Бесплатный фрагмент - Иерихон

ИЕРИХОН

Повесть

РАЗВЕДЧИКИ ВНЕЗЕМНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ

Согласно данным археологии, Иерихон является древнейшим городом мира.

В учении каббалы рассказывается, что Всевышний обратился к двум наказанным ангелам, Аззе и Азаэлю, которые еще до потопа возжелали земных женщин. В Книге Еноха написано: падшие ангелы произвели на свет расу гигантов-пожирателей, за что по решению Всевышнего подвешены были меж небом и землей и страдали много веков… Теперь им неожиданно представилась возможность помочь евреям в одном предприятии и заодно исправить свой грех.

— А чем мы можем быть полезны? — спросили наказанные, распрямляя свои сломленные крылья.

От них требовалось войти в личности двух разведчиков, которых скоро должен послать к одной иерихонской домохозяйке вождь евреев Иегошуа. Если они на сей раз устоят и не тронут земную красавицу, — значит, дело их исправления начато. Это станет первым шагом, а потом им предоставят еще возможности, и так, постепенно, они смогут заслужить прощение в конце времен.

Азза и Азаэль согласились и были сняты с того места меж небом и землей, где они находились со времени своего бунтарского выступления. Они спустились на гору Хермон (где заклятье и наказание было совершено ранее) и присоединились к душам Пинхаса и Калева, земных людей.

Эти двое принадлежали к поколению Исхода евреев из Египта.

В исторической перспективе это — времена Одиссея, Париса, Ахиллеса и, соответственно, Елены Прекрасной. Ангелы даже сначала подумали, что их посылают к ней. Но тут речь шла о не менее прекрасной Рахав.

В дни, когда близилась кончина Моисея, — Агамемнон, Одиссей и Ахиллес осаждали Трою, и часы гордого троянского царя Приама были сочтены.

120-летний Моисей об этом не знал, да это и было не особо важно для его служения Б-гу, но он имел сведения о том, что Египет после неудачной политики фараона Эхнатона и его борьбы со жрецами ослабел и почти утратил контроль над Ханааном.

Страна раскололась на несколько городов-государств уже при Рамзесе II, если не раньше. Наступил период безвластия и междоусобиц. «У них там тридцать с чем-то царьков, иными словами, каждый городской голова и каждый староста деревни мнит себя независимым. Значит, можно смело атаковать. Евреи выросли в числе, а жители Ханаана разобщены и ослаблены — идеальный момент для нападения», — так оценивали ситуацию Калев и Пинхас.

Моисей не дожил до освоения Израиля, место предводителя народа занял Иегошуа Бин Нун. Он считался слабее Моисея в законодательном плане, но был хорошим полководцем. Если бить, то сразу по-крупному, решил он. Было принято решение форсировать Иордан, затем (в случае благоприятного донесения от двух разведчиков) осадить крупный торговый город Иерихон.

Сюда, на этот торговый перекресток, стекались разнообразные товары, в том числе — битум и асфальт с Мертвого моря, благовония, пряности, ткани и драгоценные металлы, и город был богат. Уже в средний период Бронзового века его окружали каменные стены колоссальной толщины, и внутри этих стен находились жилые помещения. Помимо стен, город охраняла каменная башня восьмиметровой высоты, восемь с половиной метров в диаметре. «Когда археологи поняли, что ее построили около восьми тысяч лет до н. э., то есть десять тысяч лет назад, они аж прослезились. " — говорится в одной статье на эту тему. Согласно же Торе, такого быть не может: мир сотворен не более, чем 5781 год назад, на момент написания данной книги.

Мы сказали, что Рахав была домохозяйкой, это тоже не лишено смысла, но по сути она происходила из «корня» древней демонической души. «Как жаль ее развратницей назвать» — это тоже про нее.

РАХАВ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ

Рахав выпроводила посетителя, задернула золоченый шнур занавески, улеглась возле курильницы, где еще теплились воскурения. Надо бы отчитать Реуму, угольев много накопилось.

— Слушай, какова она? — неприлично хихикая, спросил царь Хацорский царя Содомского, который только что вышел из ее покоев.

— Не будь я уже царем, почувствовал бы себя царем этой ночью, — загадочно отвечал тот.

— Вот как! И это говорит владыка Содома и Гоморры! Что, так прекрасно обошлась с тобой эта женщина?

Тот сделал движение рукой, будто защищаясь от солнца.

— Не произноси ее имя, сделай милость! Я не способен даже слышать его.

— Да почему же это?

— Услышу — снова заведусь, всю страсть до судороги испытаю.

— Вот как! — прошептал завистливо царь Хацорский, — что ж, я уважу твое желание и не произнесу ее имени вслух.

— О, как я желал бы умереть, поцеловав еще раз ткань ее платья, — вздохнул содомский гость.

