Бесплатный фрагмент - Исетский часослов

ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАСОСЛОВ

Изначальное

Так шла гора к горе навстречу,

на полюсах сжимая льды,

и нерождённые предтечи

на мир взирали с высоты,

на дно морей и рек изгибы,

на неизвестный птичий путь.

Во льдах ещё дремали рыбы,

не в силах плыть куда-нибудь.

В снегах сокрыты были тропы,

молчал всезнающий астрал,

как разделил Восток с Европой

хребтом заснеженным Урал.

Но солнца диск лелеял утро,

текла неспешная Исеть.

И на орбите умный спутник

хотел круги свои вертеть,

взирать на быль и небылицы

и слышать из своих глубин,

как в доме старом половицы

скрипят

и воду льёт кувшин.

Начало 1721 год

Письмо Михаэля Шульца, капитана от артиллерии на русской службе, своей невесте в город Любек. 3 июня 1721 год. Уктусский завод.

Дорогая, Гертруда,

Огни

Обжигают Рифейские горы.

Это звёзды пронзают гранит,

А за ёлками тьма и дозоры.

Крут Демидов, расправою скор

И разносят в округе сороки,

Что закон здесь кистень и топор,

А для правды есть место в остроге;

Правит всеми донос и навет,

Не в чести государевы слуги,

Но красив над Исетью рассвет

И в болотах повсюду в округе

Просыпаются вдруг комары

Злые, как под Полтавою шведы,

А на склонах Уктусской горы

Можно встретить волков и медведей.

Здесь до солнца рукою подать

(Расстоянья такие у русских),

Лишь пройти через «Чёртову падь»,

Если леший, конечно, допустит.

Леший путает всюду следы,

И скрывает вогульские тропы,

А вогулам известны ходы

Напрямик, на закат — до Европы.

Но шумит только ветер в листве,

Непонятны следы на суглинке,

Призрак меди находим в шурфе

В малахите и в каждой песчинке.

А песчинки сквозь пальцы текут,

Оседая в болота и реки,

Где соцветия вредных цикут

На тропинках стоят оберегом…

*

На столе догорает свеча,

Буквы тенью бегут по бумаге,

Сторожей колотушки стучат,

Конденсат остывает на шпаге.

Можно шпагу повесить на гвоздь

И под небом стоять у порога

Где легко дотянуться до звёзд,

Вдалеке от царя и от Бога.

Татищев, ноябрь 1723 года

Помилуй, мя…

Шептал огонь свечей.

А Божий раб по имени Василий,

Смотрел на свечи, на игру теней

И ничего у Бога не просил он.

Просить — пустое, все слова — зола

Обид сгоревших и душой прощённых

Наветов. Просто служба тяжела,

Коль честен ты перед людьми и троном.

И даже если помыслы чисты,

А жизнь одна для Бога и России,

В которой нет путей-дорог простых,

Но есть петля для непокорной выи.

Всегда найдётся для неё петля,

И кат, который действует умело,

И примет тело матушка-земля,

Не будет слова и не будет дела.

Но слово делом мерит государь,

И не бросает слов своих на ветер…

И свечи шепчут песню тропаря

Святой входящей в город над Исетью.

Екатерина, значит быть тому…

Есть град Петра и назван он столицей,

Но лишь известный Богу одному

И в честь святой, и в честь императрицы

Уральский город на семи ветрах,

Семи холмах и на семи болотах.

Святые все живут на небесах

И в этот мир приходят неохотно.

Но кто-то должен ДЕЛО охранять

Следить с небес, чтоб в город на Исети

Не смог проникнуть ни варнак, ни тать

И чтоб никто не плёл здесь козни-сети,

Но чтобы в горнах плавилась руда

И выплавлялось чистое железо,

Чтоб жизнь бурлила, как в реке вода,

Везде вокруг, до самых дальних весей —

Не дрожь земли по горному хребту,

Где в солнце все вершины обмакнули,

Своих богов подняв на высоту,

Сыны лесов — свободные вогулы…

Помилуй мя…

Нет это только тень,

И лик Христа на всех взирает строго…

Идут, идут с окрестных деревень

Обозы к стенам нового острога.

Как будто здесь все сходятся пути,

Восток и Запад, Млечный Путь и реки,

Чтоб соль земли, зажатую в горсти,

Нести, как светоч знаний человеку.

И чтобы всем дал хлеб насущный днесь

Один Судья всему, что есть, живому

И чтобы слово, как благая, весть

Была, как весть, а не пустое слово.

