Бесплатный фрагмент - Иняз

Предисловие

Прочитав книгу первую, одна моя бывшая коллега, не самая злая женщинa, которую я встречала на своём жизненном пути (но и не самая умная, — и тут следует поставить «смайлик»), написала что-то типа рецензии на одном из сайтов. Почему я акцентирую внимание на том, что не самая злая? Да потому что не существует на свете той меры, которой можно измерить зло, причинённое прелестными представительницами прекрасного пола таким же прелестницам или (не дай Бог!) ещё более прелестным, чем они сами. Нет, нет! Никто не сможет уличить меня в продвижении идеи гендерного неравенства. На всём протяжении существования человечества попадались как злодейки, так и злодеи, и история знает немало тому примеров. Но зло, совершённое одной дамой по отношению к другой, можно хлебать большими ложками горечи, загребать пригоршнями осколков разбитых надежд и измерять милями пройденных дорог в поисках утраченного счастья, но так и не измерить!

Итак, не самая злая женщина из ныне живущих на Земле, прочитав Книгу первую, в своём комментарии снисходительно-язвительно-сочувственно заметила примерно следующее: мол, ясно, все женщины — неудачницы в личной жизни (таковыми замужние дамы обычно считают женщин разведённых), до гробовой доски мечтают о том, что всё ещё будет, чей-то нежный шёпот их ещё разбудит (или как там поётся в одной песенке), и так далее и тому подобное. Дело в том, что героиня в последнем эпизоде случайно в самолёте встречается с неким новым персонажем, и книга заканчивается словами: «Моя судьба проснулась…» Не самая злая женщина (но, напомню, и не самая умная, и тут уже «смайлик» можно опустить) напрямую связала пробуждение судьбы героини с появлением какой-то мужской особи на её горизонте. Ей даже в голову не пришло, что мимолётная встреча могла послужить лишь катализатором творческой энергии героини, которая расплетает кокон своей памяти, чтобы из неё разноцветными бабочками полетели новые страницы…

Все герои и события вымышлены. Любое сходство с реальными событиями и людьми следует считать совпадением.

Глава 1

Раздавался размеренный гул мотора самолёта. Я люблю это умиротворённое время полёта, когда бортпроводники уже привели салон в порядок после предложенного авиакомпанией завтрака, обеда или ужина; пассажиры прекратили выстраиваться в длинную нетерпеливую очередь у маленьких кабинок в хвостовой части; рыдающие дети угомонились наконец; и большинство путешественников, укрывшись пледом или склонив голову на удобную дорожную подушечку для шеи, дремлют или просматривают какое-то видео; и воцаряется особая загадочная полутишина (рёв мотора всё-таки нарушает полную идиллию), в которой можно сконцентрироваться на своих мыслях или строить в воображении воздушные замки на предмет будущего путешествия, одновременно наблюдая за вычурными конфигурациями реальных воздушных замков за бортом.

— Вы позволите? — не дождавшись ответа, мой знакомый решительным образом занял пустующее рядом со мной кресло.

«Каким ты был, таким и остался», — пронеслось у меня в голове, впрочем, больше это относилось к его характеру, а не к внешности. В одном известном советском фильме героиня, сокрушаясь по поводу нерешительности своего возлюбленного, произнесла фразу, ставшую впоследствии крылатой: «Эх! Хороший ты мужик, но не орёл!» Так вот, Георгий Амиранович, напротив, мог бы вызвать жаркие споры по поводу того, хорош он или плох, но то, что он — орёл! — было несомненно. И дело не только в том, что, будучи грузином по отцовской линии, он держал марку настоящего мужчины, и его гордая, энергичная и дерзкая натура давала о себе знать. Георгий был человек-рывок. По жизни он шёл резкими, быстрыми и решительными шагами. В своё время он успел побывать не на одном высоком посту, чем добросовестно отработал своё отчество (имя Амиран означает правитель). В последние годы он вдруг неожиданно выбился в яркие представители оппозиции; неожиданно, потому что его успешная карьера государственного деятеля никак не предвещала такой непредсказуемый поворот.

Много лет назад мы познакомились на этом же экзотическом маршруте, но не в самолёте, а уже в пункте назначения, т. е. на Корсике. И не нужно обладать большим воображением, чтобы сразу догадаться, что между нами случилась любовная история, хотя и он, и я уже были не свободны, а связаны семейными узами и обязательствами в отношении детей. Моралистам не следует подскакивать на месте и сотрясать воздух от негодования. Я же не утверждаю, что это хорошо. Но так уж случилось. Так бывает в жизни. Конечно, не история Анны Карениной или мадам Бовари. Гораздо прозаичнее и банальнее. Но началась она с глотка свежего средиземноморского воздуха, что было для меня жизненно важным в удушающем браке; с душистого цветка мандарина, а закончилась рычанием корсиканском пса в лице моего мужа.

Итак, Георгий сел рядом. Костюм от Hugo Boss, уже большая залысина, мужской маникюр, хороший парфюм и неприятный запах изо рта, несмотря на шикарную, сверкающую белизной металлокерамическую витрину, которой мог бы позавидовать любой деятель шоу-биза, мелькающий на экране. «Наверное, с желудком проблемы нажил», — мгновенно диагностировала я про себя и, произнеся несколько вежливых дежурных фраз приветствия и сославшись на мнимую головную боль, попросила Георгия всё-таки удалиться на время. Притворившись, что погрузилась в лечебный сон, я тут же мысленно уплыла в 90-е годы.

Глава 2

Девяностые. Как только их не называли! В экономике — переходным периодом от плановой советской экономики к рыночной. В политической сфере — тоже переходным этапом от тоталитарной системы к основам демократического правления. В народе их попросту назвали лихими и заклеймили хлёстким словом «беспредел».

Если кому-то вдруг пришло в голову, что далее последуют леденящие кровь сцены насилия в виде пыток утюгом или обнаружения утопленников с привязанным бельевой верёвкой куском железной арматуры на шее, бандитских стрелок и перестрелок, то он или она испытают разочарование. Безусловно, если говорить серьёзно, такие события имели место, но, к счастью, не в моей жизни. Некоторые люди, однако, даже из моего личного окружения, почувствовали смертоносное дыхание девяностых. Муж моей школьной подруги Нины, по образованию инженер, вдруг обнаружил в себе предпринимательскую жилку и начал заниматься ввозом подержанных автомобилей из Европы, пытаясь основать свою дилерскую компанию. Подробностей его деятельности никто из нас не знал, но закончилось это тем, что он в спешном порядке нашёл каких-то дальних или мнимых родственников в Израиле, и вся семья — в ту пору они уже воспитывали маленькую дочь — в считанные дни, ни с кем не попрощавшись, буквально эвакуировалась в Тель-Авив. Как выяснилось позднее, им стали поступать угрозы физической расправы, видимо, потому что он не сумел найти с кем-то нужный язык, или не захотел в чём-то участвовать, или просто-напросто с кем-то не поделился по законам того преступного времени. Однако Альберт (так звали Нининого мужа) был одним из первопроходцев доморощенного бизнеса, тем, кто увидел возможности рыночной экономики и предпринял, правда, безуспешную попытку внедриться в неё. Что касается моей семьи, то ни я, ни мой муж не пали ниц перед золотым тельцом, либо просто не успели сменить свой менталитет и перестроиться, как того требовала так называемая перестройка. Следовательно, кровавые ужасы той поры, ставшие сюжетами многочисленных отечественных боевиков, нас самым счастливым образом миновали, хотя другого рода трудности переходного периода мы испытали, как и все.

Как бы то ни было, в ту пору я работала в одном из многочисленных бюро переводов, крошечной фирмёшке, спонтанно возникшей и также быстро канувшей в лету. Директором компании (если так можно назвать миниатюрную конторку из пяти человек) служила гранд-дама с большими связями, которая по необъяснимой причине очень ко мне благоволила и даже снисходила до совместных перекуров на маленьком крылечке старенького особнячка в центре Москвы, где и располагался наш офис. Даму звали Алла Спиридоновна; она выделялась высокой статной фигурой, гордо несла пышную грудь и имела копну роскошных блондинистых волос, являясь живым воплощением крылатой фразы классиков «знойная женщина, мечта поэта».

