Бесплатный фрагмент - История Бориса Годунова и Смутного времени

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БОРИС ГОДУНОВ (1598—1605)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВЫБОРЫ 1598 ГОДА

Три века Московским государством правили потомки младшего сына Александра Невского, Даниила. За это время случалось всякое: и политические кризисы, и гражданские войны, и эпидемии, и голод, и угрозы захвата страны иноземцами, но со смертью Федора Ивановича все это стало казаться мелочью и пустяком по сравнению с отсутствием царя на престоле.

Народ в основной своей массе ощутил себя сиротой. На душе у людей стало пусто и тоскливо, как у ребенка, внезапно лишившегося родителей. Даже тех, кто раньше не обращал особенного внимания на верховную власть, охватило нехорошее предчувствие.

Федор Иванович, к которому при его правлении относились с легкой иронией, считая дурачком, неожиданно обрел посмертную славу и уважение. Его оплакивали искренне и неутешно. А уж о временах Ивана Грозного теперь вспоминали как о сладком сне.

Люди с нетерпением ждали от Боярской думы решения о дальнейшей судьбе трона и государства.

Тем временем, в самой Думе шли нескончаемые выступления, дебаты и подковерная политическая борьба. Часть бояр были настроены упразднить пост монарха и ввести в стране прямое боярское правление.

— Зачем нужен новый царь, который непременно начнет рубить нам головы? — вопрошали они. — Предлагаем править без него, коллеги! Мы и сами с усами!

— Ваше предложение очень интересное, но вы не учитываете, что в нашей стране, кроме нас с вами (цивилизованных людей), проживает, к большому сожалению, обычный простой народ! — возражали им. — Пока царь сидит на престоле, народ думает, что его власть есть от бога и предпочитает молчать в тряпочку. Если же мы пойдем у вас на поводу и пост царя упраздним, то народ запросто может взбаламутиться, выйти из повиновения и перебить нас всех. Мы не отрицаем достоинств вашего проекта, но считаем его нереалистичным. Сейчас (особенно после введения крепостного права) только царь может стабилизировать ситуацию. Кто, как не царь, задвинет народу сладкую речь, от которой тот обалдеет и перестанет бунтовать? Так что оставьте ваши прекрасные мечты о демократическом правлении и вернитесь к нашей безрадостной действительности!

Подавляющее большинство Боярской думы высказалось за оставление монархической формы правления, после чего бояре перешли к разбору конкретных кандидатов на вакансию царя. Основных претендентов было четверо:

— Самый знатный член Боярской думы, Василий Шуйский. Род Шуйских происходил от младшего брата Александра Невского, Андрея. Поскольку знатность рода была в те времена главным критерием для занятия государственных постов, именно Шуйский считался фаворитом номер один предвыборной гонки;

— Глава Боярской думы, Федор Мстиславский. В иерархии чинов Московского государства второй после царя человек. Очевидным плюсом кандидата было также то, что он являлся праправнуком основателя русского государства, Ивана Третьего;

— Влиятельный член Боярской думы, двоюродный брат умершего царя Федор Романов (родной брат первой жены Ивана Грозного, Анастасии);

— Жена покойного государя, Ирина Годунова.

За последнею кандидатуру тут же рьяно бросился агитировать патриарх Иов. В церквях по команде своего начальника запели «многие лета» новой царице. Однако Ирина сразу разочаровала своих избирателей, взяв самоотвод. Расстроившись от смерти любимого мужа, она приняла иноческий постриг и удалилась на ПМЖ в Новодевичий монастырь.

Следом за ней туда последовал ее брат, Борис Годунов.

— Я так любил покойного царя, что мне нет больше жизни без него! — объяснил он свое решение. — Надеюсь, что в скором времени мы вновь с ним увидимся на небесах, а пока что я оставляю земные дела и удаляюсь навечно в глухую келью. Буду там молиться за него и вспоминать, как мы дружили!

Оставшиеся кандидаты на царский престол продолжили агитацию и войну компроматов. Каждый день Боярская дума собиралась на заседания, которые быстро превращались в склоки, взаимные обвинения, угрозы, плевки и мордобои.

— Послушайте меня! — негодовал Василий Шуйский с большим фингалом под глазом, полученным в одном из столкновений с конкурентами. — Я — самый знатный из вас. На этом мы должны поставить точку и прекратить этот балаган. Немедленно присягайте мне!

— И не подумаю! — возразил Мстиславский. — Я — глава Боярской думы, а ты ее рядовой член. Не дорос ты еще, Вася, до моего уровня! Можешь ты это понять? Кроме того, в моих жилах течет кровь великого Государя Ивана Третьего, тогда как в твоих жилах такая кровь отсутствует. Предлагаю голосовать за меня, прямого потомка Ивана Третьего и продолжателя его дела!

— И что с того, что ты прямой потомок? — саркастически улыбнулся Федор Романов, полируя ногти пилочкой. — Я — самый близкий родственник покойного царя, не считая его жены, которая ушла в монастырь. Именно я, как ближайший родственник покойника, должен наследовать все его имущество, которое безусловно включает в себя царскую корону. Вы просто обязаны присягнуть мне, как наследнику умершего первой очереди! Ваши притязания на мое наследство смешны, беспочвенны и нелепы. Любой юрист подтвердит вам это!

Нескончаемые споры в Боярской думы быстро стали достоянием общественности, которая пришла в негодование.

— Нам за державу обидно! — возмущался народ. — Как бояре править собираются, если они между собой договориться не могут? Разогнать эту Боярскую думу к чертям собачьим! Немедленно хотим нового царя! У нас уже нервы на пределе!

Компромиссный вариант предложил глава Посольского приказа (министр иностранных дел) опытный дипломат Василий Щелкалов.

— Мы с вами, бояре, утонули в спорах и если продолжим в том же духе, то можем потерять страну. Между тем, выход есть. Я предлагаю вариант, который устроит всех. Давайте посадим на трон, этого дурачка, Симеона Бекбулатовича. Иван Грозный уже дарил ему престол, и он блестяще доказал, что является круглым нулем и ни на что не способен. Будет у нас номинальный царь для народа, а мы станем вершить дела от его имени!

Многие бояре поддержали эту идею, но решительно против выступил патриарх.

— Бекбулатович — негодяй! Он обокрал нашу церковь! — стучал кулаком по трибуне Иов. — Избрать его в цари — значит плюнуть в лицо православию. После того, как он утерял наши грамоты на землю, мы никогда не повенчаем его на царство! Никогда! Никогда! И еще раз никогда!

Ситуация снова зашла в тупик. Конкуренты выборной гонки начали собирать и вооружать своих сторонников, готовые перейти к прямым боестолкновениям. Во дворцы знати завозили порох и оружие. У каждого из кандидатов на престол имелась своя маленькая армия, которую теперь спешно приводили в режим полной боевой готовности. Страна оказалась на грани гражданской войны.

В это время на сцену истории вновь выходит Борис Годунов. Как оказалось, его уход в монастырь был только ширмой, хитрым тактическим ходом и военной хитростью. Мнимым пострижением в монахи он достиг сразу нескольких целей.

Во-первых, конкуренты совершенно забыли о нем, что дало время для подготовки. Каждый день в монашеской келье Новодевичьего монастыря происходили тайные совещания, доклады разведчиков и инструктаж агитаторов.

Во-вторых, за время предвыборной компании его конкуренты так крепко вцепились друг другу в горло, что о союзе между ними не могло идти речи.

В-третьих, народ, окончательно разочаровавшись в боярах, мечтал о сильной руке, которая наведет порядок в государстве.

Годунов, имея повсюду глаза и уши, просчитывал удобный момент, чтобы выйти из тени. Его друг патриарх Иов ежедневно приносил свежие новости из кулуаров Боярской думы. Многочисленные шпионы шныряли среди народа, принося свежие рейтинги кандидатов в цари и статистику по социологическим вопросам. Постоянно держа руку на пульсе и зная о каждом шаге бояр, Годунов решил действовать сразу после истечения сорока дней траура по умершему царю.

20 февраля 1598 года агитаторы собрали толпу москвичей и отправились шествием в Новодевичий монастырь уговаривать Годунова венчаться на царство. Выйдя к людям в монашеской рясе, Годунов еще раз со слезами на глазах уверил всех, что никогда даже в мыслях не дерзал посягнуть на царский престол и мечтает только об одном — постричься в монахи.

— Какой скромный человек! — удивлялся народ. — Наши бояре друг дружку бороды дерут лишь бы добраться до престола, а он не такой. Очень приличный господин.

— Он — настоящий человек! — подтвердил присутствующий в толпе патриарх. — Бояре — суетные люди. Они думают лишь о славе мирской, да неправедном богатстве. А Годунов стремится к познанию бога и вечной жизни на небесах. В мечтах своих вижу, как бы хорошо он правил нами к божьей радости и счастью людскому.

Народ разошелся по домам впечатленный. Теперь в каждом доме стало принято хвалить Годунова и поносить бояр.

Развивая успех, патриарх издал распоряжение о работе столичных церквей в ночь с 20 на 21 февраля. Никаких праздников в эту ночь не было, поэтому быстро распространился слух, что наступает конец света (его после смерти последнего царя династии ожидали со дня на день). Испуганные горожане почти все, как один, явились в храмы. Священники не спешили разочаровывать их и произносили речи о гневе Господнем и близящимся судном дне.

— Господь создал наш несовершенный мир, предполагая, что мы будем жить в радости и счастье под властью царей! — начал речь патриарх. — Цари — это люди, которых бог по неведомой нам причине выбрал среди множества других и поставил над ними для управления государством. Через царей Господь повелевает миром, передавая им по секрету свои распоряжения. Как стадо овец не может существовать само по себе без пастуха, так Россия не имеет права жить без царя! Мы же с вами уже почти два месяца существуем в безначалии, что само по себе является смертным грехом. Выходит, что мы невольно стали противниками Господа бога и заведенного им порядка. Смягчающим обстоятельством нам служит только то, что бояре не пришли к согласию, тем самым показав себя недостойными своего сана.

— Что же нам делать? — плакали люди. — Сами понимаем, что мы великие грешники. Как нам выбраться из этой беды? Подскажи Христа ради, Владыка!

— Есть только один человек достойный трона — Борис Годунов! — витийствовал патриарх. — Наша задача умолить его. Предлагаю всем вместе немедленно отправиться к нему в монастырь, чтобы просить, а если нужно умолять на коленях принять верховную власть. Кто со мной, мужики?!

Рано утром 21 февраля почти вся Москва отправилась в Новодевичий монастырь. Многотысячная толпа скандировала лозунги и оглушительно кричала. Агитаторы раздали народу заранее подготовленные плакаты с надписями: «Мы за Годунова!», «Даешь Бориса в цари!», «Годунов и Россия едины!», «Взойди на трон, Борис!», «Господь и Россия выбирают Годунова!» и тому подобное.

Расположившись вокруг монастыря, толпа подняла такой шум, грохот и гвалт, что казалось задрожала земля, однако сам кандидат в цари не спешил выходить к народу.

— О-хо-хо! — наконец, позевывая и ежась от холода, появился на крыльце виновник торжества. — Извините, что заставил вас ждать. Крепко спал после ночной молитвы. Что случилось? Надеюсь, в Москве все в порядке? Нет пожаров? Наводнений? Набегов Крымского хана? Я каждый день молюсь Господу, чтобы он избавил Россию от бедствий.

— Спасибо, что молишься за нас! — поблагодарил патриарх. — Твоя молитва услышана Господом. Пожаров и наводнений нет.

— Отлично. Еще молюсь о хорошем урожае весною. Господь ниспослал мне сон, что в этом году он превысит прошлогодний примерно на двадцать процентов. Это очень хороший показатель. Мечтаю и ежедневно возношу Господу молитвы, чтобы в России не осталось ни одного голодного.

— Уверен, что Господь слышит тебя!

— Так что все-таки привело вас ко мне? Теряюсь в догадках. Вроде мы вчера только виделись, и сегодняшний день я хотел провести в уединении и молитве о благе России.

— Прости, но мы опять по тому же поводу! — ответил за всех патриарх. — Не оставь страну сиротой! Всем Земским собором подписали манифест. Просим тебя венчаться на царство!

— Опять двадцать пять! Я поражен! Мне казалось, что вчера мы прекрасно поняли друг друга. Я не хочу и не могу быть царем по причине вам известной. Я вас всех очень люблю и обожаю нашу Родину, но, увы, должен немедленно сию же минуту удалиться в свою келью, чтобы начать утреннюю молитву. Прощайте!