Помилуй, мя…

А впрочем, силы дай,

Пройти весь путь от самого начала…

С высоких гор увидеть можно рай,

Но чтоб увидеть, жизни этой мало…

1726 год

1726 год, ноябрь Екатеринбург, окрестности храма «Во имя святой великомученицы Екатерины».

Ты мне приснился, город зимних стуж.

В снегах тащилась хлипкая кибитка,

Скрипя, сменяла за верстой версту,

А вдоль дороги лес качался зыбко.

Но вырастал над лесом Божий храм,

За городской и заводской заставой,

И снегом тень скользила по крестам.

И снег был бел и, словно Боже-правый

Был этой тенью и к земле сходил,

Легко ступая по крещённым спинам,

Срезая прах с замёрзнувших белил

Со стен святых «Святой Екатерины».

А я на запад подгонял коня,

Чтоб было слово, а за словом — дело.

Но догорало в пламени огня

На лобном месте скрюченное тело:

Шаман вогульский, говорят, камлал —

Так извести хотел императрицу,

И свой народец к бунту подбивал,

И пил  у храма кровь лесной куницы.

А белый храм, на то и белый храм —

У Православной веры свет без тени,

Когда душа взлетает к куполам,

А все, кто верят — чуточку блаженны…

И разжигают свечи у икон,

И оживают ликами святые…

Я видел город — был тревожным сон,

Был светлый храм и люди в нём живые.

И был под снегом Екатеринбург,

Из труб домов тянулся к небу дымом

И резал ветер небо, как хирург,

На всём окрест пространстве обозримом.

Январь 1919 года. Колчак. Екатеринбург

Колчак молился в храме при свечах,

В январском снежном Екатеринбурге,

А ветер выл волчицею, и страх

Лез во дворы, в дома и переулки.

А, впрочем, ветру было всё равно,

По ком звонят на Вознесенской горке,

На чьей спине намокло полотно

Кровавым следом от публичной порки.

Но Матерь божья отводила взгляд,

Синодик пуст, для красных жаль бумагу.

Ещё вчера карательный отряд

В предместье сжег какого-то трудягу

Из заводских, живьём со всей семьёй,

Большевики — туда им и дорога.

В дровах скрывал ружьё мастеровой,

Листовки прятал за доской в пороге.

Колчак молился в храме при свечах,

Что царь убит не по его приказу,

Что не придёт его тревожить в снах,

А поп не спросит «от щедрот» на рясу.

Трещали свечи. Иисус Христос

Под треск свечей узреть пытался души,

В бушлате чёрном, как простой матрос,

Впускал на небо души небо слушать.

Утро 1 Мая 1981 г

Вспоминается Первое Мая.

Отряхнув «вторчерметовский»* сплин,

С пиджачка мокрый снег, соскребая,

Мы брели — ни такси, ни машин.

Запах лёгкий — амбре с перегаром,

Сигареты с названием «БАМ»*,

Брюки клёш, за спиною гитара,

На двоих тридцать шесть было нам.

Ранним утром лишь  красные стяги,

Вдоль «Белинки»* роскошно «цвели»,

Я и Витька, с «понтами стиляги»,

Первомайской походкою шли.

В то прекрасное светлое завтра,

И дорога была нам видна,

Почему я не стал космонавтом?

Где ты, лучшая в мире страна?

*Вторчермет — район Екатеринбурга (в 81 ом — Свердловск).

* БАМ — Байкало-Амурская Магистраль.

* Белинка — ул. Белинского.

31 декабря 1985 года

Мы идём с тобой дворами,

Разноцветными огнями

Окна светятся кругом.

Разговор наш ни о чём,

Можно проще — просто бредни.

Ты мне шепчешь: — Вот чудак,

Веселей гляди, чувак!

Всё, что было, то прошло

И травою поросло.

Не травою — белым снегом

Завалило все дворы,

Завтра будет белым–белым

Южный склон Уктус–горы.

И над городом Свердловском,

Оставляя белый след,

На оленях, отморозком,

Пролетит Морозный дед.

Завтра будет всё другое —

Новый день и новый год.

И уснут в кровати двое,

И уснёт в домах народ.

Мы во сне увидим грёзы.

Утром грёзы встретят нас.

Будет солнечным морозом

Жечь звезды холодный глаз.

***

«Меркнут знаки зодиака»,

И чего в них только нет!

В гороскопах ложь и враки,

А в шкафу дрожит скелет.