В один прекрасный день (а он был действительно прекрасен: весна, ласковое солнышко, журчат ручьи и всё такое; и даже полупустой кошелёк не омрачал приподнятого весеннего настроения!) Алла Спиридоновна с заговорщическим видом пригласила меня к себе в кабинет. Она угостила меня Marlboro и сделала мне фантастическое предложение, от которого я, разумеется, не смогла отказаться. Оно заключалось в следующем. Группа видных предпринимателей, а также замы глав нескольких министерств направлялись на Корсику на небольшой экономический форум и нуждались в услугах синхронных переводчиков, двух с английским языком и двух с французским. Я должна была составить пару самой Алле Спиридоновне (!), которая тоже владела языком Бальзака и Мопассана.

Когда я услышала слова «Франция, остров Корсика», от радостного возбуждения я едва не лишилась чувств, как восторженная героиня старинного водевиля. До этого я была за границей всего один раз, о чём пойдет речь несколько позднее, и, конечно, я так мечтала ещё раз услышать живую французскую речь! В следующее мгновение я испугалась и расстроилась. На тот момент у меня не было загранпаспорта, и я боялась сказать об этом Алле Спиридоновне, так как поняла, что она возлагает на меня какие-то надежды, и я просто не имела морального права её подвести. Более того, я не имела ни малейшего опыта синхронного перевода и никакого представления о том, как это происходит. Но моё желание испытать неизведанное было столь горячо и велико, что я дерзко заявила, что согласна, и, отметив про себя удовлетворённую улыбку начальницы, с невинным видом и весьма непринуждённым тоном сообщила ей новость о паспорте, вернее, о его отсутствии. К моему изумлению, это обстоятельство нисколько не смутило Аллу Спиридоновну. Она заверила меня, что при её содействии паспорт мне сделают очень быстро за определённую кругленькую сумму, да ещё и поставят французскую визу.

Необходимые на это средства были ей мною предоставлены через пару дней после ожесточённых скандалов с мужем с использованием огромного и разнообразного словаря ненормативной лексики с его стороны (сумма действительно была немалой) и вполне логичной аргументации, что, мол, куда это я лезу с полным отсутствием опыта. Также мне пришлось претерпеть несколько не менее жарких баталий с собственной мамой, которую я умоляла помочь мужу с дочкой в моё отсутствие и всякий раз получала негодующий отказ. Дескать, нечего, мне, жене и матери, мотаться в командировки на край света, да ещё и в компании мужиков.

Но, столкнувшись с столь резким отпором, я не сдавалась, а проводила атаку за атакой на своих домочадцев; и дело уладилось, в конце концов. Началась подготовка к командировке, которая заключалась в том, что я синхронно переводила все выпуски новостей подряд и жадно вчитывалась в специальную литературу по экономике.

Итак, день за днём приближалось осуществление моего желания. Предполагалось, что самолёт сделает короткую пересадку в Париже (!!!), и мне удастся хоть одним глазком ещё раз взглянуть на город моей мечты. И вот настал тот день, когда я, как и в этот раз, сидела на борту по заданному курсу.

Глава 3

Парижа я тогда так и не увидела. Самолёт осуществил техническую посадку для дозаправки топливом не то в Румынии, не то в Болгарии (сейчас уже и не вспомню); и нас пригласили в маленький павильон, где мы выкурили немало сигарет, блуждая туда-сюда в нетерпеливом ожидании. Это был мой второй полёт, я испытывала немалый страх и, очень стесняясь этих обстоятельств, не могла допустить, чтобы хоть кто-то об этом догадался, и в первую очередь, Алла Спиридоновна, конечно. Рейс был чартерный; поездка субсидирована, по всей видимости, одним из летящих уже успешных промышленников, который, вероятно, стремился упрочить свои связи в новом правительстве. Борт Ту-134 оказался стареньким и крошечным; коленки упирались в сидение предыдущего ряда. Когда самолёт взлетал, у меня слегка закружилась голова, но я и виду не подала и продолжила вести светскую беседу с Аллой Спиридоновной, разместившейся рядом. Но когда он стал снижать высоту перед первой посадкой, я уже не смогла себя контролировать, и меня вывернуло наизнанку. Прихорашиваясь после свершившегося конфуза и видя в зеркальце своё лицо «чудесного» сине-зелёного оттенка, я виновато улыбнулась и пояснила своей попутчице: «Всегда так».

Когда борт приближался к острову во второй части нашего путешествия, моё физическое состояние каким-то образом стабилизировалось, и я смогла насладиться великолепными видами, простирающимися за окном иллюминатора. Причудливого рельефа скалистый остров, щедро покрытый лесами, остров — зелёная гора, как про себя назвала его я, стремительно приближался к нам, вернее, мы к нему. Я пребывала в неком оцепенении, в высочайшей точке нервного возбуждения от захватывающей дух высоты и сказочной красоты увиденного.

Мы, наконец, сели в Аяччо. Всё смешалось в моей голове. Пока мы ожидали выдачу багажа, я как бы отрешилась от реальности и погрузилась в бездонную языковую ванную, ласкающую слух звуками французского языка. Аэропорт Аяччо имени Наполеона Бонапарта потряс меня своей чистотой и элегантностью. Вообще-то, это самый обычный европейский терминал, но эффект новизны сработал потрясающе. Я как будто на некоторое время растворилась в потоке непривычных новых образов, запахов и звуков.

Переводчиков повезли на небольшом автобусе в скромные апартаменты, где и разместили на время пребывания на острове. Другие члены делегации расселились по роскошным отелям, и, к слову сказать, некоторые из них были в сопровождении своей второй половины, законной или возлюбленной, нам не докладывали. Однако, судя по восхитительному подарку в виде дорогостоящего ювелирного украшения, сделанного одним из господ, и переговоры по приобретению которого я лично переводила, следует предположить второе.

На международный экономический форум данное мероприятие никак не тянуло: участников-французов и других иностранцев можно было по пальцам пересчитать; и что являлось его истинной целью, так и останется для меня тайной: то ли, как я уже отмечала, новоиспечённые предприниматели укрепляли личные контакты в правительстве и поэтому субсидировали поездку; либо, наоборот, какие-то люди в правительстве искали подпорку в виде растущего и крепнущего бизнеса и организовали данную встречу. Вероятно также, что некоторые лица под прикрытием международной встречи вывезли свои первые накопленные капиталы с целью размещения их на заграничных банковских счетах. Возможно предположить также и нечто более прозаическое, а именно, сильным мира сего вздумалось за чужой счёт погреться на солнышке (дело было в августе) и приятно провести время. Но скорее всего, это было и первое, и второе, и третье вместе взятое с добавлением ещё чего-то, что осталось за кабиной переводчика-синхрониста.

К нашему величайшему удовольствию всем предоставили два свободных дня до начала конференции, назвав это время культурной программой, и выделив каждому соответствующее его рангу транспортное средство с шофёром, и организовав питание и некоторые увеселительные мероприятия.

Я увидела Георгия в первый раз на общем для переводчиков и участников встречи званом обеде, проходящем в каком-то удивительном здании, показавшемся мне старинным английским джентльмен-клубом.

Случилось это не в Аяччо, а в небольшом городке под названием Бастелика, находящемся примерно в сорока километрах от столицы. Не зная местных обычаев и традиций, а почерпнуть где-то полезную информацию в отсутствие интернета было трудновато, мы недоумевали, почему наш переводческий микроавтобус резво покатил из города. Ответ на вопрос мы получили позднее, уже в Бастелике, и он превзошёл все ожидания.

Мы сидели за длинным-предлинным столом, покрытым белоснежной накрахмаленной скатертью и великолепными приборами. Мы — то есть почти все члены нашей немногочисленной делегации и некоторые представители не то местного бизнеса, не то администрации; я так и не сумела разобрать в первый день. Как водится, переводчику практически не дали и куска в рот положить, разве что позволили пригубить вина, ведя пространные беседы о переменах в нашем государстве и открывающихся в связи с этим перспективах для сотрудничества и, соответственно, требуя перевода.

Вдруг в середине разговора я услышала чрезвычайно корявую французскую речь и тут же устремила взгляд на её источник. Говорящий мне не понравился в той же мере. Хотя мой брак уже давно по определённым причинам (о них позднее) начинал потрескивать по швам, мой муж был представительный и даже красивый мужчина, и пока всё ещё мною любим, и составить ему конкуренцию никому не удавалось. К тому же, мой супруг отлично владел несколькими иностранными языками, и, живя в такой лингвистической среде, я не терпела недочёты и промахи в чьей-либо речи. «А это что ещё за несчастье? — подумала я. — Лучше бы ты попросил меня перевести, а не позорился».

