Бесплатный фрагмент - Ваня

Слово

Всё, даже мысль и чувство, есть мой поступок

Михаил Бахтин

Бог, приходи и смотри, —

Тут Слово Твое и любое,

В цепях у выродка штази,

Помешанного на войне с ковбоем.

Жену на покой, —

Мол занятой и надо заниматься страной,

Делать её развитой,

Поднимать продукт ВААЛовой,

Ограждаться стеной

И брызгать на слона слюной.

Но говорят либералы-твари, —

Размен ради Мата Хари,

А про любовь к родине впаривают,

Чтобы после парадов с шариками

Шмары и Шариковы

Сношаясь помнили о морали,

И шли по широкой магистрали

За лысым карликом в Барнию,

Где только рис из всех аграрных,

Наращивали животы и хари, —

Диванами, чипсами и трёхлитровой тарой,

И засыпая под Анатолия Шария

Не искали лишнего в полушариях,

А только торренты расшаривали,

Про Старк Арию, Ходоков и Таргариенов.

— Спи — никаких тебе комментариев

От усатого барина и главного викария,

То дела государево.

Быку не место в планетарии.

Место с залитыми шарами в баре,

Или у телика, где семинары

Антикваров об европейском зареве.

Бык либо биполярен,

Либо поджарен комиссарами

Из СК, под ритмы СКА и Ротару,

Разговоры о хибарах в Швейцарии,

И как вписать в УК малярной,

Поправки, чтоб всё как встарь,

Как при выпускнике семинарии.

Бык ты игрушка — Пьер Ришар.

Как не решал, так и не решай.

Внушай себе, — «я красава.

Лошара лучше, чем Рене Жирар!

Ум — источник отравы.

И как говорил сын Вирсавии, —

«От многих знаний — парево,

В карманах не динария,

И Черный Дельфинарий».

Бог объясни зачем,

Ты звук отключил на мобильном?

У меня жалоб к Тебе гарем.

Я помню посылаешь ливни,

И праведным, и грешным — всем,

Но почему последним так обильно.

Оттяпали кусок Судетский, —

Смекалка варваров, гамбит.

«Не укради» — девиз глиномесов,

Здесь это вместо «возлюби»!

Нам мало свой мерзлоты,

Мерзоты, борзоты и плесени,

Ползущей от нашей широты

На чужие окрестности,

Чтоб царили там наши кенты

И пел упоенно свои хиты

Педагог института Гнесиных,

А у экранов люди и коты,

Ещё не пошедшие на деликатесы,

Гордились создателем, — тесноты,

Тщеты, нищеты, немоты,

На большой и богатой местности,

Как иные Айфоном и Теслой.

— Эй, ты нам не тыкай!

Ты знаешь, что на гербе Мозамбика?

Кто первый в космосе? Луна — пшик!

Ты почитай, поглубже вникни,

Не то, что пишут в Вики.

Слышал бы это твой дед фронтовик.

И Гулагом, не тыкай,

Перегиб — это липа, историков фриков.

Вникни, поглубже вникни.

Это тупик, тебе нужен духовник!

Тебе срочно нужен духовник.

Ты пойми клеветник, им же всем ссыкотно.

Ведь за нас Сатана и данные ВЦИКА.

Душно и тягостно вместе,

Как в хрущёвке в три поколения, —

Ты, дети, она и тесть,

Не отошедший от афганских приключений,

Грозящийся накопления

Пустить в фонд инвалидов,

Зарезать тебя за банку варенья,

Что сожрал без его разрешенья.

Не жалко ему, но обидно,

Как за страну, за её прогиб,

Под зелёных братьев талибов.

Тесно и общего нет —

Ничего, кроме презренья,

Но предложили разъехаться и привет —

Пять лет заключения.

Бог я знаю — все это замысел!

Кричу не с целью, от боли.

Понимаю, не мы для Фамусовых,

Но они для нашей школы.

Но почему так больно?

Почему я смотрю в жопы страусов?

Почему я столько лет смотрю в жопы страусов?

Страусов — раком и с оголенным анусом

Веками стоящих у параши

И не в силах решить — хотят они посрать или реванша.

И не надо быть Нострадамусом,

Чтобы увидеть грядущие раньше,

Владельцев плазм и пригородных хаусов,

В которые входит через первое фальшь, —

Что закат эпохи страусов,

По мере увеличения толщины асфальта,

Старения Дональда, Плуто и Мики Мауса,

Снижения курса такой валюты, как скальп,

(Ибо палачи не так расторопны, как строчащие кляузы),

Неизбежен, как явленье на рождество Санта Клауса,

К детям, что вели себя хорошо целый год.

Здесь судьбы людские — аккорды

Перебирает их Ирод.

Человек уже дешевле выстрела маузера.

Инфляция жизни, как таковой, нас ждёт.

Давно Ты видел, что кто-то слёзы льёт?

На десятки иль на тысячи идёт погибших счёт, —

Все вино, всё мёд, стечёт, не попадет.

Лежать! Седеть! Апорт!

Но псы всё чаще бегут за сахаром в международный аэропорт.

Бог народ твой несёт.

Он от тебя, как от мух, в грязь поросёнок.

Он все вылезает и всё в Азию.

Сколько не вылезает, но все в Азию.

На голове не шлем, — медный тазик,

Чтобы после очередной военной оказии,

Сразу на унитаз.

С дохлой лошади не слазит,

А сильнее давит на газ,

Как ребёнок в стоящем на кирпичах уазике,

В котором отец разрешил побезобразить.

Бибикает, кричит «расступитесь мрази,

Передавим всех, кто хочет нас сглазит,

Всех, кто за разнообразие»,

Разбавляя речь цитатами из Сектора Газа.

Бог — это девятая стадия, фаза.

Твой народ так настойчиво просит эвтаназии,

Ибо уверен, что Лазарь.

И пророк их Хазин.

