Бесплатный фрагмент - Качели Ангела

Баюшки-баю…

— А всё оттого, что Настька-то ребёночка заспала! Всё оттудова ить и пошло, — потрясала рукой раскрасневшаяся с мороза Шурка, соседка, полная и краснолицая баба с громким голосом и всегдашней уверенностью в непреложности собственных умозаключений.

— Да тише ты, — зыркнула на неё мать, — Чего орёшь-то при девчонке?

А потом повернулась к дочери Аннушке:

— Ну, чего уши развесила? Ступай спать.

Аннушка, курносая, белобрысенькая девчонка лет девяти, единственная поздняя дочка у родителей, нехотя полезла на полати. На полатях было душно и жарко, пахло овечьей шерстью. Аннушка улеглась поудобнее на отцовом тулупе, и, сделав вид, что засыпает, вслушивалась в каждое слово Шурки. Слово-то какое необычное — заспала. И что оно интересно обозначает? По тому, как соседка вбежала, запыхавшись, в избу, впустив с собой густое морозное облако, Аннушка поняла, что дело неотложной важности и весьма любопытное. Шурка непостижимым образом завсегда узнавала все деревенские новости первой, а затем, словно сорока, разносила их по всем домам. Вот и сейчас видать принесла на хвосте что-то важное.

Мать пряла шерсть, бабушка сидела рядом и вязала носки отцу, Шурка встала перед ними, подбоченясь, отдышалась, отёрла с лица пот и принялась рассказывать, поглядывая спит ли Аннушка:

— Месяц уж прошёл, как Настька-то мальчонку своего заспала, а всё никак не придёт в себя-то.

— Жалко девку, — сказала бабушка, — Ить первый робёночек у ей. И такая беда. Уснула крепко. Молодая ишшо, неопытная. Подсказать-то некому, матерей уж нет ни у самой, ни у мужа Павлуши. Всё сами. Всё одни.

— Жалко, — кивала Шурка, таращась рыбьими глазками, в которых ни было и тени сожаления, и тут же тараторила дальше, — Маня видала, как Настя по избе ходит и пустой свёрток качает. Она было за солью к ней забежала, вошла в избу, а Настя и не отвечает, ну ровно не видит её, ходит по избе туда-сюда, да свёрток трясёт, а сама колыбельную поёт. Маня постояла, да и ушла ни с чем. А после уж Галка видала, ну ей Маня-то рассказала, так она пошла на другой день под окно подглядывать за Настей, и видит, как Настя зыбку пустую качает и разговаривает с робёночком-то, которого нет. Вот что творится!

— А вам и радость за чужим горем-то подглядывать, — с укором сказала бабушка, — Что неймётся тебе, Шурка? Своим бы делом занялась, чем за людской-то жизнью подсматривать да подслушивать.

Но Шурка не обиделась на замечания бабушки, во-первых, она была рада любому слушателю, а во-вторых, умом была небогата, чтобы умозаключения делать.

— Так я чо пришла-то, — продолжала Шурка, — Я ж сейчас пошла было половики выбивать, только повесила на забор, да вижу — Настька идёт. Б-а-атюшки, мои, в одной исподней рубахе, волосы всклокочены, босиком, ровно упокойница! Идёт, шатается, я её окликнула, а она не слышит, как пьяная бредёт. Ну а как за угол свернула, я к вам побежала.

— Ох, и дура ты, Шурка! — вскричала мать, вскочив со скамьи, — Что ж ты стоишь уж сколь времени, да языком мелешь, сорока ты бестолковая! Ведь Настя неладное задумала! Показывай куда пошла она, бегом!

И мать, накинув свою шубейку, нараспашку и как была простоволосая бросилась из избы. Шурка переваливаясь с боку на бок, засеменила следом. Аннушка соскочила с полатей:

— Бабонька, куда мама побежала? Мне страшно!

Бабушка прижала к себе испуганную внучку:

— Не бойся, милая…

А затем, вздохнув, добавила:

— А пойдём-ка и мы следом, как бы и вправду беды не приключилося.

Бабушка с Аннушкой наскоро оделись и побежали на улицу вслед за женщинами.

На улице было светло от яркого морозного месяца, который сиял, отражаясь в белых снегах, и огромных мохнатых звёздах, повисших в небе. Над крышами домов ровными струйками

поднимался кверху дым. Снег скрипел под валенками весело и звонко. Но Аннушке было страшно, сердцем чуяла она, что творится неладное.

