Бесплатный фрагмент - История России от Ивана Калиты до династии Романовых (ХIV -ХVII века)

ИСТОРИЯ РОССИИ ОТ ИВАНА КАЛИТЫ ДО ДИНАСТИИ РОМАНОВЫХ (ХIV -ХVII века)

Краткое вступительное слово

Данная книга охватывает историю России ХIV -ХVII веков, то есть от Ивана Калиты до окончания Смутного времени и воцарения династии Романовых.

Побудительным мотивом автора для ее написания, кроме естественного желания прославиться, стала горькая обида на жителей современной России, которые в подавляющем большинстве ничего не знают и не хотят знать об истории своей страны. Причем с каждым новым поколением пропасть незнания становится все глубже. По естественным причинам уходят из жизни люди, которые что-то слышали о Дмитрии Донском, Иване Грозном и Петре Первом. Все чаще встречаются люди, для которых история России представляет сплошной туман.

Справедливости ради отметим, что книги по истории известных авторов (Николая Карамзина, Сергея Соловьева, Василия Ключевского и др.), которыми зачитывались люди девятнадцатого и двадцатого веков, современному читателю, погруженному в культуру телефонов и социальных сетей, представляются слишком скучными. Иногда современный человек в искреннем порыве к знанию берется за такую книгу, а через час его уже увозят в травмпункт с вывихнутой от зевания челюстью.

Нишу исторической литературы попытались занять авторы так называемой «альтернативной» истории. Пишут они достаточно живенько, но при их чтении человек подвергает себя другой серьезной опасности: тронуться умом (например, чего стоит их «открытие», что Батый, Александр Невский и Иван Грозный — это один и тот же человек).

Так что современные люди, которые хотят знать историю России в средние века, оказались между двух огней: или ходить с постоянно вывихнутой челюстью, или рисковать попасть в сумасшедший дом.

Автор, как человек воспитанный в духе гуманизма (извините за ругательство) не мог остаться в стороне от этой проблемы.

Представляемая читателю книга описывает историю России, которая (впервые!) изложена более-менее простым языком. Прочитавшие ее счастливые люди узнают об образовании России, ее правителях и значимых событиях рассматриваемого периода. Бонусом читатель получит большое количество позитивных эмоций, огромное удовольствие и хорошее настроение.

В путь!

Часть первая. Монголо-татарское иго от возвышения Москвы до Куликова поля (ХIV век)

Пролог

Начало четырнадцатого века ознаменовалось борьбой Москвы и Твери за денежные потоки, направляемые в Золотую Орду в виде выхода (дани).

Порядок уплаты дани русскими князьями в пользу монгольского хана начал устанавливаться еще во времена Александра Невского, и к четырнадцатому веку полностью устоялся и представлял из себя следующее: кто-то из русских князей получал от хана Золотой Орды ярлык на великое княжение, который являлся как бы мандатом для управления подвластной территорией и сбора с проживающей на ней людей налогов (дани, выхода). Затем великий князь переправлял эти денежные потоки хану Золотой орды.

Разумеется, наши русские князья быстро смекнули, что в этой нехитрой налоговой системе легко найти лазейки, до которых никакой хан никогда не докопается.

Самая простая схема — собрать налоги для хана и большую часть оставить себе. Для этого нужно железной рукой, не принимая никаких отговорок и нытья, выдоить из людей все, что только возможно, а затем ехать в Орду и там слезливо канючить, что народ живет так бедно, что взять с него деньги практически невозможно и приходится платить из собственных средств.

Другой (чуть более сложной схемой) было устроить войну между русскими городами, в пламени которой бесследно уничтожались огромные денежные средства, и хан только диву давался и рот раскрывал, не понимая куда подевалось все его благосостояние.

В четырнадцатом веке в бывшей Залеской Украине когда-то Киевской Руси (или Залеской Орде, как ее стали называть) пришли в упадок прежние великие города этого региона: Владимир, Суздаль, Ростов, Переяславль и Ярославль, по которым прокатилась война между сыновьями Александра Невского (этому посвящена наша книга «Монголо-татарское нашествие глазами монгольского воина»).

На арену историю вышли прежде ничтожные Москва и Тверь.

Свою роль в этом сыграло их географическое положение.

Тверь и столицу Золотой Орды (город Сарай) связывал прямой водный путь — великая река Волга.

Москва, напротив, находилась посреди почти непроходимых лесов и болот, и прямого водного пути не имела, что было еще лучше, так как с Сараем ее ничего не связывало.

Правившие в четырнадцатом веке династии тверских и московских князей брали свое начало от Ярослава Всеволодовича, правившего с 1190 по 1246 годы, который стал первым русским князем, признавшим власть ханов Золотой орды и получившего за это в награду ярлык на княжение.

Проходили годы и века, а память о Ярославе Всеволодовиче оставалась жить в сердцах ханов Золотой орды, которые при выборе кандидатов на должность великого князя всегда отдавали предпочтение его потомкам.

Из тверских князей ими были: сын Ярослава тоже Ярослав — великий князь в 1263—1272 годах. Его сын — Михаил Ярославович — великий князь в 1304—1318 годах. Дети Михаила Ярославовича: Дмитрий, прозванный Грозные очи, и Александр.

Заклятыми врагами тверской ветви были московские князья, которые вели свой род от сына Ярослава Всеволодовича — Александра Невского.

У самого Невского было четыре сына: Василий, Дмитрий, Андрей и Даниил.

Старший Василий был лишен отцовской милости за поддержку народного восстания против монголов в Новгороде. Второй сын, Дмитрий, был великим князем в период с 1276 по 1294 годы, с перерывами, вызванными гражданскими войнами с его родным братом, третьим сыном Невского, Андреем (об этом мы рассказали в книге «Монголо-татарское нашествие глазами монгольского воина»).

За этой братоубийственной войной наблюдал из Москвы младший сын Александра Невского, Даниил.

В ходе гражданской войны пришли в упадок и разорение великие города: Владимир, Ярославль, Ростов и Переяславль.

Даниил за это время потихоньку отстроил Москву и приумножал свои богатства.

Его сын, Юрий Данилович, уже не хотел спокойно править в провинциальной Москве, а мечтал о большем. После смерти в 1304 году своего дяди, великого князя Андрея Александровича, он решил вступить в борьбу за великое княжение.

С этого и начинается наш рассказ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. БИТВА МЕЖДУ МИХАИЛОМ ТВЕРСКИМ И ЮРИЕМ МОСКОВСКИМ ЗА ДЕНЕЖНЫЕ ПОТОКИ

— Дядя мой Андрей (не к ночи будь помянут), наконец, преставился и теперь можно начинать большую игру! — возбужденно шептался московский князь Юрий Данилович со своими приближенными. — Вы представляете, какие бабки сейчас на кону!? Если б вы только знали, как мне надоела, эта унылая Москва, эта серость вокруг, хроническое безденежье, когда на все от покупки арабского скакуна до постройки дворца приходится копить по несколько месяцев!

Юрий Данилович собрал золото, крепко помолился и отправился в Орду за ярлыком. Однако первый блин вышел комом. Ярлык на великое княжение получил Михаил, князь Тверской, который принес хану больше подарков и торжественно принял на себя обязательство по перевыполнению плана сбора налогов.

— Пропала моя жизнь! — переживал князь Юрий. — Так и мучиться мне теперь, бедняге, в этой серой богом забытой Москве!

Однако вскоре случились события, которые возродили в нем надежду.

Одним из самых сладких и лакомых кусочков для сбора налогов на Руси был Великий Новгород, который активно торговал с Европой и еще получал огромные прибыли от северных народов в виде пушнины и серебра.

Одной из главнейших задач великого князя было нагнуть новгородцев, которые, естественно, отчаянно сопротивлялись этому.

Михаил, обещая в Орде перевыполнить планы по сбору налогов, очень рассчитывал в этом отношении на Новгород, однако его жители были решительно не согласны с такой постановкой вопроса.

Конфликт вспыхнул в 1312 году, когда Михаил, обидевшись на новгородцев за саботаж в выплате налогов, вывел оттуда своих наместников и захватил приграничный город Торжок, через который в Новгород поступал хлеб, устроив продуктовую блокаду.

Новгородцы, привыкшие к хлебному изобилию, держались недолго и вскоре пошли на попятную.

Мир был восстановлен, однако он не был искренним. Новгородцы только сильнее возненавидели Тверь и мечтали отомстить. Немного подумав, чем можно нагадить Михаилу, они пригласили к себе княжить его заклятого врага и конкурента князя Юрия Московского.

Получив такое заманчивое предложение, Юрий воскрес духом и не только приехал сам, но и привел свою дружину.

В свою очередь Михаил Тверской, видя, что против него объединились Новгород и Москва, отправился жаловаться в Золотую Орду.

— О, великий хан! — воскликнул он после полагающихся лобызаний и восторгов от встречи. — Я, как и прежде, готов выполнять и перевыполнять все взятые на себя обязательства по сбору налогов! Мятежный Новгород, который пытался противодействовать мне, я блокировал и заставил, в конце концов, отдать то, что с них причитается! Но теперь им стал помогать Юрий Даниилович Московский, который (других слов у меня нет) просто разжигает сепаратистский мятеж! Считаю, что в сложившейся ситуации единственный выход — это задавить сепаратистов военной силой! Согласен, что это крайняя мера, но она необходима! Проявим мягкотелость сейчас, можем потерять страну!

Хан нашел его доводы разумными и предоставил войска для подавления Новгорода. Юрий Московский, как главный зачинщик бунта, был вызван на суд в Золотую Орду.

Юрий не осмелился ослушаться приказа хана и провожаемый рыдающими новгородцами отправился в дальнюю дорогу. Новгород после отъезда московского князя сразу пал духом и, перепугавшись, заплатил дани еще больше, чем после первого конфликта.

Михаил был очень доволен, не обращая внимания, что ненависть новгородцев к нему распалилась настолько, что их буквально трясло от одного его имени.

Не зная, как ему еще можно нагадить, они снарядили в Орду посольство с доносом, что великий князь, обирая их до нитки, утаивает часть денег себе. Однако Михаил, перехватив послов в дороге, заставил их съесть этот документ.

Казалось, что Тверь окончательно победила Москву, и все ждали только неминуемой казни Юрия Даниловича, как последней точки в конфликте.

Тем временем, Юрий Московский, явившись на суд в Золотую Орду, повел себя там очень ловко.

— Я такой человек, что не мог оставаться в стороне, когда увидел, как нагло обманывают и обирают моего любимого хана и кумира! — распалившись, кричал он в суде. — Когда я увидел, что вы, великий хан Узбек, не получаете положенного от Михаила, ноги сами понесли меня в Новгород собирать дань моему обожаемому повелителю!

В доказательство своих слов он высыпал из мешка на пол кучу серебра.

— С одной стороны, конечно, похвально собрать для меня дань в Новгороде! — задумчиво сузил и без того узкие глаза хан Узбек. — А с другой стороны, кто тебе давал на это право? Эдак каждый захочет собирать для меня дань. Что в результате получится? Непорядок, разбой и бардак!

— Полностью согласен с вами, о великий и могучий хан Узбек! — с еще большей силой закричал Юрий. — Я и сам ненавижу тех, кто лезет не в свое дело. Но когда до меня дошел слух, как подло Михаил обирает вас, когда сами новгородцы рассказали мне, сколько они собрали для вас выхода и сколько этот шакал, Михаил, утаил в свою пользу — мое сердце не выдержало! Я люблю вас, великий хан Узбек, и поэтому физически не смог сидеть спокойно, когда увидел, как утаивают от вас деньги! Вы хотите казнить меня? Казните!!! Но и отрубленная моя голова будет кричать: «Да здравствует хан Узбек! Верните ему его деньги!».

При последних словах присутствовавшие в зале суда разразились аплодисментами. Особенно неистовствовала одна юная девушка, сестра хана Узбека, Кончака, которая, как впоследствии выяснилось, в этот самый момент без памяти влюбилась в подсудимого.

— Спасибо, конечно! — смущенно покраснел хан Узбек. — Ты пока иди, князь. Плова покушай, арбуза отведай, а мы тут решим, что с тобой дальше делать.

Юрий поселился в Золотой Орде и старался каждый день попадаться на глаза хану, перед которым тут же падал на колени и зажигал одну речь краше другой. Так продолжалось больше двух лет, в течение которых ему удалось не только полностью обработать правителя Золотой Орды, но еще соблазнить его сестру, юную Кончаку.

В конце концов, его оправдали по всем пунктам обвинения, выдали ярлык на великое княжение и даже повенчали по православному обряду с красавицей Кончакой.

Для Михаила Тверского был, конечно, не лучший день жизни, когда на Русь заявились Юрий Данилович с ярлыком на великое княжение и молодой женой, сопровождаемые монгольским карательным отрядом под командованием жестокого ханского вельможи Кавгадыгея (1317 год).

Вся эта компания, грабя и разоряя все на своем пути, пошла на Тверь. Давненько русские люди не видывали такого хамства, когда монголы разоряли и жгли села и городки, а тех, кто пытался урезонить их, жестоко убивали. Руководившее этими погромами Юрий, Кончака и Кавгадый не обращали внимания на жалобы населения и почти каждый день устраивали публичные казни и дикие оргии.

Посланные Михаилом послы пытались достучаться до Юрия, убеждая его, что нет нужды в насилии, поскольку тверской князь готов добровольно передать власть с условием, что за ним останется одна только Тверь. Однако Юрий, уверенный в своей безнаказанности, лишь засмеялся им в лицо (и зря, как мы увидим в дальнейшем).

Наконец, в декабре 1317 года Юрий и Михаил со своими армиями сошлись недалеко от Твери.

Юрий, заранее уверенный в своей победе и привыкший за время похода, что никто ему не сопротивляется, неожиданно для себя столкнулся с мощным отпором идущих, как в последний бой, тверичан (они знали, что в случае поражения, им все равно не жить). Оказавшись неготовым к такому повороту событий, Юрий позорно бежал, бросив на произвол судьбы молодую жену Кончаку и монгольского вельможу Кавгадыя.

Попав в плен, эти люди сразу переменились.

— Во всем виноват Юрий! — оправдывался на допросе Кавгадый. — Он меня в это дело втравил, а я даже в мыслях не имел кого-нибудь убить. Боже упаси! Перед богом клянусь, что в глубине души я всегда осуждал насилия и убийства, которые творил на моих глазах неправедный князь Юрий. Молчал же я только потому, что опасался за свою жизнь, ибо являюсь кормильцем многочисленных жен и детей мал мала меньше!

— Мой муж — большой нахал! — вторила ему прекрасная Кончака. — Когда я выходила за него замуж, я думала, что он — порядочный человек. Я даже когда-то любила его! Но теперь я окончательно убедилась, что не он, а вы, князь Михаил, — настоящий рыцарь! Кстати, у вас, Мишенька, очень симпатичный носик. Теперь, когда меня ничего больше не связывает с этим грубым нахалом, моим мужем, я очень хочу познакомиться с вами поближе!

Тем временем, князь Юрий Московский через своих шпионов узнал о готовящейся измены его жены и пришел в бешенство.

— Мало того, что эта дура потащилась за мной в поход, так ее еще угораздило попасть в плен! А что, если они с Мишкой Тверским сойдутся? Что тогда хан со мной сделает?!

Положение его казалось безвыходным, но неожиданно все изменилось. В день, когда прекрасная Кончака собралась на первое свидание с Михаилом, кто-то, оставшийся в истории неизвестным, отравил ее.

Тут настал звездный час Юрия.

Московский князь, одев маску убитого горем мужа, отправился в Золотую Орду. Едва спешившись с коня, он, рыдая, (таков был артист) вбежал во дворец великого хана и бросился перед троном ниц.

— Беда, великий хан! Большая беда! — вопил он, раздирая на себе волосы.

— Что опять у вас случилось? — удивленно приподнял брови хан Узбек. — Доложи толком!

Однако придворные врачи долго успокаивали Юрия, прежде чем он смог продолжить.

— Я понимаю, когда воины встречаются в честной битве, и побеждает сильнейший! Но я не могу понять, когда убивают подло, в спину из-за угла! — захлебывался от рыданий московский князь.

— Что ты голосишь? Ничего не понял! Кого убили из-за угла? — удивлялся хан.

— Убить безоружного, убить женщину — все это за гранью моего понимания.

— Какую женщину? Нормально можешь сказать?

— Извините, великий хан Узбек, но я не могу спокойно говорить. Ваша любимая сестра и моя ненаглядная обожаемая больше жизни жена, милая Кончака…

— Кончака? Что с ней? — забеспокоился хан.

— Мишка Тверской подло напал на нас! Пока я, оглушенный одним из его бандитов, в беспамятстве лежал на земле, он схватил мою обожаемую супругу и был таков. Но это еще не все! Когда этот подлец привез мою ненаглядную супругу к себе в Тверь, он хотел надругаться над ней. Бедная Кончака сразу же твердо объявила ему, что любит одного меня, а он ей противен! Тогда этот мерзавец, съедаемый завистью к нашей любви, не нашел ничего лучшего, как подло отравить ее.

— Отравил Кончаку? — вскочил с трона хан Узбек и узкие глаза его метнули молнии. — Да как он посмел?!

Теперь уже последовал приказ Михаилу Тверскому явиться на ханский суд. Судил его тот самый Кавгадый, которого Михаил незадолго до этого брал в плен, а затем сжалившись и отпустил за недостаточностью улик. Вынужденный в плену изворачиваться и всячески унижаться, Кавгадый имел теперь особый счет к пленному русскому князю. Ни о какой объективности суда не могло идти речи. Поиграв для порядка в правосудие, Михаила приговорили к смерти.

После казни своего конкурента Юрий был на седьмых небесах от счастья. Вскоре он вернулся в Москву с ярлыком и зажил в свое удовольствие.

Он смог, наконец, купить себе прекрасного арабского скакуна (и не одного), начал строить огромный дворец и принялся много путешествовать из Москвы в Новгород и обратно (других маршрутов для отдыха он не знал), наслаждаясь в пути женским обществом и красотами природы.

Расходы на свои кутежи он оплачивал из тех самых денежных потоков, которые должны были идти в ханскую казну. Он загребал из потоков так широко, что даже многочисленные любовницы не раз предупреждали его:

— Не много ли ты воруешь, Юрочка? Как бы великий хан не прознал, да тебя к ответу не призвал!

— Я этого лоха, хана Узбека, всегда разведу! — только смеялся Юрий, попивая винцо и щупая очередную красавицу. — Вы просто не знаете моих артистических талантов. Я его так обработаю, так буду плакать, ныть и кривляться, что он все свои подозрения вмиг забудет!

Возможно, так бы все и вышло, но у Юрия оказался смертельный враг — сын Михаила Тверского, Дмитрий, прозванный за свое поведение Грозные очи. Дмитрий долгое время наблюдал за ним, тщательно собирал сведения о выплате дани и документировал их, и однажды заявился со всем собранным компроматом в Золотую Орду.

Хан Узбек, которому теперь на пальцах объяснили, как его обворовывают, пришел в неописуемое ярость. Юрий получил приказ незамедлительно явиться для финансового отчета.

Последний акт этой драмы разыгрался в ханском дворце, где нос к носу столкнулись смертельные враги: Юрий Московский и Дмитрий Тверской (1325 год).

— Что вы на меня так смотрите? — попятился Юрий при виде недруга. — Да, я — вор, но я требую, чтобы меня судили законным ханским судом! Я понимаю, что вы Дмитрий зоветесь Грозные очи, но вы же не будете отрицать, что кровная месть — это средневековая дикость, а мы с вами интеллигентные люди…

Это были его последние слова. Дмитрий без лишних реверансов отрубил родственнику голову.

Хан Узбек долго думал над этим делом. С одной стороны, Юрия и так пришлось бы казнить, учитывая количество украденных им денег. С другой стороны, имел место явный самосуд. В конце концов, Дмитрия решили казнить, но как бы в компенсацию выдали ярлык на великое княжение его родному брату — Александру, о котором мы поговорим в следующей главе.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ИВАН КАЛИТА — ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР

Решением ханского суда был очень недоволен младший брат Юрия и его наследник, Иван Данилович, прозванный Калитой за большую сумку с деньгами, которую он всегда носил на себе вместо пояса. Свою привычку он объяснял так:

— Мне с моей сумочкой как-то спокойнее. Если уж кто захочет похитить мои денюжки, то ему придется для начала убить меня, а мне без денег все равно не жить!

Узнав, что пост великого князя, а, значит, сопряженные с этим доходы утекают из-под его носа, Калита сначала жутко расстроился, а потом призадумался.

Надо сказать, что человеком он был очень умным и расчетливым, а разные хитрые схемы и комбинации так и крутились у него в голове.

— Будем рассуждать логически! — размышлял сам с собой Калита. — Для того, чтобы мне стать великим князем — нужно убрать Александра Михайловича Тверского. Для этого есть несколько способов. Конечно, лучше всего отравить его или устроить несчастный случай, но вдруг что-то сорвется? Это попахивает уголовщиной, за которую можно поплатиться головой. Второй вариант, действовать по закону. Ждать пока Александр нахапает ханских денежек и заложить его. Но и тут есть свои минусы. Во-первых, это потребует неизвестно сколько времени. Во-вторых, после того, что произошло с моим братом, он наверняка будет действовать осторожно, придумает какие-нибудь хитрые схемы и доказать все это будет крайне сложно. Нет! Тут надо действовать нетривиально. Тут нужно что-то такое, чего никто не ожидает!

Калита думал, думал и придумал.

В конце лета 1327 года в Тверь с деловым визитом прибыл двоюродный брат великого хана Узбека дипломат Щелкан (Чолкан), который, сам того не ведая, был одной из ключевых фигур шахматной партии, которую задумал сыграть Калита.

Дипломат Щелкан вел себя в Твери, как обычно: плевал на тротуары, разбрасывал повсюду бутылки, матерился при дамах, громко сморкался за столом, толкал прохожих и всячески задирал их.

В это время кто-то неизвестный (не трудно догадаться кто) пустил в городе слух, что Щелкан хочет свергнуть великого князя Александра Тверского и сам сесть на его престол, а всех жителей Твери поголовно обратить в ислам.

Несмотря на всю свою нелепость, этот слух ходил так широко, что о нем слышали буквально все в городе, кроме, наверное, самого Щелкана, который, не обращая внимания на сгустившееся над ним тучи, продолжал вести себя нагло и бесцеремонно.

Однажды он и его свита принялись толкать на улице некоего дьякона Дудко, который неспешно ехал по своим делам на кобыле и, зазевавшись, не уступил важным гостям дорогу.

— Не умеешь ездить — продай лошадь мне! А вместо денег — я тебе рожу набью! — в своем обычном хамском стиле кричал Щелкан на застывшего от изумления дьякона.

В этом время кто-то, действующий как бы за кулисами событий, пустил по городу слух, что татары убивают православного священника. Тут же к месту конфликта потянулись возмущенные люди. Началась ругань и перепалка.

Щелкан поначалу только обрадовался возможности лишний раз поругаться и потолкаться, чему он был большой любитель.

— Пошли вон! — плевался он в толпу. — Вы сами все хамы! Это я на вас в суд подам!

Однако вскоре обычная уличная потасовка переросла в массовую драку. Некие провокаторы из толпы (до этого их никто в Твери не видел) стали бросать в Щелкана камни.

— Вы чего творите, хулиганы? — вопил он. — Я — дипломат! Посол великого хана! Лицо неприкосновенное! Вы что в тюрьму захотели? Хамы!

Однако толпа с каждой минутой становилась все больше и вела себя все агрессивнее. Щелкану камнем разбили нос. Затем кто-то палкой подбил ему глаз.

Поняв, наконец, что дело принимает нешуточный оборот, татарский дипломат струсил и стал звать на помощь княжеских дружинников, но то ли их не было поблизости, то ли они не захотели вмешиваться (они наверняка слышали, что Щелкан претендует на место их великого князя).

Уже сильно избитый Щелкан со своими соратниками пустился в бегство, и укрылся в одном из дворцов поблизости.

Тут же неизвестные лица в масках стали бросать в здание заранее приготовленные факелы и прочие продукты горения, которые чья-то заботливая рука приготовила и складировала по всему периметру дворца.

Перепуганный Щелкан, видя, что дело пахнет жареным (в прямом и переносном смысле слова), стал вопить из окна о помощи, но было уже поздно. Рухнули несущие конструкции здания, погребая под своими обломками всю татарскую компанию.

Все это произошло так быстро, что великий князь Александр Михайлович, который находился в другом конце города, узнал обо всем только по факту.

Он, конечно, начал следствие, однако оно почти сразу застопорилось, поскольку выяснилось, что зачинщиками выступили некие провокаторы, которых раньше в городе никто не видел. Сразу после событий они куда-то бесследно исчезли, как будто растворились в воздухе.

Александр Михайлович еще только думал, как ему доложить об этой щекотливой истории хану Узбеку, а Иван Калита уже прибыл в Орду, принеся туда весть о тверском погроме.

— Измена! Измена!!! — кричал он, вбегая в зал приемов дворца великого хана.

— Как же я устал от всего этого! — поморщился хан Узбек. — Ну, что опять у вас стряслось? Ни дня покоя мне нет!

— О, величайший из царей! О, могущественнейший из всех государей! О, солнце…

— Понял! — нетерпеливо перебил хан. — Я самый великий, могучий и так далее. Переходи к сути вопроса!

— День и ночь скакал я к тебе, чтобы доложить ужасную новость: князь Александр Тверской оказался изменником, поднял бунт в Твери и коварно убил твоего дипломата — всеми нами любимого Щелкана!

— Убили Щелкана! Этого еще не хватало! — поразился хан.

— Боюсь, что это только начало! — пугал Иван Калита (он давно и самым тщательным образом подготовился к выступлению). — По всей русской земле подлый изменник Александр приготовил революционные ячейки, которые готовы теперь выступить по его сигналу! По данным моей разведки они хотят перебить всю царскую администрацию и всех уважаемых людей Орды! Наше государство находится в смертельной опасности! Головорезы и бандиты уже начали свое гнусное дело! Они жестоко сожгли прекрасного человека Щелкана!

— То сестру убили, теперь брата! Да что у вас там, в конце концов, с ума все посходили?! — держась за голову, раскачивался на троне хан.

