтые зубы отдают гнилью.

— Здравствуйте. — Мартин учтив, но долго этот разговор он продолжать не желает.

— Сегодня снежно, — молвит она, он соглашается и озирается вокруг, уверяя себя, что у него есть еще время находиться тут, но пятится назад и уходит прочь от дома и от мадам Жульен.

Он спешно пересекает улицу, и на полдороги вспоминает, что ему не туда.

Он разворачивается и идет в аптеку к старому аптекарю, которого еще знал его отец, умерший от воспаления бронхов. Мартин вспоминает, как горько ему было на похоронах и как сильно он плакал, поняв, что теперь у него действительно никого не осталось.

Смерть отца сделала его угрюмее и закрытее от людей. Он проходит в парк, пробегая мимо парочек и пьяниц, что, сидя сегодня под луной и снегом, счастливее любых богатых людей.

В аптеку он вошел в скверном настроении. Нельзя сказать, что все плохо было в жизни Мартина, но кое-что его все же не устраивало в этой жизни — беготня. То ли их времена стали такими суетными, то ли люди превратились в существ, которые не знают, чего они хотят, и поэтому стараются успеть все за свою короткую жизнь. А спроси, что входит в это «все», так тебе толком никто ничего и не скажет. Так, назовет универсальный комплект, состоящий из образования, жены, работы и друзей, ну, в лучшем случае детей, и все. И то в последние годы все это так унифицировалось, что у Мартина складывалось впечатление, что жизнь человека стала как универсальный солдатский паек. С каждым годом все скуднее и скуднее. А если хочешь чего-то большего, то нужно залезть в долги. Потому что, не награбив у государства, жить хорошо нельзя.

Подойдя к нужной полке, Мартин вздохнул. Протянув лекарство и заплатив, он с тяжелой головной болью пошел обратно. Улыбчивый старикашка принял деньги, и они немного поговорили о нем и о его отце. Аптекарь много спрашивал о том, как часто он ходит и навещает отца. И Мартин сказал, что часто.

Но в душе понимал, что не пойдет туда, на кладбище — слишком он боится ходить туда. Смотреть на конец жизни людей. Они лежат у всех на виду, в городе. Мартин не хотел бы, чтобы он после своей смерти лежал бы так же, на оголенной земле, ничем не прикрывшись, и каждый знал бы о том, что было в его жизни. Смерть — это личное. А лежать среди других он не хотел, он очень любил одиночество и слишком ценил ту малость свободы, которая у него была.

На душе было тяжело после разговора с аптекарем. Мужчина сказал, что скоро уйдет на пенсию, но все равно было жалко, что он его больше не увидит. Все меньше и меньше людей присутствовало в его жизни, которые еще помнили его другого. Не такого, какой он сейчас. Угрюмого, серого и печального, но изо всех сил старающегося хвататься за эту жизнь. Мартин понимал, что эта новость вряд ли будет радовать его когда-нибудь. Это был человек пылкого нрава, но все же хороший собеседник, каких мало осталось. Вообще, люди разучились говорить. Говорить по-настоящему, открывая души друг другу, все под какими-то замками, все так расплывчато, что даже проживи ты с человеком лет пятнадцать, порой удивляешься некоторым его вещам и привычкам.

Мартин вышел из аптеки. Снег уже перестал валить, и Мартин решил пройтись по длинной улице, и, завернув за угол, он пробирался через барахло людей, что жили тут. Детские коляски, санки, старые вещи. Даже кресла стояли, присыпанные снегом. Портились, гнили. Мартину стало неприятно. Он всю свою тридцатипятилетнюю жизнь не мог вынести, когда вещи вот так просто стоят, покинутые всеми. Он считал, что порой с вещами связано больше воспоминаний, чем с людьми, и просто нечестно вот так обращаться с предметом, случившим тебе надежно и не предавшим тебя. Снег отражался в его глазах, как и в глазах редких прохожих, с которыми он пересекался. Все это были люди без души, без энергии, не было в этом городе того, кто бы мог спокойно сказать ему, что жизнь — это прекрасно. Все до одного, кого он встречал, когда переехал сюда в конце своего двадцатилетнего отрезка жизни, — это люди с пустыми глазами и душами и полными карманами денег, которые только и говорят о счетах, кредитах и беготне. При этом каждый норовит урвать побольше денег, не понимая, что счастье не в них. Конечно, лучше умереть в мягкой кроватке в дорогом отеле, чем в квартире на чердаке. Но гулять вот так по холодным улицам лучше с кем-то, чем одному. Он бродил и бродил еще немного времени.