— Кого — ее? Рахав? — невинно разыграл его собеседник, желая посмотреть, что будет.

— Ох, стыд мой и срам! — воскликнул содомский царь и рухнул в кресла, — ты уморить меня решил, негодник! Сдохну прямо здесь.

— Так отдыхай же, или подыхай, как тебе удобней… А я войду к ней. Колокольчик, кажется, звенит.

И Хацорский владыка проследовал в покои куртизанки.

…Пинхас и Калев, представители Израиля, немного погуляли по городу и пришли в крепость Иерихона на разведку, посланные своим предводителем. Калев был помоложе, а Пинхас и старше был, и умел вовсе делаться седовласым старцем, ради него чудеса сотворялись уж не в первый раз. Попадая в дом прекрасной трактирщицы, он предусмотрительно превратил себя в глубокого старца.

Какие сведения должны были собрать разведчики?

Тридцать и один царь, как мы сказали выше, делили между собой Обетованную (Обещанную) Землю до вступления в нее евреев.

Ханаанейцы прослышали, что евреи уже закончили странствия свои по пустыне и неминуемо войдут в Страну, дарованную им Б-гом. Безумный, сродни психопатии, страх напал на них.

А что до евреев, то они политику ханаанейских царей не знали вовсе. Допустим, будут чудеса в войне. Но каковы их планы обороны? Достаточно ли они напуганы и деморализованы? Где держат склады с оружием? Есть ли у защитников крепости своя питьевая вода? Как взять неприступную крепость Иерихона — самого древнего и укрепленного города мира?

Вот что интересовало посланных со стороны Израильтян разведчиков.

А где лучше, чем в кабаке или таверне, разузнать все городские новости?

Иегошуа, посылая двух испытанных воинов, дал им благословение, чтобы выдержали все испытания. Пришли они к блуднице Рахав, когда та отдыхала после трудовых своих будней.

Служанка, Реума, массировала ее столь многими желанное тело. Другая вошла с докладом из приемных покоев в будуар.

— Чужестранцы, двое. Выпроводить их прочь?

— Чего они хотят?

— Спрашивают меду, коржей пшеничных.

— Так дай им! Мне сейчас не до них.

— Ну… — замялась служанка, — эти — чуть иные.

— Что ты сказала? — ритмично в такт массажу покачиваясь на кушетке, лениво произнесла Рахав.

— Другие, говорю. — словно невзначай и нехотя констатировала та.

— В смысле? — Рахав откинулась на спину, прервав Реумины движения.

— Они не смотрят на женщин! — развела руками служанка.

— Слышь, Реума, что за новости! — засмеялась, будто монетки рассыпала, вместе со своей напарницей Рахав, убрала от себя ее руки и произнесла, весело скалясь:

— Этот царек содомский тоже до встречи со мной думал, что не смотрит на женщин…

Все трое захохотали.

— Да, хорошо ты его перевоспитала, бедолагу!

Рахав сделала резкий жест, веля им замолчать и вставая. Стало тихо.

— Другие, говоришь, — проникновенно и ласково сказала она, слегка отведя в сторону одну из занавесок и выглядывая наружу.

— Ты не увидишь их, они в углу уселись, — сказала Реума.

— Она не пьют нашу медовуху, — доложила служанка, выйдя и снова вернувшись, — они не пьют вообще ничего, кроме воды, и не едят наших коржей!

Рахав пожала плечами.

— Это еще ни-че-го не значит! — она повернулась к гардеробу, — помогите мне одеться.

ПРИШЕЛЬЦЫ

Рахав оделась поскромнее и к гостям будто простая прислужница вышла, неся таз с водой для омовения.

— Господа, не потому ли не едите вы, что рук омыть вам не подали?

Величественные люди встали, приветствуя ее и кланяясь.

— Мы будем рады омовению рук и ног, госпожа, но не лучше ли было бы прислать простую служанку, а не выходить самой?

Рахав смутилась.

— Что значит — самой?

Говоривший был седовласый и точь-в-точь лицом, как ее дедушка. Устыдилась она, вспомнила, как ласкалась в детстве к дедушке и какой хорошей девочкой он ее считал. Тут же вспомнила она и о своем сне, когда ей показали двоих падших ангелов, которые должны будут к ней прийти и изменить ее жизнь.

А тот продолжал:

— Госпожа ведь знать желала, наслышаны ли мы о славе ее? Наслышаны.

Она отвернула лицо. Заговорила нарочито грубо:

— А чего ж тогда к кушанью не притронулись? — и, разыгрывая обиженную, уперла руки в боки.

— Да как же — не притронулись? — старец развернулся и указал на еду.

И точно, еда была съедена! Только объедки лежали.

Рахав все еще разыгрывала из себя простонародье:

— Ну, извините, видать сослепу возвела я на вас напраслину.

