Бесплатный фрагмент - Истина в сумраке. Отражения зеркал

Истина в сумраке. Отражения Зеркал

Том 2 Книга 4

Психологическая драма нашего времени.

Идея романа основана на реальных событиях.

Персонажи романа вымышлены,

совпадения имен случайны.

Книга 4 — продолжение трилогии:

1. Сила Прощения.

Том 1 Книга 1

2. Билет в одну сторону.

Том 2 Книга 2

3. Истина в сумраке. Знаки.

Том 1 Книга 3.

Продолжение в романах:

5. Ангел потерянного рая. Компас Судьбы.

Том 1 Книга 5

6. Ангел потерянного рая. Город замороченных людей.

Том 2 Книга 6

7. Ангел потерянного рая. Блуждающие во тьме.

Том 3 книга 7.

---

Зная одну грань бриллианта, можно сказать, что знаешь весь бриллиант. Но Истина как раз в том, что на каждую грань можно посмотреть под разными углами. И тогда каждая грань будет своеобразна, многолика и интересна так же, как разнообразна и непредсказуема наша жизнь.

Автор

Часть первая. Большие надежды

Глава первая. Пятница, тринадцатое

Рус заканчивал свой последний курс обучения в магистратуре СПБГУ. В один из последних дней перед летней сессией, поднимаясь по лестнице в здании юридического факультета, он увидел сексуальные ноги, свесившиеся с подоконника. Рус поднял глаза и увидел обладательницу этих ног — привлекательную блондинку с короткой стрижкой. «Вот, блин, какая сексуальная женщина сидит на подоконнике», — подумал он. Ему очень хотелось подойти к ней поближе, но он стеснялся. Он прошел мимо нее по направлению к вывешенному на стене расписанию лекций, дабы выбрать те предметы, которые ему надо посещать по самостоятельно избранному им плану учебы в магистратуре. Пока он находился у расписания, к блондинке подошел преподаватель и, несмотря на ее нахальный вид, — блондинка мало того, что сидела на подоконнике, она еще была в мини юбке, — заговорил с нею. Рус наблюдал издалека, как тот жестикулирует руками, что-то ей объясняя. Сам не зная как, но Рус тоже подошел к ним и стал в сторонке, прислушиваясь к разговору. Мужчина, жестикулирующий руками, по-видимому, был преподавателем уроков трудового права, так как громко и уверенно говорил об этой отрасли законодательства с чувством глубоких познаний в этой области:

— А я вам говорю, что если законодатель примет эти поправки к новому Трудовому кодексу России, то они коренным образом изменят всю систему трудового права, и мало того, отсутствие необходимых ресурсов в органах исполнительной власти субъекта Федерации принесет серьезные проблемы…

И вдруг Рус неожиданно для себя встрял в их беседу:

— Позвольте с вами не согласиться, — сказал он вдруг.

Блондинка, сидевшая на подоконнике, удивленно и с интересом посмотрела на Руса, преподаватель замер на полуслове. Рус понял, что он должен что-то сейчас умное сказать, чтобы не выглядеть дураком.

— Я имею в виду, что если законодатель примет эти поправки, то помимо этого, будут даны соответствующие резолюции и органам исполнительной власти, в которых будет установлен срок внедрения их в жизнь с наименьшими потерями для граждан, — сказал Рус и выдохнул с облегчением.

Прерванный Русом разговор не возобновлялся: преподаватель продолжал молчать, поедая его недовольным взглядом, всем своим видом показывая, что Русу не мешало бы отвалить так же внезапно, как он сюда и подвалил. Но Рус не мог так уйти, уж сильно притянули его сюда свисающие в мини юбке ноги блондинки. «Ладно, дядя, — подумал Рус, — поборемся».

— Я имею в виду, что ничего страшного не будет, если примут эти поправки, — повторил Рус, с интересом посмотрев на блондинку. Блондинка с таким же интересом смотрела в ответ. «Оба-на! Да ты клюешь, детка», — подумал Рус и на радостях продолжил рамсить:

— Я думаю, что…

— Молодой человек, вы так бестактны, — строго сказал преподаватель, — мало того, что вы влезли в разговор без разрешения, так вы еще продолжаете тут находиться, не давая людям продолжить беседу.

При этом препод очень строго сверлил Руса взглядом, на который Рус не обращал внимания.

— Но мы же все в одном ВУЗе учимся! — сказал Рус. — Тут же кладезь науки! Альма матер наша! Тут это нормально, когда в споре рождается истина. Это еще Цицерон сказал вроде, да? — сказал Рус, посмотрев на блондинку.

— Да, молодой человек, вы правы, — поддержала его блондинка, — я тоже так считаю, что в Альма матер все просто обязаны искать истину.

— Что ж, не буду вам мешать, — произнес препод, побледнев, и тактично удалился.

— Жалкий такой ушел, — сказала блондинка, посмотрев ему вслед.

— А пусть валит преподает вместо того, чтобы студенток тут клеить, — сказал Рус.

— А вы такой смелый, молодой человек, — сказала блондинка.

— Да последнее дело стоять и жаться в углу в то время, когда теряются последние шансы, — ответил Рус.

— О, да вы еще и философ? — произнесла она, посмотрев на него с нескрываемым интересом.

— Нет, не специализируюсь я в философии, я тут в магистратуре учусь, на втором курсе, а вы на каком?

— А давай на «ты» сразу перейдем, — предложила она.

— Давай, — согласился Рус. — Рус, — сказал он.

— Фекла, — ответила она, протянув ему руку.

Рус осторожно пожал ее. Ладонь была мягкая, нежная, ухоженная.

— Какое странное имя, — произнесли они почти одновременно и, посмотрев друг на друга, рассмеялись. «Сексуальная женщина», — подумал Рус.

Видимо, его мысли прочитала Фекла, потому что она откровенно посмотрела на него, сказав:

— Предлагаю встретиться после лекций в восемь вечера возле входа в Альма матер и пообщаться уже в более свободной обстановке, ты как?

— Я? Конечно же — за! — радостно ответил Рус. — Договорились.

Кое-как отсидев на своей лекции полтора часа, Рус почти бегом кинулся к выходу из юрфака. Он спустился со второго этажа по лестнице, выскочил во двор, ее еще не было. «А вдруг она ушла?» — в страхе подумал он и побежал в сторону Большого проспекта. Отбежав несколько десятков метров, он понял, что она, возможно, еще не спустилась, и вернулся обратно к выходу, раскрасневшись и задыхаясь от бега. В этот момент из двери повалили студенты, и вышла Фекла. Увидев Руса, она улыбнулась ему.

— А я думала, ты не придешь, — сказала она.

— Я не мог не прийти, — ответил он. — Ну что, куда пойдем?

— Поедем, — ответила она, щелкнув брелком автомобильной сигнализации. В нескольких метрах на сигнализацию отозвался припаркованный черный джип.

«Ни хрена себе! — удивился Рус. — Так это же крутая телка, что же теперь делать?» — подумал он, при этом вся его уверенность куда-то пропала.

— Пошли, садись, — сказала она, кивнув Русу в сторону своего джипа.

Рус молча пошел за ней следом. Он ездил на джипе с Мишаном, на шестисотом Мерседесе с Седым, на Вольво с Петровичем, но чтобы на джипе ехать с красивой блондинкой, этого он никогда даже и представить себе не мог, потому что считал, что на него никто из таких крутых не обратит внимания, ибо внимание в таком кругу людей привлекают только деньги, а у него их не было. Рус молча сел в машину на сиденье рядом с водительским. Фекла положила сумку на заднее сиденье, села на место водителя, сняла туфли и завела машину. Джип радостно отозвался своим мощным мотором.

— Хорошо звучит, — сказал он, кивнув в сторону капота машины. — Новый?

— Трехлетка, — ответила она.

— Класс! Когда-нибудь и у меня такой будет, — сказал он, проведя рукой по панели автомобиля.

— Будет и лучше, — согласилась Фекла.

Пока Фекла готовилась к началу управления автомобилем, Рус постарался ее хорошо разглядеть. Еще когда она сидела на подоконнике, он заметил, что у нее карие глаза, на то время это был любимый цвет Руса. Теперь же он рассмотрел ее красивые тонко изогнутые брови. Вообще, если у девушки нос был небольшой, или, скажем, лицо обладало крупными чертами, но в целом все было гармонично, Рус считал такую девушку красивой. Конечно же, фигура девушки должна была гармонировать с лицом и умственными способностями. В случае отсутствия какой-то детали или нарушения гармонии, например, большим носом, или крупным подбородком, то все: на такой девушке можно было ставить крест, и это еще без анализа ее умственных способностей. Вот и получалось, что Рус относился к девушкам так же, как и они относятся к парням, как и друзья относятся к друг другу, являясь уже и не друзьями вовсе, а приятелями — потребительски. И это было потому, что он еще так никого ни разу и не любил, хотя считал, что любил. Это было много раз в его жизни, когда он в очередной раз, влюбившись, писал своей избраннице стихи. Но писать стихи — одно, а любить — другое, и что такое любовь, Рус не знал, и где узнать об этом, тоже не знал. Да и не стремился узнать, потому что считал, как и вся молодежь считает во все эпохи и времена, что он и так все знает. Но вопрос о любви — это серьезный вопрос, и когда развернутся события в романе, Рус убедится, что на него не знает ответа и старшее поколение. Именно исходя из незнания ответа на этот простой вопрос: «Что же такое любовь?» — и совершают ошибки многие, и лишь немногим дается свыше узнать на него ответ, да еще и успеть после этого стать счастливым, ибо жизнь так коротка. Любовь — это Дар Божий, который дается не каждому и не за просто так, но Рус об этом не знал и не мог знать, потому что только еще начал свой путь в поисках потерянного рая.

— А почему Рус? — спросила она, неожиданно прервав молчание. — Какое у тебя полное имя?

— Ростислав, — ответил Рус, — Ростислав Лимонов, — поспешил добавить он. — А почему Фекла? — спросил он в ответ.

— В честь прапрабабушки, — ответила она, — а что, странное имя?

— Да нет, такое же почти, как и у меня.

— Не почти, ты сам себя называешь Русом, а у меня реальное имя, старорусское, и оно страннее, чем твое.

— Ты права, — согласился он и замолчал снова, погрузившись в свои мысли. Какое-то время они вновь ехали молча.

— О чем думаешь? — спросила его Фекла, напомнив о себе. Рус пришел в себя и увидел, что они уже давно едут по Большому проспекту.

— Да… так… о жизни, — ответил он, — а что, я давно молчу?

— Ну минут пять уже как, — ответила Фекла. — А о чем ты думал, если не секрет?

— О любви, — ответил Рус.

— И что именно?

— Что такое любовь? Где ее искать и как понять, что это она? А вдруг ты не понял, что она уже была, когда понимать это уже поздно?

— Да ты точно — философ, — сказала она, остановившись на светофоре. — Я так тебе скажу, — сказала она, повернувшись в сторону Руса и посмотрев ему в глаза: — Лучше уж новая любовь, чем взгляд в прошлое.

После этого она тронулась на зеленый свет.

— Ты не спешишь? — вновь спросила она Руса.

— Нет, — ответил он, — меня дома никто не ждет.

— Тогда поедем со мной в больницу, надо съездить на Костюшко.

— Поедем, — ответил Рус, обдумывая ее слова про любовь.

Снова воцарилось молчание.

— О чем ты все время думаешь? — спросила она, посмотрев на Руса.

— Да о любви я думаю, о твоих словах тоже, — ответил он.

— Да не парься ты, — спокойно ответила она, — все будет хорошо.

Эти слова Рус воспринял как ответ на его мысленные сомнения по поводу их знакомства, что «мол, не парься, все будет и так хорошо, все будет…» — и успокоился. Хотя на самом деле он все еще был сконфужен и расстроен из-за скрытой зависти к тому, что она такая красивая и с машиной, какой у него нет и вряд ли когда будет. Так он думал на тот момент, скрывая свое расстройство мнимой задумчивостью о любви.

— Да, все будет хорошо, — ответил он.

Джип был мощным, на малых оборотах резко стартовал с места, и пока еще другие машины только трогались с места, он уже скрывался за следующим светофором. Так они быстро и приехали до больницы.

— Ну, ты меня тут подожди, я скоро, — сказала она, выйдя из машины.

Рус остался ждать, о чем пожалел, так как ее очень долго не было. «Что же у нее тут за дела?» — думал Рус, периодически посматривая на часы. Прошло уже двадцать минут — ее все не было, сорок минут — не было, и только по прошествии часа она наконец-то появилась в сопровождении доктора. Доктор был мужчиной средних лет со смуглым лицом, который при взгляде на Руса улыбнулся, посмотрев на него с повышенным интересом. «Странно как-то он на меня смотрит, — подумал Рус. — И все это вокруг, и то, что я в машине около больницы — все это тоже очень странно. Что я тут делаю?» Что он тут делает, Рус и вправду не знал.

— Ну что, заждался меня? — спросила она, вернувшись в машину.

— Ну да, скучно мне тут было сидеть одному.

— Извини, я сама не знала, что меня доктор так долго продержит.

— А что ты тут делала?

— А, — сказала она, махнув фривольно рукой. — Ничего особенного, на аборт приезжала.

— Как… на аборт? — выдохнул Рус, замерев от услышанного.

— Да я пошутила, пошутила, — сказала она, взглянув удивленно на Руса, — успокойся ты.

— Ну ты, блин, даешь, ну и шутки у тебя, — произнес Рус, покачав головой из стороны в сторону.

— Ну, даже если и не шутки, что в этом такого? Ребенок у меня уже есть — сын, ему тринадцать лет, хватит мне одного. Зачем рожать от нелюбимого?

Рус хотел было ответить ей вопросом на вопрос примерно так: «А зачем трахаться с нелюбимым?» Но решил промолчать и только покачал головой.

— Ладно, проехали. Извини, — сказала она холодным тоном, — если я тебя расстроила этим.

— Твое дело, я не Бог, чтобы тебя судить, — ответил он, — но для меня это звучит как-то дико.

— А у тебя есть дети? — спросила она, повернув голову в его сторону.

— Да откуда? Я ведь еще и не женат.

— Не обязательно быть женатым, чтобы иметь детей, — возразила она, повернув ключ в замке зажигания.

— Да у меня и девушки-то нету, — ответил Рус, покраснев.

— Нету? Не может быть! — воскликнула она. — А я-то сижу на подоконнике и вдруг вижу — идет такой красивый парень, — и начинаю думать о том, что, наверное, у него женщин много, и он сейчас пройдет мимо меня и на меня не посмотрит, а ты прошел, но посмотрел, и теперь мы едем вместе в моей машине. И ты еще говоришь, что у тебя девушки нету?! — снова воскликнула она, ударив рукой по рулю. — Не поверю никогда! Этого просто не может быть!

— Может, — спокойно ответил Рус, — когда я прихожу на дискотеку, со мной никто не идет танцевать! Ни одна из всего зала! А ты говоришь, что не может быть! Может, да и еще как!

— Странные девушки там. Может быть, ты не в тот клуб ходишь? — спросила она, повернув на Английскую набережную.

— В тот, в молодежный, где веселая музыка.

— Надо тебе ходить туда, где люди постарше тусуются, примерно моего возраста.

— Раз уже ты себя привела как пример про возраст, то скажи, сколько тебе лет?

— А как ты думаешь?

— Не знаю, — ответил Рус, пожав плечами. Он посмотрел на нее более внимательно, лицо ее было без морщин и морщинок в уголках глаз, не было никаких признаков, что ей много лет. — А лет двадцать восемь, — сказал он наугад.

— Мммм, хорошо, — ответила она, мотнув при этом головой в знак одобрения, — а я-то думала уже, что мне никто столько и не даст.

— Ну, а реально тебе тогда сколько? — снова спросил Рус.

— Женщине всегда восемнадцать лет, — ответила она, — но тебе скажу: ровно через неделю — в следующую пятницу — мне тридцать семь будет, и я тебя приглашаю к себе на день рождения.

— Эх, ничего себе! — удивился Рус.

— Что?! Не устраивает?

— Не думал, что тебе так много… но ты так хорошо выглядишь, что я не смог мимо тебя просто так пройти.

— Не ты один не смог, тот препод по трудовому праву давно меня окучивает, да я его все время обламываю, а после того, как ты подошел сегодня, он мне вообще на семинаре двойку поставил.

— Да уж, извини, — ответил Рус.

— А, не парься. Кстати, ты где живешь? Давай я тебя сейчас подвезу.

— На Техноложке, — ответил Рус.

— О, как раз я повернула в нужную сторону, — ответила она, выезжая на Вознесенский проспект. — И где тебе остановить там?

— До конца улицы Бронницкой, если не сложно, — сказал Рус, — сразу налево вот тут, и тут же направо — вон там, — сказал он, показав рукой. При этом, когда она поворачивала направо, машину повело в эту же сторону, и Фекла легонько коснулась грудью вытянутой руки Руса. Рус почувствовал ее тело и понял, что она без лифчика. Возбуждение ударило ему в голову. Рус попытался скрыть свое состояние, а потому почти прокричал:

— Все! Стой тут! Я тут выйду!

Машина резко затормозила.

— Ты что, с ума сошел? — удивилась она, повысив тон. — Я же чуть было на газ от страха не нажала!

