Бесплатный фрагмент - Избранные

Солнце в луне

Антон Воробьёв

Мне всегда казалось забавным утверждение индуистов о том, что человек может переродиться мышью, насекомым или каким-нибудь деревом. Простая логика подсказывала, что даже в рамках указанной веры это бессмысленно: зачем развивать в себе лучшие человеческие качества, если потом ты всё равно деградируешь до уровня животного? Тем не менее, множество людей придерживалось подобных взглядов, и с изобретением «Ганга» они смогли воплотить свои представления в жизнь. На южных отрогах Гималаев теперь нередко можно было встретить дружелюбных тигров, познакомиться с чрезмерно любопытными ланями и отдохнуть под задумчиво шелестящей кроной баньяна.

Признаться, я однажды тоже не удержался перед соблазном и примерил на себя шкуру нашего любимца Ситара. Мир глазами кота предстал в новой гамме цветов, обрамленный настораживающими звуками и наполненный манящими запахами. «Ганг» не подавлял сознание животного, я чувствовал волнение рыжего пройдохи, пока тот пробирался на кухню, и слышал его коварные мысли. План Ситара по захвату в плен чашки с молоком тогда не сработал: моя дочь перехватила преступника на подходе к столу:

— У ты мой рыжик.

Устроившись у неё на руках, мы с котом нежились и урчали, пока Сома меня не раскусила. Всмотревшись в зеленые глаза Ситара, она подозрительно прищурилась и спросила:

— Папа, это ты?

Пришлось взять контроль над мохнатым телом и кивнуть.

Наш дом находился на окраинах Дарджилинга, неподалеку от заповедника. Во двор иногда залезали обезьяны и устраивали досмотр лежащего там скарба на предмет съестного. Как-то, в очередной раз помогая мне собирать раскиданные корзины, Сома заявила:

— Когда-нибудь я стану королевой обезьян.

— Как Хануман? — усмехнулся я. — Поведешь их в бой?

— Нет, — сморщила она свой маленький носик. — Я научу их не разбрасывать вещи.

С тех пор прошли годы, но воспоминания о днях, проведенных под сенью Гималаев, всё ещё остаются яркими, напитанными светом и счастьем.

Роман Босенков провел двумя пальцами по «столу», на интерактивной поверхности которого виднелось несколько файлов с фотографиями и текстом. Один из документов послушно скользнул ко мне.

— Канти Капур, — назвал имя женщины на фото Роман. — Глава городского Совета по культуре, проживает в Варанаси. Третий известный случай незаконного воплощения.

— Что показывают записи «Ганга»? — спросил я.

— Ничего необычного. Стандартная поддержка в соответствии с завещанием, — Роман вытащил сигарету, помял её в руках и засунул обратно в пачку. — Кто бы это ни был, он — мастер подчищать следы своих действий. В двух предыдущих случаях мы также не смогли выявить канал, которым он воспользовался.

— Вы уверены, что это один и тот же человек? — уточнил я.

Начальник службы информационной безопасности на секунду задумался и ответил:

— Практически. Конечно, он каким-то образом блокирует наши инструменты опознания, но… маловероятно, что мы столкнулись сразу с несколькими специалистами такого уровня.

Я посмотрел ещё раз на фото. Женщина лет сорока, с проседью в волосах, судя по красному бинди на лбу — замужем.

— Руководство давит на меня, Дхавал, — поделился Босенков доверительным тоном. — Требует решить проблему в кратчайшие сроки.

— Вам следовало обратиться ко мне сразу после первого случая, — заметил я.

— Ну… мы полагали, что справимся сами, — смутился Роман.

— Мне надо встретиться с ней, — кивнул я на фото. — Посмотреть на этого нарушителя своими глазами.

Подобно всем древним городам, за свою долгую историю Варанаси приобрел длинный список эпитетов, которыми его обычно одаривали при описании. Пожалуй, помимо привычных «священный» и «грязный», я бы выделил «многоликий» и «оживленный».

За десять лет, промчавшихся с момента моего последнего визита, здесь выросли новые кварталы, небоскребы заслонили собой многочисленные храмы, а вместо узких улочек городские власти догадались проложить дороги нормальной ширины. Однако эти изменения напоминали свежие румяна на лице старухи. Трёхмиллионный город по-прежнему оставался местом, куда стекались паломники со всей Индии, на гхатах всё так же горели погребальные костры, а Ганг уносил к морю мусор и обгоревшие трупы. Коровы, собаки и попрошайки никуда не делись, равно как не появились соблюдающие ПДД водители. На проезжей части, как и десять лет назад, царило столпотворение, только теперь больших масштабов.

От аэропорта до дома семьи Капур, располагавшемся в старой части города, я добрался за два часа. Роман договорился с Канти об этом визите, поэтому меня уже ждали.

— Намасте, профессор Сингх, — приветствовала меня хозяйка апартаментов. — Прошу, проходите в гостиную.

Прохладный воздух кондиционера и стакан холодного сока — после уличной жары это было то, что нужно. Решив отодвинуть возвращение в душное пекло города как можно дальше, я настроился на долгий разговор. Предлогом для встречи служило интервью, которое мне якобы было нужно для научной статьи.

Проницательна и умна — вот что приходило в голову при взгляде на госпожу Капур. Казалось, она видит собеседника насквозь, со всеми его мыслями и желаниями.

— Это ведь не первое ваше воплощение, профессор? — слегка улыбнувшись, спросила женщина.

— Третье, уважаемая Канти, — ответил я.

— О, так вы меня обогнали! — всплеснула она руками. — Я помню всего два своих.

Инструменты «Ганга», встроенные в мои контактные линзы, показывали двойной набор излучений вокруг головы женщины. Один из радужных ореолов сопровождали надписи: «Канти Капур, дважды рождённая, возраст текущего тела — 47 лет, подключена к системе 85 лет назад, ссылка на текст завещания». Другая аура была без контекстных надписей, инструменты не смогли определить, кому она принадлежала.

— Мне повезло, — пояснил я. — Я входил в группу, которая разрабатывала систему переноса сознания, и смог переродиться ещё до официального старта «Ганга».

— Ох уж этот «Ганг», — покачала головой Канти. — Теперь всё крутится вокруг него. Знакомые сплетничают о завещаниях, носятся с домашними питомцами, в которых сидят их родственники. Племянница ищет работу уже полгода — знаете, что в первую очередь спрашивают? Сколько лет со дня первого рождения. А с восемнадцатью годами в активе очень трудно найти нормальное место. Хорошенькую кашу вы заварили, профессор, — с улыбкой заметила женщина. — Впрочем, я уверена, вы гордитесь сделанным, — добавила она.

— Наша система помогла людям избавиться от страха смерти, — пожал я плечами. — Этим я действительно горжусь.

— Да, теперь никто не умирает насовсем… — задумчиво произнесла Канти.

Гость в её голове не проявлял заметной активности. Предпочитал оставаться наблюдателем?

Сначала я планировал запомнить ауру нарушителя и затем отыскать его след в системе. На ранних этапах создания «Ганга» мне уже доводилось такое проделывать. Но теперь в душу закрались сомнения: что если я не увижу «отпечатки» сознания, и этот хакер сможет улизнуть? Обманул же он как-то целый отдел безопасности во главе с Босенковым. Найти незваного гостя потом будет очень сложно.

Поэтому я задействовал один из своих старых инструментов. Создал локальный канал между мной и Канти, втянул сознание нарушителя в свое тело и отсек все связи с «Гангом». Это заняло долю секунды, хозяйка дома ничего не заметила. Но хакер, разумеется, заметил.

Удар по сознанию был такой силы, что я рухнул с кресла, на котором сидел. Казалось, на голову упал стоэтажный небоскреб и придавил к полу всей своей тяжестью.

— О господи, что с вами, Дхавал?! — кинулась помогать мне Канти.

Некоторое время я провел на полу, жадно хватая воздух ртом и пытаясь совладать с дрожащими руками. В голове гудело, внешние звуки с трудом пробивались сквозь громыхание тамтамов моего пульса, перед глазами висела красная кисея.

— Как вы себя чувствуете? — с тревогой спросила хозяйка дома, заглянув мне в лицо. — Вам вызвать скорую?

Неимоверным усилием воли я вернул себе контроль над телом и невнятно пробормотал:

— Не стоит. Просто переутомление. Лучше такси.

К приезду авто мне стало немного лучше, я даже смог сам дойти до двери машины. Но ощущение мощнейшего давления на сознание никуда не делось. Уверен, ослабь я на секунду концентрацию, нарушитель парализовал бы мой разум и завладел телом.

Между тем туман в голове исчезать не собирался, мешая ясно мыслить и твердо стоять на ногах. До лаборатории Босенкова, находившейся в Дели, я в таком состоянии вряд ли бы дотянул. Мне нужна была помощь. Квалифицированная. И, к счастью, неподалеку проживал один мой бывший коллега.

Наклонившись вперед, к водителю, я выдавил из себя адрес:

— Гхат Маникарника.

До набережной мы не доехали. Улица, ведущая к гхату, была настолько запружена паломниками и торговцами, что такси продвигалось вперед с черепашьей скоростью. А после того, как нам пришлось ждать полчаса, пока корова, прилегшая отдохнуть на проезжей части, соизволит отойти, я решил, что как-нибудь одолею пару оставшихся кварталов пешком.

— Друг, посмотри, какие лотосы! Отдам почти даром!

— Брат, вот, возьми мурти Шивы, только для тебя — всего три рупии!

Последний хит Азми Джиа буравил разрисованные стены домов.

— Золото, золото! Украшения!

— Свежие лепешки! Рис для просада!

— Мы так долго копили на эту поездку…

Зачем вы мне это рассказываете? Я вас знаю?

— …наша семья просто счастлива, отец всегда говорил, что мы должны омыться в Ганге именно в Варанаси…

— Уважаемый, две статуэтки Ганеши по цене одной! Вы ведь не забыли, какой завтра праздник?

— Гирлянды-ткани-благовония! Гирлянды-ткани-благовония!

— Сандал! Дрова из сандала! Полная лодка у гхата!

— Масло для кремации!

— Бритье и стрижка! Брат, не проходи мимо!

С трудом передвигая ноги, я плелся через наполненные жизнью улочки к месту, где смерть плясала в языках пламени и витала в воздухе белым пеплом. Запах гари был слышен за добрый квартал от набережной.

Голова по-прежнему плохо соображала, к тому же от дыма меня начало мутить. Я остановился передохнуть у храма богини Ганга, и, пока приходил в себя, из разукрашенных ворот выползла длинная похоронная процессия во главе с брахманом и направилась к реке. Пристроившись в хвост к шествию, я продолжил путь.

Мерно вышагивали босые ноги родственников покойного, словно в тумане проплывали мимо старые здания, из каждой подворотни выглядывали миниатюрные храмы со статуэтками богов. Я с трудом сохранял сознание, мантры священника накатывали странными волнами, забирали с собой куда-то вверх, и временами казалось, что это меня несут на цветастых носилках к погребальному костру.

Из этого состояния меня вывел знакомый голос:

— Дхавал.

Амар Кхан сидел у стены дома прямо на земле. Его седые волосы и борода почти полностью скрывали морщинистое лицо, из-под белых прядей прорывался твердый взгляд карих глаз. Простая одежда и чашка для подаяний — вот всё имущество, коим сейчас владел мой бывший коллега.

— Ты плохо выглядишь, — заявил он, посмотрев на мою физиономию. — Садись рядом, отдохни.

Я устроился возле Амара, с наслаждением прислонился спиной к прохладной стене. Похоронная процессия уже начала спускаться по гхату, который был отсюда виден как на ладони. Пока шло ритуальное омовение покойника, я вкратце обрисовал ситуацию, в которой оказался.

— В общем, мне нужно, чтобы ты зашел в «Ганг», через безопасный канал вытянул из меня сознание нарушителя и помесил его в карантин, — завершил я свой рассказ.

— Боюсь, это невозможно, мой друг, — покачал седой головой Амар.

— Почему? — ухнуло моё сердце куда-то в ноги.

— Я отказался от всех технологических устройств и обрезал канал связи с системой.

— У меня с собой набор инструментов, — показал я на свои контактные линзы.

— Ты не понял, Дхавал, — усмехнулся старик. — Я не буду их использовать. Я дал обет Шиве.

В тот момент я много чего мог бы сказать бывшему коллеге о моем отношении к религии и фанатикам, но сдержался. Не стоило оскорблять единственного на сто миль в округе человека, который мог мне помочь. Если бы захотел.

— Амар, ты моя последняя надежда! — горячо воскликнул я. — Если ты этого не сделаешь, я не смогу удержать преступника. Он вырвется и станет вселяться в тела других людей, заставляя их делать то, что взбредет ему в голову! Друг, я с трудом его сдерживаю, мои силы уже на исходе. Всё что нужно — это просто вытащить его из моей головы!

— Мне жаль, — ответил старик. — Я не могу нарушить обет. Но, если ты хочешь остановить его во что бы то ни стало, я могу помочь тебе советом.

Наверное, горечью моего взгляда можно было прожечь дыру в брусчатке улицы.

— Каким? — буркнул я.

— Умри.

— Что? — не поверил я своим ушам.

— Умри. Ты сейчас отключен от «Ганга», и если умрешь, то система тебя не заберет. И преступник в твоей голове умрет вместе с тобой.

Самоубийство? Серьезно? Это и есть твой совет, Амар? Похоже, годы отшельничества плохо сказались на твоем разуме, мой друг. Не следовало знаменитому профессору оставлять кафедру психологии в Университете Дели. Религия отравила твой ум, превратив из блестящего ученого в фанатика.

Я не собирался лишать себя жизни. И уж тем более — не собирался делать это без связи с «Гангом». Ведь тогда мое существование, длившееся вот уже третье воплощение, закончится. Не для того мы работали над системой, чтобы потом отдавать себя в руки смерти.

Но что тогда делать? Как обезвредить хакера и при этом остаться в живых? Через час-два он одолеет мою волю, возьмет контроль над моим телом, тем или иным способом выйдет в «Ганг» и ускользнет — только его и видели. Можно побиться об заклад, что в следующий раз поймать его будет во сто крат труднее. Сколько вреда он сможет причинить, пока его будут выслеживать? Да и смогут ли выследить? В этот раз его нашли случайно: безопасник Босенкова был на приеме у мэра Варанаси и там заметил необычную ауру у госпожи Капур. Что смог бы сделать преступник, завладей он телом мэра? Или, к примеру, главы правительства? Мог бы он для потехи развязать ядерную войну? Нет, я верно поступил, когда втянул его сознание. Верно поступил…

Мои руки мелко дрожали, и унять эту дрожь все никак не удавалось.

