Бесплатный фрагмент - Имя звезды

1. Бегущий из ниоткуда

Всё, что ты вспомнишь, придёт за тобой.

Осознание себя

Сначала было чувство движения, и страх остановиться… Ноги шли и шли, каждым шагом открывая мир. Обычный мир, но… я в нём впервые. Сознание всё яснее, и я вижу то, что меня окружает: лес, небо с облаками, дорога…

Двухполосная асфальтированная дорога не была прямой, она плавно закруглялась вправо и пряталась за густым лесом. Дорога казалась мне ловушкой, как и весь окружающий мир, и я шёл, скрадываясь по лесу, но всё время удерживая дорогу ввиду. Мне просто надо было на что-то ориентироваться, чтобы идти дальше, хотя я совершенно не знал, куда мне надо было прийти. Я так же и не знал, откуда я ушёл. Точнее, убежал. Сейчас уже не было сил бежать, и я шёл, но я шёл ОТКУДА-ТО, а не КУДА-ТО. Мне было всё равно, куда я приду, главным для меня было то, что я смог уйти… Страх неизвестной опасности придавал мне силы, и я уходил, и уходил… и не мог уйти.

От чего я бегу? Я мог бы это знать, если бы знал, откуда я бегу, но я осознал себя бегущим не так давно, где-то на этой дороге, а до того… Что было до того? Как долго я на дроге? Куда она ведёт? Что заставляет меня бояться? От чего я спасаюсь в этом лесу? Моя память словно рассыпалась, как орехи из прохудившейся корзинки; казалось, стоит вернуться назад, собрать все орехи, и память восстановится, и я всё вспомню… Ведь не бывает такого, чтобы то, что было… не было. И я пытался думать… назад, вспоминая всё, что видел на каждом шагу своего бега… Казалось я приближаюсь к тому моменту, когда дорога стала для меня реальностью, а значит я «вернусь» ещё дальше назад, ведь реальность — она непрерывна… — и я снова упирался в неизвестность, как в глухую пустоту. Мою «рассыпанную» память словно сдуло ветром, и собирать по крупицам было нечего. Я знал, что люди не возникают из ничего, они рождаются маленькими и вырастают, а значит, это было и со мной. Я прожил какую-то жизнь до того момента, когда я всё потерял на этой дороге. Потерял? Или у меня отобрали? Ведь не зря же я бегу, скрываясь…

Иногда я останавливался, пытаясь спокойно понять происходящее, но спокойно не получалось. Я понимал, что я не убегаю, я отступаю. Я отступаю перед превосходящей враждебной силой, чтобы сберечь себя для будущей новой схватки, которая решит исход борьбы. Я это понимал очень ясно, совершенно при этом не понимая, кто, или что мне враг, и какую битву я с ним веду. От неких событий, начисто стёртых из моей памяти, осталось только леденящее чувство тревоги, которое я сначала принял за страх, и оно гнало меня дальше. Скрыться, спрятаться, сберечь себя до поры до времени… Сейчас это очень важно! Пусть я уже ничего не знаю, но, если мне нужно выжить, значит это найдёт меня неизбежно, и я должен быть готов. К чему? Должен… Если я отступаю, значит не готов… Но я буду готов, потом… когда выживу.

Я промок до нитки, потому что некоторое время назад прошёл дождь. Промок не столько от дождя, сколько от мокрого леса, по которому я шёл. Сколько я буду так идти? Я понимал, что буду идти, пока меня толкает чувство тревоги. Я доверял ему, как единственному товарищу. Молчаливый, неразговорчивый товарищ Тревога, который на все вопросы отвечает односложно: надо! или: не надо… смотря о чём вопрос. Но короткие ответы Тревоги были столь убедительны, что я верил им безоговорочно.

Дорога плавно сменила направление с правого закругления на левое. Поскольку я шёл правее от дороги, то сначала потерял её из виду, и был вынужден приблизиться к ней. Так я случайно вышел на саму дорогу. Чувство опасности охватило меня с новой силой. Боже, понять бы, откуда она приходит эта опасность, и что из себя представляет!

Определившись, куда свернула дорога, я собрался было снова укрыться в лесу, но вдруг я увидел следы автомобильных колёс на мокром асфальте. Две пары чёрных следов, зигзагами пересекающие друг друга. Здесь тормозила машина, ведя борьбу, видимо, со скользким асфальтом. Судя по длине следа и извилистых путях колёс, борьба была трудной и упорной. Взглянув дальше по следу, я увидел, что в борьбе победила дорога.

Легковой автомобиль, не знаю какой марки, оставил ошмётки своего кузова на придорожном валуне, в который он влетел левым бортом, а сама машина теперь лежала перевёрнутой метрах в двадцати дальше, испуская последний умирающий дым из своего нутра. Я совершенно ясно увидел человеческую фигуру, скрюченно лежащую на земле в нескольких метрах от перевёрнутой машины. Надо помочь, сказало что-то во мне, не взирая ни на какую опасность.

Я подбежал к машине, и увидел лежащего молодого парня. Кровь из раны на голове залила его лицо. Я бросился к нему, и сразу проверил шейную артерию. Пульса не было. Я повернулся, и заглянул в разбитые окна машины. Внутри салона я увидел мёртвого водителя, зажатого между рулём и смятым кузовом. Отсутствие жизни у мужчины было очевидным, я это просто почувствовал, словно увидел саму смерть своими глазами. Я снова повернулся к парню. Положение, в котором он лежал, и след на земле, говорил о том, что парень перед гибелью ещё двигался, и двигался ползком. Его руки были очень грязны от земли, по которой он полз. Предмет, похожий на большой коричневый конверт с застёжкой, лежал в двух шагах от парня.

Я поднял конверт, и открыл его. В конверте были документы. Я вытащил их, и стал рассматривать. Первым привлёк внимание, конечно, паспорт. Я раскрыл его, и увидел фотографию погибшего парня. Вглядевшись в неё, я, вдруг, заметил, что парень очень похож на меня… или я на него. Абсолютного сходства, конечно, нет, но принять меня за него, а его за меня, вполне можно. Парня звали Ярослав. Соколов Ярослав Васильевич. А меня… И, вдруг, я осознал, что не знаю своего имени… Сразу мне это показалось каким-то умственным недоразумением, и я старательно повторил себе: а меня… Я не помнил своего имени настолько безнадёжно, словно у меня его и не было никогда! Никаких намёков на своё имя в моей памяти я даже не смог найти. Но это и не удивительно, если я даже не знал сейчас, откуда я взялся в этом мире несколько часов назад на этой дороге. Не имея имени, я почувствовал себя совсем неуютно.

В паспорте, конечно, был год рождения Ярослава, и дата выдачи паспорта. Но, не зная какой сейчас год, я не мог определить его возраст. На вид, он был такой же, как я… А какой я? Сколько мне лет?

В обложку паспорта были вложены ещё четыре фотографии парня того же формата, что и в паспорте, но другие, видимо, сделанные позже. На этих фотографиях парень был так же похож на меня, как и в паспорте, но несколько по-другому.

Я стал просматривать документы дальше.

Вот заключение медицинской комиссии. В нём отмечено прохождение множества врачей, и заключительная печать «Годен», с огромной витиеватой подписью.

Школьный аттестат, выданный после десятого класса, с приложением итоговой успеваемости по всем предметам. Парень неплохо учился.

Характеристика из школы.

Анкета. В анкете указаны данные родителей, брата, и ближайших родственников, личные интересы и достижения в спорте — Ярослав занимался велоспортом.

Конверт с какой-то эмблемой и большими буквами: КК «РОК». В конверте оказалось приглашение, и уведомление о допуске к вступительным экзаменам в этот самый КК «РОК». Внимательно прочитав этот документ, я узнал, что парень направлялся в некое учебное заведение, в котором он будет жить постоянно на протяжении всего срока обучения. Там было ещё что-то по поводу организации учёбы, но я уже не стал обращать на это внимание.

Все эти документы были датированы 2021 годом, в том числе и заключение медкомиссии, следовательно, в мире сейчас тот самый 2021 год. Эта цифра никак не отозвалась в сознании, она только сказала мне, что уже миновали безвестные 20й, 19й, 18й… и прочие предыдущие года и столетия, и более ничего. А погибшему Ярославу Соколову полгода назад исполнилось, получается, 17 лет

Я снова посмотрел на погибшего парня. Меня удивило моё спокойствие. Я стал свидетелем необратимой трагедии, но у меня было такое чувство, что я уже наблюдал подобное, и хорошо знал, как действовать, если бы здесь были живые. Откуда я знаю, как проверять сердцебиение по шейной артерии? Но я умел это делать. Смерть водителя я определил безошибочно одним взглядом, и я был абсолютно уверен в этом. Откуда у меня такой опыт? Но теперь этим людям ничем не помочь. Ярослав Соколов так и не доехал до нового места своей жизни, туда, куда вела эта дорога.

Я, вдруг, снова осознал, что я подвергаюсь преследованию, что мне надо бежать и скрыться. Чувство преследования снова надвигалось на меня, как туча, и я совершенно точно знал, что это не психоз, а действительность. Пока я стоял на месте катастрофы и никуда не двигался, нечто приблизилось ко мне, и я это остро чувствовал. Мои непонятные, но очень убедительные чувства подсказывали мне, что нужно укрыться, спрятать себя, потому что вечно бежать я не смогу (и долго ли я уже бегу?). И мне не помогут глубокие пещеры, или лесные берлоги, физическое укрытие меня не спасёт. Мне нужно спрятать себя… в другой личности. У меня возникла догадка, что моё беспамятство — это моя невидимость. Имея память, я становлюсь видимым для кого-то, или чего-то, что существует в моей памяти. Я избавился, или меня избавили, от моей памяти, что бы я смог откуда-то вырваться, и убежать. Это спасло меня… Но я снова в сознании, и новая память копится в моей голове — с момента обретения себя идущим по этой дороге. Я снова видим, хотя ещё слабо — потому что я не помню себя. И не должен вспомнить, иначе это погубит меня. Я должен стать кем-то другим.

Фотография в паспорте была словно моя. Общее сходство было достаточно большим. Но, конечно, разницу здесь увидит кто угодно. Но и сходство увидит тоже. Увидев сходство, люди всегда пренебрегают отличиями. Откуда я это знаю? Может быть, просто верю в это?

Передо мной встал выбор. Я сейчас могу стать Ярославом Соколовым, и что тогда будет дальше, я не знаю, но, если меня признают за такового люди, я смогу скрыться, хотя бы на время. Настоящему Ярославу эти документы уже не нужны… Но если я заберу документы, чтобы выдать себя за Соколова, то его не смогут опознать, и родные могут никогда не узнать, что с ним стало, и где он пропал. Автомобиль, на котором его везли, был автомобилем такси, значит водитель — таксист, и для Соколова человек чужой. Следовательно, опознав водителя, всё равно невозможно будет опознать его пассажира без документов.

Правда когда-нибудь всплывёт… Когда-нибудь… А мне нужно действовать сейчас. И я решил. Сложив документы обратно в конверт, я засунул его за ремень, и поднял валявшийся рядом телефон Ярослава. Размахнувшись, я зашвырнул его далеко в гущу леса. После этого я решительно двинулся в прежнем направлении.

— Прости… — сказал я не оборачиваясь.

Я снова шёл вдоль дороги, порой скрываясь от проезжающих машин, которых было очень мало.

Голод, ранее едва дававший о себе знать, начал терзать всё больше. Он словно вступил в соревнование с чувством тревоги — кто сильнее. Вероятно, я не ел уже сутки, или, даже больше. Нервное напряжение могло заглушать голод некоторое время, но, вот, настал момент, когда организм взялся за последние резервы. Их надо было как-то восполнять. Я не догадался сразу поискать еду в разбитой машине, но теперь возвращаться назад решительно не хотел. Было просто страшно. Я сорвал пару листьев с деревьев… Даже в состоянии голода их вкус не приводит в восторг.

Ночь меня застала в лесу. Дойду ли я когда-нибудь до того места, куда ехал Соколов? И что я там буду делать? По дороге изредка проносились машины, но я не рисковал выйти к ним. Этот страх… Он был страшен своим неизвестным происхождением. Страшась, я не знал, чего надо бояться на самом деле. Я только понимал, что это нечто грозное и сильное, с чем мне сейчас сталкиваться нельзя. Этот страх не дал мне уснуть ночью в лесу, хотя сон так и тянул меня к земле.

День первый. Спасение?

Утренний свет взбодрил меня. Я собирал с листьев оставшиеся дождевые капли и пил их. И шёл дальше. Долго шёл.

Ещё не было признаков наступления вечера, когда я увидел дорожный указатель направо: «КК РОК». Неужели, скоро конец?

Так я оказался перед воротами с торжественной надписью:

КАДЕТСКИЙ КОРПУС

РОССИЙСКОГО ОТРЯДА КОСМОНАВТОВ

Арка над воротами несла на себе эмблему в виде восьмиконечной звезды. Я сверился с эмблемой в документах — они совпадали. Внутри восьмиконечной звезды стояла фигура человека в скафандре, правая рука которого вскинута в указующем вверх жесте, сверху надпись: «К звёздам!»

Вот оно что. Кадетский корпус. Космонавты.

Что дальше? Думать долго не пришлось. Из здания контрольно-пропускного пункта вышел парень в форме, и крикнул мне:

— Эй, гражданин, вы сюда? Если нет, то вы куда-то не туда зашли.

Я направился к парню в форме.

— Сюда… — сказал я, стараясь держать уверенность в голосе, — вот документы.

Я протянул ему паспорт Соколова.

— Зайдите в помещение, — пригласил парень, взяв паспорт.

Я зашёл внутрь КПП следом за ним. Внутри, за стойкой с турникетом, сидела коротко стриженная девушка в такой-же форме. Парень передал ей паспорт, и девушка, открыв его, начала листать какой-то журнал. Я чувствовал, что сейчас будет что-то провальное, но ничего больше сделать не мог. Да и, по правде говоря, мне уже было это безразлично — усталость и голод брали своё…

— Что с вами? — спросил парень, — вы как будто не очень хорошо… себя чувствуете.

Он явно хотел сказать: «не очень нормально выглядите», потому что при этих словах он подозрительно осматривал мою затасканную по лесам одежду.

— Я… отстал от автобуса, — начал я, — так получилось. И добирался пешком…

— Откуда? — спросил дежурный.

— Э… не знаю. Я не знаю здешние места.

— А, издалека. А откуда?

Чёрт! Что там у Соколова в паспорте было написано!?

Надо было как-то вывернуться, паспорт ведь сейчас у девушки.

— Сейчас я ехал с Алтая, — ответил я, создавая легенду на ходу, — хотя живу не там… Да, устал…

— Соколов Ярослав, — вдруг провозгласила девушка за стойкой, — Есть такой в списке. Давайте приглашение!

Я быстро передал ей приглашение в Кадетский Корпус «РОК».

Откуда я знаю эту часть географии — Алтай? А что я ещё знаю? Москву знаю… Антарктиду… Северный полюс… Так, мир я знаю, это уже хорошо. Но откуда я в этом мире, вот это я не знаю.

— Сейчас вы получите разовый пропуск на эти и следующие сутки, — сказала мне девушка, — Завтра вам сделают постоянный пропуск. А сегодня, с разовым пропуском и паспортом, вы сможете пройти на территорию, и вселяться.

Девушка достала бланк пропуска и заполнила его, списав мои… то есть, Соколова данные, из его паспорта.

— Распишитесь в журнале о получении пропуска, — сказала она, и выложила передо мной на стойку журнал. И положила рядом ручку, звонко щёлкнув ей по пластику стола.

Я вздрогнул. Расписаться? Как!? Как расписывался Соколов!? Я не додумался рассмотреть раньше, какая у него подпись. А паспорт оставался у девушки.

— Эх…

Я взял ручку и начал, не торопясь, выписывать некий убористый вензель, который мог бы быть подписью Соколова. Девушка, сидя на стуле, не могла видеть, как на бумаге появляется эта подделка, поэтому она ещё не знала, что происходит на странице её журнала. Но сейчас…

— Всё…

Девушка взяла журнал и заглянула в него, подчеркнув пальцем мою… не мою… подпись. А потом она, не глядя, вложила в паспорт выписанный пропуск и всё вернула мне.

— Проходите, — сказала она, — и в пропуске тоже распишитесь. Там галочкой отмечено где. Не теряйте его сутки.

Она даже не сверила подпись с оригиналом в паспорте. Ей в голову не пришло, что они могут сильно отличаться. Ведь, вот же, Соколов, с паспортом, с фотографией… Я взял пропуск, и смог увидеть настоящую подпись Ярослава Соколова в паспорте. Ну, конечно, она совсем другая. Она проще, её меньше выписывать, но, всё же, не так просто повторить. Я срисовал её в пропуск, как смог, благо, никто не подсматривал.

Парень объяснил мне, как пройти к командиру Кадетского Корпуса. Там мне объяснят всё прочее.

Я вышел из КПП на территорию кадетского корпуса. Ещё раз заглянул в пропуск. Дата выдачи 25 августа 2021 года. Действителен до 23:59 26 августа.

Искать что-то на территории кадетского училища было не сложно — здесь везде были указатели, а в некоторых местах и план-схемы.

Когда я пришёл к командиру, он был уже уведомлён о моём прибытии.

— А, Соколов, здравствуйте! Я вижу вы, совсем налегке. Предписано прибывать с минимумом личных вещей, и только самое нужное на первый день, но вы, я вижу, совсем спартанец. Вы были на установочных сборах прошлым летом и видимо всё правильно поняли. Напоминаю, я командир Кадетского корпуса Российского Отряда Космонавтов, полковник Петров Роман Евгеньевич. Обращаться: товарищ командир корпуса. Вот вам, Соколов, предписание на заселение, — командир корпуса вручил мне лист с моими данными и какой-то пустой таблицей, — Можете посетить столовую и поесть, а потом у интенданта получите повседневную одежду и летнюю форму. Вся остальная форма потом. Затем идёте в общежитие, и устраиваетесь в комнату, какую вам укажет комендант. Устроитесь, и направляетесь к секретарю — оформите кое-какие документы, сдадите те, что привезли. На КПП проверили — у вас полный комплект.

— Разрешите идти? — спросил я несколько бодро. Мысль о столовой очень обрадовала меня.

— Идите, Соколов.

— Есть! — ответил я, понимая, что отвечать надо именно так.

И я вышел из кабинета командира.

А я не мало знаю об этом мире! Разбираюсь, оказывается, в служебной этике.

Столовая для меня оказалась как рай. Просто по предъявлению предписания на заселение, мне выдали поднос с четырьмя блюдами и двумя напитками. В моём состоянии это воспринималось, как блестящая победа в жизни! Ты — Соколов Ярослав — твердил я себе. Запомни: Соколов Ярослав Васильевич. Придётся быть или им, или никем. Еда была сказочно вкусной после листьев с деревьев. Я не оставил ни крошки.

Вышел я из этого рая в очень приподнятом настроении. Быстрая перемена участи моего желудка очень обрадовала организм и психику. Сейчас мне были не страшны никакие разоблачения и ошибки с подписями и оговорками. Это мелочи, по сравнению с тем, что меня ждало ещё недавно, хотя я совершенно и начисто не знал, что же такое страшное меня ждало. Я был теперь уверен, что прямо сейчас готов выкрутиться из любой ситуации.

Я отправился в дивизион Материально-Технического Обеспечения, как было написано в предписании на заселение. Изрядная порция всякой еды, употреблённая с такой радостью и жадностью, заметно тяготила меня, так как усталость, в отличие от голода, никуда не делась. Ноги гудели, и немного заплетались. Но моё сознание, избавившись от страха преследования, прояснилось, и я теперь смог внимательно осмотреться вокруг. Я был среди комплекса различных зданий довольно старой постройки, хотя я и не могу как-то оценить ту временную эпоху, когда они были построены. Не то, чтобы совсем старинные здания, в них видна какая-то прогрессивность, но… не из этого времени. Однако… а что я-то знаю об «этом времени»? Ведь я ничего не помню. С чем я сравниваю? Я не мог ничего вспомнить, что может быть для меня образцом современного строительства. И, тем не менее, я уверенно понимал, что здесь не современные постройки. Моя память была стёрта странным образом: памяти нет, а понимания остались.

Я дошёл до здания дивизиона МТО, и позвонил в дверной звонок. Внутрь я был допущен взрослой особой в форме, пол которой было довольно трудно определить. Такие бывают: женщины, похожие на мужчин, и мужчины, похожие на женщин. Это был как раз тот случай. Этот человек спросил меня голосом, такого же непонятного пола, как и он сам:

— Вы кто такой?

— Соколов Ярослав… Васильевич, — ответил я, чуть запнувшись, — прибыл для получения одежды…

— Не одежды, а формы, — спокойно поправил служивый человек, — здесь всё, даже трусы и носки — это форма. Понятно, кандидат?

— Да… Так точно… Мне нужен интендант.

