Бесплатный фрагмент - Иерархический человек

Противостояние. Иерархия

Яннис Рицос: «Человек — это пирамида. В её основании — зверь, на её вершине — Бог. Наше предназначение — это восхождение».

Зероты — это традиционная иерархическая элита. Они стоят первыми в списке ревкона. Потому что с них все начинается. Всего в ревконе шесть типов рефлексий: зероты, зерефы, зеремиды, ремиды, рефаги, зелоты. И для каждого вида рефлексии есть отдельная книга. Это значит, есть книги с названием Зереф, Ремид, Зеремид, Рефаг, Зелот — сколько ревконовских рефлексий, столько и книг. И все они вышли серией одна за другой.

Теперь, что такое сам ревкон?

Ревкон — это неологизм или сокращение двух слов революция и консерватизм.

В мире до сего момента есть два вида обществ — индустриальные и традиционные. И само противостояние сегодня глобально, на уровне противостояния традиции и рынка.

Противостояние традиции и рынка носило (и носит) разное название и происходило (и происходит) по всем направлениям. Масштабное внедрение культуры рынка среди традиционных народов носит название глобализма.

Глобализм сам по себе унифицировал народы, то есть сделал в перспективе все народы похожими. Так вот, каждый народ встречает (и встречал) эти самые рыночные отношения по-разному и сопротивляется (и сопротивлялся) по-своему. Это каждое сопротивление рынку отражено в ревконе по уровню рефлексии. Хотя и сопротивлением то это не назовешь. Скорее, обреченностью.

Почему традиционные народы сопротивляются рынку как бы без охоты? Самое главное, все народы, к которым пришли (и приходили) рыночные отношения, находятся (и находились) на разной стадии развития. Сопротивляются (и сопротивлялись) рыночной культуре только крайние традиционалисты. У каждого народа есть свои радикалы. Это очень пожилые или по другому — люди старших возрастов. Люди помоложе, а таких всегда больше просто по законам природы, встречают рыночные реформы даже с большим желанием. Почему это происходит, вы также найдете ответы. Кроме того, в ревконе вы найдете ответы и на другие разные и злободневные вопросы.

Во-первых, противостояние чего с чем или кого с кем?

Кто эти люди? Какие люди против новизны, а какие люди ее хотят? Это противостояние может происходить не обязательно внутри одной общины или даже внутри соседей одного материка. Прежде всего это противостояние старого и нового: старого порядка и старой элиты и новой, революционной группы.

Революции сознания или просто вирусы нового приходили вместе с другими людьми. Это могли быть мореплаватели, путешественники, конфессионеры. Ими могли быть культуртрегеры, пришедшие вместе с авантюристами и разбойникам, то есть принесли культуру на плечах завоевателей и колонизаторов. (Сегодня точно также пришли биржевики, банкиры, спекулянты).

Некоторые народы, которые достигли уровня государства, объединялись против пришельцев. Локальные вожди и патриоты поднимали народа на восстание. Таким народам было легче. Они могли противостоять культурной ассимиляции.

Где-то, наоборот, пришельцы образовывали союзы и подчиняли местную элиты — создавались крупные образования — империи, орды. Потом эти самые орды и империи сами рушились по каким-то неведомым законам. Причем имперские элиты свергали собственные соседствующие варвары: это было часто, люди империи этих варваров раньше и не замечали, не видели в них никакой опасности. Все это в истории происходило под девизом — больше пространства мне и моему народу. (А сегодня все происходит под другим девизом: больше пространства мне и только мне!) Однако всем не хватает этого пространства, какого то воздуха — власти или свободы, и варварам, и их цивилизаторам: и рабам, и их господам, и завоевателям, и завоеванным.

Современное противостояние выглядит внедрением рыночных ценностей среди традиционных народов, — да-да, все тех же традиционных народов, для которых голос крови или общины, или равенства все еще важен.

На самом деле это так или скорее это новое лицемерие? (Способ пробиться поскорее к кормушке через кровь и майдан?).

Про эти события мы тоже поговорим. Или, скорее, вы сами ответите себе, по мере увлекательного чтения.

Желаю приятных минут и часов. До встречи на самой последней странице самого последнего тома. Самое главное: нам всем быть готовыми или по другому — встретить эту самую глобализацию во всеоружии. Даже извлечь из новых условий выгоду. Не личную выгоду, а общую выгоду. Задача ревкона — сохранить свой народ.

