Бесплатный фрагмент - Извилистая тропа

Пролог

Говорят, что человек — натура сложная и порой противоречивая. Кто из нас знает себя так, как Господь Бог? Да никто. Мы просто живём, потому, что так надо, потому как не можем управлять своими мыслями и чувствами, и даже когда сон овладевает нами, не контролируем своё заветное, неисполнимое желания быть кем-то другим. Кто же я такой на самом деле?

1 Глава

Дневник.

Взгляд девушки устремился вдаль. Ева стояла уже несколько часов, обворожённая красотой города Севастополя, и, несмотря на то, что она видела его не в первый раз, хотелось утонуть в голубой лазури безоблачного неба.

В летние дни солнце стоит в зените, и этот город, словно магнит, притягивает историческими живописными местами посетителей; лёгкий бриз и грация в полёте птиц заставляют сердце трепетать от волнения и умиротворения. Когда вдали послышится птичий зов, и раскинувшиеся крылья, будь это голубь или чайка, приблизятся в поле зрения какого-либо мечтателя, разобьют его размышления о неприятном, тогда он почувствует, что есть на свете что-то более высокое, чем просто человек, пытавшийся забыть, зачем встал ни свет ни заря, сел в утренний автобус и прибыл сюда, чтобы забыться и окунуться в мир грёз.

Ева называла это место голубой лагуной, потому как оно стало чем-то вроде круга, спасающего её от жизненного водоворота. Тонкие пальцы, которые остановились на первой странице, немного дрожали, глаза, как маятники, переходили от одной строчки к другой; при этом, отводя взгляд, она пыталась не заплакать от только что узнанного о своей матери.

Еве было восемнадцать. Её чёрные распущенные длинные волосы запутались под дуновением сильного ветра; на тонкой шее — голубая шаль, которая словно волной развивалась под холодным потоком воздуха. Она была взволнована, и в то же время напугана и до неузнаваемости задумчива.

Дневник матери пролежал в сарае долгое время. Это были истории, написанные на бумаге её же рукой, события, которые мама попыталась стереть из памяти, спрятав их от людского взгляда, надеясь, что её единственная дочь так и не найдёт дневник в чемодане со старыми вещами. Тут, на этих помятых страницах, тлели остатки её молодости. Первое знакомство с дневником оставило неизгладимый след в душе девушки. Оказывается, многое так и останется в памяти её матери, и наверняка, это всего лишь маленькая частица её жизни, и сегодня, пусть хоть мысленно, она перенеслась на страницы болезненных воспоминаний, и кое-какие описанные события открыли ей причину её поведения. Некоторые строчки читались легко и свободно, другие, словно нож, вонзились в сердце, заставляя задуматься, знала ли она на самом деле то, что хранится в глубине тонкой души матери.

Её сковало, когда она узнала о притворной любви матери к отцу, о той грустной улыбке, появляющейся на немолодом лице, о печали и непонимании всего происходящего с ней до сегодняшнего дня.

И всё это вызвало бурю эмоций.

— Бедная моя мама, — мыслила она вслух, и ветер будто подхватывал её слова и сохранял в своём порыве её новые чувства. Закинув волосы назад, она оторвалась от чтения, кинула кусочек хлеба птичкам и, как ребёнок, улыбнулась дикому голубю, запутавшемуся у неё в волосах.

Нет, это ей совсем не мешало. После того, как прелестная птица сложила свои крылья на скамье рядом с ней, Ева продолжила своё чтение.

За несколько часов перед ней пробежала жизнь отца, и тропинка, ведущая в зелёный сад, оказалась вдруг пропастью.

Только из отрывков воспоминаний матери стало ясно, что она вконец была разочарована. Да, последнее, что отец сделал — худшее из зол. Этот его поступок, по мнению матери, как тёмное пятно, которое невозможно отбелить письмами из тюрьмы, которые приходили домой, но так и остались лежать грузом непонимания в её сердце.

— Я виноват. Это моя вина! — извилистая строка так и прыгала перед глазами Евы, еще больше запутывая эту историю.

— Если не верит, значит, о любви и говорить не стоит. — Он сидел в тюрьме за убийство, но Ева не верила в его виновность. Что же на самом деле произошло между родителями, что заставило мать возненавидеть его? Да, правда, может быть он и неидеальный муж, но как отец безупречен, и он всё еще её отец, чего она не желала менять.

Ева была не согласна со строками на бумаге, в её душе происходил настоящий бунт, внутри всё смешалось. Эти строки совсем не любовное признание жены к мужу, не счастливые воспоминания, переданные на бумаге, это было описание печальных моментов жизни, из сердца лилось необъяснимое чувство, фальшивая жизнь молодой девушки, и с каждой строчкой почерк становился корявей, мысли всё беспорядочней, а сердце черствее.

— Я не выйду за него замуж, — сообщала следующая строка. — Я всегда буду любить другого мужчину, и если вы все думаете, что это когда-нибудь пройдёт, то вы ошибаетесь. Это — как отнять у человека дыхание, как заставить солнце больше не согревать землю, а море не наделить волнами.

— Я совершила безумие. Мама, я поддалась уговорам, я продала своё тело за несколько копеек. Я больше не живу, я существую.

После этих строк Ева заплакала.

— Нет, я не скажу маме о том, что прочитала её дневник. Нет, не стану ранить её больше, чем она уже выстрадала и пережила. Пусть это будет нашей с тобой первой тайной, — обратилась она к дневнику. — Причина ясна: мама пьёт, чтобы не думать обо всём этом. Отец в тюрьме, и хоть она и говорит, что его совсем не любит, всё равно переживает. Нет, мама, ты меня не обманешь, — проговорила Ева и захлопнула тетрадь.

Ева вернулась домой. А стоял их дом на возвышении, на пустыре; старый, большой дом с черепичной крышей, светлыми окнами, и большим огородом. И, несмотря на то, что он не представлял ничего особенного из себя, был для Евы родным очагом, где она проводила многие часы на веранде, пристроенной к дому, закутывалась в одеяло, наблюдая, как белая ночь рисует небесные узоры, оттеняя и отделяя огромный шар, нависший над деревней. Пыль пробегала по широкому полю, цепляясь за зерновые колоски, зелёная сочная трава шелестела от прохладного ветра, мгла, будто колыбель, укачивала стоявшие рядом огороженные частоколом дома, а осоковые заросли обнимали речную гладь, будто мать ребёнка.

Живописный узор этой ночи был особенным, что заставило Еву с трудом оторваться от этой красоты, лечь на мягкую перьевую подушку и попытаться заснуть в пришествии утра.

— Пусть следующий день будет лучшим, чем этот, — крутилось в голове, когда сон нежно убаюкивал юную девушку.

2 Глава

Неожиданная встреча.

Рано на рассвете Еве всё же подумалось спросить маму о дневнике, но момент оказался неподходящим. Она приготовила рагу, положив в него немного перца и соли, но не рассчитала ингредиенты, что вызвало недовольство матери и крики в её сторону.

— Я не могу это есть! — возмутилась Светлана.

— Мама, ты что, опять встала не с той ноги?

Ева поправила заколку на волосах, выкинула в мусор бутылку из-под спиртного и окинула мать добрым, но непонимающим взглядом.

— Почему ты на меня всё время кричишь?

— Не смей со мной так разговаривать! — Светлана поднялась на ноги, неуверенной шатающейся походкой подошла к шкафу и нашла последнюю заначку — бутылку виски.

— Вот ты где! А я думала, уже не вспомню, куда положила, — говорила она сама с собой, что в последнее время происходило гораздо чаще. Светлана пошатнулась к стене, в зеркале отразилось её некрасивое синюшнее лицо с отёками под глазами.

Да, этот ужасный вид указывал на её возраст, а ей так хотелось повернуть время вспять и снова превратиться в молоденькую девушку, но нет, ей было уже сорок, а по виду можно было дать все шестьдесят.

Её светлые волосы были спутаны, глаза потускнели от горя, тонкая фигура была обтянута зелёным платьем, пальцы трусились. Взяв острый нож, она быстро открыла бутылку и жадными глотками пригубила алкогольный напиток, зацепив при этом озадаченную дочь.

— Не путайся у меня под ногами! Иди лучше, займись огородом!

— Но, мама, сегодня ведь рабочий день, и я должна быть в салоне. И так уже опаздываю!

— А когда зарплата?

— В конце месяца. Как обычно.

— Говорила я тебе, бросай этот парикмахерский салон и найди себе что-то стоящее. Посмотри на меня. Это последняя моя закуска, — взяв в рот кусок вяленого мяса, проговорила Светлана.

— Мама, давай обратимся к специалисту. Тебе помогут. Я поговорю с Алексеем. Он всё-таки разбирается в таких вещах. Есть же какое-то средство против этой зависимости.

— Ты что считаешь, что я больна?! — возмутилась Светлана. Её веки приподнялись, руки всё продолжали труситься, но это не остановило её выпить весь стакан этой жгучей смеси.

— Хоть ты и не хочешь понимать, но это болезнь.

— Яйцо курицу не учит. Поживи с моё, вот тогда посмотришь.

— Мамочка, я же не со зла. Ну, сделай это хотя бы если не для себя, то для меня, если я вообще что-то для тебя значу.

— Конечно. Мать же самая плохая. Разве я виновата, что не могу противостоять боли. Думаешь, от хорошей жизни пью? Тебе восемнадцать, пора бы и позаботиться обо мне. А то пропадаешь постоянно в этом салоне, который приносит гроши!

— Я без профессии. Кто меня возьмёт на другую работу?

— А ты поищи, может быть, кто и заинтересуется.

— Как бы мне хотелось, чтобы всё стало по-прежнему, когда мы сидели все за общим столом. Мне так не хватает папы. За что нам такая кара?

— Да не в каре дело, просто в жизни всё, как бумеранг. Он отнял жизнь у этого человека, стал на тропу убийства, чего я никак не ожидала, а всему виной его самодовольство, желание получить от жизни больше, чем дано ему судьбой. А против своей доли не пойдёшь. Ну, нет у нас фортуны! Не попалась ему богатая наследница с огромным состоянием, а простая деревенская девушка, единственным богатством которой был лишь деревянный домик на краю деревни и красота, которая увяла, как цветок в саду.

— Ты ведь любила отца, правда?

— Ах, дочка, даже не знаю. В жизни есть не только любовь, но ещё ответственность, уважение, привычка, привязанность. Что я чувствовала и ощущала, я не знаю. Да и как мне понять? Твой отец появился, как луч солнца в темноте, вошёл в мою жизнь тогда, когда моя мать умерла, отец воспитывал меня один, а потом женился на другой, оставив меня на произвол судьбы. Его лицо излучало такое довольство; говорил, что никогда так никого не любил, а перед моими глазами были грустные глаза умирающей матери, страдающей от болезни, и мне стало так невыносимо обидно, что один родитель ушёл по принуждению, а другой по своей воле.