Крах Вавилона их базис.

Вместо Уоллеса и Франзена —

Песни Лепса и Теймураза.

Народ Богоносец куда Тебя несёт

Не на погост ли Господи не на погост ли?

Похоронят согласно ГОСТу,

Отпоёт панихиду упоротый поп,

Неразборчиво, как под 140 хип-хоп,

За 3700 и стопку.

Поставят памятник наймут ЧОП,

Для охраны от вандалов

От акций протеста с демонстрацией причиндалов,

От читателей Хомского и Гора Видала.

Только для фоток Тура Хейердала

И местных с удалённой амигдалой.

Ирод едет по стране

На тебе и на мне

И с девицей молодой

Ему можно — он святой

Ирод песенки поёт

Норд беситься и пьёт

Народ беситься и пьёт

Ирод песенки поёт

Ирод едет по стране

Иоанн сидит в тюрьме

Ирод песенки поёт

Ваня дискотеку ждёт

Дискотеку ждёт народ

Вот и беситься и пьёт

Вот и бесится, и пьёт

Ирод песенки поёт

Пятёрочка

Внимание: в тексте могут содержаться грамматические, синтаксические, и иные, ошибки, способные оскорбить лиц, пьющих кофе с оттопыренным мизинцем. А также люди, имеющие копирайт на Бога, пожалуйста, — не читайте данного текста!

Искусство думать в Храме обо всём,

Кроме Бога,

Я освоил в совершенстве.

Радикальный, как адепт Ау́м Синрикё,

Передо мной, как водяной, как сивка бурка,

Крепкий, как Невский Шурка, —

Мужик в толстовке Боско и кросах Air Force

Переминаясь с ноги на ногу поёт, —

«Да, придёт, Царствие Твоё»,

Поглядывая то вверх на купол, то на кандило заплаканное воском.

Над куполом — Лупа, —

Не спрячешь в сердце трупа,

В мясе солдат истории ступора,

В речах о родине — хулахупа.

Лупа видит кто — РУПОР,

Ради хайпа тупо и супа,

А кто из-за избытка в сердце глаголами лупит.

— Помолимся за начальника нашего ГУПа,

За защитников наших скреп в Гваделупе,

За князей, сидящих на шлюпках,

А мы все на дно, за Боб Губкой.

Терпи люмпен — уксус, цикута —

Роскошь, как под 3 процента халупа.

Помни — ты червь, а не Бубка.

Ты скот, и мы твоя мясорубка!

Прихожане жадные до пожеланий,

С торчащими жалами и маскулинным смиреньем,

В предметах масскульта над которыми ржать,

Можно только в местах заключения,

Осьминогом распускают щупальца просьб

На языке времен казней публичных,

Вторят хору иль дьчку,

Держа за пазухой гвоздь,

Для Христа, — если заявиться в гости,

И посмеет, как собак в дерьмо, их тычить.

Традиции, обычаи — блокпост для Бога,

И чем больше их, тем Бога сильней походит на барда,

Играющего на кухни для тех немногих,

Пока бабульки в платках и леопардах,

Как улитки в аквариумах стёкла,

Слюнявят по углам святых кокарды,

И ждут, когда слюна пойдет потёками,

Слезами, соком свёклы,

Или прищуром равноапостольной Фёклы.

Страсть к спецэффектам

Порождает в верующих дефект.

Назови как угодно — грех, бес, —

Все одно адамов комплекс.

Бегство от Божьего Ока.

Бегство в поповский СЭС,

В дым чудес, в кокон.

Бежать подальше от Божьих Словес,

За хлебцем, в расписной мультиплекс,

Как утором в Старбакс за Мокко.

Бежать, как от поклонников Джон и Йоко,

Как Русь от Джона Локка.

И прогресса.

И это бегство — страх увидеть в Боге Доктора Спока,

Вместо капитана Спока.

Он 100 свечей поставил пред тем, как встать,

В одну толпу со всеми перед амвоном,

Чтоб хапать, как шмотки на распродажи, благодать,

Забыв про все, вплоть до вибрирующего в кармане телефона.

Он помнит правило — «Мобильный отключать!»

«Не влазить в джинсы бабам!»

«Нищим у храма не давать!»

Он памятку прочел, хотя и не любил читать.

Он за святую простоту и жизнь без траблов.

Он в Храм пришёл со стрелки,

С художниками, геями, либералами,

Где втаптывал их всех в асфальт, брусчатку, гальку,

Веря, — вот она с Богом сделка!

«Рай — награда за чистку мира в режиме авральном!».

А летящие из глаз грешников огни бенгальские, —

Свидетельство Духа в отдельно взятом амбале.

Он помнит проповедь протоиерея —

«Бей увлекающихся сексом анальным,

Бей, пока рука не онемеет,

А если кто скажет — «гея не бей»,

То бей и его не жалея, сильнее, чем гея.

Ибо говорящий, — «не бей гея» — хуже гея.

Бей ещё всякого кто не мазан елеем,

И смеет перечить Патриарху или Архиерею,

Кто против строительства Храм на месте мавзолея,

Супермаркета, детского дома, киска с лотереей.

Бей!

Бей!

Бей!

Да рука твоя не онемеет.

Бей всех этих в ЖЖ писарей,

Евреев, противников юлианских календарей,

Обновленцев, проповедников из чужих морей!

Бей за Христа, Путина, Патриарха и будущие своих детей.

А кто скажет — у Христа не было этих идей,

Мол Он был, полиберальней, да подобрей,

То такого не бей. Такого — убей!

Убей!

Убей!

Убей!

И не давай пятерки свой,

Тем, кто не ходит с тобой на рейды.

И мне список, сачков, да пополней,

И я разорву им очко под епитрахилью Фрейда!

А ты будь злей и смелей.

Да, прибудет с тобой сила, святых наших военных, —

Невский там, Ушаков, главное, что б соплеменник.

