Бесплатный фрагмент - Инцидент в Южно-Сибирске

Инцидент в Южно-Сибирске

Перед Вами — история полностью вымышленная, но при этом, узнаваемая в деталях.

Действие происходит в двух параллельных мирах, в чём-то похожих, но в целом — совершенно разных. Одни герои живут в СССР, который и не думал распадаться, другие — в хорошо знакомой нам российской действительности. Волей судьбы, главный герой — журналист Денис Андреев (Дэн), — знакомится с «попаданцем» Сергеем Мельниковым, и это меняет его представления о мироздании. В его родном Южно-Сибирске, как он считает, нет и не может быть опасностей, всерьёз угрожающих человеку. Не считая, конечно, маргиналов. Хулиганов и сумасшедших Дэн не любит. Но у Серёги, которого он поначалу принимает за бича, получается расположить к себе предвзятого репортёра. Пришелец рассказывает Андрееву о либеральной России. Жизнь в Советском Союзе он, естественно, видит под особым углом, не доверяя официозу и СМИ, но отдавая должное социальной справедливости. Именно её отсутствие в параллельной реальности больше всего возмущает Дэна. И всё же он уважает решимость друга вернуться на родину. Вместе они разыскивают «червоточину», через которую Сергей попал в чужую вселенную. К ним примыкает ещё один герой романа — советский управленец с предпринимательской жилкой, одарённый программист Аркадий Путов. Ему грозит уголовное преследование за организацию подпольного тотализатора в интернете. На это преступление Аркадий пошёл не из корыстных побуждений, а чтобы заработать деньги на взятку «нужным людям», перебраться в Москву и заняться научно-техническими разработками в одной из самых продвинутых в мире исследовательских структур. Журналист берётся помочь Путову уйти от наказания и предлагает ему побег в другое измерение, за компанию с Сергеем. Аркадий — при всём его научном скепсисе, — хватается за эту идею, как утопающий за соломинку. Бежать он намеревается вместе с женой, однако во время «перехода» получает травму головы и надолго застревает в Городе теней. Это странное место заставляет Аркадия пересмотреть свои взгляды, и он возвращается во вселенную, которую мечтал покинуть, другим человеком. Андреев же считает свою миссию незавершённой, потому что жена Путова, Ольга пересекла границу между мирами, и Дэну важно убедиться, что женщина в безопасности. За происходящим бдительно следят спецслужбы с обеих сторон. В итоге, главный герой попадает в руки ФСБ. И это — точка в его истории. Но во всём повествовании поставлено, скорее, многоточие, поскольку вместо эпилога у этой книги — открытый, парадоксальный финал, в духе популярных сегодня гипотез мультивселенной и симуляции…

Часть первая. «Попаданец»

Хорошенько намылив мочалку, Дэн прошёлся ею по занемевшей спине и конечностям. Отлегло. Горячий душ знает своё дело. Ночи стоят холодные, отопление в трёхэтажке под снос уже отключили. Воду пока — нет. После восьми часов в позе эмбриона под старым пледом только это и спасает. Он наскоро побрился, бодро похлопал по скулам ладонями, смоченными одеколоном и сразу же облачился в тёплый спортивный костюм.

Уже в спальне быстренько переоделся в джинсы и толстовку. Набросил куртку. Завтракать всё равно было нечем, так что сборы на том и закончились. Обул кроссовки, вышел, запер дверь на ключ. В подъезде привычно воняло манной кашей, вперемешку с перегаром и старым парфюмом. Семей тут осталось — раз-два и обчёлся, но запахи за много лет прочно впитались в штукатурку. Дэн по привычке задержал дыхание и пулей проскочил два этажа вниз.

Родная жига ждала у подъезда, тускло поблёскивая капотом. Завелась, как ни странно, с пол-оборота. «Бензин хороший», — подумал Дэн, припоминая попутно, где он в последний раз заправлялся. До работы ему добираться — через полгорода: из старого спального района в новый квартал, на другом берегу Ои. Лёгкая пробка на мосту и — опа! — звонят из редакции. Ну, конечно, пять минут опоздания караются расстрелом…

— Внимательно, — Дэн прижал телефон плечом к свежевыбритой щеке.

— Денис, здорово! — картаво поприветствовал редакционный сисадмин, — Тебе твой комп сегодня сильно нужен? До обеда? Я его на профилактику заберу?

— Иди ты к чёрту, Саня! — смартфон неприятно забулькал от соприкосновения с кожей, — Я те заберу! Выкосишь всё, не разобравшись…

— Да я же винду сносить не собираюсь…

— Отойди от моего стола, понял? Забудь. У меня там статья — бомба. Только тронь — и на таблетки работать будешь! Отвали.

