Бесплатный фрагмент - История, которой могло и не быть

Поздняя осень, пятница. Холодно и промозгло. Добрый хозяин собаку не выгонит в такую непогоду. В доме №13 по Старосоветской улице славного города Понаплюховска один за другим гасли огни.

Некогда гордо высящийся над городом девятью этажами, сегодня дом был слегка скособочен, трещины и неровности в стенах говорили о непростых временах и взывали о помощи… Ремонт был необходим, но средств в бюджете, как всегда, на всех не хватало.

Злые языки утверждали, что тринадцатый дом держится лишь чудом, и многие при этом многозначительно понижали голос, поминая чёртову цифирь. И в чём-то они были правы. Но не в том, о чём подумали вы, дорогой наш читатель. Нет.

Просто очень часто в шахте лифта раздавалась ария демона, выводимая мягким баритоном:

— Я то-о-от, чей взор надежду гу-у-уби-и-ит…

Ходили слухи, что где-то там репетирует душа певца, убитого собственной женой, не переносившей шума. Многие пытались проверить, так ли это. Но никакого материального присутствия певца и его души замечено не было.

А в маленькой угловой квартирке на пятом этаже чудно́го дома сегодня горели свечи. Свет в доме, конечно же, был, но его так часто в последнее время отключали, что жильцы поневоле завели себе примуса и свечи, в зависимости от предпочтений и своих представлений о «старой» жизни, до появления лампочки Ильича. И не просто завели на случай крайней необходимости, а стали пользоваться ими по вечерам, разок-другой в неделю, отдыхая от повсеместных ламп. А в этой квартире любили свечи.

Массивный подсвечник на пять свечей гордо возвышался на столе у кухонного окна, и поддуваемые всепроникающим сквознячком огоньки на их гордо вознесённых вершинах подёргивались в разные стороны, порождая на стенах причудливые тени. У окошка восседал глава семейства Иван Савельич и любовался погодой за окном. Странное дело — он любил дождь, а особенно — струящиеся дорожки на стёклах, меняющие мир до неузнаваемости. Вода бежала по стеклу, и всё становилось таким же текучим, совершенно незнакомым. Можно было прищуриться и представить, что живёшь совсем не здесь, а в волшебной стране.

Хотя если бы он так же мечтательно и с верой в чудеса приглядывался к тёмным углам своей кухни в этот момент, то смог бы, наверное, заметить, как старательно игра теней избегает маленький закуток у самого верхнего угла. Рядом с шахтой мусоропровода. Но взгляд его был устремлён в расплывчатое заоконье.

А в закутке в этот момент шла молчаливая борьба. Никто ни с кем не дрался, что вы. Местный домовёнок Евгешка боролся с непослушной потолочной плиткой, надумавшей вдруг отвалиться вниз именно сейчас. В такой момент! Когда хозяин настолько погружен в добрейшее состояние души. Нет, такого безобразия Евгешка допустить просто не мог, ведь он был домовым. Тем, кто следит за состоянием дома и его обитателей. Конечно же, при хорошем хозяине и таком же семействе.

— И слё-хо-зы, слё-хо-зы пер-р-р-рвые твои, — приглушённо донеслось откуда-то из-за стены

Евгешка вздрогнул и выронил плитку. Она ударилась о пол в безмятежной тишине комнаты и раскололась. Домовёнок в ужасе закрыл глаза. Над его ухом кто-то насмешливо произнёс: «Трах! Бах!» — и исчез. Только занавески затрепетали да Иван Савельич поёжился, словно от холода, неохотно покинул свой пункт наблюдения и отправился искать источник шума.

— Бяшка проклятущий, бяшка-барабашка… — шёпотом выругался Евгешка. Несносный Дух, живущий в доме №13, вечно его пугал. Вроде бы — свой, но ужасно своенравный тип, любящий пугать и пакостить всем вокруг. Хотя, быть может, он просто невзлюбил за что-то Евгешку и доставал только его.

— Чего ж я тебе такого сделал-то? — пробормотал домовёнок, вспоминая события последнего времени. Ничего, что могло бы пролить свет на такое к нему отношение буйного Духа, он так сразу припомнить и не мог. — Надо будет соседей поспрошать, как у них дела с этим хулиганом обстоят.