Ведь исповедующий Христа вне нашей ойкумены — ИЗМЕННИК.

Так что давай приложись к нетленным,

И ступай, спасать душу — рукоприложеньем.

Я знаю, — ведь на мне рукоположение,

И особое Бога ко мне расположение.

И воля Его — больше Храмов, — меньше рассужденья».

Искусство думать в Храме обо всём,

Кроме Бога,

Я освоил в совершенстве.

И этот в Боско, преданный, как адепт Ау́м Синрикё

Кричал недавно мне — «эй ты че,

Какая на хрен Библия, и че за буквоедство?

Что значить, «НЕ БЕЙ!?», —

Они устроили тут садомо-королевство».

Кричал — «Вы твари!

А мы царевы. Мы царевы!

Ваше право — наш писсуар.

Вы тьма, бесовский зашквар. А мы — фонарь!

Мы фонарь! Мы фонарь!

Так ты за них? Тогда держи ответ,

За свой протестный фак».

И его пятёрочка собралась в кулак.

Первый в нос жидовский, и он плоский,

Второй в сердце, и экономный ангел выключил свет,

Что-то сказал про тариф на свободу,

Мол скакнул, как курс Битокоена,

Что надо беречь, как в Африке воду,

Всех поющих хит Леонарда Коэна,

А не царю оду.

Ангелы такие жадюги,

Они бы всех бы так и тянули на верх,

Ибо земная жизнь для них хапуга, —

Размен талантов на грех.

Но у Бога это вызывает смех,

Так как Сам Главный транжира.

Раздает всем — только держи,

Ибо Бог любит дирижировать

Оркестром из талантливых и живых,

А не толпой служивых и лживых,

Кидающих в Небо наживку,

Надеясь вытянуть оттуда джина или мерседес AMG.

Искусство думать в Храме обо всём,

Кроме Бога,

Я освоил в совершенстве.

Будьте в молитве лаконичны, как Басё

Многословие признак духовного бедствия.

С Богом нельзя, как лисёнок.

Он ждет не слов от нас, но наследства,

Мудрости и детства.

А у выхода церковная лавка.

У выхода верующих давка.

За прилавком, бабка, с улыбкой как под травкой,

Но спросишь не то — тявкает.

— Вот святой от пьянства.

Этот от варикоза лучше пиявки.

Матрона добавляет богатства.

Будет в храм явка, трона постоянство,

Будет и хавка и к пенсии надбавка,

Верблюд в булавке.

Вам свечей и иконочек?

— Можно картой иль чеком?

— Ты шо, мил человек. Хай не пончики в Пятёрочке!

За нал и точка,

Как героин на цыганской расточке!

Торгуй бабка — торгуй!

Заплыли за буй, —

В свисток не дуй!

Утонут, ну и не рифмуй!

И в рифму не дуй!

Торгуй бабка, торгуй.

Руки, мощи, иконы — целуй!

Мирись, не митингуй.

Молись, но не ликуй.

Молитвослов жуй.

Крестись, колдуй

Постись в сабантуй,

Салютуй, маршируй.

Существуй,

Но не горюй, не бунтуй.

Торгуй бабка — торгуй!

Торгуй бабка — торгуй!

Благую, не трактуй,

Аллилуйи штампуй

Торгуй бабка — торгуй!

Дискотека

Salome...salome

Shake it shake it shake it salome

Боно

Вот тебе моя голова царь.

Не жди прихоти плясуньи,

Доказательств моего порицания

Твоих рыцарей и всей твоей унии.

Не бойся потерять лица

У тебя этих лиц тыща,

Как и жизней внутри яйца,

Которого никто не сыщет.

Все добры молодцы, — в ОВЦЫ

Кто хитрей в холуи и бойцы

Псалмопевцы в публицисты,

И над каждым пророком, — «ЦЫЦ».

Я имел разговор с сатаной.

Он тебя мне навязывал,

Как косметику Avon продавец сетевой,

Как Айфон на рынке в Азии, —

Божась, что не подделка, а заводской.

Просил пропеть тебе не жалея связок, —

«Ты правишь великой страной,

Разнообразной, как порно на Brazzers,

И не только Богом помазан,

Но и избран толпой,

Двойное благословение над тобой

И от того родоначальники джаза

Шипят — «ты ИЗГОЙ»,

Ибо бояться твоего сглаза».

Но я говорю тебе — «ты ОТСТОЙ!

Ты правишь островом пораженным проказой,

Где все бояться заразиться ещё и чумой,

И потому с него не вылезают,

Ну разве на турбазы

Под синевой о могуществе своём порассказывать».

Но чума для отвода глаз.

Тут все для отвода глаз, от кайзера,

От его чистокровной вязки,

В нарушение Христова приказа, —

Супружний союз не развязывать,

Кроме причин Им же указанных.

Тут все для отвода глаз.

Для отвода глаз, — спецназ,

Без опознавательных знаков лазает,

По чужим территориям, копирующим Кавказ.

Для отвода глаз, — госзаказ на праздники,

Напоказ с бичами из ПАЗиков,

Для отвода глаз — татарский Рей Чарльз

Мимо нот и вкуса, как пьяный мимо унитаза,

Читает о лучшем друге папуасов.

Для отвода глаз, — поддержка Кара-БААСа,

Травящего несогласных газом.

Прямое высказывание, — ОПАСНО,

Но я не скажу, -«ПАС», пусть за лясы — «ФАС»,

Алькатрас и заголовок в ТАСС

Об очередном продающемся за баксы, CIAсам.

От воздуха здешнего астма.

Тут торчат на Спасе и соловье мордастом,

Из подкастов горластых, соорудившем клетку для паствы.

«За борт, за прожиточный минимум — балласт.

Всплывет — ведь гавно, но скажем — «пенопласт».

Народ любит басни, как пенсионеры скидки на лекарства.

Для нас напасти за счастье» — вещает пастырь.

