Бесплатный фрагмент - История одной тени

Предисловие

Немногим позже основания мира, когда из ничего появилось нечто, Единый Создатель Иллахим, Всемогущий и Всезнающий Бог, всерьёз задумался о создании жизни, да непростой, а разнообразной. Не было идеи совершеннее, ибо она единственная в своём роде. Много думал Иллахим, много пробовал, но тщетно. Не знал Всезнающий, с чего начать, не мог Всемогущий создать жизнь. Долго сидел в пустоте одинокий Создатель, тьмой окутанный безжизненной, сидел и размышлял. Ничего не придумал Иллахим и огорчился. Он горько вздохнул, и из его уст вырвался строптивый ветер.

Гулял ветер везде, где захочет. То туда заглянет, то сюда. Не на кого было смотреть любопытному дитяти, не с кем поиграть. Всплакнул Иллахим, глядя на унывающего первенца, одиноко бродящего, и явились в мир воды чистые, воды могучие, синие. Стёрли потоки яркие, плавные всё убогое, незаконченное, потопили безжизненное, бездушное.

Ветер обрадовался, игриво поглаживал сестры своей голубые пряди, создавая волны пенные.

Посмотрел Иллахим на детей своих и подумал. Мысль сорвалась с разума и упала в бесконечность. Не успел поймать её Создатель, к брату с сестрой помчалась она. Играли дети на просторах Вселенной, забавлялись на радость Отцу. Смотрел на них Иллахим, и любовью наполнялось его сердце. Искры трепетного чувства разорвали грудь, и вырвалось из неё пламя яркое. Полная невинности, полная жара сильного, пошла дева пламенная к родне своей. Согревала она всех теплом, радовала красотой.

Смотрел Иллахим на бесконечные игры детей, пытался усмирить их, остановить. Но не давались они ему в руки, не хотели повиноваться. Разозлился Отец, силу кулака своего показал, и вырвались из него единые во всём камень и земля — твёрдость и рассудительность. Усмирились дети вмиг, когда узрели своих брата и сестру, и почтительно поприветствовали новорождённых родственников.

Оглядел детей Иллахим-Создатель и возрадовался. Поставил он всех воедино, плечом к плечу. И чудо произошло: седьмое дитя явилось в свет — жизнь новая из единства восстала. Перед Создателем Всемогущим и Всезнающим теперь стояли семь Великих Вахди, семь Великих Стихий, семь прекрасных детей.

Поручил Иллахим своим детям задание ответственное: нести знания великие, силу праведную и веру чистую в миры, созданные Отцом-Иллахимом, жизнь поручил им множить в этих мирах. Покорно склонившись перед Всемогущим и Всезнающим, согласились Вахди и пошли в миры. Но не было между ними единства, не было равенства.

Долго мучились Вахди, долго поручение не могли выполнить. Жизнь создавали убогую, веру несли слепую, знания и силу копили и старили. Не могли они выполнить наказ. А всё потому, что не могли они быть кем-то, ибо были никем. А никто не может дать что-то, если сам ничто.

Тогда Иллахим помазал своих детей в расу новую, арди именуемую, равенство обозначил среди них, единством заключил. Дал им Создатель имена мирские — имена вечные, дал мудрость и знания верные, веру чистую. Дал им Отец-Создатель также и сосуды крепкие — ардийские, чтобы жизнь сеяли и множили.

Первенца Иллахим нарёк Аарисом. Выпрямился могучий Аарис, гордо голову воздел, но всё же поклонился отцу в благодарность. Дал ему Иллахим силу могучую, силу д`харову, в дар отдал своё дыхание белое. Наказал Отец Сыну отправиться в миры и бурю множить в небесах. Повиновался Аарис и полетел по мирам, рождал бури свирепые, седлал ветра буйные.

Второе дитя назвал Ладией. Пришла Ладия на поклон к Отцу, смиренно поблагодарила. В ответ на покорность дал Создатель дочери своё Око. Далеко Око смотрело: в грядущее вглядывалось, былое отыскивало. Наказал Отец дочери к брату направиться, помочь ему, водами бури наполнить, дожди пролить. Повиновалась Ладия Иллахиму-Отцу. Направилась в помощь Аарису, бури слезами своими наполнила, дожди пролила чистые. Всё вода затопила, всё стёрла, убогую жизнь уничтожила.

Третье дитя звалось Керем. Дал Иллахим деве прекрасной сердце своё пламенное, наказал нести пламя это в вечности, по сердцам других раскладывать, сил придавать. Наказал также ей создавать больше, а уничтожать лишь необходимое. Послушная Керем направилась к брату с сестрой на помощь. Явилась Керем и пламенем сияющим наполнила дыхание брата, силу придала волнам сестры. Единые, равные, очищали они мир от старого, дабы засеять новое.

Четвёртый и пятый назвались Кирот и Кироса — камень и земля. Они явились из одной силы, из одной длани. Эту длань и поделили между собой близнецы: могучему брату крепость кулака досталась, а прекрасной сестре — сила его. Кирот скалы лепил твёрдые, острые. Высекал он их небрежно, сорил осколками. Подбирала исполинские осколки Кироса прекрасная, в песок измельчала и сыпала в воду. Сыпала долго Кироса, усердно. Насыпала земли много там, где хотела. Земля эта — плодородная, часа своего ждала, воду и огонь впитывала, ветрами разносилась.

Шестое дитя, любимое, назвал Иллахим-Отец именем Иес. Дал Создатель Иесу тело своё в дар и душу. Велел дары разделить и вложить в каждое существо и создание живое и неживое. Пошёл Иес поручение отцово выполнять. Шёл он по земле и камням, по воде и огню следовал, жизнь сеял и множил. Что упало, то росло, а что не упало, то ветер нёс вдаль, роняя.

Устал Иллахим, решил отдохнуть. Но плач услышал скорбный девичий. Посмотрел по сторонам Отец-Создатель и увидел дитя, всеми забытое, — мысль быструю. Стояла дева хладная у края пропасти, вниз сброситься вознамерилась. Ужаснулся Иллахим, быстро к ней направился. Успокаивал её, уговаривал не совершать поступок необдуманный. Поддалась уговорам дева, отошла от края пропасти. Иллахим отдал дочери последнее, что у него было — разум. Приказал Ильне, мудрой девушке, нести этот дар бережно, не сеять попусту. Наказал Иллахим дать частицу разума тому, кто попросит.

Исчез Иллахим, растворился в детях своих, растворился в существах и созданиях живых и неживых.

Разрыдались дети, не могли они смириться с утратой Отца. Но делать нечего. Дабы память его почтить, отправились поручения выполнять, Создателем наказанные. Лишь Ладия с места не сдвинулась, замерла на месте. Оком Отца-Иллахима смотрела вдаль, грядущее уловила далёкое. Всмотрелась она в него, как в зеркало, и обрадовалась. Весть разнесла благую братьям и сестрам своим Ладия. Напророчила она возвращение Создателя, сказала, что вернётся он однажды, соберёт воедино силы и встанет во главе своих детей. Но не своё обличие примет Отец — чужое.

Услышав благую весть, Вахди собрались и решили на совете, что следует объединить силы в одну, сохранить частичку Создателя до его возвращения. Порешили и сделали. Собрали они каждый толику своих сил великих, и родился Свет. Озарил он созданные миры родительским теплом и мудростью.

Расцвела жизнь, сама размножилась. Рады были Вахди, единством славные и равенством, что Создатель однажды возвратится.

Так зародилась жизнь. Таково слово заветное в начале, таковым будет и в конце.

«Иногда конец пути — это лишь начало новой жизни».

Древняя Ардийская легенда об Иллахиме.

Глава 1. Начало пути

Илсаян медленно восходил на розовеющий небосвод. Поднимаясь огромным кроваво-красным шаром, окружённым золотистыми всполохами, светило постепенно светлело и теряло «небесные пряди». День шествовал по миру, отгоняя властвующие в ночи тени подальше от лесов, полей, рек… и от поселений.

На едином материке, окружённом сине-зелёными водами солёного Ардария, где обитает немыслимое количество живых существ, расстелилось государство, именуемое Ардия. С древних времён тут кипела жизнь. Единство и братство давно поселились в душе каждого жителя. Они существуют в единении с природой, друг с другом, но каждый отдельный народ живёт по своим правилам.

В ледяных пустынях, в крае Мудрости трудятся афайимы. У них нет магии, как у остальных народностей этого мира. Они предпочитают отдаться во власть науки и прогресса. И именно поэтому они уважаемы во всех краях. Нужно снадобье от хвори? Или способ обработки минерала устарел и требуется новый? Душевная боль вызывает бессонницу или ментальная связь с умершим родственником утягивает за Грань? С этими вопросами стоит обратиться к афайимам. Они знают толк в таких вещах — давно нашли ответы практически на всё, что только можно себе представить.

В дремучих лесах Триатрона, которым нет конца, бродят и охотятся леры, или как их называют визитёры из других миров — лемрияры. Они хранят покой Древа Жизни, которое является источником магической силы в Ардии, следят за разнообразием животного мира и знают все растения и все виды животных на материке. Они ведут летописи, изучают каждый уголок, каждую травинку.

На красных песках, среди звона металла и шума литейных мастерских неустанно работают изримы- Алые Феи. Зовут их так за приятный румянец и длинные остроконечные уши с маленькими кисточками. Среди них много кузнецов, стеклодувов, литейщиков. Всё, что связано с песком и металлом, подвластно им. А их посуда и утварь славятся на всём материке.

На бескрайних полях и пашнях, в степях, на равнинах и взгорьях, выращивают урожаи и пасут скот туаримы. Невероятно трудолюбивый и крепкий народ довольно суров и молчалив. И опаснее их байсаров, безумных воинов, малым числом умеющих разгромить полчища противника, нет никого на свете. Они свирепы, грозны и неукротимы. Уж сколько минуло времени, как война стёрлась из памяти всех народов Ардии, но байсары помнят. И стерегут свой край.

Более верующих, чем лариимы, нельзя встретить нигде. Они свято чтят свои устои. Именно в их крае, среди обилия воды на равнинах, посреди озера-моря Анкхам, в цитадели под храмом находится Око Создателя — Провидец. Он видит всё, он знает всё, ничто не укроется от взора его. От громоподобного голоса дрожат стены, рябь идёт по воде и страх расцветает в душе. Но лариимы привычны к такому, а потому живут в гармонии: ткут, плетут, шьют, выращивают жемчуг и окультуривают рисовые поля, а также ловят рыбу.

В высоких горах, которые вершинами уходят едва ли не выше облаков, там, где берёт начало великая и благодатная река Ул, живут фриворы — строители кораблей и домов, рабочие шахт и рудников. Они молчаливы и суровы, как туаримы. И так же беспощадны. Но благороднее их и честнее в Ардии не сыскать.

На страже мира и процветания стоят мужественные каларимы. Они оберегают Ардию от тварей Мрака — патрулируют границу с силовым полем, восседая на крылатых ящерах — харах. Стражи редко ходят по земле. Они строят дома в четыре яруса на высоких деревьях и вырубают целые поселения на отвесных скалах. Их стихия — Небо.

***

В Туариме жители всегда просыпаются рано. Стоит только взойти дневному светилу, как слышатся голоса ардийцев, хлопки сарайных дверей, лязг металла и рёв скота. Земледельцы не сидели без дела. Их удел — ухаживать за садами и полями, пасти, сажать, собирать. Туаримы — гордый и сильный народ. Они не принимали правила других земель. Однако с соседями никогда не воевали и чтили всех без исключения Вахди, обычно не спорили с их Торай и занимались тем, для чего родились.

Да и когда спорить? С утра нужно отворить загоны — выпустить домашнюю птицу, насыпать зерна в кормушки и налить родниковой воды. А с туярами нужно поосторожнее: сейчас пологодье — пора между зноем и слезами Бури-Матери, и у шестирогих быков в это время брачный период. Сдоить у тёлок утреннее молоко, а потом будить семью и пригласить к столу. Ну а после утренней трапезы одни арди пойдут на поля косить, вторые — в сады и на пашни, третьи — на молитву, а четвёртые — в военный лагерь при храме.

Ифия проснулась с трудом. Она едва смогла подняться и опустить ноги на деревянный пол. В горле пересохло, а попытка откашляться привела к неутешительному выводу — голос охрип. Немного посидев и придя в себя после прерывистого ночного сна, она медленно встала. По телу прокатилась волна неприятных покалываний, и Ифия тут же зашипела.

Сестры в комнате не было. Видимо, ушла рано утром в храм. Вчера она обмолвилась, что собирается посетить святую обитель, чтобы возложить дары Киросе Златокудрой — Вахди Земли — и попросить её, чтобы малыш был здоров и крепок. Отговаривать Даллу от чего-то — значит проиграть ещё до того, как начался разговор. Она никогда не отступала и всегда делала что хотела. Даже муж сказал, что Далла слишком религиозна. Это сказал сам Торай! А кто, как не он, обычно ратовал за соблюдение правил и присутствие молитвы в жизни каждого туаримца?!

Вспомнив осуждающие речи Турна, Ифия лишь хмыкнула — никакими доводами из Даллы это не выбьешь. Если она порой забывала о том, что нужно есть и спать, и иногда проводила больше суток в молитве, то понять, почему это не так уж и правильно, она может только сама. Или же Кироса внезапно явится к ней и объяснит, почему делами доказывать свою веру действеннее, чем словами.

Ифия подошла к колыбели, в которой спал младенец. Она несколько альрон смотрела на сына, который принёс ей столько боли и, одновременно, радости. Половину дня она не могла разродиться. Ребёнок появился, когда тьма и свет уже боролись за главенство.

Улыбка засияла на смуглом лице Ифии. Она была ещё слаба, хотя после родов прошло несколько ликов, однако не могла не радоваться тому, что семья стала полной. Больше ста годичных циклов пришлось ждать и верить, что случится чудо. Сотни попыток и тысячи свечей, зажжённых у статуи Киросы в Храме Земли. Турн тогда даже отправился в цитадель, чтобы лично попросить Длань Иллахима об услуге.

Вспоминая, с каким лицом, полным отчаяния и скорби, Турн вернулся домой, Ифия не могла унять подступавших слёз и дрожи в голосе. Муж лишился магии Торай, выбрав между долгом и семьёй. Он говорил, что не жалел об этом ни капли. Однако Ифия замечала всё чаще, что он не спал ночами и грустным взглядом смотрел на Лирис и Дирияка, одновременно поднимавшихся на звёздном небосводе.

Но когда впервые накрыла сильная слабость, закружилась голова, а арай поселения сказал, что Ифия понесла и уже в пологодье может родить, Турн был счастлив. Он готов был носить жену на руках, сдувать с неё пылинки, несмотря на то, что в своё время одолел её на поле для поединков за право стать главой семьи. Она обязана была следить за домом, стирать, убирать, готовить, держать скот и работать на полях. Но Турн не желал следовать правилам. Он никакому обстоятельству не позволял навредить малышу — говорил, что его жене, как представительнице расы людей — руат — не следует перетруждаться. Руат хрупки, а родить ардийца и выжить способна не каждая.

— И какого тирна ты встала? — укоризненно прозвучал испуганный голос Даллы. — А ну живо ложись обратно! Я сама покормлю малыша, как раз и Хейланта проснулась!

Первое время после родов — целое осемье, а иногда и больше — дитя кормит молочная мать. В случае смерти настоящей ану, она воспитает и вырастит его. Но Ифии хотелось взять своего малыша на руки и прижать к груди.

— Моран. — Ифия посмотрела в глаза своей сиэ. — Его зовут Моран. Отныне и впредь это его имя, — с нажимом повторила она.

Далла выгнула бровь и скрестила руки на груди:

— По правилам малыша должна назвать молочная мать. Так велит обычай, Ифия, и…

— И ты будешь звать его Моран, — отрезала Ифия.

Сестре это не понравилось. Она уже открыла рот и сделала вдох, чтобы возразить, но остановилась, глядя в блеснувшие недовольством карие глаза Ифии. Та, принимая благоразумное молчание сестры, довольно улыбнулась и слабо кивнула. Она была абсолютно уверена, что Далла разозлилась, но ей было всё равно. Сейчас другие заботы, нет времени выяснять, кто прав, а кто — нет.

Турн несколько ликов назад отправил весточку в край Воды, пригласив на праздник рождения близких, с которыми разлучил ритуал Йанри. Скоро должны прибыть гости, нужно их где-то разместить. Гостевые покои уже застелил и подготовил Турн — по обычаю, это всегда делает глава семьи — а вот остальных арди уложить негде. Немного поразмыслив и наблюдая за тем, как Далла кормит Морана, Ифия решила развернуть шатры в саду и положить рядом с каждым по два осветительных кристалла, чтобы они до заката напитались светом.

Не успела Ифия составить план работы, как в дверь постучали. Она заметила, как нервно копошилась кровница, и выставила раскрытую ладонь, велев ей не вставать и не отвлекаться.

***

Утренний воздух, казалось, пропитался терпким запахом пота. Ветерок не мог развеять жёгшую глаза и ноздри хмарь, и приходилось часто ходить к роднику, чтобы умыться и ощутить лёгкую прохладу воды. Но по возвращению всё начиналось снова — те же запахи, дурманившая духота, несмотря на рассветное время, и бесчисленное количество звуков — от лязга металла до тяжёлого дыхания и криков арди.

Турн мог позволить себе расслабиться и оглядеться: взгляд его был устремлён на белые шапки просторных шатров, стоявших посреди океана разнотравья. Однако Турн никогда не был беспечным. Сорок циклов на службе в армии Ардоса и ещё столько же — Торай, приближённым магом Киросы, Торай, сделали своё. Острый слух вкупе с необычайно быстрой реакцией позволяли быть всегда наготове и отражать атаки молодых и гордых собой юнцов.

Без магии непривычно, нужно полагаться на инстинкты и быть вдвое внимательнее и быстрее, чтобы не получить укол в бок или не попасть под диагональный замах.

Турн уклонился от выпада, перехватил жёстко руку противника, заломил и локтем ударил по голове, а потом добил падающего бойца ударом ноги. Слушая сдавленные стоны молодого воина, который, стиснув зубы, пытался подняться с песка, Турн сделал пару шагов назад и снова посмотрел вперёд, размеренно дыша и разглядывая место, которое за долгое время стало таким же родным, как и дом.

Храм Земли, Иагата Эремай, как называли его туаримцы, стоял среди яркой зелени и возвышался многоугольным зданием с силовыми колоннами и прозрачным сияющим куполом из калёного стекла. От толстых стен с идеальными блоками кирпичей веяло древней силой, которую можно почувствовать даже без магии. Массивные отлитые двери с металлическим узором приветствовали каждого входящего своей красотой и необыкновенным величием. А мягкий песок на широкой и ровной тропе облегчал путь страждущего к той, что могла унять тревоги и дать совет в минуты крайней нужды.

Любил ли он её, как любят родного арди? Безусловно, да. Даже больше, чем любили друг друга родственники или супруги. Это чувство осталось даже тогда, когда не стало магии. Кироса подарила ему силу и долгую жизнь, но ещё она отдала ему саму себя, ту часть, благодаря которой Турн мог с уверенностью сказать, что является продолжением самой Стихии Земли. Он принадлежал ей всецело и безоговорочно. И сейчас чувствовал её взгляд, который наблюдал безотрывно из маленького окна рядом с балконом на втором этаже храма, под самым куполом. Турн словно видел самого себя, задумчивого и сосредоточенного арди. Высокий среброкожий воин в пыльном коричневом жилете и штанах до колена, безоружный, но по-прежнему опасный и непобедимый байсар. Он видел свои слабости, но Кироса предпочитала их не замечать. Он знал это наверняка, потому что бесконечно длинное мгновение смотрел на себя её глазами, пока Вахди не отвернулась на зов коренастого прислужника.

Противник вытер бежавшую кровь из носа, прорычал, сжал крепче рукоять меча и бросился в атаку. Сделал несколько диагональных взмахов, но Турн уклонился от острия, двигаясь влево-вправо и отходя назад. Он крутнулся на одной ноге и пригнулся, уйдя от горизонтального удара, попытался сделать подножку, которую воин, подпрыгнув, благополучно избежал. Напоследок поднырнул под руки с опускавшимся вертикально клинком, ударил по бедру, потом в подбородок, схватил за жилет, заломил руку и вытряхнул меч из ладони. С размаху нанёс победный удар головой в переносицу и отпустил бедолагу в свободное падение на песок тренировочной площадки.

— Слабо, очень слабо, Вельгар, — порицательно прокомментировал Турн, покачав головой. — Ты мог ранить меня как минимум трижды, один раз даже убить. Но ты предпочёл бесцельно махать маяном перед моим лицом. Я тебе не маленький кошак, чтобы со мной играться.

Сдаваться Вельгар не собирался. Юношеская спесь после помазания осталась и сойдёт ещё нескоро. Звериная байсарская ярость зарождается в амбициях, но её нужно уметь контролировать, чтобы давать разуму свободу. Пока Вельгар этого не делал. Он поднялся и, едва стоя на ногах, бросился на Турна. Тот извернулся, бросил юного воина через себя, наступил ногой на его горло. Только лишь посмотрев в глаза можно было понять, сколько злости готово вылиться наружу бесконтрольно, сколько ненависти к наставнику крепнет и нарывает, словно язва. И всем этим заправляет жажда победы, которая не даёт трезво смотреть на вещи.

Остальные байсары смотрели на показательный бой, держа в руках оружие и переговариваясь. Даже они заметили, что меч лежит поодаль на песке и при удобном случае его может взять противник. Смерть для байсара священна, но без чести, как потрёпанный собратьями найгун, умирать не положено, и это считалось скорее грехом, чем достойным уходом.

Турн сделал то, что задумывал: он позволил Вельгару вырваться при помощи захвата и намеренно расслабил стойку. Едва упал на песок, тут же сгрёб рукоять маяна вместе с горстью песка, под радостный вопль воина привстал и как следует замахнулся, резанув по диагонали от левого бедра до правого предплечья Вельгара. Крики стали болезненными, кровь разбрызгалась по песку снопом голубых искр и окрасила одежду внушительными пятнами.

— Арай! — громыхнул Турн и поднялся на ноги.

Клинок полетел за пределы песчаного круга. Турн стряхнул с себя налипшую пыль и выпрямился, нависнув над раненым воином, который потерянным взглядом смотрел в голубые небеса и уже готовился отойти за Грань.

Менас, как всегда, не спешил. За глаза многие называли его личным мучителем костлявой Сборщицы, потому что от ранения до лечения проходило много времени. За этот период бедолаги успевали вдоволь накричаться, наплакаться, подержать в руках свои внутренности и потерять сознание от боли. Арай нарочито медлил, будто позволял воинам узнать, как выглядит смерть, и только потом вырывал несчастных юнцов из её ледяных, лишённых кожи и жил ладоней.

— Тебе сенного столба мало, Торай? — раздалось ворчание пожилого лекаря. –Косишь всех без разбору, как траву в пологодье! И это меня зовут истязателем на службе у Смерти? Кажется, этот титул нужно со всеми почестями пожаловать тебе, Турн.

Под бесконечное ворчание Менас присел рядом с Вельгаром, лежавшим на кровавом песке, засучил рукава длинного халата и простёр над телом руки. Он ненадолго замер, а потом достал из кармана небольшую склянку, привычно откупорив её зубами. Запах свежескошенной травы, едва уловимый, сменился гнилостной вонью, а после развеялся, оставив после себя аромат хвои. Несколько капель лекарской настойки подготавливали рану к заживлению. Стоило окропить ровные края жидкостью, как тут же та зашипела и начала испаряться.

— Больше будет по сторонам смотреть, — перекрикивая громкий стон Вельгара, грубо отозвался Турн.

— Ага, как же, усмотришь за собой. Ты же шустрый, как амбарная рынь. Вреда много, а за хвост поймать ещё никому не удалось! — хохотнул Менас, тряхнув ладонями.