Приняв мудрое решение, он немножко успокоился, и теперь его занимала неожиданно образовавшаяся проблема. На потолке зияла дырка от упавшей плитки, что было вопиющим непорядком для рачительного домового. А хозяин квартиры тем временем отправился куда-то совсем за пределы кухни.

— Да куда же ты? Вот же она, во-о-от! Ну мечтатель, ну замечта-ался, — погрозил Евгешка пальчиком хозяину и стал сноровисто спускаться вниз. Нужно было срочно обратить внимание Иван Савельича на правильное место.

Полтергейст Шаляпин на самом деле вовсе не был полтергейстом, а был обычным привидением. Когда-то давно обитал он в старом деревенском доме на окраине города. При жизни Шаляпин носил другую фамилию, которая была известна в узких театральных кругах. Он обладал прекрасным голосом, который называется баритональный бас. Это не совсем бас, но ещё и не баритон. Благодаря такому удачному стечению обстоятельств наш герой получал в театре как басовые, так и баритональные арии. Он очень гордился своими способностями и возможностью работать сразу за двоих.

Судьба была к нему благосклонна, он уверенно поднимался к славе, но… Однажды глупый горшок с фикусом спланировал не на ту голову. Это случилось в Италии на гастролях в тот самый момент, когда он шёл навстречу известности, на свой первый концерт в Риме. Черномазая старуха в этот момент решила полить фикус, потеряла равновесие и столкнула горшок с балкона.

Расставшись с телом, призрак оперного певца немного погулял по Европе, но потом затосковал по родине и вернулся в деревню, в дом своих родителей. В то время в нём уже проживали чужие люди. Вечерами, слушая его пение в дымоходе, хозяйка задумчиво подпирала подбородок ладонью и восхищённо говорила:

— Ишь, выводит. Ну чисто Шаляпин!

Так наш призрак стал Шаляпиным. А потом сменил и пошлое название «призрак» на более благозвучное «полтергейст».

В девятиэтажку он прибыл в старинном сундуке тёти Глаши. Той самой, которая подарила ему замечательную фамилию Шаляпин.

Шаляпин любил появляться в самых неожиданных местах: то в подвале, то в лифтовой шахте, а чаще всего — на чердаке. Именно спор о чердачном пространстве стал камнем преткновения между Шаляпиным и Танго. Танго и Кэш, в простонародье — Котейко и Мурлыська, были самыми крутыми обитателями этого странного дома. Они попали сюда не так давно, с вещами банкирской подружки Маруси и банкирского же телохранителя Витька. Банкир, щедрой души человек, в благодарность за те услуги, которые оказывали ему Витёк и Маруся, купил для них жильё — весь девятый этаж дома №13 по Старосоветской улице. После перепланировки на этаже вместо четырёх стало всего две квартиры — трёхкомнатная у Маруси и двухкомнатная у Витька. Молодые люди до той поры мало знали друг друга, но, став соседями, познакомились поближе. А с ними заодно познакомились между собой Мурлыська и Котейко. Это были, в сущности, обычные домовые, пока не попали на девятый этаж упомянутого дома. Подружка банкира, мечтавшая о карьере киноартистки, готова была всё своё свободное от банкира и парикмахерских салонов время смотреть в огромный плазменный экран, на котором проносились кадры красивой жизни. Частенько, спрятавшись за мягким диваном, вместе с хозяйкой смотрел фильмы и Котейко. Добрый по своей сути домовой, посмотрев в первый раз детектив «Танго и Кэш», сразу влюбился в главного героя и с тех пор представлялся новым знакомым этим странным именем — Танго. Поскольку Мурлыська для него стала самой близкой подружкой, он нежно называл её Кэш. Мурлыське это нравилось, и со временем все обитатели дома стали звать их Танго и Кэш.

Полуодетая Вероника Феоктистовна, дама среднего постбальзаковского возраста, сидела перед зеркалом и старательно дорисовывала правый глаз. Вот-вот должен был прийти Николай Иванович, от которого Вероника Феоктистовна со дня на день ждала предложения руки и сердца. Солидный, почти непьющий сантехник уже второй месяц безраздельно владел душой и пышным телом влюблённой дамы. Грудь Вероники Феоктистовны, утянутая чёрной «грацией», трепетно вздымалась, предвкушая страстные шалости, на которые был щедр обожаемый сантехник.

