Бесплатный фрагмент - Инновационный переполох

Сломали Интернет

Интернет все-таки сломали! Катастрофа случилась в ночь на понедельник, поэтому утром многие оказались неумытыми и голодными. Некоторые даже отказались от личного авто и добирались общественным транспортом, не желая выпускать из рук виновато зависшие гаджеты. Офисы ожили как перед аудиторской проверкой — все куда-то бежали, что-то кричали, беспрерывно звонили телефоны. От гудения принтеров казалось, что через несколько минут бизнес-центры прорвут нависшую облачность блестящими крышами. Айтишники поменяли окрас с бледно-зеленых на цвет дубовой кроны. Серьги в их ушах раскалились и подозрительно потрескивали. У кулеров и кофе-машин образовывались очереди. Клининг-менеджеры и заместители генеральных по экологии офисов не успевали вычищать корзины для бумаг.

К обеду с бедой столкнулись любители селфи. Залитые накануне фото и видео с дорого подретушированной внешностью на фоне экзотических красот канули в неизвестность! Жизнь потеряла смысл! Зачем красиво сервировать правильный завтрак, если нельзя рассчитывать на лайки и восхищенные комментарии? Кому теперь нужна эта поездка в забытую миром Тарканьтьму, если на репортажах нельзя раскрутить трафик? Куда девать с таким трудом добытый абонемент в престижный фитнес-центр, если невозможно словить хайп от фото знаменитостей?

В это же время проснулись копирайтеры. Кликнув по иконке, обнаружили угрожающую надпись: «Интернет не работает». Не веря глазам, они звонили провайдерам, метались от гаджета к гаджету — безуспешно!

Через два дня офисы банков будто провели единый ребрендинг. Редут бронированных машин окольцовывал не только здания банков, но и прилежащие к ним дома. Внутри царила неразбериха. Сотрудницы офисов в серых блузах вытирали стекающий пот мокрыми шарфиками. От окошек доносились крики:

— Больше тысячи в одни руки не даем.

— Куда вы третий раз в очередь!

— Какой технический перерыв? Что кассирше перезагрузить надо?

Банкоматы вместо денег выдавали бумажку с надписью: «Держитесь».

Через неделю улицы городов заполнились странными людьми. Любители селфи, с отпавшими ресницами, отвалившимся ногтями и стекшиму к уголкам губ ботоксу, что придавало их лицам особенно жалостный вид, приставали к прохожим с просьбой сказать, что они им нравятся. Они протягивали фото и просили поставить «плюсик» под ним.

Рерайтеры выбирали жертву, и, следуя за ней по пятам, повторяли все, что та скажет. Копирайтеры упражнялись в творческом пересказе услышанных реплик.

Учительница плакала на уроке над содержанием задачи. Рыдая, повторяла: «У Светы три конфеты, у Коли — четыре. Кто мне скажет, кому вообще нужна эта информация?»

Ночью задержали обезумевшего специалиста по СЕО-продвижению. Он громил витрины бетонными шарами, которые с диким криком вырывал из ландшафтных композиций. С криком: «вам необходимо семантическое ядро», оптимизатор разбивал ими оконные выставки.

Пенсионерки, оторванные от виртуальных ферм, вскрывали дворовый асфальт, засаживая парковки морковью.

Тролли выходили ночью. Невзрачные, дрожащие, они бродили по городу с листами, на которых были написаны оскорбления. Догнав прохожего, шипели ему в лицо бранное слово и быстро убегали. Убежать удавалось не всем… В травмпунктах скапливались очереди.

Мальчик Петя испытал настоящий шок, узнав, что лайки — порода собак, а мыши — животные.

Никогда еще психиатрические клиники не испытывали такой бум соискателей на должность санитаров.

Баба Груня, торговавшая на остановке укропом, решила сменить имя. Целыми днями рядом с ней останавливались красивые мужчины на роскошных автомобилях и что-то спрашивали. Через неделю она отзывалась исключительно на «Окейгугл», решив, что это комплимент.

Воспитательницы три часа собирали детей во дворе. Место притяжения с активным вай-фай больше не работало!

Наступила новая реальность…

Экспрессия обреченности

«В парке сожгли Мисс чучело России». «Певица Бикинка вновь сменила имидж, окрасив волосы в черный цвет». «Известный шоумен подал иск в суд за сомнение в своей божественности». «Асфальт растаял вместе со снегом».

«Ученые подсчитали, сколько хлеба можно употреблять в день», — прочитав заголовок, Наум Семенович заметно оживился.

— Машенька, — обратился он к супруге, расчленяющей овощи с нездоровым азартом, — Машенька, вот тут ученые пишут, что хлеб есть можно.

— Выбрось газету! Это пишут враги, задача которых свести нас в могилу нездоровыми советами. Овощи, только овощи в сыром виде!

— Душенька, не могу я есть капусту с морковкой, мне бы котлетку. Не поверишь, слабость такая, ноги заплетаются. Вот сегодня шел в душ, а пришел опять на кухню. Куда бы ни пошел, оказываюсь у холодильника. Вот ведь парадокс, знаю, что кроме морковки и капусты ничего не найду, а руки сами тянут дверцу.

— Безвольный ты, Наум, — стук ножа стал ожесточеннее.

— Может блинов, праздник же?

— Будут тебе блины, завтра будут в фитнес клубе. Железные, в ассортименте.

— Нет, я до него просто не дойду. А помнишь, раньше к нам всегда приходили гости, ты накрывала шикарный стол…

— Почему приходили, некоторые и сейчас приходят.

— В первый и последний раз, капуста и гостеприимство не совместимы.

— Нельзя жить пищеварением!

— Но и без него невозможно, — Наум Семенович косился на ящик, в котором хранился кошачий корм. Но супруга не покидала кухню и на минуту.

— Эгоист ты, Наумка. Внучка на следующий год в школу пойдет, а там сейчас новое требование: родители, бабушки и дедушки должны сдавать нормы ГТО, а тебя стыдно к снарядам допускать, — Мария Леонидовна насыпала домашнему любимцу, коту Бицепсу полную миску хрустящих шариков.

«Уточка и курочка», — затянулся съедобным амбре хозяин. Бицепс хрустел и нагло косил желтый глаз, отбивая хвостом песню превосходства.

Тропинки, змеившиеся между припаркованными автомобилями, ведут либо к фитнес центрам, либо к пивбарам, жмущимся к очагам моды на здоровье. У входа в спортзал привычно многолюдно. Из подъезжающих машин выходят субтильные юноши и девицы с сумками, скользящими по тощим плечам.

«Жаль, что я не живописец, — думал Наум Семенович, открывая дверь бара, — я бы с них лица мучеников писал. Экспрессия обреченности, будто на встречу с фатами, а не к беговой дорожке».

За столиком в самом дальнем углу сидел Кирюха, молодой сосед с третьего этажа. Науму Семеновичу он явно обрадовался, призывно отодвинув стул.

— Вот, пропиваю греховное прошлое, — судя по голосу, поминки были в разгаре.

— Что так? — Наум Семенович жадно набросился на орешки, сухарики, кальмары — нехитрую закусочную снедь.

— У нас новый хозяин. Купил агентство вместе с нами, подневольными. С завтрашнего дня ни-ни, — сосед наполнил кружку янтарной жидкостью.

— ???

— С завтрашнего дня все сотрудники веганы, ни грамма мяса, алкоголя, ну и прочих радостей.

— Это что за веганы такие? Вегетарианцы?

— Одержимее, соседушка, одержимее. Это ни мяса, ни рыбы, ни яиц, молока, меда. Представь, даже вещей из кожи и меха. Отказался от всех заказов, ему противно рекламировать мясокомбинаты и творожки. Убеждали его, убеждали, что в творожках современных ни капли молока, все она, родная пальма — ни в какую!

— А почему ты не уволишься?

— Куда идти-то? Это тебе, сосед, повезло — дотянул до пенсии, теперь человек свободный! А нам? У меня приятель вообще перешел на солнечную энергию.

— Это как?