Слышен колокол в окошко,

Под Рождественской звездой

«Савва Сербский» — неотложкой,

И часов кремлёвских бой…

31.12.1985; 18.12.2020

Царский мост

Царский мост.

В тридесятое царство

Волны катит неспешно Исеть.

Если хочешь, то можно до Марса

По мосту добежать, долететь —

Только нужно идти по дороге

Миражами забытых миров…

Но таскали здесь руки и ноги

Цепи крепких, стальных кандалов.

От сумы и тюрьмы не привыкли

Зарекаться на светлой Руси.

Падших ангелов бледные лики

За себя не умели просить

Всех святых, всех угодников Божьих,

Не смиряя повинно гордынь,

Что на ангелов были похожи —

От Никол и до Екатерин.

Шли и шли на восход днём и ночью,

А назад возвращались полки

До сражений кровавых охочи,

Чтобы жить всем смертям вопреки;

Били в поле француза и немца

И вставали надёжной стеной

Силой духа и верностью сердца

Над Исетью, Москвой и страной.

Нет земель никаких тридесятых —

И кому эти царства нужны?

Все герои погибшие святы,

Но живём от войны до войны.

А Исеть волны катит к восходу,

И стою я на Царском мосту,

Жду пути, а быть может, исхода —

У открытых небес на виду.

Старый мост над дорогою Млечной

Отражается в глади реки…

Прикоснусь к ней, почувствую вечность

На ладони дрожащей руки.

Царь

Царевна сидела за партой,

Царевич пошёл на урок.

Беспечный, их любящий папа,

Взгляд часто бросал в потолок.

Погоны давили на плечи,

В казармах шумели полки,

На фабриках бунты и речи,

И пальцы спускали курки.

А мудрый Христос на иконе

Смотрел с состраданьем в глаза

И не было силы в законе.

Текла по иконе слеза.

Но вот карандаш, и бумага.

Распущен давно караул,

И мнётся известный отвагой,

Предавший его есаул.

Бездарные братья в испуге,

Испугом своим неправы,

В далёком Екатеринбурге

Глубокие шахты и рвы.

Там местный фотограф* готовит

Последний свой фотоколлаж…

Рука отреченье выводит,

Скрипит по листку карандаш.

И скрипит колесо у телеги

И пытается круг завершить.

А под ним молодые побеги

Трав кричат: Ты о нас напиши!

Запиши, как под солнцем стояли

И дрожали под бледной луной,

Но ничьи не согрели печали

Утомлённые сном и войной.

Запишу. Только в ком отзовётся

Слово эхом с бумажных страниц?

Выгорают чернила под солнцем

Без стыда от своих небылиц.

Словно кто-то глаголит по-птичьи,

Не боясь неизбежных утрат,

И пойди, разберись в неприличьях,

Если брат тебе больше не брат,

Нет сомнений в глазах у чекиста:

— Это кто тут не любит «чеку»? —

Приговор прозвучит неречисто,

Не последний на этом веку.

Клир церковный придумает сказку

Про невинных царицу, царя.

Будет паства смотреть без опаски

Как сойдёт сам Христос с алтаря.

И не будет ни храма, ни ямы.

Только вечный берёзовый лес

Обрамлённый в оконную раму

Будет виден с высоких небес.

Будет город рекой разделённый,

По реке будут плыть облака.

Царь посмотрит вокруг удивлённо

И замрёт над бумагой рука…

19.07.2023

* Яков Юровский, руководивший расстрелом царской семьи, до февральской революции имел своё фотоателье.

НОСТАЛЬГИЧЕСКИЙ ЧАСОСЛОВ

Ода Екатеринбургу

Над серой Исетью в предутренней мгле

(Он самый любимый на этой земле),

Стоит дивный город мечты и надежд,

Как будто стряхнул тяжесть древних одежд.

И тянутся к небу высотки-дома,

Слегка огибая её берега,

Скрепляя мостами Уральский хребет.

В домах отражается небо и свет.

И рыжее солнце с Уктусской горы

Спускается в город, идёт во дворы

И там, у подъездов, где выход и вход,

Стоит и кого-то настойчиво ждёт.

И вот мы идём, на работу спешим

По зову своей — неспокойной души,

Найдя себе дело на тропах земных,

Наследники ветхой, седой старины.

И помним, как Пётр распростёр свою длань,

И вздрогнула возле Исети елань:

Средь сосен и ёлок, и гиблых болот

Поднялся России форпост и оплот,

Чтоб делать железо из горной руды.

