Бесплатный фрагмент - Индийский принц, или Любовь по заказу

Предисловие

Писатель, преподаватель русского языка для иностранцев,

путешественник, актер индийского кино.

В этом романе я описываю жизненный опыт, который получили многие девушки, окунувшись с головой в свои фантазии, вырощенные на индийском кино о прекрасной любви, но столкнувшиеся с реалиями обыденной жизни, которая в корне расхожа с чудесным видением Болливуда.

Эта книга предназначена не только всем романтическим девушкам, ищущим любовь зарубежом, но и людям, интересующимся культурой и обыденной жизнью других стран и народов, в частности Индии.

Индия — страна тысячи чудес и необычайной энергии, очаровывающая все континенты и все народности, их населяющие. Индия — моя мечта с детских лет, сказка, в которую хотелось окунуться и жить там, как героиня фильма, в просторном дворце с музыкой и с неувядающим парком с цветами; грезить о вечном лете, стать принцессой чьих-то снов и утонуть в объятиях любви.

Принц — кто из девчонок не мечтал о нем в детстве, примеривая мамину фату или из газового шарфика делая себе волшебный шлейф, который волочился за юной красавицей, любующейся своей неземной красотой перед зеркалом.

Принц — у каждой он был свой, но у многих он был южный, экзотический, родом из фильмов «Любимый Раджа» или «Танцор диско». Каждая мечтала о своем Митхуне Чакроборти, кто-то даже и о нем, и я не была исключением: я тоже грезила о высоком черноглазом красавце, похожем на моего любимого персонажа, принце, который ради меня перевернет мир — как в кино…

1 часть

Всем, кому я рассказывала хоть чуточку этой истории, приходили в дикое изумление: неужели все это правда?! Фильм какой-то, выдумка. Эх… если бы так. Но это не сценарий, это всего лишь огрызок чьей-то маленькой жизни, наполненной разочарованием. Я рассказывала свою историю многим знакомым по частям. Теперь мне предстояло рассказать ее полностью.

— Здравствуйте! Это я хотел встретиться с вами и поговорить. Константин.

Я подняла голову на голос. Передо мной стоял высокий, довольно симпатичный мужчина в костюме, темноволосый, но не брюнет. Я кивнула:

— Наташа.

Мы пожали руки.

— Может пройдем в кафе посидим? Там удобнее, — предложил мужчина.

— Хорошо, идемте.

Мы прошли по кругу торгового центра и поднялись на третий этаж, где осиным гнездом теснились различные фаст-фуды. Выбрали уютное местечко у окна и расположились напротив друг друга.

— Что будете? — привстал галантно. — Перекусить?

— Спасибо, я не голодна.

— Может кофе или чай?

Не пью ни того, ни другого, но для компании придется решать.

— Ладно, кофе.

— Вам капучино? Я просто сам его люблю, — он приветливо улыбнулся. Напряжение немного спало.

Я кивнула и он пошел за напитками.

Странная судьба. Еще вчера я была никто и мало кто вообще обо мне знал. А потом неожиданно раздался телефонный звонок в пустой глухой комнате и приятный голос попросил о свидании. Деловом. Что даже более странно, чем если бы о личном. Ты соглашаешься, потому что удивляют причины разговора. И теперь сидишь и волнуешься, как первокурсница на экзамене.

Кого могла заинтересовать чья-то жизнь? Даже не вся. Каких-то пару недель. Но эти недели были такими необычными в моей жизни, что я до сих пор их вспоминаю и поражаюсь той безоглядности, с которой я ринулась в море приключений, не зная, что меня ждет. А может это и не назовут приключениями. Так. Очередная мыльная опера. Сопли домохозяек и психичек. Я одна из последних. Но факт остается фактом — человек заинтересовался. И не простой человек. Не праздное любопытство привело его сюда в самый разгар рабочего дня, оторвав от важных дел. Значит, моя история и впрямь кому-то пригодится.

Я посмотрела на серое небо за окном, на бесцеремонных воробьев, стайкой восседающих на карнизе, на машины, снующие взад-вперед по Земляному валу. Только вчера я сидела дома и оплакивала свою скучную бесцветную жизнь, всем перцем которой и были несколько случайных дней.

Константин вернулся с дымящимися бумажными стаканами в руках. Поставил их аккуратно на столик и сел напротив. Столик круглый и потому нет никакой агрессивности в сидении напротив. Нет углов — нет преград.

Я машинально покрутила ложечкой по пенке и опустила ее на дно. Пусть стоит. Выпить всегда успеешь: разговор долгий.

Делая непринужденный и в то же время спокойно-дружественный вид, без наглости, назойливости и хамства, Константин откашлялся и, тоже пошивыряв ложечкой по дну стакана, обратился ко мне:

— Я уже говорил вам вчера по телефону. И сейчас повторюсь, что, собственно, и побудило меня пригласить вас на встречу.

Я внимательно слушала, хотя и наперед знала, что он скажет.

— Я режиссер. Может не такой маститый, как, к примеру, Михалков, но пока сгодится, — широко улыбнулся. — И я часто подумывал снять какой-нибудь, можно и незамысловатый фильм, но про Индию или что-то с ней связанное. Читал Киплинга. Отлично. Но не то. Зарубежные авторы — это тоже по бюджету потянет только какой-нибудь Пикчер-бразерс. Мы пока еще начинающая кинокомпания и шажки наши несмелые, шатающиеся. Похожи на ребенка в ползунках. (При этом я посмотрела на него с любопытством: по речи видно, что перед тобой интеллигент, творческий человек.) И я все никак не мог найти тему. Надо, чтобы сюжет был про Индию и одновременно связано с родным российским человеком. То, что нам и ближе. Чужие Доны Карлосы и заламывающие руки Доньи Домингос нам всем изрядно прескучили. Хотя я ничего не имею против. И не говорю о сериалах. Возможно это обычный фильм часа на полтора. Если нет, то от силы серий на три-пять. Не больше. Длиннее — это уже мутатень, извиняюсь за выражение. Так, я ищу золотую середину. И в этом поиске очень надеюсь на вас.

Он кивнул и снова располагающе улыбнулся. Интересно, он проходимец или говорит искренне. Недоверие к людям заложилось у меня в глубоком детстве и потому иной раз начинаю подозревать некоторых даже в таких вещах, какие разве что и существуют в только что названных южных сериалах.

— Вы, как я вижу, человек скромный, Наталья, и сами вряд ли бы решились написать сценарий и сунуть его таким, как я. Но на вашей стороне счастливый случай, вам улыбается Фортуна. И мне, думаю, тоже, — он осторожно отхлебнул горячий глоток и мельком глянул в окно, где подрались из-за свободного места воробьи, — я услышал о вашей истории от нашей общей знакомой Хадичи. Она работает у меня няней. Присматривает за двухлетним сынишкой. Он у меня такой хулиган и любопытный, как его папа. Все норовит узнать. Карапуз, — и он смешно надул щеки, показывая, как должен выглядеть его ребенок.

— Да, она говорила мне, что иногда работает гувернанткой. У нее высшее педагогическое образование. Историк. Но в Дагестане нет работы, потому она и приехала в Москву.

— Именно. Мне ее порекомендовали. Она честная. Исполнительная. И мой Антошка — так зовут сынишку — ее любит. От других плакал. Даже орал. А она появилась и он безо всякого потянулся к ней на руки. Но я отвлекаюсь. Просто, когда речь заходит о сыне, я как любой счастливый родитель, думаю о нем.

— Да, конечно, — поддержала я разговор.

— Как –то я спросил ее (она же увлекается индийской культурой), не могла бы она мне подсказать тему для моего фильма. И желательно, не надуманную. Тогда она мне и рассказала о вас, что с вами случилось. Я так сильно впечатлился, что сразу попросил у нее ваш номер и позвонил. И вот мы встретились. Вы, надеюсь, не против поделиться со мной и с миром своей историей?

Я смущенно улыбнулась: так уж и с целым миром? Хотя был момент, там в Индии, когда я именно об этом и подумала, решительно, без стеснения.

— Если вам не скучно…

— Мне уже было не скучно послушать об этом с чужих слов. А когда говорит сам очевидец. Для меня большая честь оказаться в вашем распоряжении хоть на час, хоть больше, — я снова улыбнулась, переводя взгляд с Константина на шумно спорящих птиц, — если проголодаемся, закажем чего-нибудь посущественней.

Я согласилась. Немного поерзгала на жестковатом стуле. Все-таки нелегко исповедоваться. Душу раскрывать. Но если так угодно небу, может, это станет кому-то поучением или в себе поможет разобраться. Человек так часто принижает себя, что перестает замечать все лучшее и гасит в себе еле тлеющую искорку божественного.

— С чего бы начать? История такая рассыпанная. Около трех месяцев. Но по сути две недели и три дня, — я усмехнулась, но уже своим далеким воспоминаниям.

***

Самолет попрыгал кенгуру на взлетной полосе. Сорвался с места и ракетой взмыл вверх. Дух перехватило от восторга. Это поистине самый лучший атракцион в мире. Когда отстегнули ремни безопасности, я схватила руку своего работодателя Виджендры Винаяка и поблагодарила:

— Спасибо вам огромное, что взяли меня в Индию!..

Я захлебывалась от переизбытка эмоций.

Это была двойная радость. Я летела в сказочную страну, околдовавшую меня в раннем детстве фильмами «Сокровища древнего храма» и «Зита и Гита». Я первый раз в самолете. Я первый раз летела за границу.

Так много всего в первый раз. Так много эмоций. Так много радости. Ты не можешь со всем этим справиться и ты просто утыкаешься носом в иллюминатор и сидишь так до самого ужина. Ты отдаешься ощущениям, оставляя размышления на потом, когда будешь сидеть дома и предаваться воспоминаниям.

Среди ночи мы попали в зону турбулентности. В салоне отключили свет. Я порадовалась, что порции были маленькими, иначе бы пришлось заполнить все специальные пакетики. Так укачивало и трясло, что можно было лежать лишь в одном замершем положении с откинутой на спинку головой. И никаких зрелищ в окно…

К счастью, полоса препятствий уже позади. И я снова носом прилипла к стеклу. Впереди меня сидят два сикха. Свое окно они задрапировали и спят. Мне не до сна. Так могу проспать первый полет, а этого допустить не хочу.

Я смотрела, как под нами проносились ландшафтные карты, совершенно нереально, чтобы в природе существовали такие формы и такие расцветки. Сверяешься с картой на табло. Пролетели Липецк, Баку, Ташкент. Появился Афганистан, Пакистан. Скоро. Очень скоро мы появимся как орлы над горами Кашмира. Великие Гималаи.

Под нами странная огненная полоса зигзагом.

— Смотри, — просыпается Винаяк и подключается к моим наблюдениям. — Это граница Пакистана и Индии. Вот такой странной формы. Освещается.

Мы парим над ней долго. Будто застряли на месте. Но терпение и зигзаг мельчает. Появляются рассыпанные, как звездное небо города. Люди спят, а жизнь двигается. Догадываешься о магистралях, заводах, телебашнях. Кажется, что видишь даже микробные движущиеся машины. Но это видимость или воображение. Потому что освещенные ковры городов становятся все дальше — это равнины. До того горные районы и карты городов были ближе.

Панджаб — читаю на карте и отсчитываю минуты до Дели. И оно появляется, когда мы все сидим пристегнутые на спуск.

Отчетливые изгибы дорог. Квадраты улиц. Видны даже фонари и плоские крыши домов. И где-то там и живут персонажи фильмов моего детства…

Я не буду останавливаться на том, как мы проходили контроль, забирали свои чемоданы. Кто хоть раз летал сам или видел в кино аэропорты, сами поймут, какое настигает тебя чувство одновременно суетливого напряжения и нетерпения вырваться наружу.

Мы проходим подиум встречающих и попадаем в музей. По крайней мере такой была моя первая мысль при виде рядов старых черных машин с желтыми полосками. Такси. Под открытым небом. А я думала, что это выствлены раритеты для туристов. Прилетаешь и сразу в эпоху семидесятых.

Новые странные звуки. Непривычные запахи. Непривычна и чудна даже сама ночь. Небо высокое, невидимое. Без облаков и звезд. И атмосфера парника. Ты — помидор. Тебе хорошо, влажно и душно. Первые минуты мечешься как рыба без воды, ловя ртом несуществующий воздух. Страшно: чем дышать? Дайте кислородную маску! Но привыкаешь. Как привыкает младенец, вырвавшийся из лона матери.

Винаяк уже оплатил в кассе на выходе стоимость такси до отеля, погрузили чемоданы, и мы сели на заднее сиденье музейного экспоната и, обгоняя бесшабашно грузовики, других туристов, выглядывающих с таким же диким взглядом в окна своих такси, помчались к месту стоянки.

Ком благодарности чуду гнездится в гортани. Губы растягиваются в гримассы удивления, страха, восторга. И ты вглядываешься в ночную дорогу. В неосвещенные коробки домов, силишься прочесть рекламные щиты, магазинные вывески. Первое впечатление. Самое длинное и самое короткое одновременно. Ты вспоминаешь его потом в полной красе долго и со всеми подробностями. Но в режиме реального времени это всего лишь каких-то полчаса. Чуть больше. И водитель уже тормозит перед распахнутой дверью трехэтажного отеля на узкой улочке. Все. Приехали. Ты уже в другой стране. В другом мире.

Нас провели на второй этаж и отперли широкую комнату с двумя кроватями и двумя туалетами. Окна выходят странным образом на стену в ремонте. Телевизор включать поздно. Я уже осознаю, что устала и хочу выспаться.

Виджендра распаковал чемодан и вынул свои вещи, полотенце. Быстро скрылся в душе, откуда покрикивал, обливаясь холодной водой. Я тоже хотела принять быстрый душ, но обнаружила к своему немалому удивлению, что в трубах нет даже второго крана: а где горячая вода?

— Ха-ха! — рассмеялся Виджендра. — Сразу видно: ты приехала в Индию первый раз. Тут не бывает горячей воды. Она не нужна, здесь и так жарко.

— А зимой? — нерешительно промямлила, даже не представляя себе делийские зимы.

— Зимой нагревают и приносят в ведре или в некоторых номерах есть газовые или электрические болеры.

Ладно.

Я тоже переоделась лечь спать, надеясь, что Винаяку не придет в голову приставать с дороги, как это намерение иногда читалось в его глазах. Но как раз это он и собрался сделать. Плюхнулся позади меня на кровать и прижался, что-то невнятное замурлыкав.

— Иди… идите, — не знала, как в данную минуту с ним себя вести, как с приставучим начальником или приставучим мужиком. — …на другую кровать. И спи там один, — все же выбрала вариант мужика.

Он захихикал, приклеиваясь крепче. Я рванулась, выдергивая у него простынь — она же покрывало-одеялка. Нахмурилась, тщетно пытаясь состряпать негодующий вид. Вышло комично, неправдоподобно, потому что и сам сутулый маленького роста мужичок с круглым рахитным животиком и большим клювом вместо носа, мало походил на киношного злодея.

— Все. Спи тут, а я лягу на той кровати. Спокойной ночи.

Перешла на другую постель. И только легла, как Винаяк ящеркой проскользнул и сюда. Снова вцепился, мурлыкая елейно-соблазняющее. Пахнет дорогим одеколоном в перемешку с виски.

Я не на шутку сцепила зубы и прорычала:

— Сейчас же отпусти и спи на другой кровати один.

— Ну я хочу с тобой. Я боюсь спать один, — голосок его запищал, как у трехлетнего ребеночка, но со стариковской хрипотцой.

Я рывком соскочила опять на пол и что есть мочи хлестанула боса покрывалом по лицу. Он аж прослезился. Недоумение, несправедливое наказание. Мученическая скорбь. Чего только не отразилось на его вдруг сделавшемся маленьком сморщенном лице. Стало жалко его. Но надо было держаться до конца, чтобы поставить его на место. И он согбенный встал и поплелся ворча на другую кровать.

— Ладно, спи тут одна. Спокойной ночи. Бу-бу-бу.

И я уснула. Блаженным сном младенца. Под далекую музыку ночных сигнальных гудков.

***

В первое же утро пришел в номер какой-то чулматый сикх, как мне его представил Виджендра, его деловой партнер. Заказал купить для меня фруктов и посыльный принес пакет бананов, яблок и мандаринов, на которые я тут же набросилась как голодная.

Только вчера в России был обычный апрель. Уже светило высокое скромное солнышко, радуясь весне, но груды черного перистого снега еще лежали на обочинах. Народ бегал в куртках, поскидав головные уборы. И это славно. Но тут?! Тут резко, неожиданно сразу немыслимая жара. Не сказать, чтобы я в ней задыхалась или умирала от палящего зноя. Но чтоб так пекло, даже представить не могла. «За сорок по цельсию» — объявил с утра служащий отеля и я легко в этом убедилась, едва высунула нос за стены с кондиционерами.

Как только мы вышли из гостиницы, я остолбенела. Мир представлял собой поток бессмысленного хаотичного движения: скотина, транспорт, кишащие люди, белые туристы в балахонах, черные индийцы в пестрых ярких тканях. И такие черные, что не могу поверить. Вот ведь рядом Виджендра и он никогда не казался таким темным. И в Москве я этого как-то не замечала за индийцами. Но тут при безумном ослепляющем солнце все казалось четче и ярче. Краски горели. Как полотна Писарро.

Народ пестрый, шумный оживлял и наполнял улицы, превращая пустой ночной склеп, каким привиделось мне Дели во время поездки от аэропорта до гостиницы, в кишащий муравейник. Я не могла взгляда оторвать от этой новой жизни и удивлялась пальмам, изрисованным и сигналящим оперетами грузовикам, дико растущим на обочинах кактусам, велосипедным извозчикам.

Неужели я за границей? Только вчера родная привычная серая Москва. Всего полночи и ты в ином мире! Фантастика.

Виджендра с трудом поймал авторикшу — те ни в какую не хотели сбавлять цену, видя с ним меня, и он пошел на хитрость, оставив меня чуть позади, а потом позвал, когда договорился; водила сразу понял свою оплошность, начал было отнекиваться и гнуть свою линию, но уговор уговором — повез.

Привез Виджендра меня в свой, как он сказал, офис, где в тесном помещении два на четыре метра — настоящая ванная комнатка, а не офис (к тому же это не кабинет в большом общем здании, а ряд гаражей со стеклянными дверями, у которых снаружи караулит нищий оборванный посыльный, он же и сторож), восседал тучный сикх в огромной серой чалме и с солидной бородой, похожей по структуре на сплетенную проволоку, которой домохозяйки дравят пригоревшие кастрюли. Продажа виз в Россию, турпоездок и авиабилетов. На стене за бюро красовался Аэрофлотовский плакат. Пока Винаяк обсуждал с партнером дела предприятия, я смотрела, задрав голову к потолку, маленький цветной телевизор с клипами, где через каждые пять минут повторяли модный хит нового фильма «Бивафа» (Неверная) со звездами Болливуда Акшаем Кумаром, по типажу вылитый Том Круз, и Кариной Капур. По молодости Акшай был красавчик и я им увлекалась, а в этом фильме он был уже не свеж…

Сикх послал служку сбегать специально для меня за соком и тот принес в большом завязанном резинкой пакете розовый сок с мякотью, по вкусу напоминающий землянику с малиной. Поблагодарив за гостеприимство и попив, мы поехали в другой подобный офис, выложенный кафельной голубой плиткой, что меня неотступно преследовало чувство, будто нахожусь в общественной уборной. Там нам принесли неимоверно острую алу-досу: жареная хрустящая тонкая рисовая лепешка с мятой картошкой и чечевичным соусом внутри.

Когда я выходила из обоих офисом, то прощалась не только с босами, в них восседающими, но и с прислугой, что, униженно сутулясь, охраняла вход и ожидала приказов. Они в изумлении и раболепном испуге смотрели на меня, не решаясь ответить «до свидания». А Виджендра до конца дня упрекал меня в глупости: «Это не люди, это сервис. С ними нельзя говорить на равных, иначе они потеряют к нам уважение». Но я не родилась и не воспитывалась в Индии. Для меня все похожие на людей людьми и были.

Закончив с делами в офисах, отправились в Деловой центр Дели — Конот плэйс, где посредине площади в подземелье-гараже разместился Палика-базар. Там мы и проторчали до вечера, до посинения заходя во все знакомые Винаяку лавочки, ко всем его постоянным поставщикам, расспрашивая о новинках кино, о ценах на блестящее тряпье и костюмы для танцев, выбирали товар и уходили к следующим. Все спрашивали обо мне и приятно удивлялись, узнавая о моем пусть и почти нулевом хинди. Предлагали напитки, закуски. В основном я соглашалась на стакан холодной воды, который и посасывала от делать нечего. Потом мы по второму кругу возвращались и отбирали диски с фильмами, с песнями, арабские костюмы для танцев, блестящие кофточки, которые с удовольствием раскупают цыганки в Москве.

Виджендра то и дело предлагал мне присмотреться к джинсам и длинным юбочкам, потому что ему не нравились мои широкие шелковые юбка-брюки. Но джинсы в сорок градусов мне носить не хотелось, а от юбок как от вида одежды вобще воротило. Виджендра психанул и пригрозил, что тогда вообще ничего мне смотреть не станет. А я хотела кофточку. Такую, типично азиатскую по фасону и расцветке.

Мы заглянули в палатку с тряпьем. Виджендра поздоровался с хозяином и посадил меня с ним:

— Посиди пока тут, чтобы не устала, а я скоро приду.

Я напугалась: чего тут делать буду в его отсутствии. Но вымученно улыбнулась флегматичному мужику с животиком.

— Может чаю? Кофе? — любезно предложил он, видя мое смущение.

— Чаю, — лучше уж чем-то занять себя, чем переминать от неловкости пальцы.

— Первый раз в Индии? — сразу определил наметанным глазом.

Я кивнула.

— И как погода, люди? Что-то уже видели?

— Все просто здорово. И погода. И улицы. Но мы только ночью прилетели. Всего на три дня. Завтра воскресенье — выходной. Вот и пойдем гулять по-настоящему.

— Понятно. А откуда хинди знаете? — похвалил мои пять корявых слов.

— В культурном центре изучаю.

— А с Винаяком давно знакомы? Сколько у него работаете? Он в другой раз с другой девушкой приезжал. Рита вроде.

— Да, знаю Риту. Она сейчас в Москве. Мне учитель по йоге сказал, что Виджендре нужно печатать на компьютере. Я у него три недели работаю.

— И сразу в Дели?

— Да. Помочь, у него вещей много. Мы можем много купить на двоих.

— А, понимаю. Чтобы провозить на самолете, — понимающе кивнул и отхлебнул со свистом горячий чай, — вкусно? — указал на мой стакан. — Почему не пьете?

— Вкусно. Но горячо.

— Так не привыкла? Ну ничего. Побудете еще в Индии и научитесь пить горячий чай.

Мы помолчали. Разговор дальше не клеился. У меня не хватало слов и я страшно стеснялась. Наконец придумала фразу, сконструировала ее и выпалила.

— А вы были в России?

— Я? Нет. Говорят, у вас там холодно. Это правда?

— У нас зимой снег. И минус двадцать-тридцать градусов.

Он поморщился:

— Бр. Нет, я уж тут. У меня бизнес. Хорошо идет.

При этих словах в магазин ввалился грузный мужик сорока лет с сыном подростком и начал пересматривать футболки. Отобрал четыре пары и кинул на прилавок.

— Беру. По чем?

Мой собеседник кивнул парню-подмастьрье подойти и обсудить с клиентом стоимость. Подбежал щеголеватый парнишка лет двадцати с модной напомаженной прической, в рубашке навыпуск и с пробивающимся арбузиком брюшком.

— Сто сорок рупий штука, — переглянулись с хозяином на пару.

Клиент фыркнул и бросил мятые в руках футболки.

— Нет. Дорого, — и не спеша, но уверенно повернул к выходу.

— Подожди, — окрикнул его хозяин. — Сколько хочешь?

— Восемьдесят.

— Нет. давай сто.

— Э, нет, — снова повернулся. — Я все беру.

— Ладно, бери, — усмехнулся хозяин и взглянул на меня: видишь, как получается?

По лицу я поняла, что он и сам не остался в прогаре. Фиксированной цены нет. Завысят сразу на много, чтобы сбавлять удобно было и так показать покупателям, какой ты щедрый и великодушный.

Парень проворно завернул мужику его футболки. И тот для виду пощупал еще и рубашку. Но приложив к сыну, поморщился. Вышли.

Мы еще немного попытались поговорить, силясь побороть языковой барьер. Вернулся Виджендра. И с усмешкой:

— Ну как вы тут пообщались?

— Мы здорово поговорили, — сообщил ему хозяин лавки. — Она очень хорошо знает хинди. Молодец. Я очень удивился и обрадовался. Приятно поговорить с человеком, который учит твой язык.

Виджендра этого явно не ожидал и посерел от недовольства. Когда мы уже собрались уходить, я поставила пустой стакан и кивнула: спасибо, до свиданья. Хозяин нас остановил.

— Подождите. В честь нашего приятного знакомства я хочу подарить тебе какую-нибудь вещь. Выбирай и бери, что нравится.

Я не поверила, что правильно перевела и взглянула на своего работодателя. Тот скривился и зашипел:

— Ну чего же ты ждешь, иди выбирай кофточку. Хотела же.

Я так обрадовалась, что подавила смущение и пошарила на вешалках. Выбрала желтую с оранжевыми разливами. Яркая, но простенькая. Такая элегантная.

— Вот эту можно, — улыбнулась.

Хозяин одобрительно кивнул и махнул рукой:

— А больше ничего не нравится? Выбирай. Еще бери.

Мне стало совсем неудобно. И так одну получила. Не наглеть же. И Винаяк уже фырчал под боком. Я подумала, что за другие придется платить, а раскошеливаться ему. Даже если я потом с его же зарплаты и верну, все равно неприятно быть должницей.

— Нет, спасибо. Все нравится, но одной хватит.

— Ну как хочешь, — пожал плечами хозяин и махнул парню завернуть в пакет.

Тот подошел ближе и игриво сверкнул глазами: флиртует. Я улыбнулась и взяла сверток. Еще раз сияя поблагодарила.

— Да не за что, — махнул небрежно хозяин. — Не каждый день ко мне ходят русские девушки, которые говорят на хинди.

Виджендра судорожно достал из кармана портмоне и вытащил пачку сотенных.

— Сколько я должен за кофту? — протянул две купюры.

Хозяин насупился и покачал головой.

— Нисколько. Я же сказал, это подарок.

Винаяк сквасился и, кинув всем до свиданья, вытолкал меня из магазинчика.

— Что ты ему такое сказала пока меня не было? — зашипел на меня.

— Ничего. Просто мы говорили о России, что там снег и холодно. О том, что мне очень понравилось в Дели, хотя еще ничего не видела, потому что первый день.

— Да? Не может быть. И поэтому он сразу подарил тебе кофточку? Такую дорогую?

— А она дорогая? — заглянула в пакет.

— Ну не очень, но все-таки. Он просто так бы не стал никому ничего давать. Я не понимаю… что в тебе такого?..

Всю дорогу до следующей остановки в магазине фильмов, он пыхтел и возмущался, бубня себе под нос, что такое в жизни не случается. Но почему я?

Когда вернулись под вечер в гостиницу и заказали порцию овощной пакоры, он снова вернулся к разговору о подарке:

— Все-таки ты особенная. Сколько раз я брал с собой Риту, армянок, других, но никто им ничего не дарил. И вот тут тебе. Странно. Наверно, тебя как видишь, сразу влюбляешься. Я тоже, когда тебя первый раз увидел, ты мне сразу понравилась. Я был очень рад, что Нагендра Комат предложил тебе у меня поработать.

Я сразу поняла к чему он клонит. Обычная лесть, чтобы затащить в постель. Я только усмехнулась: спасибо, и принялась за свои с утра оставленные фрукты.

Когда смеркалось, мы возле своего отеля поменяли авторикшу на велосипедного и отправились в сторону Садара, пересекая безсветофорные перекрестки. Ужасная повозка пугала меня своей покатостью и отсутствием поручней. Я поглядывала, как другие спокойно восседали на подобных — привычка, я же только и вскрикивала при каждом столкновении с машинами, телегами, коровами и обещала себе никогда больше не ездить на рикшах.

Любопытные мотоциклисты объезжали нас и уже, не глядя перед собой, оборачивались на меня, сталкиваясь с другими зеваками. Пользуясь моим страхом, Виджендра держал меня за руку, приговаривая, что с ним я не упаду. И я верила и держалась за него, потому что во что еще было верить.

Слава богу, ехали так не долго. Вылезли в ужасных трущобах, где продавали буквально все: от бижутерии до телевизоров.

Незадолго до нашего приезда тут прошел праздник встречи весны — холи. И теперь беднота дотаскивала рубашки, майки, брюки с цветными пятнами краски, даже дикие коровы и собаки лазили, словно вымазанные йодом и зеленкой.

— Не отставай от меня, иначе потеряешься, — предупредил Виджендра, протискиваясь сквозь толпу к распродаже дешевых трусов и носков. – Тут всегда дешево. Я в Москве одежду не покупаю. Разориться можно на одних носках, — засмеялся. Я тоже.

В эту минуту кто-то наглый пощупал мои бедра. То ли ругаться и драться, то ли спрятаться за Винаяка. Я так растерялась, что пока раздумывала, момент упустился и я осталась с неприятным осадком в душе. Словно меня выпачкали грязью, а умыться негде.

— Я специально вожу тебя с собой, чтобы ты привыкала, запоминала. Потом будешь за товаром одна ездить. Я устал. Вместе поедем только в Пакистан и Дубай. Вот в Дубае та же Индия, только чисто. Ты себе представить не можешь, сколько там живут индийцев, на каждом шагу. Но там ужасно жарко. Плюс пятьдесят. Хуже чем здесь. Ну сама увидишь.

Мы переступили канавку, в которой бежали друг за другом длинные серые крысы. Тесные узкие лестницы. Третий этаж недостроенного дома. И мы в типографии. Тут лепят огромными тиражами яркие плакаты болливудских звезд, календари, наклейки. Тут грязные и уставшие копошатся, разбирая по стопкам скользкие листы, режущие пальцы, женщины и подростки. Младенцы-голыши самостоятельно лазиют по тюкам. Ни учебы, ни бизнеса им, ни перспективы. Для них Индия — не экзотика, а суровая правда жизни. Они как тараканы, сбившиеся стаей перед отравленным печеньем.

Мне мир не переделать и я стараюсь не думать с болью в сердце о всех нищих и обездоленных планеты. Смиренно жду, когда Виджендра наберет себе стопы самых популярных и раскупаемых для Москвы киногероев.

Но проходит час, другой, третий и я от однообразия и приглушенного шума станков в другом зале теряю самообладание.

— Ну потерпи еще немного. Я понимаю, как ты устала, — жалостливо просит Винаяк, я киваю и сцепливаю зубы, чтобы не завыть.

Когда наконец этот ужас кончается, мой босс просит выбранные плакаты упаковать и с посыльным доставить ему в отель. А мы спускаемся — улицы уже немного притихли, над головой ночь, потому что темнеет уже в половине седьмого — снова берем рикшу и, слава богу, благополучно добираемся до нашего района.

— Теперь пойдем поедим и купим тебе обувь. Мне совсем не нравятся твои резиновые, — фыркает Виджендра, указывая на мои мыльницы, как называли пластиковые и резиновые туфли, пришедшие в моду из Китая в девяностых и оставшиеся в памяти народной под этим смешным названием.

Мы зашли в ресторанчик, где теснились многочисленные французы средних лет. Заказали на выбор Винаяка то, что не сготовишь дома, особенно в Москве. Разные гарниры из индийских овощей, которых даже названия не знаю. Тут расчитано в основном на туристов, потому и не шибко остро. Особенно понравились мне бесплатно прилагающиеся на закусь маринованные луковки и в конце ужина для свежего дыхания зернышки фенхеля.