«Есть вещи важнее жизни, Дхавал», — вспомнились слова отца. Он так давно их говорил. Так давно…

Наверное, я один из самых старых людей на Земле. Когда мы первый раз испытывали «Ганг», мне было 92 года. На тот момент мне нечего было терять, и я вызвался добровольцем. Помню огромную усталость от жизни, которая давила тогда мне на плечи. С тех пор прошло более ста лет. Казалось бы, за это время жизнь должна была просто осточертеть. Но я наслаждался каждой минутой. Я занимался любимым делом, вокруг меня были близкие люди, которых — я был уверен — никогда не потеряю. «Вещи важнее жизни»… Да, они есть.

С реки подул ветер, обволакивая нас дымом: покойника уже положили на дровяную поленницу и подожгли. Обрывки мантр носились во влажном воздухе вместе с хлопьями пепла. Говорят, тот, кто умрет на гхате в Варанаси, никогда больше не родится вновь. Должно быть, поэтому Амар сидел здесь день и ночь вот уже десять лет.

— Отдай эти инструменты Босенкову, — сказал я, протягивая старику линзы. — Меня наверняка будут искать — расскажи им, что произошло. И, — горло сжалось, но я продолжил, — моя дочь, Сома, наверное, придет сюда. Передай ей, что я её люблю.

Амар сложил ладони и поклонился. Он смотрел на меня с таким сожалением, что я просто не мог злиться на него. Затем старик сказал:

— Прости, мой друг, но ты пока не готов, — и провел большим пальцем по моему лбу.

В следующее мгновение я утратил контроль над нарушителем.

Вероятно, так себя чувствовал наш кот Ситар, когда я управлял его телом. Я видел и слышал всё, что происходило вокруг, ощущал движения своих рук и ног, но как-то отстраненно, словно зритель на представлении. По идее, я должен был испугаться до чертиков, но на деле настроение было полностью подчинено чужому сознанию. Я чувствовал глубокое спокойствие и уверенность в себе.

— Кто ты? — обратился ко мне Амар.

— Старший брат, — ответили мои губы.

— Зачем ты вселялся в этих людей? Что хотел сделать?

— Подсказать кое-что.

— Что именно? — уточнил старик.

— Какой закон принять, какую норму ввести, какой обычай запретить… Много всего, — лаконично подытожил нарушитель.

— С какой целью? Объясни подробней, — не отставал Амар.

— Вы далеко продвинулись за последнюю сотню лет, — с уважением поклонилась моя голова. — «Ганг» подстегнул развитие науки. Лучшие умы человечества теперь не уходят безвозвратно, остаются, чтобы работать на общее благо. Но эта система также затронула коренные устои вашей цивилизации. Привела ко многим перекосам и стимулировала неправильное поведение. Я помогаю вам устранять эти недостатки.

— Например? — поднял седую бровь старик.

— Вы должны помнить, как примерно пятьдесят лет назад во всех странах был всплеск самоубийств. Люди, достигшие пожилого возраста, не хотели продолжать жить в стареющих телах и жаждали побыстрее переродиться. Пришлось вносить суровые запреты в законодательство и проводить осуждающую кампанию в СМИ.

— То есть, ты диктуешь нам свои законы? — с суровым видом вопросил Амар.

— Я подсказываю идеи, — коротко ответил нарушитель. — Все остальное вы делаете сами.

— Допустим, — хмыкнул бывший преподаватель психологии. — Но зачем это тебе?

— Довольно скоро люди достигнут звезд, — заявил хакер. — Сейчас в одном из городов России ученые стоят на пороге открытия, которое сделает возможным «прыжки» в пространстве. Это приведет вас к контакту с другими расами. Я хочу, чтобы, когда это случится, люди были достойны войти в сообщество цивилизаций. А не напоминали стаю бабуинов, случайно забредших на заседание парламента.

Амар помедлил, внимательно рассматривая мое лицо. Затем сказал:

— Мой друг хотел остановить тебя ценой своей жизни. Не знаю, правду ты мне рассказал или нет, но, думаю, даже если ты соврал — избавление от одного нарушителя не стоит жизни Дхавала. Поэтому я позволю тебе уйти.

Старик протянул мне инструменты «Ганга», мои ладони сложились и с поклоном приняли линзы.

— Благодарю, господин Кхан, — произнесли мои губы.

Через несколько секунд хакер исчез из моей головы.

Словно ныряльщик, поднявшийся на поверхность из глубины, я вдохнул воздух полной грудью. Гарь с набережной показалась мне в тот момент слаще аромата цветочного сада. Только теперь, избавившись от чужого сознания, я понял, под каким колоссальным давлением находился. В голове воцарилась ясность и легкость, мысли сновали быстрыми птахами, сплетая разрозненные события в общий гобелен.

— Я отпустил его, — с виноватым видом сообщил Амар.

— Знаю, — кивнул я. — Но его все равно надо выследить. Присмотри за моим телом.

Я прислонился к стене, закрыл глаза и погрузился в «Ганг».

Здесь повсюду был свет. Он истекал из почвы и камней, струился из ветвей и листьев, брызгал яркими каплями из цветов, лился с высокого неба. В потоках света, в ручьях и деревьях, в цветастых птицах и фантастических животных мерцали искры — сознания людей, ожидающих нового воплощения.

Когда мы начинали работать над «Гангом», в основе наших экспериментов лежала простая идея: сознание может существовать внутри другого, большего сознания. Всё, что нам необходимо было сделать — создать поле, идентичное тому, которое излучает человеческий мозг. Мы взяли за образец сознание спящего — таким полем было проще всего управлять.

И у нас получилось. Нам удалось перенести разум в систему, а оттуда — в другое тело.

Сейчас поле «Ганга» охватывало всю планету. Над его поддержанием работали сотни спутников, тысячи координационных центров и миллионы излучателей. В любой точке мира был «Ганг». Громадное сознание, которое мы создали, дремало уже более ста лет. И видело сны.

С этим феноменом мы столкнулись ещё на ранних стадиях внедрения системы. «Ганг» впитывал мысли людей, которых нес в своих водах к новой жизни. И ему снились долины и горы, моря и пустыни, города и деревни, животные и люди. А ещё — супергерои, зомби, покемоны, боги, демоны, летающие острова и прочие грифоны, — то, чем был наполнен разум жителей различных стран. Администраторы системы обнаружили, что работают внутри чужого сна. И что с содержанием этого сна следует считаться. Потому что для тех, кто был внутри «Ганга», сновидения огромного сознания становились реальностью.

Я расправил серые крылья, оттолкнулся желтыми лапами от ветки акации и взлетел. В этот раз «Гангу» приснилось, что я — сокол.

Вокруг простирался заброшенный город. Много лет назад джунгли захватили его, взломали мощными корнями дорожные плиты, увили плющом стены и окна, разбили ветвями черепицу на кровлях. Деревья вросли в дома и стали новыми жителями, наряду с животными и птицами.

Я летел над широким проспектом, скрывшимся от жаркого солнца под зелеными кронами. С обеих сторон вздымались ввысь высоченные храмы. Их опутанные лианами золотые крыши терялись в безбрежной синеве неба. А вдалеке, милях в ста, угадывалась исполинская фигура с шестью руками и змеями в волосах.

Следы нарушителя обнаружились в полумиле от места, где я вошел в систему. Это был едва заметный отпечаток тигриной лапы возле фонтана. В других обстоятельствах я бы не обратил на него внимания, но сейчас, после того, как хакер провел в моей голове несколько часов, следы его сознания сами притягивали мой взор. Я скользил по воздуху над заросшим городом, предоставив интуиции выбирать направление полета.

Внизу виднелись сары — каналы связи с живущими людьми. Они напоминали сотканные из света цветы вьюнка на длинных стебельках, с горящими на концах стеблей искрами. Система с готовностью предоставляла информацию о каналах: возле каждого такого «цветка» светились имя, возраст и другие данные. Варанаси был густонаселённым городом, поэтому джунгли здесь украсились богатыми цветочными россыпями.

Нарушитель знал, как быстро передвигаться в «Ганге». Я летел по его следам с максимальной скоростью, но никак не мог догнать.

Через полчаса я достиг зыбкой границы сновидения: громадный город заканчивался, и начинались девственные дождевые леса. «Ганг» решил, что перья сокола мне тут не подойдут, и накинул на плечи шкуру мангуста. К счастью, граница сна сгладила резкий переход, и мне не пришлось падать с высоты на землю: я просто обнаружил, что нахожусь на влажной, усыпанной прелыми листьями почве. След преступника в виде едва заметных углублений, оставленных длинным чешуйчатым телом, уходил вглубь леса. Не мешкая ни секунды, я продолжил погоню.

Пять сновидений и семь сотен миль спустя, возле прозрачного водопада у подножия снежных гор я настиг нарушителя.

— Задерживаетесь, профессор Сингх, — проворчало существо, напоминающее помесь орла и китайской собаки Фу.

Без долгих предисловий я активировал инструмент, помещающий сознание человека в системный карантин. Однако хакер лишь отмахнулся лапой:

— Не тратьте время, — повернулся ко мне спиной и бросил через плечо: — Я хочу вам кое-что показать.

К скале неподалеку была прикреплена огромная цепь, чьи железные звенья в три обхвата толщиной тянулись вверх, к низким облакам. Пернатая собака Фу запрыгнула на неё и начала подниматься, ловко перебирая короткими лапами.

Я взмахнул плоским хвостом, оттолкнулся длинными когтями от земли и скользнул по воздуху вслед за нарушителем. Из моей зубастой пасти вырывалось нетерпеливое рычание. Решил поиграть со мной, хакер? Посмотрим, что ты скажешь, когда я утяну тебя с собой в зону стазиса.

Филейная часть собаки Фу скрылась в облачной хмари. Я прибавил ходу и через двадцать минут, проведенных наедине с железной цепью и белым туманом, вырвался под солнечные лучи, разбрызгивая золотистые «зайчики» — отражения света от мокрых чешуек. Нарушитель уже ждал меня — сидел на крохотном летающем острове, к которому вели громадные звенья. Однако прежде чем я успел приблизиться, собака Фу указала мощной лапой в сторону горных вершин:

— Там, господин Сингх.

Первое, что я увидел, был канал-сара, только с аномально большим «цветком». Размеры последнего поражали воображение: фактически, «вьюнок» накрывал своеобразным зонтиком несколько гор. Я потряс рогатой головой, посмотрел на канал снова. Нет, он никуда не делся. Под пристальным взглядом стали заметны другие особенности: облака, горные цепи, реки и леса — всё вокруг словно закручивалось, плыло, вращалось титаническим циклоном, в центре которого блестела искра канала. А ещё я увидел контекстное сообщение системы: «Сома Сингх, первое воплощение, 15 лет».

— Что ты сделал с моей дочерью?! — прорычал я.

— Ничего, — спокойно ответил хакер. — Это дело рук «Ганга».

— Чушь! — рявкнул я. — Система не способна на такое.

— Вы недооцениваете своё творение, профессор, — растянула пасть в улыбке собака Фу. — Любое сознание стремится к осознанности. «Ганг» хочет познать ваш мир. И нашел для этого способ.

— «Ганг» не знает о нашем мире, — заявил я. — Он спит.

— Уже нет.

Я готов был растерзать этого хакера на сотню маленьких собачек, но, вынужден признать, в его словах присутствовала доля здравого смысла. Система вела себя необычно, с этим нельзя было спорить.

Несколько минут я рассматривал невероятный по масштабам вихрь, на «берегу» которого мы находились, затем, скрипнув клыками, спросил:

— Как это остановить?

— Как остановить рассвет? — вопросил в ответ нарушитель. — Никак. Это естественный ход событий.

К чему приведет этот естественный ход? Мне живо представилась картина, как вся мощь проснувшегося «Ганга» подавляет разум Сомы, и первобытный страх за своего ребенка затопил мое сознание, толкнул вперед, в исполинский круговорот неба и земли.

Я летел к сверкающему центру циклона без раздумий и плана, отчаянно изгибая свой длинный золотистый хвост. Порывы шквального ветра норовили отбросить в сторону мое драконье тело, но я боролся изо всех сил и постепенно одерживал над ними верх. Канал-сара становился всё ближе и ближе.

Когда стебель света наконец оказался в рабочем поле инструментов, я задействовал весь свой арсенал, чтобы прекратить передачу чужого сознания, заблокировать канал или хотя бы на время отключить Сому от системы. Ничего из этого не сработало, «Ганг» пресекал любые попытки помешать ему. Лихорадочно перебирая один бесполезный инструмент за другим, я приблизился к основанию канала, где его диаметр был не таким большим, и ухватился когтистыми лапами за светящийся стебель. С натужным рычанием я рванул его в разные стороны. Проще было голыми руками разорвать стальной канат.

Издалека на мои потуги сочувствующим взглядом смотрела собака Фу.

Оставалась только одна, крайняя мера, последний туз в моем рукаве. Во время разработки параметров поля «Ганга» мы заложили в программу генерации возможность аварийного отключения всей системы. Определенная последовательность команд выводила из строя излучатели, благодаря работе которых существовало сознание «Ганга». Схлопывание системы должно было уничтожить всех тех людей, которые дожидались в ней нового воплощения, но в тот момент я был готов на это пойти. Начальные строки мантры, уничтожающей великий «Ганг», сорвались с моих уст. Однако знакомый голос заставил меня оборвать команду на полуслове.

— Папа, не делай этого, — донеслось сзади.

Обернув свою рогатую голову, я увидел дочь. Она выглядела точно, как в реальной жизни, с длинными черными волосами и бровями вразлет. Сома смотрела на меня серьезно и даже строго, с таким знакомым выражением карих глаз.

— Не убивай моего друга, — сказала она.

Друга? Я растерянно обвел взглядом несущийся в бешеном вихре вокруг нас мир сновидений, затем посмотрел на дочь. Её решительный вид немного отрезвил мой рассудок. Похоже, я несколько преувеличил опасность системы — в конце концов, подключение к разуму человека регулировалось множеством правил, и «Ганг» пока не нарушил ни одно из них. Даже смог наладить контакт с чужим сознанием, а ведь это требовало безусловной откровенности и полного доверия.

Друга… Что ж, «Ганг», этот раунд ты выиграл. До тех пор, пока Сома готова вступаться за тебя, подставляясь под мой удар, спи спокойно.