— Прости, но я выйду тут, мне еще в магазин надо, — ответил Рус, отводя глаза.

Фекла внимательно посмотрела на него, потом улыбнулась, ответив:

— А… все понятно… я поняла, ну ладно, тут — так тут. Только телефон мой запиши. Хотя нет, вот возьми мою визитку и позвони мне на работу.

— Хорошо, — сказал Рус, взяв визитку из ее рук, после чего выпрыгнул из машины на улицу и захлопнул дверь.

— Пока, позвони мне, — сказала Фекла, помахала ему на прощание рукой и отъехала.

«Вот ведь, блин, история», — подумал Рус, рассматривая визитку, на которой было написано: Мэрия Санкт-Петербурга, Жилищный комитет, юрисконсульт Дубинина Фекла Вадимовна.

Рус пришел домой в необычном настроении: с одной стороны, его радовало новое знакомство с Феклой и оно казалось ему перспективным, а с другой, его пугал ее возраст, ее ребенок: будет ли у него с ним дружба и общение, примет ли он его. Но самое главное отталкивающее ощущение у Руса было в том, что она в финансовом плане была обеспечена и зарабатывала больше Руса, а значит, командовать привыкла. Эта причина коробила его больше всех предыдущих, и он был на грани депрессии.

«Вот ведь как: понравилась мне она внешне сильно, а все остальное как принять? — спрашивал он себя мысленно. — Если б любил бы, то принял бы все, как есть, — пришел ему неожиданно ответ. — А что такое любовь? Как понять, люблю или нет? У кого спросить?» — задавал себе Рус вопросы, на которые не находил ответа.

Он пришел домой, лег на диван, закрыл глаза и расслабился, и тут перед его глазами возник образ Феклы, и он вспомнил, что она ждет его на свой день рождения. «Странно, а почему она мне не дала свой домашний номер телефона? — подумал Рус. — Что ж, стоит, наверное, сходить к ней на ее день рождения».

Трудовая неделя Руса пробежала быстро, он был так сильно занят своей работой, что и не заметил, как наступил четверг.

И вот наступила долгожданная пятница тринадцатого июля. Да ­– именно тринадцатого июля она и родилась. Рус с самого утра начал тщательно готовиться к празднику. Он пошел в парикмахерскую, где попросил мастера сделать ему модельную стрижку, потом прикупил себе новую модную майку. «А какой подарить ей подарок? — задумался Рус. — Так, с чем Фекла может ассоциироваться? Что ей подходит? — думал он. — Может быть, подарить ей просто цветы и конфеты? Нет! Не пойдет — это слишком банально. А может, купить ей какие-нибудь духи? И написать стихи? Точно: духи и стихи!» — решил он.

Рус сел за компьютер, включил его, загрузил нужную текстовую программу и задумался. Вдохновения у него не было. Он и не знал еще так глубоко эту женщину, чтобы испытывать к ней что-то необходимое для вдохновения. «Черт! Что же делать?! Как же мне быть-то?» — в сердцах подумал Рус. Он закрыл глаза и постарался прислушаться к себе, чтобы понять свои ощущения, волнения, эмоции, могущие дать для него эту творческую почву. Но в голову ему так ничего связанное с Феклой и не приходило. Рус встал из-за компьютера, подошел к окну. За окном была капель, весело бежали ручейки, таял снег. Рус глубоко вдохнул свежего весеннего воздуха, подувшего на него из открытой форточки.

— Эх! Хорошо! — сказал он. — А напишу-ка я о том, что сейчас чувствую, может, там будет что-то и для нее.

Рус снова вернулся за свой включенный компьютер, сел за него, посмотрел в белый электронный лист ворда, вздохнул и… поймал волну творчества, начав быстро стучать по клавишам клавиатуры компьютера.

Колдовская страсть захватила меня.

Мелькают тени в пламени костра.

Танцую в круге, возбуждая тебя,

Вкус мороженного расслабляет льда.

— О, какое необычное стихотворение получается! — обрадовался Рус.

Он полностью погрузился в его тематику, и через пятнадцать минут оно было закончено. Рус быстро его распечатал на своем струйном принтере, потом засунул руку на книжную полку, где у него лежали отложенные про запас деньги, нащупал там пару купюр и, не глядя на их достоинство, сунул в карман джинсов. После чего быстро обулся, закрыл все двери и вышел из дома, направившись прямиком в Гостиный Двор. Он знал, что ему нужно, и сразу пошел в отдел парфюмерии. А там… глаза его разбежались: на полках было столько всяких духов, что он просто не знал, что выбирать!

— Добрый день, чем я могу вам помочь? — обратилась к нему девушка-продавец.

— А мне, знаете… мне для подруги надо купить духи, — сказал он, почесывая затылок.

— Хорошо, сейчас что-нибудь подберем. Сколько вашей девушке лет?

— Тридцать семь. Нет, тридцать восемь! — выдал, не задумываясь, Рус.

— А… понятно, — ответила девушка, оценивающе посмотрев на Руса. — А что она любит, какой запах: свежий, сладкий?

— Я не знаю, не успел еще узнать ее предпочтения, но я думаю, что ей понравится сладко-свежий.

— Мммм, хороший у вас вкус, — сказала она, — тогда я вам посоветую Миракл. Это новинка, понюхайте, — сказала она, побрызгав немного духов на полоску бумаги и протянув ее Русу. Рус поднес к носу полоску.

— Да, дивный запах! Как раз то, что нужно, — сказал, выдохнув, он. — А сколько они стоят?

— Большой флакон сто миллилитров — две тысячи восемьсот рублей.

— Эх, нихрена себе! А чего так дорого-то?!

— А вот так, хорошее всегда стоит дорого. Я вам вот что скажу: если вашей девушке тридцать восемь лет — значит, она разбирается в духах, и не оценит подарок дешевле. Вы ей на день рождения хотите подарить?

— Да.

— Тем более, на день рождения. Берите большой. Наши питерские женщины все избалованные, искушенные, на меньшее они даже обидятся.

Рус залез в свой карман.

— Минутку, — сказал он ей и отошел в сторону.

Он стал рыться по своим карманам, разыскивая там деньги.

— Увы, девушка, две восемьсот у меня нету, есть только полторы тысячи.

— Ну что ж, за это вы можете купить только тридцать миллилитров.

— Хотя бы так, — грустно сказал Рус.

— Проходите в кассу, я вам все сейчас туда принесу.

Рус купил духи и поспешил в жилищный комитет.

Он открыл тяжелую дверь и прошел в прохладный большой зал.

— Вы к кому?! — громко произнес дежурный, загородив ему дорогу. — Рабочий день и приемы уже все закончены.

— Я к Дубининой Фекле Вадимовне, — тихо сказал Рус.

— Минутку.

Охранник подошел к телефону, набрал номер.

— Фекла Вадимовна, тут к вам пришли.

— Фамилия ваша, имя? — спросил он, посмотрев на Руса.

— Лимонов Ростислав, — ответил Рус.

— К вам пришел Ростислав Лимонов, — передал охранник.

— Не знает такого, — ответил он Русу и положил трубку.

— Как не знает? — не на шутку удивился Рус.

— А вот так! Все, уходите, до свидания! — произнес он строго и пошел в его сторону.

Пройдя мимо Руса, он приоткрыл входную дверь и сказал:

— Так, все, прошу вас, прошу, уходите, — снова настойчиво сказал он, учтиво показывая Русу на дверь.

— Ну, что ж, — сказал Рус с неприкрытой грустью, протянув ему празднично украшенный сверток в упаковке. — Вот, хотя бы подарок ей передайте.

Вдруг на проходной зазвонил телефон. Дежурный резво метнулся к телефону и схватил трубку. Рус задержался в дверях.

— Да, я, да, тут еще, пропустить? Хорошо, — говорил он, кивая, — пропущу, да, ладно… все.

Он положил трубку. Рус намеренно задержался в дверях, когда зазвонил телефон.

— Молодой человек! — окликнул его дежурный. — Велено вас пропустить. Знаете, куда идти?

— Нет, я тут в первый раз.

— Ну, тогда проходите на второй этаж, комната двадцать один.

— Спасибо, — сказал Рус, все еще чувствуя легкое расстройство от произошедшего недоразумения.

Он прошел на второй этаж. На подступах к двадцать первому кабинету до него донеслись громкие голоса, смех и легкая музыка.

«Маршрут правильный», — подытожил Рус, подходя к приоткрытой двери. Он тихо постучал и заглянул в кабинет.

В кабинете было не так много людей, как думал Рус поначалу. Он стал искать глазами Феклу и увидел ее сидящей к нему спиной. Рус подошел сзади и протянул ей свой подарок. Фекла вдруг повернулась к нему лицом и сказала ему на ухо:

— Я знала, я чувствовала, что сейчас придешь, и ждала тебя.

После сказанных ею слов голова его закружилась и Рус покачнулся.

— Садись, — сказала она, показав ему рукой на стул рядом с собой.

Рус присел и внимательно посмотрел на Феклу. Она по-прежнему была в короткой мини юбке и в белого цвета блузке, в которой оголялось полностью одно плечо. «Ничего себе, как она сексуально одевается на работу, — подумал Рус. — Тут явно проблемы с сексом».

В этот момент на Руса все обратили внимание.

— Так, Феклуша, а ну-ка, давай знакомь и нас с этим симпатичным молодым человеком, — неожиданно произнесла незнакомая женщина.

Рус посмотрел в ее сторону и подумал: «Очень типичный чиновник — толстая, по голосу — строгая, понавешено золото, наглый самоуверенный взгляд. Наверное, ее начальница».

Кабинет, в котором шло празднование, был не маленьким, но и не особо большим, он был полуовальной формы, с одним большим, даже скорее огромным окном для такого кабинета, посередине стояли сдвинутые три стола, за которыми все пытались разместиться. Мест не хватало, а потому некоторые женщины сидели на коленях у мужчин. В комнате было накурено и пахло спиртным. Рус почувствовал, что он здесь лишний, и что это не его общество, он отвернулся, привстал со стула, чтобы потихоньку свалить отсюда, как вдруг кто-то взял его за локоть сзади.

— Пьешь? — спросил женский голос.

Рус обернулся и увидел перед собой ту самую даму, которая, по его мнению, была начальницей Феклы, протягивающую ему бокал с шампанским.

— Нет, — ответил он.

— За рулем?

— Да, — соврал Рус, хотя машины никогда не было даже у его родителей. Ему вообще казалось, что иметь машину — для него невозможно! Он никогда не мог представить себя за рулем. Хотя иметь машину ему все же хотелось, особенно такую, как у Феклы.

— Жаль, — ответила начальница.

— Анастасия Петровна, — окликнула начальницу Фекла, — ведите его к столу.

— Ну, пойдем, — согласилась начальница, кивнув Русу в сторону столов. Рус пошел за ней. Фекла взяла со стола стакан и постучала по нему ложечкой.

— Всем, всем, всем! — сказала она. — Внимание!

Гул голосов стих.

— Так, выключите музыку, — снова сказала она своим строгим голосом.

«А со мной она говорит мягче», — заметил Рус.

— Всем внимание! У нас новый гость — мой новый знакомый и однокурсник — Ростислав Лимонов! Прошу любить и жаловать! — сказала она, потом добавила: — Ну, любить… — она сделала паузу, взглянув Русу в глаза, — не знаю как, а вот жаловать — жалуйте!

— А у меня есть подарок, — сразу сказал Рус, — только необычный — творческий. Я написал стихи. Вот, — сказал он, протянув Фекле свернутый пополам листок.

— Э, нет, так не пойдет, — раздались отовсюду разные голоса, — надо прочитать, просим.

— Да… просим, — сказал какой-то лысый мужчина в очках, как-то странно косившийся на Руса после того, как его Фекла всем представила.

— Да, прочти, — попросила она, повернувшись к Русу и улыбнувшись ему.

— Ну, хорошо, по просьбе большинства я прочитаю, — согласился он, развернув свой листок. — Написано сегодня, несколько часов назад, — сделал он такое вступление. — «Любовь Дракулы» называется, — сказал он и начал читать:

Колдовская страсть захватила меня.

Мелькают тени в пламени костра.

Танцую в круге, возбуждая тебя,

Вкус мороженного расслабляет льда.

Я ласкаю тебя руками в воздухе теней,

Я шепчу тебе глазами в отблеске живых огней.

Я колдую над водою, закипающей в котле,

На тебя кладу заклятье вечной преданности мне…

Рус произнес два четверостишия и окинул взглядом аудиторию. Все замолчали, в глазах ошарашенных людей появился интерес, они были удивлены, не ожидая ничего подобного. Рус продолжил:

…В дикой пляске тени прячут

Твои глаза, зовущие свет,

Мерцают кольцами запястья:

Тебя я заковал в браслет.

И дым из варева все выше

Дымится над котлом давно,

Мое заклятье ты не снимешь

Оно мне Дьяволом дано.

Я тебя у ложа раздену

И подам молодое вино,

А потом сцежу кровь из вены

И смешаю в бокале все.

Ты узнаешь, что такое крещенье,

Но не Духом — холодным огнем,

Испив из бокала творенье,

Ты всегда будешь спать только днем.

Я тебе дарую свободу

Свежей крови, бессмертной души.

Я прошел сквозь пространство и годы

На зов погибшей любви.

Рус закончил читать. Все молчали.

— Браво! — закричал какой-то парень, сидевший напротив Руса, и захлопал в ладоши.

Остальные дружно последовали его примеру.

— Браво! Белиссимо! Потрясающе! — слышалось со всех сторон. Он посмотрел на Феклу и передал ей листок со стихами.

— Я очарована, — ответила она ему тихо и провела рукой по его плечу, отчего Рус вздрогнул, как от удара током.

— Где ты такого самородка нашла?! — выкрикнула из-за стола ее начальница. — Мне бы такого мужа, как у тебя, или хотя бы такого друга, как Ростислав. Зачем тебе так много мужчин?! — спросила она.

— Мужа?! Друга?! — сказал Рус и остолбенел, посмотрев непонимающим потерянным взглядом на Феклу.

— Я тебе потом все объясню, — сказала она, осторожно наклонив голову, не показывая вида, что что-то говорит Русу.

«А, ясно, — понял Рус, — тот лысый, который на меня все время как-то нехорошо пялится, значит, муж, — догадался мысленно Рус. — Вот попал — так попал! Нахрена я сюда приперся, бисер тут перед свиньями мечу?! Не, надо валить отсюда». Гнев в нем так и закипал, но он собрал всю свою волю, дал себе установку успокоиться.

— Давай, иди к нам! — крикнул ему кто-то с задних рядов, призывно махнув рукой.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Рус, наклонившись к Фекле.

— Хорошо, — ответила она, — запоминай мой номер телефона, домашний, — сказала она, назвав ему цифры. — И обещай, что ты мне обязательно позвонишь, — сказала она, взяв его под столом за руку. Рус поднял голову, посмотрев ей в глаза, и увидел, что она говорит ему искренне. Сердце его дрогнуло, и он ответил:

— Хорошо, я позвоню.

Номер был простым, и Рус запомнил его без труда. В этот момент включили музыку, все повставали со своих мест, Рус прокрался к двери и выскочил в коридор. Он поспешно спустился вниз по ступенькам, прошел мимо дежурного и вышел на улицу.

— Ух, хорошо! — обрадовался он вечернему солнцу. — Хорошо, что купил ей духи только тридцать миллилитров, а не сто, вот было бы обидно. У нее, оказывается, муж есть! Муж! А зачем она тогда меня с собой везде таскала, в больницу, когда на «аборт» ездила, душу свою открывала, и все эти ее ухмылочки, шептания, взгляды, что это все такое, если ты замужем?! Зачем все это нужно!? Вот, блин, попал — так попал, — ругался Рус по дороге к метро.

А Фекле он решил больше не звонить.

Глава вторая. Окно

Рус учился в магистратуре СПБГУ, где одним из условий допуска к защите магистерской диссертации было обязательное требование о преподавательской работе не менее сорока восьми часов. У Руса было много проблем, но бросать магистратуру он не хотел, хотя уже год как был в академическом отпуске по причине своей большой адвокатской загруженности. «Итак, у меня проблемы с клиентами, с ментами, в личной жизни ничего не получается, а тут еще и преподавать заставляют», — думал Рус, пытаясь найти решение этой тяжелой проблемы. Его плохое настроение еще усугублялась последним разочарованием в Фекле и во всех женщинах в ее лице тоже, из-за скрытого ею факта, что она замужем. «Вот надо было мне пройти мимо нее, и заставить себя назад не возвращаться, — думал он, — как будто бы черт меня дернул с ней начать знакомиться, да еще путем такого бестактного способа отшивания преподавателя».

Рус встал с дивана, подошел к окну. За окном разгоралась весна, весело текли ручейки. Вдруг раздался телефонный звонок. Рус вздрогнул и метнулся к телефону.

— Да, — сказал Рус в поднятую им телефонную трубку.

В трубке раздалось какое-то шуршание, потом прозвучал голос:

— Это Роберт. Ты мне верни, короче, деньги все, которые я тебе дал.

— Не понял, — ответил растерянно Рус. — Какие деньги, когда? За что?

— Ну как какие? Те самые, которые я тебе дал. Две тысячи долларов.

Рус молчал, пытаясь сообразить, о чем идет речь.