— Я интендант. Идём.

И этот он, или она, повёл меня в нужную комнату. Там мне было выдано нижнее бельё; повседневная бытовая форма одежды — две пары штанов, типа спортивных, и четыре синих футболки с эмблемой КК РОК; летняя форма кадета; комплект обуви — бытовые туфли для помещений общежития, и летняя форменная обувь — лёгкие полуботинки.

— Всё остальное потом, когда будете приняты в кадеты, — сказал или сказала интендант, — Там ещё много. Столичные барышни столько вещей не имеют, сколько здесь мы вам выдаём.

Мне пришлось расписываться за всё полученное в нескольких документах. Теперь я старался вырисовывать подпись Ярослава Соколова, которая должна железно стать моей. Интендант в паспорт не заглядывал, и очередной подлог прошёл успешно. Интендант сделал запись в предписании на заселение, а мне так и не представился, а спрашивать я поостерёгся, полагая, что будет заметен мой интерес не столько к имени, сколько к полу человека. Непонятно, каким боком это выйдет.

— А теперь сдаём на хранение мобильный телефон и прочую аппаратуру! — строго сказал интендант.

— У меня нет, — ответил я, — вообще ничего.

— Вижу. Похвально, — ответил интендант, — Когда переоденетесь в общежитии, принесёте на хранение свои вещи, в которых прибыли, и прочую постороннюю одежду. Не положено иметь при себе.

— Понял, — ответил я.

Нагруженный пакетом с одеждой, я отправился в общежитие. Мне пришлось пересечь плац, на котором несколько человек парней, и среди них одна девушка, неспешно подметали расчерченный на «коробочки» асфальт. Они обратили на меня некоторое внимание, но не выразили никакого удивления, и продолжили уборку главного места Корпуса, продолжая переговариваться друг с другом. Проходя, я осмотрел памятник, стоящий на восточной стороне плаца. На постаменте стояла стройная мужская фигура космонавта, размером вдвое больше реального человека; под сгибом левой руки он держал шлем, и голова его, соответственно была открыта, и лицо устремлено взором куда-то выше горизонта; правая его рука была вытянута туда, куда он смотрел, и с раскрытой ладони его улетала звезда. Талант скульптора, сотворившего памятник, позволял ясно видеть, как звезда срывается с ладони космонавта, а вся фигура космонавта, устремлённая вперёд, передавала звезде вид движения ввысь.

Я продолжил свой путь, и добрался до общежития. Дневальный на входе проверил мой пропуск, заглянул в предписание, и убедился, что мне на третий этаж в 310-й кубрик. Я получил ключ, и спросил у дневального, как попасть в секретариат. Парень повернул меня к схеме территории, висящую на стене входного зала общежития, и указал там нужное место.

Я поднялся на третий этаж, и пройдя половину широкого коридора, нашёл двери 310 кубрика. Открыв дверь, я оказался в небольшой комнате с четырьмя койками и тумбочками. Посредине стоял стол с четвёркой стульев. По обе стороны двери два гардеробных шкафа. Большое окно с вертикальными жалюзи. Я увидел, что два места здесь уже заняты: две кровати, и тумбочки при них, имели следы пребывания хозяев — лежала ручка и тетрадь, какая-то маленькая картонная коробка, керамическая кружка с эмблемой Кадетского Корпуса РОК, и на спинке одной из кроватей висели штаны из «бытового комплекта».

Итак, мне надлежало занять одну из свободных кроватей с тумбочкой, и это и будет вселение в общежитие. Потом я должен пойти в секретариат. А в чём идти? Об этом мне как-то не сказали. Видимо, пока можно, в чём есть. Но, может быть, уместно явиться в форме, если мне её сначала выдали? Да, пойду в форме.

Я бросил вещи на избранную кровать: слева у двери, так как обе кровати у окна уже были заняты. Теперь надо переодеться в форму. Я присел на кровать, и начал снимать штаны, в которых явился в этот мир. Уставший организм расценил эту посадку на кровать, как команду к отдыху, и я, вдруг, почувствовал всю свинцовую тяжесть своей усталости, усугублённую сытной пищей. Я снял штаны… Одел форменные… Успел застегнуть ремень… Опять сел… Стянул с себя рубашку… И всё…

— 2. Первые дни

Не ищи себя, а то найдёшь другого

Я чувствовал, как меня усиленно расталкивают. Я вынырнул из сна, и сел на кровати. Я так и остался в форменных штанах, и без рубашки. Форменный китель я просто сжимал в руках, так его и не надев. Приведением меня в чувство занимались двое парней моего возраста, одетые в ту же кадетскую форму.

— Подъём! — радостно приветствовал меня один из них, — Хорошо, что мы заглянули сюда. Одевайся давай, на построение пойдём. Всех поступающих собирают.

— Зовут тебя как? — спросил другой.

— Ярослав, — ответил я не сразу, проверяя себя, правильно ли я запомнил имя.

— Э, просыпайся! — подтолкнул меня первый, — Меня Олег зовут. Живём мы здесь, теперь втроём.

— Женька, — представился второй парень, — А ты откуда будешь?

— С Алтая, — сразу ответил я, вспомнив, как то же самое говорил на КПП.

Я быстро оделся, и мы пошли на плац, на построение. Туда уже сходились кадеты, того же возраста, что и мы. Нас всех уже ждал командир кадетского корпуса Петров, и ещё один мужчина в форме. Кадетов собралось около ста человек. Все быстро принялись строится по начерченным на асфальте линиям, в два ряда, произвольно занимая места в рядах. Куда-то, в первом ряду, пристроились и мы, с Олегом и Женькой. Пока ряды самоприводились в порядок, я быстро осмотрелся вокруг, и даже выглянул из своего ряда. Я увидел, что, приблизительно четверть личного состава были девушки. А оглянувшись, я даже наткнулся на недоумённый взгляд тёмно-зелёных глаз одной из них. Кажется, я её удивил своим присутствием.

— Смирно! — раздался низкий, но мощный голос мужчины в форме, что стоял рядом с Петровым.

Ряды кадетов сразу застыли. Выдержав паузу, к нам громогласно обратился командир корпуса Петров:

— Здравия желаю, товарищи кандидаты кадетского корпуса!

— Здравия желаем, товарищ командир кадетского корпуса! — быстро, но не стройно, ответили кандидаты.

— Товарищ старший наставник, перекличку! — сказал Петров мужчине в форме.

— Есть! — ответил тот, и развернул планшет.

Началась перекличка. Фамилия Соколова, то есть теперь моя, прозвучала где-то в середине.

— Есть! — ответил я.

Получилось уверенно. И я оказался единственным, кого старший наставник удостоил ответом:

— А, Соколов, уже прибыл, хорошо!

И продолжил перекличку дальше.

Закончив, он доложил комкорпуса о полном прибытии в расположение кадетского корпуса всех кандидатов нового набора. Получается, я был последним, кого здесь не хватало.

— Благодарю, товарищ старший наставник, — ответил Петров, и обратился к нам: — Товарищи кандидаты, поскольку теперь вы все в сборе, начинаем с завтрашнего дня программу приёма кандидатов в кадетский корпус РОК. До начала учебного года остаётся семь дней. За это время вы должны сдать последние экзамены, и освоиться в корпусе, как у себя дома. Поскольку предметные вступительные экзамены вы все уже сдали, остаются два последних экзамена, которые пройти можно только в стенах кадетского корпуса. В течение двух дней вы пройдёте тест по физподготовке, и психологическое тестирование. Успешное прохождение тестирования открывает вам двери в учебные классы и тренировочные полигоны кадетского корпуса РОК. Это ваш первый шаг в космос. Путь в отряд космонавтов сложен и интересен. И начинать этот путь надо с юности. Не все дойдут до отряда космонавтов, потому что всем и не надо. Выпускники нашего кадетского корпуса будут очень нужны на всех путях, ведущих в космос — на производствах космической отрасли, в научных исследованиях, связанных с космосом, и в рядах лётчиков ВКС. А кто-то ещё и должен стать преподавателем или наставником в нашем кадетском корпусе. Вы — пятый набор курсантов в наш Кадетский Корпус. Руководство извлекло полезные выводы из опыта предыдущих наборов, и существенно улучшило методы преподавания и организации в нашем училище.

Закончив речь, комкорпуса обратился к старшему наставнику:

— Николай Николаевич, разводите кандидатов.

После этого комкорпуса ушёл, а старший наставник обратился к нам:

— Так, кандидаты, особых распоряжений не будет. Все занимаются обустройством и приведением себя в порядок. Я лучше напомню вам базовые вещи. Наставники для вас — это мама, папа, и дедушка с бабушкой. Слушать и исполнять распоряжения беспрекословно! Форма обращения к кому угодно, в том числе и друг к другу — на «вы». Кадет должен осознавать своё высокое достоинство, защищать его, и выражать это в уважительном отношении к своим товарищам. Я понимаю, что между собой вы, всё равно, будете обращаться на «ты». Но в обстоятельствах стороннего присутствия, и присутствия старших, извольте общаться согласно Устава кадетского корпуса РОК. Кстати, поучите Устав на досуге, потом будет некогда. Всё понятно? Разойтись!

Кадеты, точнее, кандидаты в кадеты, начали расходиться.

— Мне надо в секретариат, — сказал я Олегу и Женьке, — который час?

— Шесть пятнадцать, — ответил Женька, — Иди.

Ещё слушая речь комкорпуса, я сориентировался, куда мне идти, чтобы попасть в секретариат. Теперь я развернулся в нужную сторону, и опять столкнулся с тёмно-зелёными глазами. Маленький прямой нос, и каштановая чёлка, выбивающаяся из-под кадетской пилотки.

— А чего раньше не сходил? — строго-насмешливо спросила девушка.

— Проспал, — спокойно ответил я, думая, объяснять ли ей причину, или это будет выглядеть, как оправдание.

— Ха-ха, проспал! — развеселилась девушка, — Просто спать надо ночью!

И, сбросив улыбку с лица, она зашагала в нужном ей направлении.

— Правильная, что ли? — спросил я, с лёгкой издёвкой, у своих товарищей по кубрику.

— Да не похоже… — ответил Олег, — И, вообще, мы ещё мало тут знаем друг друга.

Я отправился в секретариат. Там у меня забрали мои документы, и дали мне бланк анкеты — заполняй. Я застыл перед пустым бланком, словно это было трёхэтажное уравнение с шестью неизвестными. Да, собственно, так оно и есть — анкетные данные Соколова я помнил очень плохо, поскольку его анкету в найденной папке я успел перечитать только два раза, и запомнил гарантировано только имена и отчества родителей, а ещё старшего брата Сергея. Но зачем заполнять анкету ещё раз, если я уже привёз заполненную? Мало того, мне придётся её заполнять почерком Соколова, коим была писана и первая анкета. Я понял, ощущая неприятный ком в груди, что нахожусь на грани большого провала. Надо что-то делать… Я просмотрел поля анкеты, и зацепился за графу Адрес Проживания. Индекс!

— Извините, — обратился я к девушке-секретарше, — дайте мне, пожалуйста, первую анкету, я всегда забываю индекс… и… правильное написание маминого посёлка, откуда она родом.

— Да пожалуйста… — ответила секретарша, и отдала мне первую анкету.

Стараясь не делать это видным, я принялся просто списывать анкету Соколова. При этом мне надо было ещё и повторить почерк Соколова, который сильно отличался от моего. (У меня есть почерк! Значит, когда-то я не мало писал). Вышло не очень удачно. Мне удалось повторить наклон и размер оригинального почерка Соколова, и немного стиль начертания, но вышло, в общем и целом, непохоже. Поэтому, я сначала вернул секретарше оригинал, дождался, пока она его вложит в бумаги, а потом передал и свою версию. Она лишь бегло просмотрела мою подделку, проверяя, все ли поля заполнены, и спрятала эту анкету в другую папку с документами. Слава Богу, обе анкеты разделились. Главное, чтобы они никогда не встретились.

А потом она достала уже готовый пропуск, в который вклеила одну из фотографий Соколова, поставила печать, дала мне расписаться на пропуске и в карточке получения, и заламинировала пропуск в пластик. После этого она вручила его мне, и сказала:

— Проход через турникет по штрих-коду на обратной стороне пропуска. Всё, идите, Соколов.

Поблагодарив, я отправился в общежитие. Мне предстояло ещё занести интенданту свои гражданские вещи на хранение.

Во входном зале и коридорах общежития мне попалось уже гораздо больше народу, чем в первый раз. Там проходили, прохаживались, и пробегали самые разные кадеты, в том числе и старшие — и парни, и девушки. Из всех я знал сейчас только своих соседей — Олега и Женьку, и ту безымянную девочку с тёмно-зелёными глазами. Но её я так и не встретил, а Олег и Женька были в нашем кубрике, и приделывали на стену, над Женькиной кроватью, плакат с видом Тобольского Кремля, и надписью: «Тобольск — столица Сибири».

Я собрал свои вещи, которые уместились в один пакет, и отправился в дивизион материального обеспечения. Когда я удалялся от общежития, меня догнала она. Так просто случайно я бы опять её не встретил, просто она увидела меня, и свернула в мою сторону.

— Что так скромно? — спросили тёмно-зелёные глаза, указывая рукой на мой маленький пакет.

— Это все мои вещи, — ответил я.

— Как так? — не поняла девушка, — так мало вещей?

Я даже не знал, что объяснять, и переключился на другой вопрос:

— Может быть, давай познакомимся? А то как-то неудобно рассказывать про своё имущество неизвестно кому. Меня Ярослав зовут.

— Ой, ладно, не нужно мне твоё имущество, — девушка отвела в сторону глаза, — Это я так. Извиняюсь, если что. Меня зовут Дарья, Даша.

— Ну, ладно, — ответил я, — Пойду, сдам вещи. Увидимся ведь ещё.

— На построении, как всегда, — ответила она, и пошла в сторону общежития.

Я сдал свою скромную одежду интенданту, и вернулся назад. Дашу я уже не увидел. Она, конечно, ушла к себе, на женскую половину общежития. На нашей половине по коридорам деловито пробегали парни-кадеты, решая свои дела по обустройству в своём новом доме. Когда из динамиков прозвучал сигнал к отбою, все быстро разбежались по своим кубрикам.

Мы, трое, улеглись в свои кровати…

Я обдумывал своё положение, пытаясь понять, что теперь изменилось относительно моей прошлой неизвестной жизни. Мне оставалось только прислушиваться к своим чувствам. От былой страшной тревоги остался только отголосок, и какая-то тень в душе, словно нечто выглядывало из-за угла, и смотрело на меня. Я сделал вывод, что нахожусь сейчас в безопасности, но однажды, какой-то неверный шаг может вытолкнуть меня из этой безопасности, и поставить один на один с неким неведомым явлением. Надо обдумывать все свои действия. И тщательно вживаться в образ Ярослава Соколова — это будет хранить меня. Может быть, когда-то я пойму, в чём дело, вспомню своё прошлое, но именно тогда и рухнет моя защита; и к тому моменту я уже должен быть готов к встрече. С чем?

День второй. Знакомства

Сигнал подъёма.

Мы начинаем быстро одеваться — форма одежды спортивная, она же повседневно-бытовая. Заправляем кровати. По коридорам идут наставники, и подгоняют нас. На весь сбор четыре минуты.

Первый курс, выгоняют на пробежку. Сегодня день физического теста, и утренняя пробежка сегодня усиленная — это первый тест. Перед этим у нас, у всех, замерили давление и пульс.

Мы стартуем на стадионе, и бежим по периметру территории кадетского корпуса, забегаем в парк, и петляем по его дорожкам. Здесь, в парке, уже начинаются разделения на лидеров и отстающих. Я где-то ближе к лидерам. Впереди меня, довольно бодро, бегут две девчонки. Я пытаюсь их обогнать — не выходит, не дают проходу. Ладно, буду бежать за ними. Наконец, одна из них оглядывается на меня, и говорит:

— Не люблю, когда дышат в спину!

— Притормози, — отвечаю я, — и будешь ты дышать мне в спину.

— Да как бы не так!

— Эй! — я слышу позади себя смех и голос какого-то парня, — Вы что там задумали делать, что в спину дышать будете? Только не при людях!

Парень продолжал смеяться, и этот смех стоил ему сбитого дыхания, из-за чего он сразу отстал. Но и девушки тоже засмеялись, но темпа не сбавили.

Однако моя физическая форма оказалась лучше, чем у девушек: они умели хорошо бегать, но выносливость у них была похуже, чем у меня. Спустя две минуты я начал их догонять, и обогнал. Они молча пережили это, ничего не говоря. Я стал уходить в отрыв.

До финиша на стадионе я добежал далеко не первым, но позади меня осталось народу ещё больше.

— Фамилия!? — крикнул мне инструктор, стоящий у финишной черты с секундомером и списком.

— Соколов! — отвечаю я.

— Имя!? — грозно уточнил инструктор, — Соколов — это не Кржижановский, Соколовых много может быть!

— Ярослав!

Инструктор отметил в списке мой результат, и крикнул мне:

— Свободен!

Потом были подтягивания, отжимания, и приседания. После этого назначили перерыв тридцать минут перед следующей частью физического теста. Перерыв был посвящён замерам давления и пульса у кандидатов после физических нагрузок. Разрешили попить воды. Осталось совсем немного времени до конца перерыва. Я видел, что многие ребята общаются друг с другом, это значит, что они знакомы уже не один день. Только я один, пожалуй, почти никого не знал. Я отыскал Олега и Женьку. Они были не вместе, а порознь, общались с другими парнями. Я пошёл в сторону Женьки, не намереваясь вмешиваться в его беседу. Он заметил моё движение, и сам подозвал меня.

— Ну что, не сдох на пробежке? — спросил он.

— Нормально пришёл, — ответил я, — совсем не последний.

— Подтягивание, отжимание — сколько раз?

— Десять подтянулся, двадцать восемь отжался.

— Средне, — оценил Женька, — Ну, тоже хорошо.

Потом я увидел Дашу, и направился к ней. Она занималась укладкой своих волос, несколько потерявших порядок после физических упражнений. Даша не могла решить, на какую сторону сделать хвост — налево, или направо.

— О, чем обязана? — удивлённо спросила она.

— Ничем, — ответил я, — просто кроме тебя ещё никого не знаю. Ну, кроме парней по комнате.

— Аааа. Ну и… как пробежка?

— Успешно. Не последний.

Я не стал спрашивать про её результат, я только помню, что она осталась где-то позади.

Нам снова объявили построение для продолжения физтеста.

Теперь мы должны были преодолевать полосу препятствий. Я, далеко не с самым лучшим результатом, прошёл все препятствия, но были кандидаты, которые срывались с каната, или не могли преодолеть с первого раза высокий забор. Потом, в тренажёрном зале, физинструктора испытывали наш вестибулярный аппарат. Нас вертели на круглой табуретке, называемой кресло Барани, и в колесе. Удовольствие ещё то! Хорошо, что нас сегодня лишили завтрака, а то было бы ещё хуже. После кресла Барани, и колеса, когда нас шатало, как пьяных, мы должны были постоять на одной ноге, пройти по прямой линии, начерченной на полу, и написать от руки текст на листе. Когда я начал писать текст под диктовку, инструктор, вдруг, спросил у меня:

— Соколов, вы же левша?

Я застыл с ручкой в своей правой руке, и похолодел. Он это просто так спрашивает, увидев мой дрожащий почерк, или знает, что настоящий Соколов левша? Я этого не знал. Отвечать надо быстро. Я чувствую, что этот вопрос не мог просто так возникнуть, где-то известно, что Соколов левша.

— Да, — ответил я, — Только я, это… Ещё и правой могу… немного. Меня учили.

— Напрасно, — сказал инструктор, — Зачем переучивать? Ладно, достаточно.

И он забрал у меня лист.

Нас опять построили, и сделали перекличку: Фамилия — вид спорта, самочувствие на данный момент. Отзываясь на свою фамилию, надо назвать вид спорта, которым занимался, и коротко оценить своё самочувствие после нагрузок и издевательств над вестибуляркой: отличное, хорошее, удовлетворительное, плохое, и просто паршивое. Многие из кандидатов занимались каким-либо спортом, и это стало для них плюсом при отборе в кадетский корпус. Хорошо, что я помнил: Соколов — велосипедист.

— Соколов! — назвал инструктор.

— Я. Велоспорт. Хорошее.

Кто спортом раньше не занимался, отвечали «нет».

Очередь дошла до Даши:

— Акулинова!

— Я. Художественная гимнастика. Отличное.

Мои друзья по кубрику тоже были причастны к спорту. Олег играл в хоккей, а Женька занимался боксом, о чём и не подумаешь, глядя на его не особо мощную фигуру.