Мне нравится думать, что я держу руку на пульсе, контролирую систему, что в любой момент я могу нажать на кнопку и всё выключить. Но неприятная правда состоит в том, что «Ганг» слишком важен. Эта незримая река несет в своих водах мириады сознаний, утоляя их жажду жизни. Если я когда-нибудь уничтожу систему, подавляющее большинство людей тут же потребует создать новую.

В одной из недавних бесед «Старший брат» сказал, что вскоре нам уже не понадобится его вмешательство. «Ганг» сам начнет регулировать свое взаимодействие с людьми. Не знаю, во что это выльется, но думаю, нас ждут большие перемены.

Сто лет назад мы полагали, что только большее сознание может вместить в себя меньшее. Сейчас, когда я смотрю на дочь, и вижу, как в глубине её глаз сияет солнце чужого разума, я понимаю, что возможно и обратное. Парадокс…

Ракетостроители

Аркадий Недбаев

— Итак, время вышло. Кто у нас самый смелый? — водрузив очки на нос, профессор оглядел аудиторию, а члены госкомиссии ободряюще заулыбались. — Ну же, смелее.

— Разрешите? — поднял руку рыжий, вечно лохматый Коля Смирнов.

— Разумеется, прошу, коллега, — «коллегу» профессор так выделил интонацией, что и непонятно: издевается или всерьез считает выпускника Николая готовым профессионалом.

Николай, уверенно размахивая кипой исписанных листов, прошествовал к кафедре, окинул притихших товарищей гордым взглядом, откашлялся и начал доклад:

— Билет восемнадцать, вопрос первый: «Устройство карбюратора»…

Товарищи издали завистливый шум, состоящий из вздохов и неразборчивого бормотания: Смирнову попался самый легкий билет на экзамене.

— Тишина! — одернул студентов профессор. — Уважайте труд своего товарища, первому и так труднее всех. Продолжайте, Николай.

— Для ответа на вопрос нам необходимо разобрать принцип работы карбюратора. — Профессор согласно кивнул и приготовился погрузиться в легкую дрему. — Когда первая ступень ракеты отсоединяется…

— Что?! — встрепенулся профессор. — Какая ступень? Какой ракеты?

— Первая, классической трехступенчатой ракеты, — последовательно ответил Николай.

— Вы уверены?

— Уверен, — кивнул Николай, — в две ступени нерентабельно. Так вот, когда…

— Стоп! Предупреждаю сразу, если вы не готовы и решили просто нас заболтать, не выйдет!

— Я готов, я эти карбюраторы с закрытыми глазами разбираю, собираю, — обиделся Николай.

— Так почему вы рассказываете о каких-то ракетах? Вы без пяти минут инженер автомобилист, а не ракетостроитель…

— Как?! — ужаснулся Николай.

— Что? — не понял профессор. — Молодой человек, вы на кого учились?

— Специалист-проектировщик ракет тяжелого класса.

Профессор поперхнулся воздухом, а аудитория впала в восторженное оцепенение, справедливо решив, что после такого казуса, остальные получат оценки практически автоматом.

— Может вы устали? — вкрадчиво спросил профессор, давая Николаю шанс на спасение.

— Нет, я готовился и не устал.

— Коля, — профессор перешел на отеческий, сочувствующий тон, — как ты мог учиться на ракетчика в дорожно-транспортном институте?

— А ракеты разве не транспорт? — резонно спросил Николай.

— Да у нас!… — едва не вспылил профессор, но опыт позволил ему вовремя сдержаться. — Скажите, Николай, где вы проходили преддипломную практику?

— На Байконуре.

— Где!? — воскликнул профессор, а голос дал петуха.

— Шестая и седьмая пусковые площадки, — уточнил Николай.

— И что вы там делали? — поинтересовался профессор, явно опасаясь ответа.

— Заправщики обслуживал.

— Заправщики — это же автомобили?, — осторожно уточнил профессор и получив утвердительный кивок, слегка расслабился. — Вот видите, машины — не ракеты, вас это не навело ни на какие мысли?

— Я думал, практикантов к ракетам не пускают.

— Как у вас все складно, — согласился профессор, — допустим. В таком случае, скажите, откуда в ракете карбюратор?

— Как откуда? — поразился Николай. — А как же они летают?

— Вот как, интересный вопрос, а мы у специалиста уточним! — нашелся профессор и повернулся к одному из членов госкомиссии. По слухам этот член имел непосредственное отношение к космосу, только какое и почему всегда с удовольствием заседал в госкомиссиях по автомобильным специальностям, никому известно не было. — Серафим Петрович, скажите, есть в ракете карбюратор?

— Гм, — зажевал губами член комиссии, — видели те, коллега…

Профессор стал серо-зеленым и, бросив тревожный взгляд на Николая, приник к уху Серафима Петровича:

— Вы чего? Скажите просто — нет.

— Дело в том, — зашептал член комиссии, — как бы это точнее сформулировать…

— Не знаете, — догадался опытный в научных интригах профессор.

— Да почему же не знаю? — обиделся член комиссии. — Просто вопрос деликатный.

— Секретность? — сделал вторую подачу профессор и угадал.

— Точно! Это молодой человек, информация закрытого плана и разглашать ее здесь не рекомендуется.

— Ага, — кивнул профессор, — уяснили, Николай? Давайте поступим так: оставим пока открытым вопрос о том на кого вы у нас пять лет учились, а вернемся к автомобильному карбюратору, вы готовы? Рассказывайте.

Николай скомкав сунул в карман добрую половину листочков и замогильным голосом начал:

— Карбюратор состоит из следующих основных частей…

Ситуация вернулась в привычное для профессора русло, но тем не менее, он решил не дремать, и даже погонял экзаменуемого, задавая провокационные вопросы.

— Очень даже хорошо, — подвел он предварительный итог, когда Николай умолк, — а что у вас вторым вопросом?

— Устройство и принцип работы гидравлической тормозной системы.

— И? — поднял бровь профессор, прямо-таки прижигая энтузиазм и странные поползновения студента суровым взглядом.

— Тормозная система лунного модуля, как пример не подойдет? — уточнил Николай без особой надежды.

— Нет! — встрепенулся Серафим Петрович.

— Устройство автомобильной системы гидравлических тормозов…

* * *

После Николая отвечать вышла Леночка отличница и, хотя профессор прекрасно понимал, что от нее ждать неприятностей не приходится, все же нет — нет, да и вздрагивал, если докладчица делала подозрительные паузы в докладе. Следующим вызвался Угрюмов Михаил — человек так же надежный, хоть и звезд с неба не хватающий. «Вот, и слава богу, что не хватает, — одернул себя мысленно профессор, — Смирнова вполне достаточно».

— Очень хорошо, Миша, следующий!

К кафедре нехотя направился Ринат Шакиров, шел он долго, что-то ронял, поднимал, спотыкался и все время зачем-то оглядывался на задние ряды.

— Молодой человек, не задерживайте, вы прям как на эшафот идете, — поторопил профессор.

— Билет номер сорок три, вопрос первый: виды и принцип действия устройств и механизмов принудительного обогащения топливной смеси.

— Хороший вопрос, — откинулся на спинку стула профессор, — Приступайте.

Ринат, смотрел в окно и молчал.

— Уважаемый, вы готовы отвечать?

— Да, — ответил Ринат и вновь погрузился в тягостное молчание.

— Видимо, нам с вами придется расстаться…

— Нет, почему же, при использовании газотурбинных механизмов, особенно в сочетании с карбюраторными двигателями…

При упоминании карбюраторов профессора схватила легкая судорога, но он взял себя в руки, Смирнов лишь исключение, не стоит нервничать. А студент, тем временем, продолжил:

— Мы можем достичь максимальной тяги и ускорения, теоретически, вплоть до выхода в гиперпространство… — профессор окаменел и не подавал признаков жизни, Ринат покосил на него глазом, покосил и продолжил, — теоретически, потому что на практике еще нерешена проблема сопутствующего раздвоения личности…

— Ииии!!! — взвыл профессор.

— И это серьезная проблема, но к нам, техникам она не относится…

— И! И как это вам поможет при ремонте трактора К-700?! — заорал профессор в бешенстве. — Как вы будете ремонтировать трактора или не те же танки?! Вы на них в это пространство собрались?!

— Что вы такое говорите, профессор! — ужаснулся Ринат. — На тракторе пашут, в космос на раке…

— Молчать, — тихо велел профессор, но таким голосом, что по аудитории прокатилась волна ледяного воздуха. — Вы не сдадите экзамен, если не оставите ракеты в покое. Отвечайте на вопрос строго на примере двигателей внутреннего сгорания.

— Я…

— Да, и, желательно, на примере дизельных двигателей внутреннего сгорания.

— Но…

— Еще раз упомянете — карбюратор, никогда не получите диплома!

— Как скажете, — Ринат убрал в карман часть листочков. — По мнению академика Харькова, самым перспективным направлением в… пусть будет машиностроении, — профессор пристально и неотрывно смотрел на студента, — будет переход от к… бензиновых двигателей к дизельным оснащенным новыми и перспективными системами увеличения мощности при снижении объема и веса самого двигателя, что увеличит полезную грузоподъемность… трактора! Системы имеют следующие основные части…

— Вижу, вижу готовились, — подвел итог профессор, — второй вопрос.

— Второй вопрос перспективы развития и практического применения системы ГЛОНАС! — жизнерадостно продекламировал Ринат.

— ГЛОНАС — это же спутники? — убитым голосом сам себя спросил профессор, — И причем тут наш институт?

— Как, причем? — удивился член комиссии, как-то причастный к космосу. — Вы меня удивляете, коллега.

— Я сам себя удивляю, — кивнул профессор, — ну, продолжайте.

— Развитие системы ГЛОНАС позволяет с достаточно высокой долей точности определить расположение объекта во времени и пространстве… — начал Ринат, но профессор его перебил.

— Прям вот во времени и пространстве?!

— Конечно, конкретно в какое время в какой точке находится… трактор!

— Ах, трактор, — закивал профессор. — Трактор — другое дело.

— Перспективы развития в трехмерной системе координат рассказывать? — с опаской поинтересовался Ринат.

— А сейчас они что, в плоскости? — поднял бровь профессор.

— Ну, отчасти, система используется, в основном, для определения места нахождения объекта на поверхности планеты, недостаточность группировки спутников и привязанность их к орбите Земли не позволяют нам определять место расположение объектов дальше орбиты Луны…

— Стоп! Я сомневаюсь, что в ближайшее время возникнет необходимость определения местоположения трактора даже на Луне, не то что за ее орбитой, — пресек профессор опасную тему, — давайте вернемся на Землю нашу грешную. Расскажите принцип действия данной системы.

— Транспортное средство, а именно — трактор, — слово «трактор» Ринат выделил интонацией, — снабжается приемником-передатчиком…

* * *

— Ну! — угрожающей выкрикнул в аудиторию профессор, — Кто следующий?!

С заднего ряда поднялась «черная» девушка. Нет, нет, она не была афро-россиянкой, просто цвет одежды, прически и ногтей совершенно затмевали бледность лица.

«Свинорезова Екатерина, — вспомнил профессор, — обладает неуемной жизненной энергией и активной общественной позицией, опасна».

Екатерина, уверенно взошла на кафедру. Стоить отметить, что она и в самом деле обладала всеми перечисленными качествами и родись лет на двадцать-тридцать раньше, непременно стала б комсомолкой-активисткой. Но, ввиду отсутствия у современной молодежи каких-либо установленных векторов полезного применения данных энергий и позиций, Екатерина являлась заводилой сразу в трех студенческих неформальных группировках: готы, уфологи и спелеологи.

— Начинайте, — процедил сквозь зубы профессор.

— Варфоломей Винидиктович, — обратилась к профессору самоуверенная Екатерина, — не переживайте, не буду я вас мучить ракетами…

— Да ладно! От чего же так? — удивился профессор и прикусил язык.

— Хотите об этом поговорить? — хищно прищурилась Екатерина, в упор глядя на сжавшегося профессора.

— Хуже-то уже не будет, — развел руками профессор, — удивите меня.

— Вы учили нас, что студент не должен говорить фразу «Я считаю», но раз уж я говорю не по билету, то я считаю, ракеты — как путь к звездам бесперспективны, нам следовало бы обратить внимание на электромагнитный и динамические потенциалы нашей планеты как вариант выхода на расстояние прыжка, а именно…

— Я понял вас, — перебил студентку профессор, — то есть не понял совершенно, но согласен, что ракеты это зло. Вернее я хотел сказать — бесперспективный вид транспорта для сельского и промышленного хозяйства… В смысле, — профессор умолк, совершенно запутавшись в чем именно он согласен и что хотел этим сказать. — Давайте все же вернемся к экзамену. Номер билета?

— Первый! — гордо выдала Екатерина и умолкла.

— Ну, и?

— Вы спросили только номер, — пожала плечами отвечающая.

— Мы же на экзамене, — с легким сомнением сказал профессор, — а экзамен подразумевает ответ на вопросы в билете, прошу вас, продолжайте.

— Электромобили, проблемы и перспективы развития.

— Так, хорошо, — заулыбался профессор.

— Электромобили являются единственным перспективным видом транспорта при эксплуатации в безвоздушном или бескислородном пространстве…

— Гррым, — захрипел профессор, закатывая глаза. — Вы же обещали!

— О ракетах ни слова! — торжественно подтвердила свое обещание Екатерина.

— А откуда у нас взялись безвоздушные и бескислородные пространства?!

— Откуда? — задумалась Екатерина, глядя на профессора честными глазами, — да мало ли откуда. Может робота надо будет в барокамеру запустить, или по дну океана проехать…

— А, — профессор стушевался, — вы о таких пространствах…

— И по Луне только на таком устройстве перемещаться можно, — вбила свой гвоздь в самочувствие профессора Екатерина. — Но! Уверяю Вас, ракеты здесь ни при чем.

— Катя, а вы знаете, что в центре Лондона можно ездить только на электромобилях и велосипедах?

— Знаю, но велосипедом в скафандре пользоваться неудобно.

— Лондон! Катя, Лондон! И их электромобили!

— Хорошо, все равно принцип действия один. Итак, основным недостатком, тормозящим широкое применение электромобилей, является недостаточная автономность… Кстати, в условиях Луны — это очень серьезная проблема… Все! Все! Устройство…

— Что же, — профессор сделал глоток минералки, — я прямо представил себе как этот автомобиль работает, только, Катя, мне кажется, не стоило уделять столько времени герметичности кабины.

