Бесплатный фрагмент - Избранные. Черная метка. Всё

Черная метка

Дорогой читатель, теперь ты бесстрашный пират. Красная повязка на голове, бутылка рома в широких шароварах, шляпа с перьями, циничная ухмылка. Добро пожаловать на борт нашей мрачной каравеллы под названием «Черная метка».

Здесь ты найдёшь множество странных, диких, страшных, душераздирающих и так далее историй, но все они непременно будут с юмором. Эти рассказы — штучный товар. Они попали сюда не просто так. Несколько сотен умудрённых осенними опятами седобородых старцев отбирали их не одну неделю среди того мусора, что валандается обычно в глухих закоулках Венецианских каналов. Отобрали, отмыли и тебе на блюдечке преподнесли. Каёмочку сам представь для полноты картины.

А еще, пират, скажи спасибо, что открыв эту книгу, то есть получив эту полновесную пиратскую черную метку, ты всё еще жив. Могли бы тебя, для разминки, протянуть в одних трусах под килем. У нас там пара голодных смазливых русалочек с остренькими акульими зубками… ой-ой.

Короче, пират, какого черта, якорь мне в зад, ты еще читаешь этот глупый текст? Проматывай скорее, там дальше интересные классные рассказы.

Кэп.

Конкурс фантастики «Квазар»

Фестиваль «Черная метка»

2021

Бу-бу-бу!

Юлия Махмудова

Медсестра Конопаткина привстала на цыпочки и требовательно нажала на кнопку звонка. За дверью, обшитой коричневым дермантином, раздалась кудахчущая канареечная трель, завершившаяся жутким грохотом. Словно рухнули антресоли, забитые сковородками. Конопаткина удивлённо подняла бровь и обернулась к санитарам. Те набычились и сжали кулаки, готовые ко всему. Теоретически.

Медсестра снова дотянулась до звонка и сосредоточенно давила на кнопку ещё минуты три, злорадно мучая электрическую канарейку. За дверью послышались тяжёлые шаги, будто кто-то шёл, надев на ноги кастрюли. Раздалась продолжительная возня, скрежет и невнятное бормотание. Через несколько минут замок щёлкнул и дверь распахнулась.

Конопаткина отскочила на шаг назад и ойкнула.

— Ля-я… — синхронно протянули санитары.

В дверном проёме стояла внушительная и несуразная фигура водолаза в старинном костюме-трёхболтовке. Круглый медный шлем, кое-где покрытый бирюзовой патиной, тускло блестел от слабого света лампы на лестничной клетке. За заляпанным иллюминатором смутно угадывалось мужское лицо.

— Аскольд Червяков? — хмуро спросила Конопаткина, разглядывая массивные свинцовые боты на ногах у водолаза.

— Бу-бу-бу-бу! — ответил тот.

— Мы из поликлиники, — медсестра решительно протиснулась мимо Червякова, прошла в квартиру и махнула рукой санитарам.

В гостиной все трое чинно уселись рядышком на диван и с вежливым любопытством наблюдали, как водолаз возвращается из прихожей, с трудом передвигая ногами в громоздкой обувке и грохоча при этом так, что хрусталь в серванте каждый раз печально тренькал. Кроме дивана в комнате больше не было надежной мебели для сиденья, так что Аскольду пришлось встать столбом напротив неожиданных гостей.

— Повторю вопрос. Аскольд Червяков, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения? — деловито поинтересовалась Конопаткина, открывая замусоленную тетрадку.

— Бу, — коротко ответил хозяин конторы.

— Плановая вакцинация согласно постановления главного государственного санитарного врача. Закатывайте рукавчик.

— Бу бу-бу бу! — взмахнул руками Червяков.

Конопаткина устало закатила глаза.

— Н-да… Я, конечно, разные средства индивидуальной защиты видела, но, чтоб прям так… Да вы не переживайте, Аскольд Иванович, мы не заразим вас. Я вот даже маску надену для вашего спокойствия, — она демонстративно натянула на нос видавшую виды медицинскую маску, до этого спущенную под подбородок.

— Бу бу-бу бу бу-бу бу-бу? — возмутился водолаз. — Бу бу-бу бу бу бу-бу!

— Да снимите вы же этот чёртов маскарад! — покраснела Конопаткина. — Я вас не слышу совсем из-за него!

— Бу бу-бу!!!

— Ещё один мнительный, — мосластый санитар Ринат толкнул локтем в бок широкоплечего напарника Степана.

— Гражданин Червяков, — терпеливо вздохнула медсестра, — вы поймите, вакцинация — это для вашего же блага. Отказываясь от неё, вы рискуете не только своим здоровьем, но и здоровьем всей нации.

— О, чешет как! — с уважением кивнул Ринату широкоплечий Степан.

— Бу-бу-бу бу-бу! — возразил Аскольд, хватаясь за шлем и качая головой.

— Не слушайте бред антиваксеров. Вы же адекватный человек! — парировала Конопаткина, однако, с сомнением глядя на Червякова.

— Бу-бу-бу бу!

— Вакцина — это не только гарант вашего здоровья, но и приятные бонусы от государства! Например, вы сможете беспрепятственно ходить в ресторан.

— Бу?! Бу-бу бу бу?

— Выиграть рулон сена! — Конопаткина поздно сообразила, что пошла не с тех козырей.

— Бу-бу!

— Пятнадцать раз подряд покататься на колесе обозрения!

— Бу-бу-бу бу-бу-бу бу-бу-бу-бу-бу?! — негодовал Червяков стуча по шлему резиновой варежкой, намертво соединенной с плотным скрипучим комбинезоном.

— Каждую среду три бесплатных пирожка «ухо-горло-нос» от сети кафе «Звезда Востока».

— Бу-у-у!

— Скидка пятьдесят процентов на детские колготы, — настаивала Конопаткина. — И бесплатный проезд в трамвае.

— Бу! Бу-бу-бу! Бу-бу-бу-бу! — Червяков умоляюще сложил перед собой руки.

Медсестра замолчала. Санитары скучающе разглядывали пёстрый ковёр, порванный в нескольких местах свинцовыми ботами хозяина. За окном взвизгнул резко затормозивший автомобиль. Осень робко заглядывала в комнату сквозь щель в полосатых шторах. В серванте успокоился пыльный хрусталь. От водолаза пованивало.

— Ладно, Червяков, чёрт с вами. Я вижу, сегодня вы не готовы к конструктивному диалогу. Но знайте, я ещё приду! И не одна! С милицией! И тогда мы положим конец этому балагану и вашему циничному вандализму против народного здоровья!

Конопаткина решительно встала и вышла в прихожую. Санитары неторопливо двинулись за ней. Червяков загрохотал следом.

— Я вернусь, Червяков! Учтите! — крикнула медсестра, спускаясь по лестнице.

— Да помогите мне снять этот чёртов скафандр! Я застрял! — умолял им вслед Аскольд.

— Бу бу-бу-бу-бу бу бу бу-бу бу-бу-бу! — услышала Конопаткина и покрутила пальцем у виска.

Жирососки, власоедки и уру-муру

Энни Нилсен

Жирососки, власоедки и уру-муруПутешествие началось с анабиозной камеры. Я лежала в ней и размышляла, как вообще оказалась тут.

Конечно, яркая реклама инопланетного Спа была соблазнительна, а доводы подруги Лерки Роллтон, прозванной так за спиральную химию на блондинистых волосах, очень убедительны. Она говорила, что все наши знакомые обзавидуются. Однако не это сподвигло меня. И не едкие шуточки мужа про то, зачем я прячу свою шикарную фигуру под слоями жира. Конечно, у меня был лишний десяток килограммов, ладно, пара десятков, но у него самого брюшко и щечки как у хомяка. А я, как взрослая женщина, сама имею право решать, где у меня талия.

Главным было шило в заднице, все еще заставлявшее искать приключения. Мне так хотелось хоть краешком глаза посмотреть на другие миры. Инопланетники, прилетевшие несколько лет назад и включившие Землю в сеть межгалактического туризма, подарили людям новую мечту.

Перелет я благополучно проспала. Очнулась уже на планете. Створки капсулы открылись, и меня вытолкнуло наружу. Вокруг, словно толстые бабочки из коконов, вылуплялись другие женщины.

Мы находились на небольшом твердом пятачке, а до самого горизонта простиралось что-то черное. Тут и там торчали какие-то кусты, похожие на растрепанные метелки. Ужасно воняло. Когда-то меня пытались угостить сюрстрёммингом — шведской квашеной селедкой, от одного запаха которой мой желудок вывернуло наизнанку. Похоже, только во сто крат сильнее, смердело здесь. Некоторые женщины уже блевали. Я отвернулась, стараясь дышать ртом.

В стороне от нас на двух массивных лапах стоял крокодил. Вернее, он скорее сидел на толстом и длинном хвосте. Кто-то завизжал. Крокодил ощерил три ряда желтых треугольных зубов и приветственно помахал передней лапой.

— Я ваш фитнес-тренер Кроко-эн-Дилидайл Махорчатый. Но вы можете звать меня просто Крокодил, — он слегка кивнул и продолжил: — Ваши имена я не запомню, поэтому буду звать по этим значкам.

Он подошел чуть ближе и кинул нам стопку картинок. Женщины загалдели, но Крокодил злобно рыкнул на нас. Мы молча взяли по одной и прилепили на плечи, как было велено. Я стала Зеленым Квадратом.

Затем Крокодил развернул перед нами голографическую карту.

— Мы тут, — он зажег огонек в какой-то точке. — Через пятнадцать дней корабль приземлится здесь.

Загорелся второй огонек, и Крокодил провел пунктирную линию между ними.

— Расстояние 1248 километров, корабль ждет ровно час, следующий прилетит через год, — он оскалил зубы и подмигнул нам.

Я мучительно пыталась посчитать сколько же надо проходить за день, пока кто-то не охнул:

— Восемьдесят километров в день.

— А если мы не пойдем? Неужели нас не спасут? — спросила Желтый Круг.

— Корабль просто не сможет сесть тут, так что раньше начнем, больше шансов успеть. — И Крокодил, опустившись на четыре лапы, зашлепал по черной жиже. Он довольно быстро удалялся, и, испугавшись, мы гуськом потянулись за ним.

Вот я и нашла приключения на свою толстую задницу.

Жижа была теплой и вязкой, плотоядно чмокала при каждом шаге. Через несколько десятков метров она стала по бедра, а местами по грудь. Мы все запыхались и дышали словно больные астматики. Я присмотрелась к нашему тренеру и тоже попробовала плыть. Двигаться стало легче, густая жижа не давала утонуть. Вслед за мной поплыли и остальные.

— Настоящие спа-процедуры, мативо, — беззлобно выругалась Розовый Овал.

Остальные промолчали, стараясь сберечь дыхание.

К вечеру мы мечтали об одном — упасть куда-нибудь и заснуть. Однако спать на болотистых кочках оказалось очень холодно. Последовав примеру тренера, устроившего голову на кустах, мы вырубились прямо в жиже.

Следующим утром меня разбудил истошный вопль. За ним раздался следующий, потом ещё и ещё. Еле разлепив глаза, я заорала сама. По всему телу ко мне присосались тонкие белесые червяки. Я не могла к ним прикоснуться от омерзения и кричала вместе со всеми. Потом все же заставила себя попытаться отодрать эту дрянь и завопила ещё громче. Эта пиявка вцепилась в меня, словно свекровь в любимый сервиз. Да ещё маленькими глазками так луп, луп — вылитая Аделаида Степановна.

Из-за большой кочки, продолжая что-то жевать, вылез Крокодил.

— Жирососочки приплыли, это хорошо, — одобрительно кивая, произнес он.

— Красота требует жертв, девочки, — слегка истерично засмеялась Розовый Овал. Пожалуй, она начинала мне нравится.

Так и ходили мы, увешанные, словно ёлка мишурой, пиявками, пока они не насосались и не стали отваливаться сами.

К обеду всем захотелось есть. Нет, скорее жрать. Пошушукавшись, мы отправили Розовый Овал на переговоры к тренеру.

— Есть? Но тут же полно уру-муру, ловите их, — удивился он.

— И как их ловить? — не сдавалась оголодавшая Овал.

— Это очень просто, надо пописать в воду и они приплывут, — Крокодил блаженно зажмурился.

Через минуту рядом с ним появилась длинная змея. Он ловко схватил ее зубастой пастью и поплыл дальше.

Мы последовали за ним, но спустя некоторое время я стала замечать, как женщины отходят в сторонку и потом что-то жуют. На вкус уру-муру оказался сочным, хотя немного тухловатым. Правда, две женщины все же отравились. Их затрясло аж зубы заклацали. А потом их несло и рвало так, что нам всем стало страшно.

— Это же самка, их нельзя есть, — Крокодил ткнул когтем в более светлые ромбики на шкуре съеденной уру-муру.

Потом он нырнул поглубже, притащил в пригоршнях мерзкого вида грязь, заставил женщин проглотить ее и погнал нас дальше.

Дни мучительно тянулись, отдаваясь болью в натруженных мышцах. Когда нам пришлось идти по земле, это оказалось сложнее, чем плыть. Несколько женщин повалились на спины и отказались двигаться дальше. Крокодил начал бить их хвостом. Но они не вставали. Вдруг больно стало всем нам, словно ток ударил по рукам и ногам. Крокодил злобно щерился и рычал. Не сговариваясь, мы подняли тех женщин и потащили их за собой.

Как-то утром я проснулась от ветерка, холодившего голову. Дрожащей рукой провела по ней и не обнаружила волос.

— Власоедки гнездо свили, — проходивший мимо Крокодил кивнул на огромный пук разноцветных волос, висевший в соседних кустах.

Мне хотелось заплакать, но сил не было.

— Нет волос — нет проблем, — тренер успокаивающе похлопал меня по голове.

На пятнадцатый день мы дружным строем бежали к космодрому. Замученные, все в грязи, только на плечах блестели разноцветные значки. Но все равно в такт, плечо к плечу, локоть к локтю. Даже Крокодил на своих коротеньких лапках отстал от нас.

Мы успели. Я еще забежала в душ, а потом удивленно смотрела в зеркало. Сияющая кожа без единой морщинки, скулы, подбородок, плоский живот, стройные ноги, подтянутая попа. Я не верила своим глазам. Выглядела и чувствовала себя лет на шестнадцать, ладно, на двадцать.

На Землю к мужу я не вернулась. Зачем мне нужен толстый хомяк, не пробовавший уру-муру. Мы с Кроком наладили туда экспорт грязи и жирососок. На очереди власоедки. Идеальная эпиляция на всю жизнь.

Чёрная Рука

Лариса Тихонова

Молодая учительница английского Далила Филаретовна Бабушкина имела сразу два прозвища: Бабаня и Дебила Фиолетовая. В конце концов, она с этим смирилась. Про прозвища у учителей надо было помнить при поступлении в пединститут, но тогда хотелось верить в призвание. Теперь же, на третий год работы в обычной школе, вера в высокое предназначение педагога сдулась под гнётом реальности — современная школота в основной своей массе забивать мозги учёбой не собиралась. А вот погнобить друг друга или учителя — всегда пожалуйста! И доведённая однажды до отчаяния, до состояния «дайте мне автомат!», Далила покинула класс посредине урока и побежала к директору. Не жаловаться, увольняться.

Директор уволить молодого специалиста не пожелал, и уж тем более в самом начале учебного года. Зато разрешил в виде исключения уйти из школы пораньше. «Погуляйте, милочка, где-нибудь в тишине, такое роскошное бабье лето. Потом купите и съешьте торт, — отечески ворковал директор. — Ещё фильм какой-нибудь, непременно советский, про школу, посмотрите. Да хоть „Доживём до понедельника“, давно уже мой реальный девиз! Только не забудьте подготовиться к завтрашней контрольной».

Далила, послушная положительная девушка, собиралась так и поступить, но потом вдруг совершила очень странный для себя поступок. Вместо тортика купила литровую бутылку пива и, практически не отрываясь, с наслаждением высосала её в первом же скверике.

Алкоголь подействовал на податливый организм коварно. После пива учительница купила ещё и водку, которую взялась распивать почему-то на автобусной остановке. Но там оказалось не комфортно, кто-то всё время лез поучать и стыдить, и тогда, уже в сумерках, Далила загрузила себя в такси и приказала водителю отвезти в самое тихое место.

Тишина в том месте действительно стояла особенная, а обилие несколько однообразных, часто повторяющихся скульптурных композиций нисколько не тяготило. Ещё было много лавочек и маленьких вазонов с живыми и искусственными цветами, назойливых людей не оказалось совсем, Далиле не понравилась только недобро щурившаяся на неё луна. Поэтому, допив остатки водки, девушка показала луне язык, после чего погрузилась в мирный сон.

Пробудилась на жёсткой лавочке от карканья вороны и от ощущения, что замёрзла. И тут же замечательно согрелась, увидев сгрудившиеся вокруг могильные кресты. Однако всё ещё бродивший в крови алкоголь и смягчил испуг, и настроил на философский лад. Далила даже залюбовалась засыпанным золотой листвой старым кладбищем, пока не полезла в телефон посмотреть время. И вот тогда бросилась бежать, словно из-под земли полезли мертвецы: первый урок в школе уже шёл, вторым была её контрольная!

Приведя себя в порядок в такси и пулей залетев в кабинет английского, Далила поприветствовала недовольно загудевший класс, сильно разочарованный, что опоздавшая Бабаня всё-таки явилась. Потом школьники принялись выёживаться: шуметь, отпрашиваться в туалет и медпункт, а ещё врать, будто бы о контрольной их не предупреждали. Далила в это время торопливо подготовила доску и полезла в свою объёмную сумку за очками. И вдруг наткнулась на что-то непонятное — длинное, липкое и странно пованивающее.

