Бесплатный фрагмент - Исполненное желание

Проза

Иван Белогорохов

Исполненное желание

— Сэр Ганнибал, а зачем вы решились на сделку с космическим демоном? — Вергилий носил сержантские знаки отличия на нагрудном панцире. В стенах родной крепости под его командами выросло не одно поколение храбрых воинов, чьи щиты и пушки защищают мирных обитателей космоса от порождений тьмы. Сам сержант носил наварные отметки за участие в двух межгалактических компаниях и мог бы еще много с кем повоевать, только возраст рыцаря преодолел планку в полтора столетия. Верховный магистр отправлял таких ветеранов на службу в дальние уголки космоса, где герои доживали оставшиеся года. — Молодое тело, отличная экипировка и больше трех драконов записаны в ваших подвигах. Что еще нужно столь бравому звездному рыцарю?

Ганнибал Бардис принадлежал к той породе персон, которые всего добиваются исключительно силой и огневой мощью. Выходец из рода великанов, Бардис мог позволить такую роскошь, как дуэль почти с любым неугодным его взору оппонентом. В ордене Святого Трития его боялись не только вверенные под жесткое командование рыцари младших чинов, но более зрелые воины старшего ранга. Массивное тело в четыре метра ростом и с тремя сотнями килограммами массы не имело ни капли жира. Экипированный в рыцарский доспех лейтенант Святого Трития представал на поле боя как боевой шагающий танк. Минипушки на его плечах всегда выбивали с десяток целей, а боевой топор с пылающим лезвием не знал ни одного щита или силового поля, способных отразить смертоносные удары.

— Мой боевой топор может отразить натиск любого врага. Его лезвие разрубает адамантиевые щиты как переспелые арбузы и вскрывает броню легких кораблей, точно консервную банку. Но где гарантия его долговечности? — зеленоватая кожа, волосы как медная проволока и белые зрачки глаз ассоциировали звездного рыцаря скорее не с защитником слабых, а с представителем загробного мира. — Пушки на моем доспехе не знают промаха, но сколько еще я смогу носить тяжелый ранец с лентой патронов? Не мне вам говорить, Вергилий Дортс, о новом командующем из Дворца Богов. Это его бредовая мысль соединила нас, звездных героев из разных орденов, в одном патруле.

— А я смотрю, капитан Дзард Иксор из Драконов-охотников пришелся вам не по нраву, — сержант и сам не очень любил коллег по оружию, которых двигали по карьерной лестнице деньги родового Дома или подвиги в постели покровителей. Как правило, такие воины последними выходили на передовую, зато первыми сдавались в плен или отправлялись в лазарет из-за мелкой царапины. Патрулировать неизведанные места космоса с таким рыцарем в прикрытии — действительно опасная миссия. — Да и генерала Хехшта из Дворца Богов вы не очень поддерживаете.

— Да я этого выскочку из богатого Дома ненавижу всеми сердцами! — лейтенант Бардис стукнул кулаком по стойке с инструментом, превратив инвентарь в груду обломков. — По его словам, ему нет и полных сорока лет, а уже носит капитанский чин, и доспехи его сияют как новенькие. От соединительных узлов веет машинной смазкой. А пластины брони, хоть и выкованы в мирах Света и Тьмы, но не несут ни единой боевой царапины. Вот вы, Вергилий, сержант, а по наварным швам нагрудных пластин можно выучить вековую историю межзвездного государства. А то, что он представляет расу абсолютов, не означает здесь ничего. Человек он и есть человек, пусть и с древним геномом. И для такого капитана нет лучшей смерти, чем погибнуть от рук настоящих ветеранов звездных баталий в ритуальном убийстве, а душу отдать царю демонов в вечное служение. Как учат писания многих планетарных религий: в мире Смерти первые станут последними. А никому не известный Хехшт встал поперек горла нескольким магистрам. Все, что он умеет, — это парочка фокусов со стихийной магией, но это не даёт ему права командовать рыцарскими армиями, как он того захочет.

— И все это ради неограниченного боезапаса, бронебойных орудий с мощью космических драконов, щиты как силовые поля боевого крейсера и демонический топор, способный разить врагов, даже когда хозяин ранен и не может вести полноценный бой, — сержант звездных рыцарей из ордена Маргуса произнес эти фразы как фрагмент героической баллады.

— А вам придет сила титаната, абсолютное бессмертие, и человеческое тело получит такую же крепость как капитанский рыцарский доспех, — дополнил сержанта Ганнибал. — Я правильно прочел ваши сокровенные мысли?

— Так и есть, собрат по ритуалу, — Вергилий улыбнулся как прирожденный вершитель заговоров и интриг, но брыли на немолодом лице исказили гримасу так, будто кладбищенский гуль радовался свежему трупу. — Только учти, смерть Дзарда Иксора должна произойти вдалеке от четырех стихий, и встре-тить он ее должен без мучений.

— Медленно действующий яд и выброс на дороги имматериального мира, — ответил великан. — Мелким демонам и полуплотным тварям тоже нужно чем-то питаться.

***

Имматериальный мир. Другая сторона привычной вселенной, живущая по своим законам. Здесь можно сделать много из того, что в простом мире не поддается простому объяснению. К примеру, можно легко попасть из одного созвездия в другое, банально пройдя пару сотен метров. Именно так аструмвенаторы прокладывают маршруты для космических кораблей на дальние расстояния. Но у имматериального мира есть не только преимущества, но и тайны. Главная из которых заключена в том, что он обитаем.

Гархус, хищный зверь имматериальных дорог, первым прибежал к свежей добыче. Гуманоида выбросили за борт корабля несколько минут назад, и в умиравшем теле еще тлела искра жизни. Гархуса привлекали живые существа из физической вселенной. Путешественники, исследователи или просто те, кому не повезло попасть на дороги имматериального мира неподготовленными, являлись лакомой добычей. Зубастая пасть сомкнулась на левой руке замерзшей еды. Прозвучал едва слышный щелчок, и зверь слишком поздно понял, как сам стал жертвой более коварного охотника. Рот хищника наполнился роем острых игл. Они врастали в плоть, выкачивая жизненную силу из сильного тела. Зверь попробовал разжать челюсти и убежать, но тело его не слушалось. Существо, напоминавшее помесь ящерицы и медведя, жалостливо заскулило, отдавая остатки жизни тому, кто пару секунд назад мог стать скитающимся призраком среди инормирных дорог.

«Я ненавижу этот способ кормежки, но иной раз ситуация не оставляет выбора. — Гуманоид поднялся в полный рост. Теперь его тело состояло из слоев темно-красной брони. Кисти рук и голени остались черными, а лицо приняло серебристо-зеркальную структуру. Материал, похожий по свойствам на металл, заменял гуманоиду кожу. Превращение из телесной формы в монстрообразную проходило быстро и безболезненно. Во время опасности переход мог произойти благодаря инстинкту самосохранения. Лицо, похожее не человеческое, только выполненное из металла, да еще и отличающееся по цвету от остального тела смотрелось в мире монстров как карикатурная маска. Дзард обожал юмор и любил рассказать парочку смешных историй. Дать монстрообразной форме имя Маска получилось у капитана рыцарского ордена довольно легко. — Когда в магистрате рыцарского ордена узнали о моей способности к трансформации в нечто среднее между вампиром и металлической машиной, в мой адрес пришло больше двух десятков вызовов на дуэль. Собратья по оружию так спешили получить продвижение в табеле о рангах, что вызывали на бой не офицера рыцарского ордена, а того самого монстра, в которого он превращался. Что ж, Маска всегда готов к бою с любым противником. Пришлось охладить их пыл, — на серебристом лице расцвела грустная улыбка.

Высушив гархуса до капли, Иксор смахнул похожее на пустой мешок тело зверя с предплечья.

— А вот почему капитана рыцарского ордена выкинули за борт боевого звездолёта, вопрос весьма интересный. Тем более, что на борту было не особо много народу. Просто еще парочка звездных рыцарей и один робот-оруженосец. Отряды рыцарского ордена Драконов-охотников патрулировали пограничные миры между Светом и Тьмой, на такой службе очень быстро узнаешь цену лишнего щита и магазина для антигравитационной пушки».

Для продолжения сыскной деятельности Маске следовало покинуть локацию. Смерть гархуса уже привлекла других хищников имматериального мира. К тому же капитан никогда не поедал свои жертвы, точно кладбищенский гровейр или ненасытный оборотень. Кровь или жизненная сила, да, — это были его трофеи. Так получилось, что вампирские пристрастия помогали ему переживать непростые моменты жизни. В противостоянии с Лордом Тьмы и его машиной, меняющей судьбы целых миров, вампирзим вместе со способностью превращения в монстра передался звездному рыцарю через укусы паразитов из мира демонов. Откуда Маска взял свои силы сейчас, когда машина Левиафана уничтожена и многие события изменили свой ход, рыцарь до конца вспомнить не мог. Да как можно вернуть в памяти те моменты, в реализации которых ты пока лично не участвовал?

Одно Маска мог сказать точно: в его теле резко сократилась концентрация наномашин. Сложные механизмы размером с пару молекул в прошлых приключениях залечивали раны за несколько минут. Микроиды, души побежденных монстров имматериального мира, также никак не проявлялись. Это объясняло, почему с ним так легко справились на борту звездолета — сейчас Маска был слаб по сравнению с самим собой из иной хроники событий. Но сверхсила внутри мощного тела имелась, и ее запасы показывали достаточный уровень для начала нужных действий.

Дрожь под ногами заставила вампира взмыть вверх в длинном прыжке. На обитаемых просторах имматериального мира встречались такие хищники, с какими даже Маске в нынешнем состоянии было не совладать. Чутье не подвело — в том месте, куда вампир выбросил высушенное тело гархуса, каменистая основа взорвалась фонтаном острых осколков, открывая дорогу для пучка толстых отростков с зубастыми пастями на концах. Этот житель имматериального мира назывался древор. Алхимики жрецы описывали его как разумное растение, живущее исключительно под землей. Древор проталкивал толстые корни сквозь плотные массы субстрата, разрастаясь на сотни метров от основного тела-ядра. А если его корни замечали потенциальную жертву, то сразу же вырывались наружу и хватали добычу зубастыми ртами, разрывая ее на части.

Когда Маска стал одним из командиров затерянной крепости Арболерус, то он мог летать как настоящий корабль. Конечно, ему в этом помогали летающие минироботы, оборудованные миниатюрными ускорителями. Ускориться вниз, трансформировать шестипалые кисти рук во вращающиеся буры с острыми кромками и перемолоть корни древора — в войне Лорда Левиафана такие трюки были ему по плечу. Сейчас как ни старайся, руки были просто руками. Да, сильными и крепкими, но не более.

«Нужно уходить от корней подземного охотника!» — решение было хорошим. Особенно после того, как во время прыжка Маска заметил странное свечение в паре километров на тридцать градусов справа. Выпасть за борт звездолета в имматериальном мире, сохранив жизнь, — это только одна десятая победы. Для финального выхода победителем требовалось перебраться из имматериального мира в реальный, а осуществить такой переход в любом месте не представлялось возможным. Для этого нужно было найти врата перехода — порталы, соединяющие два мира, построенные древними богами. Существовал и вариант номер два — дождаться, пока кто-нибудь из магов или жрецов откроет канал для перехода. В имматериальном мире это выглядело как столб яркого голубого света, уходящий высоко вверх. Похожее свечение Маска и заметил, убегая от древора.

В имматериальном мире попадаются области, аналогичные привычным полям. Там вместо злаков и цветов растут весьма агрессивные образцы космической флоры. Курс демонологии причислял их к царству грибов. Эти организмы покрывали спорами любой объект, чьи размеры превышали один метр в высоту. Стоило только пройтись по искрящемуся белесым отблеском полю имматериальных грибов, и за пару минут все тело обсыпано густым слоем похожих на крошечные гранулы частичками. Споры грибов обладали одной особенностью — они могли прорасти в любой среде и на всех типах поверхностей. Какие бы силовые поля ни защищали попавшего к грибам исследователя, споры все равно находили способ проникнуть и покрыть всю поверхность скафандра молодой порослью грибов. Спустя несколько часов, попавшая на грибное поле жертва превращалась в движущийся субстрат быстро разрастающимися организмами. Молодые грибы активно поглощали органику и перерабатывали неорганические компоненты, укрепляя собственные микоризы и ножки, сначала проникая внутрь жертвы, а затем растаскивая ее тело изнутри. Притом попавшая в ловушку добыча не замечала, как слой за слоем ее жизнь выкачивается тысячами хищных грибов. Кибернетические организмы, которых удалось спасти из подобной западни, описывали процесс разрушения как сон под одурманивающим снадобьем или компьютерным вирусом, парализующим байты информации. Звездолёты, если попадали на грибные поля, то проходили их на большой скорости, и их корпуса были слишком толсты для мелких спор, чтобы подвергнуться разрушению. Для заговоренных сплавов похожие воздействия сравнивались с легким слоем ржавчины на простом чугуне.

Подвергалось ли тело Маски жреческим заговорам, рыцарь не знал. Точнее, его память еще не выдала однозначный ответ на похожий запрос. А грибные споры уже касались крепкой брони. Как обладатель вампирских способностей рыцарь мог растворяться в окружающей среде, превращаясь в эдакий туман. Бесплотный и быстрый высший вампир мог, благодаря такой способности, протиснуть тело любой комплекции в мельчайшую щель. Маске требовалось иное — оперативно и без последствий преодолеть поля хищных грибов. Он перемещался подобно холодному ветру, срывая голодные споры с кончиков мицелия. Маленькие, похожие на шарообразные колючки, грибные споры летели сквозь бегущего по полю смерти вампира. Поглотители жизни чувствовали, как лакомая добыча ускользает от них, но осесть на движущийся туман для грибных спор не представлялось возможным.