— Хозяин бретарианцем оказался. С утра весь офис на крышу выгоняет, заряжаться. Сотрудники в перерыв в забегаловки, как на явочную квартиру, переулками пробираются. Все выходные — совместный отдых на природе, в любую погоду, от зари и до зари. Нормативы ГТО проверяет каждый месяц, а нашему только справку из фитнес клуба принести надо.

— А как же ты? — Наум Семенович покосился на заметный животик собеседника.

— Ерунда, хозяин этого пункта металла — мой одноклассник. Кстати, пивбар тоже его.

Домой Наум Семенович шел почти счастливым.

«Подумаешь, очередная блажь супруги, не такое переживали. С сегодняшнего дня никаких морковок, капусток. Только неправильные продукты и прогулки в сквере по вечерам, заслужили — ПЕНСИЯ».

Мурашка. Триллер

Спасибо неизвестным авторам за вдохновение:

«Она превратилась в одну-единственную огромную мурашку и сказала «да»

«Схватив его за запястье, Эмми оторвала его руку».

— Доктор, к вам можно?

— Входите, — привычно отозвался Апполинарий Ферамонович, врач высшей категории, ведущий прием в одной из дорогих столичных клиник.

— Можно? — повторила просительница уже в кабинете.

Апполинарий Ферамонович, наконец, оторвался от монитора, на котором шли сокрушительные баталии. Перед взором известного и уважаемого доктора предстало нечто, он увидел… сугроб.

— Кхе-кхе, — издал первый звук светило медицины, протирая очки. Между тем сугроб перекатился по кабинету и расплылся в кресле для посетителей.

— Чем могу, — взял себя в руки светоч медицины, вспомнив о врачебном долге. А задолжал он вполне приличную сумму, такую, при которой негоже воротить свой ученый лик даже от пациентов-сугробов.

— Только вы мне можете помочь, — голос у сугроба был явно женский.

— Позвольте полюбопытствовать ваше имя, — Апполинарий Ферамонович пододвинул стопку медицинских карт.

— Венера Бездумная.

— Что вас беспокоит?

— Доктор, я превратилась в мурашку.

— Что-что?

— В мурашку. Нет, я не всегда нахожусь в этом скандальном состоянии, только рядом с мужчинами.

— Позвольте, но это невозможно… Аmyotonia, exos

— Как видите, — пациентка сорвала с себя белый балахон.

Ужасные складки кожи прикрывали конусообразное тело. Но самое страшное, что мышцы находились в постоянном произвольном движении. Бугры и впадины перетекали по аморфному телу с невероятной скоростью.

Впервые за многолетнюю практику, Апполинарию Ферамоновичу захотелось сбежать.

— Расскажите все по порядку, — уговаривал он пациентку, собираясь с духом, чтобы начать осмотр.

— Это началось в тот момент, когда я встретила Его, Героя моих грез. Доктор, не поверите, от одного его взгляда у меня поджимались пальчики на ногах. Все и началось с этих злополучных пальчиков. Он не обращал на меня никакого внимания, а мне становилось все хуже. Сначала пальчики на ногах, потом на руках, потом внезапно стала исчезать шея. Да-да, голова слилась с туловищем. До тех пор пока не превратилась в то, что вы сейчас лицезрите.

— Уважаемая Венера…

— Просто Венера, — сугроб-мурашка кокетливо хихикнула.

— Так вот, уважаемая Венера, случай, прямо скажу, редкий, науке доселе неизвестный.

«Надо менять сам подход к медицине. Теперь вы не просто медики — вы специалисты в области маркетинга. Помните, пациенты приходят к вам за надеждой и эту надежду, хоть и весьма иллюзорную, вы должны им подарить, заодно расширив уровень рентабельности нашей клиники», — пронеслось в голове доктора напутствие владельца медицинского учреждения.

— Но мы вам обязательно поможем, — голос Апполинария Ферамоновича обрел необходимую твердость.

Не обманули подруги, эта клиника — просто чудо. Венера Бездумная напевала, нанося макияж на хорошенькое личико. Эти таблетки совершили невозможное, она опять милая привлекательная женщина, вполне способная увлечь мужчину. Может, стоит уже попробовать? Правда, доктор предупреждал, что после приема препаратов должно пройти время. Но она чувствует себя такой сильной, такой уверенной.

Огни ночного клуба, как она скучала по ним. Для начала легкий коктейль. А вот и первая ласточка.

— Да, свободно.

Близость мужчины больше не травмировала ее члены, даже пальчики на ногах вели себя пристойно. Схватив мужскую руку за запястье, она оторвала ее…

Нанокостюм

Региональный министр Гордей Валерьяныч Златолюбов устало откинулся на спинку нового кресла.

«Ну-ка, что тут за режим релаксации с помощью акупунктурного массажа? — Златолюбов перебирал кнопки пульта управления креслом, — попробуй, разберись. Сложнее, чем целой отраслью управлять».

Министр поочередно включал подогрев ягодиц, растирание спины, вибрацию копчика, а нужная кнопка никак не находилась.

— Викуся, отмени на сегодня все встречи, — Гордей Иванович, наконец, оторвался от изучения тонкостей эксплуатации офисной мебели. Новая секретарша Викуся притягивала взгляд. Ее ножки, обтянутые какими-то замысловатыми узорчатыми чулочками, были на целых двадцать сантиметров длиннее ног Ольгуси, уволенной на прошлой неделе.

— Но у вас выездное совещание, пресс-конференция, — ботоксное великолепие свернулось от удивления трубочкой.

— Викуся, я повторять не люблю. Все отмени, значит, все. У нас рабочая встреча с Главным.

Златолюбов, наконец, нащупал акупунктурную кнопку. И под это мягкое покалывание в голову проникали довольно странные мысли. Ему вдруг захотелось вывести формулу математической зависимости между высотой женских ножек и служебной исполнительностью, всплывали какие-то забытые знаки, кружась в хороводе непонятных формул. И это кружение успокаивало, убаюкивало…

Гордей Валерьяныч проснулся за час до назначенной встречи бодрым, отдохнувшим. Пододвинув приготовленную папку, углубился в отчеты. Хоть Главный и пытался держать в тайне тему обсуждений, но конспиратор он был плохой. Очевидно, что говорить будут о результатах антикоррупционной кампании, проводимой в последний месяц. Истек срок креативных наработок по отдельным ведомствам. Златолюбов удовлетворенно просматривал документы. Отчет о подключении камер наблюдения за кабинетом. Чем не признак кристальной честности? Попробуй обвинить, если вот они, доказательства — записи в хронологическом порядке. Надо будет Гришке, который мне «хитрую» кнопку монтировал дополнительный бонус выписать. Очень удобно. Заходит желанный посетитель, нажимаешь на кнопочку — и все, камеры замирают, а паузы автоматически заполняются подходящим видео. До чего дошел прогресс!

Так, что у нас еще. В задании были оговорены мероприятиЯ, во множественном числе. Вот, сэкономил бюджету десять тысяч, отказавшись от функции иглоукалывания в массажном кресле.

Расходы на Викусю, опять-таки, гораздо скромнее запросов Олюси. Только вот как этот пункт обозначить? Может записать как оптимизацию кадрового состава?

Совещание проходило в малом зале, с отключенной связью.

«Как в старые времена», — думал Златолюбов, усаживаясь рядом с министром культуры Увертюркиным.

Как и ожидалось, члены правительства подготовили доклады об исполнении поручений. Таких инициатив, таких отчаянных шагов здание правительства не видело с момента основания. Министр здравоохранения Прозекторенков, к примеру, развелся с собственной супругой. Он подготовил целый доклад на тему о влиянии женщин на рост коррупционных интересов.

Министр сельского хозяйства Бурьянов поступил проще, пригласив наблюдателей из числа вечно бастующих у здания регионального руководства. Впрочем, наблюдатели ослепли и оглохли в первый же день. Такой медицинский казус Бурьянов объяснил плохой экологией в собственном кабинете, переместив ответственность на главного эколога Кабыжива.

Наконец слово взял Главный.