Внешность Георгия тоже не соответствовала моим высоким требованиям. Он не мог похвастаться высоким ростом, что было очевидно даже, когда он сидел за столом. Копна смоляных волос, чёрные усы, горящий взгляд карих глаз. Мне он показался настолько хрестоматийным дамским угодником, что сразу вызвал неприязнь и даже отторжение.

Обед подходил к концу. За окнами послышался многоголосый шум, и мы дружно вышли на просторные балконы обеденной залы. Причина нашего переезда в Бастелику раскрылась. Перед нашими глазами предстало ярчайшее уличное шествие, так называемый Parade Costumee, приуроченный чествованию национального героя Корсики Сампьеро Корсо, предводителя местных жителей в их многовековой борьбе против правления Генуэзской республики.

В настоящее время различные фестивали и парады частенько проходят в Москве и других российских городах, и мы уже успели к ним привыкнуть; но в тот момент впечатление мощной волной новизны захлестнуло меня. Местные жители в костюмах эпохи Ренессанса шествовали по главной улице, на движущихся платформах показывали театрализованные представления и танцевальные фигуры той эпохи. Грохот музыки, белизна раскалённого солнца, изобилие красок! Всё это великолепие просто ослепило меня! «Не желаете ли прогуляться вместе с этими клоунами? — вдруг сказал мне кто-то прямо в ухо, стараясь быть услышанным в этой громогласной какофонии. — Говорят, вечером влюблённые мужчины будут петь серенады под окнами своих возлюбленных, это местная традиция. Не хотите ли послушать?»

Совсем рядом, фактически прижимаясь ко мне, что можно было объяснить большим числом зрителей на балконе, а может, и другими причинами, стоял Георгий. Он ещё раз представился, в чём не было необходимости, поскольку за обедом, когда он начал самоуверенно говорить на своём ужасном французском, кто-то шепнул мне, что это один из успешных молодых предпринимателей, чьи дела быстро пошли в гору, и который вынашивал теперь политические амбиции.

Он улыбнулся и протянул мне визитку. Улыбка меня обезоружила. Она была искренняя и почти застенчивая и выдавала некую беспомощность. Так беззащитно улыбаются мужчины, глядя в глаза понравившейся женщине и страшно боящиеся отказа. «Почему бы и нет? — решила я про себя и подумала: — Ну, не съест же он меня по дороге. Приличный человек, погуляем по городу. Хоть буду с сопровождением. А то ещё заблужусь в этой вакханалии».

Мы оказались на улице, узковатой для подобного многолюдного шествия, и толпа мгновенно поглотила нас. Георгий тут же взял меня за руку. «Чтобы не потеряться», — мгновенно ответил он на мой вопросительный взгляд, и мы медленно поплыли вместе с весёлыми корсиканцами в этой людской реке из громких возгласов, радостных приветствий и оглушающей музыки.

Сделав круг, шествие остановилось на большой и, видимо, единственной в этом миниатюрном городке площади, с которой оно, вероятно, и началось. На площади располагался католический храм, своей башней устремляясь в синее, как купорос, небо. Здесь на разных подмостках продолжились театрализованные действа и выступления, и, действительно, стали раздаваться какие-то мужские песнопения наподобие серенад.

Порядком подустав от шума, длительной пешей прогулки по непривычным мощёным улочкам и изнурительной жары, мы с Георгием удалились в небольшой бар, находящийся в тени разноцветного тента, где он угостил меня наивкуснейшим прохладным и живительным свежевыжатым соком из знаменитого корсиканского мандарина клементина.

Мы поговорили некоторое время о предстоящей конференции, о его бизнесе и о необыкновенной, неправдоподобной красоте Корсики; и о том, как нам невероятно повезло лицезреть местный карнавал. Георгий несколько раз учтиво похвалил мой французский, чем, конечно, пролил бальзам на мою душу, терзающуюся сомнениями по поводу моего профессионального успеха на предстоящем форуме.

В определённое время мы вернулись к нашим машинам, чтобы поехать обратно в столицу острова, где вечером в честь российской делегации готовился торжественный приём. Георгий сверкнул горящими и жадными глазами и неожиданно пригласил меня к себе в гостиничный номер. Меня ошеломили и его прямота, и скорость, с которой он торопил события к желанному для него исходу, и, честно говоря, безрассудство, с которым было сделано приглашение. Ведь он проживал в одном отеле с несколькими представителями делегации, и моё появление (в случае моего согласия, разумеется) было бы совершенно недвусмысленным. Тот факт, что он совершенно не заботился о своей репутации, свидетельствовал либо о бесшабашной и безудержной натуре, либо о том, что он, как мальчишка, влюбился в меня. Моё женское эго выбрало для себя второе объяснение, и моё и без того прекрасное настроение улучшилось, хотя улучшаться уж, казалось, было и некуда. Тем не менее, я никогда ещё не изменяла мужу и не имела такого намерения, сколь лестным ни показалось бы мне предположение о его влюблённости. Я решительно сказала «нет». Георгий выразил надежду увидеть меня вечером на приёме, мы расселись по машинам (он — в шикарный лимузин, я — в переводческий минивэн). Алла Спиридоновна с нескрываем удивлением разглядывала меня и вдруг шепнула на ухо: «А ты, я вижу, не промах, такого мужика себе отхватила в первый же день!» Я запротестовала, что это совсем не то, что она подумала, но она продолжала мне нашёптывать с авторитетным видом старшей подруги новые факты, которые она разведала о Георгии в моё отсутствие. От неё я узнала кое-что о его уже немалых богатствах, политических связях и перспективах, что, честно говоря, меня совсем не интересовало. Более всего меня поразило то, что она призналась мне, что сама положила на него глаз, да вот я, молодая и смелая, дорогу перешла. Я недоверчиво посмотрела на Аллу Спиридоновну, не шутит ли она. Дело в том, что мне в ту пору было около тридцати, а моей начальнице хорошо за шестьдесят, и даже ближе к семидесяти. С Георгием мы находились примерно в одной возрастной категории, и его интерес ко мне был вполне объяснимым и естественным; но то, что амбициозная особа Алла Спиридоновна в своих амбициях продвинулась настолько далеко, меня очень удивило. Однако она не шутила. Она сузила глаза, как делала всегда, когда начинала злиться, но это продлилось всего несколько секунд. Затем она великодушно заявила: «Пользуйся, мне не жалко! — и оптимистически и справедливо заметила: — Их (мужиков) тут на любой вкус! Только не теряйся! А я уж своего не упущу!» Я знала, что Алла Спиридоновна давно разведена и, по слухам, меняла высокопоставленных любовников довольно часто. Выглядела она для своих лет просто потрясающе и могла смело рассчитывать на мужское внимание. Но я никак не ожидала оказаться в роли её соперницы, принимая во внимание большую разницу в возрасте между нами и моё благоговение перед ней в благодарность за её покровительство.

Осознав с облегчением, что неприятность миновала, я любовалась восхитительным зелёным пейзажем, проплывающим за окном.

В апартаментах мы по очереди приняли душ, смыв дорожную пыль и охладив полуденный жар, и принялись, что называется, чистить пёрышки к предстоящему вечеру. Алла Спиридоновна несколько раз продефилировала передо мной в дорогущем заграничном нижнем белье из тонких порхающих кружев, которое выигрышно подчёркивало её бесспорные достоинства секс-бомбы. Увидев мои скромные формы в не менее скромном бюстгальтере и обычных трусиках, она повеселела, видимо, удостоверившись в своём превосходстве состоявшейся и успешной деловой и сексапильной женщины, опытной светской львицы. Она откупорила бутылочку приобретённого или, скорее всего, подаренного кем-то вина, налила мне и пропустила не один бокальчик сама, пока я укладывала волосы. В ту пору они достигали груди и, несколько потемнев после рождения дочери, приобрели глубокий медный оттенок и являлись главным моим украшением.