— Не покидай нас! — закричали из толпы.

— Не оставь на съедение боярам-супостатам!

— Сжалься!

Толпа пришла в неописуемое волнение. Там и тут слышался вой и плач.

— Тогда и я не буду патриархом и слагаю с себя сан! — что было мощи закричал Иов (вся эта сцена была ими множество раз отрепетирована, так что спектакль играли без запинки).

Услышав об отречении патриарха, толпа просто взвыла. Людей начало трясти. У наиболее нервных начались припадки.

— И мы тоже отрекаемся и закрываем церкви! — дружным хором закричали священники (патриарх больше месяца муштровал их, так что получилось очень хорошо с нервным надрывом).

— Коли вы ставите вопрос ребром, то я согласен! — неожиданно объявил Годунов.

— Отец родной! — повалился на колени патриарх, а за ним вся толпа.

— Я пошел на это только потому, чтобы спасти православие! — грустно вздохнул Годунов. — Нет сил смотреть на вашу истерику! Такой уж я жалостливый человек. Но если вы вздумаете бунтовать или ослушаться меня, то станете самыми низкими и подлыми негодяями на свете! Запомните!

Народ принялся обниматься и целоваться, поздравляя друг друга с победой.

— Я иду на престол для того, чтобы навсегда избавить Россию от голода и холода! — увлекшись, продолжал кричать Годунов. — Мы станем великой мировой державой, в которой любой простолюдин сможет есть до отвала!

— Ура!!! — возбужденно кричали люди. — Слава Годунову! Мы это сделали! Мы победили!!!

Когда весть об этих событиях дошла до Боярской думы, все прочие кандидаты на престол были крайне удивлены.

— Что это еще такое? — повторял Василий Шуйский, у которого теперь под обоими глазами красовались по фонарю. — Они что смеются над нами? Как можно толпе выбирать царя? У них что совсем шарики за ролики зашли?

— Говорят, что они какой-то Земской собор собрали из всяких худородных дворян и церковников. — уныло вздохнул Мстиславский. — Господи, каких только чудных дел у нас в России не творится!

— Я его власть над собой никогда не признаю. Иначе сам себя уважать перестану! — твердо заявил Федор Романов.

— Я не понимаю. Он что считает себя знатнее меня? — возмутился Шуйский. — Как только совести у него хватило согласиться царствовать, когда есть готовый царь на русский престол — это я. Самый знатный, самый родовитый, принц крови…

— Кому какое дело, что ты принц крови, когда на свете живет двоюродный брат покойного царя Федора и его законный наследник! — перебил Федор Романов.

— Господа, вы правы, что Годунов — вор и негодяй, но ошибочно считаете царями себя. Настоящий царь — это я! — реагировал со своего председательского места Мстиславский.

И снова пошли бесконечные споры и раздраи, которым не виделось ни конца ни края.

Тем временем, в церквях начали приводить служивых людей к присяге.

26 февраля 1598 года Борис Годунов покинул свою келью в Новодевичьем монастыре и сопровождаемый ликующей толпой появился в Москве. Под восторженные крики народа патриарх благословил его на царство в Успенском соборе Кремля.

В начале марта новый царь впервые посетил Боярскую думу, где, однако натолкнулся на стену непонимания. Высокородные бояре смотрели на него сверху вниз, как на выскочку, и, не решаясь вступить в открытый спор, сурово молчали.

— Что вы воды в рот набрали? Долго собираетесь в молчанку играть? — не выдержал Борис Годунов. — Я вас спрашиваю, бояре?

— Ты бы лучше нас спрашивал, когда на царствие венчался! — огрызнулся Федор Романов.

— Я за свой скипетр не держусь! — возразил Годунов. — Завтра же уеду в монастырь. Живите тут, как хотите.

После вторичного отъезда Годунова из Москвы все пошло по второму кругу. Бояре спорили и не могли прийти к согласию. Народ нервничал и требовал возвращения царя.

Скоро патриарх и сторонники Годунова организовали новое грандиозное шествие в Новодевичий монастырь. Только в этот раз все было сделано на более высоком уровне. Впереди толпы шел патриарх, чуть позади него епископы, архимандриты и священники, которые несли хоругви и пели песни. За ними на конях в полном боевом снаряжении ехали дворяне, стрельцы, казаки и другие военнослужащие. Следом стройными рядами маршировали простолюдины. Замыкали шествие женщины, которые непрерывно кричали, рыдали и посыпали волосы землей.

Бояре, наблюдая из Кремля за этой демонстрацией, озабоченно переглядывались и невесело вздыхали.

— Царь Борис! — обратился патриарх к Годунову, когда тот вышел из монастыря. — Ответь мне, как на духу. Почему ты опять оставил нас сиротами?!

Слова священнослужителя потонули в криках и рыданиях.

— Как я вас понимаю, бедные мои! — Годунов вытер кулаком скупую мужскую слезу. — Но поймите и вы меня. Мне так хорошо живется в монастыре. Никаких нервотрепок, страстей и бояр. Встал, помолился Господу богу за Россию и снова на боковую!

— Не думай о себе, брат! — из-за спины Годунова внезапно появилась его сестра, вдова покойного царя, Ирина (в монашестве Александра). — Пришла пора одеть тебе порфиру царскую! И никакие отговорки больше не принимаются!

— Годунова на царство! — восторженно принялась скандировать многотысячная толпа.

— От кого другого, но от тебя, сестра, никак такого не ожидал. Коли и ты меня из монастыря гонишь, то, видимо, придется возвращаться на престол! — тяжко вздохнул Годунов. — Чего только не сделаешь для блага России.

Его слова потонули в бесконечных криках и овациях.

Новый ход шахматной партии Годунова был хорошо рассчитан. Бывшая царица как бы передавала корону от покойного мужа. Тем самым на порядок выросла легитимность нового царя, а Боярская дума получила хороший щелчок по носу.

30 апреля Годунов триумфально во второй раз въехал в Кремль. Патриарх прочитал перед Священным собором утвержденную грамоту об избрании Бориса на царствие.

Оппозиция в Боярской думе слабела день ото дня. Почти все бояре, понимая, что сопротивление бесполезно, присягнули Годунову. Лишь несколько упрямцев (уже известные нам Шуйские и Романовы) продолжали гнуть свою линию. Нужно было поставить последнюю точку в этом деле.

Вскоре по Москве поползли слухи, что на Москву движется Крымская Орда. Представитель Разрядного приказа (Министерства обороны) на брифинге журналистам подтвердил эту информацию. Годунов незамедлительно выехал в Серпухов, где по давней традиции собиралась армия. Полками он поставил командовать оппозиционных политиков из клана Шуйских, Романовых и Мстиславских.

Бояре оказались в западне. Отказаться принять командование означало предательство и позор. Принять полки значило подчиниться Годунову, как главнокомандующему армией. Выбирая из двух зол меньшее, бояре предпочли подчиниться новому царю.

Вскоре после этого Разрядный приказ опроверг собственную информацию о выступлении Крымской орды. Армию распустили, но приведенное к присяге боярство уже не могло дать задний ход.

Для юридической чистоты соблюдения процедуры избрания на царство в самом конце 1598 в Москве собрали Земской собор, который представлял из себя собрание цвета знати, служивых верхов и иерархов церкви. На соборе были как сторонники, так и прежние противники Годунова. Последние к этому времени были полностью деморализованы.

Годунов пришел на собор, сопровождаемый многочисленной толпой народа, которой он одной рукой щедро раздавал милостыню, а другой подписывал автографы.

— Закончились ваши беды и страдания, люди! — кричал царь. — В моем государстве больше не будет голодных. Я сам поделюсь с вами не только царским кафтаном, но и последней рубашкой! Запомните мои слова! А коли я их нарушу, то лягу под телегу, нагруженную золотом. Не очень я, конечно, хотел быть царем, но коли уж вы того пожелали, то быть по-вашему!

Земской собор единогласно подписал грамоту об избрании на царство Бориса Годунова, который стал первым в истории России «выборным» царем.

ГЛАВА ВТОРАЯ. НОВОЕ ЦАРСТВОВАНИЕ

Борис Годунов начал своё карьерное возвышении при Иване Грозном, когда стал топ-чиновником и возглавил спецслужбу царя. При Фёдоре Ивановиче он взял под контроль уже весь государственный аппарат и был подлинным правителем государства при номинальном царе. В момент своего восхождения на трон Борис имел огромный политический и управленческий опыт. Ко всему прочему он был самым информированным человеком в стране. Разветвленная шпионская сеть служила ему ещё со времён Ивана Грозного, и он моментально узнавал обо всем, что делали или говорили бояре в самых потаенных уголках своих дворцов и вотчин. Казалось, что при таких исходных данных ему суждено было царствовать долго и счастливо, но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

Став царем, Борис Годунов, приступил к реализации обширной программы реформ.

Началось перевооружение армии. Заработал на полную мощь военно-промышленный комплекс. В несколько раз было увеличено производство пушек, ружей и сабель (их потом хватило с лихвой на «смутное время» разным сторонам гражданской войны).

Была принята и воплощена в жизнь программа грандиозного строительства. Построены крепости на границах государства (Самара, Саратов, Воронеж и т.д.). Смоленск превратился в мощный оснащенный по последнему слову техники форпост на западных рубежах. В самой Москве были воздвигнуты два круга оборонительных укреплений (нынешние Садовое и Бульварное кольца). В Кремле заново воздвигли высокие стены и появилось неслыханное новшество — водопровод.

В Россию в большом количестве стали завозиться западные специалисты (архитекторы, инженеры и врачи), а в обратном направлении в европейские университеты за казенный счет отправилась учиться русская молодежь (ее судьба оказалась печальной, вскоре наступило «смутное время» и оставшиеся без государственной стипендии забытые всеми студенты были вынуждены выживать сами по себе, что удалось далеко не всем).

На дипломатическом фронте также были достигнуты успехи.

В 1601 году с Речью Посполитой было заключено двадцатилетнее перемирие. С Крымским ханством шли долгие переговоры, в результате которых достигли определенного взаимопонимания, и набеги татар прекратились.

Годунов, как опытный политик, прекрасно понимал, что усмиренные им бояре продолжают в тайне ненавидеть его и ждут только удобного случая нанести удар в спину. Особенно он опасался отравления и даже включил в текст присяги, которую приносили царю на кресте, специальную клятву не травить его.

Каждый день он внимательно просматривал донесения шпионов о разговорах, которые велись в дворцах знати. Однако первый раз полыхнуло не в кругу оппозиционных бояр, а там, где Годунов меньше всего ожидал.

Богдан Бельский со времен знаменитых застолий Ивана Грозного находился в самых лучших отношениях с Годуновым. Они были такими друзьями, что даже вместе душили своего покровителя. Ко всему прочему Годунов был женат на двоюродной сестре Бельского. Во время правления Федора Ивановича после конфликта Бельского с регентским советом именно Годунов спас его от казни, а затем вернул в Москву.

Бельский получил от нового царя ответственное поручение построить с нуля город-крепость с претензионным названием Царев-Борисов на Южных рубежах страны.

Отправился он в поход с большой помпой в сопровождении трехтысячной армии с огромными обозами стройматериалов и продовольствия. Однако, прибыв на место назначения, он, по старой привычке, принялся регулярно напиваться и произносить нетрезвые речи:

— Кто такой этот Годунов? Если говорить по-честному, то никто! Ноль без палочки. По ошибке на него надели корону, а настоящим царем должен был быть я. Я был лучшим другом незабвенного Ивана Васильевича! Он меня любил, как родного, и ценил больше всех! А над Борькой Годуновым мы прикалывались, считая за дурака. Он нам за выпивкой бегал. Я бухал с царем на равных, а Годунов за бухлом гонял. И вдруг он теперь царь… С какого перепоя? Для меня он как был шестеркой, так им и остался, сколько бы корон на него ни надели. Мне хоть сейчас стоит щелкнуть пальцами, как он мне водку в зубах принесет. Пусть он царь в Москве, зато я царь в Цареве-Борисове, что, конечно, гораздо круче!

Годунову моментально донесли о нетрезвых речах его бывшего друга. Бельского в срочном порядке отозвали в Москву, выщипали по волоску всю его шикарную бороду и отправили в ссылку.

В октябре 1600 года Борис Годунов получил донесение, что в особняке бояр Романовых происходит что-то подозрительное. Там по ночам собирались ведьмы и колдуны, варились какие-то зелья и проводились непонятные ритуалы. Как следовало из шпионских донесений, целью всего этого было извести с помощью колдовства царя и его семью. Прекрасно зная о судьбе Ивана Третьего и понимая, чем могут закончиться такие шуточки, Годунов не стал мешкать.