Где редких вогулов терялись следы,

Вгрызаясь в породу — ещё недотрогу,

Здесь Пётр на восход обозначил дорогу,

Россию прославив во веки веков,

Под звуки оркестров и звон кандалов,

Под стоны злодеев различных мастей,

Крестьян, староверов, работных людей.

Стряхнув тишину и вселенскую грусть…

Звонит над проспектом «Большой Златоуст»

И слышно окрест, сквозь исетский гранит,

Могучее сердце России стучит.

Рабочее сердце. Надёжно вполне.

Надёжно укрыто в уральской броне.

И если ты слышишь, ты слышишь, мой друг,

Как в жилах клокочет Екатеринбург?

И если ты слышишь, то значит ты — наш,

Как «Виз», «Вторчермет», «Уралмаш» и «Химмаш»!

Екатеринбург

Храм Вознесенский в колокол зазво́нит,

Храм на Крови ответит, зазвони́т.

Их перезвон в Исети не утонет,

Меня к себе притянет, как магнит.

Иду к тебе, любимый город, славный,

Успеть с тобой в любое время дня

Услышать как проспект грохочет Главный

У ног лихого медного коня,

Как звон трамваев рушит перепонки,

Машины нудно шинами шуршат.

И поглазеть, как парни и девчонки

Проходят мимо, по делам спеша.

А я пройду по старенькой брусчатке,

Над ней не властны ни снега, ни дождь,

И всё у нас по-прежнему в порядке,

И там, где был, стоит всё тот же вождь.

Укажет он на Площадь коммунаров,

На свет и тени Вечного огня,

В нём мир сгорел до основанья старый,

И новой стала древняя страна.

Она жила, а город у Исети,

Плотиной крепко в основанье врос

Двух берегов, и в ширь раскинул сети

Повдоль реки надолго и всерьёз.

Вон там — «Динамо», — сталинский кораблик

В открытый «Космос» по волнам плывёт,

И не свернёт ни влево и ни вправо,

Других путей не предписал «Речфлот».

Какой простор! И это дело вкуса,

И перспектива здесь видна во всём:

Хоть не Памир, но и хребет Уктуса —

Всё ж высота не малая притом.

Но, чтоб увидеть как он стар и молод,

И оценить всю даль его и высь —

С крутых вершин взглянуть на чудо-город

Ты на «Высоцкий» к небу поднимись.

И ты поймешь, что всё здесь сердцу мило,

Здесь нерв России, здесь её исток.

От Бога в нас вся мощь его и сила,

Душой — Европа,

Мудростью — Восток!

Если вас забывают в Свердловске

Памяти Григория Варшавского

«Если вы не бывали в Свердловске»,

Приезжайте, он там же стоит,

Где Исеть омывает неброский

И холодный уральский гранит.

Вы пройдитесь по улицам нашим,

И почувствуйте солнечный свет,

На проспектах прямых «Уралмаша»,

Убегающих на «Вторчермет».

Там петляют тропинки Уктуса,

Что запутал» далёкий» «Химмаш»

Их распутать — большое искусство,

А искусство — приятная блажь.

И приятная блажь для поэта

О булыжной сказать мостовой —

В камень древний дорога одета

И давно стала нашей судьбой.

Помнит камень шаги мушкетёров*

Павших в битве под Бородино,

Помнит танковый рокот моторов —

Так звучала война над страной,

И поэты в боях погибали,

Выживали смертям вопреки,

Словно сделаны были из стали,

Для стальной стихотворной строки.

Только время и жизнь не щадили

(Время даже сильней, чем война),

Укрывая забвением пыли

Эту сталь и её имена.

Утро гасит огни перекрёстков,

Так задумал хитро Драматург…

Если вас забывают в Свердловске,

Возвращайтесь в Екатеринбург.

*29 ноября 1796 года из 5-го и 6-го Сибирских полевых батальонов, образованных в 1786 году в Екатеринбурге, был сформирован Екатеринбургский мушкетёрский полк в составе двух батальонов по шесть рот в каждом.

31 октября 1798 года полк назван по имени своего шефа мушкетёрским генерал-майора Певцова полком; 31 марта 1801 года вновь назван Екатеринбургским мушкетёрским; 30 апреля 1802 года приведён в состав трёх батальонов по четыре роты в каждом.

В период Наполеоновских войн полк вёл активную боевую деятельность.

В Екатеринбурге nostalgie

В Екатеринбурге солнце часто хмурится.

Летом дождь и слякоть, а зимой мороз,

Но когда идёшь ты по весенней улице,

Вся в потоке света, резь в глазах до слёз.