— Всё, понял. Отвалил…

«Тайна заброшенного склада». «Южно-Сибирск не существует?». «Визитёр из параллельного мира»… Дэну всегда казалось, что настроение и темп его статьям задают звучные заголовки. Так его учили:

— бывший шеф, ныне покойный Иван Иваныч Поповский

— преподаватели журналистского мастерства на кафедре.

Написал заголовок — и, считай, полдела сделано! Это всегда работало. Но не сейчас. Дэн выкурил, наверное, с десяток сигарет, а с мёртвой точки не сдвинулся. Нет заголовка, и всё тут! Ни один вариант не схватывал сути. Спина затекла. Дэн встал из-за стола, подошёл к окну, выходящему на оживлённую магистраль, с силой приложился лбом о стеклопакет, за которым сновал беззвучно транспорт, и нерешительно вернулся на рабочее место. Он хотел начать статью с краткого обзора похожих происшествий, но всё, что можно было отыскать в Инфосети, казалось бредом сумасшедшего или беззастенчивой ложью. «А ведь и обо мне такое скажут! — подумалось Дэну, — Не поверят, и спустят всех собак». Он вдруг увидел со стороны: себя, убеждающим с пеной у рта редколлегию, и глаза главреда — навыкате пуще обычного, — от испуга, что рабочая лошадка, корр-многостаночник съехал внезапно с катушек…

— Дэн!

Редактор вырос как из-под земли. Вспомни чёрта, он и появится!

— А чё там с твоей статьёй? — спросил Рыбий глаз, пережёвывая чебурек, — Я тебя с чемпионата городского снял, стажёра отправил. Чё он напишет-то? Так ты это… не подведи. Сказал «бомба», с фугасиком не являйся… Уволю!

Дэн кивнул и криво усмехнулся, мол, обижаете! Будет вам бомба. Самая бомбическая из всех возможных, ага… Рыбьего глаза Дэн недолюбливал. Пятилетку назад пришёл — тише воды, ниже травы. С полгода имени его в редакции толком не знали. А потом как пошёл молодой да ушлый по головам: один у него бездельник и тупица, у другого — слог корявый, третьей — дуре старой, — давно на пенсию пора… И вот уже он — зав. отделом, зам. редактора и, наконец, шеф-редактор славного «Южно-Сибирского вестника», которому Дэн отдал пол-жизни, да так и остался без регалий. Это, впрочем, не отменяло его, Дэна, обязанностей, как работника. Статья не написана. А значит, за ним — бо-ольшущий косяк!

Откинувшись на спинку стула, Дэн оценил перспективы. Вариантов у него два. Либо отказаться от написания статьи, сдаться без боя и, виновато поджав хвост, бежать на дурацкий чемпионат по теннису, либо… И вот тут перед его внутренним взором возникла холодненькая, запотевшая бутылка Jack Daniels. Совсем как тогда… Дэн даже помотал головой. Нет, ну, чисто гипотетически… Почему не подстегнуть таким образом подсознание? И тогда не придётся по новой распутывать за тоненькую ниточку весь клубок полузабытых приключений…

Жидкость приятного соломенного цвета играла в хрустальном стакане, преломляя розовые лучи заката. И это, безусловно, расслабляло. Однако прогретый за день воздух в квартире стремительно остывал. Холод настойчиво пробирался сквозь толщу домашнего свитера. Если бы не согревающее действие виски, Дэн уже давно залез бы под одеяло. В этом доме без тепла и света таких, как он, осталась «могучая кучка». Спросите, почему с переездом они тянут до последнего, и услышите всё, кроме правды. Что никак не найти грузовик подходящий, а вещей — вагон и маленькая тележка… Что для ребёнка нет места в детсаду, поближе к новостройкам… Ну, и так далее. Правда же в том, что людям больно покидать дорогое сердцу, насиженное место, где многие живут с пелёнок, и с которым связаны воспоминания всей жизни.

Дэн обвёл глазами комнату. Вот — часы на стене. Допустим, он заберёт их с собой, но ведь они окажутся не на своём месте. А с этим связана целая история: как мама их купила, отстояв длинную очередь, отец же долго прилаживал гвоздь, но навесил часы неудачно, и они упали, разбились. Мама — в слёзы… Отец потом полгода по всему городу такие же искал, до Нового года, слава Богу, успел. То-то было радости! А из разбитых смастерили зеркало для ванной. Или вот: в серванте, под часами белеет фарфоровый сервиз, на 12 персон. Дэн помнит, как везли они с женой эту посуду из Китая — на серебряную свадьбу родителям, и как потом перебирали чашки да тарелочки, опасаясь, чтобы не было трещин и сколов. Теперь же Дэн остался один-одинёшенек. Жена от него ушла, родителей нет в живых… Старики не слышат его, не приходят во сне, не подают знаков. Так что, все эти глупые выдумки про загробный мир и жизнь после смерти — для доверчивых идиотов! Сбросив на ходу шлёпанцы, Дэн перебазировался с кресла на диван, укрылся с головой и задремал. Идея пробудить нужные воспоминания с помощью спиртного явно провалилась. Поэтому надо было хотя бы выспаться.