— Не все еще потеряно! Дайте мне, о великий Узбек, войска, и мы каленым железом выжжем революционную заразу! Смерть такого блестящего дипломата, как Щелкан, должна быть отомщена!

— Людей я дам! — поспешил заверить Узбек. — Только ты, Ваня, уж не подкачай! Вся моя надежда теперь на тебя!

Окончание шахматной партии Ивана Калиты запомнила вся Русь. Карательный поход совместного монгольско-московского войска превзошел все ожидания. Тверское княжество было полностью разорено, а значительная часть его населения убито.

Калите оставалось только убить самого Александра, который сбежал в Псков.

Идти войной на укрепленный город-крепость означало ввязаться в длительную осаду с непредсказуемым концом. Не обладая ни воинскими талантами, ни достаточной смелостью, Калита не решился на такой шаг.

Вместо этого он стал подсылать к Александру различных русских и монгольских государственных деятелей, которые дружески пытались уговорить тверского князя приехать на суд в Орду, обещая ему ханскую милость и восстановление в должности великого князя.

Однако Александр не повелся на уговоры.

Тогда Калита подговорил митрополита Феогноста, с которым находился в дружеских отношениях, и тот объявил проклятие всему городу Пскову за его отказ выдать беглеца. Это был, чуть ли не единственный случай в русской истории, когда за вину, а точнее мнимую вину одного человека, от церкви оказался отлученным целый город (в истории католичества такое случалось довольно часто).

Александр, понимая, что от него не отстанут, уехал в Литву, однако вскоре затосковал по Родине и на свой страх и риск вернулся в разоренную, но любимую Тверь.

Этого только и ждал Калита. Он тут же отправил донос хану Узбеку.

Александру пришлось ехать на ханский суд, где его и казнили (1339 год).

Отныне Московский князь Калита и его потомки (Калитичи) владели монопольным правом на сбор ханских налогов, из которых они черпали себе столько, сколько пожелали. Москва год от года богатела, а Золотая Орда почему-то приходила в упадок. Вскоре дошло до того, что внук Калиты, Дмитрий Иванович, вообще не захотел платить дань хану, но об этом мы поговорим позднее.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КОНЕЦ СВЕТА

Иван Калита, с которым мы расстались в предыдущей главе, все свое правление жил в мире с Ордой, являясь промежуточным звеном или прослойкой между русскими княжествами и монгольской администрацией. Занимая столь выгодную позицию, ему удалось во множество раз увеличить свое благосостояние.

По примеру отца старались жить его дети: старший сын, Симеон, правивший с 1341 по 1353 годы, и Иван, занимавший престол с 1353 до 1359 годы.

Ничего выдающегося в своей жизни они не совершили, продолжая следовать в русле политики своего великого отца, по мере сил и способностей трудились во имя хана, одновременно загребая из налоговых потоков столько, сколько могли унести.

О личности Симеона известно, что его прозвали «Гордый», поскольку он был очень важен, немногословен и крут в отношениях с подчиненными. Слушая доклады, он обычно не смотрел на докладчика, а, нахмурив брови, устремлял гордый взгляд куда-то вдаль. От такого приема у любого даже не робко десятка человека, волей-неволей, подгибались колени, и начинал предательски дрожать голос.

Впрочем, «гордым» Симеон был только для своих подданных, а в Орде сразу забывал про свою гордость и, как о нем говорили, «ласкал слух хана до самозабвения».

— Ты, Семка, так хорошо говоришь, словно песни поешь! — хвалил его хан Чанибек, сын и наследник известного нам Узбека. — Признаюсь, что мне иногда хочется посадить тебя в клетку, как соловья, и часами слушать, как ты заливаешься.

— Хи-хи-хи! — прыскал в кулак князь Симеон.

Однако, когда он возвращался в Москву, то будто превращался в другого человека, и часами молчал с гордым и неприступным видом.

Вероятно, именно гордость великого князя стала причиной его развода с женой Евпраксией, что по тем временам было чем-то совершенно неслыханным и даже фантастическим. Для развода тогда требовался такой повод, что, как говорится, «не дай бог» (в основном он допускался при добровольно-принудительном заточении жены в монастырь). Симеон не стал отправлять Евпраксию в монастырь, а пошел совершенно нестандартным путем, тем самым показав, что наследовал от отца острый ум и смекалку.

Однажды неожиданно для всех он объявил, что его жена околдована, и по ночам превращается в мертвеца, вследствие чего жить с ней не только невозможно, но даже опасно.

Старенький митрополит Феогност так испугался, что тут же дал разрешение на развод.

Интересно, что Евпраксия, признанная на официальном церковном уровне «ночным мертвецом», несмотря на это вскоре снова вышла замуж за князя Феодора Красивого, который после свадьбы ни на что такое не жаловался и наоборот был в полном восторге от жены.

— Что происходит? — допытывался митрополит Феогност у Симеона. — Как этот князь Феодор может спать с живым мертвецом? Неужели, ему не страшно?

Симеон по своему обыкновению не ответил, а только гордо повел плечами.

— Ничего не попишешь! — вздыхал митрополит Феогност в своем кругу. — Таков уж гордец, что слова из него не вытянешь. А все-таки любопытно было бы посмотреть, что эта Евпраксия, будучи мертвой, делает по ночам с князем Феодором?!

Если Симеон запомнился скандальным разводом и гордым нравом, то его младший брат, Иван, прозванный «Красным» (красивым) оказался вообще ничем не примечательной личностью.

Возможно, правление братьев запомнилось, как спокойное и стабильное время, если бы не страшная болезнь, которую народ воспринял, как наступление конца света, — чума или, как ее тогда называли, Черная смерть.

Эта ужаснейшая эпидемия обрушилась в тот век на множество стран, начиная с Китая и заканчивая Западной Европой.

Не понимая создавшейся эпидемиологической ситуации, не предпринимая никаких мер защиты от болезни и даже не пытаясь лечиться, русские люди бежали в церковь к иконам, надеясь, что, поцеловав их, исцелятся от недуга.

Увы, мало кому из зараженных удавалось выжить. Напротив, здоровые, поцеловав икону, могли подхватить заразу.

Масштабы бедствия были такие, что люди вымирали целыми городами.

От заразы умерли даже великие князья Симеон Гордый и Иван Красный (обоим на момент смерти было немногим больше тридцати лет), а также множество князей и других уважаемых людей.

Архиепископ новгородский Василий из самых лучших побуждений отправился исцелять от болезни людей в Псков (до Новгорода, где он жил, чума еще не добралась). Он взял крест и сопровождаемый псковскими священниками и монахами, распевая божественные песни, обошел весь город. Увы! Болезнь нисколько не прекратилась. Наоборот архиепископ Василий заболел сам и стал невольным переносчиком чумных бацилл в Новгород.

Для объективности скажем, что были во врачебной практике священников и успешные случаи. Так у хана Чанибека заболела его любимая мамочка, Тайдула. Мусульманский мулла, который лечил ее молитвой, потерпел полное фиаско. Тогда Чанибек, который хотя и был мусульманином, но уважал христиан, пригласил в качестве врачевателя митрополита всея Руси Алексия.

— Никуда я не поеду! — запротестовал митрополит. — Я здесь должен лечить! К тому же вот-вот конец света! Начнется страшный суд! Мое присутствие в Москве крайне необходимо! Куда я попрусь?

— Поезжай, отец наш! — умоляли его бояре и князья. — Не поедешь — нам всем крышка!

— Если честно признаться — не умею я лечить! — отбивался митрополит. — Молюсь, молюсь, а все без толку. Единственное, что может в Орде случиться — это я сам заражусь!

— А хоть бы и так! Зато отвратишь от нас гнев хана! А не поедешь — нам всем здесь несдобровать. Так что собирайся без лишних слов. А то мы, при всем к тебе уважении, отправим тебя насильно!

В конце концов, после долгих уговоров Алексий отправился в Орду.

Там выяснилось, что Тайдула страдает не от Черной смерти или другой заразы, а от глазной болезни (то ли падения зрения, то ли косоглазия).

— Помолившись, приступим! — вздохнул Алексий, оставшись наедине с больной. — Я пропою тебе несколько церковных псалмов, а напоследок огрею посохом в лоб, чтобы твои больные глаза встали на место!

— Дурак что ли? Убери посох! Я тебе позвала за другим! — Тайдула шепотом объяснила митрополиту, что на самом деле она привыкла быть косоглазой, а вызвала его затем, чтобы он вылечил ее тяжело больного сына. Недавно тот заразился чем-то венерическим от азербайджанской проститутки, однако, боится раскрыть свою болезнь, чтобы этим не воспользовались его недоброжелатели из числа родственников (в Орде вовсю шла подковерная политическая борьба).

— Час от часу нелегче! — перекрестился Алексий. — Какие-то проститутки… Не приведи Господь! Вот и приглашали бы лечить азербайджанцев! Ладно, где наша не пропадала. С божьей помощью, крепко помолившись, пойдем к твоему сыну.

Однако вылечить хана митрополиту было не суждено, потому как в ту же ночь Чанибека убил его собственный сын Бердибек.

Алексия, который стал невольным свидетелем дворцового переворота, под страхом смерти велели молчать. В обмен на это митрополита отпустили из Орды с почетом, всенародно объявив, что он вылечил Тайдулу.

Алексий вернулся домой героем и в честь совершенного им врачебного подвига основал Чудов монастырь в Москве.

Тем временем, конец света все не наступал, а вот времена становились действительно хуже и хуже.

Ранее простой русский человек знал свою жизнь наперед: голодное детство, долгая и мучительная работа в трудоспособном возрасте, неуклонное погружение в долги и, наконец, рабство или голодная смерть после сорока.

Все было стабильно и понятно.

Теперь же все встало с ног на голову.

Богатые люди, понимая, что пришел конец света, спешили раздарить свои богатства нищим.

Любой бедняк мог в один день неслыханно разбогатеть, получив дар от богача или присвоив себе его имущество после смерти (на такие преступления теперь никто не обращал внимания).

Первородная знать, у которой было в жизни все, ввиду приближающегося страшного суда старалась затесаться в толпу нищих.

Дело дошло до того, что детей, которые рождались в богатых семьях, старались сразу отнести в церковь и бросить там на паперти, а отпрыски бомжей забирались в дома богачей и жили там, как фон-бароны!

В этой тревожной обстановке на престол взошел сын Ивана Красного, восьмилетний Дмитрий.

В виду его малолетства тогдашнее правительство (Боярскую думу) возглавил уже известный нам митрополит Алексий, который пользовался теперь непререкаемым авторитетом не только, как глава церкви, но и как великий целитель. Благодаря умело проведенной рекламной компании о чудесном исцелении Тайдулы узнал весь тогдашний мир (саму Тайдулу к этому времени убили в одной из разборок в Орде).

Проанализировав создавшуюся ситуацию, Алексий выступил с программой антикризисных мер.

— Как верующий человек, христианин и священнослужитель, я полностью поддерживаю информацию о скором приходе конца света. Я сам давно предвидел его и потому ничуть не удивлен! — заявил он на заседании Боярской думы. — Но, как глава правительства и человек, ответственный за судьбу государства, я прошу прекратить паниковать! Богатые и знатные люди должны незамедлительно вернуться к себе домой и приступить к своим прямым обязанностям по обиранию бедного населения. В свою очередь бедняки пусть вернутся в то ничтожное положение, в котором пребывали до эпидемии! Кто же посмеет ослушаться моего слова, того ждет суровое наказание, как светское в виде казни, так и духовное — попадание в ад!

— А как же конец света? Его что отменили!? — удивленно переглядывались бояре.

— Не отменили! Но и конец света мы должны встретить, чтобы не было стыдно перед Господом. А для этого нужен порядок в государстве. Богатый и сильный должны жить во дворцах, а чернь трепетать перед сильными мира сего! Ибо так угодно Господу! Если же кто-то из состоятельных людей, убоявшись конца света, хочет избавиться от своего имущества, нет ничего проще — передайте его церкви. Помните, пожертвовав церкви даже пустяк (какое-нибудь поместье или деревеньку), вы тем самым делаете серьезнейший вклад в свое вечное будущее!

Опираясь на личный авторитет и силовые ресурсы государства, митрополит Алексий довольно эффективно выполнил все намеченное в программной речи. Бедные обратно погрузились в свое беспросветное существование. Богатые, придя в себя, постарались вернуть прежнее благосостояние. Лучше всех из этой ситуации вышла церковь, которая несказанно обогатилась земельными угодьями и прочим имуществом, которое ей отписали больные.

Жизнь вернулась в прежние берега.

И все же чума не прошла бесследно, наложив огромный отпечаток, как на народ, так и на великого князя Дмитрия, о чем мы поговорим в следующей главе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЮНОСТЬ ДМИТРИЯ ДОНСКОГО. ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА С ТВЕРЬЮ.

Князь Дмитрий Иванович (сын Ивана Красного и внук Ивана Калиты) схоронил в детстве и юности умерших от чумы родителей, кучу родственников и друзей, после чего стал смотреть на жизнь совершенно по-другому, чем его отец и дед.

Он не признавал никаких старых авторитетов от хана Золотой Орды до Византийского патриарха и мечтал переделать мир по-своему.

— Почему мы должны платить налоги какому-то хану? — рассуждал Дмитрий, повергая тем самым в ужас бояр. — Он что-нибудь сделал, когда умирали мои отец и мать? Он как-то помог моим друзьям, которые за пару дней сгорели от чумы? Кто он такой вообще? Сидит черте где и ничего не знает о наших делах, кроме своей дани. Что касается патриарха Византийского, то его я уважаю больше, чем хана. Только и он, между нами говоря, совершенно бесполезен. На Руси он никогда не бывал, и ничего о нашей жизни не знает!

— Царь Золотой Орды — наш хозяин и повелитель, а патриарх — глава божественной церкви! Бунтовать против них никак невозможно! — пытались образумить московские бояре.

— Я не бунтую. Просто не понимаю почему я должен перед ними корячиться? Зачем я посылаю хану дань? Кто-нибудь может это объяснить? Или, например, почему патриарх присылает к нам из своего далеко митрополита? Я здесь живу и вполне могу подобрать митрополита самостоятельно!

Имея такой образ мыслей, Дмитрий, естественно, не мог избежать конфликта с консервативными силами. Если его предшественники старались во всем угождать ханам Золотой Орды, то Дмитрий, наоборот, то и дело нарывался с ними на конфликты.

Хотя первая война Дмитрия (с Литвой и Тверским князем Михаилом) возникла на ровном месте без всякого участия великого князя.

Князь Михаил, сын известного нам Александра Михайловича Тверского, в детстве насмотрелся на страдания отца и в душе ненавидел Москву и ее жителей. Однако, не обладая ни военной силой, ни финансовыми возможностями, он до поры до времени предпочитал помалкивать в тряпочку и княжил в небольшом городке Микулин, а также судился со своими родственниками за обладание Тверью.

Судили их спор, как было принято в то время, священнослужители.

Первой судебной инстанцией был архимандрит Новгородский Василий.

Михаил блестяще выиграл первый процесс.

Однако его родственники не смирились с поражением и обратились с апелляционной жалобой к митрополиту Алексию в Москву.

Михаил очень не хотел ехать в ненавистный ему город, однако митрополит через своих людей по секрету сообщил ему, что уже склонился принять решение в его пользу и только ждет его прибытия, чтобы поставить окончательную точку в этом деле.

Когда Михаил, поддавшись уговорам, появился в Москве, его по приказу митрополита Алексия схватили и поместили под стражу без предъявления обвинения и объяснения причин.

— Не слишком ли мы, митрополит Алексий, круто с ним поступили? — сомневался юный князь Дмитрий. — Человек приехал на суд, бумаги какие-то привез, а мы его свинтили, как уголовника!

— Тверские князья всегда шли против Москвы. Ты тогда еще не родился, а я прекрасно помню, как Александр Михайлович, отец Михаила, пил кровь у твоего деда, Ивана Даниловича Калиты! Бедный Иван Данилович уснуть спокойно не мог из-за этого негодяя!

— Так то был отец, а то сын!

— Яблоко от яблони недалеко падает. Пусть сидит! Хуже нам от этого точно не будет!

Однако митрополит ошибся. Как раз в это время с официальным визитом в Москву приехала делегация правозащитников из Золотой Орды. Узнав от кого-то о незаконном аресте Михаила, монголы-правозащитники обратились с этим вопросом к Дмитрию. Тому пришлось делать круглые глаза, выкручиваться и уверять, что все случилось без его ведома.

В конце концов, вопрос о незаконном задержании тверского князя был вынесен на обсуждение Боярской Думы.

— Нельзя его отпускать! — настаивал митрополит Алексий. — Его отец был негодяем, и сын недалеко от отца ушел. Да вы подумайте, столько усилий стоило мне заманить его к нам! И что теперь? Все мои усилия пойдут прахом?

— Я никогда не понимал, зачем его арестовали! — возражал князь Дмитрий, который, взрослея, все больше отходил от влияния митрополита. — Что теперь о нас люди подумают? Что мы без всякой вины бросаем в тюрьму своих подданных!

— Михаил не подданный, а мерзавец и подлец! — не сдавался митрополит. — Это он пока ничего не успел натворить! Дайте ему только время! Убежден, что в самое ближайшее время он совершит великое множество самых изощренных преступлений!

— Но сейчас он сидит просто так! — возразил Дмитрий.

— Поверь мне на слово, что это большое благо, что мы арестовали его именно сейчас, не дав как следует разгуляться! Тем самым мы уберегли мир от чудовищных злодеяний, которые, возможно, не знала еще история. Это я говорю тебе не только, как митрополит, но и как целитель, слава которого известна всему миру!

— Никто не отрицает, что вы — великий целитель и вылечили Тайдулу! Скажу больше, мне тоже не нравится Михаил. Есть в нем что-то неинтеллигентное! Но сажать его за это в тюрьму?! Монголы-правозащитники уже готовят ноту протеста. А что будет, когда обо всем этом узнают в Литве, я боюсь себе представить. Срам на весь мир! Посему, учитывая, что вины князя Михаила не усматривается, я приказываю…

— Как это не усматривается?! — перебил Алексий. — Во-первых, его отец был недругом твоему деду. Во-вторых, его дядя, Дмитрий Грозные очи, убил твоего двоюродного дедушку, Юрия Даниловича. Это что не преступление?

Однако, несмотря на яростные протесты митрополита Алексия, Михаила отпустили.

Вернувшись домой, Михаил не стеснялся в словах и выражениях в отношении Москвы и особенно по адресу митрополита Алексия. Изнывая от злости, он не мог сидеть на месте и отправился жаловаться в Литву к князю Ольгерду, который был женат на его родной сестре.

— Москвичи — это беспредельщики! — возмущался Михаил перед Ольгердом. — Где это слыханно, что высшее духовное лицо церкви, митрополит, будь от трижды неладен, вел себя, как разбойник!

— Повежливей, Миша! — попросил Ольгерд. — Митрополит Алексий известен, как великий целитель, во всем мире! Его молитва излечила Тайдулу!

— А со мной этот бандит-митрополит был вежливым?! Без всякой вины, не дав даже слова для оправдания, бросил меня гнить заживо в темницу!

— Еще раз прошу тебя успокоиться, Миша! — налил ему бокал вина Ольгерд: — Я сам — язычник. Но митрополита Алексия нужно уважать хотя бы за его дар целителя! Я вообще не могу себе представить, как человек, исцеляющий людей от смертельных недугов, мог отдать приказ о твоем аресте. Может, с тобой произошло недоразумение и тебя с кем-то перепутали?

— Ага. Перепутали. С папой Римским и Гай Юлием Цезарем. Короче, ты мне поможешь наказать Москву?

— Не горячись!

— Да что ты такое несешь, муженек! — накинулась на Ольгерда его жена Иулиания. — Моего родного брата унизили и оскорбили, а ты не мычишь и не телишься! Задета честь нашей семьи! Об нас вытерли ноги! Поезжай немедленно и заставь москвичей уважать нас!

Ольгерд послушался жену, и вскоре они с Михаилом отправились в поход на Москву (1368 год).

На своем пути литовская дружина жгла селения, грабила и убивала людей. Высланная против них московская рать была истреблена на реке Тростне. Русские люди, которые давно жили без войны, пришли в панику. Вскоре литовцы подошли к Кремлю, однако не решились штурмовать его каменные стены, а только сожгли посад и ушли с награбленным добром восвояси.

— Видите до чего довели нас ваше пресловутое милосердие и человеколюбие! — кричал на заседание Боярской думы митрополит Алексий. –Довольны!? Я же предупреждал вас, что нельзя выпускать Михаила из тюрьмы! Вот, что значит не верить великим целителям и играть в гуманизм!

— Если бы Михаила не арестовали, то ничего не было! — огрызнулся князь Дмитрий.

— Было бы! И дальше будет, пока жив этот чертов Михаил! Достаточно посмотреть на его морду. Эх, жалко умер Иван Данилович Калита. Вот он бы ни за что Михаила из тюрьмы не выпустил.

— Что попусту болтать?! — прервал его князь Дмитрий. — Теперь наш выход. Пора размять косточки! Литва нам пока не по зубам, а вот Тверь ожидает сюрприз!

Московские войска пошли войной на Тверское княжество и устроили там такое же разорение, как у них литовцы.

Михаил, благополучно пересидев это сложное для его княжества время в Литве, решил сделать ход конем и одновременно повысить ставки в игре.

Он отправился в Золотую Орду добиваться ярлыка на великое княжение.

— Вот будет фокус, если я получу ярлык и стану великим князем! — мечтал Михаил. — Ох, и запоет тогда митрополит Алексий. Что я с ним буду делать… аж слюньки текут!

Надо сказать, что к началу семидесятых годов четырнадцатого века Золотая Орда была уже отнюдь не таким мощным и монолитным государством, как раньше. Борьба за власть между разными кланами и группировками привела к резкому ослаблению этого когда-то могущественного государства.

Последний хан, при котором еще была стабильность и уважали верховную власть был сын хана Узбека, Чанибек, правивший с 1342 по 1357 годы. Затем началась чехарда. Чанибека убил его сын, Бердибек, его в свою очередь убил полководец Наврус. Другой военачальник, Хидырь, убил Навруса. Хидыря убил его собственный сын, которого вслед за этим тоже убили. После этого в Орде стало сразу два хана: Абдула, за которым стоял полководец Мамай, и Мюрид, которым манипулировали столичные (сарайские) вельможи.

Князь Дмитрий в свое время, на всякий случай, получил ярлыки от обоих ханов, которые воевали друг с другом.

Затем этих ханов в свою очередь убили и теперь даже сами жители Золотой Орды не могли толком разобраться, кто у них хан.

В этих условиях получить ярлык на великое княжение оказалась для Михаила гораздо проще, чем он мог себе представить. Узнав, что тверской князь привез с собою деньги и готов хорошо заплатить, его буквально облепили во множестве золотоордынские ханы и каждый был готов в обмен на скромное вознаграждение немедленно выдать ему ярлыки на управление любыми странами, какими только он пожелает.

Неискушенный в торговле Михаил купил втридорога ярлык у одного из ханов, который совершенно задурил ему голову.

— Ты сделал очень хорошую покупку. Я завидую тебе! — уверял его продавший ему ярлык хан (почему-то от него пахло коровьим навозом). — С моим ярлыком жизнь повернется к тебе светлой стороной! Поезжай куда хочешь: хочешь в Москву, хочешь в Киев, а хочешь в Париж или Лондон — все они теперь в твоей власти. Отныне ты, о счастливец, хозяин мира! Только покажи мою бумагу, и жители любой страны упадут перед тобой на колени!

Совершенно очумевший Михаил отдал за это все свои наличные деньги и отправился назад на Русь.

По дороге ему встретился знакомый, который сообщил, что до Москвы уже дошел слух о покупке им ярлыка, и князь Дмитрий отдал приказ изловить его на границе и доставить к нему в кандалах. Услышав эту новость, новоиспеченный «правитель мира» не рискнул ехать на Русь, а ярлык сжег от греха подальше.

Однако, несмотря на первую неудачу, Михаил не оставил надежду купить себе власть над Москвой.

Используя свои связи, ему удалось выйти на прямой контакт с темником Мамаем, одним из теневых правителей и самых серьезных людей Золотой Орды. Михаил заложил все, что у него было, и занес Мамаю серьезную сумму.

— Честно говоря, мне ваш князь Дмитрий давно не нравится! — заметил Мамай, пересчитывая полученное золото. — Дань собирает неаккуратно, платит нерегулярно, дерзит, ярлыки берет у кого ни попадя.

При последних словах Михаил покраснел и стыдливо опустил глаза.

— Ты же я вижу — человек приличный и понимаешь, у кого надо покупать ярлыки, а кто всунет тебе туфту. Короче, езжай и бери власть в свои руки. Я дам тебе рать!

— На первых порах, думаю, можно обойтись без рати! — Дмитрий понимал, что, если он приведет с собою на Русь монголов, которые начнут жечь и убивать, его популярность сразу опустится до нуля.

— Ну, если ты такой крутой, что справишься без рати — флаг тебе в руки! — хлопнул его по плечу Мамай.

Михаил и посол Золотой орды Сарыходжой поехали во Владимир, однако горожане даже не пустили их в город.

Тогда Сарыходжой направил князю Дмитрию предписание немедленно явиться в их ставку недалеко от Владимира и передать власть Михаилу.

Вместо этого Дмитрий прислал кучу подарков вместе с приглашением приехать в Москву. Приглашение было на одного посла.

— Не надо тебе туда ездить! Он хочет тебя купить! — сразу догадался князь Михаил.

— Я взяток не беру! — твердо возразил Сарыходжой. — А в Москву я поеду, чтобы взять этого негодяя за шкирку и привезти сюда — передать тебе власть! Не бойся, друг! Я не предам тебя! Не такие мы, монголы, люди, чтобы обманывать своих друзей. Для нас дружба — это святое. Будь спокоен, я никогда не отступлюсь от тебя. Даже, если нас начнут убивать, я загорожу тебя своим телом и приму все удары на себя! Однако, чтоб ты окончательно успокоился, давай сделаем надрезы на руках и смешаем кровь, дабы отныне быть не только друзьями, но и кровными братьями!

Друзья смешали кровь и превратились в братьев, однако дурные предчувствия почему-то не оставили Михаила.