Ночью 26 октября 1600 года Романовы были взяты с поличным (у них на кухне было обнаружено несколько корешков непонятного предназначения).

Братьев Александра, Михаила и Василия Романовых отправили в ссылку в Сибирь, где они вскоре умерли. Старший брат, известный щеголь и большой любитель женского пола, бывший кандидат в цари Федор Романов был насильно пострижен в монахи в отдаленном северном монастыре (в дальнейшем он сыграет одну из ключевых ролей в судьбе о России, о чем мы поговорим ниже).

Но это были еще цветочки. Настоящие ягодки нового царствования оказались впереди.

Федор Иванович, подписав бумагу об отмене Юрьева дня не мог, конечно,

из-за слабости разума своего и чрезмерного увлечения религией предвидеть последствия этого шага, который потом аукался России не одно столетие.

Крестьяне, которым запретили уход от помещика, вначале ничего не поняли.

— Батюшка царь, видимо, не в курсе, что наши придурки (бояре да дворяне) тут учудили. Ужо он разберется — даст им прикурить.

Однако год шел за годом, а крестьян не отпускали из поместий. Когда же они уходили без разрешения, их стали ловить и пороть на конюшне.

— Что вы творите? — возмущались крестьяне, когда с них снимали портки. — Ужо батюшка царь узнает вашу несправедливость, он вас без всякой жалости в кандалы закует и на каторгу сошлет. Попомните наши слова! Ох, и будет вам за это, негодяи! Ох, и наплачетесь вы скоро! Даже жалко вас!

Только немногие догадывались, что все это происходит по воле царя, но большинство подымало их на смех, презирало и даже било. Лишь через несколько лет до крестьянской массы начало доходить, что тут не обошлось без верховной власти.

Тогда в своих бедах крестьяне стали винить нового царя.

— Пока жили при Рюриковичах, все было нормально! — вздыхали они. — Последним добрым царем был великий молитвенник, Федор Иванович. Вот это был человечище! При нем мы были счастливы. А Борька Годунов какой-то не такой. Юрьев день отменил. Такого царя нам не надо.

Самые отчаянные стали уходить на Дон, где жило вольное казачество, или сбивались в разбойничьи шайки и грабили на больших дорогах. Крупная банда под командованием атамана Хлопка затерроризировала все Подмосковье, фактически взяв под контроль несколько дорог на подступах к Москве.

Однако большинство крестьян не решились взять в руки оружие и предпочли ненасильственные методы борьбы. Оставаясь внешне покорными своим хозяевам, они устраивали «итальянскую забастовку», то есть только делали вид, что работают, а на самом деле валяли дурака.

— Почему вы рожь не сеете? — озабоченно спрашивал помещик.

— Так плохая погода, господин хороший! — разводили руками крестьянине. — Тут сажай или не сажай, все одинаково.

— Вчера была хорошая погода. Сегодня денек на загляденье. А вы все пузо на солнце греете. Могли бы уже все посадить.

— Никак это невозможно! Ночью сильный дождь был, а с дождем шутки плохи.

— Я доверяю вам, как профессионалам, но все-таки прошу вас быть внимательней. Как только представится первая возможность, немедленно сейте и сажайте все, что положено. А то мы так с вами без урожая останемся.

— Обязательно! — хитро перемигивались между собой крестьяне.

В 1601 году почти не собрали зерна. Цены на хлеб сразу взлетели в несколько раз и продолжали расти. В городах начался голод.

Горожане, которые до этого не особенно обращали внимание на беды сельского населения, почувствовали на себе весь ужас положения. Быстро исчерпав запасы продовольствия, они стали есть траву, кору с деревьев, кошек и собак. Повсюду на тротуарах валялись трупы умерших голодной смертью. В одной только Москве от голода погибло десятки тысяч человек.

Борис Годунов предпринял энергичные шаги по борьбе с экономическим кризисом. Он открыл для нуждающихся царские хранилища с зерном и раздал неимущим огромные суммы денег из казны.

Однако все запасы были быстро съедены, а деньги потеряли свою цену. Теперь служивому человеку невозможно было почти ничего купить на свою зарплату.

В Москве Годунов, стараясь сохранить лояльность населения, особенно щедро раздавал милостыню. Прослышав об этом, в столицу ринулся народ со всей страны. Город оказался переполнен. Приезжие построили себе шалаши, развернули палатки, вырыли ямы и землянки.

Из-за отсутствия товаров в столице вскоре закрылись рынки и магазины.

Некоторые провинциальные купцы, зная, что в Москве краюха хлеба стоит баснословные деньги, пытались сделать гешефт и все-таки доставить продукты в город (на окраинах страны кое-что еще оставалось на складах от урожая прошлых лет). Таких предпринимателей немилосердно грабили на больших дорогах. Лишь единицам удавалось провезти продукты в столицу. Однако стоило обозу с хлебом появиться на городских улицах, как на него моментально нападали толпы голодных и съедали и хлеб, и лошадь, и самого предпринимателя.

В столице наступил коллапс.

— Федя учудил, а мне теперь расхлебывай! — вздыхал Борис Годунов, глядя из окон Кремля на невеселую картину. — Что будем делать, господа бояре? Слушаю ваши предложения.

Бояре наперебой заговорили, однако смысл их речей сводился к тому, что нужно потерпеть и дождаться следующего урожая.

— Главное, батюшка царь, нельзя идти на поводу у крестьянства и восстанавливать Юрьев день! — хором убеждали они. — Это ничего не изменит, а только покажет слабость государства. Будем терпеть. Тем более, что у нас в амбарах зерно еще есть. А что народ мрет, как мухи, так значит на то воля Господня!

Однако Годунов, видя неспособность государства справиться с возрастающим кризисом, понял, что нужно предпринимать решительные шаги.

В ноябре 1601 года царь издал закон о восстановлении Юрьева дня. В тоже время, боясь открытого конфликта со знатью, он сопроводил закон целым рядом оговорок.

Во-первых, его действие не распространялось на земли князей, бояр, столичных дворян и церкви. Свободу получили лишь крестьяне мелких провинциальных имений.

Во-вторых, срок действия закона составлял всего один год.

Новый законодательный акт не только не успокоил крестьянскую массу, но вызвал в ней еще большее раздражение. Получалось, что в одной деревне крестьяне получили свободу, а в соседней остались крепостными. Во многих семьях мужья и жены, родители и дети были прописаны в разных населенных пунктах, и теперь одни из них могли идти, куда хотят, а другие остались зависимыми.

— Мы возмущены несправедливостью! — негодовал народ. — Какого хрена? И почему Юрьев день восстановлен только на год? Нас подвесили в неопределенном положении.

Крестьянская забастовка продолжилась, а вместе с ней голод, который продолжался в 1602—1603 годах. И раньше Россия знала неурожаи. Бывали и голодные годы. Однако бедствий такого масштаба еще не было никогда.

Годунов пролонгировал закон о восстановлении Юрьева дня в 1602 году

(с теми же оговорками), однако в 1603 г., видя, что ничего не меняется, и голод продолжает косить население страны, плюнул на все и препоручил судьбу крестьянства высшим силам.

Надо сказать, что за время царствования характер и поведение Годунова сильно изменились. Сразу после восхождения на трон он любил пройтись по улицам столицы в сопровождении многочисленной толпы поклонников. Он мог остановиться и начать беседовать с простыми людьми, вникал в их проблемы и помогал их решить. На прогулках его всегда сопровождал слуга с мешком денег, из которого царь доставал горстями золото и щедро раздавал милостыню.

Царь любил заседать в качестве верховного судьи, с дотошностью разбирал каждое дело и всегда выносил мудрое и справедливое решение. Он не жалел денег на меценатство, искусство и охотно спонсировал бедных художников и поэтов.

Однако экономический кризис и голод наложили свой отпечаток на его характер. На прогулках у царя регулярно стали происходить столкновения с голодающими. Правитель и народ препирались, оскорбляли друг друга. Годунова освистывали, хором распевали против него матерные частушки и плевали в спину. Несколько раз ему даже приходилась спасаться бегством от разъяренной толпы под защиту Кремлевских стен.

Народ все чаще вспоминал царю данное им в угаре предвыборной борьбы обещание, что в стране больше не будет голодных, и он сам ляжет под телегу, нагруженную золотом, если увидит хоть одного голодающего.

— Годунова под телегу! — скандировала толпа, которая, теперь почти ежедневно собираясь на Красной площади.

Правитель стал все реже выходить из Кремля, пока не прекратил вовсе. Теперь он гулял только внутри царских покоев, стараясь даже не подходить к окнам, чтобы лишний раз не травмировать свою психику.

Тем охотнее он стал разбирать дела о всяких изменах и оскорблениях царской особы. По ночам в Кремль пачками свозили смутьянов, которых царь лично допрашивал и пытал на дыбе.

— Как же я устал! — обычно вздыхал Годунов перед отходом ко сну. — Бояре в глаза меня почитают, а за глаза ненавидят. Крестьянство меня проклинает. Думают, что это я их крепостными сделал. Горожане от голода совсем разумом помутились и будто бы сбесились. Шайки разбойников бродят по всей стране. Не знаешь от кого первым ждать ножа в спину: от удалого разбойника или знатного боярина. Как жить дальше?!

На самом деле даже Годунов при всей своей информированности не мог предположить, что главная беда для него кроится не в дворцах оппозиционной знати и не в разбойничьих шайках на больших дорогах, а рядом с ним в Чудовом монастыре Кремля под боком у его лучшего друга, патриарха Иова.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ГРИГОРИЙ ОТРЕПЬЕВ

Григорий Отрепьев происходил из небогатых дворян. Его отец, Богдан, служил офицером в стрелецких войсках. Когда Гриша был еще совсем маленьким, его папа побежал за очередной бутылкой водки в магазин и больше не вернулся. Как потом выяснилось, его зарезали некие гастарбайтеры с Украины в пьяной драке прямо возле алкогольного супермаркета.

Воспитанием ребенка занялась его мать, которая научила сына читать и писать. Также под ее руководством он вызубрил наизусть священное писание. В учение он проявлял большие способности, все схватывая налету. Однако бедность и не знатность почти не давали ему шансов на достойное будущее.

Когда сын подрос, маме с большим трудом через знакомых удалось пристроить его придворным к Михаилу Романову, младшему брату несостоявшегося царя.

Там он поднабрался лоску, умения держать себя в свете, а также узнал много интересного о действующем царе, Борисе Годунове, которого во дворце Романовых поносили почем зря.

Когда Годунов обрушил репрессии на семью Романовых, пострадали в том числе их приближенные. Многих пересажали или отправили в ссылку. Сообразительный Отрепьев, чтобы спастись от уголовного преследования, постригся в монахи.

Некоторое время он постранствовал по провинциальным монастырям, а потом через протекцию родного деда (тоже монаха) осел в элитном Чудовом монастыре, который располагался на территории Кремля. Там способности Отрепьева проявились в полной мере. Выяснилось, что он очень неплохо владеет литературным слогом и пишет каллиграфическим почерком. Это сразу выделило его среди малообразованной монашеской братии. Убеленные сединами монахи с удивлением смотрели, как молодой человек, которому не исполнилось еще двадцати лет, ловко управляется пером и строчит жития святых. Недолго Отрепьев прожил в келье у своего деда, а затем его приблизил к себе архимандрит Пафнутий.

Вскоре из канцелярии архимандрита стали выходить бумаги на загляденье, написанные красивыми словами, воздушным слогом и таким великолепным почерком, что сам патриарх Иов, читая их, был поражен.

— Ты где так писать научился, Пафнутий? — удивился глава церкви. — Ты же всегда был дураком. Что случилось? Признавайся!

Пафнутий начал было рассказать, что в писаниях ему помогает сам Господь бог, который будто водит его рукой. Однако после перекрестного допроса он был выведен на чистую воду и под грузом улик признался, что бумаги за него пишет Отрепьев.

Иов тут же призвал к себе молодого вундеркинда, устроил ему экзамен, результатом которого остался чрезвычайно доволен, после чего оформил к себе референтом. В его обязанности входило подготовка выступлений, речей и писем, а также рецензий на проекты государственных законов, которые Иов должен был согласовывать, как один из членов Боярской думы. Через некоторое время патриарх уже не мог обойтись без своего референта, как без рук. Отрепьев стал сопровождать главу церкви повсюду, в том числе на заседания Правительства, где он подсказывал на ушко своему патрону информацию по тому или иному вопросу (ко всем прочим своим достоинствам он имел превосходную память).