— И что же такое заспала ребёночка? — всё не шло у неё из головы.

Бабушка схватила Аннушку за руку и они побежали к реке, по пути встретили Павла, мужа Насти, он искал жену.

— Павлушенька, Настя-то никак на реку пошла, — задыхаясь вымолвила бабушка.

Они побежали дальше уже вместе.

На подходе к реке, уже издалека, заметили они белое пятно на фоне тёмной полыньи, а рядом в ярком свете месяца, увидели они мамину шубейку.

— Господи, — бабушка прижала уголок платка к губам, — Нешто потопли?…

Павел, спотыкаясь и падая в снег, со всех ног ринулся к зияющей полынье, на ходу скидывая тулуп и валенки. В это время из полыньи показалась мамина голова и руки, сжимающие длинные тёмные волосы Настасьи, мама вытолкнула девушку на лёд, а сама начала хвататься за край полыньи, но сил выбраться уже не было. Голова мамы скрылась под водой. Бабушка упала на колени в снег:

— Никола, батюшка, скорый заступниче и помощниче, помоги!!!

Аннушка рыдала во весь голос.

Павел ползком подполз к Настасье и потянув за подол рубахи, одним сильным движением вытянул её на безопасный лёд. А затем извернувшись, нырнул в воду. Бабушка встала с колен и подбежав к Насте, стала растирать её и укутывать в свой тулуп, била её по щекам, перевернула на живот и хлопала по спине ладонью. Вдруг раздался страшный звук и Настю вывернуло рвотой, она открыла глаза, но ничего не понимала, её трясло крупной дрожью.

— Что ж ты удумала, девка?! Что удумала?! Себя погубить! Душу дьяволу отдать! Ох ты ж моя, горемычная.

Бабушка прижимала девушку к себе и, качая, будто малое дитя, плакала, глядя на полынью.

— Аннушка, беги в деревню, людей зови! — крикнула она внучке.

Аннушка бросилась исполнять приказ бабушки. А в то же самое время ползком от полыньи передвигался к берегу Павел, волоча за собой маму Аннушки.

Бабушка побежала навстречу, кинулась растирать и тормошить дочь. А спустя несколько минут навстречу им бежали с деревни бабы и мужики.

Прошло два года. На дворе было лето. Мама развешивала во дворе выстиранное бельё. Из-за плетня окликнули:

— Маменька, я вам вишни принесла. Мы вот с Ванюшкой набрали.

Молодая женщина с мальчиком месяцев трёх на руках, протянула через плетень блюдо с ягодами.

— Настенька, доча, вот спасибо, милая! — откликнулась мама, — Проходи, дай я на Ванятку полюбуюсь.

Настя вошла в калитку, мама оставив бельё, взяла на руки младенца, и поцеловав в чистый лобик, улыбнулась:

— Гляди-ко, какой славный он у нас. А не зря мы тогда с тобой ныряли, а доча? Вон какого богатыря ты родила.

И обняв Настю, добавила:

— А жизнь, доченька, она длинная, всяко бывает. Только помни всегда, что на всё воля Божия есть. И на жизнь и на смерть.

Когда зажигаются окна

Алёна стояла у запотевшего окна, по которому медленно стекали крупные прозрачные капли, и смотрела невидящим взглядом вдаль. Она прислонилась к стеклу пылающим лбом и слёзы, подобно каплям на окне, медленно и тяжело закапали с её ресниц, смешиваясь с водой на стекле.

Там, за окном, уже второй день шёл серый холодный дождь, затяжной и унылый, обыкновенный, в общем-то, осенний дождь. И при других обстоятельствах Алёна была бы ему даже рада. Она любила дождливую погоду. В такие минуты так легко писались её необычные картины. Вдохновение рождалось в музыке дождя, стучащего по крыше, и кисть, словно по волшебству, казалось, сама выводила на холсте причудливые линии, которые складывались затем, в удивительной красоты, неземные пейзажи. «Когда светит солнце, — часто повторяла Алёна, — всё вокруг уже понятно и чётко очерчено, все границы решены за тебя, то ли дело дождливый пасмурный день, он словно серый холст, для безграничного простора фантазии, бери краски и раскрашивай его так, как видишь только ты». Но сейчас Алёна не в силах была ни творить, ни рассуждать, ни просто дышать.