Через пару часов беспамятства, он как будто расслышал разговор. Где-то совсем рядом перешёптывались двое:

— Ты сейчас ничего не добьёшься! Напился он… С какой-то радости.

— У него на рубашке кровь. Он что, ещё и подрался?

— А ты не видишь?

— Вижу, фингал вон, под глазом…

— А что тогда спрашиваешь?

— С кем подрался-то?

— Не помню, говорит, ничего! Пусть проспится. Может вспомнит…

Не успел Дэн осмыслить этот странный сон, как снова провалился в бездну, под колючий бархат ночи…

В редакцию наутро он не поехал. Взял по телефону честно заработанный отгул, а потом, наскоро умывшись и перекусив, чем Бог послал, погрузился в написание статьи. Нацарапывал, как одержимый, страницу за страницей в блокноте, повторяясь в словах и путаясь в хронологии. Временами рука его затекала, и тогда он с тоской поглядывал в сторону компьютера, от которого без электричества проку, естественно, не было.

Итак, месяцем ранее произошло с ним невероятное событие, о котором он просто обязан был сообщить миру…

«С приходом к власти Рыбьего Глаза чудесные пятничные посиделки в редакции — под пивкос сушёными карасиками, — канули в небытие. Перед выходными это каждый раз портитнастроение. С утра, вроде, договорился со Стасом из сельхозотдела и Санькой-сисадминомзаглянуть после шести в кафешку. Но оба к обеду «слились». Пораженцы! Так что на улицу я вышел в гордом одиночестве. Домой не хотелось, от слова «совсем». Что делать в пустой квартире? Телик смотреть? Увольте. Особенно когда по улице порхают стайки нарядных девушек. В кафе — том самом, — яблоку негде упасть. Впрочем, одно свободное местечко я всё-таки приметил, куда и двинулся решительно, протискиваясь между столиков, забитых посетителями.

На вопрос официанта «Что Вам принести?» ответил не задумываясь: «Виски». Цедить пиво одному показалось мне тоскливым занятием, да и потом, под Jack Daniels вполне возможно обзавестись на вечер подружкой. «Несите бутылку!», — крикнул я официанту вдогонку, и тот кивнул, едва повернув в мою сторону голову…

Люди ликуют, люди страдают.

Люди рождаются и рожают.

Люди не верят и доверяют.

Люди находят, люди теряют.

В поисках истины мечутся люди.

Люди друг друга безжалостно судят.

Но, милосерден или жесток,

Каждый из нас всегда одинок.

Даже в единой цепи поколений

Люди всего лишь отдельные звенья»…

Дэн не заметил, как вместо расшифровки воспоминаний из-под пера его выпорхнуло стихотворение. Видимо, мозг отчего-то забастовал и устроил себе лирический таймаут. Пришлось расстаться на время с пледом, пойти на кухню, вскипятить на газовой горелке воду. Но зато кофейный аромат моментально прогнал меланхолию. С одного глотка горячим прихватило губы и язык, в груди согрелось, и всё вокруг заиграло красками. Из открытой форточки стали доноситься голоса играющих детей, сосед за стеной уронил что-то тяжёлое и смачно ругнулся…

— Ну-с, продолжим! — подбодрил себя Дэн на этой оптимистической ноте и уселся с блокнотом за кухонный стол.

«Из трёх молоденьких девиц, в компании которых я чувствовал себя чуть ли не королём Саудовской Аравии, больше всех мне понравилась самая молчаливая. За весь вечер она произнесла лишь несколько слов, а остальное время просто улыбалась и смотрела на меня в упор. Наверное, потому мне и показалось, что с первой минуты между нами протянулась ниточка симпатии. За разговорами, смехом и шутками мы чудесным образом засиделись за полночь, а как только девчонки засобирались восвояси, я решительно предложил подвезти её до дома. Она сделала протестующий жест:

— После шампанского и виски? Уж лучше пешком…

Всю дорогу мы прошагали молча. То есть, вначале я ещё пытался травить анекдоты, но ответной реакции ни разу не последовало. Поэтому мы просто шли, под мерный стук её каблучков. Когда же добрались до места и спутница обернулась, то к моему великому изумлению, глаза у неё оказались на мокром месте.

