Бесплатный фрагмент - Инстинкт самосохранения

Инстинкт самосохранения.

(Из жизни беглых зэков)

16. 04. 2018 г.

Глава первая

Вагонные байки

Зимний день угас, и сумерки окутали город. Вздрогнув, вагон тронулся с места, с каждой минутой убыстряя ход. В купе ещё никого не было. Положив сумку на полку, Семён снял куртку. Сев у окна, он внимательно посмотрел на перрон. Громоздкое серое здание медленно поплыло назад, унося с собой хаос и сумятицу вокзала.

Семён Антипов — человек не молодой, лет сорока, сорока пяти. Хотя на вид ему можно было дать и все пятьдесят с лишним. Лицо его, изъедённое глубокими морщинами и шрамами не добавляло ему шарма. Взгляд маленьких, с лёгким прищуром, светло-голубых глаз таил в себе недосказанность и скрытность. С такой физиономией можно смело пугать людей в подворотне. Грузная, оплывшая фигура дополняла этот нелицеприятный портрет. Но умный, проницательный взгляд бывалого человека без труда мог разглядеть, что этот мешковатый несуразный мужчина наделён от природы необыкновенной физической силой и выносливостью. Всегда молчаливый и сосредоточенный, он был немногословным и замкнутым. Казалось, он старался уклониться от прямого ответа и уйти в сторону, в тень. Общительным и доброжелательным его назвать никак нельзя. Если внимательно присмотреться к нему, то можно было заметить, что за неприглядным обликом этого человека скрывались страшные тайны его тёмной, нелюдимой души.

Поезд мчался вперёд, весело постукивая колёсами на стыках. За окном, освещённый тысячами огней, город равнодушно провожал очередной состав. Тёмные корпуса локомотивного депо медленно проплыли перед глазами и растворились за краем окна в сумерках наступающей ночи. Красивые высокие строения, освещённые мириадами светящихся огней, неожиданно вырвались из-за мрачных стен депо, сразу наполнив сердце радостью и надеждой. Город существовал своей, независимой ни от кого жизнью. Люди за стенами домов, не думали о том, куда мчится этот поезд, а продолжали жить в окружении повседневных забот и хлопот.

Стук колёс начал стихать, и машинист сбавил ход. За стеклом замелькали фонарные столбы и, разбежавшийся серый перрон медленно замер за окном. Скрипнув колодками, состав остановился. Открыв дверь, проводник загремел откидной площадкой. За окном показались группы людей. Вскоре гул толпы ворвался во внутрь вагона. Холодная волна воздуха хлынула в коридор, и громкие голоса наполнили гулкую тишину поезда. По полу застучали сапоги и в купе появились люди.

— Здравствуйте! Шестнадцатое, восемнадцатое здесь, — весело балагурил жизнерадостный мужичок, весь увешанный сумками и пакетами. За ним в купе ввалилась дородная особа и интеллигентного вида мужчина. На боковых сиденьях расположились студенты, возвращающие домой на зимние каникулы. Сразу стало шумно и уютно. Пассажиры, беспрестанно смеясь и переговариваясь, раскладывали вещи и весело шутили. Вагон наполнился жизнью и светом.

Семён, кивнув головой, угрюмо уставился в окно. Пассажиры, переговариваясь между собой, по-хозяйски обживали купе. Вскоре все угомонились и расселись по местам. Семейная пара расположилась напротив, а мужчина занял полку над Семёном. Проводник, собрав билеты, прошёл дальше. Женщина, достав из сумки пакеты, уставила ими столик. Вскоре в купе запахло жаренными окорочками, колбасой, свежим хлебом и кофе. Достав кружки, они с мужем приступили к вечерней трапезе. Семён и вежливый паренёк молча сидели напротив. Мужчина, почувствовав натянутость обстановки, решил разрядить её:

— Извините, забыл представиться, Вольдемар Бенедиктович и моя супруга — Алла Андреевна. А как вас звать-величать?

Семён невнятно пробормотал своё имя. Паренёк тихо произнес:

— Валерий.

— Угощайтесь. Как говорится: чем бог послал, — дружелюбно предложил он.

Через полчаса соседи закончили ужин. Перекидываясь между собой короткими фразами, они говорили о даче, соседях, родне. Жена вспомнила о кредитах и прочих долгах. Наконец, семейные разговоры закончились, и мужчина посмотрел на соседей. Замолчав на мгновение, он сосредоточенно о чём-то размышлял. Спустя минуты две, решил, что тема для разговора найдена и пора приступать к её реализации. Он был уверен, что она заинтересует окружающих. Глянув на Семёна и парня, он уверенно заговорил:

— Вот мы живём в двадцать первом веке. Казалось бы, вокруг цивилизация и прогресс, который семимильными шагами движется к новым неведомым горизонтам. Человеческая мысль шагнула далеко вперёд, проникнув в глубины космоса и бездну океана. Вроде просвещённое человечество разнесло плоды своей образованности и культуры по всем уголкам нашей необъятной планеты. И не должно быть на Земле мест, где остались пережитки из прошлого. Ан нет! Есть ещё на планете такие места, где царит мрак и первобытность. Недавно смотрел фильм или передачу о людоедах, точно не помню. Едят друг друга за милую душу, только шум стоит. Нет, я понимаю, люди из каменного века. Для них нет разницы — какое мясо есть. Ведь человек не из воздуха создан. Плоть, тёплая сочная, иными словами — протеины. Мать природу не обманешь. Чтобы жить — кто-то ест траву и листья, а кто-то предпочитает более сытные и калорийные вещи. Мясо — например. Конечно, есть на свете люди, которые из нравственных, эстетических побуждений не употребляют в пищу сей изысканный продукт. Так называемые, вегетарианцы. Но всё это продукты цивилизации. Забрось этих самых сыроедов на какой-нибудь необитаемый остров, да они через неделю сожрут все, что бегает и ползает вокруг них. Да что там кривить душой! Человек — это самое мерзкое и отвратительное существо, которое когда-либо существовало на Земле. Эти же самые вегетарианцы, когда запахнет жаренным — что будут травку жевать? Сомневаюсь! Да, при первой же возможности они покончат… И с кем вы подумали?

Глянув по сторонам, он многозначительно поднял указательный палец вверх и важно добавил:

— Ближнего! Да! Да! Вы не ошиблись, ближнего! А кто этот самый ближний, осмелюсь у вас спросить? И я вам, не таясь, — отвечу! Это тот же гомо сапиенс, который оказался слабее и наивней чем наш проголодавшийся дружище ботанофаг. Вот этот болван и ротозей, который всё ещё верит в сказки о человечности и прочую дребедень, пойдёт в пищу этому самому вегану.

Молодой человек с боковой полки, одетый в модный спортивный костюм, пристально посмотрел на Вольдемара Бенедиктовича. В его тёмно-серых пытливых глазах вспыхнул огонёк, который обещал разгореться в большой пожар. Сухощавый, небольшого роста он с снисходительной улыбкой на тонких искривлённых губах прямо глядел на оратора, собираясь дать ему достойный ответ. Наконец, прослушав тираду профессора до конца, уверенно заговорил:

— Какую ужасную перспективу нарисовали вы, гражданин. Просто жуть берёт. Если не ошибаюсь, Вольдемар Бенедиктович, — закончил он свою речь.

— Почему же ужасную. Самую, что ни на есть правдивую и естественную. Все эти приличия и этикеты — просто шелуха, человеческие ошмётки. Только клюнет петушок, под названием голод этого самого индивидуума, извиняюсь за выражение, в зад, сразу вся эта показная спесь спадёт и растает, как утренний туман. И предстанет перед нашим взором страшный, волосатый примат с дубинкой в руке и неуёмным аппетитом. Когда перед ним станет безальтернативный выбор: жизнь или смерть, он церемониться не станет. Сожрёт вас за милую душу и фамилии не спросит. Сожрёт с потрохами и всеми прочими субпродуктами.

— Да, вы неисправимый циник и резонёр. Вам нравится вводить собеседников в шок своими бредовыми речами. Всё-таки, рамок приличия ещё никто не отменял, — закончил студент с боковой полки.

— Обиделись. Но на правду нельзя обижаться. Какая бы она ни была грязной, жестокой — это правда. И, нравится это вам или нет, с ней нам всем жить.

Наступила пауза. Семён, насупившись, уставился в окно и не произнес ни слова. Разглагольствования сытого господина раздражали его, но он, наученный горьким жизненным опытом, молчал. Молчал не потому, что ему нечего было сказать этому человеку. Просто он прекрасно понимал железную логику рассуждений этого типа. И на то у него были веские основания. А парень с боковой полки не выдержал и снова вступил в полемику:

— Если подходить к человечеству с вашей точки зрения, то выходит за тысячелетия цивилизации он так и ни чему не научился? По вашему, человек совершенная свинья и грязное животное, для которого нет ничего святого? Это вы так рассуждаете на свой куцый, убогий манер, обвиняя всех, причем, голословно, в совершенном зверстве и бесчеловечности. Это заблуждение. Человек и выделился из мира животных благодаря тем неоспоримым данным своей души и сознания, которые помогли ему противостоять всем превратностям судьбы и достичь небывалых высот.

Колёса, беспрестанно постукивая на стыках, отбивали знакомый незамысловатый ритм, унося поезд в безлюдные степные просторы. Вглядываясь в белёсую даль пологих холмов, Семён мысленно уносился в прошлое. В такие же, занесённые снегом просторы тайги, где пришлось ему одному схлестнуться в неравной схватке с жестоким, коварным врагом. Какое-то внутреннее чувство исподволь толкало его вступить в спор с этим гражданином, но он сдержался. Он не умел говорить так гладко и аргументировано, как этот мужчина. Семён всё понимал, но не мог это грамотно изложить в своей речи. В такие моменты он путался, сбивался, краснел и злился на себя. И выглядел жалким и никчёмным в глазах собеседника. Поэтому, зная свои возможности, благоразумно держался в стороне. А Вольдемар Бенедиктович входил в раж. Его ораторские таланты только начинали раскрываться.

— И каких высот, по-вашему, достиг человек с такими уникальными свойствами сознания и души, позвольте узнать?

Студент прямо взглянув на своего оппонента, уверенно заговорил:

— Если я начну перечислять всё, то не хватит времени и сил, чтобы отметить хоть часть того, что есть на Земле. Это просто глупо — спорить о таких очевидных вещах. Человек создал массу вещей, которые по праву является гордостью и визитной карточкой планеты Земля!

— «Создал массу вещей…» Да каких вещей? Тех, что замусорили все океаны и материки планеты?

На мгновение задумавшись, профессор продолжил:

— Вся деятельность человека на земле — это удовлетворение своих корыстных сластолюбивых потребностей. Ему глубоко наплевать на эту самую планету, о которой вы с таким пафосом упомянули только что. Кстати, в Тихом океане уже есть огромный мусорный остров, который с каждым годом становится все больше и больше. Наша современная геологическая эпоха — голоцен уже давно и успешно перешла а антропоцен, который характеризуется одним ярким запоминающимся явлением: шестым массовым вымиранием. Наверно слышали о таком, молодой человек? Это, несомненно, апофеоз существования гомо сапиенса на Земле, его истинная сущность, которою он выразил со свойственным ему размахом.

Студент промолчал. Ему, скорее всего, не хотелось больше спорить и он решил просто лечь и отдохнуть. Но, вдруг повернувшись, продолжил беседу:

— Так ведь и раньше были вымирания, Триасовое например.

— Не спорю, были. Но заметьте, они длились сотни, тысячи, миллионы лет. А нынешнее уложилось в какую-то сотню лет. Нонсенс! Не правда ли? Достопочтенный гомо сапиенс сделал свое дело и хочет уйти с исторической арены громко хлопнув дверью. Браво, да и только.

Студент внимательно посмотрел на Вольдемара Бенедиктовича и, улыбнувшись, ответил:

— Не знаю, что хочет этот, как вы выразились «достопочтенный» неандерталец, или точнее будет сказать — кроманьонец, ведь бедный неандерталец здесь ни при чём, он и так уже пострадал и сгинул с лица Земли, скорее всего, по вине того самого гомо сапиенса. Пал, так сказать, в неравной борьбе под алчным натиском ненасытного кроманьонца. Но с исторической арены этот самый кроманьонец уж точно уходить не собирается. В ближайшей перспективе — это точно. С какой стати, он будет уходить! Ему сейчас и здесь неплохо. Я бы даже сказал: очень хорошо.