Седовласый повысил голос и в глаза ей глянул:

— Дочь моя! Ты увидела правильно. Мы не едим еды ханаанейской. Но Б-г наш готов создать видимость, чтоб помочь нам поладить с тобой.

Рахав растерянно повторила, раз уж они все равно разгадали, кто она:

— Поладить со мной? Нет ничего легче, чем со мной поладить! Только по сто сиклей серебряных кладите, и ваша очередь настанет уже завтра.

Второй гость опустил голову. Старец продолжал:

— Мы не едим ханаанейской еды, понимай это во всех смыслах, дочь моя.

— Тогда что же вам здесь нужно? — посреди этой ее фразы в залу ворвалась группа охранников с улицы.

— Госпожа, твой дом оцеплен у всех входов и выходов. Ищут чужеземцев каких-то.

— Дураки! Как он может быть оцеплен! Крепостная стена протяженностью в тысячи локтей — оцеплена?

— Увы, — обратился к ней старец, — эти люди говорят правду. Не окажешь ли милость и не спрячешь ли нас внутри?

— Еще чего! Наглости вашей нет границ!

Рахав едва не замахнулась на старца рукой. Звякнули браслеты. Внезапно оба гостя переместились в нишу. Было там место не для двух, с трудом даже для одного человека, а они спрятались там чудесным образом. Рахав ничего не оставалось, как задернуть занавеску, распустить блестящий шнур.

Никто не видел, как они туда попали. Даже она этого не понимала. Чудеса.

— Воистину, Баал и Аштарот тут ни при чем! — пробормотала Рахав, равнодушно пройдя между своих домашних идолов, — их кто-то другой опекает.

Она зашла в опочивальню.

— Где мои жемчужные притирания? Ослицы вы, что ли? Смотрите на меня, вылупились!

Служанки сразу засуетились.

— Слушайте внимательно, — раздеваясь снова, формулировала обеспокоенная облавой Рахав, — когда будут вас расспрашивать, говорите: Да, мол, были здесь чужеземцы, но поели и ушли куда-то в город.

— А если ворвутся к тебе сюда, в спальню?

— Кто?

— Ну, эти, чужеземцы.

— Этих я не боюсь. Спальня моя им совершенно ни к чему. Иерихонская стража будет везде рыскать, сбейте их с толку.

— Но зачем так рисковать? — рассудительно произнесла Реума, втирая жемчужную мазь в грудь и плечи госпожи, чтобы кожа ее светилась и казалась еще белее.

— Если передумаю и захочу их выдать властям, то уж тебя точно не спрошу, — отрезала хозяйка и перевела разговор: — Почему корица такая острая? Смолы ароматные закончились? Чувствую, что воскурения не так вкусны, как обычно.

Она перевернулась на спину и вздохнула. Подумаешь, маленький каприз, укрыть пару беженцев, путников, и то она не может себе позволить?

…И вдруг ее осенило. Она вскочила, перепуганная.

— Это были сыны Израиля! — выкрикнула она, закрыв рот ладонью от страха, — Точно, точно, у них свои боги, которых мы не ведаем.

— У них, кажется, один, — возразила Реума, закрывая сосуд с дорогим жемчужным составом.

— О! — восклицала Рахав, потрясенная, — что я натворила! Я пустила врагов в нашу страну!

— Ну так выдай их, — равнодушно пожала плечами Реума.

— Молчите! Оставайтесь тут! Я сама выйду и…

— Госпожа, вы не одеты.

— Да, правда. Но, пока я буду одеваться, они уже проникнут и заполонят всю нашу страну. Что я натворила!

— Шнуровка не завязывается, вы можете постоять спокойно? — говорила горничная. Реума подавала ей великолепные одежды из платяной ниши.

— А волосы? А диадема? Вы выглядите не лучшим образом, — заметила горничная девушка. — неужели совсем нет времени?

— Представь себе. Совсем нет.

Рахав глянула на себя в медное зерцало, махнула рукой и поспешно вышла. Шел великолепный бронзовый век, и зеркала если и имелись, то только такие, из сплава олова и меди.

Рахав еще раз дала своим служанкам указания, что и как говорить при допросе, вызволила из потайного места двух своих гостей, быстро перепрятала их в свою спальню, куда уж точно — не зайдет никто. Потушила курильницу, служившую идолопоклонству и разврату. Обожглась с непривычки, но все до последнего уголька сама затушила. Повернулась к ним.

— Признайтесь мне! Ведь вы — сыны Израиля.

— Так, — подтвердил седовласый Пинхас. Калев — сын Иефунэ — молча кивнул, глядя в сторону, сквозь мебель.