В глазах матери была такая боль, будто кто-то пытал её, заставляя сознаться; её веки были приподняты, губы дрожали.

— Вот я и решила выйти замуж за первого встречного, вытеснить при помощи фальшивого счастья свои обиды и боль. В конце концов, я получила фальшивый брак, ненастоящую любовь и презрение таких же фальшивых друзей, которые только и ждали, чем бы уколоть меня, заставить вспоминать о прошлых ошибках. А обвинить меня было не в чем, кроме того, конечно, что я сама заставила себя поверить в то, что влюблена. А самоуничтожение, как говорится, самый большой порок. Поэтому, наверно, я не любила твоего отца, но верила, что со временем это придёт, что и я буду испытывать к нему чувства.

— И ты веришь в его виновность? — спросила Ева, внимая ей, так как за долгое время не слышала от матери откровенности, выражаемой сейчас в каждом её слове.

Она смотрела на её лицо, измождённое этой болью, — в глазах нет огонька, будто хорошего вспомнить действительно нечего. Да и Ева думала, что той совсем незачем её обманывать и придумывать небылицы.

— Наверняка, если бы твоя бабушка не умерла, то я и не вышла бы замуж, дождалась бы своего человека и, разобравшись в своих чувствах, приняла бы правильное решение. Мной овладели разные противоречивые чувства. Нет, твой отец не был плохим человеком. Он был внимательным и хорошим мужем и отцом. Кто знает, можно ли заставить свое сердце полюбить? В его любовь я всегда верила, а вот невиновность должен доказывать суд, а не я. Первое время я даже подумывала, что его не осудят, но, окажись это правдой или неправдой, всё одно на нём всегда будет клеймо убийцы.

Светлана зажмурилась, подойдя к окну и взглянув на широкую дорогу, потом обернулась к Еве и села на диван, всё еще покачиваясь. Говорила ли она так под влиянием спиртного или это были её настоящие чувства, Ева не имела понятия, но что-то подсказывало ей, что невозможно говорить того, чего не чувствуешь на самом деле.

Ева задумалась.

— А вот я не верила и не смогу поверить в его виновность, даже если суд признает его таковым, я не поверю. Справедливость должна восторжествовать. Не должно и не может быть по-другому, — сказала девушка.

— Ах, Ева, моя маленькая Ева! Ты ещё совсем наивна и не видела жизни. Мечтай, моё солнышко, мечтай, пока хватит духу и сил, и даже если твоя мечта не осуществится, не утеряй эту возможность верить в лучшее.

Слова матери были такими бессвязными, похожими на бред, но, всё же, в одном она права: Ева продолжала лелеять надежду о невиновности отца, и что рано или поздно что-то произойдёт, и всё станет на свои места. Светлана подошла к шкафу, достала фото своей матери, и слезы покатились по её щекам. Светловолосая блондинка будто говорила с ней через плотную глянцевую бумагу, протягивала руки к дочери, чтоб хоть как-то её успокоить, но нет, эти воспоминания были слишком сильными, чтобы верить в лучшее; для Светланы, по крайней мере, эта мечта была не осуществима.

— Одно наверняка, Ева: мать была моим самым верным другом, советчиком, поэтому с её смертью вся моя жизнь пошла под откос.

— А ты на неё очень похожа, — утвердила Ева, кинув взгляд на размытые от старости черты на фотографии; голубые глаза бабушки, словно зеркало, отражали её доброе сердце.

— Да. — Светлана улыбнулась, и её лицо как-то преобразилось. Губы хоть и были бледными, а глаза пустыми и безжизненными, всё же Еве удалось рассмотреть в них то, что никогда не замечала, а именно, что, по-видимому, она слишком любила свою мать. Потерь в её жизни было слишком много, поэтому последний удар сломил её окончательно.

В шкафу лежала очень красивая пуховая шаль. Светлана дотронулась до неё, будто эта вещь была самым дорогим, что есть в доме.

— Твоя бабушка очень хотела бы, чтобы ты носила эту вещицу. Она всегда утверждала, что эта шаль приносила ей удачу. И пусть это только её мнение и никак не подтверждается, что это действительно так. Всё равно, возьми! Теперь она твоя.

Ева ничего не сказала, зашла в комнату, накинула шаль, посмотрела в зеркало. Она выглядела очень нарядно; шаль ей очень нравилась. И девушке казалось, что частичка бабушкиного тепла передалась ей. Да, Ева не знала бабушку лично, да и разговоров о ней в доме никогда не было, а если и были, то обрывались матерью в два счёта. Кто была эта таинственная родственница? От неё осталась лишь одна фотография, которая хранилась у матери и которую она не показывала до сих пор никому, а вот сегодня таки решилась поведать о ней Еве, после чего сложила её в свой блокнот, накрепко закрыла дверцу шкафа ключом и громко заплакала.

— Тебе очень идёт. Ты у меня красавица, — всхлипывала Светлана. Она покрутила Еву, взяла за руки и крепко обняла.

Ева не двигалась.

— Иди, а то опоздаешь на работу.

Ева одела босоножки, взяла сумочку, села в автобус, который за полчаса доставил её в посёлок Озёрное.

Она шла по зелёной тропе, в окружении больших деревьев, рядом небольшой памятник, вокруг череда старых скамеек. Если бы не каждодневная усталость, то Ева бы могла присесть здесь и понаблюдать за горожанами, смотря на лица молодых парней и девушек, которые жили другой, ей неизвестной жизнью. Было в этом то, что её привлекало. Она была девушкой очень любопытной, и при случае всегда становилась невольным наблюдателем каких-нибудь интриг. Но сегодня ей даже на мгновение показалось, что мать стоит на пороге какого-то выбора. Пусть она накричала, грубо начала разговор, но потом это признание, будто всё между ними налаживается.

Зеленая трава ковром растелилась перед глазами, подкрашенная жёлтыми лучами улыбчивого солнца, и те, кто не любит крымское жаркое солнце, прятались в тени деревьев, которые широко раскинули свои длинные ветви, привлекая своими высокими верхушками горлиц. Высокие стволы деревьев были покрыты пышной листвой, и, смотря на неё, можно поверить в то, что каждая пора, будь это лето или поздняя осень, расскажет путнику свою заманчивую историю.

Возле парка было кафе. Ева присела за стол, заказала чашку горячего кофе, так как до открытия салона это можно было себе позволить. Ей представилась неприятная картина. Ева частенько не могла оторвать глаз от происходящего здесь каждый день, но этот случай заинтересовал её намного больше.

Кто-то, будь он обычным посетителем или новым приезжим, сидел за соседним столом, перелистывая страницы утрешней газеты.

— Что будете заказывать? — спросил официант, подойдя к элегантно одетому господину.

— Чашку кофе. И быстрей! — приказал мужчина, не отрываясь от чтения.

Его глаза округлились, когда ободок от кофе становился меньше, и его количество стало уменьшаться с каждым выпитым глотком.

Этот господин был широк в плечах, на нём был элегантный светлый костюм. Внешность его была незаурядная: лысая голова, круглое лицо и щелочки вместо глаз. Ева предположила по нервному движению его пальцев, что он иностранец или актёр. Одним взглядом он убил официанта, который не успел принести ему заказ вовремя; и ему не понравилось обслуживание в этой,,забегаловке»», как он успел выразиться хозяину, который стоял, прикусив губу от стыда, и в тот момент услышал о себе больше гнусностей, чем когда бы то ни было.

Тот глумился недолго, присел на место, и, решив, что раз он всё-таки заплатил за утренний кофе, нужно его допить. Зачем портить себе утро из-за парочки неудачников?

Ева смотрела на лицо богача, и ей подумалось, что такие люди как он оскверняют землю, насыщают её грязью, недовольством и ненавистью.

Тот обратил внимание, что привлёк своим поведением девушку, и улыбнулся ей в ответ. Эта улыбка вызвала в ней лишь непонимание; его громкий грубый голос, услышанный несколько минут назад, продолжал звучать в её подсознании.

— Что за противный старик! — подумала она про себя.

Тот словно услышал, о чём она подумала; его улыбка скользнула по небритому лицу. Он подсел к ней рядом, так будто бы она была его прислугой, натянув на себя довольную гримасу.

— Молодая леди недовольна? — спросил он, оттопырив свой мизинец, оценивающе изучая её светлое лицо и голубые глубокие глаза.

— Чем это я, по-вашему, должна быть недовольна? Я, как и все, пришла просто выпить кофе перед работой, а утро сегодня не такое холодное, как обычно, поэтому причин злиться нет.

— Хм…, кстати, я Трофим Петрович. Для вас — просто Трофим. — Он взял её руку и, уставившись на тонкие ноготки, поднёс её к губам.

— Прелестное вы создание, но вам, право, надо бы отнестись к своей внешности более серьёзно. Не воспринимайте мои слова как неуважение, но если вы хотите чего-то добиться, то делать это нужно не с таким выражением лица.

— Что это вас так заинтересовало моё лицо? Еще некоторое время назад, позволю себе заметить, вы хотели убить молодого официанта только за то, что вам дали неполную чашку кофе. А я прохожу мимо этого кафе не раз в день, и мне нравится, как здесь варят кофе.

— А вы что, пробовали когда-нибудь другой кофе, сидели в дорогих ресторанах, где вам подносили холодные напитки через каждые двадцать пять минут, валялись на шёлковых простынях отеля где-нибудь, скажем, за границей, и вас встречали аплодисментами при виде вашей очаровательной улыбки?

— Ну, знаете ли, каждому своё. Каждый живёт соответственно своему материальному положению.

Ева разозлилась, медленно теряя всякое терпение. Ей никогда не стать кем-то важным, так как в кошельке у неё копейки, хватит расплатиться за кофе, дожидаясь своего молодого человека, который по обыкновению задержится выпить бокал пива. Она подождёт в его машине, вдыхая запах дыма сигарет, который въелся в кожаные чехлы, и когда пробьёт двенадцать, уйдет домой; повесит свою сумочку в холе, зайдёт еле слышно в свою комнату, минуя стук на кухне. А на следующий день поплетётся на остановку ждать первого автобуса.

— Ну, так вы сознаётесь, что живёте не так, как вам бы хотелось? — спросил настойчиво джентльмен, выдерживая паузу на раздумья молодой девушки.

Ева подняла свои тонкие брови, и когда солнечные лучи осветили её молоденькое лицо и свежую кожу, пожилой мужчина прикусил губу: то ли боготворил её красоту, которой её наделила природа, то ли оттого, что его лицо было покрыто морщинами; а может быть, его день до этого момента нельзя было назвать удачным. В его руках была сложена газета, на ней лежали некие документы, и от него исходил приятный запах одеколона.