— Я ценю ваши старания по экономии бюджета, но подсчеты показали, что расходная составляющая за истекший период выросла почти вдвое. Оттуда, — оратор направил указательный палец к потолку, — требуют строжайшей экономии. Наша область принимает участие в секретном пилотном проекте под названием «нанокостюм». Сейчас вы заслушаете доклад одного из разработчиков, а уже с завтрашнего дня мы все приступим к исполнению.

На трибуну поднялся высокий угловатый мужчина в дешевом костюме. Какой-то сверток торчал у него из подмышки, а с руки, подобно бусам дикаря, свисали непонятные ремешки.

— Хочу предложить вашему вниманию новейшую разработку наших ученых — нанокостюм для контроля над подчиненными, — голос выступающего оказался довольно внушительным, — каждый из вас получит комплект офисной одежды. В него входят костюм классический, рубашки в количестве пяти штук и галстук. Весь месяц вы должны будете приходить на работу только в этом костюме. Вашим подчиненным раздадут браслеты контроля. Это новейшая разработка, считывающая более сотни параметров физических изменений. Пульс, температура, рисунок дыхания, невербальные сигналы, вся эта информация обрабатывается автоматически в режиме реального времени. В случае совершения противоправных действий сотрудниками, ваш костюм, который одновременно является приемником, получает определенный сигнал. Вы почувствуете что-то вроде легкого электрического импульса. Сразу оговорюсь. Это не окончательный технологический вариант. На данном этапе нет дифференциации взяток и, скажем, неэффективного использования бюджетных средств. Конечно же, сигналы, считываемые браслетами, различны, но основной носитель информации воспринимает как идентичный раздражитель. Иными словами, все действия ваших подчиненных, разоряющие бюджет, будут ощущаться вами как легкий электрический разряд.

Зал притих. Таких инноваций никто не ожидал. А оратор, между тем, продолжил:

— На то, чтобы исправить ситуацию, возместить ущерб, у вас есть ровно месяц. Через месяц мы встретимся с вами в этом зале, для того, чтобы подвести первые итоги и принять решение по массовому запуску нанокостюмов. Спасибо за внимание.

У пункта раздачи спецодежды члены правительства возмущенно обсуждали нововведение. Министр физической культуры Ленивцев кричал, что на его брутальную фигуру трудно подобрать соответствующий размер. Но оказалось, что костюмы изготовлены из какой-то суперсовременной ткани и идеально принимают форму тела.

Через месяц в том же зале, министры собрались на очередное совещание. По измученным лицам, мелким, нервным движениям, слегка поседевшим волосам, было заметно, что эксперимент дался им с трудом.

Они пугливо озирались по сторонам, ожидая Главного. Он вошел вместе с этим чудо-ученым. Парочка что-то весело обсуждала.

— Ликует, — прошептал Златолюбов Увертюркину.

— Как не ликовать. Слышал, долг региональный погасили.

— Ну и ну.

Ученый поднялся на трибуну.

— Уважаемые служащие, — обвел он зал удовлетворенным взглядом, — весь месяц мы с вами были участниками эксперимента государственного масштаба. Наши итоги впечатляют. Только за этот месяц удалось втрое поднять доходность бюджета. А сейчас мы перейдем к главной части, которая держалась от вас в секрете. Я дам сигнал и вы, с помощью наших нанокостюмов, сможете сами оценить собственную эффективность.

Ученый достал из кармана маленькую коробочку, покрутил ее в руках, и в тот же миг костюмы присутствующих стали расползаться прямо на глазах. Треск, шорох тонули в возмущенных криках. Бурьянов широкими ладонями прикрывал огромную дырку на животе. Прозекторенков, оставшись без рукавов, пытался спасти брюки.

— Уважаемые, эти прорехи сделаны руками ваших подчиненных. Сейчас мы видим картину вашего реагирования. Уверяю вас, все факты, по которым вы приняли меры, не повредили вашей одежде.

Златолюбов думал о том, чем прикрыть ягодицы, втайне наблюдая за Увертюркиным. Костюм соседа был пробит мелкими дырочками, буто изъеден молью.

«Конечно, что у него красть-то. Посмотрел бы я на него год назад, когда театр строили. А сейчас так, мелочь».

Слова ученого прозвучали как приговор:

— Разработка признана успешной. Со следующего месяца все служащие обязаны носить исключительно наши нанокостюмы. Ура, господа!

Кондукторша

— Оплачиваем проезд. Заранее готовим деньги. Женщина, что у вас? Проездной? Молодой человек! Молодой человек, я к вам обращаюсь, оплачивайте проезд. Не стоит делать вид, что спите. Давайте, давайте. Вот так-то лучше. Готовим деньги. На линии работает контролер.

Господи, как я их ненавижу, всех: молодых, старых. Вот куда эта бабулька с утра намылилась? И без нее не протолкнуться. Сидела бы дома, смерти у окошка ждала.

— Молодой человек, что у вас? Проездной? Девушка, девушка. Сидят в своих наушниках, ничего не слышат. Готовим деньги на проезд.

Кто придумал этот общественный транспорт? Нет денег на приличный автомобиль, ходи пешком. Ведь была же идея, центр города для таких уродцев, как этот наш трамвай, закрыть. И что этому быдлу в центре делать? Там — элитные магазины, административные здания, где этот сброд никто не ждет. А какие кафе и клубы. Как же я любила поклубиться!

— Молодой человек, вы не оплатили. Бабушка, где ваш билет? Знаю, что бесплатный проездной. А где он? Дома забыла? Вот и иди до дома пешком. Иди, иди, меня не волнует, что до него еще три остановки.

Уф, высадила старуху. Ты посмотри на этих пассажиров, косятся, осуждают. А за бабушку никто и не вступился. Так чем я вас хуже? Что, жалко стало мелочи за эту ходячую покойницу из своего кармана? Вот и не сверкайте глазками.

— Мужчина, мужчина, оплатите проезд. Да мне все-равно, куда вы едете, хоть на похороны. Заплатите пятнадцать рублей, и катитесь до своей больницы. Что? Не больница, роддом? Ну тогда тем более. Какое мне дело да вашей жены? Мне абсолютно все-равно, кто там у вас рожает.

Хотела бы посмотреть на ненормальную, которая осчастливила этого недоумка отцовством. И куда им плодиться? Себя обеспечить нормально не могут. Самое поганое, в этой моей новой жизни, это запахи и липкие поручни. Я ведь даже есть не могу, дома по целому часу руки отмываю, прежде чем за стол сесть. Дом. Какой это дом? Это сарай для скотины. Мне еще говорили, что повезло, пусть маленькая, но отдельная. Коммуналку бы я не выдержала, это правда. Повесилась бы в первый же день. Впрочем, желание повеситься не пропало. После двухсотметрового коттеджа, двадцатиметровая лачуга. И как цинично приставы следили за тем, как собираю вещи. «Самое необходимое», да что они, эти девицы в форме знают о необходимом? Может, я жить не могу без аромата Caron’s Poivre. Вообще я считаю, что о женщине можно судить по ее духам. «Королева пряностей» — это мое, терпкое, таинственное с нотками перца, карри, тмина… Между прочим, маленький флакончик тянет на пару штук «зелени». Но откуда этим девицам в форме знать об этом? От них за версту несет разливной дешевкой. Я просто задыхаюсь в этом трамвае.

— Готовим деньги. На линии работает контролер. Мужчина, что вы меня толкаете?

Мужчина. Разве это мужчина? Какие у меня были мужчины в той моей жизни. Муж, конечно, не в счет. Он первым слинял за границу. Ведь знал, поганец, и даже не предупредил. Альбертик, мальчик мой. Где ты теперь? Какая матрона прикрыла тебя от невзгод нашей дрянной жизни? Помню, как впервые увидела тебя в стрип-клубе. Ты был молодым неопытным танцором и еще смущался под наглыми женскими взглядами. Это милое смущение сильно раззадоривало посетительниц. Они выскакивали на сцену, тянулись к тебе дрожащими руками и совали купюры под откровенные стринги. А знаешь, Альбертик, зрелище, действительно, завораживающее. Тело, разнузданное, свободное, имитирующее фрикции и лицо совращаемого младенца с распахнутыми удивленными глазами и пятнами румянца.