Сандали мне после ужина выбирали долго. У меня кожа белая, тонкая и чувствительна ко всяким мозолям — секундное дело превратить ноги в мясо. Поэтому искали «нарам» — мягкие, из натуральной кожи. И нашли. Виджендра не пожалел выложить за них около двухсот рупий и сказал, чтоб я сразу же и обулась, положив свои резиновые в пакет. По дороге в отель купил мне диковинных фруктов, кроме манго запомнила название лишь одних –чику — похожие внешне на картошку, а вкусом на переспелую хурму. Приторные, с крупными черными косточками внутри.

После вчерашнего инцидента-приставаний, я боялась возвращаться в номер и все оттягивала время. Но что делать. Придется опять отбиваться.

Оказалось, что нас перевели в тесный номер с одной двухспальной кроватью. И тогда у меня аж внутри все закололо. Договорился, гад.

— Эта комната дешевле, — заметил Винаяк, доставая из пакета мои трусы, которые повесила в прежней комнате сушить на батарейке. Залилась ли я лиловой краской или сдержалась, не видела со стороны. Но вырвала белье и кинула к себе в сумку.

Включили телевизор. Винаяк пошел принимать холодный душ, а потом с арахисом умял пол-литра неразбавленного виски.

— Устал. А это помогает отдохнуть. Ты не думай, я не алкоголик.

— Я и не думаю.

Попробовал меня обнять, я отстранилась и предупредила, что никакой близости между нами не будет.

— Я думал ты меня отвергаешь, потому что не верила, что я возьму тебя в Индию, что возьму с собой из номера погулять по Дели. Доказал тебе, что ничего для тебя не жалко. И в ресторан. И обувь купил. А ты все равно не соглашаешься. Почему ты такая холодная? Разве тебе секс не нужен? — почти заплакал пьяненький.

— Нет, — а сама подумала: не с тобой сушеным крючком.

Он обиженно отвернулся и почти сразу захрапел. Я, уставшая за странный необычный день, тоже захотела на боковую. Решила спать с краю. Едва спустилась в глубь подсознания, как Винаяк закричал сквозь сон, дико забормотал. У меня от страха сердце гулко забилось и я проснулась. Он начал пинаться, брыкаться, махать кулаками, угрожая кому-то невидимому и пошел кружиться по всей кровати. Я схватила простынь и соскочила на пол. Постелила себе у двери, так что слышно было сопение спящих, как стороживые псы у порога, служак, и так промаялась до раннего утра, пока Винаяк не проснулся отлить.

— Ты чего на полу делаешь? — напугался он.

— Ты толкался, кричал всю ночь. Я и ушла.

— Правда? — задумался. — Просто я устаю очень. Поэтому ночью плохо сплю. Поэтому просил тебя быть со мной. Одному мне еще хуже бывает. Давай ложись на кровать, я уже не буду толкаться.

Я перебралась на прежнее место и устало уснула, слыша, как вернулся Виджендра и обнял меня за шею, прижавшись головой к плечу. Не было даже сил оттолкнуть его. Но он, к счастью, безобидный. Без моего позволения ничего лишнего не посмеет.

Так мы проспали до ярких звуков, долетающих с улицы. Окна в номере не было и потому включили свет.

Сегодня выходной. Воскресенье. И сегодня идем по достопримечательностям. Как все-таки здорово, что я согласилась поехать в Дели. В груди радостно прыгали эмоции и бились вырваться наружу.

Принесли утренний чай и услужливый симпатичный парень, постоянно восхваляющий как глашатай мою красоту, специально для меня купил яблочный сок. Винаяк поел горячих алупарата — лепешки с картошкой. Угрожал, что если я сейчас с ним не позавтракаю, то неизвестно когда еще поем. Меня это ничуть не испугало. Жарким летом без еды можно обходиться очень долго, была бы вода. А соку себе я всегда закажу.

На несколько минут я осталась одна, пока босс бегал заказывать такси. Вернулся и мы отправились на прогулку.

Шофер, кудрявый усатый мужик, похожий на комедийного грузина Мкртчана, включил радио. Там снова модная «Бивафа». Как человек, верящий в знаки, в то, что Вселенная постоянно через все с тобой разговаривает, я не могла понять, почему именно меня постоянно называют неверной. Относила это к себе, если поют в моем присутствии. Но ведь мне изменять некому. Я свободна. А Винаяку? Разве я предала его, что не захотела стать его любовницей? Я сразу говорила, что ничего никогда не будет. Он не поверил и обнадеживал себя попусту. Где ж тут моя вина? Совесть говорила, что на ней нет ни пятнышка. И я решила: песня как песня. Пока думала, приехали к Президентскому дворцу, откуда открывалась перспектива к далекой Арке — Воротам Индии, через похожие на Елисейские поля лужайки.

— Теперь посмотрим один храм, — взял меня за руку Виджендра и пожал ладонь. — Спасибо, что согласилась поехать со мной. Одному всегда скучно. Нет компании погулять. А так даже есть кому меня сфотографировать.

В ответ я только улыбнулась. Я ведь не с целью самопожертвования захотела слетать на три дня заграницу. Сама по себе эта первая поездка — целое приключение. Не каждый даже в наступившем двадцать первом веке при относительно свободных выездах может позволить себе даже в многомиллионной Москве выехать зарубеж. Пока еще не наступило светлое будущее, когда, для хотя бы многих, это будет равносильно вылазке на выходные покопаться на даче в крапиве. И уж тем более для меня.

Мы вышли из машины и направились к розовому резному храму.

— Это Лакшми Нараяна, — указал на него Виджендра, — я очень люблю это место. Храм новый, в двадцатом веке построили, но в нем много силы. Как это объяснить… святое место тут, мистик, понимаешь? Что попросишь — все исполняется. Так что пока поднимаемся, придумай, что пожелаешь.

Как человек не очень религиозный, временами даже больше атеист, я все равно продолжала верить в исключительные чудеса и волшебные палочки: взмахнул, щелкнул пальцем и вот тебе, что хотел. Вот и к этому храму отнеслась сразу с почтением, а вдруг и правда сказочное место, вместилище эдаких добрых фей, что могут из золушки сделать принцессу.

Меня пропустили в отдельную комнату для иностранцев, чтобы я могла там под бдительной охраной разуться. Фотоаппарат отбирать не стали, но предупредили ничего внутри не снимать.

— Какие к тебе почести особенные? — завистливой змеей зашипел мой протеже, когда мы встретились с ним на лестнице. Я не ответила.

Прохладный мрамор ласкал ступни. Спускающиеся навстречу люди останавливались, глядя на меня, словно ожившую богиню. Я побарывала в себе неловкость. Особенно удачно получалось это, прячась под солнцезащитными очками.

— Знаешь, почему они все на тебя так смотрят? — шепнул Виджендра.

— Нет, почему?

— Потому что в Индии есть примета. Когда ты в первый раз увидишь белого человека — загадывай желание и оно сбудется. А если тебя захотят потрогать, значит сбудется даже не одно желание.

— И правда сбываются? — приподняла недоверчиво уголок губ.

— Люди верят. А во что веришь, то и происходит. Ты не забыла про желания, чтобы попросить у Лакшми тут в храме?

— Нет, — как только он еще снаружи сказал мне о возможности чуда, я ужаснулась от множества нахлынувших желаний. Что же хочу: жить в Москве? Найти высокооплачиваемую работу? Поступить на французское отделение в колледже при МГУ? Стать знаменитой и богатой?.. и тут как молния, меня осенила одна единственная мысль-любовь. Я знаю, чего действительно хочу без всяких «но».

— И что попросишь? — лукаво заглянул мне в лицо. — Часто ездить в Индию?

— Нет, — я покачала головой. — Это личное. Я скажу это только богине.

Виджендра обиделся и насупился.

Мы поднялись на просторную, залитую золотистым солнцем веранду. Из нее направились в тенистую арку, под которой в зале с ароматным дымком в нишах стояли парочки влюбленных воркующих богов. Перед ними коробки с прорезями, куда люди кидали бумажки с желаниями и рупии, чтобы просьбы поскорее исполнялись.

Мы подошли ближе и встали напротив, сложив молитвенно ладони у груди, как хиндуисты. Виджендра закрыл глаза и его губы беззвучно зашевелились. Я взглянула на мраморные парочки и резкая тоска обожгла грудь.

— Любви! Вот чего я хочу! — почти взмолилась. — Вы тут стоите вместе, вы любите друг друга, вам хорошо. Вы счастливы. Я тоже хочу быть счастливой. Я одинока. Я хочу красивого нежного умного парня. Хочу, чтоб мы с ним очень сильно любили друг друга. Хочу великую настоящую любовь, как в кино, как в книгах, о которой мечтают и не верят. Вы можете, потому что у вас такая есть. В вас верят миллионы, значит вы существуете. Значит у вас есть сила и возможность мне помочь. Я прошу только любви и счастья.

Виджендра открыл глаза и протянул мне пятьдесят рупий одной купюрой.

— Вот, возьми. Я хочу, чтобы ты положила за нас двоих. Твоя рука –это хорошо. Сразу подействует.

Я не стала расспрашивать, почему он так решил, и опустила мятую бумажку в щелку. Появился из-за алькова ничего не видящий пандит с мантрами в руках. Он обходил с бормотанием статуи и мотал, как заведенный, головой.

Мы осмотрели весь храм, куда пускали посетителей. Я восхищалась свежестью и яркостью, величием и совершенством форм, красок. На прощанье стукнули по колоколу. И чтобы оставить себе на память этот удивительный и легендарный мандир, обошли его с боку, куда вел путь в парк. С гигантскими добродушными слониками из розового камня, с лужайками для пикников с видом на храм, с искусственными ручейками, фонтанчиками с магическими кобрами посредине. И в этом парке укрывались от полуденного зноя многочисленные семьи, из под тени кипарисов, лиственниц и пальм, зорко следившие за мной.

Мы пофоткались и вернулись к машине, поехали осматривать следующие достопримечательности.

— Сейчас мы сначала заедем в один магазин, — шепнул Виджендра, чтобы шофер его не услышал, как будто мог понять по-русски. — Это всего на пять минут. Походим, посмотрим. И ему за нас дадут комиссионные. Тут в Индии так принято. Увидишь.

Машина завернула в тесный проулок, где не разъедутся два встречных авто, и остановилась у белого одноэтажного магазина. У порога нас уже поджидал зазывала, вскочил и согнулся вдвое, подметая травяным веником невидимую пыль перед нами.

Мы вошли внутрь и очутились в пещере сокровищ Сим-сим. Только разбойники стояли за стойками или ходили по залу, предлагая чаю, воды и раскошелиться. Чего здесь только не было. Я ахнула от скопления в одном месте золотой и серебряной парчи, шелков, серебряной посуды, мраморных статуэток, самоцветов, украшений, достойных самых прославленных королей. В середине разместилась даже настоящая мебель махараджей. Ковры с драгоценными камнями висели тяжело на стенах. С них сверкали и манили топазы, аметисты, розовый и белый жемчуг, сапфиры, равных по величине которым не сыскать, наверно, даже у короля Саудовской Аравии. Бриллианты и рубины горели в золотых оправах в виде мужских и женских перстней, серег, браслетов. Увидела на витрине и миниатюрные шкатулки-секретницы из малахита. Не успела моргнуть глазом, как черная влажная рука протянула мне фантастической красоты ожерелье из граната, такого сочно-насыщенного, что захотелось съесть, как если бы камушки ожили и превратились во фрукт.

— Что ты хочешь, выбирай, — шепнул обольщающе Виджендра.

— Но тут же все дорого, — развела я руками. Зачем предлагать выбирать, если он ничего мне тут не купит, а сама я вижу такую роскошь впервые. Обернулась, чтобы с некоторой завистью взглянуть на двух радостно-возбужденных европейцев, что за чаем уже скупали восточные материи.

— Неужели ничего не нравится и не хочешь? — снова шепнул лукаво Винаяк.

— Наоборот, мне здесь нравится все. Я все хочу. Особенно тот набор посуды из серебра, достойный султанов из сказок «Тысячи и одной ночи», кувшин, поднос и шесть миниатюрных бокальчиков для кофе. А еще то ожерелье гранатовое, что продавец показывал.

Мой работодатель усмехнулся:

— У тебя зарплаты не хватит все это купить.

— Потому и не за чем было спрашивать, — усмехнулась в ответ.

— Ладно, идем. Шоферу уже заплатили за нас.

Провожая нас голодным жадным взглядом, продавцы оскалились, выдавая за приветливость желчное отчаяние.

Не успели мы залезть в машину, как она уже остановилась перед крепостной стеной, за которой величаво парила в небо знаменитая башня.

— Это Кутуб Минар — символ Дели, — гордо указал на нее Винаяк и встал в очередь, купив мне туристический билет за пять долларов, а себе, как местному, за пять центов.

— С этой башни раньше очень много людей вниз падало, — продолжил он, когда мы прошли внутрь. — С женой разведется кто — тынц с башни. Плохой студент экзамены завалит — тоже вниз головой. Кого жених бросит или с работы уволят — все бегут прыгать с Кутуб Минара. Поэтому вход на нее закрыли. Теперь только снизу на нее смотри и восхищайся.

Развалины древнего дворца, бывшего чьего-то владычества. Остались лишь жалкие крохи, редкие каменные следы, нераскуреченные вандалами надгробия. Как же быстротечна жизнь и как сурова. Ведь жили когда-то крепкие сильные и красивые люди. Любили, мудрили, ели, пили, болели. Ушли и кто сейчас их знает? Кто помнит о них? Вот так пройдут века, тысячелетия и другие люди, ультрасовременные, посмотрят на развалины спальных районов, типа Солнцево в Москве, или на Лубянку и тоже скажут: смотрите, здесь творилась история. А какие они были люди до нас, то есть уже мы, они не скажут. Даже фото и кинопленки не покажут всего того, что было в действительности. Утешает лишь, что о нас потомки узнают больше, чем мы о предках. Мы оставляем после себя не только руины и парящие башни, мы оставляем знания, кино, картины, книги. И нас будут переиздавать, переснимать, чтобы прочувствовать то же, что чувствовали мы, как мы сейчас экранизируем по двадцать раз того же Дюма и ставим Достоевского. И все мало.

А Кутуб Минар — он похож на полигон, на космический аэродром. Башня служила маяком. Вторая, недостроенная — вообще имеет вид разобранной ракеты.

— Смотри, как все на тебя смотрят, — с гордостью нашептывал Виджендра. — Когда я ездил с Ритой, она одевалась в сари или шальвар-камиз и ее принимали только за светлокожую индианку. Мне нравится с тобой гулять. Все мне завидуют.

Остановились перед железным толстым столбом, вросшим в землю внаклонку. Огороженный от любопытных ладоней толпы, он отражает солнечные блики и будто кряхтит.

— Ты знаешь, что это легендарный столб. Он намного древнее самого Кутуб Минара. Даже они, кто строил здесь все, не знали, откуда взялся этот столб. Он сколько стоит здесь, не ржавеет и не падает. Чудеса, правда?

Я взглянула на огромный скипетр великана и пожала плечами: ну что тут удивительного. Говорю же, что местечко на полигон похоже. Наверняка перволюди-инопланетяне и воткнули. Застолбили за собой земличку. Потом забыли вернуться или передумали.

Мне это объяснение показалось простым и логичным, даже если научно не доказанным. Какая разница, ведь все равно никто загадку не разгадает, так почему мне из-за нее убиваться и мучиться.

Нагулявшись и нафоткавшись, мы вышли к машине, но ее не оказалось на стоянке.

— Ты постой пока у входа, а я поищу, — оставил меня обескураженную одну стоять на виду у толпы зевак босс и убежал. Как только он исчез, ко мне набежали со всех сторон: а можно вам руку пожать, а можно ваши волосы на память, а можно с вами постоять, а сфотографироваться? Мадам, возьмите, плиз, ребеночка за ручку, чтобы он, когда вырастет, показал всем снимок себя с вами. Мэм, а вы откуда? О! мэм хинди ати!

Виджендра пришел вовремя, раскидав всех и вытащив меня из толпы.

— Нашел шофера. От отъехал на дорогу и ждал на обочине. Вот и он.

Пока амбасадор подъезжал и разворачивался, из проезжающей битком набитой детьми машины, мне слали поцелуйчики и махали руками.

— Да ты тут популярна, — усмехнулся Виджендра и усадил на заднее сиденье.

Храм бахаи в виде каменного цветка показался еще издали, один из знатных символов Дели. Кто не посетил Лотос, тот не был в столице.

Машина припарковалась рядом с воротами и мы с Винаяком вошли в зеленый ухоженный парк, все тропинки в котором вели к храму. Я так радовалась, что себя не помнила. Все казалось сказкой, ожившей легендой. Переплились реальность и вымысел… и среди всего этого возникает неожиданный образ.

Четкие яркие черты лица. Широкие брови. Островатый длинный нос, похожий на арабский. Большие глаза. Романтическая непобритость в лице. Нормальное телосложение: не худ, не толст. Держится прямо. Одет стильно. Пышная шевелюра и не кудрявый, что меня неприменно бы оттолкнуло. С детства не приемлю даже сильно волнистые волосы у мужчин. Противно. Если б знать почему.

Он смотрит с восторгом, обожая. Как красиво. Горячий воздух. Пылкое солнце. Пряные ароматы цветов. Индия — сказка моего детства. Второй день пребывания. Кружится голова от восторга. Вчера были только рынки, торги. Сегодня уже храмы, сады. И это красивое лицо… но исчезает моментально, будто и не появлялось.

Я иду по красным плитам дорожки. По обеим сторонам розовые клумбы, за ними — салатовые газоны. Легкий зеленый ковер, мягкий, волнующий. Манит. Дома сейчас грязный серый снег, временами выглянет солнце и осветит желтым мокрые стены домов. А здесь лето в самом разгаре. Все поет. Цветет. Дышит. Я тоже дышу каждым дуновением. Каждой взлетевшей в воздух пыльцой. Чирикают чужеземно пташки. Их трель бальзамом ложится на душу и щемит, блаженно, сладостно. Как струны ситары переливаются вдали сигналы машин. Звон в голове. Не от жары — ее я почти не чувствую, млею. Не от яркости красок и непереносимых глазам лучей — спасают очки. Звенит воодушевление. Я парю. Ноги словно не касаются земли. Я над всем этим миром. И от волнения звенит. Это мои мысли: стукаются друг об друга, не могут собраться воедино. С ума посходили от радости. А я их и не гоню. Пусть порезвятся. Мне же хорошо!

Навстречу идут толпы. Мужчины. Женщины. Молодежь. Все как один не могут отвести от меня глаз. Неужели они не видели никогда белого иностранца?! Тут же олно туристов! Для меня — дикость. Высоко поднятая голова не позволяет стесняться и прятаться. Слава — это замечательно. Даже пьянит. Пусть никто тут не знает твоего имени, но ты у всех на виду. Все толки только о тебе. Кто-то без стеснения даже кажет пальцем в мою сторону. А потом сравнявшись и пройдя дальше, все еще оглядывается вслед: неужели я не мираж и им не кажется белая кожа, золотые волосы, парящий силуэт. Я настоящая. Только для многих так и останусь загадочным призраком.

Красно-черный полосатый свитер. Обогнал нас. Обернулся. Тут я его и заметила. Черты резко встали перед глазами и отпечатались в голове, на сердце. Разве так бывает? Внутри все мигом замерло. Биение остановилось. Было ли дыхание? — не заметила. Сон? Видение? Снова он. Такие черты лица — в них все, что я искала от идеала мужчины. Красота. Мужественность. Экзотичность. Четкость. Живописность. И взгляд. Это не пресмыкание, не заискивание, как у многих за полтора дня здесь. И не грубое похотливое желание белого тела. В этом взгляде я увидела себя со стороны: я –богиня. Я — мисс мира. Я — все.

Дернула ресницами. Пошевелила пальцами. Повела бровью. Нет, я не сплю. Это явь. Он обогнал и оборачивается, все еще не веря своим глазам. Мы оба спим. Нам обоим видится мираж. Только разный.

Чувствуя мое оцепение и то, что я уже не здесь и не с ним, Виджендра подбирается совсем близко, касаясь локтем моего плеча. Идем тесно. Мне неловко. Мой мираж это видит. Что подумает: я занята? Я с богатым кошельком? Отстраняюсь. Виджендра понимает и морщится. Ему неприятно: он хотел хвалится всему миру, что с ним иду я. Но я не эскорт. Не по вызову. Спасибо, что взял меня с собой. Но ему от этого тоже выгода. Бесплатный билет, лишний багаж, дополнительный товар, сверхприбыль и приятная компания. Нет здесь обязательств любовного плана. Я свободна. А он вообще женат тут в Индии и в дополнение живет во втором гражданском браке с Ритой там в России. Какие притензии?

А красный свитер с черными полосами мелькает впереди. Его иногда не видно за нахлынувшей толпой. В груди буйно колотится: дайте еще раз посмотреть. Хочу видеть этот силуэт. Это лицо! Народ рассасывается, как по мановению волшебной палочки и снова предстает мой мираж. Горячее солнце. Плавленый воздух. Просто хочу пить. Жажда. Жажда любви, желания. Жажда романтики и приключений.

Мы совсем близко с великолепным белым зданием. Лепестки стремятся вверх и разлетаются в стороны. Неимоверно впечатляет. Я снова грежу. Вся моя жизнь до этих двух дней была серым сном, телевизором с черно-белым изображением. И вот новый кинескоп. Цветной. Жидко-кристаллический. Это главные новости всех каналов. Я — в Индии.

Лепестки храма плавятся в желто-огненных лучах. Края размыты и дрожат. Так на ветру колышутся живые листочки. И этот храм словно оживает и движется. Я только покачиваюсь своей плавной походкой. Снимаю очки на секунду: мне надо это видеть живым взором. Запечатлеть. Неужели оно еще великолепнее без темного стекла?

Слезы, резь. Белизна ослепляет. Спасаюсь под очками и восторгаюсь. Я в сказке.

Красно-коричневый кирпич. Похоже на мавзолей. Подходим совсем близко. Очередь на вход и на выход. Тут разуваются и сдают обувь на хранение. Сердце радостно бьется: прекрасный незнакомец рядом. Их двое. Наверно друг. Мне стало нелепо любопытно, какие у них носки, когда снимут огромные тяжелые кроссовки. У нас в таких молодежь фарсит в минус тридцать, а тут выше сорока. У меня часто носки оказывались с дыркой на пальце и лень было зашивать. А у этих? Они, не отводя от меня глаз, скинули свои боты. На ногах чистые, не потертые носки. И совсем нет мокрых пятен от пота. Не романтично, может, сейчас думать о такой прозаичной мелочи, но что поделать? Мозг хитрый и придирчивый. Улыбнулась своим размышлениям: даже тут не подвел. Но парни сняли и носки. Засунули в кроссовки. Так, видать, принято. Если уж разуваться, то до последнего.

Я встала слева. Идеал смотрел на меня и жаждал, когда я сниму очки. На меня вдруг нахлынул ледяной ужас: а что, если ему не понравятся мои глаза?! Что за бред. И тут же дерзкое: ну и плевать мне тогда на такого. Нате, смотрите!

Почти сорвала с себя очки, которые при наклоне не держались и все равно бы сами рухнули, да еще и на пол.

Парень остолбенел. Наверно, ждал даже меньшего. Я предстала как богиня, гордая, великолепная. Порождение лета и солнца. Серо-голубые глаза превратились в лазурные, отражая голубизну неба. Сделались бездонно-глубокими. Притягивали и засасывали всех, кто в них попадал. Я чувствовала свою власть. Я любовалась ей и собой. И этим парнем напротив. И больше ничего.

— Наташа, снимай сандали, — послышался нервный голос Виджендры, сорвавший меня с небес.

Я опомнилась: я тут не одна. Есть еще внешний мир. Нагнулась. Расстегнула застежки. Протянула обувь. Виджендра безо всякого сомнения, совершенно спокойно взял мои сандали в руку, и вместе со своими ботинками протянул в окошечко.

«Надо же, не брезгует, — подумала почему-то я про своего работодателя, — и чего это я все вдруг про обувь?»

Толпа выстроилась в длинную очередь. Медленно ползла вверх по лестнице и вперед к входу в бахарский храм. Виджендра норовил прильнуть ко мне, создавая вид тесноты, и если не взять за руку, то хотя бы двигаться плечом к плечу. А я старалась приблизиться к тому парню с ясными огромными глазами, куда проваливалась с каждым следующим долгим взглядом. Так же создавая тесноту и сутолоку, оказалась рядом с ним и нарочно слегка коснулась его предплечьем. Глаза улыбнулись искренним светом. Хоть так. И я становилась смелее с каждым шагом, с каждым всполохом. Смотри! — кричало все мое нутро, все мое существо, — ты мне понравился. Я выбрала тебя! Теперь помоги мне! Как-нибудь!

Виджендра начал уже подозревать неладное и засуетился, оттаскивая меня взад, объясняя тем, что служащие храма проходят мимо колонн и вывалившихся из строя, вроде меня, просят не вылезать за черту. Иными словами, я могу оказаться не у дел и полететь в самый конец очереди. Я послушалась, упуская с криком в душе ярко-красный джемпер с черными поперечными полосами. Куда? А я?!

И вот наши две очереди лучом разошлись в стороны, чтобы сойтись у самого входа. Оба парня, не упуская меня из виду и постоянно оглядываясь, прошли контроль на металлоискатель и исчезли в просторах каменного цветка.

Нас тоже быстро осмотрели, попросили внутри сидеть молча, нельзя даже шептаться, потому что вся суть этого здания в его достославной акустике.

— Прислушайтесь. И вы услышите даже шелест собственных мыслей, — перевел мне уже в дверях Виджендра и от себя добавил: — сама услышишь. С одного конца зала слышен даже легкий шорох на другом.

Мы вошли. Высокие своды. Цветок внутри оказался куполообразным просторным светлым залом. Впереди небольшая сцена. Все остальное пространство — зрительский зал. Я вдохнула воздух таинства и мигом окинула помещение, ища единственно важный мне силуэт. Вот! Красный джемпер. Густая грива. Большие томные глаза. С ним другой. В руках у них мотоциклетные шлемы, которых раньше даже не заметила. Они увидели меня и сели на заднюю лавочку, самую крайнюю ко мне. Я рванулась к ним. Но Виджендра ухватил за руку и еле слышным шепотом прошуршал:

— Лучше идти в самое начало.

И я, влекомая против своей воли, проплыла с трепетом в груди мимо свободных мест рядом с тем парнем. Он даже привстал, вытянувшись ко мне. Но безнадежно сполз вниз.

Мы прошли ко второму ряду от сцены, забрались на середину и затаили дыхание. Но я не слышала мыслей. Не слышала, так ли мистичен зал и звукопроходимость в нем, как кричит слава. Я лишь ощущала пульсацию в венах и учащенное дыхание. Издали меня обжигал чужой, но такой приятный огонь глаз, призывавших оглянуться. Но я сидела окаменелой скульптурой, не смея шелохнуться. И все мысли о нем, как у Дубцовой в надрывной песне. С какой секунды он стал мне вдруг так дорог, этот красивый незнакомец? С какого мгновения я испугалась его потерять? С какой вечности он стал мне посланцем? И где он теперь? Не уйдет ли раньше меня? Не исчезнет ли в пучине небытия, откуда и возник?

От всего этого голова пошла кругом. Я так громко задышала, что Виджендра в испуге обернулся:

— Тебе плохо?

— Душно, — вырвалось из недр души, — нечем дышать…

Мы тихо встали и, глазами извиняясь перед теми, кого пришлось беспокоить, направились к выходу. Мимолетный, но целеустремленный взгляд в сторону, назад, где сидел он. Его нет… как обухом по голове. Конец. Так оно, может, и к лучшему…

Я опустила внезапно заблестевшие глаза долу. Пол поплыл. И свет померк. Никого, и ничего… одна пустота. И надежда. Последнее чудо, что остается у человека, когда он все потерял. Я снова глянула туда, где видела его в последний раз. И чудо произошло… Я еле сдержала поток слез. Слез благодарности.

Мой незнакомец через весь зал смотрел на меня. Со своим другом. Они встали в очередь на выходе. Через заднюю дверь, а мы через переднюю. Но это означало, что если я замедлю ход, не дам Виджендре быстро меня увлечь, они нас догонят. И может тогда…

Мы вышли на воздух. Конечно, воздуху как такового тут и не было, но я искала свободы, чтобы вздохнуть.

Как и предположила, Виджендра заспешил вперед. Я же делала вид, что не могу еще как следует насладиться видами каменного цветка. Я останавливалась на секунду, на две. Тянула время. Красный джемпер приближался. Приближались его глубинные темные глаза, и я вновь проваливалась в их бездну. Уходила с головой.

— Что с тобой? — смущался Винаяк и дергал плечами.

— Все в порядке, — еле выдавливала из себя звуки. — Все хорошо.

А сама готова была упасть без сознания. Лишь бы дождаться его. И упасть в его объятия, если подхватит, конечно. Но в ином я и не сомневалась. А если он уйдет? — вот основная пугающая мысль…

— Ты хочешь, я сниму тебя на фоне храма? — предложил Виджендра.

Я кивнула и встала спиной к тянущимся к небу лепесткам. Народ остановился, чтобы не лезть в кадр и тут двое догнали наконец нас. Мой прекрасный незнакомец стоял за спиной Винаяка и с обожанием смотрел на меня. Его друг тоже мне улыбался. А я смотрела мимо камеры моего босса. Он пытался вернуть меня на землю и просил побыстрее взглянуть в объектив, повернуть голову, чуть склонить в сторону. Я слышала его голос как сквозь помехи в радиоволне. Я вся устремилась к одному единственно дорогому лицу. И улыбнулась ему. Счастлив тот, кто может не скрывать своих чувств. И я была счастлива в тот момент.

Виджендра повел меня вниз по лестнице к бассейну с голубой подсвеченной водой.

— Это святой бассейн, — указал он рукой. – И сюда люди приходят очистить свои мысли и попросить чего-нибудь. Можно здоровья, можно ума, но не денег, потому что место духовное.

Я кивнула. Еще одно желание. Еще одно чудо. После Лакшми Нараяна прошло всего два часа и вот он. Он рядом. Он смотрит влюбленным взглядом. Он любит. И я люблю его. Не понятно как, но это случилось. Мистика или совпадение. Одному Богу известно. Но я рада, что это случилось со мной. И хотя я всего на три дня в Дели, кажется, что все впереди и это лишь начало. Для двоих, кто стремится быть вместе, расстояния не преграда. Других проблем я не видела. И начала верить в чудо.

На возвышающейся кладке бассейна сидели пары, дети. Кто-то забавлялся с фонтанчиками, бившими из краев на середину. Здесь влажная прохлада пела в унисон с твоей душой и все чудеса мира казались доступными и твоими. Все сокровищницы открыты перед тобой. Все золото человечества у твоих ног. Почему бы тебе со всем этим несметным богатством не открыть свое сердце и не распахнуть свои объятия новому счастью, которое само просится к тебе.

Я подошла к воде и ладонью преградила путь сильной струе. Я и рядом сидящие пискнули от восторга, когда решительный целеустремленный поток брызгами во все стороны направился дальше, окатив нас. Как благословение расценила я это омовение.

— Спасибо Лотос, спасибо Дели, что послали мне любовь. Теперь я могу просить только о том, чтобы вы дали мне возможность познакомится с этим красивым парнем и быть с ним.

Обернулась, по-детски счастливая, и увидела на себе упоительно-сладкий взгляд больших черных глаз. Незнакомец стоял и наблюдал за моей игрой с фонтаном.

Виджендра отходил в бюро и вернулся с брошюрой об истории этого храма.

— Пора идти, — мотнул мне, протягивая руку.

Я не взяла. Встала сама, не отводя глаз от прекрасного принца. Виджендра обиделся, но я ничего не могла поделать с собой. Я могла бы дать руку только одному человеку из всех присутствующих. И он был позади моего работодателя. Почему мне всегда хотелось называть его рабовладельцем?