У старого арай не сразу получалось призвать магию исцеления. Он с трудом помнил, как его звали, а тут приходилось лечить такие глубокие раны. Не навредил бы однажды. Турн решил, что пора отпустить Менаса на покой. Лекарь давно грезит о Храмерии, прекрасных садах и домике рядом с водопадом. Спустя добрых шесть отликов бывший лариимец наконец-таки сможет вернуться домой и завершить жизненный цикл.

За долгие сроки Менасу так и не удалось оставить после себя добротное потомство. Кого-то сожрали звери, кто-то пропал в лесу или свернул себе шею. Кто-то сгинул в горах или в пустыне. Судьба забрала у рода Генарт шанс на продолжение. Последний из рода умрёт на своей родине. Турн как никто понимал Менаса, его желание хоть что-то сделать для себя и для туаримцев. Но… пора. Как бы арай ни противился, нужно поставить точку в длинной летописи.

Лечение было недолгим, но даже оно смогло вызвать на лбу Менаса лёгкую испарину. Всё же тяжело ему давались такие действия. Он встал, покачнулся, выдохнул, а потом ушёл восвояси, бросив короткое: «Выживет». А Вельгара, всё ещё тёмного, как лунный камень, взяли под руки несколько воинов. Они вели его к храму, по очереди порицая и читая нравоучительные лекции о правильном сражении.

Турн смотрел им в след и качал головой. Кажется, этот глупый и самонадеянный храбрец так и не научится быть тем, кем ему полагается. Как и все они.

«Ты сам был таким», — пронеслось в мыслях насмешливое послание Киросы.

«Он не усвоил урок, Вахди», — подумал Турн скорбно.

«Усвоит, — настойчиво парировала она. — Как и все они».

Вздохнув и снова покачав головой, Турн приказал оставшимся воинам разойтись, а сам направился в храм. Илсаян поднимался всё выше, и нужно было помочь Ифии с приёмом гостей. Сегодня их будет много. Несмотря на заложенные правила, Турн редко их соблюдал. Его жена уже не так сильна, как прежде. В памяти тут же всплыл образ смуглой руат с обворожительной улыбкой и тонким станом. Она осчастливила Турна, подарила то, ради чего он готов был отдать жизнь. За это он благодарил не только иррам, но и множество раз саму Киросу. И не перестанет благодарить, потому что именно Вахди Земли дала надежду и силы на новую жизнь, пусть и забрала магию.

Внутреннее убранство храма заставляло только смотреть по сторонам с благоговейной улыбкой. Могучие колонны, обвешанные кристаллами, держали стеклянный свод, по периметру волновались кругами несколько пространственных карманов. По стенам шла причудливая роспись древними рунами. Будь у него магия, Турн снова посмотрел бы на то, как старинные тексты вспыхивают разными оттенками коричневого. Он воспроизвёл в памяти этот момент, и последние тревоги за сегодняшнюю неудачу и рассеянность Вельгара улетучились, словно это место, как и прежде, лечило его, высасывало всё плохое, что успело накопиться.

Под своей величественной статуей в четыре роста арди стояла Кироса, кротко держа перед собой руки и сцепив тонкие серебряные пальцы. За этой кротостью пряталась великая сила и всё неистовство Длани Иллахима. Никому не стоило покупаться на вид молодой ардийки с рыжими косами до пояса и нежностью во взгляде карих глаз. Вахди в любой момент готова сменить лёгкий сарафан на доспехи, лишь щёлкнув пальцами.

Кироса добродушно улыбнулась и кивком поприветствовала Турна. Она ждала, пока он подойдёт, а когда Турн сделал это, положила ладони ему на плечи и заглянула в глаза. Не было сомнений, что она любила своего Торай, даже лишённого магии. То, как она смотрела, не могло не оставить след в туаримской душе. Ради этого взгляда хотелось свернуть горы. Но как бы прискорбно это ни звучало, Турн никогда бы не заменил образ Ифии образом Вахди, потому что семья для него важнее. И Кироса всегда понимала его. Как поняла и сейчас. Её руки обхватили виски Турна, наклонили голову, а сочные тёмные губы одарили лоб тёплым поцелуем, словно в благодарность на проявленное мужество и правильный выбор.

Она отпустила его из храма не только потому, что скоро начнётся обеденная молитва. Кироса всё понимала, как и полагается мудрому покровителю. Ко всем Вахди относилась так же, но Турн по-прежнему чувствовал себя особенным благодаря пристальному вниманию и неподдельной заботе. Кироса позволяла ему то, что было не позволено остальным туаримам: видеть мир её глазами, сохранять ментальный канал на подсознательном уровне, слышать речь на современном ардийском от Вахди и возможность говорить на древнем так же открыто, как это делали все Торай со своими покровителями. Он остался тем, кем был. Для всех. И для Киросы тоже.

Вернувшись в поселение Арту, Турн спешился и удивлённо осмотрелся. Во дворе стояло множество шатров, вокруг сновали и радостно переговаривались арди. Завидев хозяина дома, они улыбались, приветствовали взмахом руки, кивком, улыбкой или же поднятием стакана с мягким вином.

Ифия хлопотала на другом конце двора, ближе к стойлам с ашурами. Она пыталась закрепить верёвки на колышках, вбитых в землю вокруг шатра. И как только управилась с тридцатью другими? Казалось, что она вот-вот опустит руки, сотрёт запястьем крупную испарину со лба, сядет на траву и тихо зарыдает от своей беспомощности. Но, как и с Киросой, первое впечатление обманчиво.

Турн остановился, погладил широкобокую серую ашуру по шее, прочесав участок длинной вьющейся гривы, и стал наблюдать. Жена села на траву и выдохнула, но потом с новыми силами принялась натягивать верёвку и вскоре ей удалось закрепить петлю на колышке. Потом она дёрнула за маленький узелок и развернула рулон плотной ткани. Полотно с рунической вязью легло на верёвки и каркас шатра.

— Кажется, я говорил, чтобы ты дождалась меня, — громко сказал Турн вместо приветствия и улыбнулся.

Он подошёл ближе и отпустил поводья, чтобы ашура сама нашла дорогу в стойло. Кобыла побрела к своему крытому дому, по пути объедая края тропы и всхрапывая.

— Я не прогадала, — отозвалась Ифия. Она расправила подол сарафана и отряхнула его от налипших травинок и песка. — Гости приезжают с утра, стекаются со всего края. Если бы я дождалась тебя, то оставила бы арди без крова и отдыха. Туарим — свободный край, но даже это было бы чересчур, –она всплеснула руками и огляделась по сторонам.

Прыти у жены хватало, несмотря на слабость. Тёмный цвет кожи маскировал болезненную бледность, но от Турна ничего не укрывалось. Он знал Ифию лучше, чем самого себя, по крайней мере, так думал до сегодняшнего лика, когда она умудрилась поставить столько шатров и накормить гостей.

— Как ты избавилась от Даллы? — поинтересовался он, обняв свою любимую. — Сомневаюсь, что она так просто согласилась выпустить тебя из дома.

— Ей тоже есть чем заняться, — ответила Ифия, хитро щурясь. — Помимо Морана и Хейланты, у неё много забот. Даже рот открыть некогда. Она моя сиэ. А родственники знают слабые места друг друга. Так получилось, что когда Далла работает, она молчит.

— Да? Я запомню.

— Ородон тебе этого не простит.

— Ородону тоже будет чем заняться, — сказал Турн и обнял жену крепче.

***

К вечере было всё готово. Деревья в саду увешаны гирляндами из кристаллов, вокруг летали ночные светлячки, и медленно тускнели, взмывая ввысь, яркие искры. Холодало. Арди тянули ладони к танцующему огню, некоторые пели.

Песнь о рождении была красивой и приятной. Мелодичные голоса в унисон плавно произносили слова благодарности за новую жизнь, восхваляли Ифию и Турна Траваж, желали им здоровья и процветания, а Морану, их сыну, предвещали удачу и счастье. Родители сидели невдалеке, укутавшись в одно широкое вязаное одеяло. Они слушали эту песнь и улыбались. Оба очень устали за то время, пока готовились к встрече гостей. Но сейчас можно отдохнуть и принять поздравления. Ифия положила голову ему на плечо и потёрлась щекой. Турн с нежностью погладил её по загорелой руке и поцеловал в рыжую макушку, довольно улыбнувшись. Вот и свершилось: у него есть наследник. Ради возможности иметь ребёнка стоило отказаться от силы, от всего на свете.

— Рада приветствовать счастливых родителей, — раздался звонкий женский голос. Тон был надменным и непочтительным.

Арди постепенно замолчали, и песня сменилась недобрыми перешёптываниями. Все смотрели на среброкожую ардийку со светящейся на щеке татуировкой в виде морской волны. Она шла, словно пава — плыла медленно и величаво меж рядов простых смертных. Именно такими она их считала. С тех пор, как Турн в последний раз видел эту надменную лариимку, её мнение о народе нисколько не изменилось. Она показывала его всем своим существом даже сейчас, презрительно оглядывая свысока очередного ардийца, который не спешил уступать дорогу.

Турн кивнул и незаметным жестом приказал отойти, на что ардиец недовольно засопел, но всё же отступил. Торай из соседнего края никто перечить не стал, однако, судя по недовольным взглядам и витавшему вокруг напряжению, туаримы готовы были прямо сейчас броситься на Лавну.

— Благодарю, Лавна. — Турн кивнул удивлённой Ифии и встал, заботливо укрыв смуглое плечо жены одеялом. Он выпрямился и приосанился, демонстрируя свою воинскую стать. Она за долгие годичные циклы никуда не исчезла. Впрочем, как и отчаянная смелость. — Не думал, что когда-нибудь увижу тебя в своём доме, — громыхнул, опустив голову и посмотрев в синие глаза ардийке.

Губы тронула довольная улыбка — Торай Воды выглядела рядом с ним, простым магом, словно ребёнок, трепетавший перед арди, который на две головы выше и на целую дахану шире в плечах.

Турн видел во взгляде Лавны недовольство, даже неприкрытую злобу. И ещё шире улыбнулся: он даже теперь выглядел намного сильнее её.

— Что, даже в жилище не пригласишь? — язвительно спросила Лавна, откинув полы плаща и мотнув головой, отчего иссиня-чёрные волосы, затянутые в хвост на макушке, слабо колыхнулись. — Настолько отошёл от приличий, что даже совесть тебе не указ? Знала бы об этом Кироса, она бы не пощадила тебя.

— С чего ты взяла, что она не знает? — ухмыльнулся Турн.

— Ох, Турн… Ты играешь с опасной силой, — нравоучительно произнесла Лавна. — С богами играешь, с Вахди. Бросая вызов им, ты обрекаешь близких на муки.

Заявление прозвучало как угроза. И Турн её воспринял. Он напрягся, стиснул кулаки, отчего костяшки захрустели. Взгляд стал злым, ноздри вздулись, губы потемнели, сжавшись в полоску. Мгновение — и никакая магия не поможет Лавне. Её голова будет лежать отдельно от тела уже через фозу.

— Мы благодарим за визит, Лавна, — вмешалась Ифия, встав с места. Она тронула мужа за локоть и подошла вплотную, прильнув к нему. Ростом она была даже ниже Торай Воды на полголовы, однако смелости в ней не меньше, чем в самом Турне. — Но принять тебя нам не велит честь. Ты гостья, но ведёшь себя, словно безумный алака. Устыдись.

За дерзостью Ифии последовали язвительные смешки арди. Турн обвёл взглядом гостей и недобро сощурился, и все моментально замолкли. Он одёрнул жилет, скользнул пальцами по яшмовым длинным пуговицам и кашлянул пару раз в кулак.

— Пройдём в дом, Лавна, — бросил он недовольно. — Я приму тебя, как и велит обычай… — И пошёл с Торай Воды к крыльцу.

Он провёл положенный ритуал в полной тишине: снял сапоги с ног Лавны, омыл стопы розовой водой из лепестков луноликой ваны и устелил свою кровать для неё. Сам уже принял решение поспать в одном из шатров — он предназначался для его молочной матери, но она сильно захворала и не прибыла на праздник.

Ифия последовала примеру иррам: решила благоразумно смолчать. Просто уставила стол яствами и напитками и села. Держалась она плохо — почти не скрывала неприязни к Торай. А когда та бросала взгляды на колыбель, то и вовсе скрипела зубами от вскипавшей в груди ненависти.

Лавна встала со скамьи. Ифия дёрнулась и поспешила подняться следом, но Турн предостерегающе взял её за запястье и усадил обратно. Сам же смотрел на то, как Лавна медленно двигается по направлению к колыбели, и мысленно отругал себя, что не удержал Даллу от похода в храм для молитвы. Нужно было приковать её к колыбели цепями, тогда бы она и близко не подпустила Торай Воды к ребёнку.

Лавна откинула полу плаща, расстегнула карман на жилете и достала белый цветок с нежными лепестками. Турн вздрогнул. Кармильная румия… Растение, пропитанное древней магией для выявления зла в ардийской душе.

Глава семьи разозлился не на шутку. И сейчас даже Ифия не могла бы его успокоить. Она схватила его за руку, но он с лёгкостью вырвался из цепких пальцев и, едва не перевернув стол, быстро подошёл к колыбели. Оторвать голову Торай Воды сейчас было самым лучшим решением. Турн не слышал предостерегающего оклика иррам. Он вообще ничего не слышал, потому что слух заглушил стук собственного сердца.

— Не смей! — он схватил Лавну за горло. Она всхлипнула. Ноги её медленно поднимались от пола — сила байсара огромна, и такую хлипкую ардийку он без труда одной рукой поднимет и придушит.

Предательство веры — вот что он совершал. Татуировка на щеке Торай Воды засветилась. В бессилии царапая его руку, она шевелила губами. Запахло паленым. Запястье пронзила боль, магия прожигала плоть и кожу. Но Турн лишь сильнее сжал пальцы.

Его оттаскивали восемь арди. Он не сразу почувствовал их хватку. Смотрел, как угасает жизнь в глазах Лавны. Постепенно сознание прояснилось, и наполненный тревогой и слезами голос Ифии пробился сквозь завесу рассеивавшейся глухоты.

Турн отпустил Торай и позволил гостям отвести его в противоположный угол. Он даже не сопротивлялся, лишь молча сверлил взглядом кашлявшую и хрипевшую Лавну, которая пыталась встать с дощатого пола.

— С тебя станется, Турн, — прохрипела она, не убирая пальцев от горла. — Провидец не смолчал. Я явилась сюда по его воле, он оповестил о рождении ребёнка Симеокова рода. Мальчик унаследовал его силу, и то, что ты вопреки правилам решил прервать мою жизнь, защищая его от уготованной участи — смерти… — Она озлобленно посмотрела сначала на Ифию, а затем на Турна, и закончила: — … говорит о том, что ты знаешь о его будущей силе! Как только румия почернеет, я снесу тебе голову!

С этими словами она нагнулась и подняла цветок нежно белого цвета с золотистым стеблем и листьями и положила его в колыбель рядом с младенцем.

— Откройся таинству цветка и покорись своей природе. Яви мне силу Тёмного, — прошептала она, коснувшись ладонями бортика и подавшись вперёд. Время словно замерло. Лавна потянулась за клинком на поясе.

Турн рванулся, но его удержали. Он кричал, умолял, пытался освободиться, но ничего не мог сделать.

— Он не Симеокова рода! Сжалься! Он лишь младенец! Я его отец, а Ифия — мать ему! Нет в нас крови Падшего и не было! Око ошиблось! Не гневи Вахди, уймись!

— Провидец безгрешен и глас его неумолим, — бесчувственно сказала Лавна.

Турн взвыл от безысходности. Это его первенец, и уже сегодня он может погибнуть от слепой веры Торай. Стоявшая рядом Ифия безвольно упала на пол. Её попытались привести в чувство, но она не шевелилась. Лицо её побледнело. Он рванулся к своей иррам, но и коснуться её Турну не позволили — продолжали держать.

— Провидец не мог ошибиться! — внезапно Лавна закричала и заметалась по комнате. — Он никогда не лжёт!

Она вернулась к колыбели, перехватила кинжал в другую руку и занесла её над ребёнком. С бешеным криком ярости Торай опустила оружие, но острие не успело коснуться нежной бежево-серебристой кожи.

Лавну схватили и выбили клинок. Она кричала как обезумевшая, пыталась добраться до ребёнка, но её оттаскивали к двери. Гость почитаем и уважаем в доме, но, если он собирается совершить убийство — превращается во врага. Этого жители допустить не могли.

Турн сидел на полу, обняв и прижав к себе ослабшую иррам жену. Теперь не было рук арди на его плечах, никто не удерживал его. Ифия размеренно и тихо дышала, постепенно возвращаясь в сознание. Как только её глаза открылись, слёзы скорби потекли по щекам, и она вцепилась в жилет Турна.

— Успокойся, уйми свой плач, иррам, — Турн гладил её по рыжим волосам, но она не могла успокоиться.

Младенческий крик и покачивание колыбели заставили её нутро встрепенуться. Она попыталась встать, но не смогла. Простонав и прижав ладони к вискам, Ифия взмолилась и возблагодарила Киросу за спасение ребёнка.

— Отныне и впредь тебе не рады в Туариме! — громыхнул Турн, посмотрев на Торай Воды. — Весть о твоём святотатстве в этом доме разлетится по всему краю! Ты — нежеланный гость даже в храме Земли! Уж я позабочусь.

— Это не тебе решать, немощный алака! — разъярилась Лавна. — Ты больше не Торай! Ты больше не Её маг! Ты — никчёмный земледелец! Вы все…

Несколько ударов по лицу крепкими кулаками байсаров заставили Лавну сжаться и закричать. Турн был не рад тому, что в его жилище устроили расправу над высшим магом. Но как-то же нужно закрыть рот непокорной ардийке, чтобы она не смела больше поносить жителей Туарима.

Внезапно дверь дома распахнулась с такой силой, что треснула и покосилась. Все арди мигом отступили к стенам, вжавшись в них подобно трусливым детенышам каарши — местной дикой собаки. Турн и сам обнял крепче иррам. Сейчас он видел тех, кому весь Ардос обязан процветанием и миром — двух Вахди.

Лавна скорчилась от мучений, рухнула на пол, выгнулась и задёргалась в судорогах, из её тела выплывала дымка, плавно двигаясь по направлению к Ладии, Вахди Воды, которая замерла на пороге, вытянув раскрытую ладонь вперёд. Её лицо слабо светилось, а надписи на древнем языке просвечивали под тонким голубым платьем. Синие глаза наливались праведным гневом под густыми чёрными бровями. В тёмно-синих замелькали перламутровые линии первородной магии.

Кироса тоже стояла рядом. Она бросила вопросительный взгляд на Турна.

«Ты цел, Турн? Твоя рука… Она требует лечения?» — прозвучал в мыслях тревожный голос Вахди. Молча склонив голову, Турн дал понять, что с ним всё хорошо. Кироса улыбнулась. И стоило ей сделать первый шаг, на подоле сарафана появился и исчез рисунок растрескавшейся тверди. В волосах землистого цвета, собранных в две косы по бокам, мелькнули яркие светло-коричневые пряди, а потом исчезли. Радужка глаз потемнела, став почти чёрной.

Она подошла к Турну и Ифии и присела на корточки. Ифия бросила напряжённый взгляд на мужа. Он положил ладони на её плечи, давая понять, что не стоит бояться. Если и явилась Кироса в дом, то не затем, чтобы наказать свой народ. Но на лице иррам всё равно мелькнула тень тревоги. Турн понимал её опасения, но сам не боялся нисколько.

Кироса прикоснулась к голове Ифии. Та прикрыла глаза и облегчённо выдохнула. Турн наблюдал, как целительная магия Вахди перетекает в тело его жены. Всё время Кироса улыбалась, и эта улыбка была по-матерински нежной, заботливой и любящей. Когда лечение закончилось, Кироса поднялась и направилась к колыбели.

«Я позабочусь о нём, Турн, — вновь мысленно успокоила она. — Мы все о нём позаботимся».

Турн закрыл глаза и улыбнулся. Сейчас можно дать волю слезам. Покровительство Вахди над ребёнком — это великая честь, которой за множество годичных циклов не удостаивался никто. Если уж сама Кироса возжелала стать кровницей, то первенца ждёт великая судьба.

Ладия взмахнула рукой, развернулась и направилась к выходу. Лавна хрипло выдохнула и попыталась подняться. Лицо её посерело, и весь вид говорил о том, что из неё едва не выдрали душу вместе с костями. Она шептала сорванным голосом слова мольбы и протягивала руки к Турну. Но тот лишь отрицательно покачал головой. Он помогать не станет.

Торай Воды растворилась в сотворённой дымке перемещения. Она не сама её создала — Ладия постаралась. Её забрали в край Воды, Лариим, для продолжения беседы, которая — Турн уверен — будет весьма неприятной и болезненной.

Кироса ушла последней. Она коснулась пальцами развороченной двери, и та стала восстанавливаться. Сошлись и исчезли трещины, выпрямились погнутые петли. Вахди обернулась, скользнула любящим взглядом по Турну и Ифии и прикрыла дверь.

А румия продолжала лежать в колыбели. Внешне она сияла невинной белизной. Нежные лепестки теребил прохладный ночной ветерок, который залетал в открытые ставни. Но внутри… чернота выжгла сердцевину цветка — лишь пепел остался от скрученных лепестков.

Пусть душа у Морана действительно была чистой, но вот его сердце…

Глава 2. Не бывает дыма без огня

Турн поднялся рано. Илсаян только окрашивал небосвод в алый, но уже не спалось. Несколько ликов минуло с той поры, как в доме развернулась настоящая битва, едва не окончившись трагедией. Он подошёл к окну и распахнул ставни шире, позволив утреннему ветерку принести в комнату свежесть. Поселение Арту ещё не пробудилось, хотя живность уже заметалась в загонах. Скотина и птица чувствовали приход нового лика.

Вдохнув полной грудью прохладный воздух, арди прикрыл глаза и несколько мгновений стоял, опёршись о широкий деревянный подоконник. Он вспомнил, как строил этот дом, неторопливо скользнул ладонью по полированной поверхности, повторил пальцем линии узора древесины и окинул взглядом внушительный проём со ставнями на литых петлях.

Участок достался ему в дар от самой Киросы. Она благосклонна к своим магам и ко всем арди, поэтому народ в Арту, да и во всём крае Земли, ни в чём не нуждался. Закладывая первый камень в почву, которая ещё не совсем оттаяла после коротких, но сильных холодов, Турн уже тогда думал о том, как будет жить здесь с семьёй. Фундамент он отлил быстро, работал день и ночь. А бревенчатые стены ему помогали возводить соседи. Мужчины укрепили сруб, сделали крышу, застелили чердак соломой, вырыли рядом подвал и установили опоры: работа спорилась под песни, которые, сидя рядышком на пеньках, напевали женщины.

— Красною румяною зарёй стыдливо небо возвещало о приходе радостного лика. Спорится работа, брёвнышко за брёвнышком, от коры свободных тесной. Ссохнется, окрепнет каждая стена под ликом Илсаяна… — Турн не сразу заметил, что стал напевать всплывшие в памяти слова.

Он замолчал и обернулся, посмотрев на массивную кровать, устеленную простынями густо-коричневого цвета. Его пение не разбудило Ифию — она по-прежнему крепко спала, однако Турн несколько минут внимательно вглядывался в ее лицо. Бывало, что жена исподволь наблюдала за ним, особенно, если он рано вставал. Но сейчас её глаза закрыты, даже не подрагивали светлые ресницы.

Турн принялся медленно одеваться. Он натянул штаны с короткими — до колена — брючинами, застегнул коричневый жилет, как всегда скользнув напоследок пальцами по яшмовым пуговицам, всунул стопы в открытые сандалии и тихо, насколько это возможно для байсара ростом в четыре с небольшим миралы, выскользнул из почивальни в главную комнату.

