Бесплатный фрагмент - Исповедь злодея

Благодарности

Читатель обладает не меньшей силой, чем писатель, ведь первый позволяет историям жить в своем сердце. Я и восемнадцать злодеев благодарим тебя за возможность быть услышанными.

Особенно хочу поблагодарить Некрасова Константина, Марееву Валерию, Мареева Наталью, Самойлова Вадима, Егорову Людмилу, а также всех тех, кто принял участие в краудфандинге и поддержал проект.

Хозяйка дома смерти

Никогда не зови в темноту. Те, кого к ночи лучше не вспоминать, не могут удержаться от приглашения.

Нас было шестеро. Мы водили хороводы у лесного озера, когда на небе появились грозовые тучи, и первые капли упали на землю. Приближался ливень, и я сказала: — Идемте все ко мне.

И мы пошли. Вот только Оно пошло тоже. То, что таилось в дремучей чаще леса, не смогло удержаться от приглашения. В полночь Оно постучало в дверь, и резвилось с нами еще неделю. Оно ело глаза и ресницы, сдирало кожу и неистово хохотало. Можете мне поверить — слышать его смех было страшнее любых мучений.

В конце концов, я осталась единственной выжившей. Ведь если хозяйка дома умрет, Ему больше негде будет гостить. Десятки лет мы жили бок о бок в теперь уже полуразрушенном доме. Со временем место это назвали Домом Смерти и стали обходить стороной, но иногда какой-нибудь несчастный терялся в лесу и шел на огонек — прямо к этому самому дому. И тогда Оно снова резвилось и сыто урчало. А я обгладывала оставшиеся косточки и горевала о путниках.

Теперь моё брюхо забито плотью и косточками, я ношу ожерелье из ногтей и жарю на ужин людские пальчики. Мой разум почти угас, и я должна что-то сделать. Я всё больше становлюсь похожа на моего гостя. Неужели Оно тоже когда-то было девушкой, водящей хороводы в лесу?

Теперь я знаю: то, что к ночи лучше не вспоминать, не может удержаться от приглашения. Я кричу что есть сил: — Идемте все со мной.

И шагаю в огонь.

Украденное сердце

Когда я был маленьким, таким маленьким, что макушка едва доставала до края стола, мы вместе с матерю прятались от отца на чердаке. Отец без устали тарабанил в дверь, но войти не мог. Помню, тогда так сильно хватался за мамины руки, что на утро на ее запястьях остались синяки.

Мама рассказывала разные истории, чтобы отвлечь меня, и тогда я спросил, почему несмотря на жестокий характер отца, они все еще вместе. Ответ был прост: — Когда-то давно он украл мое сердце.

— В самом деле? — воскликнул я.

В силу своего возраста, я был склонен принимать на веру все, что слышал. Помню, как тогда так сильно разозлился на отца, что даже подумывал выйти и заставить его вернуть то, что принадлежало маме по праву.

— Когда-нибудь это случится и с тобой. — с грустной улыбкой сказала мама.

В ту ночь я не спал. Нет, не подумайте, я не боялся, что кто-то вздумает отобрать мое сердце (силы мне было не занимать), я загорелся желанием вернуть матери то, что посмел забрать отец. Я буквально обыскал каждый сантиметр нашего дома, нырял на дно пруда, перерыл весь сад. Я не мог понять, как кто-то настолько глупый, как мой отец, мог так хорошо спрятать украденную вещь.

А потом я познакомился с девушкой, которая пела так чудесно, что птицы замолкали. С первой секунды я знал, что она собирается сделать, поэтому спрятал свое сердце так далеко, как мог.

Рана в груди иногда болит.

Уговорщик

В колодце за домом жил монстр. Я впервые увидел его, когда мне было пять лет. Он оказался худым черным и пах тиной, но обладал мягким заговорщицким голосом.

Однажды монстр выбрался из колодца наружу. Он подполз на своих вывихнутых ногах к дому и заскреб когтями о деревянную дверь. Я стоял по другую ее сторону, в доме, и молил незваного гостя уйти. Он сладким голосочком просил открыть дверь. С каждой ночью его голос становился все слаще, все громче, проникал в голову все глубже. Но мне хватало духу его не впускать.

Однажды монстр так разозлился, что убил нашего щенка. На утро родители громко плакали, а я запер крышку колодца. С тех пор каждую ночь слышалось, как монстр скребся, стонал и просил высвободить его. И однажды я больше не смог ему противиться.

Монстр выбирается из колодца. Входит в дом. Я слышу, как сестренка моя кричит. Но я ничем не могу помочь, просто прячусь в шкафу, надеясь, что он меня не тронет.

Когда приходит помощь, я бегу к колодцу, чтобы показать где прячется монстр.

Детектив заглядывает внутрь и говорит: — Но здесь никого нет. Только твое отражение в воде.

Я толкаю его в спину.

Девичья кожа

Я принесла ей спелое сладкое яблочко. Красавицы, они такие: наивные, глупые, да на сладости падкие. Откусила она кусочек, да тут же и упала наземь. Я не растерялась: годами изучала мастерство в пыльных книгах, готовилась. Достала из-под плаща нож, тот, что острее бритвы, и принялась срезать девичью кожу. Тут нужно со всей осторожностью подойти, не там срежешь, и кожу уже не носить. Да и найти подходящую трудно.

Весь день и всю ночь я кожу снимала, потом еще пару часов надевала. Пот глаза заливал, руки предательски дрожали, в волосах седина закралась. Но оно того стоило. Пришлась мне кожа в самую пору. На утро, когда принц пришел, ничего не заподозрил. Взял меня в жены, да и рад.