— Каждому человеку когда-нибудь чего-нибудь не хватает, — проронила Ева, немного отстранившись от стола.

— А тебе бы хотелось изменить всю свою жизнь?

— Это невозможно. Я стеснена в средствах, у меня больная мама, а отца вообще нет, — немного приврала Ева, потому как не собиралась открывать этому человеку историю своей семьи.

— Всё возможно. Нужно только увидеть эти возможности, которые у каждого, несомненно, есть. Впрочем, если ты считаешь, что ты счастлива, то это ложь, но иногда неправда, как и правда, порождает в человеке мечту, и я думаю, что любая мечта может стать реальностью, если поверить, что она когда-нибудь сбудется.

— Интересно. Если бы было так, то все были бы богачами и жили на Канарских островах.

— Например, мне никогда этого не хотелось — жить на широкую ногу, наверное, потому что я более приземлённый человек, чем кажусь на первый взгляд. И вообще, мне многого удалось достичь так: поскольку изменить ситуацию никак нельзя, поэтому и пришлось поменять своё отношение к данной ситуации. Правда, это касаемо всех финансовых вопросов, а в личных делах я довольно сентиментальный. Родители мои наверно хотели иметь дочь, а не сына.

— Я с вами знакома всего ничего, и не могу утверждать, но вы мне не показались сентиментальным мужчиной, скорее с твёрдым характером, и, уж простите, немного обозлённым на жизнь. — Ева почувствовала, что разоткровенничалась, но после боя кулаками не машут.

— Но я могу и ошибаться, — уточнила девушка.

На пухлых мужских губах проскользнула лёгкая улыбка. Элегантный человек, который еще некоторое время назад казался таким чужим, строгим, самоуверенным и глупым, спустился в её глазах до простого мужчины, которому, по-видимому, не очень повезло в семейной жизни. На его руке не было обручального кольца, но белая полоса отчётливо выделялась на его тонком пальце.

Трофим хоть и был человеком немолодым, со странностями в характере, и это были, по-видимому, только некоторые из его недостатков, и Ева не желала углубляться в другие, ей неведомые изъяны. Он посмотрел на часы, словно знал, что у неё осталось всего двадцать минут, прежде чем она погрузится в мир творчества.

— Как утверждает большинство людей на этой планете, все мы немного хамелеоны. И жизнь человека извилиста как тропа, и хоть мы и думаем, что мы сами ею управляем, это совсем не так. Потому что, если бы это оказалось таковым, то жизнь была бы похожа на хорошо спланированный календарный план без зачёркнутых дат, и нам было бы неведомо слово,,нет»». Мы не идеальные существа, и это печально.

Ева не могла возразить на умозаключения этого человека. Всё-таки первое впечатление, видимо, обманчиво, и строить на этом своё мнение о человеке довольно глупо.

— У тебя есть ещё время? — спросил Трофим, нежно улыбнувшись ей.

— Я должна идти, простите.

— Забрать тебя после работы?

— Не нужно! Мой парень заедет в восемь. К тому же вы не знаете, где я работаю.

— Никогда не нужно быть в чём-то уверенной. Это первое правило здравого смысла. Время рассудит, кто прав — твоя убеждённость или моя теория вероятности.

— До свидания, Трофим.

— Пока, Ева.

После этих слов мужчина сел в свою машину с затемнёнными окнами, и она тронулась. Когда Ева вошла в парикмахерскую, было ровно восемь утра.

— Так, ты всё-таки опоздала, — сказала начальница, держа в руках ножницы, показывая девушке всем своим видом, что её ожидают.

— Я опоздала всего на несколько минут, простите, — проговорила Ева, завязывая свой рабочий фартук. Она собралась приняться за работу, как вошёл Андрей. Скользкий тип и молодой человек хозяйки, он развалился в кресле и с ухмылкой посматривал на неё своими карими глазами, которые в тот момент казались ей ещё темнее обычного.

— Ну что ты так завелась. Не тронь девушку! Может у неё есть веское оправдание, — сказал он, всматриваясь в обозлённое лицо Анжелы.

— Я тебя предупреждала, что не потерплю опозданий, поэтому отработай сегодняшний день, и можешь быть свободна, — сказала Анжела, снова обращаясь к Еве.

Ева сделала короткую стрижку даме, покрасила ей волосы в чёрный цвет по её желанию; еле сдерживая слёзы, стараясь вести себя естественно, прячась от глаз обозлённой хозяйки, которая так и норовила её укусить.

— До завтра, — проговорила Ева на ходу, одеваясь.

— Нет, ты уволена! Я ещё с утра тебе об этом сказала, и повторять ещё раз не намерена. Строй глазки кому-нибудь другому!

— Но, Анжела, я никогда не кокетничала с твоим парнем. Он мне не нужен. Мне необходима работа, и только она всегда меня интересовала. Ты же знаешь, у меня есть парень, и я его люблю.

— Так я и поверила. Я видела таких пигалиц, как ты!

Ева не стала больше оправдываться. Она-то знала, что не вела себя непристойно; но она не в суде, а Анжела не прокурор, поэтому захлопнула дверь и даже не обернулась назад, чтобы попрощаться с этим местом. Девушка считала, что последние слова Анжелы и были этим прощанием.

Она присела на скамейку возле ивы, пролила несколько слезинок, пожалев саму себя, потом постаралась посмотреть на это по-другому.

— Значит это к лучшему. Сейчас придёт Алексей, и мы вместе решим, что делать. Он не должен опоздать. Сегодня ровно год, как мы вместе.

Ева нащупала сувенир, потом позвонила Алексею, но раздавались лишь короткие гудки. Вдруг за спиной послышался шум мотора. Обернувшись, она увидела тёмный силуэт, и это не был её жених, скорее какой-то незнакомец.

— Сергей, ты?

Молодой человек был в два метра ростом, его чёрные усы зашевелились при виде Евы, зелёные глаза смотрели в сторону, и он молчал, будто заворожённый, стоял истуканом. На его лице не было той приветственной доброй улыбки, одаривающей её каждый день, потому как эти два друга никогда не расставались. Казалось, было лишь одно место, куда они ходили не сообща — на свидание.

На нём была растрёпана рубаха, волосы взъерошены, в руках он держал маленькую коробочку, на которой в темноте и не сразу можно было увидеть красные пятна.

— А где Алексей?

Сергей протянул ей коробочку с белой лентой в виде цветка.

— Этот подарок давно был заказан, правда, у них что-то не получалось с отправкой, по этой причине Алексей поехал в Симферополь и сам забрал его из ювелирного магазина. Я хотел поехать вместе с ним. Но разве его переубедить! Он был такой счастливый, что успеет вовремя на встречу.

— И где же он?

— Ева, мне трудно говорить об этом, и я рад был бы, если б эта весть миновала тебя, но Алексей погиб в автомобильной катастрофе.

Ева обняла дерево, вцепилась в него руками и заплакала горько и безутешно.

— Как это произошло?

— Он столкнулся с грузовой машиной. Не успел ничего понять. Трагедия произошла быстро, он не мучился. Я узнал о его смерти несколько часов назад. Мне жаль… — Парень присел на скамью, опустил голову и старался держаться.

— Он хотел, чтобы ты носила это кольцо. Он очень любил тебя, Ева. Хотел сделать тебя своей женой, и в последнее время был сам не свой от счастья.

— Я не знаю, как дальше жить. — Ева не могла не плакать, и была уверена, что вряд ли когда-то улыбнётся снова.

— Ему нравилось это место. Он всегда говорил, что в ветвях деревьев скрыто больше того, что подвластно человеку, — продолжила девушка, рыдая.

Ева вспомнила, как первый раз столкнулась с молодым человеком. В то время он работал наркологом в местной больнице. Она еще тогда удивилась, что мужчина может нести столь тяжкий крест по жизни. Ей казалось невозможным заставить человека справиться с этим недугом без его желания. А он утверждал, что желание к жизни сначала нужно пробудить, а это нелёгкий труд, и он по маленьким крупинкам будет делать это и заставит опустившегося человека поверить в силу своего разума. Возможно, не всегда это было так легко, но работа была для него не только работой, скорее призванием. И из года в год он не опускал руки, видел в каждом человеке не только больного, а личность, которая просто заблудилась между двумя соснами и не видит выхода. А вот вынудить пациента жить было самым сложным, пока не появилась некая программа, разработанная его коллегами, и которая уже в стадии эксперимента смогла помочь многим найти самих себя.

Алексей был настойчивым мужчиной, по крайней мере, таким он ей показался в первый день знакомства. Они шагали по парку. Было довольно темно, но сияние фонариков в ночи освещало путь к её влечению.

Упавшие листья при освещении были подкрашены, шаг за шагом. Ева чувствовала его тяжёлое дыхание, замедленный шаг, будто его что-то связывало с этими местами. Он не был похож на бандита, нечестного человека, вора или кого-то ещё неприличного, потому-то она и согласилась прогуляться по парку с малознакомым парнем.

Десять минут по парку прошли в раздумьях, они не говорили ни о чём, иногда переглядывались между собой, смотрели на задирающихся друг с другом молодых ребят. Девушки вели себя гораздо хуже обычного. Они не обращали внимания ни на кого, были одеты вызывающе и вели себя так же. Одна даже окликнула Алексея, пытаясь угостить его выпивкой, но он покачал головой и ускорил свой шаг. Так прошло первое свидание — в этом парке среди осенних деревьев год назад, а сегодня она снова стоит здесь, но уже совершенно одна.

— Бывает же так, — говорила её подруга Марина.

— Тут мечешься, встречаешься с одним, потом с другим, и всё не то, а тебе так повезло. Неожиданная встреча — и встречаешь того единственного, с которым хочешь быть всегда, — продолжала она.

Сергей молчал; он смотрел на Еву, заметив, как глаза девушки устремились вдаль; он понимал, что ей необходимо время, дабы опомниться от этого ужасного известия.

Ева вздохнула, пришла в себя и, открыв коробочку, надела на палец кольцо и снова заплакала.

— Алексей погиб, отец в тюрьме. Ему сидеть как минимум двадцать лет.

Ева достала из сумочки платок и вытерла слёзы.

— Ева, кстати, я знаю, это неподходящий момент, но может это как-то поможет. Алексей говорил за три дня до своей смерти, что он уверен в том, что твой отец не убивал того парня. Может быть, это просто несчастный случай.

— Убит человек, а ты говоришь несчастный случай.

— Я не об этом. Алексей получил письмо от Антона. В нём тот пишет, что твоего отца заставили признаться в этом убийстве, что угрожали расправиться с его семьёй.