— Ты что, плачешь???

— Не-а! — девчонка часто заморгала, а потом небрежно смахнула с ресниц что-то невидимое, — Так, песчинка в глаз попала. Спасибо, что проводил…

И побежала к дальнему подъезду. С трудом подавив невнятное раздражение, я только и успел, что крикнуть вслед:

— Спокойной ночи!

«Вот и пойми этих баб! — сказал я себе, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, в сторону проспекта, — Поиграли в гляделки, и нате-пожалуйста — чаю даже не предложила!».

И вот тут кто-то по-свойски похлопал меня по плечу: «Здорово, братан!». Сзади обошли двое. Их габаритные тени выглядели в свете фонарей как фанерные декорации в театре.

— Закурить дай! — пробасил амбал покрупнее.

— Чё, бросил? — гоготнул второй, при виде моего замешательства.

— Закончилось курево, — собственный голос показался мне чужим.

— Да ладно! — радостно отозвался «мелкий», — А косячок хоть по штанцам не затерялся?

Я понял: сейчас будут бить. То ли в карты случайного прохожего продули, то ли девчонка эта — чья-то из них. В любом случае, не убежишь. Карманы мои амбалы бесцеремонно обшарили. Достали портмоне и телефон, аккуратно положили на скамейку. Великан с хрустом размял суставы, задорно подмигнул: «Ну, что, дядя, побоксируем?», — и, размахнувшись, двинул в мне прямо в челюсть. Да так молниеносно, что я и блок-то выставить не успел. Упал навзничь. Бандюган помельче поднял меня за грудки и резво отскочил в сторону. Ещё удар. И ещё… «Ассистент» поднимал меня снова и снова, придерживая и одновременно прячась у меня за спиной. Хук справа, хук слева. В конце концов, я окончательно перестал держаться на ногах. Амбалы пнули меня пару раз, как мешок, для острастки, а потом ушли, прихватив «трофеи»: кошелёк и мобильник. Сознание моё померкло, слившись с пыльным асфальтом и серым, безрадостным рассветом…

…В лихорадке меня трясло и подбрасывало. От высокой температуры черепная коробка расходилась по швам. Я был маленьким и не понимал, что озноб — это следствие жара, тянул на себя одеяло и хватался за края кровати при очередном приступе головокружения. Жаждал только одного: когда подойдёт ко мне мама и положит на лоб прохладную, мягкую ладонь. Когда же ладонь, наконец, коснулась моего лба, то оказалась, против ожидания, жёсткой и горячей. Я резко отпрянул и открыл глаза. Прямо надо мной нависла бородатая физиономия. «Ты кто?» — хотел я спросить, но вместо этого из глотки у меня вырвалось какое-то бульканье.

— Тихо лежи! — приказал незнакомец, — Скоро доедем.

Я огляделся. Оказалось, что тело моё распластано на тележке, точно такой, какой пользуются на вокзалах носильщики. В ногах размещались грязные пластиковые пакеты, доверху набитые невесть чем. Мужик подложил мне под голову что-то мягкое, какую-то тряпку, и стал толкать тележку дальше. Судя по окрестностям, мы были за городом. Колёса с трудом преодолевали неровности тропы, достаточно широкой, чтобы по ней мог проехать легковой автомобиль, но узкой, допустим, для КАМАЗа. Из чего следовало, что везли меня не на свалку. Уже хорошо. Однако вид чужака настораживал. Он выглядел не как бич, а, скорее, как человек, по какой-то причине отказавшийся ото всех благ цивилизации. Причём недавно. Об этом говорили не отросшая толком борода и вполне приличные джинсы. Но вот футболка… Старая, видавшая виды, местами залатанная — она выглядела, будто с помойки. Солнце, между тем, поднималось всё выше и палило всё более нещадно, под сомкнутыми веками вращаясь кроваво-алыми пятнами. Мучительно хотелось пить.

— Воды! — просипел я, еле шевеля разбитыми в кровь губами.

— Погодь! — откликнулся «рикша», — Мы почти на месте…

Он повернул налево и с силой вытолкнул тележку на ровную площадку. Потом подошёл ко мне, помог подняться и отвёл в тенистое место. Это был наспех сооружённый навес из веток, накиданных на низенькие сваи.

— Полежи пока, — сказал незнакомец, протянув мне бутылку с водой. После нескольких жадных глотков, я снова отключился.