«Успели, шалопаи, подсунуть, пока стояла спиной», — подумала учительница и вытянула из сумки… отрезанную по локоть человеческую руку! Чёрную и жуткую! Задыхаясь от ужаса, Далила отбросила её на свой стол, и рука упала странно, не плашмя. Застыла вертикально на локтевом срезе, да ещё с растопыренными, словно для всеобщего приветствия пальцами.

Класс чуть подвис, а затем выматерился в едином порыве! Потом самые впечатлённые принялись проявлять свой интеллект.

— Чё за шняшка?! Из магазина хэллоуинских приколов?

— Я, блин, реально очканул!

— Я тоже чуть не обосрался!

— Бабаня, где нарыла?

— В каком смысле нарыла? — пролепетала бедная учительница, ни на минуту не забывая о ночи на кладбище. Неужели под воздействием проклятого алкоголя она действительно могла ЭТО НАРЫТЬ?

— Далила Филаретовна, вы не имеете права так пугать! Вас надо выгнать из школы вместе с этой дрянью! — раздался высокомерный девичий голосок с парты у окна.

И вот тут Чёрная Рука неожиданно отреагировала. Она вдруг резко сжала пальцы в кулак, оставив средний вызывающе оттопыренным! Класс восхищённо загомонил.

— Всё, раскрываем тетрадки и начинаем писать контрольную! — попыталась завладеть их вниманием немного успокоившаяся учительница. Видимо рука мертвеца действительно сувенир из магазина страшилок, сейчас каких только не бывает.

Однако девочка, словившая «фак», успокаиваться не собиралась.

— А вот теперь, Дебила ты Фиолетовая, из школы точно вылетишь! Моя мама об этом позаботится!

И тогда воздух в классе вдруг потемнел. Уютные стены угрюмо обветшали, а потолок, став щелястым, со скрипом прогнулся.

В этом пугающем пространстве Чёрная Рука вдруг медленно воспарила на манер гроба панночки и неумолимо скользнула в сторону провинившейся. Настигла её в углу, уже затянутом отвратительной паутиной, и… отвесила завывающей от ужаса девчонке подзатыльник. Короткий, но незабываемый воспитательный процесс уложился в какую-то минуту, после чего разруха и паутина из класса исчезли, Чёрная Рука юркнула в сумку учительницы, а ставшие шёлковыми школьники принялись усердно писать контрольную. На своего педагога они теперь боялись даже смотреть, потому и не заметили, как смятение на лице Далилы в какой-то момент сменилось мрачным торжеством.

С тех пор, как говорят, англичанка всегда носит руку мертвеца с собой. Авторитет учительницы теперь огромен, поменялось и прозвище — школьники весьма почтительно величают её Маман Вуду.

Правда, слухам о подзатыльнике от Чёрной Руки верят не все, а зря! Самый неуправляемый сложный класс вдруг стал для всех примером, за ним подтянулись и другие классы, в которых преподавала Далила Филаретовна. Сама же она заслужила звание «Лучший учитель».

День непослушания

Арсений Абалкин

А вот ещё такая история была. Объявили в одном пионерском лагере День непослушания. Ну, это когда дети вместо взрослых всем командуют, а взрослые, наоборот, слушаться должны.

И был мальчик такой в третьем отряде… На первый взгляд — мальчик как мальчик, худенький, вихрастый. Ничего особенного, тихоня. Вожатая Леночка его вовсю гоняла, воспитательница Варвара рохлей называла за медлительность. А физрук, тот вообще гнобил, потому что мальчик этот неспортивный был — ни отжаться, ни подтянуться, ни в футбол погонять.

— Ну хорошо, пусть «Бог», если тебе так понятнее, — сказал… сказала… сказало… а как оно вообще могло сказать, у него и рта-то не было!

Глядя на переливающиеся в темноте разноцветные крылья, Миша испытывал одновременно ужас и восторг. Собственно, то, что явилось в ответ на его горячую молитву об избавлении от проклятого лагеря, выглядело как гигантская бабочка, состоящая из одних только крыльев. Многочисленные пары крыльев трепетали во все стороны, а холодноватый голос звучал прямо в голове.

— В конце концов, важен результат, не так ли? — «Бабочка» стала серебристой, по ней пошли фиолетовые круги. — Вот завтра всё и увидишь. Твой контроль над ситуацией станет абсолютным!

В ответ на непонимающий взгляд третьеклассника голос в голове досадливо пояснил:

— Ну, все будут делать то, что ты захочешь. Так что всё в твоих руках. На целый день. И ничего тебе за это не будет. Ну, пока, некогда мне тут с тобой возиться, спи.

…Дверь в палату распахнулась и со звериным воплем «Падъё-о-о-о-ом!!!!!» ворвалась задорная Леночка. Пионеров подбросило с тощих казённых матрацев.

Здоровенный кабан Матвейчук, пробегая мимо Миши, как всегда, пихнул его плечом, а тот тоже, как всегда, обречённо пробормотал:

— Хватит пихаться, ну сколько можно!

Толстая морда Матвейчука повернулась, пятерня сжалась в кулак… и вдруг он глупо заморгал, будто не веря сам себе, и растерянно проговорил:

— Извини, Миша, я больше не буду пихаться.

Глаза его округлились, он попятился и сел на кровать.

Сердце Миши подпрыгнуло. Не сон? Не сон?!

— Елена Валерьевна, а сегодня же День непослушания, да? — решился он.

— Не раскатывай губу, Пилипенко, — на лету отрезала Леночка.

— А можно я директором лагеря буду? — пискнул Миша.

Леночка обернулась с насмешливым видом, открыла рот и…

— Конечно, Миша. Мы все будем рады выполнять твои распоряжения. — Глаза Леночки в панике метались от одного пионера к другому.

Их разговор привлёк общее внимание.

— Ты чё выдумал, Пилипенко… — послышался чей-то голос слева.

И Миша, ещё боясь поверить, быстро сказал полушёпотом:

— Все на зарядку!

Пацаны — кто уже одетый в спортивку, кто просто в трусах — удивительно слаженно потрусили во двор. Туда же поспешила и Леночка. Потрясённый Миша пошёл следом.

Увидев на улице физрука, он ощутил первый прилив злобной радости.

— Доброе утро, Клим Иваныч, — голос его звучал уже намного увереннее. Физрук ещё только начал разворачиваться своим дородным корпусом, а Миша уже скомандовал:

— Отжаться!

Клим Иваныч рухнул как подкошенный и, отжавшись, замер в ожидании следующих команд.

— Сто раз! — с улыбкой добавил пионер.

…Хрипя и плача — привыкнув всё же больше налегать на свисток, чем на гантели — жертва зарядки кое-как поднялась на ноги.

— Какой же вы, Клим Иваныч, защитник Родины? — повторил Миша мантру физрука. — Вас же любой враг соплёй перешибёт. Небось всё книжки читаете, а как нормы ГТО сдавать, так вас нет. А ну, бегом двадцать кругов!

— Пожа-а-алуйста… — просипел взмокший физрук.

— Разговорчики! — опять же, по-физруковски, ответил Миша и неспешно пошёл в столовую.

Глядя прямо в лицо рыхлой поварихе, он негромко, но чётко произнёс:

— Жри сама эту кашу!

Повариха икнула, взяла половник и покорно начала есть серую, склизкую и комковатую манную кашу прямо из гигантской кастрюли. Притихшие было пионеры развеселились.

— Что, не нравится? — ухохатывались жестокие дети, наблюдая, как тётка давится своим несъедобным варевом.

— Елена Валерьевна! — Миша между тем уже повернулся к вожатой. — А у вас сегодня конкурс строя и песни.

Леночка энергично закивала головой, кажется, радуясь, что легко отделалась. Радость эта была преждевременной — Миша только входил во вкус.

…Сборный отряд вожатых и воспитателей уже в пятидесятый раз проходил маршем по сцене, стараясь высоко вскидывать ноги и печатать шаг. Со страдальческих лиц ручьями тёк пот. Нездоровый оскал, долженствующий изображать улыбку, пугал.

— Не плачь, девчо! Онка! Прай! Дут да! Жди! — истошно вопил директор Геннадий Петрович.

Но угодить Мише было непросто.

— Не, ну что ж вы такие рохли, ни задора пионерского, ни огонька, — мягко пожурил он. — Это никуда не годится. Варвара Михайловна носок не тянет, и вообще — всё несинхронно, неслаженно… А слова, Елена Валерьевна, за вас Пушкин учить будет? Вы думаете, я не вижу, что вы только губами шевелите — и то невпопад?

Сборище и впрямь имело вид жалкий: грузные тётки и дядьки, нелепо взбрыкивая немолодыми ногами, надсадно и нестройно вопили развесёлую песню про солдата, которого ждёт девчонка. Бравый вид имел только Виктор, шофер директора. Да и тот к семидесятому проходу по сцене как-то сник.

Устал от зрелища и Миша. Сладко зевнув и потянувшись, он скомандовал:

— А теперь — на линейку!

Варвара бурно зарыдала от счастья, Геннадий Петрович рухнул, где стоял, Виктор утирал пот.

На линейке стояли как обычно — отряд за отрядом, с вожатыми и воспитателями. Директор с измученным от строя и песни лицом тоже присутствовал — лености Миша не поощрял.

После торжественного поднятия флага пионер произнёс в микрофон:

— А теперь поговорим о вашем поведении.

И не без удовольствия увидел, как сжались педагоги, как у кого-то забегали глаза, как кое-кто потупился, а кое-кто и покраснел.

— Начнём с вас, Геннадий Петрович, — обернулся Миша к директору. — Выйдите из строя и перед лицом своих товарищей расскажите, в чём провинились. И не вздумайте крутить, мне уже всё доложили.

Про «доложили» он соврал для солидности; директор всегда так говорил, чтобы вывести на чистую воду предполагаемого хулигана. «Признавайся, это ты стекло разбил? Не лги, мне уже доложили!»

Директор шагнул вперёд, приложил руку к груди и мучительно выкрикнул:

— Да, это правда! Мы с Виктором любим друг друга!

Кто-то прыснул, кто-то сдавленно охнул. В глазах Леночки метался восторг, а Варвара почему-то закачала головой, повторяя, как заведённая: «Ну, всё понятно, теперь всё понятно, всё понятно теперь…»

Третьеклассник Миша ожидал чего-нибудь повеселее — тема любви во всей её неоднозначности его пока мало интересовала.

Он нетерпеливо топнул ногой и приказал:

— Про другое признавайтесь!

На это директор задрожал и, запинаясь, выдавил:

— Шефскую помощь присвоил… на ремонт эстрады… И с мяса тоже… ну, это… — И он расплакался, размазывая слёзы по пухлому лицу.

Мише стало скучно.

— Ладно, отбой. Так и быть, День непослушания закончился!

Впрочем, подумав секунду, беспощадный пионер подытожил:

— Объявляется Месяц непослушания!

Дрёма

Павел Мохначев

Моё пробуждение похоже на отчаянный рывок из тёмной и влажной бездны глубокого озера на поверхность, залитую ослепительным светом. Свет неприятный, режущий. Как и крик. Кто это так орёт? Я ору. Запах крови и чего-то ужасно казённого. Чужие руки настойчиво тычут мне в рот тёплое, мягкое и податливое. Тычут, забивая и запихивая поглубже внутрь мой истошный вопль. О, как же невыносимо болит, словно сдавленная невидимым обручем, голова! Спать, спать. Надо немного поспать…

Просыпаюсь от женского многоголосья и почему-то стоя.

— Смотрите, смотрите на него! Он идёт! Сам! Коленька, иди к маме! Боится, за диван держится, а всё равно идёт! Ух ты, моя красотуля!

Как же меня шатает. Я болен? С похмелья? Нет, не похоже… Коля. Какое звонкое имя. Это я? Как странно смотреть на этих людей снизу вверх. Они похожи на огромные раскачивающиеся деревья с протянутыми ко мне руками-ветвями. Или это я так раскачиваюсь? Чёрт! Нога предательски подгибается и я, стремительно набирая скорость, лечу лицом навстречу неприятно коричневому дощатому полу. Ай, как больно! Ору, захлёбываясь чем-то горячим с металлическим привкусом. Спать, скорее спать. Во сне быстрее заживёт…

— Соловьёв! Николай!!! — требовательный и раздражённый женский голос наотмашь бьёт в моё рыхлое сознание, и отдаётся эхом в пустой и загаженной помётом улетевших снов голове, — Не смей спать на уроке! Встал и быстро пошёл к доске, хватит глазами пол протирать! Завтра пусть мать или отец в учительской появятся, и, да, дневник мне сюда неси. Я запишу, чтобы ты передать мои слова не забыл! Соловьёв!!! Не смей опять засыпать!

Какой у неё противный каркающий голос! Уши даже заныли. Ещё и грозится, карга старая. Не пойду я ни к какой доске. Спать, спать. Может так поскорее вырасту…

— Ааааа!!! Да! Да! Коленька, родной, да!!! Хорошо то как! Ешё! Да! Коляяяя! Ох, счастье ты моё!

А и вправду хорошо. Очень хорошо! Она такая интересная и милая. Запах тонкий цветочный от неё и целуется нежно и чувственно. Может ещё разок? Но, нет! И так всё замечательно. Расслабленность во всем теле разлилась. Спать, спать. После такого только спать…

— Домой приеду, меня там встретит вся родня!

— Толпа друзей и мама милая моя!

Дружный рев десятки молодых глоток, под гитару в потном вагоне, раскачивает застоявшийся горячий воздух. Качается не только вагон на рельсах. Перед глазами плывёт и плацкарт с узкими полками, и толпа разодетых в парадную форму с аксельбантами и беретами дембелей. Меня тошнит. Сколько мы уже выпили? И какой день это продолжается? Вот и китель я свой парадный заблевал. Надо проспаться. Хмель во сне лучше выходит. Армию я похоже проспал. Может это и к лучшему. Всё, спать, спать…

— Коля! Коляяяя!!! Хватит дрыхнуть! Время половина седьмого уже! Нинке я кашу сварила, а Сашке не забудь от горла сироп дать. Теплее их одевай, днём метель обещали. Ну всё, я на работу. И не смей опять глаза закрывать!

Звук звонкого поцелуя в щёку немного развеивает, начинающую вновь сгущаться дремоту. А поцелуй то знакомый. И запах такой родной. Она немного располнела, но так даже сексуальнее. Эх, надо было тогда ещё разочек, перед сном то! Дети не в духе. Капризничают в своих кроватках. Сейчас, сейчас. Надо вставать. Кормить их, одевать и бежать сквозь утренний мороз сначала в детский сад, а потом на работу. Хорошо, что мне хотя бы к девяти, не как ей. А как зовут то её? Совсем память от недосыпа раскрошилась. С маленькими разве выспишься?! Сейчас, всего две минутки буквально и вперёд! Чуть-чуть совсем полежу…

— Николай Степанович! Вы же хороший специалист! Могли бы сейчас уже минимум начальником отдела работать. В перспективе и до моей должности бы доросли. У вас прекрасные навыки, но вид у вас, извините, постоянно отсутствующий! На каждом совещании это наблюдаю. Вы в каких облаках витаете?!

Шероховатый голос шефа больно сдирает с меня нежные ростки едва пробившихся сновидений. Что-то интересное снилось, не помню что. Надо бы ответить ему. Возразить аргументировано. Хотя, похоже, плакала моя квартальная премия. Ну и чего оправдываться тогда? Промолчу. От этой монотонной работы вечно в сон клонит. Не заснуть бы прямо на совещании. Никак нельзя сейчас засыыы….

— Ирод, ирод ты!!! Коля, ты же мне всю жизнь сломал через колено! И зачем только я за тебя вышла?! У всех вон жизнь кипит! Квартиры, накопления, путешествия! А ты… взгляд этот твой собачий, вечно пустой! Вот скажи, когда тебе дети последний раз звонили, а?! Не помнишь?!

Как же я не люблю наши с ней скандалы. Только проснулся, а она уже шумит с утра. Ну разве по-людски так? Постарела она. Впрочем, как и я. Давно забыл какие они на вкус, губы у неё. И как звать не помню. Спрячусь я лучше лицом в подушку, чего скандал поддерживать? Остынет потихоньку. Сейчас спящим прикинусь, глядишь и пронесёт. Сейчас, сейчас…

— Вадик! Хватит дедушку дёргать! Он старенький, не мучай ты его, видишь задремал?

— Ну, мам! Я с ним поиграть хочу!

— Вадик, он как бабу Таню схоронил, так и высох весь за последние пару месяцев. Горюет он. Позже поиграете.

Таня… её звали Таня! Точно! Надо же! Уже и внуки у меня. Вон, как жизнь быстро пролетает. Как сон! Совсем мало сил осталось. Сейчас немного подремлю и потом с этим. Как его? С Вадиком буду свой жизненный путь вспоминать. Посплю пока…

Ух ты! Первый раз в тишине проснулся! Хорошо то как! Вроде даже выспался нормально первый раз в жизни. А чего тихо то так? И темно. И тесно, пальцами не пошевелить. Пахнет досками свежими, сыростью земляной и ещё какой-то гадостью. Неужели я….?!!! О, Господи! Нет, нет, нет-нет-нет-нет-неееееет!!!! Спать! Скорее спать! Чёрт! Не спится совсем! Сон, проклятый никак не идёт! А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!…

…………………………

Пронзительный крик и мои глаза беспощадно слепит жгучий искусственный свет. Запах свежей крови и лекарств. О, как же болит моя, словно сдавленная невидимым обручем, голова. Кто же это так орёт?!!! Неужели я?!