— Ладно, ну ты подумай пока обо всем, вспомни, а я тебе через пять минут перезвоню, — сказал Роберт и повесил трубку.

В трубке раздались короткие гудки.

Рус машинально положил трубку, сел в кресло и закрыл глаза.

«Деньги? Какие деньги? — подумал он. — Роберт? Деньги? Две тысячи долларов?»

— Черт возьми! Так это же Роберт звонил! Он что, долг решил с меня сейчас стрясти?! Он же мне дал деньги пока я не разбогатею, лет на пять! — взволнованно произнес Рус вслух, схватившись за голову. — Как же быть-то?! Что делать?!

Вдруг резко снова зазвонил телефон. Рус схватил трубку.

— Да! — сказал он в трубку.

— Ну что, вспомнил? — спросил Роберт.

— Да, — ответил Рус.

— Ну так вот, деньги отдашь мне через две недели.

— Как через две?! Мы же договаривались, что я тебе деньги отдам через пять лет, когда разбогатею. Ты же сам мне тогда такие условия и предложил, забыл, что ли?! — спросил его разгоряченно Рус, повысив голос.

— Нет, не забыл, но планы изменились. Ты уволился, а должен был у меня работать, если помнишь. Я тебе деньги дал, чтобы ты заплатил за свою учебу в магистратуре и остался работать у меня.

— Да я и не против был работать у тебя, если бы меня твоя Рая не выдавила.

— Слушай, мне пофигу. Свои проблемы сам решай с Раей. Или работаешь у меня, или возвращай деньги, — холодно возразил Роберт. Потом помолчал. Молчал и Рус.

— А если не отдашь, то я свой долг продам бандитам. И у тебя будут проблемы, понял?! — спросил он Руса угрожающе.

Рус продолжал молчать. Все мысли неожиданно его покинули.

— Понял?! — еще раз с нажимом спросил Роберт.

— Да, — еле слышно ответил Рус.

— Ну так вот, запомни: две недели.

— Да не найду я тебе денег! — крикнул Рус в трубку. — Нету их у меня!

— Хорошо. Говори срок, когда найдешь?

— Через полгода, не раньше, что хочешь делай, кому хочешь продавай, но раньше денег не будет, — резко ответил Рус.

— Полгода, говоришь, — пробормотал Роберт. — Ну ладно, подожду. Давай зарабатывай и разойдемся по-хорошему.

И тут Рус вспомнил, что когда он ушел от Раи, ему не вернули его трудовую книжку.

— Да, но чтобы я начал зарабатывать, мне нужна моя трудовая книжка, — сказал Рус.

— Да, книжка у меня, я тебе готов ее отдать. Давай встретимся и заберешь ее. Приезжай сегодня к метро «Озерки», я тебя там буду ждать напротив выхода из метро.

— А где именно?

— Ну, как приедешь, выйдешь из метро, увидишь мою красную BMW.

— Во сколько?

— Через час устроит?

— Да, — ответил Рус, — устроит.

— Ну тогда до встречи, там и поговорим, — ответил Роберт и повесил трубку.

— Да уж надо же, вспомнил он меня так не вовремя, не сдержал своего слова, мудак! — выругался Рус. — Ну хоть трудовую заберу.

Рус решил сразу же выезжать. Он поспешно оделся и вышел из квартиры.

Дойдя быстрым шагом до метро, он спустился вниз по эскалатору. В дороге время пролетело незаметно. Рус ни о чем не думал, он был взволнован, его голова и виски горели, а кровь стучала в ушах. Мысли вихрем кружились в его голове, но ни одна не могла быть настолько убедительной, чтобы уговорить Роберта подождать ну хотя бы год-два. Так, в мысленном хаосе, Рус и доехал до долгожданной станции. Он пулей вылетел из вагона и побежал к эскалатору.

Поднявшись и выйдя из метро, Рус увидел припаркованную на другой стороне проспекта Энгельса красную машину. Он перешел дорогу и обогнул машину, чтобы зайти сзади.

«Вроде это BMW, и вроде в ней сидит Роберт, — подумал Рус, присматриваясь. — Да точно — это его тупая морда», — заключил он.

Рус огляделся по сторонам. Ничего и никого подозрительных рядом не было. «Так, похоже, Роберт один», — понял Рус и, подойдя к машине, постучал в окно. Роберт повернул голову и махнул Русу рукой. Рус открыл дверь и сел в машину.

— Привет, — как ни в чем не бывало, сказал Роберт, протянув ему руку для рукопожатия.

— Привет, — расстроенно ответил Рус.

— Ну, ты там не парься, я, пока тебя ждал, подумал и понял, что так дела не делаются. Можешь мне деньги отдать и через год, на вот, держи, — сказал он, протянув Русу его трудовую книжку. Рус взял книжку и открыл ее.

— А где же запись о том, что я почти восемь месяцев проработал в твоей фирме?! — сконфуженно спросил Рус, удивленно рассматривая пустые страницы, после чего медленно поднял голову, посмотрев на Роберта.

— Запись, запись… — пробормотал тот, краснея, при этом резко отвернувшись к окну. Роберт молчал, делая вид, что пытается что-то рассмотреть на другой стороне дороги. Он провел рукой по волосам, глубоко вздохнул, помолчал несколько секунд, теребя кожаный руль своей машины, после чего сказал:

— А не знаю, — ответил он, снова сделав недолгую паузу, после чего повернулся к Русу и, стараясь не смотреть ему в глаза, добавил:

— С этим вопросом не ко мне, — сказал он, разведя руками в стороны.

— А к кому? — удивленно спросил Рус, бесцеремонно пытаясь посмотреть Роберту в глаза, которые тот постоянно отводил в сторону.

— К Рае, она людей на работу и принимает, — ответил Роберт, ерзая на своем сиденье.

Рус понял, что его вопросы Роберту неприятны, и ему надо бы лучше не задавать их, чтобы не разозлить его еще сильнее, но в то же время Рус считал, что правда стоит потерь, и решил идти напролом. «Пусть сидит и оправдывается, как школьник, передо мною. Хотя бы так взыщу с него свои моральные потери», — подумал он и сказал:

— Да, но и выгоняет тоже она, я бы, Роберт, от тебя бы и не ушел, если б не твоя подруга Рая. Ну чего, ты не можешь, что ли, ее на место поставить? — спросил Рус, чуть не плача от обнаруженного им обмана. Роберт молчал.

— Ты, знаешь, что такое стаж для юриста? — снова спросил Рус, пытаясь вглядеться в лицо Роберта, но тот в этот момент снова резко отвернулся к окну.

— …это очень и очень важно для юриста! Ведь чтобы меня взяли на работу, я должен иметь солидный стаж, поэтому прошу тебя, Роберт, поговори с Раей, пусть она сделает мне нужную запись в трудовой книжке, что я столько-то времени проработал у вас юристом, и поставит мне печать в ней.

— Печать… поставит… пусть… — снова проговорил тот с паузами между словами, ударяя пальцами по рулю. — Что еще пусть она сделает?! — зло спросил Роберт, резко повернувшись к Русу и посмотрев ему в глаза. Рус еще не был матерым юристом, каким он стал позже, работая у Седого, а потому, увидев разъяренный взгляд Роберта, скромно опустил глаза.

— Ничего ты не получишь! — процедил Роберт сквозь зубы и замолчал. Он сидел, все также тарабаня пальцами, и эти звуки оглушали Руса, отдаваясь раскатистым эхом разочарования в его голове.

— Радуйся, что я вообще тебе трудовую твою отдаю, а так бы выкинул ее — и все, что бы ты тогда делал, а?! — почти прокричал Роберт.

Рус молчал, опустив голову, он совершенно не знал, как вести себя в этот момент, что говорить и можно ли возражать Роберту, когда тот находится в таком состоянии. И он продолжал молча сидеть, тупо рассматривая свои ботинки. Рус был весь разбит, а его мозг отказывался думать.

Увидев состояние Руса, Роберт замолчал и снова отвернулся к окну.

— Ладно, я все понял, — тихо ответил Рус после непродолжительного молчания, решив идти до конца.

— Что? Что ты понял?! — зло спросил Роберт, поглядывая в свое окно.

— А то, что ты реально меня обманул, кинул на стаж, да и слово свое не сдержал, да и с работы меня поперли тоже не без твоего согласия, — выпалил Рус на одном дыхании, резко подняв голову и посмотрев Роберту в глаза. Встретившись взглядом с Русом, Роберт снова резко отвернулся к окну.

— Ладно, нет у меня больше времени тут с тобой лясы точить, все, свободен, — раздраженно ответил Роберт, продолжая смотреть в окно своего автомобиля. — Иди, работай! — зло рявкнул он.

Рус машинально открыл дверь машины и почти вывалился из нее.

— Копи деньги! Через год позвоню, так и быть! — крикнул Роберт вслед Русу в открытое окно машины.

Рус вышел, будучи полностью в разбитом состоянии. То, как его обманул Роберт, сначала заманив в свою фирму, соблазнив деньгами, а потом так безжалостно выставив с работы, да еще с пустой трудовой книжкой, не укладывалось в его голове. Ему было очень обидно и немного страшно перед ворохом так неожиданно свалившихся на него проблем.

«Господи, дай мне силы пережить это, — молился он, мысленно обращаясь к Богу, к своему единственному верному Другу и Спасителю, к помощи которого он всегда и прибегал, когда сам ничего не мог сделать, если силы покидали его. — Помоги мне, Господи! Спаси!» — шептал Рус, подходя на автопилоте к метро. Кроме молитвы, Рус не мог больше ни о чем думать, голова напрочь отказывалась работать, его мысли лихорадочно путались.

«Эх, ни хрена себе. Вот ведь как, а?!» — только и мог повторять он всю обратную дорогу домой. И только когда Рус вновь оказался в своей доброй любимой комнатке, только тогда, переведя, как говорится, дух, он стал понимать всю беспрецедентную подлую картину того, как Роберт, одногруппница Руса Татьяна Васильева и любовница Роберта Рая, они все вместе безжалостно и цинично, подло вытерли об него ноги. «Поимели меня, попользовались и вытерли», — подумал Рус, снова смотря в окно своей комнаты в коммуналке.

Понемногу приходя в себя, Рус понимал, что деваться ему некуда, и надо что-то решать. «Да уж, ну не вешаться же в самом деле?! — спрашивал он себя, смотря в окно. — Надо дальше как-то жить… Живут же люди без ног, без рук, вот им-то точно хреново, не то, что мне. Я же, по крайней мере, могу хоть что-то тут изменить в этой реальной жизни, нежели там — по ту сторону вечности, где души всего лишь холодные тени, и где изменить уже ничего нельзя». Русу сейчас было очень плохо: на его ранимой душе скребли кошки.

«Что же делать? — мучился он, не зная, что предпринять. — Надо как-то выкручиваться из проблем, решать как-то с Робертом, искать работу, да еще и с этой диссертацией, с допуском к ней надо как-то разобраться. Времени осталось так мало, а я даже не знаю, куда податься в преподаватели и что преподавать», — думал Рус, все еще стоя у своего любимого окна, которое всегда давало ему только одно: оно давало ему… Что конкретно оно ему давало, Рус не знал, но в одном был точно уверен: что его любимое окно всегда давало ему именно то, в чем он больше всего нуждался, когда метался в поисках верного выбора. С одной стороны, окно его комнаты было ничем, и по большому счету оно ничего не могло ему дать, но с другой, чем он больше и сильнее вглядывался в него, тем оно становилось прочнее и возводило некую невидимую стену перед ним, об которую его мысли, запущенные в глубь вселенной, рикошетом отлетали, возвращаясь к нему обратно в виде энергетически измененной информации, которую он считал гласом Бога, который проявлялся в его голове, как иногда думал Рус, мыслями, пришедшими ниоткуда.

Сейчас Русу было очень тяжело, но несмотря на это, он, собрав все свои силы в кулак, постарался отвлечься от последствий негативного разговора с Робертом, сосредоточившись на мыслях о своей работе. Но мысли о работе так и не шли ему в голову. Тогда он решил вообще ни о чем не думать, и это у него получилось. В таком отсутствующем состоянии он отошел от окна и без сил рухнул на диван. Усталость взяла верх, притупив стресс. Пролежав некоторое время на диване с закрытыми глазами, Рус хоть как-то пришел в себя. Он провел рукой по разгоряченному лбу и посмотрел в потолок.

— Эх, где же мне преподавать-то? — сказал он вслух, тяжело вздохнув.

Он привстал на диване, посидел пару минут, тупо уставившись на стену, после чего встал на все еще болевшие после долгой дороги в метро ноги и вновь подошел к своему любимому окну, в помощи которого часто нуждался в последнее время. За окном жизнь текла своим чередом: все также резвилась детвора, на лавочках сидели старушки, не подозревая, что совсем рядом корчится в муках юная чистая душа Руса.

Информация, отправленная Русом во вселенную, уже успела сделать свой невидимый круг и вернулась обратно, загрузившись в его подсознание. Рус отошел от окна и сел в свое кресло перед компьютером, откинувшись на его мягкую спинку. Он закрыл глаза и сосредоточился в ожидании первой мысли, которая должна была вернуть его к жизни. По опыту многих поколений людей Рус знал, что хорошие и правильные мысли приходят обычно по утрам, когда утро вечера мудренее. Но у Руса не было столько времени, чтобы ждать утра. Он открыл глаза, прислушался к себе, в его голове по-прежнему была пустота. Рус снова встал с дивана и подошел к окну, посмотрев в серое питерское небо, посылая в него немой вопрос: «Как быть?» И в этот самый момент, когда Рус уже хотел было опустить руки, предавшись отчаянию, которое незаметной волной подкрадывалось к нему из потаенных уголков его страдающей души, его вдруг осенило: «А не позвонить ли мне Марии Владимировне, ректору моего правового института, в который я поступил после школы?»

— Точно! — вскрикнул он, ударив себя рукой по коленке и вскочив с кресла. — Это же может решить почти все мои проблемы!

Рус метнулся к своему рабочему портфелю, открыл его, засунул руку в средний карман и стал там что-то искать.

— Ну, где же ты? — проговорил он напряженно, пытаясь что-то найти. — Ах, вот она! — сказал он, достав из портфеля свою старую записную книжку.

Рус стал быстро перебирать страницы, пока не нашел там телефон своего правового института, в который поступил после того, как ушел из военного училища, проучившись в нем что-то около трех месяцев. Он набрал номер. В трубке раздались длинные гудки.

— Правовой институт, Эльвира слушает вас, — послышался милый женский голос из телефонной трубки.

— Добрый день. Могу я поговорить с Марией Владимировной? — спросил Рус.

— Да, можете, как вас представить?

— А… представьте меня… — Рус чуть было не ляпнул, чтобы девушка представила его в ванной, но успел вовремя остановиться, — …ну, просто меня представьте… Ростислав Лимонов, — ответил Рус и добавил: — Я учился тут два года назад.

— Одну минутку, — сказала девушка, после чего в трубке раздалась музыка.

— А, здравствуй, Ростислав, — послышался Русу знакомый голос Марии Владимировны, — ты какими судьбами объявился? — говорила она уверенным, немного ленивым тоном человека, уставшего от денег, или наоборот, голосом человека с еще не приобретенным иммунитетом от большого количества денег, чтобы оставаться самим собой без бросающихся в глаза существенных интеллектуально-этических деформаций. Рус немного растерялся, но все-таки не затянул с ответом, потому что понял: такие крутые «новые русские» пауз долгих не любят.

— Здравствуйте, Мария Владимировна, — выпалил он весело.

— А, привет, привет, — ответила она, — ты чего хотел-то?

— Да мне нужно с вами посоветоваться, — ответил Рус специально таким образом, чтобы создать некую психологическую интригу, после которой госпоже не захочется отказать просителю.

— Посоветоваться? — удивилась она, произнеся немного растянуто с небольшими паузами: — Хм… интересно… а в чем?

— Ну, я не хотел бы говорить об этом по телефону, — ответил Рус, понизив тон.

— А… я тебя поняла, — сказала Мария Владимировна, — ну хорошо, заходи завтра в двенадцать, — ответила она, после чего положила трубку. Рус услышал короткие гудки.

— Есть! — сказал он, согнув руку в локте и сжав кулак. — Теперь главное — на самой встрече не облажаться.

Приехав к назначенному времени в правовой институт, принадлежащий Марии Владимировне как частному лицу, Рус вошел в здание, на входе которого дежурил охранник.

— Вы к кому? — строго спросил он, оглядывая Руса с головы до ног. — Предъявите свой студенческий билет.

— А… у меня его нет, — извиняющимся тоном ответил Рус.

— Вы к кому?! — снова спросил охранник, но уже более грозно.

— Да я к Марии Владимировне пришел, — ответил он робко.

— Так, сейчас узнаем, — сказал охранник. Он подошел к своему столу, поднял телефон и спросил: — Соедините с Марией Владимировной.

Через несколько секунд охранник доложил:

— Мария Владимировна, это Валера, тут к вам пришли.

После чего он закрыл трубку рукой и спросил Руса:

— Кто вы?

— Ростислав Лимонов, –ответил Рус, — мы договаривались вчера о встрече.

— Лимонов пришел, — не вдаваясь в подробности, ответил охранник, — пропустить?

Охранник еще пару раз кивнул, разговаривая по телефону, после чего, сощурив глаза, серьезно посмотрел на Руса.