— Конечно, ему хорошо! Уничтожив всё живое, что есть вокруг, живет и загаживает планету ударными темпами. Например: все живые существа на планете отдают продукты своей жизнедеятельности обратно земле в виде удобрений, а человек эгоистично превращает это в яд, отраву, чтобы только больше ей насолить. Даже свою постылую, никому не нужную, бренную плоть после смерти старается зарыть поглубже или сжечь, лишь бы она не досталась природе. Хотя это безобразное животное, не имеющее никакого понятия об уважении и благодарности, беззастенчиво и нагло потребляет из её недр всё. Был плейстоцен, была мамонтовая фауна, и где она теперь? Ведь если иметь хоть чуточку воображения, то можно себе представить каким был мир в ту эпоху. Великолепные животные, колоссы, чинно идущие на водопой. Их стать, величие, чувство собственного достоинства просто сводят с ума, разрывая разум и сердце! Современному человеку не понять этого. Ведь кроманьонец — это урод, отщепенец, с мелкой душонкой, наполненной эгоизмом и самовлюблённостью, с завистью и затаённой злобой взирающий из своей пещеры на величественных исполинов, мирно шествующих мимо. Ему чужды понятия простора и величественной стати. Он смотрит на окружающее и оценивает его из своего жалкого, ничтожного мирка-пещеры, где всем заправляет самка — хранительница очага.

— Если подытожить всё сказанное вами, то вы, сожалея о доисторическом прошлом, с чувством обречённости в настоящем, с опаской взираете в будущее. Вы уверенны, что все пропало, и пора собирать вещички на Ноев ковчег. Это ваше право. Но жизнь не остановить. При всем желании, гомо сапиенс не сможет уничтожить всех живых существ на планете. Кто-то ведь всё равно останется. И эволюция пойдет по новому пути. Матушке Земле не привыкать к радикальным переменам. Подумаешь — вымрет какой-то гоминид из семейства приматов. Не велика потеря. Появятся другие виды, которые с удовольствием займут освободившуюся нишу и сразу же, заметьте, начнут набивать себе брюхо. Возьмите ту же свинью. Её же невозможно искоренить. Она приживётся везде. А крысы, насекомые? Ничто не вечно под луной. Незаменимых не бывает.

Семён внимательно слушал оппонентов, а мысленно был далеко. Таёжная глухомань, ни одной живой души на сотни километров вокруг. Великая стынь и перспектива голодной смерти впереди и больше ничего. Мужчины на время смолкли, как-будто собираясь с силами, чтобы продолжить схватку. Наконец, Вольдемар Бенедиктович заговорил:

— Да, молодой человек, не спорю, во многом вы правы. А, кстати, как вас звать? И где вы учитесь? Судя по внешности — студент?

— Максимилиан Маратов. Естественная история. Бакалавр.

— Прекрасное имя! Я бы даже сказал: величественное! И специальность прямо по теме нашего разговора. Да вы просто пришли к нам из Великой Французской революции! Марат! Робеспьер!

Парень смущённо улыбнулся:

— Родители — поклонники всего французского, нарекли в младенчестве.

— И не стоить так конфузиться. Надо гордиться таким именем и, с высоко поднятой головой, смело идти по жизни. Такое имя — обязывает. На зависть всем недоброжелателям.

Компания весело засмеялась и устремила свои взоры на парня. Отчего тот даже немного покраснел. Но это длилось не долго. Профессор вновь продолжил свою речь:

— Да. На чём мы остановились?

И, глянув на Максимилиана, уверенно заговорил:

— Но мы разумные существа и можем отдавать себе отчёт в содеянном. Не спорю, что подавляющая часть человечества живет подобно колонии червей или микробов, руководствуясь простой формулой: набить брюхо и оставить потомство. Их не заботит, что ждёт их наследников в будущем. Они живут только сегодняшним днём. Но те, кто видит перспективу, должны что-то предпринять, хотя бы для себя и своих близких. В конце концов, подлатать тот же пресловутый ковчег и забраться на него, пока не будет поздно. Ведь, чем чёрт не шутит.

Немного подумав, профессор добавил:

— А современный человек. Изменился ли он? Стал хоть чуточку гуманней? И я вам отвечу — нет! Он, фактически, и не выходил из того пещерного состояния, в каком был тысячи лет назад. Просто есть в недрах человеческой цивилизации такое понятие: неотвратимость наказания, которая, как палка дрессировщика, вымуштровала гомо сапиенса в течении столетий. А, в сущности, как был грязным отвратительным животным, так им и остался. Только наружный лоск, лживые, самовлюблённые речи и болезненное, навязчивое желание быть выше всех.

Парень засмеялся, высоко оценив метафорическое коленце Вольдемара Бенедиктовича про ковчег. Весело глянув на оппонента, он уверенно ответил:

— Вот вы упомянули о плейстоцене и мамонтовой фауне. Несколько примеров из нашей современной жизни. Как известно, мускусный бык вымер на территории Евразии ещё в каменном веке. А теперь он присутствует почти по всему северу этого материка, начиная от полярного Урала, Таймыра и кончая островом Врангеля. Бизон — обычный обитатель Якутии и Берингии эпохи плейстоцена тоже исчез в тех местах ещё в незапамятные времена, а теперь вновь вернулся в родные пенаты. Тот же зубр. Еще век назад был полностью истреблён из европейских лесов, а сейчас планомерно заселяет густые чащи и пустоши по всей восточной Европе: от Польши до Урала и дальше. В следствии урбанизации в центральной России люди покидают сельские местности, и животные вновь обживают прежние места своего ареала.

На мгновение задумавшись и, оглянувшись по сторонам, но вновь с воодушевлением продолжил:

— Чернобыль! Чем вам не плейстоценовый парк в миниатюре! Зубры и лошади Пржевальского — это же живые реликты мамонтовой фауны, ровесники мастодонтов и шерстистых носорогов! А хотя, казалось бы, там еще вчера произошла ужасная катастрофа и люди покинули те места навсегда. Но животные живут в тех лесах и процветают как и миллионы лет назад. Не все ещё потеряно. Если перефразировать известную пословицу, то она может звучать так: «Где человеку хорошо — там животному смерть!» И наоборот: «А где человеку плохо — там животному просто рай!»

За окном была ночь. Семён поднялся и направился в туалет. Выйдя в тамбур, он достал сигарету и закурил. Вагон, раскачиваясь из стороны в сторону, летел сквозь метель и зимнюю стужу с каждой минутой набирая ход. Молча вглядываясь в смутные очертания холмов и перелесков за окном, Семён размышлял об услышанном: «Человек — это свинья». Конечно, много повидал он такого брата на своём веку. Попадались типы и похлеще. Но что могут знать об этом эти изнеженные кабинетные люди? Их рассуждения — это просто баловство и забава. Разглагольствования праздных обывателей. Сытые, откормленные мужички избалованные своими любвеобильными женами. Что они вообще могут знать об истинной природе человека? О тёмной стороне его души? «Неандертальца» как они любят говорить. Сигарета догорела, а Семён всё ещё стоял и пристально всматривался сумрачную мглу за окном.

Проснулся он, как всегда рано. В купе было уже светло, но соседи ещё спали. Мерный стук колёс, и плавное покачивание вагона, напомнили ему, что ехать ещё очень долго. Семён, уставившись в верхнюю полку, вспоминал о вчерашнем разговоре мужчины и студента. Может ли человек остаться человеком в диких, безжалостных условиях? Или зверь сидит в нем от рождения и до смерти? И лишь только фальшивая маска скрывает его истинное лицо, как бы он не прикрывался благими, гуманными нарядами. Не зря ведь говорят: благими намерениями устлана дорога в ад. Смутно, чисто интуитивно, он иногда думал над этим вопросом. Но никогда не давал на них прямых исчерпывающих ответов. Он смотрел на всё это с житейской точки зрения: мол в жизни всякое бывает. И главное в ней — суметь выбраться из сложных переплётов живым и невредимым, а там, как говорится: будет видно. Он не углублялся в нравственные, моральные аспекты этого вопроса. Но спор этих интеллигентных, образованных людей невольно заставил его опять вспомнить былое и задуматься над фактами из своей биографии. Новые, совершенно незнакомые ему раньше грани этой проблемы всплыли перед ним кучей сложных вопросов, которые всерьёз заставили его задуматься о прошедшем. Но жизнь — это не уютное купе скорого поезда, где можно в комфорте и тепле на сытый желудок рассуждать о вопросах мирозданья. Когда с природой остаёшься один на один и не на кого положиться кроме себя, то вопросы этической и нравственной категории, как-то сами собой уходят на задний план, уступая место более насущным заботам и делам. Там, в глухой безлюдной тайге некогда думать о таких глупых и праздных вещах. Можно просто напросто помереть от голода, холода или болезней. Единственным и надежным другом там остается инстинкт и чувство самосохранения. Борьба за существование — это великий закон, который пробуждает в человеке его звериную сущность.

Откинув одеяло, Семён встал. Было без четверти восемь. Вольдемар Бенедиктович лежал на второй полке и мирно посапывал, время от времени почмокивая губами. Его супруга, прикрывшись одеялом тоже крепко спала внизу. Одев ботинки, Семен достал туалетные принадлежности, и отправился мыться. Студент на верхней боковой полке читал книгу. Глянув на Семёна, он кивнул головой. Семён тоже пожелал доброго утра. Когда он вернулся, купе уже ожило. Алла Андреевна хозяйничала у столика, а Вольдемар Бенедиктович, облачившись в халат стоял с полотенцем на плече. Улыбнувшись, он весело заговорил:

— А! С добрым утром, сосед! Как спалось? Не надоели мы вам ночью своими праздным словоблудием? Наверно не дали спать? Вы уж извините меня, глупого. Не могу удержаться от этих разговоров. Я ведь в университете преподаю. Привык, видите, со студентами общаться. А привычка — это второй характер.

Семён, растерявшись, неуверенно промямлил:

— Ничего, ничего я выспался. Наоборот я слушал вашу беседу с интересом. Много нового для себя узнал.

— Ну и прекрасно. Пойду помоюсь. А Аллочка завтрак приготовит. Сейчас подкрепимся немножко и снова в бой.

Улыбнувшись, он весело посмотрел на студента. Тот, помывшись и побрившись, уже сидел за столиком у окна и пил чай со своим товарищем. На шутку Вольдемара Бенедиктовича он быстро отреагировал, мигнув левым глазом:

— Конечно. Дебаты ещё не закончены. Начинаются главные слушания.

Компания была в сборе, и вскоре действительно можно было ожидать продолжение интересной дискуссии. К часам одиннадцати, супруги позавтракали и закончили все свои неотложные дела. Усевшись рядом, они смотрели в окно, любуясь зимними пейзажами. Семен сидел в углу и читал газету. Мужчина с верхней полки расположился рядом с ним. Беседа никак не завязывалась. Студенты достали шахматы и с задумчивыми лицами сидели над доской. Нужна была какая-то вспышка, запал, чтобы вновь завязался разговор. Вдруг Вольдемар Бенедиктович громко вскрикнул, показывая пальцем в окно. Все повернулись. На опушке леса, среди ветвей берёзы нахохлившись сидел тетерев. Профессор с темпераментом комментировал ситуацию:

— Смотрите, смотрите! Совершенно не реагирует на поезд. А ведь до дороги и сорока метров не будет. Знает хитрец, что бояться нечего и некого. Вот вам пример адаптации живых существ к новым реалиям жизни. Так сказать: эволюция в действии.

Студенты, бросив шахматы, тоже уставились в окно. Птица, не шелохнувшись, сидела на ветке, совершенно не замечая мчащегося мимо состава. Через минуту удивительная картина из жизни природы исчезла за окном. Но для Вольдемара Бенедиктовича предлог был найден, и пора приступать к дискуссии. И он, как и знаменитый герой романа Ильфа и Петрова, уже не мог сдерживать в себе порывов, которые звали его к новым горизонтам.

— Человеческая цивилизация, прогресс бесцеремонно и нагло вторгаются в эти девственные леса и степи, не считаясь ни с кем и ни с чем, — словно очередную лекцию уверенно диктовал он. — Гомо сапиенс, возомнив себя венцом природы, помазанником божьим, творит все, что ему взбредёт в голову и за время своего существования на земле уже успел уничтожить 83 процентов живых существ на планете. А эта птица, простая лесная птица под нехитрым названием тетерев, совершенно не реагирует на это. Она живёт по законам, по которым жили её предки сотни, тысячи, миллионы лет назад. Ей всё равно! Она наглоталась почек, каких-то травинок и спит на берёзовой ветке, совершенно не реагируя на грохочущий поезд с людьми в своём чреве. Вот вам пример! Живая природа живёт и развивается по своим законам и никогда не подчинится вздорным и глупым человеческим амбициям.