Гадание по металлу

Анастасия Голикова

Гадатель жил в спальном районе с дефицитом парковочных мест. Клавдии пришлось оставить машину за несколько домов от нужного и лавировать между лужами. Указанная в сообщении пятиэтажка не отличалась от соседних, подъезд пах мочой, а снизу фанерной двери в квартиру виднелся пыльный отпечаток ботинка. Зажав в кулаке висящий на шее золотой кулон в виде птицы, женщина боролась с желанием уйти. «Но ведь не могло же у Людки все само так складно повернуться? И если уж этот… специалист по металлу… ей помог, то и мне поможет. Но совушку ни за что не отдам». Взявшаяся для нажатия на звонок решительность полностью испарилась, стоило распахнуться двери квартиры.

Черная толстовка с принтом пентаграммы, всякие руны на массивных грубо сделанных железных кольцах — если мужчина и хотел произвести впечатление человека, связанного с потусторонним, то сделал это крайне лениво.

— Роман? — неуверенно обратилась Клавдия. — Я от Людмилы.

— Заходь, — посторонился гадатель.

Его захламленная однушка тоже казалась скопищем вещей, призванных произвести впечатление на наивных дурачков бюджетными средствами: всюду на стенах какие-то демоны, черепа, с трудом читаемые непонятные слова… но все это на простых бумажных плакатах. Роман указал женщине на потрепанный диван, а себе притащил табурет с кухни. Между ними — обшарпанный журнальный столик, на столике — череп. Разумеется, не настоящий, чуть ли не аквариумное украшение. Гадатель взял череп, откинул макушку-крышку, и поставил его на место. Клавдия увидела внутри пепел.

— Вы собрались жечь мой кулон? Я не согласна!

Роман ухмыльнулся и закурил. Свободной рукой роясь в смартфоне, он стряхнул пепел в череп.

— Может, приступим? Я на работу опаздываю, — попыталась Клавдия спрятать смущение за раздражением.

— Ща, — ответил гадатель, не отлипая от телефона. Неожиданно он протянул свой Хiaomi с паутинкой трещин Клавдии. Экран показывал плейлист на несколько сотен композиций с названиями «Дорожка 001», «Дорожка 234» и так далее. — Выбери любую. Потом переключи на другую, как захошь. Повторяй, пока не надоест.

После первого нажатия телефон начал издавать мерзкие неописуемые звуки. Клавдия испугалась и, прокрутив ленту списка, выбрала другую дорожку. Вой по меньшей мере настоящей банши разнесся по квартирке, а потом вдруг началась музыка. Просто тяжелая музыка. «Что? Серьезно? Этот металл?! Да он сумасшедший. Или ряженый». Машинально тыкнув в экран еще раз, Клавдия положила телефон на стол и демонстративно скрестила руки на груди.

— О, Abbath, — хмыкнул Роман, потом глубоко затянулся и обратился к женщине: — Я вижу два пути. В одном ставки на пределе, другой — безопасный, но долгий. В обоих случаях тебе нужно будет сделать то, что я скажу. В точности. Какой выберешь?

— Первый, — с вызовом ответила Клавдия. Теперь она видела в мужчине только шутку подруги.

— Деньги.

Гадатель взял протянутые купюры и, не пересчитывая, небрежно засунул их в карман.

— Попёхаемся?

— Простите?!

— Чпокнемся. Ну, потрахаемся. Это поднимет тебе настроение и даже понравится, учитывая, как давно у тебя мужика не было. Да и много времени не отнимет, хех.

«Вот Людка, вот сучка. Не прощу».

— Я скорее соглашусь на более народные средства. Голой разбрызгивать козью слюну в полночь в лесу или неделю носить подмышкой абрикос, — ответила Клавдия.

— Ща обидно было. Я просто вижу ключевые события, а ты выбрала крутую дорогу и была предупреждена.

— Ах! И что же случится, если я тебе не дам?

— Ты скоро сдохнешь, — ответил Роман. Внутри у женщины все похолодело, она резко поднялась с продавленного дивана, а гадатель добавил: — В окружении десятка кошек.

Страх исчез.

— Очень смешно. Обхохочешься просто. Мудак.

Клавдия решительно зашагала к выходу, готовая в любой момент выхватить перцовый баллончик. Благо она не разувалась, входя в этот свинарник. Пока Люда на работе, до нее трудно дозвониться, но она уж постарается. И все выскажет этой юмористке.

Когда за гостьей захлопнулась дверь, Роман нахмурился. Чудесная акустическая находка в виде сочетания звуков пилы с приглушенными ударами колокола закончилась, заиграл «Sverdets Vei» — «Taake», но мужчина не дослушал даже до тарелок. «Я не позволю!» — рычал он, влезая в берцы. Роман не был уверен, что успеет спасти ее.

Трижды обещав бросить курить и едва не схлопотав инфаркт, он добежал до соседней улицы и разбил нос зализанному типу в лакированных туфлях. Взяв чужой портфель под взглядом оцепеневших прохожих, Роман запустил его в одну из луж, после чего, мурлыкая под нос «а man lies in the corner, covered with blood», довольный, побрел к дому.

Наука гадания по металлу здорово облегчала жизнь, но, к сожалению, навсегда лишила Романа возможности просто наслаждаться чудесными песнями о неповторимой природе Норвегии.

* * *

Пока шофер вел его серебристый BMW по «спальнику», пытаясь миновать взявшуюся из ниоткуда пробку, Иван Конин пребывал в философско-похмельной меланхолии. Почему-то именно сейчас, дождливым осенним понедельником в 11:44 утра, ему стало невыносимо тошно от окружающих его тупых кукол.

Ему бы женщину работящую, зрелую, но еще миловидную, совсем не из его круга. И чтоб познакомиться не в дорогом отеле, а, например, в парке. Она бы читала книгу, которая ему нравится, и он бы подошел, завязалась беседа… Воображение рисовало аккуратную даму в строгом платье, но с парой выбившихся из прически прядей, легким румянцем и блеском в глазах. «Как бывает у баб после того, как их славно отжарят», — подумал Иван, и такая формулировка нисколько не умалила его возвышенного настроя. «Вот прямо сейчас шла бы такая, а Саня ее обрызгал! Я бы велел остановиться, вышел извиняться. А она бы смущалась. Тут у нее зазвонил бы телефон, и это была бы моя любимая песня…» — совсем замечтавшийся Конин выглянул в окно, но шофер Саня окатил из лужи только какого-то помятого металлиста.

* * *

«Удивительны переплетения судеб», — думал Роман, показывая средний палец облившей его тачке. Если бы его клиентка вышла на двадцать минут позже, смущенная и довольная, то знакомство ее с будущим мужем стало бы одной из тех милых романтических историй, услышав которые бабы говорят «Ооооо…». А так, полная ярости и негодования, Клавдия орала в телефон за рулем и, проскочив на красный, влетела в грузовик службы по отлову бездомных животных. Насмерть. Один из пострадавших в аварии, но сбежавших псов, похромав на запах самой вкусной шавермы в городе, улегся подыхать прямо перед ларьком. Сердобольный Джамиль вышел за прилавок, ужаснулся состоянию собаки, взял оглушенную животину на руки, намереваясь отнести ее в ветклинику, но вспомнил, что надо закрыть дверь и выключить огонь. Со скулящим грузом он вернулся на свое рабочее место, и это был бы не лучший момент для визита санитарного инспектора с на редкость мерзким характером и в крайне плохом настроении. К счастью, тот был занят разглядыванием мокрых документов, которые теперь даже для подтирания зада не годились, в очереди травмпункта.

Шавермачная, которую Роман любил всем сердцем, была спасена.

Кафка был не прав

Михаил Гречанников

Проснувшись утром с похмелья, Гриша Зуев обнаружил, что за ночь превратился в таракана. Из-за отсутствия шеи он не мог разглядеть всё своё тело, но видел членистые лапки. А повернувшись всем своим коричневым телом, которое, к слову, было размером с человека, он увидел в зеркальной дверце платяного шкафа своё отражение и обомлел.

Сам Гриша выбрал бы другое слово, но я оставлю так — обомлел.

Жил Гриша в одной квартире с престарелыми родителями и младшей сестрой. Навряд ли они хорошо отреагируют на подобное, подумал Гриша, но потом пошевелил усиками — он хотел пожать плечами, но получилось лишь пошевелить усиками — и направился к двери. Благо, дверь в комнату была без замка, поэтому Гриша лишь толкнул её головой, и та открылась.

В зале сидели его родители — Любовь Павловна и Валерий Алексеевич — и смотрели новости по телевизору.

— Доброе утро, Григорий, — поздоровалась Любовь Павловна, не оборачиваясь.

Пока Гриша раздумывал, как привлечь внимание родителей, в комнату вошла сестра. Она его сперва тоже не заметила, так как не отрывала глаз от телефона.

— Всего пятьдесят просмотров! — горестно воскликнула она. — Ну когда я уже буду известным блогером?

Подняв взгляд, чтобы увидеть сочувствие в глазах Гриши, она увидела таракана и замерла. А потом так тяжело выругалась, что оба родителя подскочили на диване.

— Оксана! — охнула мать. — Что ты себе…

Тут она увидела Гришу и осеклась. Быстро перекрестилась и взглянула на мужа. Тот нахмурился, погладил усы и потянулся за тапкой.

— Говорил же, от соседей тараканы прут, — недовольно сказал он. — Как алкаши там эти поселились, так и развелось тварей.

— Погоди! — взвизгнула Оксана. — На нём же Гришина футболка!

— Он что же это, Гришку сожрал? — удивился отец.

— Да нет, какое сожрал, — отмахнулась сестра. — Это и есть Гриша! Чувствуете, как от него перегаром пахнет?

— Точно ведь, — подхватила мать. — Вон, татуировка его, «Никто кроме нас», на боку проступает.

— Как же это? — Отец озадаченно почесал затылок. — Почему?

— А я говорила, что прививку делать не надо! — победно воскликнула Любовь Павловна. — И вышка эта новая тоже, небось, облучением на него повлияла! Так мы и сами со дня на день в тараканов превратимся!

— А что делать-то будем? — спросил Валерий Алексеевич.

— «Скорую» вызвать надо! — Любовь Павловна схватилась за телефон.

— Погоди-ка, мама, — медленно, словно в трансе сказала Оксана. — У меня есть идейка…

Видео с гигантским тараканом быстро набрали миллионы просмотров. Оксана заключила несколько выгодных контрактов на рекламу, её канал стал одним из самых популярных на Ютубе. Первые видео были посвящены гипотезам о причине аномалии, но вскоре людям это надоело, и тогда девушка стала снимать смешные ролики для ТикТока, где наряжала таракана в человеческую одежду, катала его на машине по городу, ходила с ним по магазинам и даже на выборы.

Вскоре она заработала достаточно, чтобы купить два хороших дома — один родителям, а другой себе. Гришу, как основной источник дохода, она оставила у себя. Жил он в сарае у дома, за здоровьем Гриши следили его личные ветеринар и диетолог.

Общественность долго гудела по поводу происшествия. Особенно остро встал вопрос о гражданстве — считать ли огромного таракана членом общества или животным? Спустя несколько ток-шоу и визитов к представителям власти, Гришу признали гражданином, а документы ему заменили на новые.

Воспользовавшись случаем, власти заявили, что наша страна — самая демократичная страна в мире, ведь здесь даже таракан может стать членом общества. Страна возможностей, так сказать.

Не менее важные дебаты разгорелись среди церковников на профильных телеканалах. Есть ли у таракана душа? Попадёт ли он в рай после смерти? Интересовались Гришей и учёные, и власти. Но близко к Грише их Оксана не подпускала, в запросах отказывала, а внимание общественности не давало страждущим закрыть глаза на права Гриши как гражданина.

А чего же хотел сам Гриша? Да бросьте, неужели вы думаете, что его кто-то спрашивал? Поначалу он всё пытался наладить контакт с сестрой или родителями, чтобы высказывать пожелания, но Оксана эти попытки игнорировала, ибо они были ей не выгодны, а после отселения родителей в жизни Гриши и вовсе не осталось людей, которые могли бы интересоваться его мнением.

Но в целом остаток жизни прошёл у Гриши неплохо. Он протянул около года, после чего умер от старости. Ветеринар, который втайне ставил на нём опыты по заказу учёных, утверждал, что это ещё большой срок — благодаря прекрасным условиям Гриша протянул куда дольше любого таракана. Похороны Гриши прошли очень пышно, над его могилой плакали все топовые артисты и блогеры, а концерты-прощания с Григорием «Насекомым» Зуевым проводились пять раз, и каждый концерт собирал тысячи зрителей.

Оксана получила Нобелевскую премию мира и написала несколько автобиографических книг: «Мой брат — таракан», «Я есть гуманизм» и так далее. Конец.

Ну ладно, ладно, скажу, что Гриша думал на самом деле. Он был вполне счастлив, ведь всё равно ничего больше в жизни у него не было. Работу на заводе он до этого потерял, потому что работник из него был никакой. Его бывшие коллеги не раз ещё говорили, что своими новыми членистыми лапками он не смог бы сделать хуже, чем делал руками. Девушка его бросила, когда он по пьяни переспал с её подругой, ведь Гриша не был верным. Никаких амбиций у Гриши не было, а пил он всё чаще и чаще. Так что беззаботная жизнь в достатке была именно тем, о чём он и мечтал. А мечты имеют обыкновение сбываться не совсем так, как мы ожидаем.

Жаль только, что жил он недолго, но от выпивки он умер бы и того раньше.

Вот теперь точно конец.

Не судьба

Дарья Странник

Лука делал обычную пробежку по парку, когда увидел симпатичную незнакомку. Под белоснежным одноразовым комбинезоном угадывалась женственная фигура. Один рыжий локон аккуратно выбивался из под шапочки «Шарлотты». Розовая медицинская маска гармонировала с резиновыми сапожками и перчатками, которые красиво, без морщин, обтягивали худые длинные пальчики.

Понравилось Луке и увлечение девушки спортом: стоя на гигиеническом коврике, она выполняла сложные гимнастические упражнения.

Лука раздвинул плечи, набрал воздуха в грудь, приблизился на расстояние двух метров и затрусил на месте.

— Привет! Как здоровье?

Светлые глаза девушки с одобрением скользнули по высокой спортивной фигуре Луки, брови слегка приподнялись, в приятном удивление отмечая недешёвый медицинско-спортивный костюм известной марки.

— Привет! Утренний тест показал оптимальный результат. Как сам?

— Здоров и полон энергии, — подмигнул Лука. — Стандартные прививки освежены два дня назад.

— Мои — вчера.

— Круто. Я Лука.

— Марина, — представилась девушка.

Их беседу прервал приближающейся шум ватаги детей. С криками они преследовали запыхавшегося мальчика с болтающейся на одном ухе маске.

— Помогите! — крикнул он Луке и Марине.

— Эй, стоп, не подходи ближе! Что случилось-то? — спросил Лука.

С одобрением он отметил, что Марина достала из рюкзачка балончик дезинфекционного спрея и щедро оросила воздушное пространство между ними и мальчиком.

— У моей маски порвалась резинка…

— А запасной нет! — крикнул один из подоспевших детей.

— И он чихнул! В мою сторону! — поддержала заплаканная девочка.

Марина испуганно вскрикнула, Лука невольно задержал дыхание, а потом взорвался:

— А ну пошёл отсюда, пока я не вызвал комитет здоровья!

Поняв, что помощи ждать неоткуда, мальчик ринулся дальше, дети бросились вслед, не подбегая слишком близко, но метко кидая в беглеца камни и ветки.

— Куда только родители смотрят! — нахмурилась Марина.

Лука кивнул.

Над их головами раздался гул истребителей. Прикрыв глаза рукой от солнца, девушка и парень проследили взглядом за полётом самолётов.

— В Новокарантиново?

— Скорее всего. Те ещё придурки, у них неизлечимая форма вируса TO-4,5, а они пытаются прорваться через оцепление.

— Какой эгоизм! — возмутилась Марина.

— И не говори! Так, — Лука кивнул в направлении неба, — надёжней. — И сменил тему: — Может, обменяемся справками?

— Почему бы и нет?

Марина достала из кармана смартфон и повернула его монитором к Луке. То же самое проделал и он.

— Паспорт прививок… Справка от участкового врача… от венеролога… стоматолога… психолога.

— У меня ещё от окулиста — линзы ношу, — смущённо призналась Марины.

— У совершенных людей должны быть маленькие недостатки, — подмигнул Лука. — У меня пломба на нижнем правом моляре.

На дороге показался человек, прижимающий руку к груди. Он сделал несколько неуверенных шагов и упал.

— Сердце? — предположила Марина.

— Или пьяный, — равнодушно ответил Лука.

— Вызовем врачей?

— У него фитнес-браслет, если что-то не так, автоматически вызовет помощь.

— А, точно. А ты внимательный!

Окрылённый комплиментом Лука решился пригласить Марину на прогулку — разумеется, с соблюдением социальной дистанции, когда раздался звук сирены.

— Внимание! Внимание! — загремел из громкоговорителей тревожный голос. — Обнаружена новая мутация апрельского вируса третьего поколения. Немедленно направляйтесь в клинику, в которой вы зарегистрированы и пройдите тест. Внимание!..