«У нас ресурсов, как жён у Алибасова.

Наша раса для пляса, аппликаций из атласа.

Мы не отстали, мы идём байпасом.

Зачем Ковчег, когда есть ласты?

Зачем жиды, когда есть пидерасты?

Есть высшая ката — а остальные гимнасты,

Пусть скачут за счастьем».

Таким и лепрозорий галактика.

Гнилые — живы и румяненьки,

Но запомни, Ирода, Хатико, —

Сначала изгоришь фактики,

Потом тебя бомжи дерут в обезьяннике.

И ты расскажи им про нравственность,

Скрепы, особый путь,

Нависшую над отчизной опасность,

И душу, которую не запахнуть.

За мною сатана по пустыне ходил,

Как попрошайка в Багдаде,

Весь в грязи, но в бахилах.

Предлагал награду, пожирней, чем окашка к параду.

Обещал нехило, прокачать поэтический скилл,

За Хава Нагила твоей гнили.

Но я решил остаться Бенни Хиллом,

Коль не народ, то САТИРА тебя ПОДНИМЕТ на ВИЛЫ,

Когда ты будешь мочиться в сортире кровью ИГИЛа*.

(запрещённая в России организация)

Ты пляши под его дудку мышь,

И думай, что дуешь сам.

Власть срывает не крышу, —

Она лачугу возводит в храм.

Ты знал, что развод запрещён,

Даже ради страны христианину,

И ты должен быть отлучен,

От причастия и любой святыни?

Но КТО тебе СКАЖЕТ — «АНАФЕМА»,

Кто запретить тебе жрать

Святые Дары, как вафли,

Ты в них даже можешь нассать.

И встанет миллионная очередь

Длинней, чем к поясу Марии,

Из верных тебе дрочеров,

И Тот, кого сыграл Морган Фримен

Ужаснётся этой истерии.

И ты будешь их причащать,

Брызгать в глаза росою,

Но меня ты не заставишь молчать,

Слишком долго в асфиксиофилию

Я с песней своею играл, как ты со страною,

Но Господь сказал — «хватит ФИЛО,

АГАПЕ давай дорогой.

ИДИ и СКАЖИ этому дебилу,

Что он тут не первый такой

И хватит всем показывать свой скукоженный крещенской водой,

Пока не пристыдили».

Бери мою голову царь,

Можешь захватить её в геенну,

И там толкнуть за тридцать,

Или за власть над прокаженной ойкуменой.

Там так же будет плясать Саломея.

Будет плясать для тебя Саломея,

Под Faithless чумная и голая,

В твоих покоях,

Спиды захлёбывая колой.

Ей будет смешно и по приколу.

Ей будет все по приколу.

Все, — хохма.

А ты вспомнишь из 102 псалма —

«Человек яко трава

отцветет на раз два».

Это твоя дискотека.

В пекле!

В пекле, твоя дискотека,

И с тобою обреки,

Что отнимали чеки

И пробивали черепа лотерейным калекам,

Выбирающим между аптекой и чебуреком.

Все в угаре и некому

Тебе больше экать и гэкать.

Это твоя дискотека!

С тобою черти и все представители ТЭКа,

Пляшут под треки, —

Любэ, Лепса и черного человека.

И она больше всех и смелее.

Больше всех и смелее.

Танцуй Саломея!

Танцуй Емеля!

Щуку доели,

А попросить не успели.

Ничего не успели.

Ничего не умели.

Танцевали и пели.

Танцевали и пели.

Танцуй Саломея,

Ног не жалея!

Весели пигмея!

Пигмей не стареет,

Ничего не умеет,

Зато бронзовеет.

Танцуй Саломея!

Быстрее, быстрее!

Не важно направление, —

Главное быстрее.

Танцуй Саломея!

Танцуй Саломея!

Уже чешется шея!

Моя чешется шея!

Танцуй Саломея!

Танцуй Саломея!

Общепит

Убивать должно быть приятно самому Богу. Он все время этим занимается. А разве мы не созданы по Его образу и подобию?

Ганнибал Лектор

Нас вели двадцать лет,

Слепые со сломанным компасом,

Как каннибал на обед,

Читая кулинарные опусы,

Обещая накормить до отвала,

Не уточняя за чей счёт.

И мы шли, раскрыв хлебала, —

Разрушаясь, как от цирроза печёнка, —

Морально, нутром, исторически,

Внешне напоминая мопса,

Неуклюжестью и комичностью,

В пропасть, наклев пропуск

В пропасть, как туз бубновый

На лоб, чтоб ангелы вертухаи,

Не мешали входить в новый

Мир дна и греха.

Мир папахи и Малахова,

Цитат из Корана и Дидахе,

Для страха пахарей шаха,

Кому Аллах, — заведующий плахи,

И любовью там не попахивает.

Гитлерюгенд Астахова,

От Ах Астаховой ахает и Птахи,

Ведь ему не глубоко распахивают,

И в местах, где для птиц размах,

И Пиар служба Патриарха,

Как сорняки разбрасывает альманахи,

О симбиозе тиффози религиозных,

И монархе, прикрывающем пах

Шапкой Мономаха и гипнозом

Об опасности Революции Роз,

Пользуясь склерозом и какахами

В мозгах, всё запрягающих черепах,

Бэтмэнов, Суперменов и Росомах,

Монахов на кирихах и полторахах.

Наша сытость — плацебо,

Ровно, как и ценности.

На крыльце Авиценны — церберы,

Экспертухи и все все фарисеи с центнерами

Концепций, согласованных с центром.

— Тащи раб цепи, как подол целки,

Идущей под венец за офицера в абсцессах,

Запинавшего её мать берцами,

За чтенье Лолиты и Герцена.

Не жалей центов на церковь,

Работай на проценты и фармацевтов.

Пусть растёт адов Цельсий, —

Ты привык рубашку, как Стас на концертах,

Так что рви освежайся гусём жатецким.