— Где ваш билет? Нет, мы не знакомы. И раньше не встречались.

Где мы могли с тобой, урод, встретиться? Тебя бы к моему кабинету на пушечный выстрел не пустили. Шутка ли? Министр транспорта области. Мы существовали в разных измерениях. Ты прозябал в своей «хрущевке» с анемичной женой, сопливыми ребятишками и ведьмой-тещей. А мой мир… Господи, эти недоумки вообще рук не моют? В чем они измазывают поручни? В своих соплях? На салфетки уходит добрая половина моей теперешней зарплаты, но три не три, а гадливость остается.

— Мамаша, оплатите проезд. Да, да, и за ребенка тоже. Кто вам поверит, что он дошкольник? Вы бы хоть рюкзак с него сняли.

Что за народ? Так и норовят обмануть. И ведь не последние же у нее эти пятнадцать рублей. А если и последние. Не надо было рожать, раз обеспечить не можешь. Я вот обошлась без счастья материнства, и ничего. Хотя может ребенок и разжалобил судью, и приговор не был бы столь суровым? Десять лет в этом проклятом трамвае, среди грязных, вонючих тел. А потом куда, если выживу? Друзей не осталось. Да и были ли? Знакомые избегают, как прокаженную, будто судимостью можно заразить. Да и мало их осталось в городе, на своих местах. По слухам, лишь юродивый наш, Павел Григорьич в своем кресле усидел. Но этот чудак всегда выделялся. Аскет недоделанный. Пока наши соревновались мощью Bentley и Mercedes, этот кретин на старенькой «Волге» к правительству подъезжал.

— Женщина, не толкайтесь. Что вы кричите на мужчину? Подумаешь, локтем задел. Да этот синяк среди прочих на вашем лице и не заметишь. Что вы обещаете ему дать? Думаете, он соблазнится? Вы лучше мне дайте пятнадцать рублей за проезд.

Не знаю, что еще держит меня в этом мире. Почему я с мазохистской настойчивостью продолжаю просыпаться каждое утро в четыре часа, мерзнуть на остановке в ожидании служебного автобуса, впихивать себя в грязное нутро тесного грохочущего трамвая и весь день ходить побирушкой среди этого стада. Может возможность в любое время погрузиться в воспоминания, а может просто надежда, что все это — лишь сон, и я обязательно проснусь в своей роскошной спальне под ласкающим шелковым бельем?

Молния сверкает дважды

Наконец Амадей Виссарионович Тугощеков остался один в своем кабинете. «Эти совещания так утомительны», — оправдывал он третью порцию коньяка. Не успел Амадей Виссарионович насладиться послевкусием благородного напитка, как раздался телефонный звонок.

Трубка, голосом вице-губернатора, диктовала указания по поиску этнографически ценных объектов для развития туризма.

— Каких, каких объектов? — переспросил Тугощеков.

— Что вы там, у себя в районе, пьяные с утра? — возмутилась трубка, — ценных в этнографическом смысле. Будем из губернии туристическую Мекку делать.

— Какую Мекку?

— Туристическую! — заорала трубка и отключилась.

Третий час колесил внедорожник главы района по заросшим грунтовым тропкам.

— Амадей Виссарионович, машину поцарапаем, смотрите какие кусты. Может домой? — протянул водитель Гришка.

— Нет, Григорий. Нам до зарезу Мекка нужна.

— Что нам нужно?

— Эх, темнота. Твое дело баранку крутить.

— Насколько я знаю, никаких Мекк в нашем районе никогда и не было, что машину по пустошам гонять? Да и гроза, похоже, собирается, смотрите, как сверкнуло. Не вовремя, ведь уборочная.

— Уборочная, — повторил Тугощеков, — уборочная…

«Убирают нашего брата, эх, убирают. Вот в соседнем районе Пташкина посадили, а уж казалось, в такие кабинеты вхож. Непотопляемый. Времена настали, никакой стабильности, кому верить? Любое неточное движение и ты уже Амадейка с приставкой экс. Хорошо, если не заключенный. Вот и трясись по ухабам, ищи непонятно что. Да и какие у нас могут быть туристические места? Разве что для любителей экстрима».

— Гриш, а Гриш, ты же местный, свой. Какие у нас тут легенды народ рассказывает?

— Да народу только дай посочинять. Ерунда все, сказки детские.

— Это уж мне позволь решать, что ерунда, а что дело региональной важности.

— Сказывали, к примеру, что жила в наших краях лет двести тому назад одна разбойница. Лихая баба, атаманша, Глашка — выворачивай кармашки. Говорили, что из этих мест родом. В молодости, будто, изнасиловал ее барин, а потом, как водится, в деревню к родителям сослал. А те от позора честили девку почем зря, вот и сбежала она в лес. Сбежала и пропала. Решили, что сгинула. А через несколько лет в наших краях банда кровожадная объявилась. Никого не щадили — ни богатых, ни бедных, за драную рубаху зарезать могли. И верховодила, будто, в той банде эта самая Глашка. Мужиков в узде крепко держала. Народ говорит, что не обошлось тут без нечистой силы. Да чушь все это.

— А скажи-ка, Григорий, о кладах никто не рассказывал?

— Как не рассказывать, говорили, что Глашка хоронила награбленное в своей деревне. Да только клады эти заговоренные, никому не удалось найти. Мы пацанами тоже с лопатами рыскали. Говорили, что Глашка эта сама богатство стережет, потому и не дается оно в руки.

— Спас, Гришка, от верной погибели спас. Это какой квест можно замутить, любо-дорого. А где деревенька та?

— Подлючино? Глашкина вотчина? Так подъезжаем, вон за тем перелеском.

— Там и останови, нашли мы Мекку.

Гришка лишь в зеркало глянул, видно и правда, в этих дорогих коньяках всякой дребедени намешано.

За перелеском никакой деревеньки не было — пустырь, заросший бурьяном, весь в горбах-холмиках.

— А где же деревня-то?

— Так вот, перед вами. Лет двадцать как последнего жителя схоронили, а с ним и деревушка умерла. Видите, сколько домов-то было?

— Где дома? — Тугощеков озирался по сторонам, с опаской поглядывая в сторону Гришки.

— Да вот же, Амадей Виссарионович, холмы эти — дома разрушенные. Это не пустырь, яблоньки да сирень осиротевшие повсюду. А в низине, у самой речки, вон за теми кустами, кое-какие постройки сохранились.

«Уборочная», — крутилось в голове руководителя района.

— Только ехать надо бы, послушайте, тишина какая, не иначе перед грозой.

Но Амадей Виссарионович лишь махнул рукой и побрел в сторону уцелевших домов. Неожиданно прямо из кустов на него шагнула старуха.

— Пришел, голубь, — оскалила свой беззубый рот, — пришел. Помни, молния сверкает дважды!

В эту секунду огненная змейка слетела из почерневшего неба, прошив Тугощекова.

Молоденькая медсестричка Анечка достала из кармана сотовый телефон и протянула Амадею Виссарионовичу.

— Только быстро, ладно? Главврач узнает, сразу уволит. Шутка ли, чудом спаслись.

Трубка отозвалась знакомым басом вице-губернатора. Терпеливо прослушав вежливое сочувствие, Тугощеков слабо произнес:

— Передайте Самому, на работу я не вернусь, пусть примет мою отставку. Пойду на пенсию, буду на рыбалку с внуками ходить, — и, не дослушав возражений, добавил: — Молния сверкает дважды.

Креативный класс

Поликарп Федулович Ситочкин с сожалением нажал кнопку пульта, до ближайшей информационной сводки еще целый час. Взбодрив себя стаканом воды и несколькими энергичными упражнениями, Ситочкин сел за письменный стол.