— Позвольте не согласиться, — возразила Екатерина, нагло не отводя взгляда от глаз профессора, — знаете, какой в Лондоне смог, герметичность цена здоровья, а возможно и жизни пассажиров.

— Смог? Смог — это проблема, — согласился профессор, — второй вопрос?

— Проблема трения и износа деталей в сложных механизмах и способы снижения негативных последствий.

— Слушаю вас.

Екатерина пустилась в длительные и пространные рассуждения о способах уменьшения трения и износа деталей. Даже вспомнила, как пример, картофель, который аборигены острова Пасхи подкладывали под бревна при транспортировке своих каменных истуканов, так же упомянула различные виды напыления на поверхности деталей и много чего подобного. Однако, никакой конкретики профессор не услышал. С одной стороны это успокаивало, с другой — профессиональной, профессор понимал, студент в этом вопросе плавает.

— Как-то уж больно поверхностно, сплошная теория, — замямлил он, боясь спровоцировать нежелательную конкретику, — такое ощущение, что вы учили, учили и не доучили.

Катя покраснела и потупила взор. «Точно плавает!» — обрадовался профессор.

— Екатерина, не расстраивайтесь, думаю члены комиссии со мной согласятся, в целом вы показали неплохое знание предмета, ответьте на один дополнительный вопрос и будем считать вопрос закрытым.

— Будем, — вздохнула студентка.

— Скажите, какое рабочее давление масла на прогретом двигателе… профессор задумался, нужно было спросить что-то очень легкое и поскорее выгнать нахалку, — да в любом двигателе семейства «ГАЗ».

Катя, непонимающе глядя на профессора, была готова разреветься, чего не позволяла себе с детского садика, профессор стушевался и решил помочь:

— Ладно, в самом распространенном сейчас двигателе ЗМЗ — 409?

— А мы этого не проходили, — брякнула пунцовая Екатерина, понимая, что выдать такое на государственном экзамене — равносильно выстрелу себе в висок.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — всплеснул руками профессор, а члены комиссии, вдруг, разом пробудились и удивленно посмотрели на экзаменуемую. — А что же вы проходили?

— В основном, РД-180…

— Сдала! — крикнул Серафим Петрович и профессор поспешно с ним согласился, жестами прогоняя Екатерину вон.

* * *

Профессор колобком выкатился из дверей института, отбежал метров на двести и, повернувшись, смачно плюнул в сторону альма-матер. Правда, не сделав поправку на ветер, получил плевок себе на ботинок, но такие мелочи его не волновали, перехватив тяжеленный портфель в другую руку и потея на июньском солнышке, засеменил по проспекту.

— Вот, за что мне все это? — бормотал профессор, — Вон, западные коллеги работают, и все у них шито-крыто. Да за одну Австралийскую обсерваторию, семнадцать лет искавшую инопланетян, записывая помехи собственной микороволновки, люди такие премии получили, да что там премии, государственные награды, а тут хоть головой об стену бейся. Нет, надо срочно что-то менять, срочно!

Профессор резко затормозил и принялся судорожно голосовать. Несмотря на неадекватный вид голосующего, машину удалось поймать довольно быстро, профессор, не торгуясь забрался на заднее сиденье:

— За город!

— Мы не в Латвии, — бросил водитель, повернувшись вполоборота к профессору, — у нас «загород» в одну сторону три тысячи километров в другую больше восьми, конкретики хочется.

— Ах, да, простите, дачный поселок «Автомобилист».

— Косарь.

— Что? А, да конечно, поехали уже!

— Спешите, — поинтересовался водитель, осторожно выруливая в общий поток.

— Вроде того, — вздохнул профессор, растягивая душный узел галстука. — Вы извините, трудный день.

— Бывает, — кивнул водитель, — вам радио не помешает?

— Что вы, наоборот, может отвлечет, — оживился профессор большой любитель современной попсы.

— В шестнадцать сорок семь по Московскому времени военно-космическими силами России, — радио оказалось настроено на новостной канал, — с космодрома Байконур, произведен успешный…

— Выключи! — заорал профессор, чем испугал водителя, машина опасно вильнула, вызвав разгневанные сигналы попутных автомобилей.

— Зачем же так кричать, — водитель поспешно выключил магнитолу.

— Извините, весь день от студентов бред про ракеты слушал, — честно признался профессор.

— А, — понимающее кивнул водитель, — бывает, сам преподавал, было дело.

— А что преподавали? — не удержавшись, полюбопытствовал профессор.

— ОБЖ. Я же бывший военный, ничего больше и не умею.

— Хороший предмет, нужный, — сказал профессор и замолчал.

Водитель, тоже помолчал немного, но потом ему стало скучно:

— А вы, случаем, не из автодорожного института?

— Случаем, оттуда, — ответил профессор, соображая как объяснить водителю, почему на экзамене говорили о ракетах, а не автомобилях.

Но бывшего военного интересовали вполне земные проблемы:

— А может тогда знаете, почему у меня карбюратор… — Профессор зарычал и ударил себя кулаком по лбу. — А, понятно: ракеты, карбюраторы, достало, молчу-молчу.

Остаток пути водитель и, в самом деле, преодолел молча, что позволило профессору немного прийти в себя и настроиться на деловой лад. Рассчитавшись с водителем, он вихрем ворвался в калитку своей дачи и прямиком устремился в дальний угол участка.

— Внучек! — раздалось со стороны дома. — Ты куда? Переоделся бы, и ужин стынет!

— Карга глазастая, — буркнул профессор и сделав крюк пробежал мимо дома:

— Позже, бабушка, вы бы не маячили на улице! — крикнул он женщине, на вид лет на двадцать-тридцать моложе «внучка».

— Все не так, все не то, — бормотал профессор, стоя на коленях в кустах и прямо руками разрывая слежавшуюся землю, — И легенду менять надо, и помощников, а в первую очередь это идиотское имя-отчество, пока не запалили.

Пальцы уперлись в прохладно-ржавый металл, и профессор, проявив недюжинную, силу вырвал из земли увесистый сундук. Замок, забившись грязью, никак не хотел открываться, пришлось поковыряться в нем ножом, под крышкой сундука расположилась приборная панель с компьютерной клавиатурой. Убедившись, что аппаратура в порядке, кончиком лезвия профессор аккуратно извлек кусочек коры у основания ствола вековой сосны, под которым, прямо из древесины выступало гнездо юсби разъема. Подсоединив сундук к сосне, профессор расслабился и стал ждать. Сосна колыхнулась как при неожиданном порыве ветра и зашевелила иголками, настраиваясь на одну ей ведомую точку в пространстве.

Профессор же, глядя на экран, вмонтированный на обратную сторону крышки сундука, шустро застучал пальчиками по клавиатуре: «Козявка — Глыбе. Молния. Настоящим докладываю: принятые меры по переименованию института военно-космической промышленности в дорожно-транспортный институт с параллельным гипновоздействием на сознание преподавателей и студентов, положительных результатов не дали. Напротив, в силу сильного подсознательного влечения к недостижимым целям, свойственным аборигенам данного региона, мною отмечены опасные тенденции в ряде космических разработок. В частности, возникла реальная угроза создания карбюраторных ракет с принципом гиперперехода, в связи с чем прошу срочно увеличить штат сотрудников и дать добро на применение в восточном секторе разработок западной группы регрессоров. Еще раз обращаю внимание, принятая галактическим советом программа девальвации научного сектора восточного региона, неэффективна. Так же выражаю личное и отдельное мнение о бесперспективности и, даже, опасности, ввиду непредсказуемости последствий переименования РАН в ХРЕНЬ.

Планета Земля, старший регрессор восточного сектора, Козявка».

Графоман

Сергей Королев

«Как и многие истории о любви, эта началась с разлуки. Леди Капулетти не захотела встречаться с капитаном Фригзом лично. Отправила сообщение. Коротко и ясно. Надо расстаться. За десять центов прикрепила к сообщению песню в тему. Джордж Бизе. Горькая разлука.

Через полчаса после отправки сообщения леди Капулетти отправилась в Вену, где её прилета дожидался Ригнум-двенадцать…»

— Хватит.

Соколов прервал монотонную речь Айзека. Откинулся в кресле, закрыл глаза. Громко выругался.

— Да как так-то! Что за чушь!

История в духе Ромео и Джульетты, но с роботом в главной роли? Серьёзно? Да кому это интересно! Соколов взглянул на часы, половина двенадцатого. До дедлайна полчаса. Проклятие. Не хотел же идти на этот сетевой конкурс, чтобы не нервничать, чтобы снова не чувствовать себя бесталанным писакой, но азарт взял верх и вот результат…

Он поставил Айзека на зарядку. «Историю о любви» отправил в черновики. Может, пригодится ещё. Для авторского сборника. Когда его фамилия будет красоваться на одной электронной полке с другими классиками. Тогда он с удовольствием явит миру одну из своих ранних работ. А пока…

Пока это мусор. Который даже во второй тур не пройдёт.

Последние месяцы Айзек не радовал, выдавая второсортные рассказы третьей, нет, даже пятой свежести. Память нагружена под завязку. Романы, энциклопедии, философские эссе. Даже бульварное чтиво. А собрать из этого материала конфетку не получалось.

Получался подгоревший сахар с привкусом нафталина.

Кофемашина наполнила кружку коричневой жижей, квартиру окутал аромат кофейных зёрен. В углу, у окна, проскрипел Абс. Ну-ка, ну-ка.

Второй робот, чей объём памяти был в два раза меньше памяти Айзека, тоже не смог порадовать. История в стиле «Принц и нищий». Только в роли принца — человек, в роли нищего — робот. Любопытная вещица, с юмором, иронией. Но дальше второго тура не пройдёт, осядет в середине конкурсного списка. Не то, всё не то.

На жёсткий диск Абса были загружены только произведения зарубежных классиков. Конец девятнадцатого, первая половина двадцатого века. Личная, можно сказать, авторская находка Соколова. Первые пару рассказов от машины отечественной сборки даже вышли в финал писательских конкурсов, кто-то из рецензентов громко называл автора русским «Марком Твеном». А потом? Вторично, сжато, бредово, лишено актуальной идеи. Да кто там сидит в жюри на этих конкурсах?

В дверь позвонили. Соколов так и замер посреди комнаты с кружкой кофе в руках. Кредиторы? Так поздно? Чёрт, вчера же был крайний день по выплатам, опять просрочил. В прошлый раз они отрубили Соколову электричество, из-за этого он с Айзеком пропустил «Ржавую грелку», вечер перед дедлайном просидев без света. Однажды они и вовсе какими-то электромагнитными помехами вывели из строя Абса, пришлось занимать деньги на ремонт…

Позвонили снова. Долго, настойчиво. Соколов аккуратно поставил кофе на рабочий стол. Вот, если сейчас…

Звонок. Пауза. Звонок. Пауза. Два коротких. Букинист!

На пороге стоял худой юноша. Из-под капюшона виднелся острый нос, недельная щетина, россыпь прыщей на щеках.

— Соколов?

— Да-да, простите! Забыл совсем. Сами понимаете, дедлайн.

— Я войду?

— Да, конечно.

Свой скудный товар букинист разложил на кухонном столе. Два диска с собранием сочинений какого-то чешского романиста. Цикл рассказов от советского футуриста. Несколько романов от Дост… Тоск… оевского?

— И это всё-ё? — разочарованно протянул Соколов.

— Увы, — пожал плечами юноша. Капюшон он так и не снял. — Сами понимаете, сезон, пора литературных конкурсов. Спрос большой.

— Что за Тоскоевский?

— Писатель.

— Не Достоевский часом?

— Упасите Босха. Этот откуда-то из Южной Америки. Эмигрант.

— Сами читали?

— Я свой товар не читаю, — в голосе букиниста чувствовалась гордость.

Соколов задумался. Постучал пальцем по столешнице, потер виски. Взял диск с романами Тоскоевского. Выписал чек. Букинист недовольно поморщился.

— А наличных нет? А то у меня ваших чеков уже штуки четыре.

Соколов развел руками.

— На мели, сами понимаете. Вот в следующем месяце. Как отгремят фестивали и конкурсы, с гонораров рассчитаюсь. Обещаю!

Букинист фыркнул. Пробормотал что-то про «легче с робота стрясти почку». Прощаться не стал, собрал диски, юркнул в дверь. После него на полу кухни остались грязные следы.

Кофе к тому времени почти остыл. Часы показывали без пятнадцати полночь. Соколов попробовал загрузить Тостоевского в память Айзеку. Переполнено. Гори всё трояном. Сунулся к Абсу. Тоже всё заполнено. Да что за невезение! Удалять времени не было, но пропускать фестивальный конкурс из-за собственной глупости не хотелось.

Оставался Графоман. Первый литературный робот Соколова, стоявший без дела уже года полтора. Лишь бы работал. Проклятие, ещё и розетку потерял от него. А, вот. Ну же, ну же. Так, что на нём? Ага, мистика от Лавкрафта, что-то о природе. Место есть, круто. Круто, круто, круто.

Диск загружался три минуты. Соколов сидел как на иголках. Похожий на ноутбук времен далеких нулевых, Графоман издавал звуки, напоминающие утиное кряканье. Изредка подвисал. Каждую минуту экран гаснул.

Без пяти двенадцать робот был готов к написанию. Соколов запустил программу составления.

Без двух минут Графоман выдал готовый рассказ. «Секрет успеха». Десять тысяч знаков. И то ладно.

Без одной минуты рассказ был скопирован на матрицу. Через тридцать секунд залит на конкурсную почту.

За десять секунд до полуночи рассказ был отправлен на конкурс фестиваля.

Соколов шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла. Громко и долго выругался.

В этом конкурсе его ждёт очередной провал. Наверняка.

* * *

Признаться честно, за три последних года рассказы литературных роботов принесли ему жалкие гроши. Он писал фантастику, мистику, хоррор, реализм. Загружал в память машин всевозможные произведения, смешивал стили, искал свежие идеи. Результат удручал.

Сегодня роботов использовали все, кто только мог себе позволить эту роскошь. Забавно, каких-то десять-пятнадцать лет назад роль литературных негров выполняли такие, как он. Талантливые, многообещающие, молодые. Дерзкие. Сегодня литературными неграми стали роботы. Машины, как бы это сказать, обесценили творческий труд.