Тебя готовили к этой цели, столетьями целыми,

Вычитывали, как псалтырь, рецепты,

Что бы ты сам себя посыпая специями

Расплываясь Ивановой лыбой засунул в духовку Lorenz.

На глазах шоры.

Духовность в офшорах.

Гордость в шортах.

Хихикаем от продукции АМИка.

Сремся под никами,

Слушаем пацанов в олимпийках

С матами не запикаными,

О том, как они чик тыкают,

Нюхают, и как со дна на пик.

Тут с работы на турник,

С турника за балык.

Перед сном поисковик,

Или новостной блицкриг

И если не дробовик,

То значить привык.

И все больше гнойник,

Но это ещё не вердикт,

Ибо БОГ не оптовик.

БОГ — ГРИБНИК,

Не жалея икр

Каждый листик

Поднимает, не пофиг.

Ему не пофиг!

Его философия, —

«НИКОГДА НЕ ПОФИГ».

Попробуй это вместо Netflix,

Напитка через дефис,

С виски или кислым.

Стань сепаратистом! —

Отделись от страха риска,

Страха свиста,

Отделись от Буддистов,

За сервизом голосистых,

Но по сути туристы,

Компромисс их девиз.

Немота — главный лоббист,

Жуликов и фашистов.

Попробуй выступи.

Ты попробуй выступи,

Евангелистом высыпи,

На них всю соль и смысл.

Пусть челюсти виснут,

И как Ван Гог Винсент,

Заканчивают выстрелом.

Не бойся мускулистых

Защитников дзюдоиста, —

Толпа капризна,

Как шлюха под игристым!

Не за кем не гонись, угомонись.

Смерть побеждает не бег, но твист,

Голос упавший на лист.

БОГ, — АВАНГАРДИСТ.

Андеграунд — тернист.

Зато чист,

В нем нет примеси

Быдлотного, — «поднеси».

И как говорил Фридрих-публицист, —

«Со дна лучше ВИДИШЬ ВЫСЬ»,

И в новой версии тоже самое, рэп-артист, —

«Ускромнись, СУКА, — САДИСЬ».

Надо кричать — «караул!».

Страна ворюг и караульных,

Чья история кружила переулками,

С пьяным шофером за рулём.

Страна с низким как книксен IQ,

И в голове с пулей,

Лезет медведем в улей, —

Все мало, как унижений лакею.

И все им о'кей, лишь бы не было геев.

На машинах наклейки

О торжестве блинов над панкейками.

На экранах АБВГдэйка с фейками,

Про продавшихся за копейки,

Или бокс с калеками без брейка.

И одно их греет,

Что соседям могут отключить батареи,

Что все без них захиреют,

Как сейчас без Северной Корее.

А ворюги крадут до спазм,

В горле, животе, мышцах.

Караульные награбленное под замки,

И поют, что — «кровопийцы, —

Многим хуже казнокрадов,

И если требовать открыть Сезам,

И раздать всё Христа ради,

То это будет нецелесообразно,

Приведёт к хаосу, тирании,

Ибо хаос её предтече,

И не нужно быть Иеремией,

Чтоб предсказать, как изувечит

Народное вече — облик

Нашей милейшей Империи.

И если не хочешь получить в тык,

То не и тыкай пальцем во-первых

В первых, а во-вторых в ролях вторых, есть свой шик.

Так, что пыкай и мыкай в кафетериях,

До несвязного лыка,

И не буди уснувшего Берию».

Нас ублажают речами,

Но все речи Made in China,

Под копирку из брошюры, — «Пропаганда для чайников»,

— Мао-Дао для даунов.

Нет Майдану, — НЕ КАЧАЕМ!

Все наши чаяния в Саддаме,

А для смеха Мишка Гамми.

Без плиз сидаун, —

Мы все на кортоках во внутреннем Магадане,

Сидим и вдавливаем в себя, как мазь, предания,

Превращаясь в мразь молчанья.

Общества нет.

Общество, — общепит для элит,

Жрущих пельмиши и котлеты,

Из мяса людей, разделенных оргалитом,

Но связанных мегабитами

Новостей о крахе

Всех, кто живет без русского размаха,

Кто хочет похорон не под стрельбу, а под Баха.

Здесь пища сама ищет глотку.

Самую глубокую глотку,

Как у Линды Лавлейс,

Как тонущий на Титанике лодку,

Что в неё спасаясь залезть.

Но может хватит получать пинки под зад,

Пока они организуют пикники,

Пользуясь тем, что большинство не пикает,

А меньшинство можно и на пики.

Но они не учли, что зрители ТЮЗа

Выросли из рейтузов,

И не хотят больше платить за тикеты

Собственных казней.

— Эй кто тут безвременный? — СЛАЗЬ!

Дом двух святынь

Внимание: в тексте могут содержаться грамматические, синтаксические, и иные, ошибки, способные оскорбить лиц, пьющих кофе с оттопыренным мизинцем. А также люди, имеющие копирайт на Бога, пожалуйста, — не читайте данного текста!

Приходит домой, дома иконы,

Богородицы и царя Николая.

Отбив поклоны, раздевается до панталон,

Не решаясь до Рая,

Ибо иконы со всех сторон, —

Гуггенхайм для набожных персон.

Часто думает он, —

«Всех бы этих художников — вон.

Или под шконки.

А не согласятся духовные голодранцы,

Устроить им — Опернплац,

«Инквизиция 21» — инсталляцию.

Горите, горите ясно отбросы нации.

Наш костёр будет Богу сигнализацией,

О нашей консолидации,

И дым от костров доходя до Божьего носа,

Будет, как ингаляция гашиша или гердоса.

Мы драгдилеры Бога,

И нас много, как атеистов в Осло.

Кайфуй, Господь, хорошего Тебе выходного».

В холодильник ждет индейка и мексиканская смесь,

До поста ещё месяц, — можно поесть.