— Почему же вздорным и глупым? Посмотрите вокруг! Этот вагон, пластик, материя из которой сшиты наши одежды и многое прочее — всё создано человеком, его гением и воображением.

— Я уже упоминал вам, молодой человек, что основные направления развития человеческой мысли были заданы самкой — хранительницы очага. И с тех пор ход людских мыслей не менялся. Мужику, добытчику когда-то задали одно направление, и он идёт по нему не сворачивая. Человечество давно оторвалось от среды, которая его создала, и живёт в замкнутом мире своих грёз, считая, что победило природу. Но это самообман, утопия! Законы природы и естественный отбор ещё никто не отменял. Какой процент неполноценных людей сейчас в современном обществе? И заметьте, он с каждым годом только растёт. Возьмите этих даунов, дцп, неврастеников-ипохондриков. Их с каждым годом, месяцем, днём становится все больше и больше. Они наступают по всем фронтам и заполонили все слои общества. Кажется они везде и нет от них спасения. Молча, тихим сапом они меняют общественное сознание и влияют на окружающих. Меняется и деградирует психика человека.

На мгновение задумавшись, он посмотрел в окно. Затем, повернувшись, продолжил:

— Ведь человек, его нервная система сформировались в агрессивной, враждебной среде, где нет места всяким сантиментам и любезностям. И для дальнейшего поступательного развития ему нужно сохранять себя в соответствующей форме. Это не нормально, когда вся популяция начинает жить по законам отдельных особей, возомнивших себя пророками и вершителями судеб миллионов. Если логически рассуждать: кому вообще нужны эти люди с отклонениями? Это лишняя обуза. Просто группа граждан с нездоровой психикой, используя инструменты государственной власти, навязывают большинству свои болезненные, импульсивные желания, тем самым стремясь скрыть массу своих комплексов и страхов, сформированных в детстве. Они люто ненавидят здоровых полноценных людей, так как те, одним только своим видом раздражают их, ежечасно, ежеминутно напоминая им о их ущербности и второсортности. Вот и стремятся они с помощью общественных институтов погасить это здоровое начало в человеке и протолкнуть свои безумные идеи. Сказать по правде, заставь этих самых доброхотов ухаживать за больными инвалидами, то они через день. Да что там день! Через час, пять минут сбегут оттуда. Лицемерие и обман. Единственная цель этих проходимцев — выставить себя в свете софитов, как благодетелей человечества, и иметь от этого, как бы это кощунственно не звучало, свои дивиденды. (В сторону) Как-будто эти больные, по прихоти каких-то людей обречённые всю жизнь мучиться, страдать, ежедневно, ежечасно осознавая свою никчемность, ущербность и ненужность в этом мире; в конечном счёте, поймут, что излечиться им не дано. Ломается судьба близких, родных людей, которые обрекают себя на добровольное рабство, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью. Человек не вечен. Молодость проходит и наступает старость. Ведь жизнь даётся только раз! Расходы государства на содержание инвалидов растут, которые, неизвестно для чего существуют. Хотя эти средства можно было направить и на более насущные проблемы. Скажите — это не гуманно! А гуманно — человека, полного сил и надежд, заставлять всю жизнь ухаживать за инвалидом, каждый день чистить его испражнения, который никогда не станет здоровым и всё равно — рано или поздно умрёт! Но жизнь то — потеряна! Её больше не вернёшь! К этому надо добавить: у родителей вырабатывается комплекс вины, что они родили на свет такого ребёнка. А ведь в естественной среде всё сбалансировано. Детёныши с патологиями отсеиваются уже на раннем этапе, давая возможность здоровому потомству нормально развиваться, тем самым сохраняя и развивая генофонд вида. И это не жестокость, не садизм. Это естественный отбор. Тоже самое, что происходит например в конструкторских бюро. Неудачные модели выбрасываются. Ведь в живой природе понятие «зло», «жестокость» отсутствует. Там существует только суровая необходимость.

— Зайдите в ютуб, социальные сети, — немного помолчав, продолжил он. — Да там на каждом шагу эти псины, кошки и прочие вонючие, бездарные твари. Но, посмотрите, каждой такой вшивой, грязной образине ищут хозяина. Что это — гуманизм? Ничего подобного. Это обычный материнский инстинкт, который не реализовался на деле.» Почему?» — спросите вы. Да потому что не рожают своих детей, а сюсюкаются со всяким отребьем и отбросами — место которых на ближайшем мыловаренном заводе. Были бы свои дети — некогда было заниматься всякой ерундой. Например, при благоприятных условиях любая сука (самка собаки) может плодиться два раза в год. Тоже самое кошки и прочие приспособленцы. Что о них горевать. А тем временем многодетные матери из Африки, Азии, латинской Америки медленно и целенаправленно заполняют свободные ниши своим потомством. Пройдёт ещё пятьдесят-сто лет, и совершенно новые народы будут устанавливать свои порядки на новых землях. А оставшиеся в живых потомки этих любителей всяких псин и кошек будут влачить жалкое существование в совершенно чуждой враждебной среде, проклиная своих никчемных, бестолковых предков, которые так бездарно разбазарили наследие своих отцов и дедов.

На минутку профессор замолк, а затем снова продолжил:

— Конечно, чисто по человечески мне жаль этих бедолаг животных. Но опять же, человек из прихоти создаёт всяких собачек, кошечек, чтобы потешить своё самолюбие и тщеславие. А потом, умиляясь своей гиперчувствительности, проливает над ними крокодиловы слёзы. О чем это говорит? О том, что он хочет над всем властвовать, чувствовать себя везде хозяином. Вот волк, гиеновидная собака и шакал. Это истинно псовые! Они никогда не станут домашними, игрушечными безделушками. У них есть гордость и чувство собственного достоинства. И свою вольную, тяжёлую и опасную жизнь, они никогда не променяют на рай в золотой клетке. «Сколько волка не корми, всё равно в лес смотрит,» — это сказано неспроста. Ведь эти животные совершенно не поддаются дрессуре.

На мгновенье, задумавшись, он вновь уверенно заговорил:

— Человек, бездумно вторгается в пределы, которые определила мать-природа, и самонадеянно пытается устанавливать свои правила. Чтобы популяция была в форме и имела хоть какие-то шансы на выживание — она должна быть в превосходном, здоровом состоянии. А что мы видим сейчас. Половина людей имеют излишний вес, другие нетрадиционной ориентации, третьи с психическими отклонениями. В будущем это всё отразится в генах наших потомков и что из них вырастит? Всякие уроды и дебилы, неспособные ухаживать за собой, не говоря уже о жизни в естественной среде. Но природа не терпит отклонений. Она всегда найдёт способ избавится от нежелательных попутчиков. А сейчас никто и не думает о том, что ждёт наших потомков, например через пятьсот, тысячу лет. Их это совершенно не волнует. Главное, сейчас они на коне, а отвечать за свои деяния они всё равно не будут. Через тысячу лет даже их кости сгниют и превратятся в прах. Вам кажется, что мои речи дикие и циничные, наполненные человеконенавистнической идеологией, но почитайте Чехова, Антона Павловича. Ещё в девятнадцатом веке этот великий человек, гуманист пророчески предсказал потомкам о бедах, которые подстерегают их впереди.

Семен, оторвав взгляд от окна, посмотрел на профессора. Тот, как-будто не замечая никого вокруг, обращался в пустоту. Казалось, что он разговаривал с самим собой. Его не интересовало мнение окружающих, он просто размышлял вслух. А возразит ли студент или кто-то другой на его сентенции или нет — его интересовало меньше всего. Скорее всего, он уже давно был уверен в истинах, которые произносил здесь, в вагоне. Просто желание обосновать свои мысли было его профессиональным кредо. Работа за кафедрой перед большой аудиторией выработали у него эти неискоренимые привычки. Он просто не мог поступать иначе. Это была его стихия, призвание. Максимилиан не удержался и прямо ответил профессору:

— Вы неисправимый мизантроп. Растеряв когда-то в молодости идеалы юности, вы не заметили как превратились в брюзгу, ненавидящего всё и вся. Но мир многогранен и прекрасен, как бы вы не злобствовали и не ворчали. И человечество, как бы это жестоко не звучало, легко может обойтись без вас и ваших мрачных пророчеств.

Профессор засмеялся и глаза его заблестели:

— Вот это речь зрелого мужа, а не прыщавого юнца, озабоченного гормональными сдвигами. Браво! Вы делаете заметные подвижки в своём становлении, то есть, ваше эго подаёт голос, голос разума. Пошёл мыслительный процесс. Но вы не можете сойти с раз выбранной стези — той, которую когда-то проторили наши далёкие предки с палицей в руке и с неуёмной жаждой убийства. Но есть и другая правда, та, которая перевернёт все эти замшелые понятия и устоявшиеся стереотипы. Да, мир многолик и многогранен и не может вместиться в узкие рамки человеческого восприятия. Мир безбрежен и его невозможно объять. Кстати, вот я вам нашёл цитату из рассказа Чехова «Дуэль».

Уставившись в телефон, он начал читать: «Человеческая культура ослабила и стремится свести к нулю борьбу за существование и подбор; отсюда быстрое размножение слабых и преобладание их над сильными. Вообразите, что вам удалось внушить пчёлам гуманные идеи в их неразработанной, рудиментарной форме. Что произойдет от этого? Трутни, которых нужно убивать, останутся в живых, будут съедать мёд, развращать и душить пчёл — в результате преобладание слабых над сильными и вырождение последних. То же самое теперь происходит с человечеством…» Отложив телефон в сторону, он поднял взгляд. Все молчали. Максимилиан, не проронив ни слова, смотрел в окно.

— Обратите внимание, рассказ написан в конце XIX века, а сейчас на дворе уже двадцать первый.

Загадочно улыбнувшись, он добавил:

— Трутней надо убивать, подчеркнул писатель. Это закон жизни. Не нами придуманный, и не нам его менять.

Глава вторая

Воспоминания из прошлого

Сойдя на станции, Семён направился на автовокзал. Купив билет на ближайший рейс, зашёл в столовую подкрепиться. Через полчаса он сидел в зале ожидания. Мимо сновали пассажиры. Маленькие дети шумели, перебегая с места на место. Раскрыв газету, Семён углубился в чтение. Пробегая глазами по строчкам, он старался вникнуть в содержание статьи. Но память уносила его далеко, в родной городок, где он был молод и полон юношеских надежд и ожиданий.

Семён родился в небольшом провинциальном городке ни чем не примечательным и сером. Населённом пункте, коих по стране разбросано великое множество. И все они, как на подбор, очень похожи друг на друга. Типовые пятиэтажки, типовой торговый центр, окраины заросшие бурьяном и клёнами. В таких городках не редкость какая-нибудь фабрика или завод, которые давным-давно закрылись и лишь обветшалые серые стены с обшарпанной штукатуркой уныло темнеют на краю селения, напоминая о былом. Когда-то, на них трудились люди, но времена изменились и их забросили. Теперь, никому ненужные, они угрюмыми мрачными громадами стоят на окраине города. Покойный отец Семёна тоже всю жизнь проработал на ней. В награду за ударный труд ему достался целый букет болезней. От которых, выйдя на пенсию, вскоре отдал богу душу, тем самым заметно облегчив государственный бюджет. Мать Семёна, женщина тихая и робкая, редко ругала сына и никогда не била его. Он рос смышлёным и спокойным малым. Но эта идиллия длилась не долго. После смерти отца финансовые возможности семьи существенно сузились. Мать, работая швеёй, еле-еле сводила концы с концами. После окончания школы Семён пытался устроиться на работу, но ничего путного из этого не вышло. Друзья-товарищи, такие же как он ребята из рабочих предместий целыми днями крутили песню про «Бумера» и грезили мечтами о сказочном обогащении. Отношение к работе у них было презрительное. В самом воздухе витал дух криминала. И вскоре Семен попал в такой переплет. Дело почти передали в суд, но армия спасла его на этот раз. Отслужив, как положено свой срок, он вернулся в родной город, и всё закрутилось по прежнему. Мать, как могла, увещевала его, говорила, что пора жениться, но колесо жизни так быстро закрутилось, что очнулся он только в зале суда.