АЛАЯ НИТЬ НАДЕЖДЫ

Кушетки, обитые тканями и шкурами зверей, ковры, полы с прекрасной инкрустацией. Он ничего этого не видел — не позволил себе видеть. Он был мужем Мирьям, сестры Моше. Здорово его проняло духом красавицы Рахав. Домой сразу захотелось — к жене. Но что поделать, не закончено задание, недовыполнено. Разузнать о настроениях ханаанейцев удалось: полны боязни, страха перед исраэлитами были все жители, которые побывали в кабачке за то время, что они с Пинхасом тут стояли и сидели и выжидали, слушая и подслушивая все разговоры, что вокруг.

«Изнеможены сердца наши, тают они подобно воску от страха перед вами», — сообщила также и Рахав.

Собственно, она намеком хотела дать им понять то, что скрыла от своих служанок — насколько местных жителей, мужчин, одолела физическая и моральная слабость. Страх парализовал их силы.

— Когда вы нападете на нас, — быстро говорила хозяйка, не глядя на двух мужчин, — то одолеете нас чудесным образом. Таким же, как разошлась пред вами гладь морская. Таким же, как одолели вы фараона Египта. Таким же, как…

— Короче, — сказал Калев, сложив руки на груди, — что просишь ты для себя? Заслуга твоя велика. Говори.

Рахав подошла к нему, испепеляя его взором.

Подумала, бурю чувств испытав: «Да как смеешь ты, рыжий иудей-шпион, перебивать меня, фактическую царицу Ханаана? Да я любому из царей тут словечко скажу, и ты зажарен будешь на шампуре!»

…Она заглянула в бронзовую полость зерцала. Себя там увидала, а гостей — нет. Вместо них — свет струился.

…Ну вот, и зерцало подтвердило, что они — другие. Из другого сотканы вещества, что ли.

Ну, тогда она, стало быть, не изменница Родине. Она просто чутка к обстоятельствам.

— Ладно, присядьте, — попросила она.- Поговорим.

— Говори же. В чем награда твоя состоит? — поторопил Калев, стоя напротив нее, руки скрещены на груди.

Рахав отвела взгляд.

— Как звать вождя вашего?

— Иегошуа бин Нун.

— Ну, вот он-то мне и нужен.

Они переглянулись. Что бы это значило??? Иегошуа бин Нун ей занадобился?

— Я ясно вижу будущее, но сейчас вам нужно от меня не это, — деловито заговорила уже поменявшаяся до самого корня души, уже увидевшая себя невестой их сияющего славой вождя, Иегошуа, Рахав.- Итак, награда.

— Да, награда за то, что спустишь нас из окна крепости на веревке и дашь нам спастись бегством, — пояснил Калев.

— Понятно, что награда не за красивые глаза, — усмехнулась Рахав.

Она вызвала служанку.

— Принеси из конюшни веревку длины такой, чтоб до земли хватило. Поняла? Да не проболтайся никому там. Сыщиками весь дом кишит. Я жду. Быстрее возвращайся.

Служанка, перепуганная до смерти, молча вышла.

— Итак, — продолжила Рахав, — я беру на себя все последствия вашего побега…

— Спасибо, госпожа и хозяйка дома этого, — поклонился седовласый Пинхас.

— Спасибо будете говорить потом, — Рахав достала кусок алой ткани из ларца, — смотрите сейчас сюда. Вот алые ленты, которыми я помечу свое окно. Окно дома моих родных, самых близких, также будет помечено этим знаком. Ваша армия ворвется сюда и будет убивать всех в бою.

Она замолчала… у нее перехватило дыхание.

— … и вы должны поклясться мне, что окна с этим знаком атакованы не будут. Дома моих родных послужат им убежищем. Спасите меня и мою семью. Разве так уж велика награда, которую я прошу?

Пинхас и Калев упали на колени перед ней.

— Велик Г-сподь Израилев, который дал нам обрести милость в глазах твоих! Мы обещаем и клянемся, что ты и твои близкие не пострадают!

Рахав ответила:

— Велик ваш Б-г. Ну, а теперь… — она выхватила из рук вошедшей служанки моток веревки, — быстрее к делу.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ РАХАВ

Рахав и ее служанка Реума имели неприятный разговор в спальне.

— Ты дала им убежать? — упрекнула Реума свою госпожу, нарушая элементарные каноны поведения.

— А ты почему-то принесла нам короткую веревку и они, возможно, разбились насмерть! — огрызнулась Рахав.

— Туда им и дорога! Я еще всем расскажу, как ты хотела впустить врагов в страну нашу.

Произнося это, Реума держалась на всякий случай подальше от госпожи. В руках у нее был совок с раскаленными угольями из курильницы, которую она прочищала.

Из черноты ночи раздались зловещие уханья филина, дикий стонущий крик выпи. У Рахав отлегло от сердца: это были условленные знаки между нею и разведчиками. Значит, они живы. Они донесут до своих план крепости, который она им начертала на табличке, а их предводителю придется еще поломать голову над подписью, которую она сделала там внизу финикийским письмом: только три слова — «Я жду тебя».