«Многоуважаемый главный санитарный врач, — старательно вывел пенсионер на листе бумаги, — пишет вам пенсионер из города Угрюмова — на — Плаксе. Только сейчас узнал, что в ряде южных городов страны наблюдается вспышка дизентерии. Хочу поделиться способом борьбы с этим недугом, который изобрел наш старшина во время прохождения мною воинской службы. Он просто велел закрыть все туалетные комнаты на большой замок, и открывать их строго по армейскому распорядку трижды в день. За каждую оправку не по уставу полагалось по три наряда вне очереди. Вот так одним указом старшине удалось и силу воли воспитать, и дизентерию вылечить, и порядок в части навести».

Поликарп Федулович перечитал написанное, довольно крякнул и потянулся за новым листком.

«Уважаемый министр по здоровью. С сожалением узнал, что стране угрожает опасность от людей с избыточным весом. И хотя по всем телевизионным каналам этих несознательных граждан убеждают отказаться от пагубной привычки к перееданию, их, к сожалению, становится все больше. У меня есть конкретное предложение. Людей, с весом больше нормы, надо принудительно заселять в многоэтажные дома без лифта и удобств. При этом определять этаж проживания согласно количеству лишних килограммов. Человеку, с десятью килограммами жира можно позволить жить на первом и втором этажах, а уж тем, кто навешал на себя излишки в тридцать, сорок — никак не меньше десятого. В районе, где проживают эти несознательные граждане, закрыть все магазины и запретить пользоваться транспортом. Уверен, что через короткое время это позорное для нашей страны явление, можно изжить. Пенсионер П. Ф. Ситочкин».

Поликарп Федулович подошел к окну. Его напряженное лицо выражало крайнюю задумчивость, но зоркий взгляд не упускал и малейшего движения под окнами. Заметив тучную Марью Гавриловну со второго этажа, усевшуюся на дворовой скамейке, мужчина вышел на балкон, чтобы получше разглядеть содержимое баулов, что стояли у ног женщины. В какой-то момент ему показалось, что из сумки вылезла свиная голова в шапке из зеленого лука и нагло подмигнула. Ситочкин поспешил за рабочий стол.

«Уважаемый министр финансов, — бойко выводила шариковая ручка на белоснежной бумаге, — по сообщениям СМИ, складывается ощущение, что пенсионеры в нашей стране недовольны уровнем пенсионного обеспечения. Сказать по совести, денег, действительно, не так уж много. Но главная беда, на мой взгляд, не в том, что денег мало, а в том, что соблазнов много. Шутка ли сказать, только рядом с моим домом пять продовольственных магазинов и рынок. И, заметьте, прилавки этих магазинов просто ломятся от обилия товаров. Ну как тут устоять? А между тем, в былые времена, наши хозяюшки из одной только консервированной морской капусты могли состряпать до десятка различных блюд. Поэтому у меня предложение: оставить в зоне проживания пенсионеров всего несколько магазинов с предметами первой необходимости. Ну а предметы продовольственной роскоши вывести за черту города, в место, куда можно будет доехать только на личном транспорте. Думаю, что данная мера благотворно скажется как на бюджете страны, так и на здоровье пенсионеров, которые будут избавлены от вредной пищи. Пенсионер из города Угрюмов-на-Плаксе».

От напряженной работы Ситечкина отвлек громкий шум за стеной. У его соседки, разбитной Машки, началась трудовая вахта. В этот раз клиенты девицы оказались довольно шумными. Поликарп Федулович сходил на кухню за трехлитровой банкой и занял свою позицию у смежной стены. Лицо пенсионера приобрело томное выражение, глаза влажно поблескивали из-под прикрытых век. Очнулся он только от хлопка соседней двери.

«Уважаемые депутаты. Слышал я, что новая угроза в разноцветных перьях возникла над нашей страной. Я вот тут подумал, а что если этих самых извращенцев поселить в заведение, типа профилактория. А что? Набрать соответствующий персонал, вроде моей соседки, ударницы сексуального труда Машки. Думаю, что через месячишко от их былой ориентации и следа не останется. От Машки еще ни разу недовольных не уходило! Сам спытал, было дело. С низким поклоном, пенсионер Ситочкин».

Очередь в почтовом отделении змеилась до самого выхода. Юная сотрудница Клавочка очень долго обслуживала одного клиента, молоденького студента, заполняющего какие-то бланки. Она соблазнительно улыбалась ему всеми прелестями, выпрыгивающими из фривольного декольте. В голове у Поликарпа Федуловича зарождалось новое письмо — руководству Почты.

Коммуникативный кризис

Поликарп Федулович Ситочкин лето не любил. Сонное марево, кишащее комарами и мухами, бессознательное время грез об отдыхе.

«Отдых. Да от чего все они устают-то? На кнопки давить, да деньги считать?» — думал пенсионер из города Угрюмова — на Плаксе, разглядывая двор сквозь мутноватое стекло окна. В этот момент у подъезда припарковалась новенькая иномарка.

«Ну-ка, ну-ка», — оживился Ситочкин, открывая створку и свешиваясь через подоконник. Из иномарки с победным видом вылез Гришка из тридцать седьмой квартиры, прозванный Поликарпом Федуловичем могильным олигархом за работу в похоронном бюро.

— Похоже, гробики-то подорожали, — крикнул пенсионер Гришке.

— Не переживай, старый, тебе со скидкой сделаю.

— Это скольких закопать надо было на такую красавицу? — не унимался Ситочкин.

— Много, старый, много. Тебя и на брелок не хватило бы, — хохотнул наглый сосед.

«Ишь, ирод, — обиделся Поликарп Федулович, вползая обратно в квартиру, — в стране кризис, а он иномарки меняет чаще, чем я в аптеку хожу».

Пенсионер включил компьютер, открыл сайт налоговой инспекции и, легко отыскав окошко обратной связи, написал:

«Дорогие имущественные инспектора! Довожу до вашего сведения, что мой сосед, Григорий Корытов, живет не по средствам. За последние полгода он приобрел третью иномарку. Между тем, как мне известно, этот самый Корытов трудится в похоронном агентстве „Туры в вечность“. На сайте работодателей указана средняя заработная плата этой организации. На последнюю иномарку этому могильному олигарху пришлось бы работать лет двадцать. Кроме того, показательная демонстрация роскоши этим гражданином наводит на нездоровые размышления о продолжительности жизни. Ведь если богатеет похоронщик, значит и убыль населения возрастает! Прошу вас принять меры к вышеуказанному гражданину, приобретающего продукцию зарубежного автопрома на деньги, заработанные на родной земле».

Шум за окном отвлек Ситочкина от мерцающего экрана. Незнакомые грузчики вносили в подъезд огромный холодильник. Рядом суетилась Федоровна из двадцать восьмой.

«Батюшки-светы, четвертый за месяц. И что она туда только складывает? Теперь я понимаю, куда исчезают продукты из магазинов!»

Прочитанные новости не внушали оптимизма, и Поликарп Федулович решил прогуляться. До начала трудовой вахты его соседки, разбитной Машки, осталось совсем немного. Трехлитровая банка терпеливо ожидала своего часа у стены. На дворовой скамейке — заседание местного экономического форума с единственной повесткой: «что делать с деньгами при обвале рубля». Ситочкин усмехнулся, но присел рядом. Больше всех горячилась Кузьминична из третьего подъезда.

— Надо запасаться, бабоньки. Я вот уже с утра три раза в магазин сбегала за солью, тридцать килограмм принесла. Отдышусь, побегу за макаронами.

— С ума вы все сошли что ли? — не выдержал Ситочкин и побрел к магазину. У въезда во двор собралась пробка из грузовых машин. Мебель, бытовая техника, стройматериалы, просто последний день торговли в Угрюмове -на Плаксе.

Бульвар пестрел от новых рекламных призывов: «Депрессия в кризис? Тебе к нам! Ночной клуб „Забей“ излечит от любой депрессии», «Не знаешь, что делать с деньгами? У посетителей бара „Хвала стакану“ голова не болит», «Вложись в значимое. Стоматология „Веселая бормашинка“ — лишних зубов не бывает!»

Измученные фармацевты обслуживали огромную очередь.