Отучившись в ПТУ на автослесаря, он устроился в СТО, где ремонтировал двигатели автомобилей. Работа была тяжёлая, грязная. Иной раз приходилось работать с утра до ночи, но оплата часто была небольшая. Едва хватала сводить концы с концами. Часто заказов совсем не было, и они сидели в мастерской часами в ожидании работы. Конкурентов хватало, и приходилось буквально ловить клиентов на ходу. Здесь он сдружился с коллегой по работе Серёгой. Он был на года три-четыре старше его. Невысокого роста, крепыш со светлыми волосёнками на лобастой голове. Курносый нос с растопыренными ноздрями на широком плоском лице с тонкой линией бледных губ завершали его нереспектабельный портрет. Но своё дело он знал хорошо, и Семёну было чему поучиться у него.

Как-то, после смены, они зашли в пивную пропустить по кружке. Шум и гам обычной забегаловки благотворно подействовал на обоих. Заказав пива и двести грамм водки, они сели за столик в углу. В баре уже было полно народу. Гул голосов и мелодия песни расслабляюще подействовали на ребят. Уставшие, они рассеянно взирали на окружающее, зная, что самое приятное впереди. Официантка, принеся водку и пива, негромко спросила:

— На закуску чипсы или рыбу?

Переглянувшись, парни весело ответили:

— Воблу.

Девушка ушла. Вскоре она принесла тарелку с нарезанной рыбой. Разлив водку, Серега поднял рюмку:

— Ну, Сёма, жахнем по меленькой.

Раздался стук рюмок, и огненная жидкость благополучно проникла во внутренности парней. Семён, глотнув пива, с удовольствием крякнул. Холодный янтарный напиток сразу взбодрил и освежил его жаждущее нутро. Взяв хвостик самой пивной рыбы, он с удовольствием принялся обгладывать её. Ведь пиво с воблой — это таинство, которое раз и навсегда поражает душу человека и остаётся с ним навсегда. Это не просто банальное утоление жажды. Это ритуал, можно даже сказать тайное причастие, где мужчина полностью растворяется в мире пивной стихии. Так и Семен с Сергеем, как самые заядлые пивоманы, наслаждались этим приятным занятием.

— Сеня, оторви плавник. Видишь кусочек мяса на конце. Так вот в нём самый смак. Не торопись. Медленно и со вкусом. Тогда ты поймешь всю прелесть этой рыбы. Ведь тут главное процесс, понимаешь? — со знанием дела поучал младшего товарища Серёга, обсасывая косточку воблы.

Семён тоже весь погрузился в это увлекательное занятие, совершенно забыв об окружающем. Музыка гремела в кабаке, и подвыпившие пары лихо отплясывали у барной стойки. Серёга, обтерев руки салфеткой, снова подлил водки:

— Ну, чё, Сеня? Между первой и второй, как говорится: перерывчик небольшой. Давай, вздрогнули.

Парни быстро опорожнили посуду. Обтерев губы, Серега внимательно посмотрел на кореша:

— Давно хотел тебе кое что рассказать. Вроде парень ты толковый, понимаешь всё с полуслова. Месяц назад был на одной хате, по вызову, хозяева, как буржуи живут. Дом двухэтажный, двор весь в цветах, два гаража и в одном гелик стоит. Забор двухметровый вокруг — не подлезешь. Я там почти неделю провозился с хозяйской машиной, второй, которую по хозяйству они используют. Но я времени даром не терял и приглядел удобное местечко, где пролезть можно. Так вот, они держат его как дачу. Ну, приезжают иногда расслабиться, шашлыки пожарить. Пацан хозяйский иногда тёлок завозит. Я пригляделся, по будням, особенно с понедельника, там, фактически никого не бывает. Охрана — мужик с дубинкой — спит в своей каморке. Иногда он сваливает домой, так как район престижный, и менты частенько там колесят.

Отхлебнув немного пива, Серёга на минуту замолчал, о чем-то соображая. Затем, подняв взгляд, пристально посмотрел на товарища. Разлив водки, серьёзно заговорил:

— Сам подумай, — молча опрокинув рюмку, забубнил он. — Горбатимся мы в этой мастерской с утра до ночи, а толку? Грыжу и геморрой себе заработаем — вот и весь итог нашей жизни. А кто-то с жиру бесится, денег девать некуда. Не справедливо это. Жизнь — подлая штука. Кому-то хлеб с маслом, а кому-то шило в зад. Где справедливость? А нет в этой жизни её. Отсюда делаем логический вывод: надо её восстановить. «А как это сделать?» — возникает резонный вопрос. А очень просто! «Экспроприация экспроприаторов», — как говаривал вождь международного пролетариата. Вот мы с тобой кто? — неожиданно обратился он к Семёну, введя товарища в тупик неожиданным вопросом. И, не дав ему даже опомниться, с воодушевлением продолжил: «Мы и есть, тот самый пролетариат, который ждёт своего часа.»

Откинувшись на спинку стула, он разочарованно оглянулся по сторонам. Кабак бурлил своей обычной жизнью. За соседним столиком сидела компания молодых парней с девицами, которые отмечали чей-то день рождение. Разгорячённые спиртным, они весело шумели, то и дело опорожняя рюмки, до краёв наполненные огненной жидкостью. Семён тоже посмотрел на них. Миловидная, стройная девица сидела в центре компании в объятиях мордастого бритоголового верзилы. Обняв подругу за плечи, он вальяжно обращался к ней, чувствуя своё явное превосходство.

Серёга подался вперёд и, облокотившись о край стола, уставился на Семёна. В его маленьких водянистых глазках замелькали коварные злые огоньки. Отпив глоток пива, он уверенно продолжил:

— Сеня, я давно понял: в этом мире если сам не возьмёшь, никто тебе подарков не сделает. Будешь всю жизнь гнить в этой вонючей яме, среди хлама, которому в обед — сто лет. Ну, какие машины у нас стоят? Развалюхи, которым давно пора под пресс. Помнишь ту копейку? Семьдесят пятого года. Раритет! А ещё ездят.

Семён невольно улыбнулся. Жигулёнок жёлтого цвета, как живой проплыл перед глазами. И ведь возились с ним. Серёга допил пиво и позвал официантку. Заказав пару бокалов, снова продолжил разговор:

— Я много думал, братка. Риска никакого нет. Там рядом с забором дерево такое здоровое растёт, ветвистое, дуб что ли? Так вот, одна ветка прям над забором проходит. И самое главное, так заросло листьями, что снизу ничего не видно. Если даже есть камера, то ничего не видно. По нему перелезем через забор, а там уже, как говорится: «Дело техники». А в доме, бабла и всяких побрякушек — как грязи. Зуб даю, даже во сне мне уже это снится. Уверен я, хапнем по крупному и свалим отсюда, из этой дыры.

После этого разговора жизнь Семёна закрутилась и завертелась, как калейдоскоп. Всё вокруг происходило, как в тумане. Теперь он смотрел на всё через призму предстоящего «дела». Каждый прожитый день неумолимо приближал тот роковой час, когда в его судьбе свершится перелом, который совершенно изменит его судьбу. Он грезил наяву, и рисовал такие фантастические картины, что порой самому становилось стыдно. Но поделать с собой он ничего не мог. Идея Сергея совершенно захватила его, что он уже не мыслил себя вне этой акции. А Серёга, тем временем продолжал следить за объектом и собирать нужную информацию. Мощные фонари и отмычки уже были в надёжном месте. Короче подготовились они как следует. Оставалось дождаться удобного случая и рискнуть, используя свой шанс. Чуть ли не каждый день он шептал на ухо товарищу:

— Всё будет нормалёк, Сёма! Возьмём бабки и чухнем отсюда сразу в Анталью или на Гоа. Прикинь! Тёлки, море, виски!

Глянув на друга, он покровительственно улыбнулся:

— А виски ты пил когда-нибудь.

Сеня отрицательно покачал головой.

— Ничего, братуха! Скоро попробуешь.

Семён был от природы сдержанным и замкнутым человеком. Глядя со стороны на его физиономию трудно было определить о чём он думает, и думает ли вообще? Какие эмоции, какие мысли бурлят в его тёмной скрытной натуре. Но, тем не менее, чувства действительно кипели в его душе. Агитация и психологическая обработка Сергея дали свои результаты. И результаты, надо сказать были весьма положительные. Зёрна упали на благодатную почву. Он ходил, как зомби, окрылённый только одной идеей — двинуть дело. А дни летели за днями, недели сбивались в месяцы. Однажды, после работы Семен не выдержал и спросил товарища:

— Серёга, когда пойдём на дело? Или всё это пустой базар?

Резко повернувшись, Серёга пристально посмотрел в глаза дружка. Выдержав паузу, он достал сигарету и закурил. Сдерживая раздражение и гнев, он сквозь зубы процедил:

— Ты, чё думаешь, пошли на скачок, просто перелезли через забор и всё? Да там такая система охраны, что сразу повяжут тебя и пикнуть не успеешь. Думаешь, я просто балду гоняю.

Сергей подошёл к своему шкафу и, открыв дверь, стал копаться в нижней полке. Через пару минут он повернулся и показал Семёну книжку. Перевернув страницу, он громко прочитал:

— «Охранная сигнализация. Новейшие системы». Читал такие книги? Или ты может разбираешься в них так без специальной подготовки?

Семен смутился и отвёл глаза. Невольная мысль мелькнула в голове: «Это в кино всё быстро и красиво получается, а в жизни проза и рутина.»

Прошло пару недель. Как-то, в конце смены, Серёга подошёл к нему и тихо прошептал:

— Вечерком пойдём, посидим в пивнушке. Поболтать надо кое о чём.

Таинственный вид товарища сразу насторожил Семёна. В голове мелькнуло: «Есть! Значит решился. Час „X“ настал.»

На этот раз в забегаловке народу было поменьше. Усевшись за свободный столик в углу, компаньоны, как обычно пропустили по одной. Глотнув пиво, Сергей добродушно посмотрел на дружка:

— Ну, чё, Сеня? Не передумал ещё? Если что, то я не настаиваю. Силой я ни кого не тащу.

Семён выдержал дерзкий взгляд товарища и уверенно заявил:

— Да, ладно, на понт брать. Чё я — пацан что ли?

Серёга засмеялся. Разлив водку по рюмкам, примирительно заговорил:

— Так ведь не на свадьбу идем и не к теще на блины. Всякое может быть. Гарантий никаких. Как говорится: сегодня пан, а завтра и на скамье подсудимых.

На дело вышли вечером, когда сумерки окутали улицу. Сергей подъехал в половине девятого. Уже стемнело, и Семён быстро захлопнул за собой дверь. Старенький мицубиси лихо рванул с места и уверено покатил вперёд. Выехав на проспект, машина прибавила скорости. Серега сосредоточенно смотрел на дорогу, не проронив ни слова. Было видно, что он прекрасно осознавал значение и последствия предстоящей операции. В случае провала — грозил реальный срок. Так что было не до смеха. Семёну передалось настроение товарища. Но кровь закипала в жилах, и адреналин просто зашкаливал. Весело глянув на приятеля, он заговорил, пытаясь подбодрить его:

— Чё насупился как сыч? Очко заиграло?

Глянув на Семёна, Серёга улыбнулся:

— Да очко-то не заиграло. Сегодня вторник, день подходящий. Но гарантий дать никаких не могу. Там будет видно.

Автомобиль свернул с трассы и углубился в лес. Вскоре за деревьями замелькали огоньки. Серега резко свернул с асфальта на просёлок, и углубился в заросли. Проехав метров двести, он загнал машину в густой кустарник и заглушил двигатель. Было ясно, что он прекрасно изучил окружающую местность и безошибочно ориентировался здесь. Достав сигарету, закурил. Выпустив клуб дыма, глухо сказал:

— Приехали. Дальше пойдем пешком. Действуем, как договорились. Никаких лишних движений, лишней болтовни. У них везде камеры и записывающие устройства. Если что — по голосу вычислят.