— Вот ведь… — расстроился Лука и спросил с надеждой: — Я зарегистрирован в сорок шестой, а ты?

— Пятьдесят первой, — печально ответила девушка, сворачивая коврик. — Не судьба.

— Не судьба, — вздохнул парень и потрусил к выходу из парка, сделав большой крюк вокруг неподвижного тела упавшего мужчины.

«Наверное, — думал Лука, — так и лучше. Слишком легкомысленно знакомиться на улице. Давно пора зарегистрироваться на сайте с солидной рекламой «Незамужние девушки из вашей очереди на прививку ожидают встречи с вами!»

Нечаянный полётъ

Арина Городецкая

Линочка Котикова была в высшей степени воспитанная барышня. Хорошие манеры она, как говорится, впитала с молоком матери. С раннего детства она изо всех сил старалась быть милой и послушной. Когда их семейство гуляло в парке, знакомые, с умилением глядя на Линочку, говорили: «До чего же хорошенькая у вас девочка!» И Линочка радовалась: больше всего на свете она любила, когда её хвалили.

Но если вы думаете, что жизнь Линочкина была весёлой и приятной, вы глубоко заблуждаетесь. Являя собой натуру утончённую и эфемерную, она совершенно не выносила, если её журили или попрекали. (По-настоящему бранить её, ясное дело, было не за что!) В такие минуты Линочка чувствовала себя глубоко несчастной и тут же принималась плакать. Поэтому главнейшая её забота всегда состояла в том, чтобы, не дай бог, не заругали.

Всё, что Линочка делала, продиктовано было горячим желанием нравиться другим. При этом она вовсе не задавалась вопросом, для чего ей надо им нравиться. А только хотелось ей, чтобы и суровый дворник, и скаредная квартирная хозяйка, и клиенты в универсальном магазине, где Линочка служила продавщицей, все как один думали: «Ах, какая милая и славная барышня!» Её вообще очень живо волновало, что о ней подумают. Мысль эта никогда не покидала её красивой белокурой головки.

Вдобавок к тому, Линочка выросла страшно застенчивой. На улице, встречаясь глазами с прохожими, она всегда поспешно потуплялась. Иногда она даже стеснялась здороваться со знакомыми и потому делала вид, что не замечает их. При этом она рассеянно отворачивалась или начинала неестественно вертеть головой, будто бы глазея по сторонам. Особенное же смущение вызывали в ней мужчины, с их медвежьими ухватками, грубыми голосами и развязными манерами. Когда молодцеватые приказчики в торговых рядах зазывали её в свои лавки, она шарахалась от них, как от чёрта. «Только б не оконфузиться!» — проносилось в такие минуты в её мозгу. — «Ещё подумают…»

Короче говоря, Линочка была трусиха. Но посудите сами, большой ли то грех, коли трусиха прехорошенькая?

Однако тому, кто желает всем угодить, приходится нелегко. Ведь угождая одному, можно запросто тем самым вызвать неудовольствие другого. Вот где западня!

Васю Курочкина-Дальских из отдела мужского платья Линочка изо всех сослуживцев отличала особо. Вася был человек отнюдь неординарный: он бредил космическими странствиями и чужими мирами. Год тому приехавши из Калуги, всё твердил он про тамошнего своего знакомца-чудака по фамилии Циолковский. Когда магазин пустовал, Вася взахлёб рассказывал о таинственных летательных аппаратах, бороздящих небо над американскими штатами. Он был убеждён, что пришельцы с далёких планет давно уж разгуливают по Петербургу как у себя дома.

— Не далее как третьего дня в газетах было-с: один почтенный господин пошёл ночью прогуляться, да и исчез. Окончательно! Куда б ему деться? Ясное дело — ОНИ забрали, для опытов. А вот послушайте, что пишут из Калифорнии: «Мистер В. Г. Хопкинс, сообщивший нам о неопознанном воздушном корабле, лично забирался в него. Там встретил он бородатого командира в серебристом облачении, благородного сложения и с величественным выражением лица, а с ним обнажённую золотоволосую красавицу». Можно ли теперь сомневаться в ИХ существовании?

Линочка слушала, приоткрыв ротик и старательно поддакивая. Васе ей отчего-то хотелось нравиться ещё более, чем всем прочим.

— Ах, вот бы и мне такое приключение, — мечтательно прощебетала она, представляя, как Вася в серебристом облачении увозит её в голубые дали.

— А пирамиды Египта, наконец? Не древние же с их примитивными орудиями выстроили этакие махины! Натурально, и там без НИХ не обошлось! — продолжал между тем разоряться Вася.

До чего же светлый ум, восхищалась про себя Линочка, никакой мужицкой грубости, да и собой недурён. Чтобы не оконфузиться перед Васей, она даже выписала иллюстрированный журнал под грозным и загадочным названием «Смрадъ Лампадъ» и прочитывала его от корки до корки.

— Между прочим, и в правительстве-с… — Вася пучил глаза и делал значительное лицо. — Конечно, власти скрывают, но мы-то люди неглупые, понимаем-с… Как пить дать, кругом ОНИ!

Линочка преданно кивала, не сводя с Васи умильного взгляда, а управляющий Козин, старый, толстый и обыкновенный, проворчал строго:

— Горазды же вы языком молоть, молодой человек. Отнесите-ка лучше заказ на Садовую. А вас, милочка, уж клиентка заждалась.

— Сию минуту бегу, Пётр Иваныч!

Линочка поспешно бросилась в дамское отделение, опасливо косясь на управляющего. Как бы не заругал! Он ведь и из жалованья вычесть может!

Вечером, когда на Невском уже зажгли электричество, Козин вызвал Линочку в свой кабинет на верхнем этаже. «Распекать будет!» — с ужасом поняла она, но делать нечего — пошла. «А ведь не слушай я тогда Васю, что бы он про меня подумал? Ах, до чего скверно получилось!»

Вопреки опасениям Линочки, управляющий встретил её ласково и сказал, что пригласил к себе по важному делу.

— Я, знаете ли, давно за вами наблюдаю. И вижу, что вы девица в высшей степени положительная, скромная и услужливая.

Зардевшись от нежданной похвалы, Линочка мило потупилась. Пётр Иваныч придвинулся поближе и произнёс, явно волнуясь:

— Я слышал ваш давешний разговор и убедился, что вы сами, добровольно, желаете… И потому именно на вас остановил я свой выбор.

«Ах, какой пассаж!» — в панике подумала Линочка. — «Сейчас предложение руки и сердца сделает! Но ведь он старый, толстый и скучный, не то что Ва…»

— Для пользы НАШЕГО дела вы подходите идеально! — торжественно заключил её визави.

С этими словами он отдёрнул штору, и за окном стал виден висящий в воздухе сигарообразный объект с тремя мерцающими красными огнями.

Линочка совсем растерялась и только хлопала мгновенно намокшими глазками. Пётр же Иваныч распахнул окно и схватил бедняжку за руку.

— Прошу на борт! — проговорил он. — И будем без церемоний! Личина эта мне, признаться, порядком надоела.

Твидовый его костюм вдруг сверкнул серебристой чешуёй. Вслед за тем он широко разинул рот, и оттуда полезли толстые шевелящиеся сине-зелёные щупальца с присосками на концах.

— Ой! — пискнула Линочка и немедленно лишилась чувств.

Больше ни её, ни управляющего Козина никто не видел. Вася Курочкин-Дальских по-прежнему служит в универсальном магазине на Невском. Когда при нём вспоминают о Линочке, он хмыкает и презрительно выпячивает губу. «Сбежать с престарелым, заурядным любовником! Экая пошлая, неоригинальная мелодрама!»

Новый господин

Анастасия Голикова

— Что? — растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

— Что? — не понял Мортимер.

Наверно, я сказал какую-то чушь: потому-то дворецкий и оторопел. А что он мне ответил, кстати? Не могу сообразить… Это все Барри! «Посиди со мной. Я не алкаш, чтоб пить один». Тьфу!

— Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? — я с трудом подбирал слова, стараясь не дышать в сторону Мортимера и выглядеть естественно.

— Именно! — воскликнул дворецкий с явным облегчением. — Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи, — на меня глянули очень многозначительно, — вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, уступив место маленькому довольству. Мадам, упокой Господь ее душу, звала нас по именам, а наводнившие поместье после ее смерти свидетели динозавров — две сестры и один зять — по фамилиям. Но дворецкий, обращаясь ко мне, Карлу и Барри, никогда не забывал отметить, что говорит именно с «мистером». И это было чертовски приятно!

Я вернулся к своим обязанностям садовника, думая о том, какой Мортимер милейший человек. Взять хотя бы как он расстраивается и переживает, если читает в газете об очередных исчезнувших из соседних деревень. Очень трогательно. Мы-то все здешние и привыкли к такому: в графстве и волки, и болота. Но, справедливости ради, Мортимеру освоиться было сложнее: с тех пор, как он стал работать у мадам, люди начали пропадать намного чаще.

Наследник, молодой симпатичный мужчина, приехал в семь вместе с адвокатом покойной. Мне новый господин показался вежливым и приятным, он явно не собирался никого увольнять и чинить свои порядки.

Весь следующий день господин праздно и бесцельно бродил по особняку, пристройкам и саду. В желании городского американца разглядывать интерьер английского поместья не находилось ничего странного, но в самом «разглядывании» неестественности было хоть отбавляй. Господин вставал у какого-то предмета почти в упор, молча смотрел на него, не прикасаясь, и просто уходил. А потом возвращался и снова пялился на эту же вещь. Я мог понять, если бы он разглядывал картины, доспехи, вазы и прочий антиквариат, которого в доме в избытке. Но господин мог застыть у телефона, мусорного ведра или моих резиновых сапог.

А еще он ни черта не помнил. Иначе зачем ему задавать по несколько раз в день одни и те же вопросы о мадам, о пропавших в округе людях, об истории имения? Не просто уточнять какие-то факты, а спрашивать слово в слово? Иногда он протягивал фотографии или письма, которые уже показывал, и интересовался чужим мнением. Приходилось повторяться — зачем же расстраивать человека? Мортимеру как дворецкому было тяжелее всех. Мало того, что ему нужно было ухаживать за капризными сестрами покойной, так господин еще и забывал, какие распоряжения собирался ему дать. Подзывал, а потом говорил: «Нет, ничего». И так раз десять за день!

Вдобавок ко всему, мы хватились очень многих предметов. Но не драгоценностей или чего-то ценного. В основном Барри жаловался на исчезнувшие инструменты, потом и у меня испарилась лопата на пару с сапогами, Лидия сетовала на утрату заколок, хотя их она, скорее всего, просто потеряла. Апофеозом всего стала пропажа огнетушителя.

Я, Лидия и Карл больше часа шептались на кухне после ужина, пытаясь понять, что происходило с господином, но разобрались только когда к беседе присоединился дворецкий. Он утомился, выслушивая очередные воспоминания госпожи Анны, но нашел в себе силы все нам объяснить. Мортимер предположил, что господин болен, и оттого мадам завещала имение столь дальнему родственнику, внуку покойного брата. Хотела порадовать молодого человека, которому, очевидно, недолго осталось. «Может, опухоль мозга, может, последствия травмы. Симптомы могут быть самые разные. Провалы в памяти, ужасное зрение, даже клептомания», — подводил итог дворецкий, когда на кухню ввалился Барри. Он был сильно напуган и еще сильнее пьян.

— Я видел господина! И огнетушитель!

— Барри, успокойся. Мы знаем, что он его украл…

— Молчите и слушайте! Я был в сарае…

— Где ты прячешь бутылочку?

— Да не в этом дело! Господин вошел без ничего! А потом здоровенный огнетушитель возник у него в руках! Из ниоткуда! Я своими глазами видел. Но так не бывает, — Барри трясло.

— Может, он нес его в руке, а потом поднял на свет?

— Нет! Огнетушитель просто появился. Я не вру! И я не спятил! Черная магия!

Барри выскочил на улицу хохоча, Мортимер с Карлом кинулись следом, Лидия разрыдалась, и я остался ее утешать. Бедный Барри! Бутылка все же его сгубила.

Когда Лидия успокоилась, мы присоединились к остальным, пытающимся отправить Барри на боковую. Он все орал, что физика больше не работает и что он легкий, как перышко, и вот-вот полетит. Стоило Барри захрапеть, как мы с облегчением разошлись по нашим коморкам. После такого длинного дня я заснул, едва голова коснулась подушки. Ночью, правда, разок проснулся — вдохнуть снотворное, пропитавшее тряпку, которую кто-то прижимал к моему лицу.

Очнувшись в следующий раз, я не понял, где нахожусь и почему не могу двигаться. Голова гудела, перед глазами плыло, но постепенно все отчетливее вырисовывался дворецкий с пилой в руках.

— Не волнуйтесь, мистер Ллойд. Больно будет только в начале. Потом вы потеряете сознание.

Мортимер был хорошим человеком, он не стал бы мне врать. Но, к сожалению, даже он мог совершать ошибки. Больно было очень долго. До самого моего конца…

Выронив метлу, я кинулся в дом и сразу натолкнулся на дворецкого: он стоял посреди холла с крайне бледным, даже испуганным лицом. Я мгновенно понял, что он — как я. Тоже в шутку озвучил какое-то глупое желание странному незнакомцу, не ожидая исполнения.

— Это я должен был быть американцем, который обнаружит и победит тебя, понимаешь? — выпалил я. — Осознаешь всю глубину иронии? Сказав, что я не прочь жить в компьютерной игре, я хотел стать крутым и неумирающим протагонистом, а не безликой жертвой с парой реплик! Тем более в квесте!

Дворецкий почти минуту ошарашенно таращился на меня. Наконец, он тихо ответил:

— Я не очень понимаю, что значит «игра» и «протагонист» в ваших словах. Но я знаю слово «ирония». И она в том, мистер Ллойд, или как вас там…

Я не помнил «как меня там».

— …Что больше всего на свете я ненавижу две вещи. Стариков. И англичан.

— Что ты пожелал? — задал я вопрос, уже не зная зачем. Меня наполняли только смятение и чувство дежавю.

Дворецкий ответил с улыбкой, почему-то заставившей меня подумать о пиле.

— Вечность заниматься любимым делом безнаказанно.

— Что? — растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

— Что? — не понял Мортимер. Его лицо вытянулось.

Наверно, я сказал какую-то чушь: потому-то дворецкий и оторопел. Он хмурился, будто силясь что-то вспомнить. А что Мортимер мне ответил, кстати? Не могу сообразить…

— Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? — промямлил я, стараясь выглядеть естественно.

— Именно! — воскликнул дворецкий. Его лицо расслабилось. — Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, я вернулся к своим обязанностям садовника.

Побег из могилы

Кирилл Ахундов

Очнулся в темноте. На жестком и холодном полу. Или это земля? Лежу, вытянувшись. Как мертвец. Блин, я умер? Поморгал… упс! А глаз-то у меня нет! Или есть, но не работают. Глазные яблоки не вращаются. К хренам яблоки ¬– кто я? Где я?

Не могу пошевелиться, не чувствую рук и ног. Даже рта раскрыть не могу. Парализован и ослеп?

Как ни странно, это предположение не вызвало паники. Главное, я мыслю, следовательно, существую, заявил Аристотель. Или Познер.

В пробудившемся мозгу резво закопошились идеи. Словно цыплята в инкубаторе вылупились.

Первое соображение: это не сон!

Тогда погадаем. Допустим, я был у бабы, потом не вовремя явился ее муж, и она спрятала меня под кроватью. Для надежности замаскировала чемоданом. Ну, на троечку эта версия сойдет. Все же лучше, чем лежать… в гробу. Ёк макалёк! Я умер?

Или как бы умер, меня закопали, а сейчас вот проснулся от этой самой летаргии. Ух, как все плохо — я бы застонал, но рта не было. Или он заклеен. Господи, а вдруг какие-то бандиты меня связали, сунули в багажник, везут убивать. Тьфу… маразм.

Спокойно! Не паниковать! У меня просто пьяный бред. Бухал, перебрал, отключился, а белочка утащила в дупло. Типа вытрезвитель. Полежу во тьме, приду в себя, опохмелюсь, побреду домой. Эта версия мне понравилась. Я бы даже облегченно вздохнул. Если б мог дышать.

Но я не дышал. Зато чувствовал запах…

Запах! Я принюхался, хотя знал, что нос не работает, да и не было его вообще, носа. И все же я ощущал запах — может, впитывал его обездвиженным туловищем, лишенным рук и ног. Пахло мертвечиной!

Я в морге. Лежу после аварии, изрезанный патологоанатомами. Поэтому не могу двигаться. Эта жуткая мысль почему-то успокоила. Появился фундамент, на котором я разложил свои соображения.

Итак, я очнулся в темноте, в незнакомом месте, без рук, без ног, без глаз, носа и рта. Хер-то хоть при мне? К черту хер, потом вернемся к малышу, сейчас о главном! Значит, я попал в аварию, меня выпотрошили и оставили в морге. Стоп! В морге ли?

А человек ли я вообще?

Может, мумия.

Попытался представить себя фараоном в саркофаге. Как там… Хуфу? Пирамиды, сфинкс, священный жук не воодушевили. Хуфу с ними.

Или разобрали на органы. Остался беззубый череп с заначкой мыслишек. Вы все подонки, подонки, подонки! Мысли начали путаться, меня понесло куда-то… я игрушка, примитивный искусственный интеллект со сбоем программы, меня сдали на перепрошивку. Я Иона, проглоченный китом. Пророк во чреве, ага.

