18+
Игра в бисер

Объем: 74 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Игра в бисер

Мы — лишь рисунки на чужой картинке.

Идёт тысячелетняя война,

А мы играем в бисер — по старинке,

Как в глупые былые времена.


В каком мы были созданы капризе,

Какому богу вгрезились во сны?

Нас веселит игра в бессмертный бисер

На пепле после ядерной войны.


Наш бог убог, жилище наше — нище,

Лишь счётчик Гейгера свистит скворцом,

И смотрит с атомного пепелища

Свинья, но с человеческим лицом.


Мы смотрим, как легко в гнетущих высях

Кружатся свиньи с крыльями орлов, —

И рассыпаем безупречный бисер

Красивых теорем, мелодий, слов.


Да, нас в пробирках создала наука,

И зелена у нас слепая кровь…

Нам только бисер разгоняет скуку

И тешит зренье яркою искрой.


Когда сойдут пришельцы с синих высей,

Они найдут в огнеупорной мгле

Лишь наши трупы — и бессмертный бисер

На осквернённой играми земле.


Но зря над нами небосвод смеётся!

Нам с нашею игрою повезло:

Уходят свиньи.

Бисер — остаётся!

Над всем в насмешку

и всему назло.

Бесы

Мчатся тучи, вьются тучи,

Пляшут быстрые лучи.

Небо бьётся, как в падучей,

Звёзды — как огни в печи.

Мчатся бесы, вьются бесы,

Пляшут, мечутся, плюют…

Сани по Руси небесной

Тело Пушкина везут.


Мимо площади Сенатской,

Мимо высей Машука

Мчится конь наш залихватский

Сквозь эпохи и века.

Буря мглою небо кроет,

Все дороги замело…

— Что вы, барин? — Бог с тобою!

Просто сердцу тяжело.


Громко цокот раздаётся,

Будто всё кругом мертво…

Конь летит, бубенчик бьётся

По-над холкою его…

— Скоро ль дом? — Не знаем сами!

— Ждут ли нас? — Должно быть, ждут!

Вечно по России сани

Тело Пушкина везут.


Гулко цокают копыта

По теченью наших спин…

И молчат, во тьме забыты,

Мёртвый дом и Сахалин.

Вся земля дрожит от гула,

У коня горит зрачок…

Вон Астапово мелькнуло,

Знать, конец уж недалёк…


Ни огня, ни слёз, ни веры, —

Крики, брань, кабацкий мрак…

Только возле «Англетера»

Спотыкнётся вдруг рысак…

— Скоро ль, братец? — Недалечко!

Только выедем с земли…

Лишь мелькнёт Вторая Речка

Там, за вечностью, вдали…


Больше нет на белом свете

Ни чудес, ни естества:

Наша жизнь — огонь да ветер,

Да слова, слова, слова!

Скачка, скачка без запинки,

Без кнута, без шенкелей…

Пушкин… Лёгкая пушинка,

Что небес потяжелей!


— Ждут нас? — Барин, всё в порядке!

Ждут покойнички гостей,

Всё отдавши без остатку

Да раздевшись до костей.

Плачут, пьют, тревожат бога,

Огоньки в глазах горят…

Бесконечная дорога

В рай бежит сквозь самый ад!


И ни песенки, ни сказки…

Мчатся кони день за днём…

— Я устал от этой тряски…

Скоро ль, братец, отдохнём?

…Полузвери, полубоги,

Мчатся тени — их не счесть…

— Скоро ли конец дороге?

— Барин, не серчай! Бог весть!

Козырев — Кутилову

Кутилов —

         глазища

                тусклые.

Бродячая

         правда

                русская.

Смешная

         гордыня

                  детская —

И красная

            кровь

                поэтская.

Солдатская

            прямость

                          честная,

нахлебникам

             неизвестная.

Сапсанья

          повадка

                   хищная,

для воина

             не излишняя…

Ни серости,

             ни ребячества —

Прочтёшь

              две строки —

                        и плачется…

Кровь снова

              стихами

                       мается…

— Кутилов! —

           и речь

                   срывается.

…Кутилов!

             Рисунки

                     пёстрые.

И скифские

               скулы

                        острые.

Не пасквилем,

                  не пародией —

Ходил

         сквозняком

                    по Родине.

Сквозняк

            всей Руси

                    космической —

Сибирский

              поэт

                    трагический!

Ты в небе

              зарыт

                      без надобы —

— Земли тебе было

                         мало бы!