Вскоре они полностью оправдались.

Уже буквально на следующий день по приезду в Москву Сарыходжой полностью переменил свое мнение и перешел на сторону князя Дмитрия. Вскоре он прислал Михаилу письмо, в котором разрывал с ним дружбу: «Это ты виноват во всем, что случилось! Если бы ты согласился привести под Москву рать, как тебе предлагал Мамай, то Дмитрий не искушал меня своими подарками. Шла бы война, и никто не смог предложить мне взятку, потому что на войне взяток не дают (или дают крайне редко). Бесстыжий! Ты с самого начала прекрасно знал, что в Москве мне будут предлагать дорогие подарки, от которых я не смогу отказаться! Тем самым ты — главный виновник, что я не выполнил свой долг и утратил честь. Будь ты проклят, гад ползучий! Больше никогда мне не пиши, а если мы где-нибудь увидимся (чего бы я тебе не советовал) — берегись. Когда-то твой друг и брат, а ныне лютый враг Сарыходжой».

Спустя некоторое время Михаил получил аналогичное послание от Мамая, которому тоже перепало от Дмитриевых щедрот.

Михаил психанул, разграбил Углич и еще несколько маленьких городков и снова отправился в Литву.

Надо сказать, что литовский князь Ольгерд, который поначалу не очень хотел связываться с Москвой, быстро вошел во вкус и стал совершать на нее набеги чуть ли не ежегодно. При этом он даже не пытался штурмовать Кремль, а только грабил небольшие города и и угонял пленных. Эти походы литовцев, не представляя опасности для власти князя Дмитрия, были крайне неприятны для жителей московской земли.

Князь Дмитрий, однако, тоже не сидел сложа руки и принял надлежащие меры для защиты. С одной стороны, он стал укреплять границу с Литвой, которая раньше считалась безопасной и почти не охранялись, а также значительно усилил разведку и контрразведку на этом направлении.

С другой стороны, он добился победы на дипломатическом фронте, поженив своего двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского на дочери Одьгерда, Елене.

В этой новой политической обстановке князь Михаил Тверской имел тяжелый разговор со своим литовским родственником.

— Ты прекрасно знаешь, Миша, что я всегда с удовольствием ходил по твоей просьбе на Москву и защищал там твою честь! — заметил Ольгерд. — Но теперь мне это не совсем удобно, поскольку я породнился с московским домом. Пойми, что они мне теперь такие же родственники, как ты, и воевать с ними для меня неприлично! Короче, ничего не получится.

— И что мне делать? — нервно прошелся по комнате Михаил, затем сел на стул, обхватил голову руками и горько разрыдался.

— Не плачь, Миша! — Ольгерд крепко обнял его.

— Мне конец, Ольгуша! — плакал на его плече Михаил. — Я — банкрот! Я все проиграл! Одна просьба: не допускай до моего гроба митрополита Алексия. Я чувствую, он обязательно припрется на похороны, чтобы восторжествовать надо мной! Гони его в шею!

— Совсем с ума сошел! — у Ольгерда в свою очередь показались на глазах слезы. — Хорошо, я помогу тебе. Только воевать уж уволь — я против родственников не пойду. А вот войско мое ты вполне можешь уговорить. Мои ребята всегда с удовольствием грабят москалей. Так что желаю удачи!

Весной 1372 года Михаил с литовским войском ворвался в московскую землю, пожег много селений, разграбил город Дмитров, однако идти на Москву литовцы категорически отказались.

— Зачем нам это нужно? — возражали они на призывы Михаила. — У Москвы крепкие стены и серьезные войска. Мы что самоубийцы? Иди сам и штурмуй, а мы достаточно награбили и хотим домой к детям и женам!

Михаил долго их уговаривал и, в конце концов, в виде компромисса они согласились сходить войной на богатый Торжок. Там, одичав в долгом походе, и не особенно уважая своего военачальника, литовские воины повели себя, как дикари: напились пьяными, поубивали кучу ни в чем неповинных людей, разграбили и пожгли церкви и монастыри, а также изнасиловали множество девиц, которые, как пишет летописец: «от стыда бросались в воду».

Очнувшись от дикого угара, Михаил и литовцы расстались, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

После всех этих приключений Михаил отправился в Тверь, где долгое время лечился в психиатрической больнице.

Тем временем, в Москве Дмитрий входил все в большую силу.

Он фактически оттер от управления государством митрополита Алексия, который хотя и продолжал заседать в Боярской думе, однако при обсуждении вопросов почти всегда оказывался в меньшинстве и ни на что уже не влиял.

Еще один крупный государственный деятель, тысяцкий Василий Вельяминов, скончался по неизвестным причинам, после чего Дмитрий упразднил эту должность, которая с древних времен была одной из важнейших в государственной иерархии. За тысяцким стояла военная сила — земская рать, а выбирали его на вече общенародным голосованием, то есть формально он никак не зависел от князя и бояр, и как бы являлся представителем простого народ в высших органах государства. Сторонниками упразднения этой должности выступили сам князь Дмитрий, который желал править самовластно, и бояре, мечтавшие обделывать свои делишки за спиной великого князя без всякого контроля со стороны общества. Противниками же были многие богатые купцы, имевшие большое влияние при выборе тысяцкого и через него решавшие свои вопросы.

Один из самых яростных противников реформы был богатейший московский купец Некомат, который решил сопротивляться и бежал в Тверь к Михаилу.

— Ты вот лечишься от депрессии! — заметил Некомат, оглядываю заставленную многочисленными лекарствами комнату. — Единственный же правильный способ вылечить твои психические недуги — это стать великим князем!

— Грешно издеваться над больным человеком! — вздохнул, сидя в пижаме на кровати, Михаил.

— Я не издеваюсь. Смотри, что мы тебе предлагаем. Во-первых, я поеду в Орду и снова куплю тебе ярлык на великое княжение. Денег хватит. Во-вторых, в Москве сейчас идет брожение. Многие возмущены реформами Дмитрия. Если ты с силами Орды, Твери и Литвы подойдешь к Москве, я найду людей, которые откроют вам ворота и впустят в город. Ты станешь настоящим великим князем, а мы, москвичи, восстановим должность тысяцкого!

— А митрополит Алексий еще жив? — поднял голову Михаил.

— Пока жив, но уже очень старенький! Не сегодня, так завтра загнется! Так что торопись!

Летом 1375 года Некомат привез Михаилу ярлык на великое княжение от Мамая, который в очередной раз получил солидное вознаграждение, после чего поспешил забыть свой гнев на тверского князя.

Михаил сразу объявил войну Дмитрию.

Однако соотношение сил оказалось совершенно несопоставимо. За Дмитрия стояла не только Москва, но и Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Ростов, Ярославль, Смоленск и Новгород.

Михаил же оказался всеми покинутый.

Литовцы со стыдом вспоминали свой последний поход с ним и гневно отворачивались при одном имени Михаила, а Мамай, будучи в жестком противостояние с другими ханами Золотой Орды, решил поберечь свои войска.

Михаила осадили в Твери, где у него на фоне всех этих событий серьезно обострилась болезнь.

В минуты прояснения ему объяснили, что у него нет другого выхода, кроме капитуляции. В конце концов, тверской князь подписал все, что от него требовали: отказ от великого княжения, признание вассальной зависимости от Москвы, возвращение всего награбленного и выплата контрибуции. Купца Некомата поймали и публично казнили в Москве.

На этом заканчивается первый вооруженный конфликт князя Дмитрия, который, однако, стал только прологом к последующим событиям, о которых мы расскажем в свое время.

ГЛАВА ПЯТАЯ. БОРЬБА ЗА ЦЕРКОВЬ

Надо сказать, что князь Дмитрий живо интересовался не только светскими, но и духовными делами, и в течение жизни вел борьбу за контролем над церковью.

Как уже мы говорили, митрополит Алексий, при котором прошло детство и молодость князя Дмитрия, избалованный славой великого целителя и привыкший повелевать не только церковью, но и государством, в конце жизни оказался отодвинут от власти. С каждым годом его положение становилось все сложней и, в конце концов, он оказался между двух огней.

С одной стороны, на него серьезно наехало константинопольское начальство (русский митрополит тогда напрямую подчинялся византийскому патриарху).

Дело в том, что недруги митрополита, уже известные нам Михаил Тверской и литовский князь Ольгерд, написали на него донос патриарху, где, не жалея красок, описали его роль в аресте Михаила, а также обвинили в незаконном занятии врачебной практикой (наглая ложь, так как Алексий никого, кроме Тайдулы, не лечил).

Патриарх для разбирательства дела послал на Русь комиссию во главе с неким афонским монахом Киприаном, то ли болгарином, то ли сербом по национальности (1373 год). Надо сказать, что митрополия православной церкви, которая подчинялась Алексию, охватывала всю территорию бывшей когда-то Киевской Руси, то есть помимо земель, на которые теперь распространялась власть Москвы, туда входили также владения Литвы, которой принадлежал, между прочим, Киев. Разумеется, литовские князья были не в восторге от того, что их православную церковь возглавляет один из руководителей Московского государства.

Князь Ольгерд поспешил воспользоваться приездом Киприана, всячески обласкал его и задарил подарками.

— Я вовсе не отрицаю, что митрополит Алексий — великий целитель. Всему миру известно, как прекрасно он лечил Тайдулу! — дипломатично начал свою речь Ольгерд. — Однако, между нами говоря, как митрополит он конченная фигура. Разве может глава православной церкви заманить в западню ни в чем неповинного человека, князя Михаила Тверского, и чуть не убить его?! Так могут поступить разве что разбойники с большой дороги, а не духовные пастыри. Потом разве может православный митрополит возглавлять одновременно светское государство — Московскую Русь?! И последнее. Этот так называемый митрополит Киевский и всея Руси (ведь так, кажется, звучит его титул) даже ни разу не был у меня в Киеве! Хорош пастырь! Мне кажется его надо либо отправить в отставку, либо оставить ему Москву, а Киев передать более достойному человеку, например, вам, уважаемый монах Киприан.

— Подумаем! — задумчиво поглаживал бороду глава церковной комиссии.

Вскоре византийскому патриарху легко на стол донесение Киприана, в котором митрополит Алексий обвинялся во множестве грехов от нерадения по службе до подготовки убийства Михаила Тверского.

Патриарх пришел в гнев, но поскольку Алексий к тому времени был уже старенький (ему было далеко за семьдесят), решил не позорить его, а выбрал мягкий, как ему казалось, вариант (1376 год).

Митрополит Алексий сохранил свою должность, однако параллельно с этим Киприана, который накопал против него компромат, рукоположили митрополитом Киевским, Русским и Литовским. То есть формально на одно место митрополита было назначено два человека (Алексий и Киприан), а фактически православная русская митрополия впервые в истории разделилась: Алексий остался сидеть в Москве, а Киприан возглавил митрополичий престол в Киеве. По этому поводу даже собирался специальный патриарший собор в Византии, который постановил, что это разделение носит временный характер и после смерти Алексия, которую ожидали со дня на день, митрополия вновь объединится под руководством Киприана.

Однако это был далеко не единственный удар, полученный митрополитом Алексием.

В тоже самое время, когда под него копала комиссия Киприана, князь Дмитрий начал играть в свою игру.

— Митрополит Алексий, конечно, великий целитель и замечательно излечил Тайдулу, но меня он давно бесит! — объявил как-то Дмитрий Донской своим близким боярам. — Достаточно сказать, как он нас подставил с Михаилом Тверским, и сколько из-за этого пролилось крови! Короче, я хочу поставить митрополитом своего духовника Митяя. Он человек молодой. Энергии не занимать. Справится!

— Митяй же обычный священник. Даже не монах. Константинополь его не утвердит! — предупредили бояре.

— С Константинополем я договорюсь! — самоуверенно закончил совещание Дмитрий и приступил к осуществлению своего плана.

Первым делом нужно было постричь в монахи самого Митяя, поскольку по церковным канонам только монах может стать митрополитом. Однако Митяй, как большой любитель вина и женщин, даже слышать не желал о постриге.

— Возможно, я был бы и не против стать митрополитом, но принимать монашество категорически отказываюсь! — размышлял он перед Дмитрием за бутылкой вина. — Я терпеть не могу находиться в монашеской келье, и, наоборот, люблю женское общество и вообще веселые компании. Так что давай забудем этот разговор, допьем наше вкусное вино и поедем развлекаться к бабам!

Однако князь Дмитрий шел напролом к своей цели. Как только Митяй хорошенько нализался и уснул, его схватили, затащили в церковь и силой постригли. Одновременно с монашеским постригом на него одели мантию архимандрита.

— До обеда был священником-забулдыгой, а в обед хорошенько выкушал и стал старейшиною всех монахов! — шутили по этому поводу москвичи.

Действуя далее по плану, князь Дмитрий вызвал к себе митрополита Алексия (1377 год).

— Доброго дня, Алексий. Присаживайтесь. Как ваше здоровье? Видимо, не очень? Я, конечно, очень уважаю вас, как великого целителя, излечившего Тайдулу, но сами себя излечить вы, судя по всему, не в состоянии. Вы больны и стары, мой бедный пастырь. Посему пора на заслуженный отдых, а на свое место благословите Митяя!

— Так издеваться над старым человеком! — вспыхнул митрополит. — Мало мне было, что какие-то комиссии под меня копают! Так теперь еще какой-то Митяй выискался! Откуда взялся этот Митяй? Неужели это тот самый ваш собутыльник, которого вы бесстыдно взяли себе в духовники?

— Вы мне не указывайте, кого брать в духовники! Будете благословлять или нет? — вскипел в свою очередь Дмитрий.

— А это ты видел! — Алексий сунул князю по нос дулю.

После такого разговора митрополита Алексия больше не вызывали на заседания Боярской думы и фактически отстранили от дел.

Когда-то всемогущий, а теперь всеми гонимый Алексий прожил недолго и скончался в 1378 году.

К изумлению духовенства, сразу после его смерти Митяй возложил на себя белый клобук митрополита, надел мантию со скрижалями, взял печать и казну Алексия, въехал в его дом и стал всем распоряжаться в церкви, будто он настоящий митрополит.

— Кто его назначил? Чего он нами командует? — удивлялись епископы и архимандриты.

Но торжество Митяя продолжалось недолго. Вскоре в Москву с большой помпой въехал Киприан, тоже одетый в клобук митрополита, и в подтверждении своего сана стал показывать всем соответствующие документы патриаршего собора в Византии.

Два митрополита случайно встретились на улице и устроили потасовку.

Несмотря на то, что виноваты были обе стороны, а очевидцы драки прямо указывали, что зачинщиком был Митяй, который к тому же был в состоянии сильного алкогольного опьянения, арестовали одного Киприана.

Незадачливого митрополита продержали некоторое время под замком, а затем депортировали в Литву. Униженный и оскорбленный Киприан отправился в Киев, откуда стал посылать проклятия (анафемы) князю Дмитрию.

Несмотря на поражение своего конкурента, Митяй все равно не мог чувствовать себя спокойно. Мало того, что Византия молчала по поводу его посвящения в сан митрополита, так еще один из друзей Киприана, Суздальский епископ Дионисий, написал патриарху донос о его самозванстве.

Князь Дмитрий решил отправить своего ставленника в Константинополь, чтобы попытаться договориться.

— В Византии тебе потребуются деньги на взятку! — инструктировал князь своего протеже. — Денег нужно много, очень много, сколько я сам не знаю. Цену объявит патриарх. Не торгуйся и не скупись! Вот тебе золото, вот серебро. А вот это самое главное: хартии с моей собственной печатью! Хартии пустые. Можешь в них писать, чего хочешь. Хочешь от моего имени напиши благодарность патриарху, а хочешь заемное письмо ростовщику. Я тебе доверяю, но и ты меня не подведи. Жду тебя назад митрополитом Всея Руси.

Митяй отправился в путь, и больше его никто не видел.

Как раз в это время (1380 год) произошла Куликовская битва (о ней мы поговорим в следующей главе). По идее русские войска должен был благословить митрополит, однако такового не оказалась на месте (хотя совсем недавно их было целых два). Пришлось обращаться за благословлением к священнику рангом пониже, игумену Троице-Сергиева монастыря Сергию Радонежскому.

Когда радость от победы на Куликовом поле немного улеглась, в душу Дмитрия Донского стали закрадываться сомнения

— Куда запропастился чертов Митяй? — все чаще думал он. — Сколько месяцев от него ни слуху, ни духу! Живет, небось, где-нибудь на мои денежки. Зачем я только дал ему свои хартии? Теперь этот алкаш может записать любую сумму на мой счет! Прав все-таки был покойный митрополит Алексий, что нельзя слепо доверять случайным собутыльникам!

Князь Дмитрий уже совсем потерял всякую надежду увидеть Митяя, а вместе с ним свои денежки, как вдруг прошел слух, что посольство возвращается из Константинополя.

Вскоре в Кремль шумной толпой ввалились веселые и загоревшие на юге священники из делегации Митяя. От них пахло морем, дорогим вином и женщинами.

То, что они рассказали, повергло Донского в шок. Он слушал их, и ушам своим не верил. Послушаем следом за ним их почти детективный рассказ:

— Великий князь! Мы счастливы поздравить тебя с победой на Куликовом поле над Мамаем, за что мы молились, будучи телом в Константинополе, а душой и сердцем в одном ряду с тобой! Рады также сообщить счастливую весть для тебя. Наша экспедиция достигла успеха! Но обо всем по порядку. Выехав из Москвы, мы благополучно миновали владения Рязанские, степи половецкие и достигли Тавриды. В Кафе мы сели на корабль. Уже был виден глазам нашим Константинополь, но Митяй, как второй Моисей, увы, лишь издали узрел цель своего путешествия. Внезапно он сильно занемог животом, расковырял его сам себе ножом и в придачу ко всему утонул в пучине морской. После него осталось много золота и мы, чтобы не пропадать добру, забрали его себе, поскольку пребывание за границей влетает в копеечку. Затем дабы исполнить волю великого князя и привезти в Москву митрополита, мы там же на корабле посовещались и посвятили в сан митрополита достойнейшего из нас, отца Пимена, который был другом покойному Митяю и даже помогал ему копаться в его животе. Когда мы пришли к патриарху, он поначалу вовсе не хотел нас слушать, говоря, что на Руси уже есть митрополит — Киприан. К счастью, у нас нашлись для него веские аргументы, которые смягчили его сердце. Покойный Митяй еще в пути показывал нам твои, князь, пустые хартии и по пьяни хвастался, что может в них писать, что хочет. В одной из хартий мы написали от твоего, наш благодетель, имени просьбу патриарху назначить митрополитом всея Руси Пимена, а в остальных тоже от твоего имени денежные расписки ростовщикам, так как назначить на Русь митрополита оказалось делом недешевым и потребовало нешуточных затрат. Нам пришлось занять от твоего имени великое количество серебра и золота у купцов Венецианских и Восточных. Зато теперь, великий князь, дело сделано! Свершилось то, о чем ты мечтал! Рады тебе сообщить, что за нами следом едет сам митрополит Пимен, который, однако, пока стесняется предстать перед твоими очами. Вели встретить его колокольным звоном!

— Вы что несете? — рявкнул Донской, когда отошел от первого шока. — Какой такой вашу мать Пименов? Кто это такой? Я его не знаю! Вы куда лезете, идиоты?! Кто вам позволил выбирать митрополита? Кто вам дал право тратить мои деньги? Вы что совсем страх потеряли? Вы перепились! У вас белая горячка! Алкоголики проклятые! А ну, вот отсюда, придурки! Стоп! Стража!!! Арестуйте этих негодяев и бросьте в темницу! А стеснительного Пименова немедленно разыскать, арестовать, ограбить, избить и отправить в кандалах куда-нибудь к черту на рога, например, в Чухлому!

После фиаско с посольством Митяя, Дмитрий Донской загрустил и даже от безысходности пригласил в Москву своего старого недруга, Киприана. Встретили его с большими почестями (1381 год).

— Ну, здравствуй, Киприан! Долго мы тебя ждали! — подошел к нему под благословение Дмитрий. — Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон! И ты, и я погорячились! Нам надо поскорее забыть старое и двигаться дальше.

Однако, вскоре случился набег Тохтамыша на Москву, и Дмитрий вновь разругался с митрополитом (о чем речь пойдет в следующей главе). Киприан, помня свое первое изгнание и не дожидаясь повторного ареста, поспешил бежать в Киев.

Последняя попытка Дмитрия Донского возвести на митрополичий престол «своего человека» случилась незадолго до его смерти. Суздальский епископ Дионисий, тот самый который когда-то писал донос на Митяя, уже несколько раз ездил в Константинополь с ябедами на положение церковных дел на Руси и, между делом, завел там много полезных знакомств. Он уверил Дмитрия, что с его связями легко добьется от патриарха своего постановления в сан митрополита. За неимением лучшего, ненавидя всей душой и Киприана, и Пимена, скрепя сердцем Донской согласился.

Дионисий в отличии от своего предшественника, Митяя, удачно добрался до Константинополя, видимо, потому что не имел при себе особенных ценностей. Там ему удалось окрутить патриарха и получить желанный сан. Однако, на обратном пути ему не повезло. Его схватил князь Владимир Ольгердович Киевский, который объявил новоиспеченного митрополита мошенником и самозванцем (этот киевский князь был сторонником Киприана). Митрополита Дионисия бросили в темницу, где он вскоре скончался от ужаса.

Так неудачей для Донского закончилась его борьба за назначение митрополитов и установлением контроля за церковью.

Однако в некоторых других вещах этот князь оказался гораздо счастливей, о чем речь пойдет в следующей главе.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. КУЛИКОВО ПОЛЕ

Возвращаясь к событиям, связанным с Михаилом Тверским, надо сказать, что правитель Золотой Орды Мамай, когда узнал о том, что сделали с его протеже, пришел в бешенство.

— Что теперь значит мой ярлык, если князя, которому я его выдал, силой заставили отречься от власти! — кричал он. — Это что получается? Я выдаю документы, а ими, извиняюсь за выражение, подтирают задницу! Как государственный деятель, как политик, как служитель закона (а я прежде всего служитель закона), я это просто так оставить не могу!

— Позвольте слово, о великий, солнце подобный и лучезарный Мамай! — из толпы царедворцев вышел мурза, занимающийся налоговыми делами. — Позволю себе напомнить, что Москва крупнейший налоговый должник. У них уже задолженность за несколько лет!

— А ты куда смотрел?! Небось, получал взятки и закрывал глаза. Ладно, встань с колен, а то лоб расшибешь! Поедешь в Москву с посольством. Передашь князю Дмитрию мои повеления: он должен немедленно вернуть великое княжение Михаилу и выплатить задолженность по налогам с учетом пеней за просрочку платежа! И пусть после этого явится ко мне на суд! Хватит с ним цацкаться! Никаких оправданий не принимать! Пора этому засранцу в пыли передо мной поваляться и пятки мои как следует полизать!!!

Вскоре в Кремле появился ханский посол, чтобы передать ноту протеста.

— Наш великий царь лучезарный и солнце подобный Мамай изволил гневаться на тебя, князь Дмитрий Московский! — объявил с порога ханский посол. — Его волей на великое княжение был посажен князь Тверской Михаил Александрович. Ты же до сих пор не передал ему дела! Это незаконно и непорядочно! Так честные люди себя не ведут!

Однако Дмитрий, узнав о гневе Мамая, не только не испугался, а даже обрадовался. Как он посчитал, пришла пора воплотить в жизнь его идеи о независимости от Золотой Орды и неподчинении ханам.

— Передайте вашему Мамаю, что мне на него плевать! — даже не взглянув на посла, бросил он. — Он может выписывать кому угодно ярлыки, если ему больше делать нечего. Однако предупредите его, что, если люди с его ярлыками появятся в пределах моих владений — они будут немедленно схвачены и казнены. Если же ваш Мамай хочет пойти на меня войной — я его отлуплю, как шелудивую собаку!

— Еще великий царь лучезарный и солнце подобный Мамай велел указать тебе, что ты задолжал ему дань! Уже несколько лет ничего не платите! Как только не совестно? — переминаясь с ноги на ногу, удивленно смотрел на москвичей посол.

— Ничего я ему не должен! — безапелляционно объявил Дмитрий. — Пусть катится ко всем чертям. Если же он еще раз напомнит мне о долге, то я просто набью ему рожу!

Когда Мамаю все это передали, война стала неизбежной.

Для начала хан стал прощупывать противника, посылая на Русь небольшие отряды. Один из таких отрядов напал на реке Пьяне недалеко от Нижнего Новгорода на отдыхающих за бутылкой вина русских ратников и, воспользовавшись их бессознательным состоянием, перебил всех (август 1377 года).

— Все русские пьяницы и тунеядцы! — обрадовался Мамай, когда ему доложили об этом успехе. — Они и дань только потому мне не платят, что не хотят работать, а хотят только бухать! Дмитрий же, их предводитель, просто опустившийся ниже плинтуса алкаш!

Мамай, заранее уверенный в успехе, послал на Дмитрия крупное войско под командованием мурзы Бегича. В Рязанской земле на берегах реки Вожи монголы были наголову разбиты русской ратью под командованием самого князя Дмитрия (август 1378 года).

— Этого не может быть! — удивился Мамай, узнав о проигранном его войсками сражении. — А вы мне говорили, что русские все — пьяницы. Говорил же я вам, что нельзя недооценивать противника! Дмитрий — это вам не простой алкаш из подворотни, а опасный противник, для сражения с которым нужна серьезная подготовка!

Мамай приступил к разработке военной операции, в ходе которой, по его мнению, Москва должна была быть окончательно уничтожена.

Прежде всего, он напал на владения союзника Москвы, рязанского князя Олега, который был одним из командиров русскими войсками в битве на Воже. Разоряя рязанскую землю, Мамай одновременно делал Олегу заманчивые предложение о союзе и добился того, что склонил его на свою сторону (хотя Олег вел свою игру и даже, соглашаясь на временные союзы, всегда имел ввиду свою выгоду).

Затем Мамай заключил военный союз с Литвой, в который правил теперь сын Ольгерда, Ягайло.

Наконец, летом 1380 Мамай со своей армией выступил в поход и вскоре встал в устье реки Воронеж, ожидая подхода союзников из Рязани и Литвы. По его плану войска коалиции должны были окружить армию Дмитрия и уничтожить ее.