Домовая Алевтина сидела на кушетке рядом с кошкой голубых кровей и такой же масти, по имени Матильда, и скептически рассматривала даму, считающую себя хозяйкой этой квартиры. Вероника Феоктистовна встала и прошлась по спальне, томно покачивая бёдрами. Алевтина переглянулась с кошкой, и обе фыркнули: о душе пора подумать, а старая перечница под венец собралась! Уж прикрыла бы понадёжнее свои конопатые руины…

Раздался звонок в дверь, и Вероника Феоктистовна, накинув пеньюар цвета чайной розы, поспешила в прихожую. Оттуда донёсся звук по-голливудски смачного поцелуя, а затем гость дребезжащим тенором исполнил припев единственной известной ему песни: «И каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом…»

— Музыкальный в доме народ собрался, — хихикнула Алевтина, толкнув кошку локтем. — А, Моть?

Та лениво зевнула и прищурила янтарные глаза. Людей она презирала, считая их существами низшего сорта. Пусть будут благодарны, что им дозволено ухаживать за венцами творения.

— Пойдёшь сегодня, Аль? — спросила она домовую.

— Да надо бы, а то давно не собирались. Постучат по батарее, и пойду потихоньку. Верхние ребята обещали сигнал дать. А то, пока с первого этажа доберёшься…

Не зная о разворачивающихся на первом этаже томных страстях, Евгешка в это время придумывал, как ему побыстрее возвернуть хозяина на кухню, чтобы он увидел, наконец, нарушительницу спокойствия. И порядка. Непорядок Евгешка страсть как не любил.

Ведь порядок в доме был главной заботой домового. Любого. Правда, многие ещё любили и пошалить невзначай, мягко и незаметно внося каплю волшебного разнообразия в спокойную «обычную» жизнь хозяев, да и свою тоже. Это были и несуществующие мышки, шуршащие под половицами, и неугомонные сверчки за окном. Некоторые даже приглашали на посиделки весёлых огоньков Эльма, и те шалили в квартирах, помигивая за спинами хозяев, неслышно смеясь над их недоумением.

И тут Евгешка вспомнил, что совсем скоро время посиделок, когда все невидимые жители квартир собирались на чердаке и вели обсуждение накопившихся проблем, а то и просто — попить чайку. Обычно сигнал подавали сверху, но ситуация требовала срочного разрешения. И Евгешка запрыгнул на батарею и начал выплясывать на ней чечётку. Стукоток его каблуков понёсся по квартире, отдаваясь заодно и в трубах. Это и был сигнал.

— Да что там ещё такое?! — раздалось из зала бурчание Иван Савельича, так и не нашедшего причину шума, отвлёкшего его от созерцания дождя, и немало раздражённого этой несуразностью. Шарканье стоптанных тапок потихоньку приближалось к кухне, и Евгешка вздохнул облегчённо — от входа не заметить беглянку с потолка было просто невозможно.

А по трубам как раз пробежал стук и шорох от ответов соседей: «Мы идём».

В старом доме, как почти в каждом уважающем себя строении, был подвал. Вот в подвале-то предприимчивый председатель жилконторы и поселил гастарбайтеров. Кризис. Работы невпроворот, а платить нечем, да и приезжие меньшую зарплату запрашивают. Все лучшей доли ищут. Работников этих мало кто видел. Уходили рано, приходили поздно. Шума от них не было, участковый не беспокоил. В общем, никому не мешали, интереса не вызывали, а значит, и писать о них много не будем. Но вот вместе с гастарбайтерами в подвал попали какие-то непонятные существа. Между собой они переговаривались звуками, которые людское ухо воспринимали как свист или что-то похожее на чириканье. «Ичь! Ичь!» Местные домовые прозвали незнакомцев иччи, знакомиться с ними не спешили, лишь с осторожностью наблюдали, как стали по двору да в подъезде иччи шнырять. Странные они, лопочут по-своему, пахнут непривычно, и чего от них ждать — непонятно.

Первым с иччи встретился кот Папуас из четырнадцатой квартиры, временно проживающий в подвале. Его хозяин, штурман дальнего плавания Павел Елохин, ушёл в очередной рейс, а кот был не в курсе и накануне отъезда ушёл в самоволку — к кошке с соседней улицы. Хозяин его не нашёл и, поминая всех подряд, уехал на полгода. Ему ещё предстояло объясняться с командой и капитаном из-за этого висельника. Кота, то есть котёнка, подарили капитану в австралийском порту по случаю… но это неважно. А между рейсами Папуас жил у штурмана, кот не возражал. Главное, Папуас был членом команды, талисманом корабля. Все (ну почти) его предки служили на судах британского Королевского флота. Это был чёрный кот морских кровей. Образованный. В Индии, Таиланде и Африке кошачью магию изучал. А в Египте вообще уверовал в своё божественное происхождение.