Нам раздали наши медицинские карты, с которыми нам теперь следовало идти в медблок, сдавать анализы. Получив свою медкарту, я, наконец, смог её изучить, и нашёл в разделе «Психофизические особенности» запись: леворукость. Да, Ярослав Соколов был левша. И мне теперь придётся им стать. Ведь это я теперь Ярослав Соколов. Я, конечно, могу говорить, что владею обеими руками, меня научили… Но, если меня попросят написать что-то левой рукой, то это будет провал… Да, теперь придётся учиться писать левой, да ещё и другим почерком, и не забывать вообще всё делать левой рукой. Эх, не легко быть Ярославом Соколовым!

Перед обедом нас всех отправили в бассейн, только для того, чтобы просто выяснить, кто умеет, а кто не умеет плавать. Я плавать умел, да. Всё про себя приходится узнавать заново. Интересно, Соколов умел плавать? Если нет, то теперь умеет. А та девочка, что не любит, когда ей в спину дышат на пробежке, оказалась неумеющей плавать. При всём своём кажущемся гоноре, она не постеснялась сделать попытку проплыть, но была извлечена инструктором из бассейна обратно. Другие ребята, не умеющие плавать, даже и не пытались. Инструктор собрал таких отдельно, и коротко им объяснил:

— Дружеское участие — лучший учитель. Я, конечно, займусь вашим обучением, но если вы найдёте себе товарища, умеющего двигаться в воде и не тонуть, то он научит вас лучше меня.

После команды разойтись по раздевалкам, я подошёл к этой девочке, пока она не ушла, и, отвлечённо глядя на воду, негромко предложил:

— Хочешь, научу…

— Что? — фыркнула она, — Найдётся, кому учить!

— Ну… вот я и нашёлся.

— Других ещё хватает!

Я повернул к ней голову. Она от меня и не отворачивалась. Обеими руками она отжимала свою мокрую косу.

— Хорошо, если другие есть, — ответил я, — Но, если что, я тоже могу…

Она была симпатичная. Не красивая, а просто симпатичная. Высоковатая, русая. Оказывается, мне такие нравятся.

— Тебя зовут как? — спросила она, смягчившись.

— Ярослав. Соколов.

— А ты меня Таня зови, — ответила она.

— А что, тебя и по-другому звать можно? Ну… ты так ответила…

— А другим приходится! — звать меня по-другому, — ответила она со снисходительной улыбкой.

— Как это? — не понял я.

— В общем, меня Таня зовут, Иванова! Да и всё! — ответила она, и направилась в сторону женской раздевалки.

Таня, так Таня.

На этом физкультурное тестирование закончилось, и мы были допущены в столовую. Остаток дня прошёл в свободном времяпровождении — что было исключением сегодня, как нам объяснили, — и это время я посвятил знакомству с обширной территорией кадетского корпуса. Мы обошли её всю вместе с Олегом. Я сказал, что здесь раньше не был (и это правда), хотя настоящий Соколов здесь был прошлым летом на ознакомительных сборах. Олег рассказал, что это место — бывший старинный Центр подготовки космонавтов, который действовал по назначению ещё на заре советской космонавтики. Позже появился новый, более оснащённый и усовершенствованный Центр подготовки космонавтов, Звёздный Городок, а этот Центр подготовки законсервировали. В наше время его снова привели в порядок, и основали здесь кадетский корпус Отряда Космонавтов. От «звёздного городка» кадетский корпус унаследовал исследовательские лаборатории, тренировочные и испытательные комплексы. Здесь даже есть действующая центрифуга для перегрузочных испытаний, барокамера, и водяной бассейн для отработок действий в невесомости. И мы через всё это пройдём? Пройдём!

Отбой в 22:00. К этому времени все кадеты должны быть в общежитии, чтобы в течении пяти минут после команды «отбой» исчезнуть в своих кубриках. Мы успели.

Я лежал, плуприкрывшись лёгким летним одеялом и, естественно, думал. Сегодня я многое узнал, но так и не узнал самого для меня главного: кто я и откуда? Конечно, я бы вспомнил, если бы имел способность вспоминать более чем на три дня назад. Но в моей голове словно стоял каменный занавес, разделяющий мой мозг на две неравные половины: огромная долгая неизвестность, и маленький кусок прошедших трёх дней. Мысленно я пытался вернуться к тому моменту, когда осознал себя на дороге. Если я смогу чётко представить себе это, то смогу «думать назад» ещё дальше — так мне казалось. Но моё проявление из прошлого на пустой дороге происходило, как выход из горячечного бреда — какое-то время тогда я был в полуобморочном состоянии, понимая только, что надо быстрее передвигать ногами. Окружающую среду я не воспринимал вообще. Когда сознание полностью вернулось ко мне, я не мог и вспомнить, как долго я так осознанно иду, и куда мне теперь мысленно возвращаться. Сейчас, лёжа в кровати, я прилагал немалые мыслительные усилия, чтобы задвинуть себя как можно дальше назад по той дороге. И когда я приближался к какой-то границе, неуловимой моим сознанием, но ощутимой подсознанием, ко мне начинал подкрадываться тот же страх, что гнал меня тогда вперёд. Это можно сравнить с тем, как человек боится даже только представляет свой прыжок с крыши на крышу между домами, и мысленно содрогается от такого воображаемого шага, только у меня это отторжение было ещё сильнее. Меня даже холодный пот прошиб, когда я попытался, в воображении, конечно, развернуться на той дороге лицом назад, туда, откуда пришёл. Боже, да что же там такое было!?

С большим облегчением я оставил попытки вспомнить прошлое, и уснул.

День третий

Сегодня нас ждёт психологическое тестирование. После утреннего построения и поднятия флагов под музыку государственного гимна, нас отправили в столовую, на завтрак. Психологическое тестирование можно проводить и на сытый желудок. Нас рассадили в учебных классах учебного крыла, по одному человеку за стол, и раздали каждому по толстой папке с бланками тестов. Там было 466 вопросов. Нам даже шариковые ручки выдали по две штуки, а не по одной. Вдруг, не хватит одной ручки на все 466 вопросов. На всё задание отводилось три часа. Неуспевающие получали дополнительное время, но это дополнительное время тоже влияло на результат теста. Я уложился в отведённый срок. Многие вопросы в тесте были рассчитаны на спонтанный ответ, не задумываясь. Я это понял, и так и отвечал — не задумываясь.

После перерыва, нам объявили следующий тест по психологии — на обучаемость. Нас посадили в одну большую аудиторию с пятью ярусами столов. Вместились все. Воспитатели рассадили нас, чередуя парней и девушек. Поскольку девочек было меньше, то они располагались не везде, но со мной рядом оказалась одна из них. Стремительная стройная азиатка маленького роста, с чёрными, как космическая бездна волосами, собранными в два хвостика, и чёлкой, полускрывающей тёмно-карие, с изумительным узким разрезом, глаза.

— Привет, — нейтрально сказала она мне, подсаживаясь рядом.

— Привет, — ответил я.

Но разговаривать уже было некогда. Нам объявили, что сейчас будет испытательный урок математики. Нам предстоит усвоить тему, которую мы ещё не изучали, но будем проходить. Потом мы все напишем коротенький экзамен по пройденной за 35 минут теме. Мы получили по чистой тонкой тетрадке, и теперь ждём учителя. Воспитатели вышли, а учитель ждать себя заставил не долго.

Открылась дверь, и в аудиторию вошла преподаватель, женщина среднего возраста в строгом костюме. Она не спеша проследовала к кафедре, положила на неё несколько своих книг и тетрадей, и отошла к доске, повернувшись к аудитории.

— Здравствуйте, — спокойно сказала она.

— Здравствуйте… — насторожено ответили кадеты.

Преподаватель кивнула, и сказала:

— Сегодня мы будем проходить тему «Комплексные числа». Записывайте, или запоминайте. После урока будет проверочная работа.

Она оправила русые волосы, и взяла мел.

— Итак, комплексное число, это число вида…

И её рука плавно вывела на доске: z=a+bi

В этот момент, неожиданно, из динамиков, развешанных на стенах, начали доносится какие-то звуки, похожие на скрип ржавых ворот. Все кадеты немедленно повернули головы к стенам.

— Где а и b это действительные числа, — продолжила учительница, не обращая внимания на звуки, — символ i — так называемая мнимая единица — это символ, квадрат которого равен минус один. Как вы знаете, квадрат натуральных чисел не может принимать отрицательное значение. Мнимое число i придумано как число, которое на это способно. Сейчас я записала комплексное число в алгебраическом виде, но существует ещё показательный, и тригонометрический вид записи комплексных чисел.

Странный звук из динамиков сменился на музыку, которая немедленно сменилась на голос диктора, ведущего какую-то новостную передачу. Было похоже, что кто-то перебирает радиостанции на радиоприёмнике. Но голос диктора сменился на истерический смех, а такое по радио не передают.

— Записываем! — строго сказала учительница, словно она ничего не слышала.

И все дружно уткнулись в тетради, записывать слова преподавателя. А в динамиках снова зазвучала музыка, перебиваемая какими-то голосами. Звуки были умеренной громкости, и не мешали слышать слова учителя, хотя сильно отвлекали из-за постоянной смены темы. Все уже поняли, что это часть теста.

— С комплексными числами можно совершать такие-же математические действия, как и с натуральными числами, — бодро продолжила преподавательница, — сложение, умножение, вычитание, и деление. Но, прежде чем разобраться в этих действиях, разберёмся с наглядным представлением комплексного числа — это очень помогает. Смотрим все сюда!

Из динамиков опять смех, теперь многоголосый, как в цирке, потом рёв какого-то животного, и снова человеческий голос, похожи на какой-то базарный разговор.

Кадеты подняли глаза на доску.

— Комплексное число можно представить в удобном геометрическом виде, — радостно сообщила учительница, и принялась чертить систему координат с вектором, исходящим из нулевой точки.

Динамики продолжали издеваться над нами, издавая то музыку, то разную человеческую речь, привлекающую внимание своим содержанием.

Потом, прохаживаясь вдоль своего чертежа, учительница подробно рассказывала, что здесь есть что, и периодически обращалась к аудитории:

— Это понятно? Не понятно, спрашивайте, потом ведь проверочная работа.

Кадеты неловко ежились. В голове была каша из комплексных чисел и песен в разных жанрах.

— Итак, мы видим, что отсюда получается тригонометрическая форма записи комплексного числа, — сделала вывод учительница из своих подробных объяснений, — и она имеет вид…

И на доске, под какие-то крики, звуки грозы, и голос футбольного комментатора, появилась тригонометрическая запись комплексного числа. Дальше учительница показывала, как выполнять математические действия с комплексными числами в тригонометрическом виде. Она говорила об этом столь складно — словно стихи читала, что выдавало в ней настоящего профессионала в математике. Наблюдая, как ловко выводится формула Муавра, можно было подумать, что это возможно сделать только под беспорядочные вопли динамиков.

— А теперь попробуем самостоятельно решить простенький пример, — сказала преподавательница тоном доброй сказочницы из детской телепередачи, — Запишите это, и решите…

Она написал на доске пример сложения в простом виде, и пример умножения в тригонометрическом виде разных комплексных чисел. Мы все принялись пытаться что-то делать в своих тетрадях, хотя в голову ничего не лезло. Преподавательница, покинув кафедру, не спеша поднялась к ученикам, и принялась прохаживаться между рядами, заглядывая в тетради. Она останавливалась возле некоторых, и что-то подсказывала. У иных что-то спрашивала, и те пытались что-то отвечать. Она оказалась возле меня и моей соседки, и склонилась над нашими тетрадями. Она указала пальцем на одну строчку в моей тетради:

— Вот здесь неправильно. Подумайте. Ещё раз посмотрите на доску.

Она заглянула в тетрадь моей соседки. У девочки она тоже нашла ошибку, и задала ей наводящий вопрос. Та, зажмурив глаза, с трудом ответила.

Наша учительница ещё долго ходила между рядов, пока не убедилась, что все кандидаты как-то справились с этим заданием. Она вернулась обратно к кафедре, и, заложив руки за спину, повернулась к аудитории.

— Вопросы есть, кадеты? — спросила она, — У нас осталось несколько минут, чтобы повторить. А ну-ка, кто скажет, что такое модуль комплексного числа? Вот вы, допустим!

И она указала, как мне показалось, на меня. Я начал медленно подниматься на ватных ногах, но, оказалось, она вызывала девушку, которая сидела на два ряда ниже. Я сразу успокоился и, вдруг, стал всё хорошо понимать. Девушка не смогла ответить на этот вопрос, а я, пробежав глазами по доске, вспомнил, что это такое — модуль комплексного числа. Может быть поднять руку и ответить? Но преподавательница уже сама объяснила это ещё раз.

Прозвенел звонок.

— Сразу приступаем к проверочной работе! — провозгласила преподавательница, — Двадцать пять минут!

Она закрыла створки доски, и на их обратных сторонах оказалось несколько примеров с комплексными числами в разных видах, и нам предстояло это решить. Напрасно мы надеялись, что динамики замолчат. Они продолжали звучать, постоянно меняя темы.

Опять прозвенел звонок — проверочная работа закончилась.

Учительница оторвалась от созерцания окна, и указала три раза:

— Вы, вы, и вы, кадет, — соберите со своих рядов все работы, и принесите мне. Да, да, и вы — повторила она мне, — вы же пытались встать отвечать. Ну, тогда соберите работы.

Я только молча кивнул. Моя соседка тут же протянула мне свою тетрадку. «Кадет Татьяна Ли» — прочитал я на обложке. Я собрал все тетради в своём ряду, и спустился к кафедре. Я вручил ей свою стопку тетрадей.

— Спасибо, кадет, — сказала она, скользнув взглядом по моему лицу, и вышла из аудитории.

После того в аудиторию сразу вошёл воспитатель, и объявил перерыв — один час. Мы все вышли в коридор.

— Ну и как? Кто что написал? — услышал я издевательский голосок Даши Акулиновой.

Потом я наткнулся взглядом на Женьку, и тот в ответ изобразил «улыбку» плечами — этакий пожим, означающий: ну и угораздило же нас. Я согласно кивнул, и, повернувшись, увидел Таню Ли, свою недавнюю соседку на уроке математики.

— Ну… решили? — спросил я её.

— Не знаю, — ответила она, — Первый раз учила эту тему.

— Вас ведь Татьяна зовут?

— Да. Просто Таня. Но Тани в математике не лучшие, чем… Вас как зовут?

— Ярослав.

— … чем Ярославы. Так что, хотя я и Таня, мне это никак не поможет лучше разбираться в этих хитрых числах.

— Просто я увидел имя на обложке тетради, — пояснил я.

Вдруг, маленькая ладошка похлопала меня сзади по плечу, и я снова услышал задорный голос Даши:

— Избранник! Ха-ха! Оруженосец!

Я не придумал что ответить, молча посмотрел на неё, заставив её саму замолчать, а потом сказал:

— На моём месте могли бы оказаться и Вы.

— Хм… Да, — согласилась Даша и снова засмеялась

— Идёмте на крыльцо… — спокойно предложила Таня Ли.

Все кадеты уже потихоньку потянулись наружу. Я, в итоге, ни к кому не присоединился, и остался сам по себе. До выхода я так и не дошёл, а остался созерцательно изучать большой панорамный стенд во входном зале учебки. На стене, над стендом, раскинулась длинная надпись аршинными буквами: «Через тернии — к звёздам»; а на самом стенде были представлены, собственно, сами эти «тернии» — учебные планы для всех курсов. Планы были начертаны в виде блок-схем, и потому наглядно было видно, что за чем мы будем постигать.

Прошло больше часа, я уже тоже выбрался на крыльцо учебного крыла (здесь все функциональные объекты назывались крыльями). Присев на одну из многочисленных скамеек у входа, я просто ждал. Наконец, громкоговоритель призвал нас всех в большую аудиторию.

Без всяких указаний почти все сели снова так, как нас садили на тестировании, и мы с Таней Ли снова оказались рядом.

Перед нами выступил главный психолог Кадетского Корпуса.

— Что такое, кандидаты? — спросил он, — Тест на обучаемость практически провален! Ваши работы уже проверены — это ужас! Но, кандидаты, не впадайте в панику. Этот тест не станет для вас препятствием для зачисления в кадеты, а будет вам уроком. Нет, не математики, а уроком того, что не только вы наблюдаете окружающую действительность, но и окружающая действительность может весьма агрессивно действовать на ваше сознание и ломать под себя ваши мысли и настроение, и происходить это будет весьма неожиданным образом. Область деятельности, в которую вы собираетесь войти, как раз изобилует такими неожиданными состояниями человека при решении сложных задач. Завтра будут объявлены выводы приёмной комиссии, и оглашён список зачисленных.

В столовую, на ужин, отправились строем, построившись в три отряда. Каждый отряд вёл воспитатель-наставник. Ходить строем мы толком ещё не умели, и наставники только напоминали держаться ровнее, дабы привыкали, для начала. В столовой я вспомнил, что ложку мне надо держать в левой руке, и вспомнил, что на уроке математики совершенно забыл, что я теперь левша. Надо постоянно помнить об этом, и учиться писать левой, и тренировать подпись Соколова. Подпись можно делать и правой рукой, для точности, ведь я уже придумал легенду, что был научен писать и правой рукой.

После отбоя я опять уснул не сразу. Теперь я думал о том, что погибшего Ярослава Соколова уже нашли, и опознали. Если это так, то сообщили об этом домой, в Омск. Значит, скоро из Омска должны позвонить в КК РОК, и сообщить, что будущий кадет Соколов погиб… Что тогда делать? Здесь ответят, что Соколов прибыл собственной персоной, а я должен буду говорить по телефону с его родителями. Меня сразу выдаст чужой голос. Хорошо, что я выбросил в лес телефон Ярослава. Может быть его и не опознают. Для родителей я останусь живым Ярославом, который просто потерял телефон. У меня было сложное чувство: я видел себя виноватым перед Ярославом, и в то же время я избавлял его родителей от горя утраты сына… если я смогу выдать себя за него. А если не смогу… А если и смогу, то всё равно это временно. Мне было страшно подумать об этом. Грядущего утра я ждал со страхом — мне казалось, что в этот день всё откроется, и меня ждёт провал…

Я так и не уснул ночью. Мой разум был занят борьбой с неизбежным, с тем, что мне казалось неизбежным.

День четвёртый

Я пробудился ото сна ещё до подъёма. А потом, ненадолго, снова провалился в сон. Вчерашняя тревога не оставила меня, и ныла где-то под желудком. Я даже не мог представить, как будет выглядеть моё разоблачение, и чем это обернётся. Я только представлял, как снова бегу по лесам и полям, прячась от всего… Наверное, к этому и надо готовиться.

Прозвучал сигнал подъёма. Мы уже знали, что в нашем распоряжении есть шесть минут после сигнала подъёма, чтобы появиться на плацу. И при этом постели должны быть приведены в порядок, а форма сидеть на нас должна по Уставу ладно и аккуратно. Я уложился в срок, причём с аккуратностью и точностью обречённого, словно на тот свет уже собрался. И побежал на плац. Я уже представлял себе эту сцену:

— … А вас, так называемый Соколов, я попрошу остаться! — говорит старший наставник, или командир корпуса, после построения.

Или, может быть, прямо во время построения:

— Соколов… или как вас там, выйти из строя! Фамилия! Имя! Отчество! И честно!

Не помню, как оказался во втором ряду, не знаю, с кем там рядом, и кто был впереди. Было всё равно…

— Товарищи кандидаты! — торжественно обратился комкорпуса, — Буду краток. По результатам проверки заключительного физического и психологического тестирования, приёмная комиссия приняла окончательное решение о принятии в ряды курсантов кадетского корпуса Российского Отряда Космонавтов следующих граждан… перечислять которых смысла нет, поскольку приняты все. Поздравляю! Пять секунд вам на радость, и продолжаем! Перекличка!

Перекличка для меня разделилась на «до», и «после». До — это до моего имени. Я услышал своё имя, и отозвался. После… После ничего не произошло. На меня даже не посмотрел старший наставник, и продолжил дальше называть имена. Я успокоился, понимая, впрочем, что это временно. Ещё целый день впереди. На протяжении этого дня ещё дойдёт весть, что Соколов-то ненастоящий!

А день грядущий нам готовил много работы. Называется этот день парко-хозяйственный, или просто ПХД. Это уборка и наведение порядка на территории КК. Николай Николаевич коротко объяснил нам, как здесь всегда организуется это дело. Группе товарищей курсантов назначается фронт работ. И один из этих товарищей курсантов назначается старшим и ответственным за результат работы всей группы.

Вспоминая идеальный порядок и чистоту, которые наблюдались вокруг, я не мог понять, что здесь ещё надо делать лучше лучшего. Но старший наставник всё объяснил. Существует наведение порядка, и существует поддержание порядка. Например, покраска старого забора — это наведение порядка, а такая же покраска того-же забора ещё раз — это поддержание порядка. И работы ничуть не меньше. Итак, как я понял, нам предстоит всю эту окружающую чистоту и блеск ещё раз помыть и начистить. Но когда Николай Николаевич начал оглашать наряды, оказалось, что не только мыть и чистить надо. Среди всяких работ была разбивка новой клумбы между учебным крылом и лабораториями, и там предстоит копать нетронутую целину. Кроме этого, у первого ПХД новых курсантов существует ещё и торжественная часть! Это посадка деревьев вдоль дороги снаружи, ведущей к воротам КК РОК. Каждый курсант садит одно именное дерево. С этого и начнём, а сейчас сразу — распределение нарядов.