Медленным шагом я последовала за Винаяком. К выходу. Но как хотелось остановить мгновение, чтобы долгие часы пробыть здесь со своей ожившей мечтой. Но раз это невозможно, я постаралась приблизиться к парню и коснуться его руки. Мы несколько секунд прошли тесно бок о бок, глядя безотрывно друг на друга. Словно огромная жизнь промчалась за эти мгновения. Бушующим потоком бежала кровь в жилах. И стучало в висках. Электрическими разрядами прокалывало все тело. Перед глазами все плыло как в видении, где посередине лишь расплывающееся лицо напротив.

И это кончилось на первой ступеньке назад вверх по лестнице, туда, где уже ждет обувь, потом тропа до машины, потом… Потом будет разлука. Навсегда.

Душа оборвалась и повисла на тонкой ниточке, ожидая спасения.

Виджендра встал впереди в очередь за обувью. Я обернулась и увидела совсем рядом от себя этих двоих. Они о чем-то переговаривались. Я прощальным взглядом оглядывала высокий силуэт с широкими плечами, с пышной шевелюрой. На руке металлический браслет. Легкая щетина выгодно подчеркивала контуры лица. И мне нравилось в этом незнакомце все. Абсолютно все, безо всяких но. Он посмотрел на меня. Пронзительно. С дикой невыразимой грустью. И я не выдержала. Если я сейчас сама что-нибудь не предприму, я его потеряю. И всю жизнь буду жить укорами себе в нерешительности.

«В Индии строго относятся к тем, кто пристает к иностранцам. Таких полиция может сразу арестовать и посадить, — говорил Виджендра еще в первый день по дороге на Палику базар. – Поэтому все боятся даже подходить знакомиться. Могут подумать, что пристает».

И это я сейчас четче всего слышала в своей голове. «Он не заговорит. Он не осмелится. Я иностранка. Он рискует попасть в полицию». Я уже не знала, что и думать, на что рассчитывать. Секунды улетали без оглядки. Но вот она возможность. Он перед тобой, только открой рот. Заговори с ним. Услышь хотя бы его голос. Узнай его имя. И ты не будешь вспоминать безымянный призрак. Появится человек, которого сможешь помнить и даже любить…

И я открыла рот:

— Мера нам Наташа, аур тум? [Меня зовут Наташа. а тебя?]

Для него мое обращение разразилось, как гроза на ясном голубом небе.

— Экскьюз ми? — смущенный, испуганный, обрадованный, ошеломленный.

Голос его бархатный тенор.

Страх внезано набросился на меня: как, должно быть, я сейчас глупо выгляжу. Сама пристаю к незнакомцу в чужой стране. Сама клеюсь. Может я остальное придумала и мы не смотрели друг на друга все эти минуты, пролетевшие незаметно, но длившиеся годы. Может, я сама придумала вспыхнувшую влюбленность и интерес. Я напугалась и мой язык затвердел и набух во рту. Не могу пошевелить им, чтобы ответить, повторить знакомство. Друг что-то шепчет ему на ухо, приводя моего незнакомца в чувства. А я наконец набираюсь мужества снова повторить свое имя и спросить его. Решаю вернуть самообладание и в случае неудачи не стать посмешищем, а прикинуться просто общительной иностранкой.

— Она русская, — слышу отзыв обо мне его друга. У самого принца открывается наконец дар речи и он произносит свое имя. Странное. Неуловимое. Никогда такого не слышала и не могу удержать в сознании. Переспросила, но и опять тот же результат.

Двое начинают что-то обсуждать оживленно, забывая обо мне. Вот и все. Я вздыхаю с сожалением, но в то же время облегченно: никогда ни в чем не смогу себя упрекнуть. Я все сделала, что от меня зависело. Я молодец.

Справа уже окрикивает меня Виджендра, протягивая мне сандали. Злой, раздраженный, обиженный.

— Я взял тебя с собой в Индию. Это опасная страна и я отвечаю за тебя. А ты пристаешь ко всем незнакомцам. Здесь много хулиганов, плохих людей. Больше так не делай.

Я молча забираю обувь и собираюсь их одеть, но вокруг так тесно, толпа, что мы оба выходим на тропинку, где посвободней и, резко выкинув из головы неудавшееся приключение, пытаюсь поскорее застегнуть замочки на щиколотке.

— Экскьюз ми, — раздается поверх меня еле уловимый знакомый неуверенный голос. Еще не успев сообразить, встать и увидеть, я вздрогнула. — Извините.

Я поднялась. Передо мной стоял он. Красивый, смущенный. И такой безобидный, не такой, каким мне рисовал его Виджендра. Принц протягивал мне визитную карточку.

— Это мой номер телефона. Номер моего офиса. Мы с братом занимаемся компьютерами, программами, ремонтом, оформляем вебсайты. Наша фирма «Дженерик солюшанс». Я не бедный, я бизнессмен.

Много чего он мне еще говорил, поспешно, чуть заикаясь от волнения. Я смотрела на него, забыв про Винаяка. Мы пошли по тропинке к выходу, не обращая внимания на любопытствующие толпы прохожих. И тут я заметила, как друг моего принца ловко увел знакомством и разговором Виджендру вперед, чтобы оставить нас вдвоем поговорить.

«Он все-таки решился, — улыбалась я счастливо. — Он не испугался и не посмеялся. Значит, все случившееся не сон и не самообман.»

— Напиши свое имя здесь, — попросила его, чтобы запомнить имя прекрасного незнакомца.

Он вывел на обратной стороне карточки «Пунит». Пунит. Первым моим восприятием было, что имя какое-то пустое. Ничего не значащее. И даже не романтичное. Не для великих легенд. Ему бы быть Меджнуном. Но «пустое» имя носил Он. И я быстро объяснила себе, что Наташа тоже не Сильвия, к примеру, и не Лейла. На этом и успокоилась. И его имя сразу запело яркими красками и звонкими мажорными нотами.

— Ты сколько в Индии? — понимала я простые предложения.

— Мы приехали на три дня. Сегодня второй. Завтра назад.

— Да? Как жаль, — лицо его исказило сожаление. — А ты не можешь остаться дольше?

— Нет, — и тут же представился удобный случай объяснить в трех словах, кто мне такой Виджендра, чтобы на всякий случай Пунит, как представитель традиционного общества, не подумал обо мне превратно. — Это мой босс. Я у него работаю. Он продает в Москве индийские фильмы, одежду. Мы приехали много купить. И надо вещи привезти в Россию.

Он грустно понимающе кивнул. Я почувствовала за это к нему огромную благодарность и тепло понимания разлилось в груди: он не осуждает, что я гуляю по Лотосу с мужчиной в возрасте, который мне никто.

— Ты сам из Дели? — спросила его, как окликнула от горестных раздумий.

Он оживился.

— Да. Это мой брат Ашвани. Сегодня выходной и мы решили погулять. И встретили тебя. Хвала Богу, — вознес ладони кверху, — что ты решила поехать именно в Лотос. Ты такая красивая!

— Спасибо, — растаяла я от счастья. — Ты тоже, — и улыбнулась, опустив глаза.

— Ты замужем?

— Нет.

— Я очень, очень рад, что мы познакомились. И очень удивлен, что ты знаешь хинди! Откуда?

— Я учу его в культурном центре при индийском посольстве. Правда пока очень плохо знаю язык.

— Ничего. Нормально, — он восторгался каждым моим новым словом и объяснением, а я вдохновлялась все больше от общения с ним. И не верилось, что я могу вот так хорошо общаться с парнем и мало того, на чужом языке, как будто говорили не словами, а мыслями, эмоциями, движениями.

— Когда будет свадьба? Шади? — неожиданно раздался вопрос, от которого я остановилась.

Момент отупения. Я не могла сообразить что он спрашивает. На свою свадьбу что ли меня хочет пригласить? Или ко мне на свадьбу напроситься? Но я вроде как на ближайшие еще пять

лет ничего такого не планировала, даже в мыслях не собиралась. Какая свадьба?

— Шади? — преспросила я, морща нос от умственного напряжения.

— Да, шади, меридж, — взмахнул он передо мной руками, пытаясь передать мне правильный смысл.

— Киска шади? Чья свадьба? — я все еще не могла въехать.

— Твоя свадьба. Тери.

Я обернулась вокруг себя, словно ища ответа и развела руками:

— Мери, моя? Лекин киске сатх? Но с кем?

— Мере се, [Со мной] — улыбнулся ласково во весь рот.

— Мере се?! — шокированно повторила за ним, только теперь осознав, что он делал мне предложение. — Со мной?! — я все еще не могла проронить ни слова, широко раскрыв глаза.

Я не могла поверить, что незнакомцы с первого взгляда и с первого знакомства могут влюбиться и сразу предлагать жениться. Мама рассказывала, что в ее молодые годы так водилось. Но ведь те времена давно миновали. И современный темп и развитие требовали долгих узнавательных прогулок, отношений, прежде чем решаться на такой ответственный шаг. И вот теперь я словно попала в прошлое. И не верила, что со мной это случилось, что это не банальная история дешевого романа для домохозяек и не эпизод двухсотсерийного венесуэльского сериала. Я стою, живая и реальная, в центре этой истории и не нахожу ответа.

— Ты выдешь за меня замуж? — теперь уже полностью и отчетливо предложил Пунит. — Выходи.

— А… мэ (я) … да.

Мы радостно заулыбались и протянули друг другу руки.

— Теперь я самый счастливый в мире человек! — сморщился от удовольствия и вытянул как сурок из норки свою мордочку.

А я смотрела на него и не представляла, как это я в мгновение ока из свободной одинокой девушки превратилась во влюбленную возлюбленную и невесту. Неужели моя просьба в Лакшми Нараяна сработала? Пусть тогда все об этом узнают и несчастные просят о любви. Два часа и жизнь твоя меняется.

— Сейчас я тебе напишу мой домашний адрес и мобильный телефон, а ты мне свой. Мы позвоним друг другу, мы встретимся, — подвел меня поспешно за руку к лавочке, на которой сидели две девушки. Одна из них настоящая гламурная красавица, модно одета, с длинными прямыми волосами. Я даже в такую минуту вспомнила о брате: вот бы ему такую красивую. Жаль он не увидел.

Девушка насупилась и капризно-требовательно попросила Пунита отойти, когда он присел на перила, чтобы написать важные для нас обоих номера. Он даже не взглянул на нее. Отошел. Я приятно отметила, что он при мне даже на красавиц других не заглядывается.

Впереди остановился Виджендра с Ашвани (такое имя мне уже встречалось раньше и я запомнила его легко). Первый недовольно смотрел на нас с Пунитом и делал знаки поторапливаться.

— Машина ждет, — прорычал он, когда мы поравнялись.

— Да, сейчас, только телефон напишет, — боялась, как бы не сорвалось в последний момент.

— Вот тут лавочка свободная есть, — увидел в стороне от тропы истоптанную лужайку Ашвани.

Мы четвером подошли и двоем с Пунитом сели. Он быстро начеркал синей пастой свой домашний адрес, почтовый для писем, емэйл, и дополнительные два телефона.

— А теперь ты свой, — протянул мне другую визитную карточку.

— Свой номер я не помню, но вот номер моего брата, ты можешь звонить на него, потом я дам свой номер, — и написала на хинди «бхаи ка фон» (телефон брата).

— Она пишет на деванагари? — удивились братья, переглянувшись.

Виджендра важно подбоченился, как будто в том была его заслуга:

— Да, она может.

Дальше русский адрес с индексом. Инета у меня не было и потому емэйла я еще не завела.

Обменялись. Пунит с трепетом и пылкостью прижал карточку к груди. Мы встали и я, еще раз взглянув на него с тоской разлуки, но не безнадежно, пошла за Виджендрой. Тут же у дороги перед воротами нас ждал наш амбасадор. Мы сели в салон и шофер как по просьбе включил мою любимую на тот момент песню «Санам, о санам» («Любимая»), перепетая с арабской «Хабиби», которую в свое время перепел на русский Аврам Руссо. («Где-то далеко в чужом краю… где-то далеко тебя люблю» — примерно). Слова лились из приемника будто для меня, словно сам Пунит напевал мне их.

Мотор завелся и я с раздирающимся сердцем, просящимся наружу, к Пуниту, набрала воздуху в грудь. Справа от Виджендры в окне показался сам Пунит. Он провожал меня, преследуя машину, пока она не набрала скорость. Его взгляд кидал тоску, мучительную любовь. И между нами сидел непреклонный мрачный Винаяк со скрещенными руками на груди и ворчавший себе под нос «пагаль, крэйзи» (чокнутая).

После знакомства с Пунитом мне стало так прекрасно на душе, что я не обращала внимания на Виджендру, который взял наконец-то меня за руку и водил за собой повсюду, гордясь эскортом. Встречные с завистью поглядывали на нас и удивлялись, говоря вслед: «Где таких красивых берут?» Естественно, это только обо мне. Славные люди.

После Лотоса отправились в музей Кришны неподалеку. Толпе показывали озвученные сцены из жизни Бога-человека, а я уже не вырывала ладони из руки Винаяка.

Он с благодарностью шептал: как здорово вот так ходить за ручку как пара, этого я сразу и хотел. Только он не знал причины. Раньше я с надеждой ждала чуда, знакомства: нельзя было допустить, чтобы тебя потенциальный возлюбленный увидел за руку с сорокапятилетним мужиком. И когда чудо произошло — искать больше мне некого. Пусть видят кто хочет. Я так свободна и счастлива, что держи меня Виджендра за руку или нет, ему от этого не прибудет, а от меня ничего не отстанет.

Когда миновали высокую статую Кришны, толпы наклонялись, касаясь его каменной стопы, а я взяла его за простертую перед самым лицом ладонь и пожала по-товарищески холодные пальцы: спасибо и тебе, всему миру спасибо. За славное путешествие. За прекрасную любовь с первого взгляда. Потому что чем больше я ходила и видела, тем больше понимала, что люблю. Странно, нелепо, но это и есть то, о чем пишут книги и снимают фильмы. А ведь раньше я скептически относилась к таким выражениям: с первого взгляда не бывает, как не бывает инопланетян и лохнесского чудовища, потому что я сама этого не видела. На вот теперь посмотри, — сказал мне мир. Конечно, от этого разило мелодрамой за версту. И сейчас не могу уже отрицать даже снежного человека. Может кому-то и он попадался.

Напоследок, перед сумерками заскочили в Красный форт, но он почему-то был закрыт, хотя его выходной в понедельник, и на место поклонения Махатмы Ганди, где горит вечный огонь.

Идя к машине я увидела на лавочке красивую пару. Они обнимались и миловались, как настоящие влюбленные. Но едва парень увидел меня, как произвольно оттолкнул девушку и аж привстал. Да, очень красив. Но не лучше моего Пунита. И потом, если он с такой легкостью при мне бросил свою девушку, с такой же легкостью бросит и меня, и следующую…

Мы сели в такси и вернулись к Индия Гейт. Отпустили машину — до гостиницы добираться будем на рикшах, а восемь часов аренды истекли.

Винаяк с трудом ходил в своих новых не исхоженных туфлях и жаловался на тесноту и мозоли. Покупал себе мороженое и обижался, что я не ем с ним заодно.

Много семей, молодежных компаний пикниковало на лужайках. Музыка, воздушные шары, чипсы, сладкая вата. Я с грустью представила, как бы здорово было тут погулять и устроить трапезу на лужайке с Пунитом. Может быть когда-нибудь…

Заиграла «Тум бивафа хо» (ты неверная) и я с укором подняла взор в темное беззвездное небо: не правда. Я верная Пуниту. Я его не обманывала. Даже сейчас, гуляя с Виджендрой, я не сделала ничего плохого.

Мы вернулись на Пахаргандж, где жили. Сходили в тот же ресторан с французами. Аппетита сильно не было, но поела. Вкусно, но не впечатлило.

После душа, после очередного стакана виски, Винаяк опять хотел было попытать счастья, но я без предупреждения стащила крайний матрас и кинула его на пол. На его беззвучный укоризненный вопрос, ответила:

— Я устала мучаться прошлой ночью. Теперь можешь кружиться хоть по всей кровати.

Он злобно забурчал и выключил свет.

Можете сами догадаться, каким злым и раздраженным проснулся Винаяк поутру. Не желал со мной разговаривать. Даже не смотрел в мою сторону. Убежал куда-то не предупредив. Но вернулся через полчаса. Встал руки в боки.

— Я хотел тебя наказать и отомстить за твое плохое поведение. Хотел, чтобы ты сегодня весь день просидела одна в номере. Но не смог. Одевайся. Вместе поедем опять в Палика базар. Я все же не думал, что ты такая злая и неблагодарная.

Отчасти он прав. Другие, как его бывшие любовницы армянки, что торгуют в его магазине на Севастопольской, молдавская хохлушка Ритка без прописки, что по сути сожительствует с ним ради поездок в Индию и ради жилплощади в самом дорогом мегаполисе, еще одна весьма недурная собой девчонка, фото которой он мне показывал, когда делал мне визу: «Света просилась поехать со мной, но я выбрал тебя» — все они считают за честь расплатиться ласками. Но я как раньше протестовала против семейно-религиозного почетного звания «раб божий», так и теперь протестую против долгов. По словам моей знакомой полугречанки, увлекающейся мистикой, Вики Апостелиди (а фамилия уже божественного происхождения, как сообщение божье мне от Апостола): «Я никому ничего не должна». Человек приходит в этот мир свободным и не обязан расплачиваться за все и всех. Виджендре нужна была компания и помощь с лишним товаром. Мне нужна была заграница. Мы помогли друг другу и не больше. Спасибо и разбежались, потому что я уже понимала, что после возвращения в Россию я перестану у него работать.

Ну что много говорить пространного. Перейдем к делу.

Мы провели весь утомительный день выбирая шмотье и кино. Я даже начала относительно свободно для своих двадцати слов изъясняться на хинди, а Винаяк злился и шикал, приказывая замолчать, другим говорил: не слушайте ее, она язык не знает. Но всех забавляло и радовало говорить со мной на их родном.

Когда мы вернулись засветло в отель, Винаяк оставил меня одну и сообщил, что пойдет сейчас на Нью-Дели вокзал встретиться с сыном. Он с матерью и сестрой живут где-то под Дели и созвонившись с отцом, приехал взять у него денег и поговорить, обняться.

Я тоже хотела увидеть индийские вокзалы, железную дорогу, местные поезда, но Винаяку было неловко показывать меня сыну и он просто объяснил, что для меня это очень опасное место, где даже он не сможет меня защитить. Мне вспомнилась старая голливудская комедия. Едут две дамочки в такси по району черного гетто. «Я не вижу здесь ни одного белого! — Нет, вон смотри, стоит один! (разочарованно) Ой, и того уже убили».

Я не стала настаивать и осталась одна. Предаваться радужным мечтам.

Я закрывала глаза и млела от восторга. Везде был только он. Как солнце. Как воздух. Я видела его лицо. Слышала только его голос. Я не могла представить себе, как смогу без него жить. Разве смогу уехать? Я теперь тут. В Индии. Привязана к этой стране любовью. Я люблю его. Пунит!.. имя мягкое, непривычное. Я как в бреду повторяю его снова и снова. Я ощущаю на себе его дыхание и сердце замирает от восторга. В глазах плавающие круги. Слабость в конечностях. Голова тяжелеет и я проваливаюсь. Дурман. Даже после нескольких рюмок водки или трех бокалов шампанского я не была такой пьяной. То есть настолько же можно балдеть от опьянения любовью..

Губы сами приоткрывались и высыхали от жажды. Жажды его поцелуев. Я как помешанная металась по подушке. Вскакивала. Водила глазами по бежевым стенам и искала его. Я хочу видеть его. Я не могу без него. Душа рвалась на свободу. Найти Пунита. Слиться с ним. Стать единым целым. Сердце колотилось и рвалось вслед за душой. Я влюбилась так, как никогда раньше…

Я долго, с трудом осознавала это. И не могла поверить. Как же так? Неужели это возможно? Я и такое?! Я влюбилась. С первого взгляда! Это не может быть правдой. Это какой-то прекрасный сон. И когда я проснусь, останется только ощущение. Я щипала себя за руку. Но боль передается и летит в мозг. Значит не сплю. Тогда как же назвать этот наркотик, что жжет изнутри, ослепляет, затуманивает разум. Жизни нет там, где нет его. Один Пунит. И я люблю его, как никогда и никого раньше. Как даже представить себе не могла.

Осознавая это, я ликую и пугаюсь. Если так и все это правда, то ведь мне осталось в Индии пробыть считанные часы и я улечу. Далеко-далеко. И может статься никогда его больше не увижу. И не смогу услышать его голос, мягкий, бархатистый. Я сойду с ума без него. Он нужен мне. Нужен, чтобы я жила.

Рыдания сами подкатывают к горлу. Глаза увлажняются и слезы застилают все вокруг. Сквозь решетки над дверью пробивается уличный свет. И передо мной он прыгает кругами. Радужными, фиолетовыми, оранжевыми, красными. Мелькают синие молнии. Открытым ртом я жадно ловлю воздух, потому что мне нечем дышать. Я как рыба без воды. Я без Пунита. Я как жизнь без солнца. Без него сплошной мрак. Как со стороны слышу приглушенный стон и всхлипы навзрыд. Это рвется душа. Но не может бросится к нему, потому что тело умрет без души.

Я сижу в тесной пустой комнате и не знаю, что мне делать. Я взаперти. Я в тюрьме, ибо истинная свобода с ним. Руки связаны. Ноги в кандалах. Во рту кляп. Не могу двигаться. Не могу бежать со всех сил. Не могу закричать. Только голос сердца кричит Вселенной:

— Услышь меня! Достучись до него! Донеси ему мою тоску. Пусть он услышит мой зов. Пусть узнает как сильно я люблю его! Пусть ветер коснется его щеки, дотронется до его губ и подарит ему мой поцелуй. Пусть каждая капелька росы смочит его глаза. Пусть он увидит мои чувства! Пусть птицы прилетят к нему на окно и напоют единственно верный и неповторимый мотив любви. Пусть Великое Могучее Солнце улыбнется ему и осветит его путь. Всегда, в дни горести и радости. И во всех проявлениях мира с ним буду я. Моя нежность и ласка. В каждом дуновении ветра. В каждом надвигающемся сумерке. В каждом голосе улиц, в каждом отзвуке, в каждой частичке пыли буду я. В каждом шелесте травы и деревьев он уловит мое дыхание. В каждом барабанном бое удар моего сердца. Пульс колотится. Учащенно. Отрывисто. Я плачу. Слезы обжигают щеки и стекают по подбородку. Я благословляю каждый миг, каждый шаг, каждый вздох Пунита. Потому что я люблю его. Потому что хочу его счастья. Я хочу быть счастливой вместе с ним. Рядом с ним. Навсегда. И пусть никогда даже тень печали не коснется его чела. Не омрачит его мыслей. Пусть над ним светит всегда только счастливое солнце. А я буду видеть улыбку Пунита, ловить зайчиков в блестках его глаз. Играться ветерком в его густых волосах. Соловьем петь о его красоте. Теплым дождем ласкать его кожу. Потому что любовь безгранична. Потому что не знает она ни приград, ни времени, ни расстояний. Где бы я ни была и где бы не находился он, мы всегда будет рядом. Чувствовать присутствие другого и забудем о долгом одиночестве, что было до нашей встречи. Боги свели нас. В священном храме любви. Среди распустившихся лепестков лотоса. Под самым небом. Под самым солнцем. На глазах у удивленной толпы. На глазах у всей земли. Перед лицом судьбы сошлись наши пути. Сошлись и стали одной длинной широкой дорогой. Одним долгим путешествием длиною больше чем в жизнь. Длиною в тысячелетия…

Надеюсь, я вас не утомила. Просто так наболело, нахлынуло, все вспомнилось, как в тот день. Любовь к этому парню возникла столь стремительно и так безосновательно, будто по волшебству. Кто-то невидимый вложил ее в мое сердце. Чувство вспыхнуло и загорелось ярким пламенем. И случилось все так неожиданно, что я долго не могла поверить в случившееся. Так не бывает. – повторяла себе и каждый раз отмахивалась. Ну и что, что не бывает. А у меня уже есть. И всегда будет.

Я наконец-то додумалась позвонить с телефона, что стоял в номере. Сердце бухало и отдавалось в голову. Сейчас я услышу его голос.

— Алле. Это Пунит?

Незнакомый растерянный ответ:

— Какой Пунит? Тут я.

— Кто я? Мне нужен Пунит.

— Я Киран…

Я в отчаянии бросила трубку и закусила губу. Как все гадко. Ложь. Зачем надо было давать чужой номер? Я застонала и повалилась лицом в подушку. Яд разочарования раздирал грудь. И вдруг током прошила мысль: какая же я дура?! Я же угодила в приемную отеля. И уже у них должна была просить соединить меня с нужным номером!

Я тут же расцвела, влекомая новой надеждой: Пунит не предатель.

Вернулся довольный Виджендра. Время еще полно до улета. Он собирался укладывать чемоданы. Рассказывал мне с энтузиазмом о встрече с сыном. А я все не находила себе места из-за Пунита и слушала в полуха. Встретимся ли мы снова когда-нибудь, увижу ли его. А вдруг не получится созвониться? Я ведь снова так и не решилась. И сразу вернулся мой тюремщик. Неужели моя любовь, что возникла так стремительно, разлетится в пух и прах, едва я войду в салон самолета и стальная машина скроет от меня Индию, Дели.

Я разрывалась от страха и тоски. Я ненавидела обстоятельства, что так насмешливо сложились: всего три дня и я нашла смысл своей жизни и тут же его теряю! Слезы отчаяния душили. Грудь болела от непережитого: с Пунитом хотела я гулять вечером по Индия Гейт, пикниковать там с ним, есть мороженое. Все мне хотелось делать с ним. Но я не могла.

Я заперлась в душевой и мучилась, прижавшись к прохладной розовой стене. Мне хотелось спрятаться от Виджендры, от самой себя, и я сжимала пальцами виски и слушала наводящие тоску мотоциклетные урчания за окном. Хочу туда, на улицу, на свободу, к Пуниту.

— Наташа, выходи поскорее! — крикнул через дверь работодатель, — я сейчас начну собирать вещи.

Я несколько раз глубоко выдохнула и вышла. Перед кроватью суетился Виджендра. Кривые ножки. Крючковатая спина. Арбузный рахитный живот прячется под навесом плеч. Старческое тело. Голубые плавки.

Что такое? Меня потряс его вид. Он разделся бесстыдно передо мной. Хитро поглядывал, косясь. Проверял мою реакцию. Мне стало стыдно за него. Но я переборола неприязнь и, отведя взгляд на стопы дисков, спросила:

— Как помочь?

Он засуетился еще больше, заметался по комнате, не зная с какой стороны приступить к сборам и с чего начать.

— Надо будет все диски повытаскивать из упаковок и разместить в эту папку, — указал на специальную квадратную сумку с толстыми кожаными боками, а внутри файлы для дисков. – Чтобы не поломались в дороге. А упаковки отдельно. Потом дома опять разложим.

Я кивнула и приступила было к разбору фильмов, как Виджендра подскочил, вспомнив что-то и позвал сервисных.

В номер ввалились два уже знакомых парня и вытаращились на почти голого Винаяка и на меня. Я быстро прочла в их взглядах, как они нас восприняли: любовники. До чего же сделалось стыдно, не по себе. Я не знала, куда девать глаза и себя вместе с глазами. Острая ненависть к работодателю пронеслась во мне. Сильно это кольнуло по самолюбию. Никакого уважения! Да ладно так, но ведь Виджендра делал умышленно, мстил мне. Иначе зачем показывать всей гостинице свой бугор в трусах при мне.

Парни завидущими глазами поглядывали на меня, потом взглядывали на победное гарцевание Виджендры по номеру и тяжело вздыхали: везет же этому, что нашел себе такую спутницу.

Он отдал распоряжения и они вышли их исполнять. Тут во мне все и взорвалось. Ах, так? Позорить меня? Даже если я этих молодцев больше и не увижу, он-то тут постоянный жилец: два раза в месяц прилетает. Каждый раз будет выставлять впалую грудь вперед, убеждая всех, что такой всемогущий и спит с каждой русской, с которой захочет. Ну уж нет. Я не твоя собственность. У меня есть парень!

…Парень… я запнулась. Звучало очень странно. Непривычно. Но если не так, тогда кто мне Пунит? Не муж. Не жених, хотя и порешили с ходу пожениться. Возлюбленный?..

Все равно. Он мой, а я его. И нет на моем пути никаких пошлых работодателей.

Вскочила с кровати, полная решимости. Под рукой уже драгоценная бумажка с номером. Чуть замерла, готовясь к старту и рванула. Импульсивно. Сумасбродно.

— Сейчас приду, — кинула без пояснений и вылетела из номера, оставив Виджендру в замешательстве.

Тут же на лестнице меня встретили четыре пары черных восхищенных глаз:

— О! Аап бахут сундар хэ! Ю вери бьютифул! Вы очень красивая!

— Шукрия, спасибо, — широко улыбнулась: приятно видеть поклонников повсюду, даже среди обслуживающего персонала. — А где тут телефон. Мне позвонить надо? — пролепетала, запинаясь на хинди. Сильно волновалась. Смелость одно, а непривычность — другое.

— Внизу, — махнули руками, — рядом со стойкой записи.

Кинула им благодарственное и как перышко слетела по лестнице.

У входа находилась полузакрытая кабинка с телефоном-факсом.

— Мне позвонить… — указала на аппарат высокому лысому дядьке.

— Да, пожалуйста.

Дрожащей рукой набрала пламенные цыфры, прыгающие перед глазами. Дыхание перехватило. Раздались длинные гудки. Мгновение остановилось.

— Алле, — послышался голос, приглушенный и далекий. Или у меня от волнения слух притупился.

Я открыла рот, но не могла пошевелить губами. Кольнуло в уме сразу бросить трубку, но рука не послушалась и еще крепче прижала ее к уху.

— Пунит?… Это Пунит Арора?.. — услышала свой голос.

На проводе подскочили и голос стал громче:

— Да, я Пунит, а вы кто?

— Это Наташа… мы познакомились в Лотосе… — не знала как говорить и путала слова, — вчера…

— Наташа! — узнал меня и мне сразу полегчало: он меня не забыл. От благодарности я чуть не разрыдалась. Такой красивый, милый — он помнит обо мне.

Заметила прискорбно, что самооценка стала очень малюсенькой, уничижительной, но мне и в самом деле трудно было поверить, что кроме престарелых уродливых Виджендров кто-то на меня посмотрит. Столько лет просидела дома под маминым надзором, что уже боялась мужчин. И первый, кто, как я думала, теперь спасет меня, был самый красивый парень в Дели.

Глупо. Но теперь. Тогда я так не думала.

— Я… улетаю сегодня в два ночи… Ты приедешь встретиться в аэропорт?

Мне до ужаса хотелось увидеть его напоследок. Для меня это означало не просто надежду, а твердую веру, что, значит, мы снова встретимся. И очень скоро. Казалось так романтично попрощаться в аэропорту. Он прибежит туда ради меня. И я запомню его глаза, его нос, губы. Мы ведь не сфотографировались. Я бы вытащила свою мыльницу и запечатлела его. Чтобы потом дома часами смотреть на любимое лицо. Иначе, я боялась, забуду его. Образ сотрется и останутся только далекие ощущения. Я так не хотела. Могла потерять…

— Какой аэропорт? Как называется? — волновался в трубке Пунит.

И тут я осеклась. А я и не знаю. Думала вообще, что в Дели один он. А если человек спрашивает, какой из них… Что значит быть несамостоятельной. Ты не знаешь даже названий.

— Я не знаю… — простонала в ответ, опуская плечи. Все рушилось.

— А где ты сейчас находишься? — он не терял надежду.

— В отеле, — развела руками.

— Что за отель? Как его название? Имя?

— Я не знаю… — чуть не заплакала от обиды. Но моментально сообразила спросить у служащего: — Скажите, как называется отель?

Тот назвал, но у меня даже в ушах не засело.

— Как?

— Он показал рукой на стену. Над ним большими золотистыми буквами на табличке действительно висело название. И как я могла не подумать об этом?