Семён тоже закурил и мысленно перекрестился. Хотел прочитать молитву, но как назло забыл все слова. Единственное, что вспомнил слово «аминь». Посидев ещё с минуту, друзья вышли из машины. Вокруг была такая тьма, что не возможно было разглядеть даже свои руки, не то что лицо товарища. Но Серёга уверенно пошёл по еле заметной тропинке в гору, умело обходя пеньки и поваленные деревья. Семён с трудом поспевал за ним, то и дело натыкаясь на кочки, стволы и сучья. Вскоре глаза его привыкли к темноте, и он стал четче различать окружающее. Прошло минут пять или десять, и впереди забрезжил свет. Уличные фонари ярко освещали дорогу и стоящие вдоль неё особняки. Это были роскошные коттеджи, и строили их, по свей вероятности, состоятельные граждане. Сергей остановился за крайним деревом и внимательно посмотрел вперёд. На улице не было ни одной живой души. Казалось, что здесь все вымерло. Но это была обманчивая тишина. Оглянувшись, он тихо зашептал:

— Вон, видишь, третий слева — наш объект. Света нет, значит уехали в город. Сейчас перебежками до кустарника, а там до дома — рукой подать.

Пригнувшись, парни быстро преодолели открытый участок и скрылись в зарослях. Отдышавшись, они медленно пошли дальше. Перебежав, освещённую дорогу снова юркнули в заросли акации и оказались по другую сторону улицы. Диспозиция у них была выгодная. Обойдя дом сзади, можно было совершенно незаметно и беспрепятственно попасть на территорию заветного участка.

Осмотревшись по сторонам, Сергей медленно пошел к забору. Огромное ветвистое дерево, росло в глубине сада недалеко от ограды. Нижние, суковатые, толстые ветви разрослись в разные стороны. Одна, самая большая, простиралась над забором. Остановившись, друзья ещё раз оглянулись по сторонам. Никого вокруг не было. Достав из сумки верёвку, Сергей смотал её и ловко бросил вверх. Конец её успешно зацепился за сук. Дёрнув аркан, он уверенно полез вверх. Через пару минут он скрылся в густой листве. Вскоре оттуда послышался приглушенной шепот:

— Чё встал, как пень. Лезь сюда.

Семён, схватившись за верёвку, быстро забрался вслед за товарищем. Смотав верёвку, Сергей придерживаясь руками за ветку, осторожно пошел вперёд. Семён последовал за ним. Через пять минут они благополучно спустились на землю. Вокруг был ухоженный газон с ровно постриженной травой. Выглянув из-за ствола дерева, Серёга внимательно осмотрелся вокруг. До дома было метров двадцать, тридцать. Это открытое пространство, хорошо освещалось фонарями. Но никого вокруг не было. Повернувшись к Семёну, он тихо прошептал: " Вроде никого нет, пошли быстрей.» Перебежав полянку, они юркнули в тень и скрылись под прикрытие стены. Пройдя за угол, приятели оказались у небольшой двери, ведущей в подсобное помещение. Остановившись возле неё, Сергей достал отмычки и приступил к делу. Он работал тихо и умело. Лишь слабый скрежет и приглушенный стук металла нарушали зловещую тишину. Вскоре дверь открылась, и воры быстро вошли в дом.

Оказавшись в помещении, Семён облегчённо вздохнул. Напряжение последних минут сказалось на нем. Сердце бешено колотилось в груди, готовое выпрыгнуть наружу. Каждую минуту он ожидал, что зазвенит сирена и со всех сторон появятся охрана. Но то что он находился в чужом доме с явным намерением его обокрасть, как-то не заботило его. Сергей достал из сумки фонарик и включил его. Луч света заскользил по стенам, мебели, полу. Повернувшись к другу, он тихо зашептал: «Пойдем наверх, там, я думаю, сейф и бабки хранятся. Видишь тишина в доме, значит свалили сегодня в город. Быстро обшмонаем и свалим, пока никого нет.» Луч фонаря прыгал впереди, шныряя по полу, устланному дорожками и коврами. Выхватив из темноты стену с красивыми обоями, он тут же перескочил на небольшой багет с пейзажем и букетом роз. Бесшумно ступая по мягкому полу, воры вышли в просторную залу. Роскошная мебель и огромный телевизор на стене неприятно удивили Семёна. Скромная обстановка родной квартиры резко контрастировала с этими апартаментами. «Не хило живут буржуи,» — подумал он. Впереди показалась лестница. Взявшись за перила, злоумышленники осторожно пошли вверх. Поднявшись на второй этаж, товарищи оказались в небольшом коридоре. Ряд дверей тянулся вереницей справа и слева. «В какую из них войти?» — сразу возник резонный вопрос. Недолго думая, Серёга распахнул первую слева. Это была обычная гостиная, ничем не примечательная и скромно обставленная. Следующие тоже ничем не привлекли взломщиков. Возле последней они задержались надолго. Дверь в неё была заперта. Сергей сразу достал инструменты и, не мешкая, приступил к делу. Провозился он с ней долго, минут пять. Наконец, замок щёлкнул, и дверь покорно распахнулась. Войдя в комнату, друзья сразу почувствовали, что добыча где-то совсем рядом и сразу приступили к её тщательному осмотру. Постукивая по стенам, Сергей внимательно прислушивался. Вскоре усилия его увенчались успехом. За стеной отчётливо послышался гулкий звук. Весело глянув на дружка, он радостно улыбнулся: «Есть! Здесь тайник! Сёма,» — чуть слышно, только губами прошептал он. Семён, освещая фонарём стену, замер в изнеможении. Весь натянутый, как стальной провод, он с напряжением смотрел на товарища. Серёга достал из сумки топорик и стал аккуратно постукивать по стене. Вскоре, плитка обвалилась и, перед взорами грабителей показался тайник, где был небольшой сейф. Провозившись ещё минут десять, он открыл дверцу. Документы и пачки денег аккуратно лежали в нём. Серёга, не мешкая, стал лихорадочно складывать найденное в сумку. Семён, еле сдерживая охватившую его бурную радость, быстро заговорил:

— Серый, а не зря ты тут вертелся целую неделю. Смотри, всё вынюхал.

Серёга, ухмыльнувшись, посмотрел на товарища:

— А ты чё думал? Я здесь дурака валял?

В этот момент на улице послышалась возня, и ворота открылись. Несколько машин с шумом въехали во двор. Скрипнула парадная дверь, и в прихожей раздались голоса. Сергей схватив сумку быстро ринулся вниз. Семён еле поспевал за ним. Но было поздно. Лестница, ведущая вниз, уже была ярко освещена, и в холле ходили люди. Сергей бросился назад и забежал в ближайшую комнату. Закрывшись изнутри, сообщники подбежали к окну и быстро его открыли. Внизу был газон. Не долго думая, они сиганули со второго этажа. Серёга со всех ног бросился к спасительному дубу. Семён не отставал от него. Но прямо на них, откуда не возьмись, бросились две огромные собаки. Первая с разбегу прыгнула на Сергея и, сразу сбила его с ног. Вторая схватила Семёна за руку и терзала её огромными клаками. Она хотела схватить противника за горло, но Семён вовремя успел закрыться рукой. Сергей тоже, что есть сил отбивался от злобной псины, стараясь пырнуть её ножом. На шум тут же сбежалась охрана. Они видно приехали на этих автомобилях. Здоровенные детины быстро и без труда скрутили злоумышленников и потащили в дом. В этот момент подъехали и хозяева.

Верзила с огромными кулаками, схватив Семёна за шиворот, без всяких усилий затащил в дом. Серёгу бросили рядом с ним. Щурясь на яркий свет, друзья с ужасом оглядывались вокруг. Охранники в куртках защитного цвета с нескрываемой злобой и ненавистью рассматривали виновников ночного происшествия. Громила с широким лицом и прямым массивным носом пронзительно посмотрел на Серёгу:

— Стас, да это же моторист с СТО, который машину чинил. Вот гнида! Смотри как за добро отплатил.

Второй охранник с удивлением посмотрел на грабителя:

— Точно он, падла! Не зря он тут целую неделю всё вынюхивал и высматривал. Я ещё тогда заметил, что-то долго он с этой тойотой возился.

Сзади раздался топот каблуков, и на пороге появилась элегантная женщина в сопровождении солидного мужчины и двух, с иголочки одетых, парней. Они с интересом рассматривали попавшихся воров и, в полголоса переговаривались между собой. Здоровый охранник почтительно поздоровавшись с хозяевами, вежливо заговорил:

— Анна Сергеевна, залезли в дом пока мы ездили вас встречать. И получаса не прошло. Это же тот механик с СТО, который вашу машину ремонтировал. Гнида всё вынюхал, чтобы ограбить дом.

Повернув голову, женщина внимательно посмотрела на сидящих в углу злоумышленников. Мужчины тоже устремили взоры на воров. Повернувшись к охранникам, хозяйка строго спросила:

— Полиции сообщили?

— Нет, Анна Сергеевна. Только затащили в дом.

Достав телефон, женщина набрала номер. Парень в сером костюме, глянув на неё, вежливо заговорил:

— Не торопись, мама. Успеем позвонить. Я хочу с ними побеседовать.

Положив телефон в карман, она вопросительно посмотрела на юношу:

— О чём ты хотел говорить с этими подонками?

— Это психологический этюд, небольшой социальный опрос, своеобразная историческая ремарка, экскурс в прошлое и сопоставление с настоящим.

Анна Сергеевна посмотрела на мужа и перевела взгляд на сына:

— Пять минут тебе хватит? Такое дело не терпит отлагательств. Это криминал и без полиции не обойтись.

Юноша улыбнулся и уверенно ответил матери:

— Хватит, маман, я уложусь. Владик, быстро камеру, — обратился он к своему спутнику, по всей видимости — брату. Тот побежал наверх и, вскоре вернулся с камерой в руке. Первый уверенно взял микрофон в руки и стал говорить в объектив:

— Двадцатое августа такого-то года. Город, точнее, городишко N. Я веду репортаж с места происшествия, прямо по горячим следам. В дом по улице Пригородной 16 вломились два грабителя в надежде сорвать жирный кус на халяву. Глядя на их пузатую, увесистую сумку, эта акция, по свей видимости, им удалась. Но обратите внимание, друзья, на их жалкие, унылые лица. Почему же нет блеска в их бесстыжих глазах? Где же та надменная игривая улыбка на губах — признак эйфории и триумфа? Где звон фанфар и гром аплодисментов? К сожалению, господа присяжные заседатели, парада не будет. Наступила горькая развязка. Их поймали с поличным. Тепленьких, прямо на месте преступления. Теперь этим голубчикам не отвертеться от правосудия. Фемида, грозная и неподкупная, занесла над их головами свой карающий меч. И, перед их тусклым туманным взором замаячила роковая черная скамья, предвестник не самых радужных надежд и ожиданий. Скамья, которая немым укором напоминает им: места не столь отдалённые неизбежно станут для них уютным пристанищем на ближайшие несколько лет. Я думаю, самое время этим бедолагам посыпать головы пеплом и помазать свои бледные лица сажей.

Владик, снимая все происходящее на камеру, просто покатывался со смеху. Это был настоящий фарс. Мать и отец парня, внимательно слушая речь сына, в глубине души восхищались его ораторскими способностями. Спору нет, юноша подавал блестящие надежды. Они с удивлением и нескрываемым восторгом понимали, что сын их — личность неординарная, талантливая. В этот момент входная дверь распахнулась и в дом вошли несколько девиц. Семён во все глаза уставился на них. Серёга тоже не сводил взгляда с красавиц. Для них, парней из рабочих предместий, это были всё равно что богини, нимфы сошедшие со страниц глянцевых, гламурных журналов.

А тем временем Арнольд (так звали парня), подмигнув глазом девушкам, подошёл к Сергею. Кивнув головой брату, задал вопрос:

— Несколько слов для прессы, дружище. Что подвигло вас, уважаемый громила, решиться на такой отчаянный шаг, и обчистить этот дом? Как мне стало известно минуту назад, вы уже здесь бывали и прежде?

Серёга угрюмо посмотрел на игривого пацана. Он понимал, что тот дурачится, и от этого ему стало ещё тоскливей. Срок, и довольно долгий, ему уже был обеспечен. И никакого желания подыгрывать этому хлыщу у него не было. Арни, так его обычно звали друзья, снова посмотрел на камеру и продолжил репортаж:

— Извиняюсь за небольшую заминку, но это объяснимо. Герой нашей передачи так резко оказался в центре внимания мировой прессы и несколько разволновался. Простим ему эту небольшую слабость. С кем не бывает. Я обращусь к его сообщнику, парню в серой куртке с капюшоном.

И, повернувшись в сторону, уверенно спросил:

— Что вы испытали сегодня после столь дерзкого гопстопа или как у вас точнее говорят — скачка? Удалось ли совершить всё задуманное или произошли какие-то сбои? Так называемые «косяки» по-вашему.