Да, труд роботов не особо поощрялся. Если верить организаторам конкурсов и фестивалей, то все присланные тексты прогоняли через специальную программу. А уже она находила признаки того, что конкурсная работа написана роботом. Соколов этой программы не боялся. На всех машинах у него стоял специальный кряк, благодаря которому программы не могли распознать текст, написанный роботом. Каждый жульничал, как мог.

Соколов знал больше десятка авторов, которые писали на конкурсы таким образом. Точнее, за них писали роботы. Пока не один из конкурентов в своем деле особо не продвинулся, но Соколов был уверен, что рано или поздно его ждет успех. Нужно только подобрать правильную комбинацию произведений, из которых робот составит свою, победную работу.

«Памятка Фестивального конкурса

Окончание приёма работ: 31 мая

Первый тур: 1 июня — 15 июня

Второй тур: 16 июня — 30 июня

Финал: 1 июля — 15 июля

Итоги и награждение: 30 июля (Актовый зал)»

Конкурс фестиваля шёл полным ходом. Жюри оценивало работы. На официальном сайте проходило обсуждение конкурсных отрывков, выложенных для свободного чтения.

Соколов не читал, всё это время он выживал. Пришлось продать Абса, чтобы погасить проценты по выплатам за Айзека и окончательно рассчитаться за кряк (он стоил чуть ли не дороже первого робота, Графомана). Почти во всех странах Евразии и Америки литературные роботы были нелицензированным товаром. А потому продавать и покупать их приходилось тайно, из-под полы. По этой причине Соколов получил за Абса только две трети от его реальной стоимости.

Начал искать работу, каждый день просматривал сотни объявлений, искал вакансии. Но тщетно. Ничего стоящего не нашлось. Ему нужна была работа, которая бы не мешала литературной деятельности, не всё отнимала свободное время, выжимая его досуха. Но желаемых вакансий либо не имелось, либо платили жалкие гроши.

Через неделю после начала фестиваля ему пришлось продать еще и Графомана. Чтобы было чем платить за жильё. Блин, вот говорила ему бабушка учиться на туристическом направлении. Туры в Арктику, в стратосферу, к центру Земли. Надо было, зря её не послушал. А сейчас волочил жалкое существование на задворках огромного города.

Удивительно, как трудно найти творческую работу в двадцать первом веке. Человеку, который привык зарабатывать деньги благодаря своей фантазии, приходилось тяжело. Всему виной машины. Сначала роботы заменили консультантов в магазинах, потом заменили обслуживающий персонал в больницах, на заводах, даже в офисах крупных компаний. А теперь грозили изжить творческие профессии, писателей, сценаристов, копирайтеров и даже комиков-стэндаперов.

Первый тур конкурса закончился в середине июня. Соколов чуть не забыл посмотреть результаты. Удивительно, но детище его Графомана прошло во второй тур. Соколов хотел прочитать рассказ, написанный старым роботом. Но выяснилось, что «Секрет успеха» он случайно стёр. Видимо, впопыхах, когда продавал Графомана. И почту почистил, копия письма не сохранилась. Ну, да ладно. В финал рассказ вряд ли выйдет. Работы Графомана ни разу не добирались до финишной прямой. Зачем нарушать традицию?

Июнь за окном наполнил город духотой, нестерпимым зноем, от которого плавился асфальт и перегревались машины. Соколов принял участие еще в десятке конкурсов, но везде был бит. Не с позором. Работы Айзека другие участники и жюри называло «середнячком», место которому в глубокой конкурсной яме, среди десятков тысяч других рассказов.

Вместе с июлем в квартиру Соколова пришла отличная новость. Пожалуй, первая за последний год. «Секрет успеха» вышел в финал! Рекорд для его уже бывшего Графомана. Признаться, за два месяца Соколов даже не прочитал ни одного отзыва на присланную им работу. Отправил, забыл.

Форум «Фестиваля» пестрел комментариями и оценками. Больше всего их было у «Секрета успеха». Сто двадцать! Средняя оценка — девять и пять из десяти! Фаворит! Соколов прокрутил отзывы. Оригинально, свежо, иронично, вот так копнул, ничего себе как взглянул на проблему, это пять!

Кровь прилила к вискам, голова закружилась. Он громко выругался. От счастья. От удовольствия. Вот так сделал подарок на прощание Графоман. Теперь оставалось ждать итогов. И Соколов был уверен, они его не разочаруют.

* * *

Письмо пришло на почту в последние дни июля. «Приглашаем на награждение». Такое-то время, такое-то место. Не опаздывать.

Ниже — список лауреатов. «Секрет успеха» — победитель в конкурсе рассказов!

Призовые: пятьсот тысяч. Пятьсот! Тысяч! Ему на пару лет хватит!

Спонсоры конкурса сулили ещё массу подарков, бонусов и прочих приятностей, которые и привлекают на подобные мероприятия тьму начинающих писателей. Радовало, грело осознание того, что все эти бонусы достанутся именно ему, в мгновение ока вознёсшемуся над тьмой бесталанных писак.

Выходные перед награждением прошли как в тумане. Соколов ходил по квартире, продумывал победную речь. Разговаривал сам с собой, сам себе задавал вопросы, сам себе отвечал. Временами пытался выйти на покупателя Графомана. Бесполезно, тот пропал, телефон не отвечал. И имени нового владельца Соколов не запомнил. Проклятие, как же он теперь без старичка Графомана…

Ну да ладно, это всё потом, проблемы будущего. А сейчас перед глазами стоял актовый зал дворца писателей, заполненный под завязку. И он, стоящий на сцене с чеком. Вот блин, а ведь он даже не читал «Секрет успеха». Просить копию у организаторов фестиваля было стыдно. Кто знает, вдруг засмеют, еще и приза лишат. Нет, надо как-то пережить, перетерпеть. Главное, себя не выдавать.

В понедельник, тридцатого июля, он надел свои единственные брюки. За пять лет они повидали десятка два собеседований. Выслушали все отказы в работе. Как и синяя рубашка в белую клеточку. Как и туфли, которые были старше его теперь уже бывшего Графомана.

Утром, за завтраком, кусок не лез в горло, кофе казался горьким, время бесконечно долгим, а ожидание невыносимо мучительным. В половине первого Соколов вышел из дома. Через час мучений под жарким солнцем он был около дворца писателей. В холле его встретил администратор.

— Вам куда? — спросил молодой человек в коричневом пиджаке.

— Награждение, — ответил Соколов, голос его дрожал. — На фестиваль. Победитель.

— Как фамилия?

— Соколов.

В списках администратора такой фамилии не было. Тогда Соколов заверил, что ему на почту пришло извещение о победе «Секрета успеха» и приглашение на награждение. Никаких пропусков или других инструкций. Молодой человек ответил, что такие уведомления пришли всем участникам конкурса. Но при упоминании победного рассказа глаза у него заблестели.

— Вы, правда, автор? Замечательно, замечательно! Изумительный рассказ! Вы — талантище! Памятник надо ставить!

Соколов был доволен, но осторожен, спросил, как молодому человеку понравился финал? Тот ответил, что сам рассказ не читал, но если верить жюри — это новое слово в литературе двадцать первого века. Соколов зарделся. Молодой человек подозвал помощницу, голубоглазую Танечку. Велел отвести триумфатора в актовый зал.

— Пропуск уже там выпишут вам. Наш куратор стоит у дверей. Я предупрежу.

Пока Соколов с Танечкой неслись по лабиринту узких коридоров, девушка нахваливала «Секрет успеха». Сюжет, герои, идея — всё на высшем уровне! А каков финал! Какую даёт пищу для размышлений!

Гордый автор уже не стеснялся, спросил у Танечки напрямую: читала? Та смутилась и призналась, что нет. Зато читала отзывы жюри. Зачем-то долго и путано объясняла систему голосования на конкурсе. Мол, в первом туре работы смотрят только три робота-жюриста. Во втором туре уже десять. А в финале — тридцать. Три десятка машин единогласно признали его работу лучшей! Это рекорд, такого ещё не было! Тут уж смутился Соколов. От жары на его рубашке проступили пятна пота, ноги в туфлях вспотели. Заныли плечи и голова.

За десять минут до начала они добрались до актового зала.

— Валентин Давидович, — махая руками куратору, защебетала Танечка. — Привела вот вам победителя! «Секрет успеха»! Сам Соколов!

Куратор, толстенький мужчина с залысинами, смерил победителя подозрительным взглядом, затем взял со стола планшет.

— У меня таких в списке нет. Ошибка?

— Ошибка, — едва слышно проговорил Соколов.

Коридор перед глазами плыл, во рту чувствовался привкус меди. Лишь бы не потерять сознание. Лишь бы…

— Танечка, — скомандовал куратор. — Позовите организатора.

— Льва Фёдоровича?

— Его самого.

Девушка убежала в зал. Сквозь приоткрытую дверь Соколов видел высокую сцену, серебристый занавес, битком набитый зал. Внутри гудели голоса. Смеялись, ругались. Кто-то пел.

Валентин Давидович рассыпался перед Соколовым в комплиментах. Сказал и про сюжет, и про идею. И про революцию в малом жанре. И заверил, что первым купит сборник рассказов, когда автор его опубликует. Этот признался сам, что «Секрет успеха» еще не читал. Но три десятка роботов-жюри выбрали его единогласно! Это триумф!

Голоса в зале как-то незаметно утихли. Через минуту вышел Лев Фёдорович, похожий на толстого кота.

— Чего звали? — недовольно проворчал он. — У нас начало с минуты на минуту!

— Вот же, — виновато показал на Соколова куратор. — Победитель явился, автор «Секрета успеха».

Организатор смерил Соколова презрительным взглядом.

— Какой ещё автор? Какой победитель? В списке значится другая фамилия, другой человек! Чёрт те что!

И удалился в зал.

А Соколов как открыл рот, так и остался стоять, хватая, как рыба, ртом воздух. В глазах рябило и мысли метались, точно испуганные коровы. Чудовищное чувство того, что это глупая ошибка, не отпускало. И казалось, вот сейчас вернётся организатор, извинится, пригласит пройти, сразу на сцену, а уже там слава, почёт, уважение. И, самое главное, деньги!

Кто-то втолкнул его внутрь. Зажал между дурно пахнущим детиной в мешковатой рубашке и старичком, от которого несло кошачьей мочой. Сцена плыла перед глазами, белые лампы слепили, вызывали тошноту. Ничего, надо выстоять, совсем немного, и будем ему счастье! Ну же, почему так долго не начинают?

У микрофона появился организатор, Лев Фёдорович. Что-то говорил, рассыпался в комплиментах спонсорам, зал ему рукоплескал. Потом на сцену выкатили стеклянный стол. А на нём…

— Графоман, — в страхе прошептал Соколов.

А следом за Графоманом появился человек. Худой, сутулистый. Острый нос, прыщи на щеках. Букинист.

— Поприветствуем победителя нашего «Фестиваля», автора рассказа, который все члены жюри единогласно признали лучшим! «Секрет успеха»! И его творец! Молодой, талантливый!

Небольшая пауза, чтобы зал наградил аплодисментами молодого и талантливого, а Соколов вспомнил, кому он продал своего старого Графомана. А ещё вдруг понял, что забыл стереть пароль от почты на старой машине.

— Итак, перед вами писатель будущего! Антон Сергеевич Тостоевский!

Соколов почувствовал, что ещё чуть-чуть, и он упадет в обморок.

Прыщавый букинист кого-то благодарил, рассказывал и показывал на Графомана, чьи черновики и подарили ему идею такого замечательного рассказа. Потом организатор передал букинисту чек на пятьсот тысяч. Крепко пожал руку. Соколов тихо всхлипнул. Кто-то пробежал мимо, отдавив ему ногу.

— А теперь! По многочисленным просьбам публики! Антон Тостоевский прочитает нам отрывок из этого гениального рассказа! Прошу, коллега!

В зале повисла хрупкая, звенящая тишина. Тостоевский откашлялся, подошел к микрофону. Достал из пиджака небольшой планшет.

— Итак, «Секрет успеха».

Посмотрел в зал. Будто бы увидел Соколова. Сдержанно улыбнулся.

И начал:

— Как и многие истории о любви, эта началась с разлуки. Леди Капулетти не захотела встречаться с капитаном Фригзом лично…

И в этот момент Соколов потерял сознание.

Виталики

Максим Тихомиров

Вечером Вовка Котиков наконец понял, что застрял посреди пустыни всерьез и надолго, а потому так же всерьез начал готовиться к героической, как и положено первопроходцам, смерти.

Так, на всякий случай.

Сейчас, по здравом рассуждении, Вовка уже был готов признаться себе, что идея заночевать посреди ледоритного кратера была глупой. И даже он сам знал это с самого начала.

Вовка не был возмутителем спокойствия. Не был он и вечным пострелом, оторвой или бунтарем. Просто временами в нем просыпался чертенок, который остро жаждал приключений.

С приключениями в нынешнее благоустроенное время было туго, не то что во времена первопроходцев. Вовка очень завидовал своим папе и маме, которые до сих пор основную часть года работали в поле, на выезде, навещая его только во время отпуска.

Родители забирали Вовку из интерната, и на целых две недели они вместе уезжали на экватор, к мелкому еще пока морю Меридиана. Вовка впитывал истории, которые рассказывали ему папа и мама, страстно желая поскорее вырасти и помогать родителям преображать планету.

Марс менялся у него на глазах, и Вовка верил, что до того момента, когда его родина станет похожей на далекую Землю, осталось уже совсем немного — надо только еще как следует потрудиться, всем вместе, сообща. Поэтому он обижался на слова папы, который мягко отказывался взять Вовку с собой на фронтир, говоря, что главная вовкина работа сейчас — это хорошо учиться.

— Марсу сейчас нужны уже не просто энтузиасты, сын, а специалисты, — сказал отец при последней встрече.

Вовка тогда был еще совсем маленький — с тех пор целый год прошел — но все уже понимал. Они с папой сидели в шезлонгах под лучами малого солнца, которое припекало совсем как настоящее — это папа сказал, он-то еще помнил, как загорал на берегу Черного моря на Земле. Бурь на экваторе не было уже несколько лет, и небо было ослепительно голубым и безоблачным. Кислородный купол, раскинувшийся над центральными островами архипелага, был почти невидим в лазурной выси, и Вовка представлял себе, что вот еще немного, еще чуть-чуть — и не понадобятся уже больше никакие купола ни на экваторе, ни в других местах по всему Марсу, и тогда люди смогут жить и путешествовать везде, где только пожелают.