Далла привалилась к стене в дальнем углу и, положив руку на бортик колыбели, дремала, сидя на лавке. Кровница всю ночь успокаивала Морана — лишь пять иларов назад он угомонился, позволив всем отдохнуть — и сама уснула прямо тут, видимо, боясь, что дитя вновь проснётся, почувствовав, что его оставили в одиночестве в огромной комнате.

Ардиец на цыпочках прошёл к столу, налил в кипятник с носиком ковш воды и повесил на жерди прямо над пылавшим камином. Он отправился к полкам, чтобы приготовить себе цветочного чая, но задел ногой древко громоздкого ухвата, отчего тот с грохотом упал на пол и, пару раз отскочив, перевернулся. «Неуклюжий алака! — отругал себя Турн. Он замер, как рынь, паскудно жрущая зерно в амбаре. — Сорок годичных циклов на военном постое ничему тебя не научили, байсар!» — продолжал злиться он.

Малыш не издал ни единого звука. Только колыбель начала плавно раскачиваться от его слабых движений и раздалось шуршание ткани вперемешку с глубоким вдохом кровницы — Далла проснулась.

— Мм-м-м… — она потянулась и зевнула, разлепила веки и уставилась на него сонным взглядом. — Светлого дня, Турн, долго я спала?

— Если ты никуда не отлучалась с ночи, то, почитай, пять иларов.

Далла прикрыла глаза и покачала головой, несколько раз зевнув. Она медленно поднялась со скамьи, расправила примятый подол сарафана, разгладив складки, и развернула широкие лямки. Кровница на миг потеряла равновесие и ухватилась за бортик колыбели, отчего та сильно качнулась. Звон маленьких погремушек, подвешенных над младенцем, едва уловимо пронёсся по комнате.

— Ты не здорова? — с беспокойством поинтересовался Турн. Он напрягся, готовый тут же броситься Далле на помощь. Её бледность вызывала у него сильную тревогу.

— Моя спина этого не выдержит, — поморщилась кровница и приложила ладонь к пояснице. Немного размялась, покачавшись из стороны в сторону, и снова зевнула.

«Да уж, сидеть на скамье столько иларов в одной позе — такого никому не пожелаешь!» — Турн кивнул своим мыслям. Он вспомнил, как в далёкой молодости, когда был ещё совсем юным туаримом, его наставник жёстко тренировал байсаров. Отбрасывая от своего разума назойливые наставления сурового учителя, все его взгляды, ругань и тяжесть кулака, которую даже сейчас, через столько годичных циклов помнил ардиец, он выудил из памяти занятия по стойкости. Тогда нужно было выдерживать несколько ликов сидения на одном месте, равно как и стояния, лежания и зависания в воздухе. Последнее давалось Турну тяжелее всего. Он обладал сильной магией, но даже её не хватало на то, чтобы уметь сохранять постоянный приток магии в ноги и спину и держать себя в нуне над землёй.

— Разделишь со мной утреннюю трапезу? — после недолгих раздумий предложил арди.

— С радостью, — улыбчиво ответила кровница, подошла к столу и села.

Во всей Ардии не сыскать более непокорного народа, чем туаримы. Они отступают от правил всегда, почти каждый лик, словно специально с малых лет взращивают в груди бунтарство. По законам и правилам Далла, как кровница, обязана заботиться не только о малыше, но и о его родителях. Однако Турн всегда всё делал сам, когда представлялась возможность. И сейчас решил тоже накрыть на стол собственными руками.

Далла сидела молча, дожидаясь, когда глава семьи приготовит травяной чай, залив сушёные листья кипятком, нарежет сваренные яйца и свежие овощи. Арди постоянно следил за кровницей — она бросала на него колкие недовольные взгляды, однако молчала. И правильно: объяснять ей в который раз, что приличиям здесь не место, Турн за сто два цикла устал — именно столько он знал сиэ Ифии. И именно столько пытался втолковать ей, что Туарим — свободный от жёстких устоев край.

По комнате, смешавшись со свежестью собранных после вечери плодов и запахом варёных яиц, разнёсся приятный аромат пряных трав, Колыбель закачалась, но младенец не спешил просыпаться. Турн улыбнулся — он никак не мог нарадоваться своему первенцу, который находится под защитой самой Киросы, да и всех Вахди.

— Она назвала его Моран, — с ноткой обиды произнесла Далла, кинув взгляд на прекратившую колебаться кроватку. — Похоже, она прониклась духом своеволия в Туариме. — Она хмыкнула и с вызовом посмотрела на Турна.

«Опять решила потягаться со мной. Неугомонная руат», — он покачал головой и несколько раз предупредительно поцокал языком. Люди всегда отличались от других представителей населённых миров излишним недовольством. Даже суримы с ними не сравнятся. А уж они-то горды и высокомерны настолько, что можно дивиться до скончания веков.

— Уйми, наконец, свой гнев, — миролюбиво сказал Турн. — Ты забыла, в каком мире живёшь, Далла? Уж больше отлика минуло с тех пор, как ты обитаешь в Туариме. Сколько мы ещё будем ссориться по пустякам? — улыбнулся он, насмешливо сощурив большие, пестрящие ржой на радужке глаза. — Ты кровница моему первенцу. Большей чести и представить нельзя. Как для меня, так и для тебя.

Далла открыла рот… но с языка не сорвалось ни единого слова. Она примирительно покивала, улыбнулась и отпила глоток из внушительной деревянной кружки. Оторвала ещё одну веточку ложжи — местного кустарника-пряности — и кинула в напиток, до носа Турна донёсся аромат хвойной смоляной свежести.

Они просидели так до самого позднего утра, когда Илсаян на небосводе уже вошёл в полную силу. Смеялись, рассуждали о жизни, своих семьях и труде. Когда пришла пора браться за работу по хозяйству, Далла всё же настояла на том, чтобы самой поухаживать за Турном. Он был не против, хотя мысленно и порицал такое рвение: его дом — его правила. Но это Далла… ничего не поделаешь с её отчаянными суждениями и приверженностью всегда безукоризненно выполнять правила.

Нагрев воды, начала мыть в тазу посуду. Заметив, что Далла внезапно замерла, Турн нахмурился. Он почувствовал её напряжение и страх.

— Ифия поднималась с постели? — неожиданно тихо и испуганно спросила она, медленно повернувшись к нему. Тот словно забыл обо всём на свете. Из разума выветрились все до единой мысли, а перед глазами возник образ иррам. Тревога внутри забилась подобно завывающей каарши.

— Быть может, она сильно устала, — Турн словно пытался успокоить сам себя этой догадкой. — Она жаловалась на недомогание в последнее время. На неё сильно повлиял поступок Лавны, — имя Торай Воды он произнёс с нескрываемой ненавистью. Слишком много она натворила, великое зло и боль принесла в его дом.

— Не замечала в ней таких перемен, — с сомнением произнесла Далла. — Как она рвалась с постели сразу после родов, ты и сам знаешь. Что бы ни случилось, какая бы хворь ни накрыла, Ифия вставала с рассветом.

Несколько фоз молчания и прямых взглядов, наполненных страхом и сомнением… Оба — и Турн, и Далла — не сговариваясь бросились в спальню, едва не столкнувшись в дверях.

Ифия по-прежнему лежала в постели, укрытая одеялом. Она не поворачивалась — Турн сразу бы это понял. Лицо жены покрыла мертвенная бледность. Ресницы не подрагивали. Грудь едва вздымалась, только колыхание пёрышка на подушке у самого лица говорило о том, что Ифия ещё дышит. Турн чувствовал нутром, что супружеская связь Немьерси исчезала. Альроны остались до момента смерти его иррам.

Ардиец был не в силах что-либо сказать или сделать. Он слышал, как рванулась прочь Далла, видел её через проём с отворёнными ставнями, знал, что она побежала к арай за помощью. Но сам сдвинуться с места не мог — стоял и смотрел на умирающую жену, будто прибитый к полу. Как он мог не почувствовать, что она захворала? Раньше он всегда знал даже то, сколько раз она чихнула, понюхав букет полевых цветов. А сейчас… пустота внутри.

Он ощущал её боль и смятение, когда она лишилась чувств от поступка Лавны. Но после того, как Кироса… Нет, она не могла. Не посмела бы вредить семье, лишать ребёнка матери, а Турна — любимой.

«За жизнь нужно отдать жизнь… Ифия знала это», — голос в его разуме прозвучал так громко, что он рухнул на колени и сжал виски ладонями. Кироса говорила с ним, она всегда открывала свой разум для общения, когда Турн ещё был её приближённым магом. И говорит сейчас… потому что он им и остался.

«Ты всегда был и будешь моим Торай», — снова зазвенел голос Киросы.

В душе Турна всколыхнулся гнев. Он пульсировал по венам, пробуждая магию.

Своеволие руат воистину превышает все рамки дозволенного. Злость на себя поразила Турна… Жена, видимо, говорила с Киросой тогда… в доме, просила её о какой-то услуге. И получила ответ. Ифия хранила тайну, которая погубила её, разрушила семью. Может быть, она надеялась, что муж поймёт её, простит однажды? Но нет. Турн не поймёт и не простит — прежде всего самого себя накажет за то, что не углядел за ней. И он казнил себя прямо сейчас, стоя на коленях возле кровати и наблюдая за тем, как пёрышко шевелилось всё меньше и в один миг замерло.

Ифия умерла.

Твёрдая ладонь легла на плечо Турна. Он не сразу почувствовал касание. Только когда в тело полилась магия арай, немного отрезвляя и снимая пелену с глаз, повернул голову и увидел Ородона — своего соседа и друга, мужа Даллы.

— Разорви брачные узы, Турн. Пока не поздно, — голосом, полным скорби, посоветовал Ородон. — К вечере её дух отправится за Грань, а Райнатара ты не дождёшься, сгинешь следом. Тебе ли не знать, Торай? Ну же, освободи себя!

Но Турн не желал расставаться со своей иррам. Он жаждал бродить по светлым тропам за Гранью вместе с ней. Илсаян поднимался выше, медленно отсчитывая каждый миг до момента, когда уже ничего невозможно будет исправить.

— Оставьте меня, — хрипло проговорил арди.

— Но время… — попытался возразить Ородон.

Турн вскинул руку в останавливающем жесте и указал кивком на дверь, опустив гневный взгляд в пол. Послышались приглушённые шаги и полный горечи вздох.

— Как знаешь, друг, — напоследок сказал арай. — Мы позаботимся о Моране, если тебя не станет. Для Хейланты он будет братом, не меньше. Родной кровью, как и для нас.

***

Далла поспешила следом за мужем. Её трясло от подступающих рыданий, она едва стояла. Ей хотелось упасть на колени и кричать от боли, которая рвала на куски изнутри. Столько времени вместе прожили бок о бок, были как единое целое, даже внешне походили друг на друга. В детстве часто менялись местами, пугали своих друзей и соседей, которые не сразу могли отличить девочек. Только родителям это удавалось.

Когда их не стало, Ифия и Далла долго горевали, а после отправились на Ардос, в Вириим, чтобы начать жизнь с нового листа, писать свою историю, создать семьи, родить детей. Ифия первой вышла замуж и отправилась с Турном сюда — в Туарим, где и проиграла ему на ритуальном поле. Ещё бы! Победить байсара не дано никому, порой даже соратники не в силах справиться с таким великаном!

Сиэ часто отправляла вести в Вириим, где долгое время жила Далла. Она попыталась улыбнуться, вспомнив, как та ярко описывала жизнь в поселении Арту, как тут работается, отдыхается, а Далла сравнивала эти рассказы с тем, как ей спокойно среди леров.

Вместо улыбки предательски потекли слёзы. Далла покачнулась и, опёршись о стену, закрыла рот рукой, чтобы не разреветься в голос. Силы покидали её. Далла родила уже четвёртого ребёнка, а у сестры не было детей долгие годы. Она скрывала свои страхи и мысли от Даллы, но глаза не обманешь, ведь сёстры были близки настолько, что порой понимали друг друга без слов.

Ощущение внезапной пустоты оборвало дыхание. Далла рухнула на колени и согнулась в рыданиях, смяв подол сарафана дрожащими пальцами. Ифии нет. Она умерла. Мысли ранили так больно, что перед глазами плыли тёмные круги. Как жить, зная, что самого близкого человека вот так внезапно забрала смерть? Как смириться с потерей?

Сильные руки подняли Даллу. Она не сопротивлялась, просто рыдала и шла туда, куда её вёл Ородон. Села на край лавки, едва не промахнувшись. Муж придерживал её, но Далле сейчас было всё равно.

— Иррам, — сочувственно начал Ородон, присев перед ней на корточки, — уйми свои слёзы. Грядёт беда похуже. Турн отказался разрывать узы Немьерси. Он угаснет ещё перед приходом Бури-Матери.

Далла взглянула на мужа. Его родное серебряное лицо, полные тревоги черные глаза, что-то шептавшие тёмно-синие губы… Она сумела понять его даже сквозь давящую глухоту охватившей боли.

— Ты должна помочь ему принять правильное решение. Негоже младенцу лишиться отца и матери в самом начале пути. Он сгинет от пустоты внутри, — продолжал говорить Ородон. Он коснулся её колена и тихо добавил: — Турн заслуживает права жить.

— Я не справлюсь, — всхлипнула Далла. Она даже не представляла себе, что будет говорить Турну. — Он меня не послушает, Ородон. Я ему не ровня.

— Когда это он тебя не слушал? Даже я с трудом осознаю, что ты управляешь моей головой и телом одними лишь лаской да словом, — он нежно улыбнулся. — Турн может возражать тебе по вопросам веры, но посмотри вокруг себя — в остальном он твои наказы выполнил. Даже Ифии он так не внимал, как твоему голосу. Ты убедишь его разорвать связь, в этом у меня нет сомнения, — заключил Ородон.

Далла сомневалась. Она осмотрелась по сторонам. Иррам был прав: байсар слушал не Ифию, а её. С тех пор, как переехала в Туарим, она сразу же стала вхожа в дом Траваж и давала полезные советы главе семьи и сестре. Жилище облагорожено руками хозяев. Но руки эти направлялись словом Даллы.

Она сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. Вот бы снова не начать говорить про правила и устои, заложенные Вахди. Как бы она ни следовала этим порядкам, сейчас не то время, чтобы о них вспоминать. Турн не понимает, что делает. Далла посмотрела на раскачивавшуюся колыбель. Люлька двигалась всё сильнее — малыш проснулся. Тут же младенческий плач разнёсся по комнате. «Пусть немного поплачет. Это мне поможет вернуть Турна из забытья», — решила она.

Кровница кивнула мужу и медленно встала. Она утёрла подсыхавшие ручейки слёз и сжала кулаки. Пора было действовать. Далла поднялась со скамьи и отправилась в опочивальню.

Посильнее толкнула дверь, и та бесшумно распахнулась. Турн неподвижно сидел у кровати, обхватив колени руками и низко опустив голову. Он даже не обратил внимания на женщину, не поднял лица, не сказал ни слова.

Далла прошла в центр комнаты и бросила взгляд на постель, в которой, укрытая простынёй с ног до головы, лежала сестра. Ветерок, залетевший через открытые ставни, теребил ткань, и казалось, что Ифия ещё дышит. Порыв души побуждал открыть мертвенно бледное лицо умершей и поверить в то, что сиэ сейчас встанет и улыбнётся нежно и искренне. На мгновение Далле захотелось стащить тряпку с тела любимой сестры. Но остановила себя, ущипнув за бедро так сильно, что боль отрезвила, дав немного собраться с мыслями.

— Ифия знала, — просипел Турн. — Прекрасно знала, что станет с ней. Но смолчала. Утаила от меня, что принесла себя в жертву.

Женщина посмотрела на Турна. Тот поднял на неё печальный взгляд, наполненный слезами. С трудом вскинув руку, он раскрыл ладонь и явил силу Торай. Коричневые завитки кружились меж пальцев, поднимаясь вверх. Вырисовывались в воздухе причудливые узоры, древние руны мерцали, проявляясь и исчезая.

— Кироса вернула мне магию, как только не стало иррам, — скорбно, даже с ненавистью, договорил Турн. — Я обязан Ифии всем. И должен последовать за ней, как велит мне моё сердце. — Он посмотрел на простыню, колыхавшуюся от сквозняка.

— А что будет с Мораном? — робко начала Далла. Она с трудом могла подобрать слова. — Как можешь ты оставить его в начале жизненного пути? Ты так дорожил Ифией, нарушал все устои ради того, чтобы мальчик появился на свет, а теперь отрекаешься?

— Я не отрекаюсь, Далла. Не нужно упрёков. Ты не хуже меня ведаешь, что я должен пойти за иррам. Не ты ли говорила каждый лик, что следует исполнять правила? Я их исполняю.

— Я была не права, — с трудом выдавила она. Сейчас важно проиграть битву, чтобы потом выиграть войну. — Нет смысла отдавать долг, совершая предательство. Ты говорил, что гордишься сыном, что души в нём не чаешь. А выходит, ты верен лишь самому себе, и врал всем и каждому? К чему эти тайны?! Откройся мне сейчас! Здесь больше нет женщины, которая тебя любила!

Далла сама не успела заметить, как Турн вскочил и в несколько шагов оказался рядом с ней. Схватил за горло и пригвоздил к стене, подняв над полом. Наполненный гневом взгляд карих глаз не обещал ничего хорошего, а сильные пальцы сжимались яростнее.

— Как ты смеешь так говорить о ней?! — прорычал он. — Ты… та, кого я привечал, кого любил наравне со своей иррам, та, кого терпел, как зной в пустыне! Как смеешь ты говорить, что я врал Ифии, предал её доверие и возненавидел собственного первенца?!

— Сме… ю… — из последних сил прохрипела женщина, находясь на грани смерти. — Ты у-би-ваешь ма… ть четве-ых-х-х де… те-й…

В следующий миг Далла рухнула на пол и закашлялась, коснувшись своей шеи. Казалось, что жилы вот-вот лопнут от напряжения.

Турн нервно заходил по комнате, а потом встал на колени перед кроватью, положил руки на перину, переплетя пальцы в мольбе, и рвано выдохнул несколько раз. Далла понимала, что он раздавлен и в себя придёт не скоро.

Внезапно он заговорил. Его голос звучал приглушённо, едва различимо.

— Именем Иллахима-Создателя, я, Турн Траваж из рода Реаран, арди по происхождению, Торай по призванию… — он ненадолго замолчал, его плечи дрожали от рыданий. Далла понимала, что ему невероятно тяжело отпускать Ифию. — …освобождаю тебя, Ифия Траваж из рода Альнетта, от супружеской клятвы, данной у святого алтаря. Да осветит Илсаян твой путь за Грань, — последние слова он почти выплакал, нежели сказал.

— Да осветит Илсаян твой путь за Грань, сестра. Покойся с миром, — шёпотом повторила за ним Далла.

Мелодичный звук распавшихся на звенья супружеских браслетов оповестил о том, что связь разорвана окончательно. Теперь можно готовить тело к погребению, чтобы позволить душе уйти в вечный покой.

Глава 3. Не покинь меня…

В гостевой спальне было светло, с улицы доносились голоса арди и лязг металла: работа в поселении кипела. Рассвет озарил яркими лучами лицо Ородона, он задумчиво сидел в кресле в дальнем углу комнаты и смотрел невидящим взглядом на постель, заправленную чистыми простынями густо-коричневого цвета. Наказ Даллы — подготовить опочивальню к приёму Турна и Морана — он выполнил в точности, хотя не очень-то и хотелось. Уже прошло более двенадцати годичных циклов с той поры, когда его иррам едва не попрощалась с жизнью в железной хватке Торай Земли. Как Ородон рвался тогда в комнату, едва сдерживаемый Даллой: он хотел придушить Турна за то, что тот едва не сотворил с его женой.

Несколько ликов Моран будет жить в доме арай, но хозяин был не рад этому, несмотря на радостный визг младшей дочери. Уговоры Даллы на него подействовали, однако досада осталась: простить Турна до конца он не мог по сей лик — слишком силён оказался страх возможной потери любимой.

Арай встал. Поправил коричневый жилет, затянул потуже пояс, надел сандалии и отправился во двор. Нужно прирезать степного юнима к празднеству и приглядеть за детьми: судя по гневным возгласам старшего сына пора бы усмирить неугомонных девочек.

Илсаян находился в зените. Пора перед Бурей-Матерью — самое жаркое время в годичном цикле. Работать в полях и садах становилось тяжело. Даже в тени и у прохладных ключей, бивших рядом с сараями, не было спасения от удушающего зноя. Ородон немного постоял на пороге, обнесённом живой изгородью виноградника. Смех детей доносился издалека, как и голос Тарсара. Между ягодных кустарников мелькали силуэты двух девочек. Они визжали, играя в догонялки. Неугомонные. Чуть посветлеет горизонт, а дочери уже на ногах и носятся по дому, гремя чашками, кружками и скрипя дверцами полок. Потом выбегают в сад, и их не видно до самой обедни, а то и до вечери.

Медленно пересекая просторный двор, Ородон не прекращал думать о детях. Его первенец — Тарсар — покинул Туарим сразу же после ритуала Йанри. Судьба увела его к учёным в Альрим. Волосы парня побелели, а глаза стали цвета ардийской стали — серые с металлическим отливом. Довольно скоро поступил в Мельмеринскую академию и сейчас, спустя двенадцать циклов, заканчивал её с отличием. Ородон улыбнулся и хмыкнул: ньин всегда любил мастерить, собирать, изучать… он с самого детства не замолкал ни на минуту, постоянно задавая кучу вопросов. Бесконечные «почему?» тогда злили Ородона, но сейчас он бы отдал всё на свете, чтобы снова слышать голос того, маленького Тарсара.

Ородон снял с гвоздя пояс и ножны, вынул обоюдоострый нож, достал с верхней полки точильный камень и начал править лезвие. Удар будет один — точный, быстрый. Юнимы очень агрессивны. Всегда чувствуют, что пришёл их конец, и нацеливают короткие острые рога прямо на своего убийцу. От воспоминаний пробудилась старая боль в бедре. Тогда, находясь целиком в своих мыслях после очередной ссоры с Даллой по поводу визитов к Турну, байсар замешкался и, открыв загон, не успел вовремя отскочить. Рог юнима проколол бедро насквозь. Крови было много. Он еле сумел уйти и позвать на помощь. Несколько осемий дочери хлопотали над ним, пытаясь поставить на ноги.

Отбросив плохие воспоминания, Ородон отправился в один из загонов. Он открыл дверцу, держа нож наготове. Животное проблеяло и отступило к дальней стене, взрыв копытом солому и склонив голову. Главное — не пропустить момент нападения. Ородон уверенно отступил в сторону, схватил выбежавшего юнима за рог и перебил хребет одним молниеносным ударом. Сегодня всё свершилось быстро, осталось только подвесить тушу на жерди и снять шкуру.

***

Ородон ополоснул руки в роднике и смыл кровь с ножа. Стряхнув желтоватые капли, он взял таз с потрохами и отправился к пролеску. Там выкинул внутренности юнима, чтобы полакомились падальщики, и вернулся обратно в дом. Утварь он вымыл тряпкой и повесил в сарае, перерезал верёвки, взвалил тушу юнима на плечи и пошёл в сад, где в центре чернел большой круг золы и хрупких углей. Ородон поставил жерди, насадил на толстый вертел будущий ужин и принялся разжигать костёр.

Когда всё было готово, он натёр тушу маслами и травами, сделал множество надрезов, достал из кармана маленький кристалл и положил его рядом с вертелом. Камешек тут же засиял, обволакивая непроницаемым полем и костёр, и тушу, Ородон раскопал утонувшие в пепле трубки, и из них повалил избыточный пар. Теперь можно не беспокоиться. К закату всё будет готово.