«А вот это не очень здорово!» — капитан прибыл к месту назначения как раз вовремя. Из реального мира открывались ворота для одного из постояльцев имматериальных карт.

Столб света обрастал каменными стенами, превращаясь в огромный колодец, стенки которого уходили высоко в фиолетовые небеса. Целостность сооружения и степень готовности напрямую зависели от интенсивности ритуальных песнопений, вызывавшего монстра жреца. Структура постройки улучшалась на глазах. Новые детали материализовывались из ниоткуда. Только никаких лифтов, пафосных подъемных механизмов или лестниц из золота не предлагалось. Космическому демону и так прокладывали прямой путь в реальный мир с живыми обитателями и их душами. Монстру оставалось оперативно пролезть по внутренним стенкам колодца до искрившейся желтыми молниями поверхности портала, и ритуал будет доведен до конца. Прибывший на отведенное жрецом место демон будет заточен внутри некой области, и по мере выполнения требований вызвавшей стороны область действий монстра начнет постепенно расширяться.

«Может, это и хорошо, что я оказался здесь, — Маске в голову приходили разные мысли по поводу происходившего. — Только как остановить того, кто в несколько раз сильнее тебя?»

У космических демонов ни рангов, ни классов как таковых не существовало. Врождённая способность определять эктоплазматический потенциал объектов позволяла демонам видеть силу и мощь противников или других представителей своей расы. Кто-то, как и люди, жил в городах и предпочитал держаться среди сородичей, но также были и скитальцы. Одиночки, алчущие приключений и новых источников энергии, уходили в имматериальный мир и, как звери, охотились на звездолёты и звездные крепости, наращивая мощь с каждой новой победой. Маске попался как раз скиталец. Он шел в открывшийся путь к живым душам, как прикормленный хищник. Его тело скрывалось в клубах плотного дыма, но для зрения вампира не составило труда преодолеть маскировочную завесу.

У монстра было гуманоидное тело, целиком состоявшее из металлических сфер, покрытых острыми выступами. Сферы постоянно перемещались, перекатываясь по рельефным контурам или погружались и выныривали из демонической плоти. Головки образований постоянно вращались, как сверла у дрели, причем движения были асинхронны. Маска чувствовал внутри каждой сферы собственную жизнь. Выступы были не просто элементом брони, они могли проявить наступательную функцию в ходе атаки. Либо вылететь, подобно ракете, в тело врага, либо удлиниться и опутать противника, точно змея, впрыскивая яд через ранения. Размером скиталец был как пятиэтажный дом. Голова имела вытянутую форму, рогов не было, зато затылочная часть черепа плавно переходила в гибкий хвост с острым жалом на конце. Вампир видел, как жало извивалось в поисках свежей жертвы. Ступни и кисти рук чудовища имели нарушенные пропорции и были слишком большими даже для космического демона. Подобная диспропорция конечностей давала наводку на замаскированное в них оружие. Когти на ногах были острее плазменного резака, а из костяшек могла вылететь очередь крупнокалиберных снарядов.

«Каждая из его составляющих живет по своим законам, не нарушая общей целостности, — рассуждал Маска. — Значит, составляющие элементы соединяет не кровь или оболочка, а что-то еще. Разрушишь его тело в одном месте, сферы быстро перестроятся, и рана мгновенно закроется. А змеи-наросты не дадут незаметно подойти к нему. Выпить такого, как бочку вина, не получится, да и на вкус кровь обитателей имматериального мира как настой полыни. Жало с хвостом, как продолжение головы, затрудняет маневр с атакой со спины».

Спину скитальца украшал небольшой плащ, сшитый из штандартов разрушенных звездных крепостей. Маска насчитал три символики. Швы, соединявшие флаги уничтоженных боевых отрядов, аккуратные, ровные, будто массивные ручищи демона, могли удержать тонкую иголку и вышить каждую нитку обметки.

«Посмотрим, чему меня научили боевые инструкторы Драконов-охотников!» — вступать в открытый бой с космическим демоном на просторах имматериального мира означало долгий затяжной бой с потерей как минимум одной конечности и весьма серьезными ранениями. Но и выпускать монстра в реальный мир никак было нельзя. Оставалось одно — столкнуться с чудовищем на стене колодца.

Уступая космическому демону в габаритах, Маска не представлял для него явной угрозы. Скиталец увидел, как некто более мелкий и смелый решил также пробраться в реальный мир. Но призыв жреца мог перенести только одного монстра, второй разрушался вместе с колодцем. Именно этой особенностью Дзард и собирался воспользоваться. Догнать и перегнать громилу было вполне по силам.

Скиталец не особо осваивал мастерство скалолазания. Конечности работали ровно, аккуратно проталкивая громоздкое тело наверх. Иксор перемещался прыжками. Вампирские способности помогали находить нужный уступ, а ускоренный ритм движений давал отличную возможность для обгона конкурента. Начав восхождение вторым, Маска через несколько секунд уже опережал космического демона. Скиталец поздно осознал степень угрозы. Но догнать вырвавшегося вперед Иксора было трудновато. Наросты-змеи выполнили функцию гарпунов, схватив Маску за правую ногу. Демоническое жало порхало в разные стороны, намечая место для удара.

«А вот это может сработать!» — Иксор прыгнул вниз навстречу скитальцу.

Когда демон наметил цель для удара, и хвост метнулся в сторону Маски, вампир поймал конец и оторвал ядовитое жало от хвоста.

Контакт с разрушавшими врагов наростами не был приятным, но и времени на долгий бой не оставалось. Вампир всадил вырванное жало демону в голову. Дзарда удивила рыцарская эмблема, оставленная кем-то из светлых жрецов на вытянутой морде монстра. Пораженный собственным ядом, скиталец превратился в застывшую статую. Составлявшие его тело сферы начали беспорядочно перемещаться, пытаясь вернуть монстра к жизни, но задача у них оказалась не из легких. А вот Маске вполне хватило сил для разрыва державших его ноги пут. Получив свободу, Иксор продолжил путь наверх.

«Похоже, горло жреца начало ослабевать», — под руками Маски начали постепенно исчезать каменные выемки и уступы, необходимые для быстрого подъема вдоль стен колодца. Последние три метра Дзард преодолел в прыжке, успев ухватиться кончиками пальцев за мерцавшие края портала. Грань между мирами была на вид очень тонкой, но при контакте обжигала пальцы даже космическому монстру. А внизу трещал камень колодца, и стены грозили вот-вот обрушиться.

— Пора возвращаться в реальность, — произнес Маска, без труда втаскивая свое тело в окно перехода между мирами.

***

Жрец Флор Лофф давно ждал гостей. Гримуар, попавшийся ему в руки, требовал приношения очень своеобразной жертвы. Ни расовая принадлежность, ни возраст, ни чистота крови кандидата не играла особой роли. Жертва должна была стать членом рыцарского ордена, и умертвить следовало в не совсем обычном месте. Воздух, земля, огонь и вода — место смерти никак не должно быть связано с четырьмя стихиями. Подобную задачу простому жрецу решить не представлялось возможным. А вот соблазнить поднять руку на брата по службе Флор умел мастерски. Без умения убеждать других невозможно стать основателем культа. Массовые гимны и слепая вера оказываются неплохими аргументами в диалоге с представителями расы демонов. Нужно только вызвать того, с кем можно общаться. Мелкие сущности реально не могли помочь в плане глобальных реализаций.

Сегодня его скромный замок на заброшенном астероиде уже посетили двое звездных рыцарей. Большие пушки и бессмертие не составляли проблемы для реализации. Лоффу стало смешно при мысли о сотне замученных жертв, отдавших души и столько крови, всего лишь ради тщеславия парочки зарвавшихся вояк.

— Приди в наш мир, повелитель! — Флор поднял руки высоко вверх, играя пальцами, словно он держал тяжелый невидимый шар над головой.

Ганнибал и Вергилий стояли слева от жреца. Присутствие настоящих звездных рыцарей в полном вооружении вселяло в культистов уверенность в правильности выбора объекта для восхваления. Бездомных, бродяг, отвергнутых бастардов благородных семей и тех, кому нечего делать в обыденной жизни, сегодня объединяло одно — желание увидеть настоящего демона из глубин имматериального мира. Были в толпе и те, кто воспринимал все происходящее как шоу. Так часто делали представители черной прессы. Корреспонденты собирали на своих страницах любую читабельную чернь, какую не увидишь в официальных средствах массовой информации.

Маске было лестно появиться на публике под вспышки фото и видеокамер.

Настоящий металлизированный монстр с рельефной мускулатурой и двухметровым ростом привел паству Флора в восторг.

— И это космический демон? — Ганнибал был явно не рад увидеть монстра из имматериального мира ниже себя ростом.

— Это Дзард Иксор! — Вергилий опустил забрало шлема и вскинул бронебойную пушку наизготовку. — Не знаю, как он сюда попал, но это не тот космический демон, которого мы ждали.

— Не ты ли мне яд бросил в еду, Вергилий? — произнес Маска, показывая клыки. — Поэтому я отправлю тебя в мир Смерти раньше срока.

Сержант из ордена Маргуса выдал по Маске залп. Скорость вампира позволила Иксору уклониться от выпущенных снарядов. Культистов охватило состояние экстаза при виде стычки между космическим демоном и звездными рыцарями.

Флор не понял причину конфликта и тут же вмешался:

— Стойте! Кого бы вы в нем ни узнали, я заключил его в круг. Он не может выйти из очерченной красным порошком области и хоть как-то навредить вам.

— Тогда я его убью, — выдал разозленный Ганнибал, нацеливая пушки доспеха и активируя лезвие топора.

— Если он не исполнит мое желание.

Стены замка сотряс рев треснувших стен, а в зал призыва вылетело острие корабельного гарпуна от аварийного буксира. У звездолета это был аналог лебедки наземного вездехода. Он мог поспорить с чужой гравитацией или погасить паразитное ускорение при выключенных двигателях. Сейчас механизм произвел выстрел точно в то место, где Флор заключил Маску.

Великий жрец, обещавший последователям исполнить любые мечты и фантазии, первым осознал опасность ситуации. Кто бы ни помог Маске в освобождении, но ритуальный круг был разорван острием гарпуна. Обычному сплаву требовалось всего лишь сдвинуть шепотку порошка чуть вперед, образовав в контуре едва заметный разрыв.

— Ты хочешь увидеть оружие из мира монстров? — улыбнулся Маска, подмигивая великану. — Исполняю!

— Стреляй! — сержант первым заметил, как в руке вампира возникло оружие, напоминавшее тяжелую пушку барабанным механизмом и прямоугольным сечением ствола.

Маска выстрелил первым, лейтенант вторым. Опытный дуэлянт наконец встретил оппонента, переигравшего его в скорости и ловкости. Выстрел вампира пробил в корпусе великана дыру размером с футбольный мяч. Снаряд демонической пушки не просто прошел сквозь пластины доспеха. Рана с каждой секундой увеличивалась, расширяя область поражения. Ганнибал Бардис как будто растворялся, источая едва заметный сизый дым. Но вот его снаряд прошел мимо цели, потому что Дзард успел уклониться. Да, прием для выхода один на один мерзкий, но настоящий мастер должен уметь выполнять любой трюк в самых неожиданных ситуациях. Вергилию во второй раз повезло больше — один из его зарядов достиг цели, пробив броню Маски.

— Как ты это сделал? — искренне удивился Дзард, ощущая вытекавшую из раны кровь. Да, у него она имелась, и была далеко не черная, а скорее красно-фиолетовая.

— Эти снаряды осветил священник, — хохотнул сержант, выпуская новую очередь. — Они специально освящены, чтобы пробивать демоническую плоть.

Вергилию отступать было некуда. Потенциальная жертва не просто выжила, но еще и оказалась мощным монстром. Испугавшийся жрец заляжет на дно, и будет набирать новых послушников. А обрадованные происходившим культисты долго будут вспоминать этот день.

Из толпы фанатов космических демонов набрасываться ни на рыцаря, ни на Маску никто не стал. Да и зачем? Пришедший монстр из глубин имматериального мира действительно оказался могучим: разорвал круг призыва, одолел одного из звездных рыцарей и вел боевые действия со вторым. Причем сдавать позиции Маска не собирался. Боевой опыт Вергилия помог ему выполнить маневры уклонения от последующих выстрелов болидной пушки.

Сержант стрелял исключительно по Маске. Все же желание поразить монстра служило для звездного рыцаря доминантой. Расстреляв два боекомплекта, Вергилий приготовился перезарядить оружие, и здесь Иксор поймал его. Скорость и сила вампира обеспечили мгновенное перемещение до цели. Раненое плечо болело, но это не помешало Маске свернуть старому сержанту шею. У оружия из мира монстров и его разрушительной мощи имелись и недостатки, одним из которых являлся большой урон. Замок Флора держал необходимый для дыхания культистов воздух. Системы жизнеобеспечения задраили пробоины, проделанные Маской и его пушкой, но еще пара-тройка выстрелов мощного оружия могли привести к неминуемой катастрофе. Поэтому добивать сержанта Дортса из пушки Дзард не стал.

— Хотел у тебя спросить, — Флор Лофф, сообразив, что Маска не собирается убивать никого из простых граждан, немного осмелел и решил начать со своим гостем простой разговор. — А откуда ты взял оружие? И как разорвал мой круг призыва?

Маска ехидно улыбнулся:

— А это твой скиталец исполнил мое желание. Его убило разрушение портала, но после того, как я парализовал его ядом. Эмблемы рыцарских крепостей и след от печати на голове обеспечивали условие ритуала, и все это произошло на просторах имматериального мира. Вот и пожелал свою болидную пушку. А корабль произвел залп по моему приказу, потому что изначально принадлежал мне и был запрограммирован на подобные фокусы. Оружия на борту не было. Все законно.

— И что ты сделаешь с нами? — жрецу хотелось услышать что-то хорошее, и Маска не обманул его ожиданий.