Глава I

Феодальная элита

Феодальная элита надменна и толстокожа. Казалось бы, ничто не может нарушить ее покой и самодовольное житие бытие, кроме нее же самой. Так и есть. Феодальная элита не замечает, как точно такой же клон от ее же самой подбирается к ней, чтобы свернуть самодовольную шею. Ничто не поменяет порядок и феодальный ход вещей. Стража покоев феодалов обычно (как всегда) крикнет: Король умер, да здравствует король! И снова феодальная, но уже новая элита займется балами и пирами, и чихать она хотела на народ.

Феодалы всегда играют за себя. И это чисто феодальный сюжет. Хотя, надо сказать, любая старая ли или новая феодальная элита все время думает, что будет править вечно, оттого что будет жить не меньше. Это такая феодальная психология. Феодальный двор, прислуга создают вокруг правящих персон подобную скуку, что сами феодалы зевают от тоски. Каждый разверзнутый зев напоминает эту вечность.

Но что будет, если к народу с генетическими часами прошлого пришли новости совершенно не феодальные?

Например, с буржуазными новостями: что власть надо отдавать каждые пять лет новому правителю. Что власть принадлежит избирателям (в пошлом варианте — народу, ведь в борьбе за власть буржуазия врет самым отчаянным образом).

Вот возьмем писателя Бомарше. С французского фамилия Бомарше переводится «рожденный на рынке». Так и есть. Рожденные на рынке, на базаре или рыночной площади всегда врут. А вранье буржуазии объясняется ее единственным желанием сбагрить свой товар покупателю. Вот и врет всякий бомарше, что власть принадлежит народу, то есть покупателю. Но не факт. Самое главное, надо отметить и я отметил, что правящая феодальная элита вновь такая же надменная и самодовольная, как будто вокруг нет никаких бомарше. А есть только толпа придворных льстецов, ничтожеств, рядом с ними ходят писаки с болтунами и все. Эти люди, они же писаки обслуги создают такой фон вокруг, итак, нечувствительных и (якобы) глупых правителей, что кажется, что правители глупее, чем есть на самом деле.

На самом деле, перед тем как к феодальной элите подбираются ею же взращенные феодальные бунтовщики, с целью свергнуть, ничего происходить не будет. Потому что вокруг феодальной элиты отбираются естественным ходом очень ревностные наблюдатели, они же прихлебатели: лакеи у входа в спальню, гардеробщики, носильщики тяжести и даже мальчики для битья (в средневековье такие были). Все эти мальчики начинают доносить друг на друга. Кроме лести конечно они ничего не умеют. И конечно не любят, ненавидят конкурентов.

А что же феодалы?

Феодальная элита разговаривает на равных только с равными, то есть себе подобными. Она так считает. Ведь среди феодалов во всем мире так принято. Потомственное высокое происхождение не позволяет. Или, по крайней мере, имущественный ценз нуворишей. В нашем случае феодалы видят противников в своих учениках, — в людях, которые появились, поднялись, разбогатели под крылом власти. В олигархах, надутых деньгами власти. Протеже расцвели только благодаря главному двору, то есть вознеслись наверх исключительно по воле монарха. Для феодалов есть только феодалы, для элиты есть только подобная же элита. Вот с ней она готова спорить, бороться, даже вести борьбу на уничтожение. Других они не хотят признавать за равных. Оппозиции здесь быть не может. Только фронда.

Остальные, спорящие и конкурирующие друг с другом, получают от феодалов приказы. В том числе секретари, писари, повара, стража, палачи, площадные ораторы, журналисты — по-современному значит и политологи: на момент передачи и готовности и смены феодальной элиты одной на другую эти самые журналисты и политологи, аналитики очень смешные. Со стороны представляют собой очень удручающее зрелище. Эта такие тупые и подлые люди? Нет же. Все они не хотят, чтобы их отбросили от кормушки. И только. Больше нет никакой причины для беспокойства. Только страх. И выражение фанатичной преданности на лице (лицемерной конечно по той же самой причине). И потому они еще теснее сплачиваются вокруг кормушки (или трона, или режима, или редакции, или студии какой -либо, что есть одно и то же) И ни один лучик света не проникнет в этих местах. Не сверкнет в пластах. А если проникнет, то сверху тут же упадет мешок с дерьмом. И закроет любую дырочку. Причем дерьмо это вполне конкретное. И падает оно тихо, точно и не сговариваясь, с другими мешками. (Если же свет проникнет, то и мешки исчезнут, помещенье проветрят).