— А как же доказательства?

— Я тебя прошу! Деньги правят миром. Разве тебе это неизвестно?

— Это понятно. А как же нож?

— Послушай, я постараюсь ещё что-нибудь узнать от одного важного человека. Присмотрись к своим друзьям, особенно к знакомым твоего отца. Если они смогли его разорить, оставить без гроша и засадить в тюрьму, где закон — это те, которые сидят в тюрьмах, то тебе может грозить опасность.

Еве было не до этого. Не то, что ей не было дела до отца, просто в её голове крутились разные мысли, и она не сомневалась в невиновности папы. Не мог он пойти на убийство, иначе тогда её зовут не Ева.

К тому же никто не наблюдал за ним сильной агрессии, но его нельзя назвать безразличным человеком. Убийца ведь не станет стоять среди толпы народа с окровавленным ножом и ждать, пока приедет полиция. Правда, почему свидетели вдруг поменяли свои показания в день суда? Да из-за обычного страха! Кто же станет рисковать своей жизнью? На свет не родился ещё тот, кто пожертвует своей жизнью ради кого-то другого.

— Позвони мне, если что-то узнаешь.

На этом молодые люди расстались.

Ева вернулась домой, задёрнула занавески. Всё в ней говорило о боли, лицо было красным, глаза опухли от слёз. Она больше ничего не понимала, будто её жизнь протекала не по расписанию, словно этот момент навсегда вычеркнул всё хорошее из её памяти, словно умер не самый дорогой и любимый человек, а сама Ева. Со злости она скинула бутылку со стола, укрыла мать шёлковой простынёй, убрала окурки сигарет, разбросанных на полу, и потушила лампу. Мать, по обыкновению, ставила её на стол; ей нравился неяркий свет, исходящий из голубой лампы.

Ева ворочалась с боку на бок, не могла уснуть, ей постоянно казалось, что кто-то стоит рядом и гладит её по голове. Она поднялась; часы пробили половину первого ночи, в комнате не оказалось никого, кроме неё и её панического страха. Она спустилась по лестнице в огромный зал, села на софу, самую большую в этом опустошённом доме, открыла лакированный старый шкаф и достала старую книгу в чёрном переплёте, с закладкой на десятой странице. Девушка решила, что больше не станет бояться бессонных ночей. Раньше с ней часто такое случалось. Какое-то странное ощущение, можно сказать, присутствие некоего существа. Правда в приведения никто не верил, поэтому мысль о них сразу отрицалась её разумом. Когда ей стало немного легче, и сердце перестало стучать молотом в груди, она открыла эту книгу и начала читать:

,,Я никогда не буду твоей»».

Сначала Ева подумала, что это продолжение того маминого дневника. Потом из написанного корявым почерком она ровно ничего не поняла. Только жмурила глаза, пытаясь разобрать почерк, но история была очень заманчивая. Рассказ шёл о любви, о том светлом чувстве, которое нельзя купить за деньги, как и о невозможности приказать своему сердцу выбрать того или иного мужчину. Прочитав несколько страниц, Ева закрыла книгу и заснула.

Как ни странно, на следующий день ей было намного лучше. Она открыла шкаф, надела на себя тёмное ситцевое платье, обруч на голову и посмотрела в зеркало.

Если бы она кому-то рассказала, что с ней произошло в тот миг, все посчитали бы её сумасшедшей, убитой горем молодой девушкой, которая не в состоянии примириться со смертью своего жениха.

В этом зеркале Ева не увидела свой прекрасный стан, длинные вьющиеся волосы, миловидное лицо красавицы; напротив, там было что-то или кто-то, кто, вытаращив глаза, смотрел прямо на неё. Старуха была покрыта язвами, на ней было старое изорванное платье; она приближалась, подошла ближе к ней, вытянула руку прямо из зеркала и проговорила своим неприятным громким голосом:

— Подай мне руку, дитя моё, и ты получишь всё, что пожелаешь!

Ева зажмурила глаза, затем открыла, но силуэт все ещё отображался в зеркале, сводя её медленно с ума.

— Ты красива, умна, и тебе не нужно работать, чтобы добиться богатства. Представь, ты сможешь вытащить своего отца из тюрьмы и жить, словно этого никогда не было в твоей жизни, — продолжала старуха. Только дай мне руку и считай, ты заключила самую удачную сделку в своей жизни.

Ева стояла, как вкопанная. Она вообще ничего не понимала.

— Нет, ничего не хочу. Исчезни, нечистая сила! — проговорила девушка слова, часто произносимые её матерью, потому как после бутылки водки у той часто присутствовали эти странные ведения. Но она-то сама не пьёт ничего, кроме кофе и чёрного чая, и никогда не страдала галлюцинациями.

— Ева, ты глупа. Кто ты такая, чтобы отказывать мне? Ты вообще знаешь, кто я такой? — спрашивал всё тот же голос.

— Не хочу знать, убирайся!

— Запомни, Ева, я буду преследовать тебя и днём и ночью, войду в твой разум, и когда ты устанешь от своих страданий, то пожалеешь, что отказала мирскому царю в его просьбе. Твоя жизнь не имеет ценности, ты никому не нужна. Ты не существуешь, Ева, не знаешь, кто ты. Ты — не прекрасное создание, наделённое красотой. Кто ты, Ева?

Этот кошмар закончился, и Ева снова увидела своё отражение.

— Ужас! — подумала девушка, заглянув за зеркало. Дыр в нём не могло быть, но она уже где-то слышала этот странный противный голос, диктующий ей условия.

— Так, надо показаться врачу. Нервное потрясение переросло в болезнь. Этого мне ещё не хватало, — разозлилась на себя Ева, собрала волосы и заварила себе чашку кофе. Выглянула в окно, где видна проезжая часть; там одна за другой чередовались машины. Мысли были у неё ужасные; похоже, утро станет продолжением ночного кошмара.

Кофе не помог. Голова раскалывалась ещё больше. Боль в желудке усилилась, всё плыло перед глазами.

На часах пробило десять утра. Ева спохватилась, вспомнив, что пообещала встретиться с подругой к одиннадцати. Для неё всё закончилось там, в том парке, когда увидела перед собой Сергея, такого растрёпанного, несчастного, и это страшное известие о гибели жениха, словно пуля, убило её наповал. Ещё нужно было позвонить родителям Алексея, узнать о похоронах и принять несколько важных решений.

Она поднялась на второй этаж, вспомнила, как всё было раньше. Счастливая семья сидела за уютным столом, отец обнимал маму, нахваливая её жаркое из свинины, и оба смеялись, когда Ева слизывала кусок масла с бутерброда и застывала в позе, заметив, что её проступок снова замечен. Папа выстроил этот дом в три этажа, купил новую мебель, выбросив всё старьё и оставив только старый шкаф, обожаемый мамой, диван и несколько антикварных вещей. На втором этаже была шикарная книжная библиотека, так как отец был умным человеком, интересовался всем понемногу, больше искусством двадцатого века, поэтому энциклопедии по искусству стояли в два ряда, вытесняя детские сказки и массу женских романов, читаемых более молодыми членами этой семьи. Здесь отец, оставаясь наедине с собой, погружался в свой мир. Так думала Ева. И когда ненароком важная для отца книга спрыгивала с полки, маленькая двенадцатилетняя девочка списывала это недоразумение на свои неловкие руки, которые цеплялись за всё, что попадалось. Отец улыбался, ставил книгу на полку, садился подле непоседы, и мог часами рассказывать ей о науке -гомосапиенс. Его интересовал человек во всех подробностях: не только какие органы и где находятся, но и пытался доказать всем глупцам в доме о несуществующей душе..

Тогда Ева только хлопала глазами, не могла понять требования строгого отца. В конце концов, по его желанию была выброшена одна духовная книга, так как распри с мамой длились неделями, пока-таки она не сдалась на его милость.

В то время Еве казалось, что они скоро разведутся, если будут ссориться по мелочам. А теперь, когда он в тюрьме и печать убийцы постепенно разрушает их жизнь, те ссоры кажутся ей незначительными, мелкими разрушительными элементами, при помощи которых человек изучает прелесть супружества. Это были менее трагические моменты, поддающиеся исправлению; семейную недомолвку с лёгкостью можно искоренить ласковым словом, нежным объятием, но вот клеймо позора не стереть ничем, как и смерть победить невозможно.

Прозвенел телефон. Ева подскочила, схватила трубку, как утопающий хватается за соломинку. Это был отец Алексея. Этот человек слыл неприятнейшим типом, был против их отношений, но ей не представилась возможность увидеть его лично, но этого, видимо, теперь не избежать.

— Ева, похороны завтра в одиннадцать. Я знаю, как мой сын любил тебя, поэтому оставим нашу взаимную неприязнь на некоторое время.

— Я незнакома с вами, поэтому не могу испытывать к вам ничего дурного. — Девушка не успела договорить, как в телефоне раздались короткие гудки.

Ева вынесла перьевую подушку, одеяло и, несмотря на то, что на дворе лето, и ей не к спеху было заниматься этим сложным занятием, она всё же принялась за работу, изредка вытирая уголком платка слёзы. Когда она закончила, то решила, что не станет сидеть дома и смотреть на пьяную мать. Та ещё спала и жуть как не любила, когда Ева прерывала её сновидения. Сердце у девушки сжималось, боль в груди не проходила. Взяв немного денег, Ева поехала на то же место, где была неделю назад. Что-то влекло её поехать именно сегодня, потому как завтра это станет уже не так срочно. Она захватила с собой лёгкий плащ и выскочила на улицу.

Долгое время она просто блуждала по узким улочкам. Потом оказалась на набережной, и когда пассажирский катер причалил к берегу, за спиной послышались свисты, будто кто-то не мог дождаться встречи. На причал один за другим выходили пассажиры, минуя девушку, которая была погружена в свои собственные мысли и не обращала внимания на прохожих, задевающих её локтями. Вдруг её кто-то позвал:

— Ева, это вы?

Ева обернулась. Когда она в первый раз увидела Трофима в кафе, среди молодых парней, была уверена, что никогда не забудет этого лица, и даже, если судьба преподнесёт ей неприятный подарок заметить его среди толпы, то и тогда, она без сомнения узнает этого наглеца.

Он был одет по-другому: без рубахи и галстука, в простой футболке, сверху джинсовая куртка, на ногах кроссовки. Это одеяние Еве, безусловно, понравилось больше, так как она видела сразу, кто скрывается под оболочкой — простой милый мужчина или напыщенный щёголь.

В чём он не изменился, так это в вежливости к женщинам.

— Ева, надеюсь, у тебя всё в порядке, — сказал Трофим. Он почесал у виска, потом кинул взгляд на небо.