Войдя в дом, арай остановился, посмотрев на старшую дочь. Та сидела за столом, нервно потирая руки и буравя взглядом столешницу. Она не сразу обратила на него внимание, а когда подняла взгляд, вскочила, опрокинув громоздкую скамью.

— Я напугал тебя, — Ородон склонил голову и приложил широкую ладонь к груди. — Не ждал тебя раньше заката, Неури, — сказал, приблизившись к столу.

Он попросил дочь отойти, нагнулся и уверенно поставил скамью на место, придвинув ближе к столу. Неури поспешила заняться домашними делами. Неури начала нарезать овощи и измельчать травы для чая. Она заметно нервничала, каждое движение было резким и наполненным тревогой. Ородон подошёл к ней и, положив руки на плечи, почувствовал, как она дёрнулась. Едва не выронила большую металлическую кружку из рук.

— Ты дрожишь, ная, — сказал он и поцеловал Неури в макушку.

Старшая дочь три цикла назад прошла инициацию и осталась туаримом, чему была несказанно рада вся семья. И вот… она уже женщина, которая скоро должна выйти замуж за местного торговца. Ородон знал, почему дочь так нервничает — вот-вот должен был состояться бой за право главенства. Она всегда была ответственной, а потому наверняка боялась того, что проиграет и покинет отчий дом.

— Осталось всего два лика, — прервала молчание Неури. — Оин… а вдруг я не справлюсь и подведу тебя? Мне страшно от одной мысли об этом. — Она повернулась, и Ородон увидел полные страха и слёз глаза.

Конечно, ная всегда старалась скрыть всю гамму чувств — такая черта досталась ей от матери. Но даже если бы Далла была ардийкой, а не руат, и не передала эмоциональность по наследству, Ородон был уверен: дочь не смогла бы даже тогда спрятать страх за своё будущее.

— Садись, — он кивком указал Неури на скамью, — я сам всё сделаю.

Ородон быстро наполнил кружки кипятком, отчего по комнате разнёсся пряный аромат, поставил на стол тарелки с овощами, вяленым мясом и рыбой и сел напротив дочери. Немного помолчал, окинув взглядом её взволнованное лицо, а потом добродушно улыбнулся и, протянув руку, дотронулся до холодных пальцев Неури.

— Самое главное в твоей судьбе уже решилось, ная, — осторожно начал он, подбирая слова, надеясь её успокоить. Всякий раз, когда Ородон смотрел на повзрослевшую дочь, он видел её той маленькой девочкой, которой она запомнилась ему перед ритуалом помазания: милой ардийкой с золотыми глазами и тёмными волосами, с ямочками на щеках и беззаботным смехом. — Ты принадлежишь родному краю, являешься туаримом от кончиков волос до кончиков пальцев. Остальное лишь случай, не более. Твои умения высоки, я сам учил тебя. Мне ли не знать, что ты, Неури, можешь победить в неравной схватке самого байсара, а он намного сильнее простого торговца плодами и пряностями.

— Ты всегда мне поддавался, — сказала ардийка, искоса посмотрев с вызовом на отца, и ухмыльнулась. — Неужто скажешь, что стал бы драться в полную силу, не щадя родную кровь? — Она недоверчиво покачала головой.

— Пусть так, — произнёс твёрдо Ородон. — Но совершенно не важно, будешь ли ты вести хозяйство и растить детей, или же станешь главой семьи и отправишься на военный постой. Главное — у тебя будет свой дом, продолжение твоего рода. Ты продолжишь жить в Туариме, как бы то ни было. — Увидев, что Неури захотела возразить, он предупреждающе вскинул руку и улыбнулся. — Я уже горжусь тобой. У меня будут… внуки, — он едва вспомнил слово, которым называла Далла детей своих детей. — Большей радости и представить себе нельзя. Так что отринь страх и иди на ритуальное поле со светлой головой. Я знаю Харгара, он отличная пара для тебя.

— Ты правда так считаешь? — Неури подняла на него глаза и улыбнулась.

— Когда я поутру переступил порог дома и увидел его встающим с твоей постели после ритуала Дирлы, то не сразу смирился с тем, что ваши ауры едины. Но как бы тяжело мне не было отпускать тебя из этого дома, — он нарочито обвёл взглядом комнату, — ты выросла, и у тебя свой путь. Иди по нему смело, ты готова, — закончил он и встал. Поцеловал Неури в макушку и прошептал слова благословения. — Давай обедать, а то ещё немного, и чай остынет.

***

Первые звёзды уже зажглись на чернеющем небосводе, хотя закат только начал угасать, рыжими всполохами заходящего за горизонт Илсаяна окрашивая небо в удивительные цвета. Облака переняли на себя чудесные краски и медленно темнели, стыдливо краснея перед наступлением ночи. Заливисто пели ночные птицы, рассевшись на ветвях плодовых деревьев, ветер разносил их трели по всему саду.

Ородон вынес громоздкий стол и поставил его рядом с вертелом, от которого веяло дымом, теплом и приятным ароматом жареного мяса. За ужином собралась вся большая семья: старшая дочь со своим избранником сидели во главе стола — сегодня было их время. Младшие девочки весело смеялись и в предвкушении потирали ручки, не в силах дождаться сытного ужина и рассказов старшего брата. Тарсар улыбался, глядя на них и свою мать, сидевшую рядом с арай.

С благоговением оглядывая всех арди, Ородон крепче прижал к себе Даллу. Несмотря на то, что она осунулась, похудела, на лице появились глубокие морщины, а в волосах пестрела частая седина, он всё равно души в ней не чаял. Руат живут меньше, чем ардийцы, их тела хрупки и недолговечны, однако Ородон всякий раз мысленно благодарил Создателя за то, что позволил иррам прожить так долго и подарить ему четверых прекрасных детей: первенца Тарсара, уже такую взрослую Неури, непоседливую Коринию и беззаботную Хейланту. Большего счастья он и не желал. У него было всё, что нужно.

Колокольчики на входе в дом оповестили о приходе гостей. Отвлёкшись от своих мыслей, Ородон взглянул на Даллу и, встав, поспешил к двери на террасу.

На пороге стоял Турн. Он заметно раздобрел за то время, которое они не виделись. В глазах по-прежнему была грусть. Торай до сих пор горевал по своей иррам, хотя прошло уже столько циклов. Ородон тут же вспомнил того байсара, которого одолевали скорбь и гнев.

Погребальный костёр быстро разгорался, пожирая тело умершей и высвобождая душу из тлеющей плоти, замотанной в бежевый саван. В то время как все собравшиеся на поле, усыпанном чёрной золой, пали ниц и шептали отпевную молитву, чтобы помочь Ифии поскорее добраться до Грани и обрести покой, Турн твёрдо стоял на ногах и смотрел вперёд. Внезапно он развернулся и, что-то прорычав, направился в поселение. Незаметно ускользнув, Ородон помчался следом. Он несколько раз окрикнул Торай, но тот решительно шагал к дому, гневно сжав кулаки. Он проскочил в дом и оглушительно хлопнул дверью. Ородон остался стоять на пороге, не решаясь войти. Байсар, охваченный горем, опасен для всех. И, развернувшись на ступенях, арай решил уйти.

Проходя мимо окон, Ородон в одном из них заметил Турна. Тот метался по комнате, громил спальню, точно обезумел. Из окна полетели простыни и обломки супружеской кровати, а потом раздался полный боли крик, больше похожий на вой.

Ородон несмело вошёл в дом. Как бы ни злился на Турна за то, что тот едва не убил Даллу, не мог оставить его в беде. Натворит ведь дел — в слепой ярости он опасен для Морана.

В гостевой комнате с кухней был полный разгром. На полу валялись кружки, разломанные надвое чашки, изуродован стол. Малыш в раскачивавшейся колыбели плакал так сильно, что заболела голова. В спальне царил ещё больший ужас: дверь оторвана от петель и перекошена, полки проломаны, все вещи покоились под обломками шкафа, книги валялись изодранными в клочья, две тумбы развалились на части и представляли из себя груду щепок.

В углу сидел Турн и тихо рыдал. Ородон позвал его, и тот поднял наполненный злобой и отчаянием взгляд. Байсары, как и все арди, редко проявляют такие эмоции и поддаются им, однако, когда случается беда, они не в силах контролировать чувства. Турн просто обезумел. Арай испугался его вида. Сейчас Турн не напоминал бравого воина, каким был всегда. Ородон знал его, ведь друзья пробыли на военном постое больше сорока годичных циклов.

— Уходи, — громыхнул зло Турн. — Я не хочу видеть никого из вас. Ни сейчас, ни потом. Прочь, я сказал!

Ородон едва не послушался, но отчего-то не мог ступить и шага.

— Приди в себя, Турн, — настойчиво сказал Ородон, — неужто в небе не осталось души? Почему ты покинул погребальную церемонию? Вернись и проводи свою иррам…

— Замолкни, арай! — рыкнул из угла Турн. — Иначе отправишься следом. Убирайся из моего дома, и никогда не приходи на порог, а не то я убью тебя! И Далле вели не совать сюда свой руатский нос, не убережешь её от моего кулака. Вон!

— Подумай о Моране, ты рискуешь погубить ньина! Одумайся и приди в себя! — Ородон всё же сделал пару шагов вперёд.

Турн резко поднялся и кинулся на Ородона. Тот едва успел среагировать. Мужчины сцепились. В пылу ярости Торай часто промахивался, но, когда бил точно в корпус, рёбра Ородона трещали, и он не мог сдержать крик боли. Он только защищался, хотя байсарская ярость подзуживала атаковать. И вот, не сдержался — с силой врезал Турну по лицу. Да так, что тот развернулся в полкорпуса и рухнул на пол. Недолго он лежал. Злоба запылала огнём в глазах, лицо его потемнело, он сжал зубы, отчего желваки на лице вздулись. И кинулся, раскрыв ладони. С безумным криком полетел на Ородона, наращивая магию в руках. Арай замер… это конец.

Он почувствовал рывок и чьи-то сильные руки, сжимавшие плечи до хруста суставов. Последовал толчок, а перед этим Ородон увидел пылавшие магическим светом глаза Киросы. Когда он пришёл в себя, то наблюдал, как Вахди противостоит обезумевшему байсару, отражая его попытки ударить. Бой длился недолго: Кироса вложила магию в кулак и, сделав хлёсткий замах, ударила Турна в грудь. Он отлетел в стену, едва не проломив собой внушительные брёвна. Дом содрогнулся.

Кироса повернулась к Ородону и резким жестом указала на дверь. Он спорить не стал. Нашёл в себе силы подняться и стрелой вылетел на улицу.

Ородон не помнил, сколько пробежал — привычка считать шаги мигом улетучилась. Когда остановился и развернулся, оказалось, что был недалеко от дома. Стоял и наблюдал, как Вахди за шкирку выволакивает Турна на порог и швыряет, как хлипкого ребёнка, на траву.

Торай поднялся, и он пылал гневом. Его руки светились, шея, взмыленная, как у жеребца ашуры, напряглась, казалось, будто кожа лопнет и обнажатся жилы.

— Тарахара ками нар! Ками нар Тоорн! Керроуа! «Встань на колени! На колени, Турн! Сейчас же!» — приказала она так громко, что даже на расстоянии у Ородона заложило уши.

Арай понимал, что приказывала Кироса своему байсару. Тур не желал слушать Киросу. Он не хотел ни преклонять колен, ни отступать, ни подчиняться. Выставил ладони вперёд с заряженным заклинанием, но Вахди оказалась готова к этому. Она взметнула руку вверх и резко опустила её. Дрожь разрывала землю, а потом яркая вспышка ослепила на миг, и ударная волна сбила с ног сначала Торай, а потом добралась и до Ородона. Он отлетел на большое расстояние, упал в траву и сразу же потерял сознание…

— Надеюсь, ты простишь меня, Ородон, за дерзость. — Из воспоминаний вывел голос Турна. Ородон вновь посмотрел на него, вопросительно вскинув брови. — Вахди объявили общий сбор, все Торай обязаны прибыть в Сартан и явиться во дворец Вахтирай.

— Да-да, я понимаю, — Ородон быстро покивал и слабо улыбнулся. — Долг зовёт тебя. Я рад, что ты зашёл повидаться. Ты один? — Он неожиданно вспомнил, что Торай должен был привести Морана. Окинув взглядом пространство рядом с Турном, арай едва не упустил из вида край свободной рубахи, которая выпирала вбок из-за ног Турна.

— Конечно же нет, — Турн повернулся и отошёл в сторону. — Что ж ты застыл, ньин? Негоже прятаться за моей спиной. Нет напротив нас врагов, лишь друзья. — Он коснулся спины мальчика и подтолкнул вперёд.

Моран несмело поднял взгляд и расцепил руки, опустив их вдоль тела. Ородон едва не охнул вслух. Перед ним стоял сын своей матери. Он так похож на неё! Пусть у него бледная кожа с едва заметным серебристым отливом, однако тот же скромный взгляд, разрез глаз, овал лица, пухлые губы, напряжённые в смущении. А главное — чёрные зрачки в оправе золотистой радужки. Руат и духом, и телом. От Турна он перенял разве что фигуру. Ородону казалось, что перед ним стоит молодая Ифия. Он даже потряс головой, чтобы сбить навязчивое видение, потёр пальцами глаза, окончательно избавляясь от призрачного образа. Если бы не чёрные волосы, густыми локонами обрамлявшие лицо, то было бы почти идеальное сходство.

Ородон заставил себя перестать думать об Ифии. Он как можно добродушнее улыбнулся и наклонился к Морану.

— Иди в сад, Моран, — посоветовал он маявшемуся перед ним мальчику. — Хейланта весь день не замолкала, спрашивала, придёшь ли ты. Она ждала так долго… Иди. — И взял юного руат за плечо.

Моран поднял взгляд, и улыбка, ровно такая же, как у Ифии, осветила бледное лицо. Ородон закрыл глаза, чтобы унять начинавшуюся в груди бурю. Когда мальчик скрылся за дверью, он тягостно вздохнул.

— Они подружились, — сказал Турн. — Пройдёт немало времени, прежде чем они поймут, для чего были рождены. И для кого.

— Да… — Ородон покивал, обращаясь к своим мыслям. «Руат благоговеют перед одними, тогда как судьбой предназначены другим» — подытожил он, едва справляясь с горестью, поселившейся в душе. Он поднял взгляд на уходившего Торай. — Турн! — набравшись решительности, всё же окликнул Ородон. — Обожди. Остановись на время. Я надолго тебя не задержу.

— Слушаю тебя, арай, — следуя традиции, ответил ардиец и остановился.

Ородон быстро подошёл к нему, несколько раз оборачиваясь в сторону дома, а потом начал разговор, который уже в мыслях доставлял ему боль.

— Ведомо тебе, как и всем нам, что Далла уже слаба. Она угасает, Турн. Осталось недолго до того момента, когда ану покинет своих отпрысков, а иррам оставит мужа навсегда.

— Так скоро? — с тревогой спросил мужчина. — Неужто…

— Да, Турн. Уже в следующее пологодье, — подтвердил его опасения Ородон. — Как ты знаешь, роды Хейланты тогда сильно истощили её. Далла успеет побывать на брачном обряде Неури и, вероятно, порадоваться выпуску Тарсара из Мельмеринского дома науки, но… — он закрыл глаза и как можно увереннее сказал: — помазание Коринии уже не застанет. Оно как раз состоится в период посева.

— Ты последуешь за ней? — поинтересовался Торай. — У вас уже взрослые дети, осталось всего ничего до обряда Йанри. Младшей больше десяти циклов. Обычай уже позволяет отправиться за Грань вместе с Даллой.

— Нет, Турн. Я проживу ещё один срок, — как можно твёрже сказал Ородон. — Далла настояла на том, чтобы уже перед пришествием Бури-Матери я разорвал узы Немьерси и отрёкся от неё.

— И в чём твоя просьба? — с долей неприязни поинтересовался собеседник. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, торопясь уйти.

— Обратись к Киросе, — мягко попросил Ородон. — Далла хотела быть похоронена на Руатай, на родине своих предков. Рядом со своей ану. И хотя иррам принадлежит всецело к этому миру, она просила меня попытаться уговорить Вахди дать разрешение на обряд по законам руат. Если она позволит, то я отправлюсь в Иерборею, чтобы присутствовать на церемонии.

— Хорошо, — Турн понимающе склонил голову. — Вся твоя семья согласна с таким решением? Если да, то я сегодня же поговорю с Вахди, как прибуду в Сартан. Уверен, она внемлет моей мольбе и твоей просьбе. А теперь прошу меня простить. Долг зовёт.

Турн приложил ладонь к груди, поблагодарил за гостеприимство, пожал руку Ородону и поспешил к стовшей неподалёку ашуре. Та нетерпеливо всхрапывала и била копытами покрытую травой землю. Турн быстро заскочил в седло, пришпорил кобылу. Та встала свечкой и сорвалась с места.

Проводив взглядом Турна, Ородон направился в сад. Когда вышел во двор окинул тёплым взглядом всю семью, не переставая улыбаться. Тарсар посадил на колени Коринию и отвечал на её вопросы, смеясь, рассказывал об обучении в академии, о ледяном крае, а сестра порой заслушивалась, задумчиво теребя пуговицы на рубашке брата. Но, когда рассказчик замолкал, задавала следующий вопрос. Хейланта с Мораном хохотали и носились по саду, по очереди догоняя друг друга. Девочка спряталась за деревом, выглядывая то с одной, то с другой стороны, а Моран метался, не зная, как лучше обогнуть внушительный ствол. Неури и Харгар влюблённо беседовали, сидя за столом. Девушка кормила его, а он аккуратно, чтобы не порезать её пальцы короткими клыками, откусывал от крупной дольки плода кусочки и улыбался.

Ородон посмотрел на приблизившуюся Даллу. Каждый шаг давался ей тяжело. Она уже целый ликоворот не работала в саду и в поле, потому что хворь и ломота в теле сваливали её с ног. Хейланта осушила мать. Но так бывает: руат слабы, а арди сильны и они забирают последние силы у хрупких матерей. Иные не могли выносить даже одного ардийца, Далле же удалось родить и воспитать четверых детей. Они были здоровы, крепки и умны. Один Тарсар чего стоит. И пусть от оина ему досталось больше, материнский взгляд и добродушие передались и ему. Кориния обладала тем же любопытством и жаждой познать все ритуалы и правила других краёв, Неури так же эмоциональна, что делало её лишь более живой, но отнюдь не слабой. А Хейланта переняла все материнские черты. Лишь серебряная кожа и золотые зрачки говорили о том, что она почти ардийка.

Далла сухо закашлялась, приставив кулак к побледневшим губам. Она согнулась и в следующее мгновение покачнулась. Ородон кинулся к ней и придержал за талию. Когда иррам вдохнула полной грудью, она распрямилась, улыбнулась и коснулась ладонью пальцев мужа.

— Ты попросил Турна поговорить с Киросой? — спросила Далла. — Мне важно, чтобы она согласилась. Я знаю, ты против такого. Ты всегда против, как и Турн, как была против и Ифия. Но это моё решение, — словно не веря в то, что Ородон честен, проговорила жена.

— Мне горестно от того, что ты уйдёшь из моего сердца и из моего мира, — с печалью в голосе возвестил арай, — но я уважаю твои желания и всегда слушаю твои наставления, иррам. Я передал просьбу Торай. Он принял её и передаст Вахди. Ты отправишься к предкам, как придёт время, Далла. Остаётся лишь уповать на благосклонность нашей покровительницы. — Он улыбнулся, хотя ему было трудно. Как бы Ородон ни был готов к смерти жены, тяжесть на сердце сильно давила и опускалась ниже, продавливая кокон стойкости и выпуская из него душащую скорбь.

— Пойдём ужинать, — Далла потянула его к столу. — Мне всегда нравится, как ты готовишь, и я хочу насладиться тем юнимом, — игриво сказала она. — К тому же когда ещё вся семья соберётся вот так за одним столом? А?

— Тебе голову или лапки? — как можно веселее спросил глава семьи.

— Ты и сам знаешь, что я больше всего люблю, — подмигнула Далла, обернувшись.

«Голову… тебе нравится разбирать голову», — про себя ответил Ородон и послушно направился к вертелу.

Глава 4. Дарованное прощение

Горизонт медленно темнел, пугающая чернота тяжело приближалась. Пронизывающий ветер усилился в разы, он гнал пыль по уложенной камнем площади и создавал высокие пенистые волны на озере Анкхам.  Хвары нервничали и уносились прочь, табуном бегая по водной глади. Они создавали вокруг себя щит из крупных брызг и испуганно ржали, спеша найти укрытие от гнева Бури-Матери. Могучие широколистные акары качали кронами, изо всех сил сопротивляясь яростным порывам. Но ветер ломал ветви и швырял их беспорядочно под ноги арди и в стены храма Воды, который маяком стоял в центре священного озера.

Лавна быстро спешилась, ударила хвара по крупу, и тот пустился в галоп. Ардийка поморщилась от боли — её правое бедро было почти полностью изувечено, и она хромала на правую ногу. Часть татуировок содраны и на их месте на всю жизнь останутся шрамы. Они станут напоминанием о пытках, которые пришлось пережить в катакомбах под дворцом Вахтирай. Многие годичные циклы истязатель приходил и требовал раскаяния. Время для Лавны замирало подобно замерзающей воде. Каждый лик видеть одно и то же лицо было невыносимо.

Оно и сейчас стояло перед её глазами, вызывая страх и трепет. Ладия наведывалась каждые тридцать иларов и пытала до судорог, а потом давала передохнуть. Лавна нервно сглотнула плотный комок и заозиралась по сторонам. Ей казалось, что это не дерево скрипит, и вовсе не хвары ржут, носясь по глади озера, и не вода плещется о берег, облизывая отполированный камень — это скрежет мечей, вынимаемых из ножен, и смех убийц, приплывших за ней на аоринах. Ужас от пережитого настолько сильно впечатался в разум, что Лавне казалось — она не избавится от него никогда.

Она сделала глубокий вдох, убрала с лица непослушные, развеянные ветром, спутанные пряди и похромала к воротам храма. С трудом сдвинув массивную створку, оказалась в просторном зале. Глаза налились предательскими слезами радости от возвращения в обитель. Всё до боли знакомо: журчание воды у стен, полы, словно гладь Анкхама, широкие колонны, усеянные осветительными кристаллами, внушительные высокие арочные окна с тяжёлыми ставнями и статуи так искусно вырезанные, что казалось, сейчас сойдут с пьедесталов и величаво зашагают к выходу. Всё — от одеяния, до самого малого — каждой реснички — выполнено умелым мастером.

Посмотрев на статую Ладии, женщина скривилась и отпрянула, будто каменное изваяние хлёстко ударило её по щеке. Стало неприятно от одной мысли о том, что Лавна снова увидит живую Вахди. Касания до сих пор были так ощутимы, словно покровительница ещё не убрала руки от неё, всё так же продолжала ногтями сдирать татуировки с серебряной кожи, заставляя Лавну захлёбываться криком и сквозь слёзы умолять о прощении. А потом о смерти.

Лавна почувствовала на себе пристальные взгляды и покрутилась на месте, вглядываясь в тени колонн. Из пространственных карманов медленно, один за другим, вышла стража. Храмерийцы. Глаза арди сияли в свете кристаллов, не успевших напитаться энергией перед ураганом. Воины были настроены отнюдь не дружелюбно, они медленно окружали Лавну. Она несколько альрон не могла набраться смелости сказать хотя бы слово. Храмерийцы подходили очень тихо, подобно хищникам. Единственное, что ардийка чётко слышала, так это лихорадочный стук своего сердца.