— Но я и так уже специалист, пап! — ответил Вовка. — Я очень много чего уже умею. Я пескоход собрал, сам, своими руками, и в весенней регате буду участвовать вместе со старшими ребятами…

— Не горячись, сын. — Отец улыбался, но слова его были совершенно серьезны. — Пескоход — это хорошо, и регата — это просто замечательно. Но это все равно соревнование, тут не только участи важно, но и победа. А то, что мы, взрослые, сейчас делаем с планетой, дело очень серьезное. Спешка и суета тут совершенно ни к чему. Марс суеты не терпит и не прощает. С ним не посоревнуешься, уж поверь. Марс нас ждал очень долго, и не беда, если подождет своего преображения еще год-другой. А там как раз уже и ты подрастешь и нам поможешь. А пока…

— Учеба, да, — понуро кивнул Вовка. — Знаю, пап.

— Ты боишься не успеть? — спросил отец. — Опоздать? Думаешь, на тебя подвига не хватит?

Вовка покраснел. Признаться, что примерно так он и думает, было очень стыдно. Поэтому он промолчал — только потупился весьма красноречиво.

— Не переживай, работы на всех хватит, — улыбнулся отец. — Марс велик, и мы только-только еще начали его изменять. Работы еще непочатый край. Успеешь!

— Ну да… А если вы раньше закончите? — спросил Вовка. — Мне тогда что делать? Я же буду специалист. Кому я стану нужен?

— Специалисты нужны всегда, — сказал отец. — Нам еще всю Солнечную систему обживать. Так что дел еще и твоим собственным детям хватит. Марс — это наш пробный шар. Вызов, который Вселенная бросила человечеству, чтобы проверить — а готовы ли мы выйти в космос и расселиться по нему.

— И как? — с надеждой спросил Вовка. — Мы готовы?

— Еще бы, — сказал отец и взъерошил вовкины волосы. — Готовы, давно и вполне.

— Это хорошо, — сказал Вовка. — Тогда я это… подожду. И подучусь получше. Чтобы от меня больше пользы было, верно?

— Все правильно, — улыбнулся отец. — Молодец, Вовка. Так и держать!

А потом вернулась с лечебной физкультуры мама, и они все вместе отправились в дельфинарий — смотреть, как танцуют на хвостах умницы-афалины, которых совсем недавно вырастили из доставленных с Земли замороженных эмбрионов и теперь адаптировали к новой марсианской атмосфере. Нашлепки обогатителей воздуха на дыхалах дельфинам совсем не мешали.

После отпуска с родителями Вовка на время становился образцовым учеником. Впрочем, спустя несколько дней дисциплина его снова начинала хромать, а еще через пару-тройку недель в нем снова просыпался пресловутый чертенок, которого папа в шутку именовал не иначе, как «духом авантюризма».

На сей раз этот дух проснулся аккурат посреди маршрута скучнейшего мехпробега, которым обернулась, к вовкиному разочарованию, столь долгожданная весенняя регата. Именно этот чертенок внутри — а кто же еще?! — нашептал Вовке на ухо, что самым верным решением будет оторваться от колонны, в которой он шел замыкающим, когда идущая впереди машина скроется за скальным выходом, и уйти в радиомолчание, с ухмылочкой слушая встревоженные голоса воспитателей в динамиках.

Именно дух авантюризма, правя пескоходом вовкиными руками, увел машину далеко на восток от одобренного сводной комиссией трека — в сердце пустыни. Этот же не то мелкий бес, не то нечисть рангом покруче дернул Вовку пересечь встретившийся ему на пути метеоритный кратер по диаметру, вместо того, чтобы двинуть в объезд — как было положено по инструкции.

В результате случилось то, что нельзя было назвать непредвиденным. Случилось именно то, что должно было случиться, только и всего.

Вовка к тому времени уже весьма отчетливо понимал, что поступает все глупее с каждым своим шагом, и даже подумывал о том, чтобы вернуться и получить по заслугам — но, стоило пескоходу после долгого подъема по склону, бугрящемуся россыпями валунов, перевалить за гребень, как у Вовки не осталось ни малейших сомнений в том, где именно он сегодня заночует.

Песок был на диво плотным — сейчас, в самом начале весны, грунтовые воды еще не везде растаяли, и барханчики из высушенного ветрами песка поверхностных слоев перекатывались по дну кратера, подобно настоящим морским волнам. Пескоход катил по ним, поднимая быстро оседавший в разреженном воздухе пыльный шлейф. Вовка, открыв водительскую половину блистера, свистел и улюлюкал под фильтр-маской, представляя себя лихим наездником американских прерий времен земной стародавности. Потом что-то схватило пескоход за колеса, и Вовка едва не вылетел из кабины, понабив о рычаги синяков даже через толстенные доху и штаны.

Пескоход завяз в зыбуне двумя колесными парами из трех. Корма по самый край экспедиционного багажника ушла в песок, пучеглазая жабья морда таращилась в темнеющее небо выпуклыми полусферами блистера. Мощная машина все не сдавалась, ворочалась, словно провалившийся в болото бронтозавр из седой древности далекой Земли. Огромные колеса крутились, взметывая в бледное закатное небо фонтаны сырого песка, и сам пескоход был уже похож на ожившую дюну — единственную дюну посреди гладкой песчаной чаши диаметром в шесть километров.

Когда-то, лет двадцать тому назад, в самом начале терраформирования, глыба льда массой в пару миллионов тонн, посланная ледорубами из пояса Койпера, ахнула посреди приполярной пустыни северного полушария Марса, выбросив в атмосферу чудовищный гейзер раскаленного водяного пара вперемешку с песком. Вместе с полутысячей других таких же глыб гора космического льда образовала ожерелье искусственных озер, протянувшихся вдоль полярного круга. С годами вода ушла в грунт, кратер оплыл и затянулся наносами песка, образовав пологую чашу-водорадо. Зимой подземное озеро превращалось в спрятанную под песчаными наносами ледяную линзу, а летом становилось зыбуном — именно таким, в который и засадил Вовка свой пескоход, презрев предупреждения синоптиков о раннем наступлении весны в этом году.

Год от года суровый климат Марса становился все мягче. Запыленная атмосфера уже не позволяла поверхности остывать ночами столь стремительно и сильно, как прежде. Даже зимы не были уже столь суровы, как прежде. Среднесуточный и среднегодовой диапазон температур уменьшились — что не отменяло, впрочем, угрозы смерти от переохлаждения для глупца, оставшегося в одиночестве посреди ночной пустыни.

В одиночестве — и без связи.

А связи, само собой, не было. Спутник ушел за горизонт за полчаса до того, как Вовка решил срезать путь, а со дна шестикилометровой воронки радио пескохода не брало — скудненькая марсианская ионосфера работала сейчас куда эффективнее глушилок евразийских и американских друзей-конкурентов, искажая сигнал, пропуская его сквозь себя, словно сито, вместо того, чтобы полноценно отражать. Те радиопереговоры, которые еще недавно слушал Вовка, сменились невнятным бубнежом. В наушниках все громче шуршала помехами приближающаяся с севера песчаная буря, превращая эфир в мешанину хаотического треска.

Оставался еще, конечно, радиоревун общей тревоги, который способен перекрыть одиночным сверхмощным импульсом все помехи на свете — но Вовка сразу поклялся себе, что не воспользуется им. Ни за что на свете и никогда.

Ну или если станет совсем уж невмоготу.

Пока же никакого такого невмоготу на горизонте не маячило. По крайней мере, так считал сам Вовка.

Сгущались сумерки. Небо приобрело насыщенный индиговый цвет, в недосягаемой вышине замерцали первые звезды. Вовка зябко поежился, поглубже нахлобучил капюшон дохи и до глаз поднял меховой ворот. Ноги давно уже притопывали словно сами по себе, подошвы унтов впечатывались в песок, покрывая его сложным узором отпечатавшегося протектора. Следы покрывали изрядную площадь дна кратера вокруг все глубже закапывавшегося в зыбун пескохода — словно кто-то не особенно умный вдоволь набегался тут кругами, подбадривая тонущий транспорт, бестолково размахивая руками с зажатым в них пультом дистанционного управления, словно дирижер-неумеха, и подпрыгивая в нетерпении, азарте и бессилии.

Именно этим Вовка и занимался последние пару часов — ну, если не считать совершенно уж дурацких попыток откопать вездеход с помощью саперной лопатки и собственных рук. Но в этом он не признался бы никому, никогда и ни за какие коврижки. Равно как и в зародившемся в его голове — явно от отчаяния и безысходности — совершенно гениальном плане по извлечению пескохода из зыбкого плена с использованием единственного на стокилометровый окрест тяглового животного. В качестве такового рассматривался, разумеется, сам же курсант-модификатор первого курса сводной межшкольной группы «ТерраМарс-2» Владимир Котиков.

План был глупым. Изначально глупым. Глупее некуда. Но Вовка все-таки залез в багажник и отыскал там длиннющую шлейку с десятком постромков для ездовых марсианских варанов. Шлейку включили в стандартный аварийный комплект сам Вовка — в прицеле на недалекое уже будущее, когда легионы генетически усовершенствованных комодских ящеров с запрограммированной любовью к человеку населят северные пески. Варанов пришлось завозить с Земли после долгих и безуспешных опытов с местными мимикродонами. Марсианские ящерицы упорно игнорировали человеческое присутствие на их родной планете, и никакое изменение генома не могло заставить их внезапно воспылать любовью к пришельцам с третьей от Солнца планеты. На варанов возлагались большие надежды.

Над этой программой работали сейчас под руководством взрослых биологов знакомые девчонки-второкурсницы из секции юннатов. Опытную партию модифицированных варанов обещали запустить в пустыню через год. Окажись среди песков путешественники, такие вараны немедленно явятся, чтобы предложить свою помощь, а случись с человеком что неладное — сами сообразят, как ему помочь до прибытия спасателей. Куда там сенбернарам прошлого! Вот застрявший пескоход десяток таких варанов выдернули бы из ловушки на раз-два, к примеру…

Пока же в шлейку впрягся сам Вовка. Он упирался изо всех сил, словно бурлак с картины Репина, которую запомнил еще со времен уроков истории искусств в подготовительной группе, но только скользил по песку и пару раз даже постыднейшим образом растянулся во весь свой невеликий рост. Трехтонная же машина даже не шелохнулась.

Вовке было очень стыдно. Стыдно за свою бестолковость, стыдно за глупое упорство, с которым он собрался удивить всех сотоварищей по весенней мехрегате, просто стыдно — за глупую самонадеянность и безрассудство.

Так стыдно, что умри Вовка вот прямо сейчас — и хуже уже не станет.

Ну вот честное слово.

Пескоход в очередной раз взрыкнул и принялся отфыркиваться от забившего заборники сырого песка. Вовка включил форс-продув — а потом вырубил зажигание и убрал дистанционку в карман.

На несколько минут воцарилась абсолютная тишина — только шуршал, стекая с бортов машины, живой песок, да потрескивал остывающий пласталевый кокон двигательного отсека.

Потом Вовка услышал ветер. С севера шла буря, деликатно предупредившая Вовку о своем приближении плотным занавесом радиопомех, который окончательно отрезал его от остального мира.

Страшно Вовке не стало — ну, может, если только самую малость.

Буря зародилась где-то над бескрайними каменистыми равнинами Заполярья. Сейчас, на двадцатом году терраформинга, марсианские пустыни уже не были просто безжизненным морем красного песка со щедро разбросанными по нему островами валунов и скальных выходов. Теперь, когда уровень влажности изменился, дали всходы споры лишайников, приспособленных под суровые марсианские условия, которые щедро рассеивали в атмосфере с дирижаблей последние несколько лет. Приполярные пустыни имели сейчас нежный серовато-розовый цвет, с приходом весны приобретающий насыщенный зеленоватый оттенок.

В пустыне по-прежнему во множестве росли шарообразные марсианские кактусы, бледно-желтые, колючие, похожие на огромных иглобрюхих. Земных растений тут пока не было. Саксаул, слоновья трава и верблюжья колючка здесь все еще не приживались — иное дело в экваториальной зоне, где вдоль каналов и побережья мелких морей высажены были уже самые настоящие лесополосы из уродливых деревьев с искривленными, в шипах, стволами и ветками.

Хотя как раз сейчас Вовка бы отдал обеденный десерт за то, чтобы на краях оплывшего кратера росли бы даже такие жалкие пародии на деревья, ибо тогда он смог бы каким-то образом использовать их для того, чтобы спасти машину… Ну, и себя самого — тоже, сознался себе в конце концов Вовка, чтобы не малодушничать уж наедине с собой-то. Подумав еще с минуту, он вынужден был признаться себе еще и в том, что не имеет ни малейшего представления о том, чем бы ему помог в столь важной миссии корявый марсианский саксаул. И наконец ему пришлось быть честным с собой до конца: назвав саксаул жалким, он сам себя уличил в снобизме — потому что других деревьев он, как потомок первопоселенцев и истинный абориген Марса по праву рождения, видеть наяву ну никак не мог.

Впрочем, как истинный марсианин, Вовка радовался малому и ценил то, что имел.

Владел же он на этот момент весьма немногим. В активе у него был насмерть застрявший пескоход, приличный продпаек из неприкосновенного запаса, термодоха, термокомбез и унты — опять-таки, термо. Батарей пескохода без подзарядки от генератора должно было хватить на сутки-другие — если использовать энергию только на обогрев. Гоняя вхолостую движок, можно было протянуть еще с недельку, пока в танках не закончится энергосуррогат — водорослевый спирт. Но если Вовке удастся каким-то чудом освободить пескоход, а горючего у него не хватит на обратный путь — вот это будет, конечно, номер.

Вовка с тоской подумал о кнопке тревоги на приборной панели пескохода. От отчаяния она вдруг показалась ему единственным верным выходом. А может, это просто голос разума наконец нашел отзыв в мятежной вовкиной душе.

Но стыдно-то как…

Дудки, решительно сказал себе Вовка. Все равно что-нибудь придумаю. Знать бы еще, что.

Потом краем правого глаза он заметил стремительное движение на гребне. Похолодев, Вовка медленно обернулся, всматриваясь в четкий на фоне светлого еще неба край кратера. Шуршал песок, свистел ветер среди скал, вибрировали в потоках воздуха антенны пескохода. Движения на гребне не было.

«Показалось», — с облегчением подумал Вовка.

И тут же что-то снова шевельнулось на периферии зрения. И снова справа. Но уже гораздо ближе.