Я надела маленькое чёрное платье с кружевным болеро, привезённое мне из командировки мужем, мой единственный наряд на выход, и совсем недорогие, но эффектные бархатные чёрные туфли на высоченной шпильке. Образ дополнили чёрные стрелки на глазах и ярко-красная губная помада. Если бы Алла Спиридоновна практически не опустошила откупоренную бутылку, её энтузиазм и дух воительницы-победительницы сокрушился бы от одного взгляда на меня. Но она щеголяла в великолепном изумрудного цвета вечернем платье в пол и пребывала в благодушном настроении и, бегло осмотрев меня, бросила: «А ты неплохо смотришься. По коням!»

Мы вышли.

Глава 4

Торжественный приём проходил в самом сердце Старого города, в великолепном особняке с дорого оформленным овальным залом, из которого можно было попасть в прекрасный ухоженный сад. По сложившейся традиции французского паркового искусства, он имел правильную геометрическую планировку, хотя и не занимал большую площадь. Несколько ровных аллей, сведённых в конус, упирающийся в строго очерченный декоративный бассейн, обрамлённый элегантным цветником из роз. Аккуратно подстриженные деревья и кустарники, образующие живые перегородки в пространстве сада. Стрижка некоторых посадок имела сложную или даже экзотическую форму животных и птиц. Над всей этой красотой висел купол безмятежного тёмного-синего вечернего неба с блистающей на пьедестале ночи золотой царицей-луной, окружённой сверкающими бриллиантами поданными — звёздами.

В зале сидел небольшой камерный ансамбль из четырёх музыкантов, струнный квартет, исполняющий, главным образом, жизнерадостные миниатюры Моцарта. Свет был приглушённым. Ужин подавали а-ля фуршет, и фигуры гостей с бокалами вина томно перетекали из зала в сад и в обратном направлении. Надо ли говорить, что оказавшись в этой опьяняющей гипнотической фантасмагории, любая женщина могла бы потерять голову, не говоря уже о женщине постсоветского периода, гоняющейся за куском мяса в полупустых магазинах перестроечного периода или бегущая за автобусом, чтобы, не дай Бог, не опоздать на работу?

Любая, но не я. Во-первых, как я уже отмечала, при всех печальных обстоятельствах моей семейной жизни (речь о которых пойдёт позднее), я не видела равных мужу. Во-вторых, будучи воспитанной в полной советской семье, я и не помышляла о каких-либо переменах в личной жизни. Что и говорить об интрижке на стороне! При наличии мужа и ребёнка моя судьба казалась мне бесповоротно определённой и не поддающейся никакой коррекции. И, наконец, внутренняя зажатость и глубокая неуверенность в себе, несмотря на одноразовые выхлопы дерзости, не позволяли мне и шагу шагнуть из строго очерченного круга моей жизни и обязанностей, довлеющих надо мной. Все эти факторы в своей совокупности предостерегали меня от совершения опрометчивого поступка.

Не прошло и пяти минут после моего появления на балу, так и хочется сказать, врага человечества (уж столько соблазнов сулил этот вечер!), как передо мной возник Георгий. Красивый парадный костюм. Два (!) бокала шампанского в руке. Я тут же заняла оборону.

— Вы прекрасно выглядите, Анастасия!

«Хорошо хоть, что прекрасно выгляжу, а не смотрюсь», — подумала я, вспомнив недавний сомнительный комплимент Аллы Спиридоновны, и сдержанно ответила:

— Спасибо.

— И шампанское прекрасное, выпейте со мной!

— Спасибо. Я уже. Впрочем, давайте.

— И сад просто прекрасный! — воскликнул Георгий, бедный на эпитеты. — Не желаете ли прогуляться?

Я одновременно вспомнила и его нахальное приглашение в отель и знаменитую антрепризу сатирика Жванецкого, в которой прозвучала фраза типа: «А граф графине подножку сделать норовит — и на раскладушку!»

— О нет, спасибо, там прохладно, я легко одета.

— Да что вы, это же южная ночь! Пойдёмте! — Георгий проявил решительность, взял меня за локоток и почти силой вывел в сад, о чём я не пожалела. Я услышала огромное количество нескромных комплиментов и почти физически ощутила энергетическую волну страстного мужского желания. Я слушала и млела, но вдруг опомнилась, вышла из оцепенения. Внутренний голос, язвительный и отрезвляющий, предупреждал меня об опасности: «Ты прекрасна, Настя, спору нет, но жена мне всех милее, всех румяней и белее!» Георгий, разумеется, был женат и имел двойняшек, мальчика и девочку, о чём он мне поведал с самого начала нашего знакомства.

Я солгала, что мне надо срочно отлучиться и переговорить с несколькими участниками встречи и услышать их тезисы, чтобы облегчить свою задачу на конференции. Впрочем, в этой лжи была доля правды. Ещё до приёма у меня возникла такая идея, но во время его прохождения стало очевидным, что никто не настроился говорить о делах, во всяком случае, с переводчиком, уж точно. Георгий неохотно проводил меня обратно в зал, ещё раз повторив своё приглашение после приёма отправиться к нему в номер. Получив отказ в очередной раз, он ретировался, но не сдался. Каково же было моё удивление, когда в конце банкета, в то время когда гости рассаживались по своим автомобилям, он у всех на виду подошёл ко мне и повторил своё предложение. Получив ещё одно подтверждение, что бастион не сдаётся, он не сокрушился духом, а пригласил меня на прогулку по Старому городу на следующий день. У нас оставался ещё один выходной. Затем стартовала уже деловая программа. Его выступление было назначено на первый же день конференции, после чего он немедленно вылетал в Москву. Я не смогла сказать ему «нет». Молящими глазами он прямо-таки выклянчивал согласие, и мы условились о времени прогулки. Я не отказалась ещё и по той причине, что любой член делегации имел право даже в свободное время попросить о сопровождении переводчиком с целью преодоления языковых трудностей.

Он уехал. Мне казалось, что его глаза, подобно кошачьим, светились в темноте удаляющейся машины и притягивали меня удивительным магнитным свойством.

Быстро скинув вечерние наряды, не снимая косметики и украшений, мы с Аллой рухнули на свои кровати. Она в то же мгновение захрапела совсем не по-дамски. Я же долго не могла уснуть, с восхищением перебирая в памяти впечатления дня, как драгоценные камни. У меня было ощущение, что я прожила не день, а целый отрезок жизни, настолько насыщенным событиями и эмоциями он оказался.

Заснула я лишь под утро и проснулась от того, что Алла Спиридоновна начала тормошить меня с криками: «Чего дрыхнешь, подъём! Твой уже приехал! Я выглянула в окно и увидела Георгия, стоящего у входа в наши апартаменты».

— Крепко ты его зацепила. Вот, долго уже стоит, с ноги на ногу переминается, наверное, ноги затекли или писать захотел, — сообщила мне со знанием дела Алла Спиридоновна. — Я сама его случайно заметила, форточку открыла, чтобы в неё покурить, и vous a la! Ладно, пойду, скажу ему, что ты над материалом сидишь, скоро закончишь, а ты бегом в душ и марафет наводи!

Я влетела в душ, постояла несколько минут под бодрящей почти холодной водой, быстро привела себя в порядок, надела строгий костюм, не очень-то подходящий для променада. Но я хотела подчеркнуть, что наша встреча носит сугубо деловой характер, что я иду на экскурсию в качестве переводчика, а не на романтическую прогулку по городу. Впрочем, Георгий был так рад меня видеть, что, по-моему, и внимания не обратил на мой наряд. Он сказал, что со своими волосами я похожа на Анжелику — маркизу ангелов и очень органично вписываюсь в декорации Старого города. Да, польстить женщине он умел, как никто иной. Я повеселела и почувствовала себя чрезвычайно привлекательной и беззаботной. Мы выкурили по сигарете и двинулись по направлению к площади де Голля.

Глава 5

В Старом городе, как в историческом центре любого европейского поселения, находились красивейшие старинные здания. Узкие мощёные улочки своим коронным средиземноморским очарованием заманчиво зазывали туристов. Может быть, если бы я попала туда в первый раз в настоящее время, уже основательно попутешествовав по миру, я, конечно, восхищалась бы, но в менее экзальтированной форме. Однако тогда, прожив в закрытом обществе почти тридцать лет своей жизни и вырвавшись на свободу, я всё воспринимала совершенно по-иному.