— Кельтон, — задыхаясь прокричала в трубку.

— Кельтон? — переспросил Пунит. — Да, я знаю, где это!

Я обрадовалась. Он знает. Значит приедет. Я увижу его!

— Это десять минут езды от дома. Я скоро буду.

Меня затрясло. Такого чуда я не ожидала. Самое настоящее, романтическое свидание. Перед отъездом.

— Какой у тебя номер комнаты? — спешил разузнать Пунит.

Но это я уже знала. Смотрела на дверь от скуки. Номер самый легкий. 101.

— Сто один, — говорила волнуясь как о самом сокровенном.

— Сто один? — повторил Пунит.

— Да.

— Я приеду минут через десять-пятнадцать. Бай.

— Бай.

Я положила трубку. В глазах поплыли темные круги. Я не испугалась сама позвонить. Я не испугалась позвать. Я люблю. И я смелая. Потому что с такой любовью мне все ни по чем.

Не помня себя, взлетела на третий этаж, где мы жили. Виджендра встретил горящими от злости глазами и сразу набросился:

— Куда ходила? И мне не сказала.

— Звонить, — села на кровать.

— Кому звонить? Откуда у тебя знакомые в этой стране? Ты что?

— У меня есть кому позвонить, — глядела ему в глаза не смущаясь.

Он прищурился, приподнял плечи:

— Тому парню? Из Лотоса?

— Да.

— Да ты точно пагаль. Ты не знаешь индийцев. Они все хотят от девушки только одного — секс. И больше им ничего не надо. Ты думаешь своей головой?

Я усмехнулась: он точно знает всех индийцев, особенно себя. Первый, кто и хочет переспать со мной. Ему обломилось — теперь на всех перекидывает. Грязь льет.

— Ты не знаешь людей. а я знаю. Ты не разбираешься в индийских людях! — продолжал он, раскидывая руки по сторонам и мотая головой. — Я за тебя тут отвечаю.

— Я ничего плохого и не сделала. И я тоже разбираюсь в людях. Я учусь на психолога.

Представила нежные любящие глаза Пунита. Такие глаза не могут врать.

— Да твой институт — говно. И психология к индийцам не относится. Ты только своих русских может распознать. Вот чему вас учат.

Я не стала спорить. Не в моем настроении. Я ждала гостей. Единственно, что смущало и сильно тревожило — вид Виджендры. Что подумает мой возлюбленный, когда увидит меня в одном номере с раздетым мужиком. Так же подумает, как и сервисные. Этого я не хотела. Мне не нужны подозрения, разочарования. Я, конечно, все могу объяснить даже на плохом хинди. Но червь сомнения всегда будет подгрызать отношения. Тем более это восток. Много традиционной дури в головах. Даже в лучших головах.

В дверь постучали, отвлекая Виджендру от наставлений.

— Сэр… мадам звонила. Вот биль, — рука протянула неуверенно чек.

Интересно, намного я там наговорила?

Винаяк вырвал бумажку, пробежал глазами. Потом извлек из брюк портмоне и вытащил деньги.

Едва рука скрылась за дверью вместе с оплатой, работодатель накинулся с прежней силой:

— Зачем ты вниз звонить ходила? Столько набежало! Взяла бы мой телефон. С него дешевле!

Я не хотела говорить с Пунитом при нем. Слишком личное. Святое, что не хочется омрачать ничем, особенно присутствием человека, разгуливающего перед тобой в одних трусах.

— Сколько денег? Переведи в рубли и я тебе верну. Сто хватит? — потянулась к рюкзаку.

Он притих.

— Нет. Не надо. Ладно. Будем собирать вещи.

Больше меня не беспокоило его белье. Я верила, что когда приедет Пунит, все само собой уляжется. Может, Виджендра даже оденется.

Раздался стук в дверь. Виджендра открыл, ожидая увидеть гостя, парня из магазина видео фильмов. Но на пороге несмело мялся служащий, один из тех, что говорил мне комплименты на лестнице. Он бегло и страдальчески взглянул на меня телячьими глазами:

— К мадам пришли. Там внизу.

И тут же в меня впились ненавистные зрачки Винаяка. Сцепив зубы, он прошипел:

— Кто это вдруг мог к тебе придти? В Дели-то? Уже знакомых завела? Или это тот парень?

Не слыша больше его голоса, не видя больше никого и ничего, я оказалась в ином мире, где была одна, наедине со своими чувствами. Словно под куполом. И за туманом неслись голоса, долетавшие до меня приглушенным далеким эхо.

Он пришел! Пунит! Не помня себя, вскочила с кровати, на которой сидела по-турецки, скрестив ноги. Даже не обулась. Босыми ногами. Выскочила из номера, уловив лишь краем уха «куда?».

Ступни не чувствовали холода плит. Руки не ощущали скользких от многих сотен рук деревянных перил. Не пугала своей узкой крутизной лестница. Я летела к нему. Первая площадка, вторая, третья. Глаза еще не успели ничего увидеть, замерев на уровне плиты второго этажа. А сердце уже радостно стучало — он здесь!

Красивый, высокий, в салатовом стильном джемпере, он стоял у стойки и спрашивал обо мне.

— Мы уже передали, что вы ее ждете, — объяснял администратор нетерпеливому гостю. Повернулся и увидел на лестнице меня. Я стояла как вкопанная, очарованная. — А вот и мадам.

Пунит обернулся и лицо его засветилось радостью. Позади стоял его радстный брат, но на мой взгляд такой неприметный по сравнению с Пунитом.

Мой принц сделал порывистый шаг ко мне. Я тоже метнулась. Сердце стучит учащенно и гулко отдается в висках.

— Хай… — слетает с губ и больше нечего сказать словами. Разговаривают только глаза. И я не обращаю внимание на удивлено-завистливые взгляды всех гостиничных служащих, что с первой минуты моего пребывания здесь восхищались моей красотой и искоса поглядывали на Виджендра. Они не могли вразумить, как при старом любовнике я могу запросто побежать в объятия молодого красавца. Но на стенах и на лбах ведь не написано, что между нами с Винаяком ничего не было и быть не могло.

Я прихватила с собой листочек с номером моего русского мобильника и свою фотографию на фоне резного окна в развалинах Кутуб Минара — случайно получилось два одинаковых снимка. Я хотела, чтобы Пунит меня не забывал, чтобы у него был мой образ, на который он мог бы смотреть в любое время. Правда я не очень хорошо получилась, но всегда придерживалась принципа: не говори никому, что плохо, может и не заметят. И он не заметил.

— О, Наташа! Как красиво! — он бережно принял фото и прижал к сердцу. — Я всегда буду носить это на груди, всегда буду смотреть на тебя и целовать.

Он поднес фотокарточку к губам и так прильнул, что у меня самой голова пошла кругом. Вокруг нас никого не стало, мы одни в атмосфере любви. Как в облаке. И перед глазами только его лицо. Я слышу его дыхание, слышу его желания. И кажется, что у меня вырастают крылья, чтобы парить высоко над землей. Если б кто сказал, что такое бывает, я бы посмеялась и не поверила. Вы, наверно, тоже считаете меня чокнутой. Но я как сейчас помню это чудесное ощущение. Никогда еще любовь не была для меня похожей на свободу, ни в школе, ни после.

— Идем со мной, — услышала сквозь сон голос своего принца и вспомнила о реальности.

— Не могу. Надо собирать вещи. Я улетаю.

Сердце в его груди так запрыгало, что пробивалось сквозь материю. Пунит протянул ко мне умоляюще руки. Я сама готова была расплакаться от осознания разлуки. Если вы подумали, что я слишком сентиментальна, то и для меня самой такое состояние было в новинку. Я поражалась сама себе.

В голове звоночком просигналило: у него есть ты, но у тебя его нет. Какой бы не была сильной любовь, образ сотрется в памяти. Время и расстояние разлучат вас.

— Подожди, я сейчас!

И стремглав бросилась к лестнице, не замечая ни ступенек, ни пролетов. Минута, и я уже быстро обуваю сандали и хватаю «кодак». Винаяк с выпученными глазами остается в одних плавках возле своего раскуреженного чемодана.

— Скоро вернусь! — кидаю ему не оглядываясь и лечу стрелой вниз, к своей судьбе.

— Я хочу тебя сфотографировать! — с ходу предупреждаю Пунита и настраиваю аппарат.

— Плиз, — доносится до меня его стон. — Хоть десять минут. Давай посидим в кафе рядом. Немного поговорим. И там вместе щелкнемся. Подари мне перед отъездом несколько минут счастья.

Перед страданиями разлуки растопляются даже вековые ледники. Разве могло мое сердце, пламенное, ожившее, противостоять такой просьбе? Это не только подарок Пуниту. Десять минут — подарок мне самой. Хоть мимолетное счастье быть вместе. И этими минутами я буду жить потом в России. Может мы никогда не сможем встретиться, но я не смогу себя упрекнуть, что чего-то не сделала и упустила.

— Идем. Только десять минут.

Глаза Пунита заблестели от слез. Он быстро открыл мне дверь и мы втроем с его братом выпорхнули в черноту улицы. К их мотоциклу.

Пунит сел позади брата, я за ним. Я полностью им доверяла, поэтому не боялась, что они могут меня сейчас куда-то неожиданно далеко завести. Я поставила одну ногу на выхлопную трубу, другую, не найдя ей опоры, подвесила так как получилось. Ашвани дернул по рычагу и мотор завелся. И в этот момент Пунит как-то неосторожно поставил свою ногу на мою, поверх трубы… и не убрал… Неужели не почувствовал?! Я тихонько постучала ему по плечу и показала вниз. Он спохватился и переместил ступню.

— Берись за меня, — шепнул мне громко и я осторожно ухватилась за его торс.

Мотоцикл рванул и мы за секунду доехали до перекрестка. Ашвани повернул направо в сторону баньяна, от которого начинались торговые повозки с фруктами и где уже заканчивался район отелей.

— Эй, не туда, — еле успела сообразить и найтись что сказать. — Нам в другую сторону

Мы тут пешком с Винаяком ходили и я видела многочисленные закутки закусочных.

Мы повернули назад, толкаясь с извозчиками, теснясь с другими мотоциклами и велосипедами. Метров через пятнадцать притормозили у входа в дешевое кафе, в котором сидели европейские туристы и пробовали местные лепешки роти с чечевичной похлебкой. О, если б вы только знали, да и я тогда, чем эти похлебки мне обернутся! Как знак был. Но потом. Всему свое время.

Знаете, как бывает, когда влюбляешься всем своим существом? Думаю знаете. Тогда вспомните, каково это, когда все по краям расплывается и в центре зрения и целой Вселенной только субъект обожания. Ты смотришь только на него, ты видишь и слышишь только его. И у тебя кружится голова, подкашиваются ноги. Так бывает физиологически, если выпьешь пол-литра водки, кому-то надо и больше — дело не в этом. Но от алкоголя ты дурной и тебя все же мутит, тебе плохо, организм бастует. От любви пьянь иная. Ты паришь. Твои ноги даже не касаются земли. Ты не чувствуешь усталости, ты не испытываешь страха. Тебе настолько кайфово, что никогда б не вылезал из этой эйфории. И что еще интереснее — мир расступается перед тобой, открывая все двери и предлагая все свободные места среди битком набитого зала.

Когда кто-то влюблен, над ним кружит аура. Ее даже видно невооруженным глазом. И я, будучи в полусне своей иллюзии, шла в глубь кафешки и видела краем глаза и оставшейся трезвой долей мозга, как все, и черные, и белые, и красные, и желтые, просто расступались передо мной, пропуская и освобождая места. И все смотрели с уважительным благоговением перед сильными страстями. Такое не забывается. И такого со мной раньше не случалось. Да я и не была никогда так безумно ни в кого влюблена. Реальная магия, что еще скажешь. Хвала Храму!

Нам достался целый большой стол. Я села к стеночке, Пунит со мной, Ашвани напротив.

Я млела, пьянела, слабела и влюблялась все больше. Пунит так близко, и такой родной, теплый и любимый. Выражаясь тривиально, я словно его давно знала. Его глаза излучают счастье и восторг. Он любит. Так же сильно, как и я его. Хвала Всевышнему, что создал такие могучие сердца, иначе они бы не выдержали и разорвались от такого перенапряжения.

Как, оказывается, хорошо ощущать себя в центре таких событий, быть не второстепенным персонажем, а главным действующим лицом. Я люблю. Меня любят. И мы вместе.

— Кола, фанта? Поесть? — заботливо спросил Пунит, беря мою ладонь в свою, мягкую, горячую, аж током все нутро прокололо. Так бы всю жизнь и не выпускала. А самой очень хотелось прильнуть к нему, утонуть и потерять все силы в его объятиях. Мы вместе — сильнейшее головокружение от успеха.

С трудом дышу, теряя память, все плывет перед глазами. И мысль, настойчивая, громкая стучит по вискам: «Скажи ему, что любишь. Будь смелой! Пожалуйста, скажи!». Я не могу больше терпеть и носить в себе такой тяжкий груз невысказанных чувств. Сейчас или никогда. Что стоит всего лишь раскрыть рот и сказать даже на чужом языке «мэ тумсе пьяр карти ху, бахут пьяр карти ху!» — это проще, ответственности меньше, потому что нет четкого импринта значения. И взрывная волна неожиданной смелости открывает мне рот. Да, я готова крикнуть на весь мир, чтоб в каждой стране услышали мое признание. И я готова повторить его на всех языках: Пунит, я люблю тебя! Очень люблю!

Я разлепляю губы и…

— Я люблю тебя, очень-очень! — опережает меня Пунит.

Я как выброшенная на песок золотая рыбка ловлю ртом воздух. Я не ослышалась? Он любит? Он признается? Он первый… Обожаю. Любимый. Ты самый лучший!

— И я, я тоже тебя люблю, очень, — и нет ни смущения, ни стыда. К чему лживое притворство, к чему условности. Мы полны чувств и не держим их в себе. Как я счастлива…

Даже сейчас слезы набегают на глаза… Извините.

Дальше мы говорим только глазами и я падаю ему на грудь, он обнимает и мы, мы вместе. Так близко, что никто и никогда не сможет нас разлучить. Магия сработала. Лакшми Нараяна.

И дальше, на несколько секунд прикрыв веки, понеслись сладкие образы-грезы о совместном прекрасном будущем. Так бы и не просыпалась. Ни один наркотик не введет в такое состояние нирваны. Рай. В самом тебе. Вот это я и называю чудом. Кому довелось хоть единожды испытать такое, тот не зря прожил свою жизнь.

Нам принесли апельсиновый сок, как я заказала. По моему примеру братья себе тоже такой выбрали. От еды я отказалась. Нам нельзя было долго засиживаться. И голодной я себя не чувствовала. Да и о каком голоде может идти речь, если ты сыт любовью.

— Я люблю тебя так сильно, — вдохнул воздух полной грудью Пунит и развел руками, — так много, как этот весь большой мир! Больше чем жизнь! А ты любишь меня как?

— И я тебя люблю так много, как весь мир! — повторила за ним, совершенно согласная в этом. Мы смотрели друг на друга и не замечали никого вокруг. Мы пили сок через трубочки и держались за руки.

— Останься со мной, не уезжай, — глаза его заблестели слезами. –Я уже дома о тебе папе-маме сказал. Они рады. Ты очень хорошая! Поедем сейчас ко мне. Я вас познакомлю. Они ждут. И мы сразу поженимся.

Как бы я ринулась по первому его зову куда скажет. Но чувство долга. Я не могу бросить Виджендра, не могу его подвести.

— Я не могу.

— Почему?

— Как сказать? — я запнулась. Деликатная ситуация и плюс языковой барьер.

— Это из –за Винаяка? — влез его брат, до сих пор не проронивший ни слова.

— Да. Мы приезжали покупать одежду, дискию, чтобы продавать потом в магазине в Москве. В самолет его не пустят, если много багажа. Я должна помочь отвезти все.

— А он сам не может? — пылко поцеловал мою руку Пунит. Я таяла, но здравый смысл не исчезал. Куда я тут без денег. Сама билет менять буду? Неблагодарной себя покажу: даже человеку не помогла. Не в моих правилах свинью подкладывать: как-никак Виджендра привез меня сюда. Все оплатил. Обо всем позаботился и даже в ярости не отомстил.

— Нет, Пунит, — назвала и сама удивилась, что его имя как-то по-пустому выскочило. — Мне надо ехать. Может в другой раз еще увидимся…

И страх его больше никогда не увидеть застучал в груди, покалывая до ломоты. Но он словно прочел мои мысли и первый спохватился.

— Вот тебе еще мои телефоны. Этот домашний. Этот Ашвани. Мобильный и офисный вчера давал. Ты позвони мне, когда будешь дома.

Тщедушное мерзкое гнилостное чувство вселилось и разъедало нутро: это ж сколько должны стоить международные переговоры, если за обычный звонок друг другу мы с братом Сашей постоянно бешеные бабки тратим.

— Э… знаешь Пунит… у меня нет денег тебе звонить, — наклонилась к нему и тихонько прошептала, стыдясь своего нищенского положения и малодушия. – Ты лучше сам мне позвони. Номера я тебе дала.

Он взглянул сочувственно и понимающе.

— Я позвоню. Сам. Нам дешево. Не волнуйся.

Я от бессилия опустила ему голову на плечо. Какой он прекрасный. Как он меня понимает. С одной мысли. С полуслова. Я встретила идеал. Если есть половинки на свете. То он — моя.

Сок почти кончился. Пунит предложил заказать по второму стакану, но я отказалась: мне надо уже уходить. Мой принц втянул глоток золотой жидкости через трубочку и протянул мне. Даже не задумываясь о брезгливости, втянула тоже. Он прислонил пальцы к своим губам, потом поднес к трубочке, которой я только что коснулась, затем к моим губам, изображая поцелуи. Как это приятно и романтично. Я радостно улыбалась и не верила своему счастью.

— Ну посиди со мной хотя б еще полчаса, — взмолился Пунит. — Зачем тебе спешить к Виджендре?

— Он будет ругаться.

— Потому что ты пошла встретиться со мной? Я ему не нравлюсь?

Разговор мог бы так затянуться, но я все же рискнула и призналась.

— Да. Он говорит, что ты плохой человек. Бадмаш (хулиган). Поэтому не хотел, чтобы я тебе звонила.

Он подпрыгнул на месте. Красивое лицо исказилось гримасой отчаяния и страдания.

— Нет, не верь ему. Я хороший. Я не бадмаш!

— Я верю, — смотрела на него ласково.

— У меня своя фирма. Я бизнесмен. Я не какой-то уличный мальчишка. Вот, смотри, — и он выставил передо мной широкие ладони в розовых пятнах от красной картриджной краски в доказательство. Такие руки у моего брата бывают после того, как он заполнит канистрочку в принтере. И тут… для меня это просто шок, стресс, ужас. Я увидела на мизинце длинный ноготь. НОГОТЬ?! Как сигнальная лампочка вспыхнуло в голове. Ноготь! Я с детства ненавижу мужиков с длинными ногтями. От них веет чем-то отвратительным, подлым, низким. У них дурной характер. И тут такое у моего принца? Как же такое возможно?

Я передохнула и перевела взгляд на его братца, что сидел напротив с ангельским видом и с завистью поглядывал на Пунита и с нежностью и обожанием на меня.

Нет. Пунит не может быть плохим. И я не могу отказаться от него только из-за одного ногтя на пальце. Бред же! Согласитесь! А все внутренние показатели — заблуждение. Я просто ошибалась раньше. Или Пунит исключение из правил.

Так я себя и успокоила. Взглянула в его глаза, большие, сияющие, любящие. И все сомнения развеялись окончательно.

— А вот, — Пунит вытащил из-под джемпера пачку с документами. — Мой загранпаспорт. Смотри, у меня даже паспорт есть.

— А ты уже был заграницей?

— Нет, но очень хочу туда поехать. И у Ашвани тоже есть такой паспорт. Смотри.

Передо мной на стол шлепнулись два загранпаспорта. Оказывается, в Индии срок действия выездных паспортов десять лет, а не пять как у нас. То ли потому что индийцы реже выезжают, то ли еще что. Открыла посмотреть графу о женах-мужьях. Пусто. Я облегченно вздохнула. Боялась, что он уже женат. Может мусульманин. Отца звали Кришенлал. Мать — Шанта. Значит индусы. Многоженство исключено. Детей у Пунита тоже не было. И ему двадцать шесть. На два года меня младше. Я думала, что одногодки или он даже постарше. Из-за щетины, наверно, он выглядел взрослее.

— Вот, видела. Мы теперь можем приехать к тебе в любой момент. Ты нам только приглашение сделай. И мы будем с тобой вместе. Согласна?

— Да, — меня все устраивало, все приходило в свои русла и ничего не смущало.

— Я даже сам тебе могу денег выслать на билет, чтоб ты вернулась ко мне и мы поженились. Вообще лучше всего, чтобы ты сейчас пошла к своему Виджендре и сказала, что остаешься. Пойдем вместе.

— Нет.

— А кто он тебе? Почему не можешь его бросить? — послышалась обида и укор.

— Я у него работаю. Как секретарь. Он купил мне билет (не сказала, что бесплатно, оказывается даже невинная ложь вначале отношений существенный знак) и я ему помогаю с сумками.

Мне не хотелось расставаться. Не хотелось терять Пунита. Оставлять его в сомнениях по поводу моего босса. Но время приближалось. И пора было уходить.

— Мне пора… — взглянула на него по-щенячьи, выпятив губы. — Но давайте сфотографируемся. Я хочу видеть тебя, чтобы помнить.

— Давай, — радостно согласились братья. — А я вот тут буду носить твое фото, — хлопнул Пунит по области сердца. — И всегда буду смотреть на тебя. Не могу поверить своему счастью. Какая ты красивая. И как я люблю тебя!

Я снова прижалась к нему и положила голову на плечо. Он крепко обнял, как ценную добычу и попросил Ашвани нас снять. Тот несчастной зверушкой смотрел на нас, делая кадр. Как бы ему тоже хотелось, чтоб его полюбила такая славная девушка как я, но ему не повезло.

Потом братья сели оба напротив, чтобы я сняла их себе на память. Пунит сделал модельно-надменное лицо. Почему он так? — мелькнуло сомнение. Нежный и добрый только со мной? Нет, просто позирует.

Я отодвинула стакан и встала. Ашвани расплатился за соки. Пунит засунул документы обратно под джемпер и мы сели на мотоцикл. Я обхватила смелее его могучую широкую, как мне показалось, грудь и прижалась щекой к его плечу. Такая нега, блаженство. Весь мир сузился до нас двоих. В глазах пелена. Туман. И все плывет. Словно я под наркотиками. Пунит поднес мою ладонь к губам и страстно поцеловал. Волна пошла по всему телу. Так я впервые ощутила сильное возбуждение. Он это тоже почувствовал и подставил мне щеку.

— Поцелуй, — как шелест листвы послышался его легкий голос.

Я коснулась ртом его щетины и на мгновение потеряла сознание, закрыв веки. Провалилась куда-то в неизвестность. А мой принц прижимал мою ладонь к груди, там где гулко учащенно билось его пламенное сердце.

— Все, — вдруг резко окликнул Ашвани, останавливаясь перед входом в отель.

Душа оборвалась. Наступил конец моему блаженству. Я слезла с железного коня и пошла как пьяная, пошатываясь, к двери. Пунит побежал за мной.

— Ната… — плаксиво запричитал. — Ната…

Я обернулась и едва не кинулась ему на шею. Но удержалась.

— Бай, пфир миленге, зарур… Пока, еще встретимся, обязательно…

Виджендра покричал с минуту и успокоился. Орать на меня дальше бесполезно. Только весь отель в курсе и все. А мне как горох об стену. Он спустился вниз что-то забрать, дать распоряжения. Я переодела летние широкие шелковые штаны на джинсы и включила телевизор. И снова клип с песней «Бивафа». Если это знак, намек, то почему мне? С какой стати я неверная? Кому? Потому что я в одном номере с работодателем? Пуниту я никак не изменяю. Но песня хорошая.

Я возлежала на кровати, когда вернулся Виджендра.

— Сейчас к нам один мой друг придет. Ты его знаешь. Тот симпатичный парень, у которого мы на Палике базар брали фильмы. Это как раз он сильно Рите нравится. Это его магазин. Вообще он сам обеспеченный и семья его богатая.

— Хорошо, — сказала просто поддержать разговор и перемирие. А сама подумала: если такой богатый, почему сам за прилавком сидит, продавца не наймет?

— Сейчас поужинаем и вроде все. Почти все собрали. Еще диски. В твой рюкзак положим. И эти вещи тоже, — показал на стопку упаковок.

Куда же все вместится в мой рюкзак, когда я уже в него свои вещи положила и старый рюкзак тоже. Он мне новый в Дели купил. Виджендра ни за что не хотел, чтобы я его забирала, но тот еще был очень хороший, удобный и мне жаль было с ним расставаться. Потому ночью, пока он спал, я в ванной все хорошо сложила и фрукты кое-какие припрятала. Виджендра их и сам неплохо хавал, а ездиет в Индию через неделю. Не может наесться? Мне самой хочется и домашних угостить экзотикой. И теперь я немного забеспокоилась: столько вещей должны еще влезть!

Стала помогать с дисками. Это единственное, с чем Виджендра не справился в мое отсутствие. По телевизору начались новости. Главной темой все еще оставались похороны Папы Римского Иоанна Павла II. Показывали толпы шокированных людей, оплакивающих личность столетия. Я тоже чувствовала себя свидетелем чего-то глобального, мировых перемен. И это в тот момент, когда и в моей собственной судьбе происходили такие изменения. Впервые за рубежом. Впервые в Индии. Впервые любовь с первого взгляда. Я видела себя на арене мира и поражалась таким странностям. Ушел из жизни человек, посвятившись себя служению людям, покоривший всех своей добротой и отзывчивостью. Мне сделалось грустно. Опустел целый мир. А жизнь все равно продолжается. Если на одном конце трагедия, на другом — счастье. Ушла святость — пришло наслаждение. Полюса…

— Ты знаешь его? — спросил Виджендра, как будто кто –то мог не знать Папу. — Он личность очень известная.

— Конечно знаю.

— Так же, помню и Мать Терезу хоронили. Все плакали, толпы народу. Она тоже из Индии, из Калькутты, ты знала? — гордо задрал голову.

— А я слышала, что из Албании.

На это он покачал головой и наш разговор о легендарных личностях кончился.

Маленькое желтоватое лицо в гробу. Смиренное даже в смерти. Жалко. Почему и сама не знаю. Наверно, общее горе передалось.

За дверью послышалась возня. Затащили еще один чемодан.

— Нет, я этот не возьму. Оставьте его, — приказал Виджендра и повернулся ко мне: — Я тут постоянно останавливаюсь и потому они для меня оставляют мои вещи.

Я через открытое окно в коридор видела, как отперли кладовку под лестницей и затащили туда чемодан. Кладовка темная, но виден край узкой кровати. Наверно, комната одного из служащих. Хотя и спят все на простынях прямо на полу перед дверью.

Виджендра закрыл окно ставнями, не желая, чтобы наблюдали любопытные. Почти сразу появился знакомый продавец, парень, которого ждал Винаяк. Маленький, коротконогий винни пух. Пухлый, с брюшком. С детским ртом и веселыми глазками. Парень в целом симпатичный, но уже не в моем вкусе.

Поздоровались. Он кинул на постель мешочки с горячей закуской. Винаяк послал сервисных за посудой. И вскоре передо мной дымилась покора (жареные в масле куски овощей в тесте), кипела пряностями подлива, жареный панир, чипсы, специфические местные закуски в виде сухой лапши с чечевицей и специями. Виджендра распластался рядом со мной, гость напротив. Я не помню как его имя и потому назову первым пришедшим на ум — Раджеш.

У меня не было аппетита после восторга свидания с Пунитом, но двое сейчас настаивали присоединиться к ним за компанию. И я, чтобы занять себя чем-то, принялась пробовать понемногу, прислушиваясь к их речи. Что-то проскальзывало мимо ушей, что-то слышалось явственно и даже понималось, от чего я приходила в неописуемый восторг. Они заметили это.

— Ты разве нас понимаешь? — Виджендра постоянно в эти три дня доказывал мне своим пренебрежением и насмешками, что я полный профан в хинди, а я уколола его в плохом знании русского:

— Я первый раз в Индии и хинди только полтора года редко учу на уроках в культурном центре, а вы — ты (иногда разговор переходил по его просьбе на тыкающий) в Москве живешь тринадцать лет, а будто первый год.

Постоянно путал слова, говорил невнятно, себе под нос, с жутким армянским акцентом, потому что первыми его учителями русского языка были армянки-любовницы, которых потом он и взял к себе в магазин продавщицами. Не ему насмехаться над моими познаниями.

— Да, понимаю.

— Ну тогда поговори с ним, — посмеялся ехидно Виджендра.

Раджеш заинтереесовался и спросил:

— Тум каха се айи? Бхарат кейсе лага? Ты откуда приехала? Как тебе Индия?

Уж такие простые фразы да не знать.

— Рус се. Бхарат бахут ачча. Из России. Индия очень хорошая.

— О! Она и правда понимает.

Виджендра запрокинул голову взглянуть на меня:

— Здесь за три дня освоила? Хм.

— За три.

— И что ты там делаешь? Учишься, работаешь? — широко улыбался мне Раджеш.

— Учусь, психологию изучаю и у него работаю, — большим пальцем указала на старое бревнышко в майке и трусах. Он даже перед гостем не оделся, только грудь прикрыл.

— Что, она у тебя работает? — повернул голову к Винаяку.

Тот под нос скороговоркой выудил несколько непонятных мне фраз. И глаза у парня заискрились. Наверно пошлость про меня напридумывал. Потому что сразу в доказательство обернулся и обнял. Я серьезно убрала с себя его руку и отложила в сторону. Но он опять потянулся к плечу, зацепившись будто случайно за грудь. Я снова откинула. Они бегло прокомментировали это. Уловила с трудом пару слов и из них сделала примерный вывод-перевод: она (я) не в духе сейчас, стесняется при посторонних. — Ну давай я не буду ей посторонним.

Я сощурила зло глаза, готовая переругаться с обоими. Они сразу переключились на беседу со мной.

— Раджеш хороший парень, — заулыбался Виджендра, усевшись так, чтобы видеть и меня и гостя, говорил по-русски с примесью хинди, чтобы сразу на два фронта разговор. – Ты ему понравилась. Хочет с тобой познакомиться.

— Ну мы и так вроде знакомы.

— Ну лучше, ближе. Ты понимаешь? — положил мне руку на колено.

— И чем я могу ему помочь? — откусила панир, окинув холодно парня.

— Ну он хочет, чтобы ты была его девушкой.

— Я уезжаю через два часа. Когда ж он дружить собрался?

— Ну ты еще со мной раза три съездиешь в Дели за товаром, а потом я тебя одну отправлять буду, как говорил в самолете. Я сам уже устал постоянно мотаться. Раджеш тебе помогать будет.

— Мудж се дости кароги? — протянул широкую пухлую лапу Раджеш. — Будешь дружить со мной?

— Дружить можно, — пожала.

— Вот как быстро вы поняли друг друга, — обрадовался Виджендра, наливая в стаканы виски.

— Я не пью, — предупредила я.

— А тебе пива. Я помню, что ты не пьешь виски, — поморщился работодатель и протянул алюминиевую баночку. — За дружбу.

Мы чокнулись. Я пригубила местное пиво. Теплое, шипучее. Противненько. Если б охладить. Да негде.

— У Раджеша семья хорошая, богатая, — продолжил рекламировать Винаяк, а я подумала: «мне что с того, не замуж же идти». — Он сам часто в Дубай, Банкок летает. Тебя брать будет. Если ты будешь со мной, — прищурился многозначительно, — и станешь как я хочу…

Его ладонь опустилась мне на щиколотку, на брючину. Я сцепила зубы и чуть отпихнула его. Винаяка передернуло, но он сдержался и продолжил.