Меньше, чем за год Отрепьев сделал в церкви фантастическую карьеру. Еще недавно он жил в келье у своего деда и вынужден был с утра до ночи выслушивать его злобное ворчание и занудные нравоучения. И вот он уже получил чин дьякона, стал доверенным лицом патриарха и принимал самое живое участие в работе высшего органа государства, Боярской думы. Неизвестно каких высот он мог достичь в дальнейшем, если бы остался в лоне церкви, но тому воспрепятствовали жизненные обстоятельства.

Надо сказать, что Отрепьев, взлетев за короткое время на почти недосягаемую высоту, потерял почву под ногами. Ему стало казаться, что он не тот, кем был на самом деле.

— Почему все учатся грамоте годами, и то никак не могут выучиться, а я освоил ее меньше, чем за пару месяцев? Почему у всех вокруг почерк, как курица лапой написала, а я с малых лет пишу на загляденье? Почему, чтобы сочинить житие святого у некоторых монахов уходит вся жизнь (и то только половину напишут), а у меня они вылетают, как горячие пирожки из печки, чуть ли не каждый день. Почему патриарх почти ничего не помнит даже из того, что было на прошлом заседании Боярской думы, а я помню все, включая сложные статистические данные, о которых говорили мельком несколько недель назад? По всему выходит, что я необыкновенный человек. Вряд ли я могу быть сыном отца-алкоголика. Кто же я?!

Надо сказать, что при Годунове опять обострились слухи о том, что жив младший сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий, который когда-то давным-давно наткнулся на нож в Угличе в эпилептическом припадке. Измученный голодом народ обвинял во всех своих бедах нового царя и мечтал о восстановлении прежней династии.

— Годунов — царь ненастоящий! — размышляли между собой люди. — Господь гневается на нас, что мы по гордыни своей усадили его на трон. От того мы и живем, как собаки! Надо срочно возвращать на престол настоящего царя.

Почти все население страны ностальгировали по временам Ивана Грозного, а по умершему в малолетстве царевичу Дмитрию просто сходили с ума.

— Он жив! — уверяли друг друга мужики. — Борис Годунов подослал к нему убийц, но не таков наш царевич Дмитрий, чтобы им так просто поддаться. Нате. Выкусите. Он их всех перехитрил. Они тогда убили совсем другого мальчишку, а наш царевич Дмитрий живехонек и прекрасно себя чувствует. Живет сейчас где-то в тайне от всех и, может, даже сам не знает, кто он такой.

Эти разговоры, которые широко циркулировали по стране, болезненно повлияли на психику Отрепьева, который, как многие талантливые люди, кроме выдающихся способностей, обладал расстроенной нервной системой, болезненным воображением и большими тараканы в голове.

— А вдруг царевич Дмитрий — это я? — подумал он как-то, зябко кутаясь под одеялом в холодной монашеской келье. — Раннее детство свое я почти не помню. Вполне возможно, что я сын царя.

Дальше-больше. Мысль эта настолько привязалась к нему, что Отрепьев стал помаленьку свыкаться с ней.

— Такой блестящий ум, как у меня, не мог передаться мне через папу-офицера или деда, глупого монаха. Мои гены явно другого качества. Во мне безусловно течет голубая кровь.

Отрепьев навел справки и выяснилось, что царевич Дмитрий одного с ним года рождения. Это окончательно добило его.

Вначале Отрепьев хранил свой секрет в тайне, однако вскоре молчать ему стало невмоготу. Поделиться своим открытием он решил с монашеской братией. Однажды за общей трапезой (несмотря на близость к патриарху, он ел и спал среди рядовых монахов) он начал судьбоносный (как в последствии оказалось) для страны разговор:

— Есть у меня, друзья, одна тайна, которой хочу с вами поделиться.

— Не надо нам этого! — проворчал кто-то из монахов.

Надо сказать, что Отрепьева в монастыре не любили, считая выскочкой. Многие из братии жили в монастыре десятилетиями, однако никогда не разговаривали с патриархом. А тут появился молодой нахал, который ежедневно уходил из кельи и возвращался поздно вечером с рассказами о патриархе, царе, заседаниях Боярской думы и прочих вещах из другого мира. Сам того не ведая, он сильно раздражал затворников своими байками, которые они принимали за хвастовство. Но более всего они ненавидели его за образованность, которую считали происками сатаны.

— Как это так?! Мы учимся писать годами и все равно пока научились только нескольким буквам, а этот молокосос знает уже весь алфавит. Ясно, как день, что тут не обошлось без дьявола!

— Я все-таки расскажу вам свой маленький секрет! — не обращая внимание на протесты, продолжил Отрепьев. — Дело в том, что мною недавно установлен подлинный факт, что я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете. На самом деле перед вами — царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного.

При этих словах несколько монахов одновременно уронили плошки, из которых кушали, еще один громко крякнул, а самый глупый, Леонид, дико заржал, как конь.

— А чему вы удивляетесь? — продолжал Отрепьев. — Во-первых, вы все знаете о моих литературных способностях. Стоит мне начать писать, и строки сами ложатся на бумагу и слагаются в великолепную книгу. Разве такими способностями может обладать обычный заурядный человек? По себе можете судить, что такого не бывает. Во-вторых, я бываю в Боярской думе, и, поверьте, что и там мои мозги работают гораздо лучше, чем у любого боярина. Теперь позвольте вам задать вопрос, который давно мучает меня. Откуда во мне такие гениальные задатки? Молчите. Но и это еще не все. Самое главное, что я родился в один год с царевичем Дмитрием. В один!!! Представляете, что это значит? Я как только про это узнал, так у меня в голове все прояснилось и встало на свои места.

— Послушай, щенок! — вскипел один из старейших монахов. — Если ты сейчас же не заткнешься, то я не посмотрю, что ты патриарха знаешь. В момент инвалидом сделаю!

— Какой скромный мальчик. Почему царевич Дмитрий? Говори уже сразу, что ты и есть Иван Грозный! — засмеялся монах Леонид. — Представляете, мужики, мы оказывается с самим Иваном Васильевичем в монастыре живем. Мы же теперь до самого гроба будем гордиться, что нас с таким человеком судьба свела! Можно у вас попросить автограф, месье Грозный?

— Чего вы ржете? У человека крышу снесло, а они ржут! — возмутился еще один монах. — Сходи к врачу, Гриша. У меня деверь был, так он возомнил себя птицей. Я тогда еще казаком был. Пришлось несколько раз стукнуть его рукоятью сабли по башке, чтобы там немного прояснилось.

— Почему вы мне не верите? — удивился Отрепьев (сам он уже давно свыкся со своими бреднями). — Все ведь один к одному: и талант у меня великий, и ум выдающийся, и в один год с царевичем родился!

— Слушай сюда, придурок! — к самозванцу подошли трое накаченных монахов (все они раньше были стрельцами, которых загнал в монастырь голод). — Сегодня постираешь нам рясы. Понял?! И не вздумай патриарху бегать жаловаться. Мы тогда царю Борису донесем, кем ты себя возомнил!

С этого времени Отрепьеву не стало житья в монастыре. Монашеская братия, которая и до этого не питала к нему нежных чувств, теперь не сдерживала свои эмоции и в волю отыгралась на «салаге» и «выскочке». Беднягу заставляли мыть пол, драить туалеты, стирать одежду и чистить лапти. Приходя из Боярской думы, он тут же вынужден был приниматься за черновую работу и ложился спать только под утро, чтобы, встав пораньше, снова бежать к патриарху. Через месяц такой жизни он сильно осунулся, стал непохож на себя и даже начал заикаться. Пару раз он пытался отказаться от особо унизительной работы (типа стирки засранных трусов), но монахи устраивали ему «темную». В конце концов, бедняга не выдержал и бежал.

Понимая, что в стране ему спокойно жить не дадут (к его поискам подключился сам патриарх) опальный монах перешел границу и оказался в Речи Посполитой. Там он пристроился в православном Киевском Печорском монастыре, однако до тамошней братии уже дошел слух, кем он себя считает. Монахи без лишних разговоров жестоко избили самозванца, а затем пинками выгнали вон.

После изгнания из второго монастыря Отрепьев осознал, наконец, что, если он продолжит рассказывать о том, что рожден царевичем Дмитрием, монахи, так и будут бить его и, в конце концов, забьют до смерти. Положение его было незавидное. Он оказался в чужом государстве без денег, друзей или покровителей. Где-то совсем рядом замаячила голодная смерть в канаве, и только иноческая одежда еще как-то гарантировала ему скромный достаток в виде подаяний.

Монахи в те годы были относительно защищенной в социальном отношении категорией населения, которым везде охотно подавали, и они могли выживать в самых сложных экономических условиях. В голодные времена многие бизнесмены, офицеры и чиновники, уходили в монастырь, чтобы не умерить от голода. Снять с себя монашеское платье означало отдаться на волю рыночной стихии и мало кто решался на такой отчаянный шаг, не имея надежного тыла.

Перед Отрепьевым стал выбор между рясой (и относительно сытой жизнью в придачу) и его идеей о царском происхождении. И он выбрал второе. Бывший референт патриарха переоделся в мирскую одежду и стал искать работу.

Трудовая деятельность будущего царя началась с должности прислуги на кухне в небольшом городке Гоща. Затем, поднабравшись опыта и сноровки в приготовлении кулинарных блюд, он начал много путешествовать, перебиваясь временными подработками в кафе, ресторанах или на сезонной уборке овощей. Везде, где он появлялся, самозванец тут же начинал рассказывать о том, что он на самом деле царевич Дмитрий, однако это не вызывало у его коллег (поваров, слуг и чернорабочих) особых эмоций. Все-таки эта была другая страна, а круг общения у него состоял из простолюдинов, большинство из которых даже не слышало о царевиче Дмитрии и его истории.

— Вы меня знаете, как обычного повара, но я далеко не повар! — хитро подмигивал Отрепьев, нарезая лук на кухне. — Я был рожден Иваном Грозным и наречен царевичем Дмитрием! Доказательств этому уйма. Первое и самое главное, что у меня тот же самый год рождения. Можете себе представить?

— Очень хорошо, что ты царевич! — отвечал ему шеф-повар. — Только лук надо резать тоньше! Господа могут выпороть, если ты так лук подашь!

— Не унывай, красавец. Я тоже из царского рода! — подхватывала разговор негритянка, прислуживающая на кухне. — Знаешь кем был мой дедушка? Вождем в Африке! Потом его поймали испанцы, продали французам, а я уже родилась в Польше! Так что мы с тобой королевской крови, пупсик!

— Заткнитесь уже, монархи гребаные! — рявкнул шеф-повар. — Уши вянут от вашей херни!

Однако, как правильно учит пословица, терпение и труд все перетрут.

В конце концов, слух о чудаке, упорно называющим себя царевичем Дмитрием, распространился по Речи Посполитой и дошел до князя Адама Вишневецкого, который владел обширными угодьями на Левобережье Днепра. Его земли граничили с Россией, и он уже много лет вел приграничный спор относительно некоторых спорных населенных пунктов.

В 1603 году Борис Годунов, который к этому времени под ударами судьбы превратился в злого и раздражительного старика, повелел сжечь принадлежащие Вишневецкому пограничные укрепления Прилуки и Снетино. Люди князя оказали вооруженное сопротивление. С обоих сторон были убитые и раненные.

Вскоре после этого Отрепьева доставили в имение Вишневецкого, где его встретили с большим почетом. Был даже выставлен караул.

Самозванец, который за время своих мытарств привык к грубым насмешкам и издевательствам, поначалу испугался, ожидая подвоха.

— Как добрались, ваше величество? — заключил его в горячие объятия князь. — Позвольте вас по-семейному обнять. Мы ведь с вами дальняя родня. Очень рад, что вам удалось спастись в детстве. Вы меня, конечно, не помните,

а я когда-то бывал в Москве проездом и видел вас в колыбели. Хочу, чтобы вы знали, что я никогда не верил слухам, будто вы умерли. Не верил и все!

— Я — Дмитрий, сын Ивана Грозного! — смог, наконец, выдавить из себя Отрепьев, затравленно озираясь.

— Прекрасно. Предлагаю перейти за стол и за это выпить! — хозяин широким жестом пригласил гостя в дом.

Следующие несколько дней князь и самозванец провели вместе. Отрепьева приодели, выделили слуг и собственный экипаж. Тем временем слух о том, что в имении Вишневецкого гостит царевич Дмитрий быстро разлетелся по Речи Посполитой и многих привел в изумление.