Восторг вызывало буквально всё: милые крошечные ресторанчики на открытом воздухе; магазинчики без четвёртой стены, выкатившие свои товары на реях прямо на обозрение прохожих; розовые и жёлтые домики с зелёными ставнями окон, такие жизнерадостные и весёлые! Меня почему-то очень сильно поразило то, что дверь в дом находится прямо на дороге! Один шаг с тротуара, повернул ключ в замке — и ты дома!

Мои глаза жадно впивались в каждую постройку, каждый переулочек. Я старалась запечатлеть в своей памяти каждую пядь незнакомой земли, чтобы дома побродить по ней уже в своих воспоминаниях.

Так, то и дело восклицая от восторга: «Ах, какая прелесть!» — я в сопровождении Георгия дошла до площади де Голля, где находился главный в городе монумент Наполеону Бонапарту, у подножия которого в окружении огромных пальм разлеглись каменные львы, очень добрые снаружи и, может быть, страшные только внутри. Кстати сказать, памятник был далеко не единственный, как мы обнаружили. Город рождения Наполеона свято чтил память выдающегося французского императора и полководца.

Недалеко от площади располагалась ратуша, один зал которой переоборудовали в своеобразный музей Наполеона, где хранились его медали, парадные портреты, монеты с его профилем и даже копия посмертной маски. Мы вошли в музей. Мгновенно определив в нас иностранцев, к нам подскочил любезный сотрудник. Никаких аудиогидов тогда и в помине не было, и он, фактически, оказал нам услугу экскурсовода. Перевод Георгию практически не понадобился. Худо-бедно он понимал, и в этом ему также помогали пояснительные таблички у каждого экспоната, он даже пытался вставить словцо на французском. Если что-то и осталось непонятым, мужская гордость и самообладание не позволили ему и вида подать. Впрочем, когда мы покинули это интересное место, он продемонстрировал весьма неплохое знание истории, поведав мне занимательные курьёзы Наполеоновской эпохи. Я ещё раз убедилась в его умении увлечь женщину.

Мы ещё долго блуждали по Старому городу, пока жара и усталость не сломили нас. Спустившись по нисходящим улочкам в порт, мы издалека полюбовались на величественную Генуэзскую цитадель, возвышающуюся над городом, грозную и неприступную.

Отобедав в небольшом ресторанчике, мы сидели в прохладе живого навеса из олеандров, пышно покрытых розовыми и белыми гроздьями цветов, некоторые из которых уже начали увядать, сигнализируя о приближении осени. Я взглянула на засохшие цветочки, и мне вдруг стало нестерпимо грустно. Они как бы напомнили мне, что скоро этот волшебный сон закончится, я вернусь в Москву и снова окунусь в свою обыденность, с её проблемами и вопросами, на которые я пока не могла найти ответа.

Георгий, интуитивно определив смену моего настроения, попытался меня развеселить, пошутив, что олеандр — ядовитое растение, и что я, надышавшись вредоносных масел, превратилась в злючку. Я тут же смахнула печаль и парировала, заявив, что нуждаюсь в противоядии в виде свежего морского воздуха. Мы вышли на набережную.

К тому времени незаметно спустились сумерки, и небо стало окрашиваться в розовые, красные и пурпурные оттенки заката. Зажглись вечерние огни, которые дрожащими золотистыми и ярко-оранжевыми струйками отражались в воде. Пальмы, высаженные вдоль променада, стояли незыблемо твёрдо, не шелохнувшись от лёгкого бриза, пролетевшего над берегом, словно исполины-воины, охраняющие остров. Вдали виднелся могучий горный хребет, прикрытый изысканной воздушной накидкой из облаков. Сфотографировав эту красоту камерой глаз, мы минуту помолчали, затем решили, что пора завершить прогулку, и вернулись в переводческие апартаменты.

Нас ждал непростой день. Хотя на некоторое время меня покинули треволнения по поводу моего предстоящего переводческого дебюта на конференции, приближение судьбоносного дня напомнило о себе, и внутренне я начала потихоньку мандражировать. Георгию же, как я уже говорила, предстояло выступить и в тот же день вылететь в столицу. Обладая прекрасным мужским чутьём, тактом и, наверняка, немалым опытом в подобных вопросах, он понял, что проявить напористость в этот раз будет тождественным навязчивости. Он отступил на время. Просто, по-деловому пожав мне руку, а не поцеловав её, как то было в предыдущий вечер, он заверил меня, что будет рад встрече в Москве, и удалился.

Глава 6

Погода следующего дня нас очень обрадовала, чего нельзя сказать о разочарованных туристах, прибывших на остров исключительно ради яркого солнца и ласкового моря. Облака, сгрудившиеся вечером над горами, спустились вниз и превратились в воздушных фей в невесомых летящих пачках. Небесные танцовщицы исполнили сначала адажио, медленно и плавно приближаясь к городу. Затем перешли в грациозный арабеск, символизирующий ускользающую мечту в виде исчезнувшего солнца, и дружно перестроились в марш, заполонив всю сцену небосклона. Тут подоспел кордебалет в виде чёрных массивных туч, и начался настоящий дивертисмент под аккомпанемент небесного оркестра. Грянул гром, гневно сверкнули молнии, и полил обильный субтропический дождь.

Ливень освежил не только воздух, но и отрезвил головы, всё ещё кружащиеся и от калейдоскопа впечатлений первых двух дней, и от выпитого вина. Нас отвезли в старинное здание, напоминающее бывший университет, и отвели в переводческие кабинки. Чтобы туда попасть, следовало подняться по крутой винтовой лестнице. Кабины синхронного перевода представляли собой небольшие студии с необходимым оборудованием, как бы нависающие над залом конференции. Их было две — одна для переводчиков с английским языком и одна для нас с Аллой Спиридоновной, т. е. для французов. Синхронисты работали парами. Когда один переводчик по истечении определённого времени уставал или просто отрабатывал свою мини-сессию (примерно, 20 минут), он делал знак напарнику, отключал свой микрофон, и коллега подхватывал эстафету. Синхронист сидел в наушниках, в которые поступала речь докладчика, и одновременно переводил её в микрофон. Если выступающий говорил на русском, я переводила её на французский. Следующий спикер мог быть, наоборот, франкоязычным, и мне следовало переводить на русский. То есть, постоянно нужно было перестраиваться с одного на другое, причём перевод на русский оказался гораздо сложнее. Дело в том, что предложения на русском языке намного пространнее фраз на французском или английском, поэтому переводчик может просто физически не поспевать за докладчиком. Допустим, спикер уже закончил фразу на французском и начал новую, а ты едва-едва сумел грамотно сформулировать его мысль на своём родном языке. Существуют также и другие сложности перевода, которые могут представлять интерес только для профессионалов в данной области. Главный навык — это умение сократить, сжать услышанную фразу до её сути, а также предугадать её финал. Его-то (главного навыка) у меня и не было.

Можно легко догадаться, что первый день конференции стал для меня полным провалом, днём моего позора и профессионального фиаско. Когда я осознала, что перестала поспевать за первым же выступающим, я потеряла самообладание, мысли мои смешались, я запаниковала и перепутала нужные рычажки на оборудовании. Надо отдать должное Алле Спиридоновне, которая тут же пришла мне на выручку. Она хладнокровно и стойко приняла удар на себя и переводила многих докладчиков подряд, вплоть до обеденного перерыва. Бедная женщина время от времени подавала мне различные знаки, не теряя надежды дать мне ещё одну попытку. Я в ужасе делала круглые глаза, в которых стояли слёзы, готовые вот-вот щедро пролиться, и махала руками, отказываясь наотрез.

Ситуация усугубилась ещё и тем, что Георгий, выступив на самом начальном этапе форума, не поленился и не постеснялся подняться наверх к переводческой будке и требовательно постучал в дверь. К этому моменту я уже совсем расквасилась и подумывала, с какого пирса мне следует шагнуть в море и смыть позор со своей переводческой души. Алла Спиридоновна, которая уже очень сильно устала от работы за двоих, метнула на меня испепеляющий взор Отелло, явно говорящий, что она готова придушить меня в любую минуту. Кивком головы она повелела мне срочно открыть запертую изнутри дверь, поскольку громкий стук уже попадал в её работающий микрофон. Я робко поднялась и вышла из каморки. Георгий, воспользовавшийся теснотой замкнутого пространства между лесенкой и дверью, а также тем обстоятельством, что нас точно никто не мог увидеть, властно притянул меня к себе и страстно поцеловал в губы, долго не отрываясь. Потом он всё-таки отступил и подал мне ещё одну свою визитку, сказав при этом: «На всякий случай. Вдруг уже выкинула одну или потеряла», — он вдруг позволил себе перейти на «ты». И ничего не добавляя, словно всё уже сказано, и не прощаясь, стал спускаться вниз.