Но скоро креветки, мидии и каши трескать,

Доганясь коктейлями энерджи и чаем,

Да Патриархом пресным, по утрам из Самсунга Галакси,

О там как жить в режиме джедая,

Искать точку G,

В гениталиях родины, оргазма ядерного ожидая.

— Тело — уничижай!

Власть — уважай!

Не нравиться — уезжай!

У нас Христос ориджинал,

У них — Китай.

Об этом не забывай.

Нам уготованы — Фиджи, —

Им первый роман Фицджеральда.

Поев, молитвослов на церковнославянском,

Чтоб смысл не портил настроя,

Берёт с полки и начинает, как Диззи Раскал,

Граймить стоя.

Ему что ковчег Ноя,

Что лошадь для Трои,

Главное движенье куда и зачем — дело второе.

«Собираться по двое,

Только для боя».

«Удар делает руку святой» —

И это сказал не Короленко Псой

И не Ес Соя,

А Иван, почивший в год четыреста седьмой.

Наш святой».

К слову имевший конфликт с царской женой.

Активист —

Читай молитвы,

Под чертей бит!

Главное ритм.

Держи ритм.

Держи ритм активист!

Не думай о бритве,

И ада селитре.

Селитра — бритам,

И всем этим критикам обители.

Нашей обители.

Нашей священной обители.

Всем — не знавшим миквы.

Нашей истинной миквы, —

В прорубь с тыквой,

На Хэллоуин под Breathe

Флинта или Бритни.

Упс, и снова щит.

От всех щит.

И 1000 лет sheet.

1000 лет на рипите,

И упитанный замполит

В рясе эпитеты сыпет,

Перуну со скипетром.

Самый живучий вид,

Тут — салафит.

Активист имеет абонемент в Х-fit

С репетитором, пресс,

Плечи, бицепс, рыбное место,

Не в библейском смысле естественно,

Всегда торчащий из кармана брелок от лексуса,

Если он не за рулём естественно,

Авторитет в округе, интерес

К Дугину, но в пересказе подруги,

Думающей, что она Божья пресса.

И только пресс выведет нацию из духовного регресса.

Принцесса за, — кафкианский процесс

Над теми, кто на святое полез,

Над постановщиками бесовских пьес,

И теми, кто проповедует антропогенез,

Кого возмущает кортежа проезд,

В неположенном месте,

Кто утверждает, что Кесарь не с Небес,

А банально вор и балбес,

Чьё понимание Благовестия,

Идёт с её пониманием в разрез.

Она за любовь, но недолюбливает смуглых,

Но в кругу друзей естественно,

А так на межконфессиональных досугах,

Топит вместе с черкесами против ЕС,

В шеренгу цитируют Шпенглера, но в сердцах их Рудольф Гесс,

С полным баком Bf сто десять.

Она занята и настырна, как бес,

Все хочет прочитать «про братьев, и отца пьянчугу»

Послушать, Агинского полонез,

Но хватает только на борьбу с дьявола слугами,

Да на духовный ликбез —

Жития святых с ЛитРес,

И хор сретенского монастыря, из Samsung 8 S.

А у него плэйлисте Костя Кинчев, —

Про кости святых и величие дичи, —

Псалмы для язычников.

— Наша дерзость и героизм на больничном!

Наш героизм всегда на больничном!

Мы смиренны до неприличия, до кича,

Но затычем моралью, забычим,

Если захочешь нарушить наши обычаи.

Когда сношаются активисты,

Не состоящие браке,

Ибо онанисты

Им кажутся более греховными собаками,

Ровно, как и люди пользующие позиции

С руками, ртом иль сракой,

То икону Богородицы

Закрывают платком,

Выколоть глаза он ей не берётся,

Хотя помышляет о том,

Каждый раз, когда потомство льётся

На простыню из ситца,

И активистка, укутываясь одеялом — слезиться,

Как девица из-под взвода фрицев.

Страшно — а вдруг не проститься?

Кто Он БОГ — 03 или полиция,

Мартин или Йоханнес Фром?

Кто мы Ему, — Бим и Бом,

Сарай со скотом,

Или Его дом?

Когда на кровати без сил пластом,

Активисты каются,

За то, что удержаться не получается,

Что грех, как заноза впивается,

Что так всегда получается,

Что только так получается,

Что всегда именно так получается,

Что черти к активистам сильнее цепляются,

Ибо бояться их замыслов и масштаба,

Как возрождения Руси нации слабые.

«Не реви», он ей говорит обнимая, —

«Чай, не последний поезд до рая.

Хочешь завтра сгоняем с тобой в монастырь.

На машине сто и ещё пешком через лес немного.

Там благодати, что ширева

На родине Ван Гога.

Исповедуемся, да причастимся

Не знакомому попу, но святому

И обнулимся.

Да впали в грех, но всё же не в кому.

Грех для мирских и нас не одно.

Хлеб съедим — вина глотнем,

Запретим кино,

Выставку подожжем

Херувимскую споём

И все — душа новьё.

Главное вера. Вера и трепет!

Мы верим и трепещем,

Языками не треплем,

На власть не клевещем.

И все стерпим!

Все стерпим!

Пережуем и стерпим!

Вера и трепет, как воля и разум, —

Наш девиз.

Наш с тобою девиз.

Смотри на меня, а не вниз.

Не дрянь, ты не шлюха.

Разорванный лифчик не риза.

Смотри на моём прессе татуха

«С нами Бог» на немецком,

А кто с Ним — тому пруха,

Удача, как от толстого нэцкэ.

У верующих иная такса,

Так что детка, вот платок,

Натягивай трусы и поехали в Старбакс,

Выпьем по Мокко».

Активист, — Греши и кайся!

Кайся и греши!

Канонизируй Гришу

Сталина, чекиста!

Агитируй за вышку,

Верь в силу Тайсона,

А не ума и девайсов.