Сегодня ночью она потеряла ребёнка. Какая нелепая и странная формулировка — потерять ребёнка. Можно потерять зонт, телефон или пуговицу от пальто, но как можно сказать те же самые, бездушные слова о нём — самом бесценном, самом дорогом, что у тебя есть? Вернее было…

Нет! Для этой трагедии должны существовать другие слова, только есть ли вообще на земле такое слово, чтобы выразить, вместить в себя ту душераздирающую боль, которая сжала сейчас сердце раскалёнными железными тисками? А ещё к ней невозможно привыкнуть, никогда. Алёна знала это как никто другой. Вчерашние преждевременные роды были уже вторыми в её жизни.

Алёне недавно исполнилось тридцать два. За плечами было и успешное окончание ВУЗа, и работа архитектором в престижной компании, и решённый жилищный вопрос. Она была замужем за прекрасным человеком. Не было одного, но самого главного, без чего всё вышеизложенное не имело никакого веса в её глазах. Не было ребёнка.

С Андреем Алёна познакомилась на работе, куда устроилась сразу после института. Однажды, это случилось в один из её первых рабочих дней, она шла по офису, немного растерянная от объёма новой информации, что хлынула на неё широким потоком, после привычных уже студенческих будней. Девушка пыталась разложить мысли по полочкам в своей голове, чтобы как можно скорее влиться в коллектив и приступить к своим обязанностям, не приставая ко всем с постоянными вопросами, вроде тех, как: «А где лежит у нас вот такая-то папка?» или «А в каком кабинете у нас сидит Пётр Иванович?».

Неожиданно из-за угла вылетел прямо на неё взъерошенный молодой человек в клетчатой рубашке и Алёна, уже не успевая изменить траекторию своего пути, просто врезалась в него, можно сказать лоб в лоб. Молодой человек, посмотрев куда-то сквозь Алёну, буркнул что-то нечленораздельное, а затем влетел пулей в кабинет генерального директора. «Ну и нахал!» подумала про себя Алёна, — «Мог бы и как-то повежливее извиниться, что ли» — и, поправив волосы, отправилась дальше. Войдя в кабинет, который она занимала вместе со своей коллегой Ириной, Алёна спросила девушку:

— Ирина, а кто это у нас, такой похожий на лохматого воробья и в клеточку?

— На воробья, говоришь? — Ирина задумалась, — А! Так это же Андрей, наш программист.

И, засмеявшись, добавила:

— Что? И тебя, небось, зашиб?

— А как ты догадалась? — удивилась Алёна.

— Это несложно, — пояснила Ирина, — Андрей у нас вечно витает в облаках, а точнее в своих мыслях, у него в голове такие лабиринты, что заблудишься. Это не голова, а кладовая идей. Он прирождённый изобретатель. Шеф зовёт его светлая голова и говорит, что без Андрея он как без рук. Кстати, сайт нашей компании разработал именно он, Андрей. Ну а сейчас, видимо, снова придумывает что-то, вот и не замечает никого вокруг себя. Мы на него за это не обижаемся, — улыбнулась Ирина.

— Андрей-воробей, значит, — задумчиво повторила Алёна, и принялась за разбор заявки от нового заказчика.

Вот так банально и произошло знакомство Алёны с будущим супругом Андреем. На следующий день в дверь кабинета, в котором работали девушки, раздался робкий стук, и после прозвучавшего: «Войдите!», в приоткрывшейся двери показалась всё та же взъерошенная голова.

— Здравствуйте! Я пришёл извиниться за вчерашнее досадное происшествие. Я не нарочно, правда, — и с этими словами парень положил на стол Алёны белую лилию, тонкий аромат которой тут же поплыл по кабинету сладким облаком, — меня зовут Андрей, а Вас?

— Алёна, — улыбнулась в ответ девушка.

— Очень приятно, в общем, это как-то нечаянно получилось, я как раз торопился к шефу, и вот. Ну что ж, не смею Вас дальше отвлекать, ещё раз извините меня. До свидания! рад был знакомству! — с этими словами молодой человек попятился к двери, и, споткнувшись о стул, стоящий позади него, и незамеченный им, всё так же, пятясь, вышел из кабинета. Девушки переглянулись и рассмеялись.

— Ну, надо же, — протянула в изумлении Ирина, — Андрей-то наш, кажется, на тебя запал, а мы думали, что он так и женится на своём любимом компьютере.