Во время перерыва Алла Спиридоновна потрясла меня, как грушу, в буквальном смысле. Она строго приказала мне собраться и продолжить работу. После обеда на скорую руку, вернее, на скорую ногу, поскольку кафе находилось на противоположной стороне улицы, и пришлось поторапливаться, и во время которого я не положила в рот ни крошки, я вернулась на место пыток.

То ли я успокоилась после отъезда Георгия, и моё душевное состояние приобрело некоторую стабильность; то ли испугалась гнева начальницы и возможных негативных последствий для своей карьеры; то ли быстро проанализировала свои ошибки и сделала выводы, но вторая сессия прошла более удачно.

Что касается остальных четырёх дней, то они вообще пошли как по маслу, как будто я только и делала, что всю жизнь сидела в переводческой будке. И объяснялось это не сверхъестественными языковыми способностями, хотя неплохие у меня, безусловно, имеются, а действительно правильным анализом ситуации и полезными открытиями. Я стремительно приобрела тот самый важный навык, о котором говорила ранее. Прослушав фразу докладчика почти до конца, я мгновенно препарировала её, делала из неё выжимку, некую квинтэссенцию и выдавала на-гора, предугадывая её конец. Это уже не представляло большую сложность, так как все доклады вертелись вокруг одной оси: перестройка, сотрудничество, свободные экономические зоны, конверсия производства, введение рыночных механизмов, и так далее и тому подобное.

К счастью, никто из членов делегации не заметил мою погрешность первого дня; и я просто не знала, как выразить благодарность Алле Спиридоновне. День отъезда оказался свободным, потому что форум уже закончился, а мы вылетали поздним вечерним рейсом. Вместе с моей наставницей мы даже успели побродить по магазинчикам, поскольку получили наличными гонорар за нашу работу. Сумма была очень символическая, но никто не обижался, ибо изначальным условием командировки было то, что главное вознаграждение заключается в самой поездке, оплате нашего проживания и питания. В наше время кому-то это может показаться странным, и даже нарушением трудового законодательства, но то была совсем другая эпоха. Шанс вырваться в Европу, да ещё и за счёт организации, казался редкой удачей, которую нельзя упустить из рук. К тому же, в конце концов, нам кое-что всё-таки заплатили. На вырученные деньги я купила дочке милый пуловер с кукольными бантами и несколько игрушек. Мужу не удалось подобрать ничего в силу дороговизны мужских товаров, да и себе тоже, по аналогичной причине. Несколько сувениров из той поездки до сих пор стоят у меня в витрине, среди которых воинственная фигурка Наполеона верхом на скакуне.

Мы сидели в самолёте, взлетающем в тёмное звёздное небо, и я с тоской глядела на удаляющуюся бухту с яхтами и грандиозную крепость, каждую секунду уменьшающуюся в размерах, пока остров совсем не исчез из поля зрения. Нам объявили, что пилот принял волевое решение не делать остановку на дозаправку и взял прямой курс на Москву. Так и сказали: волевое решение. Пассажиры равнодушно отреагировали на эту новость, точнее, не отреагировали совсем. Кто-то уже спал, другие просматривали какие-то бумаги, третьи были уже пьяны в стельку, и им было, как говорится, море по колено. Мы благополучно сели в Шереметьево и разъехались кто куда.

По возвращении в Москву я начала самостоятельно учить итальянский язык. Дело в том, что французский, на котором говорят корсиканцы, имеет огромное количество вкраплений из итальянского. В силу геополитических и исторических причин, о которых написаны целые тома, между корсиканцами и итальянцами есть много общего, и эта тема показалась мне очень интересной. Обучение пошло легко, и в настоящее время я даже использую итальянский в своей деятельности.

Я проработала в конторе Аллы Спиридоновны ещё несколько месяцев, после чего фирма в одночасье закрылась, как бы захлопнулась, что очень часто случалось в те времена. И всё бы ничего, если бы этому не предшествовали совсем непредвиденные обстоятельства, в реалистичность которых мне сейчас даже трудно поверить.

Дело обстояло так. По приезде в Москву прошло несколько недель. Эйфория от поездки быстро улетучилась. Все влились в русло своей обычной жизни. Завистливые взгляды и перешёптывание коллег за нашей с Аллой спиной тоже прекратились.

Однажды мы сидели и курили в её кабинете. У неё возникли серьёзные проблемы. От сердечного приступа скончался один высокопоставленный чиновник. Ходили слухи, что в день его смерти моя начальница побывала у него в гостях, причём эта встреча вряд ли носила деловой характер, так как до этого происшествия распространялись другие сплетни о якобы имеющей место интимной связи между ними. Более того, народная молва трубила, что сердечный приступ чиновника возник не из-за нервного перенапряжения на работе, а от переживаний совсем другого характера, виновницей чего являлась Алла Спиридоновна. Более смелые источники информации утверждали, что он умер прямо на ней! Ситуация усугублялась ещё и тем, что вернувшаяся с дачи супруга, вернее, вдова погибшего, заявила о пропаже каких-то ценностей. Как всё случилось на самом деле, никто не знает; но нашу гранд-даму несколько раз вызывали в так называемые компетентные органы, чем изрядно потрепали ей нервы. Разумеется, она никак не комментировала происшедшее даже в беседах с таким доверенным лицом, как я, ведь наши отношения после поездки очень упрочились и перешли в стадию подруг не разлей вода.

Итак, мы перекуривали в её кабинете, когда Алла Спиридоновна вдруг сокрушённо сказала:

— Эх! Переводов мало. Спрос падает. Предпочитают фрилансеров. Ещё этот скандал, ну, ты знаешь, — она пытливо и пристально посмотрела на меня.

— Ну что вы, всё это слухи, утрясётся каким-то образом, — успокоила её я, хотя сама не очень-то верила своим словам.

— Послушай, — вдруг воодушевилась она, — у меня есть очень хороший знакомый, друг семьи. Парень молодой, но очень толковый. Он открыл небольшой бизнес, уже имеет приличный доход. Я ему дала денег в рост.

— Как это? — живо заинтересовалась я, страдая, как и многие в ту пору, от постоянного безденежья.

— Даёшь какую-то сумму. Например, тысячу долларов. Через месяц он тебе возвращает проценты. Он вкладывает твои деньги в производство. Оно даёт прибыль, и с этой прибыли ты получаешь проценты. Что-то вроде акционерного общества, понимаешь? Только всё на основе доверия и личной договорённости. Даёшь тыщу, получаешь в следующем месяце сто. Захочешь прекратить, он тебе твою тысячу сразу вернёт. Мой личный знакомый. Я уже двести долларов на нём заработала.

Я загорелась. В то время уже был легализован обмен валюты, и дома у меня лежала постепенно накопленная тысяча долларов в качестве, так сказать, моего золотого резерва. Я меняла рубли и потихоньку собрала эту сумму. Но прикоснуться к ней было страшно, я дала себе слово сделать это только в крайнем случае. Однако перспектива преумножить этот запас, к тому же фактически ничего не делая и не ущемляя себя ни в чём, казалась очень заманчивой.

— И что, правда надёжный парень? — всё ещё колебалась я.

— Ты что, мне не доверяешь? Говорю тебе, уже двести долларов на нём заработала. Принёс в конвертике, — самодовольно улыбнулась Алла Спиридоновна.

Свой конвертик я принесла ей буквально на следующий день, ничего не сказав о своей сделке мужу. Деньги по праву принадлежали мне, и я не сочла нужным с ним советоваться, тем более что не ожидала ничего, кроме очередного скандала. Прошёл месяц. Алла Спиридоновна торжественно вручила мне стодолларовую купюру. «Вот видишь, а ты боялась», — радостно сказала она. Я тут же потратила эти деньги, накупив вкусностей, которые сумела раздобыть, для домашних и флакон духов для себя. В срок следующего платежа Алла Спиридоновна вдруг забеспокоилась, что ей не принесли конвертик, а заодно и мне. Время шло, денег всё не было. Я рассказала всё мужу и дала ему её телефон. Он позвонил. Побледнев, передал мне на словах её ответ: «Она (то есть я) на Корсике была в номере у Георгия Амирановича Б. Ему позвоните, он за неё заплатит».