— Я расскажу про тебя все! — скандалила Реума, видя, что госпожа отвлеклась и не реагирует на нее.

— Что именно? — Рахав взяла красивый кувшин из рудного цветка — камня, который ночью слегка флюоресцировал. Она знала, что, если его расколоть, то в руке ее окажется оружие, на случай обороны. Острым краем скола она сможет поранить или зарезать неверную служанку.

— Я расскажу… — прошипела Реума, — что ты дала возможность Сынам Израиля завоевать то, что положено было получить детям Ханаана и детям Исмаила! Я расскажу, что ты больше не служишь нашим богам! И, наконец, я расскажу, что твоя правая грудь все-таки больше, чем левая, как бы ты это ни скрывала!

Услышав такие непонятные и странные, но не лишенные логики заявления, Рахав осуществила свой план, резко ударив кувшином по каменной стойке того, что мы сейчас назвали бы баром, и, имея это страшное светящееся оружие в правой руке, быстро рванулась навстречу Реуме и толкнула ее руку, в которой был совок с углями. Толчок снизу — и уголья полетели Реуме в лицо. Она закрыла обожженное лицо и хотела спастись бегством, но теперь ее ждало несколько резких ударов острым колющим предметом.

— Ты замолчишь навеки, предательница, — сказала Рахав, успокоившись только, когда бывшая подруга уже лежала на полу бездыханная.

Вошел охранник, полусонный и испуганный шумом и криками. Хозяйка обвинила его в нерадивости.

— На меня было совершено покушение! Неужели не видишь! Быстро забирай отсюда это тело. Позови уборщика.

…Рахав быстро выскользнула из комнаты и прошла в летнюю купальню, чтобы освежиться водой и забыть о кошмаре. Ей это не удалось. Свежая вода не успокоила ее душевную муку. Она понимала, что совершила убийство. Да, допускаемое ханаанским законом, да, ненаказуемое, но все же убийство.

О, что я наделала! Исраэлитам помогла, укрыла беглецов-разведчиков, их предводителю отправила план крепости, а собственную служанку зарезала острым краем кувшина. Я, видно, помешалась! Кому рассказать — не поверят.

Кому ж излить мне душу? Только не Астарте! Меня с души воротит ей служенье.

Остается одна в темноте, рыдает. Над ней — слабо освещенная статуя Астарты, подчеркнуто равнодушная.

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ИОРДАН

Разведчики вернулись в Моавские степи. Получив от них отчет о состоянии дел, евреи сосредоточили на границе с Ханааном сорокатысячное войско.

Между тем Иегошуа, разослав письма с текстом ультиматума всем 31 царям Ханаана, ждал ответа от перепуганных владык. Ответить они могли следующее: «Мы прочли твои условия, мы освобождаем территорию и уходим отсюда по-добру по-здорову», «Выбираем войну! Уничтожим захватчика» и — третий вариант: «Оставь нас в живых, за это мы станем твоими рабами и примем веру в одного Б-га». Направить ответы в ставку израильтян, в город Гилгаль, предлагалось в течение ближайших дней. Этот ультиматум вошел в историю как Послания Иегошуа Бин Нуна…

Он одержал победу над амеликитянами еще при Моисее и был известен как полководец. Но сейчас его послания воспринял всерьез лишь один народ — Гиршаши, чьим предводителем был царь Аиш.

ВИДНА РЕКА ИОРДАН. КОВЧЕГ ЗАВЕТА НЕСЕТ САМ СЕБЯ ПО ВОЗДУХУ И ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НАД ВОДОЙ…

Священнослужители в белом босые входят в Иордан и стоят в воде по щиколотку там же, где замер в воздухе Ковчег Завета. Элъазар дает отмашку вождю, Иегошуа. Тот на коне вступает в реку. За ним вся армия и затем народ. Воды Иордана вспучиваются и стоят 300-метровой стеной. Проходят все люди справа от этой стены. Слева — вода отсутствует. Ее снесло в сторону. Проходит последний израильтянин со своим скотом, и тогда Ковчег Завета перелетает на другой край Иордана, неся по воздуху также и левитов (сынов Леви, священнослужителей). Раздается возбужденный крик народа. Лицо Иегошуа пылает счастьем. Они падают наземь и целуют Святую Землю
ИЕГОШУА произносит: Позади нас Моавские степи!
ПРИТИХШИЙ НАРОД СТОИТ И СМОТРИТ. КОЭНЫ СТЕРЕГУТ КОВЧЕГ… вождь продолжает: Позади у нас сотни лет египетского рабства! Мы получили Тору и одолели всех врагов. до сих пор — Никто не смог нам помешать. Сейчас мы вошли в Землю Обетованную. Никто не помешает нам также и сейчас! Мы отметим наш первый Песах в Стране Израиля!
НАРОД нестройно отвечает ему

Да здравствует Иегошуа бин Нун ныне и во веки веков! Помазанник Б-жий, воистину!