Я попал в группу из шести человек — кроме меня, три парня и две девушки, и группа будет заниматься — да! — той самой новой клумбой. А старшим будет… Нет, Николай Николаевич не задумывался, хмуря бровь; это было, видимо, решено заранее, и он сказал сразу — старшим будет Соколов Ярослав! Вот так. Значит, они ещё не узнали, что я не Соколов. Даже командовать назначили.

В этом трудовом отряде я не знал никого, и нам предстояло познакомится. Видимо, в этом и суть — перезнакомить всех друг с другом во время работы.

По команде «Разойдись!» все разбрелись по своим маленьким отрядам, и ко мне стянулись все пять назначенных человек.

— Ну, что… космонавты, — сказал я, стараясь говорить, как можно решительнее, — Меня зовут Ярослав.

И я замолчал, ожидая представления других. На их именных нашивках были только фамилии с инициалами имён. Первыми представились парни: Иван, Виталий и Марлен. Высокая черноволосая девушка носила имя Марина, а другая — низкорослая, лёгкая шатенка, была Настей.

— Ну, что… космонавты, идём за инструментом?

— Эй, командир, — нервно сказала Марина, — ты командовать хоть умеешь? Что это за вопросы: идём за инструментом? Приказал: Идём за инструментом!

Выпад Марины меня несколько ошарашил. Мой неокрепший авторитет начинают пилить в зародыше. И я заметил, что все девушки здесь какие-то резкие. Ну, почти все. Таня, не умеющая плавать, и Даша, которая сама инициативно знакомилась со мной — они такие, а теперь вот ещё эта Марина по фамилии Сереброва. Ну, впрочем, в космонавты пойдёт не всякая девушка, надо иметь определённый пробивной характер, отсюда и такая селекция прекрасного пола в кадетском корпусе. А Марине надо что-то ответить.

— Это и подразумевается, — сдержано ответил я, нейтрально глядя на её правое ухо, лишь бы не в глаза, — Некоторые вопросы можно решать коллективно…, например, сначала обсудить работу, а потом пойти за инструментом… А можно и наоборот… Но если кто-то не любит думать, и ждёт готовые решения, то тогда — идём за инструментом! — окончательно решил я, надеясь на прекращение пререканий.

Но я чувствовал, что нужно что-то добавить.

— Хотя, не думать удобно, — сказал я, — Отвечать тогда ни за что не надо.

И мы зашагали в сторону техотдела МТО. Я прямо спиной чувствовал, как Марина, идущая за мной, пытается родить какой-то ответ. Но ответом мне было молчание, и я не стал дальше провоцировать Марину, и шёл дальше, не оборачиваясь.

В техотделе мы получили лопаты, грабли, тачку, перчатки, и 10-метровую рулетку — всё под мою подпись от Соколова.

Затем мы добрались до места будущей клумбы.

Обойдя место вокруг, и сверившись с выданным мне чертежом, я нашёл, что место клумбы не очень ровно. Несколько земляных бугров портило плоскость земли в этом месте. Первым делом нам предстояло срыть лишнее. Этим мы и занялись. Все работали лопатами на равных, но тачку с землёй вывозили только парни. Плоскость размеченного круга будущей клумбы становилась всё ровнее. А потом мы начали возить тачкой кирпичи из двора хозблока, чтобы сложить из них бордюр клумбы. Обычный народный зубчатый бордюр, из кирпичей, вкопанных в землю под углом, внакладку друг на друга. Потом, мы с Иваном, взяв тачку, отправились за чернозёмом, который был горой выгружен из самосвала у восточных ворот КК. Все остальные остались строить круговой бордюр по сделанной разметке.

Мы привезли очередную тачку чернозёма, в этот раз её толкал я. Я выгрузил землю в уже образованный кирпичный полукруг…

— Кадет Соколов! — раздалось за моей спиной.

Я оглянулся.

В пяти шагах от меня стояли три человека. Три. Моё сердце сделало судорожный глоток крови…

— Кадет Соколов, ваши товарищи знают дальнейший план работ? — спросил Николай Николаевич, который был одним из троих. Двое других были неизвестными мне молодыми мужчинами в незнакомой форме.

Всё… Вот и пришли за мной…

— Да, знают, — ответил я, стараясь сохранять голос спокойным.

— Тогда пусть продолжают. А вы, Соколов, пойдёмте с нами.

— Куда? — непроизвольно спросил я.

— С нами, — просто ответил, Николай Николаевич, — поможете нам.

Сердце сделало слишком большой глоток крови, и чуть не захлебнулось.

Не впадать в панику. Бежать надо неожиданно, когда они этого не будут ожидать, тогда можно будет взять какую-то фору… Я уже думаю, как буду бежать!

Куда!?

Не знаю, лишь бы бежать! Но не прямо отсюда… Они все смотрят на меня. Бежать надо, когда они не будут смотреть. Они словно вяжут меня своими перекрёстными взглядами. Но они и не перестанут на меня смотреть, я ведь преступник…

Я оставил тачку, и подошёл к ним. Когда я оказался между ними, они повернулись в сторону площади, и мы все пошли. Старший Наставник прямо возле меня, справа, а двое мужчин в форме, слева и справа от меня, на некотором удалении. Почему меня просто не схватили? Ведь меня могут подозревать, ни больше ни меньше, в убийстве Ярослава Соколова. Не хотят брать на глазах у других курсантов?

Я не оглядываюсь, но не слышу за своей спиной ни звука. Значит, мои бывшие напарники сейчас молча смотрят нам в след.

Мы идём к площади. Спину изнутри тихо леденит тот же страх, который недавно гнал меня, неизвестно откуда, по дороге, на которой погиб Соколов… Это место стало моим укрытием, здесь я был недосягаем… знать бы, для кого или чего недосягаем… а теперь я чувствовал, что теряю это. Меня заберут отсюда, и я пропаду. Меня не пугает вопрос, куда меня заберут — хоть в самую ужасную тюрьму. Главное и страшное — меня заберут отсюда, из этого места, из кадетского корпуса РОК. Они, конечно, не догадываются об этой угрозе для меня. И я ничего вразумительного не смогу им рассказать. Я верю, что когда-то всё узнаю… Но теперь я могу просто не дожить до этого.

В эти минуты моя жизнь входит в узкое «бутылочное горлышко» — мой выбор шансов резко сузился до двух вариантов: или бежать, или пытаться что-то рассказать этим людям, в чьих руках я сейчас нахожусь.

Рассказать… Как я смогу им объяснить, что я забыт сам собой, и потому мой ментальный след отсутствует в мире, но неведомый преследователь всё равно ищет меня по следу физическому, и провоцирует меня на излучения страха, что бы я стал для него видимым. Такой рассказ сочтут за бред. Я сам, лишь гадательно, всё это недавно понял.

Бежать… Я, хотя бы, стану свободен, и… И снова буду так же мчаться через мир, стремясь только к одному: не оставаться на месте. Ты помнишь, в каком состоянии ты добрался до КК после двух суток (или больше?) такого бега? Помню…

И всё же — бежать! Это было очень сильное и непреодолимое побуждение. Стараясь не вертеть головой, я осматривался, одними глазами, как мог, прикидывая, с какого места и куда я рвану. Кратчайший путь к забору… Нет, отсюда везде далеко получается. Напрямую к забору нельзя. Сразу надо скрыться от них на территории Корпуса. А потом быстро пробираться к забору, только не на виду. Тогда они не будут знать, в каком месте я преодолел забор.

Мы обходим площадь по краю. До массива подстриженных кустов метров пятнадцать… Нырнуть в кусты, и рвануть к стадиону… Там за трибунами забор… Да, но там забор непреодолимой высоты! Я просто вспомнил это наглядно.

А ведь сейчас никто из них не смотрит на меня. Если бы я сейчас бросился бежать, они бы упустили треть секунды времени на запоздалом реагировании.

А мы уже миновали площадь, и я сцепил зубы от досады. Куда ещё?

Я вижу пожарную лестницу на стене здания, к которому мы приближаемся. Лестница начинается в двух метрах от земли, и я легко допрыгну до неё. Потом взберусь на крышу — три этажа. С другого конца крыша переходит в уровень два этажа — можно спрыгнуть туда, а дальше здание почти достигает забора, и на него можно будет соскочить с крыши. Последний этот момент я не смог себе уверенно представить — прыгнуть с высоты двух этажей на забор. У меня хорошая физическая форма, но не на уровне спортивного гимнаста.

А впереди уже показался КПП. Ворота закрыты. Дверь КПП тоже.

Всё! Последний шанс! Когда подойдём ближе, я разгонюсь, и перемахну через забор, с другого края ворот от помещения КПП. Они сразу ничего не сообразят. Закрытые ворота они быстро не откроют. Свои закрытые двери дежурные по КПП тоже откроют не сию минуту. У меня может быть несколько секунд времени, что бы умчаться далеко…

А меня ведут прямо к воротам. Что бы это значило? Понятно уже, что задерживать будут внутри КПП…

Мы уже близко. Я прикинул все дистанции, и почти каждый шаг… И не только каждый свой шаг, но и шаги моих преследователей. По моей оценке, они будут отставать от меня только шага на полтора — всегда, до самого забора. Если они не окажутся быстрее… И только после преодоления забора я смогу сразу оторваться от них. А до забора… Я чувствую, как меня опять толкает в спину страх, но это уже страх быть схваченным при неудачной попытке. Я вдруг обнаруживаю, что неудачная попытка меня страшит больше, чем грядущий арест! Ты что, совсем дурак, Соколов, или как там тебя!? И я, напрягшись всем телом, приготовился взвиться, как отпущенная пружина. В последний момент я увидел возможность сделать подсечку под колено парню слева, он тогда упадёт, одним преследователем станет меньше, все отвлекутся на него, я выгадаю секунду…

— Ярослав, — вдруг обратился Николай Николаевич, — Вы сейчас с ребятами будете щит поднимать. Мы тут самых дюжих собираем. Поднимите, что бы стоял в трубах, а сварщики уже доделают сами.

И тут я увидел этот щит, размером метров пять на четыре, лежащий на земле, у забора, почти у того места, где я собирался перепрыгивать. Щит имел две ноги-стойки из металлических труб, на которых он должен будет стоять. На щите был нарисован открытый космос, с россыпью звёзд, эмблема КК РОК, и красивая надпись: «Добро пожаловать в Российский Отряд Космонавтов! Кадетский Корпус Отряда — дверь во Вселенную».

Я стоял в ступоре, рассматривая щит. Меня не арестовали?

Потом подошли ещё несколько парней с разных курсов. Те двое, в незнакомой форме, оказались кадетами пятого курса.

Я выдохнул, и обмяк…

Меня так попустило, что я потом не мог толком приложиться к одному из двух канатов, которые мы тянули, поднимая щит в вертикальное положение. Хорошо, что нас собралось 12 человек, и никто не заметил, что я слаб, как девочка. Правда, под конец, я уже взбодрился, и принял участие в общем последнем рывке, который окончательно установил щит на стойках, вставленных во вкопанные в землю трубы.

Так что-же, меня не раскрыли?!

Каким образом они до сих пор не знают, что я не Соколов? Прошло уже четыре дня! Не может быть, чтобы разбившуюся машину до сих пор не нашли на дороге!

Потом мы ещё тянули канаты туда-сюда по команде сварщиков, чтобы поймать строго вертикальное положение.

— Кадеты, свободны! Всем спасибо! Разойтись по своим задачам! — наконец приказал старший наставник, — Соколов! Не смотрите на электросварку! Вы что, не знаете, что так нельзя?

— Есть… — ответил я, и направился к своей клумбе.

Чем дальше, тем бодрее я шёл. Робкая радость разрасталась и крепла — меня не раскрыли! Не знаю, что меня убедило в том, что больше мне не угрожает раскрытие, но я был уверен, что сегодняшний день был решающим, и если меня не взяли сегодня, то уже и не возьмут. Хотя с этим можно поспорить, и я это понимал. Арест можно ожидать и завтра и послезавтра. Разбитая машина с двумя погибшими — это чрезмерно заметное событие, и трудно быть убеждённым, что это никак не аукнется. Но я был убеждён в этом, словно я просто знал это. Нет, я не думал, что погибшего парня не нашли. Его нашли гарантировано, и уже давно. И его опознали, видимо, как кого-то другого. Отсутствие документов, конечно, выглядело странным. Но таксист уже ничего не расскажет, а какие-то неведомые обстоятельства удачно выдали погибшего Соколова за другого пропавшего человека. Проблемы начнутся в двух случаях: когда этот пропавший, за которого приняли Соколова, вдруг сам явится живой, и когда в КК РОК позвонят, или приедут Соколовы-родители. В первом случае проблема не велика — погибший всё равно остаётся неопознанным. А вот в случае контакта с родителями, всё зависит от срока давности. Чем позже родители выйдут на контакт с сыном, тем легче выдать себя за него. Заметное отличие от настоящего Ярослава можно выдать за возрастные изменения и влияние суровой новой жизни — меняются привычки, характер, голос, взгляд, мышление, словарный запас… Мама, папа, я теперь другой. Главное — у родителей остался сын. Да, это теперь моя миссия: оставить родителям сына. Даже не заменить, а оставить!

Я обязан! Обязан стать полноценным Ярославом Соколовым!

А ведь родители уже очень скоро могут поинтересоваться жизнью сына на новом месте. Да и наверняка они уже звонили ему, но я ведь выбросил телефон. Они могут волноваться, и скоро позвонят командиру корпуса. И мне, всё же, придётся говорить с ними по телефону. Я даже не знаю, какой голос был у Соколова. Мы похожи внешне, но наши голоса могут сильно отличаться. Надо действовать на опережение, и самому направлять события, а не ждать неожиданностей.

Надо дать знать Соколовым-родителям, что я потерял телефон, и это вся моя беда, а в остальном всё хорошо. Если попросить командиров, то они просто наберут номер матери или отца, и предоставят мне говорить лично, но вот это и нежелательно. Надо найти способ отправить текстовое сообщение.

Я добрался до своей клумбы, и обнаружил, что за время моего отсутствия, работа сдвинулась чуть больше, чем на одну тачку земли, и полтора кирпича в бордюре. Будущие космонавты откровенно сачковали. Я подозреваю, что причиной тому было тлетворное влияние Марины, которая стояла, оперев согнутую ногу на тачку, в которой лежал десяток силикатных кирпичей. Марина стояла в такой позе неспроста. Во-первых, так она не давала эксплуатировать тачку, во-вторых, это была поза оратора, так как она что-то рассказывала. А все остальные бойцы маленького стройотряда расположились полукругом, и расслабленно внимали неформальному лидеру.

Когда я подошёл, Марина прекратила свою речь, делано вытерла несуществующий пот со лба, и скромно сказала:

— Товарищ начальник, нам бы перекур.

У меня была куча оригинальных слов и фраз, чтобы описать происходящее, и припечатать глаголом так, что язык не повернётся ответить, но я был озадачен другой целью — устроить безопасный сеанс связи с родителями Соколова, а для этого мне нужна будет помощь общества однокурсников, и, самое главное, союзнические отношения с ними. А полезны здесь могут оказаться самые неожиданные люди. Конечно я могу попросить устроить связь у надёжных товарищей по кубрику — у Олега и Женьки, но мне не терпелось начать решать этот вопрос сейчас. Полчаса назад судьба подарила мне избавление, и надо идти ей на встречу. Так что конфликт мне ни к чему.

Я окинул взглядом «фронт работ».

— Это мне бы перекур, — сказал я, — так что… покурите за меня.

С этими словами я взял лопату, и призывно качнул Марине головой. Она поняла, и пошла ко мне. Я при этом отошёл подальше от всех, и принялся прокапывать заглубление под кирпичи в бордюр.

— Марина… У тебя есть телефон?

— Есть, — ответила она осторожно.

Ну, что ж, я так и знал, что телефоны, конечно, здесь водятся. Один сдают интенданту, а другой оставляют при себе

— А у меня нет. Я его потерял пять дней назад, на гражданке. Так получилось. Мне надо отправить сообщение, родителям. О том, что я добрался. Хоть это они-то должны знать.

— Ну, конечно… — негромко ответила Марина, — Но только командиры сами сразу же сообщают родственникам о прибытии кадета в корпус, потому что они забирают телефоны. Ты не знал? Телефоны дают на два часа по выходным. А, ну да, у тебя же уже не было телефона, забирать было нечего, вопросы не задавались, и тебе не сказали. Твоим предкам уже сообщили тоже, не сомневайся.

— Не знал… Я прибыл совсем поздно, и мне такие подробности уже не сообщали. Ладно, но они не знают, что я остался без телефона, будут звонить, а ответа нет. Мне надо написать им, что потерялся телефон, а не я.

— У меня телефон не с собой… — доверительно сказала Марина.

— Это понятно, — ответил я, — не стоит таскать при себе неразрешённый Правилами распорядка телефон.

— Вот-вот, — согласилась Марина.

— Так… когда можно?

— Мммм… — девушка задумалась, — А давай в библиотеке? В два часа личного времени перед отбоем. Место, конечно не особо романтичное… Хм… — сразу смутилась она, — То есть… Ну, в общем, там спокойно и безлюдно. Или… Нет, давай завтра, я придумаю, где…

— Марина, извини, конечно, тебе решать, телефон твой, но… Можно сегодня? Мне надо… сегодня. Дело не в том, что я телефон потерял, а… Ты что-то за это хочешь?

Мне почему-то очень не хотелось ей врать. А сказать правду я совершенно не мог.

— Да что с тебя хотеть? — удивилась Марина, — Да я понимаю, ты в этот день, наверное, что-то был должен.

Вот, умница девочка! Отличная подсказка!

— Да, — кивнул я, — да, Марина, я пообещал родителям, что в этот день позвоню одному человеку — это важно! — он ждёт моего звонка, и родители за меня ручались. Но, вот, я не смогу это сделать — его номер только в памяти телефона, а не в моей. Я не догадался его записать. Это моя оплошность. И я подведу родителей, если не позвоню. Я уже их почти подвёл. Они должны знать, что я не позвонил, и тогда есть ещё возможность исправить эту некрасивую ситуацию, хотя бы вовремя извинившись.

— Угу, — кивнула девушка, — Ладно. Тогда… Библиотека, или… стадион. Есть ещё запасные места, но их я пока называть не буду. Ну, так где?

— Стадион, — выбрал я.

— Хорошо. После работы.

— Идёт. Спасибо, Марина!

Дальше работа пошла быстро. Парни и девушки бросили сачковать, и клумба начала быстро обретать свою форму. Они увидели, что попытка бодаться с начальником не приводит к развлекательным результатам: конфликт не завязывается, начальник не обижается, а сам игнорит бунтарей, и, плюнув на них, решает личные вопросы. Скучно, гусары…

Клумба была готова. Отличный жирный чернозём был располосован граблями. Осталось только цветы посадить, но заниматься этим будем уже не мы. Я нашёл Николая Николаевича где-то возле площади, и доложил о готовности клумбы. Старший наставник явился туда минут через десять, и принял работу. Наши труды были оценены на твёрдую четвёрку, учитывая, что мы, по мнению старшего наставника, лучше бы и не сделали. Одним словом — молодцы. После этого нам было приказано явиться на площадь, и ожидать общий сбор.

Постепенно на плац стягивались прочие кадеты, выполнившие другие работы в других частях Корпуса. Я увидел Женьку и Олега.

— Эй, парни! –окликнул я их, — а вы что делали?

— Сметали старые листья с крыши спортзала, — ответил Олег.

— Прямо на крашенные скамейки! — услышал я сердитый ор Даши Акулиновой.

— Ну мы же не можем заставить ветер дуть в другую сторону! — яростно ответил Женька.

Я осмотрелся в поисках других знакомых. Вот Таня Ли. А вот другая Таня.

Прозвучала команда, и мы построились. Старший наставник и командир корпуса подвели итоги ПХД, проще говоря, субботника, и сделали вывод, что курсанты потрудились на славу.

— Не успели ещё испортиться… — обмолвился командир Корпуса, по-своему объясняя причину успеха.

Нам был предоставлен час отдыха за труды праведные. Я направился к Марине, делая вид, что просто иду мимо.

— Марина…

— Давай, на стадион. Мне надо пойти, и забрать.

— Понял…

Я пришёл на стадион, и сел на трибуне, повыше, в пятом ряду. Хорошо, что здесь никого нет — никому не придёт в голову заниматься физкультурой после физической работы.