Когда он смотрел на него, Еве так и хотелось спросить, почему в его руках букет белых роз, и что он здесь делает?

— Белые розы — любимые цветы моей жены, поэтому я всегда прихожу сюда с ними, — опередил Трофим девушку.

Ева уже хотела придумать любую причину, чтоб уйти. Жуть, как ей не нравились женатые мужчины, ищущие приключений. Стало жаль его жену. Сидит, наверное, дома и дожидается, пока он вернётся домой. И видимо, эти цветы предназначались наверняка не для неё.

Они стояли напротив друг друга, на пирсе не осталось ни одного человека. Для кого-то путешествие по водяной глади уже закончилось, а для кого-то ещё не начинается. Молодая девушка только забыла о не очень приятной встрече, как этот человек снова появился, да ещё и в тот момент, когда совсем не хотелось ни о чём говорить. Это её удивило.

— А почему вы пришли сюда один, без неё?

— Если у тебя найдётся несколько минут на причудливого старика, то я расскажу тебе эту невесёлую историю.

Ева кивнула, и они побрели по дороге, остановились возле небольшого ресторана, но сошлись на том, что нет ничего лучше морского побережья, когда волны бьются о берег, и мягкий песок оставляет на ногах мелкие крупинки. Так они и решили, что незачем собирать городскую пыль на свою одежду, если можно совместить приятный разговор с морским бризом.

— Я рад встретить тебя снова, Ева, — присев на песок, сказал Трофим.

— Трофим, вы знаете, что пришло мне в голову?

— Нет. Скажи.

— Вы похожи на иностранца. Ну, или на актёра.

— Ага. Об этом стоит подумать. Нет, я не актёр и не иностранец. Правда в последнее время хотел бы уехать и всё забыть. Только от себя ведь не скроешься! Ты только меня не торопи и не перебивай. Я живу в городе, строю дома, там же родился и вырос мой сын. Моя жена с этих мест.

— Вы всё-таки женаты?

— Нет. Я вдовец, моя жена умерла. Хотя, если честно, я долго не снимал обручального кольца. Не мог себя пересилить. Это оказалось сильнее меня.

— Мне жаль…

— Странно, ведь она была гораздо моложе меня. Да, болезнь не выбирает своих жертв. Может быть, я покажусь ненормальным, но мы часто здесь бывали; я покупал букет цветов, и мы ходили вот по этому берегу; и из года в год это было что-то вроде нашей семейной традиции. Да, сегодня я без неё, но там, далеко на небесах, она видит, что я ничего не забыл. Глупо, как думаешь?

— Не глупо, а красиво. Мне вот восемнадцать лет, а меня всегда интересовал момент, что будет, если меня вдруг не станет, а мой муж останется один? Что он сделает? Сразу меня забудет и найдёт себе другую, или будет верен этой любви до конца?

— Слишком странные вопросы задаешь себе, Ева. Кто знает, может он будет моложе или вы умрёте одновременно, что, на мой взгляд, было бы просто замечательно. Очень трудно отпустить дорогого человека. У тебя ведь есть любимый человек?

— Был. Погиб несколько дней назад. Завтра похороны. Вот я и пришла сюда, чтобы не оставаться сама с собой наедине.

— Понимаю. Это правильно, Ева. Дай себе время утешиться.

— А вы смогли всё забыть?

— По крайней мере, постарался. Я знаю, моя жена бы меня поняла. Она вообще была особенной; таких женщин как она, просто нет.

Ева заметила, как руки Трофима задрожали, а глаза наполнились слезами.

— Вот…, и я пытаюсь…, но пока не выходит.

Трофим достал фото из портмоне и передал его Еве, но для чего, ей было непонятно. Может быть, ему нужен был просто собеседник, вот он и решил ей поведать эту историю. На фото был молодой человек лет восемнадцати. Красивый парень держал в руках доску для сёрфинга, у него была очаровательная и добрая улыбка и голубые глаза.

— Кто это?

— Мой сын. Вернее был мой сын.

— Он что, тоже умер из-за этой болезни? — боясь называть её раком, проговорила Ева, выражая своё удивление.

— Нет. Он был зверски убит. И я тоже спрашиваю себя, за что мне всё это? Сначала жена, потом сын. У нас были нелёгкие отношения. Я до сих пор жалею, что недостаточно уделял ему внимания. Может что-то упустил. Женская рука — это женская рука, и мужчине не узнать, как это матерям удаётся всё и везде успевать. Моя Мила была такой. Более чуткой и любящей жены во всём свете не найти. К сожалению, я не мог удовлетворить его последнюю просьбу; он вышел из дома, и это был наш последний разговор. Если бы возможно было вернуть всё назад, я бы поступил по-другому.

— А чего он хотел?

— Хотел новую машину.

— Старая сломалась?

— Нет, просто надоела. Тебе наверняка более понятны его желания. Вы наверно в одном возрасте.

— Да. Но я другая. Не думаю, что счастье заключается в машине или в деньгах.

— Он думал, раз у меня связи и я хорошо зарабатываю, то можно позволить себе ещё одну прихоть. Совсем от рук отбился. Ничего не мог поделать с ним. И бывает же такое, что из-за родного человека можно испытывать стыд. А вот теперь, он мёртв.

— Какой ужас! Вы что, видели убийцу своего сына?

— Да, в суде. К сожалению, он даже не может себе представить, что забрал у меня абсолютно всё.

— Так его посадили?

— Да, он находится в тюрьме.

— Если этот человек сделал такой ужасный поступок, то там ему и место.

Трофим взял себя в руки.

— Да. По старой дружбе адвокат сообщил мне перед тем, как я ехал сюда, что он умер в своей камере. Покончил жизнь самоубийством.

— Вот видите, справедливость восторжествовала.

— Не могу утверждать того же. Он не должен был умирать, а просидеть в тюрьме положенный срок, страдая от пыток и боли. Как я бы этого хотел — видеть его униженным, оскорблённым и раздавленным.

— Но когда-нибудь убийца всё равно вышел бы на свободу.

— Да, я знаю. Я бы его встретил с почестями.

— Вы что, собирались убить его своей рукой?

— Да. Я считал дни, когда это произойдёт.

— Трофим, я не думаю, что вы бы пошли на такое. Что бы это вам дало? Вы бы нарушили закон и сели в тюрьму.

— Мне терять нечего.

— А друзья, родственники?

— У меня почти нет друзей, а родственники живут далеко, и вообще никому неинтересно, как мы жили до сих пор. Когда я увидел тебя там, в этом кафе, с такими грустными глазами, мне стало ясно, что этот человек разбил жизнь не только себе, но и своей семье.

— Не понимаю, причём тут я?

— Это твой отец убил моего сына.

— Это неправда! Я вам не верю! — Ева начала плакать пуще, чем когда узнала о смерти Алексея.

— Зачем вы меня преследуете и говорите такие ужасные вещи о моём отце? Да, он тоже сидит за убийство, но он невиновен, и его скоро выпустят на свободу.

— Поверь, я бы хотел, чтобы ты оказалась права. Но мой сын мёртв, и твой отец тоже. Он попытался избежать наказания таким вот способом, но самое страшное наказание ждёт его на том свете. И этого не исправить. Я просто хотел встретиться с дочерью человека, которого ненавижу. Единственное, что ему удалось, это испортить тебе жизнь.

Тут его глаза стали злыми, дикими, будто ему так и хотелось заставить её заплатить за это. Он накинул плащ и безмолвно исчез.

— Он невиновен. Я это знаю. Он невиновен. Подождите! — крикнула Ева вслед Трофиму.

Она стояла возле кромки воды и пыталась понять всё происходящее с ней за этот короткий промежуток времени. То, что отец мёртв, просто убило её, и Ева уже ничего не соображала. Как можно было подумать о её отце вот такое? Ведь тот, кто его знал, ничего плохого от него не видел, не то, что не слышал. А теперь весь мир против неё. Что было пережить этот суд, оскорбления и плевки! А ещё завтрашний день… одни похороны, потом надо что-то решать с похоронами отца. Нужно переубедить маму, но что толку говорить с ней об этом. Она же просто сдалась, поверила в эти сплетни, в преступление, которое сделал не он. А еще эти обвинения со стороны Трофима. Да, его можно понять. Он потерял сына, и ему простительно такое отношение к ней. Только в чём же она виновата? В том, что она дочь убийцы? Папа взял на себя чужое преступление, и причина становится более ясной. Кто-то действительно заставил его это сделать. Зачем же он покончил жизнь самоубийством? Скорее всего, ему помогли сделать это. Он — тот, кто так любил жизнь, не мог оборвать её, просто не посмел бы этого сделать, не лишил бы себя удовольствия поймать настоящего убийцу.

— Тогда я сделаю это за тебя, папа! — пообещала себе Ева.

Она долго не могла прийти в себя. Ева то и дело плакала без остановки, всхлипывала, вытирала нос платком, растерев его до красноты. Потом пошла на автобусную остановку, и как только транспорт остановился, быстро вскочила в него.

Девушка словно постарела на десять лет от этих событий, ничего не видела вокруг себя. Вот если бы Алексей рассказал ей, что ему удалось узнать об этой истории. Её отец написал ему письмо. Значит, был там у него кто-то свой, раз ему удалось это сделать.

Молодой человек подсел рядом с ней. Оказалось, в автобусе не было больше свободных мест, кроме одного возле неё.

Тот, видимо, был служителем церкви. Ему было лет двадцать. Он был очень красив, молод, хорошего телосложения; лицо такое светлое и открытое, в голубых глазах — чистый взгляд, и аккуратная борода.

Это было лицо церкви или монастыря, ей всё одно, но с той минуты, как он сел рядом, ей стало как-то спокойнее на душе, словно он поддерживал её мысленно.

— Вы слышали, кто-то напал на Николая. Он забыл запереть свой дом на ключ, — проговорил голос в задних рядах.

— А что забрали? — спросила пожилая женщина.

— Все деньги и драгоценности. Да и это не главное. Через два дня такое же произошло в соседней деревне. Похоже, нужно быть предельно осторожными.

— А вот у нас произошло убийство. Этот парень, которого убили, говорят, был ещё совсем молодой, лет восемнадцать.

— Ах, Ольга, это же давно произошло. Нашла о чём вспоминать. Я знала Антона с малых лет. Его родители были очень порядочными людьми. Если спросишь меня, я не верю в его виновность. Он один из самых богатых людей посёлка, вернее был им, пока его не разорили, а потом не посадили в тюрьму.

— Ну, если это так, то все преступники по ошибке сидят в тюрьмах, — хихикнула другая женщина.

— Не нужно верить слухам. Его дочь окончила школу с золотой медалью, гордость школы.