…Да, армия Иегошуа бин Нуна благополучно переправилась через реку Иордан со всем 3-миллионным народом и Ковчегом Завета, летевшим в окружении священнослужителей. Ковчег не касался земли, это исторический факт.

300-метровая стена воды стояла сбоку от проходившего через реку народа. То вспучились воды Иордана. С другой же стороны стены не было, потому что течение быстро снесло воду, отсеченную от основного потока.

Народ пересекал Иордан. Шествовали и пешком, шли и конные войска во главе с Иегошуа, и телеги, и вьючные животные — целый караван. Все части Скинии несли левиты, шедшие по центру. Замыкало, как всегда, колено Дана. Как только Ковчег завета сдвинулся с одной точки, воды вновь заполнили реку.

Было 11-е число месяца Нисана. Праздник Песах вот-вот наступит, а большая часть молодых мужчин — не обрезаны. Как им вкушать теперь пасхальную жертву?

Пришлось сделать остановку в Гилгале специально с целью массового устранения этого досадного недостатка.

Неделю длился праздник Песах — исторический, первый Песах в Стране Израиля. Завершилась Сага Исхода.

Перестал выпадать ман: пришлось добывать пищу самостоятельно и привыкать к тяжелой земной еде. В отличие от пищи ангелов, нектара и амброзии (манны небесной, схожей с зернами кориандра по форме) — молоко и зерновые продукты насыщали и «заземляли» евреев.

Не было больше колодца Мириам, несколько месяцев уже как отвыкли они от постоянного наличия свежей питьевой воды.

Ушли Облака Славы: будто младенца вынули из пеленок. Народ столкнулся с реалиями обычной жизни. Завоевывать Землю! Еще 40 лет назад это казалось немыслимым. Но вот они вошли в нее.

ПЕРЕМЕНЫ В ЖИЗНИ РАХАВ

Рахав лишилась подруги, сидела она и ждала, пока уже наконец-то исполнится то, ради чего она поменяла свою жизнь. Она перестала принимать гостей. Отклонила предложение Содомского царя Саада повеселиться у источника Тимны.

— Кстати, — сказал он, — Тимна моя родственница. Не хочешь провести у нас неделю-другую?

…Но нет, она не хотела. У нее поменялся вкус счастья. Ей стало невкусно то, что раньше привлекало. Она бы не оказалась от поездки с Содомским царем в чудесную область — Тимну, если бы была в своем уме. Но она в своем прежнем уме уже не была. Она уже не поклонялась идолам Баала и Астарты (Аштарот), и даже бросание младенцев в огонь Молеха больше не казалось ей потрясающим экстатическим переживанием. Скорее, отталкивало.

— Интересно, чем кормят своего Б-га сыны Израиля, — думала она, — и правда ли, что в пустыне, наоборот, — Он их кормил? Рассказывают, что они получали какую-то манную кашу прямо с неба.

Последние слова Реумы касательно прав детей Ханаана и детей Исмаила на Землю Обетованную тоже поразили ее воображение. Права на Землю могли быть у детей Исмаила! Ведь он тоже — сын Авраама. У этих народов, евреев и исмаэлитов, существует еще какое-то обрезание, знак завета, тоже тема ей незнакомая.

— Рахав, знаешь, я не позабавиться с тобой желаю, — неожиданно сказал ей Саад, царь Содома, попросив новой встречи, — я желал бы жениться на тебе.

— Это просто замечательно, спасибо, — даже не удивилась она, — я была бы рада сменить свою жизнь зарабатывающей женщины на жизнь беззаботной царицы. Если бы твое предложение поступило несколько раньше.

Содомский царь был поражен. О чем она вообще речь ведет? Он готов ее поднять из грязи да в князи. Ей не придется никого больше обслуживать, она будет под надежной опекой.

— Да, я все понимаю, — сказала Рахав, — но это как золотая клетка. Ты хочешь, чтобы я существовала только для тебя.

— Ты боишься, что станешь несвободна, а я по-прежнему буду гулять? — догадался он, истолковав по-своему, и пообещал: — да нет же, я распущу всех своих… ну, весь свой обслуживающий персонал.

Он добавил:

— Послушай, женский век недолог, будем честны, ведь хочется тебе, как всем, когда-то стать невестой?

ОТ НИМРОДА К ФАРАОНУ

— Поверь, что даже это мне неинтересно, — вздохнула она.- Расскажи мне лучше об Аврааме. Ты ведь еще должен помнить то время.

…Весьма разочарованный ее равнодушием к нему как к мужчине, царь Содома из уважения к подруге своих прекрасных дней все же поведал ей то, что знал.