— Если будешь слушать меня, станешь хорошо жить. В золоте купаться. Я и Раджеш все для тебя сделаем. Тебе нужен богатый муж. Не всю же жизнь нищей быть? А с ним и летать везде станешь. У него в Дели дом большой.

Я слушала и не понимала: продают что ли? Кого? Кому? Замуж или просто любовницей этому винни пуху?

— …Машины. Одежду тебе накупит. Пока ты со мной, я могу найти тебе много богатый муж. Подумай, пока не поздно.

— Подумаю, — бросила им и отпила пива.

— Я тебе нравлюсь? — потянулся ко мне Раджеш.

— Я тебя не знаю.

— Ну узнай меня, — осклабился.

— Какой твой возраст? — спросила, начиная игру про узнавание.

— Двадцать три.

— Я тебя старше.

— А сколько тебе?

— Двадцать восемь..

— Ну и что? Хороший возраст. Мне нравится, — дотронулся до моего запястья.

— Хорошо, — делая вид, что не заметила, потянулась за покорой. Теперь еще активней начала изображать желание поесть, хотя пичкала насильно. Способ защиты, маска.

Они снова начали быстро переговариваться, из чего я уловила, что речь снова обо мне. И на этот раз Виджендра говорил ему, что я познакомилась с местным парнем и сразу полетела с ним куда-то. Доступная и легкая добыча. Раджешу не придется долго ждать.

Мне от возмущения хотелось залепить им в морду тарелками. Единственное, что меня сдерживало, это терпеливый характер и чувство одухотворенной любви. Казалось, что я убью ее на корню даже мелкой грубостью. Потому я лелеяла ее и держалась подальше от ярости.

— Ты останешься со мной в Дели? — вдруг спросил Раджеш.

Я подняла глаза. Перевела на Винаяка. Он щерился и кивал:

— Ты можешь с ним остаться. Мне даже выгодно.

— Какая тебе выгода? — перестав уважать его, я без труда называла его на ты. — Ты же взял меня, чтобы привезти лишний товар.

— Ну мне и другая выгода. Ты с ним и мне много товара. И бесплатно.

— Как это?

— Потому что я с тобой его познакомил.

Купля-продажа. Но уже человеческим телом. На что это похоже? Потом продадут меня в Дубае или в Банкоке. С аукциона или так, по знакомым за бесплатный товар или другую услугу. Своих индианок они так же выставили бы? Или только к русским так относиться можно? Только потому, что Винаяк не с теми женщинами общался, а уже обобщил.

Мне сделалось до того больно и обидно за всех наших девушек и женщин, которых напрасно обвиняли в низком поведении и доступности. Я только лелеяла мысль, что мой Пунит не такой. Он другой. Лучше. Особенный.

Раджеш снова повторил вопрос.

— Нет, я лечу домой, — ответила, прямо глядя в мелкие хитро бегающие глазки парня и он уже не показался симпатичным. Свин. Туша. Больше нет никто.

Виджендра злобно заскрежетал зубами:

— Почему не хочешь с ним остаться? Потом бы уехала. Билет поменять и все. С тем Пунитом хотела же остаться.

— И с ним не хотела, — меня разозлило, что приплели и мою любовь сюда, вываливая в грязи неприкосновенное имя.

— Разве?! — огрызался Винаяк.

— Да. Потому что поехала с тобой и надо привести много товару.

Он смягчился, вспомнив, что он в первую очередь торговец.

— Ну сейчас я разрешаю тебе остаться. У меня не было времени погулять с тобой по Дели. А он тебе всю Индию покажет. Он правда очень богатый человек и с ним тебе очень хорошо будет.

— Да, — поддакнул Раджеш, поняв о чем речь. — Я хочу себе такую красивую девушку как ты. И жену.

— Неужели? — едва не выругалась и села на край, свесив ноги на пол.

Раджеш резко вскочил и встал напротив меня. Наклонился, положив сверху моих ладоней свои, и тут же приблизился к лицу. Я не успела сообразить, как его мокрые губы обволокли мой рот. Быстро отвернулась, не давая ему целоваться. Виджендра аж заскулил от радости, что парень оказался столь сообразительным. И снова тянулся, ища мои губы.

— Я не хочу, — попыталась встать, но он пихнул и навалился.

Позади тяжело дышал Виджендра. Мне уже не нравились такие шутки. Я собрала энергию и молниеносно скинула с себя тушку. Вскочила. Раджеш клещем уцепился за талию, прилипая к шее. Глаза работодателя излучали дикий огонь. Устроили представление. Дикари. Необузданные животные.

Отталкивала парня, отходя к туалету. Странная особенность спасаться от домогательств в кабинке. Фрэйд бы одним словом все объяснил.

— Куда ты? — поднял на меня осоловелые глаза винни пух.

— В туалет, пусти.

— Не пущу. Я с тобой.

— Я одна.

— Нет, я с тобой.

— Ты со мной не пойдешь.

— Почему?

— Потому что я не хочу. Ты понял? — повысила голос.

Он чуть ослабил хватку и я открыла дверь в душевую. Он схватился одной рукой за меня, другой за ручку и не позволял закрыться.

— Я хочу с тобой туда, — елейно запел, мотая головой.

— Я сказала, что пойду одна, значит и пойду одна.

— Нет…

— Тогда нашей дружбе конец. Все.

Он сразу отпустил и скуксился:

— Только выходи побыстрей. Я тут скучаю уже.

С экрана снова донеслась реклама песни «Бивафа». «И никакая я не бивафа. Была бы неверной, целовалась бы с этим» — фыркнула в ответ на странный диалог с миром.

Я заперлась. Облокотилась на умывальник и посмотрела на себя в зеркало. От борьбы раскраснелась. Глаза округлились. В комнате слышно, как переговариваются, но не понятно о чем. Точнее понятно, но интуитивно-логически, хоть и слов не разобрать. Пусть себе обсуждают меня, все равно не получат.

Я закрыла глаза и представила Пунита. Теплое касание. Моя прислоненная в порыве нежности голова к его плечу. Кафе, в котором все отходят на второй план и только ты и он. Ну пусть и его брат напротив смотрит с завистью. Но Пунит. Он рядом. И он смотрит на меня. Его глубокий бархатный взгляд. Мое сознание уплывает. Разве можно так любить, что терять ощущение себя, времени, пространства? Никакой Раджеш не может сравниться с ним, моим Пунитом. Может, до знакомства с ним мне бы и стал интересен этот винни пух, но теперь, особенно после наглой выходки, опротивел вместе с этим сутенером Винаяком.

Как я хотела оказаться в эту минуту снова с Пунитом и спасительно прижаться к нему, и остаться с ним… Но что делать, если нет под рукой волшебной палочки, чтобы перенестись в другое место. Я протерла лицо водой и вышла.

Двое досасывали виски. Вторую порцию. Я села с краю и уставилась наигранно с интересом в телевизор. Раджеш снова потянулся ко мне, но я вытянула руку, показывая, что ему лучше держать дистанцию. Были еще уговоры и намеки. Но меня это не могло пронять. И никакие соблазны не действовали.

— Вот тогда мой телефон запиши, — не терял надежды винни пух.

— У меня есть, я ей дам, — остановил Винаяк. — Если захочет с тобой дружить, если хорошо подумает, тогда получит.

Я сидела молча.

— Наташа, ты не хочешь со мной дружить? Может все-таки подумаешь?

— Подумаешь? — нагнулся работодатель.

— Подумаю, — ответила лишь бы отстали.

— Ты правда подумаешь? — оживился парень-пупсик.

— Правда.

— А когда?

— В самолете.

Он обрадовался и допил виски.

Посидели еще пару минут. Доели панир и пакору.

— Тебе еда понравилась? — спросил он меня, потому что сам принес.

Я кивнула и чуть улыбнулась: спасибо.

— Ну мне пора идти. В другой раз встретимся.

Раджеш нехотя поднялся и постоял у двери. Они с Виджендрой поговорили еще о своем и оглянулись на меня. Могу поклясться, что договаривались о том, как убедить меня на их предложение. Об этом говорил их взгляд.

— Ну ладно, не передумала? — прохрипел, волнуясь Винаяк. — А то он уходит.

— Пусть уходит.

— Смотри… уйдет…

— Что я могу с этим поделать? — развела руками. — Судьба.

— Наташа, бай, — пропел Раджеш.

— Бай.

— Ты обещаешь подумать в самолете?

— Обещаю.

— А можно мне на прощание поцеловать тебя в щеку. Как друг.

Понимала, что это только повод снова пристать, но позволила.

— В щеку можно.

Он так обрадовался, что подпрыгнул и ринулся ко мне. Обнял за плечи и демонстративно громко чмокнул.

— В другую щеку?

Я молча подставила, не выражая ни малейшего удовольствия. Он чмокнул и хитро сощурился.

— А можно я тебя тоже в щеку поцелую? — вдруг отозвался Виджендра и не дожидаясь ответа подскочил к нам. В одно мгновение я оказалась посередине двух мужиков, которые обнимали меня, чьи руки где: плечи, талия. Раджеш слева. Винаяк справа. Прильнули к моим щекам. Тут же пупсик повернул меня за подбродок к себе и присосался губами к губам. Эдакий бутерброд с кремом. Что за групповушку они тут сообразили? Я психанула и силой разом скинула с себя обоих.

— Хватит.

— Ну мы только попрощаться.

— Попрощались уже.

— А можно еще?

— Перебьетесь.

Я сжала кулаки. Агрессивный вид отпугнул. Никому не захотелось получить по носу.

— Ну тогда до свиданья, — снова оскалился Раджеш.

— До свиданья, — скрестила руки на груди.

Он попрощался с Виджендрой и вышел, захватив с собой бутылку виски. Нераскупоренную. Подарок из России.

Едва дверь закрылась, как Винаяк по-кошачьи начал приближаться ко мне, вытягивая шею вперед.

Я села на кровать смотреть телевизор. Он плюхнулся сбоку и обнял, воткнув лицо мне в загривок.

— Ты же очень красивая. Не понимаю, почему так всех гонишь от себя?

— А что, должна, раз красивая, всем отдаваться?

— Я первый раз встречаю такую девушку. Даже в Индии, кроме моей жены, которая не хочет со мной секс, никого не знаю таких. Ну жена ладно. Ей секс не интересно. Она такая холодная. А ты. Ты же не холодная. И тебе почему-то не надо.

«И поэтому спать с кем попало?» — усмехнулась мысленно.

— Ты правда меня не хочешь? Совсем-совсем?

— Нет.

— И его? Он же красивый парень. И лучше чем твой новый знакомый. Или у тебя уже есть парень?

— Есть, — ответила, представляя лицо любимого человека. Теперь я честно могу сказать, что не одинока.

— А где он? В России? — приставал с расспросами.

— В России, — и подумала: — Он со мной везде, где бы я ни была.

— И ты с ним еще не спала? — оторвал лицо и заглянул через ухо.

— Нет.

— Что же он за человек такой? Больной? Или совсем тебя не любит?

— Любит. И не больной. И я не хочу больше говорить об этом.

Он посидел минуту, соображая и как-то понял, о ком я говорила.

— Ты думаешь твой Пунит хороший человек?

— Думаю.

— И думаешь, что он тебя любит? Я видел как они на тебя смотрели. Им нравится твое тело и все. У них плохие мысли.

— А у тебя хорошие? — повернулась к нему.

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Могу найти тебе богатый муж. Вот и Раджеш. Он сам сделал себе богатство и поэтому может не спрашивать у родителей разрешение жениться. И хочет жениться на тебе. Правда мы договорились, что я тоже могу иногда с тобой видеться. Он не против.

От этих слов у меня скулы поднялись и дрогнула верхняя губа.

— А твой Пунит. Он что? Нищий. Я спрашивал его брата, сколько они зарабатывают. Потому что он хвалился, что у них бизнес. И знаешь какой у них доход? — я не ответила. — Двести долларов в месяц. С таких денег только в Индии бедно жить. И никогда они тебе не дадут денег приехать к ним. И с ними ты по миру не будешь путешествовать. Хочешь кастрюли чистить и с его матерью дома сидеть? Только так он может тебе жизнь дать. И любить он тебя никогда не будет. Он хочет за твой счет в Россию уехать. И все.

Я уставилась в пол и повторяла, как молитву:

— Не правда. Он не такой. Виджендра ничего не занет о нем и не понимает. Пусть Пунит и беден пока. Мы вместе разбогатеем.

Но продаваться за деньги, за путешествия я не собиралась. И с Винаяком согласилась поехать в Индию, потому что, несмотря на недвусмысленные намеки, он просил помощи: дается бесплатный билет-бонус и можно привести в два раза больше товара, плюс ему не скучно будет три дня в Дели. Помочь человеку и самой увидеть мечту с детства — Индию. А тут они сделали из меня вещь, которую могут пустить по рукам. И еще чернят Пунита. По себе всех равняют. Что за люди? Никакой нравственности. Мало того, что Виджендра при живой жене в Индии живет в Москве с молдавской хохлушкой, еще и ей со мной изменить хочет. А Ритка со мной как с подругой общается. Подло это. Обманывать. Как она его терпит? Неужели только из-за квартиры в столице? Молодая, симпатичная. Нашла бы себе и получше…

Не мое дело лезть в чужие дела, если б они и меня не касались.

Виджендра сильнее прижался и захотел повалить меня на себя. я рванулась:

— Пора вещи доложить. Опоздать можно.

— Ты же не думала о вещах, когда без обуви к Пуниту побежала.

— Сейчас уже время позднее.

— Успеем.

— Все, надо собираться.

Я вскочила с кровати, оставив его, раскоряченного, как жаба, валяться на измятой постели.

— Ты не хочешь быть моей подругой. Тогда ты и в Индию никогда больше не поедешь! — прорычал угрожающе. — Без меня даже визу не сделаешь! Так и будешь жить в нищете!

— Не буду! И в Индию поеду. И визу сделаю! И без тебя!

Он сморщился и замолчал.

До самого отлета мы почти не разговаривали. Только немного поругались из-за моего старого рюкзака.

— Я тебе купил новый. И нечего его с собой брать. Оставь. Тебя, если много сумок, в самолет не пустят.

— Не оставлю.

— Я потом его возьму в другой раз.

Я поверила и согласилась. По приказу прислуга спрятала мой рюкзачок в тот же чулан.

Мы начали выносить чемоданы. Внизу у подъезда уже ждала длинная белая машина. Я боялась, что Пунит не уедет и будет поджидать меня здесь. Я боялась, что он увидит меня с Винаяком, потому что тот по-прежнему хватал меня за руку, чтобы подержать при всех, показывая, что я его собственность. И одновременно я надеялась, что Пунит будет здесь ждать. В последний раз увидеться, проводить взглядом. Но его не было. Я и обрадовалась, и огорчилась.

Машина сорвалась и мы поехали в аэропорт. Международный. Индиры Ганди. Это я узнала у Виджендры после разговора с Пунитом.

Всю дорогу в машине до Индира Ганди международного аэропорта мы не разговаривали. Я видела, как Виджендра дулся и злился, скрестив на груди руки. Но что поделать? У каждого тут свои огорчения: ему не досталась я, а мне не достало времени. Все теряют и находят. Я нашла любовь. Мой начальник — нужный товар в два раза больше.

В регистрационном зале нас встретил крашеный хной мужичок, работник аэропорта и знакомый Виджендры. Подошел, поздоровались, провел нас без очереди к стойке, суетился с багажом. Возможно, у нас даже на двоих был небольшой перевес, но этот все утряс: не зря Винаяк ему из России дорогой коньяк «Мартел» в коробке привозил.

— Выкинь фрукты, — рявкнул на меня, указывая на пакет с потемневшими бананами, манго и чику. – Тебя с ними в самолет не пустят.

— Выкинуть всегда успею. И меня пустят, — настырность взяла верх. И по логике я не верила, что фрукты мне запретят взять с собой. Многие ездили заграницу и привозили оттуда экзотические плоды. Почему я должна быть исключением. Но чтобы чуть успокоить работодателя, решила бананы истребить. Все равно потекут скоро.

Рядом стояла урна. В нее летели шкурки одна за другой, пока мы ждали запуска в другой зал. Виджендра постеснялся поедать переспелые бананы, а я не стала настаивать в угощениях. Быстро сама умяла.

— Смотри, когда в самолете кормить будут, есть не сможешь, живот полный, — ухмыльнулся он, на то я лишь бровью повела. Что-что, а обжорками мы с братом всегда считались. Это уже наш бренд был. Куда бы не пришли, сразу слухи взлетали: «Сколько они едят! Могут вдвоем быка съесть». Конечно, это преувеличение, но пусть лучше такая слава, чем никакой.

Виджендра ошибся. Мне ни слова не сказали по поводу поклажи. Я спокойно прошла в салон с фруктами и села на крайнее сиденье посередине. С иллюминатором не повезло, но я и не переживала. Уж очень спать хотелось. Не до зрелищ за окном. А утром разбудят перед посадкой.

Виджендра дождался взлета, убрал перекладину с серединного сиденья и прилег на два кресла: никто не пришел. Накрылся пиджаком. Я своим темно-синим свитером. Закрыла глаза и сразу предстал четкий и словно живой образ Пунита. Я так явственно его ощущала, что даже почувствовала его прикосновение к своей щеке. Мгновение и я провалилась в сон.

Нас разбудили в два ночи, чтобы раздать ужин.

— Ведж, нон-ведж? — обратилась ко мне стюардесса.

Я еще не знала, что вегетарианское блюдо ты должен заказать себе заранее — предупредить команду, и все ведж на пересчет. Потому, быстро обмозговав, что если уж есть ночью — жалко, в стоимость билета входит, даже если твой билет бесплатный бонус, — то выбирать из менее тяжелого: мясо переваривается дольше и сложнее, я назвала вег. Виджендра тоже. Нам принесли подносы. Я распаковала свой и обнаружила рис с овощами по-индийски, но не столь острые как в Индии. Начала с салата.

Виджендра распаковал свое и выругался:

— Что это мне сунули? Я просил вег, а мне дали чикен!

Подозвал стюардессу и натявкал на нее за оплошность. Она принесла список пассажиров, кто заказывал вег и не нашла его там. Он нервно бросил ей курятину, оставляя себе только булочку с маслом и сыром.

— Дай мне твое блюдо, а себе закажи мясо, — прорычал обернувшись ко мне. Но я уже почала овощи. Мне они понравились и я заартачилась:

— Не дам.

Детская жадность, когда я загораживала руками ото всех сковородку с жареной картошкой или блюдо с ароматными от лаврушки и лука пельменями, и кричала: «не дам! Все мое!», потешая тем самым всех родных и знакомых, вырвалось из глубин подсознания.

Виджендра злой и голодный сидел хмурым барсуком и теребил зубами резиновую воздушную булочку.

— Ты теперь никогда не поедешь в Индию! — проскрипел он в сердцах, проклиная тот день, когда решил связаться со мной. — Ты даже визу не получишь без меня! И никогда больше не увидишь своего нищего Пунита!

Ярость стукнула в голову: мне угрожать?! Я повернулась к нему в пол-оборота и сжала кулаки:

— Я поеду в Индию! И много раз! Сама! А о моей любви еще люди легенды слагать станут! И ни ты, ни другой мне не помешают!

Он сверкнул глазами и отвернулся. Разорвал пакетик соленого аэрофлотского арахиса и закусывал раздражение, запивая томатным соком.

Я вернула поднос с грязной посудой стюарду с каталкой и отклонила голову на спинку кресла. И уже мысленно, спокойным тоном объявила себе и всему миру, что в следующий раз сама обязательно поеду в Индию и встречусь с Пунитом. После этого мое тело равномерно расслабилось и я проспала до самого объявления о приземлении.

2 часть

По приезде я обнималась с братом, словно не видела его целую вечность и все ему рассказала. Растрезвонила всем, что встретила настоящую великую любовь. Друзьям, знакомым, родителям.

Любовь моя возгоралась все больше и больше, чем дольше и дальше я была от него. А с Виджендрой мы, как и полагается, распрощались, едва разобрали все товары у него в квартире. Я снова осталась безработной. Ритка подозрительно поглядывала то на меня, то на сожителя, пока, не вздохнула с облегчением, осознав, что секса не было. Все в их жизни вернулось на прежние места. А в моей — появилась любовь.

Пунит сдержал слово и звонил мне каждый день, иногда по нескольку раз. Я с ужасом ждала момента, когда звонки станут реже и реже, пока вовсе не прервутся, и мы потеряем друг друга навечно. Пути встретиться я не видела. Он плакал, что ему не дают визу и деньги из Индии в другие страны высылать нельзя по закону. А мне и подавно столько было не заработать.

Поддавшись отчаянию, я не нашла иного выхода, как попросить отца сделать приглашение на свое имя. Только работающий человек со средним достатком может позволить себе такое.

«Он любит меня и хочет на мне жениться, а я люблю его,» — объясняла я ему. И после долгих уговоров отец согласился. И еще взял в банке кредит, из которого выделил мне на визу с билетом пятнадцать тысяч рублей: «остальное пусть тратит там на тебя твой будущий муж».

Когда мне сделали визу в индийско-русской турфирме, просто и быстро, я торжествующе вспомнила Винаяка с его угрозами: вот и ошибся, обошлись и без тебя.

Так прошло три месяца. Я сама купила билет, не в силах больше жить в разлуке. Брат провожал меня до Павелецкого вокзала, откуда я села в скоростной поезд напрямую до Домодедово, а там — путешествие через Туркменистан. Долгие часы ожидания пересадки, душный степной воздух, перекрывающий дыхание, сильное волнение в груди: что меня ждет одну, там, без денег и без охраны. Встретит ли меня мой принц, будет ли моя история продоолжением сказки или я окажусь безпомощная на улице как голодная беспризорная нищенка и не к кому будет обратиться? А вокруг меня преспевающие люди, ожидающие самолета в Бангкок, отправляющиеся погулять и пзагорать на Пхукете — красочном тропическом острове из глянцевых буклетов…

Эх, если б были деньги… не было бы столько страха…

Второго июля самолет приземлился в международном аэропорту Индиры Ганди. Уже пасмурно-светло. Легкая призрачность за иллюминатором. Объявили, что снаружи около двадцати семи градусов. Я немного смутилась: не взмокну ли, пока доберусь до дома моего Пунита в своих модно порванных на коленях джинсах и плотной футболке, с повязанной на поясе кофте. Хотя ее я решила запихать в сумку, когда получу вещи.

Еще в дороге, в самолете до Ашхабада и на транзите, мне стало тоскливо, когда с завистью, непонятной мне, но уже известной душе, я наблюдала за компанией четырех москвичей, что летели с пересадкой погулять в Банкок: две парочки, без особых книжных страстей и пылкой влюбленности, но с установившимися давнишними спокойными отношениями; за толпой возвращающихся с дипломами медиков-индийцев из Ставропольской академии, счастливых, готовых по такому поводу гулять по всей Индии, наблюдала за их однокурсницей, по виду калмычкой, которой они покажут свою страну; за молодыми семейными индийскими парами, возвращающимися, может, из свадебного путешествия, что понабежали из приземлившегося самолета из Дубая, — все ждали своих пересадок. И только у меня на душе было не спокойно, боязливо, словно я ехала не за счастьем, не к своему прекрасному принцу, а на каторгу. И с большой долей сомнения думала о замужестве: зачем поспешила, зачем кинулась опрометчиво без денег, в одиночестве в чужую страну к совершенно незнакомому человеку. Смелая, вы говорите? Хм. Нет. Скорее отчаянно-бесшабашная. Куда делся весь мой сказочный энтузиазм. Сам как-то, в одночасье испарился. Я с детства была тихой и рассудительной, даже больше нерешительной. Прежде чем что-то сделать, сто раз обдумаю и передумаю. А тут. Раз и готово.

И снова сомнения и тоска уже в зале ожидания своего багажа. На черной шершавой дорожке появилась моя дорожная сумка. Я оттащила ее в сторону к сиденьям и присела отдышаться. Радж, маленький, хромой, с изрытым оспой некрасивым лицом, что кадрился ко мне всю дорогу от Ашхабада, приглашая под его протекцией посмотреть столицу, безнадежно сник, хотя все еще выдавливал подобие улыбки, когда наши взгляды сходились. Я пообещала ему позвонить, если что надумаю, он просил написать ему письмо, чтобы было с кем переписываться в России. Но я не сделала ни того, ни другого. Наверно, потому что смысла в этом не видела. В общем, он в последний раз помог мне заполнить бумажку на выход и спросил, точно ли меня будут встречать. Пунит обещал, божился и клялся. Я ему верила, но немного сомневалась. А вдруг ждет не там. Вдруг потеряет меня из виду, не дождется. Вдруг по дороге у него сломалась машина. Да и мало ли всяких препятствий может случится. Надеялась, конечно, и хранила точный адрес. В случае, если окажусь одна у выхода, заплачу за такси, которое домчит прямиком в Гиту Калони, к нужному дому и строению. Там уж спрошу, живет ли такой Пунит Арора. А если нет… даже думать не хотелось, что в таком случае я бы стала делать одна без единой пайсы в кармане.

Колени дрожали и подгибались, когда я на выдохе вышла на подиум. По сторонам выстроились встречающие. Ты на виду, как на вручении Оскара, идешь по центру. Не хватало только вспышек фотокамер и телевизионщиков. Глазами нерешительно оббегала стоящих и вот, натолкнулась на знакомое лицо. Пунит. Брови свелись недовольно к переносице. А где блистательный принц, чья красота воспевалась древними легендарными сказителями? Где тот, что свел меня с ума с одного вида. Обычный парень. Даже чем-то неприглядный, даже чем-то неприятный. И не такой уж красивый… первое разочарование.

Он махал мне радостно рукой и улыбался, кивая.

— Иди туда, — показала ему встречать меня впереди и успокоилась: уже самой не надо искать адрес и брать такси. Но… это проклятое «но» появилось уже в апреле на Пахаргандже в виде ногтя на мизинце. …Теперь в том, что не увидела то, что ожидала… И едва мы столкнулись, последовало жестокое, режущее сердце третье «но».

— Привет, — кивнул мне и пошел в сторону, к выходу, как будто утром соседа встретил.

Ни рукопожатия, ни объятий радости, ни сраного, извиняюсь за выражение, цветочка. Даже тяжелую сумку, которую я волочила искривившись, не взял.

Все. Сказка кончилась. Конец выходным. Добро пожаловать в серые скучные будни жизни. Может стоит уже назад повернуть?

— Эй, — окликнула его, остановившись в недоумении. Он обернулся с детски-наивным лицом: что еще? — Сумка, тяжелая, — чуть вытянула к нему руку. — Помоги.

Он недовольно посмотрел на мой багаж, нахмурился. Но делать нечего. Пришлось поднять и быстро пошагать на выход, оставляя меня позади. Я пыталась понять что происходит. Ведь в Лотосе мы перечеркнули весь мир, оставшись одни в целом пространстве. Ведь в кафе сидели без оглядки на окружающих, ведь он жалким скулящим щеночком бежал за мной до дверей отеля, умоляя не бросать его и взглянуть на него еще раз. И вот аэропорт. Его словно подменили. И он старается не смотреть на меня. Старается убежать вперед, словно его тут все знают и потом долго будут тыкать пальцем, мол, смотрите, он встречал русскую девку и тащил даже ее сумку, а ведь что может быть более унизительного, чем это?!

«Дайте мне сейчас же обратный билет и самолет, и я не задумываясь развернусь и улечу назад.» Вот такой была моя первая мысль, прежде чем в лицо мне дыхнула стоячая духота утренней улицы. Назад дороги пока нет. Я остаюсь, чтобы довершить начатое.

Мы остановились у продавца воды. Пунит обернулся ко мне, кинув сумку на тротуар. Мою сумку и в грязь!

— Я так рад, что ты со мной! Ты приехала, уау!!! — он зажмурился от удовольствия. Я неловко улыбнулась.

— Теперь куда? — спросила непослушным языком, еле ворочающимся во рту.

— Домой. Сейчас Ашвани подъедет. Ты его помнишь?

Я кивнула. Мы постояли еще с минуты две-три. Пунит молча и с довольной улыбкой рассматривал меня, как я выгляжу, во что одета.

— Бьютифул! Секси! — шепнул лукаво и снова зажмурился.

Через дорогу к нам перешел его брат, приземистый, коренастый, с кошачьими каре-зелеными глазами. Его рот расплылся от широкой улыбки.

— Привет Наташа, как долетела? — протянул лопаткой ладонь.

— Привет. Все хорошо.

Пунит жестом указал брату на мою сумку. Тот поднял и понес впереди нас к машине. Я шла за ним в неизвестность, тяжело дыша и с неспокойной тяжестью на душе и с мыслью: какая же я дура!.

Сели в белую старенькую Марути, похожую на Оку. Ашвани за рулем. Мы двое позади. Я старалась не смотреть на Пунита, отворачивала голову к окошку. Неловкость. Замкнутость. Отчаяние. Сожаление.

— Натаса, — позвал тихонько Пунит. Я сделала над собой усилие повернуться и взглянуть ему в глаза, томные, телячьи, масленые до приторного. — Ту кхуш? Мэ бахут кхуш! Ту мере пас хе! (Ты рада? Я очень рад! Ты со мной!)

В уме я пыталась просчитать смысловую нагрузку, что он вкладывал в местоимение «ту». Это очень деликатная тема. Так называют детей, самых близких и слуг, людей-сервис, неприкасаемых. А ему я кто? Со своей стороны я и тогда в апреле, и по телефону и уже в июле называла его на «тум», что можно отнести как к нашему «ты», но более уважительно, в некотором роде, это дружественное «вы», если не к человеку старше тебя и важнее. Все это, конечно, мелочи, но ведь жизнь и отношения и складываются из сотни и тысячи таких мелочей.

Я кивнула ему, что тоже рада, принужденно улыбаясь, а в груди тюкало и грохотало.

— Сейчас приедем и сразу поженимся, — как ведро ледяной воды внезапно вылил на меня Пунит. Я аж подпрыгнула.

— Что, так быстро?!

— Да, а чего ждать? Уже все готово.

— Что готово? — проглотила я слюну, заикаясь.

— К свадьбе готово все. Ма ждет тебя. Все ждут дома.

— Так быстро? Я вот только что приехала… — и мне представилось, как в дурацком индийском фильме дом весь разукрашен, барабаны грохочут, все пестрые и яркие, меня встречают, танцуют…

— А ты разве против?

Я сцепила пальцы и попыталась улыбнуться: нет. Хотя сама не понимала, как можно мчаться замуж за совершенно чужого тебе незнакомца. А ведь дело не шуточное. Надо с ним вместе есть, спать, делить кров, о чем-то разговаривать, воспитывать детей, когда будут. А я ведь и правда ничего о нем не знаю. Кто такой, откуда. Здоров ли вообще?

Меня уже начинало тревожить даже куда они вообще меня привезут. Судя по пусть и плохонькой дешевой машине, это не должна быть глиняная хибарка под мостом или брезентовая палатка, мимо которых мы в тот момент проезжали, возле которой как вши копошатся ее обитатели. Но и совсем не дворец с белоснежнми колоннами… — это я уже поняла.

— Я очень, очень рад, что ты со мной, — повторял то и дело Пунит Арора, а я примеривала к себе его фамилию. Нелепо как-то выходило. Наталья Арора. Очень похоже на Арейро.

Кто у нас в России не знает эту блистательную славную латиноамериканку, певицу и сериальную актрису. Даже мой папаня, который не смотрит мыльные оперы, смеялся по этому поводу: «В нашей семье теперь появится своя Наталья Арейро».

Пунит брал меня за руку и подносил к губам. Целовал как заправский придворный аристократ времен Людовика 14.

— Ты что-нибудь хочешь, — взглянул на меня через лобовое зеркало Ашвани и растаял как мороженое на жаре. — Колу, фанту?

— Джюс.

— О да, ты любишь сок! — вскричал Пунит, снова целуя мне руку. — Я помню. Микс.