— Я вернулась на свой пост! Ладия восстановила мне полномочия Торай! — как можно громче сказала Лавна. Эхо разнесло её голос по всему молитвенному залу. Она вскинула раскрытую ладонь, на ней заплясали искры и заблестели руны первородной магии. — Мне нужно пройти к Провидцу!

Но доказательств оказалось недостаточно. Слишком недоверчивы храмерийцы, чтобы пускать каждого в цитадель. Один из воинов сделал несколько шагов и остановился, медленно направив острие копья на Лавну.

Внезапно взгляд из угрожающего превратился в безжизненный. Все стражники замерли, ожидая приказа. Напряжение нарастало, а догадки у Лавны появлялись и отметались одна за другой. Что если Ладия задумала очередную жестокую хитрость и специально позволила пленнице прибыть в обитель? Это святотатство. Но в древности, как написано в манускриптах, арди часто казнили в храмах виновных, проливая кровь под ноги статуям Вахди.

Воин вернул копьё в прежнее положение и стукнул древком о мраморный пол, отчего под потолком загудело эхо. Остальные храмерийцы отступили. Они развернулись и отправились в тени колонн, где за ними выровнялась искажённая реальность, перестав плясать разводами в воздухе. Командующий указал кивком на статую Ладии, позволяя пройти, и попятился за свою колонну, медленно утопая в пространственном кармане.

Лавна выдохнула. За двенадцать циклов она сроднилась со страхом и уже без него не могла. Сколько бы времени ни прошло, всегда будет рано избавляться от этого чувства — теперь нужно держать ухо востро, ведь удар в спину может быть внезапным и смертельным.

В храме было пусто. Снаружи доносилось завывание безумного ветра, словно животное в бешенстве крушило всё, что попадалось на пути; треск могучих стволов деревьев, стук камней о стены обители, яростный плеск воды. Вот и первый раскат грома громыхнул над ухом, словно небесный глас Создателя. В последних открытых ставнях, которые автоматически начали смыкаться, мелькнула яркая вспышка. И снова оглушительный грохот. Это только начало, Буря-Мать сделала лишь первый шаг по этой земле.

Торай Воды вытянула руки и раскрыла ладони, выпустив на волю свою магию. Тут же свет залил зал со статуями. Рядом с колоннами зачернели продолговатые тени. Переходы между реальностями впитывали свет, не позволяя ему проникнуть сквозь маскирующую завесу. А кристаллы напитывались энергией и начинали сиять с большей силой.

Ладони начали гореть. Казалось, их коснулись языки пламени — так тяжело и непривычно вновь ощущать прилив сил от Вахди. Столько времени прошло! Лавна до сих пор не верила в то, что свободна от тяжёлых оков, истирающих кожу в кровь, от касаний истязателя, от боли.

Лавна медленно ходила по залу, касаясь пальцами колонн и стен, исписанных иероглифами древнего языка. Они рассказывали историю сотворения мира, пришествия Вахди, описывали в красках войны и распри, мир и благодать. Лавна проходила мимо каждой статуи, разглядывая их, и вспоминая тот лик, когда решалась её судьба во дворце Вахтирай…

Саимы распахнули массивные ворота, когда Лавну ещё только подвели к многочисленным ступеням. Она с трудом смогла поднять взгляд и прищуриться. Рыжие круги плясали перед глазами и было очень больно. На магическое зрение нельзя перейти — рискованно -, всё и так в красках, таких ярких и пугающих. Пленница с трудом вспомнила, каким радужным всегда представал купол. Почувствовала небольшую тошноту, когда её протащили через границу силового поля. Лавна едва могла передвигать ногами. Боль сковывала тело, а сильные руки саимов волокли её, словно тряпку. Она не могла отделаться от воспоминаний о стенах сырого подвала, виде собственной крови и продолжительных пытках. Роняла жгучие слёзы на ступени, пальцы ног бились о каждую из них, а когда она пыталась сделать шаг, изорванный в клочья балахон запутывал и окручивал голени змеями-лохмотьями.

Крылатые отродья проволокли Лавну через весь зал, а она так и не подняла взгляда, лишь всхлипывала от тягучей боли в бедре и животе. Она рвала тело на части, словно опять настал тот момент, когда продолжились пытки в подземелье. Саимы швырнули её к пьедесталу с высокими тронами. Лавна больно ударилась лицом и коленями о мраморный пол. Сразу открыла глаза и увидела всю глубину плит, переливавшихся золотом и серебром, со сменявшимися рисунками.

Подняться сил не было. С огромным трудом, скрепя зубы, Лавна встала на колени и попыталась выпрямиться, однако голова предательски закружилась, и она так и осталась стоять на четвереньках, просто подняв голову и устремив взгляд вперёд.

Все Вахди собрались во дворце. Аарис, Д`хар Ардоса, гордо восседал на троне со спинкой в виде перепончатого крыла. Из груди его вырвался утробный рык, а глаза угрожающе блеснули. Он подался вперёд, порываясь встать, но его Торай, высокий среброкожий арди, наклонился и что-то шепнул ему. Тот немного успокоился и даже улыбнулся уголком губ, хотя Лавна расценила его ухмылку как недобрый знак.

Ладия откинулась на спинку в виде морской волны и накручивала чёрный локон на длинный палец. Она не прекращала сверлить взглядом Лавну. Та вздрогнула и отшатнулась, будто от пощёчины. Сейчас Вахди представала перед ней намного добрее, чем тогда, в камере. Но не стоило обольщаться. Для Лавны покровительница так и осталась мучителем, который требовал одного — раскаяния. Но пленница не сдавалась. Она понимала, что если признается в совершённых ею деяниях, то непременно её голова падёт с плеч. Но когда уже не было сил терпеть, Лавна возжелала скорейшей смерти и раскаялась… И пытки прекратились. Теперь она, лишённая магии, находилась здесь. И Вахди смотрела на неё так же, сурово и ненавистно.

Керем жаждала расправы. Казалось, она была уверена в исходе и нетерпеливо ёрзала на троне со спинкой в виде языков пламени и потирала уже порядком обмякшие подлокотники. В глазах плясали огоньки, по волосам и платью прошлись волны магии, а подол на миг вспыхнул так ярко, будто его подожгли. И потух.

Кирот и Кироса не обращали никакого внимания на Лавну. Предводитель фриворов и ненавистная до нытья в костях хозяйка земель Туарима о чём-то увлечённо разговаривали… или даже спорили. Как только их голоса становились громче, они оглядывались на своих осаи и затихали, вновь продолжая шептаться. Единые во всём, камень и земля… Да уж, действительно единые. Они даже лицами похожи. Разница состояла лишь в том, что у Кирота была густая недлинная борода, короткие пыльные волосы, гора мышц под распахнутой курткой. Кироса же более женственна, однако сильные открытые руки с браслетами на запястьях, ширь в плечах и внешняя суровость выдавали в ней недюжинную силу. Их Торай тоже спорили, однако если маг Кирота стоял прямо под столбом света, положив ладонь на спинку в виде нагромождённых камней, то его собеседник находился в тени колонны.

Иес, положив ногу на ногу, сидел, выпрямившись, будто струна крумба. Свой колчан он повесил на угол спинки в виде древа, овитого лианами радозира, а лук держал при себе, подёргивая пальцем тетиву. Он всегда был таким, сколько Лавна себя помнила. А это очень долгий срок. Неожиданно в её памяти всплыли образы бескрайних лесов Триатрона, непролазной чащи, по которой ардийка любила бродить ребёнком. В один момент ей захотелось вернуться туда и больше никогда, ни на единый илар не предаваться воспоминаниям об ужасных пытках. Но, словно прочитав мысли, Иес посуровел и отрицательно покачал головой. В прошлое вернуться нельзя, и будущее тоже не изменить. Лавна слишком давно принадлежит к Ларииму и никогда не вернётся домой.

Ильна, как обычно, скучала. Постоянно вздыхала, беседуя со своим Торай. Разговор с приближённым магом ей нравился куда больше, чем происходящее в зале дворца. Вахди никогда не изменяла себе: всегда носила одежду своего края, из кармана торчали пальцы прорезиненных перчаток, а с шеи свисала повязка с респиратором. Она была готова хоть сейчас окунуться в науку.

И вот, наконец, Аарис хлопнул в ладоши и эхо заплясало под потолком. Торай Ильны что-то ещё сказал своей покровительнице, а потом выпрямился и зашёл за трон, взявшись крепко обеими руками за две крайние остроконечные пики спинки.

— Свидетельствуя по чести и совести, как велит обычай, пусть выйдет на свет тот, в чьём доме свершилось злодеяние! — начал поднявшийся с трона Аарис, одёрнув рукава чешуйчатого плаща.

Из тени колонны появился Турн. Его лицо было спокойным, а в глазах читалась грусть. Он подошёл к спинке трона в виде растрескавшейся земли и остановился. Глубоко вдохнул… Кироса подняла на него взгляд и кивнула на Лавну, понимающе улыбнувшись. И Турн шагнул вперёд. Он всё ещё Торай. Как такое возможно? Татуировка на щеке по-прежнему мерцала. Ветвистые рога атэрры переливались яркой рыжиной… Нет, этого не может быть, он не маг Киросы… Лавна посмотрела на Вахди. Та победно улыбнулась и гордо выпрямилась, смерив пленницу взглядом.

Симеоково отродье! Как он мог остаться Торай, когда сам отказался от своих полномочий в пользу рождения помеска от руатской рыжей падали? Зачем вообще эти хлипкие и слабые духом ничтожные люди прутся сюда, да ещё и заводят семьи? Так недолго и до вырождения всей ардийской природы. Почему Вахди позволяют им сюда приходить?

И этот Турн… Один его голос заставлял ярость вскипать сильнее. Ненависть возрождалась из пепла, будто феникс, горящий праведным огнём. Он так долго говорил, что у Лавны свело челюсти и заложило уши. А потом он сказал, что прощает её. Гнилое семя… И Вахди его послушали. Они долго совещались, спорили, однако сошлись на том, что стоит освободить Лавну и вернуть ей магию и полномочия Торай! Вот же драный алака! Поиздевался чужими руками, а потом простил. Уж лучше бы убил. Так было бы намного легче.

Плюнув под ноги статуе Киросы, ардийка с удовлетворением отправилась к потайной двери и сдвинула несколько кирпичей глубокого синего цвета. Она с трудом вспомнила порядок нажатий, несколько раз останавливалась, пытаясь воскресить в памяти правильную последовательность. Слишком было больно, за двенадцать циклов слишком многие воспоминания размылись.

Как только потайная массивная дверь распахнулась, Торай проскочила в катакомбы. Факелы на стенах вспыхнули, словно по команде. Как давно Лавна не была в этом месте… Она провела пальцами по необработанной стене, каждый мелкий выступ возвращал в прошлое, такое приятное и родное. Сделав вдох, Лавна ощутила сырость вперемешку с гарью от тряпья на древках, вставленных в углубления.

Медленно, ступенька за ступенькой, Торай двигалась вниз. Длинная лестница без перил уходила в бездну темноты, виляя поворотами. Ступать приходилось осторожно, иначе можно свалиться в пропасть, уходившую в земную твердь широкой трубой в массивной оправе долгого спуска.

Дойдя до самого низа, минуя ответвления, сквозняком зовущие в таинственные коридоры, Лавна замерла. До грота осталось всего ничего, однако страх в душе полыхнул подобно последнему факелу, вспыхнувшему и осветившему одного из стражей. Предстоит заново пройти посвящение, а это не так-то просто — не всех Провидец принимает в себя и не каждого выпускает из чрева, заполненного водой. Уши мгновенно заложило. Лавна хватала ртом воздух и пыталась сосредоточиться. Она стояла, сжав кулаки, и не могла заставить себя спуститься по оставшимся семи ступеням.

И она начала считать каждый свой шаг.

Нэи… Лавна собрала в кулак всю свою волю. Израненную, запытанную и порванную в клочья душу предстояло восстанавливать по осколкам, не забыв ни одного. Все сомнения отринула подальше — они не помогут преодолеть тяжёлый путь.

Каэ… Торай убеждала себя в том, что всё можно исправить, но сомнение точило её мысли, будто вода камень. Страх нарастал, справляться с ним не так-то легко, оттого что слишком много противоречий и злобы внутри.

Ээн… Храмерийцы одновременно поворачивали головы в шлемах, приподнимали зеркальные щиты и крепче сжимали древки коротких копий. Лавна замерла на фозу, пытаясь успокоить метавшуюся душу. Взгляды стражников полны недоверия и беспокойства.

Зору… Новая ступень, и новый страх. Лавна вытерла со лба тягучие серебристые капли пота и стряхнула их с ладони, но влага вновь выступала на всём лице, подобно новым всходам. Ноги Лавны дрожали, а боль с новой силой кусала бедро.

Хэмэ… Стража заранее расступилась, а время замерло. Воздух густел, становилось тяжело дышать. Торай слышала стук собственного сердца, и ей казалось, что стены начали кружиться. Она снова остановилась, чтобы унять страх. Он голоден и требует новой порции опасных мыслей и действий.

Марэ… Лавна оставила там, позади, всю себя. Со всеми проблемами, помыслами и решениями — сейчас они не нужны. До́лжно войти в грот чистой от всяческих образов, воспоминаний, неудач и побед. Нет больше той Лавны, которая была надменной и жестокой, грозной и непримиримой. В этот миг она лишь дитя, которому нужно пройти инициацию и встать на жизненный путь. И не важно, что за плечами отлики, даже больше двух рарон. Именно в эту альрону она никто и ничто. У неё нет имени, нет рода, принадлежности к краю, магии, мыслей, внешности, дыхания и души.

Бэрру…

По потолку естественного грота плясали отблески от воды. Полнейшая тишина оглушала, ни единой мысли не возникало в очищенном сознании. Лавна смотрела в одну точку и медленно отстёгивала лямки полупрозрачной туники. Плащ и платье она уже скинула на тёплый каменный пол. Последняя одежда скользнула по телу и осталась лежать в ногах. Торай шагнула из неё и отправилась вниз по ступеням к горячему источнику знаний. Ни шагу назад. Без сомнений. Без страха. Без оглядки. Провидец либо примет её в себя, либо уничтожит, не оставив ни капли крови.

Стопы обожгло, как только Лавна ступила в воду. Она поморщилась, но продолжила идти. Погружалась всё глубже, боль становилась сильнее, всаживая огненные иглы в её тело. Лавна легла спиной на воду, позволив поглотить её. Источник засветился пульсирующим сиянием, Торай кожей чувствовала, как заново вырисовывается каждый узор и руна на древнем языке. Израненная, покрытая шрамами плоть восстанавливалась и обретала прежний цвет.

Лавна терпела. Закрыла глаза и лежала в воде, отдавшись воле Провидца. Будущее осталось закрыто, но главное она получила — прошла посвящение. Боль исчезла. Наступила приятная истома от расслабленности и тепла, исходившего со дна горячего источника.

Колыбель Провидца перестала светиться. Лавна нырнула и поплыла к каменному берегу. Вышла по ступеням, улыбнулась, почувствовав себя намного лучше, и принялась одеваться. Сначала надела исподнюю тунику, потом платье с поясом, а на плечи, закрепив цепочкой, забросила яркий синий плащ. Всё готово — она полностью восстановила свои полномочия Торай.

Пришло время браться за дело — нужно очистить храм, подготовить пьедесталы для подношений, вынести свитки и манускрипты, записать послания и разнести вести по краю. Буря-Мать ещё свирепствовала, но так даже лучше: ничто не будет отвлекать от продолжительной работы. Пора наверстать упущенное.

Но Турну она всё же отомстит…

Глава 5. За кулисами мира

Аарис — единственный, кто до сих пор сидел на троне. Он немного наклонился, подставил широкий кулак под голову и устремил задумчивый взгляд в мраморный пол с танцующими узорами. Осаи спорили, отойдя в сторону, а их Торай ожидали в противоположном углу просторной залы с колоннами. Д`хар отпустил своего приближённого мага в родной край. Самому бы уже покинуть душный дворец и отправиться ближе к энергетической стене.

В последнее время твари Халрима начали шевелиться, будто чувствовали что-то. Это тревожило не меньше, чем оправдание Лавны. Пророчество оповестило о рождении мальчика, чья сила не уступит силе Падшего.

Однако будущее иногда туманно, как любит выражаться любимая сиэ. Ладия всегда с осторожностью заглядывает в грядущее, чтобы не углубляться в образы, которые предоставляет Око Провидца. Каждый осторожен в меру своих сил, ведь она смотрит за всеми Вахди, стремится заполучить в свои владения не только Ардос, но и все миры Межгалактического содружества.

Имя хранительницы Семи Аарис в мыслях не держал, чтобы одним лишь неосторожным зовом не привлечь внимание той, которая возомнила себя богиней. Однажды он уже поддался её влиянию, открыл своё сознание для ментальной связи с Высшей. Теперь едва удаётся держать его закрытым, чтобы не навлечь беду.

В стародавние времена, когда эта ардийка только набирала свою мощь и стремилась управлять, а не править, она погубила много народа. Ещё при жизни творила зло не меньше, чем тот же Симеок с его армией бринатов и полчищами данадов и шиат, которые теперь каждый лик проверяют на прочность толстый энергетический барьер, отделяющий Халрим от остального мира. Хотелось рычать и метать шипы с хвоста во все стороны, хотелось спалить этот дворец ко всем симеоковым каарши!

Поняв, что сейчас раздавит начавшейся трансформацией сиденье трона вместе с полом и зарядит воздух и без того перенасыщенный небесной свежестью от гнева и вспыхивающих молний над головой, Аарис прикрыл глаза, сосредоточился и попытался усмирить бурю в своей груди. Но она не стихала. По зале пронёсся эхом утробный харский рык, предупреждая своего обладателя и всех остальных об опасности и крайнем недовольстве Д`хара.

Аарис рывком поднялся с трона и спустился по немногочисленным ступеням, исписанным иероглифами на древнеардийском.

— Мегхаррау! «Убирайтесь!» — приказал рычащим голосом Вахди Небес заметно нервничавшим Торай и резким жестом указал на массивные кованные ворота дворца. — Вирра кэура э сакхэм! «Саимы, открыть ворота!» — ещё громче, едва справляясь с накатившей яростью, проорал он.

Массивные створки начали открываться с тягучим противным скрипом и внутрь, неспешно толкая толстую преграду, вошли два златокрылых саима. Они даже не подняли золотых глаз, лишь открыли проход, расступились и вытянулись подобно струнам, не звякнув ни единым пером.

Приближённые маги тихо поклонились и один за другим удалились восвояси, терпя нападки усиливавшегося ветра и слушая глухие раскаты грома от приближавшейся Бури-Матери, которая только набирала мощь и чёрной густой тучей плыла тяжело по голубому небосводу.

Аарис всё больше свирепел. Подобно тому, как ураган в порыве ярости гнул толстые стволы разлапистых шавин и ломал ветви, швыряя их под ноги спешившим саимам и прочим арди, хотелось всё крушить и Д`хару. Как только сомкнулись створки ворот и кристаллы засияли в зале, разгоняя на мгновение воцарившийся полумрак, Вахди развернулся лицом к своим братьям и сёстрам и оглядел их с ног до головы, не спеша прерывать тревожное молчание.

— Элхи пуру! Кха сорма Элахэм кола аяри ума Аарис! «Высшие силы! Ради Иллахима, Аарис, усмири свой гнев!» — Ладия вышла вперёд и всплеснула руками в негодовании. — «Мо ати орки ву дэссай?! «Да что на тебя нашло?!» — гневно спросила она, сделав ещё пару шагов навстречу разъярённому брату.

Он отступил назад, медленно помотав головой. Не нужно приближаться — он сейчас не в том состоянии, чтобы вытерпеть даже единое касание. Злость кипела белым ключом. Ещё немного, и Вахди примет свой истинный образ. Но Ладия не спешила бросать свою затею. Сиэ продолжала идти. Она остановилась невдалеке и порицательно поцокала языком.

— Зачем ты её отпустила? — прорычал Аарис. — Тебе и без меня ведомо, что Лавна натворит дел. Ты не в силах призвать нового Торай? — укоризненно проговорил он, зло посмотрев на Вахди Воды.

В груди полыхнуло, и горло зажгло от подступа белой искры харского дыхания. Вахди Небес сглотнул ядовитый состав и кашлянул в кулак, прочистив глотку. Изо рта вырвалось облачко серого искрящегося дыма. Язык и нёбо засаднили от начавшегося заживления, по телу прокатилась волна нестерпимого уда, от чего жутко захотелось почесаться.

— Ведомо, — спокойно и ровно ответила Ладия. — Но не стоит отходить от установленных правил, сэо. Ты сам когда-то говорил, что нужно быть осторожными и каждое действие совершать с умом, просчитывая шаги и варианты. Я просчитываю.

— Она не успокоится, — громыхнул Аарис. — Никогда не остановится, пока не убьёт мальчика и его кровников. Мало тебе было того, что она треть арди едва не отравила настойкой кармильной румии? Тогда, на поклонении. Мало?

Аарис бросил взгляд ла сиэ. Керем подходила, глядя на него с вызовом. Неожиданностью поведение Вахди Огня не стало, но Аарис вздохнул: из раза в раз всё повторяется. Снова предстоит доказывать свою правоту в драке с Фениксом. Она не отступит, как не делала этого и раньше. Слишком эмоциональна Керем из-за дара Иллахима. Никогда не думает головой, а всегда решает исключительно сердцем. Как вулкан, извергающийся, когда давление слишком возрастёт, и губящий раскалённой лавой всё вокруг себя.

Отговаривать пламенную сиэ бесполезно. Ладия обернулась и выставила раскрытую ладонь в останавливающем жесте, однако это не помогло. Началось. По подолу алого платья Вахди пошли яркие искры — началась трансформация. Аарис попробовал установить ментальную связь, но свой разум Керем уже закрыла сильным барьером. «Найара ссахрениай (Неуправляемая девица)» — подумал Аарис. Он остался стоять на месте, нисколько не боясь гнева Сердца Иллахима. В очередной раз она получит своё, хоть будет отчаянно кидаться и обжигать до плавления толстой чешуи. Она не ровня огнедышащему хару, стоящему во главе семьи.

— Керем, снова ты за своё! — воскликнула Ладия в спину Вахди Огня, но это её сиэ не остановило.

Она только язвительно ухмыльнулась.

Керем развела руки в стороны и татуировки на теле ярко засияли, пульсируя и просвечивая под красным платьем. Густая рубиновая дымка полилась из ладоней сиэ, клубясь вокруг неё плотным облаком. До слуха Аариса донёсся угрожающий птичий клёкот и по зале разлилось тепло. Тут же почернел участок пола и плиты растрескались, не вынося сильного жара.

Аарис был готов. Он завязал узлом чёрные волосы с зеленоватым отливом, быстро скинул плащ, ногой в сапоге отпихнув его в сторону, и засучил рукава. Зрение изменилось с обычного на тепловое. Теперь сквозь дымку было видно, как появились два крыла с оперением, как ноги превратились в птичьи лапы с острыми когтями, хвост распушился и вокруг него взвилось сильное пламя.

Вахди Небес выдохнул. Уж столько рарон прошло с тех пор, как он впервые применял трансформацию, но всё равно странные ощущения вызвали волну мурашек. Напряжение в пояснице ознаменовало появление хвоста, а лёгкий зуд — о чешуе на коже. Лопаток коснулась обжигающая боль, и тут же давление вынудило встать на четыре конечности. Лицо прожгло, вкус собственной крови от трёхрядных зубов до сих пор был ненавистен. Шею скрутило судорогами, кости затрещали. Если бы ни мгновенное заживление — Вахди уже лежал бы в синей луже и плевался разрывающим нутро Дыханием Иллахима. Он часто представлял себе подобный исход, и даже смеялся над бредовыми видениями.