Вовка рывком обернулся, но увидел лишь волны песка на дне кратера и редкие шары кактусов на его внутренних склонах. Потом крутанулся на пятке, обводя взглядом все вокруг. Движения не было.

Вовка осторожно, не делая резких движений, попятился к пескоходу. Он с тоской подумал о самодельном пугаче-ракетнице, запросто, но без особой точности метавшем на полсотни шагов термитные бомбочки — тоже, разумеется, самодельные. Пугач остался в интернате, тщательно спрятанным за шкафчиком с личными вещами.

«Вот что надо было в спасательный комплект добавлять! — с внезапной досадой подумал Вовка. — Попасть, может, и не попал бы, но шуму бы было!.. Отпугнул бы гадину запросто!»

Пескоход был совсем уже близко, сразу за правым плечом, рукой можно дотянуться, даже не оборачиваясь. Больше всего Вовка хотел оказаться сейчас в тесноте кокпита, чтобы вжаться спиной в упругий темполон пилотского ложемента и опустить сверхпрочную полусферу блистера, оставив все свои страхи снаружи.

С диким, рвущим слух свистом со склона кратера сорвалась неясная тень, стрелой уйдя в небо. Вовка чуть было не заорал с перепугу — но вовремя понял, что это всего лишь шипастый шар огромного кактуса, который накопил достаточно сжатого воздуха в полостях своего сферического тела, чтобы сменить место жительства.

Вовка с облегчением перевел дух. Под доху невесть каким образом проник леденящий холод, а тело отчего-то покрылось испариной. А еще Вовка чувствовал, как у него трясутся поджилки. Да так трясутся, что ноги просто ходуном ходят — словно сам песок марсианской пустыни норовит ускользнуть из-под ступней и опрокинуть его, Вовку, на спину, превратив в легкую добычу для самого легендарного из марсианских кошмаров.

«Уф, — подумал Вовка. — Кажется, обошлось».

Она прыгнула из-за пескохода, взвившись в темнеющее небо стремительным длинным телом. Вовка, уловив движение, задрал голову к проклюнувшимся в фиолетовой черноте звездам, увидел заслонивший часть из них силуэт, который неотвратимо падал на него, и заорал, шлепнувшись на песок.

Челюсти у нее, сверкая режущими кромками в свете восходящего Фобоса, вращались плавно перетекающими одна в другую восьмерками, словно фрезы металлорежущего станка. Безглазая башка переходила в веретенообразное мускулистое тело, оканчивающееся прыгательной ногой с широкой опорной стопой.

«Совсем как в музее», — успел подумать Вовка, чувствуя, как Марс уходит у него из-под ног.

Потом пиявка рухнула на него.

За миг до того, как Вовка должен был принять очень глупую, но оттого не менее героическую смерть, песок в центре кратера вспучился гигантским пузырем, сбив курсанта-модификатора с ног.

В темнеющее небо ударил чудовищный гейзер из смешанной с песком воды, подбросив пескоход к звездам и сломав траекторию смертоносного прыжка пиявки. Корчась и извиваясь, пиявка с маху грянулась омарсь — и осталась лежать. По ее телу пробегали конвульсивные волны мышечных сокращений.

Освобожденный из зыбуна пескоход пришлепнул пиявку трехтонной тушей, рухнув на нее дамокловым мечом судьбы. Забилась-забилась и обмякла видневшаяся из-под машины прыжковая нога. Обвисший блин стопы придавал телу пиявки сходство с поганкой, угодившей под сапог искушенного грибника.

Потом из округлой дыры в центре кратера, вокруг которой громоздились теперь горы пропитанного водой песка, выглянула огромная тупая морда о десятке глаз, расположенных на голове по окружности. Морда исторгла из себя еще один грязевой фонтан, а потом скрылась из виду, поразив напоследок Вовку монументальностью форм и размерами тела, которое потащилось за мордою следом.

Неведомый зверь нырнул в песок, словно в воду. Вынырнул, плюнув в небо новым фонтаном, и опять ушел на глубину.

Вовка завороженно смотрел ему вслед, сидя на красном песке.

Он все еще сидел рядом с пескоходом, не чувствуя пробравшегося под доху холода марсианской ночи, и смотрел, как снова и снова поднимаются над кратером пенистые грязевые столбы, когда одноместный краулер взобрался на гребень, перевалил его и лихо развернулся совсем рядом.

Из краулера выскочила изящная фигурка в укороченной приталенной термодохе с кокетливой опушкой. Рыжие косы выбивались из-под мехового треуха. За плексаритом маски виднелась россыпь веснушек вокруг курносого носа и синих-пресиних глаз. Глаза смотрели на Вовку оценивающе и лукаво.

— Значит, ты все-таки разбудил виталика?

Голос был молодой, девичий.

— Кого? — спросил Вовка.

— Вот его, — тонкая рука изящно махнула туда, где по песку расходились концентрические круги. Зверь опять ушел в нырок.

— Я не нарочно, — потупился Вовка. Теперь влетит, тоскливо подумалось ему вдруг.

— Не переживай, — словно прочитав его мысли, сказала девушка.

— Я и не думал, — храбро ответил Вовка.

— Вот и хорошо.

— И вообще, он… оно само проснулось! От пиявки меня спасло…

Проследив направление его взгляда, девушка присвистнула.

— Роскошный экземпляр. Почти три метра от жвал до подошвы — это вам не хухры-мухры! От тебя бы одни рожки да ножки-то и остались бы, бродяга. Вот скажи мне, герой-самоубийца, за каким мелким бесом тебя понесло на режимную территорию?

Вовка вздохнул.

— Дух авантюризма, — сказал он. — Это все он.

Девушка рассмеялась. Смех у нее был хороший, незлой.

— Меня Мариной зовут. Фамилия Князева. Я куратор этого кратера и еще двух по соседству. Практика у меня на здешней биостанции. А сейчас плановый вечерний обход, на маршруте я. А ты, должно быть, тот самый Владимир Котиков, которого ищут сейчас спасатели по всей Аркадии?

Вовка покраснел под маской. Едва он успел порадоваться, что его пылающих щек ночью, да под маской не особенно-то и разглядишь, как новая знакомая сказала:

— Ну точно, ты — это он. Вон как уши горят. В инфравизоре просто сплошная засветка вокруг головы. Ты бы уж отозвался, что ли. Раз уж сразу аварийный маяк не включил, то хоть просто на связь выйди. Родители же с ума сходят.

Вовка нахлобучил на макушку свалившуюся с нее при падении ушанку.

— То, что аварийкой не воспользовался, не запаниковал — хвалю, — сказала вдруг Марина.

Вовка воззрился на нее с удивлением и надеждой.

— А вот то, что сунулся сюда, не зная брода — это глупо. Оттаял бы зыбун полностью, или виталик не проснулся бы вовремя, или пиявка проворнее и хитрее бы оказалась — и пропал бы курсант Котиков без вести. Один пескоход бы и нашли.

Вовка скис. Отогнал недостойные жалостливые мысли о своем ближайшем невеселом будущем, взял себя в руки и полез в кокпит.

— И не дуйся на меня, — сказала Марина чуть позже.

Обе машины стояли на гребне кольцевого цирка. Вовка уже огрёб по радио первую порцию взысканий от воспитателей, куратора и родителей и теперь страшно переживал в ожидании второй, теперь уже очной, порции. С прохождения маршрута регаты его сняли и велели возвращаться на учебную базу в Петит. Марину, как единственную на полторы сотни километров окрест взрослую, попросили сопроводить беглеца, чтобы не потерялся снова.

Внизу, на дне кратера, резвился, вздымая волны песка, виталик.

— Они совсем недавно вылупились, — рассказывала Марина. — Замороженные икринки попали на Марс из пояса Койпера, с ледоритами, и до поры спали в водяных линзах под песком. Потом из икры вылупились вот эти чудные создания. Меньше года прошло. О них совсем немного народу знает — решили не будоражить колонии, пока не изучим их как следует. Мало ли, как люди отреагируют. Только-только с пиявками разобрались — а тут новые неведомые зверушки…

Вовка покосился в сторону пескохода. На раме багажника, прочно принайтованная к ней эластичными липучками, вяло пошевеливалась его, вовкина, пиявка.

— И не зыркай на нее, — сказала Марина. — Они теперь редкий вид, в Зеленой книге находятся, и каждой из них свой номер придан. Так что вези-ка ее, дорогой мой, в питомник. Там разберутся, что с ней делать. Кстати, не исключено, что именно виталики поспособствовали тому, что пиявок на Севере теперь захочешь, да не найдешь. Не любят они пиявок.

— А людей? — спросил Вовка.

— Людей любят, — сказала Марина. — За что только, непонятно. Они же с нами раньше не контактировали. Во всей Системе их больше нигде нет. Только те, что спят во льду комет в ожидании пробуждения. Кто-то создал их такими… дружелюбными. И вот теперь их час пробил. Остается только ждать, как еще виталики себя проявят.

— А почему — виталики? — спросил Вовка.

— Эх ты, темнота! — рассмеялась Марина. — Чему только в школе учился? Уж явно не латыни!

— Латынь-то здесь при чем? — сердито проворчал Вовка.

— При том при самом, неуч! — Под маской Марина явно все еще улыбалась. — Вита на латыни — жизнь. Живчики они. Живунчики. Виталики, словом. Теперь уже и не вспомню, кто их так впервые назвал. Проспали в кометном льду несколько миллиардов лет, оттаяли — и вот на тебе. Не животные, а сплошная польза. И к человеку лояльны так, что собакам и не снилось, и вредоносную фауну проредили, и кислород-то выделяют всей поверхностью кожи при питании, когда поглощают местный песочек…

Вовка вспомнил поднимающиеся над кратером пенистые фонтаны и кивнул. Потом надолго задумался.

— А как с ним можно подружиться? — спросил он вдруг.

Марина удивленно посмотрела на него.

— С кем? С виталиком? Шутишь, пионер?!

Шутить Вовка и не думал. Смотрел прямо в глаза, открыто и честно.

— Ты вот что, Володя Котиков, — так же серьезно ответила Марина. — Заканчивай-ка учебу, и давай к нам, на биостанцию. Вместе будем разбираться, как с виталиками дружить, и что они за звери такие.

Вовка кивнул, с самым серьезным видом пожал смутившейся отчего-то Марине ее узкую крепкую ладошку, завел пескоход и покатил навстречу своим личным громам и молниям. Краулер Марины полз по дюнам следом, явно стараясь не мозолить курсанту глаза.

Всю дорогу до Петита Вовка переналаживал шлейку собственного изобретения. Теперь он точно знал, кто будет спасать заблудившихся в песках людей через считанные годы. О том, чтобы мечты эти стали явью, он позаботится. Нужно только закончить учебу.

Работы было и правда — непочатый край.

Прикинув на глаз габариты виталика, Вовка решительно увеличил длину ремней сбруи и принялся переустанавливать пряжки.

Ведь виталики — это вам не вараны какие-то.

Они покруче будут.

Песни сироты

Антон Воробьёв

В пронизанной звездным светом туманности Белого Лебедя, охватывающей широкими «крылами» центральную область Галактики, дрейфовала планета. Поскольку обычно космические явления для наглядности изображают с помощью солонок и чайника, можно взять с соседнего столика скатерть, высыпать в неё пару сахарниц (сахаринки будут звездами), как следует скомкать и пустить крохотного муравья в путешествие по бежевым складкам. Понятно, что найти потом этого муравья будет не просто (как и объяснить свои действия посетителям кафе, которые мирно пили чай и ничем вам не мешали), но это потому что вы не позаботились прикрепить к нему маячок. Планета, о которой идет речь, в этом отношении отличалась. Она сигнализировала о себе на всех мыслимых частотах, словно желая, чтобы кто-нибудь её обнаружил. Дитя, потерявшее свою родительскую звезду, как описал её в своих дневниках капитан Трэвис. Назвать эту планету «Орфан» — его идея. Капитан был романтиком, как и все первооткрыватели. Вот только первым Орфан открыл не он.

— Полагаю, — заявил Найджел Дикси, — всё предельно ясно.

— Гм, — бросил холодный взгляд на ученого Генри Гладстоун. — Ваша проницательность впечатляет, мистер Дикси, но не могли бы вы подробнее изложить м-м… что вам стало ясно после первого же осмотра?

— Хватит строить из себя Шерлока, Найджел, — поддержала начальника экспедиции Рене Бонтье.

— Видите кисточки на столе возле кучи тряпья? — ткнул коротким пальцем Дикси. — А вон та штука, я уверен, что-то вроде пылесоса.

— И? — подняла бровь Рене.

— В помещениях, которые мы уже осмотрели, тоже были кисточки и всякий хлам.

— Что в этом странного? — погладил короткую седую бороду сэр Генри. — Разве заброшенные города инопланетян не должны быть забиты самыми разными вещами?

— Но кисточки возле хлама! — всколыхнулись щеки Найджела. — Где вы ещё могли это видеть?

— У вас в лаборатории? — съязвила Рене.

— Вот именно! — радостно подтвердил мистер Дикси. — Здесь жили наши коллеги! Археологи!

— Что, весь город был заселен археологами? — снисходительно посмотрел на ученого Гладстоун.

— Не весь, конечно, — согласился Найджел. — Но вы ведь помните снимки с орбиты. Вот, — живо подскочил он к столу, сдвинул рукавом куртки толстый слой пыли и поместил в центр что-то вроде стеклянной пепельницы, валявшейся возле кисточек. — Это — основной Город, — объявил он. — А это, — в ход пошли пуговицы с куртки, оторванные нетерпеливой рукой, — кварталы, чьи здания сильно отличаются не только от зданий Города, но и от строений других кварталов, — пуговицы окружили пепельницу кривым полумесяцем. — Кто же их построил? — торжествующе вопросил спутников Дикси.

— И вы думаете, что это были археологи-инопланетяне? — осторожно уточнил сэр Генри.

— Не просто инопланетяне, — уткнулся толстый палец в грудь Гладстоуна, — а инопланетяне разных рас. Которые занимались здесь тем, что изучали Город.

— Я бывала в десятках экспедиций, — скрестила руки на груди Рене. — Оритрея, Поллукс, Дорма — нигде не встречала и намека, что кроме землян кто-то вообще интересуется археологией.

— Тем любопытнее вопрос — что же такого они все тут нашли? — парировал Найджел. — Я чувствую, нас ждет целое море открытий, — потер он ладони с улыбкой человека, который мысленно уже очищает от грязи Венеру Милосскую. — За дело, коллеги!

Коллеги переглянулись и пожали плечами. В конце концов, для этого они сюда и прилетели.