— Проходите, — сказал он ему, — она вас ждет. Разденьтесь в гардеробе и на второй этаж в деканат.

— Спасибо, — все так же робко ответил Рус, подходя к гардеробу. Он снял свой легкий плащ и прошел на второй этаж, быстро нашел знакомую дверь, вошел в нее.

С тех пор, как Рус заходил в этот кабинет, когда учился в этом ВУЗе, в кабинете многое изменилось: мебель была новая и стояла повсюду. Сразу перед дверью за столом сидела молодая девушка, разговаривая с кем-то по телефону. Позади нее стоял высокий книжный шкаф, в котором стояли какие-то толстые папки, лежала бумага, стояла юридическая литература. Рус, как вошел, так и замер в дверях, не зная, куда ему двигаться дальше. Никаких стульев перед столом секретаря не было, и он решил остаться стоять у дверей. Чтобы как-то себя занять, Рус стал нескромно разглядывать секретаршу. Она была брюнетка, на вид ей было не более двадцати трех — двадцати пяти лет. Это была девушка с большими карими глазами и полными губами на круглом лице, брови ее были тонкими, немного сдвинутыми к переносице, что придавало лицу некую ненавязчивую серьезность. «Да уж, — подумал Рус, посмотрев на сильно выпирающую под ее тонкой блузкой грудь, — а сиськи-то у нее будь здоров». Через пару минут девушка перестала разговаривать и положила трубку, вопросительно посмотрев на Руса.

— А… добрый день, — сказал, немного замешкавшись, Рус, почувствовав, что секретарша перехватила устремленный к ее груди взгляд. — Могу я… видеть Марию Владимировну? — спросил он, краснея.

— Добрый день. А по какому вы вопросу? — спросила его секретарь строгим голосом.

— У меня встреча с Марией Владимировной, — ответил Рус, чувствуя, что краска пока не сходит с его лица.

Вдруг открылась незаметная дверь в стене и оттуда вышла Мария Владимировна.

«Да уж, время потрепало и эту бизнес вумен», — заметил Рус, бросив на лицо Марии Владимировны беглый взгляд. По своему опыту он знал, что просящему человеку смотреть в лицо того, к кому ты пришел с просьбой, долго не стоит, ибо это раздражает, лучше иногда смотреть в глаза с мольбой, и тогда, возможно, тебе помогут, хотя скорее всего тоже пошлют, потому что всем на все и на всех пофигу. Добрые дела в наше время стали привилегией.

— А, это ты? — устало произнесла Мария Владимировна, выйдя к Русу из своего кабинета. — Заходи, — сказала она, войдя обратно. Рус обрадовался, что ему не придется больше находиться поблизости от секретарши, которую он только что так бесцеремонно раздевал глазами, а потому он поспешно вошел следом.

Как понял Рус, войдя в кабинет Марии Владимировны, весь процесс для встречи с кем-то в ее кабинете был построен так, чтобы сразу дать понять человеку, кто в этом доме хозяин. Это Рус очень хорошо ощутил, ожидая у охранника разрешения сверху пропустить его, и когда вошел в деканат, в котором не было стульев для посетителей. Так и в ее маленьком кабинете: стоял красивый письменный стол, за которым возвышалось кожаное кресло его хозяйки, сев в которое, Мария Владимировна выглядела, как королева на троне, как глыба льда, грозно возвышаясь над собеседником.

«То ли дело было раньше, — подумал Рус с сожалением, оглядывая комнату, — когда институт был только создан и главным лицом его был Александр Иванович Барыкин, который единственному ему — Ростиславу Лимонову — на первом курсе поставил всего одну пятерку из всего курса по спецпредмету „Правоохранительные органы“, который он у них вел, — вот тогда во время его директорства в институте жил иной тон, тон свободы и гласности, все думали только об учебе, а не о том, как войти, да что бы сказать такое, чтобы не попасть впросак, как теперь». Но время все меняет — и людей, и нравы, и обстоятельства. Рус сейчас не мог, вернее, ему просто не позволяли расслабиться и вести себя свободно, как раньше. Приспешниками Марии Владимировны были созданы все условия, ставящие каждого человека в определенные рамки, задающие соответствующий тон поведению посетителей. «Да уж, как будто бы к Президенту пришел на прием», — подумал Рус, рассматривая кабинет бывшей помощницы Барыкина.

Кабинет был маленький, может быть около десяти-пятнадцати метров, в кабинете было все отделано строго и со вкусом, а особое центральное — почти все свободное место в кабинете — занимал огромный стол из красного дерева, столешница которого была покрыта лаком настолько, что напоминала отполированный лед в СКК Петербурга. Стол явно относился к антиквариату, либо был изготовлен специально под заказ для этого кабинета. Больше Русу ничего рассмотреть не удалось. Начался разговор.

— Ну что, рассказывай, — с ленцой произнесла Мария Владимировна, усаживаясь в свое удобное кожаное кресло с желтоватыми деревянными подлокотниками, выполненными в тон цвета ножек стола.

— Я, Мария Владимировна, вот… посоветоваться с вами хотел, — начал Рус сбивчиво, — я сейчас обучаюсь в магистратуре СПБГУ на кафедре коммерческого права…

— Стой, а почему ты не у меня в магистратуре?

— А у вас разве она есть? — удивился Рус.

— Есть, но по Государственному праву, уголовному и… что-то еще, не помню.

Она замолчала, немного наклонив вперед голову, потерла виски руками.

— И? — произнесла она усталым голосом, посмотрев на Руса поверх своих очков.

— Да вот, в универе заставляют преподавать, иначе не допустят к защите, не знаю, что и делать. Справка мне нужна об этом, — скороговоркой выпалил Рус, опустив голову.

— Справка, говоришь, тебе нужна, — проговорила она медленно, пристально посмотрев на Руса.

— Ну да, — скромно и со страхом ответил Рус, не поднимая головы.

— Так, — снова сказала она, после чего откинулась на спинку своего кресла, начав тарабанить пальцами по его подлокотникам.

Неожиданно для Руса она улыбнулась, сказав:

— А знаешь, ты же можешь у меня преподавать.

— Как? Что?

— Ну как что? То, о чем ты в своей диссертации писать будешь, ты же знаешь, о чем она будет? — спросила она, посмотрев на Руса испепеляющим взглядом.

— Д… да, — неуверенно ответил Рус, — знаю… конечно же…

Глаза Руса предательски забегали из стороны в сторону, он пытался найти тему для своей будущей диссертации, и чем больше думал, тем труднее ему было соображать. И тут он просто выпалил скороговоркой первое, что пришло ему в голову:

— А… я… по лицензированию писать ее буду, я на этом направлении «собаку съел».

— Ну вот и все, пойдешь ко мне и почитаешь моим студентам свой спецкурс, как он там у тебя называется?

«Как называется? Как называется?» — в замешательстве подумал Рус, ища глазами подсказку на голой стене кабинета.

— А… я… думаю, будет называться так: «Лицензирование в Санкт-Петербурге: правовые проблемы», — ответил Рус.

— А кто у тебя научный руководитель в СПБГУ? — спросила она, взяв блокнот и делая в нем какие-то записи.

— Пока еще не назначили, но, наверное, будет Попандопуло, — ответил Рус, пытаясь посмотреть ей в глаза, но не смог и отвел взгляд, — он является завкафедрой коммерческого права, и это его тема, — добавил он, опустив голову.

— А, знаю такого, профессор он уже?

— Да, профессор, кафедру коммерческого права возглавляет, — ответил Рус, не поднимая головы.

— Так ты еще не знаешь, будет ли он твоим научным руководителем? — спросила она с нажимом. — Так… так, — задумчиво произнесла она, не дав Русу ответить, постучав пальцами по столу. — Так кто это тебя надоумил на эту тему? — снова спросила она, взглянув на Руса из под очков.

«Да нет — это я сам надоумился… только что», — хотел сказать Рус после сделанной им паузы, но вовремя остановился. Рус понял, что ему надо спешно перевести разговор на другую понятную ему тему, ибо Мария Владимировна стала уже подозревать его в поверхностных преподавательских знаниях.

— Вот адвокатом сейчас работаю по игорному бизнесу в Апраксином дворе, — сказал он.

— Аааа, — протянула Мария Владимировна, открыв широко рот, — я поняла тебя, ясно. Ну, мы все знаем, что в Апрашке за игорный бизнес, — с ухмылкой произнесла она, — лохотронщиков защищаешь?

— Нет, я защищаю игорный бизнес, — растерянно ответил Рус, от стыда опустив голову в пол.

— От кого?

— Да от всех по чуть-чуть, — уклончиво ответил Рус, — тут тоже правовая проблема имеется, — наконец-таки смог сделать он спасительный разворот диалога в свое игровое поле, в котором он был профи.

— Какая?

— Правовая.

— А точнее?

— Я поясню, — ответил Рус, — возьмем для примера сам игорный бизнес как таковой. Правовое регулирование этой сферы гражданско-правовых отношений почти на нуле.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду? — перебила она его.

Рус кивнул, давая понять, что сейчас подойдет к самому главному и продолжил:

— Закон «О налоге на игорный бизнес» есть на федеральном уровне и региональном, а самого закона «Об игорном бизнесе в России» на данное время, то есть на 1997 год, пока нет, вот и получается, что его могут контролировать все, кому не лень, а это приводит к вымогательству взяток, к должностным преступлениям. Вот я и даю консультации бизнесменам, как себя в правовом поле защитить.

— Ну и как же?

— А никак, — ответил Рус, — если закона нет, то значит и нарушать нечего. Хотя в кодексе об административных нарушениях есть ответственность за организацию азартных игр, поэтому милиция может задержать любого букмекера, если захочет.

— А, ясно, интересные проблемы, — сказала Мария Владимировна, зевнув, прикрыв рот рукой, — а ты не хочешь в мою аспирантуру поступить? Вот написал бы об этом обо всем.

«Я ее сделал!» — радостно подумал Рус, посмотрев уверенно в ее сторону, но все еще стараясь не смотреть ей в глаза.

— Не знаю, — ответил он вслух. — Мне бы сначала магистратуру закончить. Времени ни на что не хватает: днем бегаю по разным инстанциям, защищая предпринимателей, вечером пишу жалобы, а ночью готовлюсь к экзаменам, да еще днем надо успеть посещать лекции в универе.

— Ну, хорошо, парень ты… умный, я это увидела и… услышала… — произнесла она неожиданно для Руса, дав ему лестную характеристику, после чего снова откинулась на спинку своего кресла и, закрыв глаза, замолчала. Воцарилось молчание. Рус не знал, что ему делать и как себя вести. Ректорша тоже сидела молча с закрытыми глазами.

— А про меня еще в газете «Аргументы и факты» написали, — произнес осторожно Рус. Мария Владимировна открыла глаза и, посмотрев сквозь него в пустоту, произнесла:

— Когда можешь выйти на работу?

— Я… я… не знаю, да хоть завтра, — сконфужено ответил он, осознав, что Мария Владимировна уже совсем не та, что раньше, и с нею нельзя вести себя фривольно, как и с серьезными людьми: нельзя долго тянуть в принятии решений, чтобы не обломаться.

— Хорошо, подойдешь к Эле, она тебя внесет в план, и как она скажет, приходи и начинай, все ясно?

— Да, спасибо Мария Владимировна, — ответил Рус, — я вам очень благодарен.

— Да ладно тебе, только смотри там, особо не переусердствуй, — сказала она, погрозив ему пальцем.

— Что вы имеете ввиду? — переспросил Рус, остановившись около дверей.

— Ну, чтобы ты только отвечал за свои слова: если говоришь, что всем поставишь зачет, то ставь как обещал, не обманывая своих студентов. А то многие сначала обещают, а потом не выполняют своих обещаний, и если придут на тебя жаловаться, то краснеть за тебя мне не хочется. Ты меня понял?! — спросила она с акцентом на последнем слове, снова строго посмотрев на него поверх своих очков, низко опустив голову.

Только тут Рус хорошо рассмотрел Марию Владимировну. Она стала значительно шире, чем раньше, почти вся седая, хотя, может быть, это такой цвет краски для волос, прошло же ведь всего восемь лет, но возраст и полнота ее не портила, наоборот, придавали некий серьезный вес уважаемой сильной личности, которая слов на ветер не бросает, хотя Рус по личному опыту уже знал, что люди, обладающие примерно такими же, как у нее, манерами поведения, любят не только серьезность и вес в словах, но и нередко лесть со всем вытекающими, а потому Рус решил для себя делать все возможное, чтобы часто с ней не встречаться. Ему бы только проработать у нее сорок восемь часов.

Он вышел из ее маленького кабинета, тихонько прикрыв дверь.

— Вы уже все? — спросила его секретарь Эля.

— Мария Владимировна сказала, что я буду у вас преподавать свой спецкурс, и чтобы вы меня в график поставили, — сказал он.

— Хорошо, она мне даст указания, и я вам позвоню, — сказала Эля, строго посмотрев на него, — дайте мне ваш номер телефона.

Русу ничего не оставалось, как дать ей виртуальный номер телефона дешевой сотовой связи Фора, которой он в то время пользовался. Он назвал ряд цифр.

— Стойте, стойте, я что-то не понимаю, как вам звонить? — спросила его Эля.

— Сначала набираете вот этот семизначный номер, — ответил Рус, немного сконфузясь, — потом услышите гудок, нажмете решетку и наберете еще десять цифр моего виртуального номера, потом подождете двадцать секунд — и я вам отвечу.

Эля молчала.

— Давайте лучше вы сами позвоните мне сегодня через час, — предложила она.

— Да, так будет лучше, — согласился Рус, покраснев до корней волос. — Я могу идти? — спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Да, да, конечно, всего доброго, — ответила Эля, приступив к своим обязанностям.

У Руса было чувство, что об него просто вытерли ноги, унизив максимально, все в этом здании старались показать свою какую-то псевдозначимость, власть, с какой только целью? Это Русу было непонятно. «Может быть, им так просто жить легче? — думал он, спускаясь по лестнице на первый этаж, — или они играют по установленным правилам начальства, чтобы вписываться в общий круг поведения?» Хотя, скорее всего, у всех этих людей просто были какие-то психологические проблемы и им надо лечиться, или Русу надо было просто бежать отсюда. Но бежать он не мог, потому что он должен был закончить свою магистратуру, поставив — как он уже решил — в своей учебе жирную точку.

Глава третья. Студентка

На следующий день Рус все же решил принять обстоятельства такими, какими их ему продиктовала жизнь. Рус никогда не думал о преподавательской работе в ВУЗе, да у него и в будущих планах такого не было, а была только необходимость, связанная с правилами универа, которая привела его к изменению действительности. «Что ж, — подумал Рус, — видимо, необходимость и является тем самым движителем моей формулы успеха, которую я создал в прошлом, в ней как раз и не хватало чего-то подобного. Все мои попытки изменить судьбу так, как бы мне хотелось, ни к чему не привели, следовательно, надо попробовать принять их и пойти новым путем, диктуемым необходимостью». Рус не готовился к преподаванию, поэтому ему было нечего собирать с собой, кроме кодексов, которые у него всегда были в портфеле. Других каких-то специальных планов лекций, либо составленных им записей, у него не было, но зато у него было знание проблем в области лицензирования, он знал, что будет говорить и как. «Правит балом тот, кто говорит без бумажки», — подумал Рус, закрывая портфель. И тут Рус посмотрел на икону Божьей Матери, и в его голове появилась мысль, которая все расставила на свои места: «Дева Мария дает нам испытания, чтобы мы стали сильнее, милосердие, чтобы мы смогли их пройти, и надежду, чтобы потом начать снова жить». Он даже не задумывался над их появлением. «Быть может, эти слова пришли ко мне через подсознание?» — подумал Рус, присев на диван. Он закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Просидев какое-то непродолжительное время, он произнес: «Все будет хорошо, надо только в это верить, верить! Верить и рамсить! Ибо нет предела жесткости рамса!» Рус вскочил с дивана, одел свой костюм, в котором ходил в суд, и вышел из дома. Он сел в свою «новую» машину — пятилетнюю девятку, купленную у Игната, повернул ключ зажигания. «Слава Богу, завелась», — подумал Рус, услышав работу мотора, выехал из двора на Малодетскосельский проспект, развернулся и поехал к Московскому проспекту. Московский был свободен: пробок еще не было. По опыту Рус уже знал, что пробки начинались где-то после четырнадцати часов. Видимо, много в Питере таких людей, кто мог себе позволить свалить с работы после обеда и ехать по своим делам. Он же только ехал на работу, видимо, такие люди тоже начинали появляться. «Значит, пробки из-за того, что одни едут с работы, а другие на работу», — сделал Рус очередной вывод.

«Мои рассуждения как кривое зеркало, в котором я вижу полный бардак, отражающий нашу жизнь, — думал он за рулем. — Весь этот сумбур — ни что иное, как производная нашей жизненной суеты, которая, в свою очередь, производная наших проблем, которые мы пытаемся решить, несясь впереди паровоза, боясь остановиться, чтобы отдышаться и, быть может, сменить направление. А мы нет, мы несемся вперед, боясь, что не успеем, опоздаем, а ведь все это знак, знак свыше о том, что останавливаться уже поздно».