Вот с этим-то кошачьим Мерлином иччи и познакомились. Существа, в принципе, мирные. Хозяев охраняют, об уюте заботятся, память о родных местах поддерживают. Обереги они домашние — любимый коврик, кружка, кошелёк или какая-то другая вещица. Как в вещи душа проявилась, так, значит, иччи завелись. Но в них не все народы верят, некоторые про иччи вообще не знают, ну и боятся, конечно, незнакомцев.

— Мы иддё-о-ом, идё-ём, — донёсся из зала скрипучий крик Йягупопа Третьего. Уже немолодой попугай, купленный некогда на птичьем рынке, закатив глаза, вторил стуку, несущемуся по трубам. Но кричал, что называется, на чистом русском. На него находило порой: теряя чувство реальности, начинал вещать о мире, таящемся за пределами обычного.

Евгешка вздохнул обречённо: «Ну, дурак и дурак, вот что ему сделать? Перья повыдёргивать, что ли? Вот кошаки всегда знают, где что можно, а что нет. Но эта зараза…»

— Кто идёт, Йягги? — спросил Иван Савельич заинтересованно, и шарканье тапок прекратилось. Он уже не раз замечал некую странность в выкриках своего стареющего гиганта мысли, порой выдающего нечто загадочное, но осмысленное.

— Он-ни, они-и… Иду-у-ут. Ид-д-ду-у-ут… — попугай разошёлся не на шутку и раскачивал клетку, стоящую на фортепьяно, переваливаясь в ней с лапы на лапу, словно танцуя. — Ид-д-ду-ут!

— Да кто идёт-то, образина ты моя ненаглядная? — рассмеялся хозяин дома и, не услышав вразумительного ответа, махнул рукой и отправился на кухню.

Услышав, что тапки снова шаркают в направлении кухни, Евгешка расслабился, но твёрдо решил дать возмутителю спокойствия грандиозную взбучку. Хотя его большого клюва Евгешка всё-таки побаивался, пусть и знал твёрдо, что Йягошка не кусается. Быстренько спустившись на пол, домовёнок деловито подвинул плитку, чтобы она не ускользнула от внимания рассеянного хозяина. Оценив получившуюся картину, он цокнул язычком, восхищаясь сам собой, и решил, что можно отправляться на посиделки.

Вопросов, требующих решения, накопилось множество. Взять хотя бы этих иччи — вот как быть с ними? И Дух. Евгешка поморщился, вспомнив дебошира…

Кот сначала пугался и самого подвала, и незнакомых предметов, которые появились в подвале, но скоро осмелел. Понял: людей днём дома не бывает, можно без опаски провести ревизию. Серый рулон кошмы оказался идеальным местом для массажа когтей. Когти мягко и с усилием вонзались в войлок, а волокна приятно почёсывали и чистили кончики кошачьих пальцев. Кошма при этом приобретала ворсистую поверхность и нарушался обережный рисунок, иччи из кошмы сначала тихо повизгивал, а вскоре запаниковал — дырки в ковре, непорядок. А Папуасу эти защитники домашнего обихода были не соперники. Он антеннами биополе проверит, фыркнет, хвостом шевельнёт и…

Иччи-то бедные просто не знают даже, как с кошками справляться. Их в юртах не держат, собаки рядом бывали, за порогом, а кошки не кочевники. Как бороться с этой чёрной бестией? У кого совета спросить? Вроде жизнь вокруг идёт, голоса слышатся, стуки, пение, но и похожие на Папуаса звери мелькают, не ошибиться бы…

Стук по трубам разбудил задремавшую Кэш. Она уютно устроилась в клубах пыли под радиатором, идти куда-то было страшно лень. Но спор за пространство под крышей — это было принципиально. С некоторых пор полтергейст Шаляпин решил, что ему открыты все помещения этого странного дома. Не могла Кэш согласиться с такой постановкой вопроса. Не могла, и всё тут! Крыша и чердак должны принадлежать только ей! Ну, или ещё Танго… Она приоткрыла один глаз и, лениво повернув свою точёную головку, посмотрела на Танго. Красавец домовой сидел перед большим напольным зеркалом и сосредоточенно высматривал в нём что-то.