— Смотри, это все было достаточно давно… После потопа миром правил такой царь — Нимрод. Он заявлял претензии на вечность. Требовал поклонения себе как основному Баалу. Есть, знаешь, всякие баалы по мелочи, типа баал-звув, баал-пеор, ну а он — шел по-крупному.

Рахав заинтересованно кивнула.

— Вот. И ему противостоял малыш, ребенок, воспитанный где-то в погребе… сын Тераха. Ты назвала его Авраамом. Мы больше его знаем как сына Тераха. Короче говоря, он разбил фигурки баалов в доме своего отца, он пошел против Нимрода, и его бросили в кившан-эш…

— Огненную печь! — перевела на финикийское наречие Рахав.

— Совершенно верно.

— Кого бросили? — она утратила нить рассказа, пока искала правильное слово.

— Авраама, сына Тераха.

— За что?

— Там были какие-то идеологические разборки. В общем, дальше династия Авраама разделилась на Исмаила и Ицхака, а потом его внуки вообще ушли в Египет по разным причинам и пробыли там пару сотен лет. Теперь они вроде как должны прийти и унаследовать то, что обещал Аврааму их Б-г.

— …который один? — поделилась Рахав своим знанием, полученным от Реумы.

— Да, кстати. Да. Который один. В этом как раз идеологическая тонкость. Одного Б-га признают именно потомки Исмаила и потомки Ицхака, остатки этого верования ты и сейчас можешь встретить в провинции Плиштим, например.

Моего царства это все коснулось постольку поскольку… краешком. Авраам имел родню в наших краях и молился, чтобы Б-г не разрушал моих владений, владений отцов моих. Но, сама понимаешь, разрушение все-таки произошло, 5 городов были взорваны, стерты с лица земли, опущены под воду Соленого моря, которое, собственно, и возникло в результате этого катаклизма. Да, вернемся к моему предложению. Соглашайся — приезжай к нам, я тебе покажу там все. Интересно… Соляной столб жены Лота до сих пор…

Он остановился, видя, что Рахав думает о другом.

— … Знаешь, я служанку свою укокошила, — призналась Рахав с глубоким отчаянием в голосе, — она меня нервировала… и я ее… в порядке самообороны…

Содомский царь не слишком изумился, цинично поддакнул:

— Разумеется, девочка. Самооборона — это наше все.

Он не знал за ней таких наклонностей и свойств. Ему пришло в голову сделать ей еще одно деловое предложение.

— Послушай, а ты не из тех, которым нужно для полного счастья только изувечить или убить пару подружек? Я готов тебе это предоставить, в твоем распоряжении будет полно рабов и рабынь. Я только хотел бы снова видеть тебя веселенькой и доступной, — он потрепал ее по щеке.- Пойдем в твою купальню, дорогая.

…Рахав ужаснулась.

— Нет, друг мой, это все — в прошлом. И, боюсь, ты уже никогда не увидишь меня веселенькой и доступной. Просто по факту — никогда.

— Ну что ж, поговорили, — вздохнул ее собеседник.

Вставая с кушетки, он неожиданным движением опрокинул Рахав на ковер.

В нем проснулся зверь. И он по-наглому решил поставить точку на всей этой истории, просто подчинив ее себе силой.

Лежа под его задыхающимся телом — отлично ей знакомым и вовсе не противным — Рахав почему-то подумала: «О Б-г Израиля, я ведь стала союзницей твоих людей, израильтян, спаси же меня, я не хочу быть униженной и не хочу возврата к прошлому, так помоги же мне, покажи Твою силу». Это была простая молитва, вырвавшаяся из сердца при таких вот забавных обстоятельствах. Она услышала смиренный шепот бывшего дружка:

— Тихо, тихо, я тебя не трону, только дай мне успокоиться, просто лежи смирно… не мешай мне… я ничего не сделаю с тобой… просто не прогоняй. Пожалуйста! — сказал несчастный. Он испытал то, что хотел испытать, попросил прощения и ушел из ее жизни навсегда.

«Когда же, когда придут наконец сыны Израиля?» — поддерживала в себе волю к жизни Рахав. Странно, что Содомского царя она не исцарапала, не искусала, не поколотила. Дело в том, что в глубине души она относилась с уважением ко всем мужчинам в принципе. У финикийцев была поговорка «Бабы — стервы», и Рахав, поскольку имела мужской склад ума, была с нею согласна. Мужчин же она не умела ненавидеть. Она понимала, что ими движет, и не судила строго. Они всегда стремились к ней, приносили ей все самое лучшее, что у них было. Даже бедные и незначительные знали, что она их не обидит и позволит им раскрыться и познать божество Астарты.

Но теперь, кажется, ее поднимают на новый уровень: все происходит в строгом соответствии с тем непонятным сном, который она недавно увидела. Полусном, полу-явью…

Пророческое видение того, что она станет невестой вождя всего еврейского народа, не покидало ее. Как он выглядит? Есть ли у него жена или жены и сколько их? А если он не возжелает ее? Будет ли она должна проходить какие-то обряды посвящения, если он захочет на ней жениться? Достойна ли она этой роли и откуда вообще все это ей взбрело в голову?