Дмитрий, срочно проведя мобилизацию, спешил навстречу Мамаю, понимая, что вступление в войну на стороне его противника Литвы и Рязани может окончиться для него катастрофой.

В сентябре 1380 года русские войска форсировали Дон и встретились с монгольской армией недалеко от устья реки Непрядва на Куликовом поле.

Дмитрий приказал поднять свой анархический черный стяг и с яростью обрушился на врага.

Началась рукопашная схватка. Долгое время обе стороны сражались с одинаковой храбростью и ожесточением, однако, в конце концов, русское войско, в котором было много неопытных в бою новобранцев, не выдержало и побежало.

Мамай торжествовал. С необычайной для его тучной фигуры скоростью он носился по полю, стараясь выискать в толпе убегающих русских своего недругу -Дмитрия. В свою очередь князь Дмитрий, понимая, что его дело проиграно, зарылся под ветки и листву и превратился в небольшой холмик, мимо которого, ничего не подозревая, несколько раз пробегал Мамай.

В это время в дубраве на западной стороне Куликова поля стоял в засаде русский полк под командованием двоюродного брата Дмитрия, Владимира Андреевича Серпуховского и литовского военачальника, перешедшего на русскую сторону, Дмитрия Михайловича Боброка.

— Не пора ли нам вмешаться? — несколько раз в ходе битвы спрашивал в нетерпении Владимир Серпуховской у опытного Боброка.

Однако Боброк сдерживал своего горячего сослуживца до того самого момента, когда монголы, преследовавшие русское войско, обратили к ним спины.

Удар засадного полка вышел неожиданным и сильным.

Монголы, которые считали, что все неприятности для них позади и уже начали подсчитывать добычу, пришли в ужас и, побросав оружие, в свою очередь обратились в паническое бегство. Впереди своего войска бежал тучный Мамай, который громко кричал:

— Бежим скорее, воины, иначе нам в земле своей не бывать, жен не ласкать,

с друзьями не бухать, любовниц не заводить и вообще не жить!

Битва была выиграна русскими полностью и безоговорочно.

Мамаю удалось уйти, но лучше бы он этого не делал, поскольку после такого позорного бегства его перестали уважать в Золотой орде.

Один из претендентов на должность великого хана, Тохтамыш, который, в отличии от Мамая, был одним из потомков Чингисхана, собрал большое войско и встретил своего соперника в октябре того же 1380 года на реке Калка. Сражения, по существу, не было, так как почти все войско Мамая, презирая своего предводителя, перешло на сторону противника.

Мамай, громко крича свои причитания, вновь бежал и попытался укрыться в Крыму в городе-крепости Кафе (Феодосия), но его даже не пустили туда. После этого Мамай, вероятно, сойдя с ума, стал бегать по пляжам Крыма с криками:

— Бежим скорее, воины, иначе нам жен не ласкать, на земле не бывать и т. д.

Вскоре его нашли убитым на одном из пляжей (вероятно, постарались отдыхающие).

Возвращаясь к Дмитрию, скажем, что победа на Куликовом поле принесла ему почетный титул Донской, однако вовсе не избавила Русь от обязанности платить дань Орде, о чем мы поговорим в следующей главе.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЕВАНШ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ

Вскоре после описанных событий новый хан Золотой Орды Тохтамыш потребовал от князя Дмитрия Донского уплаты дани за все предшествующие годы с начисленными пенями, то есть повел себя ничем не лучше покойного Мамая.

Дмитрий только немного отошел от Куликовской битвы, когда получил письмо такого содержания:

«Уважаемый великий князь Дмитрий!

Спешу тебя обрадовать, что с помощью наших совместных усилий самозванец Мамай убит. Законность и правопорядок на территории нашей страны полностью восстановлены. Теперь я, потомок Чингисхана, стал великим ханом Золотой Орды. Заранее спасибо за поздравления.

Прежде всего, считаю своим долгом сообщить тебе, что теперь между Золотой Ордой и Русью обязательно должны быть восстановлены прежние добрососедские и дружеские отношения. Для этого есть все необходимые условия, горячее желание с моей стороны и, не сомневаюсь, что с твоей.

Осталось уладить одно маленькое недоразумение.

Я прекрасно тебя понимаю, когда ты отказывался платить дань подонку Мамаю (я бы сам ему ничего никогда не заплатил). К сожалению, из-за этого у тебя возникла задолженность по выходу (дани). Расчет суммы долга и пени прилагаю.

Я уверен, что ты в самое ближайшее время оплатишь ее, ибо, как честный человек, наверняка откладывал эти деньги и просто не отсылал их к нам в Орду, опасаясь, что они попадут в руки мерзавцу Мамаю.

На сем прощаюсь, крепко обнимаю и надеюсь, что ты испытаешь ко мне такие же дружеские чувства, как я к тебе.

С надеждой на дальнейшее плодотворное сотрудничество, Великий хан Золотой Орды Тохтамыш

P.S. Спасибо за помощь на Куликовом поле».

— М-да! — задумчиво заметил Дмитрий. — Гладко чешет! Только где я ему деньги возьму?! Нашел честного человека… Однако воевать с ним сейчас не с руки. На Куликовом поле множество русского народу полегло, и новой такой битвы нам не сдюжить! Так что ответьте уклончиво. Пишите вежливо, культурно, но общими словами. Мол, мы его приветствуем и рады сотрудничеству. Про дань ничего писать не надо. Включим дурака, а там посмотрим. Может, пока письмо до него дойдет, у них уже новый хан будет.

Тохтамыш так и не получив денег, направил в Москву посольство, однако оно тоже вернулось ни с чем. Дмитрий вроде бы не отказывался напрямую платить, но как только заходил разговор о деньгах, уводил его в сторону.

Наконец, у Тохтамыша лопнуло терпение, и он объявил о начале военной компании.

В 1382 году его войска переправились через Волгу и ускоренным маршем двинулись к Москве. Путь его лежал через рязанские земли, где по-прежнему правил князь Олег, которому после Куликовской битвы удалось каким-то образом уверить Дмитрия Донского, что он его друг и шел на подмогу к нему, а не к Мамаю. Увидев полчища Тохтамыша, Олег снова переменился и изъявил готовность быть им проводником, указывая дороги и переправы через реки (это ему, однако не помогло, и на обратном пути монголы все-таки разорили его земли).

Дмитрий Донской, услышав, что к его столице со стремительной скоростью приближается враг, не стал искушать судьбу и уехал на Север в Кострому.

— Москву я еще смогу восстановить, а свою голову нет! — объявил он провожавшим его боярам. — Семью я тоже забираю с собой, ибо какой я буду муж и отец, если брошу ее на произвол судьбы. Вам же велю держать оборону! Враг скоро будет у стен города, посему приказываю: ни шага назад! Вцепитесь в нашу землю зубами и держитесь! Велика Русь, а отступать вам некуда. Сражайтесь до последней капли крови!

— И долго нам держаться, великий князь? — спросил уже известный нам митрополит Киприан.

— Вопрос не ко мне, а к Тохтамышу. Кто знает, сколько он вас тут мариновать будет. Я лично прогнозирую, что не больше, чем полгода. Сейчас август месяц, тепло, а ударят морозы, посмотрим, как они себя на холоде поведут! Честно сказать, я им не завидую. Попляшут они на нашем морозе. Еще голод наверняка начнется! Короче, пишите мне письма. Я обязательно буду их читать!

Однако стоило уехать великому князю, как следом за ним из Москвы бросились бежать митрополит Киприан и бояре. При выезде из Москвы у них возникла потасовка с приготовившемся к обороне города москвичами, которые, возмутившись предательством элиты, подбили митрополиту глаз и ограбили нескольких бояр. Однако духовным и светским аристократам удалось все-таки с боем вырваться из города и раствориться на бескрайних русских просторах.

Вскоре у ворот Москвы возник коллапс: одни (в основном купцы и ростовщики) хотели покинуть город следом за боярами, а остающиеся в городе патриоты бросали в них камни со стен и кололи рогатинами.

Порядок навел некий неизвестно откуда взявшийся литовец, внук Ольгерда, князь Остей. В мирное время о нем почти никто не слышал, он даже не был москвичом, но в тяжелый для Отечества час совершенно неожиданно возглавил оборону города. Он убедил народ выпустить из Москвы тех, кто не хочет ее защищать, поскольку от них все равно не будет никакого толку, а также женщин и детей. Затем москвичи сами сожгли посады и укрылись за мощными городскими стенами.

Наконец, к городу подошли войска Орды.

Тохтамыш лично несколько раз вел свою армию на штурм, и каждый раз был отброшен. Защитники города бросали со стен камни, лили смолу и кипяток. Это продолжалось три дня. В конце концов, видя, что дело плохо, Тохтамыш послал в Москву на переговоры находящихся при нем двоих суздальских князей, шуринов Дмитрия Донского, который был женат на их сестре.

— Произошло недоразумение! — уверяли шурины. — Тохтамыш сердит на холопа своего, князя Дмитрия Донского, который оскорбил его, чему мы, шурины, свидетели. К вам же, москвичам, хан не только не имеет никаких претензий, но и наоборот очень ценит вас за храбрость и желает вам только добра.

— Чего он тогда напал на нас? — резонно возразил князь Остей.

— Он не на вас напал, а на Дмитрия Донского! — уверяли шурины. — Он только сегодня узнал, что его нет в городе! Хан даже заплакал (до сих пор плачет). Мы сами слышали, как он говорил: «Зачем я напал на этот прекрасный город?! В нем живут такие хорошие люди, а я им причинил столько зла! Я должен немедленно извиниться перед ними и каждому горожанину подарить подарок!».

— Подарок? — оживились москвичи.

— Очень дорогой подарок. Какой сказывать хан не велел, но вы все будете приятно удивлены. И вообще хан хочет с вами получше познакомиться и подружиться. Впустите его в город и в свои сердца!

Мнения москвичей разделились. Князь Остей предлагал не верить обещаниям и сражаться до конца, однако большинство постановило открыть ворота.

Воины Тохтамыша тут же ворвались в город и начали истреблять всех подряд без разбора. Многие бросились спасаться в церкви, но монголы разбивали двери, врывались в храмы и истребляли народ от мала до велика. Поубивав великое множество людей, победители напоследок зажгли город. Богатая столица превратилась в кучу развалин, посреди которых стояли разоренные и заваленные трупами каменные церкви.

После взятия Москвы монгольская армия разделилась на отдельные отряды, которые поехали грабить небольшие города: Переяславль, Дмитров, Звенигород и Волок (ныне Волоколамск).

Рядом с Волоком их в свою очередь ожидал неприятный сюрприз. Герой Куликовской битвы, князь Владимир Андреевич Серпуховской, со своим отрядом внезапно атаковал монгол и разбил их наголову.

Услышав об этом, Тохтамыш, который думал, что сопротивление русских уже сломлено и осталось только хорошенько разграбить их землю, запаниковал и дал приказ к общему отступлению.

— Бежим скорей, воины, иначе нам жен не ласкать, детей не ласкать и даже любовниц тоже не ласкать, как говорил покойник Мамай! — кричал Тохтамыш, обгоняя на коне свое бегущее в панике войско.

Вскоре в Москву вернулся великий князь Дмитрий Донской, а чуть позже бояре и митрополит.

— Что у вас здесь происходит? — накинулся на бояр князь Дмитрий. — Я вам что велел делать? Оборонять город! Это так вы его обороняли?! Трусы!

— Я не трус! Я был ранен! Мне глаз подбили! — возразил митрополит Киприан.

— Мне стыдно за вас! — продолжал бушевать Дмитрий. — Да если бы я в свое время также струсил на Куликовом поле, Мамай давно был в Москве!

— Я просто поехал подлечить глаз в Тверь! — стоял на своем митрополит. — Я давно слышал, что там хорошие глазники…

— Ты уволен! — оборвал его Дмитрий. — А вы все пошли вон! С глаз моих долой!

Дмитрий Донской был вынужден наступить на горло собственной песне и пойти на переговоры с Ордой. Тохтамыш в обмен на признание Донского великим князем потребовал оплату задолженности и увеличение выхода (дани).

— Скотина он, конечно, порядочная, но деваться нам некуда! — заметил Дмитрий, принимая условие победителя.

Так несчастливо окончилась первая попытка русских князей избавиться от вассальных отношений с Золотой Ордой.

Об итогах правления князя Дмитрия Донского и оценке битвы на Куликовом поле с точки зрения свержения золотоордынского ига мы поговорим в эпилоге нашей книги.

ЭПИЛОГ

Прежде чем оценивать значение сражения на Куликовом поле ретроспективно из нашего времени, посмотрим, как смотрели на это событие современники, а именно сам Дмитрий Донской. В истории сохранилось стихотворение, приписываемое победителю на Куликовом поле, которое он написал незадолго до смерти (а умер он в 1389 году в тридцать восемь лет).

Кончается жизнь! Хочу вам сказать

И душу свою излить!

Я ханов Орды хотел покарать!

Чтоб людям счастливее жить!

Но грезы юности прахом пошли!

Все вышло совсем иначе!

Надежды мои куда-то ушли,

Остались одни неудачи!

Прощай навсегда, мой любимый народ!

Я хотел, но, увы, не смог!

Такой оказался твой князь идиот,

Что ничем тебе не помог!

Но когда обо мне будешь ты вспоминать,

Не ругайся! Лучше песню спой!

Как на монгол вел русскую рать!

За свободу, как шли мы в бой!

Как мы счастья звезду увидали вдали!

И презрев вельмож и царей!

Под черным знаменем в бой пошли!

За свободой любимой своей!

Зная характер Дмитрия Донского и настроение его мыслей, можно не сомневаться, что в будущем он непременно еще раз попытался осуществить свои юношеские мечты об уничтожении власти Золотой Орды над русскими землями. Тем более, вскоре этому представилась удобная возможность: началась война между ханом Тохтамышем и среднеазиатским завоевателем Тамерланом. В генеральном сражении на реке Терек золотоордынская армия Тохтамыша была полностью разбита (1395 год).

Однако Донской не дожил до этого, а его преемники предпочитали платить деньги, чем начинать новую войну с непредсказуемым концом.

В тоже время именно с победы на Куликовом поле многие историки отчитывают окончание ордынского ига на Руси и тому есть свои основания.

Во-первых, эта была первая крупная победа русского войска над монголами, что имело огромный психологических эффект. Ранее считавшиеся на Руси непобедимым войско Золотой Орды потеряло прежний престиж.

Во-вторых, многие русские князья по примеру Дмитрия Донского перестали считать власть золотоордынских царей чем-то сакральным и все смелее стали проводить самостоятельную политику.

В-третьих, сами золотоордынские ханы теперь знали, что в русских землях их может ожидать не только возможность хорошенько пограбить, но и реальная перспектива сложить голову по примеру Мамая. Это зачастую останавливало их от вмешательства во внутренние дела московского государства.

Отныне русская элита все чаще стала действовать самостоятельно без оглядки на ханов. Ярким примером таких самостоятельных действий стала гражданская война между потомками Дмитрия Донского, куда ханы Золотой Орды предпочитали не вмешиваться. Дело в том, что перед смертью великий князь Дмитрий составил такое завещание, которое впоследствии оказалось бомбой замедленного действия, и, когда несколько десятилетий спустя она рванула, мало никому не показалось.

Об этом мы расскажем в следующей части нашей книги.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НА РУСИ ПЯТНАДЦАТОГО ВЕКА.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВАСИЛИЙ-СВЕТЛЫЙ (1389—1425)

Старший сын и наследник Дмитрия Донского, великий князь Василий прожил трудное детство. Пока его отец собирал в русских землях дань для Тохтамыша, Василий был отправлен заложником в Золотую Орду. Там он пережил такое, что на всю жизнь остался самым решительным противником всех войн и всякого насилия.

— Я очень любил своего отца, он был превосходнейший человек, но нам его экспериментов более не нужно! — заявил Василий боярам в своей тронной речи. — Дань Золотой Орде отныне надо платить вовремя, ханов почитать, а митрополитом будет Киприан, как и повелел патриарший собор в Константинополе. Страна устала от войн и потрясений! Нам необходимы покой и тишина!

В этом русле великий князь осуществлял свою политику все долгих тридцать шесть лет своего правления, во время которого не было ни великих битв, ни масштабных реформ, ни политических бурь, ни массового террора и вообще ничего такого, на чем приятно остановить глаз историку.

Даже, когда Василия вынуждали на военные действия, он старался закончить дело миром еще до начала сражения.

Наиболее тяжелым военным конфликтом за все его время правления был набег на Русь золотоордынского полководца Едыгея (1408 год). Монголы вменяли Василия в вину тоже, что его отцу — задолженность по дани, однако обстоятельства дела были совершенно разными. В отличии от своего отца Василий вовсе

не отказывался платить выход Орде, однако, ссылаясь на бедность русских земель, просил всего лишь об отсрочке. Тем не менее, Едыгей, который был крайне вздорным стариком, взбеленился и отправился штурмовать Москву.

По дороге его войско, как было положено с давних времен, хорошенько пограбило, лежащие на пути города и деревни.

Узнав об этом, Василий повел себя, как в аналогичной ситуации его отец, собрал семью и сбежал в Кострому.

Однако там он не сидел сложа руки, а провел серьезнейшую работу по бескровному урегулированию военного конфликта.

Первым делом он через своих людей распустил в монгольском войске слух, что в Орде назревает очередной переворот. Едыгею сразу стало неуютно и очень захотелось вернуться домой.

Далее Едыгею была предложена хорошая сумма откупа.

Хан решил не искушать судьбу, взял деньги и, извинившись за причиненное беспокойство, увел свои войска от Москвы.

В том же году воинственный литовский князь Витовт, который приходился Василию тестем, пошел на него войной.

— Мне надоела эта размазня, мой зять! — кричал он, хватив за столом лишку. — Вот раньше было весело! Помню счастливую весну 1372 года. Ходили мы тогда с Тверским князем, Михаилом Александровичем, на Дмитров и Торжок. Вот это была жизнь! В Торжке мы с местными девчонками так позабавились! Приятно вспомнить! Бегу я за ними, мечом размахиваю, а они визжат во весь голос и сигают от меня прямо в реку! А сейчас что? Зять мой воевать не хочет! Единственная дочь, Софочка, по несчастию жена этого придурка, ругается со мной, что я хочу идти против него войной! А я хочу воевать! Кто мне может это запретить?!

Литовские и русские войска сошлись для сражения на приграничной реке Угре. В рядах московского войска царило приподнятое настроение:

— Наконец-то мы повоюем! — возбужденно переговаривались между собой дружинники. — Устали уже сидеть без дела! Сколько лет без работы! Мечи заржавели в ножнах и щиты прогнили!

Однако Василий остался верен себе. Он тут же затеял переговоры, натравил на Витовта его дочь, сам долго спаивал тестя, и, в конце концов, грозный литовский князь дал слабину.

Через две недели бесполезного стояния друг напротив друга стороны заключили мир и разошлись.

— И это называется войной?! — возмущались, расходясь по домам, старые заслуженные ветераны. — Это цирк, а не война. Видимо, никому мы больше не нужны! Остается сидеть на печи и писать воспоминания о Куликовской битве!

Даже Тамерлан, покорив половину мира, не смог устроить войну с Василием.

В 1395 года этот великий завоеватель разгромил в сражении на реке Терек золотоордынскую армию Тохтамыша и пошел на Русь, однако, дойдя до Ельца, и услышал там о необычайном миролюбии Василия, велел поворачивать назад.

— У меня рука на него не поднимается! — оправдывался от перед своим войском.

Если Василию хотелось захватить какой-нибудь город (он все-таки был нормальным человеком со здоровыми амбициями), то он не шел на него войной, а покупал его. Так, например, великий князь купил себе Нижний Новгород в два этапа. Сначала приобрел на него ярлык в Золотой Орде, а потом подкупил нижегородских дружинников, которые провозгласили его своим князем.

Время Василия можно было бы охарактеризовать, как «тишь, гладь и божья благодать», но с последним не заладилось. Особенно тяжело с благодатью стало в конце его правления. Будто бы в помощь чуме, вспышки которой то там, то тут продолжались все княжение Василия, на Русь пришла еще одна страшная эпидемия — оспа.

— Что-то в последнее время перестал я понимать Господа бога, Владыко! — обращался уже пятидесятидвухлетний великий князь Василий к митрополиту Фотию (он сменил Киприана). — Каждый день я сам и мои подданные целуем чудотворные иконы, однако болезни не только не утихают, а разгораются с каждым днем все сильней! Что происходит?

— Значит, плохо целуете! — отвечал Фотий. — Икону надо целовать со смирением, обращаясь к Господу с чистым сердцем, позабыв все суетное! Вы же их целуете, как будто женщин легкого поведения, а на уме у вас одна корысть! Вы, как рассуждаете: поцелую сейчас быстренько иконку и побегу сниму себе девочку! Господь видит вас насквозь. Конечно, бог гневается и посылает вам новые наказания!

— Не могу я с собой ничего не поделать, Владыко! — уныло вздыхал Василий. — Как ты мне в прошлый раз про девочек рассказал, так стоит мне теперь только подойти к чудотворной иконе, как сразу перед мысленным взором встает голая женская натура и начинает вытворять свои дьявольские трюки!

— Вот-вот! — погрозил пальцем митрополит. — И с такими мыслями ты еще надеешься, что Господь поможет тебе?! Я вообще удивляюсь, что Господь, несмотря на все ваши фокусы, до сих пор сохраняет спокойствие и продолжает терпеть вас, грешников, а не объявляет конец света!

Василий Дмитриевич окончательно впал в уныние и умер на 53 году от рождения (1425 год).

В завещании он указал наследника — своего единственного сына, девятилетнего Василия.

Тут как раз и взорвалась бомба замедленного действия, которую заложил еще Дмитрий Донской. Составляя завещание, этот князь указал наследника — своего старшего сына Василия, который теперь тоже преставился. После его смерти, как писал далее Дмитрий Донской, престол должен был перейти к следующему по возрасту сыну, Юрию.

Таким образом, возникла правовая коллизия.

Два правителя оставили после себя завещания, в которых были указаны разные наследники.

Больше ста лет дом Калитичей не знал битв за престолонаследие, но таково уж свойство всех монархий, что без этого никак не обойтись (кстати, почти в это время такая же династическая распря случилась в Англии — война Алой и Белой розы).

В Москве в битве за престол сошлись дядя, сын Дмитрий Донского, пятидесятилетний Юрий Дмитриевич, и его племянник, Василий Второй, который был младше дяди на сорок лет.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАВЕЩАНИЕ ДМИТРИЯ ДОНСКОГО И СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС В ЗОЛОТОЙ ОРДЕ

Князь Юрий Дмитриевич, получив известие о смерти старшего брата и его завещании, собрал в Галиче, где он княжил, верных себе людей и дал волю эмоциям:

— Мой племянник — маленький наглец и подлец! Он — сопляк, который только вышел из колыбели, а уже сует свой нос туда, куда не следует. Ох, и наглое же растет поколение! Мы были другими в их возрасте! Неужели ему так трудно понять, что со времен Древней Руси наследником великого князя всегда был старший в роду. Если он ничего не смыслит в вековых законах, так пусть идет учиться! А если не может учиться, пусть переходит в интернат для умственно отсталых. Допустим, вследствие своей глупости и малолетства он ничего не слышал о традиционных правилах престолонаследия на Руси, но хотя бы законы нашей семьи ему должны быть известны? Хоть чему-то его родители научили? Когда умер великий князь Симеон Гордый, престол перешел к старшему в роду, моему деду Ивану Красному. А ведь после Симеона осталось двое детей! Но никто из них не имел такой наглости, чтобы объявить себя великим князем! Наконец, мой отец, Дмитрий Донской, ясно написал в Духовной, что после смерти Василия великое княжение переходит ко мне! Мой же брат, Василий, не имел никакого права изменять волю нашего отца, законы престолонаследия и вековые традиции!

В это время в Московском Кремле Василий Второй раскачивался на коленке у своей мамы Софьи Витовтоны, а митрополит Фотий тряс перед ним погремушку.

— Я и хочу, и не хочу быть великим князем! — смеялся Василий. — Хочу, потому что править — это очень весело и забавно. Можно, например, подергать боярина за бороду или плюнуть ему в суп. И никто не заругает, потому что я — великий князь! С другой стороны, я боюсь, что дядя Юра меня отлупит и посадит в темницу!

— Ничего он тебе не сделает, малыш! — убеждал его митрополит Фотий. — Церковь и воинство стоит за тебя! Московские бояре тоже тебя поддерживают. Ты только не плюйся им больше в еду, чтобы они не обижались. Наконец, у тебя есть великий дед, литовский князь Витовт, которого все боятся, а он не потерпит, чтобы обижали его единственного внука.

— Дедушка тебя очень любит, малыш! — поддержала Софья. — Дедуля у нас такой грозный, что его все боятся. Он еще не таких, как дядя Юра, успокаивал!

— Тогда, пожалуй, я соглашусь! — подпрыгнул на маминой коленке Василий. — Если дядя Юра меня не будет ругать, то я согласен! Мне только хочется, чтобы он не обижался!

— Чтобы дядя Юра не обижался, лучше всего отрубить ему голову! — подмигнул митрополит Фотий. — Шучу, малыш!

— Мы дедушку Витовта на него натравим! — засмеялась Софья. — Правильно, малыш? Дедушка так ему наваляет, что дядя Юра сразу перестанет обижаться!

— Если дедушка будет бить дядю Юру, я хочу на это посмотреть! — залез матери на шею Василий. — Это будет очень весело! Дядя Юра такой серьезный и строгий! Представляю, какое у него будет лицо, когда он получит в репу!

На том и порешили.

Митрополит Фотий поехал к Юрию Дмитриевичу в Галич, и предупредил его, что, если он попробует рыпаться, против него выступят совместные силы Москвы и Литвы.

Как говорится: против лома нет приема!

Юрий еще надеялся, что его права на престол подтвердит хан Золотой Орды, за которым оставалось последнее слово. Несколько лет обе стороны готовились к судебному процессу в Орде.

Юрий ежедневно репетировал речь, готовил тезисы и осваивал актерские приемы (плач, падение в обморок и т.д.).