Сияет

        зарёю

                 гордою

Твой волчий

                 прищур

                      над городом.

Твой чёрт

          над судьбой

                     богатырскою

Метелью

           метёт

                  сибирскою:

«Сгоришь

             в цвету,

                       не состаришься…»

А где ты

          сейчас

                   мытаришься?

Не в адской ли чаше

                              с серою?

— Кутилов

              воскресе!

— Верую!

Ты можешь

            отчалить

                  в смерть, но я —

Твоя

      правота

               посмертная.

Хмельная,

               босая,

                       вешняя —

Держава

             твоя

                   нездешняя,

Козырная

             и кутящая —

Русь-матушка

               настоящая!

И отдано

          Богу —

               богово,

и отдано

         волку —

              логово.

Стихи

       не горят,

                   поэтому —

Поэту

           дано

                    поэтово.

Мона Лиза

Я трижды умер, но лишь раз воскрес.

Свой сон земной пройдя до половины,

Я вдруг проснулся в пустоте небес


У вкрадчиво светящейся картины.

Ты, ставшая в веках моей женой,

Здесь в красках, что обманчиво-невинны,


Одна, как перст, за синей тишиной

Сидишь, и над Тобой клубится зыбко

Рассеянный в пространстве голос мой,


И, отражаясь в зеркале улыбки,

Моя душа, из жизни в жизнь бредя,

Припоминает прежние ошибки.


А над Тобою — город из дождя:

Дворцы, холмы, колонны в синей дымке

Меня так манят, сердце бередя,


Стать тенью человека-невидимки,

Пройти сквозь воздух, синий и немой,

Не оставляя следа, без запинки,


И в нежном лимбе, полном тишиной,

До боли, до горячих слёз правдиво

Припомнить всё, что было не со мной.


Тончайший хмель воздушной перспективы

Пьянит, дурманит, будит в нас мечты…

А помнишь, мы когда-то были живы,


Тебе дарил я синие цветы,

И Ты смеялась весело и лживо…

Теперь я хладнокровный, как и Ты,


И полон мир Твоей негорделивой

Посмертной и бессмертной красоты.

Я — вечный отзвук Твоего мотива,


Который по векам скользит, как тень,

Шурша, как звук небесного прилива,

И небо скрытно, словно в Судный день,


И счастье отстрадавших молчаливо.

Кружится в небе шестикрылый свет,

Прозрачный, но вещественный на диво,


И вижу я, что нас на свете нет,

А старость, смерть и горе отменили.

А тонкий яд в сиреневом вине


Воздушной дымки возрастает в силе,

И так жесток чарующий наркоз,

Который будит чувства и в могиле,


Что сладок вкус моих фантомных слёз,

Что боль прошла до нервных окончаний,

Да! — до ресниц, до кончиков волос.


В Твоих глазах — сто лет моих скитаний,

В Твоей улыбке — вечный мой ночлег…

Я стал тончайшим из Твоих сияний!


В Твой золотой и в мой хрустальный век

Нам пишет Бог-Творец из ниоткуда,

Что в нас течёт водой небесных рек


Любовь, обыкновенная, как чудо.

Горькие сонеты

* * *

Моей работой стало — вспоминать

Слова, поступки, облики и лица…

И я, листая старую тетрадь,

Склонюсь над пожелтевшею страницей.


Я вспоминаю то, чего не знал.

Я с памятью живу одной судьбою.

Я в прошлое спускаюсь, как в подвал,

Мысль, как свечу, держа перед собою.


Где ты сейчас? Увы, ответа нет.

Но вспоминать — вот высшее искусство!

От бега неподвластных людям лет

Бумага пожелтеет — но не чувство.


Коль чувство наше настоящим было,

Оно не станет прошлым, друг мой милый!

* * *

Всё стало ясно. Да, я не любим.

Ты камень, а не хлеб, мне подарила.

Но этот камень сердцем был твоим —

Холодным, гордым, полным твёрдой силы.


Но верю я, что холод этот — ложь.

В тебе живёт неистовое пламя:

Ты по сердцам, как по камням, идёшь

И камни жжёшь горячими стопами!


Как много надо было мне огня,

Чтоб понял я, о боли не жалея:

Да, ты сильна. Да, ты сильней меня.

Склонись же перед слабостью моею!


Но все же — как несхожи мы с тобой:

Твоя любовь — скала, моя — прибой!

* * *

Твоя любовь — светла, моя — темна,

Ведь ей в твоей тени стоять приятно.