На проспекте Главном мы с тобой встречаемся

У Свердлова Якова и смотрит «универ»,

Как идём обнявшись, улицей спускаемся

Вниз к Исети шумной, где старинный сквер

Весь в гранит закованный над рекою серой.

Виден шпиль от ратуши с красною звездой,

Что была нам символом нерушимой веры,

До небес возвышенной, но такой земной…

Здесь эпохи древние и эпохи мрачные

Воды неспокойные в Лету унесли.

Но стоим с тобой мы, на любовь удачные,

Бронзой каменеет вождь чуть-чуть вдали.

А трамвай тринадцатый, для меня счастливый

Номер. Он везёт нас к тебе на ЖБИ*.

Молодо и зелено, век неторопливый,

И душа под курткой о любви трубит.

Где вы, годы вешние, канули куда вы?

Шумен южный берег озера Шарташ,

На песчаном пляже камушки шершавы,

Как шершав у сердца древний город наш!

С внуками по берегу камушки пинаем,

И голыш запущенный падает на дно,

И пугливо в небо утки рвутся стаей,

И лениво ветер шевелит волной.

* ЖБИ — посёлок завода железобетонных изделий.

На улице Панельной

Мой старый дом корнями в землю врос,

Где во дворе я бегал в тюбетейке,

А возле в небо выросших берез

Уже давно отсутствуют скамейки.

Мы здесь влюблялись в самый первый раз

И сигареты первые курили,

А чужакам частенько били в глаз

И первый раз портвейн в подъезде пили.

Давно снесен тот старенький забор,

Где я когда-то просто и с размахом

Ночной порою, чувствуя задор,

Девчонки имя написал без страха.

Оно светилось даже в темноте,

И на него с утра глазели окна.

Ну, где вы, где, денёчки наши те,

В каких дождях девчонки наши мокнут?

Кто согревает их своим теплом,

А может, греют их одни лишь стены?

Давно не пили вместе за столом

И не считали в семьях перемены.

Давно я вас не видел, мужики,

И забываться стали ваши лица…

Кто вышел в «люди», кто-то в старики,

Кому-то просто — насмерть вышло спиться.

Мы в детстве были дружною толпой

И не любили мудрые вопросы.

Я помню, как весёлою гурьбой

Во двор сажали юные берёзы.

Они росли, росли куда-то ввысь,

Теперь их кроны подпирают небо,

А мы по жизни взрослой разбрелись,

И разберись теперь: где быль, где небыль?

Брожу я редко между тех берёз,

Всё недосуг в эпохе канительной.

Мой старый дом корнями в землю врос

На нашей с детства улице Панельной.

Про улицу, город, прохожих

Опять мы с тобой об искусстве,

А тропы укрылись травой.

Любовь — это дети в капусте,

Но аист летит стороной.

Ты топчешься в чёрном квадрате,

Не зная, где выход, где вход.

На Вайнера — местном Арбате —

Шатается праздно народ;

Из бронзы застыли стату́и,

На солнце блестят, как броня.

Я с детства уже не рискую

Купать на рассвете коня.

Он красный, а озеро сине,

А Водкин — конечно, Петров.

Железные кони России

Доели траву на Покров.

Но травка опять зеленеет,

И в город приходит весна.

Девчонка идёт по аллее

(Смотри, как она хороша!)

И ловит случайные взгляды…

А правда сегодня — в ногах.

Алеет, как знамя, помада,

Но «Еже писах и писах»

Про улицу, город, прохожих,

Снующих меж них голубей —

Все голуби чем-то похожи

Пустой суетой на людей.

Смотри, как воркует голубка,

А голубь воркует в ответ;

И солнце дымится, как трубка;

И в городе плавится свет.

Сквер у Пассажа

В тот год здесь был тенистый сквер,

В нём от жары скрывались дамы

За час, за два до всех премьер,

Купив билет в Театр Драмы.

Сидел в своём гнезде глухарь*,

Пока без денег и бездумно

Они смотрели на товар

В витринах старенького ЦУМа.

И ты меня тогда ждала,

В том мае, стоя у киоска

«Союзпечать», юна, мила

В цветастом платьице неброском.

И ветер платье шевелил,

И взгляд цеплялся за колени,

И распалял мой юный пыл,

Желаньем таяло мгновенье.

И шёл от рампы тусклый свет,

Над сценой плавали иконы

(Как пропустил их худсовет?),

Терялись тени на балконе,

Куда и свет не проникал,

Но нам двоим хватало света

В фойе среди больших зеркал,

И мы с тобой спешили в лето,

Но опоздали на трамвай

Под жутким номером тринадцать.