Бриллиант в бархатной шкатулке. Вот сейчас загадочная красавица откроет ларец, прикоснется ко мне с вожделением нежными пальчиками.

Я клык в пасти белой акулы-людоеда, погибшей от заворота кишок, потому что она сожрала мутанта, пропитанного радиацией, ГМО и мельдонием.

Семечко, прилипшее к ботинку старого садовника Савельича, любителя клубничного самогона и газеты «Правда». Псих в момент ломки. И тому подобное.

Надо сосредоточиться.

Я жив.

У меня ничего не болит, не хочу ни есть, ни спать, ни трахаться. С последним пунктом определюсь позже. Я бессмертен.

А если я… бог?! Это самое приятное предположение, открывающее заманчивые перспективы. Исполать мне, алоха и марш гладиаторов.

Я бог в зачаточном состоянии. Скоро рожусь. На радостях я потянулся всем телом, словно ребенок после сна…

…и вдруг явно почувствовал, как шевельнулось в груди нечто острое. Кол?!

Итить его через селезенку, оказывается, я вампир! Упырь, вурдалак, кровосос. Дракула, забаненный Высшим Модератором.

Полный песец и катастрофа от великого до смешного.

Горькое открытие. Но оно воодушевило.

Упыри тоже люди. В смысле, имеют права, твари дрожащие.

Прикинул позитив. Нечто вечное, вне времени и пространства. Пока существует эта планета, мы не сгинем, не канем в небытие. Мы будем жить и цвести. С этой мыслью я попытался приподнять голову. Яростный миг сопротивления — и мне удалось выпрямить шею! Макушкой коснулся доски. Так и есть, лежу в гробу.

Думаете, забили в грудь кол, избавились навеки?

Слава КПСС! То есть… да здравствует вампиры и мировой упыризм!

Я рванулся вновь, чувствуя, как тело наливается силой, как начинают шевелиться пальцы, на которых медленно прорастают когти. Что ваша острая палка против моих когтей и клыков?

А ну-ка! Осторожно нащупал тонкий паз в досках гроба и вонзил в эту щель удлиняющийся коготь. Путь к свободе сквозь могильную тоску и мать сыру-землю.

Я взламывал доски, росла моя сила. Я жаждал солнца, хотя сомневался, что яркий свет полезен упырям. Но древний инстинкт, словно навигатор в джипе, направлял меня в сладкий мир тепла, воды, звуков и обладания природой. Пела во мне охота радостного безумия. Аппетит ветра и дождя.

Люди, я скоро встречусь с вами. Кстати, когти еще больше выросли.

Доски, наконец, треснули, скособочились, и я оказался наполовину освобожденным. Что за аферисты гробы делают! Говно, а не гробы, соплей перешибешь. Привет вам от дракулевича…

Двигаться сквозь почву было уже легче. Во мне ширилась мощь, играл кураж. Я пробивался к свободе, как граф. Земля, песок, перегной, щебень, мусор, — раскапывал, как адский крот. Словно потусторонний земснаряд. Дрожь земли, десятая серия. Я Тот, Кто Удрал Из Могилы.

Растолкав последние комочки земли, я с торжествующим воплем рванулся на волю…

…из рыхлой бороздки, пересекающей холмик захоронения, выглянул ликующий бледный росток вьюнка с пружинками гибких усиков.

Посмотрел вниз, вздохнул, спасибо за поддержку, Савельич! За подпитку, которой невольно поделился. За юдоль и душу тебе низкий поклон.

Отдыхай, друг.

Дальше я сам.

Девятый инвестиционный форум

Вячеслав Слесарев

Нужду братья справили прямо на Лиговском проспекте, без особых церемоний, просто подойдя поближе к стене жилого дома. Улица была пуста. Лишь по противоположной стороне, напоминая робота из малобюджетного фантастического фильма, проковыляла какая-то бабка в противогазе и резиновых перчатках по локоть.

Некоторое время они шли молча. Первым молчание нарушил Виктор:

— Похавать бы чего, — тоскливо простонал он.

— Да? И где ты хавчика возьмёшь, гений? — поддел его Моисей.

— Да магазинов кругом хоть жопой жри. Только закрылись все. Из-за этого, как его, вир… — Виктор сосредоточенно пощелкал в воздухе пальцами, — из-за вер… из-за версуса!

— Из-за вируса, даун, — поправил его Моисей, — ви-ру-са!

— Данунах, нет сил терпеть, вот возьму и… — с этими словами Виктор схватил металлическую урну, размахнулся и приложил ею по витрине небольшого продуктового магазинчика. Результата не последовало. Даже после нескольких ударов стекло удалось разве что поцарапать.

— Погодь! Смотри-ка! — Моисей указал на дверь магазинчика. Та была закрыта, но из замка свисала связка ключей. Он повернул ключ и отпер дверь. Тут же заверещала сирена.

— Сигналка! Валим! — Виктор бросил урну на землю, и собрался, было, бежать.

— Херня, я щас её взломаю! — Моисей зашёл внутрь, сорвал со стены огнетушитель и принялся яростно дубасить им по источнику звука — чёрной сирене под потолком. Сирена сначала захрипела, а потом, когда огнетушитель перебил провод, замолкла вовсе.

— Чисто! — крикнул Моисей брату, победно потрясая над головой обеими руками. Перед ними простирался продуктовый супермаркет, ещё не тронутый, затаренный под завязку.

— Это мы неплохо зашли. Тут хавчика — горы, — Моисей схватил с хлебного лотка лепёшку и разом умял её. Потом открыл банку «яги» и залпом её опустошил.

Наевшись и напившись до отвала, братья припасли с собой по сумке с чипсами и пивом, и решили, теперь уже в качестве развлечения, снова отравиться на улицу на променад.

Не пройдя и сотни метров, Виктор заметил, что по левую руку от него семенит стройная женщина, блондинка, лет под сорок. Причёска её растрепалась, но одета она была в элегантный тёмно-красный костюм бизнес-леди. Женщина жадно смотрела, как Виктор запускал руку в пакет с чипсами и отправлял их пригоршнями в рот. Проводив глазами очередную порцию, она, наконец, потянулась к пакету:

— Дай мне, есть хочу! — голос у неё был низкий и весьма сексуальный.

— Э, не! Так не пойдёт, — Виктор убрал от неё подальше пачку, — еда денег стоит. Деньги-то есть? — спросил он, скептически отмечая, что у дамочки нет сумочки.

— Денег? Нееет… — брови женщины поползли вверх.

— Ну, а как же ты платить будешь?

Женщина посмотрела на пачку, потом нетерпеливо покрутилась на месте, и наконец ответила:

— Буду… Писей!

— Ну, вот это совсем другое дело! Тогда идём обратно, в магазин, — Моисей демонстративно позвенел ключами и положил руку даме на плечо.

Жанна Григорьевна — по дороге в магазин братьям удалось узнать, что именно так звали девушку, стояла на коленях на ленте кассового транспортёра и жадно уплетала шоколадки из поставленной перед ней коробки с надписью «Марс». Казалось, она не предавала особого значения тому, что Моисей подошёл к ней сзади, задрал юбку и резким движением сорвал с неё трусики. Потом, когда он сходу приступил к своему делу, было неясно, то ли она мычит от радости потребления батончика, то ли это реакция на происходящий с ней половой акт.

Наскоро справив похоть, Моисей плюхнулся в кресло кассира и закурил взятый здесь же, на кассе, Винстон.

— Вить, ты-то бабу будешь? — спросил он у брата, который всё это время стоял рядом, задумчиво потягивая пиво из бутылки. Тот как-то резко спохватился и судорожно принялся расстёгивать штаны.

— Да не спеши ты так! — добродушно рассмеялся Моисей, отправляя кольцо дыма под потолок, — никуда она не денется. Теперь у нас целая куча времени.

Выйдя в очередной раз подышать воздухом, братья заметили разительные изменения в уличном пейзаже. Прямо перед их магазином, припарковавшись носом в покосившийся столб, стояла полицейская машина. Водитель был придавлен к сиденью подушкой безопасности, и то ли спал, то ли умер. Второй полицейский стоял снаружи машины и сосредоточенно скрёб ногтями дверь. Очевидно, он что-то там забыл или захотел поговорить со своим коллегой, и теперь безуспешно пытался войти внутрь.

— О! Менты! За нами походу приехали? — нахмурился Виктор.

— Может и за нами, только, кажется, им тут и без нас весело, — заметил Моисей.

— Позвольте-ка, господин милицейский, это ручка, она открывается вот так, — он демонстративно дёрнул за ручку, открыл дверь патрульной машины, и сделал пригласительный жест.

Полицейский послушно сел в машину. Дверь за ним захлопнулась.

Через пару минут, когда стекло изнутри запотело, мент принялся искать выход наружу: он стучал коленями в дверь, бил ладонями по стеклу, но всё тщетно. Наконец, он успокоился, опустил голову и заплакал.

— Попался, ментяра! Хрен он теперь оттуда выберется! — обрадовался Виктор.

— Братуха, да мы с тобой тут таких дел натворим! — воскликнул Моисей, — иди-ка сюда! — он в сердцах обнял брата и прижался лбом к его лбу.

— Этот город наш! И мы будем делать здесь всё, что захотим. Мы — банда! — кричал он, тряся брата за плечи. Давай, повторяй за мной: — Мы банда!

Они ещё долго стояли в обнимку, раскачиваясь посреди проспекта, завывая по-волчьи и выкрикивая:

— Мы — банда!..

Из помятой мусорки вывалился клок «Ведомостей». Текст на нём начинался с полуслова:

«…вили особо опасный штамм вируса, получивший кодовое название „Омега“. В отличие от своих предшественников, эта разновидность атакует головной мозг, не затрагивая лёгкие или органы пищеварения. Любопытно, что показатели IQ тестов у заражённых этим штаммом снизились минимум на двадцать пунктов. То есть, люди с высоким интеллектом после заражения показали средние результаты, а люди с посредственным умом — перешли в категорию „лёгкое слабоумие“. Ещё одной особенностью штамма Омега является то, что у перенесших его не остаётся антител. То есть, переболев им, вы буквально сразу можете подхватить этот вирус ещё раз. Проанализировав все эти необычные симптомы, британские эпидемиологи забили…» — на этом текст обрывался.

Осенний питерский ветер поднапрягся и перевернул клок газеты. На обратной стороне был заголовок:

«Девятый инвестиционный форум: умная стратегия научного развития». Ниже шёл текст:

«На открытие очередного Инвестиционного форума в городе на Неве прибыли сооснователи Фонда научных инвестиций, профессора Гарвардского университета, братья Моисей и Виктор Вайнберги. Несмотря на свой молодой возраст, они уже занимают двенадцатую и четырнадцатую строчку в российском списке Форбс. Любопытно, что братьям принадлежит мировой рекорд по уровню интеллекта: сто девяносто и сто восемьдесят две единицы, при том, что средний по человечеству уровень IQ составляет сто единиц. По словам учёных-визионеров, их долгосрочные научные приоритеты включают в себя: открытие принципиально новых видов транспорта, решение глобальных проблем голода, безопасности, демографии, освоение человечеством новых жизненных пространств, в частности — Марса…»

Подкроватный монстр

Сергей Резников

Фреда задолбал этот мелкий. Ух и шило в жопе! Хотелось выпить пивка, ещё разок курнуть на крыльце, посмотреть сериальчик, но пацан со странным именем Густав всё никак не мог угомониться.

— Фред, давай поиглаем в пьятки!

— Не хочу, я устал.

— Я всё маме ласкажу, она тебе не заплатит.

Пришлось играть с этим вымогателем. Фред излазил весь странный, большой и неухоженный дом, пока искал пацана, измазался пылью, иззонозил руки на чердаке. Густав ловко прятался, зная каждую нычку. Найти его было иногда очень трудно. Фред и не заметил, как стрелка часов подступила к одиннадцати вечера.

— Всё, пора спать!

— Нет, давай ещё иглать! — орал Густав. — Ты — нянька, должен слушать меня!

— Ха! Кто тебе такое сказал? Наоборот, нянек слушаются дети. Ты всё путаешь, пацан.

Густав захныкал, размахивая маленькими кулачками. Спорить было бесполезно.

— Ладно, твоя очередь искать.

Фред решил, что слегка напугает мелкого, и тот угомонится. Главное, не переборщить — если расскажет всё мамке, сто заветных баксов не видать как собственных ушей, ещё и на сайте в чёрный список занесёт. Работать бэби-ситтером Фред не любил, но иногда не гнушался таким заработком и в целом справлялся неплохо, если не считать случая с окурками от косячков, найденными родителями одного из мелких во дворе. Тогда его крепко обругали и не заплатили. Но теперь он стал осторожней, все окурки и банки из-под пива прятал в рюкзаке и уносил с собой.

В спальне наверху было душно, окно давно не открывали, постель на кровати валялась грязным комом, а под самой кроватью, где устроился Фред, пахло немытым полом.

«Родители ссыкуна Густава, похоже, те ещё свиньи», — подумал Фред и чуть не чихнул от поднятой пыли. Под кроватью было темно и жутковато. Мелкого пришлось ждать минут пятнадцать, тот словно издевался. Фред захотел в туалет и решил было выбраться наружу, плюнув на дурную затею, но дверь со скрипом открылась, и Густав зашёл в комнату. Маленькие ножки, обутые в красные сандалии, засеменили по полу.

И тут настала пора выхода Фреда. Он дико зарычал, забил руками по кровати.

— Я подкроватный монстр! Смерть тем детям, кто не спит в столь поздний час! Ууууууу!

Густав завизжал и выскочил из комнаты. Фред, слушая удаляющийся топот, опасался, что дал лишка. Но не успел он вылезти из-под кровати, как топот вернулся, и тут же руку Фреда пронзила ужасная боль.

— Получай, подкловатный монстл!

— Аааааааа! — Фред кричал, сжимая другой рукой кровоточащую руку: двух пальцев — как не бывало, а третий болтался на остатках сухожилия и почти перерубленной кости.

«Шрррх» — проскользнуло по полу лезвие топора.

Фред закатился в самый дальний угол подкроватья, воя от боли и пытаясь сорвать с себя футболку. Кровь из раненой руки текла ручьём, и с этим надо было что-то делать.

— Ну что, монстл? Больно? — ехидно поинтересовался мелкий гад. — Папин топол очень остлый! Выходи, и я раскломсаю тебя на кусочки!

Фред даже слова вымолвить не мог, только жалобно скулил. Внезапно на него дохнуло холодом, стало так жутко, что сердце чуть не остановилось, а позвоночник будто льдом наполнился. Даже рука на пару мгновений болеть перестала. Под кроватью был кто-ещё. Уставился на Фреда красными угольками глаз.

— Кто здесь? — прошептал тот.

— Кто надо. Зачем разозлил Густава? Он мне итак проходу не даёт. Думал, хоть передохну, пока вы играете. Но не тут-то было.

— Он маньяк, — прошипел Фред. — Боль в руке вновь вернулась адским огнём. Кто бы ни сидел под кроватью, бояться надо было не его, а Густава с топором.

— Знаю, — ответило нечто, — он загонял меня настолько, что я даже полом поскрипеть не могу. А ведь ещё год назад мог мебелью швыряться.

— Ты приведение?

— Ну, типа того. Можешь считать меня настоящим подкроватным монстром. Давай так, парень, я попробую отвлечь Густава, а ты вылазь и беги отсюда куда подальше.

— У меня рука… я скоро всю кровь потеряю…

— Забеги в ванную. Там есть аптечка. Но только шустрее. Этот сучонок быстрый, как ракета.

— Так может, он узнает меня, когда вылезу.

— Может, и узнает, но помни — ты для него теперь жертва.

— Зачем я вообще связался с этой работой?!

— Зачем ты вообще зашёл в этот дом? Ладно, будь мужиком. Дуй отсюда!

Пока Фред думал, как я связь между «будь мужиком» и позорным бегством, хлопнула оконная рама, раздался утробный смех.

— Не боюсь тебя, подкловатный монстл! — орал Густав. Его топор застрял в стене, и мелкий изо всех сил пытался вытянуть его. В этот момент Фред и выскочил в коридор.

Шипя от боли, он проскользнул в сторону ванной комнаты, захлопнул за собой дверь, запер её на задвижку. Сел на край ванны, тяжело дыша. Слёзы потекли у него из глаз, как только Фред лучше разглядел свою искалеченную руку. Когда искал аптечку, заливая кровью пол, по двери ударили.

— Я знаю, ты там, подкловатный монстл!

Наскоро забинтовывая руку, Фред смотрел на то, как лезвие топора пробивает дверь.

«Хрясь!»

— Густав, перестань, — взмолился Фред. — Это я, нянька. Давай лучше поиграем во что-нибудь другое! Я не монстр!

«Хрусь!»

Дыра в двери всё расширялась, и Фреду ничего не осталось, кроме как открыть небольшое окно ванной комнаты. От тщетных попыток подтянуться руку вновь пронзило острой болью.

Внезапно шум за дверью затих.

— Ты что это, Густав?! — послышался новый голос. Вроде бы женский, но какой-то грубый и хриплый. — Развалил тут полдома, как я погляжу. А где этот чёртов нянька? Он что за тобой вообще не смотрит? Ух и негодник! Я ещё во дворе почуяла запах Мери Джейн и пива.

Фред глазам своим не верил. Огромная, вовсе не женская рука, пальцы которой были увенчаны острыми когтищами, проникла через дыру в двери и начала слепо шарить в поисках задвижки.

— Выходи, нянька. Знаю, ты там, нарколыга проклятый!