Рус повернул на Фонтанку, проехал по ней до Невского, повернул налево, выехал на Невский проспект и поехал в сторону Васильевского острова, где располагался его институт.

— Все, решено! — сказал себе Рус. — Назад дороги нет!

Дальше он ехал молча, внимательно следя за дорогой. Вдруг его подрезала какая-то светло-синяя машина.

— Эй! Ты что делаешь?! — крикнул он ей вслед. Да толку-то? Машина умчалась вперед по Большому проспекту, скрывшись из виду.

— Вот, тоже мне, умник, — сказал Рус, посмотрев в зеркало заднего вида и в боковое правое, чтобы перестроиться в правый ряд, — куда спешит? Так ведь можно и в аварию попасть.

Рус взглянул на часы в мобильнике и тоже поддал газу.

— Черт побери, я же на лекцию свою опоздал!

Он и сам втопил так, что подрезал пару машин, чтобы успеть проскочить на мигающий зеленый, что ему удалось сделать под громкие сигналы подрезанных им машин, уже остановившихся на светофоре. Рус повернул направо, проехал еще пару кварталов, повернул налево, остановился, припарковал машину и выскочил из нее как ошпаренный. Он пробежал мимо тусующихся и курящих у входа в институт студентов, которые нехотя посторонились.

— Добрый день, — сказал Рус охраннику, проходя к лестнице.

— А, это вы? — удивился охранник.

«Вот, блин, — подумал Рус, — сейчас начнет меня опрашивать да допрашивать, и я совсем опоздаю».

— А вы к кому? — спросил охранник.

— К себе я, — ответил Рус, побежав вверх по лестнице.

— Стой! Куда?! — закричал охранник, кинувшись за ним следом. Рус влетел на второй этаж и кинулся направо по коридору к тридцать второй аудитории. Он уже почти добежал до нее, как почувствовал на спине сильные руки охранника.

— Стоять! Не рыпаться! — строго сказал он и, взяв Руса за шиворот, потащил к выходу.

— Да что вы делаете?! — стал возмущаться Рус. — Я на лекцию опаздываю.

— Ничего, все опаздывают, — спокойно ответил охранник, — но порядок для всех один. Сначала пропуск, потом лекция.

— Да вы не понимаете, я новый преподаватель, а вы меня как преступника тащите, отпустите! — потребовал Рус.

— Разберемся, ты иди да помалкивай.

— Вот ведь система, твою мать, — сказал Рус, — ни на улице, ни в суде, ни на дороге, ну нигде нету никакого уважения к человеку! Кругом все друг друга чморят, пытаясь обмануть первыми, считая, что так и должно быть. Да не должно такого быть! — сказал Рус, повысив тон, и резким выпадом нырнул под руку охранника, вывернув ему руку за спину.

— Что ты делаешь, щенок?! — вскрикнул охранник.

— А ничего. Вы это кому? — удивился Рус, посмотрев по сторонам.

— Тебе, щенок!

— А тут нет щенка, — ответил Рус.

— Ты мне поговори, поговори, вот я тебе задам, когда вырвусь.

— А, вот вы, значит, как, угрожаете мне? — строго спросил Рус, взяв его за шиворот и посмотрев в глаза охраннику взглядом Седого — полным адского холода, в котором Рус жил последние годы изо дня в день, — и намерения охранника сразу же изменились, потому что он почувствовал скрытую силу Руса, силу его воли решать, о которой Рус пока и не догадывался.

— Да ладно, ладно вам, — пробормотал охранник, — ну отпустите меня, отпустите, я переусердствовал. Идите, идите, куда шли, и все.

— Точно все!? — спросил Рус, все еще держа его за руку.

— Да, точно, точно, я обещаю.

— Ну, ладно, — согласился Рус, отпустив его руку. Охранник потер ноющее плечо.

— Да уж, не ожидал, что какой-то пацан…

Рус посмотрел снова в его сторону и жестко произнес:

— Вы, товарищ, жертва социализма, признающая силу и власть, а не доброту и уважение к ближним, а потому глупо рассчитывать на понимание вами простых слов. Такие, как вы, признают силу, как породистые бойцовские псы, признающие своего жестокого хозяина.

— Ну, чего смотрите? Не ожидал я, что так вот вы сможете, — ответил охранник жалобным голосом.

— Ладно, простите меня, — неожиданно сказал Рус, — я был неправ, мне стыдно.

От этих слов охранник онемел.

— Не понял, — ответил он.

— Вот поэтому-то я никогда и не дрался в школе, — ответил ему Рус, — чтобы потом не испытывать стыда и угрызений совести от дачи сдачи. Подраться легко, а вот остаться собой, чтоб жить, не отводя глаз от стыда, всегда трудно. Мне проще простить.

— Простить?! — удивился охранник, потирая руку. — А я никогда никого не прощал, — ответил он растерянно.

— У каждого свой путь, — сказал Рус, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — И насколько он правильный, мы сможем узнать лишь тогда, когда придет время собирать камни.

Под растерянным взглядом охранника Рус поднялся на второй этаж, прошел к своей недосягаемой аудитории номер тридцать два, взялся за ручку двери и решительно потянул ее на себя, пройдя внутрь.

Аудитория была большая — это был обычный класс, как в школе: метров сорок площадью, прямоугольный, с шестью пластиковыми окнами, новый, свежий, видимо, только после ремонта.

Рус прошел к лекторской трибуне, положил свой портфель на стол рядом с ней, встал за трибуну и молча окинул всех взглядом. Студенты особо и не заметили его присутствия, о чем свидетельствовал не прекращавшийся галдеж. Некоторые сидели, другие стояли, несколько девушек поправляли макияж.

— Инн, а Инн, — услышал он, — как ты думаешь, наш новенький преподаватель хорошенький? Холостой? — спрашивала одна из сидящих за первой центральной партой девушек другую.

— Не знаю, — отвечала ее соседка по парте, — мне все равно.

— А я думаю, что тебе не должно быть все равно, потому что твой парень дурак.

— Почему ты так о нем выражаешься?! — рассердилась девушка по имени Инна.

— Только дурак может бить свою девушку.

— А он и не бил меня, а так просто… толкнул, — ответила она, отвернувшись от собеседницы в сторону, обиженно надув губы.

— Ну, знаешь: бил, толкнул… все равно он — дурак. Не должен мужчина на женщину руку поднимать! Ты с ним только потому, что вы с ним с самого детства вместе, вот ты и считаешь, что это большой плюс. Я же считаю, что вы уже порядком друг другу надоели, и тебе надо бы уже послать его.

— Я сама знаю, как мне поступать в жизни! — отрезала Инна, повернувшись и вызывающе посмотрев соседке в лицо. — Я взрослая и, знаешь, сама как-нибудь во всем разберусь.

Хоть и было Русу интересно послушать разговор дальше, но ему было уже пора начинать свою лекцию, к тому же он так удачно вписался в класс, что его присутствия до сих пор никто не заметил.

— Добрый день, господа студенты! — громко сказал Рус, обратившись к аудитории.

Аудитория замолкла, многие обернулись в его сторону. Девушки с этой парты удивленно посмотрели на него, открыв рот.

— Приветствую вас, — снова сказал он, окинув взглядом студентов, отдельно кивнув этим двум удивленным девушкам, дав им понять, что он тоже в курсе их разговора.

— Я — ваш новый преподаватель спецкурса «Лицензирование в Петербурге: правовые проблемы». Сразу хочу сказать, что тот, кто будет посещать все мои лекции, получит зачет автоматом, — объявил он поспешно, о чем тут же пожалел.

Студенты стали молча присаживаться за свои парты, многие были по-прежнему удивлены.

— А вы не удивляйтесь, сейчас приступим, и если что кому будет непонятно, спрашивайте сразу, по ходу мысли, будем вместе с вами разбираться в вопросах лицензирования.

— А как вас зовут? — спросила его сидящая напротив та самая студентка, которая советовала Инне бросить своего парня.

— Правильный и своевременный вопрос, — сказал Рус, — меня зовут Ростислав Анатольевич Лимонов.

— А вы не родственник того самого бунтаря Лимонова? — спросил кто-то из класса под неожиданно раздавшиеся смешки.

— Нет, я не его родственник, — сухо ответил Рус, внимательно посмотрев на спросившего, — а ваше имя как?

— Студент Березин, — ответил он.

— А имя?

— Павел.

— Павел? — переспросил Рус.

— Да.

— Не совсем удачное имя, — ответил Рус.

— Почему же? — удивился Березин.

— Да так, знаю я с таким именем одного плохого человека, — ответил Рус, отойдя от трибуны и присаживаясь за свой преподавательский стол. — Но вы, надеюсь, хороший, честный человек? — добавил Рус, посмотрев на Березина. От слов Руса Березин опешил и не знал, что сказать.

— Да вы присаживайтесь, не стойте, — сказал ему Рус. Студент сел. По классу пробежал удивленный гул голосов.

— Что ж, будем считать знакомство наше состоявшимся, — произнес Рус, доставая из портфеля свои тетради, кодексы и выкладывая их на стол.

— Приветствие наше затягивать не будем, предлагаю сразу перейти всем нам к делу, — сказал Рус, поднявшись со стула и снова заняв место у преподавательской трибуны. По классу снова прокатился негромкий гул голосов.

— Что ж, думаю, все согласны, — подытожил Рус. — Мой спецкурс разработан мною и является основой моей магистерской диссертации, которую я буду скоро защищать на кафедре Коммерческого права в СПБГУ. Поэтому вопросы, которые я в ней ставлю, я беру из своей личной практики, сталкиваясь с проблемами в сфере лицензирования на каждом шагу. Именно об этих проблемах мы и будем с вами говорить на моих лекциях.

— А вы правда всем, кто будет ходить на ваши лекции, поставите зачет автоматом? — спросил его Березин с места.

— Правда, — ответил Рус, поняв, что назад повернуть он уже не сможет, и поспешил добавить: — Но только тому, кто покажет мне свой полный конспект записанных моих лекций.

— Тогда я обязательно буду ходить, обязательно! — выкрикнул с места Березин. — Мы с вами друзья, Ростислав Анатольевич, — сказал он, сжав кисти обоих рук и потрясая ими в воздухе.

— Дружба сдать зачет без конспекта не поможет.

Тут та же самая студентка сделала реплику:

— А любовь поможет?

Студенты засмеялись.

— И любовь не поможет, — ответил Рус, как будто бы не слышал смеха после вопроса. Конечно же, он все слышал, просто ему было далеко сейчас до этой темы.

— Что ж, пора нам начинать, — произнес он серьезным тоном.

Первая лекция Руса прошла весьма успешно. Он даже сам от себя не ожидал такого успеха. Студенты слушали его, многие даже слушали во все уши. Рус и не думал, что он может так хорошо и красиво излагать свои мысли. Он умел рассуждать, но вот что он умеет говорить так увлекательно, он не знал и не предполагал. Ему самому уже начинала нравиться его новая работа, потому что в диалоге со студентами ему легче давались выводы над поставленными им же вопросами, то есть студенты в диалоге с ним сами наводили его на правильные постановки необходимых вопросов, на которые они вместе давали ответы. А это было успехом, ибо, как догадывался Рус, установить контакт с аудиторией — и есть главная задача любого учителя, а если еще лектор сможет заинтересовать в своем предмете учеников, то это вообще высший пилотаж преподавания. Получается, что Рус вполне мог себя считать профессионалом, если ему это так легко удалось. Хотя, быть может, в успехе играли немаловажную роль его гены? Родители Руса были учителями: мама — учителем начальных классов, отец — преподавателем и доцентом кафедры «научного коммунизма» в одном из ВУЗов СССР, до той поры, когда он еще не был диссидентом. А вот когда он уже им стал, Русу вместе с родителями приходилось переезжать из города в город, чтобы уйти от преследования КГБ. А гонения на его отца происходили по политическим мотивам: за правду, за неосторожное слово с критикой партии, либо какой-либо исторической фигуры. Так и Рус был борцом за правду, понимая, что он скорее все-таки запутавшийся борец за ложь. А теперь он чувствовал, что снова стоит на твердой дороге, которая ему нравится, потому что она ему понятна, она честна, трудна и не опасна, поскольку лишена риска для жизни, который всегда присутствовал, пока он работал с лохотронщиками из Апрашки: с Седым, Мишей и Петей. «Да уж, — подумал Рус, — я — адвокат — борец за правду, а на самом деле — запутавшийся борец за ложь».

Рус стал увлеченно готовиться к каждой лекции, он искал информацию по теме в Интернете, в газетах, обращал внимание на практические проблемы, искал пути их разрешения, а вместе со студентами пытался строить правовые модели регулирования этого узкого направления административно-правовых правоотношений, поскольку само лицензирование — это прерогатива власти давать то или иное разрешение на какую-либо предпринимательскую деятельность. И Русу все нравилось, на своих лекциях он воодушевлялся от своих рассуждений, они уносили его совсем в иной мир, в котором царил покой и порядок, в котором правил ум и оценка, а не связи и коррупция, как в реальности, и он был счастлив. Наверное, он был один из массы преподавателей института Марии Владимировны, на лекции которого стремились приходить все студенты. Даже из других курсов студенты просились послушать его, что ему льстило. Но, как мы уже знаем с читателями, в каждом светлом есть и свое темное: в каждой светлой стороне намерения или любого дела есть и своя темная сторона в виде следствия или результата. Так было и тут: искренность Руса как преподавателя и человека, его увлеченность, его скрытый темперамент, энергия, его понимание счастья как покоя в виде гармонии своего субъективного мира с миром вокруг — объективного, все это несомненно притягивало к нему не только студентов как учеников, но и студенток как женщин. И как-то раз он снова задал аудитории один из пришедших ему неожиданно на ум вопрос и в задумчивости, непроизвольно, посмотрел в глаза студентке, сидевшей за центральной партой, как раз той самой, которой советовала ее подруга бросить своего парня. Рус посмотрел и… замолчал, надолго уставившись ей в глаза. Он сначала смотрел в поисках нужной мысли в своей голове, потом растерялся, забыв, о чем он говорил, а еще через несколько секунд вообще забыл обо всем на свете, рассматривая ее глаза. Ему понравился их большой размер и цвет, какой-то ярко-синий, скорее даже бирюзовый, и Рус стал бесцеремонно рассматривать глаза Инны Грицаевой дольше, чем было необходимо для короткой паузы в поисках мысли. Инна, не смущаясь, так же спокойно смотрела в глаза Русу. Рус все молчал, по аудитории уже прокатился первый смешок от этой неожиданной ситуации, но не нашел массовой поддержки. Некоторые студенты, слушающие Руса, записывали его лекции, а поэтому соседка по парте Инны Грицаевой — Дворкина Лена — нарушила затянувшееся молчание.

— Ростислав Анатольевич, ну что же дальше? — спросила она.

— Что?! — переспросил Рус, растерянно посмотрев на Дворкину.

— Я вот писала за вами, писала, не успевала, а вот теперь все дописала и не знаю, что писать дальше, — сказала она как-то немного рассержено. — Вы уже давно ничего нам не говорите, — высказала она претензию.

— Да? — удивился Рус. — Тогда напомните мне, на чем я остановился? — попросил он своих студентов.

— Вы остановились… — начала доселе всегда молчавшая на лекциях Инна Грицаева, — …на правоприменительной практике законодательства о лицензировании игорного бизнеса, — проговорила Инна, снова встретившись взглядом с Русом. Рус заметил, что она как-то странно на него смотрит, улыбается. «Странно, — подумал Рус, — она какая-то сегодня странная», — сказав вслух:

— Верно, спасибо, что не потеряли мою мысль, Инна.

В этот момент раздался звонок, свидетельствующий об окончании лекции.

— Ну что ж, завтра начнем с этого места, а сейчас всем до свидания, — сказал Рус. Студенты повскакивали со своих мест, за минуту очистив аудиторию. Инна Грицаева вышла из класса последней, перед выходом она обернулась, спросив:

— А почему вы на меня так странно и долго смотрели, Ростислав Анатолиевич?

— Когда? — спросил Рус, собирая свой портфель.

— Сегодня на лекции перед самым ее концом.

— Может, перед ее окончанием? — поправил он.

— Да, так будет правильнее, — согласилась она, — перед ее… окончанием, — сказала она, сделав паузу перед последним словом, посмотрев на Руса как-то по-игривому с улыбкой.

— Не помню, — ответил он, собирая свой портфель.

— Ааа, — удивленно ответила она.

Рус посмотрел на нее и заметил, что ее глаза заблестели в расстройстве. Но ему было наплевать, почему они блестят и по какой причине.

— Всего вам доброго, — сказал он.

— До свидания, — недовольно и немного зло, как показалось Русу, ответила Инна, выйдя из класса. Рус собрал свой портфель, закрыл аудиторию на ключ и пошел в деканат, чтобы отдать ключ секретарю и отметиться.

— Добрый вечер, — сказал Рус, войдя внутрь, — вот, Эльвира, ключ от аудитории, — сказал он, положив его ей на стол.

— А, оставляйте, — сказала она, не поворачиваясь к нему лицом.

— До свидания, — сказал Рус.

Эльвира так и не обернулась к нему, он пожал плечами, повернулся и вышел из деканата.

— Ростислав Анатольевич! — услышал он, уже когда подошел к лестнице. Он быстро вернулся в деканат.