Однако сейчас не до смеха. Пол стал намного дальше, а витые рога теперь упирались в потолок. Он же хотел разнести дворец Вахтирай, не оставив камня на камне? Вот, возможность представилась. Уж сколько раз он говорил сам себе, что с желаниями, тем более с такими опасными, стоит быть осторожнее.

Дымка рассеялась, и Феникс, распахнув крылья, бросилась на Вахди. Д`хар вытянул шею и раскрыл пасть, чтобы поймать смертоносными челюстями непокорную сиэ. Он сомкнул пасть на… воде? И тут же отпрянул, высоко подняв голову, отчего рога упёрлись в высокий свод, и вниз, попав в глаза, посыпалась крупная каменная крошка вместе с пылью.

Хвост мотался туда-сюда, тонкий кончик точно плеть рассекал воздух с громкими щелчками. Аарис зарычал и лапой начал теребить чешуйчатую огромную морду, отступал к массивным воротам, которые жалобно скрипели от той силы, с которой грузная туша Д`хара впечатывалась в них.

Трансформация сходила постепенно. Сначала вернулось обычное зрение, отчего немного закружилась голова, потом по спине прошёлся холодок, а в дымке на несколько альрон стало тяжело дышать. После вернулся привычный образ, пол стал ближе, сращение кожи на спине и в суставах снова вызвало зуд и волну мурашек. Когда Вахди превратился обратно в ардийца, он первым делом сильно зажмурился, создавая харские слёзы, чтобы они очистили глаза от пыли. Капли прожгли щёки и подбородок и с шипением упали на мраморные тускло переливающиеся плиты.

Аарис поднял взгляд на Керем. Она сидела на полу и хрипло кашляла, выплёвывая воду. Платье промокло и облепило тряпкой тело, волосы потускнели и слипшимися локонами свисали вниз, точно сосульки. Лицо потемнело от досады, а когда сиэ посмотрела на Д`хара, в них не было того яростного огня, который всегда вспыхивает красно-оранжевыми искрами на радужке. Она рубиновая, спокойная, как красные пески под зноем.

Тут же водяной сгусток прилетел в лицо Аарису. Он закашлялся и отвернулся, протер рукой лицо и уставился на разгневанную Ладию.

— Ты одурела?! — гаркнул он, разведя руки немного в стороны и стряхивая капли с ладоней. — А если бы я не закончил трансформацию? Думай, что творишь, сиэ! — пригрозил Аарис и сжал пальцы в кулаки.

Ладия окинула сэо порицающим взглядом. Ей вовсе не хотелось никому вредить. Однако постоянные перепалки осаи откровенно надоели. Керем можно остудить, рискуя потом нарваться на большой скандал и множество моралей, обид, ругательств в свой адрес. Но как-то надо усмирить вечно враждующие стороны. Не время сейчас проверять свои силы и драться на пустом месте. Решается судьба всей Ардии, а сиэ и сэо об этом забыли.

Сколько раз на её памяти Д`хар и Феникс воевали друг с другом! С самого появления на свет враждовали и постоянно спорили о своей правоте. Первенец Иллахима менее агрессивен, старался сдерживаться, как бы трудно это ни было. Усмирить харскую силу внутри себя и мощь стихии — невероятно тяжело. Ладия и сама старалась быть смиренной, не вступать в схватки, являться примером для остальных. Но сегодня не выдержала.

Она едва не утопила Керем, окатила холодной водой Аариса, чтобы их обоих привести в чувство. Тяжесть навалилась на плечи неподъёмным грузом. Пришлось пойти на уступки, чтобы не привлечь её внимание. Никто, кроме Киросы и Ильны, не оценил её жест доброй воли, сделанный отнюдь не из жалости и всепрощения. Так нужно. Лавна продолжит бесчинствовать — око показало ей, что Торай полностью отдалась своей жажде мести.

Иес как всегда начал читать нотации о том, что правила должны выполняться в точности. Убийство, как и его попытка, караются смертью. Нарушение традиций и святотатство в чужом жилище — и подавно. Кирот озлобился и принялся спорить, хотя ему-то куда! Фриворы, как и туаримы — все поголовно байсары, они заботятся исключительно о собственной свободе, и усмирить их могут только сами покровители. Уж молчал бы Длань Иллахима о том, как следует наказывать за преступления.

И вот теперь Аарис.

Ладия вздохнула, прикрыла глаза и покачала головой.

— Может быть, теперь мы продолжим обсуждение? — предложила она как можно спокойнее. — Или вы хотите продолжить испытывать моё терпение?

Никто не стал перечить. Даже Керем, которая — Ладия была уверена — горела желанием подраться с братом без повода, не промолвила ни слова, а лишь согласно кивнула, поднявшись на ноги.

— Вот и хорошо. — Она приподняла подол и неторопливо зашагала в сторону пьедестала с тронами. — Как бы ни была виновата Лавна в том, что натворила в землях Туарима, — продолжила она, поднимаясь по ступеням, — она в одном оказалась права — Провидец безгрешен. Он видит и преподносит всё так, как есть, и ни мигом больше. Но стоит помнить: это лишь возможное будущее, которого удастся избежать лишь в одном случае.

— Не вмешиваться? — предугадала Кироса. Она выступила вперёд и остановилась у самого подъема.

Ладия кивнула. Сиэ понимала её лучше других, потому как сама в тот лик обратилась к ней с требованием оградить Лавну от походов в Туарим. Байсары не прощают такого. Никто из них и не простил. Благо Вахди Земли удалось уговорить Турна на оправдание. Ладия вспомнила, с каким нажимом говорил Торай, как тяжело ему давалось каждое слово, приближавшее свободу для Лавны. Он ненавидел её всей душой. И Ладия не сомневалась, что приближённый маг с радостью бы отсёк голову виновной топором — даже голыми руками оторвал, лишь бы свершить месть и успокоиться.

— Румия не почернела? — спросила Вахди Воды. — Лепестки не изменили цвет?

— Она лежала в колыбели, когда я подошла к младенцу, — ответила Кироса. — Снаружи румия девственно чиста. Но внутри — увы, нет, сиэ. Но Моран не Тёмный — душа его светла. Симеокова он рода или нет — зла он не совершит.

— Почему вообще не избавиться от проклятых цветов? — встрял Д`хар. — Они не несут ничего, кроме скорби, отчаяния и боли. Зачем продолжать растить их в садах цитадели, если вреда он них больше, чем пользы?

Аарис прав. С его словами Ладия не могла не согласиться. С тех пор как Лавна вывела кармильные румии, от них пользы не больше, чем от снега на дне озера. Но каждое действие к чему-то приводит. И сейчас они привели к этому: новый этап противостояния, новые планы на будущее и ещё более мрачные события ждут впереди. Круг снова начал смыкаться.

— Сэо, пойми мои тревоги, — умоляющим голосом проговорила Ладия, — мне, как и тебе, горестно от того, что приходится поступаться своей гордостью. Мы не для того появились на свет, чтобы скрываться в тени и беречь каждую мысль от хранительницы Семи. Но ещё одной войны Ардос не вынесет. Если в былые времена она помогала нам потому, что была смертной, то сейчас — когда эта ардийка вознеслась в Чертог — само время её не достанет.

— И ты хочешь сказать, что разведение ядовитых кустарников, помилование Торай и весь этот маскарад затеян ради того, чтобы не узнала Высшая? — Иес не выдержал. Он подошел по обыкновению тихо, даже бесшумно, и поставил ногу на ступеньку, при этом пытаясь встретиться взглядом с Ладией.

— Да. Это единственный возможный вариант, дорогой сэо, — подтвердила Вахди Воды.

— Не думала ли ты, капелька, — укоризненно продолжил Иес, — что она знает и не вмешивается только потому, что Моран не является Тёмным? Ведь если бы был…

— Если бы он был Тёмным, она бы вмешалась раньше, — перебила Ладия. — Её выдает неуклонное следование правилам. Всем без исключения: будь то пророчество или же простой совет, старый, как этот мир. Лавна умерла бы ещё до прихода в дом Турна, а всё поселение — сгорело дотла. Но у мальчика более великая судьба, и от Илсир это укрылось. Атаран Турвад заговорила впервые за несколько посличий.

— Что? — Аарис, казалось, окаменел. — И ты молчала? Как давно она вещает? — в голосе послышалась ярость. Сэо снова может принять истинную ипостась.

— С момента рождения Морана, — абсолютно спокойно ответила Ладия. Ей не было дела до того, что Аарис злится. Конечно, она теперь не сможет его остановить, и Керем обязательно набросится на него безо всякого повода. Но Вахди Воды лучше знать, что и как прятать от Хранительницы Семи. Она же постоянно смотрит в будущее.

— Так вот почему весь Халрим зашевелился, — Д`Хар опустил задумчиво голову и потёр пальцами подбородок. Он молчал несколько альрон, после чего встрепенулся и зашагал к выходу. — Я должен отбыть. Немедленно!

— Сэо, а как же Буря-Мать? — спросил Иес, смотря на Вахди, как на безумца.

— Тебе ли не знать, Иес, что она мне не страшна, — сказал Аарис с довольной ухмылкой и лёгким рывком распахнул ворота дворца.

Тут же взорам открылись ужасные события: деревья наклонились к земле, некоторые уже рухнули на площадь. Кругом обломки ветвей и шавиновые иголки, которые так и норовили залететь внутрь огромной залы. Новый раскат оглушительно загремел, и молния расчертила чёрный клубившийся небосвод рваной линией. Аарис скрылся за стеной дождя, спустившись по ступеням, а позже харский рёв донёсся с небес, которые поглотила буря.

***

Кироса поспешно вышла из дымки, которая ещё не остыла и не развеялась. Она отправилась в цитадель по тёмному вырубленному в породе коридору. Вахди давно наизусть выучила каждый поворот. Уж сколько посличий прошло с того времени, как всё это прорубалось и возводилось. Отчего-то именно сейчас пришли воспоминания из далёкого прошлого, когда миры только зарождались. Этот контраст между серостью и яркостью Кироса навсегда запомнила. Так неожиданно было создавать что-то своё и в каждый уголок привносить особенности. Она выдохнула и провела пальцами по стенам с острыми мелкими зазубринами. Тут же на подушечках выступила кровь, и через фозу ранки затянулись. Древний камень в подземелье никогда не полировался, хотя в самом начале строительства Кирот настаивал на гладкости всех поверхностей. Вахди тогда сурово отказала, и с тех пор сэо не настаивал.

За время, подобное бесконечности, изменилось очень много. Ардос давно преобразился. Войны, истребления, болезни, неоднократные возрождения народа изменили и самих арди, и земли, на которых они живут. Сколько труда стоил мир в Ардии! И теперь всё грозит рухнуть к симеоковым каарши только потому, что предсказало Око.

По словам Аариса, твари Халрима зашевелились. Они и раньше не особо сидели на месте. То и дело патрули улетали в небо и возвращались ополовиненным строем. Но сейчас… Киросе было невероятно жаль стражей, ведь им выпало такое бремя, и нести его невероятно трудно. И ещё Книга. Атаран турвад молчала несколько посличий. С того момента, как пал Симеок, она спала. Даже туман перестал течь с её страниц. Но почему сейчас?

Кироса остановилась на середине лестницы, ведущей наверх в храм, и раскрыла ладонь. На ней заплясали искры, и из мелких клубов дымки появилась старая и иссушенная румия. Шипы давно отвалились, а стебель иссох, как и листья. Но лепестки… Они были свежи и белы, будто время их не коснулось, а из сердцевины уже виднелся новый чёрный бутон.

— Онджох кхайнэ, порэнга кхэртэ «Чистая душа, чёрное сердце», — задумалась Кироса, держа кармильную румию перед собой.

Она забрала её после ритуала погребения из дома Турна и с тех пор хранила у себя. Как никто не заметил изменений в цветке? — Вахди часто размышляла об этом и постоянно приходила к выводу, что это случайность. В жилище много всего произошло, и плохого, и хорошего. Ни один арди или руат не стал совать свой нос в колыбель. И правильно.

Кироса спрятала в дымке цветок и поднялась по лестнице к поверхности. Там она свернула направо и устало села на жёсткую постель в покоях, вперив задумчивый взгляд в стену, снизу доверху заставленную полками, которые забиты свитками, манускриптами и прочими записями, в том числе и книгами.

Но на месте не сиделось. Вахди встала, скинула с себя сарафан и начала переодеваться. Развернула и надела свободную рубаху, поверх неё — приталенный жилет; длинную юбку долго примеряла и только после этого натянула маленькие короткие сапожки. Она расчесала волосы и высушила магией, потянулась за ножнами с двумя короткими кинжалами… и замерла, глядя на своё отражение в отполированном до блеска нагруднике.

— Эсарра «Ясара», — тут же озвучила догадку Кироса. — Эн`сорку тону танурра ас нирато охви? «Твоих рук дело, праведный голос?» — уважительно обратилась она в пустоту. Никто не ответил, но спину прожгло от пристального взгляда призрака, и показалось, что в разуме эхом пронёсся довольный смешок.

Ясару никто не видел уже очень давно. С тех самых пор, как хранительницей Семи назначили Киамаль, ныне Илсир наречённую. Не по нраву стало праведному голосу, что бесстыдство и жестокость были у Вахди в чести, тогда как праведность, чистота и благоразумие отрицались. Дети Иллахима не сразу поняли свою ошибку, а когда нирато охви покинула обитель и избавилась от своего физического тела, обратившись духом, то они поняли, чем пожертвовали. И жертвуют до сих пор.

«Ты не забыла наш обет, Ясара, — улыбнулась Кироса, приложив руку к груди и прикрыв глаза. — И мы не забыли твой. Моран будет нам другом, братом и верным соратником. Я обещаю. Мы всё исправим, нирато охви. По крайней мере, постараемся». — Она искренне верила, что сможет сдержать слово, как и остальные осаи. В противном случае Ардос погрузится во тьму на долгие отлики или даже рароны и не будет конца и края Мраку. Только бы всё получилось.

Киросаа вздохнула, вышла из покоев и отправилась в храм, чтобы подготовиться к приходу арди. Она вышла в пустую залу из-за своей статуи и тихо прикрыла потайную дверь. Проход исчез — швы сошлись землёй, а осыпавшийся мелкий песок поглотил витиеватый рисунок на мраморных плитах.

Из пространственных карманов рядом с колоннами появились и тут же исчезли байсары. Стража как всегда начеку. Ни единого лика не прошло без пристального наблюдения воинов и хранения спокойствия. Нет, Кироса никогда не оберегала себя, как и остальные Вахди. Она улыбнулась: ещё остались те, кто думают, что охрана в храме нужна для подавления возможных мятежей и недовольства. Глупые, неразумные ардийцы… Кироса даже рассмеялась, остановившись у одной из колонн, когда подумала, что они серьёзно в это верят.

Однако тут же замолчала, выпрямилась и посуровела.

— Ты слишком громко думаешь, Турн, — обратилась она к своему Торай. — Не прячься, в этом нет смысла. — Она повернулась и приковала взгляд к дальней колонне, едва видимой тусклом свете поблекших кристаллов.

— Я и не прячусь, Вахди, — Турн вышел под свет самого яркого кристалла и остановился под ним. — Не нужно думать обо мне так, словно я постоянно преследую тебя. Уже минуло то время, когда я поддавался слепой ярости и атаковал при подвернувшемся случае.

— Не стоит сейчас говорить о прошлом, каким бы оно ни было, — улыбнувшись, посоветовала Кироса. — Нужно лишь его помнить и извлекать уроки. Слова не помогут мыслям. Лишь действия. Следует подумать о будущем, Турн. Например, почему бы не напитать кристаллы магией, пока они не потухли? — с нотками укора проговорила она и обвела рукой пространство.

— Я дал обет, — ответил он.

— Я знаю, — вздохнула Кироса.

Турн всегда отличался от остальных байсаров бо́льшим своеволием. Он молод и горяч, это его первый жизненный срок. И уже такая потеря. От такого любому арди тяжело оправиться. А Турна тогда ожидаемо захлестнула байсарская ярость, не знающая конца и края. Пришлось успокоить непокорного мага, чтобы потом услышать из его уст самые ненавистные слова на всём свете.

Она поняла, что маг очнулся, по вздымавшейся широкой груди. Окровавленная рубаха валялась на полу, как и штаны. Магия Стихии прожгла кожу местами до самых костей, но это нужно было сделать. Не усмири Кироса Турна, он мог разнести всё поселение и убить своего собрата Ородона.

Она промыла глубокие ожоги и напитала тело магией, чтобы заживление проходило быстрее. Однако Турн сопротивлялся, словно не хотел никакой помощи. Его единственным желанием было умереть поскорее, чтобы не мучиться самому и не мучить всё поселение своими вспышками гнева.

Глаза Торай не открывал ещё долго. Кироса не стала проверять, спит он на самом деле или же притворяется, не желая смотреть в глаза Вахди из-за стыда либо по причине не утихшей обиды. Она прибрала дом сама, при помощи магии восстановила растрескавшиеся стены и порушенную мебель, давно укачала Морана, который был накормлен самым что ни на есть тёплым юнимовым молоком, надоенным в ночную. Приготовила завтрак, нагрела воду в кипятнике и заварила травяной чай.

С рассветом заскрипела кровать, завизжали петли ставень на окне, и распахнулась дверь в опочивальню. В проходе стоял нагой Турн. Шрамы на его теле почти исчезли, уступив место коричневым татуировкам на древнем языке, в которых слабо плескалась сила. Однако по лицу было видно, что маг слабо понимал, что происходит, и чувствовал себя раздавленным. И виноватым. Глаза всегда его выдавали. Даже когда он был ещё беспечным и резвым, чересчур шкодливым, его всегда выдавали глаза. Виноватый взгляд не мог укрыться от взора Киросы. С тех пор ничего не изменилось, разве только одно: он стал Торай Земли, приближенным высшим магом.

— Долго я проспал? — хрипло спросил Турн и закашлялся, пытаясь прочистить горло. Казалось, ему было наплевать на то, в каком виде стоит перед своим покровителем.

— Два лика, — коротко ответила Вахди Земли и накрыла на стол. — Раздели со мной трапезу, — попросила она и оглядела Турна с ног до головы. Оценила и его стать, и его силу, в том числе мужскую. Байсар он и есть байсар, однако Турн всегда отличался от остальных. По крайней мере, Киросе всегда так казалось. И дело тут уже не в глазах. Совсем не в них.

Торай кивнул и потёр шею, взъерошил густые волосы на затылке. Он не сразу сдвинулся с места, сначала осмотрелся. Видимо, помнил разгром, который учинил.

— Ты собрался пить чай в таком виде? — улыбнулась Кироса, оборачивая ноги подолом сарафана и усаживаясь на скамью.

Турн осмотрел себя, задержал ненадолго взгляд, после хмыкнул и отправился в спальню. Кироса ждала, а он так и не выходил. Наконец, дверь открылась спустя некоторое время и в главную комнату шагнул арди в свободной рубахе с длинными рукавами, длинной лентой, завязанной на шее в несколько бантов, жилете, в брюках землистого цвета, штанины которых заправлены в длинные голенища сапог.

— К чему официальность? — улыбнулась Вахди. — Ты же знаешь, что отныне не должен вот так встречать свою покровительницу.

— Я могу обратно раздеться и выйти в простыне, — ультимативно заявил маг и повернулся на полкорпуса к двери в спальню. — Великая Вахди, — добавил он едко.

— Не вредничай, Турн. Не пристало тебе меня злить. — отмахнулась Кироса и отпила глоток из кружки. — Я не отрекалась от твоего ньина, а посему прихожусь тебе кровницей. Не забыл ли ты это, Турн? Ты можешь не почитать меня, как Вахди, но как члена своей семьи ты обязан меня уважать.

Она посуровела и сказала это так грозно, что едва не приняла истинную ипостась. Но сдержалась и даже попыталась улыбнуться.

Снова отпила глоток, положила пару веточек пряности и вдохнула смоляной запах, ощутив саднящую свежесть в горле. Турн сел напротив и принялся завтракать. Он был очень голоден. Уплёл едва ли не всё, что было на столе. Оно и понятно: несколько ликов без еды и быстрое восстановление после таких ожогов невероятно сильно истощили его.

Кироса же обошлась лишь чаем с пряностями и одной спелой ягодной гроздью. Она пристально смотрела на Турна, который утёр рот салфеткой и теперь смотрел виновато в стол. Она знала, что он решает для себя, как поступить. Однако в мысли Вахди Земли не стала проникать. Турн почувствует. Он ещё слишком неспокоен для Торай, а потому лишний раз провоцировать его Кироса не хотела.

— Благодарю, — учтиво склонил голову Турн, но из-за стола не поднялся. — Раз уж мы заговорили о родственных узах, — начал он сухо, не поднимая глаз на Киросу, — то как кровница — не покровительница — ты меня поймёшь и даже не осудишь, ибо глава семьи по-прежнему я.

Кироса понимающе кивнула. Уже догадалась, что именно хочет сказать ей Торай и что хочет сделать. От этого становилось невероятно грустно. Вот только ни прерывать Турна, ни отговаривать его от затеи, ни уж тем более осуждать его решение она не стала. Лишь кивнула и позволила дальше говорить.

— Отныне и впредь я, Турн Траваж из рода Реаран, отрекаюсь от своих сил. Отрекаюсь от призвания, помощи и использования магии как в житейских делах, так и в служебных. Сей обет не нарушу, пока не возвратятся силы мои к Вахди или пока меня не заберёт смерть.

— Да будет так, — утвердила Кироса.

Турн посмотрел на неё с нескрываемым удивлением. Конечно, ведь он ожидал гнева, уговоров, расправы и угроз, но никак не понимания и принятия его обета. Вот только Кироса не собиралась забирать у него силы. Он был и будет её Торай. Она обещала Ифии, дала обет. Если бы только Турн знал, как ей самой тяжело нести своё бремя. Но, быть может, он узнает правду. Узнает, что Ифия так сильно любила своего иррам, что едва ли не угрозой самоубийства заставила Вахди исполнить её просьбу.

— Неужто ты собралась ждать моего отказа от обета? — ухмыльнулся Торай. — Забери силы сейчас и тебе не придётся никого мучить, Кироса, — снова попросил он.

— Однажды ты духом вернёшься туда, где обитаешь телом, — сказала она. — Однажды, но не сейчас, Торай.

— Тебе придётся долго ждать.

— Ты нарушишь свой обет, так или иначе, — улыбнулась Кироса и уверенно выпрямилась. — Ведь чтобы его исполнить, нужно пожертвовать своими тэм`ои… и им, — она кинула взгляд на колыбель, в которой спал Моран. — Айна илиа Тоорн «Светлого дня, Турн», — она поднялась из-за стола и направилась прочь из дома.

— Ты загнала меня в ловушку! Ты знала, что я всё равно буду рядом с тобой! — он кричал ей в спину, а она лишь удалялась. — Зачем ты мучаешь меня? Почему?!

«Ты всегда был и будешь моим Торай». — Кироса не сказала этого вслух. Турн и без слов поймёт, почему всё происходит именно так. Однажды он найдёт ответ. Но не сейчас. Ещё не пришло время.

— Забери мои силы! — из воспоминаний вырвал голос разгневанного мага.

Кристаллы медленно тускнели, а Турн продолжал сверкать очами, вперив взгляд в Киросу. Она смотрела на него, отчаявшегося, давно нарушившего обет. Но он так и не понял этого. Никогда не понимал того, что никогда не сможет исполнить свою клятву, не покончив с собой и не подвергнув опасности всех членов рода Реаран — своего рода — и Морана. Он боялся потерять их всех и особенно ньина.

— Нет, Турн, я их не заберу. — Снова она отвечала на этот вопрос. Сегодня тот лик, когда нужно приоткрыть завесу тайны. Вахди Земли собралась с мыслями, выдохнула и произнесла: — Это невозможно.

— Что? — опешил ТУрн. — Но почему?!

— Я поклялась Ифии, что ты будешь моим магом. Она просила за тебя.