Фред не стал дожидаться, пока матушка Густава проникнет в ванную. Из последних сил он подтянулся и, не смотря на жуткую боль и кровь, сочащуюся из повязки, втиснулся в окно. Холодный воздух свободы обдал его лицо, даря надежду. И даже не посмотрев вниз, Фред прыгнул.

* * *

— Задолбали торчки чёртовы, — худой полицейский с презрением глядел на пронзённого пикой металлического забора паренька. — Лезут в этот дом, как мухи на говно. За год уже третий труп.

— Пойду, жильцов опрошу — сказал толстый полицейский.

— Ну, сходи.

— Через пятнадцать минут толстый вернулся, держа в руках мятую бумажку.

— Что это? — спросил худой.

— Да так, заявление. Подкроватный там живёт. Жалуется, что семейка его в конец загнобила. Да ещё якобы научились вызывать нянек для своего малого изверга из обычного мира. Может, раскрутим это дельце?

— Да оно тебе надо? — худой скривился, доставая из пачки сигарету. — Торчки из того мира накурятся и видят то, чего им не положено, а мы тут расследования проводи. Заявление рассмотрим, семейством штрафанём за то, что подкроватного мучают. И вся недолга.

— Ладно, твоя правда.

Спустя минуту, оба полицейских медленно плыли по воздуху на фоне луны, удаляясь от проклятого дома.

Фред осторожно вылез из тела, оттряхнул с себя несуществующий мусор и пошёл в сторону дома. На свой труп он старался не глядеть. Смысла не было, только расстроится. Он знал, зачем залезет в дом. Единственное существо, которое готово общаться с ним в этой жуткой новой жизни, ждало его там. Фред очень хотел поговорить с подкроватным монстром. Главное, проскочить мимо Густава и его матушки.

2020

Неживой вундеркинд

Фёдор Береснев

— А эту картину Петенька нарисовал ещё в детском саду, — вдохновенно вещала худая женщина с огромными кругами под глазами. — Правда, здорово?

Марк обречённо кивнул.

— Он там вообще много чем занимался. И лепкой, и плетением, и даже резьбой по дереву. Хотите панно «Зимний лес» покажу? Олень на нём прямо как живой.

— Это всё очень интересно, но мне надо идти. Другие дети ждут. — Марк постарался скрыть нарастающее раздражение.

— А это точно нужно?

— Я же вам объяснял, — в десятый раз повторил он. — Мы делаем альбом выпускника начальной школы. И пусть обучение ведётся удалённо, и дети вживую друг друга никогда не видели, им будет приятно иметь фотографии своих одноклассников.

— Ладно, сейчас приведу. Но учтите, он немного замкнутый. Может даже показаться, что он надменен, но это только видимость. На самом деле он добрый, чуткий и ранимый мальчик.

— Да ведите уже. Мне с ним не беседы вести, а просто пару снимков сделать. Пять минут, и он сможет идти своё макраме выжигать.

Женщина поправила заношенный халат и скрылась за облезлой дверью. Вернулась буквально через несколько секунд и с гордостью поставила на стол трёхлитровую банку, заполненную прозрачной, мутноватой жидкостью. Даже в полутьме, царящей на захламлённой кухне, было видно, что в ней вольготно плавает человеческий эмбрион.

— Это…

— Петенька, поздоровайся с дядей. Он пришёл снять тебя для выпускного альбома.

— А вам не кажется, что он немного… того… — не мог найти слов ошарашенный Марк.

— Сыночек пака немного отстаёт от сверстников в физическом развитии, но это не беда. Понимаете, я родила его ещё и половины срока не отходив, — понизив голос, доверительно сообщила женщина. — Все говорили «брось, не выживет», а я упёрлась и выходила его. Зато сейчас он один из лучших в классе, на золотую медаль идёт.

На её измождённом лице появилась гордая улыбка.

Ну, раз на золотую… — протянул Марк, пытаясь сообразить, не стал ли он жертвой розыгрыша. — Тогда, наверное, надо его принарядить. Что это он, гордость школы, и в домашнем на фото будет?

— И точно, — спохватилась собеседница и снова убежала в соседнюю комнату.

На этот раз её не было гораздо дольше.

Вернулась она с маленьким чёрным пиджачком, белоснежной манишкой и крохотным галстуком-бабочкой. Принесённая одежда как влитая села на банку с вундеркиндом.

— Красавец, хоть прямо сейчас жени, — сострил Марк, расчехляя фотоаппарат.

— Скажете тоже, — смутилась женщина, не заметив сарказма. — Ему ещё и десяти нет.

— Дети растут быстро. Не заметите, как школу закончит и ускачет из родимого дома куда глаза глядят.

— Ой, ваши слова да богу в уши. — Хозяйка сложила руки на груди и с любовью посмотрела на одетую в праздничный костюм банку.

Похоже, она была совершенно серьёзна.

* * *

— И что с того? — непонимающе уставился на Марка директор школы.

— Как что? Он же не живой!

— У нас передовая и прогрессивная школа. Здесь нет ограничений ни по гендеру, ни по вероисповеданию, ни по какому-либо другому дискриминирующему признаку. Право на образование имеют все. И живые и… альтернативно существующие.

Марк задохнулся от недостатка слов. Он уже битый час пытался показать этому крупному, лысоватому мужчине всю абсурдность ситуации, но тот упорно не видел в происходящем ничего необычного.

— Но как, как он может учиться?

— А я почём знаю? — пожал плечами директор. — В этом пусть некропсихологи и нейропатологи разбираются. Я человек маленький, моё дело организовать обучение и проверку знаний.

— Проверку? Откуда у плавающего в спирте зародыша вообще могут быть знания?

— Позвольте, здоровая доля алкоголя в крови ещё никому не мешала. У нас в институте, помню, добрая половина студентов практически никогда не просыхала. Некоторые умудрялись и экзамены в бессознательном состоянии сдавать. И что? Отличные специалисты вышли!

— Я не об этом. Он же не видит, не слышит и не чувствует ничего.

— И что же теперь? Выгнать глухих из школ? — наклонившись вперёд, вкрадчиво спросил директор. — Запретить слепым читать? Перестать прислушиваться к мнению немых?

— Но он же всё это вместе, а ещё…

— Молодой человек вы оголтелый ксенофоб и шовинист. — Директор был предельно серьёзен. — Я сожалею, что пригласил вас для выполнения такой щепетильной работы.

Марк поник, понимая, что эту стену ему не прошибить.

* * *

— Потрясающий сюжет, — восторженно орал в трубку известный журналист. — Прямо в обычной банке для огурцов?

— Да, трёхлитровой.

— В убитой квартире?

— Потолок чёрный, и обои клочьями висят. А уж тараканов…

— И круглый отличник?

— Гордость школы.

— Дружище, это достойно как минимум второй полосы. Можно я на тебя сошлюсь?

— Конечно, — великодушно разрешил Марк. Он сделал всё, что мог для торжества разума и не стеснялся этого.

— Готовься стать знаменитым, — хохотнул служитель пера. — Такие истории сейчас в тренде.

* * *

«…Воспитанный матерью-одиночкой в невыносимо трудных условиях, лишённый живого общения со сверстниками, запертый в хрупком стеклянном сосуде, будто сказочный джин, малыш не склонился под гнётом обстоятельств, — прочитал Марк в субботнем выпуске „Эха времени“. — Он как губка впитывал знания буквально из окружающей среды. Стиснув слабо выраженные кулачки, упрямо плыл против течения и, несмотря на злопыхательство таких заскорузлых ксенофобов, как упомянутый выше фотограф Климкин, уже многого добился в жизни. И ещё большего добьётся. Потому что в толерантном и дружелюбном обществе даже альтернативно существующим детям открыты все дороги…»

Буквы прыгали перед глазами. Смысл слов ускользал.

Пропищал телефон, извещая о получении целой пачки писем. Союз фотографов исключил Марка из своих рядов, невеста предложила пожить раздельно, а десятки совершенно незнакомых людей склоняли его на разные лады, щедро приправляя своё мнение о нем обсценной лексикой.

Марк нервно хихикнул и огляделся, всё ещё надеясь, что это чей-то неумный и необычайно затянувшийся розыгрыш. Но в комнате было пусто. Пропала даже муха, назойливо жужжавшая под потолком утром. Он остался абсолютно один.

Забавы старшего поколения

Павел Пименов

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях, встретишься со мною.

Юрий Визбор «Милая моя»

В пять утра, когда солнце лишь намекает о своём существовании, Ираклий Илларионович, которого правнуки именовали Дедом, шагал по дорожке заказника «Северные сосны». Шагал не спеша, уверенно, крепко сжимая ручку трёхколёсной тележки. Старенькая тележка поскрипывала, содержимое иногда позвякивало, но Дед не обращал внимания. Всё сложено основательно, ничто не разобьётся. Ни термос с чаем, ни тридэ-проектор, ни автолопата, ни баллон с усыпляющим газом. Разве что у топорика от тряски может слететь лезвие. Ну да не беда, насадить обратно лезвие Дед сможет. Хватит сил ещё.

Тропа вильнула, и справа сквозь кусты проглянула женская задница. Дед одобрительно крякнул. Хороша! Ткань беговых штанов натянулась, обрисовывая контуры трусиков; в промежности из-за наложения тени чудилась влажность. Девушка то прогибалась ниже, маня этой затемнённой частью, то приподнималась, показывая выше штанов полоску спины с нежной перламутровой кожей. Дед полюбовался немного и зашагал дальше.

Когда-то заказник был всесоюзно знаменит. Сюда приезжали натуралисты со всех уголков страны, изучали флору и фауну, фотографировали, писали статьи. Затем лес окружили дома, по периметру выстроились сауны, через чащобу проложили «обзорную тропу». Ещё позже, когда первые махинаторы уехали в мальдивы-куршавели, сауны преобразились в кафе-шашлычные, новые ряды домов, выше прежних, придвинулись к лесу, а «обзорная тропа» стала обычной дорожкой для прогулок мам с колясками и подвыпившей детворы. Остатки заказника переименовали в городской парк.

Новый вид ожидал Деда слева. Светловолосый мальчик лет десяти, голый по пояс, склонился над травой. Что-то увидел там любопытное. Изредка плечи мальчика подёргивались, как бы от холода, призывая прохожего подойти и накинуть свой тёплый свитер на эти беззащитные плечи. Или куртку. А потом обнять, прижать к себе, взять за руку, погладить. Неплохо, мысленно прокомментировал Дед. И… зашагал дальше.

Не так давно вторая волна махинаторов тоже обзавелась дачами, в швейцарии-флориде, так что стоило ожидать нового сокращения парка до размеров… ну… лесополосы. Тогда придётся искать другое место.

Тропа изгибалась постоянно. Всё новые виды, полускрытые кустами, являлись взору старика. Пустой шалашик, перед которым разложены бутылка водки, стакан и банка консервов. Девочка-пятилетка в платьице, не прикрывающим попу. Какая-то мрачная фигура в рясе. И много-много других.

Ираклий Илларионович не осуждал махинаторов. Все бегут на Запад. И внуки его, прихватив детей, отправились в страны стабильной экономики и твёрдого правопорядка. Обрастали там новыми генеалогическими ветками-листьями. А он остался. Врос в Россию как старый, но ещё крепкий пенёк.

Не привык Дед сидеть без дела. Да и душа за Родину нет-нет, а и побаливала. Хотелось как-то помочь отчизне. Но как? Посадишь дерево — вырвут. Вскопаешь грядку — затопчут. Уберёшь мусор — накидают новый. Единомышленники в интернете убедили: нужно работать с людьми. А тут и подарок по случаю столетия привезли из мэрии — тридэ-проектор, воплощающий мысли-фантазии. И пошёл Дед, по примеру своих товарищей, в лес. Сажать, вскапывать, убирать.

Новая картина заставила Деда остановиться. Двое у потушенного костра, рядом готовые шашлыки и сигареты. «Халтурная работа, — мысленно заворчал Дед. — Никакого внимания к деталям. Разве бывают сигареты без выпивки, а шашлыки без помидоров-огурцов? И почему двое? На такую приманку не только взяточник-инспектор клюнет, но и обычный бомж. Посадили бы рядом девушек, тогда и инспектору спокойнее, и бомжа компания отпугнёт». Хотел Дед написать возмущённый пост на форум, да время поджимало. Ему до своего участка ещё топать и топать.

Много, много всякой дряни осталось в России. Наркоманы, алкоголики, педофилы, маньяки всех мастей, националисты, религиозные фанатики, воинствующие атеисты, проститутки, сутенёры, воры, мошенники, дефилирующие геи и отпетые антигеи, любители утопить, сжечь, разрубить на куски, мучители животных, мазохисты, зоофилы и сотня других разновидностей. И с каждым надо работать. Надо убеждать, когда словами, а когда и ремнём, чтобы урок задолго запомнился.

Вот и участок Деда. Ираклий Илларионович запустил автолопату, а сам разместил по краям поляны тридэ-проектор. Когда яма достигла человеческого роста, выключил лопату, провёл в яму шланг от баллона с газом, поставил «растяжку». Нелегко, нелегко перевоспитывать. Но надо. Если не он, Дед, и такие как он, то кто?

Передохнул немного, перекусил, выпил чаю. Зверь у Деда, конечно, специфический, редкий по нынешним временам, но ещё попадается, если верить телевизору, на просторах истерзанной России. Дед не обольщался. Пройдёт не одна неделя, прежде чем в замаскированную яму свалится нужный экземпляр. Хотя приманку Дед сделал отменную. Такую натуральную, что, проигрывая дома, ему самому хотелось войти внутрь картины.

Пора начинать. Дед включил проектор.

Над травой возникли фигуры. Мальчики и девочки лет одиннадцати, все в белых рубашечках, тёмных шортах. У девочек белые гольфы, у мальчиков белые носки. Ботиночки чистые, отражают свет. Чёрно-белый наряд дополняли два красных предмета: галстук и пилотка. Дети стояли попарно. Замыкающий нёс барабан, впереди — горнист. Губы пионеров шевелились, тихо-тихо плыла над лесом песня:

Взвейтесь кострами, синие ночи…

Не хватало одного: кого-то взрослого, готового отдать команду «марш». И тогда отряд двинется с места, взмахнут в унисон детские руки, хор голосов окрепнет, заиграет горн, заполощется пионерское знамя.

Отменная приманка. Рано или поздно пройдёт по тропе та или тот, кто не устоит перед соблазном руководить детьми, отдавать им приказы, впихивать в неокрепшие головы идеологическую чушь, красть у ребят свободное счастливое детство.

И встретится с Дедом.

Нюх

Михаил Гречанников

Небо закрывали тёмные тучи, чей контур был подсвечен скрытой за ними золотистой луной. По безлюдным в этот поздний час дворам крадучись шли двое мужчин в клетчатых пижамах — на одном была красная в синюю клеточку, на другом — синяя в красную.

— Ну и погода, — бурчал обладатель синей пижамы, здоровенный бородатый мужик. — Луны и той не видать…

— И звёзд тоже, — задумчиво ответил его напарник, бледный мужчина с непропорционально длинными руками и ногами. — А вы, товарищ гуманоид, уверены, что за нами не выслано погони?

— Уверен. Санитары все дрыхнут, медсестра на посту дрыхнет, психи все тоже дрыхнут.

«Как будто ты не из их числа, — подумал обладатель красной пижамы. — Впрочем, мне с тобой не космос бороздить».

«А ведь ты-то тоже псих, — тем временем думал здоровяк в синей пижаме. — Ну, да нам и ты сгодишься».

— Что ж, товарищ гуманоид, мне сюда. — Худой беглец остановился.

— Куда? — Здоровяк огляделся, но не увидел ничего примечательного.

Двор, многоэтажки, стройка какая-то идёт… Он глянул на напарника и повторил:

— Куда?

Тот кивнул на обнесённую забором стройку.

— Меня ждёт мой звездолёт. Как мы и договаривались.

«Конечно, ждёт тебя звездолёт, — хмыкнул второй. — Примет тебя через пару часов патруль, и всего делов. Только мясо зря пропадёт».

— Что ж, — сказал он вслух, озираясь на тот случай, если поблизости окажутся свидетели, — тогда нам пора прощаться.

— Прощайте, товарищ гуманоид. — Мужчина в красном протянул своему напарнику тонкую ладонь, но рукопожатия не дождался.

Круглая Луна выскользнула из-за чернильных туч, ненадолго озарив тёмный, без единого фонаря, двор. И в свете Луны мужчина в синей пижаме стал вдруг покрываться шерстью и расти. Вот пижама уже лопнула под напором бугрившихся мышц, а там, где было лицо, уже скалилась огромная волчья морда.

Оборотень щёлкнул зубами и ринулся было на собрата по несчастью, но что-то вдруг сверкнуло, вспыхнуло, раздался обиженный собачий визг, запахло палёной шерстью.

— Товарищ гуманоид, вы меня удивили, — спокойным голосом сказал стоявший на том же месте мужчина в красном. — Но я же сказал, мы уже пришли. А у моего корабля стоит автоматическая функция защиты своего хозяина в зоне видимости.

Он махнул рукой, и забор вокруг стройки подёрнулся рябью, стал расплываться. Через секунду мираж рассеялся, открыв сверкающую металликом летающую тарелку. Одна из створок была открыта, а из щели высовывалось дымящееся дуло крупнокалиберного орудия.

Луна вновь скрылась за тучами, так что, когда корабль взлетел, на земле остался лишь голый бородатый мужчина с ожогами второй степени на груди и животе.