Вот с древности появился такой «бродячий сюжет», что девушки деревни или селения, или замка, иди дворца не хотят, чтобы некую Золушку увидел принц. Принц — это один из вариантов молодого феодала, правда в гоне. Если бы он не был в гоне и не имел вкуса, он видел бы перед собой исключительно эту толпу блядей, а не Золушку. Но эти злые и несчастные в страхе женщины еще теснее сомкнут свои ряды, дабы феодал в гоне не увидел Золушку. Вот точно такая же картина феодального консервативного мира. Вот почему этот мир проигрывает рыночному миру бомарше (всегда проигрывает). Что придворные ряды образуют вокруг правящих самодовольных феодалов толпу из своих дрожащих потных тел. Лучшее или передовое не может со времен Шарля Пьеро, и даже еще древнее, попасть на глаза тому, кому нужно.

Глава II

Власть — это все. «Все или ничего»

Почему мы хотим быть первыми. Почему хотим выглядеть богатыми, важными. Всячески изображаем из себя значительность, элитарность, надменность, глубину (которой нет). Хотим пустить пыль в глаза. Если что, то обозначить. Обозначить и не отвечать. Корчим из себя аристократов, мнимую и надуманную элиту. А манеры все равно выдают. Стоит только пройтись и заговорить. Но попытки все равно будут все равно. Этот бег показухи бесконечен. Пусть мнимую, пусть ужимки, пусть гримасы, пусть желания. Но все же мы это делаем. Значит хотим от своего придуманного полета получить дивиденды, хотя бы для себя.

А еще что хотим? Хотим подобострастное окружение? Даже не дружеское, а угодливое. Если вес подтвержден делами, пусть дела связаны с постом, с должностью, но даже это все работает и внушает уважение окружающим. Более того, этот вес сегодня самый главный. Человек имеет сразу возможности. Кто не имеет возможности, тот никому не интересен. Значит, дело тут не в одном человеке, а в самом обществе. Толпа записывает в авторитеты, в «столбовую дворянку» и даже владычицу морскую, потому что сама хочет либо подчиняться, либо повелевать. Чтобы тебя записали во «владычицу морскую», как раз и надо попасть наверх, причем любыми путями. Коротко это звучит так: не будет должностей, не будет и морей. В общем, важность, а по-народному просто понты — есть наш (степной) конек. Возможно, да не возможно, такое есть у всех традиционных народов, я уверен, — все хотят быть наверху, впереди, особенно если это первое место не опасное, наоборот, уютное, сулит подарки и подношения. Все хотят быть чиновниками. Или хотя бы банкирами, чтобы денег было много. Хотя деньги — это совершенно не самое главное при тоталитаризме. Власть важнее. Потому все хотят их заиметь, пока есть должность. Сегодня ты владычица, а завтра никто. Никто и не посмотрит на вчерашнюю «владычицу».

Для традиционного человека власть — это все. Из всех земных ценностей наипервейшая. Это так кажется на первый взгляд, что традиционный человек тихий ягненок, такой полусонный инертный баран, но это на первый взгляд, не надо обманываться. Из всех ценностей, который могут только казаться, самая кажущаяся и манящая — это стояние над всеми. Над всеми, значит выше всех. А кто выше, тот и управляет. Это и есть власть. Середина или знать тоже имеет значение по причине ограниченности самого главного места. И потом всем, кому главное заветное место кажется доступным и недоступным одновременно, все равно окажутся на середине и они это знают. Все традиционные люди будут карабкаться, заползать, проникать, но все равно из этого что-то выйдет посередине. Самое главное, не оказаться в самом конце. Конец все презирают. Хвост — это хвост.