Проснулся я под вечер. Косые лучи заката уже не жгли, а ласково грели мои опухшие веки. Разомкнув глаза, я обнаружил себя на том же месте, где заснул. Что же, какое-никакое, а постоянство. После ночного злоключения и поездки на грузовой тележке очень не хотелось новых сюрпризов. Бич тоже никуда не делся. Чуть поодаль развёл костёр и кашеварил, помешивая какой-то железякой в старой кастрюле, подвешенной наподобие котелка. Пахло тушёнкой. О ноги его тёрлась кошка. Обыкновенная мурка, с глазками-семечками и серой полосатой шёрсткой — крысоловка, какие ценятся в деревнях за неприхотливость и охотничью сноровку. Бич, видимо заметил, что я, наконец, проснулся и внимательно за ними наблюдаю.

— Это Кыся, — кивнул он на кошку, — клички её я не знаю, вот и зову запросто: Кыся, да и всё тут! Товарищ она мой по несчастью. Вместе нас сюда занесло…

Бич вздохнул глубоко и было погрузился в тяжёлые раздумья, но тут же встрепенулся.

— Эй, тебя как звать-то? — спросил он, — говорить можешь?

— Могу, — разлепил я иссохшие губы, — Дэн. Денис…

— А я Серёга! — расплылся бич в улыбке, — Ну вот, считай, что познакомились. Там рукомойник сзади, рожу умой — и к столу! Мы с Кысей проголодались, всё ждали, когда проснёшься…

И действительно, к одной из свай прикручено было проволокой нехитрое приспособление: перевёрнутая упаковка из-под молока, со срезанным дном и торчащим из горлышка ржавым гвоздём. Умно придумано! Мокрыми руками я осторожно промокнул лицо и поморщился: многочисленные ранки саднили. С грехом пополам утёрся краем рубахи и пошёл к костру. Мелькнула мысль: добраться бы скорее до дома и накатать заяву на тех уродов, что меня разукрасили!

Трапеза, предложенная Серёгой, была бесхитростной, но вкусной: макароны по-флотски. Ели мы прямо из «котелка», изогнутыми для удобства консервными крышками, а мурка — с клочка газеты. Впрочем, никто из нас не был в претензии. У всех чуть не в животах бурчало, поэтому работали челюстями молча. Когда с макаронами было покончено, бич схватил котелок и пробурчав что-то вроде: «Щас вернусь», скрылся за полуразрушенной стеной. Обернулся он, в самом деле, быстро. Минут через десять притащил в чистой кастрюле воды.

— Ручей рядом, — доложил он, хотя я, в общем-то, не спрашивал, — Чаю хочешь?

Я кивнул, продолжая за ним наблюдать. Руки у него не были ни загрубевшими, ни изнеженными. Из чего можно смело делать вывод, что Серёга наш — не из колхозников, но вряд ли высоколобый интеллигент. Последнее, впрочем, прояснилось ещё вначале знакомства. Тогда кто же он? И почему живёт за городом, в каком-то заброшенном месте? Вероятно, жгучее любопытство и одновременно настороженность застыли у меня во взгляде, потому что, не откладывая в долгий ящик, Серёга начал свой невероятный рассказ.

— Слишком много вопросов, да? — спросил он, высыпая чай из пачки прямо в кастрюлю.

Закончив дело, Серёга стал рыться в своих многочисленных пакетах, пока не отыскал там какую-то вещь.

— Вот! — и метнул в меня ею без предупреждения.

Я поймал вещицу у самого лица, развернул. Это оказалась футболка. Не застиранная, почти новая, а на ней лицо какого-то мужика в чёрных очках и надпись на английском: «Do you like Putin? Why?». Серёга во весь рот улыбался, словно моё недоумение — это был результат его удачного фокуса.

— Прикольно, да? — потёр он нос кулаком и принялся разливать чай в жестяные банки, — Здесь у вас за такие принты на пятнадцать суток сажают, а у нас — уголовная статья — экстремизм. Только это ещё доказать надо. У нас же, типа, демократия! Так что, носят. Уже очень многие носят…

— У кого это «у вас»? — поинтересовался, продолжая изучать в отблесках костра рисунок на футболке, — Что за дядя здесь нарисован?

— Путин, — улыбка сползла с серёгиного лица, — наш президент.

Под ложечкой у меня засосало. Неприятно так, тоскливо, как прошлым вечером, перед мордобоем.

— Чей-чей президент? — спросил я почему-то шёпотом, — Чё ты мелешь, упырь?

У меня словно тумблер в голове переключили. Не люблю, когда дурачат, и сумасшедших не люблю!