— Сюда летят мои братья, звездные рыцари из ордена Драконов-охотников. Они давно хотели арестовать кого-нибудь из жрецов за незаконные опыты с демоническими порталами, и ты исполнишь их желание.

Произведения о Маске:

«Битва вампиров», Иван Белогорохов (под псевдонимом Иван Беров);

«Маска. Первая кровь», Иван Белогорохов;

«Левиафан», Иван Белогорохов;

«Герои космоса», Иван Белогорохов;

«Маска и война за господство», Иван Белогорохов;

«Маска. Возрожденный», Иван Белогорохов;

«Рождение вампира», Иван Белогорохов;

«Повелитель могил», Иван Белогорохов;

«Рыцарь вампир», Иван Белогорохов;

«Маска. Источник силы», Иван Белогорохов;

«Вирус Арахнорокса», Иван Белогорохов;

«Киборг-вампир против Эрадикатора», Иван Белогорохов;

«Холодная игра», Иван Белогорохов;

«Обед вампира», Иван Белогорохов;

«У замка есть хозяин», Иван Белогорохов;

«Ночной соблазнитель», Иван Белогорохов;

«Герои космоса», Иван Белогорохов;

«Сверхсолдат», Иван Белогорохов;

«Деталь для Левиафана», Иван Белогорохов;

«Боевые рыцари космоса», Иван Белогорохов;

«Семейные узы», Иван Белогорохов.

Евгения Блинчик

Мастер волшебного слова

Мир, в котором я живу,

Называется мечтой.

Хочешь, я тебя с собой возьму,

Хочешь, поделюсь с тобой.

Платицына Н. Н., «Мой мир»

— Гой еси ты, добрый молодец… что значит: «жив будь ты, хороший молодой человек, в возрасте не старше тридцати лет…», — Евшиков вздохнул и спросил:

— А что, нельзя просто сказать: «здравствуй, юноша»?

Ягишна Никитична, стремительно ринувшись вперёд, хлопнула его жёсткой ладонью по затылку и, выставив у него под носом костлявый палец, принялась наставлять:

— Вьюноша есть субъект несамостоятельный, глупый от родителя зависящий. Добрый же молодец, по летам от вьюноша не отличаясь, отличается от оного своей самостоятельностью, умом и исполнением подвига богатырского… А «жив будь» и «здравствуй» — есть два разных пожелания, потому как, здравствовать можно желать только живому, а «жив будь» — и живому, и мёртвому. И только такой неуч, как ты, может этого не знать!

Евшиков почесал ноющий затылок и со вздохом уставился в потемневшую от времени берестяную грамоту, сплошь покрытую причудливой вязью древнеславянской кириллицы. Он вздохнул и попытался прочесть пояснения к «гой еси»: «гой еси есть обращение к вооружённому молодому человеку не старше тридцати лет, замеченному при выполнении долга богатырского. Не рекомендуется употреблять сие обращение к детям, изгоям разного рода-племени, а такоже к нечисти и иноземцам, русского языка не знающим».

— Заканчивай, пока что! — Ягишна Никитична пихнула его в спину кулаком. — Обед уже скоро, поди-ка, воды натаскай в котёл!

Грамота послушно свернулась в ладонях Евшикова в трубочку, на кожаной тесёмке закачалась печать из красного сургуча. На печати было вытеснено всё той же кириллицей: «Пособие по былинному этикету». Этикет Евшиков изучал уже три месяца, но успехов особых пока ещё не сделал. Свои трудности доставлял и древнеславянский язык, на котором было составлено подавляющее количество грамот, по которым он учился. Положив свиток на стеллаж и задув лучину, он подхватил два деревянных ведра и пошёл за водой.

— Ты смотри, — крикнула ему вслед Ягишна Никитична, — из Козлиной лужи не набери! От какого ключа брать будешь: от горючего, от кипучего иль от колючего?

— От кипучего, — буркнул Евшиков, — холодную ключевую воду принесу, не беспокойтесь.

Но Ягишна Никитична, будучи вредной и от рождения, и по должности, не успокоилась и, высунувшись из окна избушки, добавила:

— Да как же не беспокоиться, коли ты, аз с буки не вяжешь и по сей день сам воду таскаешь? Одно слово, неуч!

На этом она с грохотом захлопнула окно, отчего с резных наличников упал целый куст поганок. «Ягишна Петровна вернётся и расстроится, — подумал Евшиков, глядя на упавшие поганки, — она целый месяц их лелеяла…».

Ухмыльнувшись своим мыслям, он повернулся и пошёл за водой. Воду брали в соседней ложбинке, где кто-то, а, по словам Ягишен, лично леший, соорудил три деревянных колодца над тремя самородными источниками. В участие лешего Евшикову мало верилось, но свои сомнения он на всякий случай держал при себе. Воду следовало набирать из среднего колодца или, по местной терминологии, ключа кипучего, где холодная вода буквально «кипела» от большого количества родников. В левом колодце была какая-то маслянистая жидкость с запахом плохо очищенного бензина и периодическими самовозгораниями на поверхности. Что было в правом колодце, Евшиков и не догадывался, так как из колодца, несмотря на запах сырости и звучный шум текущей воды, торчали самые настоящие заросли ежевики. Ягоды на этих кустах были маленькие, редкие всегда зелёные, зато колючек, длинных и крепких, было огромное множество. На другом краю ложбины лежала большая Козлиная лужа, а точнее, маленькое озерко с кристально чистой водой и белыми лилиями на зеркальной поверхности. На подходах к луже стоял большой камень, на котором жёлтой охрой, от руки, было написано: «Не пей, не то станешь», далее следовало двоеточие, а после двоеточия шёл перечень возможных превращений из двадцати пунктов, который начинался банальным домашним козлом, а заканчивался американским белоголовым кондором.

Евшиков шёл по извилистой тропинке, которая осторожно пробиралась через заболоченный лужок, потом поднималась в маленькую редкую берёзовую рощицу на пригорке и, наконец, ныряла в ложбинку с тремя колодцами и Козлиной лужей. День был светлый, какой-то лёгкий на ощупь, в воздухе стоял вкусный запах неизвестных Евшикову трав, в кронах берёз звонко чирикали птицы.

Поддавшись общему настроению, Евшиков забылся и перестал следить за тропинкой. А зря. Характер у тропинки был мерзкий, что она и не преминула показать, резко вильнув у него под ногами и приложив головой к здоровой берёзе, которая росла на краю рощи, но теперь, волей злокозненной тропы, находилась прямо на пути неудачливого водоноса. Держась за голову, Евшиков сел на землю и сказал, обращаясь к вёдрам, которые выронил из рук в момент удара:

— Сходили бы за водой сами, что вам стоит?

Вёдра улыбнулись ему в ответ одинаковыми улыбками, но никуда не пошли.

— Неучёному воду самому таскать, — ухмыляясь, сообщило в ответ одно из вёдер, — не зря тебя Никитична неучем костерит, три месяца уже в избушке живёшь, а всё ещё сам делаешь. Так что, делать нечего, трудись.

В словах ведра заключалась горькая и обидная правда. Ягишнам только стоило посмотреть на вёдра, как у тех вырастали ноги, а при необходимости, крылья или пропеллер. Евшиков же безуспешно бился над бытовыми заклинаниями, но, несмотря на его старания, редкая вещь в доме слушалась его приказов. Кряхтя, он подобрал вёдра, буркнул им:

— Заткнитесь! — и сказал тропинке: — Я, может, и дурак, но, если бабки останутся без обеда, а у меня будет новый фингал, возьму лопату и перекопаю тебя траншеями, как ты ни вертись. Поняла?

Тропинка с фырканьем распрямилась, и к источникам Евшиков подошёл без приключений и с хорошим настроением, которое тут же испортилось — у ключа горючего сидел Булат-багатур. Этого смуглого, худосочного, наглого и липучего двенадцатилетнего пацана Евшиков терпеть не мог, а Булат платил ему тем же, что выражалось в постоянных придирках и насмешках. Можно было, конечно, надавать багатуру деревянным ведром по голове, но делать этого не стоило, так как багатур был приставлен к Евшикову Ягишной Никитичной в качестве няньки и спарринг-партнёра в изучении богатырских навыков. Хуже богатырских навыков Евшикову давался только былинный этикет, что тут же сказалось на ситуации самым отрицательным образом.

— Гой еси ты, добрый молодец, — на всякий случай прикрывшись ведром, произнёс Евшиков, — куда путь держишь или просто так сидишь? М-м… слышь, багатур, Я дальше не помню… Может, просто «привет»?

— Ты неуч, ещё и тупой, — игнорировал вопрос багатур, — ты пояснения к «Гой еси» читал? Твоё счастье, что я к нечисти и к изгоям не отношусь, так что быть тебе битым только два раза.

— Ни разу, — быстро сказал Евшиков и, неожиданно для себя, процитировал, — «и к иноземцам, русского языка не знающим», а ты вон как по-русски чешешь!

— Эх, Евшик, Евшик, — после минутной запинки отозвался багатур, — да разве ж тебя это спасёт? Был бы ты нормальный русский богатырь, так и жизнь у тебя по-другому бы шла. По-первости, мы бы с тобой на булавах богатырских столкнулись. Потом распили бы чашу зелена вина и помчались бы на подвиги богатырские. Я понимаю, батюшка Кощей приказал с тобой возиться, но быть нянькой у дурачка, который даже воду сам носит!.. Видишь, Евшик, душе моей больно! Так и ты страдай, пока чему-нибудь не научишься…

Тут багатур зашипел и в мгновение ока запрыгнул своему подопечному на плечи, после чего пребольно укусил за макушку. Но этого двенадцатилетнему гадёнышу показалось мало и, соскочив на землю, он вырвал у Евшикова вёдра и с силой бросил их в сторону Козлиной лужи.

С мучительной тоской наблюдал Евшиков, как вёдра приближаются к кристально чистой воде Козлиной лужи. А что сделает с ним за это Ягишна Никитична? Багатуру что, он почти каменный. Стукнул его недавно и руку отшиб. А вот ему, Евшикову, как быть? Вредная старуха, однажды, сильно рассердившись, пообещала, что засунет его, неуча, в печь и съест. А то и сырым съест. Мол, тоже ничего, сойдёт. И хотя Никитична никого при нём ещё не съела, Евшиков почему-то ей верил. И страшно боялся. И, когда вёдра почти коснулись воды, он, распираемый отчаянием, закричал неведомые, но, с глубоким чувством произносимые, слова. От этих слов по Козлиной луже пошла рябь, и потускнело солнце. А вёдра, у которых выросло по два пропеллера, принялись черпать в ключе кипучем воду и с невероятной скоростью таскать её к избушке.

Багатур смотрел на Евшикова какими-то лихими блестящими глазами, ноздри его раздувались. Несколько раз он порывался что-то сказать, но всякий раз закусывал себе ниж-нюю губу и потирал то лоб, то подбородок.

Затянувшееся молчание нарушили вёдра, рухнувшие в полном изнеможении к ногам Евшикова.

— Не позволишь ли нам успокоиться? — спросило то самое, разговорчивое, ведро. — Мы уж семь котлов наполнили: для конька, для царя и для дурака, для барана, для ларца на дубе, для зелья и для ягишниного обеда. Во все миски, кадушки и черпаки, даже в ступу Никитичны налили… Некуда больше воду наливать, смилуйся! И без того нам за ступу влетит со всей строгостью!

Евшиков позволил им успокоиться. Для этого хватило невнятного мычания, растерянного пожимания плечами и разведения рук в разные стороны. Тут, в ключе горючем, произошло очередное самовозгорание, которое сопровождалось звучным хлопком и выбросом длинного языка пламени.

Евшиков вздрогнул и пришёл в себя. Постоял ещё минуту, почёсывая в затылке, потом нагнулся, подошёл к ключу кипучему и начал набирать воду. Багатур молча покрутил пальцем у виска и, сорвавшись с места, стремительно припустил по тропинке в сторону избушки.

«Крути — не крути, за водой послан, значит, с водой и прийти должен, — думал Евшиков, вспоминая жест багатура, что, кстати, было очень неприятно, — а Булат жаловаться побежал, гадёныш… надаю, всё-таки, ему ведром по маковке…»

Так размышляя, пришёл он к избушке. Там было шумно. На пороге безостановочно орала Никитична, потрясая над головой подмоченной ступой, под окнами трубно рыдала Петровна, орошая слезами упавшие поганки, а в кустах, возле поленницы, размазывая по лицу слёзы, дико визжал багатур.

— Разве Булатка виноват, что Евшик слова такие знает? — верещал он, перекрикивая обеих Ягишен. — Как можно багатура крапивой по голому седалищу хлестать?! Ты, Никитична, очень, очень дурной старуха!

— Вот, ещё воды принёс, — сказал Евшиков, — куда поставить?

Во дворе сразу наступила тишина.

— А ты, дурень, не знаешь, где вёдра стоят, — ответила, меряя его огненным взглядом, Ягишна Никитична, — ставь, где положено и в сарай под замок! За ступу ответишь!

— А обед? — жалобно спросил Евшиков.

Никитична в ответ только фыркнула и показала ему дулю. В кустах угрожающе зашипел багатур. Евшиков вспомнил укушенную макушку, поставил вёдра на землю и быстро побежал в указанном направлении. Сараем назывался большой трёхэтажный дом, сложенный из огромных брёвен, с массивными железными дверями. Двери распахнулись перед ним сами и, захлопываясь, поддали ниже спины. «У, железяки тупорылые», — выругался про себя Евшиков. Про себя. Потому что в прошлый раз он подумал это вслух, вследствие чего выходить пришлось с крыши, посредством ступы Никитичны.

В горьком одиночестве сидел он на душистом сене слушал свой голодный желудок. Вечерело. От избушки тянуло ужином. Вредные старухи явно задались целью довести Евшикова до отчаяния, распространяя по округе ошеломительные запахи, но не дав ему даже корочки хлеба.