В конце концов, все места у традиционных людей имеют значение. Они их обозначают для тех, кто не знает. Но все традиционные люди знают, что даже в гостях — на торжествах и поминках, а ритуальные мероприятия для того и служат, каждый будет рассажен в зависимости от статуса и ранга. Потому все друг за другом следят. Точно также традиционные люди следят за каждым движением поступком и словом. Каждое движение и поступок тут же оценивается другими точно такими же людьми. Традиционных людей не надо учить этому. Хотя власть все время делает попытку их чему то учить, дабы облегчить свой контроль над населением. В многодетных семьях братья и сестры готовы рассказать все родителям. Отсюда самый смирный он же самый любимый ребенок, — кто? А чем общество лучше? Как в семье, так и вокруг. Моментом триумфа традиционных навыков слежки всех времен и народов является командно-административный режим.

Когда зерефы начинают.

Друг за другом следить, искать сомнительный элемент, врагов народа, шпионов и тд. Так было в Китае при секретаре партии Мао, так было в Камбодже при диктаторе Пол Поте. Но особенно гротескный вариант по количеству жертв, приговоренных формально цивилизованными методом через суды — это при режиме Сталина. Если Камбоджа занимает первое место по дикости, а это обычно расстрел и самоуправство на месте, то в СССР репрессий равны по масштабу самому аппарату власти.

Но этот командно-административный режим необязательно социалистический. В Европе, например, во времена святой инквизиции верующие (хорошие христиане) также следили за еретиками (отступниками). То есть, еретик в неформальной иерархии порядочности — это самое дно или человек со дна, он же нарушитель закона и порядка. А в порядке есть свой иерархия веса и значения. Есть конечно и самый первый, самый уважаемый человек — это Папа Римский. Его епископы, есть его люди на местах. Есть добропорядочные христиане. Есть недобропорядочные. Есть, наконец, самое еретиковое дно, — вольнодумцы. Вольнодумцы не только потому, что они делают не как все, а прежде — не как Папа Римский и его люди, а потому что они нарушают традицию, по которой живут все во главе с Папой. Вера она сильно дополняет традицию будней и освещает их. Делает каждый день светлей, наполненным смыслом. И вдруг, приходит какой-то негодяй и плохой человек и говорит — бога нет! Ату его. Ату его, — командуют люди веры. Ату его, — поддерживает обыватель. Ату его, — ревет толпа. Распни его, сожги и повесь! Он не должен жить. Он нарушает порядок. Он есть дно.

Но мы немного отвлеклись насчет любви зерефов к первому месту. Что они хотят, желают, алчут. Но они желают страстно, если они уже элита, имеют какое-то отношение к знати. Это не возбраняется, наоборот приветствуется. Отсюда феодальная рознь, распри династий, битва престолов. Зерефы или простые люди потому хотят власти тихо, про себя. Мечтают быть знатью. Распоряжаться своей судьбой в первую очередь, а затем и чужими. Они только-только делают свои робкие попытки, начинают мечтать, а как бы взобраться наверх. И тут приходят еретики — вольнодумцы и говорят, раз мечтаешь, то бери. Понравится ли такой ненормальный ход мысли забитому и тихому пока зерефу? В глубине души понравится, но в самой жизни, этот дурак вольнодумец вызовет такой страх и такой испуг, что наш зереф тут же бросит в еретика камень. А затем посмотрит по сторонам, кто это рвение заметил? Кто-нибудь, может быть, заметил. Ведь все друг за другом следят. Ведь даже у стен есть уши. Сам зереф эти стены с дырочками возводил.

Паранойя — это массовое зерефное заболевание.

Они все друг за другом следят. Чтобы их заметили и подкормили. Чтобы так попасть наверх, если понравятся хозяину сверх бдительностью и сверх настороженностью. Или не понравятся, если попадут на заметку. Но этого не должно произойти. Потому что воспитание здесь правильное. Потому нужно бросить камень в еретика заранее. Хотя камень уже бросило его подсознание.

Итак, зереф, чтобы любить власть, должен понимать, что такое власть. Хотя каждый неподготовленный зереф видит во власти только сладкие ягоды. Когда вольнодумец, бунтарь, социалист ему говорит про власть, он не говорит им про ответственность. Ответственность вызовет еще больший страх. Это умные люд знают про ответственность. А всем отвечать необязательно. При феодализме отвечают только избранные.

А феодалы знают, что такое честь.