— Ты кто такой, Серёга или как тебя там? Откуда? Если псих, так чего тянешь, где нож — кишки разматывать? Доставай. Поиграть хочешь? В кошки-мышки? С… ть мне на тебя! Давай, бей, шизофреник!

— Я — шизофреник? Ну-ну, — хмыкнул бич.

Поднял баночку с приостывшим чаем, спокойно отхлебнул.

— Фантастику же, небось, читал в детстве? — в глазах его промелькнуло что-то вроде сочувствия, — Фильмы смотрел: «Матрицу», «Тринадцатый этаж», что-то в этом роде? Или у вас такое не показывают?

«Матрица»… Ну, конечно, я смотрел этот фильм. Он шёл в кинотеатрах всего три дня, потом его сняли с проката, объявив антинаучным поклёпом на государственные устои…

— По глазам вижу, что смотрел, — усмехнулся Серёга, — Только с ума не сходи, боюсь, для тебя это слишком… Я — не из вашей реальности. Живу в Российской Федерации, в столице республики Хакасия, Абакане. Здесь у вас даже точки такой на карте нету, а у нас, в свою очередь, нет никакого Южно-Сибирска. На его месте как было, так и осталось старинное село — Ермаковское. Ермаки, по-простому. Так вы, кажется, старый город называете? Чё желваками-то играешь? Думаешь, я и вправду псих? Уверен? Футболку выверни, читай этикетку…

Я поступил, как он велел. Нащупал ярлычок, поднёс к огню поближе: «Made in Chinа». Да за такой контрафакт с английской надписью в Китае пожизненный срок дают, без права переписки! А то и расстрел… Мозг буквально взрывался, отказываясь принимать услышанное за чистую монету. «Он просто сбежал из клиники, — уговаривал я себя, как мог, — Он болен… Давай, успокойся. Соглашайся с ним во всём, не вступай в пререкания. А когда уснёт — беги!». Так я и поступил. Уселся поудобнее, скрестив по-узбекски ноги, подвинул поближе чай и кивнул: продолжай, мол, слушаю. Серёга сокрушённо покачал головой, будто прочитал мои мысли.

— Эх, фома неверующий! Хорошо, просто послушай. Хоть кому-то душу излить, настрадался я. Только, когда вернёшься домой, успокойся и поразмысли, о кей? А теперь я начну с самого начала…

СКАЗ ПРО ТО, КАК ОРКЕСТРАНТ СЕРЁГА МЕЛЬНИКОВ

УГОДИЛ В «КРОТОВУЮ НОРУ»

Жил да был в столичном граде Абакане лоботряс Серёга Мельников. Для друзей — Серый, а для соседей по оркестровой яме — Серёжа-мелофон. Правильно, конечно, мИелофон, как в «Гостье из будущего», да так произносить удобнее. Ну, ты понял, наверное: я мысли чужие читаю. Чаще мимо кассы, но, случается и в точку попадать… Ладно, к делу это не относится. С другой стороны зайдём. Биография у меня, как ваши три рубля: бери, скриншоть, и точно в миллионы экземпляров ткнёшь, как пальцем в небо. Родился, вырос, в школе отучился, из института выперли — пошёл в музучилище. В армии отслужил, устроился в филармонию, женился-развёлся… В общем, скука смертная! А тут ОНА, Бэлла моя, черкешенка… С этого места подробнее расскажу. Но для понимания: ты вообще в курсе, чем живёт музыкант? Молчишь? Эмоциями, брат! Ну?! Помнишь: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем»… Любой из нас, даже самый никудышний, у которого — как у латыша — х… да душа, — а за хорошую встряску последним рискнёт. Сечёшь, газетная душонка? Сечёшь! И ты — из наших, и тебе нужен воздух, чтобы дышать. Не прозябать, как пичуга бескрылая, в пыли барахтаясь да наверх с тоской поглядывая… Жить! Нет, есть, конечно, и у нас в оркестре и «кислые щи»: тётки семейные, пенсионеры-дачники… Само собой, не без этого. Но, знаешь, чья-нибудь скрипка так заплачет с утра на репетиции, так застонет или высоко возьмёт, что аж душу наизнанку выворачивает. А всё потому, что получил её хозяин свою порцию праздника, пусть не высокой пробы, с похмелья горького, зато сполна, через край. И по фигу ему семейные сцены, косые взгляды на помятый вид… За этим с друзьями и гоняемся, по ресторанам да по клубам лабая. Не за длинным рублем, хоть зарплата — слёзы, нет… Так вот однажды сорвал я, можно сказать, джекпот в этом смысле. Хотя ничто не предвещало удачи. Наоборот, день был нудным и тягостным: репетиция, большой концерт, антракт, и — снова в яму, под бенефис заезжей примы. У нас это фишка такая: как фестиваль какой-нибудь, так обязательно — ангажемент! Звезда поёт для знати… Ну, и сижу я, значит, как лимон выжатый, уже под вечер в парке на скамейке. В руках бутылка пива, уши наслаждаются покоем. После пяти часов симфонической музыки — кайф полнейший: просто слушать звуки улицы. И вдруг откуда-то сбоку доносится как бы перезвон колокольчика, неразборчивый такой, нежный говорок. Смотрю я в ту сторону и понимаю, что всё, наверное, умер! Идёт наменя Царевна-Лебедь, не идёт — плывёт над землёй. Белый шёлк фигурку обтекает, на голове хиджаб, в чёрных очах — звёзды. Э-эх, говорю себе, пропал ты, паря! Она, естественно, мимо проходит, а я что делать не знаю, встаю и — следом. Только тогда заметил рядом с черкешенкой старую каргу в чёрном. Вот идём мы так по аллее: они впереди, я позади. Бабка с молодкой переговаривается, а сама на меня всё косит вполоборота. Дошли до остановки. Я глаза все проглядел, до чего же краса неземная: Бэлла, как есть! Я — не Лермонтов, конечно, но стихи сразу в голову полезли, фантазии глупые: как я на коня вскакиваю, да её подхватив, с рыси на галоп — и в степь, подальше… Стою, мечтаю, зазевался, хвать — а нету Бэллы! Слышу только под ухом шипение, старуха слова коверкает:

— Што смотрышь? Нэ твоё — нэ смотри. Ана чужая шина, понял?

Я замер прямо. Смотрю на неё как ошалелый, и ругаться с ней даже не охота. А она мне: «Тьфу, урус шайтан, глаз как у шакала!», — и пошла себе. Поискал я взглядом Бэллу, не нашёл. Карга старая тоже как в воздухе растворилась… С тех пор стало у меня всё из рук валиться. Запил я, крепко запил… Худрук сначала ругался, потом в отпуск отправил. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон. А дома что? Четыре стены и тишина мёртвая. Хоть удавись. Веришь, до того дошло, что друзьям не рад был. Придут они растормошить меня, в люди вывести, а у меня взгляд отсутствующий, слёзы пьяные, бред всякий несу. Поразмыслили они, да и увезли меня в Ермаковское. Родителей моих нет давно, а здесь тётка живёт, по материной линии. Приняла она меня, значит, на поруки и давай отпаивать чаями, травками всякими. Недели за две я пришёл в себя. По крайней мере, к бутылке руки уже не тянулись. Раз, дай, думаю, прогуляюсь вечерком «вдоль по Питерской». Перед сном, чтобы лучше спалось. Дорога от тёткиной избы сначала круто вверх идёт, а дальше — под гору. Поднялся я наверх, смотрю — внизу туман, прям, кисель молочный, ни дать, ни взять. И жутковато, и любопытство берёт. Решил: ну, всё-таки спущусь. Ещё кошка за мной увязалась соседская. Сначала туман вроде как сгустился, а потом — резко так, — за спиной весь и остался. Оглядываюсь: ёпрст! Ни дороги, ни домов, одна тропинка в чистом поле. Я потом холодным покрылся и назад, через туман. Бесполезно: поле, и всё тебе! Постоял я малость, покурил и зашагал куда глаза глядят, надо же было как-то из задницы выбираться! Животина бедная рядом семенит… Шёл-шёл, какими-то судьбами дошёл до трассы. Ночь, темень, никого. И ведь прохладно весьма — так-то август уже на дворе. Под утро кое-как дождался: КАМАЗ тормознул. «Подбрось, — говорю, — братишка, до Ермаков». А он: «Не, — говорит, — мне прямо, до грузового моста! На набережной тебя высажу, там автобусы с шести пойдут, доберёшься». Чё, думаю, несёт мужик? Ну да ладно, лишь бы довёз. Сел, кошку на колени, поехали. А ему, водиле-то, сам на сам, видать, наскучило кататься, он и завязал беседу:

— Ты откуда, брат? Как тебя в поля занесло?

— Да с Ермаков, — говорю, — Ну, вообще-то, с Абакана, там живу…

Водила подумал с минуту, покачал головой:

— Не знаю. А где это?

— В Хакасии же!