Они остановились в тесном проулке возле продавца соков. Тот быстро прокрутил через соковыжималку каких-то фруктов — мне из машины было не видно — и протянул три запечатанных стакана с трубочками. Душистый сок с мякотью. Непонятный на вкус, красноватый. Мне даже Ашвани перечислил названия фруктов, но первый раз услышанные новые слова даже в уши не влетают, чтобы из ушей и выпорхнуть.

Мы снова поехали. Пунит не выдержал, всю дорогу разглядывая прорези на джинсах, и провел пальцем по видневшейся коже ног.

— Мне нравится.

— Спасибо, — больно быстро как то он это, подумала я, но промолчала.

Когда я уже допивала сок, показались за гнилой протухшей речкой ворота над дорогой с вывеской «Гита Калони» и я вздрогнула. Приехали. Теперь смотри во все глаза что за район. И где высадят.

Петляли по закоулкам и грязным улочкам. Остановились напротив трехэтажного жилого дома. Вытащили мой багаж и понесли вперед, показывая мне дорогу. Узкую, через тухлую канаву. Сердце от волнения колотилось. Я почему-то даже подумала, что братья живут одни, например, комнату или квартиру снимают, и я буду жить с ними двоими. И что? Как сложатся наши отношения? Приставания в первую же минуту? Я дрожала, как от холода, чуть оглядываясь по сторонам. Кирпичная новая кладка: кому-то понадобилось расширять комнату. Куча влажного красноватого песка, на которой комочком спит рыжий лысый пес. Воткнута брошенная лопата. Внутренний дворик. Баньяновое молодое дерево со свисающими лианами-змеями. Перекинутая тачка с одним колесом. В ней, видать, строители подвозят кирпичи, песок. К чему даже лезут на ум все эти мелочи?

Пунит открыл низенькую калитку в дом. На первом этаже за незакрытой дверью приподняли глаза два пожилых тучных соседа, муж с женой, валяющихся на широкой во всю комнату кровати. Подозрительно оглядывают нас.

— Проходи, не бойся. Наверх, — указал мне Пунит на узкую крутую винтовую лестницу в стене. Не лаз, а двенадцатиперстная кишка.

— А мебель как вы заносите наверх? — не утерпела от вопроса.

Он весело усмехнулся:

— По веревкам через балкон.

Ну и ну… — только и успела удивиться, как его рука тайком шлепнула меня по попке: ничего себе в первый день?! А где почитание богини? Где романтические стихи и любовная проза?

Мы поднялись на третий этаж. Закутки, зигзагом коридор. Мелькнула мысль, что коммуналка, потому что вглубине оказались две закрытых двери. Одну из них Пунит отпер и пригласил войти, втаскивая следом мою дорожную сумку.

Зеленые крашеные стены. Панкха на потолке. Комод стальной или широкий высокий сундук, покрытый скатертью. И во всю комнату огромная широкая кровать — паланг. Так она называется на хинди. И я отмечаю в уме, что все же есть огромная разница между нашими кроватками и их палангом. На нем они не просто спят. На нем сидят всей семьей, валяются в полуденный зной, дремлют после обеда на сытый желудок. На нем они едят. На нем они живут. Часть культуры. Эдакая восточная обломовщина. Вот на такой высокий паланг, что ноги едва доставали пола, я и села стеснительно, со стуком и грохотаньем в груди. Что теперь?

Почти прикрытая дверь. В комнате мы вдвоем. Пунит стоит напротив надо мной и не может наглядеться. Счастливо-удивленная улыбка не сходит с лица. Я лишь дергаю углом губ в попытке изобразить радость. Не могу — сильно волнуюсь.

— Ай м вери кхуш! — миксует английский с хинди, пытясь объснить как он счастлив, и подсаживается сбоку, жадно разглядывая мой профиль.

И я не успела еще моргнуть глазом и вздохнуть, как Пунит вцепился зубами мне в губы. Рывки-огрызки. Это и был наш первый искусанный поцелуй.

И пока я успевала обдумать варварскую манеру его поцелуев, он уже положил мою ладонь себе на штаны, где под молнией джинс уже торчало нечто еще более радостное, чем сам хозяин.

Все в голове перемешалось: приезд, заграница, Пунит, паланг, укусы, пенис. Куда я попала? Из привычной тихой размеренной жизни, похожей на мелкую застойную речушку, обросшую камышами, я попала в водоворот или напомнила себе апрельские бурлящие воды в овраге. Кипят, пенятся и куда-то несутся сломя голову, унося за собой бревна, суховей, мусорные банки и пакеты, сдирая со дна и волоча камни-дикари.

За дверью послышался шум. Пунит неоперившимся птенцом при виде тени коршуна отскочил от меня и открыл дверь. На пороге стояла суховатая темная женщина с грушевидным некрасивым лицом.

— Познакомьтесь, — подвел ее Пунит. — Это моя мама. А это моя Наташа.

Я поднялась и чуть склонила голову в знак приветствия, сложив ладони у груди на индийский манер:

— Намасте!

— Намасте, — стеснительно улыбаясь вторила женщина и покачала головой. — Она красивая. – повернулась к сыну.

— Ма, Наташа хинди знает.

— Да? — та засмущалась, словно извиняясь, что говорила при мне и снова кивнула, криво улыбнувшись.

Отошли с сыном. Я наконец-то смогла выдохнуть воздух из легких и сразу полегчало. Странно, что у него мать такая некрасивая и темнокожая. А Пунит и Ашвани светлокожие красавчики. Может в отца?

Добро пожаловать в мир приключений. Сама выбрала этот путь. Теперь держись. Помощи со стороны нет.

В проеме показалось остренькое личико с колючими глазками. Маленькая девчоночка с хвостиком. Посмотрела на меня и кивнула. Я ей, предположив, что она соседка по коммуналке.

— Это моя сестра, — подтолкнул тут же ее в спину Пунит и засмеялся.

Она быстро повернулась к брату, отметила что-то на счет меня и умчалась. Через пару минут по коридору грузной тенью скользнул сутулый мужчина в годах с подкрашенными хной волосами. Я на всякий случай и ему «намасте» сказала. Он втянул шею, свел брови к переносице вроде сурово, но вышло комично. Заложил руки за спину, пробормотав в ответ «намаскар», что одно и тоже с «намасте», и скрылся в колуарах неведомой квартиры. И неловкость отравляюще заползла мне в душу. Уж очень серьезный и хмурый у меня будущий свекр. Если это он.

Я осталась одна на несколько минут.

Пунит вернулся все такой же радостно оскаленный.

— Ты знаешь, это был мой папа. Ты всем понравилась. Я рад. Очень! Мама сказала, что ты очень хорошая и удивилась, что ты поздоровалась с ней по-индийски.

— Спасибо, — кивнула ему, чуть улыбаясь, но все еще волнуясь.

Первое впечатление я, если верить Пуниту, произвела хорошее. Даст бог и потом поладим. Вот только папаня его явно не горел восторгом от того, что я тут поселилась. Да и на папаню они что-то тоже не похожи. И сестра. Я вообще ничего о ней не знала. Думала их только два брата в семье, других детей нет. Потому Ашвани и Пуниту привезла в подарок по наручным часам, хотя даже не знала, что есть в России примета: подарить часы — к разлуке. К подаркам общим приложила милые в виде огромного сердца с цветами тарелочки, шелковые платочки (хотя если разобраться, вот сейчас думаю, платочки ведь тоже к расставанию: вспомните хотя бы сцены, как провожали на войну своих женихов, мужей на Руси — махали вслед платочками и причитали) и кассету с модными на тот момент попсовыми русскими хитами — сборник.

И все-таки Пунит слишком быстрый. Или так и надо, когда любишь, страстно хочешь и удержу не знаешь? Я вообще-то впервые трогала пенис. Даже и через одежду… Нет, я ровным счетом в отношениях ничего не смыслю. Опыт нужен. Неужели за ним сюда судьба меня и засунула? Все же… как вы думаете, принцы, они должны в первое свидание класть твою ладонь себе на…? Ладно, проехали.

В общем, стало неловко, что сестре Пунита ничего не привезла. И вообще она хоть и маленькая, но какая-то напряжная. От одной мысли о ней мороз по коже. Бр-р.

— Сколько ей лет? — спросила Пунита о ней.

— А сама как думаешь?

— Пятнадцать.

Он засмеялся, уцепившись рукой за косяк.

— Она уже институт кончила и в офисе работает. Ей двадцать четыре. Ха-ха!

— Правда? А я думала она в школу пошла. В твоем офисе?

— Нет, в банке.

Потом еще долго они всей семьей смеялись над моей ошибкой. Но, думаю, как любой девушке Ручи –таково ее имя — было приятно, что я спутала ее возраст.

Снова заглянула хозяйка и спросила не голодна ли я. Я мотнула: время еще восьми утра нет, чтобы завтракать, да и кормили в самолете. Так что спасибо за любезное предложение, не теперь. Позже.

Прибежал Ашвани и я им обоим вручила подарки. Они взглянули на часы, одобрительно кивнули и унесли их спрятать в шкаф. Туда же и мой рюкзак с документами и деньгами.

«Чтобы воры не украли. Надо хранить в сейфе» — пояснил Пунит, утаскивая на моих глазах, полных недоумения, мои вещи. Оставил мне лишь сумку с тряпьем. А там мои билет, деньги, паспорта… все исчезл под замком.

— Ладно, отдыхай пока. Потом пойдем гулять. Везде. В зоопарк, в музеи, в кино, — крикнул мне торжественно Пунит и вынул свой потертый мобильный, на котором даже марка истерлась. – Смотри, вот тут у меня твой номер записан, — включил он дисплей и в общем длинном списке нашел скучную строку с маленькой буквы «наташа фром раша». И самолюбие острым жалом кольнуло в самую сердцевину: так мало я для него значу? А дальше у него, что, идут: наташа фром америка, наташа фром франс, наташа фром джарман и так далее? Я типа одна из многих. Раша — чтоб не спутать, что из России?

Я видела в телефоне у своего брата запись номера нравившейся ему девушки: «любимая Саша» (они тезки). А тут никаких добрых эпитетов. Только жесткая характеристика по месту проживания. И ни одной моей сколько-нибудь тусклой фотографии. А ведь по телефону говорил, что спит даже с моей фоткой, смотрит на нее все время и носит на груди.

Конечно, я преувеличиваю требования, но так мне хотелось, чтоб вся история от начала и до конца походила на легенду, сродни «Алым парусам» или « Лейла и Меджнун». Но нет. Не вышло. Сама-то по дурости его фото распечатала и на стене повесила…

Пунит повалился рядом и поцеловал мне руку.

— Когда будет свадьба? Сегодня или завтра?

Пришло время серьезного разговора. Все же свадьба дело не шуточное. От правильного решения зависит дальнейшая жизнь. А я сильно засомневалась по поводу замужества еще в самолете, потом и в аэропорту. А теперь еще в доме…

— Ну Пунит, — начала, с трудом подбирая от волнения слова и путая окончания, — давай поговорим.

— Давай, я слушаю.

— Тебе надо подумать сначала.

— Я все уже подумал, — перебил и снова поцеловал руку. — Красавица. Хасина!

— Но… я хочу сказать, что, может быть, я буду тебе плохая жена.

— Почему? — испуганный привстал на локте. — Ты меня уже не любишь?

— Люблю, но для шади этого мало.

— Мне хватит.

— Да… только я не хочу после шади стирать белье, готовить еду, убирать квартиру. Я не такая… — не знала как сказать хозяйственная и потому просто разводила руками.

Пунит чуток посерьезнел и подвинулся ближе.

— Мне все равно. Я тебя люблю. Если не хочешь готовить — я буду. Убирать дом — я найму служанку. Тут дешево. Тебе не о чем беспокоиться.

Я облегченно вздохнула. Виджендра тоже говорил, что, когда жил в большом доме в Дели, тоже слуг имел — дешево, не как в Москве. Полдела вроде сделано. Теперь еще одно, может даже более важное.

— И еще.

— Что? — напуганно заглянул мне в глаза.

Я смутилась и опустила глаза.

— Я о детях…

— Да. Я очень хочу от тебя таких же красивых детей. Двоих, мальчика и девочку.

У меня аж сердце сжалось: этого-то я и боялась.

— Я не хочу детей.

— Как?! — он подскочил и весь вид его превратился в страшную горестную гримасу. Разве ты меня не любишь?

— Люблю. Но дети… я пока не хочу.

— Ну потом, если не сейчас, — облегченно вздохнул и снова повалился на бок, не выпуская из рук мою ладонь.

— Я не знаю, когда потом я захочу. И я учусь. Мне еще надо два года, чтобы закончить институт.

Я надеялась, он поймет меня и он вроде понял. У меня как-то не сложилось любви к детям, чтоб с ними сюсюкаться, весь день заниматься, убивать на них свое личное драгоценное время. Может инстинкты слабо развиты. Может просто не созрела. Но и через два года — я это твердо чувствовала — тоже еще не захочу обзавестись потомками. Но решила согласиться с Пунитом на два года отсрочки. За это время много чего может поменяться и произойти.

— У меня есть защита, когда будет секс. И детей не будет, не бойся, — шепнул он и, поцеловав на прощанье руку, — встал и вышел. — Отдыхай.

Разговор казался завершенным и понятым обеими сторонами. Я с легкостью вздохнула и и прилегла. Пунит заглянул через дверь и подмигнул:

— Сегодня ночью мы будем вместе спать с тобой здесь.

И в груди опять все загромыхало и затюкало в висках. Страшно. Внезапно. Резко.

Я готова была все побросать сразу. Ни поесть. Ни попить. Разве что переодеться. И сразу лететь смотреть город. Даже не столько столицу. Всю Индию в одном мегаполисе.

Пунит с Ашвани ходили что-что обсуждали. Сестра ушла. Но и к лучшему: меня она как-то сразу напрягла. Может, потому что я не ожидала найти в их семье еще и сестру. Про нее мне никто никогда не говорил. Ну если пойдем гулять без нее — нормально. Ашвани я уже знала. Так же как и Пунита. Мать их вроде женщина не злая, хотя и вид какой-то строгий. Меня все же смущается и улыбается. Насмотреться не может. Все пройдет мимо и заглянет. Кивнет неловко и дальше. Вот и опять. Приоткрыла дверь, застряла в проеме:

— Бхук лага? — и тычет себе щепотью в открытый рот, полагая, что я так не пойму вопроса.

— Нет. Я ела в самолете, — говорю медленно, проговаривая каждое слово и краснею от смущения.

— Бария, — кидает мне непонятное слово, похожее на положительное что-то и нерешительно прикрывает дверь, но не плотно. Оставляет большую щель и через нее поглядывает. А я сижу, свесив ноги и не знаю как себя вести. Еще не могу очухаться от внезапного порыва Пунита. Так сразу? И набросился… Не ожидала. И поцелуй… тоже не тот, как в галлюцинациях, когда жила дома в ожидании встречи и мечтала с закрытыми глазами. Все как-то сразу не так получилось. С самого аэропорта. Я уже сомневалась, зачем сюда приехала и ловила себя на довольно навязчивой мысли, что замуж все-таки не хочу. Ни за него. Ни вообще. На душе: рано мне.

Ну да ладно. Раз уж приехала. Посмотрим, что получится.

В комнату вошли оба брата.

— Ну как ты? — спросил Ашвани.

— Нормально, — улыбнулась, пожав плечами. — Сейчас пойдем гулять? — спросила наивно по-детски и сама смутилась.

— Да. Только сначала отдохни после полета. Еще время рано. Все музеи закрыты. Зоопарк тоже. Потом отдохнешь и поедем.

— Хорошо, — кивнула и сразу почувствовала легкое утомление. Они правы. Сначала полежу часок подремлю, потом…

Они выключили мне свет. Принесли подушку и указали на кровать:

— Паланг пар лет. Ложись на кровать.

Я послушно легла посередине, положила руку под голову и закрыла глаза. Сама не ожидала, как внезапно и отключилась, успев услышать только «устала» на свой счет.

Не помню что мне снилось. Может и ничего. Я просто проторчала в Ашхабаде до двух ночи не смыкая глаз. Потом думала вздремнуть по дороге в Дели, но проболтала, точнее прослушала болтовню какого-то Раджа, который клеился к девушке, в одиночестве летящей в Азию. Плюс разные часовые пояса. Ритм сбился. Организм запутался. Теперь вот дрыхла, рискуя проспать весь «медовый месяц».

Щека ощутила чье-то легкое прикосновение. Снова. Нет. Это уже не снится. Я лежала на правом боку и кто-то лежал рядом. Я слышала дыхание и тихое биение сердца. Но не могла еще открыть глаза: всегда просыпаюсь с трудом, хоть тряси, хоть из пушки пали. Услышу. Может и напугаюсь, но глаза не раскрою. Уж очень липкий мой сон. Веки как клеем смазаны.

— Ната, ты спишь? — послышалось совсем близко. Голос знакомый. Это Ашвани.

В ответ я промурчала невнятное. Он засмеялся. Почти неслышно. И снова провел пальцем по лбу, щеке, носу:

— Ты очень красивая.

Я угукнула и попыталась разглядеть его. Один глаз подчинился и сквозь пелену я увидела рядом с собой его лицо. Он тоже лежал боком и разглядывал меня. Успокоив любопытство, глаз захлопнулся: никакой опасности, спи дальше. Но я уже начинала просыпаться и сон вынужден был отступить. В голове тяпнуло: где я? Проспала на самолет? А что это такое и почему тут Ашвани? Тут же вспомнила, что уже в Дели и облегченно вздохнула: не осталась в Туркмении. Но почему в комнате темно? Сколько сейчас время? Ужас снова охватил меня полудремотную: а гулять?

— Сколько сейчас время? — с трудом промямлила, припоминая огрызки хинди, что знала. Интересно, как собиралась понять ответ.

— Ты долго спала. Уже почти вечер. Мы не будили тебя, чтобы ты отдохнула.

Я тут же распахнула веки.

— Не пойдем гулять?!

Он засмеялся:

— Завтра. Сегодня уже поздно. Видишь темно.

Я с грустью и обидой простонала: все проспала. Что за напасть? Надо пользоваться каждой минутой, а я!

Ашвани снова посмотрел на меня пристально:

— Я долго наблюдал за тобой как ты спишь (мне смущаться было лень и я сделала вид, будто ничего особенно и не случилось: я к такому привычная). Ты знаешь, что ты очень красивая?

Я улыбнулась:

— Знаю.

Не буду же я ему говорить, что иногда, особенно по утрам видеть себя не могу в зеркале. Хотя так, думаю, происходит со всеми: приступы самодурства. Так это можно назвать.

Ашвани провел рукой по моему предплечью:

— Какая мягкая кожа. Нежная. Очень красивая. И глаза у тебя… никогда такие не видел. Они как море или небо. Очень глубокие. Я бы в них утонул, — и застенчиво посмеялся, а я думала, как я смогла понять все, что он сказал, и не находила ответа. Наверно, интуиция.

Не зная, что делать, когда тебе делает комплимент родной брат человека, которого ты любишь, да еще гладит тебя, решила не ругаться, не обижаться, а принять знаки внимания. Даже отметила, что мне это приятно.

— Ты мне очень-очень нравишься, — все также полушепотом произнес Ашвани.

— Ты мне тоже, — небрежно ответила.

— Нет, по-другому… — задумался на минуту, подбирая нужные слова, чтобы объясниться и чтобы я его поняла. — Ну… как девушка. А ты правда Пунита любишь?

Я сразу посерьезнела. Эта тема даже в доме Пунита меня беспокоила. Я так сильно любила, что не верила, что уже здесь, с ним рядом. И в то же самое время мне хотелось его бросить и вернуться домой. Почему и сама не понимала. В аэропорту он не показался так уж великолепен как раньше и еще смущало, что в самолете я летела с индийцами, которые в Ставрополе окончили мединститут и возвращались домой. Среди них был один, худоватый, но с красивым лицом, с выразительными большими глазами и потрясающим носом. Вроде большой, но аккуратный. И мне нравился этот незнакомец. Просто так, без претензий и надежд. Я отдергивала себя: а как же Пунит? Ты же к нему едешь? Ты же его безумно любишь? Ты не имеешь права пялиться на других парней, тебе они не могут нравиться, потому то ты уже не свободна… Но что-то мелкое внутри сопротивлялось уже моему чувству и требовало свободы. Теперь-то я знаю, что это и была интуиция, но я ее не умела хорошо слушать. Глаза застилали миражи.

— Да, — был ответ и я отвела взгляд.

Помолчали. Первым нарушил тишину Ашвани:

— А меня ты не можешь полюбить? Как Пунита?

Что это? Сигнал сос! Катастрофа! Повторяется история семьи. Мамины два младших брата ругались, делили одну женщину, жгучую красотку из Узбекистана. Сначала один с ней гулял, потом отбил второй и она за него вышла замуж. Потом, спустя время тот, который не женился спохватился и принялся ее отбивать. Чуть до поножовщины не дошло. А теперь и я в такой похожей ситуации. Не нравится мне такое начало. Не по душе.

— Ты мне будешь другом, — улыбнулась мягко, давая понять, что я говорю то, что думаю.

— Жаль… — вздохнул и снова погладил мне руку.

— А это у тебя что? Тату?

Выше локтя еще красовались остатки-крошки недостертой розы. Наклейка-тату. Мы такие на рынке у вьетнамцев купили с братом (он себе мужские рисунки) по десятке за десять разных картинок. Так что можно ожидать от рублевого тату. Он и смылся на второй день. А то, что еще тут не соскоблилось — из-за долгого перелета.

— Нет, это… тасвир (картинка) … — не знала, как все объяснить и решила согласиться: — да, тату.

— Тебе идет тату. Ты такая модная, — его глаза восхищенно округлились.

— Ну да, — улыбнулась, не показывая виду, что никогда модной особо и не была. Одевала что есть. Так уж просто устроена по поговорке «наглецу все к лицу». А тут снова оценили.

— Я очень рад, что ты к нам приехала. Ты очень красивая. Жаль, что ты любишь Пунита.

Встал с кровати, поправил рубашку.

— А может однажды и меня полюбишь? — как-то по-детски поломался.

Я только усмехнулась. Не зло. Пунит есть и хватит.

Хозяйка принесла мне плоскую круглую стальную тарелку-поднос с роти и чечевицей. Я взглянула с ужасом. Я уже давно следовала заветам здорового питания и не начинала трапезу без салатов из свежих натертых овощей. Но чтобы не обидеть хозяев, поела.

Минут через тридцать кроме отца собрались два брата и мать. Все стеснительно переминались. Не знали, с чего теперь начинать домашнее общение. Я как гостья решила предложить банальный, но всеми признанный способ расслабиться перед угощением и сблизиться:

— Покажите свои семейные фото.

Они засуетились и притащили мне два пухлых квадратных альбома.

Это папа. Это мама. Это их свадьба. А эти трое? Так, родственники. Брат папы по бабушкиной линии. Это как это? Ну у нас система родства для тебя сложная. Ну ладно, дальше. А вот это угадай кто? Ашвани?! Точно (смех). Смешной. Почему? Ну еще маленький. Когда в школу ходил. Ну а этого узнаешь? Конечно, это Пунит. Ма, она нас всех узнала! Удивительно!

— А это смотри, я с дипломом университет закончил, — тыкнул пальцем Пунит на свое изображение в мантии и квадратной шляпке. Правда сам диплом не показали. — Я специалист по компьютерам. А Ашу менеджер. У него колледж. У сестры институт. Только у меня университетское образование. Вот так!

Мать семейства стояла в дверях и кокетливо подпирала ладонью подбородок.

— Бария! Бахут бария! [Хорошо, очень хорошо!]

— Хотите посмотреть мои фото? — смущенно предложила им обмен. Вроде как породниться собрались, надо и моих родственников посмотреть. Я привезла с собой несколько наиболее удачных характерных снимков мамы, бабушки, папани, брата и меня в детстве. Разложила им смотреть.

Меня всегда интересовали у всех детские фото. Пунит оказался забавным кучерявым карапузом. И хотя сама с детства по непонятной причине не любила кудрявых, ему простилось. К тому же к своим взрослым годам его завитки распрямились. Я наоборот только к старшему возрасту получила в награду локоны, вьющиеся от сырости.

Женщина тоже подсела на краешек кровати. Просматривали мои фотки, передавали их из рук в руки.

— А вот это мне очень нравится! — протянул мне Пунит мой детский образ эдакой сияющей фотомодели с огромным бантом на макушке и вышитой гигантской бабочкой на груди. – Я возьму ее себе на память, можно?

На горизонте сознания пронеслась тучка: почему возьмет на память? Разве не будем с ним вместе? Но до горизонта далеко, а тучка высоко.

— Ладно, бери, — благо дома у меня было четыре таких копии.

Ашвани дольше других разглядывал снимок, где Саша, мой брат, с атлетическим торсом и отрощенными по плечи волосами завис, подтягиваясь, на комнатном турнике.

— А твой брат сильный? — спросил Ашвани как-то задумчиво и провел пальцем по мускулам Саши.

— Ну да, сильный.

— Он качается?

— Иногда.

Помотал головой и вернул мне фото:

— И он побить может?

А к чему такой вопрос? Зачем Саше без причины кого-то бить, тем более новых родственников. Я пожала плечами:

— Может, — и засмеялась тихим коротким смехом.

Мать семейства встала и вновь закачала головой:

— Бария, бахут бария! Хорошая семья. Мама чем занимается? Работает?

— Нет, дома.

— А папа? Бизнесмен?

Ну не знаю, каких книжек они начитались или каких фильмов насмотрелись, но в Индии кто подходит поговорить и познакомится, обязательно думают, что твой папа крупный бизнесмен, а сама ты из эдакого Букингемского дворца.

— Нет.

— Нет? — все разом насторожились, переглянулись. — А кто?

Я бы все равно не смогла объяснить, что он осмотрщик вагонов на железной дороге. Простой рабочий, пропахший солярой и мазутой.

— Он на железнодорожной станции работает.

Они немного пошевелили губами, напрягли серые клеточки, подыскивая для себя удобные варианты и порешили, что на станциях есть и кабинетные начальники. На том и успокоились.

— Ты есть еще хочешь, голодная? — кивнула мне хозяйка, похлопывая для большего моего понимания на живот.

— Нет, я наелась, шукрия (спасибо).

— Ну тогда ложись пока отдохни еще.

Они все оставили меня, указав, чтобы без стеснения целиком заползала на широкий паланг и там на подушке прилегла, как будто только что я так уже не спала.

Но мне уже не спалось и все со страхом думалось о предстоящей ночи. Правда ли то, что пообещал Пунит придти ко мне спать вместе. Не по-принцевски как-то…

Чуть позже вернулась сестра Пунита. Ее колючий взгляд, пронзительный, изучающий, приводил меня в замешательство. Я словно чего-то стыдилась в ее присутствии, а она осуждала или искала секрет. Появился также в коридоре и их отец. Сквозь приоткрытую дверь он задержался на секунду, весь серьезный, сосредоточенный и, как мне показалось, неприветливый, кивнул мне. Я ответила тем же. Стало страшно. Я почувствовала себя совсем чужой и напугалась: как я с ними со всеми ладить смогу?

Пунит примчался в комнату и накинулся на сестру с полупросьбой, полутребованием пойти со мной погулять. От этого предложения у меня аж мурашки побежали по коже и спина похолодела. О чем я с ней говорить буду? Мы же не знакомы. И она меня, кажется, невзлюбила. Вроде какая бы разница — важен лишь Пунит. Но это члены его семьи. И может быть даже моей. Я уже в сотый раз сомневалась, хочу ли действительно за него замуж, но четкого ответа пока не находила. После встречи в аэропорту и сцены дома, мысль о прекрасном принце улетучилась. Даже облик Пунита не представлялся красивым. Так, обычный. И поведение грубоватое. Но гороскоп говорил, что рыбы идеально подходят скорпионам, а его день рождение как раз приходится на шестнадцатое ноября. Но мои дядьки по маминой линии тоже скорпионы, но что-то характеры их гадкие и скандальные мне совсем были не по нутру.

Поживем — увидим. Вздохнула и напряглась, что же ответит сестра Пунита. Она насмешливо окинула меня взглядом и кивнула:

— Наташа, хочешь пойти со мной сейчас погулять?

Я разволновалась до потери речи. Как будто меня звала не девушка, а, к примеру, Сильвестр Сталоне в молодости, да еще в «Кобре». Но страха сильней оказалось мое любопытство: а что там, за стенами дома? Какова Индия вечером? И нигде-нибудь в деловом центре Конат Плейс или на Елисейских полях близ Президентского дворца или Ворот Индии, а в жилом квартале за рекой.

Я набралась храбрости и пошла за девушкой. Меньше меня на полторы головы, если без каблуков, щуплая, с хитрыми черными глазами.

Миновали двор и повернули за угол мимо белеющего сикского храма. Затем прошли несколько метров, перебежали не очень шумную дорогу и оказались перед узким входом через турникеты — защита от мотоциклов — в парк. Скудно освещенный. Маленький. Как загородь для яслей. Несколько лавочек вдоль тропинки, что бежит изгибом вдоль забора по всему кругу. Высокий недействующий бассейн, заваленный бутылками и пакетами из-под чипсов. На его ограду мы и запрыгнули, мотая ногами. Разговор плохо клеился. От девушки исходил разряд враждебности. Или так мне мнилось, но я заикалась и уже мечтала поскорее вернуться домой — имею в виду их квартиру. Хотя и там мне становилось страшно от мысли, что Пунит придет, когда все уснут или ляжет сразу со мной в одной комнате. Но как же так? Надо что ли прежде познакомиться как следует… чужие люди… И почему я раньше об этом не волновалась?

Сестра Пунита часто называла меня по имени, а я стыдилась, что не запомнила ее имени и обращалась на «тум» — ты. Она расспрашивала, как мы познакомились с ее братом, что я думаю о нем и даже о ней. Я не могла признаться, что почему-то боюсь ее и отвечала простым: «вы хорошие». «Ты правда так думаешь?» — на ее лице скользила ледяная ухмылка и от того спина еще больше покрывалась холодным потом.

— Хочешь вернемся? — наконец предложила она и я с радостью спрыгнула на землю.

Мы два круга обошли в ускоренном темпе и тем же путем вернулись к дому, где я уже вздохнула с облегчением.

Шанта — это имя означает тишину, спокойствие и потому я сразу усвоила его, по аналогии с занятиями йогой, где Нагендра, наш учитель, часто употреблял это слово, чтобы нас успокоить и расслабить на мягких ковриках — обговорила с дочерью, что спать мы с ней будем вместе (и я с облегчением вздохнула: Пунит при сестре не пристанет), и принесла нам по порции ужина: три лепешки роти и миски с гороховой подливой и порезанный лук под лимонным соком. Как я не отпиралась, что на ночь не ем, не подействовало. Скорее тут были привычные для компании алкашей манипулирования: Ты меня уважаешь? Тогда пей.

Пунит заскочил на пару минут подмигнуть мне и пожелать шубратри.

— Спокойной ночи, — ответили обе на его пожелание.

— А как будет тоже самое сказать по-русски? — вспомнили брат с сетрой, что я чужеземка.

Я ответила. Они не поняли. По себе знаю, каково это повторить с первого услышанного звука совершенно чужую фонетику. Нет кода языка — нет даже элементарного различения на слова. Сплошная линия звуков. Абракадабра.

Попробовали несколько раз повторить за мной. Медленно. Получилось нечто усредненное. На этом и покончили с пытками.

— Дже мата ди! — прокричал мне Пунит в его обычной манере говорить. — Отвечай.

— А что отвечать? — не поняла. Эту фразу я часто видела на автобусах, рикшах, машинах и не могла понять ее значение. Мне было знакомо лишь второе слово мата — мать. Но к чему быть матери на транспорте?

Пунит усмехнулся, как будто даже эскимос на Аляске должен знать эту фразу и ее смысл. Но опустился до уровня объяснений.

— Дже мата ди — это молитва. Просьба. Ты просишь богиню-мать защитить тебя. Теперь поняла? — Я кивнула. — И так же надо ответить.