Алёна смутившись, пожала плечами, и девушки снова весело засмеялись.

А затем… Затем были и красивые ухаживания, и долгие прогулки по набережной вечерами после работы, и мороженое в любимой кафешке по субботам, и стихи, которые Андрей сам сочинял для Алёны, а потом читал, краснея, и ей так нравились эти минуты, проведённые вместе, ей казалось, что они знакомы уже целую вечность, настолько легко и просто было их общение, и глубоко взаимопонимание. Всё больше она убеждалась, что с этим человеком она готова прожить долгие годы и встретить однажды старость. Андрей был очень умным, тактичным, начитанным молодым человеком. Он всегда умел увлечь домашнюю Алёну очередным рассказом о том, как они с друзьями сплавлялись на байдарках по горным речным порогам, или исследовали Кунгурскую пещеру, или помогали отряду поисковиков разыскивать останки бойцов Великой Отечественной Войны, а затем их возможных, ныне живущих родственников. С Андреем никогда не было скучно. Они были разными, но в то же время настолько похожими, что это было видно даже в их внешних чертах, и часто их принимали за брата и сестру.

Через год Андрей и Алёна сыграли свадьбу. Алёна помнит, с каким замиранием сердца она ждала в первые месяцы брака, прихода женских дней, гадала, придут — не придут. И каждый раз огорчалась, когда они всё-таки наступали. С трепетом смотрела она на прилавки аптек, где за стеклом лежали тесты на беременность, с их упаковок радостно смотрели на Алёну смеющиеся, беззубые младенцы и она грустно улыбалась им в ответ, утешая себя тем, что просто ещё не наступило время.

Однажды, не стерпев, Алёна всё же записалась на приём к женскому доктору, который внимательно выслушав девушку, ответил ей мягко:

— Голубушка моя, Вы слишком торопите события. Диагноз бесплодие ставится лишь спустя двенадцать месяцев регулярной жизни без средств контрацепции. У Вас впереди ещё четыре месяца для осуществления задуманного. Да и то, далеко не у всех пар это получается в первый год, по статистике беременность наступает в первые два года брака. Всё индивидуально.

Алёна ждала. И год. И два. Врачи разводили руками:

— Вы с супругом абсолютно здоровы и нет никаких препятствий для наступления беременности.

— Но почему тогда? — со слезами в голосе вопрошала Алёна.

— Всё у нас вот здесь, — отвечали медики, показывая пальцем на свой лоб, — отпустите эту фикс-идею. Съездите куда-нибудь отдохнуть вдвоём с супругом, переключитесь на что-то другое и всё получится.

И вот, когда Алёне исполнилось двадцать восемь, это случилось. Стояла тёплая весна, с улицы, в распахнутое настежь окно, доносился галдёж птиц, шум трамвая и смех детворы, игравшей на детской площадке, расположенной между высокими деревьями у их дома. Алёна стояла с положительным тестом в руках, и ей хотелось шагнуть, в нахлынувшем на неё радостном порыве, к окну и закричать на весь мир: «Я стану мамой!» Но, конечно же, она этого не сделала. О, глупые правила человеческого этикета и рамки благоразумия и хорошего тона! Нас всё время учат держать себя под контролем в любой ситуации и не показывать слишком громко своих чувств, счастья ли, горя ли. И мы так и проживаем всю жизнь, быть может, ни разу не побыв самим собой, настоящим, а не вот этим человеком с одинаково ровным выражением лица, словно это и не лицо, а некая маска.

Вечером Алёна сообщила эту долгожданную новость мужу, и Андрей радовался не меньше неё вести о предстоящем отцовстве. Как ответственные люди, супруги подошли к делу со всей сознательностью. Алёна сразу же встала на учёт в женскую консультацию, сдав все необходимые анализы и пройдя такой осмотр специалистов, что ей показалось, будто она собирается лететь в космос, а не выносить дитя. Когда же её материнский паспорт запестрел бланками готовых анализов и разнокалиберными, малопонятными почерками врачей, Алёна наконец-то выдохнула и позволила себе расслабиться, прислушаться к собственным ощущениям и тому чуду, что ежеминутно сейчас свершалось где-то внутри неё, чуду новой жизни. Молодая женщина чётко выполняла все рекомендации наблюдавшего её врача. Пожалуй, трудно было бы найти более примерную и послушную беременную.