Семён опустил глаза и отвернулся. Арнольд, улыбнувшись, спокойно прокомментировал произошедшее:

— Полноте, любезный, прошу вас только без сантиментов. (В сторону) Ужасно не люблю этих телячьих нежностей.

Юноша был в ударе. Речь его, яркая, образная, насыщенная необыкновенными оборотами и сравнениями, не могла оставить равнодушным никого. Девушки, с блестящими игривыми глазами смотрели на Арнольда, ловя каждое его слово налету. Владик, не забывая впрочем снимать, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Мать и отец парня тоже были под сильным впечатлением от услышанного. Они узнавали сына совершенно с новой стороны. Сергей и Семён сидели на стульях в углу, угрюмо наблюдая за происходящим. Этот цирк и балаган, организованный мальчишкой-мажором, сильно раздражал их. Никому не хочется быть объектом насмешек и издевательств. Но делать нечего. Как говорится: горе побеждённым.

— Подытожим всё вышесказанное, уважаемые господа! Кого мы видим перед собой, кто это? И я вам, не таясь, отвечу — это люмпены, деклассированные элементы, возомнившие себя поборниками справедливости. Не имея ни профессиональных навыков, ни желания, ни знаний, они хотят грубым наскоком заиметь всё. А работать не хотят. Подавай им все сразу.

Тут Стас, охранник решил сообщить сыну хозяина истинное положение вещей:

— Арнольд Валентинович, этот мордастый работает на СТО. Месяц назад был здесь, ремонтировал нашу машину.

— А! Значит все-таки работает. Это меняет дело. На СТО, значит. Условно назовём его шиномонтажник с СТО. — и, глянув на Стаса, быстро спросил, — а как мастерская называется?

Стас, наклонившись над Серёгой и, бесцеремонно ткнув его кулаком в бок, тихо спросил:

— Как?

Серёга исподлобья глянув на охранника, невнятно пробормотал:

— Моторист я, по ходовке.

Стас, сильнее двинув кулаком-кувалдой, грубо шепнул:

— Как называется?

У Серёги сразу потемнело в глазах. Не желая больше испытывать на своём теле тупой и твёрдый предмет, быстро ответил:

— «Лагуна».

Никого не интересовала настоящая профессия Серёги. Шиномонтажник звучало более убедительно, и чем-то перекликалось со словом шаромыжник, которое в данной ситуации звучало более кстати. Арнольд, с еле заметной улыбкой на лице, посмотрел в строну девиц. Те, радостные и весёлые, с восторгом взирали на него. Одна, скромная и тихая, просто не сводила с него восхищённых глаз. А талантливый репортёр дальше развивал свою мысль:

— «Лагуна», — мелодично и нежно произнёс он. — Название какое романтическое. Просто сразу возникает образ атолла посреди океана и лазурная прозрачная вода. Но довольно лирики! Проза жизни, верно и неуклонно, ведёт нас к реалиям современности. Так вот. Эти два, с позволения сказать, пролетария, решили всё сделать по справедливости, то есть, как писал классик: «Взять всё и поделить.» То есть экспроприация экспрориаторов. Посмотрите внимательно на эти отталкивающие физиономии и вы разглядите в них нечто, что заставит вас по-новому осмыслить это событие. Посмотрите на них внимательней и вы увидите перед собой не обычных гопников, а призраков. Да, да! Потомков того самого призрака, который когда-то бродил по Европе и, к величайшему огорчению и разочарованию, почему-то обосновался у нас, в России. Вот он — гегемон, так называемый пролетарий, который по-прежнему грезит о мировом господстве, вместо того чтобы заняться прямым своим занятием — чисткой сараев и отхожих мест

Семён со скрытой злобой слушал непонятную речь зажравшегося барчука. Неприязнь, закипавшая в его душе, постепенно переходила в ненависть, медленно заполнявшую его естество. Но когда Арни заговорил об экспроприации, Семён сразу вспомнил фразу товарища: «Экспроприация экспроприаторов», — как говаривал вождь международного пролетариата. Вот мы с тобой кто? Мы и есть, тот самый пролетариат, который ждёт своего часа». Хотя он смутно понимал значение сказанных слов, но совпадение показалось ему странным и мистическим. Повернувшись, он мельком глянул на Серёгу. Тот, опустив голову, уставился в пол и совершенно не реагировал на происходящее. Тяжело вздохнув, Семён тоже поник головой. Всё было ясно без слов.

Вскоре со двора донёсся звук сирены и, через пару минут появились служители фемиды, говоря иными словами: блюстители порядка. Несколько полицейских с автоматами и в касках вошли в дом, и опер в штатском сразу приступил к делу.

Глава третья

На этапе

— Именем Российской Федерации Антипов Семён Андреевич приговаривается к семи годам лишения свободы в лагере строго режима.

Как холодный душ подействовала на него речь прокурора, но делать было уже нечего. Впереди был только этап. В сизо он сидел среди разношерстный компании. Были тут и первоходки, как он сам, но были и рецидивисты. Знакомство с этим миром закулисья у него проходило спокойно. Кое-что он уже знал ещё с воли, а здесь успешно пополнял свои знания о тюремной жизни. В этом даже была какая-то романтика. Серая будничная жизнь родного посёлка теперь казалась такой далёкой и неинтересной, а будни в камере следственного изолятора были полны новизны и внушали новоиспечённому зэку изменения в жизни. Конечно всё это было юношеской блажью и глупостью, но Семён в тайне даже гордился, что оказался на нарах среди осуждённых. Ему казалось, что в его жизни наступила пора, знаменующая собой новый этап его становления, как личности. Не способный критически оценивать свои поступки и решения, он жил стереотипами, сформированными в среде гопников и люмпенов. Да и где ему было научиться, критически оценивать окружающее, если он и был плоть от плоти этого самого мира рабочих окраин. Блатной шансон и гопота, пошлая агрессивная среда, где он вырос сформировали в нём тот тип молодого человека, который героизировал человека тюрьмы и считал всех остальных противниками, недостойными внимания.

После оглашения приговора, он только раз встретился с матерью, когда та пришла на отправку этапа. Мельком, среди толпы, он разглядел её уставшее, осунувшееся лицо в сером, поношенном плаще и тёмном платке. Она стояла в скопище людей и с тоской смотрела, как её единственный сын покидал её навсегда. Тогда Семён не знал, что видит её в последний раз. Через полгода она умерла. Иллюзии о романтике арестантской жизни развеялись очень быстро, и суровая реальность заявила о себе решительно и безапелляционно. Вагон, до отказа набитый зэками, стуча колесами, отправился на восток. Жизнь в ограниченном пространстве особыми прелестями не отличалась. Давление опытных зэков сразу всё поставило по местам. На этапе, в пересылке их постоянно шмонали менты. Это процедура отличалась крайней жестокостью и бесцеремонностью. Посадив зэков на корточки и, заставив закинуть руки за голову, охранники грубо вытряхивали всё содержимое сумок и рюкзаков осужденных на землю и рылись в вещах. Всё это заключённые безропотно сносили.

Автозак подъехал к перрону в назначенный срок. Семён сидел в будке среди других осуждённых, когда снаружи отчетливо донесся голос из репродуктора:

— На вторую платформу прибыл пригородный поезд номер сорок семь сообщением… Граждане будьте осторожны! До полной остановки состава…

Семён замер, прислушавшись к шуму за стенами машины. Конвой засуетился, и вскоре машина, дав задний ход, остановилась. Дверь открылась, и громкий собачий лай возвестил о начале погрузки. Офицер поднялся по ступеньке и что-то невнятно пробормотал солдатам. Те внимательно прослушав, повернулись к решетке. Вскоре снаружи громко раздалась команда:

— Выходим по одному. Шаг влево, шаг вправо — попытка к побегу. Стреляем без предупреждения. Пошёл!

Семён весь сжался и рефлекторно схватил ручку рюкзака. Голос грубый и властный сразу поставил его перед фактом: свобода осталась там, за стеной, впереди — только лагерные будни.

Перепрыгнув из будки автозака в тамбур спецвагона, Семен быстро повернул в вправо. Узкий коридор, заполненный зеками, тянулся вдаль, казалось до бесконечности. Решетки из толстой стальной арматуры наглухо закрывали окна и двери в купе-камеры. Семён машинально шёл вперёд пока не оказался перед раскрытой настежь камерой. Конвойный грубо толкнул его внутрь. Четыре полки-нары и наглухо закрытое окно обступили его со всех сторон. Через пару минут ещё три зека оказались рядом с ним, и охранник закрыл дверь. Осужденные громко стуча каблуками по железному полу, быстро двигались по коридору, заполняя оставшиеся камеры. Вскоре загрузка закончилась. Офицер с конвойными прошёл вдоль вагона по списку, перечисляя фамилии заключённых. Через полчаса проверка закончилась. Офицер бодро отчитался перед майором.

Глянув сквозь решётку в пустой коридор, Семён опустился на скамью. Сокамерники уже расположились по своим местам. Загремела площадка тамбура, и дверь вагона громко захлопнулась. Проводники закрылись в своём купе. С тоской вглядываясь в кусочки вольной жизни в зарешёченном окне, Семен мысленно прощался со всем, что осталось там, в прошлой жизни. Он понимал, что ничего хорошего впереди его не ждёт. Семь долгих лет вдали от родных и близких, от всего к чему привык с детства. Вдали от всего, что составляет твою сущность, которое теперь кажется таким недостижимым и потерянным навсегда. Даже Серёга, СТО, где они работали вместе, уплыли в небытие, медленно исчезая в дымке прошлого. Действительно, только здесь, в вагоне, с закрытыми окнами, он с пронзительной болью в груди осознал всю тяжесть и безнадёжность своего положения, отчего хотелось заплакать и зарыться в объятьях родного и близкого человека. Но эта сентиментальная блажь быстро прошла, и он трезво окинул взглядом окружающее. Вагон, колыхнувшись, дернулся и, задрожав, сдвинулся с места. Поезд медленно и неумолимо стал набирать ход.

Жизнь продолжалась. Зэки, соседи по несчастью, уверенно обживали новое пространство. Сафон, весь разрисованный как иконостас наколками, уверенно заговорил, обращаясь к Семёну:

— Кислый, ты чё затух? Мамку родную вспомнил? Кончилась твоя прежняя жизнь. Погребай ближе, хавать будем.

Семён молча подсел к столу. Так, совершенно буднично и незаметно, он получил своё новое имя-кликуху: «Кислый», которая на много лет вперёд определила его будущность в иерархии лагерной жизни. Развязав рюкзак, он достал скромные припасы, которыми снабдила его мать в нелегкую дорогу. Булка ржаного хлеба, килька и шмат сала появились на столе. Мужики тоже вытаскивали свои пожитки, понимая, что крысятничать тут бесполезно.

Расстелив уверенной рукой газету на столе, бывалый зэк по кличке Дядя Жора (как вскоре узнал Сеня) быстро разломал хлеб. Его сподручный Сафон, юркий и вьедливый тип разрезал сало и открыл консервы. На столе появились чеснок, солённые огурцы, колбаса и пирожки. Семён давно не ел, и это изобилие просто взорвало его пищеварительный тракт. Хоть все были голодны, никто пока не притронулся к еде. Дядя Жора пронзительным взглядом обвёл сокамерников, пристально рассматривая каждого. Без всяких сомнений, он был здесь авторитет. Ему не надо было прилагать никаких усилий, чтобы установить свою власть. Жизненный опыт и многочисленные ходки сделали из него великого стратега и тактика, для которого раскусить любого мужика ничего не стоило. Глянув на человека, он уже знал чем он дышит и что собою представляет. Фактически, от него нельзя было ничего утаить. Он как удав, видел каждого насквозь, как рентген, готовый в следующее мгновение проглотить жертву.

Семён совсем потерялся от взгляда этого человека. Но в тесном купе нельзя было никуда деться от этого монстра, и он затаившись, сидел смирно с краю. Четвёртым в камере был мужчина лет тридцати. Бледный, крепкого сложения, с карими, глубоко посаженными глазами, он молча следил за происходящим. Аккуратно постриженные тёмные волнистые волосы придавали ему интеллигентный, респектабельный вид. По всей видимости, он тоже был первой судимости.

Парень тоже достал из своей сумки продукты и разложил на столе. Паштет, колбаса, сыр и шоколад аккуратно расположились с краю. Сафон оценивающе окинув взглядом провизию, многозначительно посмотрел на патрона. Оба без слов сразу сообразили: кто здесь достоин внимания, а кто так себе, попутчик. Сафон, хитро ухмыльнувшись, сразу обратился к парню, совершенно игнорируя Семёна. Их нельзя было провести. Они чуяли добычу сразу. А с Семёна — что взять? Только — анализы. Поэтому не теряя времени даром, они сразу обступили состоятельного клиента.