Как известно, первый этап — это самая простая часть любого мероприятия, начиная от вечеринки и заканчивая войнами и ремонтом. Легко поднять первый тост, сделать первый выстрел, оторвать первый кусок обоев, но потом вы вдруг обнаруживаете, что надо бы и мебель поменять. Принявшись исследовать заброшенный Город на Орфане, ученые вскоре сделали несколько важных открытий. Например, такое: катастрофически не хватало людей, оборудования, припасов, источников энергии и вычислительных машин. И мероприятие по изучению инопланетных развалин начало набирать обороты.

Сэр Генри Гладстоун предпринял срочный вояж по университетам Земли и колоний, что вылилось в поток желающих покопаться в древних кондоминиумах. Ученые приезжали с семьями, собаками, кошками, домашним скарбом и любимыми микроскопами. Строились жилые здания, возводились школы, открывались магазины и отделения банков. На подоконники выставлялись петуньи. Через год на окраине Города, по соседству с кварталом Огурцов (прозванному так из-за небоскребов характерной формы) выросло полноценное поселение землян.

Найджел Дикси шагал по улице Бешеных Тротуаров и мурлыкал себе под нос. За ним следом несколько дроидов тащили анализаторы, контейнер «Эврика» и набор кисточек.

Над головой ученого ползло в зенит скопление звезд, обрамленное перламутровой вуалью туманности. Освещения вполне хватало для того, чтобы прочесть выведенные Рене на огрызке бумаги каракули «Не забудь купить хлеб!»

На Орфане никогда не было настоящей ночи. Настоящего дня там тоже не было, но это не мешало землянам вести привычный образ жизни. Только вместо восхода солнца сигналом к началу утра было появление над горизонтом семи ярких белых звезд. Город располагался на берегу моря, и восход созвездия над волнами напоминал рождение искр света в безбрежном молочном океане: вода отражала туманность Белого Лебедя, сливаясь вдали с перламутровым небом. Археологи тоже были романтиками, и Найджел не упускал случая полюбоваться рассветом, когда задерживался на раскопках в Городе.

Квартал Чашек, по которому продвигался Дикси, был не особенно популярен среди научной братии — интересных артефактов здесь было мало, а мусора и похожих на лабиринты переулков — много. Однако Найджелу тут нравилось. Было в этих вздыбленных тротуарах и загнутых кверху крышах что-то смутно знакомое, навевавшее приятные воспоминания о летних вечерах, пледе, горячем чае и иллюстрациях в Большой Археологической Энциклопедии. Здесь можно было отдохнуть от напряженной суеты, царившей в Городе. Можно было, например, зайти в этот ничем не примечательный дом, сесть на этот заурядный десятиногий стул и отхлебнуть из фляги старый добрый виски. И никто не побеспокоит и не доложит потом Рене.

— Арригкх ту плеррр ну?

После появления на свет Дикси-младшего, у археолога с мировым именем Рене Бонтье на научные изыскания совершенно не оставалось времени, что сказывалось на её и без того нелегком характере. Да и седобородый Генри как-то отошел от работы «в поле» — бедняга зарылся с головой в бухгалтерии и отчетах. Найджелу повезло больше, он возглавил группу ученых, проводивших исследования в Городе, и мог заниматься любимым делом хоть круглые сутки.

— Скст стст счст ск?

За прошедший год Город превратился в Мекку археологов. Здесь за день студенты собирали данные, которых хватало на несколько докторских диссертаций. Найджелу светила премия Шлимана за доказательство культурных заимствований в архитектуре прилегающих к Городу кварталов. Вот так, какой-то инопланетянин решил выделиться из толпы соотечественников и поставил у входа в дом зеленые колонны, другого взяли завидки, и он воткнул себе в спальне возле кровати такие же, а доктор археологии Дикси получит награду. Все довольны. За это можно и выпить.

— Какого черта вы тут делаете?

Найджел подпрыгнул на десятиногом стуле и поперхнулся глотком. В проеме двери, возле скучающих дроидов стоял коротышка щуплого телосложения, одетый в рваный и грязный хитон. Судя по величине миндалевидных глаз (в пол лица) и их количеству (три штуки) родом ночной визитер был не с Земли.

— А вы, собственно, кто? — оправился от неожиданности и решил на всякий случай возмутиться Дикси-старший.

Виски в организме доктора наук советовали обращаться с нахалом построже.

— Я тут, вообще-то, живу, — ответил трехглазый оборванец.

Какой археолог не мечтал встретиться с жителями древних поселений? Увидеть Ахиллеса, вдруг вышедшего из развалин Трои. Поговорить с Рамзесом II возле пирамид, полюбезничать с Нефертити в её гробнице (да, у археологов своеобразные фантазии). Порисовать бизонов на стене пещеры Альтамира вместе с охотником Агрх. Пообщаться как следует. Всё разузнать, уточнить, удивиться «Ах вот зачем вам эта палка с рыбьими костями! А мы-то думали… И ведь действительно удобно чесать». Сделать все это и, отодвинув в сторону Ахилла с Рамзесом, продолжить раскопки. А отодвинуть надо. Потому что трудновато изучать гравировку на кубке, который сжимают пальцы пьяного грека. Археологи, в сущности, не очень-то любят людей…

От инопланетян земные ученые тоже были не в восторге.

— Послушайте, мистер О’Нил, — лицо сэра Генри скривилось, словно он только что сжевал половинку лимона.

— Меня зовут Ос Нелле, сколько можно повторять? — вздохнул коротышка в рваном хитоне.

— Как угодно. Почему ваша команда роется во Дворце Стаканов? Мы ведь договорились, что это наша территория, — Гладстоун изящным движением выудил из папки лист бумаги, где был изображен Город, разделенный на два неравных сектора.

— Вы просто варвары… — сокрушенно покачал головой трехглазый оборванец. — Какой ещё Дворец? Каких ещё Стаканов? Разве не ясно, что это, — ткнул себе за спину тонким пальчиком коротышка, — Станция Сонных Путешествий?

Глава земной экспедиции окинул взглядом фасад невысокого здания. На прозрачной стене переливались под светом семи звезд филигранные узоры. Внутри, на уровне второго этажа, проглядывало хрустальное перекрытие, вселяя в наблюдателей одновременно оптимизм и пессимизм.

— Не уходите от темы, — нахмурился сэр Генри. — Это место — в нашей зоне раскопок.

— Мы уже начали исследования Станции, и нам необходимо их закончить, — скромно потупил взор своих трех глаз инопланетянин. — В договоре, который вы подписали, упоминается, что мы имеем право завершить новые проекты.

— Вот именно! — возмущенно воскликнул Гладстоун. — Новые! А не проекты тысячелетней давности!

— Мы сюда оборудование пять дней назад перетащили, — заверил седобородого собеседника коротышка. — Как раз перед тем, как вы беспардонно вторглись в наш район. Откуда вы взялись-то вообще… — негромко добавил в сторону оборванец.

— Послушайте, мистер О’Нил, — сэр Генри проигнорировал усталый вздох инопланетянина. — Мы ценим культурный контакт с вашей расой, м-м… оригитте? Мы ценим, рады и всё такое, но договор есть договор. Будьте любезны, освободите территорию, — не терпящим возражений тоном потребовал он.

Коротышка в грязном хитоне пробубнил что-то на своем языке, повернулся и пошел к команде своих соотечественников, наблюдавших за переговорами из-за прозрачных стен Дворца.

— Была бы связь с Туум-ка-Ле, — негромко, но так, чтобы Гладстоун мог услышать, пробормотал он, — я бы посмотрел, кто кого выгонял бы с раскопок.

Сэр Генри сделал вид, что не расслышал. Обострять и так натянутые отношения с другой разумной расой не стоило. Тем более что (тут глава земной экспедиции оглянулся, словно опасаясь, не подслушивает ли кто-нибудь его мысли) связи с Землей не было уже пять дней. Конечно, технические накладки бывали и раньше, то ретранслятор барахлил, то гиперпространство штормило, то какой-нибудь умник по фамилии Дикси случайно удалял координаты Орфана из памяти передатчика… Но — пять дней? Возможно, стоит начинать беспокоиться.

«Кстати, о Найджеле, — подхватился Гладстоун. — Тот вроде просил подойти к Белой Солонке, сказал, что это срочно».

У старых городов есть своя атмосфера. Воздух там пропитан мыслями и чувствами всех людей, которые когда-либо город населяли. Конечно, по узким улочкам могут быть разлиты и обычные запахи, вроде аромата булочек с корицей или той вони с сырного рынка, но кроме них везде присутствует нечто неуловимое обонянием. И если жители пишут на городских стенах красками, то город рисует на холсте разума своего населения атмосферой. Он выводит кистью не «Осторожно, сосульки!» и не «Маша — дура!». Он рисует себя.

Чем старше город, тем увереннее кладет он мазки. Со временем тонкие линии и наброски приобретают глубину и насыщенность. Очень старые города могут запечатлеть в голове обывателя такой яркий образ, что не останется места ни для чего иного. «Кто видел Рим, тот видел всё». «Увидеть Париж и умереть». «Аааа! Рррр! Бизоны!».

У археологов чутье на такую атмосферу обострено до крайности. Когда Найджел Дикси первый раз шел по кривым улицам Города на Орфане, мимо зданий, похожих на рассыпанные великаном драгоценные камни, он буквально кожей впитал в себя знание: здесь таится нечто настолько ценное, что на его поиски не жалко потратить жизнь. Кстати, О’Нил, даром что выглядел как последний оборванец, как-то за бутылочкой пива разговорился и признался, что у него такое же ощущение.

— Она замолчала, — заговорщицким голосом произнес Найджел. — Уже несколько дней молчит.

Сэр Генри с озабоченностью вгляделся в лицо коллеги. Дикси выглядел неважно: волосы взлохмачены, глаза красные, толстые щеки заросли щетиной.

— Мы сначала думали, у нас с оборудованием проблемы, — продолжил Найджел, — но теперь уверены — дело в Солонке.

Гладстоун положил руку на плечо археолога и внимательно изучил его расширенные зрачки: не отблескивает ли там на дне глаз чего посерьезнее обычного безумия энтузиаста.

— Найджел, — с отеческой теплотой обратился к ученому руководитель экспедиции, — давно ли ты был дома? Рене наверняка волнуется…

— Солонка, Генри! — прошипел толстяк. — Она больше не издает сигнал!

Гладстоун, разумеется, понял, о чем говорил Дикси. О сигнале, который позволил капитану Трэвису найти Орфан. Первая экспедиция быстро выяснила, что источником сигнала было сооружение в центре Города — большая белая башня цилиндрической формы. Сооружение висело примерно в метре над изумрудной площадью, ставя в тупик не только археологов, которые вот уже год не могли найти в него вход, но и физиков, не понимавших, как такая махина может левитировать безо всяких антигравитационных полей. Вскрыть Белую Солонку резаками и лазерами не получалось — материал стен оказался совершенно неподатливым, все попытки землян не оставили на блестящих боках башни ни единой царапины.

— У меня на сей счет есть теория, — еле слышно прошелестело рядом.

Гладстоун медленно повернул голову. Рядом, в двух шагах, над зеленой площадью порхало облако мотыльков. Порхало не так, как обычно порхают мотыльки, а вполне целенаправленно, формируя из своих крылатых тел облик, с каждой секундой все более напоминавший человеческий. Вряд ли сказанное было произнесено с помощью легких, гортани и языка, решил сэр Генри. Скорее, имело место уникальное совпадение звуков шелестящих крыльев и скрипа хитиновых ножек.

— Кто это, Найджел? — очень спокойным и ровным тоном произнес Гладстоун.

— А, это — профессор Фусс, — представил новоявленного собеседника Дикси. — Из квартала Салатниц. Я вам о нем говорил.

— Вот уж точно — нет.

— Ну, значит, вылетело из головы, — не стал спорить толстяк. — Не до того нам тут было.

— Насколько я понял ситуацию, — прошелестел псевдогуманоид, — мою команду исследователей перенесло в будущее, в этот момент времени. Мы тогда как раз приступили к изучению Основы Мироздания, — рука, состоящая из серых мохнатых насекомых, указала на белую башню. — И начали расшифровывать Песню, которую вы называете сигналом.

— Вы неплохо владеете нашим языком, — заметил сэр Генри. — Уже успели выучить?

— Это особенность носителей разума, — шевельнулись многочисленные серые крылья. — Мы все ищем смысл в случайных звуках. Я лишь передаю вам свои мысли, а вы уже сами воображаете, что слышите слова.

— А вот мистер О’Нил не поленился, выучил, — с укором сказал Гладстоун.

— Будем справедливы, — вступился за профессора Найджел. — Мелкий оборванец побывал на старушке Земле когда делал курсовую по отсталым цивилизациям. А во времена доктора Фусса наши предки ещё с деревьев не спустились.

— Я так понимаю, жители остальных кварталов вскоре тоже объявятся? — деловито уточнил сэр Генри.

— Наверняка, — прошелестело в ответ.

Когда вы ведете переговоры где-то в дали от родины, важной деталью является наличие связи с Большой Землей. Чтобы в случае чего можно было послать голубя адмиралу Нельсону, позвонить в Планетарное Министерство Обороны или, на худой конец, разжечь костер и отправить в небеса пять клубов дыма. Вашим аргументам нужен вес. А ничто так не давит на весы, как линейный корабль, вооруженный сотней пушек. Или крейсер с аннигляционными ракетами. Или боевой отряд команчей в соседнем лесу.

Проблемы начинаются когда голубь теряет ориентиры и начинает плутать. Вы вдруг обнаруживаете, что остались наедине с обозленными ирокезами, а у вас уже и дрова закончились. В этом случае приходится идти на компромиссы.

Пришлось пойти на компромиссы и Генри Гладстоуну. Инопланетяне, строго говоря, не были аборигенами Орфана, но делу это не помогло. Представители иных рас появлялись чуть ли не ежедневно, и довольно скоро земляне оказались в меньшинстве. Пирог территории раскопок резался по живому, оставляя на долю земных ученых все меньший кусок.

В «Ржавой лопате» было не протолкнуться. С появлением на Орфане новых жителей заведение Сэма Уоткинса расцвело. Пришлось, правда, переделать клиентскую зону под нестандартные габариты некоторых посетителей, но это быстро себя окупило. «Лучший пудинг в Городе!» красовалось прямо возле рекламы Туум-ка-Лейского красного (запасы которого Сэм выкупил у О’Нила).