И к тому же, доктор попалась на редкость мудрая и душевная женщина:

— Выносить ребёнка это большой труд, — говорила она каждой новой мамочке, — с одной стороны, сама природа способствует женщине и помогает, подсказывает ей, мы же с вами, не должны бестактно и грубо вмешиваться в этот процесс, но лишь направлять, помогать, подсказывать и корректировать. С другой стороны вовремя не услышанная врачом будущая мамочка может наделать таких роковых ошибок, что навредит и себе и ребёнку, благо вокруг много «знающих» подруг и не менее «умного» советчика интернета с его форумами. Беременность это не болезнь. Это естественное состояние, задуманное Творцом для женщины. И всё будет замечательно, главное понимать, что врач это не надзиратель и не мучитель, из-за своих прихотей гоняющий вас с баночками мочи к каждому приёму, а ваш помощник и друг. Мы должны работать в паре и идти к одной большой цели.

От природы мягкая и уступчивая, Алёна сейчас стала воплощением женственности. Она словно светилась изнутри каким-то необъяснимым ласковым светом, движения её стали плавными, голос певучим, будто он готовился петь малышу долгие колыбельные в час счастливейшей бессонницы, часто Алёна задумывалась о чём-то, и в это время её лицо то хмурилось, в неизвестной тревоге, то становилось умиротворённым и загадочным, то вдруг кроткая улыбка вспыхивала подобно зарнице на нём, и так и застывала, и в это время с него можно было писать картину, настолько оно было одухотворённым.

Дни летели за днями, и всё ближе становился день долгожданной встречи. Подходил к концу второй триместр беременности. Близился декретный отпуск. Андрей по вечерам, приходя уставший с работы, целовал Алёнин животик и здоровался с малышом, а тот неизменно отвечал крепким пинком на звук знакомого, родного голоса. Ничего не предвещало беды.

В ту ночь Алёна проснулась от того, что ей снилось, будто она плывёт по бушующему морю, волны захлёстывают корабль, его бросает, словно щепку, из стороны в сторону. На палубе и в каютах паника. Люди судорожно хватаются за всё, что попадается под руку, чтобы удержаться на ногах, но это им не удаётся, и они налетают друг на друга, сталкиваются, падают, и вот уже огромные пенистые волны сбивают с ног последних удержавшихся и смывают их в чёрные, бездонные, жадные воды ночного моря. Корабль начинает идти ко дну. Алёна видит рядом с собою державшуюся на плаву мачту и хватается за неё, в попытках не уйти под воду, но это ей не удаётся. И вот холодная тёмная вода поглощает её, накрывает с головой, не давая выдохнуть, и словно щупальцами начинает тянуть вниз, туда, где на огромной глубине её уже ждёт прожорливое морское чудовище, разевая пасть, для новой жертвы. Алёна бьёт ногами по ужасной морде существа, свет меркнет в её глазах и… Просыпается в собственной кровати.

На прикроватной тумбочке мирно горит настольная лампа под лиловым абажуром и, кажется, всё это было лишь ночным кошмаром, не имеющим под собой никаких оснований. Алёна сделала глубокий вздох, и перевернулась было на другой бок, но сердце всё ещё бешено колотилось в груди. В этот момент девушка вдруг с тревогой ощутила, что вода из её кошмара каким-то непонятным образом оказалась в её постели, и она лежит на мокрых простынях, только вода не ледяная, как во сне, а тёплая, даже слишком. И вдруг страшная догадка пронзила Алёну насквозь. Не желая в это поверить, она медленно отогнула одеяло — вся сорочка, простынь и даже одеяло были мокрыми:

— Андрей!! — закричала вне себя от ужаса она.

Супруг подскочил как ошпаренный:

— Девочка моя, что? Что произошло?

Но Алёна не могла вымолвить ни слова, она лишь смотрела на мужа округлившимися от страха глазами и её била крупная дрожь.

До Андрея, наконец, дошёл весь ужас случившегося:

— Родная, сейчас! Всё будет хорошо, я уже звоню в скорую помощь.

Дальше был синий маячок, сирена в осенней глухой ночи, длинные больничные коридоры, суматоха, белые халаты, мелькающие над каталкой лица и руки в медицинских перчатках, громкий и строгий приказ:

— Срочно в родзал!