— Вот ведь паскуда, — прорычал он, глядя вслед удаляющемуся кораблю.

Потом перевёл взгляд на то место, где должна быть луна, и добавил:

— И ты тоже. Надо же было так некстати скрыться.

— Володя! — Из-за угла ближайшего дома показались несколько мужчин в кожаных куртках. — Ты чего тут валяешься, голый? И где мясо?

— Улетело, — рыкнул Володя, стряхивая с себя синие лохмотья. — Он это, не псих оказался.

— Опять? — Один из новоприбывших, лысый бугай со шрамом через всё лицо, вздохнул. — Володя, каждый раз одно и то же. Ты хоть немного разговариваешь с людьми, прежде чем их с собой тащить?

— Разговариваю, — огрызнулся тот.

— Неужели? Вот, помнится, ты из тюрьмы сбегал, так в напарники взял себе скандинавского бога. До сих пор в грозу вздрагиваю.

— А из бара тогда кого притащил? — поддакнул другой мужик. — Какого-то путешественника во времени. Он ведь мало того, что сбежал в свой тридцатый век, он ещё и Андрюху с собой утащил. Бедный Андрюха…

— Ну хватит! — Володя выглядел пристыженным. — Вот взъелись… С кем не бывает!

— Ни с кем не бывает. Нюха у тебя нет, Володя. Или есть, но всё на херню какую-то. В общем, поставками мяса больше не занимаешься. Отныне на тебе разделка туш.

— Да чё сразу на туши-то? Ну, ошибся пару раз, ну и чего? В следующий раз повезёт. Не так-то просто, между прочим, найти человека, которого никто потом искать не будет. И вообще, кого вы на моё место теперь поставите?

— Валюху поставим. Она девка сочная, за ней мужики хорошо идут.

— Мужики-то идут, да только приметная она очень. И ведёт всех подряд. Забыли, как она депутата привела? Его полгорода потом искало. До охотников слухи дошли, пришлось затаиться на три месяца. Человечины сколько времени не нюхали.

— Значит, Гену назначим, — не смутился лысый.

— Гена бомжей да алкашей тащит. От них во рту потом такая гадость…

— Или Серёгу…

— Ха! Это который раковых больных на последней стадии приводит?

— Опухоль — тоже мясо, — заметил кто-то из мужчин.

— Хватит, — поднял руку лысый. — Это не твоя проблема. Иди давай, пока тебя голого патруль не принял. А то быстро обратно загремишь.

— Так это… Может, мне того? Обратно? — обрадовался Володя. — Ещё кого приведу.

— Не надо. Тут нюх нужен, особенно в дурдоме. У них вообще днём с огнём человека не найти. Кого там только нет, но не людей. Это нужно отъявленным психиатром быть, чтобы такого не замечать. Ну, или тобой. Всё, пшёл домой. Завтра жду тебя в мясном цехе.

Володя глянул было на небо, но Луна всё не показывалась. Плюнув, он понуро, как побитая собака, побрёл домой.

— Нюха у меня нет, конечно, — бурчал он себе под нос. — У меня нюх ого-го, обзавидуетесь. Вот приведу вам завтра соседа, тогда увидите. Уж Колян-то нормальный мужик.

Уже планируя, как именно убьёт соседа, Володя добежал до своего дома. Ключа от домофона с собой не было, так что он замер у двери подъезда — и вдруг услышал возню за трансформаторной будкой. Заинтригованный, он обошёл будку и увидел, своего соседа, сосущего кровь из шеи какой-то девушки.

— Колян! — удивлённо воскликнул Володя. — Ты это… Из этих… Кровосос, что ли?

Сосед отбросил бездыханное тело и поспешно вытер рукавом рот:

— Ага. А ты только догадался, что ли? Как неловко… Я-то давно понял, что ты оборотень.

Володя вздохнул. Наверное, лучше ему и правда перейти в мясной цех.

Плюс электрификация всей страны

Александр Лебедев

— Кукуцкий! Долго ты ещё? Лекция начинается через десять минут!

Молодой сортировщик вздрогнул и отпрянул от соблазнительного тела, только что извлечённого из мешка. Как раз вовремя: в дверном проёме показалась сутулая фигура заведующего Порфирича.

— Кукуцкий-Кукуцкий, — с укоризной произнёс Порфиричи и зацокал языком, окидывая опытным взором открывшуюся перед ним красоту.

— Да я это… — начал оправдываться покрасневший юноша.

— Не успел? — заведующий притворно нахмурился, а потом всхохотнул. — Эх, молодёжь. Я б успел. Но осторожней надо. Откусит ещё чего. На вот тебе, средство предохранения, а то от мертвечины всякое подцепить запросто. Венгерский, из каучука.

Лицо юноши из красного плавно перешло в пунцовую часть спектра, но подарок он взял.

— Ну ладно, будет тебе ещё возможность. А сейчас на лекцию давай. А то в парткоме нагоняй дадут.

Порфирич с Кукуцким вышли с сортировочного цеха, накрепко заперев за собой тяжёлую стальную дверь, и направились к приземистому бараку дома культуры. На сцене уже заливался соловьём столичный лектор в костюме-тройке и круглых очках, когда опоздавшие появились на пороге актового зала.

— Чё глаголет? — спросил Порфирич у мастера Кондрата, загадочно полувыглядывавшего из-за пыльной шторы.

Мастер дыхнул на него спиртом и кивнул на лектора:

— Гигаватт, говорит, больше будет. А зарплата — меньше. «Расходы снизим», говорит.

Последние слова, передразнивающие столичного гостя, прогремели на весь зал, который подло притих. Лектор наморщил лоб, пытаясь высмотреть в темноте неожиданного оппонента, но, так и не рассмотрев, дружелюбно улыбнулся и сказал:

— На самом деле зарплаты только повысятся, поскольку излишки расходов будут переведены в зарплатный фонд. Потому что наше секретное оружие, так сказать, то самое, с которым во всём капиталистическом мире предпочитают бороться. Однако, что немцу и американцу смерть, то русскому — полезный инструмент, так сказать. А называется оно — вампир. Ну, или по-нашему, по-славянски, вурдалак.

— Ишь ты, вурдалаков в оружие записывает. — хохотнул Порфирич. — Мертвецов нам мало.

— А это вы зря скептицизмом размахиваете. — заметил лектор. — Раньше для выработки гигаватта электрической энергии требовалось сжечь двенадцать тысяч тонн угля за один только день. Сегодня же, благодаря прозорливости Владимира Ильича Ленина, мы не тратим ни единой тонны угля, и пускаем его в химическую промышленность, чтобы из него делали резину для галош, краску, ткани…

Из зала снова понеслись возражения:

— Да они ж просто стухнут там, в турбине. Мертвякам что — идут да идут себе, пока башка не сгниёт. А кровососы без крови лягут и лежат. Неужто кровью поить будете?

— Нет, кровью их поить никто не собирается. Мы используем другое полезное свойство. — парировал лектор и загадочно улыбнулся.

Зал снова затих.

— Есть среди вас работники отдела снабжения?

— Угу. — отозвался кто-то.

— Сколько трупного компоста потребляют ресуректы — это мы так по-научному зовём мертвяков — и на сколько их хватает часов непрерывной работы?

— На турбину триста тонн уходит в месяц. И кровь с кишками со скотобойни туды подмешиваем, а то не жрут, черти. На таком прокорме мозги у них за пару кварталов сгнивают, и всё, в утиль.

Лектор улыбнулся ещё загадочней.

— Вот видите, сплошные расходы. Вампиры же обладают полезным свойством — регенерацией тканей, нарушающей закон сохранения энергии. И пусть современная наука пока не нашла объяснению сему феномену, это не мешает нам применить чудесное свойства в интересах народного хозяйства. Подсчитано, что до тридцати килограммов мышечной массы восстанавливается у вампира за две недели. А это значит, что один вампир может давать шестьдесят килограммов мяса в месяц, и для замены трупного компоста на одном энергоблоке танатоэлектростанции достаточно пяти тысяч вампиров. С заменого трупного компоста на вампирскую плоть мозг ресуректов не гниёт, и они не выходят из строя вечно. Представляете!

Зал одобрительно загудел, но Порфирич снова громко хохотнул и все уставились на него.

— Очень уж оптимистично. — сказал заведующий. — Где мы столько вампиров возьмём?

— Как где? — лектор искренне удивился. — Вампиры получаются просто — один кусает другого. А уж «добровольцев» в исправительных учреждениях хоть отбавляй. Все криминальные элементы, враги народа, все, кто сосал кровь из нашей страны, теперь смогут уплатить свой долг перед Родиной.

— Кровососов плодить, значит. — хмыкнул Порфирич.

— Вот опять скептицизм. — лектор закатил глаза и указал на большой транспарант, висящий за его спиной. — Что вы видите?

— «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». — прочёл заведующий.

— И это не просто слова. В них заложен глубокий смысл. Когда Владимир Ильич задумал свой план по электрификации всей страны, никто не поверил в его выполнимость. А Ленин взял и сделал. Своим примером показав нам и всему миру, что природу не нужно бояться — её нужно обуздать. Кто бывал в Мавзолее на Красной площади? Помните лампочку Ильича, что горит днём и ночью над входом? Эта лампочка — провозвестница той самой электрификации. Её зажёг сам Ильич, когда скончался и вместо привычной кремации или посмертного отрубания головы он наказал поместить себя в первую танатотурбину, в которой его мёртвое тело до сих пор упрямо идёт вперёд, ведя за собой в светлое будущее нашу великую социалистическую Родину. Кощунство, говорили одни. Бред, говорили другие. Где они сейчас со своим невежественным ханжеством? Где теперь кладбища? Их нет. Сегодня, сорок лет спустя, мёртвые по всему миру добывают электроэнергию, перевозят грузы, добывают полезные ископаемые, пашут землю! Морги, крематории, гробовщики — всё ушло в прошлое. Это называется «прогресс», товарищи!

Спустя час столичный гость уехал в город и персонал ТЭС стремительно разошёлся по жилым баракам. Удостоверившись, что никого больше нет, из тени вышел Кукуцкий и, пригнувшись, побежал к сортировочному цеху.

— Ожила. — прошептал обрадованно он, прислушиваясь к доносящемуся из-за двери приглушенному рычанию, и достал из кармана подарок заботливого Порфирича.

Сломать систему!

Влад Костромин

Возможно, все началось с балкона, точнее, его остекления. Хотя, с другой стороны, весомых доказательств причастности именно балкона, точнее его остекления, к описываемым таинственным событиям мы не имеем, поэтому оставим выводы о причастности балкона к таинственному исчезновению Володи Лысака на совести въедливого читателя и недобросовестного следователя. Не буду тянуть кота за хвост и разжигать любопытство. Короче, дело было так. Володя варил компот. Варил из сушеных яблок, заботливо собранных и высушенных его матерью, живущей на границе области и в областном центре, приютившем Володю, бывавшей от случая к случаю: посетить больницу и навестить сына. В один из прошлогодних приездов и был оставлен сиреневый пакет-майка с сушеными яблоками.

Прошел год, сухофрукты лежали в белой пластиковой этажерке на кухне. К осени по стене над кухонным столом поползли длинные толстые белые гусеницы.

— От твоих сухофруктов, — ругала Володю жена. — Выброси ты их, к чертовой матери!

— Кх-м, вот еще, — Володя старательно нанизывал гусениц на зубочистку и опаливал над зажигалкой, — и так кризис в мире, не хватало еще сухофруктами разбрасываться.

— В мозгах у тебя кризис, фрик беспримерный! Выброси, я сказала!

— Не выброшу. Я сломаю систему!

— Какую ты систему сломаешь, революционер несчастный? Это тебе не Че Гевару на аватарку ставить!

— Я их варить буду.

— Тю, — супруга покрутила пальцем у виска, — совсем одурел.

Зима все не приходила, хотя по календарю уже был декабрь. Володя начал варить компоты. Из экономии и для противодействия мировой закулисе, сухофрукты он вываривал трижды. Компот с каждым варом получался все жиже и безвкуснее, чему способствовало и то, что Володя каждое утро выгружал из кастрюли разваренные сухофрукты в контейнер и брал с собой на работу. Ел в обед в качестве десерта.

Неделю он поедал коричневое практически безвкусное месиво, запивая жидким вонючим кофе самого дешевого сорта. В начале второй недели, точнее в понедельник, как вы можете догадаться, ибо люди почему-то считают, что большинство пакостей происходит в понедельник, Володя заметил в поглощаемых компотных отходах маленького белого червячка.

— Вот же незадача, — пробормотал Володя, выбрасывая червячка в мусорку, — чуть в пост не оскоромился.

Последовавшее равномерное движение челюстей, безжалостно перемалывающих склизкую липкую массу, было прервано — цепкий взгляд Володи выловил в содержимом контейнера еще одного червячка.

— Этак можно и съесть ненароком… — Володя почесал белой пластиковой вилкой затылок. — Вот так, на ровном месте…

И с гримасой сожаления вывалил остатки вареных сухофруктов в мусорку.

Придя домой, тщательно осмотрел оставшиеся в пакете сушеные яблоки. Никаких червей. А вот осмотр кастрюли с компотными остатками выявил сразу двух червячков.

— Странно… — он почесал затылок ложкой, которой выловил из компота червячков, перед тем как сопроводить в мусорное ведро, — там нет, а тут есть?..

— Выброси к черту! — заглянула в кухню жена. — Все люди как люди, а этот истукан компот из червей варит! У тебя же пост, — добавила ехидцы в голос, — а ты суп мясной варишь.

— Цыц, женщина! Я сломаю систему!

— Какую систему ты сломаешь, городской сумасшедший?

— Все выбрасывают сухофрукты с червями, а я сварю.

— Псих, — убежденно сказала супруга. — Помрешь, как Карл Маркс от геморроя, революционер-неудачник! Но того хоть Энгельс содержал, а у тебя и Энгельса нет! — и, хлопнув дверью, ушла из кухни.

Володя залил кастрюлю водой и начал наблюдать, зависнув над ней с ложкой. Вскоре кипящая вода вынесла на поверхность трех червей. Володя отправил их в мусорное ведро. Написал по ватсапу матери: «Проверь сухофрукты, в них червячки».

«Немедленно выброси!!!» — ответила мать. — «Я тебе еще дам!!!»

— Вот еще, — скривился Володя, — что я, Грета Туберг, сухофруктами разбрасываться? Не дождетесь!

«Ты что, сумасшедший? Червей есть!» — не унималась мать.

«Понормальнее некоторых»

«Выбрось немедленно!»

На следующей день в кастрюле было пять червей. В среду — восемь. Четверг и пятница «подарили» тринадцать и двадцать одного червя соответственно. Причем черви с каждым днем становились заметно крупнее, будто росли на дрожжах. По информации матери, в ее сухофруктах червяков не было.

— Система?.. — бормотал Володя, рассматривая построенный в Excel график количества червей.

— Они просто размножаются, чайник, — мелко хихикала за спиной жена. — Скоро самого сожрут, Мичурин червивый.

— Не успеют, там уже немного осталось. Но самое интересное, — повернулся к жене, — я проверял, в пакете их не видно. Видимо, они от кипятка меняют цвет на белый, а до того маскируются. Мимикрия у них.

— У них мимикрия, а у тебя шизофрения, — убежденно сказала жена, усаживаясь на диван для просмотра нового телесериала «Лимфатик-4».

— Цыц, женщина! Может я новый вид червей открыл.

Утром субботы, пока уставшая за трудовую неделю жена мирно спала на диване, Володя радостно бухнул в кастрюлю последнюю порцию сухих яблок.

— Вот и все! — вылавливая червяков, на сей раз довольно крупных, шептал он. — Фенита ля комедия, кина не будет, электричество кончилось! Но все-таки странно, — продолжал тихо рассуждать он, — почему они не видны были? Их же сейчас плавает тьма тьмущая. М-да… Целых тридцать четыре… Интересно, а в самом пакете, на стенках, их не осталось? Вдруг они умеют любой цвет принимать?

Взял пакет-майку, потряс над мойкой. Ничего. Засунул внутрь руку, провел по стенке… и исчез, втянутый пакетом.

Полиция дело об исчезновении Володи завела, а потом закрыла, ввиду отсутствия состава преступления и невозможности розыска пропавшего. Все доводы жены, что: дверь была закрыта изнутри и ключ торчал в замке; окна и балкон тоже закрытыт изнутри; вся одежда (кроме шор, тапок и футболки) и обувь, документы, деньги и вещи пропавшего остались; сгоревшая кастрюля из-под выкипевшего компота и валявшаяся на полу ложка; следователем были отметены.

— Иной муж и из закрытой квартиры сбежит, — мрачно усмехнулся следователь, — это, гражданка Лысак, не доказательства. Так что ждите: может, кредитов на балкон понабрал и придут коллекторы; может, с любовницей муж застукал и пришиб, так что к весне найдут расчлененку.

Так и осталось исчезновение Володи неразгаданной тайной.

* * *

— Все-таки непонятно, — Аахх брезгливо рассматривал Володю, корчащегося над костром в незримой клетке из силовых полей, генерируемых дымчатыми кроксами, — как он умудрился это сотворить?

— Не знаю, почему не сработало, — Ррххг смотрел на плененного человека, не скрывая злобы. — Система прохода была отлажена, а этот выродок уничтожил наших лучших разведчиков, лучших наших агентов!

— Сбой системы… — задумчиво сказал Аахх. — Мало того, что он уничтожил лучших агентов, так еще переносом своей мерзкой туши угробил наш канал межпространственной транспортировки…

— К сожалению, — прошелестел молчавший до этого Эйррз, — теперь измерение Земля для нас закрыта…

В гостях у сказки

Арсений Абалкин

Как все начиналось-то? А со сказок.