— Я это делаю для подстраховки, хотя абсолютно ясно, что закон и правда на моей стороне! — часто повторял он. — Всем известно, что Василий — наглый самозванец. Естественно, сразу по прибытию в Орду его арестуют. Процесс превратится в пустую формальность!

Противоположная партия, понимая, что Василий по малолетству не годится в ораторы, наняла для процесса очень красноречивого московского боярина, Ивана Всеволжского, язык которого был настолько искусен, что он выигрывал любой спор, если только дело не доходило до мордобоя.

Наконец, в 1332 году суд состоялся. На нем блестящую победу одержал профессионал Всеволжский. Он так ловко чесал языком, что, несмотря на ежедневные тренировки, Юрию редко удавалось вставить хотя бы слово.

После суда на него было страшно смотреть.

Даже судья, хан Улу-Мухаммед, расчувствовался и в утешение выдал ему ярлык на город Дмитров, обязав, однако, быть в вассальной зависимости от своего племянника.

— Сопляк Василий нанял себе лживого краснобая, и тот мне слова не давал сказать! — возмущался Юрий, вернувшись после суда к себе в Галич. — На моей стороне правда, а этот краснобай все перевернул с ног на голову, и суд принял абсолютно незаконное решение!

Ханский приговор нисколько не смирил Юрия, который по-прежнему считал, что у него отняли престол и ждал только перемены обстоятельств для продолжения борьбы.

Обстоятельства в самом деле менялись, о чем мы расскажем в следующей главе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РАЗЛАД В СТАНЕ МОСКВИЧЕЙ. СКАНДАЛЬНАЯ СВАДЬБА ВАСИЛИЯ ВТОРОГО

В 1430 году умер покровитель князя Василия, великий литовский князь Витовт, а сразу следом за ним отдал богу душу главный идеолог лагеря москвичей митрополит Фотий.

В ранее монолитной партии Василия пошли трения, шатания и разброд.

Все началось после триумфального возвращения боярина Всеволжского из Золотой Орды в Москву. Подросший и возмужавший юноша Василий принимал его в Кремле.

— Ну, проси, чего хочешь, дорогой мой человек! Представляю сейчас рожу моего дяди. Он семь лет к этому готовился! Каждое утро начинал с разминки голоса, затем пел, плясал! Учил себя по команде смеяться и плакать! Умора!

— Ничего мне от тебя не нужно, окромя твоей дружбы! — скромно потупил глаза Всеволжский.

— Считай, что она у тебя есть! — обнял его Василий. — И все-таки мы, Калитичи, не такие люди, чтобы оставить без награды человека, оказавшего нам столь важную услугу! Прошу тебя, боярин, не стесняйся! Все, что у меня есть, теперь твое!

— Я так вас люблю, великий князь, что у меня только одна мечта — породниться с вами! Есть у меня дочка, до того красивая, что даже у меня (ее отца) все внутри дрожит! Мечтаю, великий князь, чтобы вы создали с ней семью! Поверьте, вы будете самой сногсшибательной парой на свете!

— Симпатичная, говоришь? — чуть покраснел Василий. — Если симпатичная то, наверное, могу жениться! Ей-богу могу! Я уже представляю себе, как мы лежим с ней в постели! Благодать! Ай, да боярин! И суд мне выиграл, да еще дочку в придачу сосватал! Не человек, а клад! Я в восторге от тебя! Сейчас быстренько уладим все формальности и через пару дней сыграем свадьбу! Побегу, обрадую мамочку!

Однако Софья Витовтона отнюдь не разделяла восторгов сына.

— Ты че дурак? Не понимаешь, что тебя разводят?! — накинулась она на него. — Ты на ком жениться собрался? Что это за род такой Всеволжские? Это же курам на смех! Ты — великий князь! В жилах нашей семьи течет аристократическая голубая кровь! Мы богом избранные люди самой высшей пробы! А они голь перекатная! Чернь! Грязь из-под ногтей! Хамы! Черная кость! Безродное племя! Тля! Пигмеи! Дрянные людишки! Ничтожества!

— Успокойтесь, мама! — испугался Василий. — Я просто хотел отблагодарить его за услугу!

— А почему бы тебе не жениться на дочке конюха в благодарность, что он следит за твоим конем? Или кондитера, чтобы поблагодарить его за вкусное пирожное? Или трубочиста, который почистил тебе трубу? Прекрасные партии!

— Я все понял, мама! — покраснел от стыда Василий. — А что мне теперь ему сказать?

— Ничего. Ты — великий князь, а он ничтожество!

— Хорошо!

— Куда намылился? Разговор еще не окончен. Я думаю, тебе в самом деле пора жениться. А то я не вечная! Умру, а ты действительно женишься на дочери трубочиста! У тебя ума хватит!

Вскоре назначили свадьбу Василия Второго и Марии Ярославны, девушки из очень приличной семьи, внучки Героя Куликова поля, Владимира Андреевича Серпуховского.

Боярин Всеволожский не выдержал позора и уехал в Галич к своему недавнему оппоненту по процессу.

— Я добыл ему престол, а он, неблагодарный, растоптал мою честь! — рвал на себе кафтан Всеволожский перед князем Юрием. — Лучше бы я тогда в Орде проглотил свой длинный язык! Лучше бы я откусил эту болтливую часть своего тела! Лучше бы я его вырвал себе и съел с соусом! Зачем я задурил голову хану? Нет у Василия никаких прав! Его единственное право — это сесть в темницу за самозванство! Умоляю, накажи его, великий князь Юрий! Свергни узурпатора! А уж я так представлю это дело перед ханом, что он еще похвалит тебя. Язык у меня, как ты имел возможность убедиться, без костей!

Тем временем, на свадьбе Василия и Марии Ярославны произошел жуткий скандал с участием детей Юрия, Василия Косого и Дмитрия Шемяки (их отец проигнорировал приглашение).

Софья Витовтона, выпив на радостях лишку, заприметила на Василии Косом драгоценный пояс, весь усыпанный золотом.

— Это мой пояс! — стала кричать пьяная женщина. — У меня когда-то был такой! Я его узнала! Отдай мой пояс, вор!

— Успокойтесь, мама! — пытался образумить ее жених. — У вас никогда не было такого пояса. Он не ваш!

— Значит, его украли у тебя! Ты, как обычно, зазевался, а он его стырил! — Софья Витовтона схватила со стола кубок и запустила им в Василия Косого. — Что же это такое делается, гости дорогие! Моего сына прямо на свадьбе обворовали!

— Это не мой пояс! — кричал в свою очередь новобрачный. — Я никогда его в жизни не видел. Придите в себя, мама!

— Я давно уже пришла! Даже приехала! Теперь я вспомнила! Он похитил его у твоего дедушки, Дмитрия Донского! Точно! Когда твой дедушка умер, он снял его с трупа!

— Какого Донского, мама? Очнитесь! Он умер больше сорока лет назад! А Васе Косому нет еще тридцати! Да что с вами такое?! Пойдемте, я вас уложу в постель!

— Отдай пояс! — Софья вырвалась из объятий сына, бросилась к Косому и вцепилась в него, жутко вопя. — Бессовестный подлец! Это пояс Дмитрия Донского! Ты снял его с мертвого тела!

— Что вы делаете, мама?! — испуганно причитал Василий, бегая вокруг них. — Остановитесь! Умоляю! Не позорьте себя!

— Пошла вон, дура! Это мой пояс! — вопил Косой, однако из-за рыцарских представлений не смел тронуть женщину и не сопротивлялся.

Гости, перестав пить и веселиться, с изумлением смотрели на этот скандал.

Наконец, Софье удалось силой сорвать пояс. Она торжествующе подняла его над головой и с визгом пустилась в пляс.

Косой стоял перед гостями, как оплеванный, поддерживая двумя руками штаны, чтобы они не упали.

В этот момент из-за стола поднялся его брат, Дмитрий Шемяка, крепкий молодой человек огромной физической силы.

— Не будь ты бабой, я бы тебе морду набил, тетушка! — отчетливо произнес он. — Я смотрю у вас вся семейка воров! Сын украл великое княжение, а матушка занимается мелкими кражами! Сидеть с вами за одним столом честным людям — это значит себя не уважать. А вы, гости дорогие, внимательно посмотрите у себя по карманам: все ли там пока на месте? Пойдем, Вася! Пусть эта алкоголичка подавится!

Братья ушли, хлопнув дверью. Софья Витовтона вскоре угомонилась и уснула. Но все это имело далеко идущие последствия, о чем мы расскажем в следующей главе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О БИТВЕ НА КЛЯЗЬМЕ И ВЗЯТИЕ МОСКВЫ ВОЙСКАМИ КНЯЗЯ ЮРИЯ ДМИТРИЕВИЧА, А ТАКЖЕ О ТОМ, ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Юрий, узнав о происшедшем на свадьбе, не стал больше медлить и объявил поход на Москву (весна 1433 года).

Время для военной компании оказалось очень удачным.

У Василия был медовый месяц. Он заперся с молодой женой в спальне и никого к себе не пускал.

Софья Витовтона после бурной свадьбы слегка приболела, а москвичи еще продолжали ее справлять, напиваясь каждый день.

Когда Василию доложили, что войска его дяди уже подошли к Москве, тот собрал по дворам некоторое количество пьяных воинов и местных алкашей (они теперь мало отличались друг от друга), и это войско, еле передвигая ногами, но распевая во все горло воинственные песни, отправилось на битву.

Недалеко от столицы на реке Клязьма он сошелся с Юрием, однако сражение продолжалась недолго. Пьяные воины Василия падали еще до того, как к ним прикасались, а некоторые прямо посреди сражения, вероятно, не понимая, где они находятся, пытались стрелять у неприятеля деньги «на опохмелку».

Сам великий князь, видя такое дело, схватил в охапку матушку и молодую супругу и бежал в Кострому.

Юрий занял Москву, взял под контроль государственные учреждения, забрал себе казну и сел править в Кремле. Однако, руководствуясь кодексом рыцарской чести, не стал добивать племянника. Вскоре они встретились, и Юрий, счастливый, что, наконец, сбылись его мечты, с барского плеча подарил Василию Коломну.

— Будешь работать в Коломне под моим началом! — покровительственно похлопал он по щеке племянника. — Пока что доходы твои небольшие, а там посмотрю на твое поведение!

Многим тогда казалось, что в стране окончательно решен вопрос с престолонаследием, однако, как оказалось, это было только начало.

Первым делом Юрий, который очень не любил пьянство и сам был трезвенником, к неудовольствию москвичей запретил продолжение празднования свадьбы и вообще ограничил продажу спиртного. Во-вторых, он стал отстранять от дел московских бояр, которые сидели на своих теплых местах уже много лет, давно и прочно погрязнув в коррупции.

Все это вызвало огромное недовольство в городе. Бояре привыкли к преимуществам своего должностного положения и не понимали, как без этого можно жить. Простые же люди были возмущены, что им запретили пить.

— Мы культурно отдыхаем! Отмечаем свадьбу нашего великого князя! А тут приходят какие-то люди и начинают учить, как нам жить! — кричали они.

— Черт знает, что такое! — ворчало боярство. — Нас обвиняют в коррупции, а мы всегда так жили и другой жизни не знаем и знать не хотим!

В результате почти все москвичи погрузили свое имущество на телеги и поехали жить в Коломну к Василию.

— Что происходит? — удивлялся Юрий, глядя на пустую Москву. — Кем мне теперь править?

Помыкавшись некоторое время без подданных, Юрий затосковал и вернулся к себе в Галич.

— Если москвичи хотят только бухать, а их бояре не могут жить без воровства, то я умываю руки! — объявил он. — Пускай Василий сам правит своим испорченным народом!

Обрадовавшись столь легкой победе, Василий, прежде всего устроил суд над боярином Всеволжским, который, отмечая победу Юрия (для него при «сухом законе» сделали исключение), не заметил, как из города исчезли сначала москвичи, а потом сам Юрий.

— За твои преступления ты заслуживаешь казни, подлец и изменник Всеволжский! — объявил ему Василий. — Ты совершил самое страшное преступление из всех возможных — обманул меня! Но я милосерден! Потому к незаслуженной радости твоей, освобождаю тебя от смерти. Чтоб ты, однако, на всю жизнь запомнил совершенный тобой проступок, а равно не смог совершить подобное в будущем, я повелеваю тебя ослепить.

Боярин Всеволжский стал первым инвалидом по зрению в этой гражданской войне, однако далеко не последним. Василий же, поздравляя палачей с хорошо выполненной работой, естественно, не догадывался, что похожая судьба ожидает его в будущем.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ВТОРОЕ ВЗЯТИЕ МОСКВЫ КНЯЗЕМ ЮРИЕМ ДМИТРИВИЧЕМ И ЕГО ГИБЕЛЬ

Василий после бегства из Москвы своего дяди, Юрия Дмитриевича, возомнил, что сам бог помогает ему и стал готовиться к нападению на штаб-квартиру врага, город Галич.

Никакого практического смысла в этой войне не было, так как князь Юрий и так добровольно отказался от великого княжения. Однако Василий очень хотел показать свою силу и стереть у народа память о его позорном поражении на Клязьме.

Первый блин вышел комом. В сентябре 1433 в битве на реке Куси, которая прикрывает Галич с юга, московские войска были разбиты дружиной под командованием Василия Косого и Дмитрия Шемяки (сам Юрий, считая, что конфликт исчерпан, не участвовал в сражении).

Узнав о поражении, Василий, однако, не смирился и сам повел войско на Галич, пожег городские посады, однако не смог взять крепость и удалился. Юрий в это время молился в Белозерском монастыре и крайне удивился, когда ему сообщили о новом походе племянника.

— У Василия, что шарики за ролики зашли? — поражался он. — Я ему отдал великое княжение, сиди себе да радуйся и управляй своими алкоголиками и взяточниками. Зачем он на меня нападает? Может, его бешенная собака покусала? Не слышали такого?

Никто такого не слышал, но сыновья стали уговаривать отца вновь идти на Москву.

— Если мы оставим все, как есть, и утремся в своей обиде, то он так и будет дальше нападать на нас, как бешенный пес! — уговаривал отца Дмитрий Шемяка. — Мы понимаем, папа, что тебе не понравилось в Москве. Нам тоже там не очень нравится. Но после того, что Васька натворил, у тебя остается единственный вариант, чтобы не потерять честь. Надо снова стать великим князем, а Ваську поймать и казнить, как собаку!

В конце концом, Юрия уговорили, и он вместе с детьми двинулся в поход. Решающая битва состоялась в марте 1334 года недалеко от Ростова и вновь завершилась полным поражением москвичей.

Василий бежал в Нижний Новгород, где стал готовиться к нелегальному переходу границы с Золотой Ордой и дальнейшей судьбе политического эмигранта.

Юрий повторно занял Москву, арестовав там среди прочих мать и жену Василия. Перепуганные московские бояре, боясь погромов, старались теперь по всем угождать ему, а простой народ, наступив на горло собственной песне, временно перестал пить.

Юрий стал входить в курс дел и даже с наскоку провел денежную реформу. На монетах, которые он выпустил, изображался всадник, поражающий змия (сейчас — это герб Москвы).

Почти все рабочее время отнимали у Юрия кадровые вопросы и борьба с коррупцией. Он ежечасно вызывал к себе чиновников, уличая их в воровстве и кумовстве.

— Я вас всех выведу на чистую воду! — грозил он перепуганным бюрократам. — Я вас, коррупционеры, в бараний рог скручу и отправлю туда, куда Макар телят не гонял!

Однако уже через несколько дней проведения оперативно-следственных мероприятий, бояре угостили его вкусными сладостями, которые он по неосторожности попробовал. Юрию стало нехорошо, и он скоропостижно скончался (июнь 1334 года).

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОСОГО

Бояре, не скрывая своей радости, вновь пригласили в Москву Василия Второго, который уже сидел на чемоданах в Нижнем Новгороде, ожидая попутного корабля, чтобы эмигрировать в Золотую Орду. Получив известие о смерти дяди, он сразу воспрянул духом и поспешил в Москву.

Старший сын Юрия, Василий Косой (чтобы отличать его от тезки, Василия Второго, будем называть его просто Косой), впал в транс из-за смерти отца и совершенно растерялся. Он и раньше не отличался стойкостью духа, а тут, можно сказать, поплыл. Сначала Косой было объявил себя великим князем, но выглядел при этом настолько жалко и говорил таким упавшим голосом, что ему не поверили даже собственные братья, а московские бояре и слушать не захотели.

В поддержку изгнанника Василия Второго в Москве собрался огромнейший митинг, на котором с зажигательной речью выступил брат Косого, здоровяк и культурист Дмитрий Шемяка.

— Косой мой брат и после смерти нашего отца — самый дорогой для меня человек. Но я не считаю его великим князем! — под аплодисменты митингующих заявил он.

— Во-первых, я всегда стоял за закон, который гласит, что наследником великого князя должен быть старший в роду. За это выступал и наш покойный отец, Юрий Дмитриевич, идеи которого для меня святы! Старшим в роду я признаю Василия Васильевича!

Митингующие встретили его слова радостными криками и громом оваций.

— Во-вторых, я прекрасно знаю личные качества обоих претендентов. Василия Васильевича я знаю, как надежного человека, на слово которого всегда можно положиться! Он настоящий благородный рыцарь! А кто такой мой брат? Хочу всем сказать по секрету, что это я прозвал его «косым» еще в детстве, потому что, когда мы боролись, он так меня боялся, что походил на косого зайца! А кто-то из вас хочет, чтобы нашей страной управлял заяц!? Есть здесь такие?!

— Не хотим! — подхватил народ и принялся скандировать: — Заяц пошел вон! Заяц пошел вон!

— Ура благороднейшему рыцарю Василию Второму! — неистовствовал Шемяка вместе с толпой москвичей.

Косой обиделся на всех, набрал где-то шайку разбойников и бродяг и поехал колесить по стране, грабя и разоряя небольшие городки.

Впрочем, даже в уголовной среде он не пользовался большим авторитетом. Опытные бандиты смотрели на него свысока, говоря о нем: «Одно слово, что князь, а в серьезном деле только разве что на шухере поставить».

В январе 1435 года Косой попытался дать сражение великокняжеским войскам на реке Которосли (между Ярославом и Ростовом), но был полностью разбит.

Как раненный зверь, он ушел в леса зализывать раны.

В это время его брата, Дмитрия Шемяку, арестовали в Москве.

— Я не такой дурачок, чтобы оставлять на свободе своих возможных конкурентов. — объяснил свое решение Василий. — Я, конечно, благодарен Шемяке за поддержку, но мне спокойнее, если он будет сидеть в темнице!

Узнав о таком коварстве «благороднейшего рыцаря Василия», дружина Шемяки, а это как пишет летописец «500 братков-дворян», отправилась на помощь к Косому.

Имея теперь военный костяк, Косой быстро оброс большим количеством лихих людей. Он уже не довольствовался мелкими пакостями, а взял штурмом города Устюг и Галич.

Решающая битва состоялась в мае 1436 года на Ростовской земле.

Косой по предложению одного из своих корешей утвердил коварный план: заключить для отвода глаз перемирие и затем напасть на расслабившееся московское войско.

Так и сделали. После заключения перемирия москвичи тут же разбрелись по окрестным деревням в поисках самогона.

Тем временем, отряд Косого ворвался в их лагерь, где находился сам Василий Второй. Великий князь, не зная, что делать, в шоке схватил трубу и стал дудеть в нее, вероятно, надеясь этим испугать врагов. Его дружинники очень злые потому, что местные жители успели предусмотрительно спрятать самогон, услышав звук боевой трубы, со всех ног бросились на помощь. Они буквально ворвались в лагерь в ярости, что их обломали с выпивкой. Люди Косого, не ожидавшие этого, пришли в панику и бросились наутек. Их предводителя скрутили и под арестом доставили в Москву.

Василий приговорил Косого к тому же наказанию, что и Всеволжского, ослеплению (он считал, что это наиболее адекватная мера ответственности практически за любое преступление).

После приведение приговора в исполнение Косой прожил еще больше десяти лет совершенно другой жизнью. Несчастного нищего слепца (у него еще отняли все имущество) пригрели старые знакомые по воровским делам. С ними он еще много чего наворотил, шокируя своей преступной деятельностью родственников и возмущая общественность. Однако, о его криминальных «подвигах» нужно писать отдельную книгу. Здесь же мы прощаемся с этим персонажем, поскольку он не имел больше никакого отношения к борьбе за великое княжение.

С уходом Косого с политической сцены на Руси временно восстановился мир.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЕЛИГИОЗНЫЙ КОНФЛИКТ

В мирную паузу, образовавшуюся после ослепления Косого, на арене истории возник религиозный конфликт.

После смерти митрополита Фотия (1401 год) византийских патриарх прислал на Русь преемника, некоего митрополита Герасима, у которого любимой присказкой было «Герасим на все согласен». Несмотря на такой девиз, митрополит не решился ехать в Москву, опасаясь попасть под горячую руку кому-нибудь из воюющих князей, а остановился в Смоленске.

— Я на все согласен, кроме того, чтобы меня убили! — объяснил Герасим свой поступок.

Однако Смоленск оказался не безопаснее Москвы. Литовский князь Свидригайло, воюющий за власть со своими родственниками, обиделся на митрополита за то, что тот вошел в тайный сговор с его врагами, и сжег Герасима на костре.

Русь снова осталась без митрополита.

В этот раз византийский патриарх долго не присылал преемника. Надо отметить, что к этому времени ранее могущественная Византийская империя, была почти полностью захвачена турками. Лишь одна ее столица, Константинополь, оставался гордо стоять, возвышаясь над проливом Босфор, среди турецких владений.

В такой обстановке патриарх совершенно забросил работу и целыми днями бегал на набережную, ожидая вместе с другими зеваками появление турецких кораблей.

— Я что им каждый день по митрополиту присылать должен? — отмахивался он на просьбы заняться русской митрополией.

Только в 1437 в Москву прибыл новый митрополит, грек Исидор. Это был ученейший человек, друг философов и сам богослов, большой любитель Платона, Цицерона, Софокла и Гомера.

Василий, который ничего такого не знал и не читал, с самого начала невзлюбил нового главу русской церкви.

— Строит из себя умного! — раздраженно говорил он. — Какие-то непонятности говорит! Заумные слова! Одно слово — интеллигент! Так и хочется дать ему в морду!

Едва приехав в Москву, Исидор засобирался в командировку в Италию на Вселенский собор, где католические и православные священники собирались дискутировать о догматах веры и других богословских вопросах.

— Ты с католиками долго не болтай! Сразу бей им в рыло! — инструктировал его перед поездкой Василий. — Эх, мне бы поехать с ними разобраться! Не могу! Мне еще здесь кое-кому накостылять надо. Но ты учти, если не надоешь по рогам папе Римскому, я тебя уважать перестану!

В Ферраре, а затем во Флоренции лучшие умы Европы месяц за месяцем бились в споре, пробуя все хитрости богословской диалектики. Предметом спора между католиками и православными были три основных вопросов:

— Об исхождении Святого духа. Католики доказывали, что он исходит от Отца и сына, а православные, что только от Отца. Об этом спорили каждый день с утра и до обеда, как бы для разминки, чтобы затем перейти к более принципиальному второму вопросу;

— О загробной жизни. Православные считали, что после смерти человек попадает либо в рай, либо в ад, а третьего не дано. Католики стояли за то, что, кроме этого, есть чистилище, где находится некий «средний класс», т.е. в основном людишки, которые при жизни не совершили никаких серьезных злодейств, но и хорошего тоже особо ничего не сделали. В чистилище этих людей, которые, как говорится «ни рыба, ни мясо» понемногу поджигают, чуть-чуть терзают, умеренно обдувают ветрами, но в целом их положение достаточно комфортное по сравнению с теми, кто томится в аду;

— Третий вопрос был самым принципиальным. Касался он не шуточных вещей — таинств евхаристии, то есть причастия. Суть спора была в том, какой хлеб может быть употреблен в священнодействии: пресный или квасной. Как мы понимаем, чтобы победить в таком споре нужно было быть не только знатоком в богословии, но и искусным кулинаром. Поэтому этот вопрос разбирался ближе к вечеру, чтобы потом сразу идти хорошенько подзакусить.

Был еще четвертый вопрос, о котором почти не говорили в слух, но всегда держали в уме — является ли папа Римский главой христианской церкви или у него есть равный по рангу коллега, Византийский патриарх.

Нечего говорить, что все эти вопросы были настолько серьезными и глобальными, споры жаркими, а соперники непримиримыми, что собор продолжался несколько лет, а мог бы продолжаться по сей день, если не одно обстоятельство.

Дело в том, что в глубине души православные византийцы надеялись, что, если они предадут свои идеалы и согласятся с католиками, то за измену получат в награду финансовую и военную помощь в борьбе с турецкой угрозой.

Поломавшись для виду четыре года (1438—1442 годы), они согласились с католиками во всем, за что получали от папы Римского несколько тысяч флоринов и триста воинов, которые должны были теперь защищать Византию (наверное, по аналогии с тем же количеством спартанцев, вставших на пути персов в Фермопильском проходе).

Митрополит Исидор, подписав вместе с другими Флорентийскую унию о присоединении православной церкви к католической, вернулся в Москву (1441 год).

Народ с нетерпением ожидал своего Владыку, поскольку уже много лет не слушал митрополичьей проповеди. По случаю его приезда на улицах собрались толпы людей, которые в радостном возбуждении бежали в Кремлевский Успенский собор. Храм не смог вместить в себя всех желающих, большинству пришлось стоять на улице, прислушиваясь к Литургии.

— Принес я вам добрую и радостную весть, прихожане! — между тем, объявил Исидор. — Закончилась долгая, изнурительная и никому не нужная борьба двух христианских церквей: православной и католической. Бог на свете один, правда его одна и церковь должна быть одна. Посему повелели отцы обоих наших братских церквей, что быть отныне одной христианской вере на Земле, а папа Римский стал главой нашей церкви. Как писал в древности великий поэт Гомер…

Но никто не узнал, что писали Гомер, Платон, Цицерон и другие авторы, на которых хотел сослаться в своей речи Исидор.

— Мне по фигу, что писал Гомер! — на амвон неожиданно для всех выскочил великий князь Василий и дал, растерявшемуся митрополиту, в пятак.