Всё произошло очень быстро. Алёна не чувствовала ни сильной боли, ни манипуляций, производимых над нею медиками с быстротой молнии, внутри был лишь безотчётный страх за ребёнка, ведь было ещё слишком рано для его появления на свет. Мальчик родился на двадцать шестой неделе, весом в семьсот грамм. Он прожил чуть более суток. Не справился.

Алёна помнит лицо заведующего, который вошёл к ним в палату на утренний обход, и первой подошёл к Алёне:

— Зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста, — тихо сказал он.

Соседки по палате притихли, словно по команде, до этого они бурно обсуждали, кто какой комплект приготовил на выписку, насколько целесообразно готовить заранее детские вещи, пришло ли уже молоко, будет ли при выписке фотосессия и т. д. Опытные мамочки поучали юную Кристину, родившую сегодня утром первенца, как нужно купать, подмывать и пеленать младенца, делясь премудростями в особенности подмывания мальчиков. Кристина смущалась от таких подробностей и, краснея, улыбалась. То и дело раздавался весёлый смех женщин. Смеялись все, включая Кристину.

При этих словах врача, Алёна почувствовала, как та ледяная вода из её кошмара смыкается над её головой и она не может дышать, лишь слышит биение собственного сердца в каждой клеточке своего тела. До этой минуты в ней жила слабая надежда на благополучный исход. Но сейчас она всё поняла лишь по одному выражению глаз врача. На ватных ногах она вышла в коридор вслед за заведующим и затем вошла в его кабинет, молча прикрыв белую дверь. Устало опустившись в кресло, и проведя рукой по припухшим, красным после ночного дежурства, глазам, врач предложил Алёне присесть. Оба молчали.

— Ночью ребёнку стало хуже, — вдруг резко, без подготовки, выдохнул заведующий. И после небольшой паузы добавил, — Мне очень жаль.

Нет, Алёна не закричала, не зарыдала, исступленно заламывая руки, и даже не устроила скандала, с криками: «Как вы могли? Это вы виноваты!». Она, молча, сидела на стуле, глядя за спину заведующего. Там, на стене, висели в деревянных рамках большие фотографии пухлощёких, розовых младенцев, с огромными глазами разных оттенков и длинными, кукольными ресницами. Они широко улыбались беззубыми ротиками, и сосали свои крохотные кулачки. Врач что-то объяснял ей про причины смерти ребёнка, но Алёна его не слышала. Она опустила взгляд на свои руки, лежавшие на коленях, и ей подумалось, что эти руки уже никогда не возьмут своего сыночка, не прижмут его к груди, не поправят завязки кружевного чепчика или выпавшую из ротика пустышку. Вот и всё. Её ребёнка больше нет.

Алёна вышла в коридор и медленно, словно в бреду, побрела в свою палату, но дойдя уже почти до двери, остановилась. Что ей там теперь, собственно, делать? Какое особое извращение помещать таких мам, как она, в одни палаты с мамочками, родивших нормальных доношенных детей без патологии и сейчас весело щебетавшими о своих милых чадах. Какой силой духа нужно обладать, чтобы наблюдать за тем, как они кормят грудью своих малюток, ласково заглядывая в их личики, и угадывая в них черты себя или же любимого мужчины. Как ей, Алёне, войти сейчас в этот рай, пахнущий молоком и теплом сопящих комочков?

Она решительно развернулась и пошла вдоль стены дальше по коридору, извивавшемуся множеством ответвлений и закоулков, в которых можно было с лёгкостью заблудиться. Вскоре Алёна обнаружила себя, стоящей в одном из таких «кармашков», это был тупик, заканчивающийся дверью с надписью «Служебное помещение», шириной метра полтора и столько же в длину, в одной из стен этого тупика находилось окно. Алёна оперлась ладонями о широкий подоконник, направив взгляд за стекло.