Я задумался. Какую отсрочку дала мне сегодня судьба? День? Ночь? Час? Или пять минут? Может быть, уже через минуту, Соколовы получат некое известие о своём сыне. И пока я жду Марину с телефоном, уже звонит телефон у командира Корпуса.

Ну где же Марина!? Всё-таки, наивно было бы думать, что погибшего Соколова не нашли. Нашли, конечно, и дальше что-то будет. Но, пока ещё я в силах как-то повлиять на это. Мне нужно только время, опережающее события время. Конечно, у страха глаза велики, и я сейчас жду, что за мной снова придут. Днём просто не успели. Ну, где-же ты, Марина!? Я уже встал, чтобы идти ей на встречу. Куда на встречу? Я же не знаю, куда она ушла за своим секретным телефоном.

А вот и она!

Марина быстро взошла ко мне в пятый ряд, и села возле меня.

— Что это ты, как на иголках? — спросила она, — Иду, смотрю: прыгаешь по трибуне.

— Да, ничего, — махнул я рукой, — Не сидится… Как увижу стадион, так сразу ноги мячик гонять начинают, — отшутился я.

— Футбол любишь?

— Ну, уважаю. И побегать с мячом люблю.

— Вот как! А я тоже футбол люблю. Играть.

— Играть? — удивился я.

— Да, играть, — просто ответила Мариина.

И она, осторожно, не глядя, достала из кармана маленький телефон с сенсорным экраном.

— На, — она положила мне его на колено, — Давай, быстрее, а я за входом посмотрю, что бы никто не появился.

— Ага!

Телефоны Соколовых, отца и матери, я догадался выписать из анкеты себе в блокнот ещё когда оформлялся в Корпус. Я набрал сообщение для мамы:

Мама, я потерял телефон в дороге. Звонить по выходным пока не смогу. Не надо звонить через командиров, они очень заняты. Я сам позвоню, когда будет возможность. У меня всё в порядке, устроился. Ярослав.

И я отправил сообщение.

Сообщение доставлено.

Всё!

— Марина, спасибо! — сказал я, и переложил телефон ей на колено.

Руку я убрал не сразу, дожидаясь, пока она возьмёт телефон.

— Что!? — насторожилась она, и её колено напряглось под моей рукой.

— Да телефон возьми, а то упадёт.

— А, ну да…

Она выхватила телефон из-под моей ладони, и сразу спрятала в карман.

— Спасибо! — ещё раз повторил я, — Если придёт ответ, пожалуйста, просто скажи мне, что там. И всё.

— А если что-то очень личное?

— Ты же всё равно это увидишь, — ответил я.

— Ладно, — кивнула она.

Мы встали.

— Ты куда сейчас? — спросил я, — В смысле, может нам по пути…

— Да куда — в столовую, уже время.

— А, ну, да…

— Так что, пошли, — кивнула Марина.

Мы спустились с трибуны.

— Только, вот, Ярослав, — начала она, — ты не удивляйся, если сейчас на тебя некоторые начнут головы сворачивать. Просто не обращай внимания.

— Не понял? — удивился я.

— Понимаешь, мы с девчонками, ещё с самого начала, как приехали, поспорили, кто из нас здесь первая на свиданку пойдёт. Ну, так вот, я только что этот спор выиграла. Ладно? Только ты не думай чего в отношении меня… или себя… Просто, я тебе телефон, а ты мне — победу в споре.

Я молча кивнул. А потом добавил:

— Мне это не трудно. Но тогда настоящее первое свидание, получается, будет у кого-то другого, только настоящего победителя уже не узнают.

— Не узнают! — хохотнула Марина, — Ну и что с того? Главное, что она будет по-настоящему счастлива.

— А не как ты сейчас, — уточнил я.

— Да, не как я сейчас, — согласилась Марина, — зато пари выиграла.

— На что ставили? — спросил я.

— Это секрет, — просто ответила Марина.

— Ладно, спасибо за телефон! Выручила.

Мы вышли из стадиона, и направились в столовую.

В столовой я не стал приглядываться, действительно ли кто-то наблюдает за мной. Марина, взяв свою порцию на раздаче, села со мной, и завела непринуждённую беседу об условиях проживания в общежитии. Я беседу поддержал, отрабатывая аренду телефона. Это было не сложно. Марина умела плавно перескакивать с предмета на предмет, как это умеют девушки (откуда я это знаю? Может, просто так думаю?), и мне не надо было напрягаться, как продолжать беседу.

— … а как в душевой регулировать горячую и холодную воду, ты научился? — закончила она вопросом начало новой темы.

— В смысле?

— Ну я же говорю: кипяток из горячего крана начинаешь разбавлять холодной, но тогда горячая вода постепенно вообще прекращается, и остаётся одна холодная. Надо так правильно открыть холодную, что бы она не перебила горячую. Это почти невозможно!

— Хм. А ты не пробовала наоборот? — спросил я.

— То есть?

— Сначала открыть холодную, а потом добавлять горячую.

— Ну, нет, не пробовала.

— Попробуй.

— Неохота лезть сразу под холодную воду. Но и в кипятке вариться тоже не радость. В общем, меня эти краны бесят!

Она мне нравилась в таком сердитом виде.

— Марина, — ответил я, — Ручная стыковка космических кораблей с помощью манипуляторов ориентации, это то же самое, что ловить воду двумя кранами горячей и холодной воды.

Хм… А это я откуда знаю?

— Ярик, нам ещё очень далеко до ручной стыковки космических кораблей.

— Вот и надо начинать сейчас, — возразил я, — Вот тебе два манипулятора вертикали и горизонтали — два крана: горячая и холодная. Тренируйся!

— Так ты умеешь настраивать воду, или нет? — рассердилась Марина.

— Умею, — соврал я, — Хочешь, тебе настрою? Скажешь, когда пойдёшь в душ.

— Скажу! — ответила Марина, таким тоном, каким ребёнку обещают купить обезьянку, не собираясь это делать, лишь бы не плакал.

Поужинавшие кадеты уже потянулись на раздачу, возвращать подносы с пустой посудой. Кажется, мимо нас, очень близко и медленно, прошли несколько девушек. Наверное, оценивают Маринкину победу. Сейчас мы уйдём, и я уже буду ничего не должен. Не хочу я вот так, на показ. Но, вот теперь, кое-какие «лавры» на мне теперь лежат: пятно первого. Я теперь навеки останусь почётным первым. Хоть и не единственным, но зато первым. В девчачьем споре. Ну и ладно… Мне очень нужен был телефон.

Короткий разговор, не помню о чём, с моими товарищами по комнате, и я уже лежал в кровати. Груз прожитого дня, медленно и с грохотом, отваливался от меня кусками, как растрескавшийся бетон, сменяясь расслаблением.

Умом я снова понимал, что прийти за мной могут и завтра, и в любой другой день, но внутренний камертон, настроенный на вибрацию опасности, молчал. Я вспомнил, как он звенел сегодня с утра, а теперь молчал. Так, неужели, опасность была, но миновала? Что же меня избавило от неё? Может быть меня всё же проверяли сегодня, испугаюсь я или нет, не выдам ли себя чем-нибудь. Если бы я побежал… Они ждали, видимо, что я побегу раньше, почти сразу. А когда я, наконец, решил бежать, они решили, что уже хватит. Если меня проверяли, значит есть подозрения в отношении меня. Но меня отпустили, можно так сказать. Значит у них есть и другая версия в отношении погибшего — что он не Ярослав Соколов. Да, а почему бы и нет? И сегодня они убедились, что я — настоящий Соколов.

Да, настоящий. А что, я дал всем Соколова, которого они хотели. Кадетский корпус не остался без одного кадета, родители не остались без сына. Правда, я сам у кого-то потерялся, но это уже не важно… Похвалив себя, я снова занялся самоосмыслением. Итак, сегодня я, как всегда, ещё немного изучил свою загадочную личность. Я нашёл, что сносно знаком с историей страны, а мой уровень образовательных знаний вполне подобен уровню знаний моих предполагаемых ровесников. Это значит, что я получал образование и рос в таких же условиях, что и все они. Что касается ручной стыковки космического корабля, то в моей памяти не возникало никакой картинки по этому поводу, это была просто безликая и поверхностная информация. Она всплыла в голове только тогда, когда понадобилось с чем-то сравнить кропотливую регулировку смесителя горячей и холодной воды. И я сделал вывод: больше практических задач — больше памяти откроется во мне. Но… Но я помнил и чувствовал, что моя память — мой враг, точнее, пособник моего врага. Всё, что я вспомню, придёт за мной. Чем больше я вспомню, тем виднее я буду. Нет, мне нельзя ничего помнить! Может быть я ошибаюсь, и всё не так, но цена проверки может быть необратимо высока. Память мне заменили чувства из прошлого. Чувство опасности было самым сильным из них. Все прочие чувства были бледны и невыразительны, но они были, отражаясь в текущей реальности в свойствах моей личности. Я обнаружил, что мне могут нравиться девушки, я могу обижаться и злиться, могу радоваться и шутить. Значит, всё это было присуще мне в ТОЙ части жизни, и я имею опыт этих чувств.

И хотя я запретил себе пытаться копаться в запечатанной семью печатями памяти, моей силы воли не хватало, на то, чтобы сдержать свой разум. Мозг — самый неуправляемый орган. Ураган мыслей бушует в голове совершенно по своему произволу, и я ничего не мог поделать с непреодолимым желанием вспоминать. Просто запретить «Нельзя!» не получалось. Чтобы выполнить такую команду, надо было вообще перестать думать. Но я не умею входить в нирвану, и полностью прекращать мыслительный процесс. Мозг всегда думает. И мысли настойчиво лезут куда не надо. А не надо ТУДА, в прошлое.

И вот опять… Мои знания, образовательные, и прочие — это ключ к моей жизнедеятельности в прошлом. Всякие знания не являются врождёнными, они приобретаются в процессе жизненных событий. По знаниям можно отследить свой жизненный путь. Пока мои знания говорили мне о том, что я жил раньше такой же жизнью, как и все мои ровесники (а они были ровесниками). Школа… Семья… Друзья… Свои проблемы, свойственные возрасту… Наверное, как-то так.

Но, не совсем так. В анкете были указаны данные Соколовых-родителей — даты и места рождения, но место проживания было указано В/Ч 74723980. Даже без указания региона. А моё личное место проживания было указано как город Омск. А теперь интересная деталь: я не знал, что такое В/Ч. А ведь эти буквы означают «воинская часть» — это я выяснил сегодня, хитрым образом спросив у парней, с которыми мы делали клумбу. (Ты не знаешь, что может значить ВЧ? — Это где? — На карте, рассматривал в библиотеке какую-то карту. Думал, высокие частоты… но, при чём тут высокие частоты… Что ещё может значить ВЧ? — Ну, не знаю… Воинская часть… — А, да, может быть. — А номер есть? у воинских частей свои номера — Точно, там же цифры!). Итак, родители у Соколова военные, живут в воинской части. Подозреваю, что так просто я не узнаю, где географически находится этот номер.

А завтра… Что будет завтра? Ну, в общем и целом, всё решает распорядок дня. Но, я же не об этом. Что мне предпринять, чтобы найти себя. Я очень хочу найти себя. И боюсь этого. Я не знаю, какого себя я найду. Так зачем искать? Я что-то ТАМ оставил. То, от чего убегал? Это сильнее меня, а мне нельзя просто так погибнуть — от храбрости, для славы, так сказать. Потому, что я должен вернуться. Я не знаю, зачем и к кому, я просто это понимаю. А что, мне здесь плохо? Так ведь и не плохо… Но… Что, но? Но, я же должен буду когда-то вернуться! Когда, при каком условии? Когда… вспомню. Когда мне будет не страшно вспомнить, когда я смогу стать видимым своей памятью, и встретиться с тем, что преследовало меня. Значит… Значит, завтра я буду по-прежнему ничего не знать и не понимать. Кажется, это место надёжно хранит меня от моих-же воспоминаний. Нет, не место, а та личность, жизнь которой я принял на себя, а место — это следствие. Ведь Соколов должен был оказаться в Кадетском Корпусе Российского Отряда Космонавтов, вот я и здесь. Завтра просто живи.

3. Точки отсчёта

Я не мог уснуть до полуночи, и когда я осознал, что уже наступил пятый день моего пребывания в этом месте, я тихо покинул постель. Не спать, так не спать.

Мои товарищи по комнате тихо сопели, каждый своим голосом: Олег монотонным басом, а Женька с шорохом выдыхал воздух в подушку. Осторожно одевшись, я выскользнул из комнаты. Мысленно я уже нарисовал себе маршрут следования. Здесь недалеко спасательная пожарная лестничная клетка. Днём со двора я приметил, что на верхнем этаже есть открытая площадка. Мне надо подняться на два этажа выше. Я бесшумно пробрался к пожарному выходу, и вышел на лестницу. По ней я поднялся на верх, и оказался под открытым звёздным небом. Я поднял лицо к звёздам, и замер.

Как красиво, слов нет! Я смотрел бездумно, не пытаясь это осознавать. Я знал: начни думать, и мысль уйдёт не туда. И я заставлял себя: Не думать, не думать! Люди сходят с ума от того, что думают. Вот, животные не бывают сумасшедшими. И что можно думать об этом всём, что я сейчас вижу над собой… нет, вокруг себя? Космос, он вокруг, мы в космосе… Что можно думать о том, что было ещё до того, как появилась человеческая мысль? Ничего нельзя об этом думать, надо просто впустить это в себя. Впустить эту громадность, эту безразмерность, чтобы чувствовать себя бездонным перед страхами и тревогами, которые потонут во мне, огромном, и растворятся.

Этот космос надо мной, он видел меня с рождения. Он знает, где я был с первых минут моей жизни; он знает, где я был пять дней назад, и шесть дней, и семь… Нет, об этом не надо! Я не хочу увидеть это там, в звёздном небе. Я не хочу знать прошлое. Этому не пришло время… Я здесь и сейчас. А небо… Вот в небе я и вижу прошлое. Эта мысль словно пришла ко мне оттуда, куда я смотрел. Я вспомнил, что свет от звёзд идёт к нам тысячи и миллионы лет. Свет самой ближней звезды — не помню её названия — доходит до нас за четыре года. И то, что я вижу сейчас над собой — это прошлое тех звёзд. Я вижу то, что было миллионы лет назад. Я вижу их прошлое. А мы сами, здесь, на Земле, сейчас будущее для этих звёзд. Там нас увидят через другие миллионы лет. Мы, я — из будущего! Время — как лента — имеет два конца, во всяком случае, столько сторон времени доступно человеческому мышлению. Эта мысль захватила меня. Точка отсчёта. Всё дело в точке отсчёта! Если смотреть оттуда — то я нахожусь в будущем. Где-то там ещё не знают, что будет в будущем, а я знаю, потому что я в нём. Мой парадокс в том, что я, находясь в будущем, не знаю, что было в прошлом. Точка отсчёта! Ведь моё положение можно увидеть и по-другому. Я думал, что убегаю от чего-то, что было в прошлом. Но, на самом деле, там, в прошлом, ничего страшного могло и не быть. Страшное может быть впереди, в будущем, и я бежал туда, в чём и была причина моего страха. Но, каким-то образом мне удалось вернуться в сознание, и мой бег к неизбежному прекратился, и я смог укрыться в кадетском корпусе Отряда Космонавтов. Может быть, я просто отсрочил пришествие своего будущего.

Я перевёл дух и как бы перезагрузил мысль. Я зажмурил глаза, сильно сжав веки… У меня две жизни: моя, и Ярослава Соколова. Я понимаю, что приняв жизнь Ярослава, я не избавлен и от своей собственной судьбы. Что-то ещё будет от пересечения этих двух жизней.

Я открыл глаза, и на фоне темноты поплыли бледные цветные пятна. Так бывает, когда сильно зажмуриваешься. В этот момент я увидел яркую черту падающего метеора. Я задержал свой взгляд на этом участке неба… Через миллион лет наблюдатель с далёкой звезды увидит кратковременное мизерное увеличение свечения нашего Солнца. Это шутка, конечно.

Я подумал, что уже надо уходить. Но тут же спросил себя: а зачем? Спать я, скорее всего, не буду. Сигнального метеора я не жду. Я не знаю, чего я жду… И не только сейчас, а вообще, не знаю, чего. Так может быть, следует поставить себе цель? Правда, я не думал об этом, не до того было, но человеку без цели жить, как-то, не положено. Может быть, в прошлом, у меня была какая-то цель. Там, куда страшно возвращаться… Не думаю, что стоит это делать своей целью — вернуться назад. Я уже не хочу туда. Теперь я Ярослав Соколов, и я стану им полноценно: я буду отмечать день рождения 21 апреля, научусь писать левой рукой, и подписываться правильной подписью, и… и всё. Больше я ничего толком о нём не знаю. И никто здесь не знает, так что, достаточно. Это даже не цель. Цель в ином — пройти путь Ярослава Соколова, который он себе наметил: выучиться в кадетском корпусе РОК, продолжить профильное образование, и стать космонавтом. Я не знаю, что его когда-то подвигло на это — прочитанные книги, породившие детскую мечту, или личный пример достойных людей, или случайный яркий сон, из тех, которые называют пророческими. Но я твёрдо уверен, что его сердце радостно билось и рвалось из груди, когда он получил приглашение в КК РОК, а в его воображении вставали картины будущего. Теперь его сердце не бьётся, но его заменит моё.

Я, забыв обо всём, стоял, и пытался представлять картины чужого детства и отрочества, домашние, мирные, что бы прочувствовать то радостное предвкушение сбывающейся мечты. И у меня это получалось. Значит, я знал, как это бывает…

Вдруг, я увидел, что небо на востоке розовеет — я не заметил, как пролетело четыре часа. Ещё немного, и моё нарушение режима станет слишком заметным для посторонних глаз. Я поспешил проделать обратный путь, и добрался до своего кубрика. Осторожно приоткрыл дверь, и проскользнул внутрь. Парни спали. Я тихо сбросил с себя одежду, и нырнул под одеяло. Удовлетворённый ночными терзаниями, уснул почти сразу.

День пятый

Команда «Подъём», и мы быстро одеваемся. Мои соседи, разоспавшиеся за ночь, с трудом заставляли себя шевелиться быстрее, а ведь таймер грозно тикает в динамике, и через уже 50 секунд, надо будет предстать по ту сторону двери. Я гораздо быстрее активировался, и уже был готов. Из солидарности, я дождался, пока мои товарищи соберутся тоже, и только тогда мы все трое выстроились за дверью кубрика. Из других кубриков тоже поспешно выскакивали кадеты, застёгиваясь на ходу. Я чувствовал себя удивительно бодро, словно это я выспался вдоволь, а не Женька и Олег, и другие кадеты. Я был заряжен той ночью, которую провёл на верхней площадке лестничной клетки. Мысли, нахлынувшие на меня тогда, зажгли во мне какой-то реактор, генератор энергии. А может быть, эти мечты привлекли какую-то энергию извне, и эта энергия была, однозначно, положительной.

По коридору прошли наставники-воспитатели, придирчиво осматривая выстроившихся кадетов. Естественно, некоторые получали замечания.

Построение перед крылом общежития.

— Здравия желаю, товарищи кадеты!

— Здравияжелаемтоварищстаршийнаставник!

— На пробежку –марш!

Мы все уже, как положено было одеваться после подъёма, в спортивной форме. Бегом спускаемся вниз, и за физинструктором бежим вереницей в сторону стадиона. Цепочка девушек выбегает из подъезда женского крыла общежития, и бежит параллельно с парнями. Постепенно мы перемешиваемся с девушками.

Три круга по стадиону, полпериметра по парку, и возврат к общежитию. Остаётся, по плану, ещё 35 минут до конца физподготовки, и те, кто уже прибежал, обязаны грузить себя на спортплощадке, кому как угодно — подтягиваться, отжиматься, работать на тренажёрах. Кто прибежал раньше, работает на площадке больше, кто прибежал позже — тот меньше. Время работы на спортплощадке каждого кадета фиксируется физинструктором. Меньше качался на площадке, значит долго бежал — и, в общем, минус в личном зачёте. Я прибежал не первым, но мне досталось 28 минут времени, которое я провёл на турнике и тренажёрах. Спортивная площадка здесь была огромная, гимнастических и силовых снарядов хватало на всех. Я делал серии упражнений, переходя с одного снаряда на другой. Другие кадеты поступали так же. Я наткнулся на Таню Иванову, которая качала пресс, сцепив зубы, и не видя ничего вокруг себя. Причиной тому было не упоение процессом, а как раз наоборот — дикая усталость, которую она героически преодолевала, чтобы не ударить в грязь лицом. Да, не все кандидаты в космонавты здесь были отлично готовы физически, но они только в начале пути — снисходительно подумал я, и деликатно обошёл Таню стороной. А вот Даша Акулинова, гимнастка наша, которая прибежала ещё раньше Тани, отлично вертелась на турнике. Олег, сосед мой по кубрику, как завис на перекладине с самого начала, так с неё и не слазит, делая уже, наверное, вторую сотню подтягиваний. Ну, хотя бы, упражнения менял, нельзя же так! Напоследок, я присоединился к нему, но сил моих хватило только подтянуться раз 12. К тому моменту, когда прозвучала команда прекращать занятия, я был основательно мокрый от пота. На принятие душа нам выделили 15 минут.