Очнулся он только на мосту, когда, смотря в мутную воду, вспоминал своего друга, покончившего жизнь самоубийством той зимой и покоившегося на том же кладбище, что и отец. Он прыгнул в ледяную воду, и никто не мог понять, почему он так сделал. Ведь вроде бы у него была жизнь «по канону»: жена, дети, отличная работа и друзья. Но чего-то ему не хватало. А вот чего, Мартин даже спустя год не смог понять.

Одиночество очутилось с ним в тот же миг. Оно всегда приходило вовремя по своему канону. И всегда было хозяйкой твоей жизни. Оно нежно взяло его за руку. Но Мартин решил, что сегодня он точно не будет вспоминать о грусти и о похоронах. Он пойдет в свое любимое кафе и будет сидеть там. Хозяин его хорошо знает и не будет против. Но кое-что Мартину пришло в голову. Он оглянулся еще раз на мутную воду и посмотрел на город, на высокие здания небоскребов, на машины, что не переставали ехать, на людей — и увидел себя как бы со стороны. Неужели он так же ходит, сгорбившись всем телом вперед? Неужели он так же, как и все, просто живет, пропуская жизнь сквозь пальцы? Однако эти мысли никуда не привели, и он пошел дальше. Вернувшись к своим размышлениям о самоубийстве.

Почему люди, вообще ничего не объясняя, кончают жизнь самоубийством и является ли это побегом от реальности, когда другие способы не помогают? Да и какие они, другие способы? Мартин вспоминал молодость, когда он бежал от жизни в надежде умереть. Закидывался наркотиками и алкоголем. Но, как назло, ничего не помогало. Его откачивали. И он понял, что если ему не суждено умереть, то стоит попробовать жить, хотя бы попытаться рассмотреть среди всей этой тьмы кусочек, островок радости и счастья. Ведь если бы никто не видел этого счастья, то все бы кончали жизнь самоубийством. А потом он бросил все в своем городе и приехал сюда. Он нашел тут мало счастья, но это лучше, чем ничего.

Бредя к кафе, он еле-еле пробирался через толпу зевак. И, очутившись в кафе, выдохнул — он понял наконец, где очутился.

В городе сумасшедших людей и сумасшедших одиночеств.

Глава 2. Незнакомка

Войдя в кафе, Мартин подсел к незнакомке, державшейся скромно в конце зала. Она непринужденно сидела и смотрела поверх зала. У него сложилось впечатление, что она где-то не тут. Где-то не в этом месте. Что сейчас в мыслях она совершенно в другом месте или ситуации. Может, она пришла в это кафе так же, как и он, скрыться от чего-то? Ее взгляд парил над залом, а поза, в которой она сидела, скрестив руки и ноги, делала ее неучастницей тех событий, что происходили в кафе. Общее веселье и шум, разбитые кружки и тарелки, пиво на полу рядом с один из столов — ее не интересовало ничего. Она неотрывно смотрела в одну точку, и ничего не могло вывести ее в эту реальность. Мартин решил, что самым лучшим моментом будет подсесть к ней сейчас. Он не мог объяснить, почему он хотел сесть именно к ней. Но его влекло, тот самый образ ее отчужденности манил его. Что-то было в это жесте, напоминавшем его самого. Его сидение на вокзале. И такая же безразличность к слонявшимся людям и жизням людям. Она пребывала в легкой меланхолии и отчужденности. Мужчина сделал резкий шаг и пошел к ней. Она то ли по причине своей заторможенности, то ли по той причине, что в кафе был слабый свет и куча свечей на столах, что не помогали освещать все помещение, не сразу заметила, что к ней за столик приближается мужчина.

На миг взгляд ее перестал уплывать, и, медленно посмотрев на него: она произнесла:

— Вы желаете погадать на картах? — и потянулась к колоде, лежавшей у нее под рукой.

— Знаете, нет. Я хотел бы просто посидеть в кафе, так как свободных мест нет. Если вы не против, я останусь тут. — Мартин был очарован девушкой. Он присел, почти не подвинув стула. Между ними был метр. Она повела себя не как другие девушки. В ее движениях читалась грация и легкость, сама она была наполнена силой и достоинством, без спешки и лихорадки, и не было ничего тяжелого в ее движениях. Легкость, только легкость.