— Дже мата ди, — повторила я, все еще ища дотошный перевод конструкции. Последним словом оказалась конструкция от глагола «дать» женского рода — «дай», а что такое дже, не нашла даже в словаре. На том и успокоилась, каждый вечер повторяя за Пунитом и его сестрой эту молитву.

Панкха ночью так завывала над головой, так рьяно вертелась, что я продрогла. Съежилась, но согреться не помогало. То ли переволновалась после приезда, то ли ночь оказалась не жаркой, особенно с развевающимся вентилятором, но я сильно замерзла. Сквозь сон приподнялась. Подтянулась тихонечко, чтобы не разбудить девушку рядом. Как ее зовут? — так и не запомнила. Утром спрошу снова. Протянула руку к сумке на полу у изголовья. Расстегнула молнию. Пошивырялась. На ощупь достала вязаную шерстяную кофту, в которой приехала. Укрылась ею. И, свернувшись клубочком, провалилась в беспокойный сон. Низ живота ныл, но терпимо, напоминая о первом критическом дне. Поэтому сознание то и дело пробуждалось, ощущало тепло руки на болезненном месте и успокаивалось.

Ранним утром слышала приглушенные голоса. Чьи-то легкие руки — подумала, что сестры Пунита — накрыли меня простыней. Я ушла в нее с головой. Только так смогла немного надышать тепла, расслабиться и снова уснуть, но уже без озноба, спокойно и без нудной ломоты. Панкху выключили.

— Гуд монинг! — позже ворвался вихрем в комнату Пунит с зубной щеткой во рту. — Почему спишь? Вставай! — потянул с меня простынь.

Я нехотя замычала, удерживая слабо покрывало: дайте еще понежиться. Он засмеялся и громко пошлепал по коридору, по-тарзановски крича мать.

Я немного разула глаза. Поворочалась. Потянулась и упражнением «рыбка» подрыгалась на кровати, изображая движение рыбы в воде. Села и начала причесываться. Снова появился в дверях рослый силуэт.

— Встала? Хорошо! Фрэш кийя?

Я непонимающе вылупилась:

— Матляб? Что это значит?

— Ну в туалет ходила?

— Ах вот как у вас это называется: фрэш карна — освежиться. Надо же.

Я посмеялась. Пунит тоже оскалился и, повернув резко голову в коридор: нет ли кого, резко набросился, вцепившись зубами мне в губы. Повалил на спину. Крупной щетиной на подбородке провел мне по шее, ключице. Я невольно от приятных ощущений прикрыла веки. Он посмотрел и довольный экспериментом, провел непобритостью по декольте. Сердце трепетно заколыхалось. Он услышал это и воткнулся мокрыми губами в доступное углубление между грудями. В коридоре раздался шорох. Пунит испуганно вскочил. Резко отряхнулся. Я тоже села, поправляя спутанные волосы.

— Ну давай, иди в душ, туалет, куда тебе еще надо! — намеренно громко выкрикнул и тут же в дверях показалось землистое лицо его матери.

— Намасте, — еще сипловатым после сна голосом поздоровалась с ней.

Пунит деланно схватил меня за щеку и потрепал.

— Ай, больно! — пискнула я от неожиданности и боли: щеку оттягивают в сторону и щипают –ничего забавного. Играючи стукнула его по руке.

Женщина благодушно засмеялась и ласково потрепала его по голове:

— Бадмаш, хулиган!

Пунит тоже засмеялся и подмигнул мне. Мои губы растянулись, глаза сузились. Семейная шалость.

— Давай быстрей! — напомнил Пунит. — Скоро Мини вернется.

— Мини? — переспросила я.

— Ну да, моя сестра. Ты уже забыла кто это?

— Нет, — виновато заулыбалась: нехорошо забывать имена будущей семьи.

— Она пошла на работу отпрашиваться. Возьмет выходной и поедем гулять. Увидишь Дели, — мать прислонилась к косяку и с упоением смотрела то на меня, то на сына: сладкая парочка. Только покачивала головой и приговаривала: «бария, бахут бария».

— Что ты уже в Дели видела раньше?

— Кутуб Минар, Лотос, — сказала и посмотрела с намеком. Пунит понял и заговорщицки подмигнул. Я кокетливо смутилась: там мы познакомились. Туда я надеялась с ним поехать, походить, повспоминать…

— Хорошо. Покажем тебе зоопарк! Ты когда-нибудь была там?

— Ну в Дели нет, а в Москве была.

Он снисходительно глянул, как бы говоря: «несчастная, ничего не знает о жизни, даже зверинец не видала, придется мне самому ей все показать». Меня рассмешил его покровительственный тон, детски — наивный, претенциозный.

— Почему смеешься? — не понял.

— Ничего, просто рада.

— Ты правда рада? — встряла в разговор женщина с надеждой в голосе, — тебе у нас нравится?

Я кивнула. Она не выдержала и, дотянувшись до меня, тоже потрепала за щеку. Но не больно.

— Дождь начинается, — спорили Пунит с братом и родителями. — Стоит ли сейчас ехать?

Я нервно вслушивалась в каждое слово: только бы не передумали! Я лично могу гулять и под дождем. Лишь бы они решились.

Пунит заглянул ко мне в комнату.

— Мне собираться? — не смело приподнялась с кровати.

— Да. Там дождь идет. Решай, поедем гулять или нет.

Я вскрикнула не задумываясь: конечно!

— Ну тогда посиди еще тут. Мы ждем когда приедет наш друг Амит. С ним вместе поедем. И Мини сейчас вернется с работы. Только спросит разрешение. И все из-за тебя, — он улыбнулся, запрокидывая голову назад. Встряхнул копной пышных волос.

Как он красуется. Важничает. Почему я в апреле этого не замечала. Или тогда он не так себя показал? Я терялась в догадках, но все равно не верила, что все-таки приехала к нему, я нашла способ снова с ним встретиться и гордлась собой. И даже теперь сижу у него дома. Закрыла глаза, боясь, что все вокруг мираж. Но когда открыла ничего не исчезло. Осталось на месте. И я потрогала рукой покрывало на широкой кровати. Паланг. Иначе и назвать сложно. Вся комната ушла под нее. Странные все ж у индийцев привычки меблировать жилища.

Я взяла свой серый Нокиа и осмотрела как прыгают рекламы подключиться к Аиртэлу, Хатчу. Билайн остался много километров позади. И пока мне даже не имеет смысла заряжать свой мобильник. Я лишь поглядываю на часы. В Москве сейчас десять утра. Тут на полтора часа позже. Какие-то облака в небе распределили часовые пояса. Где прошла эта граница? Наверно никто не сможет точно указать. Летишь еще там, но уже в другом времени оказываешься. И это ли не чудеса природы?

Пришел их друг. Голос приятный, хоть и сипловатый. У них здесь у многих такой минус. Хотя, может, это и не минус, а характерная особенность.

Снова вошел Пунит и позвал меня в зал — комната, где спали родители, где стоял телевизор и по вечерам собиралась семья.

— Идем, познакомишься с нашим другом. Он с нами поедет гулять. Машину поведет.

Я удивилась: почему сами не могли поехать. Неужели прав нет? Ашвани же вел машину, когда везли меня из аэроорта.

Только на второй день я прошла в глубь квартиры и оказалось, что это не коммуналка. А помимо комнаты, где спали мы с Мини, еще три смежных с выходом на балкон к дороге.

На черном кожаном провалившемся диване, какие ходили в моде в советские времена и повыкидывались из политбюро в перестроечные (один, видать, и подобрали Ароры), сидел крепкий среднего роста парень с короткой стрижкой. Эдакий спортсмен-атлет. В черной майке с надписью «Адидас», голубых джинсах «Леви» и высоких кроссовках «Найк». Как будто в Спормастере оделся. На руке широкие часы. Не видать только, что за марка. Сказала бы «Чайка», но ведь я в Индии — тут другие бренды. Другое запястье перевязано красной шерстяной нитью, как у Пунита. Либо религиозные оба, либо их преподаватели на День учителя повязали. С такими же браслетами лазили в культурном центре на Воронцовом поле полсотни студентов таблистов, йогистов и катхаковцев.

— Хай! — привстал радостный парень и протянул мне широкую, даже круглую ладонь. — Амит.

Его узковатые, словно прищуренные глазки лукаво поигрывали. Широкие скулы и четко очерченный подбородок говорили о волевом характере и решимости. Красивым не назовешь, но в нем много мужественности и открытости. Хотя открытость эта не полная. Скорее дружелюбие, которое исходило от его широкой улыбки и прямо поставленной головы шло от воспитания, нежели от рождения. Природа одарила его светлым умом и хитростью. Было в манере держаться и лице неуловимое, но сходное с Хаджой Нассреддином. Во всяком случае, это мое первое впечатление.

— Привет, — мы пожали тепло ладони и сели напротив: он на советский бюрократический диван, в котором сразу утонул, я-на паланг, застиланный покрывалом цвета марса.

Начались расспросы и объяснения. Откуда я. Как познакомились с Пунитом и где. Чем я занимаюсь в России. Довольствовалась ответом, что изучаю психологию пока. Для этого освоила из словаря даже перевод дисциплины: «мановигьян». Из-за чего Амит был поражен моим глубоким познанием хинди.

Шанта предложила всем позавтракать, пока все не соберутся. Сестра Пунита запаздывала и мне казалось, что и сегодня, как вчера мы никуда не поедем. Наконец застучали по бетонному полу высокие каблучки босоножек без пяток. Девушка смеясь оглядела меня и кивнула:

— Привет Наташа, ты уже готова идти гулять?

— Привет… — замялась, потому что никак не могла вспомнить ее имени. — Да.

Шанта быстро подала всем лепешки с горохом и порезанный ломтиками красный лук. В России бы все побоялись так злоупотреблять им, боясь испортить дыхание. Но в этой стране, лук ели в любое время суток и никому даже в голову не приходило, что изо рта может дурно пахнуть. Но удивительнее всего, что и не пахло. Может потому, что лук поливали лимонным соком?

В дверях появилась молодая женщина с ребенком. Пунит вскочил обрадованный ее появлением и накинулся на ребенка. Это была девочка лет трех с торчащими ежиком короткими волосиками и с намалеванными черной обводкой глазами. Какой ужас. Не ребенок, а чертенок, сбежавший из ада. И еще моя мама всегда говорит, что все дети всегда красивые, не бывает страшных, потому что их красит молодость. Какой же безобразиной вырастет тогда эта, если она сейчас «очаровашка»?

— Наташа, — запрыгал вокруг пришедших Пунит, играясь с девчонкой, — это наша соседка. Она пришла посмотреть на тебя. Поздоровайся с ней.

— Намасте.

Особа покачала удивленно головой и тихонько проурчала в сторону Шанты свои замечания. Я уловила лишь пару слов, из чего сделала вывод, что «девушка очень белая — такие разве бывают?».

Потом она оставила дочку под нашим общим присмотром, уже разнаряженную для выставки, не то что для прогулок, и ушла, долго оглядываясь на меня и обводя взглядом с головы до ног. Покачивала головой и шевелила губами.

— Тебе нравится? — показал на ребенка Пунит, когда девчонка весело пищала под его щекотанье на кровати, — красивая, правда?

Я пожала плечами: уж очень не хотелось врать в этот момент.

— Мне она очень нравится, — засмеялся он. — И я хочу такую же от тебя. Согласна?

Я поморщилась:

— Не сразу же…

— Да, мы договорились: через два года, как институт свой закончишь.

Мурашки пробежали по коже. Не хочу я детей. Не созрела еще. И чего ему вдруг так быстро дети понадобились? Вот и первый минус замужества. Поторопилась я, видать, с решением. Вздохнула и успокоилась: это еще не скоро. Что будет потом, потом и подумаю.

Мы все-таки встали выходить.

Погода пасмурно серела и я не взяла с собой солнцезащитные очки. Мы спустились во двор и минуя баньяновое дерево, еще молоденькое: тонкий ствол — всего в два обхвата и тонкие редкие лианы, но и с ним мне хотелось сфоткаться, у нас ведь такие не растут, — вышли на улицу, где напротив другого дома припарковалась тесная старенькая Марути. Белая, с царапинами. Напоминала заношеную Ладу.

Меня усадили в середину на заднее сиденье. Туда же Пунит с сестрой и ребенком. Амит — наш водитель. Ашвани с ним впереди. Родители помахали нам с балкона. И мы тронулись.

Миновали вонючую реку. Я снова задержала дыхание, чтобы не сильно насыщаться зловонными парами. Притормозили у великанской скульптуры бога-обезьяны. Красный, с синими кулаками.

— Смотри, Хануман! — толконула меня в бок Мини (это имечко я уловила от ее матери, когда та предлагала дочери роти). — Мы его уважаем.

— Да, — улыбнулся Пунит, поддакивая. — Он нам силу дает, — и напряг бицепсы.

— Может отановимся? Я хочу фото с ним! — обрадовалась я редкому интересному кадру.

— Сейчас неудобно тут останавливаться. Движение в другую сторону. Потом. На обратном пути, — пообещал Ашвани и я только оглянулась, провожая взглядом удаляющуюся фигуру великана.

Покрапал дождь. Все сильнее и крупнее становились капли, вытираемые дворниками на лобовом стекле. Я напряглась: в салоне зашептались по поводу сомнений: Может вернуться? Погода испортилась. Плохо смотреть. Но сейчас июль — сезон муссонов. Никогда не угадаешь, в какой день устроить прогулку…

— Наверно придется повернуть назад, — предложил мне грустно Пунит.

Я испугалась:

— Нет, не надо.

— Но мы все промокнем, — вставила Мини.

— Я не боюсь… — надеялась, что сработает. И сработало.

— Ну ладно, — решил Ашвани, — если Наташа хочет. Можно. Нам-то не привыкать.

Можно подумать, что я дождей никогда не видела. У нас в средней полосе как зарядит, так на поллета. Жара и купания на пруду коту под хвост. А уж что говорить про омерзительные осенние ливни или бесконечную промозглую изморось. Тут хотя бы жарко.

Мы выехали на широкое шоссе. Навстречу появилась серебристая обкатая Мазда, битком набитая парнями. Притормозили. Те и мы. Через приоткрытое окно перекричались.

— Все, выходи, — скомандовал Пунит.

— Куда? — не поняла я.

— Пересаживаться будем в ту машину. Она лучше.

— Это наши друзья, — пояснил Ашвани.

Мы вышли и быстро перебежали к другому авто. Те парни, боясь замокнуть и попасть под машины, не успели даже изучить меня. Только оказавшись укрытые в салоне выглядывали с любопытством.

Новая машина и прямь намного оказалась удобнее и просторнее. Даже не трясло и на серединке, куда меня усадили, не было прорехи, что впивалась в ягодицы и бедра — сплошное сиденье.

Мы плавно покатили дальше, сворачивая и минуя ворота с надписью «Гита калони».

Я даже не представляла, что они мне покажут. В принципе кое-что в Дели я уже видела с Виджендрой в апреле. И даже думала, что все посмотрели. Но Ароры обещали мне показать такое, что обычный турист не увидит. И очень скоро мы остановились, как мне показалось, на окраине. Среди трущоб и пустырей. Но здесь толклось много народу, долетала сакральная музыка и звон колоколов.

— Кали мандир, — кинул Пунит и, закрыв веки и сложив молитвенно ладони, пошептал молитву или просьбу. Когда закончил, махнул мне на обувь: — Разувайся в машине и пошли.

— А меня пустят? — я много слышала, что иностранцев не жалуют в индуистских храмах и могут даже не пустить: раз не родился индусом, им и не станешь.

— Ты с нами. Пустят.

Пунит сам стягивал с себя массивные адидасовские кроссовки и носки с дырявыми пальцами, а в апреле нормальные были, видать заносил. Я последовала его примеру и разулась. Мы вылезли двоем из машины прямо на землистую разжижженную дорогу. Теплый дождь полил на глаза, цеплялся в бровях, лез в ноздри. Мы фыркали и устремлялись дальше. я думала, что Пунит возьмет меня за руку и поведет за собой. Но он отстранился, как чужой и старался держаться чуть подальше впереди. Неужели стесняется? Как мой папашка. Он всегда бежал впереди, оставляя маму и нас позади, стыдясь, что идет с семьей. История повторяется?

Я закусила губу: все меньше и меньше остается от сказки. Посмотрим, что дальше.

Босыми ногами я наступала в почти горячие лужи и боялась напороться на осколки, палки или острые камушки. Битые стекла валялись повсюду. Пунит ступал уверенно. И я брала пример с него. Даст бог не обрежусь. Но еще больше опасного мусора, шпионски прячущегося в разрыхленной дождем мягкой земле, я боялась заразы. Как знать, что за микробы тут водятся. Пришлось повторять то и дело симоронское заклинание: «Заразы нет. И меня тут тоже нет». Мозг немного поверил и страх улетучился.

Мои брючины замокли, на них налипла грязь, когда мы подошли к настилу из белой плитки. Дорога вела к навесам, где в два ряда продавались жертвенные соцветия и свечные огарки.

Нас тут же догнали остальные и я с изумлением обнаружила, что ни Мини, ни Амит с Ашвани, ни даже ребенок не разуты. От машины они пришли сюда как нормальные и только тут ставили шлепки на специально предназначенные полки.

— Оставайся пока с ними, — наконец заметил меня Пунит и крикнул своим: — не отходите от нее.

Умчался. Меня оцепили плотным кольцом.

— Возьми ее за руку, — дала мне детскую ручонку Мини и повернулась к брату. Амит шикал на любопытных полуголых подростков, которые норовились протиснуть руки сквозь кольцо и потрогать меня.

Девчонка с любопытством ребенка взирала на меня вытаращеными глазами. Я улыбнулась и подмигнула ей. Она засмеялась и опустила голову. Через секунду снова приподняла и, поймав мой взгляд, опять стеснительно засмеялась и спрятала глаза. так мы с ней и подружились, играя в прятки на одном месте.

— А она быстро нашла язык с ребенком, — пошутила Мини громко, чтобы и я услышала.

Амит подмигнул мне:

— Ничего… — дальше я не разобрала и переспросила. Он повторил, но и на этот раз бесполезно.

— Нет, не понимаю, — виновато улыбнулась.

— Окей, кои бат нахи, (ладно, ничего), — махнул он и снова отшугнул стаю любопытных. Те озлобленно оскалились на него и пригрозили. Тогда на них прикрикнул Ашвани и те разбежались.

Появился Пунит. Предплечье перевязано ритуальным обручем, на лбу уже желтеет пятно тики, в руках держит миски с цветами и огарками воска. Глаза затуманены религиозным фанатизмом, взгляд сосредоточенный на чем-то глубинном, не из мира сего. Я не могла оторвать глаз от Пунита. Он предстал мне совсем в ином виде. Выходец из глубины веков, когда индийскую землю еще овевал пепел от людских жертвоприношений. Настоящий жрец, без привязанностей и сожалений. Такой не задумываясь положит под нож и мать, и сестру, и любимую, если ему суждено вообще полюбить кого, по первому требованию сурового и безжалостного божества.

Я содрогнулась. Что же за человек такой Пунит? Принц или хладнокровный жрец? Фанатик. Я видела вчера, с какой требовательностью меня попросили выйти из комнаты, чтобы Пунит мог совершить пуджу — молитвенный обряд. Одетый в дхоти, с голым торсом и зачесаннными назад сырыми после омовения волосами, он напоминал мне брахминов из фильма про великого Ашоку, императора Калинги, распространившего буддизм от моря до моря. Но сегодня, в храмовой среде Пунит смотрелся еще рельефнее. Арабский нос, густые черные брови, как хвосты соболя, большие колкие глазищи, в которых прыгают огни храмовых свечей. Красив как языческий бог. И грозен.

Я раньше, когда представляла себе будущего спутника, не задумывалась, будет ли он религиозен или нет. И мне казалось, что это не важно. Но сейчас прояснилось одно: мне точно не нужен религиозный фанатик. Пунит бы, окажись он вовлеченным в войну за веру, первый схватился бы за резак и рубил всех, попавших под руку. Но вдруг я ошибаюсь. Это единственная надежда, которая у меня оставалась.

Жаль, я не выдающийся художник. Я бы перенесла образ этого Пунита на полотно. Как бы увидели его Рембрандт, Рафаэль или Крамской? Последний изобразил бы Пунита задумчивого в пустыне или вложил в его руку меч? А может вообще сделал бы из него искусителя?

— Идемте, — скомандовал нам фанатик и раздал всем, кроме меня по огарку с завядшими цветами морковных бархоток. Посмотрел на меня: — К ней не приставали?

— Приставали, но мы не позволили, — ответил Амит.

Тот задумчиво покачал головой:

— Саб лог пагаль (Все люди чокнутые).

Смешной он, в самом деле. Сейчас называет сумасшедшими тех, кто смотрит на меня без отрыва и хочет дотронуться. Но еще три месяца назад он сам у храма Лотоса вел себя аналогично. И если бы не моя смелость, сейчас бы я тут с ними не стояла.

Мы вышли из-под навеса и прошли по прохладным плитам до входа в темную пещеру. Черные низкие своды нависли над головами. В углублениях на обтесанных камнях громоздились фигурки воинственной Кали, изображались сцены ее побед. Огороженные мощными коваными цепями, они отделяли толпы страждущих, которые сиротливо тянули к ней свои руки. Мини взяла себе девчонку и, чтобы ту не раздавили, несла на руках. Мы протиснулись сквозь огалтелую толпу молящихся в соседнюю пещеру. Освещением везде были факелы и молебные огарки. Воздух спертый, пот, гарь, знакомая мирра и дух мистических времен, когда еще люди свято верили в мифы и поклонялись стихиям.

По спине поползли холодные струйки пота. Такого я бы точно не увидела с тургидом.

На меня косились. Меня толкали. Все стремились протиснуться к сурового вида священнику. Серьезный брахмин раздавал благословения, вымазывая лбы настырных. Ароры протиснулись и подставили головы. Их одарили и они отошли довольные. Хотели уже двинуться дальше в глубь, проталкивая меня сквозь людской затор, как брахмин взглянул в мою сторону и рукой потребовал подойти. Я удивилась: меня что ли зовет? Наверно ругаться будет: зачем пришла? Я не решалась. Он кивнул и раздвинул толпу одним жестом. Все обернулись с изумлением: кому же так посчастливилось и увидели меня, завистливо обсмотрели. Кто-то сбоку подтолкнул меня и я подошла.

— Аширвад, — произнес монотонно брахмин и мазанул мне лоб вязкой жижей. — Благословение.

— Шукрия, — сложила ладони лодочкой и склонила шею.

Он важно опустил голову: принято. И взмахнул рукой: следующий. Круг сомкнулся.

Пунит с братом и сестрой облепили меня, удивленные не менее меня.

— Тебя позвал? Благословил?

— Ю вери лаки, (ты очень счастливая) — смеясь подскочил Амит.

Я только повела плечами.

Протиснулись дальше. Девчонка, зажатая толпой пискнула. Но на нее шикнули: ты в храме — терпи. Она, словно поняла, чего от нее требуют, притихла и вжала голову.

Мы вышли к просторной пещере с высоким потолком. Самая освещенная. И на ползала низкий пьедестал с небожительницей. Огромная черная богиня с расщеперенными в разные стороны руками, как огромный паук, таращила глаза из своего угла, с ее кроваво-красного языка будто капала кровь. Померещилось что ли или впрямь курицу зарубили?

Суеверный ужас пролетел надо мной. Все трепетали перед статуей, которая казалась ожившей. Настоящая черная вдова. Один раз ужалит и кранты.

Пунит встал перед ней и принялся нашептывать молитвы. Меня подтолкнули ближе к нему, показывая, чтобы и я сложила руки и чего-нибудь попросила у богини.

Я подошла ближе и вспомнила вечер в квартире Виджендры. Рита привезла из дома настоящего молдавского виноградного вина из собственных погребов. И мы на троих его распивали, празднуя, что она скоро получит российское гражданство. Вино было просто ошеломляющее. Такого аромата не найдешь ни в одной французской бутылке. И такой легкости, когда льется через горло, не встретишь. Зато и бьет по мозгам в самый неожиданный момент. Валит с ног и заставляет хохотать как план. У меня тогда весь язык сделался фиолетово-бардовым. Виджендра схватил цифровой фотик и кинулся снимать.

— Высунь язык! — кричал он, опьяневший и обезумевший. — Ты воплощение Кали. О! Мата-Кали!

И теперь я стояла перед ней, настоящей, в жуткой пещере, сохранившей запах веков, и должна была с ней разговаривать.

— Привет, — чуть приподняла уголок рта. — Меня тоже называли мата-Кали. Может мы с тобой похожи? Как говорят, ты не всегда злая и жестокая. Ты еще и добро делаешь, но тебе надо служить или принести дар. У меня ничего нет, считай, что мы на равных. Как бы подруги.

Со стороны статуи пронесся ветер, как горячее дыхание и встрепенул мои распущенные волосы.

— Ты живая что ли? — изогнула удивленно брови. — Ладно, здорово. Столько людей ежедневно приходят тебе поклонится! Еще бы ты не ожила! Общественное сознание тебя создало. Спасибо тебе, что я здесь. Что еще скажешь. И если уж нас с тобой как-то объединили, пусть в шутку, то помоги мне, как женщина женщине разобраться с Пунитом, понять, кто он и какой.

Показалось, будто зашевелился ее высунутый окровавленный язык и полезли змеи над головой с шипением. Позади стукали о колокольчики, прося исполнить многочисленные просьбы. Пунит тоже дернул за язычок среднего колокола и по пещере прокатился гул.

С потолка свисали разные колокола и колокольчики. И как бы я не стеснялась, но раз уж сам брахмин меня не прогнал и даже поставил тику на лоб, а потом сама Кали любезно пообщалась со мной, напомнив, что и я отчасти она, решила избрать себе самый большой колокол и треснуть по нему. Язык ударился о медную стенку. Колокол закачался, издавая мощный перезвон с другими колокольчиками. Все обернулись в мою сторону.

Мини с Ашвани посмотрели на меня с подозрением, но ничего не сказали. Скорее всего обсудят это на семейном совете без меня.

На выходе купили освященную пищу — прасад и прошли к машине.

— Это качори, попробуй, — протянули мне в зеленой миске из сшитых сушеных пальмовых листьев воздушные печености, прожаренные в масле. Налили из пакетика соуса.

Я хрустнула кусочек. в середине пустота, только по краям прилипшие пряности. Соус оказался непривычно острым. Но мне понравилось. Потому что в компании. Потому что возле храма. И потому что в загадочной загранице, той самой, о которой ходят легенды. В Индии.

Протерли руки салфеткой, что Мини предусмотрительно прихватила из дома, обулись и поехали дальше.

Вскоре показалась знакомая башня из красного песчаника. Кутуб Минар.

— Но я уже была там, — напомнила Пуниту. — В апреле.

— С Винаяком, — фыркнул он. — А теперь со мной.

— Ну ладно, — улыбнулась довольная. С ним можно все и по третьему разу, не то что вторично.

Припарковались рядом с кассами. Пунит побежал к окошку для местных. Принес зеленые билетики.

— Пунит, для меня надо дорогие, — неуверенно показала на бумашки по пять рупий. — В апреле Виджендра покупал по двести пятьдесят для иностранцев.

Он небрежно откинул мою руку: сам знаю, что надо.

Ну ладно. Я сказала. Ты решил.

Мы встали в очередь на вход. И тут высокий охранник с ружьем, он же и билеты проверяет, преградил нам путь:

— Мадам нальзя. Ей другой билет.

— Но как же… она со мной… — начал выставлять Пунит грудь колесом.

Дальнейший спор я не расслышала, но нас не пустили. Пунит не хотел даже взглянуть на меня. Психанул и подошел к очереди за билетами. Быстро сторговался и продал зеленые талончики. Значит внутрь не идем. Денег на меня жалко.

Вернулись к машине и долго стояли, решая что делать дальше. На меня спихнули малышку. А сами переговаривались, стараясь, чтобы я не поняла, о чем они.

Девчонка пинала сандалиной камушки и песок в машину и скучала. Подняла голову:

— Мэ тхак гая.

— Устала? — переспросила ее. Она кивнула. — Поиграем?

Она сморщила лоб вопрошающе: во что можно играть с такой взрослой тетей. Я принялась выводить носком круги, рисунки на песке. Девчонка заинтересовалась. Потом принялась подрисовывать, и тоже носком. Подняла палочку и перечеркнула рисунки со смехом. Взглянула на меня: как я отреагирую. Я улыбнулась: ачча! хорошо! После чего она принялась лопотать, рассказывать мне как надо играть, что рисовать. Я понимала ее на каком-то ином уровне, интуитивном и мы уже весело бегали вокруг машины, играя в салочки, поднимая пыль столбом и заливаясь радостным смехом. Никогда бы не подумала, что могу ладить с детьми.

— Наташа тоже пагаль. Как ребенок, — усмехался Ашвани, а я делала вид, что не слышу и не понимаю его слов.

— Да, они похожи, — шутила Мини.

— Все, садитесь, — позвал резко Пунит и мы залезли в машину.

В Кутуб Минар сходить не получилось: дорого для меня — двести пятьдесят рупий. Жалко, конечно. Но я все равно раньше с Виджендрой ходила. Не постоянно ж теперь смотреть вблизи на эту летучую башню. Мысли об этом не покидали меня. Угнетали лишь сомнения, все больше и больше. Во мне боролись противоречивые субличности. А дождь продолжал капать на стекло машины.

Я к тому же опасалась возвращения в квартиру. Вдруг прогулка кончится? Но мы поехали куда-то за ограду, свернули на боковую дорогу и оказались в средневековье. Мусульманский район. Нищета. Грязь. Теснота. Улицы еще уже, чем в Гита Калони. Доносятся песни муэдзина. Голые дети, чумазые, оборванные бегают стаями, гоняют мяч, машут палками. Тощие длинные собаки, изгибая ребристые животы, поскуливают и ищут пристанища у стен, за канавами. Я потянулась было за фотоаппаратом, но меня остановили:

— Пока не снимай. Тут ничего нет интересного. Потом.

У меня фотик старый — мыльница с пленкой на тридцать шесть кадров. Первые несколько снимков я делала еще в России, в огороде, бабушку за сеном. И тут я осознала, насколько непривычно колоритно здесь. Готова снимать все подряд, щелкая и щелкая кнопкой. Да только где потом возьму пленку, если эти не подскажут.

Послушалась. Остановилась.

Припарковали авто у пыльной грязной стены глиняного забора. Вылезли. Детвора вздрогнула. Остановилась. Три секунды и оголделые понеслись на нас:

— Ангрез! Ангрез! — так они назвают иностранцев (пошло от англиан, а перенеслось на всех подряд): я стала для них настоящим происшествием.

Моя компания быстро меня обступила. Мини взяла за руку. Приказала всем никого ко мне не подпускать. Окруженная кольцом, как шоу-звезда от толп поклонников, последовала за телохранителями.

Временами перескакивала через лужи. Грязь после ливня тестом распласталась по неасфальтированной дороге. Подскальзывались, но держались.

Мы пошли прямо к узкой кишке улицы, которая чем дальше, тем больше сужалась. Азиатские галеи — настоящее зрелище для непосвященных. Я и в своей-то Средней Азии не была даже в бытность ее единства в Союзе, а тут сразу абсолютно другой мир. Другой язык. И другое время. И говорят еще, что машин времени никто не придумал. Это фантастика! И это реальность. Купи билет до Дели и сам получишь ответ, что такие машины уже давно летают за пятьсот долларов туда и обратно.

Девушки, еще молоденькие, в грязных шальвар-камизах, с кувшинами на плече. Черные паранжи закутанных замужних женщин. Длинные с разрезами мужские рубахи-балахоны. Тюбетейки. Шапочки на затылке. Бороды клином. Не зря с детства обожала узбекские сказки. Теперь и сама попала в настоящий мусульманский мир прошлого.

Все здесь было другое. И цвета. И запахи. И лица, застывшие и утомленные стариковские. Живые и уже подернутые нуждой и страхами детские. Блестящие черные не глаза, а настоящие глазищи скрытых под вуалью красавиц. Дух захватывало. Будоражило ум. Снится все это или на самом деле?