— Нет… она бы не стала… — он пятился назад, хватая ртом воздух. Очевидно, не мог принять ту истину, которую явила Вахди. — Ты лжёшь, она бы не поступила так… — Он опёрся на колонну и припал лбом к холодному камню. — Она не могла, не могла, — причитал он, закрыв глаза. — Только не она. Почему ты не отказала ей?! — взревел он и развёл руки в стороны, раскрыв ладони. На них заплясали яркие искры магии, всполохи овили манящим рисунком кисти, а на коже проявились руны на древнем языке.

Киросе было искренне жаль Турна. Он так и не смирился с потерей иррам. Но сейчас его магия нужна как никогда. Только так можно уберечь Морана от будущих опасностей, укрыть его от взора Высшей и свершить то, что должно.

— Ты всегда был и будешь моим Торай, — вновь проговорила Кироса, провоцируя волну нарастающей ярости в груди Торай.

— НИКОГДА!

Он резко выставил ладони вперёд, и яркий поток хлынул из них прямо на Киросу. Она так и стояла, недвижимо, как статуя, выполненная с идеальной точностью по её образу и подобию. Отражать выпад не было смысла — магия Земли не навредит Вахди, ведь она являлась частью её собственных сил. А вот самого Турна сильно ослабит, что позволит поговорить с ним нормально, без криков и драки.

Свет залил всю залу, являя взору чернеющие арки переходов возле колонн. Потоки огибали Киросу, она смотрела на гневно настроенного Торай, который быстро слабел. Ещё немного и вся магия, которая была в теле, вырвется наружу, и он падёт ниц.

Два кристалла на колонне не выдержали напряжения и взорвались, выпуская остатки света в пространство плотными рыжими волнами. Осколки прилетели в щёку и шею Турну. Он вскрикнул, закрыл лицо ладонями и упал на колени, взвыв от боли.

В зале стало светло, как ясным днём. Кироса продолжала стоять напротив страждущего Торай, который постоянно повторял имя Ифии и причитал, что она не могла совершить такое предательство. Да… очень трудно поверить в то, что любимая может отдать жизнь за то, что считала главным достоинством своего иррам.

Невыносимо больно — осознавать, что кто-то пожертвовал ради тебя всем, а ты в это время не смог сделать ничего.

Раскаты грома почти не слышны. Не стало завывающего ветра, бьющегося в ставни и двери, перестали трещать ветви Туаримского бора, который терпел нападки Бури-Матери. Ураган постепенно утихал. Теперь стал намного сильнее ливень, вода заливалась под деревянные массивные двери и лужицей растекалась у прохода по каменным плитам. Вода отражала яркий свет кристаллов, облепивших широкие и гладкие тёмные колонны.

— Установи купол над храмом и приберись здесь, — как можно спокойнее наказала Кироса и отправилась к своей статуе. — Жду тебя в своих покоях. Нам нужно поговорить, дела не ждут.

— Нам не о чем говорить. Я не твой Торай, — простонал Турн. Он начал вытаскивать осколки из окровавленной щеки и из шеи. Яркие синие капли звонко падали на мраморный пол.

— Даже если речь пойдёт о Моране? — вскинула бровь Вахди Земли и выжидающе посмотрела на поднимающегося с колен Торай.

Она знала, что заинтересует его, знала, что он не откажется от подобного разговора. Мальчик слишком дорог ему, он напоминает об Ифии внешностью и родством. Турн ни разу не призывал свою иррам, хотя не может отпустить её до конца. Что ж, после беседы арди будет озабочен лишь тем, как защитить своего ньина. У него не останется времени думать о давно умершей руат.

Глава 6. Предчувствие

Вечерело. Илсаян заходил за ровную линию горизонта и отбрасывал последние блики на гладкие крыши домов поселения Арту. Бор шумел и скрипел от прикосновения игривого ветра, который сновал меж стволов и разлапистых игольчатых ветвей.

Родное жилище встретило пустотой и мраком. Турн отворил дверь и пропустил Морана вперёд. Ньин за два с небольшим годичных цикла вытянулся и окреп. На лице появился первый пушок, который свойственен представителям руат. Появилась ширь в плечах, мужская стать, голос стал грубее. Разумом он был ещё ребёнком, как и положено ардийцам до помазания. Торай скинул дорожную сумку у порога, Моран тут же стал её разбирать, хотя сил у него осталось ничуть не больше, чем у самого Турна. Поездка была долгой, а приключение — интересным, однако следовать несколько ликоворотов по землям Руатай, не используя порталы перехода, невероятно утомительно. Но Моран очень хотел побывать на родине Ифии, и Турн не мог ему отказать в этом.

Илсаян потух на горизонте, и тьма расстелилась по землям Туарима. Турн напитал магией кристаллы, и они осветили пыльную безжизненную комнату.

— Надо бы убраться, оин, — предложил Моран. Он стоял, сложив руки на груди, и осматривал каждый угол главной комнаты. — Разожги камин, а я наберу воды и немного пробегусь с тряпкой по дому.

— Не лучше ли сделать это поутру? — спросил Турн. — Сейчас нужно отвечерять и отдохнуть как следует.

— Ага, — с укором буркнул Моран, — вот только не говори мне, что хочешь лечь на изъеденные крашой простыни? Я вот не собираюсь чесаться всю ночь. Да и помыться не мешало бы. Разжигай камин, или я сделаю это сам.

«Вот же неугомонный!» — Турн вздохнул и покачал головой. Он кинул взгляд на Морана. Тот с вызовом смотрел на него и притопывал ногой. Придётся согласиться и идти в сарай за дровами и углём. Турн кивнул и вышел из дома через заднюю дверь.

Ветер стих. На небосводе зажглись звёзды, и показались первые «диадемы» лун из-за острых вершин Туаримского бора. Лирис и Дирияк восходили на свой путь, освещая тропы, одаривали бликами воду, резво бившую маленькими фонтанами. Ночные птицы уже начали на охоту. Едва пробежала рядом с амбаром рынь с набитыми защёчными мешками, тут же на неё бесшумно накинулись два тиргола, вцепившись острыми когтями в мохнатую тушку и разрывая её ещё живую загнутыми клювами. Хвостатая жертва заверещала и затрепыхалась.

Турн тут же вскинул руку и вздыбил дёрн вокруг расправы. Крылатых хищников обсыпало травой и комками земли, но они не переставали отрывать куски от беззащитной добычи. Били сильными чёрными крыльями, клекотали и лишь глубже вцеплялись когтями в тушку. Скотина заметалась в загонах. Если все животные проснутся, то не смолкнут до рассвета. Занервничали и закудахтали сморы, замычали туяры, юнимы начали биться о перегородки. Даже ашуры, и те заржали, перебирая копытами и пытаясь выбраться из стойл.

— Так всё поселение перебудят, — проворчал Турн.

Он бросился в один из загонов. Взял с полки ножны, вынул нож и побежал в гущу расправы. Одному тирголу всадил лезвие в пернатую грудь, второму обрубил крылья и свернул тонкую шею. Рыни, ещё визжавшей от боли, перерезал оголённый хребет.

Тушки Турн выкинул на границу бора — пусть ночные хищники порезвятся, как следует. Один уже учуял кровь и, сверкая глазами, зашуршал в молодой поросли, злобно рыча. Он не единственный зверь в лесу. Эти твари охотятся стаями, и Торай поспешил уйти. В поселение звери не войдут, но можно легко стать их добычей на границе леса.

Белые яркие точки, словно горячие угольки, сверкнули в полутьме, и показался мохнатый седой загривок. Под мощными лапами захрустел хворост, от утробного рыка едва не заложило уши. Сильные челюсти клацнули над землёй. Недобро поджав уши и перебирая торчащими из-под густой смоляной шерсти лопатками, медленно вышел вожак найгунов.

Турн развернулся и пошёл назад. За спиной раздался вой и лай мелких бродячих каарши, которые тоже пришли полакомиться.

Торай вздохнул, потряс головой и зевнул от усталости. Он отправился в дровяник, наложил полную тележку поленьев и насыпал в ведро крупного угля. Подвезя всё к заднему порогу, вставил нож в щель между досками, а сам набрал охапку дров и толкнул ногой дверь.

Моран ополаскивал посуду от насевшей за долгое время отсутствия хозяйской руки пыли, ведро и тряпка стояли в углу, пол, как и полки, и подоконники, блестел от чистоты и влаги. Ньин едва стоял на ногах, постоянно зевал, но не прекращал натирать чашки и кружки полотенцем.

— На сегодня достаточно, Моран, — снисходительно Турн, скинув дрова у камина и обтряхивая рубаху. — Отдохни, ты изрядно устал.

Моран поставил последние тарелки на полку, поднял громоздкий таз и выплеснул воду прямо за порог, отжал тряпки, развесил их на жердях во дворе, обмыл ведро и только потом уселся на скамью, положив руки на столешницу и упершись в них лбом. «Ты молодец», — мысленно похвалил Торай и начал разжигать огонь с помощью огненных камней и масла. Дерево в огне слабо затрещало, и лицо Турна озарил рыжеватый свет от пламени.

Торай занёс в дом ведро с углём и уложил самые большие камни в центр пламени. Затем вышел из дома, обошёл его кругом, расставляя цилиндрические кристаллы в нишах в фундаменте, активируя заклинанием — чтобы дом, окутанный силовым полем, быстрее согрелся.

— Вот теперь можно и вечерять, — сказал он довольно и вернулся в жилище.

Моран не откликнулся. Он так и сидел, положив голову на руки, и тихо сопел — от усталости заснул прямо за столом. Турн потрепал его за плечо, но тот даже не шелохнулся, только глубоко вздохнул. Торай Земли улыбнулся: впервые не приходится сидеть рядом и уговаривать ньина отдаться во власть снам. Его в последнее время мучили кошмары, и нужно было сидеть у окна до тех пор, пока он не закроет глаза и не начнёт ровно дышать.

Торай решил не будить Морана. Он аккуратно притянул его за плечи, откинул голову на себя и взял сонного парня на руки. О тишине можно не беспокоиться, сон так крепко окутал его разум, что хоть рушь стены, но глаза Моран не откроет.

Он уложил ньина на постель. Она уже была заправлена чистыми простынями. И когда Моран всё успел?

Турн аккуратно сложил рубаху и штаны на стуле рядом с постелью. Моран любит, чтобы всё было на своих местах и в этом он похож на Ифию. Кироса благоволила ему, а он внимал её советам и наставлениям. Никто не давал Морану забыть ану, хотя он никогда не ощущал её заботливых касаний, не слышал мелодичной речи.

Несмотря на то, что Морану скоро исполнится шестнадцать циклов, и он пройдёт ритуал помазания, Турн не хотел снова жениться. Вот уже четыре ритуала Дирлы пропустил, потому что не знал, как Моран отнесётся к новой иррам. Впервые Торай осознал, что чего-то боится, он — байсар, бесстрашный воин! Но сейчас — забота о ньине легла на плечи Турна, и он не собирался отдаляться от Морана брачным ритуалом и возможными детьми.

О ритуале помазания Турн старался вообще не думать. Одна мысль о том, что Моран может не очнуться, вызывала в груди волну непреодолимого ужаса. Снова придётся разжигать погребальный костёр и смотреть, как пламя пожирает тело дорогого арди. От этого Турн не сможет оправиться никогда. И на сей раз Киросе на сей раз придётся убить его.

Кровать скрипнула, Торай Земли резко обернулся. Моран перевернулся на бок, плотнее укутавшись в одеяло. Он что-то пробормотал, а потом затих, вновь отдавшись на волю хозяину снов. Турн улыбнулся и вышел из комнаты в главное помещение. Сел за стол и вытянул ноги. Тут же наткнулся на что-то и распластался по скамье. Заглянув под неё, увидел, что Моран не разобрал свою дорожную сумку. Вытащив её, Турн принялся выкладывать содержимое на стол.

— Как всегда, ты заботишься обо мне, а о себе постоянно забываешь, — тихо прошептал он с улыбкой.

Торай выудил из сумки пару обменянных на целебные настойки безделушек, четыре книги с толстым переплётом и красивым витиеватым рисунком, одежду на шесть смен, оставшиеся пузырьки с травами и мазями, свиток и завёрнутый в листья лантала хлеб, браслет из радужного камня (а это ему зачем?) и принялся всё раскладывать по полкам, бродя из комнаты в комнату. Книги и свиток положил на полку в спальне Морана, одежду отправил в шкаф, пузырьки забросил в карман, подсохшие корки сложил на угловом столике, решив поутру раскрошить птицам, а браслет оставил на подоконнике рядом с кроватью ньина — вдруг будет искать?

Турн сделал себе чай с пряностями, выпил его в прикуску с парой ломтей вяленого мяса и отправился отдыхать. Только его голова коснулась подушки, тут же мысли начали собираться в видение, которое растворилось в темноте усталости и долгого сна.

Буря-Мать долго властвовала в Туариме. Горизонт медленно светлел, однако гроза и проливной дождь утихать не желали. Молнии били в землю через каждый эген, освещая пространство и рождая чёрные пятна тлеющей травы. Вдалеке раздался рёв Д`хара, и призрачные взмахи кожистых крыльев разогнали остатки урагана, который скрывал яркие звёзды

Лун не было, однако горизонт по-прежнему светлел, хотя Илсаян не вступал в свои права, рассекая стыдливо розовеющий купол яркими всполохами. Полнейшая тишина. Не пели птицы, не ревели и не выли звери, скотина не билась в загонах. Турн вертелся на месте. Он находился в бескрайней степи вдалеке от поселений, однако слышал голоса арди, перебивающие друг друга.

От места, где стоял Турн, начинала кругами расползаться чернота. Трава жухла, а земля трескалась, и из мелких трещин росли колючие кусты. Чёрные бутоны кармильных румий распускались быстро, губительные заросли расстилались далеко за горизонт. С острых шипов капала ярко-голубая кровь, она заливала землю, впитывалась подобно воде, и из тягучей грязной жижи поднимались новые цветы.

До слуха донеслись мучительные крики. На мгновение Турн увидел, как убивают друг друга арди, женщины корчатся от боли, дёргаясь в агонии, а дети задыхаются от смертельного аромата, источаемого бутонами. И когда не осталось никого в живых, на ногах стоял только Моран. Он смотрел прямо на Турна, но во взгляде не было ни доброты, ни жалости.

Юноша шёл вперёд. Он касался пальцами бутонов, и они отмирали, падали за землю и превращались в пепел, который развеивался по ветру. Стебли гнили и загорались, они становились погребальными кострами, жадно пожиравшими трупы. А Моран всё приближался. От его шагов за спиной вздыбливалась земля, целые пласты поднимались вверх и оседали чёрной пылью, создавая образ призрачных сиреневых крыльев.

Ньин прошептал слова на древнем языке, и тьма разверзлась, явив Врата. Огромные кованые створки, накрепко стянутые цепями, скреплённые печатями Вахди. Из них пыталось выбраться Зло, ворота содрогались, звеня внушительными оковами. Моран окрикнул отца и указал на границу, за которой мучился Падший. Он неустанно показывал на ворота, касался чёрного тумана, что сочился с массивных петель.

Турн сделал два шага навстречу, но ньин начал отдаляться и вскоре Торай остался один посреди усыпанного пеплом поля. Ладони стали влажными, а по телу разлился холод. Турн посмотрел на свои руки, они были окровавленными по локоть. Из груди торчал клинок, от него по рубахе растекалось синее пятно.

Боль остервенело вгрызлась в плоть. Холод ощущался так явно, словно всё происходило в реальности. В какой-то миг захотелось проснуться. Но из сна в сон Турн возвращался на то же место и снова чувствовал скорую смерть. В разуме промелькнула уверенность, что всё кончено, пора отправиться за Грань. Но душа заметалась внутри, только усиливая мучения.

Турн рухнул на колени и закричал, но собственного голоса не услышал. Его охватила паника, он не мог даже вздохнуть…

Торай Земли проснулся с мучительными криками. Он ожесточённо замахал руками и резко подскочил на постели. Запутавшись в одеяле, ещё больше испугался. Простыня, мокрая от пота, облепила тело и было похоже, что Турна завернули в погребальное полотно и облили маслом. Яркая вспышка рассвета расчертила яркой полосой пол комнаты и самого Турна. Ему показалось, что кто-то подносит факел ближе, и пламя вот-вот начнёт пожирать плоть и кости. Когда удалось выбраться из кокона, Турн вдохнул прохладный воздух и встал с кровати.

Во рту невероятно сушило. Турн прошёл в главную комнату, зачерпнул воды ковшом и выпил всё до дна. Оскома одолела зубы, заставив поморщиться. Он выдохнул, окатил лицо водой, зачерпнув ладонью из чана, и сел на скамью за стол. Кошмар не давал покоя. Ни разу Торай так не боялся, как сейчас. Странное видение атаковало даже наяву, преподнося образы, ужаснее которых не сыскать.

Немного придя в себя, Торай отправился в комнату ньина. Тот крепко спал, закутавшись в пушистое одеяло. Только чёрная макушка виднелась на белой перине. Сначала он хотел разбудить Морана и потянулся рукой к его голове, но отпрянул, решив, что он должен как следует выспаться.

Было ещё слишком рано открывать загоны. Скотина мигом разбредётся по полям и собрать её до вечера будет невозможно. А к обедне нужно завалить пару быков, выпотрошить их и обменять на солому и доски, фрукты, овощи. Дел невпроворот. Вот только как всё успеть?

Одеваясь и собираясь в сад, Турн настолько загрузил себя мыслями о труде, что напрочь позабыл о кошмаре. Не стоит придавать значение снам, они несут в себе знания, которые нужны для понимания будущего, однако сидеть без дела не стоит. Иначе придётся есть только свою скотину, жить в обветшалой лачуге и сетовать на судьбу.

***

Моран поморщился от яркого света и закрыл голову одеялом. Тут же стало тяжело дышать, но вставать совершенно не хотелось. Тело ныло при каждом движении, а в висках стучало от головной боли.

Впервые за долгое время удалось поспать без кошмаров и не просыпаться с криками и в холодном поту. Моран даже почувствовал себя отдохнувшим в какой-то мере. Боль быстро стала приятной. Длительная поездка по землям Руатай, осёдлая жизнь в Пербосе некоторое время и нахождение на родине Даллы и матери, возвращение на Ардос — каждое воспоминание вызывало довольную улыбку. Он медленно встал с постели, распахнул ставни и прикрыл глаза. Наконец-то дома! Нет приятнее момента, чем возвращение в родовое гнездо. Многие годичные циклы оно было чужим и даже опасным, потому что именно здесь умерла мать, которую Моран никогда не видел.

Но теперь всё иначе. Моран по-другому смотрел на семейный дом, с радостью готов был жить здесь до скончания рарон. Это его родина, несмотря на то, что сам он является в большей степени руат, нежели арди. Хотелось зайти в гости к мудрому Ородону и повидать молчаливую Хейланту, а особенно к Киросе, чтобы поблагодарить её за такой чудный подарок — интересные книги из цитадели. Все, кроме одной, он обменял на руатские фолианты. В ней была удивительная закладка, а пергамент, надёжно сшитый между собой и прикреплённый к корешку, так приятно пах, что не хотелось расставаться с ней. Он и не расстался. Хотя давали за неё много: целого юнима, которого руат называли козлом, двух добротных коров и даже дом на окраине Пербоса.

Такая дороговизна вызвала у Морана удивление. И ещё больше подогрела интерес.

Он оделся и тут же осмотрелся. Книги и свиток лежали на полках. На подоконнике мерцал яркими бликами браслет из радужного камня, деревянные статуэтки и погремушки, а вещи, видимо, лежали в шкафу. Моран не помнил, чтобы разбирал сумку, наверное, это сделал оин. Он всегда заботится, чтобы парень находил каждый предмет на своих местах.

Моран заправил постель и вышел на улицу. Илсаян находился в зените. Он палил так, что нагревал и без того густой воздух. Голова немного закружилась, а потом стало тяжело идти, словно мешки нагрузили на плечи и спину в несколько рядов. Оин предупреждал об этом: гравитация на Ардосе немного больше, чем на Руатай, а климат — жёстче. Несколько ликов будет ещё лихорадить.

Из сарая донеслось мучительное мычание туяра, потом ещё одно, а позже скотина начала волноваться. Две ашуры встали на дыбы в стойлах, сморы повылетали из постройки, юнимы принялись пробивать рогами дверцы и перегородки.

Дверь сарая распахнулась, и отец медленно спустился по помосту. Он едва справлялся с тяжёлым туяром, который оставлял кровавый след на деревянном спуске и на траве. Сразу же вернулся и выволок ещё одну тушу. Острый нож всунул в ножны на поясе, взял топор и принялся обрубать прямые трубчатые рога, отбрасывая их в сторону.

— Светлого дня, оин, — поприветствовал Моран, приложив руку к груди и склонив голову.

Отец выпрямился и обернулся. Он выглядел, как разъярённый зверь в порыве ярости. Нет, лицо его было спокойным и даже приветливым, но кровь залила штаны и жилет, руки все были в подтёках и мазках, на серебряном лице блестели несколько густеющих капель. От пота слиплись волосы, а в глазах поселилась усталость.

— Светлейшего, — улыбнулся Турн. — Не стал тебя будить с рассветом. Решил, что управлюсь сам. Но работы так много, что только к обедне добрался до загонов с туярами. Поможешь мне?

Отец достал нож и протянул рукояткой вперёд. Он выжидающе смотрел, терпеливо стоя на месте. Моран окинул взглядом две грузные туши и нервно сглотнул — от вида мёртвых животных стало нехорошо. Никогда не доводилось разделывать быков. Только птицу щипать и потрошить.

— Не медли, бери, — по-доброму предложил Турн. — Шкуру можешь не снимать, я сам уж расправлюсь, если боишься попортить, — добавил он, кивнув на одного туяра. — Потроха только отнесёшь на границу бора, хорошо?

Моран несмело кивнул и снова посмотрел на внушительную безрогую голову с окровавленным носом и полураскрытым ртом, по трёхрядным серым зубам которого ещё сочилась кровь. Он несмело принял орудие из руки отца и выдохнул: рано или поздно всему приходится учиться. Арди до помазания никогда такого не делают, они находятся на полном обеспечении семьи, хотя им любопытства не занимать. Однако оин учил его, как руат, что Морану несомненно нравилось, хотя сейчас было как никогда страшно вспарывать брюхо и смотреть на небьющееся проткнутое сердце, потроха, желудок, наверняка уже полный… Тем временем Турн уже подточил лезвие топора, присел на корточки рядом с тушей и быстро разрезал шерсть, а потом и тонкий слой жира с мясом, откинул топор в сторону и сунул руки в быка, рывком вытаскивая внутренности.

Моран выдохнул и принялся за дело. Он надеялся, что у него всё получится.

***

Вскоре всё было сделано. Отец запряг ашуров, загрузил коробки с мясом, рогами и шкурами в телегу. Он прикрепил на каждую из них по одному белому кристаллу, напитал магией и, попрощавшись, отправился в Курукан, чтобы переночевать на рыночной стоянке и поутру обменять у приезжих торговцев и местных на то, что ему нужно.

Однако расслабляться Моран и не думал. Он проводил отца и принялся трудиться во дворе: закидал песком и соломой кровавые следы в загонах и на помосте, собрал потроха, копыта и головы в одну тележку и отправился к Туаримскому бору. Там в просеке вывалил внутренности, раскидал их, чтобы быстрее учуяли каарши и птицы. Придя обратно, вернул на место ножи и топор, накормил и загнал уже уставшую скотину, срезал немного ягод и плодов для вечери, натаскал воды с ключа. С третьего раза удалось разжечь камин, благо отец напитал магией кристаллы вокруг дома.