— Вы что с ума сошли? — только и смог сказать глава русской церкви, и тут же получил увесистый пинок под зад.

— Что вы хулиганите?! Я считаю…

— Мне плевать, что ты считаешь! — наступал на него Василий. — Я тебе повелел избить папу Римского, а выходит он избил тебя?! Православие слить хочешь?! Да я тебя, падла еретическая, на куски порву! Я тебя твоего Нерона с Цицероном сожрать заставлю! Я тебя прямо здесь завалю, интеллигент вонючий!

Дискутировать с учеными на Флорентийском соборе оказалось для митрополита Исидора не в пример легче, чем с Василием Вторым. Он бросился из церкви, но был схвачен, арестован, заточен в монастырь, из которого снова бежал уже за границу.

Там он сделал неплохую карьеру и прожил еще больше двадцати лет, окончив жизнь сообразно со своей ученостью — деканом коллегии кардиналов в Риме. Однако всю оставшуюся жизнь он не мог спать спокойно, каждую ночь просыпаясь в поту, ему снился Василий, который гонялся за ним с длинным ножом и беспрерывно страшно кричал.

С отъездом митрополита Исидора русская православная церковь, не признавшая Флорентийской унии, фактически стала автокефальной, то есть независимой от православной церкви Византии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. КОНФЛИКТ С СУДЬЕЙ УЛУ-МУХАМЕДОМ И ПЛЕН ВАСИЛИЯ ВТОРОГО

Тем временем, с Василием произошла еще одна неприятная история, которая имела далеко идущие последствия.

Однажды он получил письмо от Улу-Мухамеда, того самого хана Золотой орды, который судил их спор с князем Юрием Дмитриевичем:

«Драгоценный и незабвенный друг мой Васенька!

Пишет тебе твой хан и судья Улу-Мухаммед. Помнишь, как я справедливо судил тебя с твоим дядей Юрием и в нарушении всех законов и традиций присудил тебе великое княжение? Я в свою очередь прекрасно помню твои великолепные подарки и слова о вечной любви ко мне, сказанные после процесса.

Судьба, увы, переменчива.

Еще совсем недавно судил тебя я, сидя в блеске великолепия на троне, а вот уже судят меня, и мне приходится бежать от врагов и искать защиту в твоей стране.

Да. Теперь я — нищий изгнанник, и вынужден просить тебя о защите и покровительстве.

Любезный друг, Вася! Я нисколько не сомневаюсь в твоем благородстве и абсолютно уверен, что ты мне поможешь, как того обещал.

Пришли мне для начала немного денег!

Остаюсь навеки твой, Улу-Мухамед».

— Принесла его нелегкая! — поморщился Василий, прочитав письмо. — Сначала я ему помогу, а потом приедут его дружки из Золотой Орды и начнутся разборки! Оно мне надо? Короче, этого козла Мухаммеда нужно выдавить с нашей земли, как гнойный прыщик! Приказываю схватить его, связать и ослепить!

Московская рать двинулась в верховье реки Оки в городок Белев, где скрывался изгнанник (1437 год). Командовал армией Дмитрий Шемяка, который был амнистирован и досрочно выпущен из тюрьмы в честь окончания гражданкой войны с Косым. Русские войска окружили город и предложили Улу-Мухаммеду добровольно сдаться.

— Отдам своего любимого сына, Мамутека, вам в залог! Когда же великий Аллах возвратит мне царство, я освобожу Русь от всех налогов! — слезно плакался бывший судья.

— Мы бы рады тебе помочь, бедняга, да боимся гнева нашего великого князя! — отвечал Дмитрий Шемяка.

— С Василием никаких проблем не будет! — заверил Улу-Махаммед. — Мы с ним лучшие друзья! Я его судил в свое время, и он меня очень уважает!

— Не знаю, браток, как он тебя уважает, а только знаю, что мне он строго настрого велел ослепить тебя!

Услышав такую новость, Улу-Мухаммед понял, что терять ему нечего, собрал в кулак всю свою волю и с маленьким отрядом бросился на огромную русскую рать.

Шемяка даже не успел одеть доспехи, как его армия исчезла в неизвестном направлении (впоследствии главного паникера, воеводу Протасьева, как положено, ослепили).

Улу-Мухаммед ушел на Волгу, где основал Казанское ханство.

Там он вновь почувствовал твердую почву под ногами и стал совершать периодически набеги на Русь, совмещая полезное (грабежи) с приятным (местью Василию).

В июле 1445 года один из отрядов Улу-Мухаммеда под командованием его сына Мамутека (того самого, которого он когда-то предлагали в заложники), разорял окрестности Суздаля.

Василий, которому порядком надоел и сам Улу-Мухаммед, и его сыновья, отправился лично разбираться с ним.

— Я буду не я, если я не ослеплю поганого Мамутека и его паршивого отца, Улу-Мухаммеда! — грозил он по дороге.

На реке Каменке недалеко от Спасо-Евфимьева монастыря произошел бой. Сначала казанцы в панике побежали, однако, как потом выяснилось, это был их обычный тактический маневр (они часто им пользовались). Когда московские войска бросилась за ними в погоню и потеряли свой строй, казанцы развернулись, бросились на москвичей и принялись их рубить. Много русских погибло, а все руководство, во-главе с самим Василием Вторым, сдалось в плен.

Как писал по этому поводу летописец: «Москва много раз видела своих государей в бегстве, но никогда в плену».

— Неужели наш Васька не мог убежать? — удивлялись москвичи. — Его что парализовало от страха или он в обморок упал? Хотя ему, конечно, и в плену неплохо. Небось, там его и покормят, и попоят! Сидит себе да радуется, а нам теперь как жить неизвестно!

Московское княжество, в котором еще недавно боролись за власть два княжеских рода, оказалось обезглавленным. О том, чем это обернулось расскажем в следующей главе.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ШЕМЯКИН ПУТЧ

После пленения Василия Второго власть в стране перешла к Дмитрию Шемяке, как старшему в княжеском роду.

После предыдущий перипетий Шемяка, естественно, не питал нежный чувств к двоюродному брату, считая, и не без оснований, что тот по беспределу упек его в свое время за решетку.

Вскоре в Москве появился посол Улу-Мухаммеда некий Бегич.

— Ваш великий князь теперь у нас, и мы хотим за него выкуп! — объявил он Шемяке. — Очень большой выкуп! Великий князь — это не простой человек, который стоит копейки! Великий князь — это очень, очень дорого!

— Послушайте, любезный Бегич! — улыбнулся Шемяка. — Все в нашем мире относительно. Для вас, я вполне допускаю, Васька стоит очень дорого. Для меня же он ничего не стоит. Вернее так, если вы мне за него заплатите хорошую цену (только очень хорошую), то я, возможно, подумаю, чтобы взять его обратно!

— Вы что издеваетесь? — нахмурился Бегич. — Предупреждаю, если вы не будете платить хорошую цену, то мы его убьем!

— Прекрасно. Мне это очень подходит. Скажу больше, когда вы его убьете, я хорошо отблагодарю вас. Понимаете меня?

— Тогда я поеду его убивать! — подумав решил, Бегич. — Только заплати мне аванс.

Бегич получил предоплату за киллерский заказ и отправился в обратный путь.

В это же самое время в Нижнем Новгороде происходил разговор между плененным Василием и Улу-Мухаммедом, который второй раз стал его судьей.

— Проклятый, шайтан! — ударил ногой связанного пленника Улу-Мухаммед. — Ты зачем хотел ослепить меня, сын шакала и сам шакал?!

— Меня подставили! — завопил Василий. — Я даже в мыслях никогда не держал тебя ослепить, дорогой друг и брат! Я беззаветно люблю тебя и безгранично предан тебе еще с тех времен, когда ты в первый раз судил меня! Как ты мог поверить клевете? Посмотри в мои честные глаза!

— Врешь, гад! Ты почему не отвечал на мои письма?

— Клянусь, что ничего не получал!

— И рать на меня не посылал?

— Какую рать? Ничего не понимаю!

— Шемяка, твой воевода, пришел с ратью в Белев и хотел ослепить меня!

— Ах, вот оно в чем, оказывается, дело! А ты знаешь кто такой этот Шемяка? Это же всем известный мерзавец! Я уже не раз сажал его в тюрьму за лживость! Видно, мало было! И семейка его вся сплошь состоит из воров и бандитов! Его родной брат по кличке, Косой, воевал со мной несколько лет, а сейчас стал главным вором всея Руси! Его отец, Юрий, дважды выгонял меня из Москвы, пока Господь бог, наконец, не возмутился и ни наказал его смертью! Вот кому ты поверил, любимый мой Мухаммед! Обидно! Клянусь! Много лет я хранил в сердце любовь к тебе, а ты поверил гнусному клеветнику!

— Я не знаю! — растерялся Улу-Мухаммед. — Получается Шемяка действовал против твоей воли?

— Наконец-то до тебя доперло! — осуждающе покачал головой Василий. — Все это дело рук негодяя Шемяки! Он перехватывал твои письма ко мне, а мои к тебе! А ведь я писал тебе, каждую неделю писал, как люблю тебя! И вот сейчас я лежу связанный у твоих ног только за то, что меня гнусно оболгали! Вот как ценится в нашем мире дружба и любовь!

— Теперь я все понял, брат! — обнял его Улу-Махаммед. — Развяжите его! Забудем старое! Теперь мы вновь лучшие друзья! Езжай домой, старина! Но денег мне все равно пришли, а то моя братва не поймет меня!

Вскоре Василий живой и невредимый вернулся на Русь.

Шемяка, который уже считал себя великим князем, был в шоке.

— Как так? — говорил он своему другу Можайскому князю Ивану. — Я был уверен, что его уже нет на свете, в церкви не одну свечку за упокой поставил, молился, чтобы он попал в рай, а он, оказывается, даже не умер, козел проклятый!

— Я не меньше твоего потрясен! — согласился князь Иван. — Да и в самой Москве многие недовольны. Говорят, он с казанцами якшается, а Улу-Мухаммед

у него теперь лучший друг! Не очень это нашим людям по сердцу!

Друзья еще долго шептались и, в конце концов, решили действовать.

В феврале 1446 года Василий с женой и маленькими детьми поехал на богомолье в Троице-Сергиев монастырь.

Несколько монахов этого почтенного учреждения оказались секретными агентами Шемяки и сразу сообщили своему патрону о появлении великого князя.

Ночью 12 февраля Шемяка с небольшой, но хорошо подготовленной группой военных без всякого сопротивления овладел Кремлем, куда его пустили тайные сторонники.

На следующий день Можайский князь Иван с группой захвата тихо нейтрализовал великокняжеский дозор, который охранял подступы к Троице-Сергиеву монастырю, а затем арестовал самого Василия.

— Вы совершаете незаконный путч! — кричал великий князь. — Не трогайте меня! Что это такое делается на Руси? Великого князя вяжут! То поганые казанцы меня пленили, а теперь собственные подданные сбесились, как собаки! Немедленно развяжите меня и попросите прощение! Кто вы такие? Я ничего не понимаю!

— Сейчас доставим тебя к князю Дмитрию Юрьевичу и тебе все объяснят! — крепко вязали его дружинники Шемяки.

В ночь с 13 на14 февраля Василия доставили под конвоем в Москву и сразу передали палачу для ослепления.

— Это варварство и средневековая дикость! — вырывался великий князь из-под ножа. — Как можно ослеплять живого человека? Разве это по-русски? Разве

по-христиански?

— А ты сам сколько народу ослепил? — возражал ему палач.

— Меня обманули! Мне сказали, что это очень хорошее наказание! Подлецы и мерзавцы уверили меня, что человек не сильно огорчается потерей зрения! Каюсь в том, что я поверил негодяям, но разве легковерие может наказываться так ужасно?! Я клянусь, что, если вновь стану великим князем, обязательно запрещу ослеплять! Нам пора остановиться, а то скоро на Руси не останется зрячих людей! Вы что хотите, чтобы у нас была страна слепых? Я с этим не согласен!

— Хватит дергаться! У меня нож срывается! Сам себе хуже делаешь! — предупредил палач.

Несмотря на крики жертвы и ее отчаянное сопротивление, работа была выполнена. Правда, из-за того, что Василий дергался и извивался, кроме глаз у него оказалось изрезанным все лицо. Великий князь стал не только слепым, но и очень некрасивым (после этого он всю жизнь носил черную повязку во все лицо).

Некоторые историки считают, что именно из-за слепоты Василия прозвали «Темным». Мы же считаем, что дело не только в этом. Если правление его отца тоже Василия можно условно и с большой натяжкой назвать светлым, то по сравнению с ним времена Василия Второго с его междоусобными войнами оказались темными. Люди, чтобы различать двух Василиев, при которых они жили, прозвали первого «Светлым», а второго «Темным». В дальнейшем прозвище «Светлый» как-то позабылось (хорошее часто забывается), а вот кличка «Темный» сохранилась на века.

После ослепления Василия доставили под конвоем в Углич и заточили в темницу.

Шемяка привел к присяге москвичей, но даже после целования ими креста, не переставал подозревать их в измене.

Московское боярство воспринимало его, как сына хорошо известного им Юрия Дмитриевича, в страхе ожидало теперь продолжения когда-то открытых уголовных дел по взяткам и коррупции. Значительная часть провинциальной элиты также не приняла переворот, считая его незаконным. Многие тайно мечтали освободить Василия, и вокруг нового правителя стали плодиться заговоры недовольных.

В этой сложной ситуации, находясь в Москве среди потенциальных врагов, Шемяка стал думать, как ему укрепить свое положение. Одним из самых эффективных для этого средств было опереться на авторитет церкви.

Уже пять лет прошло, как Василий арестовал митрополита Исидора, а митрополичья кафедра оставалась до сих пор пустой.

Со времен принятия христианства при Владимире Ясное солнышко митрополитов на Русь назначали в Константинополе. Однако теперь после подписания константинопольским патриархом Флорентийской унии об этом не могло быть и речи. Авторитет патриарха упал до нуля и к нему стали относиться не многим лучше, чем к Иуде, продавшем Иисуса.

Откуда теперь брать митрополита было совершенно непонятно.

Шемяка встретился с Рязанским епископом, Ионой, и нарисовал ему расклад. Он, Шемяка, своей властью делает Иону новым митрополитом всея Руси, а тот в свою очередь оказывает ему политическую поддержку, в частности заставляет Василия признать над собой власть двоюродного брата.

Соглашение было достигнуто. Вскоре Иона созвал представительное церковное совещание с участием всех епископов, архимандритов и игуменов. Совещание в полном составе посетило в заточении Василия Второго.

— Ты должен покаяться публично, что правил нами грешно! — сразу налетел Иона на изумленного Василия. — Ты должен в присутствии всех священнослужителей нашей церкви поцеловать крест, в том, что больше никогда не посмеешь домогаться великого княжения! Смирись, окаянный! Смирись, грешник! Ты заслуживаешь самого страшного наказания! Только благодаря милосердию нашего благословенного князя Дмитрия Юрьевича ты еще остаешься в живых!

— Чего вы на меня кричите? Мне и так плохо, а вы меня ругаете!

— Я не только кричать умею! — надрывался Иона. — Я тебя еще прокляну, если ты немедленно не признаешь над собой верховной власти Дмитрия Юрьевича!

— Сначала проклянем, а потом удавим! — поправил Шемяка.

Василий не стал противиться и сделал все, что от него требовали. Он отрекся от престола, о чем подписал соответствующие бумаги, и закрепил отречение торжественной клятвой, поцеловав крест.

Шемяка был так этим растроган, что тут же организовал банкет, на который пригласил Василия. Там же на банкете тот был освобожден и уехал жить частным лицом в Вологду.

Но и это был еще не конец гражданской войны.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. КОНТРПЕРЕВОРОТ И ОКОНЧАНИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

В Вологду к Василию стали приезжать его сторонники, которые активно принялись агитировать отрекшегося государя вернуться на трон.

— Тебя свергли с престола и ослепили! — напоминали они ему. — Неужели ты смиришься с такой обидой? А если в следующий раз Шемяка захочет оскопить тебя или отрезать уши? Ты в его полной власти! Сейчас у него хорошее настроение,

а когда оно испортится или кто-нибудь наговорит ему на тебя? Тогда твоей участи не позавидуешь, потому как у тебя станут отрезать один жизненно важный орган за другим!

— Вы хотите, чтобы я нарушил клятву на кресте? — грустно отвечал им Василий. — Если я совершу такой грех, то непременно окажусь в аду! Хороший у меня выбор! Либо меня при жизни пустят органы, либо после смерти зажарят в аду! Выбирая из двух зол меньшее, я лучше здесь потерплю!

Однако сторонники не унимались. Вскоре они затащили Василия под предлогом моления в Кирилло-Белозерский монастырь. Там его встретил заранее ими подговоренный игумен Трифон.

— Твоя клятва — пустяк! — объявил он Василию. — Ты ее дал под принуждением, поэтому она не считается.

— Все равно мне что-то не по себе! Все-таки перед иконой божьей поклялся и крест поцеловал!

— Хорошо. Если ты так волнуешься, то я беру твой грех на себя. Понимаешь? Не ты будешь отвечать перед Господом богом, а я! Устраивает?

— Другое дело! — обрадовался Василий. — Как гора с плеч! Теперь я опять могу стать великим князем. Поехали в Тверь! Пусть там собираются верные мне войска!

Шемяка, который расслабился после отречения своего конкурента от престола, ушам своим не поверил, когда узнал, что Василий вновь объявил себя великим князем и собирает против него армию. Почти все русские города и княжества, за исключением Галича и Можайска, сразу переметнулись к Василию. Даже митрополит Иона, увидев на чьей стороне сила, не только не возмутился нарушением Василием клятвы, но и полностью поддержал его.

— Василий — богом избранный правитель! — объявил Иона. — Он — страдалец за веру и народ! Я очень хочу поработать с ним в связке! Что касается его клятвы, то игумен Трифон взял ее на себя. А коли он взял клятву на себя, то именно игумен Трифон не должен стать великим князем всея Руси!

— Ты же сам, Владыко, грозился проклясть Василия, если он не откажется от великого княжения? — недоумевали некоторые священники.

— Я просто боялся за его жизнь. Понимаете? Я переживал, что, если он не отречется, его могут убить. Теперь же, когда его жизни более ничто не угрожают, я объявляю новую политическую линию православной церкви: мы поддерживаем Василия Второго, а игумен Трифон никем не должен признаваться великим князем Московским! Точка!

Митрополит Иона, вовремя переметнувшись на сторону Василия Второго, в дальнейшем не только сохранил свой пост, но и стал одним из руководителей правительства (Боярской Думы).

Потрясенный всем этим Шемяка не предпринимал никаких мер, а только повторял:

— Что происходит в этом мире? Святые клятвы уже ничего не стоят! Человек может поклясться перед богом, а через день плюнуть на это и забыть! Как страшно становится жить в таком мире! Слепец лезет на трон, а бояре и церковь во всю помогают ему! Куда мы катимся?

— Надо что-то делать! — теребили его сторонники. — Нужно собрать верных людей и ударить по Василию.

— Я не в силах! — разводил руками Шемяка. — Я поражен в самое сердце! Если люди не уважают святые клятвы, то ничто уже в этом мире не имеет никакой ценности. Если церковь и бояре хотят себе слепого повелителя, то Руси больше нет! Понимаете, вы это? Мы живем в мире фальши и обмана! Я не могу принять такие правила игры и добровольно ухожу со сцены истории! Простите меня, православные, если сможете!

В декабре 1446 года отряды Василия Второго без всякого сопротивления заняли Москву.

Шемяка эмигрировал в Новгород, где пережил еще одно потрясение: завоевание Константинополя турками в конце мая 1453 года.

— На Руси правит слепой клятвопреступник, а в Константинополе из православных храмов делают мечети. Куда катится мир? — целыми днями повторял Шемяка, доводя сам себя до изнеможения.

Василий Второй, однако, не мог чувствовать себе спокойно, пока был жив его заклятый враг. Ему удалось подкупить личного повара Шемяки с характерным прозвищем Поганка и тот подал своему господину на обед отравленную курицу.

Так закончилась долгая двадцатилетняя династическая война на Руси. Одним из ее следствий стало то, что младшим братьям великих князей стали запрещать жениться и рожать детей, чтобы не вводить их в искушение верховной властью.

Василий Второй, будучи слепым инвалидом, не мог, естественно, самостоятельно передвигаться, ориентироваться в пространстве и вообще видеть, что творится вокруг него. Московские бояре были на седьмых небесах от счастья. Теперь они могли совершенно не обращать внимание на правителя и зачерпывать из казны столько, сколько хотели.

— Мы многое пережили! Юрий Дмитриевич завел на нас уголовные дела. Шемяка почти довел эти дела до суда! Зато теперь Господь отплатил нам за наши страдания сторицей. Мы имеем самого лучшего правителя в истории Руси — слепого, которому сколько хочешь можно дурить голову, а он все равно ничего не увидит!

Однако они рано радовались.

Василий, потеряв зрение, стал значительно разумнее и мудрее. В соправители он взял себе старшего сына Ивана, который стал его глазами. Этот ребенок рано повзрослел. Ему было всего пять лет, когда его отца ослепили, а его самого отправили под арест с перспективой окончить жизнь в темнице. Теперь он сопровождал отца повсюду: на заседания правительства (Боярской думы), в военных походах и на дипломатических приемах.

Вечером, когда они оставались с отцом вдвоем, он рассказывал, что заметил в глазах у бояр и прочел в выражениях их лиц (со временем этот мальчик стал таким прекрасным физиономистом, что только взглянув на человека, знал о нем почти все).

— Этот боярин вор и подлец, что явствует из его лица! — докладывал он отцу.

— А что видно в его глазах?

— В глазах все в порядке. Он по собачьи предан тебе и боится даже думать о твоем свержении!

— Тогда пусть живет! Но ты все равно посматривай на него! Не очень я доверяю подлецам!

Особенно отца интересовала информация о возможных заговорах, которых он не переставал бояться до конца жизни. Периодически боярина, у которого, по мнению сына, было неподходящее выражение лица, брали под ручки и без объяснения причин увозили в неизвестном направлении.

Однако о сыне Василия Второго, первом русском Государе, Иване Васильевиче Грозном, мы поговорим в следующей книге «Создание русского государства».

А эту книгу мы завершаем сведениями о смерти Василия.

Вероятно, еще находясь в местах лишения свободы, великий князь подхватил туберкулез, который мучил его потом всю жизнь. Страдая невыносимым кашлем, он велел лечить себя обычным в то время способом: жечь тело трутом. В результате такого лечения все его тело покрылось многочисленными тяжелым ожогами.

Василий Второй умер от гангрены в марте 1462 года.

На этом мы заканчиваем историю последнего Московского великого князя, и переходим к исследованию Государей Всея Руси.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИВАН ТРЕТИЙ — СОЗДАТЕЛЬ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА (1462—1505)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ ИВАНА ТРЕТЬЕГО. ПОТРЯСЕНИЕ БОЯР.

В предыдущих частях книги мы рассказали об истории Московского княжества, небольшой страны со слабой экономикой, которая к тому же находилась в вассальной зависимости от Золотой Орды.

В те времена на Западе владения Москвы заканчивались Можайском, а дальше начинались территория Литовского княжества, куда входила большая часть земель древней Руси, включая Киев и Смоленск.

На Северо-Западе и Севере Москву подпирала независимая Новгородская республика, еще один осколок некогда единой Руси.

С Юга-Востока Москва упиралась во владения еще независимого Рязанского княжества.

На Востоке располагался независимый Ярославль.

На Юге раскинулась Золотая Орда, которая хоть и потеряла к пятнадцатому веку много территорий, но все еще внушала по старой памяти москвичам страх и трепет.

В 1462 году на трон взошел Иван Третий, которому вся эта геополитическая обстановка очень сильно не понравилось. По легенде он уже в первые дни своего правления, глядя на карту своих владений, размышляя про себя, заметил:

— Мне этого мало!

Иван был очень неординарной личностью. Помогая с детства слепому отцу распознавать боярские заговоры, он, как мы уже отмечали в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века», еще в юности стал прекрасным физиономистом. Только взглянув на человека, он знал о нем почти все.

При этом, его собственное лицо всегда (по крайней мере, в молодые годы) светилось веселым простодушием и детской наивностью, а вот, что за ними скрывалось, разгадать было практически невозможно.

Бояре, которые поначалу приняли его за легкомысленного молодого человека, быстро поняли, как они ошибались, после одного случая, о котором мы сейчас расскажем.

Одним из самых заслуженных ветеранов гражданских войн отца Ивана Третьего, Василия, был его воевода Федор Басенок.

— Я уверен в одном человеке на Руси — это Федор Басенок! — любил повторять Василий. — Кто-то кто — то, а он меня точно никогда не предаст.

Басенок сохранил верность Василию даже в то время, когда того свергли с престола и заточили в темницу. Воевода сбежал от заговорщиков в Литву и привел на помощь своему патрону войска.

Чувствуя свои заслуги, которые и вправду были немалыми, Басенок вел себя достаточно независимо. Он свысока посматривал на других царедворцев и не скрывал свое первенство среди них.

— Великокняжеская династия всем обязана мне! — хвастался он в кругу друзей. — Если на то пошло, то это я дал им власть. Так что будут какие-нибудь проблемы, мужики, не волнуйтесь — решу непосредственно с великим князем.

К особому положению при в дворе Басенок привык настолько, что и после смерти Василия нисколько не изменил своего поведения. Так при очередном выходе к людям молодого великого князя, Басенок лишь слегка кивнул головой и равнодушно отвернулся к барышням, продолжая рассказывать забавный анекдот.

— Ты что, Федор Васильевич, не видел, что я иду? — приостановился возле него Иван Третий и любезно улыбнулся.

— Конечно, видел, Ваня! — улыбнулся в свою очередь Басенок. — Я же не слепой, как батя твой был.

Одна из стоявших с ним красоток глупо рассмеялась.

— Кстати, Ваня, ты вовремя пришел. Я тут как раз один анекдотец рассказываю.

— Ты погоди с анекдотом. Что же ты тогда, если не слепой, не поклонился мне, как положено? — расплылся в простодушной улыбке великий князь.

— Почему не поклонился? Я ж кивнул головой. Но если угодно, то привет тебе персонально! — Басенок подмигнул и отвесил шутовской поклон.