— Статья какая, фраерок? — с хитрой улыбкой на лице спросил Сафон незнакомца. — Как звать-величать? Поганяло есть?

Молодой мужчина, немного замешкавшись, ответил:

— Статья 109, пунк 3. Илотов Борис. Первая судимость.

Сафон знал весь уголовный кодекс наизусть. И каждая статья и пункты не вызывали у него никаких вопросов. Это было просто феноменальное знание. Тюремные законы, всякие прописки и прочее были для него давно пройденным этапом и теперь нисколько его не интересовали. Ставить новичка в глупое, унизительное положение уже не доставляло ему никакого удовлетворения и радости как прежде. Просто он уже стал совсем другим человеком и эти жлобские приколы нисколько его не радовали, а наоборот раздражали. Он называл их дешёвыми г… тёрками. В глубине души он был человеком творческим и старался подойти к решению этого вопроса по-новому и с вдохновением. Он прекрасно понимал состояние вновь прибывшего осуждённого, и для него он был просто материал с которым ему предстоит работать. И не просто работать, а творить, как это делают гениальные режиссёры в своих не менее гениальных фильмах. В такие моменты, он по-настоящему ощущал себя творческой, неординарной личностью, способной сделать что-то необыкновенное и талантливое. Дядя Жора, обделённый такими способностями, всегда с каким-то внутренним трепетом и восторгом ожидал этих представлений. Ведь тюремная жизнь очень бедна событиями. И представление, которое готовил Сафон, всегда собирало полный аншлаг. Безусловно, он был профессионал в своём деле. Но во всех таких комедиях ни о каком искреннем сочувствии и понимании к потерпевшему не может быть и речи. Тюремный мир жесток и практичен. Там нет места никаким сантиментам и прочим любезностям. Всё здесь подчинено суровым законам выживания и приспособления.

Сафон подсел ближе к Борису и с сочувствием посмотрел на него. Это сразу смутило парня. Он прекрасно понимал, что это наигранно и лживо. Сафон весь испещрённый наколками с головы до пят, никак не мог вызвать у любого человека никакого доверия. И Илотов с опаской поглядывал на этого подозрительного типа из другого мира. Сафон, как заправский психолог, всё уже давно прочитал в глазах этого фраера. В его коварном мозгу давно созревал хитроумный план как развести этого лоха.

— Ну, статья так себе. Будешь примерно себя вести, по УДО через пару годков выйдешь. Ничего, и на зоне люди живут. Давай, садись ближе, хавать будем. Эй, Кислый! Я же тебе сказал, подгребай сюда. Чё ты жмешься там, как целка.

Окинув купе-камеру взглядом, он хитро ухмыльнулся. Дядя Жора угрюмо поглядывал на него. Он знал, что этот пронырливый тип уже готовит новый подвох. И как великий стратег всё решил сделать талантливо. Положив руку на плечи интеллигентному парню, доверительно заговорил:

— Боря, ничего, я тоже когда-то первый раз катил по этапу. Переживешь. Это не страшно. Видишь — VIP купе. Даже кондёр есть! А мы ведь совсем в других условиях ездили. Нас как селёдку набивали в вагоны и гнали сутками без перерыва. Ну да ладно. Что мы всё о грустном. Хорошо сидим, братва. Только чего-то нам не хватает. Надо бы вспрыснуть такое дело, пацаны. Я бы поставил, да с баблом у меня проблемы. Если, ты Боря имеешь какие-нибудь копейки, давай — я организую. Нет проблем.

Борис с удивлением посмотрел на бывалого зэка. Семён тоже с уважением уставился на него. Сунув руку в кармане, достал несколько купюр. Сафон, хлопнув в ладоши и, с удовольствием потерев ими, сразу схватил бумажки. Постучав по двери, он вызвал охрану и организовал выпивку. Через минут пять, бутылка уже стояла на столе.

Весело улыбаясь, Сафон разлил водку по стаканам. Семён скромно сидел с краю и размышлял над увиденным: «Нормально. На зоне тоже жить можно. Никаких прописок и прочих заморочек, о которых говорили там, на воле. Главное — жрать, выпить есть, а остальное всё приложится». Такие тёплые думки блуждали в его голове. А Сафон многозначительно переглянулся с дядей Жорой. Тот молча посмотрел на него и отвёл взгляд. Они понимали друг друга без слов. Это была организованная устойчивая преступная группа, именуемая в просторечии банда.

Илотов тоже поддался этой идиллической обстановке. Скорее всего, он был сильно чем-то подавлен и находился в стрессовом состоянии. Он не замечал окружающего и был поглощён своими думами и переживаниями, которые полностью довлели над ним. В этой обстановке Сафон чувствовал себя, как рыба в воде. Он прекрасно понимал, что жлобские архаические приёмы из прошло не подойдут для данного конкретного случая. Поэтому он действовал находчиво и оригинально. Не тот человек Илотов, чтобы на него наезжать по-простому. Тут нужен тонкий замысловатый подход. Подняв стакан, он просто и непринуждённо заговорил:

— Ну, парни, за вашу новую жизнь. Пусть она сложится ровно и без ненужных трудностей.

Опрокинув бокалы, мужчины дружно принялись за еду. Сафон, положив тонкий ломтик сала на хлеб, с удовольствием откусил кусок. Дядя Жора, не спеша намазал хлеб маслом и положил сверху кусочек колбасы. Семён и Боря тоже бодро приступили к трапезе. Всё было мирно, по-домашнему. Откинувшись назад, Сафон на минутку перестал жевать. Затем, взяв бутылку вновь разлил водку по бокалам. Окинув всех лукавым, весёлым взором, хитро улыбнулся:

— Хорош жрать. Давай тяпнем по маленькой.

Через мгновение, сморщившись, громко крякнул и вновь обратился к Борису:

— Ну и как ты себе эту статью набедокурил? Бухой на джипе рассекал?

Илотов, подняв глаза, о чём-то задумался. Было видно, что эти воспоминания просто сводили его с ума. В его глазах была невыразимая мука, которую нельзя было никак скрыть. Только время могло залечить эти душевные раны. Сафон, понимая, что вопрос оказался не кстати, сразу спохватился и примирительно заговорил:

— Понимаю. Можешь не говорить.

Илотов опустил глаза, и слезы медленно потекли по его лицу. Такого оборота никто не ожидал. Никто не смотрел на него, понимая, что с человеком действительно творится что-то неладное. И самое лучшее в данный момент — это оставить его в покое. Борис совсем раскис и, заикаясь, часто всхлипывая, сбивчиво пробормотал:

— Не могу её забыть. Как живая стоит перед глазами. Это я убил её.

Закрыв ладонями лицо, он зарыдал, нервно подёргивая плечами. Все вокруг замолчали, поражённые глубиной и силой чувств молодого человека. Немного успокоившись, Илотов наконец открыл своё мокрое от слёз лицо. Его воспалённые глаза практически никого не замечали вокруг, и смотрели в одну точку. Но мысленный взор его устремлён был куда-то вдаль, далеко отсюда. Туда, где была та, которую он потерял навсегда. Часто всхлипывая и прерываясь, он поведал сокамерникам свою историю.

Сумерки. Тёмный безмолвный лес за окном. Нудный осенний дождь монотонно стучит по листьям, по стеклу машины. По шоссе на огромной скорости мчится автомобиль, освещая фарами мокрый асфальт. Впереди крутой поворот. Знак на обочине показывает, что надо сбросить скорость, но водитель только сильней сжимает баранку и уверенно жмёт на газ. Вдруг машина с разгона влетает в поворот и прямо перед ним капот и лобовое стекло автомобиля. Удар чудовищной силы переворачивает черный мерседес, и свет меркнет в глазах. Через некоторое время Илотов очнулся и посмотрел вокруг. Он висел на ремнях безопасности вниз головой. Первой мыслью, которая возникла в его мозгу было: «Где Зоя? Жива ли она?» С трудом повернув голову, он с ужасом разглядел, что её нет на сиденье рядом. Окно разбито, дверь оторвана. Превозмогая боль, он отстегнул ремень безопасности и свалился вниз. Ударившись головой, на мгновенье вновь потерял сознание. Очнувшись, с трудом вылез из машины. Сломанные кусты, помятая трава и изрытая, скомканная земля вокруг сразу вернули его в реальность. Метрах в десяти-пятнадцати от него лежал вверх колёсами другой автомобиль. Борис, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, с ужасом приблизился к нему. Молодой мужчина лет тридцати, миловидная девушка лет двадцати пяти и двое маленьких ребятишек лежали без движения на пожухлой траве. Холодные, мраморные лица сразу поразили Илотова своей безжизненной отчуждённостью и покоем. Их души уже покинули этот суетный мир и вознеслись высоко в небо. Оцепенев от ужаса, он стоял и безмолвно взирал на это страшное зрелище, ещё до конца не осознавая всю глубину трагедии, которую он совершил только что. Все его мысли, чувства, желания и амбиции, которые ещё несколько минут назад наполняли его естество, исчезли, испарились безвозвратно. И только эта картина напрочь запечатлелась в сознании Бориса, чтобы навсегда и бесповоротно изменить его жизнь.

Прошло довольно много времени, прежде чем он очнулся от оцепенения. Оглянувшись по сторонам, Борис с пронзительной болью в сердце вспомнил: «Где Зоя? Жива ли она?» Уже смеркалось. И всё трудней было разглядеть что-то вокруг. Лихорадочно осматриваясь по сторонам, он быстро пошёл вперёд, как-будто чуя, где лежит его любимая девушка. В кустах, под крутым откосом дороги он разглядел контуры её тела. Подойдя ближе, содрогнулся от увиденного. Вся в крови, испачканная грязью и присыпанная комьями земли и листьями, она лежала, беспомощно раскинув руки. Борис не до конца ещё понимал происходящее, но горе широким потоком уже вливалось в его легкомысленную, самонадеянную душу.

Сверху сверкнули фары, и рёв двигателя вернул его в реальность. Скрипнули тормоза и хлопнула дверь. Уверенный мужской голос разорвал тишину:

— Авария. Там, внизу. Смотри две машины. Кажись никого в живых нет. Скорую вызывай, МЧС и ментов.

Все эти месяцы он прожил как в бреду. Чисто механически делал всё, что от него требовали и никак не мог выйти из этого состояния. Родители Бориса, мать и отец, братья старались внушить ему, чтобы он выбрал правильную линию защиты и полностью доверился опытному адвокату. Но он ходил как чумной, и на все попытки родственников образумить его, ничего не предпринимал. Даже родители Зои, убитые смертью единственной дочери, с болью смотрели, как изменился Борис. Он закрылся в себе и перестал реагировать на окружающее. Ему было совершенно всё рано, что будет с ним. Даже если бы его расстреляли, то он нисколько об этом не пожалел бы. Он был полностью опустошён. Зоя была для него всем. А он так глупо и самонадеянно потерял её раз и навсегда. Это был удар, который сломил его окончательно. Хотя говорят, что время лечит, но тут был совершенно другой случай. Борис потерял не только любовь, а цель и смысл всей своей жизни. Без Зои всё померкло для него вокруг. Мир поблек и потерял свою новизну и неповторимость. Он жил только воспоминаниями. Как наркоман, он грезил наяву. И это состояние, хоть на мгновение, облегчало ему жизнь. Образ любимой девушки всплывал перед ним и, бывало, он разговаривал с ней не во сне, а наяву. Заметив эти изменения, родственники Бориса забеспокоились и обратились к специалисту. После осмотра, врач посоветовал ему сменить обстановку и поехать куда-нибудь на море или в горы. Но судебные слушанья закончились, и его отправили в лагерь. Все усилия родных хоть как-то облегчить его судьбу ни к чему не привели. Состав преступления был на лицо. Сильный общественный резонанс не дал возможности адвокату добиться смягчения приговора. Да и родственники погибшей в аварии молодой семьи, снедаемые безутешным горем, не могли простить Илотову его ошибки и приложили максимум усилий, чтобы спрятать его в тюрьму надолго.