Что ее нужно отстаивать на дуэли. Дуэль — это микро борьба за первое место, локальное и в данное время. Если власти на всех не хватает, то дворяне выясняют, кто из них знать на месте дуэли. Для зерефов, кто из них сильнее, имеет не меньшее значение, чем родовой герб рыцарей. Потому когда дворяне стреляются или фехтуют на шпагах, зерефы решают свои проблемы увесистыми кулаками. Еще для зерефов придумали или они сами придумали сублимацию их ничтожества — массовые драки. Там они дают друг другу, пинают жестоко. Хотя это они сами придумали себе массовые драки как развлечение, в современном мире разные единоборства и шоу также являются зрелищем. Хотя они про это не знают. Даже на таком мероприятии как футбол, команды выясняющие, кто из них чемпион, выясняют чемпионство со своими стадионами. Спортивное первенство — это также завуалированное массовое желание толпы сесть на полку выше (как на голову человека) Хотя все вроде бы в порядке — культурно, есть ряды, кресла, выходы между рядами.

Глава III

Зероты

Традиционная элита. Хранители табу.

О возможности эволюции традиционных вождей. Могли ли традиционные лидеры, а значит их народы войти в цивилизацию в том значении в каком мы это понимаем или не могли?

Кто они, традиционная элита с позиции ревкона — зерефы или ремиды?

Если мы говорим о традиции, о лидерах традиционного мира, то это конечно зерефы или лидеры зерефов. С другой стороны они как лидеры, как элита, как авторитеты и учителя зерефов вроде бы похожие на ремидов. Ведь в ревконе ремиды — это традиционная элита, элитарии и все зерефы хотят превратиться в лидеров, хотя бы учителей своего народа. Чем выше, тем лучше.

Но если мы говорим о традиции и ее задачах, то традиционные лидеры, вожди племен — это учителя или наставники в первую очередь молодых членов племени. Авторитет лидеров, вождей направлен на одну единственную цель — это сохранение племени. Если рядовой зереф живет инстинктами, как удовлетворить жажду или голод. Затем он должен дать потомство, сохранить свой род, в данном случае практикой копулирования. Если зереф это не делает, то старик или старейшина должен ему сделать внушение. Каждый должен иметь семью, чтобы приумножить родню. Чтобы народа было много. Чтобы никто не мешал размножению со стороны враждебных соседей — незваных врагов. Кроме того, чтобы секс был традиционным, в смысле гомосексуальные связи считались порочными. Чтобы не было кровосмесительных союзов. Тогда рождается здоровое потомство, народ избегает вырождения. То есть каждый старейшина отвечает за чистоту крови, за здоровье, значит за силу своего народа. Чтобы люди рода не превратились в дикое первобытное стадо, жрецы стоят на страже неписанных законов брака. Оттого то и ценен опыт стариков. И, как правило, вождь должен быть мудрым, а этому способствуют прожитые года, так и быть физически здоровым. Если вождь и его люди сохранят порядок в племени, то род гарантировано выживет среди себе подобных племен и родов. То есть у традиционных вождей, традиционной элиты не государственные задачи, а племенные. Отсюда они больше зерефы, чем ремиды. С другой стороны, они все же лучшие зерефы, лучшие из лучших, выделившиеся естественным отбором и первобытной меритократией. Здесь они зелоты или зерефо -зелоты. Ремидами они никак не могут быть. Потому что ремиды — это чиновники и учителя государства. Здесь нет городов. Традиционная община живет вне города. Значит зероты (зереф+зелот) никогда не дадут, не превратятся в горожан второго поколения города (да даже и первого, хотя все таки в первом поколении они могут появиться. Это важно для понимания проблемы. Смогли бы, например, индейские вожди дать патетичных горожан, патриотов своего народа? Это вряд ли. Ни рода, заметим, ни племена это сделать не могут — Ревкон). Сразу становится ясно, что никак и никогда. Зерот сын напоминает зерота отца. Зерот сын не напоминал бы отца, если бы у данного народа были города. Не стоянки и не стойбища первобытные: не стоянки и не сараи для каравана (караван сараи) на Великом шелковом пути. Нет города, нет ремида. Это надо усвоить раз и навсегда. А вот как бы произошла встреча кочевых зерефов, если бы к ним пришли не ремиды, а рефаги, то есть сразу люди совершенно циничные и расчетливые. Для начала надо взглянуть на североамериканских индейцев. На их горькую судьбу. Почему они никак не могли прижиться в соседстве с бледнолицыми.