— Дочка, мне таблеточек от склероза на всю пенсию, — сухонькая старушка протягивала в окошко узелок с деньгами.

— Бабушка, да кто же благодать такую лечит-то, — возмущалась пышнотелая дама, стоящая в самом конце, — тут бы рада забыть.

Ситочкин выскочил обратно, на бульвар. У бочки с пивом, на лавочке дремал местный алкоголик Петька.

«Вот кто спокоен, — думал Поликарп Федулович, опускаясь рядом, — ни суеты этой безумной, ни разговоров о кризисе».

Петька очнулся, сфокусировал мутный взгляд на пенсионере и затянул:

— Федулыч, слышь, Федулыч. Вот все вокруг суетятся, мечутся, запасы делают как белки на зиму, а ведь главного не понимают.

— А что, по-твоему, главное?

— А главное, Федулыч, что мы давно уже испытываем дефицит в том, без чего и жизнь не жизнь. Не нужны мы друг другу. Мысли наши, переживания, кроме нас самих никому не нужны. Ко-ко-коммуникативный кризис, во, — еле выговорил Петька.

— Надо же, а ведь прав.

— Конечно! Третьим будешь? Тут Васька за углом поджидает.

О вреде чтения

Москва 2030 год. Вечер. Самая обычная квартира в городской многоэтажке.

— Семен, посмотри, что делает этот поганец. Ты где это взял?

— Что, неужели опять читает? Мало мы за него штрафов заплатили. Да если узнает кто, тебя же посадят как рецидивиста.

— А вы заплатите налог на чтение, тогда не надо будет бояться.

— Ишь, что выдумал, заплатить за твою дурную привычку, а ты знаешь, что на этот налог нам с отцом год работать надо? Ну скажи, Семен, почему у других дети как дети, а наш доставляет нам только неприятности? Посмотри, Генка из девятой квартиры сдал все зачеты по физическому развитию. А ты? Неужели не понимаешь, что без спорта тебя не допустят к ЕГЭ?

— Мне скучно постоянно бегать и прыгать.

— Скучно ему. Думаешь, мне не скучно на работе комиксы-инструкции рисовать или отцу искать взяточников-неплательщиков. Сколько лет прошло, как легализовали взятки, а желающих платить с них налоги, мало. Что ты молчишь, Семен, ты постоянно молчишь? Все на мне. Вот и сейчас в скайпе твоя мамаша дожидается, чтобы обсудить со мной двухтысячную серию «Цыганки из Хрюсопетовки».

— Где ты взял этот раритет? Я к тебе обращаюсь, сын. Я бумажных книг лет десять не видел.

— Где он взять-то может? Сосед полоумный из тринадцатой квартиры снабжает. Не все у него тогда изъяли.

— Про что книжка, сынок?

— «Преступление и наказание» Достоевского.

— Помню, читал в детстве.

— Что ты говоришь? Ты вспомни, о чем она, чему может научить нашего мальчика? Не зря правительство заботится о нравственном здоровье и борется с самой вредной из всех привычек — чтением. Что вырастет из нашего сына? Мне от коллег стыдно. Представляешь, он ни в одной социальной сети не зарегистрирован. Сама открыла ему несколько страниц, так он туда и не выходит. Семен, у нашего сына проблемы с коммуникативными навыками. Срочно запиши его на тренинг. Мне подружки посоветовали, тренд этого года — курс «Смайлы как искусство».

— Все, решено, с завтрашнего дня только спорт и тренинги. А на этого полоумного из тринадцатой я напишу жалобу в комитет по защите нравственного здоровья. Пусть с ним полиция нравов разбирается.

Чудеса в Авосьево

Очевидцы утверждают, что отсчет фантастическим событиям, изменившим жизнь Авосьева, надо вести с хмурого февральского вечера, с того самого момента, когда юная Диана впервые парковала автомобиль, подаренный накануне сердечным другом, во дворе дома на Гороховой. Станислав Петрович терпеть не мог фамильярного «папик» и настаивал на формулировке «сердечный друг», используя в качестве доводов милые безделицы. Когда нестройный рев сирен огласил округу, пустынный двор наполнился наспех одетыми обитателями упомянутого дома. Диану обступили со всех сторон, обсуждая колер ее волос, теорию Дарвина и физиологическую аномалию устройства головы. Девушка плакала, звонила кардиологическому приятелю и жаловалась на огромного кота, выпрыгнувшего из ближайшего сугроба под колеса. Этот кот, по заверениям начинающей авто-леди, неожиданно встал перед машиной на задние лапы, при этом передними начал показывать разные неприличные жесты, подкрепляя их пошлым мяуканьем. По мере того как Станислав Петрович, приехавший, кстати, довольно быстро, избавлялся от наличности, двор стихал, пустея. Оставшийся наедине с подругой своего не совсем здорового от излишеств сердца, мужчина в последний раз глянул на выпачканное тушью личико, пробормотал что-то прощальное и навсегда укатил на своем огромном джипе подальше от хмурой многоэтажки на Гороховой.

Эту историю в Авосьево забыли бы наутро, но уже на следующий день по городу поползли слухи. Поговаривали, что в Селезневом переулке, который облюбовали все местные издания, появился странный кот. Он якобы неспешно прохаживался по переулку, спокойно заходил в редакции, обходил душные кабинеты сотрудников, запрыгивал на столы и даже отбивал лапами какие-то тексты, вносил правки и удалял рабочие файлы, не обращая никакого внимания на онемевших журналистов. Один из главных редакторов, которому это животное сначала запрыгнуло на колени, а потом несколькими нажатиями лап внесло хитрый компьютерный вирус, утверждал, что кот был пьян. Даже после того, как усатый монстр исчез, пройдя сквозь стену, в кабинете долго витал запах посткорпоративного амбре.

С приходом марта в городе только и говорили, что о разномастных котах, творящих повсеместно бесчинства. Секьюрити бара «Лихой удел» утверждали, что из здания банка «Соковыжималка-инвест», расположенного поблизости, всю ночь доносились кошачьи вопли. Между тем клиенты этого банка получали на свои телефоны странные уведомления. Кредиты закрывались, долги списывались, проценты по вкладам достигали астрономических сумм, а руководство финансовой организации получило инструкцию — рано утром явиться с необходимыми вещами по вполне определенному адресу. Самое удивительное, что все накопления сотрудников, все дорогие их душам приобретения последних лет бесследно исчезли в одну ночь.

В городе начались беспорядки. Директора магазинов спешно нанимали новых охранников, но и они не справлялись с бандами котов, легко проникающих сквозь стены. Удивительно, животные портили только просроченные товары, оставляя целыми свежие деликатесы. Сотрудники одной из управляющих компаний оказались заживо замурованными на своем рабочем месте горами придушенных мышей и крыс, аккуратно сложенными у самой двери. При этом в офис сквозь стены проникали коты, запрыгивали на столы и деловито копались в документах. Бухгалтерша Клавдия Васильевна позже утверждала, что в одной из кошачьих морд она узнала почившую недавно активистку протестного движения жильцов Степаниду Матвеевну. «Право слово — Степанида», — повторяла она одну-единственную фразу во время лечебных процедур в психиатрической клинике.

Психиатры не справлялись с нахлынувшим потоком пациентов. Известного стоматолога привезли после удаления самому себе всех зубов. Он рыдал и кричал, что в кабинет проник кот, запрыгнул на рабочую лампу и уставился щелочками глаз. Остальное он помнил плохо, даже не мог вспомнить, как и кому перечислял средства со своей кредитной карты, помнил лишь, что считал платежи оплатой за эту жуткую операцию.

Сотрудников пенсионного фонда привозили автобусами. Их приходилось оформлять в отделение для буйных. Многие рвали ремни, которыми их привязывали к кроватям, порываясь сей же час отправиться отрабатывать украденный у пенсионеров стаж. В бреду они считали себя строителями, рабочими, швеями, шахтерами.