Совещание с участием всех ханаанских царей состоится скоро в той части крепостной стены, которую занимали ее аппартаменты и заведение. Экстренное (как сказали бы мы сейчас) совещание в связи с нависшей угрозой вторжения сынов Израиля в Иерихон.

СВИДАНИЕ

Хозяйка крепости велела соорудить под крепостными стенами небольшую усыпальницу, куда припрятала тело подруги своей, Реумы. В тайну ее гибели не был посвящен никто.

— Какого коня вам оседлать, госпожа? — обратился вызванный и пришедший за распоряжениями конюх, Кушан. Ее план — выехать одной со знаменем и символом Иерихона и собрать с соседних владык таблички с их ответами, чтобы самой поскорее доставить их в стан Иегошуа — был ему неведом. Помочь еврейскому войску войти в Страну и унаследовать ее — такую добровольную задачу взяла на себя Рахав.

— Дай Неприхотливого — надвигается песчаная буря, а мне нужно успеть обернуться до нее. Как он, в хорошей форме? Тогда надень на него попону с нашим знаком. Я еду как официальный представитель. Знаменосцу дай коня покрасивее, чтобы привлекал к себе внимание. Черногорку ему дай. Если захочу оторваться от него, то оторвусь легко.

— А нужно ли вам искать опасности? — забеспокоился старый конюх. Он помнил ее еще девчонкой, знал ее родителей.

И любовника ее знал, того, кто приезжает к ней без спроса и всякий раз оставляет ее в слезах — Аиша. Видел, как она нервничает. Неужели опять из-за него?

— Считай, что я выезжаю на обычную свою прогулку.

…Перед выездом еще была забота: спрятать наконец драгоценности, замуровать в стене. Все откладывала это — не верилось, что наступит день, когда придется увязать золотые слитки… пурпурные корунды, а также суфси и асмани — голубого оттенка и зелено-синие, будто павлинье оперение, с вкраплениями из золота, те, что из Падахшана, лазоревые яхонты… и опаловые, с глубокой игрой луча в них, камни, да жемчуга с хорошим обрамлением…

Все тщательно выбранное маленькое богатство завернуть в мешочек, уложить в ту самую нишу, где прятала она тогда пришельцев-исраэлитов, и замуровать раствором, который как раз остался от постройки мавзолея для умершей в результате, право же, несчастного случая подруги. Яичный раствор отлично цементировал.

Эту работу она никому не поручила, справилась сама. Фигурку Астарты вставила напоследок как часть своего скульптурного дерзания. Астарта с ее тупоумными глазищами была вдавлена в подсыхающий раствор для того, чтоб никто не задумался, почему поменялся вид бывшей дворцовой ниши. Просто: возникла скрытая занавесом, архитектурно усовершенствованная, стена с культовым назначением.

…Рахав сняла с изящных рук загрязненные, окаменевшие рабочие рукавицы. Она даже не отдавала отчет, что тем же самым занимаются сейчас домовладельцы по всей стране. Каждый что-то припрятывал, питал иллюзорные надежды на то, что, может, враг порыщет здесь и повернется прочь. Если надо будет прятаться либо воевать, мало ли — пусть сокровища послужат мне потом, как вернусь домой. Так рассуждал каждый…

Сокровища вмуровывались в стены домов повсеместно, и это никому не помогло.

Да, собственно, и ей помочь не помогло — но хотя бы заняло ее ум делом, чтоб не трястить от страха понапрасну.

Боялись все: несмотря на колоссальную толщину стен крепостного комплекса, на разветвленную систему складов и катакомб под полом, на систему шипов и ловушек между отсеками стены… панические настроения охватили подданных ее небольшого государства. Кушанья с кухни подавались неуместно-дорогие, будто хозяйственник обезумел и не следовал обычной смете, пытаясь соорудить блюда из того, что первым бросалось ему в глаза.

Отчитывать уборщиц, поваров, охранников, кладовщика, ответственного за дрова и прочей рабский люд надлежало не ей, но она упрямо влезала во все эти мелочи, поскольку ей было скучно, скучно и тревожно, и она не знала, куда себя деть, куда применить свои силы…

Не хватало привычной — довольно большой — физической нагрузки — прием клиентов прекратился, она готова была поклясться Мокешем, что уж две Луны как не знала прикосновений страсти и хранила чистоту.

Сестре и матери она послала две алые ленты, велела привязать к окнам их жилища.

Грустна была крепость под иерихонской Луной месяца Таммуза. Шуршали пальмы в сухой тревоге, как перед пожаром. Перекликалось и жалось к земле птичье племя. Ожидалась по всем признакам сильнейшая песчаная буря.