П. С.

Для раскрытия проблемы возьмем самые яркие примеры.

Мы сопоставим судьбу североамериканских индейцев, почему им так не повезло в свое время с шейхами везунчиками с Аравийского полуострова настоящего времени. Кроме того мы рассмотрим банкротство и исчезновение испанских грандов в конце 17 и всего 18 века и как это повлияло на судьбу Пиренеев, почему Испания отстала в развитии от Англии, Франции и Германии. Почему большевики помимо дел Сталина уничтожили всю дворянскую элиту под корень (вместе с традиционной элитой кочевников и не кочевников на местах). А, кроме того, почему зеремиды СССР перебили свою революционную интеллигенцию в 30 -х годах XX века и тут же создали (наштамповали) свою «вшивую». Как потомки «вшивых» разобрали потом на запчасти СССР.

Глава IV

Какое твое имя

Хотя интеллигенцию упоминают в самых разных тонах — от уважительного до презрительного до и по каждому поводу, когда его вроде был мало. Но чаще всего употребляется ленинское «говно» в адрес последней римской когорты. Говно и герои — это как то шокирует. А толкователи с разных строн как бы играют на контрастах

Так что же такое — интеллигенция?

И почему последняя когорта римских легионеров превратилась в выбросы человеческой жизнедеятельности?

Вождь пролетариата бичевал интеллигенцию за ее упрямство и эгоцентризм, часто неуместные, отвлекающие в нужные моменты массы на себя. Если римские герои представляли собой военное упрямство, не отходили от того места, на котором держали оборону, то «говно» интеллигенция «держало» оборону, просто напоминая перекормленных цирковых ослов. Все что не говорила и говорит сейчас это говно интеллигенция — это прежде всего нытье и экзальтация. Нытье и реклама самих себя. Они не за кого и не держат оборону. А представляют только свой эгоизм. Потому для окружающих они действительно могут напоминать людей просто вонючих. Пни их, они развалятся.

И сдадутся.

А между тем, интеллигенция кого то сильно напоминает. О ком никогда не говорили плохое. Разве что обнаглевшие плебеи и маргиналы.

После катастрофы детища революционеров разряда Ленина, так и его последователей — вождей и представителей самой невежественной касты — председателей ЦК партии и генеральных секретарей — СССР, единственно на ком держалась более-менее человеческая мораль были советские интеллигенты. Это они, голодные и бесправные держали оборону и мораль в области интернационализма и справедливости, — все как их учили старшие наставники и высокая человеческая мораль, написанная мудрыми классиками. Это они гордо держали голову наподобие обнищавших испанских грандов, когда все так называемые проходимцы прогибались и унижались. Это они, интеллигенты самые настоящие своим существованием мешали слабым товарищам терять лицо. Это они мешали ненавидеть принципиальных героев, если все вокруг продались и прогнулись. Как ничтожества с современным регалиями и ученными степенями, провластное и амебное существо, принимающие форму окружающей действительности могли назваться последней когортой? Потому что от советской интеллигенции осталось только имя.

А вот скажите мне, какая часть общества ринулась в сторону рынка сломя голову, как будто там дают что-то яркое, что-то жизненно важное?

И я вам скажу — только не интеллигенция. Я не имею виду те отбросы, людей столичной и провинциальной мельпомены, всякую поющую шушеру и шутов юмористов всяких клоунов разных возрастов и происхождения. Все эти люди могли влюбиться в рынок вынужденно от голода. Вынуждено, потому что массы одичали. От голода, оттого за имя никто не платил. Мораль, честь, совесть всех напрягает. У того, у кого ее не должно быть в принципе, вот они и ринулись. Я тут не собираюсь кого то совестить и напрягать. Это бессмысленно. Другие ценности на дворе. Вокруг одни провинциалы. Я сухим и холодным языком определяю, -кто? Кто является героем настоящего времени и за что. Почему они самые голодные?

И так как ревкон оперирует собственными терминами, ревкону не важны ничьи и никакие заслуги формальные и демонстративные. Потому что никто и ничто сегодня может быть фигурой. Ревкон определяет людей существующей у них рефлексии. И по ней же выделяет перспективу. Что получится у такой элиты.