— Вы не верите в карты? — Вопрос был абсурдным в сложившейся ситуации, но мужчина, желая провести этот вечер здесь, а не в одиночестве на холоде, приятно удивился, когда ему подвернулся момент развить их беседу.

— Не то чтобы. Я не верил. Я предпочитаю верить себе. Не люблю втягивать других людей в свои проблемы. А через гадалок проходит много народу. Порой они могут рассказать больше, чем службы безопасности. Если они вообще работают.

Девушка не без любопытства взглянула на его позу. Свободно сидевший Мартин смутился под ее взглядом, но, не поменяв позы, тоже стал смотреть на ее. Их пинг-понг взглядами мог продолжаться до бесконечности. Но девушка прервала его.

— Вы считаете, они бесполезные? И мы зря их содержим? — Девушка покосилась на стоявшую рядом с ней чашку и, взяв за ручку, слегка отхлебнула. И поморщила нос. Кофе остыл. Ее этот факт не радовал. Заказывать новую она не хотела. Да и денег не было. А давать мужчине платить за нее было чем-то новым, что ускользало от ее миропонимания и чего она не могла так просто принять.

— Нет, я не считаю, что мы зря их содержим. Но я думаю, они лучше бы интересовались не гражданами, а действительно угрозой, если она существует, как они передают. — Мартин подозвал официанта.

— Вот как. А с чего же быть угрозе? — Незнакомка непринужденно поправила свои короткие волосы, ровными прядями спадавшие вниз. Мартин отметил для себя, что незнакомка была одета совершенно не по моде. Еще одна деталь, выделяющая ее среди других. Пальто черное с поясом, нежно-розовое платье под ними и высокие армейские сапоги, а сверху платья пояс с пряжкой. Что было написано на пряжке, Мартин так и не разглядел, да и незачем это было.

— Угроза есть всегда, на этом построен этот мир. Если нет угрозы, то получается, что больше половины мира живет неправильно. Или по крайней мере так, как видит бессмысленным житье другая половина. — Мартин вынул пачку сигарет.

— Ну а что для вас есть угроза? — медленно произнесла незнакомка и допила кафе, поморщив лоб и барабаня пальцами по столу легкую мелодию. В ее голосе читался интерес к его персоне. Она чувствовала, что энергия, исходящая от него, подавляет все, что кажется ей угрозой. Это был мужчина с холодной энергетикой, но при этом за ним точно было безопасно спрятаться в случае чего.

— Ну, угрозы могут быть разными, но, наверное, это прежде всего угроза бытию человечества. — Мартин сделал паузу, обдумывая каждое слово. Наверное, ему не стоило грузить молодую особу такими взрослыми размышлениями. Хотя она казалась ему вполне взрослой. — Если человеку не угрожает ничего извне, то он начинает искать эту угрозу рядом с собой.

— Человечества? Ну да, вы правы, ведь если не будет народа и людей, кем будут руководить другие люди? На чем вообще будет построен мир, если мы исключим какую-то часть нашей иллюзии и решим, что больше не надо ничего завоевывать? Если мы, например, скажем, что пусть каждый живет как хочет? Это будет разрушать мироздание и нарушит вселенную и порядок. Который работает на уравновешивании двух сторон.

— Никем. Собой руководить слишком скучно. Если учесть, что ты обычный человек. — Мартин вынул из зубов сигарету и окрикнул старенького официанта, которого знал еще с детства. Тот окрикнул молодого человека, и тот медленно побрел к ним через толпу людей. — К тому же зачем миру герои, если не будет злодеев? Как мы поймем, что слезы — это плохо, если не будет смеха? Если один человек будет играть разные роли, он свихнется. Ведь нельзя играть множество ролей.

— Да, я вас слушаю. — Молодой парнишка наклонился над ними.

— Принесите этой даме кофе, и хорошего вина нам, пожалуйста, и с сырной тарелкой.

Официант удалился, а девушка продолжала смотреть.

— С чего вы решили заказать кофе мне? — Она мешала карты и что-то на них смотрела. Мартин не знал в точности что, но судя по тому, как она была увлечена этим процессом, что-то интересное для нее.