Там, внизу, раскинулся перед ней больничный двор, к терминалу приёмного отделения подъезжали кареты скорой помощи, суетились люди. Двор был больше похож на парк или аллею, повсюду росли стройные сосны, белоствольные берёзки, раскидистые клёны и широколапые ели, среди деревьев разбегались в разные стороны тропинки и дорожки, широкие и не очень, некоторые протоптанные основательно, другие же едва угадываемые. Вдоль центральных дорожек стояли фонари, которые светили тусклым мутным светом, несмотря на то, что сейчас было уже утро, видимо их не выключили из-за пасмурной осенней погоды. Начинался осенний долгий день, один из тех, в который трудно определить который сейчас час, поскольку он весь одинаково окрашен в серые тона от рассвета и до захода солнца, впрочем, солнца весьма символического, скрывающегося за тучами. Двор был общим для всего большого комплекса медицинского городка. Здесь располагалась и травматология, и стационары разных профилей, и поликлиника, и роддом. Окно, у которого стояла Алёна, было устроено очень удачно для того, чтобы наблюдать за окружающим миром: оно находилось как бы в нише, и оттого было незаметным для посторонних глаз с наружной стороны, Алёна же могла со своего тихого убежища видеть всех. Она не помнит, сколько времени провела, стоя здесь и какие мысли тревожили тогда её раненое сердце.

Однако серые краски дня плавно перетекли в такие же серые сумерки, когда она наконец словно очнувшись и с удивлением осмотревшись вокруг, начала осознавать происшедшее.

— Нужно позвонить Андрею, — подумала девушка, — Нет, я не смогу сказать ему эти слова, я вообще не смогу их произнести.

Она, пошатываясь, вышла из своего убежища, и стояла в раздумье, куда ей теперь отправиться, как вдруг из двери одной из палат вышла акушерка, и, увидев Алёну, всплеснула руками:

— Милая! Где же ты была всё это время? Мы решили, что ты сбежала прямо в халате, находясь в таком состоянии. А ну, идём за мной.

Алёна молча повиновалась, разве теперь была разница, куда её ведут и что собираются с ней делать? Акушерка завела её в процедурный кабинет и усадила на кушетку, а сама принялась набирать в шприц какое-то лекарство из прозрачной ампулы.

— Давай-ка руку, милая, вот так, вот и славно, — приговаривала пожилая женщина с добродушным лицом, одетая в белый костюм и голубую шапочку, и вливала лекарство в голубую венку на руке Алёны.

Девушка даже не спросила, что ей вкололи. Но акушерка, словно отвечая на заданный вопрос, продолжала:

— Врач назначил тебе успокоительное, завтра после осмотра тебя будут готовить на выписку, а пока что тебе нужно поспать.

— Мой муж, — сказала Алёна сухими губами первые слова за сегодняшний день, и замолчала, так и не досказав.

Но снова акушерка предугадала её вопрос:

— Заведующий уже сообщил ему, завтра вы сможете забрать малютку и оформить все необходимые документы. Ты будешь пока находиться на больничном, ну а дальше мы уже передаём тебя врачам консультации.

Закончив с уколом, акушерка, подхватив Алёну под локоть, проводила её в палату, и уложила на кровать. После её ухода Алёна обвела глазами комнату и с облегчением отметила, что это совсем другая палата, не та, в которой она находилась ещё утром. Алёна была одна. Проваливаясь в тяжёлый глубокий сон, она видела своего мальчика, лежавшего в кувезе, кто-то в белом стоял с другой стороны кувеза, словно скрытый туманной пеленой. Но вот очертания силуэта начали становиться всё отчётливее и резче. Алёна уже могла разглядеть тонкий золотой пояс, перехватывающий по талии белоснежную длинную тунику, вьющиеся волосы, спадающие на плечи существа мягкими светлыми волнами, открытое лицо юноши с ясными глазами, он был высок и строен.

— Кто вы? — спросила его Алёна.

Ничего не ответив, высокий, светлый юноша вышел из глубины комнаты и подошёл ближе к кувезу. Не открывая его, он простёр ладони с изящными, словно выточенными из мрамора пальцами, навстречу, и в тот же миг её малыш оказался в руках юноши. Он развернулся, и в этот момент Алёна увидела, что за спиною существа были два могучих, сложенных крыла. Догадка пронзила её:

— Не надо, умоляю, не забирай его, — прошептала она, голос оставил её, и она могла лишь шептать.

Ангел продолжал стоять спиной к Алёне, раздался глубокий, сильный голос:

— Чистая душа идёт сегодня к Небесному Отцу, не замаранная ещё тенью греха, не омрачившаяся ни злословием, ни осуждением, ни яростию, ни леностию, ни злобою. Что плачешь ты о ней, жено? Твоё дитя сегодня же будет в раю, а ты ещё должна заслужить Царствие Небесное. Плачь же о своих грехах, а не об этой чистой душе.