Так вот. Самая маленькая совесть по размеру у тех, кто ее не должен иметь по совокупности причины. Самые быстрые и самые страстные желатели поиметь новые степени, ранги и регалии — это зерефы, зеремиды, а по другому — просто крестьяне. Прошлые или настоящие. Но голодные они не буквально. А традиционно. И не традиционно они активные от голода, хотя и то и то сходится, а от низкого ранга. Они — провинциалы. И это утраивает страсть. Это те самые традиционные люди, которые оказались по причинам в самом хвосте. Но знают, что должны быть впереди. После очередного социального взрыва. А приход рынка — это взрыв, это революция.

Для традиции самое важное — это иерархия.

То есть, у традиционного народа это соревнование не прекращается ни на минуту. Чем выше ты в иерархии сегодня, тем буквально менее голодный. Заберись повыше на конус системы и никто и не вспомнит, каким ты был до. Простая беспринципность, характерная массе.

Но ведь интеллигенция туда не ринулась! Ринулись только верхогляды и ничтожества. Пусть их были тысячи. Но, утверждаю, они имеют в биографии точно такие же прыжки и до рынка. Потому что они были ничтожества и до рынка. А подняла их на почетную полку в римскую когорту последних как раз революция. Кто был ничем, тот станет всем! Революция только радикализировала низы, чтобы они создали новую иерархию. Они бы и без революции бы ринулись, во всяком случае проявились бы старания, прилежность, верность царю и отечеству, так и случилось, например с их отцами — верными слугами трона. Но ведь рынок возбудил новых голодных и многодетных. А там где нужда и переживания, там всегда соседствует и традиционный голод. Другими словами голод буквальный физический соседствует с голодом традиционным, где главная пища, главная еда — это иерархия. Иерархия гарантирует и еду и питье и прочее уважение народа. Главное забраться повыше. Вот чему должна была сопротивляться интеллигенция — последняя когорта чести и имени. Правда они защищали бы вместе со страной и моралью себя, как положено эгоцентричному и упрямому «говну» по Ленину. Я бы многое дал — понюхать это говно как можно в большем количестве. Чтобы все увидели, что у этого народа есть, была прошлая элита. И что есть преемственность. А не торжество очередных беспринципных выскочек.

Здесь главное усвоить.

У традиционного народа самые активным — самые убогие на предыдущем этапе истории. Но и те, кто были элитой прошлой, даже без регалий и степеней, элитой остаются, даже если нувориши будут стараться подкупить или втоптать в грязь. Новой элите очень важно, чтобы весь народ был всегда голодным и способным на разную подлость. Здесь можно было бы усомниться, что подлость — это удел моральных изгоев. Однако традиционная иерархия обязывает все время стремиться взобраться наверх любыми путями, то есть даже подлостью, что не отрицается рынком, а рынок создает самые большие возможности для подлости. Иерархия, еще раз иерархия. Другие материи побоку. Но даже тут, если бы оставалось «говно» как когорта великих легионеров, оно было бы равно куче нового и денежного говна. Равна! Даже в единственном числе. Потому то многие голодные традиционно будут стараться иметь хоть какое, но имя. Но у тебя то оно есть. Ведь есть же?!

Глава V

Вавилон или орда

Сначала кажется, государства нет без горожан, а горожан без города. В ревконовской схеме не учитываются организации достаточно сложные без городов и горожан, например достаточно сложной организации по типу Орды у кочевников. Здесь роль государственных чиновников выполняют как бы совершенно традиционные и воспитанные в том же духе люди. Чем собственно чиновник ордынец или исполняющий сборы баскак отличается от рядового баскака воина? Ничем. Это все для примера. Собственно и чиновник в первом городском поколении (зеремид) не отличается по культуре и образу мыслей от своего земляка не чиновника.

Ну, во-первых, по рефлексии он конечно мало чем отличается, но вот у чиновника зеремида с высшим образованием в поведение и ответственность вмешиваются еще и знания, как очень сильный катализатор ремидности в пику традиции. Чиновник выполняет более сложную и ответственную работу. Ревкон вообще рассматривает не чиновников орды и современного государства, а рефлексию, то есть способность смотреть на себя со стороны.