— И что с того! Дочь за отца не отвечает, — утвердила Ефросинья, кинув на Ольгу озлобленный взгляд.

— Я тоже хорошо знаю эту семью. Если ты такая умная, что же ты не поддержала свою подругу?

— У каждого свои мухи в голове. Я была неправа и собираюсь поддержать девочку.

— Этот дом все обходят стороной. С тобой никто не станет больше общаться после этого. Ты понимаешь?

— А мне всё равно. Когда Светлана помогала с похоронами твоей матери, ты вроде бы была другого о ней мнения, а теперь, когда человек начал пить с горя, ты отошла в сторону.

Ефросинья опустила голову, будто почувствовала на мгновение вину, потом поправила свой платок, отодвинула корзину и отвернула голову в сторону.

— А это разве не дочь Антона? — указала она глазами на молодую девушку.

— Тише, не кричи так. Девушка и так настрадалась, — тихо произнесла Ольга, заметив, как Ефросинья вытаращила глаза на бедное создание, которое съёжившись и опустившись пониже, старалось стать неприметней.

Ева набросила на голову платок, только это не помогало ей скрыться от ужасающих и обвиняющих взглядов.

Молодой человек вышел на остановке, и Еву протрусило ещё несколько вёрст до деревни. Она смотрела, как автобус петляет между деревушками, и на окне появлялись первые капли дождя. Никто не видел её плача и не слышал биение её сердца, разрывавшегося от нанесенного унижения. И в ту минуту она дала себе обещание, что даже если ей понадобится вечность, она снимет этот позор со своей семьи, иначе ей просто не выжить в этом ужасном мире.

В доме всё пропахло дымом. Может оттого, что сама Ева не курила, она и не любила этот едкий запах, и после того, как мать брала сигареты в местном магазине, девушка пыталась спрятать их подальше, пока та спала. Но во время её отсутствия матери удавалось перерыть весь дом, где вскоре уже было не найти ни одного потайного места, куда бы та не заглянула, чтобы насладиться сигаретой.

Светлана спала мёртвым сном, видимо заснула с зажжённой сигаретой. Окурок, наверно, упал на махровое покрывало, и оно едва не сгорело.

— Мама, ты сошла с ума! — крикнула Ева, схватив ведро с водой из ванной комнаты, и потушила тлеющее покрывало.

— А, пришла, наконец-то! А твой дорогой папочка сегодня скончался и оставил нас одних. Весело, не так ли?

Светлана поднялась и метнула на пол фото мужа, разбросала деревянные статуэтки, сделанные им еще в молодости, будто это могло помочь ей выпустить пар. На ковре остались осколки вазы, тут же посредине этого хаоса, сидя на корточках, она пыталась дотянуться до бутылки водки, закатившейся за диван.

От бутылки остались только осколки. Они дополнили общую картину зала. Похоже, потребуется время, чтобы очистить комнату от стекла.

— Нет, нет, больше не буду пить, мой дорогой супруг, — бредила Светлана, пытаясь выхватить савок у своей дочери.

— Я сама, Ева. Я сама, — повторяла она.

— Ты еле держишься на ногах. Мама, прошу тебя, нужно устроить папины похороны.

— Нет, не будет никаких похорон. Зароем его как собаку в землю. Я его ненавижу, — кричала она всё громче и громче, и даже, если кто из соседей слышал бы стоны, то не решился бы зайти в дом к жене убийцы.

Светлана выпила чай с мелиссой, держалась за голову и не успокаивалась ни на минуту. Еве стало ясно, что плачет она не потому, что папа погиб, а потому, как сгубил их жизни. Девушка развернула пакет и вытащила несколько пирожных. Мать не ела целый день, и её состояние становилось очень критическим. Начатая бутылка, стоявшая за диваном, говорила о том, что она таки нашла деньги под матрасом, пошла в магазин и приобрела эту мерзость снова. И она не будет оправдывать её поступок. Сегодня кто-то умер, завтра родится. Так это никогда не прекратится.

— Мама, вернёмся к нашему разговору. Я завтра пойду в церковь и попрошу помолиться за успокоение души твоего мужа и моего отца.

— Не смей, слышишь меня, не делай этого, — прикрикнула Светлана, охрипшим голосом.

— Но, мама, так положено. Тело отца доставят через два дня. Мы должны его похоронить. Мы можем не ходить на его могилу. За это нас никто не осудит, но если мы его не похороним, то станут чесать языками, и не в нашу с тобой пользу.

— Мы ещё долго будем на слуху, так что привыкай, дочь.

В посёлке через два дня был похоронен убийца и самоубийца в одном лице. Молодой служитель церкви прочитал небольшую молитву, и на этом похоронная процессия была завершена. Светлана не пролила ни одной слезинки по этому человеку; Ева напротив, дала волю эмоциям.

После похорон Алексея в ней осталось так мало слёз, но она любила своего отца и была единственным человеком, который не верил в его самоубийство. Никто не пришёл проводить его в последний путь, ни его мнимые друзья, знающие его при жизни, никто, кроме неё одной, кто видел всё того же любящего отца, который выстроил небольшую империю и жил как честный, порядочный человек. Ей было сложно понять, кого она оплакивала больше: любимого человека или отца. В этот момент ей вообще казалось, что через несколько минут снова зазвонит будильник, и она проснётся от этого долгого кошмарного сновидения.

Ева опустилась на колени, положила свежий букет цветов, розы покрыли чёрную землю могилы. Её волосы смочил проливной дождь, который разыгрался не вовремя. Пальцы коснулись этого места, и пусть она не верит в жизнь после смерти, в секунду ей так захотелось, чтобы это было так, что всё-таки душа существует, и у человека есть этот второй шанс, который так категорично отрицался её отцом, этим сильным, идущим смело по жизни, человеком.

Она опустилась на землю, и ей казалось, что земля окрасилась в багровый цвет, трава стала чёрной и безжизненной, потом проговорила:

— Я люблю тебя, папочка, и знай, есть на земле один человечек, который никогда не забудет о тебе. Я буду тебя навещать. Я не прощаюсь, папа. Я ещё вернусь.

3 Глава

Месть.

Однажды летним вечером, выйдя за ворота своего дома, можно было ещё заметить догорающий костёр, пламя которого безжалостно поглощало всё — боль, печаль, несбыточные мечты Светланы. На угасающем пепле лежали кусочки сожжённых фотографий. Так на заднем дворе двое убитых горем людей пытались избавиться от прошлых воспоминаний.

Осталась последняя коробка, в который были рисунки, старые отрывки воспоминаний из жизни Светланы, которые грузом легли на плечи, поэтому, по-видимому, она не сразу и вспомнила, куда положила все эти вещи. А когда нашла и открыла, опустилась на зелёную траву и зарыдала, будто это был первый снимок, первое письмо, или первое признание в любви.

В этот миг перед глазами было слишком много: много хорошего, но и невыносимо много плохого.

— Мама, давай я помогу! — вскочила Ева на ноги, взяв первое, что попалось под руку.

Впервые Ева сидела с ней вот так рядышком, плечом к плечу. От неё не пахло спиртным; руки, правда, немного дрожали, и лицо осунулось, а глаза уставшие и пустые. Но смерть мужа будто бы заставила её вновь вспомнить, что жизнь ещё не закончена.

— Мама, я очень тебя люблю. Я хочу, чтоб ты всегда это помнила и никогда не сомневалась, — вдруг вырвались слова Евы.

— Я знаю, дорогая. Да, досталось же тебе по жизни! Мать алкоголичка, отец убийца, — проговорила Светлана, уронив одну слезу.

— Не говори так, мама. Папа не убийца, и я собираюсь это доказать. Ещё не знаю, как и когда, но я это сделаю. Верь мне!

В этот вечер Ева прочитала любовные письма отца к матери. Покончив с этим, они вернулись в свой дом, навели немного уют, приготовили курицу с яблоками и открыли банку вишневого компота. Ева хотела видеть маму именно такой, как сегодня, смело идущей вперёд.

Ева легла и уткнулась в одеяло. Ей так хотелось, чтобы это не оказалось лишь невыполнимым обещанием матери, вспышкой, которая к утру снова погаснет. Ведь она не раз пыталась бросить пить, но до сих пор не смогла этого сделать.

Как Ева боялась поверить в обещание матери, боялась лелеять мысль о том, что она больше не сорвётся. И если этого не произойдёт, то опять будет больно, слишком больно, как в тот момент, когда её рука потянулась снова к бутылке водки; больно от ощущения того, что если маме не удастся справиться самой, то она останется совсем одна на белом свете.

И Ева мечтала, как тогда, когда она первый раз попросила небеса о помощи. Да, и ей подарили эту книгу с золотистой обложкой, внутри множество картинок, которые говорили ей, что всё возможно, если этого захотеть. А это чудное голубое платье, привезённое отцом из города, стало для Евы подтверждением того, что там, в голубизне, куда были направлены её мечты, кто-то записывает её пожелания и исполняет их. Только ей больше не десять, и она разучилась мечтать, а верила в рок судьбы.

Утренние петухи разбудили её ровно в пять. Ева открыла глаза, встала с постели и подошла к окну. Осенний запах сада был всё таким же, а ей казалось, что она находится в отдалённом месте, где за окном растут кусты белых роз, а рядом стоит всадник на своём белом скакуне с букетом цветов. Да, по-видимому, она ещё не проснулась. Деньки выдались не из лёгких, но она всё не могла оторваться от красоты, которая вуалью покрыла дом на окраине деревни. Этот осенний запах! Виноградные кусты нависают над крышей дома, в долине видны чёрные сухие поля подсолнечника, отцвёл ковыль. В это время года долины и холмы больше похожи на пустыню, где ничего не растёт, всё выжжено солнцем, всё живое будто вымерло, а вместе с тем это дополняло неприятные воспоминания Евы, и ей захотелось, чтобы быстрее пролетело время, и поскорее наступила весна.

Мечтать гораздо лучше, мир становится другим, более весёлым, и приближает тебя к тому, чего ты сама хочешь.

— Ева, что ты там такое увидела?

— Ах, мама! — возмутилась Ева.

Она повернулась и не поверила своим глазам. На столе стоял ванильный торт с восемнадцатью свечами. Такой большой и весь ванильный, как мама пекла в детстве.

— Мама, мне уже восемнадцать!

— Я с этим пьянством пропустила твой праздник. Лучше поздно, чем никогда.

Это извинение довело Еву до того, что она-таки заплакала. Девушка впилась пальцами в волосы матери, сжимая её так сильно, что та стала тяжело дышать.

Ева разжала руки, съела кусочек торта и посмотрела на часы.

— Я так долго спала, что наверняка могла проспать самое интересное.