— Князь Вишневецкий — человек серьезный! — удивлялись люди. — Не может он простого человека принимать за царскую особу. Есть во всем этом какая-то тайна.

На самом деле план князя заключался в том, чтобы раскрутить фигуру самозванца, а потом совершить с Годуновым выгодную сделку: обменять Отрепьева на спорные территории. Впрочем, уже скоро он стал охладевать к своей затее. Самозванец не вызвал у него особого доверия, да и военные силы князя были слишком невелики, чтобы ввязываться в подобную авантюру.

Однако процесс, что называется пошел. Новость о воскресшем царевиче стала сенсацией. Знать Речи Посполитой переварила ее и не могла прийти к определенному мнению. Споры шли на улицах, площадях и в королевских покоях. Надо сказать, что в Речи Посполитой порядки значительно отличались от русских. Король там обладал ограниченной властью, и некоторые магнаты были даже влиятельнее и богаче короля.

— Какая чушь! — возмущался могущественный польский магнат коронный гетман Ян Замойский. — Нас, видимо, за дураков считают. Как такое может быть, чтобы ребенок умер, а потом оказывается, что он не умер?! Они что не смотрели, кого хоронят? На похоронах была его мать, царские чиновники, боярин Шуйский, весь Углич собрался. Они что все слепые?

— А мне идея нравиться! — возражал король Сигизмунд. — Борис Годунов подослал к Дмитрию убийц, но верные царевичу люди, узнав об этом, спрятали его, а в его одежды нарядили обычного мальчишку с улицы. По-моему, гениально придумано.

— Бред. У нас с тобой тоже были ситуации, когда мы подсылали к некоторым товарищам (не буду называть их имен) наемных убийц. — горячо возразил Замойский. — Каждый человек знает, что первое правило в таком деле, удостовериться в смерти того, кого заказал. Как такое может быть, чтобы убили и не посмотрели, кого именно?! Цирк!

— Все равно, придумано очень хорошо! — продолжал спорить король. -Получается, что в моей стране, инкогнито гостит сын Ивана Грозного и настоящий царь всея Руси. Я могу помочь ему в беде, и он в благодарность вернет мне Смоленск и Чернигов, которую несправедливо отторгли от нашей страны! Заманчиво! Очень даже заманчиво!

— Начинать войну с Россией? — ужаснулся гетман. — Мы уже это проходили. Сколько можно? Опять будем воевать тридцать лет и все это закончится пшиком!

Польская элита так и не смогла прийти к единому мнению по вопросу царевича Дмитрия, однако большинство магнатов войны не хотело, а, стало быть, выступило против помощи самозванцу. Царская карьера Отрепьева могла закончиться, так и не начавшись, но тут в игру вступил новый игрок, который вдохнул жизнь в умирающую интригу.

Юрий Мнишек был воеводой на территории бывшей Червонной Руси бывшей Киевской Руси. На тот момент эта земля была частью Речи Посполитой, а сейчас это Западная Украина. Под управлением воеводы находились Львов и Самбор. Любя от природы деньги, роскошь и красивых женщин, хитрый Мнишек на протяжении многих лет утаивал большую часть доходов с управляемых им земель в свою пользу. Украденные деньги он тратил так беспечно, что к пожилому возрасту совершенно запутался в долгах и оказался на грани полного разорения и позора. В 1603 году королевские чиновники нагрянули комиссией в Самбор, проверили финансовую отчетность и выявили огромные недоимки. Мнишек вынужден был продать свое личное имение, но это едва хватило на уплату части долга. Разорившийся магнат слезно выпросил у короля один год отсрочки, однако, где взять деньги, он решительно не знал и находился в полном отчаянье.

Когда молва донесла до Мнишека весть о появлении царевича Дмитрия, он понял, что ему выпал шанс. Кроме отчаянного финансового положения еще одним побудительным мотивом Львовского воеводы была ненависть ко всему русскому, которую он объяснял «голодомором», имея ввиду голод 1601—1603 годов. Неизвестно откуда он это взял, но он был твердо убежден, что русское правительство искусственно создало этот голод, чтобы умертвить всех украинцев, проживающих в России.

Не теряя даром времени, воевода немедленно пригласил к себе самозванца, оказал ему царские почести (тот понемногу стал привыкать к ним), и вскоре авантюристы нашли общий язык.

— Я помогу тебе набрать армию для похода на Москву и сам возглавлю ее. Более того, если нам улыбнется удача, и ты сядешь на трон, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть — свою дочь! С твоей стороны ничего не надо. Только небольшой пустяк, чтобы доказать серьезность твоих намерений. Подаришь мне Чернигов с Северской землей и Смоленск, дашь расписку на триста тысяч золотых (лучше миллион для ровного счета), а Новгород и Псков после вашего брака с моей дочерью отойдут в ее личную собственность. Кроме того, ты должен стать католиком, поскольку моя дочка католичка. Когда ты сядешь на трон, тебе придется привести к католичеству все Московское государство, так как не может царь быть католиком, а подданные православными. Все это мы с тобой сейчас же оформим брачным контрактом, чтобы ты потом никак не увильнул.

Отрепьев, увлеченный своей идеей, не стал торговаться и подписал, наверное, самый удивительный брачный договор в истории.

Вскоре Мнишек отправился на прием к королю Сигизмунду.

— Ваше величество! У меня есть деньги заплатить вам задолженность, но давайте я этого делать не буду! — начал он доклад.

— В смысле? — поразился король.

— В том смысле, что будет гораздо лучше, если я отдам эти деньги царевичу Дмитрию. Он соберет на них армию и ударит по России! Мы устроим у соседей гражданскую войну, а потом заберем себе все, что захотим. Москва будет разорена, а, при благоприятном стечении обстоятельств, полностью уничтожена. При этом, заметьте, вы лично и наше государство не будут иметь к этому никакого отношения. На любые претензии вы всегда с полным правом можете ответить, что это моя личная инициатива, а вы тут совершенно не при чем. Валите все на меня!

Сигизмунд, немного подумав, одобрил план.

С этого момента Отрепьев перестал быть чудаком-одиночкой, а обрел серьезную поддержку. Началась подготовка к вторжению в Россию, которая проходила сразу по нескольким направлением: идеологическому, финансовому и военному.

Первоначально у Отрепьева не было ни армии, ни денег на ее содержание, а подавляющее большинство населения продолжало относиться к нему скептически, не очень-то доверяя его легенде. Нужно было переубедить общественное мнение, и он со всей энергией взялся за это.

Вскоре во Львове начались театрализованные представления, в которых самозванец выступал одновременно режиссером и актером главной роли. С остальными ролями тоже проблем не было. Множество русских бежало от голода в Речь Посполитую и готовы были выполнять за копейки любую работу.

Однажды самозванец собрал на центральной площади пресс-конференцию для журналистов. Прямо во время интервью к нему неожиданно бросился обниматься какой-то бородатый крестьянин:

— Ба! Неужто сам царевич Дмитрий?! — кричал мужик. — Сколько лет, сколько зим. Не чаял уже увидеться! Как дела, ваше величество? Как здоровье?

— Разве мы знакомы? — деланно удивился Отрепьев.

— Помнишь в Угличе, когда ты ещё мальчонкой играл в песочнице, я ехал мимо на телеге со стогом сена и низко поклонился тебе?

— Кажется, что-то припоминаю! — наморщил лоб самозванец. — То-то смотрю, что лицо вроде бы знакомое. Стало быть, ты меня узнал? Признаешь меня царевичем Дмитрием?

— Конечно, признаю. Никаких вопросов. Хоть вы тогда и совсем мальчонкой были, но с тех пор, в сущности, мало изменились. Это безусловно царевич Дмитрий! — закончил выступления крестьянин, обращаясь к журналистам.

На следующей день средства массовой информации сообщили, что Отрепьева узнал мужик из Углича. Вскоре ободренный успехом самозванец организовал брифинг с участием сразу нескольких крестьян из России.

— Я жил в Угличе недалеко от царевича Дмитрия! — рассказывал мужичок средних лет. — Поскольку мы с ним были соседями, то, естественно, виделись почти каждый день. Разговаривали о погоде или обсуждали политические новости. Он был еще ребенком (годочков пяти не больше), но я уже тогда заметил в нем глубокий ум, наблюдательность и начитанность. Потом мне сказали, что его убили. Много лет я не находил себе места и часто плакал о своем покойном друге (я считаю, что имею право его так называть). Когда в народе прошел слух, что царевич жив, поначалу я, конечно, сильно удивился и, признаюсь честно, даже не поверил. Несколько дней я не спал и, в конце концов, решил отправиться сюда, чтобы развеять свои сомнения. Однако, когда я его увидел собственными глазами, мои сомнения полностью отпали. Перед нами, господа, действительно настоящий царевич Дмитрий, только немного повзрослевший! Сто процентов гарантии!

— Спасибо, свидетель. Как видите, меня многие помнят по Угличу! — заметил Отрепьев публике. — Я тоже помню, мужик, как мы с тобой обсуждали погоду и политику. У кого-нибудь есть вопросы? Нет. Переходим к следующему свидетелю.

— Мы с царевичем Дмитрием были друзьями детства! — встал моложавый мужичек лет двадцати. — Вместе играли, проказничали и веселились. Однажды, когда мы всем двором играли в ножички, к нам подошел страшный мужик с топором, который, как впоследствии оказалось, был убийцей, посланный Борисом Годуновым. Увидев нас, он спросил злым отвратительным голосом: «Кто из вас царевич Дмитрий?». Мы все сразу поняли, что он пришел убивать его. Тогда самый отважный из нас (имя его, к сожалению, забыл) смело вышел вперед и назвался царевичем. Беспощадный убийца тут же разрубил его пополам. Когда он ушел, мы, похоронив своего товарища, посоветовали настоящему царевичу скрыться, пока убийца не понял свою ошибку. Он вскочил на лошадь и с тех пор я его больше никогда не видел. Недавно я случайно гулял по Львову и нос к носу столкнулся с другом моих детских лет, царевичем Дмитрием. Мы вспомнили наши молодые годы и дружно посмеялись над посланным Годуновым убийцей, который замочил совершенно другого мальчика (даже не особенно похожего).

— Как вы сейчас убедились, господа, даже в детстве я очень любил простой народ и мог запросто играть с ним! — вставил самозванец. — Хочу всем пообещать, что когда я займу свой трон, то велю немедленно найти могилку того мальчика, который принял за меня смерть, вырыть его, а потом похоронить со всеми почестями!

Раздались аплодисменты.

— Переходим к следующему свидетелю. Пожалуйста.

— Я хочу дополнить портрет убийцы. — начал лысоватый мужичок с хитрыми бегающими глазками. — Я — коренной житель Углича. Царевича Дмитрия, к сожалению, не знал. Так вышло, что я жил в другой части города и мы с ним никогда не пересекались. Зато я видел его убийцу. Дело в том, что я — грибник. Однажды я пошел в лес по грибы. Вдруг вижу — идёт странный человек в полумаске, чёрной одежде и с топором. Я, конечно, слегка оробел. Увидев меня, он начал расспрашивать, как пройти в Углич и где там найти царевича Дмитрия. Мол, Борис Годунов приказал убить его. Я, конечно, отказался сообщить, где живёт царевич, ибо он наш законный государь и всякие такие вещи против него противны Господу богу!

— Все у вас, свидетель? — поинтересовался Отрепьев. На этом по заранее утвержденному сценарию нужно было переходить к допросу следующего мужика, но крестьянину так понравилась его роль, что он решил ещё немного сымпровизировать:

— Я этому негодяю так прямо и сказал, что никогда он от меня не узнает, где находится царевич Дмитрий. Тогда он достал топор и убил меня! Так я пострадал за свою верность законному царю!

— Почему же ты сейчас жив, коли уверяешь, что тебя убили? — хмуро взглянул на него самозванец.

Крестьянин, не ожидавший такого вопроса, сначала растерялся, но быстро нашёлся:

— Потому что он вместо меня по ошибке зарубил совсем другого человека, который шел в это время мимо нас. Он убил его, но решил, что убил меня!

Несмотря на некоторые шероховатости в целом брифинг произвел на публику прекрасное впечатление, и сторонников у Отрепьева сразу прибавилось. Такие встречи со «свидетелями» стали происходить в ежедневном режиме, и скептики, которые раньше смеялись над самозванцем, начали сомневаться.

— Посмотрите сколько народу царевича Дмитрия узнают! Люди просто так говорить не будут. Дыма без огня не бывает. По всему выходит, что он настоящий царь.