— Я же есть хочу! Пусть неуч, но живой же! Хлеба сироте дайте!!!

В последнем восклицании заключалась горькая правда: кроме своей фамилии Евшиков о себе больше ничего не помнил. Ни имени своего, ни возраста, ни чем раньше занят был. А вот как Кощей его за руку к Ягишнам привёл, помнил. Помнил, как Ягишны его отмывали в большом деревянном корыте, а Булат-багатур, злобно шипя, брил ему лицо и голову кривым кинжалом. Кощей долго о чём-то говорил с Никитичной, та энергично кивала и упорно показывала рукой на ключ колючий. Кощей явно был против. Петровна, наоборот, потерянно жалась к крыльцу и участия в разговоре не принимала.

— Воспоминания испортил образ перекошенной физиономии багатура, который явно хотел убить Евшикова на месте без суда и следствия. Очнувшись, движимый желанием поужинать, Евшиков с силой пнул деревянную стену сарая рядом с воротами. Сами ворота он пинать опасался. Ворота оскалились в гнусной улыбке и, многообещающе поигрывая засовом, вкрадчиво поинтересовались:

— Кушать, поди, хочешь?

— Хочу, — с надеждой в голосе ответил Евшиков, — отпустите?

— Диета — лучшее средство для просветления ума! — ворота явно смаковали ситуацию. — Ты есть арестованный, так что наслаждайся предоставленной возможностью!

— Плохие вы, — ответил арестант, понуро ковыряя пальцем стену, — недобрые. Железные…

— Не без того, — отозвалась правая дверь, — мы никого и не обманывали. Мы — честные!

— А ты обыщи сарай, — посоветовала левая дверь, — может, найдёшь корочку хлеба или горстку муки!

И обе двери зашлись в довольном звякающем смехе. Евшиков повернулся и пошёл вглубь сарая. Его душила обида. Из глаз капали слёзы.

— Неуч плачет, — веселились ему вслед ворота, — неуч не знает отворяющего слова! Нет слова — нет ужина, нет слова — есть сарай!

— А пошли вы!

Наступила настороженная тишина. Евшиков вздохнул — его посетило чувство, что он действительно не помнит какое-то важное слово. Он пожал плечами и пошёл дальше.

У него за спиной раздался железный вздох облегчения. Внутри сарай оказался больше, чем снаружи. И очень разным. Евшиков тихо брёл по тёмным коридорам, по большим и маленьким комнатам, с боязнью смотрел на лестницы, уходящие вниз и вверх, натыкался на предметы непонятного вида и назначения. В углах периодически что-то шуршало щёлкало, пришлось обзавестись палкой. На конце палки почему-то был ковш, прикрученный за ручку старым кожаным шнурком. Он и хотел бы повернуть назад, но не мог найти верного направления. Устав, присел на мягкий, как ему показалось, стул, но, будучи укушенным сразу ниже спины и за пятку, вскочил и опрометью бросился куда-нибудь, где будет более безопасно, и, в итоге, провалился в колодец, заполненный синей водой с пёстрыми пёрышками на поверхности.

Колодец оказался в прямом смысле бездонным, но он пролетел его насквозь, не замочив ни одежды, ни волос. По пути пришлось отбиваться от странной старухи, которая внезапно бросилась на него в толще синей воды и пыталась схватить скрюченными пальцами за шею. Помогла палка с ковшом: увидев эту конструкцию, старуха зашипела, превратилась в вытянутое дымчатое облако и унеслась куда-то вверх. А потом он приземлился. Приземлился удачно, на ноги, не пошатнувшись, не отбив пяток.

Было светло, воздух пах берестой и чернилами, везде лежали свитки с печатями, на полу находилась гора наливных яблок вместе с башенками из блюдец, а в дальнем углу, в большой кадушке, на длинных ножках стояли разного размера зеркала. Евшиков ещё раз огляделся и понял, что попал в архив.

Про архив постоянно бурчала Ягишна Никитична, когда думала, что Евшиков её не слышит. Все разговоры обычно велись на кухне, в обеденное время. Злобным шёпотом, присвистывая и постукивая железным зубами, она изливала душу своему коту и, как ни странно, Булату-багатуру. Эти разговоры всегда сводились к тому, что, сколько в архиве ни сиди да ни ищи, а про приблуду этого ничего не сыщешь и сути его не поймёшь. На что Булат или кот ей возражали, упирая на то, что сам момент появления неуча и убогого постояльца должен изучаться тщательно и последовательно, благо все этапы этого, без преувеличения, трагического события оказались зафиксированы.

— Хотите ещё больших проблем? — трубно вопрошала Никитична. — Это же неконтролируемая константа спонтанных выбросов волшебства! Бочка с порохом! Мина! Мало вам катаклизмов, от него произошедших?

— Катаклизмов много, — соглашались Булат с котом. — Но нельзя же отказаться от изучения явления из-за его, простите, потенциальной опасности? — в этом месте Никитична всегда скептически хмыкала. — Надо попытаться понять структуру его спонтанности, без этого возможности ограничительных мер сводятся к нулю, — не успокаивались её собеседники, — и как вы, уважаемая, собираетесь исправлять последствия, возникшие вследствие деятельности нашего, так сказать, гостя, без тонкого анализа всей ситуации?

— Ограничение одно, — жёстко отвечала та, — съесть этого мерзавца! И делу конец!!!

Булат понимающе улыбался; кот, как правило, был шокирован.

— Моя дорогая, — увещевающее мурлыканье сопровождалось тревожным подрагиванием кошачьего хвоста, — это же так не эстетично! И подумайте о последствиях: батюшка наш, Кощей, сердиться будут, могут и выпороть-с… Не обижайтесь, моя дорогая, за столь неприятное упоминание…

На этом, обычно, беседа заканчивалась; кот пулей вылетал в окно, а багатур стремительно выпрыгивал в дверь, так как Ягишна Никитична с яростью швыряла половник или сито на стол и хваталась за ухват.

Евшиков всегда подслушивал, всегда не понимал о чём речь и всегда страдал, ибо был единственным, кто попадался Ягишне Никитичне с поличным. Кроме постоянных отсидок в сарае с лишением обеда и ужина, он был многократно бит кухонным инструментом. Поломанными об его спину ухватами можно было топить печь не меньше двух-трёх зим.

Спина заныла. Не обращая внимания на занывшую спину, Евшиков неспешно огляделся и начал исследовать помещение. Неловко повернувшись, попал рукой в гигантскую паутину, которая занимала треть огромной комнаты. В центре серебристых, едва заметных, кругов сидел золотистый паучок и моргал на непрошенного гостя четырьмя парами сапфировых глаз. Наступила тишина. Евшиков вытащил из волос соломинку и несколько раз ткнул ею в паучка, заставляя того бегать по паутине.

— Вы активировали меня, — мелодичным голосом неожиданно произнёс паук, — ваше молчание затягивается. При отсутствии вопросов произойдёт самопроизвольное отключение системы. Пожалуйста, задайте ваш вопрос.

— Говорящий паук! Надо же, какие твари тут водятся!

— Вас приветствует не тварь, а Безошибочно Точный Навигатор Афины и Гефеста. Если вы нуждаетесь в верном направлении, задайте ваш вопрос.

— А как я пойму, что получил ответ?

— Я буду мелодично петь, — важно ответил паук, — чем ближе я буду к правильному ответу, тем громче я буду петь. А когда прибегу туда, где отображено нужное место, запою так, что вы не ошибётесь. Спрашивайте.

— Ммм… — Евшиков покусал соломинку и внезапно выпалил: — как пройти в Архив?

Паучок нарисовал пару кругов по паутине и тихонько запел. Звук постепенно нарастал. Добежав до того места, откуда его согнал Евшиков, паук буквально завизжал.

— С ума сошёл?! Чего орёшь?!

— Это, — злорадно заявил восьминогий путеводитель, — тебе за хамство и глупые шутки, неуч тупой! Ванька с Булаткой сразу спросили, как им к Кощею пройти, а ты дурью маешься, про выход даже не спрашиваешь! Никаких тебе мелодичных песен, только неблагозвучный визг!

— Я же думал, что ты врёшь! Где выход, говори!

— Дульки тебе, неуч неумный, неуважительный, — паук откровенно скалился своими жвалами, — нет слова — сиди без ответа, неуч…

— Ах, ты… — Евшиков схватил старый облезлый веник, стоявший у стены, и, размахнувшись, ткнул в паутину.

— Дурак, что ты делаешь? — заверещал паук. — Это же старый веник Никитичны, он же с придурью! Да не тычь в меня, недоумок, карту порвёшь!

— Слово вам всем надо, — неслось в ответ рычание обезумевшего дурака, — мать твою в…

И замолчал. Нужно было слово, а он его не помнил. Куда её мать, эту? В кадушку? В санки? В кресло-качалку? Да и что за мать такая? Пока он размышлял, замерший было паук, смотал с бешеной скоростью всю огромную паутину и буквально растворился в воздухе.

— Эй, — неуверенно позвал Евшиков, — а как же я?

— Для начала бросьте веник, — посоветовал Безошибочно Точный Навигатор из какой-то щели, — иначе он вас отсюда выметет, но куда, никто никогда не узнает, даже я. И не запутайтесь в клубочке. И на вашем месте я бы немного осмотрелся, чтобы глупостей не наделать.

— И?

— Вы задаёте вопросы не по существу моих занятий. Система отключается.

— Эй!

Тишина. Отбросив веник, который пытался поддать ему под седалище, и тяжело вздыхая, Евшиков начал осматривать помещение. О наливное яблочко сломал зуб; при попытке рассмотреть блюдца чуть не получил разрыв сердца, так как вся гора блюдец внезапно подпрыгнула и, с отчаянным криком: «а посуда вперёд и вперёд!», заняла круговую оборону; лежавшая на скамье подушка, которую он потрогал, истошно заквакала и, глухо сообщив ему: «Будет, будет трубочист, чист, чист!», совершенно по-лягушачьи ускакала в другую комнату.

— Подумаешь, недотрога, — буркнул Евшиков, рассматривая свои, далеко не первой свежести, руки. — Из самой пыль с пухом летят!

Ответом ему было надменное чихание.

— Плевал я на всякие изображалки, — обиделся невольный исследователь волшебных знаний, и, поплевав на свои ладони, вытер их о штаны, — мы, хотя и дураки, а на фифах не сидим! Нас и жёсткая табуреточка устроит!

С этими словами он уютно устроился в большом мягком кресле, стоящем перед огромным, заваленным свитками, дубовым столом. На краю стола лежало несколько свежих свитков с яркими красными печатями. Без особых раздумий протянув руку, Евшиков дёрнул одну из печатей. Свиток развернулся. Привычная вязь кириллицы ожила и начала складываться в фигурки и предметы. Евшиков поднёс к глазам бересту и с удивлением увидел себя. Вот его выбрасывает из ключа колючего, в котором ещё нет зарослей ежевики. Вот два дюжих молодца, подозрительно похожих на Булата-багатура и Ягишну Петровну, подхватывают вялого обмякшего Евшикова под руки и волокут к телеге. А вот и избушка Никитичны. Точнее, прекрасный терем. Сама Никитична стоит на пороге в виде высокой статной женщины с высокой причёской и массивными золотыми украшениями на шее и на руках. В другом абзаце смутил крупный полный дядька, который оказался Кощеем, чей румянец совсем не вязался с образом главного волшебного злодея. К кощеевому колену прижимался здоровенный тигр с золотой цепью на шее, смутно напоминавший ягишниного кота. А потом Евшиков на картинке открыл рот и что-то активно начал говорить. И тут свиток оборвался.

Он заволновался, схватил один свиток, второй, третий… В первом свитке буквы сложились в незнакомую ухмыляющуюся рожу, во втором в здоровенную дулю и, только в третьем, он увидел знакомые фигурки. С недоумением смотрел незадачливый читатель на себя, широко раскрывающего рот в яростном крике, потом замолкающего и падающего на телегу; смотрел, как два здоровенных богатыря с саблями на боку превращаются в Ягишну Петровну и в двенадцатилетнего Булата; как полнокровный, круглолицый, с приятной внешностью, Кощей становится тощим, мрачным, гремящим костями чудовищем; как сгибается Никитична, исчезает её белая-белая кожа, а зубы становятся железными; как в воздух поднимается тигр и, приложившись об землю не менее пяти раз, превращается в очень крупного кота с обрывком золотой цепи в лапах.

— Это что ж я такое, сильное, говорю, — спросил он сам себя, — что всех так корёжит? Эх, и звука нет…

Спросить было некого. Евшиков закручинился. Вспомнилось ему, что не ужинал, что выход из архива так и не нашёл, что сидит здесь один-одинёшенек.

В кресле стало неуютно, он встал и снова начал ходить по залу. Ноги сами принесли его в угол, где стояла кадушка с зеркалами. На кадушке было написано: «Инструкцию блюди: будь в речах ясен, не витийствуй, вопрошай по существу, пальцами не тычь, от увиденного зеркало не разбивай, после беседы не бросай, на место ставь аккуратно». Внизу была приписка мелким шрифтом: «За порчу имущества проводятся исправительные мероприятия в печи Ягишны Никитичны».

— А я что? Я — ничего! — испуганно пролепетал Евшиков. — Я только спросить!

И, протянув дрожащую руку, вытащил одно из зеркал, в старинной серебряной оправе. Глубоко вдохнул и, глядя зеркальную глубину, спросил:

— Где Ванька? Ваньку мне покажи.

В зеркале соткалось изображение Евшикова, которое скептически хмыкнув, уточнило:

— Который из них? Ванек у нас много.

— А который с Булатом!

Зеркало подёрнулось рябью, потом в глубине стекла возникла Ягишна Петровна, с задумчивым видом точившая меч в своей комнате. Евшиков почесал в затылке.

— Булатку теперь покажи!