Теперь у меня и меха, и злато, и вина, и вкусности. Да только нет мне покоя. Больше ни одна кожа мне в пору не пришлась. За пятнадцать лет эта износилась, выцвела, огрубела. Уже и запах появляться стал. Прячусь теперь ото всех в своих хоромах, только дочь и навещает. Сегодня ночью тоже придет. Попросила ее захватить нож, тот, что острее бритвы и сладкое красное яблочко.

Сделка

Я росла непослушная, как бурьян. Братец мой — виноградная лоза. Всех он радовал одним своим присутствием, потому и звали его — Радомир. Входит в комнату братец, словно солнышко в жаркий июньский день.

Волосы у него цвета лета — посевная рожь. Голос — тихие всплески ручья. Он — мастер на все руки: и песню сыграет, и мельницу сколотит. Но больше всего на свете любил Радомир лепить глиняные горшки. Сколько помню себя, все свободное время он у гончарного круга проводил. Под окнами девки в лучших сарафанах ходят, косы плетут, а он и глазом не поведет.

В детстве садилась за его спиной, прямо у печи, и сидела, пока щеки мои от жара изнывать не начнут. Все ждала, что братец закончит и со мной поиграет, да только не было ему дела. Как отправлял он горшок в печь, брался за новый кусок глины.

Чтобы привлечь внимание брата, я и с мальчишками соседскими дралась, и про кротость забыла. Все старухи мне пальцем грозили, а матери сыновей своих прятали. Зато Родомира любили все: завидный жених, родителей пожилых содержит, да сестру непутевую, как сокровище бережет, никогда слова злого не скажет ей. А я его терпеть не могла.

Да только однажды все изменилось. Как сейчас помню, заставили меня родители торговать на ярмарке горшками, что Радомир делал. Много коробейников там ходило, но один, как увидел горшки, так и обомлел. Битый час ходил вокруг, да выспрашивал кто такие делает, сколько в наличии есть. Купил в итоге три штуки и спросил где живем, мол в конце месяца за остальными приедет.

Приехал. Но не один. Схватили братца незнакомые люди, выволокли на улицу и поведали всей деревне историю.

Говорят, ходит по свету человек, да не человек. Мол любое твое желание исполнит, только вернется через десять лет за платой: душу твою заберет или дитятко, там как договоритесь. А складывает свою поклажу прямо в такой горшок, как мой Радомирушка делает. Брат отрицать не стал, говорит делает на заказ горшки человеку в черном, а тот ему взамен — богатство, да красоту. А я и рада масла в огонь подлить, говорю мол сама видела, как Радомир ни с одной нечестью якшается.

Уволокли тогда моего брата, мне на счастье. Теперь я любимая дочка. Вот только стали вскоре твориться жуткие вещи. То стук в дверь посреди ночи раздастся, то под окнами кто-то шепчет. Не выдержала я однажды, выскочила на улицу, а там человек — чернее ночи. Сама не знаю откуда смелость взялась, как закричу: — Не ходи сюда больше. Не живет мой брат здесь, больше вообще нигде не живет. Не поможет тебе теперь в твоих злых делах.

Разозлился собеседник, шипит, ногами землю топчет, да кричит нечеловеческим голосом: — Нельзя сделку нарушать. Не отработал он еще свои годы!

Я стою и слова молвить не могу. В сердцах себя ругаю, что вышла к существу в ночь. А он вдруг посмотрел на меня, да расхохотался: — Хочешь историю расскажу?

Я бы и рада оказаться, но даже головой покачать не смогла. А он тем временем заговорил: — Родился у одной женщины сын. Слабый он был, не жилец одним словом, но бабу разве это остановит. Взмолилась она всем богам, а когда боги закончились, и мне помолилась. Обещал я ей сына здорового, красивей которого не сыскать, умного, как лиса, сильного, как медведь, да с умелыми руками. Мать взамен обещала отдать мне своего второго ребенка. Когда явился я за ним, первый мальчишка в ноги мне упал, да стал молить, чтоб оставил сестрицу в живых. Обещал двадцать лет мне во всем помогать. Честно Радомир службу нес целых четырнадцать лет, да, видать, уговор сдержать не сумел. Потому приду за тобой, как закончится год.

Ушел человек, а я покой потеряла. И день и ночь училась горшки лепить, чтобы сделку ему в обмен на жизнь предложить. Сутками не спала. Да только не меня он одарил золотыми руками.

Хрупкость

Мой мальчик жил не далеко от реки. С первыми летними деньками он опускал босые ножки в воду и смеялся так заливисто, что даже глупые рыбы подплывали поближе, чтобы насладиться его сладким голосом.

Он был маленьким, еще не умел плавать, скорее просто барахтался в мутной воде. А если нырял, то неизменно зажмуривал голубые глазки. И было это очень кстати. Если бы мой человечек хоть на секунду увидел меня, больше бы ни на шаг не подошел к воде. Я ведь не красавица. Кожа моя такая тонкая, что можно увидеть разбухшие зеленые вены. Вместо волос — тина, ил и дохлые рыбешки. Лицо — два узких глаза и большая зияющая дыра вместо рта.

Другое дело мой мальчик — кудри цвета солнышка, щечки алые — загляденье.

Сестрицы мои ни раз пытались мальчика к себе забрать, но я не даю. Берегу.

Пару весен назад забрала на дно одного похожего ребенка, так царство наше его не пощадило: весь он разбух, посерел, кудряшки его растащили безмозглые рыбы, как и кусок левой щеки (каюсь, не доглядела). А еще оказалась, что под водой такие прекрасные мальчики совсем не умеют смеяться. Вот теперь и лежит на дне водорослями связанный: больше глаз не разует, да отпустить жалко.

Потому нового человечка берегу. Людская красота она хрупкая. За ней из далека наблюдать нужно.