Отмывшись как следует от крови и уличной пыли, он отвечерял и отправился в свою комнату. Взял с полки самую красивую книгу с ардийскими иероглифами и раскрыл в нужном месте. Проводить ночь в одиночестве невероятно скучно и даже немножечко боязно. Оин часто говорил, что нужно уметь себя занять и никогда не поддаваться собственным страхам. Так Моран и сделал. Он завалился на постель, прикрыл ставни и начал читать.

Когда звёзды, как стадо юнимов, разбрелись по небосводу, охраняемые пастухами-лунами, Моран уже добрался почти до конца истории. Она была занимательной и довольно весёлой. Пролистав последние страницы, он закрыл фолиант и поднялся с кровати. Сон приходить не спешил, Моран даже не чувствовал усталости, несмотря на то, что уже стояла глубокая ночь. Он поставил подарок Киросы обратно, а на смену ему взял руатскую книгу.

Моран немного понимал язык Руатай, но всё равно это были лишь начальные знания, которых мало для полноценного чтения. Буквы — именно буквы — написаны витиеватым ровным и довольно мелким шрифтом, сбоку в строки вклинивались квадраты с приятными и интересными рисунками. А как пахла бумага. Она жёстче, чем ардийский пергамент, и аромат у неё другой. Листы пожелтевшие, немного шероховатые, но они хорошо держали чернила и краски, что Моран не мог не оценить. Он медленно перелистывал страницу за страницей, вертя ссохшийся цветок со сморщившимися белёсыми лепестками по краям и с живыми, нежными в сердцевине. Эта закладка была в подаренной Вахди книге.

Описание необычного растения Моран не смог найти ни в одном свитке, который попадал ему в руки. Не зря Кироса говорила, что румия очень редкий и удивительный цветок. Хоть и опасный. В злых руках лепестки чернели и источали губительный аромат, который убивал всё живое. Но он уже чёрный внутри, так что страшиться было нечего.

Повертев румию в руках и в очередной раз рассмотрев каждый лепесток и морщинку на стебле, блёклые мелкие круги от отвалившихся шипов и ссохшийся срез, Моран вложил «закладку» между страниц и решил немного отдохнуть. Вдруг получится заснуть в очередной раз без кошмаров?

Они стали приходить с тех пор, как Моран впервые услышал таинственный голос, зовущий его к себе. Бархатный и низкий, он был прекрасен, так манил своим тембром и обещанием силы, что отказаться просто невозможно. Незнакомец не называл своего имени, однако сулил небывалое величие. Стоя на площади в Пербосе, на прощании с Даллой и последующем погребении, Моран впервые ощутил прилив сил. А незнакомец вещал всё настойчивее, призывая поддаться и… подчиниться. Но Моран отказал и вытеснил из своего разума назойливого и требовательного собеседника. И с того момента стали приходить дурные сны, им не было конца.

Никто этого не знал, кроме самого Морана — голос показывал неоднократно смерть матери. Он прокручивал это снова и снова и убеждал, что избавиться от вины за преступление, которое Моран совершил, можно только приняв силу, предлагаемую незнакомцем.

Моран прикрыл глаза, избавляясь от неотстающих тревог. Не стоит кликать беду и торопить её с приходом. Она лучше знает, когда появиться. А потому, чтобы не взывать мысленно к манящему голосу, Моран укрылся одеялом и понадеялся на спокойную ночь до самого рассвета.

Глава 7. Последний лик

Ородон привычно проснулся с рассветом. Он поднялся, укрыл Схеванию одеялом понадёжнее и распахнул ставень, чтобы проветрить комнату. Быстро одевшись и прибрав густые рыжеватые волосы в тугую косу, он вышел из опочивальни. Иррам он оставил отдыхать. У неё была очередная тяжёлая ночь. Ородон — арай и, коснувшись живота новой жены, быстро понял, что та носит двойню. Невиданная радость и тяжёлое бремя одновременно: от этого постоянные головные боли после заката, ломота в спине и ногах, слабость. Дети во чреве осушают ма… ану.

Пора бы выбросить из своей головы руатские словечки. Ородон вздохнул, потому что не мог по сей лик забыть Даллу. Он намеревался совершить ещё один ритуал призыва, чтобы попрощаться. В который раз. Слишком глубоко милая смуглая коренастая руат засела в его сердце. Она нашла ключ, отпирающий любовь и беспрекословную верность, подчинила своей воле непокорного байсара. Он пал перед ней ниц и до сих пор не мог подняться.

Хейланта напоминала о первой иррам. Она схожа по характеру с Даллой. Вот только действия её противоположны материнским. Не принимала дочь новую супругу, как бы Ородон не уговаривал.

Хм… Уговоры… Чисто руатская черта. В былые времена он просто бы стукнул кулаком по столу и одним лишь недобрым взглядом заставил подчиняться решению главы семьи. Но не теперь, когда первая иррам изменила его. В груди остро кольнуло, и внутри разлилась и осела тяжесть. Вот они — чувства, разбуженные лаской и словом, заботой и улыбкой.

Ородон распахнул ставни и хватанул ртом воздух. Он ничуть не охладил нутро, кипящее от чувств, вылившихся потоком. Симеоково бедствие! Как он мог! Поворачивать голову очень тяжело: внезапно Арай подумал, что там, на постели, лежит Далла. Она крепко спит, однако от одного лёгкого касания пальцев и поцелуя может чарующе улыбнуться и открыть глаза…

Ородон сжал пальцы в кулаки, длинные острые ногти процарапали подоконник и впились в кожу. Теперь он понимал руат как никогда хорошо. Как они стенают осемьями по погибшим, как мучаются и поддерживают друг друга в трудную альрону. Но жить с этим… невозможно. Братский народ отнюдь не слаб, он силён. Сильнее, чем арди.

Входная дверь хлопнула, выведя Ородона из глубины страданий. Жгучие слёзы на щеках он вытер тыльной стороной ладоней, постарался вернуться в прежнее состояние невозмутимого главы семьи и непокорного сурового байсара и вышел из спальни.

Хейланта подошла к столу и положила несколько пергаментных свёртков. Тут же метнулась к чану с водой, наполнила кипятник и подвесила на жерди. Лицо её осунулось и потемнело. Снова ная плохо спала. Тревоги захлестывали её. Ородон понимал дочь — впервые такое с ним. Однако не зря опасалась девушка ритуала Йанри. Ородон и сам в этот миг испытал невероятный испуг — что если она покинет Туарим навсегда?

Тарсар давно покинул родовое гнездо — последняя весть от него была на следующий лик после погребения. Ньин отправился в экспедицию к далёким мирам познавать звёзды и открывать новые планеты вместе с тури. Афайимы нынче не сидят на месте, бороздят космос в поисках ответов на давно заданные вопросы.

Неури далеко. Шам находится на берегу Ардария, но там холодно и сыро. Хотя она регулярно шлёт свёртки и уже порадовала отличной новостью — родила двойню и скоро отправится в военный лагерь при храме Земли. Хоть её Ородон увидит и сможет обнять в ближайшее время.

Ритуал помазания два годичных цикла назад определил и судьбу Коринии. Ная стала стражем, и отныне стихия её — Небо. Каждый свёрток из Каларима Ородон раскрывал и читал с содроганием. Не приведи Мудрейший с ней что случится… Стена ныне не крепка. После сильнейшего урагана её пришлось восстанавливать самому Аарису. Столько праведных воинов полегло в горах!

И теперь Хейланта. Уже скоро… Завтра на закате сама Кироса будет проводить обряд. Это великая честь, однако арай боялся так сильно, что едва удержал грозящие вновь политься слёзы. А если Хейланта тоже покинет его навсегда? Или того хуже — не очнётся?

Ородон бросился к дочери и заключил её в крепкие объятия. Пусть это лишнее проявление эмоций, но так хотя бы одна из его дочерей узнает, как он её любит!

— Оин? — несмело спросила Хейланта. Она замерла, не смея ни отпрянуть, ни прижаться к Ородону. — Что с тобой случилось, пока ты спал? — поинтересовалась дочь дрогнувшим голосом.

— Ничего, — улыбнулся Ородон. Он погладил наю по спине и поцеловал в тёмную макушку, по-прежнему не выпуская из кольца сильных и надёжных рук. — Просто сегодня понял, наконец, чему всегда учила твоя мать.

Всё перестало иметь значение в этот миг. Он короток, и Ородон им дорожил, словно собственной жизнью. И корил себя за то, что никогда не обнимал своих детей, не показывал чувства, стойко отрицая само их существование. И жалел, что нельзя вернуться назад и всё исправить.

Хейланта несмело ответила на объятия. Она скользнула ладонями по жилету, потом сцепила руки на спине Ородона и не отпускала его, лишь крепче прижималась. Без слов понятно, какие чувства она испытывала.

Ородон неожиданно для себя вспомнил Турна, его метания и уничтожение убранства дома, мебели, посуды. Ифия тоже изменила его. И так сильно, что лишь Кироса смогла справиться с его яростью и безумием. В отличие от Торай, Ородон был готов к смерти иррам, однако теперь самому хотелось отправиться за Грань. Но поздно — Схевания понесла, и ещё долго не придётся вспоминать о ритуале ухода. Но он будет ждать, не отпустит Даллу, пока не придёт срок, когда можно остаться с ней… с неугомонной руат, которая была сильнее любого байсара.

— Нужно разобрать вести, — вдруг сказала Хейланта. Как вовремя. — Мельком видела письмо с почерком Коринии. Она всегда пишет ровно и ставит галочку в верхнем уголке.

— Да, конечно, — Ородон выдохнул, в очередной раз приводя мысли в порядок. Нужно завтракать и начинать заниматься делами. — Её весть прочтём первой, да?

— Непременно! — обрадовалась ная, подпрыгнув и заулыбавшись. — Сиэ всегда так красочно описывает Каларим, что ни одна книга с этим не сравнится, оин! — затараторила она, уже разворачивая сложенные в несколько слоёв листы.

***

Моран резко подскочил на постели — его разбудил грохот закрывшихся ставней. С трудом проснувшись и продрав глаза, откинул одеяло, оделся и вышел из спальни. Первая мысль, которая посетила разум — вернулся из столицы оин. А он, как немощный алака, проспал восхождение Илсаяна. С одной стороны, Морана радовало, что ночные видения не наполнены кошмарами и можно отдохнуть как следует. А с другой — лучше бы они, можно было бы встать пораньше, чтобы успеть встретить Турна и помочь ему разгрузить широкую телегу.

Моран вышел на улицу и испуганно отшатнулся к порогу. Скот и птица до единой головы лежали выпотрошенные и изодранные на траве возле загонов и сараев. Над ними, предвкушающе жужжа, уже летали насекомые, а некоторые ползали по окровавленным внутренностям.

Кто мог такое сотворить? Неужто каарши и найгуны нарушили границы поселения и принялись забивать всю скотину? Моран откинул первую же версию — падальщики не вспарывают ради удовольствия, им важна еда и желательно уже с тухлинкой. Хотя в период голода они не брезгуют и живой добычей. Оин часто рассказывал страшные истории, когда байсарам приходилось дежурить на границах поселений и убивать озверевших хищников.

Но если не они это сделали, то кто? Соседи не стали бы так издеваться над хозяйством. В крайнем случае, они просто увели бы живыми и туяров, и юнимов, и ашур, даже смор затолкали бы в клетки и перевезли в свои дворы. Торай дал указания Ородону — если они не вернутся через три с половиной годичных цикла, то дом можно разобрать по брёвнам до основания, а утварь и скотину разделить между арди.

Пахло смертью. Страх витал в воздухе, он курился вокруг. Внезапно в нос ударило премерзкой гнилью, Моран закрыл рот и нос рукавом рубахи. Но зловоние просачивалось сквозь ткань и вызывало приступ тошноты. Глаза слезились. К саднящему от вони горлу подступил ком, стало нечем дышать. Илсаян припекал нещадно, будто бы стремился спалить всё на земле.

Моран упал на четвереньки, и его тут же стошнило на траву. Голова закружилась от накатившей слабости, а перед глазами всё расплывалось. Ужас поселился в душе, когда он увидел, что прямо перед ним блестят и засыхают красные сгустки. Он коснулся пальцами стянутых коркой губ. Это его кровь. В груди расплескалась боль, будто опрокинули чан с кипятком. Она обжигала лёгкие и желудок, Моран кашлял, выплёвывая новую порцию крови.

— И Мооран… «Моран», — насмешливо, даже с издёвкой позвал знакомый до отвращения голос.

Моран скривился от очередной вспышки боли и всхлипнул. Он сжал пальцами рубашку и оттянул, словно это могло ему помочь сделать полный вдох. Тем временем голос продолжал издеваться. Незнакомец смеялся, но этот смех не был отголоском — он реален. Настолько, что даже показалось, будто его обладатель стоит неподалёку и наблюдает.

Звон перьев могучего саимского крыла и ровные шаги по траве, сопровождавшиеся слабым лязгом шпор солдатских сапог, укрепили подозрения. С трудом подняв голову и привстав, Моран обратил взор на незнакомца. Острые мыски и высокие голенища обуви покрыты растрескавшимся присохшим пеплом, гунры и зранхан расшиты красными мерцавшими нитями. За спиной чёрные крылья. Длинные широкие рукава закрывают костлявые руки. А на кистях — узкие короткие перчатки.

Незнакомец остановился и хмыкнул. Моран поднял взгляд так высоко, как смог. Лучи Илсаяна слепили, и он не мог рассмотреть лица, спрятанного под глубоким капюшоном. Но даже таким — безликим — мужчина казался невероятно страшным и непобедимым. Устав смотреть на пришедшего наяву мучителя, Моран уронил голову и снова закашлялся. Тут же заметил, как под сапогами незнакомца начала жухнуть трава, пожираемая чёрным туманом.

Моран отпрянул и попытался встать. Слабость сваливала его, но он пробовал снова. Раз за разом отскакивал назад, наблюдая, как гниют и иссыхают изуродованные животные, как сараи превращаются в хрупкую труху и осыпаются, а дом медленно рушится под тяжестью ускорившегося времени.

— М`эку зумаг схоганан? «Ну как, нравится?» — спросил незнакомец, демонстративно разведя руки в стороны. Он не поднимал головы, но Моран и так знал — собеседник ехидно ухмылялся, будто ему приятно видеть испуг на лице беззащитной жертвы.

Моран нашёл в себе силы подняться на ноги. Он пятился назад, а взгляд его то и дело цеплялся за рассыпавшиеся скелеты и труху, что осталась от построек. Нужно бежать. Как можно дальше и как можно быстрее. И Моран рванул в Туаримский бор. Он чувствовал, что опасный незнакомец преследует его. Торопиться некуда, размеренные шаги по лесной подстилке и стоны мощных деревьев поселили в груди чувство безысходности. Как бы далеко Моран ни оказался, враг всё равно догонит.

— Мос лео скарофу ат мои яр хэ Мооран! «Ты не убежишь от меня, Моран!» — пренебрежительно бросил в спину преследователь. Его надменный смех разносился ветром по умиравшему бору вместе со звуком падавших разлапистых шавин и придавал сил. — Ати бирус нан «Тебе не удастся», — шёпот слышался так явно, будто незнакомец был прямо за спиной.

Поворачиваться страшно. Всего несколько фоз отделяло от неминуемой смерти. Снова одолел сильный кашель с кровью. В лёгких забурлила жижа, стало трудно дышать. Но Моран не остановился. Он терпел страшную боль и бежал, уворачиваясь от разлапистых макушек и необъятных стволов с тёмной морщинистой корой, которые валились то сбоку, то впереди, преграждая путь.

Очередная шавина с треском сломалась и повалилась прямо перед Мораном. Он отклонился назад, согнул ноги в коленях и съехал в глубокий овраг. Острый сук разорвал ткань и прорезал плечо. Поначалу боли не было, но она пришла вместе с теплом, стекавшим по руке и груди. Моран всхлипнул и обернулся — ствол осыпался трухой под атаками чёрных щупалец, и по густо-серым остаткам прошагал незнакомец. Он никогда не был далеко. Его шаги настолько быстрые, что даже бегущего он мог догнать, не утруждаясь.

Моран повернул голову и тут же встретился всем телом с преградой из торчащих длинных корней. Разум помутился, чёрные пятна пошли перед глазами. Подстилка хрустела от шагов преследователя. Он приблизился и остановился. Чёрные крылья перекрыли тёмное беззвёздное небо, незнакомец склонился над парнем и грозно прорычал. Полыхнули алым глаза и на миг осветили опасным блеском серебряное лицо с диагональными шрамами от правого виска до левой скулы.

— Мохран ияр Мооран! «Подчинись мне, Моран!» — прошипел он злобно. — Мойи ятри шкуум «Или я заставлю».

— Нхэ «Нет», — из последних сил бросил Моран.

— Кун гупи… Чанхаи «Что ж… Зря». — Незнакомец выпрямился и вытянул руку раскрытой ладонью вниз. Он сжал пальцы в кулак, и корни ожили, сковывая Морана по рукам и ногам. Острый деревянный кол навис над грудью и тут же опустился, пронзая тело насквозь и углубляясь в землю…

***

Моран замахал руками и выгнулся от боли в груди. Он резко поднялся на кровати и закричал, пытаясь отбиться от настойчивых рук, которые пытались его схватить за плечи. Глаза он открыл не сразу, одолевший кашель вызывал сильный страх, и снова смотреть на собственную кровь и испытывать мучения не хотелось.

— Моран, открой глаза! Моран! — уговаривал знакомый голос.

Моран всё же разомкнул веки и тут же принялся осматриваться: ставни распахнуты, Илсаян только начинал восходить на голубой небосвод, с улицы доносилось пение птиц и гомон скота. Ветерок приятно обдувал вспотевшее тело, мокрые простыни липли к коже, подушка валялась на полу возле обуви.

— Я бросился в дом, как только услышал твой крик, — сказал с нотками тревоги гость. — Ты никак не хотел просыпаться, сколько бы я ни тряс и ни обдавал тебя магией.

Моран повернулся и, наконец, смог рассмотреть гостя. Перед глазами плясали чёрные круги, но постепенно зрение стало лучше. Рядом на стуле сидел Ородон. Лицо его потемнело от испуга, он всматривался так пристально, что Морану стало не по себе.

Протерев заспанное лицо рукой и пригладив спутавшиеся волосы, Моран несколько раз выдохнул и постарался унять бурю в душе. Это был самый реальный кошмар из всех, что приходили по ночам. Такое правдоподобное видение едва не сгубило во сне. И тот незнакомец с чёрными крыльями был абсолютно настоящим. Он впервые явился сам, принуждая пасть ниц перед его силой. Преследовал. А потом оборвал жизнь… Так жестоко и беспощадно убил, будто ему в самом деле не понравился отказ.

— Что тебе снилось? — снова задал вопрос Ородон, подавшись вперёд и коснувшись обнажённого плеча Морана.

Моран отпрянул и вздрогнул. До сих пор не верилось, что это реальность, а кошмар остался там, в мире снов, где и поджидает, чтобы снова напасть и замучить до смерти.

— Жуткий кошмар, — выдохнул он. — Кругом смерть, ужасы и чёрный туман.

Ородон несколько мгновений молчал, видимо, что-то решая для себя, а потом выпрямился и бросил напряжённо:

— Это плохой знак. Видишь ли, Моран, как бывает: ритуал Йанри проводят на исходе пятнадцатого цикла, — объяснял он, задумчиво потирая подбородок. — Но иногда, как твоём в случае, он может потребоваться раньше. Твоё тело растёт быстро, и из-за наследия от двух народов активно развивается разум. Он больше не может находиться в оболочке юноши. Твой мир рушился? Исчезали ли близкие, привычные тебе места во сне? — спросил Арай.

— Да. — Не хотелось возвращаться даже в воспоминания, но они сами пришли, атаковав ещё ослабленное сознание. — Всё рушилось и раньше, но не так ужасно, — дрогнувшим голосом сообщил Моран.

— Помазание надо провести раньше, — решительно сказал Ородон. — Тебе всего четырнадцать с небольшим циклов, но разум твой уже кричит об изменениях. Ещё два цикла ты не протянешь. Так что я сей же илар пошлю весть Турну о том, что следует поторопиться с ритуалом.

Он встал, отдёрнул жилет, взял с другого стула одежду и положил на постель, похлопав по ней. Тут же направился к двери, широко шагая.

— Как ты узнал, что мы вернулись? — спросил парень, быстро откинув одеяло и спустив ноги на пол.

Ородон замер в дверях и повернулся.

— Турн прислал весть из столицы. Он задержится до вечери. — арай собирался уходить, но вновь остановился и добавил с улыбкой: — Одевайся. Побудешь у меня один лик. К тому же Хейланта мне всю шею взмылила, когда узнала, что ты вернулся. Как раз повидаетесь перед помазанием.

Радости Морана не было предела. Он так хотел увидеть её, обнять и подарить тот удивительный браслет из радужного камня, который выменял на один из фолиантов. Именно для Хейланты он так старался выбрать самое лучшее украшение с крупными камнями, идеальными по размеру и нанизанными на толстую нить. Хотел, чтобы ей понравилось, чтобы она помнила его даже после помазания.

***

Илсаян ярко светил на небосводе, пели птицы, жужжали назойливые насекомые, слабый ветерок обдувал горячую шею. Ородон быстро и хлёстко проводил точильным камнем по лезвию косы — нужно насушить сена для скота. Несмотря на то, что в доме гости, дела не ждали. Половина селения уже отправилась на поле, другая часть арди только выходила из домов. Кто ехал на телегах, запряжённых ашурами, кто гнал гурты туяров в степь перед пологодьем. Одни плелись с вилами, вторые с косами, третьи запевали дружно мотив, настраиваясь на работу.

Постепенно к зычному хору мужских и женских голосов добавилось несколько свирелей и флейт. Песня стала веселее и ещё громче.

— На траву с зарёю опустились росы

И по ней ступили белы ноги босы.

Распустивши косы, вышла в степь большую

Мудрая Кироса — песнь сыграть простую.

Колоса́ дозрели, голоса запели

Под мотив ардийской ла́рговой свирели.

Вилы брось ты на плечо!

Вдарь ашурам горячо!

И шагай!

И напевай!

Хей-хо-хай!

Хей-хо-хай!

Славная Кироса, до поя́са косы —

Обнажи свою красу, наточи мою косу!

Ты срезай, моя коса, стебли толще волоса́!

Размахнусь я нэй, каэ́—

Ляжет вся трава под ней!

Закончив заострять лезвие косы, Ородон положил точильный камень в глубокий карман жилета, затянул потуже ремень и обошёл вокруг дома, чтобы не шагать по комнатам, рискуя задеть кого-то острием.

— Всё взял? — поинтересовался он у Морана и тут же начал сам осматривать всё, что лежало в телеге.

Он проверил остроту зубьев на вилах, посчитал количество хлеба, кувшинов с водой и молоком, развернул и свернул ремни, ткань, которой нужно будет укрывать сено на ночь. Под ними нашёл два серпа, одни перчатки и в них кристаллы — вдруг дождь начнётся, ветер-то крепчает, того и гляди нагонит непогоду. Или Илсаян обдаст зноем.

Схевания отнеслась к приходу Морана очень плохо. Она едва поприветствовала его, скудно накормила, напоила и не беседовала. Один на один высказала своё недовольство Ородону, отчего тот взбесился и с тех пор не заговаривал с иррам. Наказал к вечере приготовить ужин и не ждать возвращения, а идти почивать одной.

Она смирится однажды. Как только Хейланта встанет на путь, который уготовила для неё судьба, а Моран повзрослеет и отправится в свой край, Схевания угомонится. Слишком ревностно она относится к своему статусу. Ородон понимал иррам: как можно дарить детей тому, кто не в силах забыть прошлое? Но поделать ничего не мог.

— Оин, позволь отправиться с вами? — Хейланта коснулась руки так нежно, словно это был всего лишь лист, гонимый ветром.