В зеркале появился Булат-багатур в окружении книжных полок, рассеянно тасующий пасьянсные карты.

— Это где же он находится?

Зеркало чутко отреагировало на новый вопрос: изображение уменьшилось и отодвинулось вглубь. Стала видна большая комната, заполненная книгами и заставленная столами. За одним из столов и сидел багатур, раскладывая пасьянс.

— Я понял, что он в комнате. Комната где?

— Это, неуч неучёный, вопрос не по адресу, — отражение Евшикова почесало себе нос, — наше зеркальное дело персоны демонстрировать. А местоположение персон — это к Безошибочно Точному Навигатору. Если он из своей щели теперь вылезет, хе.

— Эх, — расстроился Евшиков, — это паук, что ли? Не, я его веником Никитичны напугал, он там вечно сидеть будет. Слышь, зеркало, мне Булата найти надо. Подскажи, а?

— Кричи, — кратко ответило отражение и погасло.

Осторожно поставив зеркало на место, Евшиков широко раскрыл рот и взвыл:

— Була-а-а-а-ат!! Була-а-а-а-ат!!

И тут выяснилось, что в одной из стен есть дверь. Эта дверь распахнулась и знакомый голос спросил:

— Евшик, ты? Чего орёшь?

На пороге появился Булат. Вид у него был пасмурный.

— Тебя искал.

— Зачем?

— Заблудился, думал дорогу у тебя спросить.

— У меня? В архиве? — багатур иронично улыбнулся. — А почему это я должен здесь находиться?

— Мне тебя зеркало показало.

— Само что ли?

— Не, я спросил.

— А зачем? Соскучился?

— Не, просто вспомнился…

— Понятно, — сказал багатур, обозревая разбросанные на столе свитки, — врать, не умеешь. Ладно, пойдём.

— Куда? — занервничал Евшиков.

— Не трусь, — Булат покровительственно потрепал его по руке, — выход покажу.

Они прошли в соседнюю комнату, заставленную ровными рядами столов и бесконечными стеллажами с книгами и свитками.

— Что это за комната? — Евшиков с недоумением огляделся.

— Нравится? — его спутник тоже огляделся, только удовольствием. — Наша библиотека. Одна из лучших, между прочим! Эх, Евшик, всё-таки, ты тупой и неучёный, невежественный какой-то. И как ты таких дел наделал?

— А это точно я? — опасливо спросил Евшиков. — Я, конечно, в свитках всякое увидал, но пребываю в сомнениях…

— Чего?!

— Звука нет, — отдышавшись от тычка в бок и прикрыв на всякий случай голову руками, выдохнул несчастный неуч, — без звука бездоказательно.

— Ага, — подтвердил багатур, — звука, и правда, нет. Звуковые свитки хранятся в ларце, в котором сам батюшка Кощей свою смерть прячет, а ларец спрятан за семью замками. пару джиннов на стражу поставили, для надёжности. Подумать боюсь, что будет, если их развернуть. Ладно, пошли, на воздухе поговорим.

И вывел Евшикова через резную низкую дверь на высокое крытое крыльцо. Тот обессиленно рухнул на верхнюю ступеньку. И как же он не видел эту дверь раньше?

— Плохо территорию обследовал, — багатур словно прочитал его мысли, — всего делов-то, обойти сарай со всех сторон. На, Евшик, поешь немного, а то вялый ты, плохо речь понимаешь, а нам поговорить надо.

И сунул в руки своему собеседнику жареного цыплёнка. Сам же достал из-за пояса курительную трубочку с длинным мундштуком, аккуратно набил её тонкими сушёными яблочными шкурками и закурил. Он представлял собой странное зрелище: полуголый, босой, двенадцатилетний пацан в половецких шароварах, с высоко подвязанным хвостом на макушке бритой головы, с неизменным кривым кинжалом на поясе и курительной трубкой в зубах. Тонкий ароматный ды-мок вился вокруг высокого крыльца, плескался возле Булата, заползал Евшикову в нос. Нежное жареное цыплячье мясо таяло во рту.

На небо высыпали первые звёзды. На Евшикова напали благодушие и расслабленность, стало так хорошо, что и словами не передать. И тут идиллия рухнула — к ним быстро шла Ягишна Петровна, закинув здоровенный меч на плечо.

— Это что? — сдавленно пискнул Евшиков.

— Меч-кладенец, — глубоким басом ответила Петровна, — ну и меч — голова с плеч. Ты поел? К разговору готов?

И Евшиков потерял сознание.

…Сильная рука хлопала его по щекам так, что голова моталась из стороны в сторону. Высокий голос Булата и бас Петровны переплетались между собой и настойчиво лились в уши:

— Ванька, ты дурак, да? Ты зачем с этой шпалой припёрся? Зачем человека напугал?

— Я на серьёзные беседы только с оружием хожу, ты же знаешь.

— Чтоб я с коня упал!!! А голова с плеч в качестве уточняющего вопроса, да?

— Не, зачем так радикально. Плашмя можно стукнуть или рукоятью в бочину ткнуть…

— Ахрр, дипломат недоделанный!

— Будет тебе, Булат, мне и так в шкуре ягишниной худо, а тут ещё и родного меча в руки не возьми! Сорвался малость, с кем не бывает? Да и кто ж знал, что неуч хлипкий такой? Может, его холодной водой полить?

— Не надо водой, — слабо сказал Евшиков, — мне и так плохо.

Ответом ему был двойной вздох облегчения.

— Очнулся, — пробормотала Ягишна Петровна, — батюшка Кощей за тебя нас в камень обратил бы или по ветру развеял… Обошлось.

И, взяв его могучей рукой за шиворот, снова посадила на ступеньку. Потом, шумно сопя своим огромным корявым носом, участливо заглянула ему в лицо и доброжелательно спросила:

— Чего дрожишь?

— Больно вы, Ягишна Петровна, впечатляюще выглядите, особенно вблизи, — умирающим голосом отозвался несчастный неуч, — опять же, зубы у вас железные, сильно боюсь, что съесть меня желаете.

— Вааще, полный дурак, — обиделась Петровна, — я ж поддельная Ягишна, людьми не питаюсь. Сколько тебя Никитична учила, а ты всё не учишься.

— Но тянет же периодически, — участливо сказал багатур, — вчера только жаловался.

— Тянет, — потупилась та, — даже спать не могу. Давайте, решайте что-нибудь скорее, сколько можно мучиться? Я — нормальный русский богатырь, и желаю таким остаться!!

Багатур кивнул, набил новую трубку, раскурил и сел рядом с Евшиковым. Задумчиво сделал пару затяжек, и, не торопясь, подбирая слова, заговорил:

— Евшик, ты знаешь, что такое вселенная?

— Знаю, — Евшиков несколько удивился такому вопросу, — это космос.

Его собеседники переглянулись с немым изумлением.

— Внезапно, — Булат поскрёб подбородок пальцем, — ладно, пусть будет космос. То есть, у нас тут свой космос, своя вселенная. Мы тут всегда жили и собираемся жить всегда. Понимаешь, да?

Евшиков молча кивнул.

— Хорошо, начало обнадёживает. Итак, у нас своя вселенная. Но вселенных очень много. Одна из них та, в которой живёшь ты. То есть, жил.

— А?

— Узнаешь, потерпи. Ваня получил направление в богатырскую аспирантуру, — багатур сделал жест в сторону Ягишны Петровны, — а я был назначен ему в дядьки и в соратники. Чего смотришь как баран? У нас так принято. Я, собственно, старше Ванечки на сто восемьдесят лет…

— На сто сорок три года, — уточнила Петровна, — и два месяца с малюсеньким хвостиком.

— Педант, — закашлялся дымом Булат, — ну, неважно. Итак, аспирантура. Одна из лучших кафедр находится тут, в Кощеевом царстве. Масса сложнейших волшебных артефактов, библиотека роскошная, доступ в богатейший архив, курация такого блестящего специалиста как Ягишна Никитична, мастер-классы у самого батюшки Кощея… Эх, да что говорить! Не каждому богатырю достаётся такая путёвка в жизнь!

Петровна давно хлюпала носом и пыталась вытереть слёзы рукоятью меча.

— А ещё у меня невеста есть… была… — всхлипывая, поделилась она, — Василисушка… как же теперь на ней жениться, если я не богатырь нынче? Дядюшка, да свижусь ли любимой?

— Тут ещё и Василиса имеется? — удивился Евшиков. — А я не видел.

— Василисок у нас много, но они живут в других местах, — багатур вытер платком слёзы Петровне, — но Ванькина Василиска из них самая красивая. Хотя, хочу заметить, что Ягишна Никитична самая примечательная женщина из всех, кого я когда-либо встречал. Евшик, будешь хрюкать по её поводу, я тебе зуб выбью, понял? Ну, вот… Мы с Ваней прибыли сюда недавно, устроились и сразу приступили к работе. И в один из дней, а точнее, ночей, когда мы были в экспериментальном походе, появился ты.

У Евшикова пересохло во рту.

— Ваня, у тебя фляга с собой? Хорошо, дай ему медовухи. Так вот, мы шли мимо Козлиной лужи, а там батюшка Кощей пытается межпространственный прокол заделать…

— А что это?

— А это, неуч неучёный, ключ колючий. Раньше у нас было только два ключа: кипучий, да горючий. И нам вполне их хватало. А ты нам третий ключ сделал. И, что характерно, мы его ничем закрыть не можем — ни одна затычка не держится. Так и ждём, что туда кто-нибудь провалится.

— Да кто туда сунется, — буркнул Евшиков, — там такие колючки торчат, что подходить страшно!

— Ага, идея Василисы Премудрой, — Булат задумчиво наблюдал за струйкой дыма, выплывающей из трубки, — единственное, что пока сработало. Но тогда кустов там ещё не было. Тогда оттуда тебя выкинуло, нам на горе. Ты был без сознания сначала, мы тебя положили на телегу и доставили к терему Никитичны. Ты был такой несчастный, такой слабый, мы и подумать не могли, что всё так плохо закончится. Но беды, конечно, не сразу начались. Сначала мы все осматривали межпространственный прокол, пытались его закрыть, связывались с остальным миром, передавали новости, встречали разных экспертов, ну и так далее. До тебя руки не сразу дошли. Когда вспомнили, что тебя хотя бы осмотреть надо, ты ещё лежал в беспамятстве.

— Где лежал?

— А там, где тебя оставили, — простодушно пояснила Петровна, — на телеге с сеном. Мы тебя туда положили и забыли.

— Ничего себе, — обиделся Евшиков, — как дрова в поленнице. А если бы я умер?

— Нет, такого счастья не случилось, — багатур скорбно вздохнул, — зато ты внезапно очнулся и заговорил. Надо было сразу голову тебе отрубить или, на худой конец, кулаком приложить, чтобы ты замолчал. А мы рты пораскрывали и стояли, слушали. У нас слова такие никто и произнести не может, а тут целая поэма.

— Это какие такие слова? — заинтересовался их собеседник. — Точнее нельзя? А то от меня все слов требуют, а сами боятся. Вон, и ворота испугались, и паук этот сбежал, и вёдра вели себя странно… А я что? Я стараюсь, только вспомнить до конца, и не могу. Ну, и знать бы, в каком направлении поиск идёт. А то не очень понятно, каких конкретно слов всем не хватает.

— Ты! Ты снова что-то говоришь? — Булат в ужасе вскочил. — Евшик, а что именно ты вспомнил?

— Ну-у… с вёдрами ты знаешь, хотя я ни одного слова сейчас не упомню, — Евшиков наморщил лоб, — ворота я, как бы это сказать, послать хотел, но не смог вспомнить, куда надо посылать. Да и вообще, неясно, что это такое и как это. А пауку про мать какую-то говорил, которую куда-то надо было вложить, что ли… То ли в кадушку, то ли в качалку, самому непонятно. С пауком совсем неловко вышло — я в него старым веником Никитичны тыкал.

— Переживёт, — буркнул Булат и снова сделал затяжку, — у меня к тебе просьба, Евшик, со словами своими немножко пока молчи, а то всем худо будет. Ты уже наговорил: я, статный добрый молодец, в двенадцати годах обретаюсь, а Ванечка, наипервейший красавец и завидный жених в нескольких царствах, теперь поддельной Ягишной мается. Из батюшки Кощея наглядное пособие сделал, смотреть страшно, одна корона на голове из знакомого только и осталась! Баюна, нашего тигра поэтического, в банального болтливого кота превратил. А за белую лебедь, Ягишну Никитичну, просто убить тебя хочу! И убил бы, но ты нас всех назад обратить должен, посему, тебя, неуча и дурака иномирного, терплю.

— А я думал, — съязвил Евшиков, — Кощея боишься.

Какое-то время багатур смотрел на него, пристально и не мигая.

— Это тоже, — наконец-то сказал он, — я ему когда-то кандидатский минимум завалил, с тех пор почти каменный.

И постучал по себе кулаком.

— Слышишь, звук какой? Всё равно, что по статуе стучать. Так что рекомендую быть благоразумным.

— Да не ёжься, Евша, — добродушно улыбаясь, сказала Петровна, — скоро всё устроится. Я Никитичну подслушал, когда она по блюдцу с батюшкой Кощеем на очередную связь выходила. Так он ей сказал, что везёт правильного и сильного эксперта по волшебному слову, который нам всё и скажет. А как скажет, так и будет.

— Евшик, не трясись так, не то крыльцо рухнет, — фыркнул Булат и с интересом спросил Петровну. — А он, эксперт этот, тоже такое говорить умеет?

— Не умеет, — вздохнула Петровна с сожалением, — но знает, что с нашим неучем делать надо. По крайней мере, Никитична думает, что знает.

— Что это такое со мной делать надо? — взъерепенился Евшиков, чувствуя, как у него от ужаса шевелятся волосы на голове. — Эксперта ждёте, а сами меч притащили?!