Меня чаруют тайна и луна,

Тебя — сиянье дня, где всё понятно.


Твоя любовь беспечна и легка,

Как бабочки крылатой трепетанье…

Моя — в раздумьях, и она горька, —

Моя награда, подвиг, наказанье.


Твою любовь постигнет разум мой,

Ты не поймёшь мои живые строки…

Но мы бредем тропинкою одной

И вместе учим горькие уроки.


Я верю: рождены с тобой мы были,

Чтоб день и ночь друг друга полюбили.

* * *

Да, ты любима. Но… ты не бессмертна.

Чем жизнь короче, тем длиннее миг.

Ты хочешь жизнь измерить мерой верной

И ищешь смысл в реченьях пыльных книг.


Бессмертие — нет тяжелей загадки!

Его мы ищем каждый день и час.

Как поиск горек, а находки — сладки!

А я бессмертье вижу без прикрас:


Оно — не счастье, но и не страданье.

Оно — в продленье нас за гранью дней

Словами, кистью и воспоминаньем,

А также — вечной красотой твоей.


Ты можешь в сердце у меня прочесть:

«Ты будешь, ты была, ты вечно — есть!»

По небу полуночи

По небу полуночи ангел летел

Из мира — в последний предел;

Он сахарный палец держал на губах,

Молча о любви и грехах.


Он певчую душу с земли забирал,

На Суд её нес, и сиял, и молчал,

Но пела о жизни своей, чуть дыша,

Певица, бродяжка, душа.


По небу полуночи отзвук летел,

Пьянил, будоражил, тревожил, звенел,

По небу полуночи песня плыла,

И сахарно таяла мгла.


Хмелён был напев, сочинённый людьми,

Был полон ошибок, прозрений, любви,

Но в ангельском сердце, не тронутом злом,

Остался незримый надлом.


И перенял ангел, как птица, напев,

Что только окреп, в небесах отзвенев, —

И райские гимны ему не смогли

Затмить многозвучья земли.


И сахарный ангел растаял от чувств,

От ангела в небе осталось чуть-чуть —

Лишь нимб фосфорический, градины звёзд

Да лужица сахарных слёз.


Луна пучеглазо смотрела во тьму,

Понятную сердцу, чужую уму,

И запах медовый сквозь время летел

От рая — в последний предел,


Где ангелы меряют жизни на вес,

Где падают мёртвые птицы с небес,

И к нам сквозь пространство исходит тепло —

Холодным светилам назло.

Другу стихотворцу

Арист, ты говоришь, что стих — твоё спасенье,

Превыше всех трудов, превыше всех наград,

Терновый твой венец, и крест, и воскресенье,

И суд, и сад, и ад.


Ты памятник себе воздвиг огнеупорный

Из слухов, хитрой лжи, хвалы и клеветы,

И если кто-то мог писать о ясном спорно,

То это — только ты.


Высокопарный вздор комедий и трагедий

Ты претворил в судьбу, и в ней тебе везло:

Так! — Ты умеешь всех презрительней на свете

Встречать добро и зло.


И твой любимый бес, сухой и моложавый,

Непринуждённость в хитрой выдумке любя,

Всё ходит за тобой, как арендатор славы,

И мучает тебя.


И долго будешь тем известен ты народу,

Что всех изысканней язык ты исказил.

У музы у твоей всё ярче год от году

Блеск стрекозиных крыл.


Господь тебя слепил из глины мокро-зыбкой,

Чтоб научился ты, презрительность любя,

По-чаадаевски, с язвительной улыбкой

Плыть поперёк себя.


…Не тот поэт, Арист, кто рифмы плесть умеет,

Кто в словоблудии сумел достигнуть дна,

А тот, кто, став бессмертным, не жалеет,

Что жизнь — всего одна.

* * *

Поэзия! Обман, соблазн и прелесть

Почувствовать — рвануться — пасть — взлететь!

Мне слышится бумаги белый шелест —

И мне нельзя ни жить, ни умереть.


Смертельней смерти и живей живого

Тончайший яд нерукотворных строк.

И, нежно распелёнывая Слово

Из белого бумажного покрова,

Я вижу в нём бессмертия залог…


И что мне мудрость всех Экклезиастов:

Рай — для рабов, а ад — для гордецов…

Мне дан словесный рай, живое Завтра,

Ценней богатств из тысячи ларцов!


И что мне обречённость человека

На пресмыкание в земной пыли!

Лишь на поэтов действует от века

Закон непритяжения земли!


18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.