Пошатываясь на уставших ногах, мы взяли свои полотенца, и пошли собираться к завтраку и на подготовительные занятия. То есть, кто хотел, могут идти в душ. Я хотел. Не представляю, как теперь можно не пойти в душ?

Душевые находились в середине корпуса общежития — мужские со стороны мужского крыла, а женские, соответственно, со стороны женского крыла, и имели между собой общую стену, и двери по соседству, на которых, дабы не перепутать, имелись огромные надписи, что есть что. Я шёл прямо туда, и успел увидеть, как в женскую дверь заходит Марина.

— Эй! — успел крикнуть я, но она скорее всего не услышала.

Прошла секунда, и… Марина выглянула из-за двери.

— А… это ты, — отозвалась она.

— Ты в душ? — спросил я.

— Здесь другого заведения нет, — ответила она нетерпеливо.

— А может быть, ты просто посмотреть зашла.

— Что? На кого посмотреть?

— Ну и мысли у тебя! — обрадовался я возможности подколоть эту нагловатую девушку, — Не на кого, а на что! Как люди воду регулируют!

— А, ты про это. Ну, как-нибудь буду справляться.

— Но я же тебе говорил, что я умею настраивать воду, — напомнил я.

— Ах, да, ты же шаман-водопроводчик, — кивнула Марина, — Ну, и как ты это собираешься делать? Там десяток неодетых девушек, между прочим.

— Они там живут? Нет? Ну, так они когда-то уйдут оттуда, — сказал я.

— Хм… Мне что, ждать, пока все уйдут? — нахмурилась Марина.

— Зато ты овладеешь тайным знанием! — пообещал я, — а если, нет, то тогда тебя ждут струи ледяной воды или кипятка.

Марина закинула полотенце на плечо, и скрестила руки на груди.

— Ладно, — сказал она, — Когда все уйдут, я позову тебя. Если ты ещё никуда не исчезнешь.

И на её лице нарисовалась снисходительная хитро-лисья усмешка, которая говорила: я тебе даю шанс потеряться, не благодари.

— Не исчезну, — заверил я её, — Я буду в нашей душевой. В… шестой кабинке. Они же все напротив друг друга, поэтому постучишь в вашей душевой по трубе шестой кабинки, когда посторонние уйдут, и я услышу.

— Угу, угу, — закивала Марина, улыбаясь, и скрылась за дверями женского душевого блока.

Ну, понятно, пошутили и хватит. Я отправился в нашу душевую, и скоро нырнул в первую попавшуюся свободную кабинку.

Я наслаждался тёплой водой не торопясь. Лучше потом до столовой бегом доберусь. Мы же ещё пока не ходим везде и всюду строем, как обещают с первого сентября. Душевая постепенно опустела, а я ещё стоял под струями воды. Кроме меня, кажется, ещё один или двое парней оставались в других кабинках.

Сквозь плеск воды я услышал металлический глухой стук, доносящийся откуда-то рядом. Я не сразу сообразил, что это, потому что начисто забыл недавний уговор с Мариной, полагая, что это всё шутка. Чёрт, неужели она стучит по трубе?! А я даже и не подумал зайти в шестую кабинку! Обмотавшись полотенцем, я выпрыгнул из своей кабинки, и подбежал к шестой. Вот те на, там кто-то плещется! Ну, а ты как думал? В этот момент оттуда снова раздался металлический стук. Ну так и есть! Марина! Я приоткрыл дверь…

— Дружище! Извини, ради бога! Надо срочно ответить!

Я отодвинул обалдевшего парня в сторону, и… Чёрт, а чем стучать!? От кулака звона не будет. А труба снова издала троекратный глухой стук. Девушка на пределе терпения!

— Подожди! Не удивляйся! — крикнул я парню, выскакивая из кабинки.

Признаться, мне было изрядно неловко.

Я метнулся к умывальникам, схватил пластиковую бутылку с жидким мылом, и помчался обратно. Ошалевший парень, от греха подальше, уже выбежал из шестой кабинки, и буквально спрятался в другой. Я забежал в шестую, и четырежды ударил по водяной трубе тяжёлой бутылкой. Звук получился. В ответ тут же пришёл однократный удар. Услышала, значит.

Я быстро оделся, и вышел из душевой. В нерешительности я остановился перед дверью женского отделения. Ну, раз она стучала, значит там никого уже нет. А если провокация? Надо осторожнее… Я постучал в дверь.

— Да заходи! — донеслось оттуда.

Я открыл дверь, и заглянул туда. Марина, в одной футболке, сидела на лавке, скрестив вытянутые ноги в сланцах. Напротив неё были полуоткрытые дверки душевых кабинок, и никаких признаков живых существ в них.

— Я, между прочим, купаться хочу! — сказала она ворчливо, — Ты там что, не слышишь?

— А я был в другой кабинке, — спокойно ответил я, заходя внутрь.

— Что!? Какого чёрта!? — задохнулась от возмущения Марина, — Ты же сам назначил!

— Она была занята, — не соврал я, — Где там твои краны?

— Да любые, — ответила Марина, вставая.

Так… на ней, буквально, одна только футболка…

Я зашёл в одну из кабинок. Здесь пахло нежными шампунями.

Я открыл холодную воду… и отскочил. Суть в том, что краны находятся на трубах подачи воды, на стене, и их отсекает льющаяся из душевой лейки вода. Следовательно, чтобы регулировать температуру воды, надо под водой стоять. Я прижался к мокрой стене кабинки, стараясь не попадать под струи. Оценив рукой температуру холодной воды, я начал подбирать подачу горячей. Да, получалось не сразу. Холодная вода становилась теплее, а потом, вдруг, стремительно повышалась температура, и из лейки вскоре лился только кипяток. Да, с этими трубами было что-то неладно. Возможно, разные размеры и высоты. То же самое было и в мужской душевой, но я не скажу, что это для кого-то было проблемой в настройке температуры. Просто надо не быть таким психованным, как Марина.

Я стал подбирать подачу горячей и холодной воды, комментируя для Марины свои действия, и довольно быстро добился потока стабильно тёплой воды.

— Пробуй, — сказал я Марине.

Она потрогал воду рукой, и удовлетворённо кивнула.

— Норм! Ну, тогда…

Я быстро закрутил оба крана…

— Эй, ты что сделал!? — воскликнула Марина, — Я же купаться собираюсь!

— Ну, ты же всё видела. Вот теперь сама настроишь.

— Да ты что, я же не умею!

— Ну, теперь знаешь, как научиться. Я же не буду каждый раз ходить, и настраивать тебе воду, хотя я не против, но здесь много неодетых девушек, и каждый раз…

— Да времени уже просто мало! — перебила меня Марина, — Ну, сделай мне воду, пожалуйста!

— Ладно, — сказал я, и снова взялся за краны.

Я опять открыл холодную.

И тут от входной двери долетел незнакомый девичий голос:

— О, я ещё успею!

— Ой! — я хотел выскочить обратно из кабинки. Просто рефлекторно.

Марина мощно затолкнула меня обратно, прямо под холодные струи, и заскочила за мной сама.

— Тихо! — шепнула она с испуганными глазами, — Давай, делай…

Я уже успел закрыть воду, чтобы не поливать себя, да ещё и одетого, холодной водой.

— Тьфу, чёрт… — выругался я.

— Эй, кто там!? — крикнула девушка, — Я думала, я одна опаздываю.

— Не одна! — ответила Марина.

— Марин, ты?

— Я!

И, схватив меня за руку, она шепнула:

— Ну, давай, делай!

Я стянул с себя футболку, что бы хоть она не намокла, и снова принялся колдовать с кранами. Вскоре я опять получил стабильно тёплую воду. К этому времени брызги основательно замочили мои спортивные штаны почти до колена, а Марине промочили футболку.

— Вот, на… — выдохнул я.

— Спасибо, Ярослав…

Марина осторожно выглянула из кабинки.

— Она закрылась… — шепнула она мне, — Самый тот момент смыться.

— Кому? — спросил я.

— Тебе!

— Ага, а в этот момент кто-то из ваших зайдёт! Нет, выйдем только вместе. Вместе — это ещё как-то разумно объяснить можно. По крайней мере, это будет значить, что я зашёл в женскую душевую не сам, а по приглашению. Ну а уважительная причина найдётся.

— Хм… Ладно, тогда закройся в соседней кабинке.

Я молча выскользнул от Марины, прихватив свою футболку, и нырнул в кабинку рядом. Я слышал, как она плещется под струями воды. Я тихонько постучал ей в стенку кабинки. Она ответила.

— Да что это такое! — раздался голос той девушки, которая зашла за нами, — Здесь вода не настраивается!

Ну вот, ещё одна такая. И кого только набирают в космонавты!

— Пойду в другую!

И я услышал, как хлопнула дверка душевой кабинки. Идёт! Она же может в любую зайти. А я только сейчас увидел, что у двери занятой мною кабинки отсутствует задвижка. Она была выломана, и оставила после себя четыре дырочки от шурупов. Какого беса!? Что здесь творилось, в девичей душевой?!

— Маринка! — позвала девочка.

— А…

— У тебя вода тёплая?

— Угу…

— О, я рядом попробую.

Не знаю, что там творилось в логике будущей космолётчицы. Может быть, она думала, что в соседних трубах образуется такая же смесь воды, как в кабинке рядом… Но я её уже ждал! Я схватился за верхний край дверки, чтобы не дать её открыть.

Слышу шлёпающие шаги. Дверь дёрнулась — ха, ожидаемо! Я держу изо всех сил.

Ещё рывок.

— Эй!

Другой рукой, я открыл кран, что бы был слышен шум воды изнутри. Холодная, как огонь, вода окатила меня. Уххххх!

— Ой, занято, — сказала девушка, — Кто там?

Вот это тебе надо!? Ну, иди в другую кабинку!

— Ой! — услышал я сквозь шум воды, — А чьи это пальцы…

Ну, да! Я даже не подумал, что мои пальцы, держащие дверку сверху, видны с той стороны! Теперь у ситуации есть только два выхода: дурацкий и идиотский. Какой выбрать?

— Мариииин… — протянула девушка.

— Да чего тебе? — отозвалась Марина, — Иди в другую кабинку. Время, кстати!

— Агаааа…

Но после короткой паузы дверь опять дёрнулась. Ну, конечно, уйдёт она! Я отпустил дверь. И открыл…

Хуже будет, если она сама откроет дверь — тогда получается, что я скрывался, а меня разоблачили. А так я сам открылся, хотя это ничего оправдательного для меня не даёт, кроме маленького смягчающего обстоятельства в виде добровольной сдачи. Так! Стоп пораженческие настроения! Это не сдача, а прояснение ситуации!

Итак, я отпустил дверь, и толкнул её.

Светлая кудрявая девочка, которая предстала передо мной с обалдевшим лицом, в последний момент сообразила прикрыться полотенцем, и я не успел ничего увидеть.

— Ой! Марин! — вскрикнула она, проткнув меня бешеным взором.

Я чуть не ляпнул: «Марина, всё нормально!», но мгновенно понял, что этим «спалю» Марину.

— Привет, — сказал я, неловко оправляя на себе мокрую футболку, — Меня Ярослав зовут… Ну, давайте, говорите, что Вы подумали, а я потом объясню.

— Ой… — повторила девушка, — А зачем это вы, Ярослав, здесь?

— Всему есть объяснение, — начал я, осторожно делая шаг вперёд, — но не всякое место для объяснения подходит.

Девушка шарахнулась назад. Главное, сейчас не оправдываться.

— Ну, так какие будут версии? — спросил я.

— А… э… — начала девушка, — Вы… хотите стырить наши вещи на спор с друзьями?

— Нет… То есть да… Решили пошутить над вами.

Из своей кабинки выглянула Марина.

— Ну что там? А, Ярослав! Ты что, заблудился? Лена! Ну тебе не стыдно стоять голой перед молодым человеком?! — и Марина захлопнула дверь.

— Блин! Да что это такое! — воскликнула белокурая Лена, и бросилась в другую кабинку.

Закрывшись там, она закричала:

— Я жду объяснений, иначе…

— Я тоже! — добавила Марина.

Спасибо, Марина, бросила под танки!

— Я тоже выиграл спор, — ответил я, покидая кабинку, — Спор, что я выйду отсюда живой и не поцарапанный.

И я даже засмеялся.

— Хитренький, — ответила Марина, — Зашёл, когда никого нет. Ты зайди, когда тут толпа девчонок.

Я бы ей тоже ответил, что и она такая-же хитренькая, когда выдаёт встречу со мной за реальное свидание на спор. Но не стал этого говорить. Скажу, когда слушателей побольше будет, чтобы подружки отшельмовали её как следует за жульничество.

Ну, а сейчас что делать?

— Воду отрегулировать? — спросил я негромко, — чего мучаешься…

— У меня с водой всё в порядке, — ответила Марина.

Вот, зараза!

Надо было немедленно уходить, пока число участников события не увеличилось, но я не знал, как уйти ПРАВИЛЬНО! Просто молча выйти я не мог, надо всё это недоразумение как-то логично закончить. Мысль пришла сразу же.

— Девчонки, — снова начал я, — а вы не могли бы, это… подтвердить?

— Что? — не поняла Марина.

— Ну, что я здесь был. Я же на спор. Подписать зачёт, так сказать.

— Подтвердить?! — возмущённо отозвалась Лена.

— Да, — ответил я, — Мол, мы, Марина и Лена, были в душе, и нас видел…

— С ума сошёл! — крикнула Лена, — Ещё чего не хватало!

Вот, умница, Лена! Но Марина поняла подвох.

— Ну, а почему бы и нет? — ответила она, хихикнув.

— Марина! — прикрикнула Лена, — Как там тебя, Ярослав, уходи уже, нам выходить надо! И не надо никому ничего рассказывать! А то мы скажем… А то мы скажем…

— Да вы, главное, скажите! — поддержал я идею.

— Нет! — категорически обрезала Лена.

А Марина расхохоталась в своей кабинке.

— Ну, ладно, я пошёл, — сказал я, изображая обиду, и направился к двери.

— Стой!

Из своей кабинки выскочила Марина, обмотанная полотенцем от груди до бёдер.

— Не спеши, а то ещё увидит кто-нибудь, — сказала она.

Она схватила меня за руку, и быстро повела к двери. Выглянув наружу, и убедившись, что там никого нет, она шепнула:

— Спасибо!

В переводе с вежливого на житейский, это означало: убирайся скорее, пока никто не видит. И я убрался. В совершенно мокрой, холодной одежде, я помчался в наш кубрик переодеваться, благо, всех видов повседневной одежды выдавалось по два комплекта.

И вот надо мне это было? — думал я, переодеваясь. Что теперь эта Лена устроит? Ну, ладно, сразу она не расскажет никому о случившемся, — я её, вроде как, поставил перед неловким положением, но это положение она скоро обойдёт, уразумев, что в неловком положении, в общем-то, я. И тогда начнёт трещать об этом невесть что. Нет, ну а что я хотел, проникая в женскую душевую? Этот риск — быть застуканным — был всегда, просто мы с Мариной его свели к минимуму, но совсем не исключили. А что Марина? А Марина, должно быть, как хитрая победительница соревнований по свиданиям, скажет, что это продолжение, и сорвёт ещё одну порцию аплодисментов от подруг. Кстати, это будет неплохой выход.

Мокрую одежду я развесил сушиться в хозблоке, и помчался в столовую.

Я выбрал жареную рыбу, рис, и зелёный горошек. Интересно, Ярослав Соколов любил такое? Если нет, то теперь обожает. Да, и не забыть работать ложкой левой рукой. С ложкой это не сложно.

И как мне только удалось выйти из этой опасной ситуации в женской душевой? — думал я, хрустя горошком. Ну, выйти то не сложно, сложно будет, если эта Лена опомнится от первого шока, и начнёт что-то измышлять. Я огляделся по просторам столовой, и нашёл только Марину, через четыре столика от меня расслабленно попивающую компотик.

После завтрака мы собрались на площади. Построились, и приготовились внимать наставлениям старшего наставника. Николай Николаевич прокашлялся, и сказал:

— Кадеты всех курсов отправляются в учебное крыло для прохождения курса техники безопасности. Напоминаю, что кадетский корпус РОК является объектом повышенной опасности. На территории корпуса имеются электрические и газовые коммуникации, различные сооружения, а также специализированное оборудование, которое является наибольшим источником опасности. Таковое находится в учебно-тренировочных и лабораторных подразделениях корпуса. Оборудование, связанное с обеспечением космической полётной подготовки, требует знаний и умений в обращении, которые вы получите не скоро, а потому вам предстоит узнать, как поступать, чтобы с этим оборудованием не столкнуться до поры до времени. Всё прочее, как-то, безопасное поведение в бытовых и технологических условиях, предстоит выучить, как само собой разумеющееся. Нет ничего глупее, чем готовиться к опаснейшему покорению космического пространства, а пострадать от какой-нибудь бытовой ерунды. Техника безопасности — обязательная дисциплина, которая изучается перед активной деятельностью на любом предприятии. Корпус! Напраааа — во! В учебное крыло, шагом — марш!

Поскольку кадетов было много — все пять курсов, то нас снова посадили в главной аудитории, в которой мы когда-то сдавали тест на стрессоустойчивость. Здесь могло разместиться одновременно человек триста слушателей. Долго ждать не пришлось, и вскоре на кафедру взошёл наставник-преподаватель, как обычно, в форме офицера КК РОК, представившийся нам Ковригой Сергеем Анатольевичем. Он обещал читать нам физику и механику, а сейчас он проинструктирует нас по технике безопасности.

Свой инструктаж наставник Коврига начал приблизительно теми же словами, какими нас напутствовал накануне Николай Николаевич, а потом товарищ Коврига перешёл к более детальным вещам. Его рассказ, — именно рассказ, а не инструктаж, — смутно походил на произведения какого-то автора, который учил людей на дурных примерах, как этим примерам не следовать. Сергей Анатольевич подробно и живописно рассказывал, как можно попасть под высокое, и невысокое тоже, напряжение, а также под машину, и другие механизмы; что нужно сделать, чтобы безошибочно свалиться с лестницы, крыши, и других высот; как гарантировано обвариться кипятком, или утонуть в тренировочном бассейне. Он даже присоветовал такую мелочь, как резиновая обувь, вроде шлёпок, на мокром полу — помогает падать. Он поведал, как надо неправильно пользоваться всяким повседневным инструментом — от столового до рабочего, — что бы обеспечить себе модные красивые шрамы, а также поделился секретом, что можно не только калечиться по-дурацки, а можно получить благородные увечья на космическом тренировочном и научном оборудовании: для этого надо зайти без спросу в корпуса научного и тренировочного крыла, и, не читая инструкции и таблички, пытаться посмотреть, как всё работает. Наставник предложил согласиться с тем, что сломать позвоночник на учебной катапульте, это круче, чем сломать его, свалившись со шведской стенки в спортзале, а обжечься жидким азотом не в пример благороднее, чем кипятком на кухне. Соглашаться, правда, никто не спешил. Но рассказчик из товарища Ковриги, несомненно, хороший. Если бы сейчас нам устроили экзамен по ТБ, мы бы легко ответили на все вопросы по безопасности в стенах КК. Но экзамена не было, а вместо этого мы все расписались в ведомости инструктажа за текущий год.

Когда мы вышли из аудитории, ко мне подошли Олег и Женька.

— А мы видели это… — доверительно сказал мне Женька.

Я обомлел! Они видели, как я ходил в девичью душевую?

— Что?

— Это оборудование, про которое наставник говорил, — закончил Женька, — Когда мы с крыши убирали листья, в ПХД. Там, с той стороны, впритык стоит другое крыло, окна только сверху, под крышей. Одно окно было открыто, и через него кое-что видно.

— И что видно? — облегчённо спросил я.

— Не знаю, что это, но какая-то огромная конструкция, размером на весь зал. А потом нам третьекурсники знакомые сказали, что там стоит центрифуга для перегрузочных тренировок. Действующая!

— И туда, между прочим, оказывается, можно попасть, — добавил Олег, — Сообщаем только тебе, потому что мы все из одного кубрика.

— Так… Сообщили… А зачем? — не понял я.

— Ну, так туда же можно попасть, — напомнил Олег.

— Как?

— Там вентиляционная труба, метр на метр. Она идёт с крыши спортзала, на которой мы были, и прямо на крышу того крыла.

— Ты понимаешь, что вентиляция не идёт…

— Да понимаю, — перебил меня Олег, — Но пацаны с третьего курса сказали, что именно через неё туда и можно попасть.

— Туда можно просто очень элементарно залезть, — подмигнул Женька, — старшие организуют экскурсию.