— Нашёл что-нибудь? — насмешливо пропела Кэш. Она давно заметила за своим дружком эту странную особенность — нравилось ему любоваться собой в зеркалах. Не мог он пропустить даже осколка, отражающего его в своей поверхности. А тут — целое зеркало! Танго перевёл взгляд своих «тигриных» глаз на подружку и недовольно фыркнул:

— Ф-ф-ф! Тебе какое дело? Собирайся лучше. Уже идти пора. Опять опоздаем…

Прислушавшись, он нервно повёл одним ухом — отчётливо были слышны скрипы и шорохи, подтвердившие, что обитатели дома собираются в назначенном месте. Пора и им…

— Пора-то пора… Но идти мне совсем не в чем!.. — Кэш лениво потянулась, поскребла лапкой за ухом. — Вот в прошлый раз, помнишь, припёрлись в одинаковых прикидах две новенькие, с третьего этажа? Смех! Я не могу идти в том, в чём меня уже видели другие, вот если бы ты… — договорить она не успела, потому что Танго резко прыгнул в её сторону, и только радиатор, под который она успела глубже вжаться, спас Кэш от затрещины.

— Слушай! Ты переходишь все границы! Моё терпение не резиновое…

Танго навис над подругой, щуря свои и без того узкие глаза. Огоньки, пылавшие в этих тигриных щёлочках, не обещали для Кэш ничего хорошего. Танго, конечно, смирный, если его не выводить, но сейчас он был на грани.

— А я что? Я — ничего, пойду посмотрю, может, что и найду…

Как всякая особь женского пола, Кэш знала, когда надо уступить. Так же хорошо она знала, что, уступив ему сейчас, она непременно получит сатисфакцию в чём-то другом. «Какое красивое слово — са-тис-фак-ци-я…» — думала Кэш. Она не знала его значения, просто использовала при любом удобном случае, перекатывая его на языке, как виноградину, прежде чем раскусить и насладиться свежим соком. Неспешной походкой, дабы сохранить «лицо», подружка Танго направилась на свою половину — в квартиру хозяина, Витька, где были сложены все её запасы, в том числе и наряды. «Дама имеет право опоздать», — подумала Кэш, мстительно улыбаясь…

Что-что, а мстить Мурлыська умела. Умела и любила. Делала она это искренне, со вкусом, от всей души, и совершенно не понимала, почему это не нравится тем, на кого её месть была обращена. Вот сегодня, к примеру, Котейко перешёл все дозволенные ему границы. Что вздумал? Поднять на неё, Мурлыську, лапу? Да кто он такой? Домовой какой-то задрипанный. Всех и прикрас-то, что живёт в доме у банкирской подружки. Но это только теперь он так крут, когда его хозяйка стала представлять интерес для банкира. А прежде? Кем она была прежде? Деревенской девчонкой, снимавшей угол у подслеповатой старухи, взявшей её в дом из жалости да чтобы избежать пересудов своей родни. И так косились деревенские — было время, когда молодая девчонка из деревни сбежала на БАМ, да не попала на всесоюзную стройку, вот в городе-то и осела. Тогда она не была подслеповатой и старой. Ох, позажигала, погуляла в молодые годы! Прознали про её городскую жизнь земляки да стали к ней своих дочерей да сыночков присылать, помощи просили. А всем-то и не поможешь! И отказать — станут зазнайкой считать. Вот и решила студентку к себе пустить на постой. Не думала, что та ночами пропадать станет да женихов богатых искать, вместо того чтобы знания получать.

Мурлыська вспомнила, как при первом знакомстве Котейко стеснялся её, не знал, куда деть свои неуклюжие лапы, как стыдливо рассказал, что достался своей нынешней хозяйке по наследству. Отошла ей после смерти старушки квартирка её, однокомнатная, а с квартиркой той и Котейко. Так и остался он следить за порядком у новой хозяйки. Ленива она была да неряшлива, потому и работы у Котейко было немало. Пыль смести, припасы убрать, мышей прогнать — да мало ли в доме работы для рачительного хозяина? Чего только стоила борьба с ненавистным пылесосом? Ну никак не давался ему этот агрегат! Так и норовил в неурочный час включиться…