Кроме постановки театральных шоу и мистификаций, Отрепьев параллельно занимался формированием армии. Наемнический рынок в Европе был очень развит, однако зарплата среднего боевика стояла на достаточно высоком уровне, а денег категорически не хватало.

Кое-какие средства выделил король Сигизмунд, дали деньги иезуиты (они мечтали распространить свое влияние в России), оказали спонсорскую помощь некоторые польские и украинские магнаты, но этого все равно было крайне мало. Мнишек после подписания брачного договора по-родственному признался, что находится на грани нищеты и почти ничего дать не может.

Отрепьеву пришлось брать кредиты. Он не скупился на обещания, соглашался на любые проценты, легко подмахивал заемные договора, обещая все вернуть после воцарения в Москве. Его широкая натура не ограничивалась только денежными обязательствами.

Он подписал с королем Сигизмундом «кондиции», по которым с барского подарил Речи Посполитой Чернигов с Северской землей и Смоленск.

— У меня царство большое! — беспечно улыбнулся Отрепьев, подмахивая документы. — Могу себе позволить.

Все было бы хорошо, но еще раньше он подарил те же самые города Мнишеку. Когда будущий тесть узнал обо всем, он устроил дикий скандал.

— Как ты смел распоряжаться моей собственностью? — в ярости кричал он. — Я уже посчитал с нее доходы и распределил, куда их буду тратить! Ты украл у меня мои деньги! Какой ты будешь муж, если так обманул самого родного, самого близкого своего родственника?!

— Спокойно, папа! — утешал его самозванец. — Я просто закрутился. Совершенно вылетело из башки. Целыми днями, как белка в колесе. Спектакли, военные сборы, переговоры, интервью. Голова идет кругом. Каюсь. Забыл, что я вам все это уже подарил. Ничего страшного. Я могу взамен что-нибудь другое подарить. Хотите, Нижний Новгород или Кострому?

— Засунь их себе в задницу! — продолжал бушевать тесть. — Я хочу города рядом с нашей границей, а ты гонишь меня к черту на куличики. Езжай немедленно к Сигизмунду и расторгай кондиции! Иначе не видать тебе моей дочки, как своих ушей!

— Он потребует вернуть деньги, а у меня их уже нет! — развел руками Отрепьев.

— Убил бы тебя, сволочь!

— Успокойтесь, папочка. Я что-нибудь придумаю!

— Ты законченный придурок! — Мнишек плюнул на пол и хлопнул дверью.

Он сам отправился на переговоры к королю и, в конце концов, после долгих препирательств, они поделили полученные от самозванца земли примерно поровну.

Тем временем, Отрепьев все-таки набрал наемную армию, и она выступила в поход. Киевский воевода Василий Острожский, который относился к партии противников войны с Россией, приказал угнать все суда и паромы с переправы через Днепр. Самозванца выручили простые православные мужички, которые признавали в нем истинного царевича. Они построили плоты и организовали переправу на левый берег.

13 октября 1604 года войско самозванца перешло русскую границу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НАЧАЛО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Соотношение сил противников в войне включает в себя несколько параметров, среди которых важнейшими являются военный (количество и качество армии), экономический (работа военно-промышленного комплекса) и информационно-психологический (пропаганда и агитация). В гражданской войне последний аспект ключевой. Как правило, победу во внутригосударственном конфликте одерживает тот, на чьей стороне общественное мнение и, стало быть, сочувствие большинства народа.

Армия Бориса Годунова была в десятки раз больше отрядов, которые привел за собой самозванец и, с чисто военной точки зрения, она легко бы их раздавила. Однако все оказалось не так просто.

Но обо всем по порядку.

Первая крепость, которая оказалась на пути самозванца, называлась Монастырев острог. Мнишек, перейдя границу, как-то сразу оробел, стушевался и даже перестал поносить все русское. Приказав передовому отряду казаков двигаться дальше по дороге, он с основной частью войска укрылся в лесу, где решил переждать боестолкновение.

Воевода крепости Лодыгин, получив донесение о приближающихся врагах, попытался организовать оборону. Однако тут в первый раз дали себя знать результаты агитации самозванца. Солдаты, оборонявшие острог, подняли восстание, арестовали своего командира и бескровно сдали крепость на милость победителя.

Тем временем Мнишек с самозванцем и основной частью войска заблудились в лесах и болотах.

— Дьявольская страна! — ворчал львовский воевода. — Чую, что ждет нас здесь всех погибель.

— Что вы такой нервный, папа? — ободрял его Отрепьев, который после перехода границы, наоборот, еще больше воодушевился. — Не волнуйтесь! Мы непременно найдем дорогу, и все будет хорошо.

— У тебя всегда все хорошо! Идиотом вообще неплохо на свете живется! — огрызнулся Мнишек.

Проплутав несколько дней, войско самозванца все-таки вышло из леса и приняло острог из рук восставших. Мнимый сын Ивана Грозного был встречен ликующими криками:

— Пришел наш царь и избавитель! Встало над Россией красное солнышко!

Тем временем известие о вторжении самозванца передавались из уст в уста и за короткое время широко распространялось по стране. Народ, ненавидя Годунова, ожидал с приходом нового царя избавления от своих бед.

— Наконец-то! — радостно обнимались люди почти в каждом городе. — Пришел настоящий царь. Видимо, сам Господь сжалился над нами и спас царевича. Теперь заживем на славу. Бориску Годунова сметем и настанет новая прекрасная жизнь! Примерно такая, как была при Иване Грозном!

Ближайший к границе крупный русский город Чернигов пришел в неописуемое волнение. Народ собрался на стихийный митинг и потребовал от власти признать законного государя. Воевода князь Татев укрылся со стрельцами в замке, оставив посад в руках восставших.

Тем временем Борис Годунов, получив известие о переходе самозванцем границы, немедленно послал в Чернигов отряд спецназа под командованием Петра Басманова. Спецназовцы стремительно преодолели несколько сот километров и были уже совсем близко от города, когда стрельцы, оборонявшие замок, в свою очередь взбунтовались, арестовали князя Татева и еще нескольких оставшихся верными присяге командиров, и бескровно сдали крепость в руки восставших.

Вскоре собравшийся на площади народ радостно приветствовал самозванца. Толпа бросала шапки вверх и оглушительно орала. Женщины визжали и посылали воздушные поцелуи. Почти все плакали от счастья.

— Пришло ваше избавления, друзья! — выступил самозванец. — Я, законный царевич Дмитрий, всех вас милую!

Ничего он больше сказать не смог, поскольку поднялся такой крик, что любые слова тонули в общем грохоте.

После торжественной части состоялся суд над пленными командирами: воеводой Татевым, знатным дворянином Воронцовым-Вельяминовым и князем Шаховским.

— Узнаешь во мне царевича Дмитрия? — обратился самозванец к Воронцову-Вельяминову. — Будешь присягать мне и служить против узурпатора Бориски Годунова?

— Да пошел ты! — наотрез отказался тот. — Какой ты царевич? На себя посмотри!

Самозванец дал знак палачу. Казнь Воронцова-Вельяминова плохо повлияла на боевой дух остальных пленников. Все они поспешили признать самозванца и принести ему присягу.

Чернигов стал первым крупным успехом войска Отрепьева. Однако там же обнаружилась его слабость.

Набранные в Речи Посполитой наемники (в основном поляки и жители Западной Украины), не считали русских «своими», а поэтому незамедлительно устроили грабежи и насилия, что несколько поубивало восторги горожан.

Кроме того, Отрепьев с товарищами проявили беспечность, несколько дней праздновали победу, что дало время командиру спецназа Басманову занять и укрепить оборону ближайшего крупного города — Новгород-Северского. Басманов железной рукой навел там порядок, арестовал смутьянов и призвал под свое начало разбросанные по округе воинские гарнизоны. Теперь город обороняло полторы сотни дворян, около пятисот стрельцов и три сотни казаков.

Когда самозванец закончил, наконец, праздновать победу и подошел к Новгород-Северскому, крепость оказалась готова к бою и легко отбила первую атаку.

В ночь с 17 на 18 ноября 1604 года последовал генеральный штурм. Самозванец лично возглавил атаку, в которой задействовал все свои наличные силы. Однако и этот приступ закончился неудачей. Понеся большие потери, наемное войско отступило.

— Я говорил тебе, что мы здесь пропадем! — кричал Мнишек. — Черт нас дернул ввязаться в эту авантюру. Теперь нам всем хана!

— Заткнитесь, папа. Не до вас сейчас! — огрызнулся царевич.

— Мы так не договаривались! — возмущались наемники. — Мы думали, что нам будут сдаваться города, и готовились только наводить в них порядок. Патрулировать улицы. Обыскивать дома. Реквизировать собственность непокорных. А тут какое-то смертоубийство! Столько народу полегло. А нас у всех семьи, дети. За такую работу надо платить гораздо больше, а нам даже нашу скромную зарплату задерживают. Нет. Хватит. Поигрались и будет. Мы возвращаемся домой. Что касается тебя, царевич, то пока все до копеечки долги не отдашь, ты — наш заложник!

Отрепьев, который никогда раньше не нюхал пороха, был подавлен и не знал, что предпринять. Он лишь хмуро кивнул и ушел в свою палатку.

Поход самозванца мог закончиться, едва начавшись, но, когда наемники уже начали паковать вещи, пришла весть о сдаче Путивля.

Этот южный русский город являлся крупным торговым центром, имел надежную каменную крепость и многочисленное население. Но самое главное, в нем находилась царская казна, из которой платили зарплаты бюджетникам во всей Северской земле.

В Путивле произошло то же самое, что в Чернигове. Народ поднял восстание, его поддержала армия, воевод арестовали и передали самозванцу. Вместе с пленными в лагерь доставили крупную сумму денег, из которых сразу оплатили задолженности по зарплате наемникам. На этом конфликт был исчерпан.

Главного путивльского воеводу боярина Салтыкова привели в лагерь самозванца на веревке, которую привязали к его бороде. Измученный дорогой, весь дрожа от страха, воевода моментально «узнал» царевича и присягнул ему. Следом за своим начальникам присягнули другие командиры гарнизона: князь Масальский и дьяк Сутупов.

Народное восстание быстро набирало обороты. Под власть самозванца перешли Курск и Рыльск. Везде все происходило по одной и той же схеме. Сначала население собиралось на мирный митинг с требованием к власти признать «законного» царя. Посланные для усмирения войска, которые большей частью состояли из простых людей, переходили на сторону толпы. Далее народ захватывал воеводу и других государственных чиновников, которые в подавляющем большинстве присягали самозванцу.

Тем временем Отрепьев увяз под Новгород-Северским. Артиллерия самозванца ежедневно бомбардировала город из тяжелых орудий. В самой цитадели сторонники самозванца (их у него повсюду было множество) несколько раз пытались поднять на бунт, однако Басманов железной рукой не давал разгореться мятежу, немилосердно вешая и расстреливая предателей.

Так наступила зима.

Борис Годунов, которому спецслужбы доложили информацию о биографии Отрепьева, вначале отнесся ко всему происходящему не слишком несерьезно. Армию самозванца он посчитал обычной бандой, которых немало бродило по русской земле.

— Какой царевич Дмитрий? — устало вздыхал царь. — Только этого мне не хватало. Шут гороховый! Поймайте его и притащите ко мне в Кремль. Очень хочется с ним побеседовать с глазу на глаз.

Он выслал против самозванца несколько небольших отрядов, которые, конечно, не могли добиться успеха. Лишь через некоторое время Годунов, осознав масштабы бедствия, объявил всеобщую мобилизацию.

18 декабря 1604 года примерно пятидесятитысячная царская армия под командованием главы Боярской думы князя Мстиславского прибыла в окрестности Новгород-Северского.

20 декабря отряды самозванца, которые в несколько раз уступали по численности, выстроились напротив. Вражеские силы простояли друг против друга почти сутки, не решаясь атаковать и ограничиваясь взаимными насмешками и оскорблениями.

Наконец, 21 декабря польские гусарские роты (они единственные не знали русского языка, а поэтому не могли никого оскорблять и умирали от скуки) не выдержали долгого стояния и стремительно атаковали правый фланг царской армии. Не выдержав напора, правый полк бросился бежать, увлекая за собой остальную армию. Среди общего смятения гусары ворвалась в ставку князя Мстиславского, захватили его стяг, а самого главнокомандующего сбросили с коня и избили. Вскоре, однако, подоспели его телохранители, которые отогнали поляков.

После этого инцидента Мстиславский решил больше не искушать судьбу и дал приказ к общему отступлению. Огромная царская армия ушла, бросив обозы, раненных и убитых.