— Да, Эльвира, вы меня звали?

— Ростислав Анатольевич, вот вам… — сказала она, протянув Русу запечатанный конверт.

— Что здесь?

— Тут ваша зарплата.

— Зарплата? — удивился Рус. — А что, разве уже прошел месяц?

— А мы платим за отработанные часы. Вы вот тут распишитесь, — сказала Эльвира, передав Русу листок расчетной ведомости.

— Хорошо, — ответил Рус, ставя свою подпись.

— Ну все, отлично.

— Да, спасибо. Можно идти?

— Да, всего доброго.

Рус снова вышел из деканата, но уже с поднявшимся настроением. Как он заметил, у него оно всегда поднималось после, либо в момент получения денег, и не важно для каких целей они у него оказывались: для подарков нужным людям братвы, или для своих планов, главное, что они Русу грели не только руки, но и душу. У него появилась даже какая-то зависимость от наличия и количества денег. Если их было много, то Рус испытывал небывалый подъем настроения, радости, счастья, а если он расставался с ними, то наступала апатия, горе, пустота, после чего приходили смятение и ужас, ужас о завтрашнем дне. Единственное, что он мог сделать, чтобы смягчить стресс от расставания с деньгами, так это убедить себя в том, что трату, которую он делает, он делает себе на радость, покупая что-то. Но, по большому счету, этот антибиотик не возымел над печальным Русом своего действия, поскольку Рус уже был болен этой денежной болезнью, от которой у него, увы, еще пока не было иммунитета. «Да и нужен ли он?» — спрашивал себя Рус иногда, когда его карманы пополнялись «звонкой монетой».

Однажды у Руса спросил его знакомый Боря Ермаков:

— Рус, а кто ты по национальности?

А Русу послышалось, что тот спросил: «Кто ты по специальности?» — и он ответил:

— Юрист.

Все тогда, кто был рядом, громко смеялись, особенно над удивленным, не понимающим причину такого бурного смеха Русом. Потом ему, конечно же, объяснили, в чем был смех, тогда и Рус сам посмеялся такой случайной оригинальности своего ответа. После этого случая Рус часто думал, что он, наверное, и вправду юрист по национальности. В данном случае — с деньгами — этот аргумент оказывал значимую поддержку финансовым постулатам Руса, оправдывая его неуемную к ним страсть. Он заболевал этой болезнью все больше и больше, не думая о лекарствах против нее и о последствиях, возможной ломке, если деньги вдруг закончатся.

Рус вошел в туалет, заглянул в конверт, вынул деньги, подсчитал их, убедившись, что в его руках находятся десять тысяч рублей. «Какая приятная внезапная новость!» — подумал он, засовывая деньги обратно в конверт, который положил в средний внутренний карман на молнии своего кожаного портфеля. «Отложу на заначку, — решил он, — всяко денег пока достаточно, а эти пусть лежат себе на черный день».

Рус радостный, счастливый вышел из туалета, спустился по лестнице, взял свой одиноко висящий плащ в гардеробе, быстро накинул его и вышел на улицу. Только сейчас он вспомнил, что его потрепанная временем машина находится в ремонте.

— Ну, что ж, — сказал Рус, — придется ехать домой на автобусе.

Он перешел улицу и встал на автобусной остановке. Вдруг он увидел, как от института отъезжает автомобиль светло-синего цвета. «Где-то я уже его видел», — подумал Рус, отворачиваясь в другую сторону с целью увидеть автобус, которого еще не было. Через несколько минут Рус увидел, как этот только что отъехавший от института автомобиль разворачивается и останавливается перед ним.

— Вас подвезти, Ростислав Анатолиевич? — спросила Инна Грицаева, опустив тонированное окно автомобиля.

— Д-да, — ответил он растерянно.

— Садитесь, — сказала она, открыв ему дверь рядом с собой.

Рус не заставил себя долго ждать, сев в автомобиль.

— Куда вас подвезти? — спросила она, улыбнувшись ему.

— Домой, — ответил Рус, прижав свой портфель с деньгами к груди.

— Понятно, — ответила она со смешком, — а домой — это куда именно?

— Да на Техноложку, — ответил Рус.

— Пристегнитесь, — попросила Инна.

— А? Что? — переспросил Рус.

— Я говорю: «Пристегнитесь», — сказала она, показав Русу на ремень безопасности.

— А, вы про это? Хорошо. А я вот не пристегиваюсь.

— Нарушаете?

— Да мне неудобно ездить пристегнутым, тем более, что столько случаев, когда ремень мешает человеку вылететь из окна в нужный момент.

— Ну, не будем о грустном, — сказала Инна, уверенно выруливая на Большой проспект Васильевского острова.

Рус смотрел в окно, не зная, о чем говорить. Чувствовалось, что неловкое молчание как-то напрягает обоих.

— Ну, и как вам мои лекции? — спросил он, чтобы хоть как-то исправить неудобное положение, пожалев уже о том, что искусился, сев в ее машину. «Лучше бы ехал на автобусе или в такси, там мне все было бы пофигу, никто бы не ждал от меня рассказов», — подумал Рус, отвернувшись к окну.

— Нравятся, — ответила Инна и замолчала.

— Хорошо, — ответил Рус.

Тут он вспомнил про случайно услышанный им разговор Инны с ее соседкой по парте Леной Дворкиной. И чувствуя, что разговор не завязывается, а неловкость от молчания растет, решил ее спросить, о чем, наверное, спрашивать было нескромно.

— И как ваши дела? — спросил он.

— Что вы имеете виду? — ответила она, смотря на дорогу.

— Да с вашим парнем как вы поступили?

— Ах — это, — ответила она со вздохом, — а никак, я по-прежнему с ним.

— Значит, вы его любите, если вы еще с ним, — сказал Рус.

— Нет, не люблю, просто мы с ним с детства, мы вместе росли.

— Это не оправдание, если вы с человеком несчастливы, то никакие внушения вам не помогут изменить это, — ответил Рус.

— Не знаю, — ответила она задумчиво, — у каждого свой путь.

— Да, кстати, мы скоро уже приедем, — сказал Рус.

— А я хочу вас отвезти до вашего дома, — сказала Инна.

— Я не против, — ответил Рус.

— Ну вот, пробка, — сказала Инна.

— Наверное, авария, — сказал Рус, пытаясь рассмотреть, что впереди. — Может быть, я тут выйду? Мне отсюда недалеко, — сказал он, взявшись за ручку двери.

— Нет, я же сказала, что отвезу вас до самого дома, — строго ответила Инна, посмотрев на Руса.

Рус отпустил ручку двери.

— И как же вы, Ростислав Анатолиевич, сегодня умудрились заинтересовать меня своими глазами? — спросила Инна неожиданно Руса, продолжая смотреть вперед.

— А я и не пытался, я просто задумался, — ответил он.

— Нет, так не бывает, я вам не верю, — резко сказала Инна, посмотрев на Руса обиженным взглядом.

Рус решил промолчать, потому что его ответы ее расстраивали, а врать он не хотел. «С какой такой стати я должен говорить ей то, что она хочет от меня услышать?! — в сердцах думал Рус. — Ну и что, что у нее машина покруче моей? Она же не сама ее купила, папа скорее всего купил, а я на девятке езжу, потому что сам на нее заработал!» «А будет ли еще у тебя что-то лучше?» — появилась у него мысль в голове. «Будет!» — ответил он сам себе, долго не думая. «А почему?» — снова появился вопрос. «А, потому, что я так хочу!» — снова ответил он, стукнув себя при этом кулаком по коленке. Инна обратила внимание на его движение.

— Что, нервничаете? — спросила она.

— Нет, — ответил Рус.

— Не переживайте, вон, вроде, уже тронулись машины, — сказала она, показав глазами вперед.

— Да я и не переживаю, — ответил он, посмотрев на нее.

Инна сидела и смотрела на дорогу. Рус внимательно окинул ее взглядом, отметив ее стильную одежду: яркая многоцветная блузка хорошо сочеталась с однотонными леггинсами, которые обтягивали ее нижнюю часть тела. «Не знаю, — подумал Рус, — какая-то она толстая».

— Нравлюсь? — уверенно спросила его Инна, повернув к нему голову.

Рус не ожидал такого вопроса, но врать ему не хотелось.

— А вон и мой дом, — сказал он, показав рукой прямо, — давайте я тут уже выйду. Вы не заезжайте во двор, а то обратно не выедете, — посоветовал он.

— Я выеду! — резко сказала она, въехав во двор, уставленный машинами со всех сторон.

«Ну, ну, — подумал Рус, — какая настырная баба. Правильно, что ей ее пацан саданул, я бы вообще ее послал, если б с нею дружил». «А может, послать сейчас? — спросил он себя. — Нет, сейчас нельзя. Во-первых, она меня везет, во-вторых, она моя студентка, а в-третьих, жить надо так, чтобы потом не извиняться».

— Все, вот здесь можно остановиться, — сказал Рус, показав прямо рукой, — я уже приехал. Спасибо вам, — сказал он, открыв дверь машины.

— Ростислав Анатольевич, — услышал он, уже выйдя из машины.

— Да, — ответил Рус, наклонившись к открытой двери машины и посмотрев на Инну.

— Возьмите мой телефон, — предложила она.

— А зачем? — удивился Рус.

— Ну у вас ведь тоже машина есть? — спросила она.

— Ну да, есть, — удивился он, — и что?

— А вы сегодня без машины почему?

— Она поломалась, — ответил он.

— Вот! — сказала Инна, подняв указательный палец вверх. — А это значит, что если у вас машина поломается на дороге, я смогу вам помочь.

— И чем же? — спросил он.

— Советом, — ответила она.

Русу не хотелось обижать ее отказом, и он согласился.

— Хорошо, давайте, — ответил он, снова сев к ней в машину.

Инна записала свой домашний номер на бумажке и передала ему.

— А теперь ваш номер, — сказала она.

— А мой зачем?

— У меня дома телефон с определителем номера, и я не беру трубку, если вижу незнакомый номер телефона. Так что, если вы будете звонить, то я могу и не ответить.

— Логично, — ответил Рус, — только если мне понадобится ваш совет на дороге, я уже явно буду звонить не с домашнего телефона, а с мобильного.

— Ну, тогда давайте мобильный, — весело сказала она.

— Вот только у меня мобильный оператор «Фора», и у меня виртуальный номер, а он на определителе не высвечивается, но даже не это главное, — сказал он, внимательно посмотрев на нее.

— А что? — насторожилась Инна.

— А то, что я жениться собираюсь скоро, — сказал Рус первое, что пришло ему в голову.

— Ах, какая досада, — расстроено произнесла Инна, — а как же я буду знать, что это вы звоните, если у вас Фора? — спросила она, посмотрев заблестевшими глазами на Руса и сделав вид, как будто не услышала последней его фразы.

— А в этом случае вам предстоит положиться на вашу интуицию, — ответил Рус, — но ваш номер я возьму. До свидания, — бросил ей Рус через плечо, захлопнув дверь автомобиля. Он обернулся и увидел рассерженное красное лицо Инны, которая отвернулась, резко сдала назад и чуть было не врезалась в припаркованную машину.

Глава четвертая. Горько

— Не везет мне с бабами, не везет, — сказал Рус вслух, лежа на диване у себя дома. –То Фекла с юрфака попалась, голову мне стала дурить, будучи замужем. Зачем? На что она рассчитывала? Кого из меня сделать хотела — любовника? Нет, я не хочу таких отношений. Мне нужны чистые отношения, душевные, чтобы любовь была.

«Да, такая любовь только в раю, — появилась мысль в его голове, — тут нет такой чистой любви, здесь кругом один расчет, и ты только зря тратишь свою жизнь в поисках потерянного рая».

— Потерянный рай, потерянный рай, — произнес Рус, вдумываясь в услышанные им мысленно слова, — да потому рай и потерянный, что не найти тут, не встретить здесь такой неземной любви.

«А и пофигу, — подумал он, — можно встретить любовь, можно!»

— Если сильно этого захотеть! — крикнул он в продолжение своих мыслей.

Рус встал с дивана, подошел к журнальному столику, на котором стоял его первый компьютер Пентиум 120, взял со столика свою записную книжку и нашел в ней номер Ирины, с которой познакомился в вагоне метро несколько лет назад.

После знакомства с Ириной Рус около двух лет общался с ней в основном только по телефону, может быть, пару раз они и встретились за все время, но это общение его начинало мало помалу тяготить. Ему с ней было неинтересно, она была его почти на девять лет младше. Может быть, Ирина и соответствовала нормальному интеллектуальному развитию для своего возраста, но Рус с ней всегда скучал и порой не знал, как поддержать разговор и о чем. Ирина все время молчала, не думая ни о чем, а для Руса это было невыносимо. Он всегда находился в поиске алгоритмов жизни, он искал закономерности в происходящих событиях, пытаясь найти некую схему управления своей судьбой, поэтому мозг его постоянно нуждался не только в анализе окружавшей его действительности, но и в синтезе — в выводах, делать которые Русу было легко, если он с кем-то вел диалог на эту тему. А с Ириной не то чтобы диалог вести, с ней было невозможно даже о погоде поговорить, потому что на все вопросы Руса она отвечала одинаково: «Нормально». Но сейчас у него была огромная потребность поговорить с кем-нибудь. Таких друзей, которым Рус мог бы открыть душу, у него не было, на ум пришла только глупая Ирина, которой он и решил позвонить в последний раз, дабы отвлечься от утомительных мыслей и попытаться поболтать с ней ни о чем, а заодно и сообщить ей, что заканчивает с ней общение. Все еще испытывая сомнения в правильности своих действий, он нерешительно набрал ее номер.

— Привет, — сказал он, — это я.

— А, привет, привет, — весело ответила Ирина, — а я весь день думала о тебе.

Рус просто обомлел от услышанного.

— Да ну? — удивился он. — Тогда это меняет все мои планы.

— А какие планы, какие? — весело спросила она.

— Да так, были у меня кое-какие дела… — соврал Рус. — Да я теперь их решил отменить.

— Здорово! Давай встретимся! — предложила она.

— Да, давай, конечно же, — согласился он.

Они договорились, что Рус приедет к ней на станцию метро «Ленинский Проспект». Рус, долго не думая, сразу поехал на встречу. Потом у них еще было много встреч. Они гуляли с Ириной целыми днями, Рус заставил себя опустится в интеллекте на ее уровень и общение у них вроде как стало получаться. Оказывается, у нее были интересы: она интересовалась модой, дизайном, цветочками, тряпочками. Общаясь с нею, Рус стал искать в ней, вернее, выявлять в ней скрытые от него доселе достоинства, которые по мере общения с нею стали проявляться все больше и больше. Ирина была красивая, высокая, стройная, с большими голубыми глазами. Но Рус уже не просто видел в Ирине то, что в ней замечали и другие мужчины; он стал видеть ее суть, внутренний мир, пусть он и был во многом детским, туманным, но он все же был, а значит, Ирина имела шансы в скором будущем стать в его глазах не просто красивой, но и умной женщиной. Но в то же время он видел в ней и существенные недостатки, которые перечеркивали все ее достоинства. Рус старался не обращать на них внимания, а сосредотачиваться на внутреннем мире человека, но все-таки эти недостатки время от времени не давали Русу покоя. Например, лицо Ирины в профиль, когда они шли рядом, общаясь с друг другом, ему нравилось, а когда он смотрел на нее в фас — оно ему часто не нравилось. Лицо было грушевидной формы, расширяющейся книзу, носик какой-то маленький. Разрез глаз Ирины тоже ему не нравился. Долго рассматривая ее, он часто приходил к выводу, что нет в ней ничего такого особенного, что она просто обычная неприметная «серая мышка», на которую он в толпе пешеходов и не обратил бы внимания. Просто в момент их знакомства, когда он случайно встал перед ней в вагоне метро, у него было отличное настроение и он стал с нею заигрывать, даже не думая взять ее телефон, который она неожиданно дала ему в последний момент. Ну, коли уж телефон ему дали, так почему бы ей и не звонить? Рус и позвонил от нечего делать. А вот когда он решил порвать с ней дружбу, она сама как-то вдруг к нему прониклась. Общаясь с ней, Рус понял, что ее достоинства все-таки преобладают над ее недостатками.

«Важно в человеке то, что у него внутри, а не снаружи», — считал Рус. Помимо всего прочего, он понимал: Ирина была юная — несорванный цветок, что стало уже редкостью в наши времена, а одним из критериев при выборе себе жены Рус усматривал наличие девственности, как обязательный и непреложный фактор. Ну не мог он себя переубедить в том, что целомудрие девушки — не главное в жизни. Он испытывал какую-то брезгливость к нецеломудренным девушкам и старался с ними не общаться, поэтому данный факт он считал для себя важнее, чем все его претензии к ней, пусть даже отсутствие у нее высокого интеллекта.

Они встречались около двух лет, и однажды ее мама спросила Руса, а собирается ли он вообще жениться на ее дочери? Рус тогда еще подумал, что и вправду он так сильно заработался на Апрашке, что совсем упустил из виду женитьбу. «Может быть, стоит попробовать пожить с ней в гражданском браке?» — стал часто спрашивать он себя. После этих вопросов он стал чаще думать об этом, достоинства Ирины сами стали в ней проявляться. Например, находясь у них в квартире на кухне, он замечал, какая Ирина хозяйственная — она как ни придет домой к маме, сразу бежит на кухню и начинает там мыть посуду, потом полочки, шкафчики, стол и так далее, что было хорошей и редкой хозяйственной чертой для девушки. И однажды он решил спросить, что думает об Ирине его мама.