Поклон в самом деле вышел смешным и уже несколько дам захихикали (Басенок был их любимец).

— Может, ты мне хотя бы руку поцелуешь?

— Староват я для таких дел, Ванька! Я и в молодости, признаться, не особо любил мужиков целовать, а сейчас вовсе от таких дел уволь. Не та уже половая система!

Дамы так и зашлись в диком хохоте.

— Обидно, Басенок! — продолжил великий князь, дождавшись, пока женщины успокоятся. — Человек ты уважаемый. Казалось бы, жить да жить!

Иван тяжело вздохнул и продолжил:

— Однако, если каждый будет позволять, так себя со мной так вести, то у нас не государство получится, а черте что! Подданный, друзья мои, должен трепетать перед государем. Иначе не будет страха в государстве, а, стало быть, и порядка. Посему, Федор Васильевич, все, что для тебя могу сделать, учитывая твой возраст и прежние заслуги, это вместо смертной казни заточить тебя, друг мой, навечно в подземелье. Не спеши благодарить. Это еще не все. В разговоре со мной ты упомянул, что не слеп. В интонации твоего голоса я почувствовал некоторую гордость, а в выражении лица мелькнуло торжество. Мол, посмотрите какой я молодец! Все вокруг слепые, а я зрячий. Я на это так тебе отвечу, Федор Васильевич. Мой отец был слепым, и дядя был слепым и ничего жили, не тужили и еще благодарили всемилостивого Господа бога. Хочу, чтобы и ты смирился и понял, что жизнь — это божий дар. А человек сам засирает сей дар гордостью и тщеславием. Посеву повелеваю также лишить тебя зрения. Прощай, старый друг Басенок (более мы никогда не увидимся), желаю тебе удачи, а вам, бояре, впредь будет наука, как надлежит вести себя с Государем! Что касается женщин, которые тут неуместно ржали над шутками Федора Васильевича, то я их на первый раз милую с тем, однако, условием, чтобы больше они никогда при дворе не появлялись! Слуги, вышвырните их вон!

Случай с Басенком так потряс бояр, что теперь они, едва только завидев издали великого князя, начинали тут же приседать, кланяться до земли, падать на колени, целовать руки, ползать по полу и т. д. Даже вовремя празднеств, когда он, выпив вина, засыпал за столом, они сидели тихо, как мышки, терпеливо ожидая его пробуждения, чтобы снова продолжить совместное веселье.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ РУССКОЙ АРМИИ

— Боярство у меня в кулаке! Это хорошо! — тем временем, размышлял Иван, поглядывая из-под полуприкрытых век на своих собутыльников. Даже во время буйных пиров он никогда не терял самоконтроля и, часто нарочно притворившись пьяным, внимательно следил за тем, что происходит вокруг.

— Церковь тоже моя опора! — продолжал думать он. — С одной стороны, жалко Константинополь. Неплохой был городишко. Зато теперь митрополита всея Руси назначаю я, а не византийский патриарх. Если я назначаю, то я и снимаю, стало быть, он целиком в моей власти! Итак, я имею в позитиве подконтрольные мне боярство и церковь. Этого вполне достаточно, чтобы править в моем маленьком княжестве. Но это крайне мало для такого амбициозного человека, как я. Для того, чтобы приступить к завоеваниям и создать нормальную по масштабам и экономическому потенциалу страну мне необходима большая и хорошо вооруженная армия! На удельных князей надежды нет никакой, поскольку они живут только своими узкими местечковыми интересами и плевать хотели на Москву. Я ликвидирую их, как класс, а землю раздам в награду за военную службу боярским детям и храбрым рубакам. Что касается создания нормального военно-промышленного комплекса, то придется приглашать людей из-за границы. Конечно, это влетит в копеечку, зато потом окупится сторицей.

До Ивана Третьего русская армия формировалась из дружины московского князя (профессиональные военные численностью в разные времена от трехсот до нескольких тысяч человек), еще меньших по численности дружин удельных князей, которые еще могли дать, а могли еще и не дать свои войска великому князю, а также городского ополчения, которое чаще всего представляло из себя пушечное мясо.

Иван начал формировать армию по иному принципу. Военным людям он стал раздавать в пожизненное владение (без права наследования) деревни и села. В оплату за пользование землей военный человек (помещик или дворянин, как их стали потом называть) должен был создать из жителей подвластной ему деревни отряд, за счет своих средств вооружить его и выступить в поход по команде великого князя. И попробуй он не выступить — моментально его земля переходила другому рубаке.

Для создания артиллерии и других современных средств ведения боевых действий в Москву со всей Европы были завезены инженеры и высококвалифицированные рабочие. Самый известный из них итальянец Аристотель Фиораванти стал не только создателем Пушечного двора, командующим артиллерией и руководителем фортификационной службой, но и в качестве бонуса построил Успенский собор в Кремле.

— Что же нам теперь, батюшка, делать, когда у нас такое великое войско под началом? — удивлялись воеводы, глядя на новые полки. — Самим страшно становится! Как бы не было беды!

— Имея такое войско, дурак сразу бы стал нападать подряд на всех вокруг! — улыбался Иван. — Мы же люди неглупые и будем действовать постепенно. Сначала со всеми замиримся, а потом начнем бить врагов поодиночке. Сам я, кстати, воевать не очень люблю. Да и не царское это дело. Мое дело сидеть в Кремле и думать, а ваше дело идти в бой и докладывать мне о победах! Усвоили? А теперь повернитесь ближе к свету! Я хочу рассмотреть ваше лица!

Иван Васильевич прошелся перед строем полководцев, внимательно заглядывая каждому в глаза.

— Понятно. Ты — унылый! — показал он пальцем на одного. — Ты — ленивый! Ты — трусливый! Ты — хронический алкоголик! Вы четверо выйдите из строя и отправляйтесь домой. Остальные принимайте командование!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЯРОСЛАВЛЯ, РЯЗАНИ И НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Первой жертвой Ивана стал Ярославль, князья которого хоть фактически давно подчинялись Москве, формально все еще оставались независимыми.

— Жить хочешь? — обратился Иван к ярославскому князю, вызвав его в Кремль.

— Конечно, хочу! — поежился тот.

— Кто ты есть? Отвечай!

— Я, извините, ярославский князь Александр Федорович.

— Был! — улыбнулся Иван.

— Как был?! — ужаснулся тот.

— Чего перепугался? Я говорю был, ярославским князем! Советую забыть об этой части своей биографии. Подпишешь бумаги, что добровольно сложил с себя полномочия по состоянию здоровья. Прими дружеский совет, что это будет для тебя гораздо лучше, чем в молодом еще возрасте оказаться беспомощным слепым калекой без звания, сбережений и жилья!

— Конечно, конечно! — тут же согласился ярославский князь. — Я все подпишу!

Ярославское княжество перестало существовать (1464 год).

С Рязанским князем Иван действовал более тонко. Он предложил ему в жены свою сестру, а когда тот имел неосторожность жениться, стал править его княжеством на правах родственника.

— Ты, Вася, плохой менеджер, управленец и, к несчастью, мот по натуре. Я не могу допустить, чтобы моя сестра, Анюта, жила в нищете! — объявил он. — Я, как старший брат, не имею морального права оставить сестренку в беде и отныне буду помогать вам править Рязанью! Поскольку она мне младшая сестра, то ты мне теперь — младший брат, и наперед должен слушаться меня во всем!

Рязань фактически стала частью Московского княжества.

Но все это были еще мелочи, по сравнению с ликвидацией Новгородской республики.

В Новгороде с древнейших времен высшим органом государства было Вече, то есть по принятой в наше время классификации это была парламентская республика.

Еще Ярослав Мудрый, который был благодарен новгородцам за поддержку в династической войне с его братьями (она описана нами в книге «Юмористическая история династии Рюриковичей»), специальными указами сделал должность новгородского князя выборной на Вече и ограничил его власть военным делом. Остальные должностные лица также выбирались посредством голосования.

Много веков подряд именно в новгородском парламенте (вече) делалась политика, а не в княжеских покоях, как в Москве.

Последствием этой демократической системы было то, что в Новгороде всегда существовало несколько политических партий, в основном управляемых олигархами, которые зачастую имели диаметрально противоположные взгляды.

Там была промосковская партия, которая в годы гражданской войны Василия Второго с его родственниками разделилась еще на две фракции: сторонников Василия и его противников. Была пролитовская партия, считавшая, что Новгород должен стать составной частью Литвы по примеру большинства древнерусских княжеств. Была немецкая партия, ратующая за вступление к Ганзейский союз городов. Была партия патриотов, которые требовали сохранение Новгородом независимости. Большинство же олигархов искали только свою выгоду, поддерживая в зависимости от обстоятельств то одних, то других, а то третьих.

Что касается основной массы трудового народа то, несмотря на демократическое устройство своего государства, с него стригли поборы еще на порядок больше, чем в Москве. Простые новгородцы прочно погрязли в нищете и бесправии (в судах процветало взяточничество и судебное решение зависело исключительно от суммы полученных судьей денег). Устав от олигархических интриг, не веря уже никому, народ давно презирал институт выборов, а многие посматривали в сторону Москвы, в которой был все-таки хоть какой-то порядок.

Ивана Третьего Новгород бесил своими демократическими свободами и вольнодумством, и одновременно возбуждал богатством и торговыми оборотами. Завоевание Новгородской республики означало перспективу выхода к Балтийскому морю и установлению дипломатических и торговых отношений со странами Запада, а также освоение бескрайних просторов богатого российского севера.

Еще Василий Второй в свое время, действуя по совету юного Ивана, обвинил Новгород в предоставлении политического убежища его врагу и конкуренту, Дмитрию Шемяке, после чего двинул на него войска (январь 1456 года). Состоялось сражение возле Рузы, в котором будущий слепой зэк, а тогдашний воевода Федор Басенок одержал блестящую победу над превосходящими силами противника. По итогам войны был подписан Яжелбицкий мирный договор (1456 год), по которому Новгород лишался права самостоятельно вести внешнюю политику, а высшей судебной инстанцией становился суд московского князя.

Конечно, это многим не понравилось, а больше всего одной новгородской боярыне, Марфе Борецкой, богатой старушки, у которой были уже взрослые дети и подрастали внуки. Вместо того, чтобы, как это принято у женщин ее возраста, задуматься о вечной жизни или же заняться воспитанием внуков, она увлеклась политикой. Целыми днями она проводила в ругани и спорах, требуя от новгородцев полного разрыва с Москвой.

— Москаляку на гиляку! — каждый раз задорно кричала она, выходя из дома.

— Кто не скачет, тот москаль! — начинала Марфа прыгать по улице, как лягушка.

— Москали есть?! — выпрыгивала она на центральную торговую площадь и начинала вопить всякую похабщину и матерщину в отношении нелюбимых ею москвичей.

И не дай бог кто-то делал ей замечание за неподобающее поведение. Тут же начинался политический спор, и Марфа преследовала такого человека целый день, не давая ему ни поесть, ни отдохнуть. Даже по ночам такой бедняга не мог уснуть, так как Марфа со своими престарелыми подругами (у ней была целая компания таких же, как она, злобных старушек) окружали его дом, дико вопили под окнами и жгли факелы. В конце концов, у любого сдавали нервы, с Марфой соглашались во всем и еще униженно просили у ней прощения.

Насчет причин ее ненависти к москвичам ходили разные слухи. Одни, говорили, что в молодости ее соблазнил, а потом бросил заезжий москвич. Другие уверяли, что она была с детства была помолвлена с одним богатым новгородцем, но тот нашел себе более выгодную партию в Москве. Третьи считали, что москвичи тут вообще не при чем, а Марфа просто слегка поехала головой.

Так это было или иначе неизвестно, зато известно, что она, пользуясь всеобщим страхом перед ее особой, настояла направить литовскому князю и по совместительству польскому королю Казимиру Четвертому письмо, в котором новгородцы просили его о защите против москвичей.

— Подпишем письмо. Все равно иначе Марфа от нас не отстанет! Казимир — мужик умный, он поймет, что мы пошутили! — легкомысленно рассуждали между собой новгородцы.

Однако все вышло совершенно не так, как они задумывали.

Письмо было перехвачено людьми Ивана Третьего (по еще одной конспирологической версии Марфа была его тайным тщательно законспирированным личным агентом).

Иван, рассердившись, направил в Новгород официальную делегацию.

— Уважаемые, братья новгородцы! Иван Васильевич считает ваше письмо недоразумением! — объявили московские дипломаты на Вече. — Бейте ему челом, а он продолжит блюсти ваши вольности. Будем жить по старинке: вы нам платите налоги и не входите в союзы с враждебными нам странами, мы же, как уважали до сих пор, так и будем уважать ваше государственное устройство и независимость!

— Пошли вы на фиг! — тут же принялась кричать Марфа. — Мы вас презираем! Ваш Иван Третий для нас никто! Он не господин нам, а…

Дальше последовал грубый площадной мат.

— Вы что ругаетесь, женщина? У вас с головой все в порядке? — удивлялись послы.

— Это я еще не ругаюсь, мужчины! Когда я заругаюсь, вам плохо станет! Так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову, а то мы вам так накостыляем — забудете кто вы такие!

Смущенная таким приемом делегация возвратилась в Москву.

— Новгородцы будто сбесились! — жаловались они. — Матерятся на тебя самыми последними словами.

Иван Третий направил на Новгород сразу три армии, которые с разных сторон вошли в республику. В июле 1471 года на берегах реки Шелони новгородское ополчение было полностью уничтожено модернизированной армией Ивана Третьего.

Военное поражение тут же привело к резкой смене политической обстановки в самом Новгороде. Большинство местных олигархов, которые из-за боязни конфликтов поддерживали Марфу, теперь перебежали в промосковскую партию. Народ, который раньше слушал ее, теперь грозился избить свою предводительницу. Даже сама Марфа, опасаясь быть избитой, предпочитала отсиживаться дома.

К Ивану Третьему новгородцы направили посольство, умоляя о пощаде.

Тот, следуя своему правилу во всем действовать постепенно, простил мятежный город, взяв с него лишь небольшую контрибуцию и отрезав от республики часть земель.

Но это был только первый акт.

В 1475 году Иван приехал в Новгород в качестве верховного судьи. Формально он имел на это право по Яжелбицкому мирному договору 1456 года.

Новгородцы, привыкшие к мздоимству в суде, понесли великому князю свои сбережения. Однако тот, к их непомерному удивлению, с негодованием и публично отверг мзду, что было для Новгорода делом невиданным.

— Вы что с ума сошли? За кого вы меня принимаете? — возмущался московский государь, топча ногами деньги и подарки.

— Как это так? — поражались новгородцы. — Судья не берет денег. Как же он после этого судить собирается? Интересно будет посмотреть.

Люди толпами повалили на суд и поразились там еще больше. Богатые новгородские бояре, которые давно привыкли смеяться над правосудием, легко покупая его, теперь проигрывали дела нищебродам и присуждались к выплате огромных штрафов и неустоек.

Буквально каждое решение Ивана сопровождалось криками радости и бурей аплодисментов простого народа.

Популярность великого князя взлетела до небес. Когда через пару месяцев после завершения судебных процессов, Марфа вновь выпрыгнула на площадь ее отлупили так, что унесли на носилках.

Кроме рассмотрения гражданских исков, Иван показательно арестовал и увез с собой в Москву нескольких лидеров пролитовской партии, которых обвинили во взяточничестве и коррупции (хотя в этом при желании можно было смело обвинять всех новгородских чиновников).

После такого никогда прежде невиданного торжества правосудия, в Москву толпами повалили новгородцы, неся иски и жалобы великому князю.

Однажды, разбирая очередное запутанное судебное дело, в котором в качестве ответчика участвовал дьяк (секретарь) новгородского веча Захар Овинов, великий князь как бы невзначай заметил:

— Скажи мне, Захар, ради любопытства. Ты за кого меня принимаешь? За своего государя, который имеет право судить новгородцев, или, может, за частное лицо, у которого такое хобби?

— Конечно, за своего государя! — удивился дьяк.

— Запишите это в протокол! — попросил Иван Васильевич.

Вскоре в Новгороде появилась очередная делегация от великого князя. Собравшиеся на вече люди с удивлением услышали от них следующую речь:

— Наш великий князь Иван Васильевич, рассмотрев просьбу Вашего посла дьяка Захара Овинова, милостиво соглашается принять на себя титул Государя Великого Новгорода. Спасибо за доверие!

Люди кто растерялся, кто ничего не понял, так и оставшись стоять с раскрытым ртом.

— Пошли вон!!! — вероятно, почувствовав, что пришел ее звездный час снова завизжала Марфа. — Ваш Иван Васильевич — козел, импотент и…

Последовал грубый мат.

— Прекратите хулиганить, женщина! — попросили послы.

— Я еще не начинала, мужчины! Я вашего Захара прямо здесь сейчас завалю! Иди сюда, падла, я тебя на куски порву! Девчонки налетай!

Марфа с несколькими своими боевыми подругами бросилась на ничего непонимающего Захара Овинова (он был удивлен всем происходящем не меньше других), повалили его на землю и забили до смерти.

Когда послы доложили об этом происшествии в Кремле, Иван Васильевич спокойно улыбнулся, ничем не выдавая внутреннего волнения.

— Итак. Безвинно убили моего подданного! — констатировал он. — Это хладнокровное и жестокое убийство преданного мне человека не может остаться безнаказанным! Кому-то придется ответить по полной! Вся русская рать идет на Новгород! Вперед, ребята!

Московская армия окружила Новгород со всех сторон, однако воевать не пришлось (1477 год).

Московская партия в самом городе, поддерживаемая теперь абсолютным большинством элиты и народа, взяла власть в свои руки.

Марфе опять хорошенько намяли бока, и даже хотели вовсе убить ее, но Иван Васильевич из непонятных соображений (возможно, она все-таки была его тайным агентом) проявил милосердие и отправил вздорную старушку в монастырь в Нижний Новгород.

В январе 1478 года жители Новгорода были приведены к присяге великому князю, а символ новгородской республики, вечевой колокол, был снят и увезен в Москву.

Завершающий акт присоединения Новгорода произошел в конце следующего 1479 года. Некоторые недовольные лишением вольности новгородцы составили заговор, о котором тут же стало известно Ивану Васильевичу (у него была в городе разветвленная сеть агентуры).

Великий князь подошел к Новгороду с огромной армией, сжег посады и потребовал капитуляции. Сопротивляться было бесполезно.

В наказание за мятеж у нескольких тысяч новгородских бояр и купцов национализировали имущество, а их самих насильственно переселили вглубь Московского княжества. Новгородское боярство перестало существовать как класс.

Огромное пространство нынешней России от Финского залива до Белого моря вошло в состав нарождающейся русской империи Ивана Васильевича.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СТОЯНИЕ НА РЕКЕ УГРЕ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ МОНГОЛО-ТАТАРСКОГО ИГА

Между тем слух об экспансии Москвы дошел до Золотой Орды, где царствовал тогда очередной хан Ахмат. К этому времени когда-то могущественная держава, созданная Батыем, развалилась на несколько частей. На ее территории появилось Ногайское ханство, Крымское ханство, Казанское ханство и множество других ханств, однако в устье Волги еще продолжало сохраняться ее ядро. Весь пятнадцатый век вплоть до Василия Второго ханы Золотой орды продолжали получать выход (дань) с Москвы, и только Иван Третий в последние годы перестал перечислять платежи.

— Ничего себе! — поразился хан Ахмат. — Мы от Ваньки уже лет десять дани не видали! Нам он писал, что у них экономический кризис! А получается, что он целые государства завоевывает! Это что вообще такое? Совесть у него есть?

Вскоре Иван Васильевич получил из Орды письмо следующего содержания:

«Привет, холоп мой Ивашка!

Что-то давно от тебя ни слуху ни духу! Почитай, скоро лет десять будет, как жду от тебя, раб мой, дани, а ты все под разными предлогами увиливаешь и хитришь!

Смотри, как бы не пришлось пожалеть! С такими хитрыми людишками, как ты, у меня разговор короткий. Раздену донага и отстегаю плетью!

Или, может, ты память потерял, что столько лет не платишь мне выхода?! Так я тебе ее (память) быстро верну на место!

Или ты забыл, как мои деды трахали твоих дедов? Напомнить? Я ведь не поленюсь! Приеду в Москву и набью твою белую задницу!

Твой царь. Ахмат».

— Какой хам! — поморщился Иван Васильевич, комкая письмо. — Диктую ему ответ:

— Ты сам холоп и хам! Точка. Государь всея Руси Иван Васильевич.

После такой переписки война с Золотой Ордой стала неизбежной.

Хан Ахмат заключил союз с Казимиром Четвертым, королем польским и великим князем литовским. Этот Казимир уже давал ранее обещание Новгороду заступиться за него перед Москвой, однако, когда московское войско пошло войной, предпочел этого не заменить.

Иван Третий в свою очередь нашел себе союзника в хане Крымской Орды Менгли — Гирее, который гораздо более уважал свои обязательства и тут же напал на Литву. Казимир был выведен из игры, даже не начав участвовать в ней.

Тем временем, Ахмат, уверенный в помощи Литвы, повел свое войско по ее территории и встал возле пограничной с московскими землями реки Угры. С другой стороны реки расположилось русское войско под командованием сына великого князя, Ивана по прозвищу Молодой.

Оба войска тут же начали оживленно вести перестрелку. Несколько раз монголы пытались переправиться через реку, но были отбиты. Каждый день бойцы враждебных армий ругались и плевались через реку, ожидая, что наконец придумают их полководцы.

Между тем, Москва пришла в панику. В народной памяти еще были живы воспоминания о кровавых монгольских набегах, которые с течением лет еще больше преувеличивались.

Как нарочно стали происходить нехорошие предзнаменования: ночью церковные колокола зазвонили сами собой, а в церкви Рождества Богородицы упал верх и сокрушил иконы (надо думать, что в тылу москвичей работали вражеские диверсионные группы).

Видя всеобщую панику, напрягся и сам Иван Васильевич. Он любил войну, но только тогда, когда она шла где-то вдалеке, а сам он находился за каменными стенами Кремля, планируя операции, или же, когда войско противника было уже сломлено и уничтожено, и оставалась только принять капитуляцию.

Теперь, когда пришла реальная опасность штурма его столицы, Иван Третий затосковал.

Ко всем прочему его еще живая мать, инокиня Марфа, не давала сыну покоя, целыми днями ходила за ним и пилила:

— Монголы уже под Москвой, а ты, сынок, все в носу ковыряешься. Ты мужик или тряпка половая? Был бы жив твой отец — он бы тебя за такие дела по головке не погладил. Он хоть и слеп был, да от брани никогда не увиливал. Настоящий был мужик, царствие ему небесное! Помню, как он с похмелья после нашей свадьбы еле встал с кровати, собрал таких же пьяниц, как он сам, и пошли они, опохмелившись, получать люлей!

— Что вы, мама, за мной целыми днями по пятам ходите? Заняться вам больше нечем? Идите лучше молитесь!

— Я помолюсь, сынка, не волнуйся. Я давно уже знаю и даже смирилась с тем, что ты у меня трус! Помню, ты еще младенцем в колыбели писался, когда я тебе страшные рожицы показывала! Я одного боюсь, как бы от твоей трусости большой беды не стало! Мне люди рассказали, что вчера видели, как звезды падали с неба и разбивались на мелкие осколки. Воистину святые отцы говорят, что вся наша Русь скоро разлетится на части, а род твой угаснет навсегда!

— Хватит меня пугать! — раздраженно отворачивался от нее Иван. — Мое дело не носиться с мечом по полю, а думать! Я, между прочим, уже послал людей по Волге атаковать их монгольскую столицу, Сарай! Сейчас я думаю, что еще можно сделать, а вы мне, мама, мешаете!

— Если ты так боишься смерти, сынок, то передай воинов мне. Пусть я женщина, а ты мужчина, я стара, а ты молодой, я больна, а ты здоров, как бык, но зато я не пощажу себя, и смело встану против врага!

— Вы кого угодно достанете, мама! — стукнул кулаком по трону Иван. — Хорошо. Я поеду в армию! Если вам так хочется, я сегодня же выезжаю!

Иван в самом деле выехал из Москвы, однако доехал только до Коломны и остановился. Там он пустился в размышления:

— Прадед мой, Дмитрий Донской, был умным человеком, однако убежал от Тохтамыша! Дед мой, Василий Первый, тоже большого ума был мужчина,

и ускакал от Едыгея! А вот отца моего, который, честно говоря, не блистал умом, поймали монголы и чуть не убили в плену. Получается разумный человек предпочитает бежать, а не лезть на рожон!

Иван повернул коня и вернулся в Москву.

Как раз в этот день в Кремль под защиту каменных стен перебрался простой народ, который под руководством матери великого князя вооружился и готовился к обороне. Увидев, великого князя, которого все считали уехавшим на войну, люди пришли в изумление.

— Ты как здесь оказался Великий Государь? — удивлялся народ. — Где монголы? Что с тобой случилось?

— Сынок?! — завопила инокиня Марфа. — Ты каким ветром?

На минуту растерялся и сам Иван Васильевич, неожиданно оказавшись почти без охраны в толпе вооруженных людей. Как великий физиономист, по суровым лицам защитников Москвы он сразу прочел, что, если скажет правду, то его

никто не поймет.

Сейчас был такой уникальный момент, когда монарха, находящегося на вершине его могущества, могли убить простые люди за неосторожно сказанное слово.

Надо отдать должное Ивану Васильевичу, который сразу взял себя в руки и тоже выразил на лице крайнее изумление.

— Что происходит? Разве это Москва? — оглядывался он вокруг, как будто не понимая, где он находится. — Что за чудеса!? Я мчался к войску самой короткой дорогой через лес и очевидно заблудился. Несколько часов плутал в чаще и, наконец, услышал воинственные крики и лязг оружия! Я, конечно, очень обрадовался, пустил коня в галоп, надеясь, что тут идет бой с проклятыми монголами! И вдруг опять оказался в Москве! Чудеса в решете!

Ивану Васильевичу поверили (он был прекрасным артистом) и, дав пирожков на дорожку, с богом отправили в обратный путь.

На этот раз великий князь поехал в подмосковное Красное село, где у него случился небольшой нервный срыв.