Самозванец мог торжествовать первую серьезную военную победу. Однако вновь дала себя знать моральная слабость его наемной армии.

— Теперь, когда мы победили такое большое царское войско, ты должен выплатить нам премию! — требовали наемники. — Мы рисковали жизнью против многократно превосходящего нас противника. Раскошеливайся, господин царевич!

Однако казна, захваченная в Путивле, была уже растрачена, и Отрепьев попытался отделаться туманными обещаниями.

1 января 1605 года, разгоряченные крепкими напитками наемники, подняли бунт. Сначала они ограбили захваченные у царской армии обозы, но, не найдя там ничего интересного, принялись громить собственные склады: захватили продовольствие, одежду и всякий ненужный скарб. Отрепьев бегал среди собственных солдат, умоляя их прекратить вакханалию. Однако наемники были неумолимы. Они сорвали с самозванца соболью ферязь и осыпали его отборными ругательствами на всех языках.

— Нищий царь! Ты не можешь нас обеспечить! — кричали они. — Мы рисковали за тебя жизнью, а ты мало нам заплатил. Пошел вон! Не мешайся под ногами!

Среди беснующихся солдат был замечен и Юрий Мнишек, который под шумок грабил вместе со всеми.

2 января наемники во главе с тестем «царя» погрузили свое добро на телеги и отправились в сторону границы.

— Пока, зятек! Срочно надо домой. Накопились важные дела. Но, если все-таки сядешь на трон (чего только в жизни не бывает) не забудь, что ты фактически женат на моей дочери. Так что не балуй и от прекрасного пола держись подальше! — на прощание дал совет львовский воевода.

— Я не понимаю! Ведь мы же победили! — попытался удержать его Отрепьев.

— Сегодня победили, а завтра проиграем. Я соскакиваю! Не тот возраст, да и вообще лучше такими делами не заниматься!

После ухода поляков Отрепьев велел сжечь лагерь и отошел от непокоренного Новгород-Северского. С ним оставалась не больше двух тысяч солдат, большая часть которых были русскими людьми и примкнули к нему уже после вторжения.

Однако самозванец не стал отступать, а, наоборот, двинулся в глубь России.

В начале января он беспрепятственно занял Севск, расположенный в центре Комарицкой области.

Эта земля была личной собственностью Бориса Годунова. Крестьяне, населявшие ее, находились в привилегированном положении. Однако трехлетний голод подорвал их благосостояние. Когда же после вторжения наемной армии воеводы стали проводить всеобщую мобилизацию, негодованию крестьян не было предела. Они захватили царских воевод и примкнули к восстанию.

Тем временем князь Мстиславский залечил свои раны, кое-как пришел в себя психологически и дал приказ царской армии преследовать самозванца. 20 января 1605 года правительственные войска встали лагерем в комарицком селе Добрыничи.

Узнав об этом, Отрепьев придумал хитрых план. Местные мужики должны были незаметно по тайным тропам только им известным тропам подвести к селу спецназ самозванца. Ему была поставлена задача подпалить населенный пункт сразу с нескольких сторон. После этого (по мысли самозванца) в царском войске должна была начаться паника, испуганные пожаром люди побежали бы, куда глаза глядят, а на выходе из села их уже ждали засады.

Однако все пошло не по плану. Подбиравшихся к селу спецназовцев обнаружили дозоры. Была поднята общевойсковая тревога, и поджигатели вынуждены были бежать, так и не сделав своего дела.

Рано утром из Добрынич в полном боевом порядке вышла царская армия и построилась напротив войск Отрепьева. Штаб самозванца принял решение повторить маневр, который уже принес однажды успех под Новгород-Северским. Польские гусары, усиленные отрядом казаков, яростной атакой смяли правый фланг армии Мстиславского. Однако в этот раз московский воевода оказался готовым к этому. Когда правый полк в беспорядке отступил, оказалось, что в его тылу находится пехота с пушками. Польские гусары были встречены мощными орудийным и ружейным огнем. Залп одновременно из сотен орудий поверг отряд самозванца в ужас. Конница бросилась наутек и в беспорядке покинула поле боя. Плохо организованное и мало обученное крестьянское ополчение не смогло оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления превосходящим силам противника.

Войско самозванца в короткий срок оказалось полностью разгромленным. Часть бойцов осталось лежать на поле боя, остальные сдались в плен и лишь единицам удалось бежать. Пленных разделили на две неравные части. Полякам и прочим иностранцам подарили жизнь и под конвоем отправили в Москву. Всех остальных (казаков, крестьян и стрельцов) повесели без суда и следствия.

На этом репрессии не закончились. Борис Годунов, придя в ярость, что против него взбунтовалась его собственная Комарицкая область, проявил неслыханную жестокость. Операция по наказанию восставших была поручена отряду касимовских татар, которые не знали пощады ни к женщинам, ни к старикам, ни к детям. Несколько тысяч крестьян подвесили на деревьях за руки и за ноги, после чего расстреливали их, как мишени.

Масштабы террора против мирного комарицкого населения превзошло количество жертв репрессий за все время правления Ивана Грозного. Известие о геноциде быстро разлетелось по всей стране и сильно потрясло народ.

ГЛАВА ПЯТАЯ. СМЕРТЬ БОРИСА ГОДУНОВА

Отрепьеву чудом удалось спастись в битве под селом Добрыничи. Вместе с польскими гусарами он участвовал в атаке на правый фланг царских войск, а потом в панике ускакал прочь, бросив войско на произвол судьбы.

Первые дни он укрывался в Рыльске, а затем перебрался под защиту мощных каменных стен Путивля.

Воевода Мстиславский, одержав безоговорочную победу, не стал, однако, преследовать самозванца. Посчитав дело сделанным, он, никуда не торопясь, пошел следом за остатками разгромленной армии. Подойдя к Рыльску, царский воевода предложил жителям выдать ему самозванца, обещая за это полное прощение. К своему изумлению, он получил жесткий отказ. Царские войска начали бомбардировать город, но осажденные тоже ответили артиллерийским огнем.

Посмотрев на такое дело, Мстиславский пожал плечами и приказал армии отступить к Севску.

— Отрепьева больше нет! — говорил он. — Его армия полностью разгромлена. Он — неудачник, но не совсем же идиот. Наверняка он теперь прекрасно понимает, что у него нет ни единого шанса. В данный момент он уже наверняка мчится на всех порах в сторону польской границы. Какой смысл мне губить своих людей? Восставшие города вскоре одумаются и сами приползут на коленях умолять меня о прощении. Нам остается только немного подождать.

В дворянском ополчении, которое составляло основу царской армии, также царили далеко не боевые настроения. Помещики не привыкли вести войну зимою в холоде среди заснеженных лесов и полей. После трудной победы им хотелось отдыха и разрядки. Зная о настроениях своего главнокомандующего и полностью соглашаясь с ним, никто не видел смысла в дальнейшем продолжении войны.

Ситуацию осложняло то, что царская армия находилась на восставшей территории в полукольце крепостей, занятых сторонниками самозванца. Частенько тому или иному дворянину надоедало сидеть в лагере, и он отравлялся прогуляться в поисках девушки легкого поведения, после чего бесследно исчезал или его находили с отрезанной головой. Бывали случаи, когда пропадала целая компания, которая отправлялась веселиться в ближайший кабачок.

В этих условиях князь Мстиславский, по-прежнему не желая проливать лишнюю кровь, дал приказ о демобилизации армии.

Когда весть об этом дошла до Москвы, Годунов пришел в ярость.

— Что происходит?! Самозванец жив и здоров! Путивль и Чернигов находятся под его властью! А это чучело гороховое распустило армию! О чем он думал?! Я отменяю его приказ! Будем драться до победного конца!

Распоряжение из Кремля вызвало ропот в войсках.

— Как же достал этот старый пердун! — шептались между собой офицеры. — Сидишь тут в окопах на морозе, а он у теплой печки коньячок попивает. Сюда бы его к нам на передовую.

По приказу Годунова армия выдвинулась на осаду мятежной крепости Кромы, которая занимала стратегически важное положение, располагаясь между принявшими самозванца городами (Чернигов, Путивль и. т. д) и южными крепостями. Последовала неудачная попытка штурма, после чего армия встала лагерем, не предпринимая активных действий и ограничиваясь артиллерийскими обстрелами. Каждый день крепость обрабатывали из сотен орудий и, в конце концов, сравняли стены с землей. Однако оборонявшиеся казаки вырыли под землей норы, землянки и лабиринты, а вокруг крепости построили укрепленные бойницы и окопы. Пока шла бомбардировка, казаки сидели под землей, а как только пальба стихала, бежали в окопы и открывали ответный огонь. В этих условиях подойти к крепости, чтобы не понести больших потерь, было невозможно.

— Какие засранцы! — посмеивался временами Мстиславский. — Все-таки умеем мы, русские, черт побери, отчаянно воевать. Молодцы хлопцы. Невольно горжусь их подвигом.

Казаки, освоив фортификационные работы, продолжали изо дня в день упорно рыть подземные ходы и вскоре вывели их за пределы крепости. Теперь они могли покидать Кромы, чтобы пополнить запасы боеприпасов и продовольствия или просто прогуляться на свежем воздухе и снять напряжение от войны водкой или девочками.

Наступала весна, а Кромы все еще продолжали приковывать к себе царскую армию. Ко всем прочим несчастьем в правительственном войске началась дизентерия. Госпиталя были забиты под завязку, и многие умирали, так и не получив медицинской помощи. После очередной вспышки болезни, началось массовое дезертирство дворян. Элитные дворянские сотни таяли, как снег весной.

Между тем, в стране прошел первый шок от поражения самозванца, люди очухались, и агитация за «законного» царя опять начала набирать обороты. Трехлетний голод, тяжесть государственных налогов, крепостная зависимость отвратили от Бориса Годунова народные массы. Появление самозванца само по себе дало людям надежду, а послушав его умелую пропаганду, простой народ почти поголовно принимал его сторону. Репрессии и террор, которыми была подвергнута Комарицкая область, не только не испугали людей, а еще больше обозлили их против действующей власти.

В течение февраля-марта 1605 года восстали Воронеж, Белгород, Елец, Царев-Борисов и множество других городов. Воевод и бояр пачками вязали и под конвоем доставляли в Путивль, который стал новой столицей самозванца.

Отрепьев после поражения под Добрыничами долго не мог прийти в себя. Испытанный шок сильно повлиял на него. Он часто беспричинно вздрагивал, вскрикивал или начинал ни с того ни с сего плакать. Самозванец почти полностью отошел от дел, и мог часами сидеть за столом и глупо улыбаться, прежде чем подписать какую-нибудь бумажку.

Однако время лечило его, и к весне 1606 года с установлением хорошей погоды и теплых солнечных дней, к нему стали понемногу возвращаться прежняя энергия и уверенность в себе.

Правда он уже не пытался разрабатывать планы военных компаний, понимая, что это ничем хорошим не кончится, зато полюбил выступать на митингах перед народом.

— Сиротинка я! Вырос один, без родительской ласки и любви. Отца моего, Ивана Грозного, задушил проклятый Бориска. Мамочку мою, которую я больше всех на свете любил, он, гад, в монастырь упек. Братишку, Федора, тоже Годунов самолично задушил, чтобы престол занять. И ко мне он убийц подсылал. Ох, подсылал! Помню, как я играл во дворе с пацанами, и вдруг бежит прямо на меня убийца! Рожа страшная! В маске и с топором. Прикрыли меня тогда ребята своими телами! Почти все они там легли, а мне чудом удалось спастись. С тех пор я жил в разных людях, свято храня тайну свою. Но когда проклятый Бориска по совету дьявола отменил Юрьев день, когда в моей любимой стране начался голод, когда умалишенный правитель довел народ до полный задницы и нищеты, я не мог дальше молчать!

— Молодец, батюшка царь! — прерывали его крики толпы. — Правильно, что не стал молчать!

— Я долго думал, почему он все это зло творит и понял! Годунов — сумасшедший! Бог лишил его рассудка ровно в тот момент, когда он приказал убить невинного мальчонку! Ненавижу его!

— Годунов-сумасшедший! Годунов-сумасшедший! — принималась скандировать толпа.

Путивль посещало множество людей со всей страны и «сарафанное радио» быстро разносило речи самозванца.

Еще в конце 1603 года в монастыре скончалась Ирина Годунова, вдова царя Федора Ивановича и сестра Бориса Годунова. Однако Отрепьев узнал об этом постфактум больше, чем через год, и пришел от такой новости в дикий восторг.