— Ах, меч, — Петровна замялась, — это я подумал, что, может, мы и сами справимся. Глядишь, батюшка Кощей, если б дело вышло, мне результат как докторскую сразу бы засчитал, учитывая огромный практический материал, так сказать.

И, вздохнув, она потупились. Евшиков, в принципе, ей верил, но почему-то страшно боялся неведомого практического материала. Тем более, что у багатура на лице появилась неприятная кривая улыбка.

— Но мы ещё можем решить все вопросы, — зловеще прошипел Булат, — ты, неуч, кого больше боишься: меня или эксперта неизвестного?

И выразительно щёлкнул зубами. А потом звонко засмеялся, глядя, как Евшиков отпрыгнул в сторону.

— Прыгучий ты, Евша, смешно это, — Петровна, посмеиваясь, стукнула мечом в ножнах по ступеньке, — дурной только. Даже жаль тебя бывает. У Булата просто шутки глупые, так-то он добряк и балагур. А ты всё думаешь, что он тебе ущерб нанести может. А дядюшка и мухи пальцем не заденет, что ж говорить про неуча неразумного!

Евшиков и Булат воззрились на Петровну с немым изумлением.

— Именно! — разошлась та не на шутку. — Ни муху, ни змея, ни волка серого, ни даже батюшку Кощея! И душа у него нежная!! Прямо девичья!

При этих словах багатур, невнятно хрюкнув, выронил изо рта трубку. Лицо его стало красным, руки судорожно нащупывали нож на поясе. Однако Петровна словно не замечала невменяемое состояние своего товарища. Она вскочила и, преодолев в два шага крыльцо, заорала Евшикову прямо в ухо:

— Мухи не тронет, а пендаля даст, как я тебе сейчас навешаю!! И бить буду, пока всё не вспомнишь, гадюк иномирный!

К дикому ору Петровны примешались отчаянный вопль Евшикова и залихватский свист багатура.

— Прекратить балаган, — холодный голос парализовал шумную троицу, — что за безобразие вы тут устроили?

Внизу, у крыльца, стояло пятеро. Ягишна Никитична что-то тихо нашёптывала высокой красивой, с неприятно цепким взглядом, девушке. Та молча кивала в такт ягишниным словам и, с лёгким прищуром серых глаз, рассматривала присмиревших богатырей и бледного дрожащего Евшикова. Рядом с женщинами стоял щуплый, невысокий, загоревший до черноты, в выцветшей военной форме, мужчина. Из-за ремня на поясе торчала пилотка с яркой красной звёздочкой, на плечах висели потёртый вещмешок и тщательно начищенная трёхлинейка. На губах у незнакомца застыла добродушная улыбка, в пальцах дымилась самокрутка с махоркой. У самого крыльца возвышалось длинное, с проступающим сквозь землистую кожу скелетом, чудовище с золотой короной на голове. Пятым был ягишнин кот с неизменным обрывком золотой цепи в лапах. В наступившей тишине, мерно поскрипывая суставами, чудовище поднялось по ступенькам и произнесло:

— Я оглох? Почему не слышу ответа?

К ногам Петровны с грохотом упал меч, Булат десятый раз поправил пояс на штанах. Напряжение стало осязаемым, голова монстра с жутким хрустом повернулась в сторону Евшикова и тонкие серые губы, едва заметно шевельнувшись, с трудом пропустили сквозь себя слова:

— А ты что скажешь, неуч?

— Ванька докторскую пишет, — буркнул Евшиков, — они с Булатом практический материал набирали. Даже меч принесли.

Чудовище усмехнулось краем рта, остальные четверо громко засмеялись. Кот даже ударил несколько раз лапой по земле.

— Не сердись на них, батюшка, — мелодично произнесла высокая девушка, — это они от усердия. На докторскую, конечно, не тянет. Но идея, надо сказать, неплохая, хотя и проверялась неаккуратно, без должной защиты.

— Именно, — свирепо рявкнула Ягишна Никитична. — А вспомнил бы неуч все слова свои, нешто лучше бы стало? Так, предлагаю: Булата в камень, Ваньку в печь, неуча в колодец колючий!

— Ах, моя дорогая, — замурлыкал кот, — не приведёт ли столь кардинальное и скоропалительное решение к усложнению проблемы? Не законсервирует ли это текущую ситуацию во всей её безысходности? Да ещё в сочетании с необоснованной потерей двух многообещающих богатырей, один из которых дорог вам лично? Разумеется, я никоим образом не намекаю…

Ягишна Никитична, не говоря ни слова, пнула кота в бок. Кот, ловко изогнувшись, спрятался в ногах у незнакомца в военной форме. Незнакомец невозмутимо курил, сохраняя на лице добродушное выражение.

— Батюшка Кощей, — с подвыванием замяукал кот, — повели почтенной Ягишне Никитичне не наносить мне телесных повреждений! Если она мне рёбра сломает, я петь не смогу!

Чудовище снова усмехнулось и махнуло рукой, призывая всех к порядку. Стало тихо.

— Нет времени на глупые развлечения, — слова медленно выплывали из неподвижного серого рта, — всем сосредоточиться на главном. Булат, Иван, ещё раз самовольно предпримете опасные действия — обращу в волков. Никитична, ведите себя адекватнее — ваш гнев мешает решению главной задачи. Баюн, прекрати истерику и не оставляй без присмотра богатырей, если упустишь — лишу золотой цепи, будешь таскать железную. Василиса, неуч пока твой, жду твоего доклада, как можно скорее. Помни, у нашего гостя время ограничено. А вы, Василий, идёмте со мной, вам надо отдохнуть с дороги.

С этими словами Кощей спустился вниз и, подхватив под руки незнакомца с Ягишной Никитичной, мерно пошагал в сторону избушки. Булат с Петровной мгновенно спрыгнули с крыльца и исчезли в густых зарослях, кот стремительно последовал за ними. Евшиков с тревогой наблюдал, как оставшаяся с ним девушка, не торопясь, поднимается к нему на крыльцо.

— Меня зовут Василиса Премудрая, — сообщила она, окинув его цепким взглядом, — иди со мной неуч, не бойся. Будешь делать, как скажу, ничего худого с тобой не случится.

— А куда идти? — осипшим голосом спросил Евшиков.

— В архив, — буднично ответила Василиса и открыла перед ним дверь.

…Пирог таял во рту. Привычная затрещина от Ягишны Никитичны и горячий пузатый самовар на столе настраивали на мирный лад. Евшиков с аппетитом прихлёбывал ароматный чай, слушая тихие напевы Баюна, который умудрялся подыгрывать себе на гуслях, не выпуская золотой цепи из лап.

В раскрытое окно был виден тот самый незнакомец, которого Кощей звал Василием, а все остальные уважительно величали экспертом. Эксперт, сохраняя на лице добродушное выражение, беседовал с Булатом. Говорили они тихо, и Евшикову, навострившему уши, пришлось перебраться под подоконник.

— Что, брат, отдыхаешь? — Булат был настроен доброжелательно. — А я думал, что у тебя работы невпроворот.

— И так и сяк, — не очень внятно ответил Василий, — табачок у вас так себе. Почти трава, солома даже.

— Другое курим, — согласился багатур, снимая с пояса свой кисет и предлагая собеседнику, — не такое, как у вас, но нам нравится.

— Попробуем, — Василий легко свернул самокрутку, — на-ко, моим побалуйся.

Какое-то время было тихо, потом Булат закашлялся.

— Ничего себе, — задушенно сказал багатур, — таким только нечисть травить. А слово когда говорить будешь?

— Не буду, — по звуку было понятно, что эксперт усмехнулся, — при моём создании этот показатель не завели.

— А кто тебя создавал? — после минутного молчания спросил Булат. — Что за волшебник?

— Генератор Смолещины, — ответил Василий, — устроитель всех судеб, не без того, знаешь ли.

— Хе, брат, — по голосу было понятно, что Булат загорелся интересом, — пошли, медовухи налью, ну и пару схем набросаем. Генератор — это сильная тема!

— Славно, а то от жары в горле зачерствело, — собеседник багатура казался безразличным, — давай, боец, плещи свою медовуху, попробуем!

Слышно было, как они зашагали прочь. Когда всё стихло, кот перестал бренчать на гуслях и негромко обратился к Евшикову:

— Нет ли у вас, мой несчастный друг, впечатления, что наш гость несколько странен в речах? Сколь внятен будет вердикт его?

— А? — огрызнулся Евшиков, которому, кроме вердикта, не понравилось, что его назвали несчастным. — Чё?

— Да ничё… — кот досадливо вздыбил усы, — не поэт вы, батенька, не поэт…

И со всей дури вмазал лапой по струнам. Получилось неблагозвучно. Это привело кота в раздражение, и он начал агрессивно драть струны когтями, сопровождая какофонию нервным взмуркиванием. «Генератор, — думалось Евшикову под раздражённый кошачий мяв, — красивое слово. Обалденное. Важное! Может, то самое?» И, притулившись возле стены под подоконником, прикрывая рот ладонью, тихо и быстро зашептал:

— Генератор, генератор, генератор…

Мир остался на месте, но кот замолчал.

— М-да, — спустя некоторое время сказал Баюн, — всё же, вы, думается мне, ближе к дуракам, чем к неучам. Хотя, у наших дураков всегда есть правильный результат, глупое поведение — это же просто тактика. А вы, дорогой мой, и результат не получаете и смущаете аспектами своего поведения. Значит, это правда, что по ту сторону межпространственного прокола дураки не имеют скрытой мудрости?

— А вот я тебя веником! — обиделся Евшиков. — Думаешь, если стишки сочиняешь, то и обзываться можешь?

— А я — гуслями по дурной башке! — отреагировал Баюн, на всякий случай вспрыгнув на полку под потолком. — Нельзя же, в самом деле, так варварски реагировать на здоровую критику! Это же хамство — гонять поэта веником!

— Неуч звучало лучше, — стоял на своём Евшиков, — по-честному, не оскорбительно!

— Нет, — заело кота, — нет, дорогой мой! Вы, простите, даже не дурак, Вы недоумок и дикарь! Полагать, что веник даёт право распоряжаться судьбами поэзии!

— Отстань от меня со своей поэзией, — орал в ответ неуч, — я, вообще, не знаю, что это такое! Ты меня дураком обозвал, за оскорбление ответишь!

Кот вытянул вперёд растопыренную лапу и торжественно объявил:

— Только безумцы не знают, как опасно оскорблять поэтов. Я сложу про вас насмешливую и уничижительную песню, я опозорю вас на весь белый свет, обещаю!

— А я вспомню волшебное слово, нет, вспомню много слов, и будешь ты, Баюн, шкурой ходячей, чтоб тебя!

Тут полка оборвалась, и Баюн с гуслями и цепью в лапах рухнул вниз. Внезапно чья-то рука схватила Евшикова сзади за волосы, и голос Василисы произнёс:

— А ну, тихо! Сидеть!!

После чего, в звенящей тишине, добавила:

— Оба на выход, живо!

На улице, семеня на полусогнутых ногах и лапах, они тревожно пытались заглянуть в лицо Василисе. Та, сохраняя привычную невозмутимость, не торопясь, вышла к ним из избушки Ягишен.

— Ты становишься всё более опасным, — окидывая Евшикова своим цепким взглядом, сообщила она, — тебя нельзя оставлять без серьёзного присмотра.

— Здравствуй, девица-красавица, — Евшиков замолчал, мучительно вспоминая занятия по былинному этикету, — это… калёные орешки… не, лицо белое да румяное…

— И тебе доброго утра, Евша-неуч, — с лёгкой улыбкой отозвалась Василиса, — уж ладно, не ломай язык, говори, как можешь, по-неучёному. Зачем кота убить хотел?

— Говорит много, потому что, — опустив глаза, ответил Евшиков, — и обзывается. От кота неприятно…

Василиса засмеялась, кот обиженно фыркнул. Сверху раздался нарастающий вой, который перешёл в рёв и грохот — приземлялась Ягишна Никитична в ступе. Когда пыль осела, Никитична бодро выпрыгнула из ступы и, закинув метлу на плечо, подошла к Василисе.

— Контролируешь? Это правильно! — Ягишна Никитична была настроена решительно, даже по-боевому. — Я бы ещё намордник на него одела, чтобы не гавкал лишнего! И уста воском запечатать, для верности.

— Скорее надо решать, что делать, — ответила, щурясь, сероглазая девушка, — времени всё меньше, скоро он так заговорит, что никакого контроля не хватит. А печать на уста — это интересно… подумать надо… Кстати, что там наш эксперт?

— Эксперт с Булатом медовуху пьют и про генератор рассуждают, — Никитична фыркнула, — схемами весь Архив забросали.

— Так когда же?

— Собираемся в архиве сегодня вечером, когда взойдёт первая звезда, — огненный взгляд Никитичны упёрся в сомлевшего от ужаса Евшикова, — без ужина, всем учесть! Всё, соблюдай неуча, а я пошла, у меня сеанс связи с батюшкой Кощеем.

И решительно повернувшись, Ягишна Никитична буквально забежала в избушку.

— И за что Булат Никитичну любит? — тихонько пробормотал Евшиков. — Свирепая, кричит, всех съесть хочет, да ещё больно бьётся… Ой!

Василиса больно схватила его за ухо и потянула вверх.

— Сейчас и вправду намордник одену, — зашипела она ему в ухо, — а лучше ежа колючего в рот засажу!

— Ежа, ежа, — злорадно поддакнул кот, — и не доставать! Мяоуу!