Рус позвонил.

— Привет, мам, — весело сказал он.

— А, привет, сынок. Ну, как у тебя дела, как здоровье?

— Да все хорошо. Я тут вот чего хотел с тобой посоветоваться, — сказал он, –помнишь, я тебя как-то знакомил с Ириной?

— А, с той маленькой девочкой? — удивилась она.

— Ну, тогда она была маленькая, а сейчас ей уже восемнадцать лет.

— И что?

— Ну, так вот, я хочу с ней попробовать пожить вместе гражданским браком, ты что думаешь по этому поводу?

— А что? Поживи, — ответила ему мама.

Рус не ожидал такого ответа. Для него ответ матери был почти благословлением в отношениях с Ириной. Он подумал, что раз мама так сказала, значит, она ей нравится, значит, он в ней не ошибся, выбрав для себя критерием суждения о человеке ее внутренние качества.

— Спасибо, мам, — сказал он, — ну все, я побежал.

— Куда, к ней, что ли?

— Ну да, мы договорились сегодня встретиться.

— Вот уже и мать сразу ставишь на задний план, — недовольно сказала она.

— Ну все, мама, я тебя люблю, пока, — сказал он, повесив трубку.

Где-то через сорок минут он уже сидел на кухне в квартире родителей Ирины, где ее мама снова заставляла его есть пережаренную курицу, и вдруг спросил:

— Татьяна Васильевна, а вы не против, если я поживу с вашей дочерью гражданским браком?

Странно было то, что, как показалось Русу, ее мама была готова к этому вопросу, потому что сразу ответила:

— Не против.

Она сразу позвала на кухню отца Ирины — Евгения Борисовича, который, выйдя на кухню, сразу заявил, что и он не против тоже, тут же дав дочке дельный совет:

— Запомни, доча: главное, чтобы всегда была еда, — сказал он, после чего встал и ушел в свою комнату продолжать валяться на кровати и смотреть телевизор.

Русу нравилась Ирина уже многими качествами, и даже лицо становилось интереснее: возможно, от общения с ним она как-то стала учиться думать, рассуждать, отчего ее ум получал пищу для саморазвития, развивался интеллект. К тому же ее родители дали официальное разрешение на ее целомудрие. Но хитрый отец вдруг вышел из комнаты и снова сел пред Русом, спросив:

— Ты скажи мне одно, по-честному все будет? Ты потом на ней женишься?

— Да, — ответил Рус, — просто надо заработать денег на свадьбу, на квартиру.

— Ну тогда я не против, — сказал он, снова уйдя в свою комнату.

Минусом, на который Рус заставлял себя закрывать глаза, являлось то, что ее родители были необразованными простыми рабочими. Мама ее работала маляром, папа тоже кем-то из этой сферы, и с ними Русу не о чем было поговорить. Мать ее постоянно повторяла только одну фразу:

— Главное, чтобы вам, чтобы детям и всем было хорошо. Ешь курицу, ешь, –говорила она, заставляя давиться куриными окороками.

Даже когда Рус был уже сыт и говорил ей об этом, ее это не устраивало: она считала, что он должен обожраться. И Рус давился курицей, проклиная всех курей в мире и свою слабость, поэтому он старался поменьше появляться у них в гостях.

Другой проблемой для Руса было наличие у Ирины младшей сестры и старшего брата. Интересно, что все их имена начинались с буквы «И»: Ирина, Игорь, Инесса. Вот с Инессой у Руса как раз и не сложились отношения, она все время его задевала, издевалась, ссорила его с Ириной. А Игорь ходил за ним по пятам, все время плачась, что его никто не берет на работу по оформлению лицензий, намекая Русу, чтобы он его взял к себе в помощники. Но и это еще не все. Как только Рус получил одобрение отца на гражданский брак, отец сразу как-то к нему подобрел, стал чаще выходить из своей берлоги, рассказывая Русу о работе. Сначала Рус не понимал, к чему Евгений Борисович клонит, а потом он однажды сказал Русу напрямую, что ему от него надо. Было это примерно так:

— У меня ведь есть все оборудование, — сказал он. — Я упакован полностью. Поэтому давай так — ты открываешь фирму, ищешь мне заказы, я работаю.

— А что с этого буду иметь я? — спросил Рус.

— А с тобой мы будем делить бабки пополам.

— Пополам?

— Да, ну по-честному, значит. Тебе половину и мне половину.

— А-а, — протянул Рус, а потом ответил: — Евгений Борисович, дело это очень непростое, много расходов. Чтобы оформить лицензию, нужна кругленькая сумма денег. Я считаю, если мы с вами будем всю прибыль делить поровну, то и расходы тоже должны делить поровну. Как вы думаете?

Этот вопрос явно не понравился ее отцу, он наморщил лоб, потер руками свою седую бороду, почесал затылок, после чего ответил:

— Да нет, брат, расходы все будут на тебе.

— М-м, ясно, — сказал Рус, — только вряд ли у нас с вами получится родственный бизнес, с родственниками лучше не работать. Тем более, что мне надо сейчас копить на квартиру, дочь вашу обувать, одевать. У нее же ничего кроме голубых ее штанишек-то и нету, так ведь?

— Ну нету, ты ведь видишь, кого берешь, — сказал ее отец.

— Вижу, а потому извините, ваше предложение должно подождать до лучших времен, — сказал Рус, отказав ему.

После этого отношение ее отца к Русу изменилось, он его не замечал и даже перестал выходить из своей берлоги, чтобы поздороваться.

Но на все эти минусы Рус старался не обращать внимания, так как считал, что главное — это их отношения с Ириной. Ему же не с родственниками жить. А поэтому они с Ириной стали жить вместе, и все было у них хорошо. Они понимали друг друга с полуслова, заботились друг о друге, и мама Руса одобряла их совместную жизнь. Но в голове Руса все чаще и чаще возникала мысль о том, что если у него все в гармонии, так может быть, ему пора бы жениться на Ирине? Сама такая мысль была для него новой, процесс свадьбы также придавал всему некую загадочность, и Русу казалось, что после свадьбы жизнь супругов меняется в лучшую сторону, чем была до свадьбы. И он решил поделиться своими мыслями с Ириной.

— Как ты думаешь? — неожиданно спросил он ее за чашкой чая дома в коммуналке. — А может, нам пожениться?

— Я не думала об этом, — ответила Ирина, — но можно попробовать.

— Ясно, — ответил Рус и замолчал, он не почувствовал особого энтузиазма в ее ответе.

«Она не думала об этом, а почему?» — размышлял он. Всякие мысли лезли ему в голову, он начинал подозревать, что Ирина, наверное, не любит его, и хочет быть свободной, и чем больше он соглашался с этими ответами, тем ему сильнее хотелось поставить в своем паспорте штамп о браке. Так он понимал, что закрепит свое право на нее, она станет такой же его собственностью, как, например, его машина или телевизор, и никто не сможет их разлучить. Приходя к таким выводам, он испытывал облегчение, и чем чаще он думал об этом, тем больше хотел так и поступить.

И однажды они взяли и подали заявление на регистрацию брака. Три месяца Рус не относился к этому шагу серьезно, но время шло, и, чем меньше его оставалось, тем чаще он стал задумываться над тем, что затеял. Во-первых, он еще не сказал об этом решении своей маме, от которой у него никогда не было секретов, потому что знал, что она поднимет его на смех, ибо видела Ирину и уже не раз говорила Русу свое мнение относительно ее худобы, что, мол, у нее ненормально маленький вес, и она не сможет забеременеть. О своей скорой свадьбе он сказал только Седому и Мише, да еще своему отцу, который уже двадцать лет жил на Байкале.

— О, поздравляю, — говорил Седой, тряся его за руку и глядя на стройную молодую избранницу, — молодец, одобряю, давай, давай, женись, хороший выбор.

Рус понимал, что маме все равно надо будет сказать, но как это сделать, чтобы без обид и печальных для себя последствий? Он не знал и тянул до последнего. Времени до свадьбы оставалось мало, и, будучи припертым судьбой к стенке, он трясущейся от волнения рукой набрал ее номер и позвонил.

— Мама, — начал Рус издалека, — помнишь, ты разрешила мне пожить гражданским браком с Ириной?

— Ну да, и что?

— Да вот, мы прожили уже почти год вместе, и нам очень хорошо. И я тут подумал, что… — он набрал в легкие воздуха и сказал ей на одном дыхании: — Я через три недели женюсь на ней.

Ответа не было. Рус тоже молчал. Ответа не было уже почти минуту. Рус осмелился спросить маму:

— Мам, что случилось?

— Ты на этой худобе казанской решил жениться? На этой дурочке деревенской, бесприданнице?

— Да, на ней, мама, мне с ней легко, хорошо…

— Да не нужна она тебе, — перебила его мама, — она тебе не пара, она тебя недостойна! Посмотри, какие у нее родители — чурбаны деревенские необразованные, пустые.

— Ну, а чего я в Питере уже семь лет один и один, отец вон где живет, ты тоже на Севере, сестра в Одессе. Надоело мне все время быть одному, друзей нету, я не пью и собутыльников нет, один все время.

— Ничего, посиди, посмотри телевизор, сходи в театр.

— Не хочу я смотреть телевизор! — крикнул Рус. — Хочу жениться, и все тут!

— Значит так, если женишься, то мне больше не звони, — строго сказала она, — нету у тебя матери.

— Женюсь…

Рус договорить не успел, потому что услышал в трубке короткие гудки.

— Ну ничего, главное, что она знает. Отойдет и приедет на свадьбу, — сказал он вслух, чувствуя облегчение оттого, что все-таки сделал это трудное дело.

Мама позвонила Русу через пару дней и стала плакать, причитать, пытаясь внушить Русу, объяснить его ошибочный выбор.

— Сынок, ты только подумай о том, какая у нее семья. Посмотри, какой тупой отец, работяга, он, если что, сразу тебя в бараний рог согнет, они за тебя ее отдают, потому что она никому больше не нужна. Тебе и не интересно с ней, ты такой весь умный, возвышенный, тебе в аспирантуру надо поступать, а не думать, где взять денег, чтобы одеть, обуть ее. Ты еще для себя-то не жил. Да ты подумай, ты же ее и не любишь-то, зачем тебе жениться? Живешь ты с ней — ну живи и дальше гражданским браком.

— Да я обещал ее отцу, когда они мне жить с ней разрешили, — сказал Рус, — теперь не могу обмануть, стыдно мне будет потом всю жизнь.

— Да ты что?! Вот хитрый и наглый!.. Ну ты не придавай этому значения, он понял, что ты честный и порядочный мальчик, и навязал на тебя это слово. Если бы не ты был на этом месте, а другой — понаглее и посмелее, он бы послал этого отца, и тот бы даже не вякнул — и так разрешил бы жить с ней. Брось ты ее. Все так делают.

— Да стыдно мне будет, мама, — ответил Рус грустно, — я же обещал.

— Какой стыд? Никто даже не думает ни о каком там стыде, сейчас не то время, чтобы жениться, и вообще, какое-то слово сдерживать!

— Да, но я хочу попробовать, я хочу семью, жена чтобы была у меня, дети. Ну, что же я все время один-то, мамочка? Мне тоже не сладко в Питере одному. Я уже семь лет так мучаюсь.

— Ой! Да не мучайся ты, сходи в театры, в музеи, там познакомься с хорошей девушкой — может, встретишь. Вот бы было замечательно, чтобы она была врач из интеллигентной семьи, чтобы была одна в семье, чтобы были у нее и мать и отец, чтобы не качали из тебя деньги, как будут качать эти. Вот скажи, ее отец разве не клянчил чего-нибудь у тебя? Не просил ли денег? А брат?

Тут Рус вспомнил, что такое уже было, и стал как-то более прислушиваться к ее словам. Это же почувствовала и мама.

— Так что давай, сынок, будь сильным, возьми себя в руки, собери все ее вещи и отправь ее домой. Сделай это, пока не поздно. Послушай меня, я хочу тебя спасти.

— Хорошо, я подумаю, — сказал он.

— Ну все, подумай, целую тебя, береги себя, — сказала мама.

Рус положил трубку и задумался.

«Так ли сильно я люблю эту Ирину?» — спросил он себя. Ответом ему была тишина. «Нет, вроде не люблю, хотя что же такое любовь? Как понять, любишь ты или нет?» — спрашивал он себя мысленно и не находил ответа, решив все-таки прислушаться к словам матери и отправить Ирину домой. Он сразу позвонил ей и сказал об этом. Его удивило, что Ирина особо не расстроилась, а наоборот, даже очень спокойно отнеслась к его предложению пожить пока отдельно, подумать там и все такое перед свадьбой. Она приехала к нему со своей тупой сестрой, они быстро собрали вещи, после чего ушли, оставив Руса одного. Тишина как-то сразу обрушилась на него. Он уже давно забыл, как жить одному. Ирина ему готовила, убиралась, стирала, была с ним, а тут вдруг он остался один. Чтобы избежать давящей тишины, он решил пойти на работу — на Апрашку.

Рус вошел в помещение мойки автомашин.

— Привет, Оксана, — сказал он, — а Миша здесь?

— Нет, но сейчас подойдет, — ответила она, — садись, подожди его. Кофе будешь?

— Да нет, спасибо, — ответил он, — я так немного посижу.

— А, ну посиди, — сказала она, продолжив читать журнал.

Рус сел на кожаное кресло и задумался.

— Чего такой грустный? — спросил его Петя, неожиданно вошедший на мойку. — Миша тут?

— Нет, — ответил Рус, — вот сижу, жду его.

Рус хорошо зарекомендовал себе перед Седым, потому что в решении вопросов он делал все виртуозно, непредсказуемо, а главное — по закону. Это-то всех ментов и злило, но сделать они ничего не могли. Поэтому Седой уважал Руса и всегда старался его как-то приблизить к себе, помочь ему в чем-то. Это всем бросалось в глаза. Понимал это и Петя, который не переставал интересоваться подавленным настроением Руса, пытаясь таким образом тоже приблизиться к нему, видя, как это делает Седой.

— Ну, чего ты сидишь, буйну голову повесил? — спрашивал Петя. — Что случилось-то, скажи. Может, помощь тебе нужна? Может, совет нужен?

— Да, совет, возможно, мне и нужен, — ответил Рус, сдаваясь под участливым натиском Пети. — Я вот со своей девушкой расстался сегодня.

— Как расстался? — удивился Петя. — Ты же всех уже к себе на свадьбу пригласил. Я тебе уже и подарок купил.

— Да так, знаешь, подумал… да и мама моя против, ну вот и решил расстаться.

— А чего же ты тогда такой грустный?

Тут Рус и вправду задумался над вопросом Пети, почему он такой грустный.

— А я думаю, тебе плохо потому, что ты не хочешь с ней расставаться, мама просто тебя загрузила. Дурак ты, Демон, телка твоя была у тебя классная, вся Апраха тебе завидовала. Сам-то ты вспомни, девка на длинных ногах, слушается тебя, на хрена ее бросать? Так, иди быстро за ней и пока еще не поздно верни ее обратно, а не то будешь потом жалеть всю жизнь.

Вот как примерно и произошел еще один поворот в судьбе Руса. Он вскочил и быстро помчался домой к Ирине, где у нее долго просил прощения, ссылаясь на свадьбу, на нервы, на влияние на него его матери, после чего Ирина все-таки сдалась и снова вернулась к нему. На душе Рус чувствовал облегчение, но, тем не менее, чем ближе подходил срок женитьбы, тем сильнее становилось его беспокойство относительно правильности выбора. Мама Руса любила, и, конечно же, она не могла не уступить ему, и приехала на свадьбу; приехал на свадьбу к Русу и его отец с Байкала. Денег у Руса на празднование свадьбы не было, зарплаты его хватало только на жизнь двух человек, на еду, проезд, иногда кино и кафе, но не на какие-то излишества, накопить ничего ему так и не удалось за целый год, а потому свадьбу решили справлять дома у Ирины.

Накануне свадьбы родители Ирины изъявили желание познакомиться и с родителями Руса. Они договорились о встрече на завтра в шесть часов вечера у них дома. Папа Руса, по жизни человек безалаберный и импульсивный, решил быстренько сбегать в магазин за газетами. Все его отговаривали, но он заверил, что сходит быстро, что он знает, куда тут идти, помнит дорогу, что его не будет максимум пятнадцать минут, что никто даже и не заметит его отсутствия. Рус с мамой ему разрешили. Отец ушел. Прошло пятнадцать минут — отца не было, двадцать — не было, сорок минут, а его все не было. Рус уже начал волноваться, понимая, что нехорошо опаздывать на такую встречу, но отца все не было. Примерно через два часа тот появился.

— Где ты был!? — все накинулись на него с одним вопросом.

На что тот извиняющимся тоном стал объяснять:

— Да я вышел из дома и решил пойти вдоль одного из домов с правой стороны, я был уверен в том, что и с другой стороны дом точно такой же, а в целом прямоугольный, как везде. А он оказался радиальный, то есть его другая сторона была под углом в 60 градусов, и улица, по которой я шел, привела меня на другой перекресток, вот я и заблудился, — говорил он, от волнения теребя свою рубашку.