— Ничего не пропустила, — произнесла Светлана, держа в руках письмо.

— Мама, ты побледнела. Плохие вести?

— Приедет близкий родственник. Письмо от него. Александр, брат твоего отца, просит принять его в нашем доме. — Светлана опустила глаза.

— У папы был брат? Вот это новость!

— Не был, а есть. Нельзя говорить о живом человеке в прошедшем времени.

— Как же? Папа скрывал от нас тот факт, что у него есть брат? Почему?

— Не знаю, дорогая.

— А какой он, мама?

— Да обыкновенный человек. Сколько же лет прошло? Наверно лет двадцать, если не больше. Вообще твой отец очень хорошо о нём отзывался, но мне он никогда не нравился. Скользкий он тип. Хотя, время меняет людей. Только бы он не расспрашивал слишком много! Я этого не выдержу. — Светлана всё держала открытое письмо от Александра, смотрела на фото его детей, на написанное на бумаге, и почему-то становилась всё грустнее и грустнее.

— Ну, раз его приезд — дело решённое, то нужно его как следует встретить. Не выгоним же мы человека только потому, что мы ничего о нём не слышали долгое время. Наверняка была серьёзная причина. Этих мужчин порой совсем не поймёшь.

— Понимаешь, я сама отправила ему телеграмму. Подумала, ему необходимо знать о смерти брата. Нельзя было утаивать от него это.

— Ты абсолютно права, мама. Ты поступила по-человечески.

— Он будет через неделю. Мы должны быть гостеприимными. Думаю, Антон хотел бы, чтобы я поступила именно так.

Впервые Светлана заплакала перед дочерью.

— Мама, с тобой всё хорошо?

— Да. Просто не ожидала услышать о нём снова.

— Я никогда не видела его. Интуиция у меня хорошая. Думаю, он даже неплохой, можно сказать — хороший. Он поможет мне установить справедливость. Кто-то же должен вступиться за отца.

— Глупая девчонка! Не вздумай говорить с ним на эту тему!

— Да почему нет? Если он брат папы, и если он поверит моим выводам, то ему ничего другого не останется, как помочь мне.

Ева вопросительно посмотрела на мать, будто ждала одобрения; правда, на самом деле ей совсем это было не нужно, хотелось просто успокоить свою совесть.

— Забудь об этом! Вряд ли, он поможет.

— А какой он? — настаивала Ева.

— Александр моложе твоего отца на три года. По молодости он был очень симпатичным, а по характеру упрям и самоуверен. Хотя я не очень хорошо его знала. Он покинул эти места сразу же после свадьбы, и больше я о нём не слышала.

Последующие несколько дней Ева ожидала дорогого гостя. Ей так хотелось увидеть этого человека. Ведь кроме него у неё не осталось ни одного родственника.

Ева отворила железные ворота. Издали увидела машину Александра; когда он приблизился в поле её зрения, она стала его рассматривать, как самую диковинную вещь, какую когда-нибудь видела.

Мужчина лет тридцати семи был крупноват. У него были миловидные черты лица, приличная шевелюра, карие глаза. Он поставил сумку в угол, снял кепку и скромно уселся в кресло.

— Ну, мои дорогие родственники, — начал он и тяжело вздохнул. — Не удивляйтесь моему приезду. Я не задержусь долго в этих местах. Только посещу могилу брата, закончу одно дело, и сразу назад.

— Может, всё-таки останетесь дольше? — спросила Ева, надеясь, что Александр поможет ей в поисках настоящего убийцы в деле отца.

— Это будет зависеть не от меня. Жаль, что я не успел к похоронам. Как вы тут живёте?

— Да как все, — сказала Светлана. — Я поставлю чайник. Ты же с дороги.

— Не откажусь!

Александр стал прохаживаться по залу.

— Здесь всё изменилось.

— Папа постарался.

— Вижу-вижу! Строитель он был от Бога. В прошлом этот дом был похож больше на хижину, а теперь смотрю, какой дворец выстроил. В этом он мастер был, ничего не скажешь. Даже придраться не к чему.

— А вот и мой чай. — Александр взял кружку, нарочно задев Светлану, и его лицо расплылось в улыбке.

Только Еве, как и Светлане, это не понравилось.

— Зелёный, листовой, заваренный по рецепту твоей мамы. Я ещё помню, как она его готовила. Вот это была диктаторша!

— Прекрати, Александр. — Мама была с характером, но тираном её не назовёшь.

— Прости! Просто вспомнилось прошлое. Кстати, ты почти не изменилась с той нашей последней встречи. Всё такая же колючая, как раньше.

— Ну, извини, что не угодила. В данном случае мне можно простить моё поведение. Твой брат в земле. Люди нас ненавидят. Я больше не хочу здесь оставаться. Если мы не уедем, то нас выживут. Эти постоянные перешёптывания за спиной… Мне ещё не так, а вот Ева еще молодая. Ей нужно общаться со сверстниками. Как только узнают, что она дочь убийцы, отворачиваются и обходят её стороной. — Светлана поставила серебряный самовар и плюшки, испечённые с утра.

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. У меня большой дом. Места хватит для всех.

— Не продолжай, мы не нуждаемся в твоём сочувствии. Сами справимся.

— Не беспокойся, я буду жить в другом доме, и вам не придётся терпеть моё присутствие, — обратился Александр к женщине. Достал сигареты и закурил; его руки стали дрожать, в глазах появилась обида.

— Это не входит в наши планы, — утвердила Светлана, бросив на него презрительный взгляд.

— Не отказывайся сразу! Вы же не навсегда покидаете эти места. Вы можете приезжать сюда, или оставить кого-то, кто бы смотрел за домом. В общем, подумайте, обсудите всё, я не тороплю вас с ответом.

— И думать нечего. Я не согласна.

— Мама! — возмутилась Ева.

— Если всё же надумаете принять моё предложение, то я буду рад.

— Хорошо, что вы приехали, Александр, — сказала Ева. — Может мама хоть вас послушает. Я уже все уши ей прожужжала, что нужно найти настоящего убийцу в деле отца, иначе это же никогда не закончится. Вы не подумайте, я не ради себя, ради папы.

— Взрослая у тебя дочь, Светлана, и очень добрая, верит в справедливость. Что касается моего брата, то я ни на секунду не верю в эти бредни о нём. Может, он не идеальный человек, но честный, и точно не убийца.

— Выкини из головы эту глупость, — возмутилась Светлана.

— Мы поговорим об этом деле позже. Не очень я уверен, что сможем что-то доказать, но попытаться можно.

— Вы предатели. Папа бы никогда не оставил всё так, если бы дело касалось вас обоих. — Ева подскочила, будто ужаленная осой, с места и поднялась к себе в спальню, закрыв двери в комнату.

В это время Светлана немного оттаяла от случившегося накануне, не удивилась словам дочери, но и не стала бежать за ней, чтобы объясниться. Сейчас она была вся здесь, рядом с ним. Она не виделась с Александром целую вечность; так давно это было, что и не вспомнишь многих мелких деталей первой волнующей встречи. Это был тот, о котором были мысли молоденькой восемнадцатилетней девочки, и расставание с которым заставило её страдать.

— Да, время говорит не в мою пользу. Ты меня понимаешь. Ты всегда меня понимала. И тогда в зелёной роще, когда призналась мне в любви, ты тоже знала, уверен, что знала, что ответишь моему брату, когда ему станет всё известно. Наверно я недостаточно хорошо всё просчитал, что ты всё-таки выбрала не меня.

— Ты был молод и импульсивен. Ты прав, я хорошо тебя изучила. Антон был отличным парнем, полюбил меня и был готов создать семью. Ты с лёгкостью отказался от моей любви. Так что можешь винить только себя.

— Ты вычеркнула меня из своей жизни, поддалась на уговоры моего брата. Чем же он оказался лучше меня? Нет, если бы это был мой друг, сват, но только не родной брат. Против него я не имел никаких шансов. Он был благородным человеком, а я вспыльчивым, ревнивым, не имеющим за душой ни копья. Ведь в этом же состояла главная проблема, не так ли?

— Это неправда, и тебе это известно. Да, после смерти матери я была не лучшей кандидатурой для него. Но эти социальные различия его не испугали. Главное для него была любовь. И он испытывал её, в отличие от некоторых.

— Нет. Я любил тебя.

— Да, странной любовью. Ты мне был нужен. Я переживала самые сложные моменты своей жизни сама. Нет, я тебя не упрекаю. Ты был молод, полон энергии, тебе хотелось покорить высоты, испытать мирские удовольствия и блага. Просто я полюбила не того человека. Только теперь, спустя столько лет, понимаю, что отдала своё сердце не тому мужчине. Что поделаешь, это в прошлом.

— Ты просто не смогла меня дождаться, вот и всё.

— Зачем ты приехал? Бередить старые раны?

— Хочу помочь вам. Хоть ты и не веришь, но мой брат много для меня значил.

— Что-то не замечала, что он был дорог тебе при жизни, а после смерти и подавно.

Александр достал деньги и положил их на стол.

— Это вам на первое время.

— Ты что, решил купить себе уважение?

— Да не злись! Эти деньги твои, то есть Антона. Год назад он оставил их у меня. Приехал ни свет ни заря, зашёл в дом, и застал меня врасплох.

Тогда я был совсем другим. Откуда мне было известно, что это будет нашей последней встречей?

— Да ты вообще никогда и ни о чём не переживал. К чему такое рвение сейчас?

— Повторюсь. Это ваши деньги. И еще кое-что…, — Антон выглядел очень встревоженным, очень переживал. — Мне было не до него тогда, и я бы и не вспомнил этого момента, пока не услышал слова твоей дочери. Как она стоит за своего отца! Никогда такого не видел. Я не стану переубеждать её в невиновности Антона. Кстати, если ей понадобится моя помощь, связи, я готов дойти до самого высшего суда на свете. Пусть хоть у одного человека получится добиться правды. Света, подумай над моим предложением.

— Я постелила тебе в зале. Там всё, что необходимо. Спокойной ночи, Александр. И прошу, не нужно баламутить и так грязную воду. Я хочу счастья своей дочери, и только оно одно сейчас важно.

— До завтра! — проговорил Александр. Он натянул на себя клетчатую пижаму, и попытался заснуть. Всё-таки, даже если ему и не доверяют, то он переживет это. Да, тот, кто был знаком с ним ранее, не протянул бы ему руку и, явно, не позволил бы спать на мягких белоснежных простынях. Но он изменился в лучшую сторону.

— Я говорил ей, что любил её, а она, как каменная статуя, издевается над нашим совместным прошлым и ещё при этом говорит о моих неискренних намерениях, — думал Александр, засыпая.