— И тебе намордник с ежом, — Василиса наступила коту на хвост, — заткнитесь оба! Что бы до ночи звука от вас обоих не слыхала! Иначе отдам Никитичне на исправительные мероприятия…

Яркая звезда засверкала на потемневшем небе, и Евшиков, сопровождаемый Василисой Премудрой и Баюном, отправился в архив. В помещении библиотеки уже сидели напряжённые багатур с Петровной, голоса Кощея и Никитичны раздавались за дверью, которая вела в помещение со свитками. Баюн, звеня цепью и бренча гуслями, запрыгнул на один из столов и, урча, начал вылизывать себе лапу. Последним в библиотеку зашёл эксперт Василий с неизменным добродушным выражением на лице. Василиса, поставив стул в проходе между столами, посадила на этот стул Евшикова и мелодично позвала:

— Батюшка! Ждём тебя, появись! Ягишна Никитична, где вы?

Дверь из архивного помещения открылась, и Ягишна Никитична переступила порог, держа в руках большой короб со свитками. Кощей тихо соткался из воздуха, прямо в центре библиотеки.

— Всех благодарю за пунктуальность, — слова медленно выплывали из неподвижных кощеевых губ, — Василий, простите, мы не покормили вас ужином. Сами понимаете, серьёзные мероприятия требуют лёгкого желудка.

— В наступленье — натощак, — как всегда, своеобразно, ответил Василий, — для войны закон не новый. Доживём ещё до харчей.

Кощей согласно кивнул и продолжил:

— Именно, утром нас всех ждёт обильный завтрак, если живы останемся. Теперь хочу свести в одно все данные. Сначала спросим мнение нашего эксперта: Василий, что скажете, прослушав звуковые свитки?

Василий встал, провёл руками по ремню на поясе, одёрнул гимнастёрку и сообщил:

— Зря вы, товарищ Кощей, сомневались: они, чёрт их задирай, те самые слова, для вас весьма волшебные.

Кощей дёрнул краем серого рта, помолчал и сказал:

— Присядьте, пока, дорогой друг, ваш комментарий ещё понадобится. Теперь о нашем невольном госте. Насколько мне известно, Баюн считает его обычным дураком с той стороны межпространственного прокола. Василисушка, дочка, что скажешь нам?

— Я сопоставила данные тестов, кои провела, согласно твоему указанию, батюшка, с результатами своих наблюдений. И пришла к выводу, что Евша вряд ли неуч и не совсем дурак. Он просто не целый.

В глазах Кощея полыхнуло красное пламя.

— Я надеюсь, дочь, что в столь ответственный момент ты не смеёшься над нами, демонстрируя свою глубокую мудрость. Поясни же нам свою мысль простыми и понятными словами, не растекаясь по древу.

— Хорошо, я буду краткой, — Василиса была несколько разочарована, — я, батюшка, чтобы подтвердить свои предположения, спускалась в ключ колючий…

В библиотеке поднялся изумлённый ропот, Кощей, казалось, был шокирован.

— Да, спустилась, — взмахом руки она призвала всех к спокойствию, — так вот, на дне межпространственного прокола лежит Евша-неуч, не живой и не мёртвый. От того и живыми мы остались, что все силы его и слова его половинные, как и он сам. От того и учится плохо, что не целый.

— Я же говорила — скинуть его в ключ колючий! — буквально взвыла Ягишна Никитична. — Я знала, что в нём подвох есть! Пусть будет целым, но там, в своём мире!

— Он ел наш хлеб и пил нашу воду, — напомнил Кощей, — увы, глубокоуважаемая Ягишна Никитична, теперь это будет зависеть от его выбора.

— Если он у нас в целом виде останется, — Никитична явно была против такого развития событий, — наш мир может постигнуть непоправимая катастрофа! Он же не молчит, он же из своего рта слова выпускает!

— Мы можем собрать его в целое после того, как он всё вернёт назад, — внезапно вставил своё мнение багатур, — пусть сначала слова скажет, а там и в колодец можно!

— Хочу напомнить, — вмешалась в беседу Василиса, — что межпространственный прокол Евша-неуч ещё в своём мире сделал. Проще уста ему запечатать, если он пожелает у нас остаться.

— Василиса, ты без сомнения самая премудрая в нашем мире, — заметался по библиотеке Булат, — и, вообще, барышня самая достойная, но я твоих идей боюсь. Что значит, Евшика у нас оставить? Он же тупой, он же не понимает, когда говорить, а когда молчать!

— Булат, сядь на место, — мерный голос Кощея перекрыл взволнованный гул, — печать на уста — это интересно, об этом надо подумать. А скажите, Василий, мир Евши-неуча и впрямь столь волшебный?

— Зазря баять про тот свет не стану, — Василий усмехнулся, — волшебных слов там много. Это точно.

— Так что же?

— А то, — пожал плечами эксперт, — этой магией пользуется и стар, и млад, днём и ночью, надо и не надо. Потому там слова эти силы не имеют.

— А как же прокол? — возмутился багатур.

— Так это ненароком… Ненароком, говорю, парень прибыл на тот свет. А конкретно, на ваш.

— Хорошо, мы поняли, — Кощей мерно, со скрипом, покрутил головой, — а сможет ли наш невольный гость этими словами всё исправить? И не нужно ли их произносить как-нибудь иначе?

— Сможет, что ж не смочь? Главное, это не в сердцах, а с душой сказать. С хорошим чувством… И переворачивать не надо, а то эффекта не будет.

— А скажите, Василий, не нужны ли в этой ситуации какие-нибудь важные меры?

— А как же, — кивнул тот, — блиндажик не помешал бы, на совесть сделанный, что бы бомба не проняла…

— Я понял, спасибо, друг мой. Дочь, что-то ещё?

— Желательно, батюшка, всё на прежнем месте сделать, там, где Евша-неуч рот первый раз открыл. Телега до сих пор там стоит. И предлагаю, идти сейчас, не ждать дольше.

— А если я не смогу с душой? — тихо спросил Евшиков. — Если не получится?

— Я тебя застрелю, — с мягкой улыбкой ответил эксперт, — ты уж, брат, постарайся. Не подведи.

— Так я слов нужных не знаю, — ещё тише сказал Евшиков, — а можно, я ещё в архиве посижу, повспоминаю?

— Архив на то и архив, чтобы те, у кого память отшибло, всё вспомнить могли, — в голосе Кощея была едва заметная насмешка, — тебе неуч, просто надо услышать самого себя. Булат, Иван, берите его. Да не за шею, за руки берите!

— Я сам пойду, — отчаянно завопил несчастный, схваченный сильными руками богатырей, — дверь же рядом! Два шажка, и я где надо!

Петровна и Булат застыли и вопросительно посмотрели на Кощея. Серая кожа кощеевых щёк посинела, в глазах загорелся красный огонь.

— Где лежат звуковые свитки? — громовым голосом спросил он.

— В ларце, батюшка Кощей, где смерть твоя хранится! — хором ответили богатыри.

— А ларец где? Где, я вас спрашиваю?

— На острове Буяне, — промямлили те.

Через мгновение стало ясно, что ответ неполный.

— Кого я набрал в аспирантуру! — взвыл, ещё более посинев, Кощей. — Буян — это же другая точка на поверхности сильно искривлённой плоскости! Это же в Море-Окияне, олухи! Стал бы я такую опасную вещь хранить в архиве, неразумные? Если живы останемся, я вам это упомню! Пробирки мыть будете! — он щёлкнул пальцами.

Гигантский меч, вынырнув из ниоткуда, рассёк пространство библиотеки надвое. Брызнуло яркое солнце, закричали чайки, в образовавшийся проём ворвались солёный ветер и зелёные дубовые ветви.

— Края сейчас сомкнутся, — закричала Ягишна Никитична, — прыгайте!

Дубовые листья хлестнули по лицу и последним, что запомнил Евшиков, пролетая сквозь упругую крону, был крик эксперта Василия: — Переправа, переправа, берег левый, берег правый!

Сено, наваленное на телегу, было свежим и душистым, а луна на чёрном небе была полной и ярко-золотой. В этом золотом сиянии был видна устало сгорбленная фигура, сидящая на телеге. В звенящей тишине зашуршали едва слышные шаги и рядом возникла лёгкая мальчишечья фигурка.

— Евшик, кончай отдыхать, — высокий голос Булата предательски дрогнул, — время уже. Ты говорить можешь?

— Могу, — вяло ответила фигура, сидящая на телеге.

— Слова все помнишь?

— Не уверен, — так же вяло отозвались с телеги.

Раздался глухой удар, и сидящий на телеге ойкнул и скособочился.

— Да я тебя убью сейчас, — захрипел Булат, замахиваясь, — живо вспоминай, неуч неучёный!

Где-то злобно зашипел кот, звякнул меч в руках Ягишны Петровны.

— Бей сильнее, — откуда-то сзади посоветовала Ягишна Никитична, — бей в голову!

Багатур послушался и ударил. Человек на телеге согнулся и закрыл голову руками. Протестующе закричала Василиса. Серая костлявая ладонь сомкнулась на кулаке Булата.

— Я развею всех по ветру, — свирепо проскрипел Кощей, — вы все хотите смерти?

— Я не хочу, — простонал Евшиков, — я боюсь, мне страшно! Я не злой, а вы меня все упрекаете! За что?

— А неуч потому что! — яростно отозвалась Никитична. — И что бы тебе бессловесным не родиться?!

— Вы, Никитична, заколебали своими придирками! — с не меньшей яростью ответил Евшиков. — И не чтоб меня, а чтоб вас!

У Никитичны внезапно подвернулась нога и она с гневным воплем рухнула на землю. Между упавшей Ягишной и телегой внезапно появился эксперт Василий, который закричал, обращаясь к Кощею:

— С душой! С душой, а не с сердцем!

Из серых губ Кощея излилось гневное шипение. Отшвырнув в сторону багатура, он поднял вверх палец и быстро повращал им в воздухе. Поднялся столь сильный ветер, что Евшиков схватился за борта телеги, а остальные припали к земле.

— Батюшка Кощей, в чем мы провинились?! — горестно промяукал кот. — За что столь сильное решение твоё упало на наши головы? Неужто за усердие наше?

Ответом коту был свирепый сиплый хрип.

— Мяу! — истерично отозвался Баюн. — Мяу!

Ветер усилился. Телега вздрагивала и приподнималась. В воздухе мимо Евшикова пролетел кот, прижимающий к груди гусли и цепь. Багатур, отброшенный Кощеем в сторону, удачно оказался возле высокого дерева и теперь висел на нём, обхватив его ствол руками и ногами. Обе Ягишны распластались по земле, вонзив в неё железные когти, которые выросли у них на пальцах. Запахнувшись в пурпурный плащ и высоко подняв голову в золотой короне, Кощей возвышался в центре поднятого им урагана. Его полыхающие багровым огнём глаза были прикованы к двум фигурам, пробирающимся к нему через стену ветра. Это эксперт Василий, наклонив голову, на которой непостижимым образом удерживалась пилотка с красной звёздочкой, упрямо шагал вперёд, прижимая к своей груди Василису Премудрую. Василиса, пытаясь перекричать ветер, просяще протягивала руки к Кощею.

— Что? — прогремел Кощей. — Что? Ты хочешь говорить?

Василиса закивала головой и снова что-то закричала. Серые губы Кощея скривились в болезненной гримасе. Потом он поднял руку и щёлкнул пальцами. Ветер стих.

— В недобрый час, дочь, решила ты сказать слово, — злое шипение выплывало из неподвижного кощеевого рта, — теперь всё, что скажешь, обернётся против тебя. Если не утратила желание, то говори, слушаю тебя!

— Батюшка, — задыхаясь, ответила та, — ты гневом своим погубишь всех нас! Ты гневом, а они все страхом!

— Что? — казалось, Кощей не верит своим ушам.

— Успокойтесь все, — Василиса словно не замечала его раздражения, — оставьте Евшу-неуча в покое! И дайте мне поговорить с ним! Обещаю, он всё сделает как надо, только не мешайте!

Наступила тишина, нарушаемая короткими всхлипываниями, доносившимися с телеги. Багровое пламя в кощеевых глазах постепенно угасало.

— Что ж, дочь, попробуй, — серые тонкие губы обозначили кривую усмешку, — а вы, друг мой, поставьте её на ноги, до телеги недалеко, ваша помощь ей больше не понадобится.

Эксперт Василий кивнул и, аккуратно поставив девушку на землю, отступил в сторону. Василиса Премудрая, более не говоря ни слова, повернулась и подошла к телеге.

— Говорить могу, слов не помню, и надоели вы мне, ясно? — Евшиков был настроен агрессивно. — Василиса, если драться будешь, я тебя укушу. Поняла?

— Поняла, — мягко отозвалась та, — вижу, замучили тебя, бедного.

И погладила его по голове. Потом легко подпрыгнула и села на телегу, рядом с Евшиковым.

— Я вот что думаю, — она светло улыбнулась, — послал бы ты нас подальше, да и дело с концом. Ты как думаешь?

— Я не знаю, — Евшиков всхлипнул, — я не знаю! У меня же не получается! Ты же видишь, я всё забыл!

И он горько разрыдался, закрыв лицо ладонями.

— Ты просто устал, — прохладная ладонь легла ему на лоб, — но всё не так страшно, как ты думаешь. Сначала одно словечко скажешь, потом второе, а там и третье с четвёртым. Попробуем?

— Боюсь я! Если не выйдет, Никитична меня съест…

— Не съест, — Василиса снова погладила его по голове, — ты невкусный, она таких не ест, пугает больше. Да я ей не позволю. Не бойся.

Ягишна Никитична моментально вскинулась, оторвавшись от земли, за которую до этого держалась всеми десятью когтями.

— Да я кого хочешь могу! — зашипела она. — Всех могу! Никто не спасёт! Василиска, зарываешься!

Кощей вскинул вверх указательный палец и, погрозив ей, показал на её прежнее место. Никитична молча упала назад, только глубокие борозды от её железных когтей указывали, что она с трудом сдерживает гнев.

— М-м-м-мяяя, — не сдержал своих чувств кот, застрявший в кустах, — м-м-м-мяяя!