Мужик руками развёл:

— Нет, не знаю…

Хотел было я ответить шутнику, но тут впереди проступили очертания зданий. И страшно мне стало, дружище, как никогда до этого в жизни»…

Серёга умолк. Втянув голову в плечи, он по-мальчишески шмыгнул носом, нащупал рядом с ногой железный прутик и принялся ворошить им потухающие угли в костре. Искры снопами полетели в темноту ночи, взмывая вверх и осыпаясь беспорядочным фейерверком. Дэн поймал себя на мысли, что история странного бича его зацепила. Он готов был поклясться, что не поверил рассказу ни на йоту, но в то же время чувствовал сильнейший азарт. Услышанное тянуло на сенсацию, и Дэн уцепился за эту возможность профессиональной хваткой.

— Эй, — окликнул он рассказчика, — А что было дальше? Как ты здесь столько времени… один-одинёшенек? Менты не замели?

Бич невесело усмехнулся:

— Не замели. Я ж, как крыса, по подвалам партизанил. В первые три дня чуть с голодухи не помер. Ну, думаю, или пан, или пропал: надо милостыню просить. Не воровать же! Стал церковь высматривать. Искал-искал, нашёл одну, в дальнем переулке. Даже не церковь, скорее, молитвенный дом с крестом на крыше. Но только не оказалось там ни прихожан, ни паперти. Это уж я позднее сообразил, что у вас — социализм, и вера не в чести. А тогда захожу — поп сам со свечей нагар снимает. «Батюшка, — говорю, — подайте, очень кушать хочется». Он на меня уставился, будто перед ним привидение, а потом быстро-быстро рукой замахал, за собой, значит, позвал. Увёл в придел и шепчет: «Я тебя накормлю, сын мой, только ты уходи отсюда поскорее! Здесь и у стен глаза да уши». Это он, я так понимаю, про камеры наблюдения и прослушку. Но как ни торопился я, по его совету, наружу, а у иконы Спасителя задержался. «За что мне, — спрашиваю, — Боже, такое наказание? Как бы домой вернуться? Дорогу укажи!». Священник из-за угла, смотрю, наблюдает. Я как нутром почуял: не к добру. Перекрестился — и дай Бог ноги… Но вот ведь совпадение — тем же вечером случайно подслушал я разговор двух бичей в песочнице. Один другому рассказывал, что месяц жил себе спокойно на старых складах в пригороде. Маршрут он своему товарищу до того подробно изложил, что добраться сюда мне труда не составило. Если не считать поездки в автобусе. Я на Предмостной чей-то билетик брошенный подобрал и по нему ехал. Всю дорогу меня трясло. И Кыся, вон, тоже натерпелась страху. Ну, ничего, молча на руках сидела… С тех пор мы здесь и обитаем с ней. По ночам я вылазки в город делаю. Чё на помойках найду, то и наше…

Дэн сглотнул.

— Так ты макароны с тушёнкой из мусорки, что ли, вытащил?

— Не-е! — рассмеялся бич, — Это я наткнулся на пакет с продуктами. Возле подъезда кто-то оставил. Я подождал с часок в кустах, никто не вышел. Ну, и забрал себе. Поблагодарил в душе человека. Там ещё, в пакете-то, зубная паста оказалась и бургеры, прикинь! Утром угостимся…

Ладно, подумал Дэн. Пора, пожалуй… Отставив в сторону чай, он сомкнул руки в замок и слегка наклонился к Серёге.

— Слушай, Серый, осень на дворе. Скоро заморозки, околеете здесь со своей Кысей. Давай ко мне перебирайся! Я живу как раз в Ермаках. Район старый, весь идёт под снос, милиция к нам вообще не суётся, да и жильцов в нашем доме — по пальцам пересчитать. Никто тебя не потревожит. Свет, правда, вот-вот отключат и тепло, по ходу, не дадут. Но всё же — крыша над головой… Что скажешь?

Серёга сидел, не поднимая головы, и только выстукивал прутиком такт какой-то мелодии. Словно вариантов у него было множество, и он все их перебирал в уме. Дэн терпеливо ждал. Наконец, музыкант ответил.

— Уговорил, — поднял он на Дэна взгляд, в котором читались надежда и мука, — Только ты уж нас не бросай. Помоги разобраться в этой грёбаной «матрице». Обещаешь?

— Обещаю, — выдохнул Дэн, обрадованный удачей, и в шутку спросил, — А ты чего, следил за мной? Раз газетной душонкой назвал, так, наверное, неспроста?

— Ну нет! — протестующе замахал бич руками, — Ты же бредил побитый, всё ругался с редактором своим, Рыбьим Глазом, оправдывался, что, мол, не успеваешь на планёрки, живёшь у чёрта на куличках! Не помнишь, конечно?

Дэн лишь помотал головой и отправился спать на лежанку, где провёл до этого целый день.