— Я заказал вам кофе, потому что не хочу, чтобы вы пили свой. Он остыл, и лицо у вас было такое, что вы были крайне огорчены тем фактом, что не допили его раньше.

— А зачем вино? Я не собираюсь с вами пить

— Но я-то с вами хочу выпить. Как вас зовут?

Незнакомка молчала. И только и делала, что смотрела на него.

— Я не скажу вам, до тех пор пока вы не скажете мне свое имя.

Мартин счел это справедливым, если учесть тот факт, что он сам первый сел к ней.

— Меня зовут Мартин, я люблю смотреть на картины и пить по воскресеньям в этом ресторане вино, а еще я люблю одуванчики.

Незнакомка захохотала, откинувшись на стуле. Казалось, она не слышала ничего более бредового, чем это куча фактов из разных областей его жизни. Но она была рада, что он не сказал ей по накатанной пленке и не стал вещать сразу все, ограничиваясь лишь тремя фактами. Сделай он все наоборот, она бы тут же встала и вышла из-за стола и сочла бы этот час в ее жизни и дне полупустым.

— Почему именно про одуванчики? — Незнакомка искоса обратила на него свой взгляд. Мартин пожал плечами. Он и сам не мог сказать об этом. Просто он считал, что важнее сказать человеку про одуванчики, то, что ты любишь, и то, что радует твою душу, чем про работу и будние дни, от которых тебя порой тошнит и самого. Зачем это говорить другому человеку?

— Не знаю. Теперь ваша очередь.

Им принесли бутылку вина. И кофе с сыром. Мартин налил себе вина, поставив сыр на середину стола вместе с сигаретами и картами.

— Меня зовут Полин. Это португальское имя. Его дала мне моя мама. Она родом из тех краев. Я прихожу в это кафе, потому что я очень люблю атмосферу тут. И еще я очень люблю тишину. Дни тишины. — Девушка начинала говорить, а Мартин слушал и не перебивал ее, желая слушать ее тихий и мелодичный голос всегда. Он странным образом успокаивал его, и теперь кафе и вправду казалось ему каким-то светлым и спокойным, несмотря на то, как в действительности выглядело это кафе. Серые стены и куча разных плакатов на стенах из разных лет и столетий. Старая военная форма, ружья, повешенные на стены, пистолеты. Платья, висящие как манекены и говорящие свои истории, и обшарпанные столы, подвешенные старинные телефоны для сообщений и машинка для печатанья писем. И тут же недалеко находилась почта, с которой их и отправляли. Нельзя сказать, что все в этом кафе его раздражало. Но и не все его устраивало. Но теперь, когда Полин сказала про то, как это кафе прекрасно, Мартину и правда показалось, что это место не такое уж и плохое. Обрывки фраз долетали до него. А он не знал, что ответить, ведь он тоже может рассказать про многое и во многом с ней найти общее.

— Еще я люблю кофе по вечерам, а по утрам горячий чай. И вечером я обязательно люблю качаться на качелях.

— На качелях? — Удивленно переспросил Мартин. Он впервые встретил человека, который с такой жизнерадостностью говорит о качелях.

— Ну да. А что тут такого? Или вы считаете, что девушки в двадцать лет не могут качаться на качелях?

Полин уже приготовилась отстаивать свою точку зрения про качели, но Мартин быстро сдался:

— Нет, нет, что вы, я считаю, что качели лучше телевизора. К тому же качели на открытом воздухе. А большинство вашего поколения сидят в домах, с проигрывателями и, еще хуже, телевизорами. Эта коробка хуже всего на свете и бесполезнее всего.

— А сколько вам лет, если вы делите нас с вами на разные поколения?

Мартин допил остатки вина из бокала и хотел налить себе еще, но остановился.

— Мне тридцать пять. Смотрите так, как будто надеетесь, что вам никогда столько же не будет. Будет, не переживайте. — Мартин откинулся на стул.

— Нет, я знаю, что мне будет и тридцать пять, и сорок, и семьдесят. Но просто почему вы делите поколения на наше и ваше? Разве сильно ли они различаются?

— Теперь уже да, — вздохнул Мартин, оглядываясь назад и понимая, как пронеслась жизнь. И как она и дальше ускоряется с геометрической прогрессией. А люди за ней не поспевают.

— Что значит теперь?