Оказавшись в камере, в новой обстановке, он даже почувствовал небольшое облегчение от своих душевных мук. Но боль утраты близкого, любимого человека всё равно изводила его ежедневно, ежечасно. Жизнь среди осуждённых в сизо, этап — всё это заставили его как-то встрепенуться. Ведь тюремный порядок, режим заставляли его хоть на время, забыть ужасную трагедию, которая не давала ему покоя ни днём, ни ночью.

В тот роковой день, он пригласил Зою в уютный ресторанчик с прекрасной французской кухней. Они весело провели там время. В этот волшебный вечер он сказал ей, что пора задуматься о свадьбе и подарил возлюбленной изумительное колечко с изумрудом. Разгорячённый, выпил пару бокалов вина, хотя был за рулём. Зазвучала песня в исполнении Patrizio Buanne Bella Bella Signorina, и он пригласил её на танец. Обняв за талию Зою, Борис тихо повел её в круг. Девушка вся сияла и рделась от счастья, наполнявшего её маленькое пылкое сердце. Борис и сам был поражён тем состоянием, той аурой, которая исходила от любимой девушки. От внезапно нахлынувшей волны страсти, он обнял Зою и нежно поцеловал в щеку. Девушка ещё больше загорелась и глаза её засияли тем пылким огнём счастья, которое невозможно скрыть. Это был незабываемый вечер. Борис, как заколдованный, вновь и вновь в своих снах и грёзах наяву возвращался к этому удивительному вечеру. Как кассету, как диск с любимым фильмом, он до бесконечности прокручивал в памяти картины того рокового дня. И каждый раз, в конце просмотра, слезы невольно наворачивались ему на глаза. Осознание того, что он уже никогда не увидит Зою, просто сводили его с ума. Фактически, он был на грани психического срыва. В таком состоянии он легко мог решиться на самоубийство. Но суета с судом, камера предварительного заключения, все эти разговоры с адвокатом, родными, заключёнными несколько сбавляли накал в его душе и хоть на время отвлекали от страшных, роковых дум.

А вагон, стуча колёсами на стыках, бежал по рельсам, все дальше унося пассажиров от родных мест. Дядя Жора и Сафон внимательно слушали исповедь молодого зэка и делали свои выводы. Они прекрасно понимали состояние Илотова, его душевные муки. Но это нисколько не смущало их. Насквозь пропитанные тюремной психологией выживания, они были чужды всяким сантиментам и душевным переживаниям. Все эти глупости (по их меркам) уже давно и окончательно отмерли в их душах, как атавизм, как ненужный аппендикс. Они без всяких колебаний определились в своей линии поведения и главным считали держать этого малохольного рядом с собой, как дойную корову. Ведь по всем признакам он был из состоятельного семейства и взять с него всегда можно было что. Семён тоже слушал рассказ товарища по несчастью и делал свои выводы. По человечески ему было жалко парня, но трезво рассудив, он понимал, что Борис сам виноват в этой трагедии. «С жиру бесится, — подумал он, — гнать машину на полной скорости по мокрому асфальту, не зная что ждёт тебя за крутым поворотом — это полный облом. Значит так он любил свою девушку, что не ценил её вообще.» Невольно он вспомнил дом, который они ограбили и красивых девушек — подружек хозяйского сына. Со своей невзрачной, отталкивающей внешностью Семён знал, что ему никогда в жизни не удастся познакомиться с такой красавицей. От этой мысли ему стало тоскливо. Не видать ему такой жены, как своих ушей. Украдкой глянув на Бориса, он отвернулся и, от досады крепко стиснул зубы: «Вот таким уродам всё даётся сразу, без никаких усилий. На бери — не хочу! А они ещё кочевряжатся, выдумывают всякие небылицы. Всё есть, что тебе ещё надо! Живи и радуйся! Наслаждайся жизнью! Нет с жиру бесятся.»

Вспоминая свою жизнь в рабочем посёлке, он вновь и вновь прокручивал в памяти картины, знакомые с детства. Старый обшарпанный дом из силикатного кирпича. Замусоренный, заброшенный двор с ржавыми качелями на детской площадке, усыпанной битыми бутылками и окурками. Унылые, серые лица соседей, вечно недовольные и злые. Старухи на скамейках перед подъездом со своими бесконечными сплетнями и пересудами. Пьяные дебоши и драки по праздникам и субботам. А впереди — никакого просвета.

Борис сидел как в оцепенении и, не моргая смотрел в одну точку. Чтобы разрядить обстановку Сафон решительно разлил водку. Наполнив стаканы громко сказал:

— Ладно, братва, в жизни всякое бывает. Давай опрокинули.

И, лихо опустошив посудину, захрустел огурцом. Хлопнув Бориса по плечу, бесцеремонно предложил:

— Пей, былого не вернёшь. Руки, ноги, голова целы — ну и слава богу! Радуйся, что жив остался.

Сунув стакан Борису, он почти силой влил ему в рот алкоголь. Тот, чуть не поперхнувшись, проглотил содержимое бокала и закашлялся.

— Вот. Это другое дело, — уверенно и по-хозяйски заговорил Сафон, хитро подмигнув Семёну. — На, закуси, не сиди как неживой. Водка и жратва, что ещё нужно человеку для нормальной жизни. А представь — бросили бы тебя на необитаемый остров, где ни пожрать, ни выпить ничего нет. Это же тоска, голый вассер.

Повернувшись, он глянул на дядю Жору. Тот молча ел колбасу с хлебом, внимательно поглядывая на остальных. Семён тоже не ждал особого приглашения и, выпив водку, бодро закусывал. Борис немного опомнившись, тоже приступил к трапезе. Общество уголовников-рецидивистов, как нельзя кстати хорошо повлияло на него. Ведь эти простые естественные люди были чужды всяким искусственным сантиментам и переживаниям. Они прямо смотрели на вещи и не питали никаких иллюзий. Мир для них был, фактически, только в двух цветах. И они не очень себе ломали головы по тем или иным вопросам. Главное они считали цель. И, чтобы её достичь, по их понятиям есть множество возможностей. Моральные и этические стороны этих вопросов их мало волновали. Известная фраза «Цель оправдывает средства» — была для них лозунгом и, одновременно руководством к действию в этой жизни.

Вскоре водка закончилась, и Сафон откинулся назад. Дядя Жора тоже, обтерев губы и руки салфеткой, перестал есть. Семён без лишних напоминаний убрал со стола. Борис, порывшись в кармане, достал оттуда записную книжку. Раскрыв её, вынул оттуда фотографию. Внимательно разглядев её, обратился к Сафону:

— Это — она. Зоя! — тихо произнёс он. Сафон сразу приник к снимку. Не удержавшись, Семён через плечо товарища уставился на портрет возлюбленной Илотова. Молодая девушка в розовом платье с сумочкой в руке стояла под сенью ив. Тёмные волосы обрамляли овальное лицо. Нежная, милая она доверчиво смотрела в объектив камеры. Семён был поражён этим чистым лучезарным взглядом прекрасной женщины, что на миг совершенно выключился из реальности. Безусловно, она была умна, обаятельна и красива. Никогда раньше он не встречал таких девушек. С первого взгляда было ясно, что это просто перл, в который нужно вцепиться и никогда не отпускать. От мысли, что её уже больше нет на свете, у Семёна заныло под ложечкой. «Такую красавицу загубил, урод!» — невольно подумал он и зло глянул на Бориса. «Нет в жизни счастья! Мир не справедлив!» — в бессильной ярости беззвучно прошептал он.

— Ну, нормальная такая краля. Жора, глянь, деваха Бори.

Дядя Жора тоже посмотрел на фотографию погибшей. Через минуту, похлопав по плечу Бориса, успокаивающе заговорил:

— Бывает. Что поделаешь.

Что ни говори, это были простые, бесхитростные люди. Жизнь за колючим забором наложила на них свой отпечаток, но ни что человеческое не было им чуждо. Они понимали горе молодого человека, но суровые реалии их повседневной жизни диктовали не менее жестокие правила поведения. Надо было думать о дне насущном, и никакие смягчающие обстоятельства не могли повлиять на их решения. Сафон и дядя Жора практически смотрели на все эти вещи. Да, жалко парня, такую девушку потерял. Но в жизни случается всякое, а кушать хочется каждый день. Эта простая формула существования диктовала и свой стиль поведения. Семён тоже интуитивно понимал, что расслабляться не стоит. Тем более, что полагаться ему не на кого. А поезд стуча колёсами всё ближе приближал его к месту заключения. Через сутки он прибыл к месту назначения. Ранним утром, когда все ещё спали, в коридоре раздались шаги. Охранник открыл решётчатую дверь и властно скомандовал:

— Антипов, на выход с вещами.

Семён был готов, и сумка собрана ещё с вечера. Соскочив с полки, он быстро оделся и подошёл к двери. Сафон, откинув край одеяла, приподнялся на локте. Дядя Жора тоже поднялся с постели. Лишь Борис, укрывшись с головой, не подавал никаких признаков жизни. Семён посмотрел на попутчиков и тихо попрощался:

— Давайте, может свидимся ещё.

Сафон и Жора кивнули ему на последок. Дверь закрылась, и его повели по коридору.

Глава четвёртая

Лагерные будни

Было ещё темно, когда Семён вышел из вагона. Лай собак и грубые окрики конвойных сразу ввели его в реальность. Сквозь строй вооружённых солдат зэки быстро пробегали в автозаки, стоящие у стены. Майор в бушлате камуфляжной форме и военной фуражке резко скомандовал: «По одному — бегом в фургоны. Смотреть только перед собой. Сумки и баулы не оставлять. Шаг влево, шаг вправо — попытка к побегу — стреляем без предупреждения. Пошёл!» Всё было буднично и неинтересно. Автозак и машина сопровождения ехали по разбитой таёжной дороге, то и дело наскакивая на кочки и проваливаясь в ухабы. Вместе с Семёном ехало ещё несколько зэков. Никто ни с кем не разговаривал. Раннее утро и тряская дорога совсем не располагали к дружественной беседе. Путешествие затянулось на весь день. Только к вечеру добрались до пересыльной тюрьмы, где остановились на ночлег. Все совершенно выбились из сил и еле-еле волочили ноги, чтобы замертво свалиться на нары, грубо сколоченные из неотёсанных досок. Вонючая, загаженная камера была битком набита зэками. Все ждали своего этапа.

Семён кое-как добрался до свободного места и сразу свалился на нары, как убитый. Он даже не смотрел по сторонам, на это у него просто не было сил. Глаза слипались и он мгновенно уснул. Сколько он проспал — не помнил. Открыл он глаза, когда было уже светло. Оглянувшись по сторонам, заметил справа человека. Рядом с ним на нарах лежал пожилой зэк весь в наколках с измождённым худым лицом. Семён кивнул ему головой в знак приветствия. Тот чуть слышно проговорил:

— Какая статья, куда направляют?

Семён всё ещё не очнувшись ото сна осоловелыми глазами смотрел на незнакомца. Старик молча глядел на него. Антипов равнодушно ответил. Незнакомец, на мгновение задумавшись, внимательно посмотрел на Семёна и, не торопясь заговорил:

— Сидел я там семь лет. Как сейчас помню. Место гиблое, в глухой тайге. Не повезло тебе, даст бог, может и вернёшься ещё домой.

Семён, сразу очнувшись ото сна, с возрастающим волнением посмотрел на старца. Тот невозмутимо продолжал разглядывать лицо Антипова. От этого Семёну стало ещё тоскливей. Прогноз бывалого зэка полностью смутил его и выбил из душевного равновесия.

— Зона, вроде, не ментовская, а порядки — любого сломают. Там я ведь своё здоровье потерял. Был то я тогда здоровым, как бык. Арматуру гнул как проволоку. А вот ведь все почки отбили и тубик подхватил. Жить то, считай, мне осталось — всего ничего.

Семён весь сжался, как пружина, и с неподдельной страхом и предчувствием беды слушал рассказ старика.

— Кум там был, Соломон Матвеевич Сечин, не человек, зверь. Для него интерес в жизни — ни бабы, ни карты, ни водка и прочее. Для него главное — найти настоящего человека, не лагерных паскуд и всякие отбросы, а человека. И сломать его. Стереть в пыль. Это он делал с азартом. Это и есть его интерес в жизни. Главная цель существования на Земле.

Старик замолк и закрыл глаза. Семён с интересом стал рассматривать черты невольного попутчика. Изъеденный морщинами лоб, жидкие седые волосёнки, сохранившиеся кое-где на висках и затылке. Прямой, чуть с горбинкой нос, со следами перелома у основания. Узкие, посиневшие губы, явные свидетели близкого конца этого человека.