— Поеду в войска — меня убьют монголы, а останусь здесь — собственный народ погубит! — метался он. — Что делать?!

Скоро село наполнилось командирами и священниками.

Военные на многочисленных совещаниях уверяли его, что армия у нас крепкая и способна дать отпор. Священники успокаивали его нервную систему, убеждая в собственной силе и правоте общего дела.

Последней каплей стало письмо матери великого князя, в котором она грозилась, что скоро приедет и прочтет ему небольшую лекцию.

Не дожидаясь любимой матушки, Иван Васильевич в третий раз выехал к войску.

В этот раз он доехал до городка Кременец, который находился примерно в шестидесяти километрах от театра боевых действий на реке Угре. Далее великий князь ехать на отрез отказался, заявив, что отсюда ему удобнее вести управление боем.

Если на Угре собрались наиболее смелые защитники русской земли во главе с Иваном Молодым, то Кременец наполнился вельможами, придворными, снабженцами и прочими тыловыми крысами.

Это общество, как пишет летописец «богатых сребролюбцев и брюхатый предателей» приступило к ответной психологической атаке на нервную систему Ивана Васильевича. Если до этого его буквально всем миром принуждали дать бой монголам, то теперь наоборот окружение уговаривало его заключить мир и выплатить дань.

— Лучше выплатить часть, чем потерять все! — уверял его толстый боярин Ощера. — Зачем рисковать? Я сам искренний сторонник свержения монгольского ига! Но политика есть искусство возможного! Сейчас не время давать сражение! Мы не готовы к этому не в военном отношении, не в психологическим, не в ментальном, не в материальном! Может, лет через двадцать или тридцать, когда будут созданы необходимые экономические условия, можно будет подумать о таком глобальном противостоянии цивилизаций! Сейчас же мы только потеряем войско, а нас самих возьмут в плен и ослепят! Образумься, великий князь, и пойми, что у нас есть только один выход: немедленно повиниться перед Ахматом, выплатить дань и заключить мир!

— Голова идет кругом от этих проблем! — вздыхал Иван Васильевич. — Если я пойду на мир, то меня ни церковь, ни народ, ни собственная мать не поймут!

— Церковники воевать не будут, вот они и геройствуют! — подхватил еще более толстой вельможа Мамон. — Ты, Государь, назначаешь митрополитов, значит, ты истинный глава церкви. Прикажешь, и каждый день в церквях будут петь Славу хану Ахмату. Народу мы тоже легко голову задурим. Скажем, что мы, заключая мир, спасли его от погибели и разорения. Люди еще благодарить будут. Ну, а маму можно в монастырь сослать, чтобы она вам, Государь, не досаждала!

Под влиянием таких речей, великий князь все больше впадал в уныние и уже мечтал о заключении мира, жалея только расставаться с большими деньгами.

Ахмат в отличии от Ивана находился на передовой и каждый день видел, что в мелких стычках и перестрелках преимущество почти всегда остается за русскими, которые были лучше вооружены и подготовлены. Наблюдая с другого берега реки русскую армию, он все больше боялся ее мощи, и уже сам был не рад, что ввязался в эту авантюру.

Раздетая, босая, плохо обученная монгольская армия терпела значительный урон и бывала бита повсюду. Кроме того, мнимый союзник глава Польши и Литвы Казимир так и не пришел на помощь, увязнув в войне на другом фронте с крымским ханом Менгли — Гиреем. В монгольском войске совсем пропало настроение, и Ахмат находился в еще в большом подавленном состоянии, чем Иван Третий.

Тем временем, заканчивалась осень и подступали холода.

Однажды в конце октября Ивана Васильевича разбудил гонец со срочным известием: ночью Угра замерзла, и с минуты на минуты надо ожидать атаки монгол.

В ставке великого князя началась паника. Толстопузые бояре грузили сундуки с золотом, которое успели наворовать на поставках в армию.

— Доигрались, великий князь! — вопил больше всех боярин Ощера. — Говорил я, что надо было умолять Ахмата о мире! А теперь нас всех перебьют!

— И ограбят! О, мои миллиончики! — надрывался Мамон.

Иван Васильевич велел гонцу передать срочный приказ войску отходить в направлении его ставки на Кременец.

Русская армия, получив приказ, начала отступление. Сначала оно проходило организованно, однако затем, опасаясь удара в спину, полки потеряли всякий порядок и со всех ног бросилась удирать.

Когда монголы увидели, что русские бегут, они в свою очередь пришли в панику.

— Мне конец! — вопил хан Ахмат. — Нас окружают за всех сторон! Где это видано, чтобы сильное войско, бежало от слабого?! Нас хотят заманить в западню и всех перебить! У меня отнимут все богатства! Бежим скорее, воины!

Оба войска бросилась драпать с приличной скоростью в противоположных направлениях.

Иван Васильевич как раз сам грузился на телегу, чтобы эвакуироваться, когда в Кременец прискакал очередной гонец и доложил о происшедшем курьезе.

— А мое войско где? — тихо спросил великий князь.

— Бегут сюда со всех ног. Я их по дороге обогнал. Минут через десять будут здесь.

В этот непростой момент, когда любой другой человек на его месте скорее всего позорно растерялся, Иван Васильевич проявил весь свой гениальный ум.

Когда его солдаты в расстроенном порядке добежали до Кременца, великий князь уже ждал их, стоя в полном параде на телеге под развевающимся стягом.

— Поздравляю с заслуженной победой, бойцы! — кричал он запыхавшемся от долгого бегства солдатам. — Вы сделали это! Вы лучшие! Слава героям! Благодаря разработанному моим штабом блестящему тактическому маневру, мы одержали полную и безоговорочную победу. Спасибо, ребята! Враг разбит! Победа за нами! Монгольское иго на Руси окончательно и бесповоротно свергнуто! Ура!

— Ура!!! — подхватили изумленные солдаты. Они обнимались, целовались, верили и не верили всему происходящему.

Забегая вперед скажем, что все, что все или почти все, что сказал Иван Васильевич, оказалось абсолютной правдой.

Уже в январе следующего 1481 года киллер, посланный великий князем, убил хана Ахмата. Опозоренные бегством монголы уже никогда больше не смели претендовать на дань (выход) с русский земли. Вскоре они, вероятно, не выдержав позора, предпочли тихо эмигрировали обратно к себе в Монголию, так как никакой массовой популяции монголов на территории современной Астраханской области России (центральная часть Золотой Орды) с тех пор не наблюдалось.

Стояние войск на реке Угре стало окончательной точкой в истории вассальной зависимости Москвы от Орды, а Иван Васильевич, ободрившись победою, стал думать о новых завоеваниях.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ТВЕРИ И ВЯТКИ

В 1485 году умерла мать великого князя, инокиня Марфа, которая, напомним, была тверской княжной. Иван Васильевич будто ждал этого момента, чтобы окончательно ликвидировать независимость Тверского княжества.

Здесь им был применен новый политический прием (в дальнейшем он постоянно пользовался им в войнах с Литвой). Иван Васильевич объявил, что тверские бояре, недовольные своим князем, могут перейти на московскую службу и получить за это преференции.

Многие тверяки, внешне изображая из себя патриотов своего княжества, давно в тайне мечтали переехать в Москву, что было теперь престижнее и сулило значительные материальные выгоды. Сначала робко по одному, а затем целыми толпами они стали поступать на московскую службу. Тверское княжество стремительно оскудевало управленческими кадрами. Главная же беда для Твери заключалась в том, что бояре переходили на службу вместе со своей землей, и вскоре почти вся территория Тверского княжества оказалась заселенной новыми москвичами (бывшими тверскими боярами).

Тверской князь, Михаил Борисович, был так всем этим поражен, что совершенно потерялся и повел себя будто соблазненная и брошенная женщина. Он стал повсюду бегать, плакаться и жаловаться на свою судьбу. Особенно он любил изливать горечь в письмах, которые рассылал по всему земному шару. Одно из таких посланий он адресовал уже знакомому нам Казимиру Четвертому:

«Великий польский король и князь литовский, дорогой друг Казимир!

Со мной случилась страшная беда! Я оказался обманут в самых лучших своих чувствах!

Мое боярство, которое я так любил, так холил и лелеял, подло посмеявшись надо мной, перебежало к московскому князю!

Как же тяжело мне, Казимир, быть жестоко обманутым в своих лучших чувствах, и вместо ответной любви увидеть самое низкое предательство!

Я так верил этим низким людям, а они бросили меня!

Будь проклят этот Иван, который переманил их своими большими деньгами!

Бог видит, кому тяжко! На чужой беде счастья не построишь!

Я очень хочу увидеть тебя, Казимир, и поплакать на твоем могучем плече!

Навечно твой друг, Михаил. Великий князь Твери».

Это письмо оказалось перехваченным людьми Ивана Васильевича, и он, прочитав его, устроил грандиозный скандал.

— Мало того, что этот Михаил переписывается с моим недругом Казимиром, так он еще безвинно поносит меня! Разве я виноват в том, что его бояре хотят служить мне, а не ему? За что он меня проклинает?! Как у него язык повернулся сказать, что я переманиваю к себе его боярство? Если я кого-то принял у себя, то не иначе как из чувства милосердия и любви к ближнему! Я ужасно оскорблен и немедленно объявляю войну!

Тверской князь Михаил, как говорится не успел глазом моргнуть, как под стенами его столицы оказалась огромная московская армия с мощной артиллерией (сентябрь 1495 года).

Уже на следующей день после ее появления все оставшееся тверское боярство приехало к Ивану Васильевичу и, всячески унижаясь, стало проситься к нему на службу.

Расстроившись окончательно, брошенный всеми последний независимый князь Твери бежал к Казимиру, а Тверское княжество бескровно вошло в состав империи Ивана Третьего.

Это была очередная блестящая победа великого князя, однако главные его завоевания предстояли впереди.

Сначала он обратил свой взгляд на Восток и первое, что ему попалось на глаза, было Казанское ханство.

С момента его основания уже известным нам судьей Улу-Мухаммедом (см. нашу книгу «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») Казань часто воевала с Москвой. Однако все эти войны были несерьезными и больше напоминали набеги, чем военные компании. То казанцы приходили пограбить московскую землю, то москвичи разоряли Казань.

— Не порядок! — заметил Иван Васильевич.

В 1487 году его войска после полуторамесячной осады взяли Казань, однако, опасаясь мусульманского сепаратизма, он не стал присоединять ее к империи, а только усадил там на престол своего ставленника, хана Махмет-Аминя.

В 1489 году была присоединена Вятка (сейчас — Киров).

В этом случае Иван Васильевич решил действовать через церковь. Сначала митрополит под его диктовку написал вятчанам грозное послание, укоряя их в том, что они до сих пор остаются независимыми и медлят присоединиться к державе великого князя.

«Вы будете прокляты православной церковью, если не прекратите безобразничать и не подчинитесь Ивану Васильевичу, ибо то, что вы живете без его руководства ужасно и богопротивно!», — писал он, в частности.

— Не перебор будет, Государь? — прочитал только что написанное им послание митрополит. — С проклятием ты не погорячился? Вроде бы они ничего плохого не сделали!

— Ты подписывай! Потом разберемся сделали или не сделали! — улыбнулся Иван Васильевич.

Получив такое письмо, жители Вятки совершенно растерялись. Вскоре появилось московское войско, которое стало брать их города практически без сопротивления. Тех же, кто все-таки пытался воевать, арестовали и насильственно переселили в другие регионы. Огромная, богатая пушниной область, вошла в состав русской державы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. РАСШИРЕНИЕ РУССКОЙ ДЕРЖАВЫ НА ЗАПАД

Разобравшись с восточным направлением, Иван Третий обратил свой взор на Запад, где раскинулось Литовское княжество с русским и православным

в большинстве своем населением.

Между тем, еще во времена Дмитрия Донского литовцы не раз переходили границу, грабили и разоряли русские города, убивали и уводили в плен мирное население (эти события описаны в нашей книге «Юмористическая история монголо-татарского ига»).

Объединить все русские земли в составе одной страны и, вместе с тем, навсегда прекратить междоусобицу между русскими было сверхзадачей Ивана Третьего, и он со всей энергией взялся за это дело.

Уже опытный к тому времени политик применил сразу несколько технологий.

Во-первых, московский митрополит дал команду православным церквям Литвы активно агитировать паству об объединении Москвой.

Во-вторых, местное боярство стало зазываться вместе со своими землями на службу в московское государство. Многие литовские вельможи, соблазненные преференциями, пошли на службу к Ивану Третьему. Среди них известные впоследствии дворянские фамилии: Одоевские, Воротынские, Бельские и т. д.

В конце восьмидесятых годов пятнадцатого века в Литве началась так называемая «порубежная (пограничная) война», когда решившие перейти на московскую службу литовские бояре (их владения, по счастливому совпадению, располагались на границе с Русью) воевали со своими родственникам, оставшимися верными Литве.

Уже известный нам польский король Казимир обратился с нотой протеста к Ивану Васильевичу, возмущаясь его поддержкой сепаратистских мятежей литовский подданных. В ответ он получил от русского Государя письмо следующего содержания:

«Любимый друг мой и брат, Казимир!

Ты справедливо пишешь о возмущении своими подданными боярами, которые подымают против тебя мятежи. Я искренне сопереживаю тебе в этом вопросе и, поверь мне, возмущен не меньше твоего. Мне непонятно и обидно только одно: почему-то ты обвиняешь в этом меня?!

Посуди сам, если какие-то, не побоюсь этого слова, неадекватные люди подымают против тебя бунты, как можно винить в этом своего соседа, друга и брата?

Ты видел хоть одного моего солдата в своих владениях? Или, может быть, я объявил тебе войну?

Очнись, Казимир! Между нашими государствами давно уже установлен прочный и нерушимый мир!

Как у тебя рука поднялась писать мне такие чудовищные обвинения?!

Мне и грустно, и смешно!

Да, признаюсь, иногда я по христианскому своему милосердию жалею кого-нибудь из этих убогих. Что с того? Разве виновен я, что из-за своей доброты даю приют несчастным?!

Я очень расстроен, друг мой, твоим поведением, но надеюсь, что, получив это письмо, ты осознаешь свою вину передо мной и извинишься.

Не забудь также покаяться перед Господом богом!

Навеки твой друг. Иван Васильевич».

Однако, когда в 1492 году Казимир умер, оказалось, что московский государь очень даже причем в этой войне.

После смерти Казимира его страна разделилась между сыновьями: старшему, Альбрехту, досталась Польша, а младший, Александр, стал великим князем Литвы. Иван Васильевич посчитал, что возникла удобная ситуация, чтобы открыто вступить в войну.

Русские войска перешли границу и внезапным ударом захватили Мценск, а следом взяли сильную приграничную литовскую крепость — Вязьму.

Одновременно с этим на Литву с юга напала союзная с Москвой Крымская Орда.

В этой сложной ситуации новый литовский князь, Александр Казимирович, боясь лишиться всего, предложил мир. По его условиям к Москве переходила огромная территория (Одоевское, Трубчевское и многие другие княжества, а также крепость Вязьма).

Несмотря на территориальные потери, Александр считал мирный договор своей дипломатической победой, поскольку ему, кроме прекращения военных действий, удалось добиться заключения династического брака с дочерью Ивана Васильевича, Еленой.

Этот брак, который породнил его с московским великим князем, должен был по расчетам Александра поставить окончательную точку в конфликте, и служить в дальнейшем гарантией мира между двумя соседними государствами.

Однако Иван Васильевич смотрел на этот брак совершенно

по- другому, рассчитывая с его помощью наложить руку на литовское государство по примеру Рязани.

В своем письме дочери, направленном сразу после ее замужества, он попытался разъяснить свои представления о ее семейной жизни.

«Когда ты вышла замуж, бедная моя Леночка, я, благословляя тебя, имел надежду, что твой муж, Сашка, возьмется за ум.

Однако прошло уже несколько дней с вашей свадьбы, а он остался таким же непутевым, каким был всегда. У него не получается нормально княжить, и больше нет никакой надежды, что когда-нибудь получится! Делать нечего! Чтобы спасти вас от неминуемого краха, придется мне, старику, засучить рукава и взять на себя управление Литвой.

Тебе необходимо немедленно отстранить своего мужа от престола. Можешь его убить или засадить в сумасшедший дом. Если же он вздумает показать свой дикий нрав, не бойся, я найду средства защитить тебя и унять этого негодяя.

Навеки твой отец, Иван Васильевич».

Однако Елена оказалась совершенно другим человеком, чем сестра Анна, которая в свое время в аналогичной ситуации помогла завладеть Рязанью. Вместо того, чтобы слушаться советов отца, она стала вставлять ему палки в колеса. В ответном письме Елена сообщила свое мнение о его проекте.

«Дорогой папа!

Большое спасибо тебе за заботу, но меня мой муж вполне устраивает. Он очень нежный и заботливый, а совсем не такой, как ты о нем пишешь.

Что касается управления Литвой, то мы справимся как-нибудь сами.

В любом случае спасибо за предложение, однако у тебя своих дел по горло.

Любящая тебя дочь, Елена».

Иван Васильевич страшно разозлился и тут же продиктовал ответ.

«Получил твое послание, доченька, и, признаюсь, до сих пор пребываю в шоке!

Как ты можешь врать мне, что у вас все замечательно, когда у тебя такой непутевый муж? Тебя там что ослепили? Неужели ты ничего не видишь?

Я объясняю тебе последний раз: у вас с мужем один выход в жизни — передаться под мою опеку.

Я умолкаю, дочь, чтобы не наговорить тебе грубостей! Только учти, что во мне душа клокочет от ярости.

Покайтесь с мужем немедленно и напишите мне, что готовы принять меня в свою семью в качестве вашего опекуна и правителя Литвы.

Твой негодующий отец, Иван Васильевич».

Однако его резкие слова не возымели никакого действия. Скоро он получил ответ.

«Дорогой отец!

Еще раз благодарю тебя за заботу, но, если ты действительно хочешь мне помочь, присылай деньги. Тем более, что ты очень хорошо сэкономил на моем приданном.

Любящая тебя дочь, Елена».

— Кошмар! — схватился за голову Иван Васильевич. — Кого я вырастил? Это какая-то оторва!

Однако будучи очень терпеливым и выдержанным человеком он продолжал вести переписку с дочкой еще почти пять лет, всячески склоняя ее на свою сторону. Не добившись ничего, он наконец, оставил надежду и решил возобновить военные действия (1500 год).

Вновь литовские бояре запросились на московскую службу. Вместе с ними под власть Москвы перешли Чернигов, Гомель, Новгород-Северский, Рыльск и ряд других княжеств. Иван Васильевич в этот раз не стал делать вид, что он тут ни причем, открыто принял их в свое подданство и послал в Литву воинский контингент.

В июне 1500 года русские войска взяли Брянск и Дорогобуж.

В следующем месяце русская рать под командование князя Даниила Щеня наголову разбила литовское войско и взяла в плен их командующего гетмана Острожского.

Тем временем, союзник Москвы крымский хан Менгли-Гирей совершил глубокий рейд в тыл Литвы, где разграбил и спалил Луцк и Владимир Волынский.

В ответ Александр заключил союз с Ливонским орденом, однако его рыцари, только вступив в русские края, сразу подхватили инфекцию (на Руси бушевали эпидемии), что вывело из строя большую часть армии. В ноябре 1501 года войска Даниила Щени разгромили ливонских крестоносцев под Дерптом, и они в панике бежали из России.

После таких блестящих военных компаний Иван Васильевич продиктовал своему разгромленному зятю условия мира, по которому Литва признала за Москвой все завоеванные ею земли, в том числе Чернигов, Брянск, Гомель и Новгород Северский.

Это была примерно треть всей территории Литвы.

Александр Македонский, Наполеон и Тамерлан побеждали в великих сражениях и создавали огромные империи, которые, однако, существовали непродолжительное время и рассыпались, как карточные домики.

Иван Васильевич ни в каких великих битвах не участвовал (самая знаменитое его сражение — стояние на реке Угре), однако освободил Русь от вассальной зависимости от Золотой Орды и создал великую державу, которая до сих пор составляет ядро современной России.

Как сказал по этому поводу современник Ивана Васильевича молдавский государь Стефан Великий:

— Мой сват, Иван Васильевич, удивительный человек. Он всю жизнь просидел дома и во много раз умножил свою державу, а я, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить границы.

Удивительно, но личность фактического создателя русского государства оказалась заслоненной для потомков фигурой его внука и полного тезки: Ивана Васильевича Грозного №2, правившего во второй половине шестнадцатого века (о нем речь пойдет впереди).

Таковы гримасы истории, но мы в меру наших сил постарались исправить это досадное недоразумение.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЕЛИГИОЗНАЯ БОРЬБА В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ. ЕРЕТИКИ, ИОСИФЛЯНЕ И НЕСТЯЖЕТЕЛИ.

После заключения православным патриархом Флорентийской унии (об этом мы писали в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») и падения Константинополя под ударом турков (1453 год), русская церковь стала автокефальной, т.е. независимой от духовных властей Византии.

Если ранее со времен принятия христианства на Руси (988 год) митрополита всея Руси присылали из Константинополя, то со второй половины пятнадцатого века его формально выбирали русские священнослужители на церковном соборе, а фактически назначал московский великий князь.

Таким образом, православная церковь находилась под контролем Ивана Третьего, хотя в этом вопросе имелись свои тонкости и нюансы.

Использую церковь, в качестве политического инструмента, Иван Васильевич, как интеллектуал своего времени, не был религиозным догматиком и не чуждался еретических течений. Мало знающие и читающие православные священники не удовлетворяли пытливый ум великого князя.

К тому времени в Западной Европе уже прошел пик популярности вальденской (альбигойской) ереси, которая, однако, пустила глубокие корни в религиозном сознании особенно на юге Франции. В Чехии во многом победила реформация Яна Гуса. Впереди уже маячили 95 тезисов Мартина Лютера (1517 год), положившие начало мощнейшему протестантскому движению.

Вся эта религиозная ересь (с точки зрения православия и католичества) была, в сущности, об одном: люди возмущались отличием практики официальной церкви от теории Иисуса Христа.

Христос проповедовал любовь к ближнему, а церковь возбуждала ненависть к инакомыслящим вплоть до сжигания на костре.

Христос говорил о крайнем вреде корысти и богатства (легче верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому попасть в рай небесный), а подавляющее большинство церковнослужителей посвящали свою жизнь стяжательству и корысти. Епископы не стеснялись продавать направо и налево должности священников. Архимандриты превратились в ростовщиков, давая деньги под проценты в долг, а затем строго требуя по суду передачи им в рабство должника. Рядовые священники отпускали любые грехи за деньги, сами во всю грешили, а самые совестливые из них, видя, что творится вокруг, спивались с горя.

Церковь превратилась в крупнейшего и богатейшего землевладельца. Еще с давних времен князья отписывали на помин души целые села и угодья, а со времен митрополита Алексея (мы писали об этом в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») передача земель в собственность церкви приобрела гипертрофированные масштабы.

Православные монастыри превратились в крупнейшие аграрные холдинги, на которых работали тысячи рабов-должников и обездоленных наемных крестьян. Кладовые монастырей ломились от собранных припасов, которые хитрые монахи пускали на рынок в неурожайные годы за баснословные деньги, раздевая простой народ буквально до нитки. Когда в стране начинался голод, а это случалось примерно каждые пять лет, монахи только смеялись и радовались новым рабам, которые готовы были работать за краюху хлеба.

Как писал по этому поводу ученик святого Нила Сорского инок Вассиан: «Господь повелел раздавать неимущим, а мы (монахи), побеждаемые сребролюбием и алчностью без милосердия отнимаем имущество, забираем у поселянина коровку или лошадку, истязаем братьев наших бичами и прогоняем вместе с женами и детьми из наших владений… Сами богатеем, обжираемся, а работающие крестьяне, братья наши, живут в последней нищете! Хорошо исполняем мы заповедь Христову не заботиться об утреннем дне».

Люди, естественно, видели, как ведут себя их духовные пастыри и стали поглядывать вокруг: нет ли, кого-нибудь получше их священников?

В этой ситуации, когда авторитет официальной православной церкви упал почти до нуля, и в тоже время у народа оставалось христианское мировоззрение и религиозное сознание (другого за неимением науки тогда просто не могло быть), на Руси произошел церковный раскол и стали возникать разные религиозные течения и партии.

В семидесятых годах пятнадцатого века в Пскове и Новгороде появилась некая христианская секта. Неизвестно, как сектанты называли себя сами (все они были впоследствии сожжены). Официальная церковь называла их стригольниками, «новгородскими еретиками» или просто «жидовствующими» (часть их сторонников были евреями). О том, что именно проповедовали сектанты также неизвестно, поскольку все их книги и документы были сожжены вместе с их обладателями. Однако, нетрудно догадаться, что по примеру аналогичных течений в Европе, они нападали на корыстолюбие и пьянство духовенства и не признавали официальную церковь, считая, что по своему поведению, она никак не может считаться служанкой бога на земле.

Несмотря на обрушившиеся на них репрессии, вскоре эта секта распространила свое влияние почти на всю территорию страны.

В самой Москве у них появилось огромное количество приверженцев и не только среди простолюдинов, но и аристократов самой высшей пробы и даже иерархов церкви.

Архимандрит московского Симоновского монастыря, всеми уважаемый монах Зосима, громче других кричал чуть не каждый день о вреде еретичества, не жалея себя, поносил и обличал отступников от православия, а, как впоследствии оказалось, сам был одним из тайных руководителей сектантства (такого рода притворство и обман считались не только допустимым, но и необходимым у еретиков, которые ежедневно жили под угрозой сожжения на костре).

Идеи церковного реформаторства проникли даже в высший бюрократический слой государства и семью великого князя. Тайными сторонниками секты были сноха Ивана Васильевича, жена его старшего сына, Елена Волошанко, и фактический руководитель внешнеполитического ведомства государства, дьяк Федор Курицын.

Сам Иван Васильевич, по собственному признанию, любил поговорить с еретиками. Многие из них были учеными людьми и прекрасно разбирались в учении Христа. Одно время он даже серьезно колебался по вопросу не вступить ли ему самому в секту, однако, в конце концов, воздержался от этого шага, который вряд ли бы нашел понимание у подавляющего большинства подданных.