Развязка наступила в теплое апрельское утро. В тот день вешние воды размыли опоры нового моста, строительство которого с такой помпой отметили осенью. Руководство города всем составом выехало посовещаться на берег реки, подышать свежим воздухом. Пока чиновники слушали обличительные речи о недобросовестных строителях, предаваясь приятным мыслям о новых дачках и автомобилях, материализовавшихся во время этого строительства, целая армия котов преодолевала кордон охранников. Когда их заметили, было уже поздно. Сотни желтых глаз завораживали, лишали воли собравшихся. Воздух внезапно стал вязким, упругим, а тела чиновников наоборот легкими, почти невесомыми. Игривый весенний ветерок подхватил их, поднял к самим облакам и понес, понес подальше от Авосьево, будто нелепую в апреле снежную тучу.

Привыкаем

Глеб Семенович Колобродкин остался без работы. Завод, где он трудился последние тридцать лет наладчиком оборудования, канул в небытие, оставив после себя долги по заработной плате и роскошную недвижимость далеко за пределами родной страны во владении бывшего руководителя.

«Пустяки, дело-то житейское», — подбадривал себя бывший наладчик фразой известного литературного персонажа, открывая дверь Центра содействия по трудоустройству.

Праздное ожидание в очереди раздражало Глеба Семеновича. От скуки он принялся рассматривать плакаты, призывающие не терять оптимизма и посещать курсы безработных. Девица, изображенная на картинке, обещала всевозможную помощь в обучении правилам прохождения собеседований.

«Наука целая, — думал Глеб Семенович, с недоверием рассматривая призывную позу нарисованной блондинки, — чему она, милая, учить-то собралась?»

В уютном кабинете за множеством столов сидели девицы, удивительно напоминающие оптимистичную блондинку с плаката.

— Давайте, — цепкая ладошка с когтистыми пальчиками перебирала принесенные справки, — не хватает, впрочем, я напишу.

Список оказался столь же объемным, как руководство по эксплуатации импортной поточной линии, которую он изучал перед самым увольнением. Коробки с новым оборудованием не продержались на заводе и недели, исчезли нераспечатанными.

Список не вдохновлял.

— Девушка, мне бы работу, не привык я без дела.

— Работу? В вашем возрасте?

— Так не пенсионер же. Слышал, по новым правилам мне еще работать и работать.

— Вакансий наладчиков у нас нет.

— Так может слесарем или другую специальность рабочую?

— Могу предложить менеджером.

— Продавать? Не смогу я, дочка.

— Выбирайте: услуги сотовой связи, окна, двери, сантехника…

— Мне бы что руками…

Офис «Чудинвест», куда направился Колобродкин, располагался на седьмом этаже одного из деловых центров, щедро рассыпанных по городу.

«Приборы, оно того, ближе, чем унитазы», — уговаривал себя Глеб Семенович, тяжело поднимаясь по ступенькам. Воспользоваться лифтом не посмел, зеркально-светящееся нутро подъемника смутило окончательно.

Роскошь офисного интерьера, длинноногие сотрудницы, мельтешащие с какими-то бумагами и дымящимися кружками, все пугало нашего героя. Наконец, его, робко стоящего у двери, заметили.

Блондинки, брюнетки, чай, кофе, вазочки с печеньем, молодой человек в солидном костюме, мягкость кожаного кресла — Колобродкину казалось, что он оказался внутри рекламного ролика про райскую, безбедную жизнь.

Напарником по реализации чудо-приборов к Глебу Семеновичу прикрепили опытного сотрудника, Юрия Сергеевича, шустрого сорокалетнего мужичка невыразительной внешности.

«Стертый какой-то», — пронеслось в голове Колобродкина, пока слушал нескончаемый поток преимуществ работы. Юрий Сергеевич или Юрок, как сам представился новоиспеченному менеджеру, был исключительно талантлив. Талант Юрка заключался в умении беспрерывно говорить, сводя любую тему к преимуществам приборов, которые им предстояло реализовывать, обходя квартиры закрепленного микрорайона.

— Понимаешь, Глеб, прибор, разумеется, туфта. Мы с тобой работники, так сказать, первой волны.

— Что за волна?

— Наша задача втюхать этот кран, а прибор — не что иное, как обыкновенный кран с вмонтированной лампочкой и решеткой вместо фильтра. Там просто все. Решетка забьется через пару недель, а лампочка включится. Это вроде анализатора загрязнения, ну мы так говорим.

— Так это же обман!

— Ты это серьезно? — Юрок даже остановился, сумка, набитая картонными коробками сползла с плеча.

— Обман, — подтвердил свои слова Колобродкин.

— Разумеется. Через месяц придут сотрудники второй волны с предложением очистителей, а за ними финальная бригада сменит краны, только контакта к лампочке не подключат.

— И вы меня втянули… Это же мошенничество, — Колобродкин задыхался.

— Ты сектант что ли или, может, с головой не дружишь, — Юрок сочувственно похлопал товарища по плечу, — будто сегодня рожден. А что у других-то, батяня? Все те же лампочки доверия. На том живем, и живем безбедно.

Вечером, в глухом углу старого двора, поминали почивший завод, разливая нагретую под курткой водку по пластиковым стаканчикам.

— Ведь как в раю жили, мужики, — пятидесятилетний Иван бережно сжимал хрупкий стаканчик огромными ладонями, — а что, на жизнь хватало, детей подняли.

— Главное, Ваня, — морщился круглый Спиридон, закусывая конфеткой, — главное, Ваня, совесть чиста была. А теперь что? Я вот целую неделю коллектором отработал.

— Коллектором, — выдохнули приятели.

— Самым настоящим. Нет, ну когда пришел, там красиво все говорили, мол, служба по взысканию со злостных неплательщиков. А на деле, лучше выпьем, мужики. Я такого сброда отродясь не видел.

— Как жив-то остался?

— Да сдал одного «коллегу», аккурат в руки полиции отдал. Он, поганец, клей в замок заливать стал. А за дверьми — мать с малолетками. Ну я его под белы рученьки и к стражам порядка. А у него, не поверите, полны карманы дури.

— А моя в салон пошла работать, королева красоты. Пришла, в слезах, говорит: «Убьют меня, Ваня. Там такие мошенники, не поверишь. Клиенток опаивают и заставляют кредиты брать на мазилки всякие. А мазилкам тем грош цена в базарный день». Не пустил ее, пусть дома сидит, справимся как-нибудь.

— Слышал я, мужики, на кладбище народ требуется, — Спиридон опять тянулся к бутылке.

— На кладбище всегда требуется, никого оттуда еще не выгоняли, — отшутился Глеб.

Новое место работы ему понравилось: тихо, спокойно, маши и маши лопатой. Надоест, можно пройтись по скорбным рядам, вглядываясь в лица ушедших, читая эпитафии. Находились весьма затейливые:

«У нас всегда зарывали таланты»

«О пенсия, тебя я не дождался!»

«Любая карьерная лестница заканчивается этим камнем»

«И к этому можно привыкнуть»

Раздражал лишь напарник Мишка, поминутно отхлебывающий из припрятанной фляжки. Он что-то говорил и говорил, выплевывая какие-то неуместные для этого уголка спокойствия, слова. Ветер доносил обрывки фраз о кредите на новую машину, о враче, сливающему информацию об умирающих, о ценах на гранит. Но Глеб Семенович не слушал. В голове билась единственная фраза: «и к этому можно привыкнуть».

Что же это делается?

Граждане, товарищи, господа и дамочки! Это что же делается-то? Жизнь наша просто постоянный праздник, куда не пойдешь — подарками осыпают. Можно и не ходить, найдут и дома: по телефону, почтовой рассылке, а то и просто через дверь входную.

— Дзынь…

— Кто там?

— Это мы, пришли осчастливить. Только вас и только сегодня…

Позвонил оператор известной сотовой компании: «Уделите мне всего минутку вашего драгоценнейшего времени».

Почему не уделить, раз так просят? Слушаю.

«Вы — самый значимый для нас клиент! Просто счастье вы наше, смысл нашего бренного существования, дорогой вы наш человек».