Едва заметно улыбнувшись, Василиса потрепала Евшикова по щеке и тихо, почти напевая, заговорила:

— Евша-неуч на трубе, котик ходит по ноге, Евша-неуч ест сметану, котик мявчет без обману, Евша глядь — сметаны нет, а у котика обед!

Кощей злобно прищурился на свою дочь, но промолчал.

— Коль у котика обед, у Евши сметаны нет! — продолжила, не обращая внимания на отца, Василиса. — Раз, два, три, и снова два, эта песня не нова, у Евши, что на трубе, сидит кот на голове…

— Поди ж ты, котик-раскотик, — не удержавшись, улыбнулся Евшиков, — отослать его, кота этого, в качель — раскачель!

— Д-д-да ч-что же т-такое д-делается, — по голосу, доносившемуся из кустов, было понятно, что Баюн испытывает невероятные душевные мучения, — э-эт-то п-п-попрание и-ис-кусства! П-п-прекратите, у-умоляю!

Претензии кота рассмешили Евшикова. И так стало ему легко на душе и весело, что захотелось выразить это чувство вслух, что он тут же и сделал. Всеми волшебными словами, всплывающими из его, казалось навсегда потухшей, памяти. Он говорил весело, азартно; Василиса, схватившись за его волосы на макушке, только и успевала поворачивать его голову по кругу, обращая к каждому, стоявшему на поляне. И под напором волшебных слов менялись все, кто оказался в тот момент рядом с ними. Кроме самой Премудрой и эксперта Василия, который предусмотрительно встал позади Василисы с Евшиковым.

Стремительно обретала свой прежний вид Никитична, выпрямляясь и сверкая золотом на высокой причёске. Облик Ягишны Петровны начал кусками опадать на землю, открывая статного широкоплечего блондина с тяжёлым мечом на плече. Вздрогнуло дерево, с которого спрыгнул стройный гибкий багатур с неизменным кривым кинжалом на поясе. Кусты раздались в стороны, на поляну выплыла колоссальная золотая цепь, висящая в воздухе, и не было у этой цепи ни начала и ни конца. Она, едва заметно звякая, постоянно двигалась из ниоткуда в никуда, а по ней величаво скользил на пружинистых лапах гигантский тигр с висящими на шее перламутровыми гуслями.

Последним изменился Кощей. Костлявое серое чудовище словно перетекло в полного высокого румяного мужчину, с симпатичным круглым лицом, приветливой улыбкой на сочных губах и приятным голосом.

— Ух, ничё се, — сообщил Евшиков, повернувшись к Василисе, — сильно-то как выходит! А вы всё неуч да неуч! Всё словом попрекали! А я, видишь, как могу?

— Вижу, — обеспокоенно согласилась та, — ты большой молодец! Но хватит слов, ты устал, тебе надо отдохнуть. Помолчи пока.

— Ты мне зубы не заговаривай! Я только говорить научился, чтоб вас…

К губам Евшикова прижался ухоженный палец с драгоценным перстнем и новый голос Кощея произнёс:

— Налагаю на уста твои печать, закрываю слова твои, молчи, Евша-неуч, пока время заговорить не придёт!

Раздалось лёгкое шипение, на губах неуча появилась красная сургучная печать с оттиском буквы «П».

— Покой поставил, — пробормотала Премудрая, — не рано ли? Не собран же ещё…

Над поляной повисла тишина, все потупились, а Кощей бросил на неё косой взгляд. Василиса, как ни в чём не бывало, снова погладила Евшикова по голове и, улыбаясь, сказала:

— Пол-дела сделано, идёмте к колодцам, пока луна не зашла.

В этот момент по красному сургучу побежала трещина. Евшиков с силой замотал головой и попытался оторвать печать с губ. Появилась вторая трещина.

— Сильно разбирает человека, — сказал эксперт Василий, раскуривая самокрутку, — не будет ему удержу, торопитесь.

Печать перечеркнула третья трещина.

— Торопитесь же! — воскликнула Ягишна Никитична. — Или я его в печь посажу!

Все вокруг пришли в движение. Богатыри, не говоря ни слова, схватились за оглобли и буквально понеслись вместе телегой в направлении Козлиной лужи. Никитична с Кощеем летели рядом по воздуху, а эксперт Василий, оседлав Баюна, мчался следом.

— Быстрее! — закричала упавшая на дно телеги вместе с Евшиковым, Василиса. — Печать осыпается!

Тут Иван с Булатом резко остановились, Евшиков пискнул, чувствительно ударившись головой о тележный борт. Сильная рука Ивана схватила его за шиворот и перед носом Евшикова внезапно оказались чудовищные ежевичные заросли, растущие из ключа колючего.

— Что теперь? — продолжая держать в воздухе несчастного неуча, спросил Иван. — Кидать, что ли, аль повременить?

— Повременить! — в ужасе закричал, роняя с губ остатки печати, Евшиков. — Ванька, до чего ты на расправу скорый! Что я тебе плохого сделал?!

— В поддельную Ягишну меня обратил, а так ничего особенного, — ответил тот, — опасный ты, Евша, ликвидировать тебя надо! А то не оберёшься…

— Утихомирься, — жёстко оборвал богатыря приземлившийся рядом Кощей, — дай вам волю, вы всё ликвидируете!

— Слов страшных много у Евши, — не унимался Иван, — если оставим, как жить будем?

— Жениться тебе, Ваня, надо, — улыбнувшись, ответил Кощей, — для набора жизненного опыта. Пару столетий с женой повозишься и перестанешь раскидываться возможностями. И не тряси так неуча, а то у него остаток души отлетит! И останемся мы с открытым межпространственным проколом и с безмозглым телом на руках. Поставь, говорю!

Иван, не говоря ни слова, разжал кулак и Евшиков приземлился на корточки, но, не удержавшись, упал на жёсткую землю. Булат, наблюдавший за этой картиной, только крякнул.

— Что опять? — обиделся Иван.

— А то, когда сказано — поставить, надо поставить, а не бросать, — поучающе ответил багатур, ставя упавшего на ноги, — а ты, Евшик, смирным будь, не то сам добавлю!

— Беда с этими богатырями, — пробормотал Кощей, — времени в обрез, а они допросню устраивают. Выгоню из аспирантуры!

С этими словами он повёл рукой, и ежевика, поднимающаяся стеной из колодца, исчезла.

— Веди нас, дочь, — обратился Кощей к Василисе, — сделай так, что бы всё решилось вовремя!

Премудрая легко встала на краю колодца и, взяв Евшикова за руку, бесстрашно шагнула вниз. Следом на край колодца прыгнул тигр, издавая громовой рёв с легко узнаваемыми интонациями вчерашнего кота:

— Как прекрасен этот миг — миг истины для поэта! О, чувствую, это будет не меньше, чем ода! Друг мой, держитесь крепче, вдохновение столь стремительно, что я сам не могу совладать с ним!

И он мягко соскользнул вниз, перебирая лапами по золотой цепи. Последние слова были адресованы эксперту Василию, который, с неизменно добродушным выражением лица, по-прежнему сидел на спине у Баюна, зажав в зубах самокрутку. Остальные прыгнули молча, только Иван всё бормотал сквозь зубы: «…женишься с вами, как же, обращают в гадость, а потом любимая видеть тебя по блюдечку не хочет…», но, заметив на себе выразительный взгляд Никитичны, прекратил браниться и был недоволен молча.

Межпространственный прокол был сырым, грязным и душным. Он привёл их к удивительному месту, где всё вокруг было из странного серого камня, повсюду тянулись трубы, из стенок которых текли струи воды. На полу, в луже воды, небритый, в грязной старой спецовке, с запёкшейся раной на голове, лежал человек.

— На Евшика сильно похож, — пробормотал Булат, нервно сжимая рукоять кинжала, — только наш мытый и с мордой скоблёной, да и пахнет от него травами. Слышишь, Василиса, это чучело… здешнее… это тоже Евшик?

— Он самый, — она кивнула, — точнее, основная половина Евши-неуча. Евша, узнаёшь ли себя?

Евшиков, не сводящий недоуменного взгляда с лежащего тела, медленно кивнул.

— Я бы вот что хотела узнать, — Ягишна Никитична была настроена скептически, — а как, простите за нелестное слово, у этой голи кабацкой могло свершиться столь могучее колдовство? Да ещё с раскроенной башкой?

— В последнем порыве, — усмехнувшись, пояснил эксперт Василий, — на излёте, чёрт задирай!

— К оде, конечно, не располагает, — внезапно встрял тигр, — но трагическую пьесу, пожалуй, вполне возможно! Белым стихом, а?

— Баюн, отвяжись пока, — Никитична на глазах озлоблялась, — вот этот, с разбитым черепом, он кто, вообще? Василиса, ты предлагаешь это чудовище к нам? Эту голь кабацкую?

— Ну, почему голь и сразу кабацкая? — тихо сказал Евшиков. — Я сантехником был, меня на прорыв послали. А что голова разбита, так поскользнулся и ударился. Всякое здесь торчит, да и обувь не та была…

— Кем ты был? Это не из волшебных слов? — опасливо переспросил Иван.

— Сантехником. Это когда из реки или озера воду берут и по трубам в дома вливают. А я ходил и чинил, краны там, трубы, да мало ли что…

— Воду из реки? — теперь Никитична впала в панику. — Конфликт с водяным? Батюшка Кощей, да что же это? Вели его тут закопать, где он лежит!

— Успокойтесь, дорогая, — Кощей улыбнулся Ягишне приятной улыбкой, — полагаю, всё будет не так страшно. У нас труб с кранами нет, так что конфликт с водяным отменяется. А, теперь, к основному вопросу. Видишь ли себя, Евша-неуч?

— Вижу, — дрожа, ответил тот.

— Понимаешь ли, что тебя расщепило надвое?

— Это, может быть, сложно для него, — прошептала Василиса.

Кощей сурово глянул на дочь и продолжил:

— Скажу тебе правду, наш несчастный гость: межпространственный прокол, ммм… ключ колючий, существует, пока ты не целый. Пока один ты лежишь тут, у себя, а второй ты ходишь там, у нас. Если этот колодец не закрыть, то будет много бед и у вас, и у нас. Для этого, ты должен захотеть стать целым. Сделай это, спаси два мира.

— Да как я это сделаю? — растеряно спросил Евшиков. — Я же этот ключ, поди, не руками сделал и не лопатой?

— Волшебными словами, нами непроизносимыми, — Кощей невольно поёжился, — этими же словами и надо себя соединить, а колодец закрыть. Ты же вспомнил слова, они тебе уже ведомы. Ты сможешь их повторить, здесь, в этом месте?

— Смогу, наверное. Только вопрос у меня к вам, — Евшиков поднял голову и впервые посмотрел прямо в глаза Кощею, — а со мной что будет? Когда я целым стану? Я умру?

— Механизм воссоединения изучен нами не до конца, — Кощей отвёл глаза в сторону, — но такой вариант не исключён.

— Ага, ясно, — Евшиков поскрёб затылок, — ладно, стал я целым, мёртвым или живым. А где я буду потом? Здесь или там? У меня выбор есть? Что-то вы такое говорили, когда мы все в архиве сидели…

— Боюсь, наш невольный гость, твоя большая часть притянет тебя навсегда к твоему миру.

— На смерть посылаете, — мрачно подытожил несчастный неуч, — а вот и не стану целым, мучайтесь! Раз недобрые такие.

— Батюшка, позволь мне ещё поговорить с Евшой, — Василиса встала между Евшиковым и остальными, — клянусь, он сделает всё как надо!

— Смотри, дочь, я тебя к этому не принуждал, — холодно сказал Кощей, — делай, но помни, будет, что будет.

Та согласно склонила голову и произнесла:

— Уходите все, чтобы не остаться здесь навсегда! Быстрее!

Кощей щёлкнул пальцами и всех, кроме Евшикова и Василисы, вытянуло наверх. Она положила ему руку на плечо, заглянула в глаза и тихо заговорила:

— Отец мой, венценосный Кощей, надеется спасти оба мира и посылает тебя на смерть, это правда. Правда и то, что если сильно пожелаешь, то очнёшься у нас, потому что ты ел наш хлеб и пил нашу воду. И, где бы ты ни оказался целым, для своего мира ты умрёшь. И это тоже правда. Как и то правдиво, что оставшись у нас, жить будешь по нашим законам, уйти не сможешь, никогда.

— А я точно к вам вернусь? — тихо спросил Евшиков. — Я не хочу, здесь, оставаться, даже мёртвым не хочу.

— Для этого нужны осознанный выбор и сильное желание, — серьёзно ответила сероглазая девушка, — и они только твои, тут моя помощь заканчивается.

Она повисла в воздухе и тихо стала подниматься вверх.

А когда её почти не стало видно, Евшиков услышал:

— Я тоже к тебе привыкла, Евша-неуч, постарайся, и мы ещё встретимся.

Он постоял, чувствуя, как его распирают отчаяние и какое-то новое, необычное, волнующее чувство. Потом набрал воздуха в грудь и заговорил…

…от Козлиной лужи тянуло прохладой. Он открыл глаза и увидел расшитые половецкие сапоги, а потом знакомый голос, голос Булата, произнёс:

— Чтоб я с коня упал! Евшик, а может, ты богатырь, всё-таки, а?

— Да иди ты, — привычно отозвался Евшиков и замолчал, потому что чья-то ладонь закрыла ему рот.

— Ты молодец, Евша-неуч, но сейчас молчи и спи.

С этими словами Василиса повернула его голову к себе и, наклонившись, четырёхкратно, косым крестом, поцеловала его в губы.

— Ешь и пей, дыши и пой, а слова держи с собой, — говорила она после каждого поцелуя, — говори и веселись, а словами не делись; а как будет по нужде, все слова вернём тебе!

Он почувствовал, что на губах у него появилось нечто тонкое, прохладное и бархатистое; оно немного повозилось, устраиваясь, и стало неощутимым. Остался только запах Василисиных благовоний. В сон клонило необоримо, и он крепко заснул.