Меня так даже в первый приезд ничего не впечатлило, как этот нищий нетуристический квартал мусульман сейчас. Чего же я больше люблю, подумалось мельком, Индию с ее индуизмом, брахманами, эротическими статуями и раскидистыми пальмами, или глиняные лачуги, завывания муэдзинов, чадры на лицах, арбы, груженые мешками с зерном, облезлых осликов и белые шапочки на седеющих головах? Я не знаю. Но без одного из них Индия была бы не полной. В ней оказалось все, что ищет сердце странника: аскетический и добрый буддизм, отчужденный и завораживающий индуизм, околдовывающий и фанатический ислам, своеобразное и мистическое католичество. И это только основное. То что на виду. То, что я знаю.

Ароры привели меня к закоулку, который упирался в тупик. Даже если тут нет никакой достопримечательности, это все уже стоило моего внимания.

Мы проходим остаток пути мимо онемевших лавочников. Останавливаемся у входа. Сбоку шкафы с сандалями, шлепками.

— Надо снять обувь, — подходит Пунит.

Я смотрю на безумно грязную дорогу из белых когда-то плит. Вниз по ним стекаются струи дождя, тысячи утопленных трупов огромных рыжих муравьев, пчел. Какие-то соринки, остатки цветов, грязевые разводы. Делаю над собой неимоверное усилие, чтобы побороть брезгливость. Снимаю сандали. Протягиваю Пуниту. Совершенно без задних мыслей унизить его. Он держит в руках свои кроссовки. Отдает их через прилавок, чтобы поставить в шкафу. Увидев мою протянутую к нему руку с вещами, брезгливо отскакивает и высокомерно отворачивается. Я в шокирующем недоумении.

Что это? Презрение? Ненависть? Виджендра спокойно брал и свою и мою обувь и отдавал ее, забирал, когда требовалось. А тут… там не было речи ни о какой любви, а тут… а тут…

Я не могла прийти в себя. Стояла как мокрая курица посреди дороги и не знала, куда нести яйцо.

— Наташа, отдай их, — напомнила Ручи — они в этот деньчасто называли Мини настоящим ее именем.

Я вернулась в настоящее. Уныло протянула за стойку. Номерок. Это только начало моей жизни с Пунитом. Еще ничего и уже конец. Мысль, осознание этого ударило в голову. Кровь прильнула к лицу. Я покраснела. Потом резко побледнела. Лавочники, что продавали тут же цветы и другие подношения, с испугом посмотрели на меня. Зашептались. Лица озабоченные.

— Пани? — послышалось сбоку.

Я обернулась. Обращались ко мне. Я кивнула. Воды мне не мешало бы.

Мне быстро протянули высокий из нержавейки стакан, полный густой местной воды. Чистой, но с тошнотворным привкусом. Я все равно выпила половину. Полегчало.

Пунит даже не заметил, что со мной стряслось.

Нам вручили шифоновые платки на голову. Мне достался насыщенно-синий. Все они окаймлены золотистой мишурой.

Поднимая полы длинных широких шелковых штанов, чтобы не сильно завозить, замочить и не споткнуться, запутавшись в них, я проследовала за компанией. Мы поднялись по узким ступеням на широкую площадку и разделились. Мы с Ручи и малышкой остались тут, а парни прошли по темной галерее.

— Куда они? — спросила я тихо Ручи.

— Это мусульманский храм. Женщины и мужчины отдельно.

Тут только я и поняла, где мы. С нашей стороны стена зарешечена. Как окно, с восточными изгибами, резное. Каменное. На нем повязаны красные и оранжевые шерстяные обрывки ниток.

— Это желания, — пояснила моя спутница. — Люди приходят сюда и завязывают. Хочешь подойти ближе?

Мы прислонились. Сквозь дырки увидели высокие каменные надгробия. Святыня. Внутри никого, только зеленеет трава и спят мирно усопшие души. Возможно помогают тут живущим.

— Вон, смотри! — тихонько шепнула Ручи, указывая чуть левее. — Видишь? Амит. А вон и Пунит.

Через такую же зарешеченную перегородку парни смотрели на надгробия. Тоже заметили нас и похихикивали, тыча пальцами.

Все так сильно меня впечатлило, что никакие желания даже не приходили в голову.

— Спасибо вам всем за то, что я есть тут. За то, что я в Индии и вижу все это. Спите спокойно.

Большего не пришло в голову, но и от этого мне полегчало. Даже стерлась обида за обувь, за Пунита, за разрушенную сказку.

Но вместо одной сказки про любовь к чужеземному мужчине, появилась другая — к чужой стране.

Я медлено обулась и пошла вслед за широкой спиной Пунита.

Как вмиг он сделался мне совсем чужим из совершенного незнакомца? До чего изменчива жизнь!

Вот Кали и показала мне его истинное лицо. И так быстро…

…Мы не успели выйти из лабиринта узких галий, как в сандалях что-то треснуло и стопа ощутила совершенную свободу. Я посмотрела вниз. Сандалия, купленная на Пахаргандже, не вынесла унижения, какое ей нанес Пунит своим презрением, и порвалась. Причем капитально. Я горько усмехнулась: ну вот. И это почти в первый день. Как я теперь гулять буду? В чем ходить до середины августа, когда обратный билет?

С горем пополам дотащила ногу с кожаными лохмотьями до машины и залезла внутрь. Мусульманские пацанята черной стаей окружили нашу машину и трясли ее, не давая проехать и даже сдвинуться. Все заглядывали в салон и кричали мне: мэм, мэм саб, аре, плиз! А чего просили, я так и не поняла, может денег.

Ашвани с Пунитом распалялись и стучали по головам, рукам. Амит завел машину и медленно угрожающе полез на дорогу. Мальчишки даже не боялись быть раздавленными и лезли под колеса, на капот, висли на ручках и зеркалах. Их уже разгоняли откуда ни возьмись появившиеся два рослых мужика в потасканных куртах и вязаных шапочках на макушке. Амит набирал скорость и вскоре мухи остались позади, пытаясь все еще догнать автомобиль.

— Пагаль, — шипел сквозь зубы Пунит, пялясь в окно, — чокнутые.

— Почему такая грустная? — спросила меня его сестра.

Указала на обувь:

— Тут гая. Порвалась.

Она окрикнула брата:

— Пуно, декх! Смотри, у Наташи порвалась сандалия. Что делать?

Он недовольно взглянул вниз, как будто свежее говно ему оттуда язык высовывало, и поморщился:

— Ну и что?

— А что я одену? — склонила я вопросительно голову.

Он пренебрежительно махнул и отвернулся:

— Я тебе новые куплю.

— Купишь новые? — не послышалось ли.

— Да.

— Когда?

— Сейчас.

И я решила, что мы едим в магазин или на рынок.

Мы петляли какое-то время, выезжая то на широкие хорошо асфальтированные дороги со светофорами, то сворачивали на пыльные, деля проезд с ленивыми коровами и бычьими упряжками.

Остановились в пробке на углу с высящимся деловым центром. Вывески гласили, что здесь располагаются биржи, банки, консалтинговые, аудиторские фирмы… высокие статные парни в белых накрахмаленных рубашках и галстучках отдыхали на пригорке, кто покуривая, кто просто болтал друг с другом, совсем близко от дороги, что можно спокойно разглядеть не только черты их лиц, но и родинки, царапинки от неловкого бритья.

Я повернула голову в их сторону. Секунда. Другая… я вдруг ловлю себя на мысли, что многие их них в несколько раз красивее Пунита, которого я сначала считала внешне безупречным. Перевела на него взглял. Он сидел недовольный, сутулый. И такой противный, что я поморщилась: и с ним я собиралась связать судьбу? Он жадный в добавок, и спесивый. Нет бы честно признаться, что у него нет денег водить меня на прогулки, я бы поняла. А он изо всех сил гнет из себя удачливого дельца и рассказывает сказки о своих огромных доходах, будто у него на всех счетах в индийских банках уже по миллиону долларов. Ну или хотя бы рупий.

Я с завистью опять взглянула на парней в белых рубашках и под ложечкой засосало: я хочу лучшего. Но мы тронулись и я не успела себе никого выбрать.

Пыльные тесные дороги привели нас к возвышающимся громадам великолепных резных индуистских храмов. Один светло-серый, другой красный. Оба из сказок Шахирезады. Я обомлела. Никогда не видела такой красоты. И как люди могли додуматься такое выстроить? Если это сделали люди, конечно.

Мы припарковались на закрытой стоянке напротив. За каменным забором высился спиной к нам еще один божественный силуэт. Какие огромные фигуры богов тут строят. Похож размером на нашего Петра Первого Церетели. Только без корабля.

На этот раз все разулись в машине и прихватили мой Кодак.

— Давайте, остановитесь тут, — скомандовала Мини, притормаживая у ворот. — Вставайте рядом: Наташа, Пуно и беби. Как будто вы одна семья.

Эта шутка всем понравилась, кроме меня. Но я согласилась. Не грызться же теперь из-за такой ерунды. Последовали снимки напротив красного храма, с видами на серый, похожего больше на дворец волшебника. Мы то держали девчонку за руки, то Пунит поднимал ее и пристраивался тесно ко мне. А его сестра просто заливалась смехом:

— Настоящая семья. Смотри, Пуно, малышка даже на вас похожа.

Если у меня будет когда-нибудь такой страшный ребенок, каким чудовищем тогда должен быть его отец?

Мы загородили дорогу машинам и нам бибикали, чтоб мы отошли. Следующие снимки решили приберечь для храма, внутри.

Мандир оказался тесным и крохотным для посетителей. Снаружи казался великаном. И как умудрялись его таким построить? Скорее всего, есть помещения для брахминов, куда зевак не пускают. В молитвенном зале нас привлекла к себе средних размеров бронзовая корова. На нее посадили ребенка, ее обнимали и наваливались Ашвани, Амит, Пунит. И никто не поругал нас, что снимаем на камеру святое место.

Облазив что можно, Мини с Амитом решили присесть на скамейку во дворе. Посадили рядом и девчонку. Ашвани куда-то запропастился, а Пунит позвал меня взобраться на вышку с будкой в глубине двора. Если бы это был не храм, я бы решила, что нахожусь на детской игровой площадке, и мы поднимаемся на горку с избушкой. Но в этой избушке стоял и коптился очередной бог. Точнее его каменное изваяние.

— О чем ты молишься? — спросила Пунита, когда он сложил ладони перед избушкой.

— О своем бизнесе. Чтобы все шло хорошо.

И чего я ожидала услышать? Всякий романтический бред, вроде «о нас с тобой, о тебе, чтоб мы всегда были вместе и счастливы…». Я огорчилась. Но он был честен. И не стал врать. Это после случая с обувью я еще о чем-то мечтаю, хм… наивная дура…

— Хорошо… — только поддакнула и с горечью взглянула на статуэтку в дыму, с прожаренной гирляндой цветов на шее.

— Еще о семье, — продолжил через минуту Пунит. — Чтобы никто не болеел и жили долго. И еще, чтобы у меня все получилось, что я хочу.

Я кивнула, не поднимая головы.

Мы обошли избушку кругом и стали медленно спускаться с противоположной стороны. Он остановился. Наверно, придумывал, как лучше сказать, и скосив по-бараньи глаза, добавил:

— О нас с тобой тоже.

Я подняла голову и посмотрела на него. Как много в нем противоречивого. Полчаса назад он презирал мою обувь. Когда купили кулек жареного арахиса и я протянула ему в машине орешек, он брезгливо поморщился есть из моих рук, потом делает влюбленное лицо и говорит глупости, как сейчас. Ведь так не бывает. Значит он врет про свои чувства ко мне? В горле образовался ком. Самое горькое — однобокая любовь. Никакой радости. Одно страдание.

— Я очень рад, что ты ко мне приехала, — добавил Пунит и первым спустился вниз. Я не ответила.

Мы подошли к лавочке. Ашвани уже успел присоединиться к сестре и другу.

— О чем вы там говорили? — хихикнула Мини.

Я уже заметила, что всякая мелочь, пророненная мной, каждое слово — все передается между ними и обсуждается. И сейчас Пунит не замедлил сообщить всем, о чем я его спросила. Мои губы дернулись: мог бы и в секрете подержать. О нашем первом сексе, если будет, он тоже расскажет во всех подробностях, оглашая на базарных площадях и развешивая афиши по всему городу?

Я отвернулась, делая вид, что любуюсь резными стенами из красного камня. Услышала за спиной даже те ответы, что он мне давал: бизнес, семья, мы…

Все смеялись. Только не понять над чем. Наверно поняли, каких слов я ждала услышать. Это их и расзвеселило. Ладно. Другой мир. Иная культура. Попробую привыкнуть. Может просто здесь думают иначе и романтика у них вмест анекдота.

— Без четверти пять. Просим расходится. Храм закрывается, — послышался призыв по громкоговорителю.

Люди стали высыпать во двор как бегущие с корабля крысы.

— А туда пойдем? — махнула я в сторону серого дворца.

— Нет. Ты же слышала, что уже поздно, — лицо Пунита сделалось неприступно-каменным. — Мы поздно поехали и уже все закрывается. У нас до пяти храмы и музеи открыты. В другой раз.

Вот ведь дотянули время. Будто нельзя было из дома выехать пораньше. Тянучки.

Я злилась и негодовала. Мне казалось, что я теряю время. Но я еще не знала, насколько его потеряю.

Мы вернулись к машине и поехали к Воротам Индии.

Еще не стемнело, когда мы оказались на излюбленных для семейных вечерних пикников Делийских Елисейских полях. Я смотрела на счастливые лица, на веселые компании и мне тоже хотелось посидеть с ними на расстеленных простынях, есть сладкую вату, орешки, мороженое, домашние припасы из термосов и ланч-боксов, смеяться, шутить, пускать воздушных змей и дергать за шарики. Я ведь, проходя здесь с Винаяком, мечтала оказаться тут с Пунитом. Как бы сбылось…

Умели ли Ароры так отдыхать семьей или с друзьями? По Шанте не скажешь. И теперь они не знали, куда себя деть. Купили каждому по бутылке фанты. За неимением сока я отхлебнула пару глотков и вернула Пуниту. Если брезгует, пусть выбросит. Но на этот раз он пожадничал и, морщась, допил порцию.

Обошли арку с вечным огнем павшим воинам. Присели на парапете. Ко мне подходили познакомиться, но Мини отмахивалась и отвечала за меня. Пунит купил миску непонятной закуски из смеси жареного хрустящего горошка, лапши, изъятой, видимо из пачек «Доширака», и перца с солью. Я взяла щепотку, попробовала и отказалась.

— Ну идем тогда попробуешь самое вкусное блюдо в Индии: пани-пури. – позвал Пунит.

Мы встали и прошли на газон, где толпились люди вокруг повозки со стеклянным аквариумом, наполненным доверху маленькими воздушными пури. Жареные, наверно, дня три назад, они еще казались свежими. Рядом с аквариумом бутылки с кетчупом, кастрюли с чищенной мелко порезанной вареной картошкой и другая с горохом в бульоне. Продавец брал руками пури, пальцем протыкал ее, напихивал внутрь картошки и гороху, подливал бульону и протягивал страждущим на пальмовой мисочке. У меня подкатила тошнота к горлу. Руки-то хоть мыли? Продавец в ответ почесал в паху.

Мне протянули порцию. Я недоверчиво взглянула на нее, потом на Пунита, Амита. Они запрокидывали голову и закидывали целиком пани-пури в рот. Похожие на хомячков жевали и улыбались.

— Давай, смелее, это вкусно! — засмеялась Мини и подтолкнула под локоть.

Я нагнулась, чтобы не закапаться и положила в рот. Кисло-соленый вкус, следом перец — обожгли гортань. Я поморщилась. Ну и гадость!

— Бульон тоже пей — это очень вкусно, — кивали парни.

Мне уже протягивали вторую порцию. Я не успела отказаться. Вдобавок решила лучше распробовать. Но даже после третьей такой бомбочки я не стала лучшего о ней мнения.

— Все, мне хватит, — я выплеснула прочь бульон. — Куда тарелку девать?

— Выкинь, — небрежно махнул Пунит.

— Куда? — я обернулась: кругом лужайка. Центр города. Индия Гейт и не увидела мусорницы.

— Прям тут, — выхватил он миску и кинул ее рядом.

Я только пожала плечами: что делать? Мусор тут так же естественен, как пыль.

Я подождала, пока другие наедятся своим деликатесом, и расматривала окружающих. Гуляют, веселятся. Будто нет ни забот, ни печалей. Я улыбнулась. А Виджендра угрожал, что без него я не смогу никогда прилететь в Индию. Мне даже визу не дадут. Но вот я здесь. И визу сделать так же легко через агентство, как и через самого Виджендру. Компания подобралсь не очень, но я ведь здесь, мну ногами индийскую траву. Хе-хе, и это меня крайне радовала: смогла одно, смогу и другое.

— Ну погуляли, теперь домой, — напомнил Ашвани. — Мы обещали пораньше вернуть малышку матери.

Мне взгрустнулось: неужели так быстро? Прогулка кончилась?

Мы вернулись к машине и уже по темным вечерним дорогам спустя пару минут оказались за рекой. Гита калони. Знакомая вонь. Знакомая улица. Переулок. Мы остановились под балконом и миновали баньяновое дерево. Ашвани поехал возращать машину и обменивать на свою. Мини с Амитом пошли к соседке отдавать ребенка, взятого на прокат. Пунит пропустил меня вперед на тесную узенькую лестницу и постоянно хватался за бедра, проталкивая меня наверх.

Шанта встретила нас веселая. С распросами:

— Ну как погуляли?

— Хорошо, мне понравилось. Но все посмотреть не успели. В пять закрылось.

Пунит позвал мать в зал и там передал ей, что на меня, оказывается, надо много тратиться: иностранцам вход особый. И к тому же ко мне все пристают.

Шанта появилась серьезная передо мной и покачала головой:

— Люди все чокнутые. Все плохие.

Если бы я только знала, чем обернуться ее эти вздохи.

— А где Ручи? — решила она переменить тему.

Я уже поняла, что она спрашивает про дочь. Это ее второе имя.

— Она с Амитом. Ребенка возвращают.

— О? — удивилась женщина. — Ты все поняла, что я спросила? Даже поняла, о ком я?

— Да, — кивнула.

— Пуно! — позвала сына. — Слушай! Наташа поняла, что я ее спросила, где Ручи? И она сказала, что та с Амитом девочку возвращают!

— Да?! Ты поняла, что тебе сказала анти? — встал в дверях Пунит.

— Да, это был легкий вопрос.

Они снова за свое. Обсуждают теперь как я сказала и что поняла. Вот им поговорить-то больше не о чем?!

Поднялись Ручи с Амитом. На них обрушился шквал удивления.

— Представляете, Наташа нас поняла! Я спросила, где Ручи? Она сказала, что с Амитом ребенка пошли возвращать!

— Да, ма сказала, что Наташа поняла…

— Наташа, ты правда все поняла?…

На меня смотрели как на диковин. Я думала этим восклицаниям конца не будет. Каменное изваяние, которое неожиданно заговорило. И чего они так дивятся? Ведь никаких чудес не произошло. Мы все тут люди, со слухом и зрением.

Когда вернулся Ашвани, ему не забыли сообщить такую же важную новость. А он похлопал изумленно на меня глазами. Скорее всего и поздно вечером после утомительного рабочего дня отец семейства тоже услышал о чудесах, происходящих со мной в их доме и на улице.

Потом был ужин. Странно, что опять лепешки с горохово-чечевичной подливой. Наверно закупили много и доедают.

— Наташа сегодня ночью замерзла, — громко выкрикивала Мини, рассказывая за ужином обо мне, как будто историю из жизни охотника за приключениями. Все давно, с утра об этом знали, но все равно выражали удивление и таращили глаза. — Я проснулась, а она — вся свернулась калачиком и кофтой накрылась. Так, — изобразила сморщенный комочек. Все засмеялись. Я тоже. — Я ее одела своей простыней. Потом смотрю, уже спит спокойно, вытянулась.

Пунит бросил на меня жалостливый взгляд:

— Ты ночью замерзла?

— Да, немного, — почему-то стеснялась говорить об этом.

— Надо было меня позвать, — вставила Шанта. — Я бы дала тебе покрывало.

В ответ я исказила лицо в нелепой улыбке.

— Меня бы толкнула, разбудила, я бы тебя накрыла, — хлопнула дружески по плечу Мини.

Ей я ответила тем же, что и ее матери.

— Ладно, тогда вот вам обеим чадар накрыться. Если холодно, то выключите панкху, — встала женщина и достала из шкафа сложенные чистые белые простыни.

Я поблагодарила, принимая свою спасительную одеялку и удивляясь, почему такая тонюсенькая вещь может согреть тебя.

Потом встала, ожидая, когда встанет и сестра Пунита, чтобы вместе отправиться в комнату.

— Ну ты иди, — бросила она мне немного повелительно, я сейчас тоже приду.

Я поняла, что им надо что-то обсудить на семейном совете. И скорее всего обо мне. Не хотели, чтобы я слушала: вдруг пойму много. Я согласилась с ними и отправилась одна.

Не включая свет, залезла с ногами и закатилась к стеночке. Развернула простынь и накрылась. Хорошо. Спокойно. День выдался интересный. Жаль только, что с их проволочками, храмы не досмотрели. Выходить раньше из дома надо. Темнеет быстро и закрывается все в пять. Потом только по кафе рассиживаться, да по гостям ходить. А туфли –то новые никто мне и не купил, даже близко к рынку не остановились. Так и шлепала, как бомжа, по лужайкам возле Ворот Индии, в сандалине, завязанной случайно оказавшимся у меня старым шнурком.. Не сдерживает Пунит своих обещаний.

Прислушалась. Голоса в другой комнате звучали приглушенно. Один раз я только услышала свое имя. Потом снова неразборчиво. Стало любопытно, но узнать невозможно.

Послышалось шарканье. В комнату вползла уставшая Мини.

— Ты уже спишь? — спросила меня.

— Нет.

— А я уже спать хочу. Завтра опять вставать рано. Идти на работу, а так не хочется! Тебе сегодня понравилось гулять? — резко обернулась ко мне.

— Да, спасибо. Особенно понравились храмы. Я таких красивых и больших никогда не видела. Жаль закрылись быстро.

— Потом с Пунитом еще сходите, посмотрите. Не переживай.

Я благодарно хлопнула ресницами. Она легла рядом, вытянулась солдатиком. Помолчали. Я первая нарушила тишину.

— Скажи, а про что вы там разговаривали?

Она повернула ко мне хитрое лицо и приподняла бровь:

— Ни о чем, просто.

— А про меня что говорили?

— А мы про тебя не говорили.

— Я слышала свое имя.

Она изучающе провела по мне взглядом:

— Ну это просто говорили как погуляли.

Я услышала в ее голосе тайну, неискренность и поняла, что они от меня явно что-то скрывают. И мне стало неприятно. Отвернулась, чтобы не думать об этом и закрыла глаза. В эту минуту вспыхнул яркий свет.

— Ты что тут делаешь? — вскричала Мини.

В комнате у двери стоял Пунит с пуховым одеялом в руке.

— Это Наташе. Чтобы не мерзла.

Я удивилась. Сам пришел или мать послала — не важно. Все равно приятна такая забота.

Он нагнулся через сестру и накрыл меня одеялом. Сразу стало блаженно тепло и уютно, как в детстве. Мягкие глаза его посмотрели на меня вопросительно:

— Теперь все нормально?

Я кивнула.

— Тогда шубратри. Гуд найт, — и кинул воздушный поцелуй.

Выключил свет. Еще немного постоял в дверях, не решаясь побыстрому уйти. Все еще смотрел на меня, ища в темноте мой силуэт. В это мгновение я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела оставить его рядом и смотреть долго-долго, пока веки сами не слипнуться ото сна. И целоваться. Даже так, как он умеет. Безвкусно и грубо. Наверно в душе у него больше нежности, чем снаружи. Пушистое одеяло передавало мне его заботу и я благодарила себя и бога за то, что дал мне шанс приехать к Пуниту.

«Он не принц. Но он хороший человек. Я люблю его. И он тоже. Такой внимательный…» — сладко сознавая, начала дремать, позабыв все дневные обиды и разочарования.

— Наташа, — позвала тихонько Мини, — ты уже спишь?

Я очнулась и улыбнулась:

— Нет, но уже хочется спать.

— Я смотрю на брата и вижу: он тебя любит. Мне хочется, чтоб меня тоже так сильно кто-нибудь полюбил.

Она тяжело вздохнула и провела пальцем мне по виску.

— Ты очень красивая. У тебя белая мягкая кожа. Золотые волосы. Губы, — коснулась легонько и задержала палец. — Скажи, почему у тебя такие красивые глаза? А у меня нет.

Я совсем проснулась, даже привстала:

— Что ты говоришь? У тебя тоже очень красивые глаза. Черные!

— Черные — фу! У тебя как небо. Нет. Как море. И глубокие. Я тоже такие хочу. У вас в стране все такие красивые, как ты?

Я посмеялась:

— Ну у нас много людей с голубыми и серыми глазами. А вот черных мало. И поэтому у нас такие глаза как у тебя считаются очень красивыми. И кожа у тебя тоже очень мягкая, — провела ей по лицу рукой, отчего она блаженно откинула голову.

Я не стала ей объяснять, что моя бледнолицесть в России не в чести: белый значит не модный. Кто не может поехать на море, идет в солярий. Но неприменно должен стать бронзовым. Какое-то время я переживала, что не способна к красивому ровному загару и мне суждено жизнь прожить бледной поганкой, но потом подросла умом и поняла, что в этом моя индивидуальность. А в Индии вообще оказалась в чести только из-за этого «недостатка». Если тебе вдруг стало некомфортно на грядке среди огурцов, не отчаивайся раньше времени, что ты урод. Может просто ты кабачок.

— И все –таки ты красивая, а я нет. Ты все врешь, чтобы мне не было грустно. Я видела, как все на тебя смотрят и удивляются: какая красивая. На меня никто так не смотрит. Даже Ашу тебя любит. Ты это заметила?

Я задумалась. Вспомнила, как он примерно теже слова говорил вчера днем, когда я спала, но вряд ли это любовь. Просто я для них — экзотика. Только сейчас это понимаю.

— Нет, не заметила, — ответила, искренне веря в то, что говорю.

— А я заметила. Он завидует Пуниту. И я ему завидую. Потому что ты его любишь, а не меня.

Я приподняла брови, силясь разобраться в разговоре, но так и не поняла, что к чему.

— Я тебя тоже люблю, — пошутила, осторожно схватив ее за кончик носа.

Она засмеялась как ребенок и обняла меня.

— Ты такая хорошая! Правда! Ты знаешь это?

— Знаю.

— Ну тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Она тихонько потрепала меня за ту же щеку, которую трепали все остальные, что щека уже начала возмущаться, и закрыла глаза:

— Все, спи.

Я опустила веки и передо мной поплыли образы минувшего дня. Все так ярко. Необычно. И так радостно на душе, что и не страшно оставаться тут до середины августа.

Сон уже начал околдовывать меня, когда я снова почувствовала на своем лице мягкие подушечки пальцев. Мини все еще не спала и думала о том, что кому-то так везет в жизни, как мне.

***

Наверно наш следующий разговор произошел в тот же вечер после первой прогулки по храмам. Не могу ясно вспомнить, но по логике так и получается.

— Ты хочешь пойти завтра на базар купить подарки домой? — присела Мини, разуваясь.

Меня напряг вопрос: на мой взгляд сувениры закупаются перед возвращением, а я только приехала. Но согласилась с ней, что так удобней, а то потом денег или времени не хватит.

— У тебя есть рупии? — обернулась. Я отрицательно мотнула. — А какие деньги есть? Доллары?

— Да.

— Давай их мне. Я завтра в банке обменяю и вечером после работы поедем на рынок.

Мне вдруг стало страшно и жадно отдавать мои кровные кому-то постороннему. Решила рискнуть и дать семь долларов. По какому курсу она их обменяет, не знаю, но по телевизору слышала, что на 50 баксов их семья может жить месяц. Соответственно мне на мелкие подарки должно хватить и еще сдача останется.

Мини сходила к матери за ключом. Отперла несгораемый шкаф и принесла мой рюкзак. Я вытащила из кошелька две зеленых купюрки. Все вроде на месте. И паспорта. И билет. И деньги. Если и лазили, но ничего не взяли. Отдала. Она взяла и поморщилась, что мало.

— И все? Думаешь тебе хватит на подарки?

— Пока да. Я еще не решила, что куплю. Потом еще поменяешь.

Ее убедили мои слова и она успокоилась. Я не могла понять в чем дело, но от этой девушки постоянно шло напряжение.

Она убрала деньги в сумочку и отнесла обратно мой рюкзак.

Я наконец-то решилась разузнать как же ее зовут по-настоящему. Чтобы не показывать виду, что не знаю точно ее второго имени, начала так:

— Мини — это твое имя дома или в паспорте?

Она засмеялась:

— Какая ты смешная, Наташа. Конечно, Мини меня называет мама. Иногда братья, потому что я маленькая и худая. В паспорте — Ручи. Хочешь посмотреть? — и закопошилась в недрах сумки. — Вот, смотри.

Там действитедьно красовалось «Ручи Арора». Визуально я запоминаю лучше, чем на слух. И потому, раз увидев, как пишется ее имя, я решила, что отныне начну называть ее Ручи. И сразу пришел вопрос:

— А что означает твое имя?

— У меня самое обычное имя. Ручи — это интерес. А твое что-нибудь значит?

Я полистала в словаре и ткнула пальцем на слово «родная».

— Хорошее имя. Ну а теперь давай спать. Завтра мне рано вставать.

Я уже дремала, а она сразу вырубилась, как вошла Шанта и включила свет. Появились подносы с едой. Я непонимающе терла глаза. Женщина толкала в бок дочь, чтобы разбудить.

— Просыпайся. Вставай. Надо поесть.

— Я не хочу. Оставь меня. Я сплю.

— Никаких сплю. Вставай поешь, а потом уже и спи. Нельзя ложиться на пустой желудок.

Как был прав учитель хинди в культурном центре, когда рассказывал, что раньше все бедные ложились спать голодными. Имели право на ужин лишь богачи. Мир изменился. Многие зажили лучше, обеспеченней, но привычка закоренилась. Если кто-то ложился спать не поев, все пугались: плохой знак. Как бы нищету в дом не накликать. Особенно беспокоятся те, кто встал на ноги недавно, люди со средним достатком. А судя даже по домашней обстановке, Ароры не из зажиточных.

Ручи увальнем повалилась на бок. Усилием воли, неимоверной, поднялась и хмурая, оторвала лепешку.

— Я не хочу. Спасибо… я так поздно не ем… — но мои слова только всех поставили в штыки. Не ходи в чужой монастырь со своими уставами.

С вечера дала себе установку встать вместе с Ручи и пойти на крышу поупражняться. Иначе Шанта не пустит: плохое солнце, в голову стукнет, заболеешь.

Ручи разбудила меня. Я еле слышно попросила ее принести мне воды попить. Когда попью, смочу горло, то и губы шевелятся свободней, и веки открываются.

Но вместо того, чтобы самой мне подать, она закричала:

— Анти! Наташе ко пани де до!

Зачем звать мать, да еще таким приказным тоном: воды принеси! Мне неудобно, что она как прислуга побежит сейчас ко мне преподносить стакан с водой. И все еще не могла понять, почему они все кличут ее не ма (только Пунит редко), а анти. Это ведь тетушка по-английски. Но какая она им тетушка? Наверно потому и относятся к ней не как к матери, а как к домработнице: это подай, то принеси, другое сделай. Она бежит, спешит исполнить. Дети устали. Им нужен покой.

Шанта внесла в комнату стакан с холодной водой и протянула.

— Пить хочешь?

Я кивнула, протирая подернутые пеленой глаза, и взяла воду. С жадность выпила половину. Хотела поставить на стол-тумбочку. Но женшина вырвала его у меня:

— Больше не будешь? уносить?