— Что всё это значит?! — в праведном гневе орал он.

— Но я не была ни у кого в номере, ты что, не понимаешь, что ей просто нечего ответить, и она сваливает с больной головы на здоровую?!

Я клялась и божилась, что это гнусный навет (это действительно было ложное обвинение, ни к кому ни в какие номера я не ходила, и Алла Спиридоновна прекрасно об этом знала, так как вся история разворачивалась на её глазах). В результате муж мне поверил, видимо, почувствовав, что я говорю чистую правду.

Утром следующего дня мне позвонили и сказали, что фирма закрывается, и велели зайти в бухгалтерию и получить остаток невыплаченного гонорара за перевод. Я начала спешно подыскивать новую работу. Через несколько месяцев из определённых источников мне стало известно, что моя обидчица иммигрировала в одну европейскую страну вместе со своим сыном, предварительно продав квартиру в Москве. В этой стране проживала довольно большая еврейская диаспора, и правительство предоставляло щедрые подъёмные для лиц еврейской национальности, прибывших из бывшего Союза, и среди них оказалась моя псевдоподруга. Я также узнала, что была не единственной, кто пострадал от «выгодной» сделки с мнимым добрым знакомым Аллы Спиридоновны, делающим большие шаги в бизнесе. Вероятно, она успела создать неплохую финансовую базу к своему отъезду за счёт доверчивых коллег и знакомых.

Что касается моей истории с Георгием, она получила своё развитие в Москве, но об этом гораздо позднее.

Глава 7

Самолёт сел в Шарль-де-Голле. Это была запланированная посадка ввиду отсутствия прямого авиасообщения между Москвой и Корсикой, и мне предстояло пересесть на другой борт. На моё счастье, Георгий Амиранович, очевидно, не летел дальше, поскольку я увидела его энергичную фигуру, быстро направляющуюся к выходу. Он даже не махнул мне рукой на прощание, что, в принципе, было в его стиле поведения: налетел, как вихрь, и также умчался. Меня это не удивило и нисколько не покоробило. Во-первых, он, безусловно, спешил на какую-то важную встречу; и, будучи мужчиной, «первым делом, первым делом самолёты…», ставил свои дела превыше всего. Во-вторых, во время полёта я не удосужилась с ним пообщаться, сославшись на мнимую головную боль. Этот факт его эго не могло вместить ни при каких обстоятельствах. Правда, глядя ему вслед, я всё-таки инстинктивно потянулась за зеркальцем, чтобы убедиться, не нанёс ли перелёт серьёзного ущерба моей причёске, но поленилась сделать это. В сущности, я осталась глубоко безразличной к его появлению. Кое-какие факты о его нынешней жизни чисто случайно я узнавала из прессы, а остальное мне было, в принципе, уже и не интересно. Более того, я искренне обрадовалась, что смогу в одиночку насладиться мыслью, что я опять в Париже.

В этом городе я бывала столько раз, что уже, наверное, и не счесть; но каждый раз, прилетая в Париж, я испытываю благоговейный трепет, волнение и полудетский восторг. Возможно, это лишь особенность моего восприятия в силу огромного числа личных и личностных причин; но как бы то ни было, никто не в силах разубедить меня в магии этого грандиозного города. Я словно мгновенно облекаюсь в невидимую ауру французского изящества и шика; у меня возникает ощущение, что меняется даже моя походка, и я начинаю не идти, а парить над его мостовыми. И пусть говорят, что Париж уже совсем не тот в силу многих причин; я же смею утверждать, что Париж жив и будет жить той самой уникальностью, которая сделала его самым романтичным и загадочным городом на Земле; и я никогда не забуду свой первый визит в Иль-де-Франс.

А произошло это так. На рубеже 80-х и 90-х моему мужу представился счастливый случай съездить в Париж в командировку. Время было сложное, и вырваться в деловую поездку за счёт организации, да ещё и за границу, как я уже рассказывала, считалось поистине небывалым везением. Более того, он умудрился выбить командировочные и для своей жены, то есть для меня. Это уже можно квалифицировать как нечто из ряда вон выходящее, но мы были недавно женаты; страсть била ключом, так сказать, или даже фонтанировала; к тому же я так умоляла его предпринять что-то, чтобы моя поездка осуществилась, что, наверное, никто бы не устоял перед таким натиском. В завершение всего, я ждала ребёнка и, будучи на шестом месяце беременности, как любая женщина, воспользовалась этим мощным аргументом: «O, не оставляй меня одну в таком состоянии», — и так далее и тому подобное. Словом, благодаря неправдоподобно благосклонному расположению судьбы мы оказались в Париже. Остановились мы не в гостинице, а на частной квартире, которую его организация в целях экономии средств сняла для небольшой группы командированных из четырёх человек и меня, соответственно. У нас с ним, разумеется, была отдельная комната в этой квартире. Сейчас подобные условия кому-то покажутся неудобными, а возможно, даже унизительными; но мы были непритязательны и искренне радовались предоставленной возможности, а в запасе у нас имелось целых пять дней! Однако по приезде все мужчины тут же разъехались по делам, и я в одиночестве отправилась на свою первую в жизни прогулку по весеннему Парижу.

Я вдохнула его воздух! День был облачный и несколько прохладный, но это нисколько не омрачало мою радость, практически ликование! Демисезонное тёмно-зелёное свободное пальтишко полностью скрывало моё интересное положение, которое в силу особенностей моей фигуры и некоторых ухищрений ещё не стало достоянием общественности. Изумрудного цвета с розоватыми бликами шарфик кружился от ветра над моей рыжей копной, в то время подстриженной под короткое каре, и, думается мне, я выглядела весьма органично на парижских улицах.

Энергия молодости стремительно вознесла меня на Монмартр. При совершении восхождения у меня начала кружиться голова, но не от высоты или недомогания в силу моего щекотливого положения, а от полноты чувств, так сказать. Непередаваемое очарование старой Франции, за которой стекаются потоки туристов со всего мира, вскружило мне голову. Извилистые крошечные старинные улочки, изящные кафешки, очаровательные магазинчики с оригинальными вывесками — всё казалось таким милым и кукольным, как бы вовлекающим меня в какой-то вымышленный мир; и я начала утрачивать ощущение реальности настоящего.

В таком гипнотическом полуобморочном состоянии я набрела на Мулен де ла Галетт. Белая арка, обильно обвитая сочным зелёным плющом; cлева от входа — стройная высоченная яблоня в нежно-розовых цветках и красующаяся справа на некотором возвышении мельница, которую словно выкрали из сказок Шарля Перро и водрузили на это место: вот такая фантастическо-реалистическая картина предстала перед моим затуманенным взором. В своём наряде, выдержанном в тех же тонах, что и увиденное мною зрелище, я невольно почувствовала себя актрисой, принимающей участие в театрализованном действе или кино, которое судьба-режиссёр поставила на фоне парижских декораций, да ещё и шепнула мне утром на ушко, какой костюм надеть, чтобы соответствовать. Перед входом в ресторан находилась небольшая терраса с несколькими столиками и перевёрнутыми стульями на них; клиенты здесь временно не обслуживались по причине неустойчивой весенней погоды. Кошелёк мой был тощ, и я совсем не представляла себе парижских цен, впрочем, догадывалась об их масштабе, и догадки эти тревожили меня. Решив, что на чашку кофе мне всё-таки должно хватить, я робко открыла дверь и шагнула внутрь. Ко мне тут же подскочил любезный мэтр, высокий худощавый мужчина с длинным тонким носом и резковатыми движениями рук, походивший на какую-то диковинную птицу. Почти при каждом слове он всплёскивал руками, точно взмахивал крыльями. Я попросила меню, и к приятному удивлению обнаружила, что смогу попробовать легендарный луковый суп (о чём давно мечтала!) и уже потом выпить чашечку кофе.

Мэтр проводил меня в зал. Мне посчастливилось занять свободный столик у самого окна, чтобы любоваться загадочным изгибом улицы, устремляющейся вверх, и нескончаемым потоком людей, с любопытством глазеющих по сторонам и делающих фото. Супчик мне пришёлся по душе, может, потому что я и мысли не допускала, что мне не понравится знаменитый французский луковый суп, ещё и приготовленный в самом Париже (!), а может, и по более прозаической причине: моя малышка нетерпеливо толкалась в животе, справедливо напоминая о том, что после длительной пешей прогулки пришло время обеда.