Он заснул. Утром поднялся с постели очень рано. Деньги всё ещё лежали на столе, ожидая своей участи.

Александр положил их в шкаф, выпил чашку кофе, так как не завтракал, и отправился на могилу брата. В этом посёлке было лишь одно кладбище, поэтому обойдя несколько рядов, он узнал свежую могилу с фотографией Антона и, присев на небольшую скамейку, закурил сигарету.

— Неприятное место для живых, — проговорил чей-то мужской голос. Мужчина скрестил руки, присел рядом и тоже закурил.

— Смертельно опасно, — скривив губы, высказался он.

— Простите! Это вы к чему? — опомнился Александр.

— Я сказал, на пачке сигарет написано,,смертельно опасно»». Все мы сюда попадём. Я Роман.

— Александр. Пришли к своим?

— Нет. Пришёл к Антону.

— Вы знали его?

— Да, немного. Хороший был человек.

Роман был крепким мужчиной. Его глаза сузились, проницательный взгляд бросался в глаза.

— Странная встреча, не так ли?

— Не понимаю. Вы это о чём?

— Вас не было десять лет или более, а теперь вы явились на родину. Для чего? Насколько мне не изменяет память, вы не любили брата, поссорились с ним много лет назад и больше не переступали порога этого дома.

— Слушайте, я наверно пойду. Не люблю, когда лезут в мою жизнь. — Александр приподнялся, чтобы уйти.

— Я занимался вплотную делом вашего брата, — продолжал Роман.

— Мой брат покончил жизнь самоубийством, а если вы о том молодом парне, то это глупость. Антон не был жестоким человеком. Но я не понимаю, дело ведь уже закрыто, а здесь, если вы не заметили, лежит тело моего брата. Только не говорите мне, что вы честный гражданин и занимаетесь частным сыском.

— Да. Вы довольно проницательны. У вашего брата были враги, и одного он знал в лицо. Он нанял меня год назад, поэтому я и знаю всё о вас, о Еве и Светлане. Он достаточно много заплатил мне, и я пообещал, что даже если с ним что-то случится, я позабочусь о его семье. Александр, вашего брата подставили.

— Но кто и зачем?

— Пока не могу вам всего рассказать. И не здесь. Встретимся завтра на набережной. Одно скажу, увезите их отсюда куда-нибудь далеко. Это очень влиятельный человек. У него всё схвачено. Если вам дороги эти люди, увозите их. Обещаете, что хотя бы помыслите над этим на досуге?

— А вот это я могу обещать.

Мужчина посмотрел по сторонам, будто за ним следят, и удалился.

Александр был в недоумении. Что же натворил его брат такого, что перешёл кому-то дорогу и нажил себе врага?

Через час он вернулся. По его лицу трудно было что-то понять. Может и не заметил бы никто, но когда Роман позвонил ему вечером из дому и предупредил, что меняет место встречи, в его глазах была тревога и беспокойство.

— Что-то случилось, Александр? — спросила Светлана, насторожившись, потому как ему сложно было скрыть тревожное состояние, и, в отличие от Антона, Александру это слишком плохо удавалось.

— Да нет, ничего страшного. Нужно встретиться с одним человечком. После встречи всё расскажу. — Он встал, взял фотоальбом. Может здесь он сможет найти хоть одно лицо, которое наведёт его на мысль, кто же этот заказчик. Не похож был этот человек на мелкого и неопытного частного детектива. Что-то большее крылось в нём. А на это у него был нюх. Не зря ему предлагали родители выучиться на следователя. Но не судьба; он открыл сеть магазинов, что присуще больше женщинам, и не мог сказать, что нашёл себя, но прибыль была неплохая.

Утром, ровно в девять часов, Александр отправился на встречу. Было прохладно, шёл проливной дождь, пыль была прибита к земле. И вздумалось же ему встретиться на какой-то ферме! Может он пожалел о выборе своей профессии. Или пытается замести какие-то следы. Что из двух волновало его больше, он не знал.

Роман встретил его, запустил в дом и запер за ним дверь. В комнате был полумрак, окна затемнены занавесками. Ни в одной комнате не горел свет.

— Всё серьезнее, чем ты думаешь, — детектив перешёл на,,ты»», налил себе водки, потому что собирался с духом.

Он достал кучу фотографий, блокнот с записями, где были отмечены имена и события, прикурил сигарету; и при этом его руки тряслись, голос дрожал и в глазах был страх. Такого страха Александр еще не видел, не припоминал на своей памяти, что он когда-либо вообще испытывал страх.

— Антона шантажировали. Один человек явился к нему в офис и требовал отдать ему его дело. — Роман замолчал, затягивая сигарету. — Конечно, он отказался и нанял меня, чтобы я во всём разобрался. Ну, кто и откуда.

— А что ты?

— Я узнал всё слишком поздно. Его уже посадили за убийство. Я пытался при помощи связей поговорить с ним. Он вдруг признался в убийстве, а потом вовсе покончил с собой. Дело было громким. Почти каждый кричал на углу его имя. Это всё неспроста. Я уверен, что это дело рук того, другого. — Роман всё не осмеливался назвать его имя, ткнул на фото и снова колебался.

— Почему вы мне всё это говорите?

— Антон сказал мне как-то:,,Если бы тут был мой брат, я не попал бы в эту передрягу. Он обязательно бы нашёл способ меня вытащить…»»

— Он, правда, так сказал?

— Да. Можешь не сомневаться.

Александр взбеленился от злости.

— Но на него должна быть какая-то управа!

— До сих пор никто не нашёл. Да и кто встанет у него на пути! Он же не одного Антона прижал к стенке. Видимо, у него достаточно врагов, желающих отомстить ему за подлость.

— А что он любит? — спросил Александр, показывая пальцем, чтоб тот замолчал. Послышался шорох около двери, правда по шагам — навряд ли это мужчина с оружием, скорее невыносимая девчонка, до потери сознания любопытная.

Еве открыли. Да, она сразу поняла, что дядя неспроста поехал на ферму, не заметив, что оставил клочок с адресом на столе, когда второпях накидывал на себя рубаху.

— Да, вернёмся к моему вопросу. Где его можно найти, ну так, чтобы он не заметил, что кто-то за ним следит. Наверняка у него есть какое- то развлечение.

— Он не играет в гольф и футбол; единственное пристрастие — это молодые девицы. Их он меняет как перчатки.

— Понятно. Я благодарен тебе, что ты не побоялся сказать мне обо всём этом. Мой брат всегда окружал себя умными и верными людьми. Спасибо тебе от него тоже.

Роман кивнул и захлопнул за ними двери. Он жил в постоянном страхе, что если тому станет обо всём известно, то ему ничего не стоит заказать его убийство. Он устал бояться, поэтому решил найти Александра. Вот и сделал то, что должен был.

Ева открыла рот, чтобы выразить свои мысли по поводу всего услышанного.

— Ничего не говори матери. Ты нигде не была, и мы ни с кем не встречались. Мы сегодня же уезжаем из посёлка.

— Но ты ведь не оставишь всё так?

— Если ты будешь молчать о сегодняшнем разговоре, то, может быть, мы и найдём на него управу.

— Не знаю, почему мама всё время на вас злится, но вы классный.

— Что и требовалось доказать.

Рано утром, когда солнце ещё не встало, Ева начала вытаскивать свои вещи и паковать их в старый чемодан; иногда злилась, что нужно было давно купить новый и более вместительный, так как этот вот-вот порвётся, если не от одежды, то от её усилий. Она села на чемодан сверху, чемодан прогнулся, но не закрылся. Пришлось снова всё перекладывать в дорожные сумки, всё остальное было не столь важно, никто же не собирался уезжать надолго.

Светлана согласилась на предложение, но совсем не хотела покидать этот дом. Александр еле её уговорил. Обещал с три короба: что поможет в поступлении Евы, да и ей найдётся какая-нибудь работа. Во время всех этих сборов их глаза часто встречались; нужно было себя пересилить, не смотреть на него так пристально, что даже Ева косилась в её сторону. Да, он другой, не тот человек, который бросил её много лет назад и уехал в поисках счастья и новой любви. Но это ничего не меняло. Даже если она сейчас признается сама себе, что всё ещё его не забыла, и никогда его на самом деле не забывала, то рухнет вся её жизнь. И Ева бы никогда не поняла её. Она ведь ничегошеньки не знает и не догадывается. Пусть так и остаётся.

Когда вещи были собраны, и всё было готово для отъезда, Ева вновь посмотрела на Александра. Он всё больше стал походить на отца: то же чрезмерное беспокойство, нежная и добрая улыбка, изучающий взгляд, будто это его дом и его семья, будто и не брат папы, а кто-то более значимый. Он иногда заигрывал с мамой, но она не обращала особого внимания на игривые тёмные глаза и дрожащий голос.

Его предложение было заманчивым, и даже если бы она не оказалась свидетелем того таинственного разговора, то и тогда поехала бы за ним, куда глаза глядят. Почему-то в этом человеке ей виделось то, что было для неё слишком важным, а именно, что с его помощью распутается этот клубок. Да и ко всем прелестям, её дядя был самодостаточной личностью. Когда он говорил о делах, его слова могли бы переубедить любого, даже несведущего человека.

— Готово! — Александр загрузил все вещи в машину. Он кивнул Еве головой, и она запрыгнула на переднее сидение.

— Вы ничего не скрываете от меня? Вы оба! — Светлана пристально посмотрела в сторону Евы, потом Александра.

— Мы же знакомы всего несколько дней, — возразила Ева. Да и что бы я могла утаить от родной матери?

— Ладно! — успокоилась женщина, пристегнув ремень безопасности и поглядывая искоса на Александра. Было в его поведении что-то необъяснимое, и это её не успокаивало.

Проведя в этих местах столь длительное время, они отправились в путь. Ева взяла с собой дневник, с которым не расставалась, немного безделушек; вот они-то украсят её будущую комнату. Должно же быть что-то, что будет напоминанием о родном доме. Жаль, что Александр не показал ей ни одной фотографии этого человека.

— Для этого ещё будет время, — думала Ева по дороге.

Жемчужина Чёрного моря — вот это зрелище: огромные виллы, богатые дома, усадьбы, дворцы, горы, водопады — и всё это находится в Ялте. Еве было всего три года, когда она впервые была здесь и, конечно же, мало запомнила из увиденного ранее, но уже успела сложить о нём своё мнение. Оказывается, все восемнадцать лет она просто потратила время и до сих пор считала, что лучше Севастополя нет ничего, кроме мечтаний о Канарских островах, и то только потому, что никогда там не была.

— Небольшая экскурсия мне совсем не помешала б, — сказала Ева.

— Я думаю, что мы вполне можем себе это позволить.