Такое предложение — а это было предложение — выглядело дико после инструктажа наставника Ковриги. Но, надо признать, что Коврига сильно перегнул с художественной составляющей своей лекции. Его рассказ о подстерегающих опасностях изобиловал интересными подробностями об интересном и опасном оборудовании, и вызывал желание с ним познакомится поближе. И этот интерес одолел, как видно, не только меня. Вот так и вышло, что я согласился принять участие в нарушении дисциплины. Прямого запрета на проникновение в некоторые помещения не было, но, если они под замком, значит не положено. Вылазку назначили на вечер, в период свободного времени с 20 до 22 часов. Время выбрано свободное, и в этом плане дисциплинарного нарушения нет. Однако, начальство не рассчитывает на такое поведение кадетов, и не ожидает таких выходок. А потому, закрытые помещения технических отделений просто закрыты, и больше никак не охраняются. А значит, если всё вскроется, то влетит кому-то из наших руководителей, которые не посчитали нужным это всё охранять… Значит, надо не попадаться. А ещё лучше, просто не делать этого. Но моё любопытство победило, и потому я не высказал Олегу и Женьке упомянутые соображения, а только сказал, что стоит быть поосторожнее. Так я открыл в себе изрядное легкомыслие, которое, как видно, есть одно из качеств меня, настоящего.

До вылазки оставалось несколько часов, и я решил отправиться в библиотеку. Мне было интересно узнать, что из себя представляет книжное собрание в этом замечательном месте.

На вопрос библиотекаря, что меня интересует, я ответил, что с выбором пока не определился, а только хочу познакомится с книгами. Библиотекарь, офицер КК Чижова Л. Д., отправила меня в лабиринт книжных полок. Блуждая между ними, осматривая темы отделов, я вышел на другой край полочного книжного города, и обнаружил с той стороны читальный зал. За столами, далеко друг от друга, сидели только два кадета, и одним из них была Таня Ли. Я подошёл к ней, и она подняла голову. Увидев меня, чуть улыбнулась приветливо, и кивнула.

— Привет… Что читаешь? — тихо спросил я.

Она округлила глаза, и выдохнула:

— Китайский!

— Что китайский? — спросил я, и заметил на раскрытых страницах китайские иероглифы.

— Китайский язык! — с ужасом сказала Таня.

— Зачем?

— Ты не знаешь? Мы же будем изучать китайский!

— Да?

— Да! По программе у нас китайский! Я пришла посмотреть, что это такое, взяла самоучитель. Вот, смотрю…

— И что?

— Что? Это ужас! Ты видишь? Как это учить, скажи?

Было забавно наблюдать азиатскую девочку, с ярко выраженными монголоидными чертами, которая трепещет перед китайским языком. Её образ очень бы гармонично сочетался с иероглифами, но как раз перед ними она и дрожала, как осиновый лист. Я хотел, было, подбодрить её надеждой на генетическую память, но деликатно воздержался.

— Да уж, — сказал я, — корейский было бы проще учить. Ну, там иероглифы попроще.

— Так я и по-корейски только 30 слов знаю, — ответила Таня, — Это лучше, чем запас Эллочки Людоедки, потому что слова умные, но как их писать, я тоже не знаю.

Я задумался, вспоминая, где я видел корейские иероглифы. Это уже вошло в привычку — проверять происхождение своих знаний, ведь это ниточка, ведущая в прошлое. В моей памяти никакие определённые предметы не всплыли: ни книги, ни вывески, ни документы, ни строчки записей… были просто приблизительные образа корейских иероглифов. Надёжно меня заперло. Да, а кто такая Эллочка Людоедка?

— Таня.

— Что, Ярослав?

— А кто такая Эллочка Людоедка?

Она улыбнулась и ответила:

— Не читал? Ильфа и Петрова, «Двенадцать стульев» не читал?

— Нет, — разочаровано ответил я, догадываясь, что это вселенский позор.

— Ну, бывает. Я тоже много чего не читала, что, наверное, ты читал. Этот персонаж оттуда. Рекомендую, если любишь сатиру.

— Ну, вот я, как раз, и зашёл, подумать, чего бы почитать, — ответил я, — Пожалуй… это и возьму.

— Бери, хорошая классика!

Я поблагодарил Таню, и вернулся в книжный лабиринт. Там я отыскал «12 стульев», и записал книгу у библиотекаря. С книгой я вернулся в свой кубрик. За чтением я провёл время до ужина.

В столовой ко мне подошла Марина.

— Тут тебе ответная смска пришла, — сказала она озадачено, — странная какая-то… Давай, к рукомойникам отойдём, а то я не могу светить телефоном при всех.

Мы вышли в отдельное помещение с рукомойниками и сушилками. Здесь уже почти никого не было. Марина достала телефон, и нажала кнопку. Смешно, но она даже деликатно отвернулась, пока я смотрел на экран. Я увидел текст сообщения:

Вы: Мама, я потерял телефон в дороге. Звонить по выходным пока не смогу. Не надо звонить через командиров, они очень заняты. Я сам позвоню, когда будет возможность. У меня всё в порядке, устроился. Ярослав.

+7……….44: Ярослав, как это понимать? Какие командиры заняты? Куда ты устроился? Ты в РФ? Обязательно ответь.

Прочитанное ошарашило меня. Я почувствовал, как мои мозги стремительно деревенеют от непостижимого. Я понял, что умудрился угадать попасть в самый глупый случай из всех возможных. Можно ли было додуматься, что Соколов мог поступить в кадетский корпус втайне от семьи? В голову не приходило! А похоже, так и есть. Три вопроса из ответного послания на это указывают: какие командиры, куда ты устроился, и, самый интересный — ты в РФ? Ну и дела! Они думают, что Ярослав уехал совсем в другое место, и даже не в России, а про КК РОК, может быть, даже и не знают. А может быть, наоборот, очень хорошо знают, и не хотели его сюда отпускать, а он пошёл наперекор, и тайно поступил в кадетское училище. А я его сейчас выдал. И что думает Марина, увидев всё это!?

Я, наконец, оторвался от экрана телефона.

— Марина… Ты постой тут, не уходи.

Я отдал ей телефон, отвернулся, и отошёл к стене, задумчиво уставился в угол…

Потом вернулся обратно. Марина терпеливо ждала.

— Марина… Меняю тайну на тайну.

Марина, замерев в ожидании, согласно кивнула одними веками. Конечно, её тайна фальшивого свидания, это ерунда, по сравнению с моей тайной, но, что есть, то есть. Чёрт, я сейчас скажу правду, которую сам не смогу толком объяснить! Хотя…

— Марин, послушай, я поступил в РОК вопреки желанию семьи. Сбежал, получается… Отец не знает… Я не думал, что мамин телефон попадёт в его руки… Мама всё знает. А папа нет. Я не подумал, что он может взять мамин телефон. Хотя, надо понимать, что это может случиться. Он ещё не знает… но уже догадывается, что я не там, где он думал.

— Ну, ты молодец! — восхищённо проговорила Марина, не сводя с меня широко открытых глаз, — Ты так хотел в космонавты!? И тебя поддержала мама? А почему отец не хотел? А где ты должен был быть?

— Он отправил меня за границу.

— Куда?

— В… Финляндию… Учиться.

— И что ты теперь ответишь?

— Я буду думать. Он увидел, что сообщение пришло с российского номера.

— А что будет, если отец узнает о твоём обмане? — спросила Марина.

— Не знаю, — ответил я, — Заберёт, наверное. Я же несовершеннолетний. А я подделал все согласительные документы.

— Нет! — категорически мотнула головой Марина, — Мы должны что-то придумать!

— Мы? Спасибо, Марина.

— Ну, уж в таких делах я всегда надёжно стою только на одной стороне! Можешь во мне не сомневаться! А тайна, решающая судьбу человека, для меня самая священная тайна! — торжественно ответила Сереброва.

Я молча кивнул, а потом сказал:

— Мне надо подумать. А потом, возможно, опять понадобится твой телефон.

— Обязательно дам! — пообещала Марина.

Я благодарно коснулся её локтя, и вышел.

Я шёл обратно в общежитие, петляя по дорожкам, удлиняя путь, а в голове крутились шестерёнки мыслей, наматывая оборот за оборотом.

Итак, ответила мне мать Ярослава Соколова. Я не мог этого сказать Марине, иначе получится несуразица, если я пишу тому, кто знать не должен, и придумал, что мамин телефон взял отец. Из ответа я узнал, что я сейчас не там, где думают родители. Я только предполагаю, что должен быть за границей, но это не точно. Мне очень не хватает информации, чтобы придумать правильный ответ. Я даже не знаю, где живут сами родители — их адрес, это только номер воинской части. Конечно, признаваться, что я в кадетском корпусе, нельзя. Рано или поздно они узнают, что их сын совсем не там, куда они его послали, но узнать, где он на самом деле, они не должны. Плохо то, что я уже дал им намёк, упомянув существование командиров.

Что же делать? Что ответить?

Может быть, я не я, простите, ошибся номером? Не поверят. Чувствую, что не поверят. Я же подписался именем.

Не отвечать? Исчезнуть, как я уже исчез от чего-то или кого-то… И я понял, что не смогу так поступить — оставить в тревоге и волнении родителей Ярослава, в страхе ожидания неизвестного и непредсказуемого ответа. Я в долгу перед Соколовым-младшим, и не должен издеваться над его родителями. Ответ должен быть. И я думал и думал… Думал свести всё к шутке. Глупо. Не думаю, что Ярослав такой легкомысленный парень. А что-то врать чревато ещё большим запутыванием. «Круги на воде» будут расходится всё дальше. Они там уже и так волнуются. И я пришёл к выводу, что лучший ход, всё же, не отвечать. Они тогда, точно, снова напишут. Может быть, в следующем послании появится какой-то намёк на то, где же я должен быть.

Но, на самом деле, я так и не пришёл к твёрдому решению, что же мне теперь делать. Я сидел в кубрике, обдумывая все варианты, какие только лезли в голову, и все они были с каким-нибудь изъяном. Все придуманные мною ответы гарантировано порождали у родителей новую лавину вопросов. В конце концов, они так объявят сына в розыск, и меня легко найдут по номеру мобильного телефона, узнав паспортные данные владельца. Я так ещё и Марину подставлю.

Я упёрся лбом в оконное стекло, и мучительно разглядывал газон и асфальт под окном.

Раздался стук в дверь кубрика. Значит, не свои. Я поднялся, и подошёл к двери. Открыв дверь, я увидел Марину.

— Ну? — сразу начала она, — Ты что-нибудь надумал? — и добавила тихо: — Кстати, ты один?

— Один, — сказал я, выходя к ней, за дверь, — И ничего я не надумал. Не знаю ещё.

— Время то идёт! — сказала Марина, — И твои ещё ничего сюда не написали.

— Лучше бы написали, — вздохнул я.

— Я придумала! — азартно сказала Марина, — Давай напишем, как будто ответное сообщение ты не получил. Мол, я писал, жду ответа. Ну бывает, не дошло сообщение.

— Да? А что, идея!

— Если ты один, то я принесла телефон…

— За мной… — и я быстро вернулся в кубрик, увлекая за собой Марину.

Она достала телефон, быстро открыла сообщения, и протянула телефон мне.

— Давай, пиши. Я стёрла всё предыдущее, на всякий случай. Пиши наново, что просто уже приехал.

Я набрал короткий текст, и задумался над продолжением…

— Стоп, дальше не надо, — остановила меня Марина, заглядывая через плечо, — а то перемудришь.

— Чего-то не хватает…

— Конечно не хватает! — воскликнула Марина, — Лишнего как раз и не хватает! Всё, хватит!

— Но это никак не объясняет упоминание командиров, чёрт меня возьми! — возразил я, — и российский номер телефона тоже.

— Да, любопытный у тебя папа, — кивнула Марина, — Он у тебя военный, как я понимаю?

— Да. Марина, если будут тебе звонить, не отвечай, пожалуйста.

— Нет, нет, на звонки не буду. Вот что, командиров преврати в полицейских, к которым ты обращался из-за телефона.

— Хорошая идея! И про номер, всё-таки, напишу. Что нашёл человека, у которого есть российский номер.

— Ладно, пиши.

Я дописал, и у меня получилось вот что:

Мама, я тебе писал. Ты не ответила. У меня всё нормально, только телефон потерял, обращался к полицейским командирам, только без толку. Пишу с чужого телефона, встретил человека с нашим номером. Я уже приехал на место. Здесь всё нормально.

Я вернул Марине телефон.

— Ну что, отправляем? — спросила она.

Я молча кивнул.

— Пять, четыре, три, два, один… — начала Марина, занеся палец над телефоном, — Пуск!

И она коснулась экрана.

— Теперь отвечать лучше сразу, — сказала она.

— Согласен, — ответил я.

— Лучше жди где-нибудь снаружи, чтобы мне в твой кубрик не забегать.

— Ладно.

— Ну, я пошла.

И Марина удалилась.

Я уселся на подоконник. Может быть, зря я тогда вообще затеял эту переписку? Да зря, конечно. Но как я мог это знать, что зря, а что не зря? Может быть, всё-таки, удастся отмолчаться? Нет, не получится — номер телефона я засветил.

Я вышел из кубрика, спустился вниз, и вышел во двор общежития — здесь Марина меня легко найдёт, если придёт ответ от родителей. С собой я взял книгу «12 стульев», и стал её читать, устроившись на скамейке недалеко от входа в жилое крыло. Чтение успокаивало, тем более такое, как Ильф и Петров. Преодолевая сопротивление встревоженного подсознания, юмор понемногу делал своё дело.

Я уже читал про «Союз меча и орала», когда заметил приближающуюся ко мне маленькую фигурку. Я поднял голову, и увидел ту самую Настю, которая недавно была, вместе с Мариной, в моей трудовой бригаде. Проходя мимо, она чуть приостановилась, и спросила:

— Что читаем?

Я показал ей обложку, и сказал:

— Двенадцать стульев. И не стулом больше.

Настя улыбнулась, остановилась, и ответила:

— Хорошая книжка. Умная.

— Умная? — непроизвольно удивился я.

— Да, умная, — ответила Настя, — или Вы думаете иначе?

— Просто я не перечитываю, а читаю впервые, — пояснил я.

— А, ну понятно, — ответила она, — Да, умная, я так считаю. Ну, приятного, чтения.

— Спасибо, — ответил я, провожая её взглядом, так как она продолжила свой путь в крыло общежития.

Я вернулся, было, к чтению, но не смог теперь сосредоточиться. Настя, что ли, сбила с толку, но мои мысли переключились на иное. Мне будет жаль расставаться с этой жизнью, когда меня, неизбежно, разоблачат. Дочитать бы книгу, хотя бы, до того момента…

Я бездумно смотрел в строчки, когда где-то высоко раздался неумелый свист. Я поднял голову на звук, и увидел Марину в окне четвёртого этажа. Я кивнул ей, она кивнула мне, и исчезла. Я поднялся со скамейки, моё сердце тревожно забилось. Марина выбежала из подъезда, и я шагнул ей навстречу.

Склонившись к моему лицу, она громко прошептала:

— Звонили!

— И что? — напряжённо спросил я.

— Ничего. Я не ответила… Но…

— Что, но?

— Я взяла на себя… Я взяла инициативу на себя!

— Что значит… — не понял я.

— Я написала! Извини… Ведь в любой момент могли перезвонить, я написала…

И она, оглянувшись по сторонам, показала мне экран телефона. Там было написано, в явной спешке:

Зраваствуйте я дуруг Ярослава. Он занят, всё хорошо.

Я молча смотрел на это, пытаясь представить, что дальше может быть. Но представлять не пришлось — прямо немедленно пришёл ответ:

Здравствуйте. Вы в Харбине? Спасибо за помощь. Вы русский? Передайте, что мы сможем приехать через полгода.

Я схватился за лоб. Оххх… Теперь не стоит «навешивать» Марине, что Харбин — большой финский город; она, несомненно, знает, что он китайский. Но, тогда, что теперь сказать? И для чего я ей вру? Только для того, чтобы она не узнала, что я не Соколов. Господи, может быть когда-то настанет время, когда я смогу ей в этом признаться! Но сейчас оно ещё не наступило, а значит, надо выкручиваться. Я потёр лоб.

— Ага… — начал я, — Вот, значит, куда меня собирались отправить из Финляндии — в Харбин. Знаешь, где это?

— В Китае, — кивнула Марина.

— Да. Помнишь, я говорил, что должен был созвониться с человеком? Ну, вот, он и должен был меня отправить туда, куда я сразу и не знал. В Китай, оказывается.

Пока у меня всё ладно клеится.

— Зачем? — спросила Марина.

— Учиться в очень престижном заведении. Очень скучная профессия, но очень престижная. И, главное, безопасная, не сравнить с космонавтами.

— Играть на скрипке в консерватории? — предположила Марина, — Делать зубные протезы из слоновой кости?

Я отмахнулся, и коротко ответил мгновенно придуманное:

— Международная юриспруденция…

— Международная, хм… А ты пошёл в космонавты! — и это тоже очень престижно!

— Да. Но опасно. Это меня и привлекает, а вот родителей, нет.

— Ты молодец! — Марина одобрительно ткнула меня в плечо своим кулачком, — Обратного пути нет уже. Что будем отвечать?

— Ничего, — не задумываясь ответил я, — Просто через полгода мне надо будет куда-то «уехать» из Харбина. Надолго.

Марина кивнула, и спрятала телефон.

— Ладно, Ярик. Уходим в подполье.

Я ответил:

— Теперь хотя бы знаю, где мне «найтись», если будут спрашивать. И, спасибо, Марина!

— Да что ты! — она улыбнулась в ответ, — Не стоит благодарить. Нас, космонавтов, мало, и мы друг другу не дадим пропасть!

Я усмехнулся и спросил:

— Что там эта Лена, уже всем настучала?

— Да ничего она не настучала. Её рассказ будет выглядеть глупо, если попробует. Нас с тобой ведь уже, того, за парочку принимают.

— Уже!?

— Ну вот, видишь, например, я сейчас к тебе выбежала. Ну, не буду же я всем объяснять, что понесла тебе телефон, который иметь запрещено. Ну, они и думают…

— Ты свой спор уже выиграла 300 раз!

— Ага! Ну, я пошла.

И Марина ушла обратно в общежитие.

Я снова сел на скамейку. Ну, и что дальше делать? Я успокоил родителей, или нет? Они так и не узнали, где я на самом деле, и это хорошо. Я узнал, где я должен быть, и это тоже хорошо. Но я так и узнал, что я там должен делать, а это важно. Предполагаю, что учиться, для чего же ещё могут отправлять за границу 16-летнего молодого человека. Зачем они приедут через полгода? Вероятно, навестить. А что было бы, если бы я вообще не начинал эту эпопею с перепиской? А было бы ещё лучше: они бы вообще никогда, гарантированно, не узнали, где я нахожусь. Но теперь я дал им ниточку в виде телефонного номера. При должном желании, ниточка выведет к цели. Что и говорить, сделал я это с перепугу, думая, что Соколовы-родители могли объявить о розыске сына. Долго ли я ещё смогу держать их в заблуждении? Российский номер можно будет приписать русскому другу, а неких командиров — к китайской полиции, которая… допустим… поместила нас на карантин. Ну, боятся они наши породы гриппа и ветрянки, а что!

Я встал и, и пошёл в общежитие. Поднимаясь на свой этаж, я встретил идущего навстречу Олега.

— Ну, Яр, ты в ещё в деле? — спросил он.

Это про вылазку в закрытое крыло тренировочного комплекса.

По правде говоря, ещё полчаса назад мне было не до того. Но теперь вопрос с конспирацией своего положения мне казался решённым на ближайшее будущее, и мои нервы снова попустило.

— Да. Я иду, Олег.

— Ну, тогда, возле спортзала, за пристройкой собираемся, сразу после восьми.

— Ладно.

И я пошёл в наш кубрик. Скоро должны объявить дневное построение. Говорят, будет раздача нарядов на различные дела после обеда и до вечера.

В кубрике никого не было. Олега я уже видел уходящим. И Женька, получается, тоже где-то бродит. Я сел на подоконник… Кстати! Таня Ли говорила, что мы будем изучать китайский язык. Это точно? Если да, то я смогу, при случае, отписать родителям что-нибудь по-китайски. Для подтверждения своего положения.

В дверь постучали, тихо и осторожно, и я вздрогнул. Это не наши, а значит это только Марина. Родители опять что-то написали! Волнуясь, я подошёл к двери, и открыл.

Передо мной стояла улыбающаяся Настя. Перед собой, двумя руками, она держал книгу «12 стульев». Я хлопнул себя по лбу, звонко и не жалея лба.

— Твою ж… Даже не вспомнил!

Вот бестолочь! Я забыл книгу на скамейке!

— Хорошо, что я видела, чья книга! — сказала Настя, — И знаю, кому отдавать.