— Лет тридцать назад поколения могли понять друг друга и поговорить, о жизни. А теперь на это понятие слишком с разных берегов смотрят, и не понимаешь порой, то ли это ты состарился, то ли это нынешнее поколение поменяло понятие о жизни и перевернуло все с ног на голову. Раньше человек в тридцать пять считался наученным жизнью, и мудрым, и образованным. А сейчас в тридцать пять человек считай только из образования выбрался. И то считается, что ему еще нужно доучиться.

— А какой смысл в образовании, если ты все равно выходишь дураком?

Мысль была не свежая, она приходила в его голову уже давно, но Мартин почему-то отмахивался от нее, как от назойливой мухи, когда после армии пошел учиться, а потом вернулся в родной город.

— Ну как же, чтобы быть образованным, — на автомате, как его учили в школе, сказал он.

— Быть умным? — Полин повторила, как бы попробовав фразу на вкус. — Но это не так! — Девушка заявила об этом и в доказательство своих слов стукнула кулаком по столу. — Ведь быть умным — это не означает знать предметы из школьной программы. Ты никогда не получишь знания всего мира, и это факт, однако ты можешь сам решать, что тебе изучать. Ты не можешь изучить все. Как бы правительства мира ни старались впихнуть все в программу, нельзя этого делать. Ты можешь изучить минимум. И точка. А дальше дело только твое, что изучать, а что не изучать. И только когда в одной сфере ты станешь разбираться, то ты можешь считать себя умным. Но не во всех. Если ты будешь распыляться на все, то тебе жизни не хватит, ведь человечество столько всего придумало. И не все питает твою душу, и не все питает тебя.

— Как ты зарабатываешь на жизнь?

— Ой, только не это вопрос! Ты испортил мне настроение. — Полин с разочарованием посмотрела на него. Видно было, что ее бесят такие вопросы.

Мартин усмехнулся:

— Я могу ответить на какой угодно вопрос, но только не о деньгах.

— Почему? — Полин принялась смотреть на себя в маленькое раскладное зеркальце с пудреницей. — Обычно людям задают такого рода вопросы самыми первыми. Это говорит о человеке многое.

— Многое? — Девушка рассмеялась. — Нет, он не говорит ни о чем. Например, я знаю мужчину, который работает на пятой улице в адвокатской конторе. Но при этом то, что он юрист, не говорит о его небрежности в вещах или о том, что он совершенно не разбирается в женщинах и у него нет вкуса. В нашем понимании если человек обладает какой-либо определенной профессией, то за ним обязательно должно закрепиться какое-либо поведение или же какой-либо образ жизни. Мы думаем, что если человек — спортсмен, то он ведет здоровый образ жизни, но многие спортсмены курят. Мы считаем, что хирурги или врачи — это люди святой профессии. Но никто не догадывается, что они могут пить беспроводное и быть жадными. Мы считаем, что в домохозяйки идут те женщины, у которых нет ни на что больше таланта, хотя каждая может дать сто, а то и больше очков вперед любому мужчине. Я не люблю, когда меня спрашивают про профессию, потому что тебе ничего не скажет обо мне то, что по профессии я повар. Но я не готовлю абсолютно. Потому что находиться на кухне — это не мое.

Мартин представил ее режущей лук на кухне и захлебывающейся в слезах.

— Хорошо, тогда давай погадаем на картах. У меня появился вопрос, который я хочу задать тебе и твоим картам.

Девушка улыбнулась: такой подход ее больше устраивал. Ей не нравилось, когда задают конкретные скучные вопросы, ее бесило это. К тому же наступала ночь, и посетителей находилось в ресторане много, и хозяину пришлось открыть второй зал. Девушка присмотрелась к своему собеседнику. Он был интересен, но слишком холоден и обособлен от людей. Он закрывался от этого мира, готовя ружье, лежавшее у него на плече. Он был солдатом по натуре. Уставшим от боев и захотевшим теплой жизни. Однако войну в своей жизни он так и не отпустил. Как и она, сбежавшая на другой континент.

За окном шумели машины, застряв в снегу, люди заходили с холода и, поняв, что мест нет, разворачивались и уходили в другие места. Полин смотрела на настенные часы, и время почему-то сегодня тянулось очень медленно, без каких-либо загвоздок и колебаний. Как резинка. Нельзя сказать, что девушку это расстраивало, наоборот, она любила такие моменты. Моменты уединения со вселенной и с самим собой.