— Ладно, главное, что ты все-таки пришел, хотя мы теперь опоздаем немного, — сказал Рус.

Они вышли быстро из дома, сели в такси и поехали на встречу с родителями невесты. Что интересно, встреча обеих матерей прошла холодно. Вернее, сказать, что встреча прошла холодно, — значит ничего не сказать. Мать Ирины негодовала, не хотела впускать гостей, не поздоровалась с вошедшими, сделала всем замечание в опоздании, постоянно избегала общения с мамой Руса. Мать Руса Лидия Никаноровна была интеллигентная женщина, всю жизнь проработала учителем начальных классов в школе. Она крепилась изо всех сил, чтобы оправдать надежды Руса, а потому умело и терпеливо находила общие точки соприкосновения с матерью Ирины и с ее отцом. Отец же Руса почему-то решил не тратить много времени на внедрение в семью Ирины. Он сразу же бухнулся на пол в гостиной, попросил включить телевизор, где выступал какой-то комик, и принялся громко ржать, тыча пальцем в экран. Русу было за него стыдно, родители Ирины смотрели на него, как на дурака, не понимая его поведения и буйного смеха. Но ему было на все это пофиг, он всегда везде вел себя просто, что порой откровенно отдавало наглой бестактностью. И тем не менее, знакомство все же случилось. Матери наконец-то подружились, вернее, постарались относиться друг к другу теплее, чем при встрече. Они договорились, что все салаты будет делать Ирина мама, а родители Руса оплатят остальные расходы.

Свадьба должна была состояться на следующий день в шесть часов вечера. Рус выбрал такое время только потому, что ему не хотелось откладывать свадьбу на поздний срок, так как все выходные были заняты аж до осени, и выбрал ближайшую дату в будний день, во вторник вечером. Конечно же, это время не было удачным, следующий день после свадьбы тоже был рабочим, поэтому никто не мог от души выпить и повеселиться. Свидетелем Рус взял своего единственного и настоящего друга Макса, которого он вчера попросил подъехать в Дворец Бракосочетания №1, что на Английской набережной. Уезжать запланировали сначала от коммуналки Руса до Ирины, а потом вместе с невестой в ЗАГС. Помощь в этом вопросе предложил Седой, вызвавшись выполнить роль перевозчика на своем огромном Мерседесе в ЗАГС и обратно, что было весьма кстати к скромной свадьбе Руса и Ирины.

Накануне вечером перед свадьбой, вместо того, чтобы устроить мальчишник, Рус мучился в сомнениях, правильно ли он поступает.

— Что, сынок, грустно тебе? — спросила его мама, ласково положив ему руку на плечо.

— Да, мама, — ответил он.

— Что, жениться не хочешь?

— Не хочу.

— Так может, и не надо тебе этого? И в то же время как неудобно, девчонка платье купила, к свадьбе все готовятся, а тут вдруг — на тебе.

— Но у меня на душе сильное беспокойство, я чувствую, что не должен жениться на ней, — сказал Рус, поднял тут же трубку домашнего телефона и позвонил Ирине.

— А позовите Иру, — попросил он. В телефоне слышалось, что приготовления к свадьбе идут полным ходом. Там кричали на повышенных тонах, ее мать отдавала команды, куда и что ставить в комнате, слышалась музыка и смех.

— Да, привет — это я, — ответила Ирина.

Рус решил не медлить со своими словами, сходу сказав ей:

— Я передумал жениться, я тебя не люблю, извини, — сказал он и положил трубку.

Все вокруг Руса опешили. Даже мать не ожидала, что он может такое выкинуть. Но вдруг на слова Руса бурно отреагировал его отец Анатолий Васильевич, он вышел на середину комнаты Руса и стал горячо выступать в защиту невесты, порицая поспешное решение Руса, убеждая, что тот не прав, что нельзя рубить с плеча и топтать любовь.

— Вы, — кричал он, имея в виду Руса и его маму, свою бывшую жену, — несправедливы к девочке. Ты, Лида, — обратился он к матери Руса, — в корне неправа, что настраиваешь сына против его будущей жены. Вы оба — дайте человеку шанс, не убивайте чувства, не топчите любовь, она приходит только раз в жизни! Я считаю, — кричал он, –что это ты виновата! Ты была против его избранницы, ты провела над ним свою хитрую работу, внушила ему свою точку зрения, ты разбиваешь ему жизнь! — сказал он матери Руса. — А ты, — произнес он, посмотрев на Руса, — не мужик и всю жизнь будешь держаться за мамину юбку, так что смотри. Ты же ее любишь, потом жалеть будешь об этом шаге. Это не ты его делаешь, это мама твоя тебя обработала.

— Ну ты-то мне хоть можешь сказать? — обратился Рус к своему отцу. — Или ты мама, оба вы мне можете сказать, что такое любовь? Как понять — люблю я ее или нет?

Родители Руса молчали, не зная, что ему ответить.

— Ладно, коли решил жениться уже, то и женись теперь, — сказала мама. — Женись! Если что, потом разведешься, ничего страшного в этом нет, да и девчонку мне жалко.

Речь отца глубоко тронула Руса, а слова матери его успокоили, и он тут же перезвонил Ирине, снова найдя в себе силы убедить ее, что он ее любит, сославшись на нервозность, на ссору с матерью, на бессонную ночь, прося у нее постоянно прощение. И ему удалось, она снова простила его. «Наверное, она меня любит», — подумал он и понял, что такое любовь.

Все пошло своим чередом. Вскоре приехал Седой на своем шестисотом Мерседесе, куда все сели с большой радостью, почувствовав наступающее торжество, и поехали за невестой.

— Ну, Рус, будь веселее, — сказал Седой, — за невестой же едем.

— Да, сыночек, не волнуйся, — сказала ему мама, — все будет хорошо, женись, ты же так этого хотел.

— Все нормально, — ответил Рус, продолжая сидеть и дальше с понурым видом.

Через час они приехали к дому Ирины, Седой громко просигналил, зеваки встрепенулись, обступив его машину.

— Ну, чего сидишь? Иди за невестой, — сказал ему Седой.

Рус робко вышел из машины и увидел идущую ему навстречу невесту. При виде невесты Рус отпрянул в сторону. Она ему вдруг показалась такой страшной, худой, лицо ее выглядело зловеще. А рядом с ней появилась еще одна девушка, которая сразу же заинтересовала Руса. Он постоянно на нее смотрел, и даже больше — они с ней все время потом переглядывались, ловили взгляды друг друга, — это оказалась свидетельница Ирины. Под громкие гудки Седого Рус привел Ирину в ее машину, остальные гости сели в Форд лимузин, который Рус заказал дополнительно. Ехали молча. Седой молчал, молчал Рус и его мама. Также молчал и его отец, которого Рус в последнее время стал называть не отцом, а по его ученой степени — кандидатом наук. Молчала и невеста, наверное, раздумывая о своем шаге, но, тем не менее, никого ничто не останавливало. Вскоре они приехали на Английскую набережную в Дворец бракосочетания №1, вышли из машины, и тут Рус увидел Макса.

— Макс, молодец, что пришел, — сказал Рус.

— Ну, как я мог тебя прокинуть, брат, — ответил Макс, — правда, плохо то, что ты в будний день женишься, а то бы я был веселее, смог бы бухнуть сегодня от души. Ну, да ладно, главное, что ты счастлив.

— Так, пошли наверх с нами, — сказал ему Рус, взяв под руку Ирину, и они вошли в дверь Дворца бракосочетания, а потом поднялись наверх по лестнице.

— Вот, прошу вас, проходите сюда, — сказала встречающая администратор. — Как ваша фамилия?

— Лимонов, — ответил Рус.

— А ваша? — обратилась она к девушке.

— Моталыгина, — ответила невеста.

— Так, пройдите в эти комнаты и тут приведите себя в порядок, подумайте, а мы вас пригласим.

Рус прошел с Максом в комнату жениха, а невеста со своей свидетельницей в комнату невесты.

— Ну, что-то ты, дружбан, особо-то не весел, — сказал Макс Русу.

— Да я не хочу жениться, не люблю я ее, — ответил Рус, — просто деваться мне некуда, уже поздно.

— Никогда не поздно, — ответил Макс, — если хочешь, я организую тебе сейчас побег.

— Нет, я так не могу подло сбежать. Эх, — вздохнул он, — что сделано, то сделано. Ладно, разберемся, видно, от судьбы не уйдешь.

— Мы сами строим свою судьбу, — ответил Макс, — тебя тут никто не держит, я бы на твоем месте свалил отсюда.

— Нет, Макс, нет, буду жениться, все-таки нравится она мне, и она меня точно любит, я в этом уверен! — сказал Рус, поправляя бабочку, купленную для такого случая его мамой.

Он посмотрел в зеркало, где увидел не себя, а какого-то измученного грустного человека, совсем не похожего на счастливого жениха. Ему хотелось убежать, и он уже было решил последовать совету своего друга, как вдруг заиграла музыка Мендельсона и их пригласили в зал.

— Ну, с Богом, — сказал ему Макс.

Рус робко вошел, озираясь по сторонам. Деваться ему уже было некуда. Он увидел отрешенное лицо у отца и матери невесты, было такое ощущение, что на свадьбу к своей дочери они пришли просто с огорода — в чем были, не переодеваясь, и что держат их тут насильно. Это заметили все, в том числе и ведущая бракосочетания и администратор Дворца — это было видно по их недоумевающим лицам.

Рус находился в прострации, ничего не видя перед собой и не слыша, в себя он пришел только тогда, когда услышал вопрос, готов ли он взять в жены Ирину Моталыгину? Он ответил хриплым севшим голосом, еле слышно: «Да». Невеста ответила «Да» радостнее и громче. После этой формальности было почти все закончено. Фотограф сделал несколько свадебных фотографий молодоженов, одну общую фото на лестнице со всеми гостями, кроме Седого, по понятным соображениям, после чего Седой повез всех гостей на своем большом Мерсе обратно в квартиру родителей Ирины, а они со свидетелями поехали на жалком лимузинчике марки «Форд» кататься по городу. Рус не чувствовал себя счастливым, наоборот, при выходе из ЗАГСа он понял, как круто он попал, что пришел ему теперь полный пипец. Его состояние было подобно состоянию преступника перед казнью. Макс, видя удрученное состояние Руса, пытался шутить, но его шутки были не смешными, тем более, что он не пил, потому что ему завтра надо было на работу.

Катание по городу, вернее постоянное простаивание в пробках в этот вечерний час пик, быстро опостылело Руссу, и он попросил водителя везти их домой. До квартиры родителей Ирины они добирались несколько часов через пробки, но все-таки смогли приехать. Рус попытался махнуть на все рукой и постараться радостно выглядеть, как должно выглядеть жениху на собственной свадьбе. Седой не пошел праздновать, он протянул Русу толстый конверт, сказав:

— На, держи — это тебе от нас с Мишкой.

Русу было неудобно смотреть, сколько там и чего лежит, но на ощупь он понял, что там тысяч тридцать или пятьдесят рублей, отчего его настроение значительно улучшилось и он вошел в квартиру родителей невесты, улыбаясь.

— Ура! — закричали вокруг, обсыпая их конфети и монетами. — Ура!

— Усаживайтесь, гости дорогие, — говорила мать невесты.

Гости — родственники Ирины из Великого Новгорода — стали протискиваться на диван, рассаживаться на стульях за стол.

— А теперь проходите сюда, — сказала она, приглашая взмахом руки к себе.

Лидия Никаноровна встала у тумбочки в коридоре, на которой стоял огромный алюминиевый таз. «Она, наверное, замачивала в этом тазу свою рабочую одежду», — подумал Рус. Теперь из этого таза она накладывала в поднесенные гостями тарелки салат Оливье. Гости толпились, толкались, как будто это был последний салат в их жизни. Рус посмотрел на свою жену, убедившись еще раз в том, что взял в жену страшилу, улыбающуюся ему какой-то отталкивающей дьявольской улыбкой маленькой ведьмы, почувствовал, как слезы боли и разочарования подкатывают к нему. Он быстро вскочил со своего места в центральной части стола и выбежал в другую комнату, где, кинувшись на диван, начал истерично рыдать, осознав всю глупость своего шага. Он не просто плакал, он горько рыдал навзрыд, не пытаясь остановиться. Мозг его отключился, только горькие слезы разочарования и большой ошибки душили его, морально уничтожая в нем мужчину, превращая в маленького мальчика, которому нужна мама-спасительница.

От такой реакции Руса все гости были в недоумении, но продолжали накладывать из таза салат себе в тарелки, шумно при этом галдя. В комнату к Русу вошла его мама.

— Не переживай, сыночек, ну попробовал ты, ну хотелось тебе, ладно, потом разведешься, не так все страшно.

Но Рус не слышал ее, он не мог слышать, боль отчаяния разрывала его на части.

Вдруг к Русу подошла тетка его жены. Сев к нему на кровать и обняв его за плечи, она спросила:

— А почему ты плачешь? Что случилось? Может, невеста не нравится?

— Не нравится, — сказал Рус сквозь слезы. Тетка вздохнула и вышла из комнаты. Рус огромным усилием воли перестал реветь, лежал и тупо смотрел в потолок. Теперь и он узнал, что это такое, когда в голове нет ни одной мысли, как было и у его жены, когда они познакомились. Он впервые страдал так сильно, что позабыл даже, где находится.

Руса никто не трогал, где-то через полчаса он пришел в себя и вышел к гостям. Празднование шло своим чередом, гости уже опустошили таз с салатом.

— А вот и жених, — произнес пьяный родственник невесты. — Давайте-ка выпьем, — сказал он, ловко опрокинув рюмку в рот, после чего закусил колбасой и закричал:

— Горько! Горько!

Все гости сразу подхватили, Русу казалось, что они кричат: «Шайбу! Шайбу!», — и сам стал выкрикивать это слово вместе с ними. Тут он почувствовал толчок в бок локтем.

— Ты чего орешь? — спросила его жена. — Быстро целуй меня.

Рус посмотрел на Ирину, она улыбнулась, отчего его чуть не вытошнило.

— Мне плохо, извини, — сказал он, — не могу.

Рус чмокнул ее в щеку, сев на свое место. Он старался не смотреть в глаза своей матери, боясь, что не сможет сдержать своих слез и тогда опозорится перед всеми. Он начал есть. Минут через пять отец его жены произнес короткий тост:

— Вот, желаю вам счастья, значить, денег побольше, ну и деток. Вот вам подарочек, — сказал он, протянув Русу что-то завернутое в бумажку.

Тот взял протянутый подарок, развернул его и увидел, что тесть подарил им сберкнижку с одной тысячей марок на имя его жены.

— О, какой правильный и хороший подарок, большое вам спасибо, Евгений Борисович, — сказал Рус, протянув ему руку.

После этого свой подарок сделала мама Руса.

— Ирочка, — произнесла она, — дарю тебе вот этот фартучек, в котором сидел мой сынок, когда был маленьким, и кушал. Пусть он пойдет вашим детям. Остальные подарки у него дома, вы их потом увидите, когда приедете. Жить, я так понимаю, молодые теперь будут на жилплощади моего сына, в его коммуналке? — спросила мама Руса, посмотрев при этом на родителей жены.

Те сделали вид, что ничего не слышат. Мама Руса взяла в руку бокал, посмотрела на сына, на его жену и то ли от вкуса горечи слез своего сына, то ли еще по какой причине тихо сказала: «Горько». Русу в этот день действительно было очень несладко, и, как оказалось, мама его снова была права.

Часть вторая. Откровения

Глава первая. Посланник

Под покрывалом сумрака девушки удачно пробрались мимо арки незамеченными.

— Ну что, вроде как пронесло, — сказала Люба, пожав Свете руку.

— Куда сейчас? — спросила ее Люба.

— Пошли, я знаю куда.

Света пошла вперед, Люба за ней. Они шли молча, временами оглядывались, не идет ли кто за ними.

— У тебя есть деньги? — спросила Света Любу.

— Нет, если бы были, то я сюда бы не пришла.

— Ясно, — ответила Света.

— Ну что, подруга, надо нам тогда их заработать.

— Нет, не будем мы их больше зарабатывать, а то все повторится снова. Ты должна держаться. Ты мне обещала!

— Да, я обещала, — сказала Света, — и скорее всего я обещала себе. Тогда давай что-то думать, куда мы теперь пойдем?

— Ты из Питера?

— Да, — ответила Света.

— И я тоже. У меня есть квартира, но в ней было убийство, я оттуда убежала, даже не знаю, как там и что, да и воспоминания там у меня тяжелые.

— Ох, да, с воспоминаниями и у меня отдельный разговор, — сказала Света.

— Что ты имеешь в виду?

— Да то, что не стоит надеяться, что они когда-нибудь оставят тебя, если ты не простишь того, кто тебе подарил их, уж я-то знаю об этом от первоисточника.

— Знаешь, а почему? У тебя что, жизнь была трудная?

Света только улыбнулась в ответ, ничего ей так и не ответив.

— Я вот что думаю, пойдем, наверное, к моему отцу. Хотя не так-то я ему особо-то и нужна, если он за все это время мне ни разу не позвонил. Так что идти нам с тобою особо и некуда, — сказала Света.