— Настя, спасибо огромное! Вот, отложил, и забыл… Казённое добро, из библиотеки!

Она протянула мне книгу.

— Тебя кто-то отвлёк? — спокойно спросила она.

А ведь знает же, наверное, что я с Мариной разговаривал, мы же не прятались. Точно, знает…

— Ага, отвлёкся на разговор, — ответил я, чувствуя, что впадаю в смущение, — Спасибо!

И я взял книгу из её рук.

— Повнимательнее будь! — она улыбнулась, и ушла.

Что-то я рассеянным становлюсь… А может быть, я такой и был? Я же не помню, какой я был раньше. Как-то глуповато с книгой получилось. Насте, наверное, смешно, но, хорошо, что это она нашла книгу, а не кто другой. Другой бы не знал, кому отдавать.

Я сел на свою кровать, и открыл книгу на том месте, где закончил читать. Так прошло время до полудня.

Из динамиков прозвучал горн, а потом твёрдый мужской голос объявил: «Внимание! Всеобщее построение на главном плацу кадетского корпуса!»

После таких объявлений времени даётся шесть минут. Это время достижения плаца из самой дальней точки территории КК.

Я закрыл книгу, сунул её под подушку, и побежал на плац.

Построение. Перекличка. После этого старший наставник, Николай Николаевич, объявил раздачу нарядов. Нарядов набралось примерно на треть личного состава, и все замерли в напряжении, ожидая, кто будет занят, а кто останется свободен на весь оставшийся день. Я остался без наряда. Как было замечено, в связи с участием в тяжёлых работах во время недавнего ПХД. Другие кадеты, попавшие в список нарядов, получили различные задания на всякие вспомогательные работы по хозяйственной и административной части. Настя Закатова получила наряд в крыло МТО на распределительные работы с поступившим новым хозяйственным инвентарём — канцелярские принадлежности, и мягкий инвентарь — по-простому, постельное бельё и полотенца. Не она одна, конечно, получила наряд, но я обратил внимание, что в МТО направили только её. После команды «Разойдись», когда озадаченные кадеты направились по своим нарядам, а остальные по своим личным делам, я подошёл к Николаю Николаевичу.

— Товарищ старший наставник, разрешите обратиться!

— Обращайтесь, Соколов.

— Разрешите вопрос!

— Разрешаю.

— Позволено ли оказывать помощь по личной инициативе кадетам, получившим наряды?

— Всем? — удивлённо поднял брови старший наставник.

— Никак нет, товарищстаршийнаставник. Всем никак невозможно.

— А кому же вы решили облегчить жизнь?

— Кадету Анастасии Закатовой, товарищ старший наставник.

— Причина? — строго спросил Николай Николаевич.

— Причина в тяжести работы для такого очень лёгкого кадета. Мешки с постельным бельём, и прочее такое…

— Там есть интендант, Соколов, — ответил старший наставник, — Но, инициатива похвальная. Уставу не противоречит. На этом, не буду лезть в душу, Соколов, по поводу мотивации, можете идти в крыло МТО, и помогать кадету Закатовой.

— Благодарю, товарищстаршийнаставник! Разрешите идти?

— Идите, кадет.

— Есть!

Получив разрешение, я развернулся, и направил свои стопы в сторону крыла МТО. Да, точно, Николай Николаевич напомнил, там же есть интендант, человек неопознанного пола.

Я вошёл в помещение крыла материально-технического снабжения, и направился в кабинет хозяина этой службы. На двери я прочитал табличку, которую не удосужился прочитать раньше, по причине волнений и беспокойств. На табличке значилось: «Старший интендант ОМТО КК РОК Грассир О. Ю.» Ну, час от часу не легче — у него ещё и фамилия бесполая.

Под табличкой был приклеен лист с чётко писаной маркерной надписью: «На складе». На всякий случай я подёргал дверную ручку — ожидаемо, заперто. Где находится склад, я уже знал, и направился туда, дальше по коридору. Войдя внутрь, я сразу увидел нашего непонятного интенданта, который, с момента нашей последней встречи, понятнее так и не стал.

— Разрешите? — спросил я, остановившись в дверях.

— С какой целью? — повернулся ко мне хозяин склада, или же хозяйка.

— Кадет Соколов прибыл для работ на складе, в помощь кадету Закатовой, с разрешения старшего наставника.

— Соколов, — повторил интендант, — Сообщалось о таком. Только что.

Ну и голос. Даже по голосу не определить, мужчина это или женщина.

— Мешки с бельём — самое то для вас, Соколов. Они с обратной стороны склада, снаружи, на рампе. Закатова сейчас бирки переписывает, и она уже знает, куда это всё отнести, и вам покажет. А сама тогда займётся мелочью.

— Как к вам обращаться? — спросил я, надеясь на чудо раскрытия тайны.

— Так и обращайтесь: товарищ интендант.

Определённо ему нравится это слово — интендант, а от кого же его ещё наслушаешься, как не от кадетов.

Я отправился к грузовым воротам с другой стороны складского хранилища. Там, на рампе, я и обнаружил Настю, перед горой белых мешков, сосредоточенно списывающую в лист маркировку с каждой бирки.

— Привет.

— Ой! — она подняла голову, — А что ты здесь делаешь?

— Направлен тебе в помощь.

— Кем? — удивилась Настя.

— Николаем Николаевичем.

— Да?

Она прищурилась с выразительным сомнением. Похоже, она хотела ещё что-то спросить, но воздержалась.

— И… что ты будешь сейчас делать? — спросила она.

— Интендант сказа… л, гм, что ты знаешь, что дальше делать, вот тем и заниматься. Кстати, а как зовут интенданта? — спросил я, чуть понизив голос.

Настя растеряно заморгала, и ответила, почти шёпотом:

— Не знаю! Во всех документах только фамилия и инициалы.

Я собрался, было, спросить, какого же пола этот человек, но, вдруг, подумал, что это может оказаться просто моё личное непонимание, а для других людей, наверное, вполне понятно, кто это. Мне показалось неудобным задавать этот вопрос прямо сейчас, сам не знаю, почему, но я решил отложить его на потом, когда мы лучше раззнакомимся, иначе я рискую выглядеть в глазах Насти пугающе странным.

— Ладно, — сказал я, — Так куда тащить мешки?

Она показала мне стеллаж, на который следует сложить мешки с постельным бельём, и я принялся их носит туда по одному, те, которые Настя уже записала. Свои записи она закончила, конечно, раньше, и оставила меня с этими мешками наедине, а сама быстро ушла, раскладывать канцелярию.

Когда все мешки оказались на полках, я отправился искать кого-нибудь — или Настю, или товарища интенданта.

Проходя среди стеллажей, я вдруг увидел на стене, висящие в полный рост, четыре космических скафандра. Вот это уже интересно! Я подошёл к ним, и начал рассматривать. Я постучал пальцем по стеклу шлема, просто так, и приблизил лицо, что бы заглянуть внутрь…

Но, вдруг, оттуда, изнутри скафандра, внутрь шлема медленно выдвинулась человеческая голова… И я окаменел от испуга!

А на меня уставились… Настины глаза на её растерянном лице. Открыв рот от удивления, она секунду смотрела на меня неподвижно, а когда я рефлекторно шарахнулся назад от этого ужаса, она расхохоталась, и весь скафандр задёргался, как марионетка на ниточках. Смех быстро прекратился, и Настина голова нырнула внутрь. А потом скафандр выпятился вперёд, и я услышал:

— Эй, Ярослав, помоги открыть спину…

Я развернул скафандр, и сзади обнаружил приоткрытый спинной ранец, выполняющий роль двери скафандра. Откинув ранец, я высвободил Настю, застрявшую там от того, что ей мешала стена, на которой висел скафандр. Она вылезла из него, и, смущённо хихикая, принялась оправлять на себе форму.

— Ты как туда попала!? — удивился я.

— Глупо получилось, правда, — ответила она, — Ну ты напугал меня…

— Это ты меня…

— Я думала, это начальник идёт. Я, понимаешь, решила залезть внутрь, попробовать. Интендант говорит, что они не настоящие, не для космоса, а учебные. Учиться надевать, понимаешь? Вот, никого не было, и я думаю, попробую, залезу. Только залезла, и вдруг кто-то идёт. Ну, всё! Сейчас нагоняй получу! Там внутри три таких как я поместится, ну я и присела. Думала, пересижу. И вдруг — по стеклу: тук-тук-тук! Ну, всё! Начальник заметил! Смысла нет прятаться, надо вылазить по-хорошему. А это ты!

— Чёрт, я и не думал, что там кто-то может быть!

— Ага, а зачем стучал?

— Да просто так. И угадал…

— Вот глупо! — опять засмеялась она, — А если бы действительно начальник застукал… Помоги его на место повесить.

Мы закрыли дверь-ранец скафандра, и устроили его на стене, как был.

— Ладно… Спасибо, — кивнула мне Настя, — Я, это, побежала доделывать. Там по коробкам ещё разложить надо.

— А я уже закончил с мешками, — сказал я, — Чем тебе помочь?

— Лучше подойди к начальнику, — ответила Настя, — А я больше не буду лазить по скафандрам!

И она быстро ушла. Похоже дальнейшее общение со мной её смущало.

Оглянувшись, она только крикнула:

— Если что, то мне помогать уже не надо. Там у меня всё лёгкое осталось: карандашики, бумаги, скрепки с кнопками.

Я нашёл интенданта в одной из комнат склада. Со спины он был больше похож на молодую женщину, чем на мужчину. Волосы, всё-таки, чуть длинноваты. Товарищ интендант, сидя за столиком, занимались пересчётом электрических батареек, коих на столе стояло несколько коробок.

— Товарищ интендант, — обратился я, чем вызвал поворот начальника к себе.

— Кадет Соколов назначенные работы выполнил, мягкий инвентарь размещён на стеллажах.

— Ну, вот и хорошо, — спокойно ответил интендант, — Вон там в углу стоит щётка. Возьмёте её, и подметёте помещение склада, и на этом будет всё.

— Есть!

Ну, что ж, сам напросился, подумал я.

К счастью, пол на складе, похоже, подметался регулярно, и мусора было совсем не много. Мне понадобилось всего около часа, чтобы управиться. Когда я доложил интенданту Грассир о готовности, он-она прошёлся по всему складу, бегло осмотрел пол, и объявил, что мой наряд выполнен, и я могу быть свободен. Хотя интендант, вроде, не кусается, но я не стал спрашивать, свободна ли Настя. А проверить не мог, так как уходить следует через главную дверь крыла МТО, через которую и пришёл, а не через склад. Так я и ушёл.

Назад я возвращался не спеша. Впрочем, куда мне возвращаться — всё вокруг и так мой дом, новый дом. Куда мне сейчас идти? И я, не торопясь, шёл по улицам и аллеям кадетского корпуса. Иногда мне встречались некоторые знакомые курсанты, с которыми приходилось пересекаться в недавней жизни, и мы приветствовали друг друга кивками головы. До вечера уже не далеко. И хотя день ещё не закончился, но мне он уже казался переполненным массой событий, а ведь ещё сегодня предстоит вылазка в испытательное крыло с центрифугой.

Я дошёл до нашего общежития, зашёл в наш кубрик, в котором никого не было, и уселся на свою кровать. Мне, вдруг, стало смешно, когда я вспомнил Настю, выныривающую из глубины скафандра. Всё-таки, если со мной что и случится, и с кадетским училищем придётся распрощаться, то мне в подарок останутся вот такие светлые и тёплые воспоминания об этих замечательных девушках и парнях. Особенно о девушках. И если моя память опять куда-то не исчезнет. Да… А, вдруг и правда, это всё не навсегда. Скорее да, чем нет… От этой мысли мой смех прошёл, и стало немного грустно. Мысленным взором я внимательно всматривался в лица всех людей, с которыми я успел познакомиться близко за эти пять дней. Они словно по очереди подходили ко мне, и я заглядывал в их глаза, и улыбался им. Я не хочу вас терять, сказал я им… И заснул, как тогда, в первый день…

И так же, как в первый день, меня снова растолкали мои соседи.

— Ну, ты идёшь? — спросил Олег.

— Иду, — ответил я, и встал с кровати.

Вместе с Олегом был и Женька.

— Ну, что, ты со своим нарядом управился? — спросил я у Женьки. Олегу, как и мне наряд не достался.

— Ага, — ответил Женька, — Разобранные стулья собирали. Отвёртками и гаечными ключами.

Все трое, мы отправились к назначенному месту сбора. Время было десять минут девятого. Все курсанты были свободны до отбоя, и потому попадались везде чаще обычного. Стараясь не выдавать направление своего похода, пропуская вперёд случайных попутчиков, мы дошли до пристройки спортзала. За ней нас ожидали двое старших курсантов: перешедший на второй курс А. Зойко (как указано на нашивке), представившийся Лёхой, и третьекурсник Р. Мальцев, назвавшийся Романом.

— Ещё одного дождёмся, — сказал Роман.

— А ты там уже был? — спросил его Олег.

— Был, но не там, — ответил Роман, — Мы в бассейн лазили. Ух, чуть не утонули! Там космический корабль в нём, «Союз». Для тренировок выходов в открытый космос бассейн заполняют водой. Ну, тогда он пустой был, конечно. И вот, я и Сашка, однокурсник мой, залазим внутрь Союза, и задраиваем люк. А вообще, нас четверо было. Закрыли мы люк, а наши дурни, которые остались, вдруг, что-то там нажали на пульте. И в бассейн пошла вода! Мы внутри Союза совершенно ничего не услышали, в нём же глухо, как под землёй. Вода быстро поднимается, а мы и не знаем, а те выключить не могут, и орут нам, а мы и не слышим. Сидим там, в креслах устроились, приборы изучаем. Вдруг, смотрим в иллюминатор — блииин — а там вода плещется! И мы не знаем, действительно ли мы люк закрыли герметично. Рванули мы наружу, пока не поздно, и прямо в воду нырнули, успели. Я так не матюгался ещё никогда.

— Так воду выключили? — спросил я.

— Пока мы вылезли, они успели найти где-то главный рубильник, и выключить. А потом мы ещё долго искали, как слив включается. Надо ж убирать за собой, ха-ха!

Наконец пришёл ещё один, шестой участник вылазки, второкурсник В. Шуриков — Валера зовут.

— Ну, идём, — сказал предводитель разведчиков Роман.

По пожарной лестнице мы взобрались на крышу спортзала. Как я думал со слов Олега и Женьки, мы попадём в испытательное крыло через вентиляцию внутри. На самом деле, нет, мы можем только перейти на крышу испытательного крыла сверху, по широкому квадратному вентиляционному каналу. И хотя ширина его была целый метр, всё равно было страшновато идти на такой высоте. Осторожно и на полусогнутых ногах, мы, наконец, все перебрались на противоположную крышу.

Там Роман подвёл нас к закрытой двери технического этажа, и достал из кармана большой профильный ключ, треугольный, для технических дверей. Здесь, оказывается, всё закрывалось незамысловато — однотипными стандартными запорами под треугольный ключ. Только входные двери в таких помещениях были, естественно, с секретными замками, а всё прочее, и двери на крыше тоже, открывались треугольным ключом. Достать такой ключ не составляет особого труда. Роман открыл дверь, и вошёл туда. Мы все спустились на технический этаж, состоящий из лабиринта всяких отделений с трубами и проводами. Лёха включил фонарик, и Ромка открыл следующую дверь. За ней был лестничный марш, по которому мы спустились ниже. Так мы оказались в коридоре, метров двадцать, с дверями на обе стороны, и дверью в конце. На неё и указал Роман:

— Наверное, нам туда.

Женька и Олег согласно кивнули — они видели зал с центрифугой где-то в той стороне здания.

— А здесь точно никого нет? — с опаской спросил я, когда мы проходили мимо закрытых кабинетов.

Вот сейчас откроется дверь, оттуда выйдет офицер, и, удивлённо уставившись на нас, скажет: Вы что здесь делаете, курсанты…

— Да нет здесь никого, — ответил Лёха.

Через дверь в конце коридора мы попали в большую комнату, в которой было несколько столов с мониторами и пультами, стоящими напротив большого панорамного окна, через которое мы увидели в полумраке большой зал. Подойдя ближе, мы увидели в зале ту самую конструкцию — центрифугу. Она была похожа на стрелу башенного крана, закреплённая посередине в центре массивного круглого основания, которое должно вращаться. На одном конце стрелы был противовес кубической формы, а на другом конце — дисковидная кабина, закреплённая на шарнирах. В центре диска кабины был круглый закрытый люк.

Дверь, ведущая в зал центрифуги, оказалась так же открыта. Мы собрались, было, подойти к этому устройству, но Ромка сказал:

— Стойте, парни! Сначала проверим, а то будет, как у нас в бассейне — раз, и вода пошла, так и здесь — раз, и поехали!

Он осмотрел пульты, и, видимо, нашёл пусковой рубильник. Он что-то там переключил туда-сюда, и заявил:

— Всё обесточено.

— Это ты обесточил? — уточнил я.

— Нет, внешнего питания нет вообще, — бодро ответил Ромка.

Я тогда и не подумал, что это, как раз, и хуже.

Мы зашли в зал. Ну, вот она, центрифуга, друг космонавта. В ней можно испытать все чудесные ощущения, которые выпадают космонавту в полёте туда и обратно, за исключением невесомости в период между отлётом и прилётом. Добрались мы до этой машины, но зачем? Конечно, нам её ещё покажут наставники, когда-нибудь, но не в таких подробностях, в каких мы можем с ней познакомиться сейчас. Что ж, свою мелкую хулиганскую миссию мы выполнили, и потом сможем тихо гордиться тем, что «всё это уже видели», когда нас сюда приведут официально, на экскурсию. Нас приведут, чтобы рассказать, как здесь когда-то тренировались первые космонавты, но не для того, чтобы тренировались мы. Что бы попасть на центрифугу, надо вступить в отряд космонавтов, и проходить программу предполётной подготовки. А мы только кадеты.

— А давайте откроем кабину, — предложил Лёха.

Мы отвинтили люк, и открыли его. Внутри обнаружилось сложно устроенное кресло с пристежными ремнями, и пульт с кнопками и рычагами. Минуту мы рассматривали всё это, а потом внутрь влез Лёха, и плюхнулся в кресло.

— А ну, поехали, — махнул он рукой.

Мы начали пытаться вручную толкать кабину, но стрела центрифуги только чуть качнулась, и застыла намертво.

— На стопоре, — сказал Ромка.

— Да, каруселька не работает, — подтвердил Лёха, бездумно щёлкая кнопками, — Не покатаешься.

И он вылез из кабины. И тогда в кабину сразу залез я. Устроился поудобнее — положение получалось полулёжа, как в кабине космического корабля при старте. Я пристегнулся ремнями… И вдруг до меня дошло:

— Так, правильно, если люк не закрыт, то центрифугу запускать нельзя, и потому автоматически включается стопор. Вот мы и не можем её провернуть. Надо закрыть люк, и стопор должен отключиться.

— Ха, может быть! — согласился Ромка.

Парни тут же закрыли люк, и завинтили его. Внутри сразу включились две осветительные лампочки. Странно, ведь всё обесточено! Аккумуляторы, наверное, работают. Кроме того, загорелись несколько кнопок на пульте. Потом я почувствовал, как мои товарищи пытаются толкать кабину, но так и не понял, стрела поворачивается, или нет. Я слышал их голоса, то рядом, то далеко, и уже начал стучать в крышку люка:

— Ладно, открывайте…

Но стрела вдруг опять качнулась, и я ощутил, что двигаюсь по дуге. Ага, центрифуга, всё-таки, разблокировалась. Вдруг, меня слегка вжало в кресло, а потом до меня донёсся приглушённый вой электрического двигателя, и я почувствовал, что разгоняюсь.

— Стойте, она же крутится! — заорал я, с ужасом чувствуя, что вращение ускоряется.

Моя спина и затылок начали наливаться тяжестью и сильнее вдавливаться в кресло. Лампочки на приборной доске начали хаотично зажигаться и выключаться, что есть нехороший признак. И я понял, что центрифуга включилась случайно, а это значит, что она неуправляема, из чего следует, что выключить по желанию её не смогут. А на кабине, помню, было написано: максимальная перегрузка — число с нулём на конце… При таком количестве G люди долго не живут. И вот оно приближается! — перегрузка растёт и растёт, вдавливая мои глаза в мозг… Будь проклят тот день, час, и минута… Это карма Ярослава Соколова — если не добьёт машина, то раздавит центрифуга…

Больше орать я уже не мог, потому что меня не просто вдавило в кресло, а на мою грудную клетку навалилось всё пространство, ставшее тяжёлым, как вода… а потом, как бетон… а потом, как чугун… И оно растёт… А я всё ещё живой. Я не мог пошевелить даже пальцем. Я не мог закрыть челюсть, потому что она одна стала весить тонну! И это выше моих сил! Я сейчас погибну, как гусеница под колесом автобуса, я не выживу! От этого невозможно выжить!