Греши и кайся,

Кайся и греши.

Но знай парадайс,

Не в частицах Чубайса,

Не в хлебных слайсах

Не в воде искупайся,

Но в хите Роберта Майлза,

Если ты не знал.

Если ты не знал.

Если ты не знал, —

Твое «за» — за кремлёвского Пеннивайза,

И чистопрудного дикобраза,

За нал толкающего образа,

Покрытого золотом и алмазами,

Как пятнами кожа больного псориазом, —

Инстинкт выживания зада,

Твое «ЗА» — инстинкт выживания зада, —

Трусливая трактовка фразы,

«Вся власть от Высшего Разума».

И не надо рассказывать,

Не надо рассказывать, бразе, —

Мол ты не трус, а смиренен, как библейский Айзек,

Что вперёд Авраама на гору залазил.

Ты роботом по законам Азимова, служишь в этом кабаре Лайзы,

Где карлики у святых на шеях,

Собирают со зрителей подношения,

И из каждой плазмы, регулярнее намаза, —

Киселев, Соловьев и Шейнин,

Словно ханкой вмазывают

Народ, подвигами хозяина нефти и газа.

Народ Богоносец, не щадящий зубов и переносиц,

У которого все стоит на паузе,

Или на будущие переноситься.

Это метастазы, бразе

И экстаз от морфия бразе,

И от речей помазанника

Смывшего целое поколение в унитаз,

И теперь проповедующего легалайз казней.

Собака слепого

Счастье — удел крота. Единственная отрада — святая неполнота. Здесь все не для обладания — правда, страна, закат. Только слова и их сочетания, да и те напрокат

Дмитрий Быков

Как собака слепого, потерявшая хозяина,

Ходит той же дорогой пути не срезая,

По узким улочкам,

Останавливаясь у светофора, булочной,

Строго соблюдая маршрут,

Так и я, как командированный, суточный,

В эту эпоху отправленный шут,

Хожу средь людской сутолочи,

Но не сам, а как будто бы меня ведут.

Как будто бы меня отправили,

Как гонца с депешей,

Но не сказали кому, словно сплавили,

Как Каину Авеля,

Как ферзю пешку,

И я слоняюсь от одной к другой авеню,

Где рекламные щиты и на них девицы в стиле ню,

Говорят, каждому встречному — «Люблю»,

А внутри у них — «За двести даю» или «Доллар убью».

Что я делаю в этом краю,

Где на любой вопрос отвечают

— «пойду погуглю»?

Или просто посылают,

На тот орган, которым порождают,

Двуногих, идущих в строю.

Идущих твердо, шаг отточен,

С оптикой порядок, не сбиты прицелы

Каждый знает чего, сколько хочет,

Здесь от скверных вопросов о курице или яйце,

Или зачем так Господь заморочил,

Устелив дорогу в Рай ухабами, кочками,

Есть одна панацея —

Стремиться всеми способами уцелеть,

В этой суматохе конченной,

Отдаваясь процессу, так как будто он и есть цель,

А всё, что не узреть воочию,

Не потрогать, не продать за цент,

Оставить для институтов, лицеев,

Пускай там доклады строчат.

Сначала поставить на ноги сына, дочку,

Установить на Порш подвески,

Посетить Египет, Таиланд, Тунис,

И ещё тысяча причин веских,

Не отвлекаться на какой-то там Парадис.

И ждать, что Кто-то скажет — «По правую от Меня сидаун плиз»,

Когда выйдет повторно на бис.

Я как шпион, правившийся с треском,

Который не смог слиться с местными,

Говоря на их языке, едя с ними рыбу, завёрнутую в рис,

За обе щёки треская,

Сполна отдавая Кесарю,

Всё равно был смешон, чудаковат и неуместен,

Толкающий, крамолу, ересь.

И мне сказали, — «Брысь,

Катись, отсюда по резкому».

И вот один я, в этих окрестностях.

Поговорить мне не с кем.

А, что не скажу — все резко,

Под статью попадает или всплеск

Возмущенья, проклятий, брюзжанья

Обиженных персонажей пьесы гротескной,

«Верующие» — которым придумали названье.

«Гнать слабых — инерция глупцов,

Которых гнали не так давно,

Ну если не их, то их отцов», —

Так говорил Иисус, но им все равно.

Им хоть куст гори, хоть вода в Совиньон,

Лишь бы были средства на тряпьё,

Питиё, раз в году водоем,

Авто, в микрорайоне новом жилье,

Все к чему можно приклеить — «моё»

Забыв что все здесь в заём.

Даже слово «моё», — в заем.

Господи, все Твое. Всё твоё.

Твой Голос заменили чутьем,

Как не прёт, — так орём,

Чтём только то, что гниёт,

Забыв, что сами сырьё, — Твоё.

Всё Твоё — и этот текст скроенный,

Из запрещенных приёмов,

Боёв с внутренним подпольем,

И вечным русским репьем,

Прилипающего к каждому кто поёт, —

Исчерпать себя до краёв,

Ради холуев, чьих языков остриё

Уходит вместе с печеньем в чаёк.

Кто-то умный скажет, — «Тут все ворьё».

Да нее моё — все спёр.

Я чужих слов сутенер,

Но ведь все равно все Твое.

Все равно все Твоё.

Коль талан не пропьём, то под ребро копьё.

Я кидаюсь живьём в этот дёрн,

Не за паёк, но за проём

В который не все войдем,

Ибо Твой объём, не наш объем,

Ибо Твой Путь, не тот за который тут рвём,

И пугаем статьёй и ружьём.

Дай мне пить

Иисус сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: «дай Мне пить», то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую.

Евангелие от Иоанна 4:10

Дай мне пить Боже

Дай мне пить, не ожил ещё не ожил.

Смерть ещё дышит под моей кожанкой.