— Внимание! Сегодня я узнал о новом преступлении так называемого царя Бориса! — объявил он народу. — Моя тетя, Ирина Годунова, праведно доживала свои дни в монастыре, где выпрашивала у Господа прощение за то, что у нее такой брат. Узнав о моем появлении (а я всегда был ее любимейшим племянником), она, естественно, потребовала от своего негодяя-брата признать во мне истинного государя. Однако этот мерзавец имел наглость отказаться. Моя драгоценная тетушка не вынесла такой наглости и скоропостижно скончалась, проклиная его последними словами!

Надо сказать, что Борис Годунов тоже не сидел сложа руки и вел свою контрпропаганду. По приказу патриарха во всех церквях страны священники ежедневно зачитывали присланные из Москвы грамоты с обличением самозванца и предавали его анафеме. Однако, доведенный до отчаянья народ, мало верил церковной контрпропаганде.

Однажды Отрепьев придумал в информационно-психологической войне ловкий политтехнологический ход, который фактически свел на нет агитацию его врагов.

— Борис Годунов и его прихвостни называют меня неким Григорием Отрепьевым! — заметил он как-то на многолюдном митинге. — Я долго не мог понять почему. Я никогда не был знаком с таким человеком и даже не встречал людей с подобной фамилией. Долгое время я был уверен, что Годунов сам выдумал его, чтобы досадить мне неблагозвучным звучанием сего имени. Однако недавно ко мне пришел человек, который назвался Григорием Отрепьевым и слово в слово повторил свою биографию, которые зачитывают в церквях священники-предатели. Внимание! Сейчас перед вами выступит настоящий Григорий Отрепьев!

Из-за спины самозванца показался маленький неказистый человечек с трясущимися руками, красным носом и большим синим бланшем под глазом.

— Добрый вечер, народ честной. Я — Гришка Отрепьев, алкоголик и полностью опустившейся человек! — представился он. — Я действительно когда-то служил у Михаила Романова, потом принял монашеский постриг, работал референтом у патриарха Иова. В настоящий момент спился. Не знаю почему меня называют царевичем Дмитрием. Но то, что меня каждый день поносят в церквях мне больно и обидно, как православному человеку.

— А где ты раньше был? — крикнул кто-то из толпы.

— В запое! — пояснил он. — Только пару дней, как из него вышел, и тут узнал, что тут у вас творится! Прихожу вчера в церковь замолить кое-какие мелкие грешки, а там про меня такое несут, что уши вянут. Я, конечно, не ангел. Признаюсь вам, как на духу, что вел далеко не безгрешную жизнь. Но у нас в России тысячи людей греховней меня. Убивают, воруют, насильничают почем зря, но их почему-то церковь не трогает. Я хочу спросить, почему в отношении меня такая дискредитация? Рожа моя не понравилась?!

— Верно говоришь! — возмутился народ.

— Что они ко мне прицепились? Почему я один должен отдуваться за все грехи человечества? Воспользовались тем, что я целыми днями валялся пьяным и не мог ничего ответить! Но я вышел из запоя и больше не позволю измываться над собой! Я требую от Бориса Годунова и патриарха Иова немедленно прекратить марать мое честное имя! Предупреждаю, что иначе мне придется обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства!

— Обращайся! Имеешь полное право! — единодушно поддержал народ.

— Позвольте мне! — снова выступил вперёд самозванец. — Я призываю Борьку Годунова и его ручного патриарха немедленно оставить в покое Григория Отрепьева. Человеку и так тяжело! Он только что вышел из запоя! Как вам не стыдно?! В конце концов, это позор для страны, когда весь аппарат государства и нашей родной православной церкви занят только тем, что поносит одного (пусть и не самого лучшего) члена нашего общества!

Его речь потонула в аплодисментах. Она так понравилась толпе, что нового Григория Отрепьева подхватили на руки и принялись качать. С тех пор он выступал часто и всегда с большим успехом.

Официальная пропаганда с ее обличением расстриги оказалась фактически парализованной. Удивительно, что даже Годунов, когда ему доложили о появлении человека, называющего себя Григорием Отрепьевым, тоже пришел в крайнее замешательство.

— Получается, что самозванец не Отрепьев? — удивлялся постаревший и уставший царь. — Кто же он?! Может быть, действительно царевич Дмитрий?!

Вызвали Василия Шуйского, который когда-то расследовал гибель царевича в Угличе. Тот еще раз твердо засвидетельствовал его кончину, однако относительно имени самозванца ничего пояснить не смог.

— Я ничего не понимаю! — слезливо вздыхал Годунов. — Почему народ верит ему? Почему даже знатные люди, попадая в плен, тут же узнают в нем настоящего царевича?! Почему армия топчется на месте и ничего не может сделать? Кто он такой?! Я невольно начинаю думать, что это все-таки царевич Дмитрий. Он либо никогда не умирал, либо восстал из могилы, что еще в сто раз хуже, поскольку тогда получается, что сам Господь сделал его своим орудием, чтобы покарать меня за грехи!

Теперь царь все реже покидал свою спальню. Он собирал вокруг себя верных слуг и пускался в размышления:

— Кто бы он не был очень прошу вас не изменять и не предавать меня! — слезливо хныкал правитель. — Не травите меня, Христа ради, и не колдуйте! Поклянитесь на кресте!

— Не будем тебя травить! Клянёмся, батюшка! — хором отвечали слуги, целуя крест.

— Я запутался в жизни и прошу у Господа только одного: скорейшей смерти, как избавления! — нелогично продолжал Годунов. — Я был грешен всю свою жизнь, стремился сделать карьеру, шел по головам и в наказание Господь сослал с небес царевича Дмитрия или какого-то другого человека на него похожего, чтобы покарать меня за грехи. Поверьте, слуги, лучше всего отравить меня прямо здесь сейчас или же (по вашему усмотрению) наслать колдунов, но только, чтобы я ничего про это не знал и даже не догадывался. Я не боюсь смерти, а боюсь ада. Немедленно позовите духовника, чтобы я мог исповедоваться. Бегите за ним и, чем бы он не был занят, волоките его сюда хоть силком! Стойте! Куда вы ломанулись? Не бросайте меня, а то я умру от страха!

— У царя, похоже, совсем кукушка поехала! — озабоченно шептался между собой ближний круг.

— Сил моих больше нет! Господи, призови меня уже к себе! — тяжело вздыхал измученный государь.

13 апреля 1605 года Борис Годунов, не выдержав нервного напряжения, скоропостижно скончался.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. РЕВОЛЮЦИЯ 1605 ГОДА

Еще после победы на царских выборах 1598 года предусмотрительный Годунов сделал далеко идущий политический ход: он объявил своим соправителем и наследником своего девятилетнего сына Федора.

Уже в детском возрасте маленький Федор поражал всех способностями к наукам и прилежанием. В учителя ему наняли лучших преподавателей, и по всем предметом он имел самый высший бал. На уроках он никогда не хулиганил, не озорничал и не ленился. Он сидел с ровной спиной за партой и аккуратно записывал урок. Ни разу не было такого, чтобы он не выучил домашнее задание или опоздал на учебу хоть на минутку.

Отец рано начал приучать его к государственным делам. Еще учась в школе, Федор принимал самое активное участие в заседаниях Боярской думы, вел сложные дипломатические переговоры с зарубежными послами или председательствовал в судебной коллегии, разбирая запутанные дела.

В свободное от учебы и работы время этот маленький вундеркинд успевал еще заниматься науками и даже (к восторгу отца) нарисовал одну из первых карт России с нанесением на нее почти всех городов, рек и гор.

Родители не могли нарадоваться на своего любимого сыночка и буквально пылинки с него сдували. Стань он царем в благополучной и стабильной стране, и имел все шансы оказаться самым просвещенным монархом в истории. Однако за пределами высоких стен Кремля бушевала народная стихия, и новый царь, который вырос в тепличных условиях, не имел необходимых в такой тревожной обстановке качеств, таких как решительность, твердость духа, сила характера, а также хитрости, опыта и умения интриговать.

После смерти царя Бориса бояре, дворяне, купцы и даже простой народ были вызваны в Кремль принести присягу шестнадцатилетнему Федору. Затем была приведена к присяге провинция, за исключением тех городов и сел, которые были объяты пламенем восстания.

По старой традиции по случаю коронации объявили широкую амнистию. Из ссылок и тюрем вернулись тысячи людей. Но в общей массе освобожденных жуликов, аферистов и убийц, которые не представляли для династии особой опасности, оказались осужденные по политические статьям. Они были лютыми врагами Годуновых и ждали только удобного повода, чтобы поквитаться.

В частности, в Москву вернулся друг и собутыльник Ивана Грозного, а впоследствии его душитель, Богдан Бельский. Он, конечно, не забыл, как ему по волоску выщипали шикарную бороду, которая составляла предмет его особой гордости. Вернувшись из мест заключения, он теперь горел желанием отомстить. Однако до поры до времени ничем не выдавал своих намерений, прикинулся поклонником нового царя, рьяно угождал ему и больше всех славословил в его честь.

— Ты великий человек, Федор Борисович! — пел ему в уши Бельский. — Ты знаешь, что я дружил с Иваном Грозным. Любой тебе расскажет, как он высоко меня ценил. Я тоже считал и считаю его до сих яркой и выдающейся личностью. Но ты и его переплюнул. Такой великий ум, как у тебя, я, извини за прямоту, никогда и нигде не встречал. Даже в местах не столь отдаленных (а там люди очень неглупые сидят). Иван Грозный считал себя потомком Гая Юлия Цезаря, но, как мне кажется, он ошибался. Настоящий его потомок — это ты!

— Нам тоже, так всем кажется! — поддакивал Василий Шуйский.

Остальные бояре согласно кивали, умиленно склонив головы.

— Что вы что вы, господа! — покрывался краской стыда счастливый царь. — Я только скромно служу России по мере своих сил. Мне, конечно, приятно, что вы придерживаетесь высокого мнения о моих способностях, но для меня гораздо важнее, чтобы мои таланты пошли на благо Отечеству.

Бояре дружно встали и долго аплодировали стоя.

Их слова и речи неприспособленный к интригам Федор принимал за чистую монету. Всю его недолгую жизнь родители и учителя восторгались им, так что он не видел ничего удивительного в похвалах. Отец с раннего детства старался оградить его от подлостей и лжи, и теперь он искренне полагал, что окружен надежными друзьями и поклонниками.

Однако далеко не все в стране отнеслись к новому царю с должным пиететом. В Путивле самозванец, выступая перед толпой народа, сказал, в частности, следующее:

— Борис Годунов осознал, наконец, против кого он попер и покончил жизнь самоубийством! Умирая, он долго каялся Господу и просил отпущения греха, что не признавал меня царем. С последним словом он обратил к своему сыну, Федору, умоляя его отказаться от престола в мою пользу. Однако этот недоумок, ослепленный сатанинской жаждой власти, решил действовать наперекор воле родителя. Не знаю почему он такой (может быть, в детстве уронили), но он реально тупой. Ничего не соображает! Тем не менее, я по милосердию своему последний раз призываю глупца Федора немедленно сложить с себя царскую корону и передать ее мне. Корона — не в игрушка, малыш! Если не успокоишься, у тебя возникнут большие проблемы!

Люди самозванца ходили по всей стране, агитировали на улицах, рынках и площадях, разбрасывали повсюду агитационные листовки. Москва забурлила. Народ собрался на Красной площади, снова требуя от Шуйского пояснений по вопросу гибели царевича. Боярин, в который раз, поклялся народу самыми страшным клятвами, что Дмитрий давно лежит в могиле.

Тем временем в царское войско под Кромами были отправлены новый начальник князь Катырев-Ростовский и его заместитель боярин Петр Басманов, которые должны были привести полки к присяге.

Совсем недавно Басманов проявил себя как храбрый и решительный полководец при обороне Новгород-Северского. Теперь он должен был выполнить еще одну боевую задачу: взять непокорные Кромы. При атаке ему было поручено командовать передовым полком, и он горел желанием получить лавры победителя. Однако в последнюю минуту все переиграли. Дядя царя Семен Годунов издал приказ о назначении на это тепленькое местечко своего зятя, князя Андрея Телятевского. Такой неприкрытый блат до глубины души возмутил Басманова, который с этого момента примкнул к лагерю противников царской династии.

Царская армия под Кромами, несмотря на болезни и многочисленные случаи дезертирства, все еще представляла из себя грозную силу. В лагерь постоянно прибывали свежие пополнения, а также доставляли оружие, пушки и порох.