На слове «дорогой» я немного напряглась, а телефонный голос продолжал: «Мы долго совещались и думали, чем бы отблагодарить вашу верность нашей компании. И только сегодня исключительно для вас мы решили ввести дополнительный бонус. Согласитесь, мы больше не можем существовать друг без друга. А если у вас неожиданно окажется нулевой баланс? Как? Как мы проживем этот день? Будут ли краски мира столь ярки, если знаем, что вас больше нет среди наших клиентов? То-то. А поэтому мы делаем вам исключительный подарок. При балансе меньше десяти рублей, ваш счет пополнится автоматически. Оцените наше доверие — мы сразу же сделаем вас богаче на пятьдесят. Только… вы должны будете вернуть нам эту сумму в течение трех дней, доплатив семь рублей за хлопоты. Мелочь, согласитесь».

Мелочь-то мелочь, а считать я умею. Семь рублей с пятидесяти, сто сорок процентов в месяц, а в год получается тысяча шестьсот восемьдесят. Действительно, мелочь! Если такую услугу называть подарком, что можно сказать о методах взыскания? Но удивительное не это. Удивительно, что после отказа, оператор потребовал объяснить причину. Я должна оправдать нежелание воспользоваться щедростью дарителя!

В известном банке пытаюсь оплатить госпошлину. И очередь в кассу пройдена, и заветные реквизиты одним пальчиком кассирша вбила, и сумму уже передала. Казалось бы, вот она, заветная квитанция. Не тут-то было. По новым правилам, я должна пройти в другой конец зала к заветному окошку для регистрации квитанции на триста рублей. И обязательно с удостоверением личности. Наверное, граждан, которые платят государству, теперь вводят в особый, почётный реестр. Прошла, протянула квитанцию, а служащая не на нее, на паспорт смотрит. И кровожадно так, дорогие товарищи-господа. Выхватила его из моих рук и быстро-быстро по клавишам застучала. А потом мне про меня все и рассказывает, просто финансовую биографию читает. Я даже прослезилась: какие внимательные сотрудники в этом банке. А девушка, спрятав куда-то паспорт, соловьем заливается — какие замечательные у них кредиты, чудо, а не кредиты. В других банках что? В других банках мошенничество и больше ничего. А на их кредиты такую райскую жизнь себе устроить можно, что звезды шоу-бизнеса рыдать будут.

Вежливо отказываюсь, не тут-то было. Девушка тон сменила, грозно так бровки, в элитном салоне прореженные, нахмурила, кулачком сотрясает. А на запястье у нее браслетик, так мелочь, карат этак на… Не то искорки алмазные, не то круговорот какой в моем сознании приключился, а чувствую — пора бежать. Только вот как паспорт свой выручить, девушка-то вцепилась в него мертвой хваткой. Объясняю, мол, так и так, пора мне, хорошо у вас тут, да надо честь знать. Но сотрудница опытной попалась, не всю программу мне, сердечная, исполнила. Следующую часть представления, в которой я слабо оправдывалась — почему я не хочу стать клиентом их пенсионного фонда, помню плохо. Да я особо за ответами не следила, следила я, гражданочки-товарищи, за рукой, в которой моя заветная книжица зажата. Улучила момент — и вон оттуда.

На беду еще и отправления почтовые своей очереди дожидались. А заведение это, прямо скажем, странное, не сказать мистическое. Посылки там постоянно пропадают, а уж бандероли да письма даже и спрашивать как-то стыдно. Гиблое место, одним словом. Гиблое, но очень среди нашего народа популярное. Очереди такие, что невольно колбасы хочется. Стою я, значит, думаю о видах и формах этого, почти мясного, продукта, вдруг вспоминаю: есть на эту нечисть волшебное средство, телефончик заветный, добрым волшебником на сайте размещенный. Волшебник еще приписочку сделал, мол, если очередь больше пяти человек, звоните обязательно. Ну или прочие какие неприятности возникнут, мало ли, вдруг сотрудница нечаянно положит бандерольку аккурат на самое ваше темечко или речью пространной и витиеватой разразится. При их работе казусы случаются. Позвонила, жду. Подходит моя очередь, а операторша, ясно, довольства не выражает. Покраснела вся, но сдерживается, мало ли, опять волшебством защищаться буду. Приподняла она багровое лицо, осмотрела собравшихся, и как крикнет: «Это из-за таких клиентов очереди возникают». Испугалась я не на шутку, просто заклинанье какое-то. Народ, что о колбасе думал да тихо поругивался, ощетинился, напрягся, того и гляди, набросятся. А я, тихо так, к ним обращаюсь, телефончик этот и вам дать могу, счастьем поделиться. Один позвонит, второй, через месяц нам тут не просто посылки в руки выдавать будут, а чаем — кофе поить станут. Или услугу, какую, в фойе введут: маникюр там, педикюр, массаж, коктейли успокоительные из валерьянки с коньяком. Но очередь будто и не слышит, пришлось спешно ретироваться.

Я вот думаю, если дальше так пойдет, в магазины заходить страшно будет. Пойдешь, скажем, погулять, изумление от цен испытать, кругозор расширить, а на выходе охранники в сумку заглядывают: «Почему, такой-сякой, мало приобрел? Пиши объяснительную. На первый раз сообщим в профком, пусть с тобой родное предприятие разбирается, берет на поруки. В следующий раз спуску не дадим — будешь у нас трудовую повинность нести — подсобку подметать да о приобретениях думать. Шутка ли — продавщицы, может, от семьи, мужей, детей себя отрывают, чтобы тебе, киселяй, услужить, а ты с пустыми авоськами прогуливаешься.

Светлое будущее ждет нас, только бы от сервиса целым остаться.

На смертном ложе

Председатель жилищного товарищества, Петр Семенович Подрасчетов, умирал. Уже неделю он не покидал пределы спальни. Эксклюзивные шторы, купленные его супругой по десять тысяч рублей за метр, были плотно задвинуты. Тусклый свет итальянской лампы, стоявшей у самого изголовья массивной кровати, делал лицо страдальца немного вытянутым и бледным. Щеки Петра Семеновича уныло свисали на опущенные плечи. Больной изредка открывал тяжелые веки, с протяжным вздохом обводил взглядом комнату и слабым жестом подзывал супругу. Анна Васильевна в ту же секунду оказывалась рядом.

— Что тебе, дорогой? — обычно спрашивала она, заботливо утирая несуществующий пот с напряженного лба мужа.

— Ты, того, договорись со священником, пусть придет, — слабо шептал Петр Семенович, и слезы крупными каплями скатывались на шелковую наволочку.

— Что ты? Что ты? — слабо возражала супруга, перебирая в голове список знакомых, которые могли бы посодействовать в столь деликатном деле.

— Чувствую, что скоро, недолго мне страдать.

— Но врачи…

— Что врачи, что они понимают? Я чувствую, понимаешь, чувствую. Вот только как ты, без меня-то? — и глубокий стон вырывался из груди Петра Семеновича.

— Петенька, ты бы поел. Я вот и бульончик сварила, и котлетки на пару натушила.

— Ну, разве бульончику с котлетками, — Петр Семенович тяжело поднимался, с трудом опирался на взбитые подушки, подложенные заботливой рукой супруги под спину, и съедал с видимым удовольствием тарелку бульона, закусывая нежнейшими куриными котлетками. Потом он выпивал большую чашку чая и со стоном ложился опять на смертное ложе. Через час он вновь подзывал супругу и диалог повторялся. Устав от бесконечных просьб, Анна Васильевна обзвонила своих многочисленных приятелей и нашла, наконец, человека, способного помочь с визитом священника.

После ухода батюшки остался запах ладана и ощущение неправедной жизни. Петр Семенович теперь стонал почти без перерыва, отталкивал руку жены, протягивающей ему ложку с успокоительным, отказывался от еды. Он то гнал супругу, то призывал ее для долгих, мучительных монологов-исповедей.

— Эх, нагрешил я, матушка, — в речи все больше проскальзывала религиозная риторика.

— Так все грешны, милый.

— Так мне не за всех ответ держать, за себя. И весьма скоро.