Я тогда школу как раз заканчивала. С… ну, скажем так, соответствующим средним баллом. В голове-то не учеба была.

И подарили мне золотую рыбку. А я почему-то все кормить ее забывала. И день эдак на пятый говорит она мне человеческим голосом:

— Смилуйся, государыня Маша! Я любое твое желание исполню! Ну будь человеком-то, насыпь корму, издыхаю же!

А я ей:

— Одно желание всего?

— Маша, я ж в аквариуме, — вздохнула рыбка. — Мне и завтра корм будет нужен. Сколько хочешь желаний, столько и исполню. Только не пожалей потом…

Тут я подумала, что сумочку от Шанель еще успею пожелать, и говорю:

— Всегда хотела попасть в сказку. Чтоб с приключениями!

Не успела оглянуться: стою в лесу, на голове красная шапочка, в руке корзинка, в корзинке пирожки. Эх, кр-р-расота!

Но тут волк.

…Ну, честь как-то отстояла, пирожки спасла, а вот очки разбились. А я без очков… Короче, бабушкин дом нашла на ощупь. Смотрю, лежит. Щурюсь, приглядываюсь: она, не она?

Спрашиваю:

— Бабушка, а что это у тебя такие большие зубы?

Она как пасть откроет! А я как заору:

— Хватит с меня приключений! Хочу быть могущественной волшебницей!

Бац! Интерьерчик психоделический — все из пряников. Сама я — скрюченная старуха, сижу на раскаленной лопате. Два очень жирных ребенка старательно заталкивают эту лопату в открытую горящую печку! Гензель и Гретель, молнией мелькает в мозгу! Спину припекает, а попа уже начинает идти волдырями, когда я воплю:

— Да не такой волшебницей! Молодой и красивой!

…и тут же сижу перед огромным ледяным зеркалом. Действительно, молодая и красивая. Вот только в ледяном, абсолютно пустом дворце. Передо мной — неграмотный мальчик Кай, который уже пару лет все никак не может сложить из кусочков льда слово «Вечность». Мальчик очень маленький. И такой холодненький, что аж синенький. А кроме него в моем распоряжении только живые снеговики, северные олени и белые медведи. А, и песцы еще. Ну, спасибо, рыбка моя золотая. На что мне, спрашивается, молодость и красота-то? Пытаюсь тонко намекнуть:

— Рыбка, я бы хотела быть молодой и красивой в… романтической истории. Ничего не происходит. Понижаю голос, смущаясь:

— С ры-ца-рем. Настоящим!

Бац! АДСКАЯ БОЛЬ! Свешиваюсь вниз головой с подоконника на самом верху башни, а на моей длиннющей косе висит, мать его, настоящий рыцарь в железных доспехах!!! И лязгая ими, нежно так приговаривает:

— Рапунцель, дорогая!

А у меня уже скальп начинает отделяться! Ору как резаная:

— Не надо такой романтики! И рыцарей не надо! Хочу замуж!

…И оказываюсь в темной норке. С гигантским кротом наедине! Вы видели вблизи крота?! А теперь представьте, что он величиной с бегемота! Наклоняется и говорит мне:

— Ну что ж, дорогая Дюймовочка, пожалуй, я на тебе женюсь… — и придвигается… Борясь с тошнотой, шепчу:

— Не надо мне замуж, рыбка! Я, оказывается, просто хочу быть богатой! Без мужа!

…И сижу в драном зипуне под елкой, зуб на зуб не попадает. Из носа сосулька, обморожение тридевятой степени… А напротив дедок с бородой вглядывается в лицо внимательно и спрашивает, садист, ласково-ласково:

— Тепло ли тебе, девица?

И я понимаю, что за богатство должна ему ответить «Тепло, дедушка». Да какое там тепло, мне уже карачун наступает, в лесу градусов сорок мороза, на что мне богатства, если я из этого лесочка в морозильную камеру морга перейду и не замечу? И как я не подумала — зачем мне отдельно богатство, если я могу пожелать сразу корону? Шепчу обледенелыми губами:

— Хочу быть царевной!

Шмяк! Сижу по шею в какой-то тине. Я зеленая, склизкая, бородавчатая. Во рту держу стрелу. С одной стороны цапля нацелилась, с другой крадется какой-то Иван, причем сразу видно — дурак, диагноз прям на морде написан. Выплевываю стрелу и квакаю:

— Не такой царевной! А самой красивой!

В следующий момент понимаю, что я на свете всех милее, всех румяней и белее. Но лежу в гробу. Хоть и в хрустальном, но это мало что меняет. Не могу пошевелить ни пальцем. А вокруг гроба стоят семеро богатырей. И смотрят на меня с живейшим интересом.

А я могу только мысленно взмолиться:

— Золотая! Верни меня обратно!

…Отдышалась, покормила рыбку. И призадумалась. А потом открыла ноутбук и вбила в Гугл: «Права женщины».

Роковой заказ

Арсений Абалкин

Капитан Олби еще раз вчитался в файл с названием «Дело Кселтекс». Н-да, кошмарный случай, жуткие фото… Убийство человека секс-роботом получило широкую огласку — повсюду вопят о восстании машин.

Полиция проверяла версию о предумышленном убийстве, но не нашла следов злого умысла. Клиент заказал секс-робота в онлайн-каталоге фирмы бытовых приборов «Кселтекс». Затем к нему пришел представитель фирмы, обсудить индивидуальные характеристики продукта. Компания методично выполнила все пожелания клиента и наотрез отказывалась нести ответственность за его гибель. Они предоставили видеозапись встречи с потерпевшим и собственноручно подписанный им заказ, в котором были особо оговорены роковые подробности.

Неужто речь идет о невероятно изощренном и мучительном способе самоубийства? Тогда что-то в поведении клиента накануне должно было свидетельствовать о его планах.

Итак… сначала запись телефонного звонка за четверть часа до визита представителя фирмы.

— Мамочка? Привет!

— Привет, солнышко. Как ты?

— Сейчас придут от «Кселтекс», хочу кое-что у них заказать. Побаловать себя новинкой на день рождения.

Дознаватели обменялись сумрачными взглядами.

— И что же это?

— Решил заказать новую кофеварку! В каталоге сказано — у нее куча функций! И капучино, и стретто…

— Прости, Ларри, тут Мэг на линии…

— Пока, целую!

Сержант Крэгг непонимающе уставился на капитана.

— Кофеварка?! При чем здесь кофеварка?

— Та-а-ак, — зловеще протянул Олби. — Значит, он был уверен, что заказывает кофеварку. А заказал секс-робота, я проверял. Видимо, ткнул не в ту строчку в каталоге… Давай-ка просмотрим запись их разговора с сотрудником фирмы!

Они уставились в экран. На нем чопорный продавец в строгом костюме стоял перед подвижным лысоватым толстячком в яркой рубашке.

— Я от фирмы «Кселтекс», вы выразили интерес к нашей продукции. Меня прислали обсудить ваш персональный заказ. Видите ли, мы тщательнейшим образом проговариваем все детали, чтобы впоследствии заказчик не разочаровался. Важна каждая мелочь — все должно соответствовать вашим желаниям. Можно сказать, мы специализируемся на реализации вашей мечты.

— О, вот это сервис! Проходите же, мы все обсудим.

— Итак, модель называется Алиса.

— Алиса?

— Конечно, вы можете выбрать ей любое другое имя…

— Да нет, прекрасное название! Но, если уж вы заговорили о моих мечтах… тут важен цвет. Цвет вообще играет решающую роль, не так ли?

— М-м-м… ну, не знаю, на этот счет есть разные мнения…

— Никаких компромиссов! Знаете, я долго размышлял и понял — мне нужен чисто белый, самый белоснежный из всех возможных!

— Кхм… Но ведь белоснежный — это несколько… кхм… ненатурально?

— Что вы, все натуральное давно вышло из моды!

— Неужели?

— Ну да! Это вчерашний день! Я колебался между угольно-черным и белоснежным, но склонился ко второму. Посмотрите — она идеально впишется в мою кухню!

— Вы планируете… пользоваться ею на кухне?!

— Ну разумеется! Не в спальню же мне ее тащить! Нет, у меня, знаете, есть свой утренний ритуал, без которого весь день идет насмарку…

— Многие предпочитают делать это вечером…

— Что вы, ведь я уже не юноша — не уснуть потом, да и сердечко пошаливает. Такие нагрузки на ночь я не потяну. Нет, только утром, для свежей головы и тонуса на весь день! Я надеюсь, она у вас выполняет все функции, указанные в каталоге? Я ведь собираюсь угощать кучу разных людей. Ко мне часто заходят друзья, мама…

— Вы хотите сказать, ваша мама… тоже будет ею пользоваться?!

— Ну, конечно, она настоящий ценитель! Своим пристрастием к этому я пошел в нее!

— Понима-а-аю…

— Мама приучила меня к этому пороку, хе-хе, лет с десяти, хотя многие говорили — рано. И вот результат — уже не могу без привычной дозы, иначе весь день хожу вялый.

— А вы в форме, однако. Но вернемся к Алисе. С цветом мы определились. Какие еще характеристики вам важны?

— Она не должна быть угловатая! Знаете, вот некоторые любят все угловатое?

— Вкусы у джентльменов самые разные, сэр, вы бы удивились, расскажи я обо всем, что нам заказывают.

— Так вот — я предпочитаю округлые, обтекаемые формы.

— Должен сказать, я разделяю ваш вкус, сэр.

— Не громоздкая, но и не маленькая… а то бывают такие — не ухватишь, пальцы не пролезают, куда надо…

— Я прослежу, чтобы все отверстия были доступны для пальцев, сэр.

— И она должна быть по-настоящему мощная, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Думаю, что понимаю, сэр.

— А то знаете, эти хилые модели — только время тратят. Я люблю, чтоб быстро и качественно.

— Ну разумеется, сэр. Хотя некоторые предпочитают медленно.

— Извращенцы какие-то, ха-ха!.. О, самое главное! Она не должна жужжать!

— Жужжать, сэр?!

— Да, иногда они отвратительно жужжат! Моя прежняя жужжала так, что прямо портила все удовольствие!

— Еще никто из наших клиентов не жаловался на жужжание, сэр.

— О, чуть не забыл: как часто ее чистить? А то вечно запачкаешь чем-нибудь, да и сама эксплуатация…

— Ну-у-у, обычно… по мере загрязнения, сэр. Из гигиенических соображений, вы понимаете?

— Впрочем, я сам не чищу, у меня убирается одна дама. Я, видите ли, предпочитаю не роботов, а живых уборщиков — это как-то уютнее, вы не находите?

— Вы хотите сказать, что ее будет чистить уборщица?!

— Ну да, как и все мои приборы.

— Я должен отметить, что вы — один из наименее закомплексованных людей, которых мне доводилось видеть. Впрочем, это не так уж удивляет, после того, что вы рассказали о вашей матери.

— А-ха-ха, да, мама у меня — огонь!

— Я это понял, сэр.

— А, вот еще: я надеюсь, инструкция по эксплуатации прилагается? Современная техника иногда выглядит так, что не знаешь, как к ней подойти…

— Уверяю вас, наша продукция очень… эргономична. Но инструкция, конечно, прилагается — на всякий случай.

— А гарантия? А то они у меня ломаются страшно — с моей частотой использования…

— Два года.

— А, раз уж мы говорим о важных деталях… Вы же понимаете, насколько важна правильная температура?

— Конечно, сэр, это совершенно ясно. Температура — одна из основных характеристик изделия, мы уделяем этому особое внимание.

— Она должна уметь нагреваться в правильном темпе и достигать максимума в нужный момент.

— О, мы готовы пойти навстречу любым вашим пожеланиям.

— Мои пожелания просты — ровно сто градусов и ни градусом меньше!

— Сто градусов, сэр?! Вы уверены, что хотите сто градусов Цельсия?

— Ну, корпус, разумеется, не должен обжигать… Чтобы можно было спокойно прикоснуться. Но внутри, там где надо, температура должна быть сто градусов!

— Это очень необычное требование, должен вам заметить.

— Ну не знаю, что там требуют другие, а я настаиваю на ста градусах — так и запишите.

— Под вашу ответственность, сэр. Вот, подпишите здесь, в графе «Особые пожелания».

Полицейские снова обменялись взглядами.

— Теперь я понимаю, почему он позвонил на фирму и спросил, точно ли эта посылка для него.

— Решил, что это чей-то подарок на день рождения. Тем более, когда его уверили, что все оплачено.

— Боже, Крэгг, когда я представляю сто градусов ТАМ… — поежился капитан.

— По крайней мере, она не жужжала, сэр, — меланхолично подытожил сержант.

Посыльщик с погоста

Кирилл Ахундов

Очнись. Восстань. Пора!

Кто прошептал во тьме?

Я моргнул и прислушался. Сверху неслось разухабистое пение, доски над головой содрогались, словно по ним прыгал хряк. Сознание быстро возвращалось. Сообразил: это плясал домовой Хритоша, любитель забродивших яблок.

С трудом выпрямился и сел. Долгое лежание на спине не в пользу. Шея хрустнула, рёбра щёлкнули, ладно уж, мы привычные. Скрипя лесенкой, тощим пауком выполз из подпола. Сонная Авдотья проворчала вослед:

— И не спится тебе, чёрт старый. Мало на тебе грехов.

Я поморщился: ревнивая жена хуже ентих… зомбей.

Хритоша, похожий на седого Чебурашку, при виде меня радостно осклабился:

— Поздорову, батюшка!

— Эк тебя развезло, суседушка…

— Дык праздник нонче. Гуляем!

Какой праздник, не уточнил.

Я присел, развёл высохшими руками. Шагнул к сундуку. Напялил серой холстины рубаху, обмотал шею тряпицей. Домовой притащил из сеней рыбацкие сапоги, помог накрутить портянки. Накинул заскорузлый, словно жестяной, плащ. Насадил на череп заячий дедовский треух. Вещь! Гремя плащом и сапогами, вышел на скособоченное крыльцо.

Предрассветная хмарь. Осенняя прохлада, холодный плеск тишины, стылая пахучесть лопнувших яблок, горький аромат земли, прелой древесины. За двадцать годов лес придвинулся к деревне, сады одичали. Мне не хватало дыма печных труб, сытного запаха сладких ватрушек и румяного хлеба, что по воскресеньям пекли хозяйки.

Обчество уже собралось у крыльца. Дед Мыкарь, красавица Матрёна, братья Атаевы, Савелий-фельдшар, Мотька-пастух по кличке Мутадор, учитель Горпалыч, бобылиха Крупяниха. Сопели, покашливали, сверкали зелёными и красными угольками заместо глаз. При моём появлении оживились, залопотали.

Я усмехнулся, приятно видеть родные… кхм, лица.

— Поздорову ли, земели с погосту?

— Было б пиво на погосте, а у пива будут гости!

Вот такие шуточки у нас. Такой кураж.

— Ну, что, в путь, однако.

Провожали нас суседушки Поленыч с Хритошей, да слепой Полкан, последний пёс.

Окружную, длинную, дорогу съел лес. Пятнадцать вёрст шагали напрямик, благо хозяин тропу навел скрозь заросли, — поклон ему. Шли чинно, сойки, белки и зайцы нас окликали; меня всегда удивляло, что птицы да звери не пугались мёртвых, не хаяли, не дразнили. Я брел впереди, как старый волк перед стаей, а за мной и все наши вереницей. Глянул бы кто со стороны, дык больше в лес ни ногой!

К чайной вышел одиночкой, обчество на опушке схоронилось. Домик этот всех нас пережил. Ничего здесь не меняется. Старая вывеска, самовар в окне, ставенки резные. Как и прежде, пряными блинами тянет, табачищем, дымком вкусным. Хорошо! Несколько больших и малых машин стояли на приколе. Хозяева внутри чайком грелись, яишенку с салом завтракали.

У самой опушки приметил неказистый ГАЗ с деревянными бортами, номера неместные, явно в райцентр едет, туда и обратно, значит. Вот он мне и нужен. Я зашел в чайную, угадал водилу. Плечистый мужик, рябой, сероглазый, уши сплющены.

— Поздорову, милчеловек, возьми до райцентра.

Тот чай допил, глянул цепко — стоит перед ним древний хуторянин, одет в старьё. Шапка страшная, роговые очки синей изолентой подмотаны, трещины по стеклам.

— Добро, дед, пошли.

Возле грузовика я споткнулся, рябой меня за локоть придержал, и я в него впустил природу Фокича, водилы нашего сельского. Это не опасно, не больно. Шофёр замер, головой мотнул и взглянул узнаваемо.

Мы с ним в кусты завернули. Обчество радостно окружило Фокича. Суют ему свёрточки, банки, туески берестяные. Посылки, значит, в город.

— Мелу привези, череп подкрасить, — робко просил Беня, похожий на стыдливую купальщицу.

— Журнал «Начальная школа» не забудь! — надрывался Горпалыч.

— Свечи церковные, — вторила ему Матрёна.

— Педигри для Полкана! — Атаевы хором.

— Слышь, это… — хрипел Мыкарь, — фотки возьми… Гришкиных дитёв посмотрю. Семя наше.

Все ржать принялись, когда Мотька потребовал купить ему гондоны. Очумел свояк.

— Батарейки тож!

Итить ево, тут и бирюк Шибан отирается.

— Батареи-то зачем?

— Дык, радио поёт.

Мать чесная…