Я попросила кофе. Его подали на элегантном подносике под серебро в очаровательной чашечке с розочкой возле ручки. В розетке лежал комплимент от шефа — небольшой кусочек шоколадного тортика с земляничной прослойкой, который я проглотила в одно мгновение. Я посидела ещё некоторое время, наслаждаясь музыкой Шарля Азнавура, приглушённо звучащей в зале, и с любопытством наблюдая за несколькими парами за соседними столиками. Я разглядывала причёски женщин, их наряды, но самое главное, я вслушивалась во французскую речь, пытаясь понять всё до единого слова.

Расплатившись, я покинула заведение и пошла вверх по улице, устремляясь к площади Тертр, месту сосредоточения парижских художников, которые выставляют на продажу свои работы, главным образом, туристам. Я с интересом начала беседовать с художниками, испытывая огромное удовольствие от нашего взаимопонимания, ибо другое — в виде покупки картины — я себе позволить не могла по причине полного отсутствия денежных средств (я поглотила скромный обед, а он, в свою очередь, поглотил весь мой скромный капитал). Крохотная уютная площадь с редкими деревцами посередине, мольбертами, уже законченными картинами и снующими туда-сюда любопытными была окружена милыми ресторанчиками, посетители которых мне тут же напомнили оживших персонажей с полотен Ренуара. Всё словно свидетельствовало о постановочном характере происходящего. В это самое мгновение расщедрившаяся судьба преподнесла мне «вишенку на тортике». То ли она заскучала и начала позёвывать, слушая мои пространные дискурсы об искусстве, то ли ещё с утра запланировала этот режиссёрский ход, желая посмотреть, чем закончится мой первый день в Париже, не предвещавший никаких крутых поворотов. Из толпы вдруг выделился молодой художник в заляпанном краской пиджаке и быстро подошёл ко мне. Дело в том, что некоторые художники Монмартра используют такой ловкий маркетинговый приём с целью завлечения туристов, мол, вот он я — только что от мольберта! Но тогда я об этом даже не подозревала, и его вид восхитил меня.

— Не желаете ли взглянуть и на мои работы? — обратился он ко мне, видимо, уже заметив, как я бойко общаюсь то с одним, то с другим из его собратьев по цеху.

— С удовольствием! — тут же ответила я. — С большим удовольствием!

— Прошу вас, — он указал мне путь к своим картинам, размещённым внутри подрамников, прикреплённых к небольшому решетчатому стенду, стоящему в нескольких метрах от места нашей встречи.

Картины маслом в технике импрессионизма среднего и малого размеров изображали Париж в любое время года и суток. Так сказать, на любой вкус. Рассчитаны они, конечно, были на среднестатистического туриста, а не знатока искусства, но представляли собой весьма милые миниатюры, выполненные вполне добросовестно.

— Не желаете ли приобрести какую-либо из них?

— Конечно, желаю, но у меня украли кошелёк, — неожиданно для себя солгала я.

— Где? Здесь, на площади? — спросил художник с таким искренним изумлением, как будто в Париже не водятся карманные воришки.

— Если бы здесь, на площади, то я бы так громко звала на помощь, что об этом уже знала бы вся округа, а кто-то из художников набросал бы жанровую сценку «Переполох на Монмартре», — пошутила я, и мой новый знакомый тихо рассмеялся.

— Тогда я вам подарю ту, что вам понравится, — вдруг предложил он и добавил: — но при одном условии.

— Осуществимом? — заинтересовалась я.

— Вполне, — ответил художник. — Мы с вами погуляем по Парижу.

— А как же ваши картины? Здесь останутся? — недоумевала я не столько от внезапности предложения, сколько от его небрежного отношения к своим творениям.

— Я скажу товарищу, он приглядит, а если повезёт, то и продаст что-то. Он знает мои цены. Итак, вы согласны? Если да, выбирайте, — улыбнулся он.

За всё время нашего разговора художник даже не представился и не спросил меня, кто я такая, откуда и чем занимаюсь. Он не сделал этого и после, когда, из скромности выбрав самую крошечную миниатюру, прижимая её к груди, я побрела с ним по холмам Монмартра. Мы посетили знаменитейшую базилику Сакре-Кёр, величественный католический собор в римско-византийском стиле с поразившими меня витражами и масштабным мозаичным панно на синем фоне потолка купола, изображающем лучезарного Христа, который распростёр свои руки, как бы пытаясь обнять весь род людской. Мы постояли на высочайшей точке Парижа, любуясь панорамными видами города. Мы ещё долго гуляли. О чём мы говорили, даже не представившись друг другу? Об искусстве, о красоте Парижа, о его бессмертии, о весне, о французском кино и о любви, которая парила в воздухе этого волшебного города. Время пролетело незаметно, стали сгущаться сумерки, и мы оказались возле дома, где находилась наша служебная квартира. У подъезда мой спутник вдруг попросил меня пригласить его на чашечку кофе. Я искренне удивилась просьбе, потому что на протяжении прогулки ничто не предвещало такой поворот событий; по чистосердечию и неискушённости мне и в голову не приходило, что сама прогулка в его представлении являлась прелюдией к тому, что ожидал от меня мой незваный кавалер. Разумеется, я ответила отказом. Заметив оскорблённое и даже гневное выражение лица, мгновенно сменившее его ласковую улыбчивость, я в нескольких фразах выпалила ему всю правду о себе, в качестве доказательства распахнув полы своего пальто и продемонстрировав наличие пусть маленького, но уже обозначившегося животика. Он отреагировал резко и непредсказуемо. Хлёстко, со всей силы он дал мне пощёчину и начал быстро удаляться. Машинальным движением руки я хотела вернуть картину, что-то крикнула ему вслед, но он как-то передёрнул плечами, он практически убегал от меня, что-то выкрикивая на ходу.

Судьба-режиссёр, разогнав тоску и позабавившись на славу, удовлетворённо хлопнула в ладоши, одобрив мизансцену и выразительную игру актёров, и удалилась писать новые сценарии.

К счастью, никто из моего окружения не узнал о случившемся. Щека, правда, раскраснелась и горела, но я сказала мужу, что это аллергия на шоколадный торт. Картинку я припрятала в своих вещах, надеясь, что найду какое-то разумное объяснение её появлению в нашем доме.

На следующий день я отправилась в Лувр. Накрапывал дождик, но этот факт нисколько не отпугнул истинных ценителей искусства и просто любопытных, желающих поставить галочку в списке своих достижений, толпящихся у стеклянной пирамиды входа в музей. Я стойко простояла около трёх часов, с сочувствием наблюдая за американской семейной парой, стоявшей в очереди передо мной, и которую донимала своим поведением резвая тройка ребятишек. Все трое крепышей-мальчишек очень походили на маму, по всей вероятности, уроженку Латинской Америки: пышноволосые и кудрявые, с огромными маслинами-глазами и пухлыми губами. Старший, лет пяти, вёл себя более-менее сносно, но пара от силы трёхлетних двойняшек буквально сводила всю очередь с ума. Ожидающие посетители, как водится, медленно двигались змейкой между специальных ограждений; мальчишки стремились то пролезть, то проползти между ними. Родители увещевали их, как могли, те же в ответ то ревели, то ныли, то толкали друг друга. Я сомневалась в целесообразности визита в музей таких маленьких детей и сочувствовала в одинаковой мере и родителям, и малышам. Наконец, казавшаяся нескончаемой очередь как-то рассосалась, и я купила заветный билетик.

В Лувре я пробыла пять часов. И этого мало! Я покривлю душой, если скажу, что «Мона Лиза» произвела на меня неизгладимое впечатление, но Рафаэлевские Мадонны, безусловно, да! Я любовалась картинами и размышляла о предстоящих родах; о новом статусе матери, который ждал меня; о том, какая судьба выпадет моей дочери и ещё о многом-многом, что и радует, и одновременно тревожит беременную женщину.

Ничуть не менее восхитили меня и французские живописцы уже совсем других жанров, в особенности «Большая одалиска» Энгра и «Либертэ» Делакруа. Этот список можно продолжать до бесконечности, ибо сокровищница — она и есть Сокровищница, а сокровищ в Лувре не счесть.