И вёз таксист к тебе на чай…

И счётчик выбил рубль двадцать.

* «Гнездо глухаря» — спектакль по пьесе В. Розова

До конечной

Вечерний Екатеринбург.

Зима. Мороз обыкновенный.

Заноза ветер, как хирург,

Пронзает сердце, режет вены.

Спешит из Чехии трамвай,

Своей улыбкой обжигая,

Внутри трамвая едет рай.

Тебя со мной в себе сближая.

Мы днём бродили по воде…

По льду бродить довольно просто.

Следы везде, следы нигде,

Пруд городской застыл под мо́стом.

В «раю» уютно и тепло,

Проникновенно и беспечно,

Бежит дорога, свет — в стекло,

Мы вместе едем до конечной.

Екатеринбургский шансон

На Исети не тонут подлодки,

у Исети другой антураж.

Мы с тобой на прогулочной лодке

в городской заплываем мираж.

Где потухло вселенское око

и разрушена башня-маяк,

там Бажову теперь одиноко,

грустный Мамин стоит Сибиряк.

Но раскинулась лента проспекта,

и над ней не подвешен «кирпич»,

от объекта ведут до субъекта

Жуков, Све́рдлов, Попов и Ильич.

В тупике Киров ходит уставший,

и Георгий торопит коня.

Отголоском религии павшей

сле́пит свет золотого огня.

Виден свет этот в каждом окошке.

Пусть шумит самый Главный Проспект,

мы с тобой постоим здесь немножко,

а коня к нам подгонит стратег.

И посмотрим на Ленина смело,

Бог не выдаст, спасёт от беды.

Кто-то сбоку хитро́ пишет мелом,

мелом нашей тревожной судьбы.

Исеть — река, на которой стоит Екатеринбург,

Вселенское око, башня-маяк — Екатеринбургская телебашня, разрушена в марте 2018 г.

Бажов П. П. — советский, уральский писатель, автор «Малахитовой шкатулки», бюст установлен

на «Плотинке» городского пруда, рядом с бюстом Д. Н. Мамина-Сибиряка.

Д. Н. Мамин-Сибиряк — русский, уральский писатель, автор романов «Приваловские миллионы»,

«Золото» и др.

Жуков Г. К. — «Маршал Победы» — памятник установлен на «Главном Проспекте»,

Свердлов Я. М. — председатель Всероссийского ЦИК, памятник установлен на «Главном

Проспекте», напротив «Театра Оперы и Балета».

Попов А. С. — изобретатель радио, памятник установлен на «Главном Проспекте»

Рядом с «Главпочтамтом».

Ильич — Ленин В. И. — памятник установлен на «Главном Проспекте» на «Площади им. 1905 г.»

Киров С. М. — первый секретарь Ленинградского обкома ВКП (б), памятник установлен на

Площади Кирова, в которую упирается «Главный Проспект» Екатеринбурга

с восточной стороны города.

Свет золотого огня — памятник «Вечный огонь», расположен на площади Коммунаров,

в которую упирается «Главный Проспект» с западной стороны города.

Мел судьбы — так горожане называют памятник Ельцину Б. Н., первому Президенту России.

Расположен на улице Ельцина Б.Н, где-то сбоку от «Главного Проспекта».

Послушай, Лю…

Послушай, Лю…

Зачем окно в Париж?

Здесь, на Урале, путь до солнца ближе

(Слегка смущает лишь покатость крыш),

А из поэтов жил когда-то Рыжий.

Моё окошко смотрит на восток,

Окно другое — с видами на запад.

Октябрь стучится льдом о водосток,

И утром воздух для объятий зябок.

Но я тепло под курткой берегу,

Умею выжить в лютые морозы,

Когда сгибают холода в дугу

И старый клён, и стройные берёзы.

Я знаю, как в печи трещат дрова,

А там, за печкой, прячутся все страхи,

Что слёз не любит древняя Москва,

О чем поют в обители монахи;

Как в небо смотрят с луковиц кресты,

А где-то в соснах заблудились Йети,

Я знаю, Лю,

Что это всё  понты.

Какие Йети?

Там одни медведи!

Ты приезжай, наступит новый день,

Здесь, на Урале, все рассветы тихи,

А там, в Москве, трущобы ойкумен

И тополей не сыщешь на Плющихе.

У Исети

Зори встают здесь тихие.

Река в берегах течёт,

Часики где-то тикают,