Выпроваживая меня в дождь,

Ты мне дал её, — стало жалко,

Увидев мою обезображенную стыдом рожу

И ревущую рядом роженицу.

Наплодила она нам наплодила,

На империи целые дебилов.

И вот в одной из них я высыхаю

Без Тебя, как Стас Михайлов.

Без Тебя лишь могу подыхать,

Нюхать, предавать и бухать,

Дай мне пить, и я распихаю

Всю эту мразь, что в Небо чихает

От имперского перца душистого,

Пусть отведают Твой Хабанеро, —

Излечит, как Касперский, от желанья ершиться,

От манер парней с коноплёй и пантерой,

Привычки делиться дорогами да хламидиями,

Обидами на выдане, флюидами на панихидах.

Здесь ради веры в Атлантиду,

Топят в крови геноцида

Целые материки,

И стаптывают башмаки

В плясках перед идолами.

Людей разводят как линии Евклид

И они врут себе, как любовник Кало Фриды,

Что не от кала их лидера им режет носы

Как от формальдегида,

Но от гниющих тел пендосов.

Их гид кричит — «Вперёд братва не ссы!

С мертвых — нет спросу!».

Вымывание натрия хлорида

Из души, приводит в аид,

Но прежде к потери человеческого вида.

Любовь к империи у индивида

Выдает в нем проблемы с головой и либидо,

И здесь это особенно видно.

Любая баба симулирует оргазм

Такой что б не было сомнений

И не захотел ещё разок залезть

На неё конструктор из всех недостающих звеньев, —

Для самоутверждения.

— Ходи самец гордым

Хвались, рассказывай в баньке

Владельцам кредитных фордов

Какие фокусы ты проделываешь с Манькой.

Как ещё могёшь.

Как сух порох в твоей пороховнице.

Только меня не трожь.

Прошу меня не трожь — я же дала тебе самоутвердиться.

Бог, дай мне пить,

У меня не осталось друзей, кроме мертвых,

Которых учат забыть

Ценители охоты с вертолётов,

На красные книги и пишущих об их быте.

Они не страдают, как Вертер у Гёте

Лишь когда вместо Периньона Моёт.

Они давно пришли к открытию,

Их озарило, как Кастанеду от пейота, —

Чем сильнее слабых гнёт

Чем изысканнее и самобытнее,

Тем крупнее алмазы в помёте.

Боже дай мне пить с содой, —

У меня изжога,

От того, что плохо пережевывал годы

Глотая их, как свежий бургер бомж.

Нестабильный как система Пригожина,

Не выбирал между «положено» и «можно»,

А делал то, что называют «прожигом»,

И сейчас понимаю зачем, —

Все было так быстро и сложно,

Что бы уставший от скачек и теорем

Когда Ты скажешь, в атаку,

Не стал бы как Моисей, отпираться мол, — «не Эминем,

Не поверят, поднимут на смех, превратят в мем.

Не было предпосылок, ни знаков»,

А молча оторвал сраку

И в Ниневию, пошёл, как в Эдем,

Рассказывать о Павлове собакам,

Что конец им всем,

Что скоро корейская Пасха

И корейцы, придут лакомиться

Их послушным мясом без соли, но с сахаром.

Когда я ем я глух и нем!

Когда я ем я глух и нем!

Кричи не кричи — тут не Сейм.

Что посеяли то и тотем.

Не теологии, не технологий Лема,

Но сумма общего тремора

От страха пред Рембо в трениках

Приводит в палату к Германам.

Здесь нет смены поколений

Здесь тургеневского конфликта решенье, —

Мистера Пибоди жрёт Шарман,

Уделанный водкой и феном.

Дай мне пить,

Сегодня ночь гадка,

Алкоголя исчерпан лимит

Истрепал ещё в двадцатку,

Тем более не Питер

Тут через тире только рыть

Могилу, сапёрной лопаткой.

Поглубже от пряника и скипетра,

От молитв с репетиторами.

Я как нарк солянной по закладкам

Искал Тебя с наивностью Пена Питера

Бесстрашием чеченского пидора.

Без угля горького, сладкого,

Мои уста походили на грядку

Где сорняки простыней,

И воробьи устраивают беспорядки,

И вычищают, что посажено Тобой.

Не выбирал, — жрал, под тосты, под госпел

Feeling Бостона и Вальс Бостон,

Синие, красные пирожки

С гормонами роста,

И облака касались моей лохматой башки,

Хватавшей вершки и читавшей стишки,

Ради пшика, подпитки матрицы,

Из которой вырываться получиться лишь в святцы.

Дай мне пить Боже.

И я им все расскажу, расскажу не помилую

С первой главы по двадцать вторую,

Да ещё прокомментирую,

Если с ночью этой, как с прохожим

Разойдусь на широкой дорожке.

Эта ночь напившись кофе

Устроила рейд-трофи

По моей иссохшей душе.

И мне страшно как Гофману.

И смешно как Бомарше.

За гранью добра и философии,

Не жалея поршней

Рвусь из клише,

Как пес из беляшей,

Но не на осмотр к доктору Гаше,

Тем более не на кушетку,

А к Тебе на шейпинг

За формой и совершенством.

И за стаканом дюшеса.

Византийское лето

Россия — имперское государство по природе своей, хотим мы этого или не хотим, нравится нам это или не нравится!

Архимандрит Тихон (Шевкунов)

Нет ничего лучше,

Чем жарким летом лежать в траве и петь,

Заглушая кукушек,

Как заглушает медь

Душу,

Как кваканье лягушек кваканье лягушек,

Как разум Бушмилс.

Потом замолкать и слушать,

Как ветер дровосек

Вырубает деревья дыма,

Что идут от костров, на которых православные жгут

Картины, книги, контрабандный пармезан,

И людей

Уличённых в сочувствии к слабым.

А император крепко спит, и не слышит сарацинов,

Ругающихся матом в его опочивальне,

режущих баранов и заливающих пол кровью,