Так вот. Чиновник ордынец — это не ремид, если и ремид, то здесь приходится дополнять словом традиционный, то есть получается традиционный ремид. (Здесь может появится путаница традиционного ремида и ремида государственного чиновника — государственника как цели ревкона). На самом деле, если традиционную элиту мы называем зероты (zeref + root (корень) = zerot), то чиновников Орды можно обозначить как земид (зереф+ ремид = земид), это хоть как то отделит традиционный мир, его баскаков от исполнительной власти, чиновников современности. Ведь, обозначая или отделяя элиту новейшего времени от элиты средних веков, мы отделили зеротов от зелотов.

Традиционная элита не имеет будущего.

По причине отсутствия городов.

То есть традиционную элиту ревкон лишает будущего по причине отсутствия у нее способности к усложнению, и в первую очередь за неимение заботы за людей чужих, — людей чужой крови. Зероты — элита традиции заботятся о своем народе, выделяют его из массы чужих людей. ЗеЛоты наоборот, заботятся о своем народе через любые обстоятельства. ЗеРоты, выражаясь современным языком, это условные националисты, зеЛоты наоборот, интернационалисты. Получается, что зеротам легче управлять обществом, если оно упростится. Зероты хотят упрощения и вечного доминирования среди своих людей, своего народа. Зелоты принимают усложнение обязанностей как необходимое условие прогресса своего народа, который должен учиться в мировой мастерской и брать оттуда самое лучшее.

Но значит ли упрощение зеротов, что их народ должен вернуться к исконным народным промыслам, снова заниматься охотой и рыболовством, или выпасом скота, например? Зелотам же важно сохранение ответственности за всех, эдакое гуманистическое усложнение, они хотят научить, и научить при этом всех.

Зеротная вечность.

Таким образом, традиционный народ может остаться в вечности благодаря своей традиционной же элите, если в народе и окружающих обстоятельствах нет изменений. Так и есть. Можно привести в пример всех первобытных общин, что до сих пор занимаются древними промыслами, — тем, что делали далеких предков и больше им ничего не надо. Пигмеи любят свой экваториальный лес, а лес любит своих пигмеев…

Зероты или традиционная элита никогда не пойдут на изменение.

Любое изменение — это нарушение баланса. Зероты пойдут на изменение только под влиянием изменившихся обстоятельств. Например, произойдет изменение климата. И тогда происходит так называемое Великое переселение народов, а вместе с тем и некоторое изменение народных привычек. Ведь земли, куда придут массы зерефов, имеют свою элиту и свои законы. А это неизбежная война.

Но все равно, зероты не признают ничего, кроме силы.

В зерефной рефлективности понятие силы на первом месте. Сильный значит достойный. Не воинственный, добрый. Отзывчивый и добрый, значит слабый. Поэтому легко понять, что рядом и с зерефной справедливостью нет никакой доброты и нет никакой отзывчивости. И заботятся зерефы друг о друге, потому что на заботу о родне смотрят тысячи глаз такой же родни, что есть позор, если хоть пара глаз доложит о факте незаботы или предательства. То есть, зерефам совершенно не важно, что получишь ты от своей доброты, для них важно, что получат они. Дальше они могут про тебя забыть. Дальше для зерефов ты просто не существуешь. Ведь для зерефов добрый человек хоть и хороший человек, но все таки слабый. Если ты откажешь зерефам, они будут признавать тебя за потенциального мелкого вождя, эдакого элитария. «Чем им сильней наказание, тем им милей господа». Потому самый лучший человек для зерефов — их вождь.

Вождь отказывает всем лукавым зерефам.

Если он будет принимать всех зерефов в своем кабинете, то какой же это вождь? Тем более, он знает зачем они пришли: они знают его, а он их… Если к зероту пришли его зерефы и хотят научить его новым правилам, он прикажет их казнить (это конечно крайность и сказана для примера, тем более тут рассматривается зерот средневековья — Ревкон.).

К зероту конечно должны прийти люди другого народа, уважаемого и могущественного. Представители неуважаемого и, может быть, уже не могущественного народа для зерефа, скажем сразу, просто нули. Может быть по старой памяти он их уважит. Потом выслушает и проводит. Но зерефу доставит особое наслаждение, если представители былого могущества будут ему служить. Он подчинит их себе или увидит их просьбы и унижения (здесь речь идет только о зерефах, и традиционных людях, их рефлексах и повадках — Ревкон.)

Но допустим, к зеротам пришли грамотные люди их же рода с несколько усложненной рефлективностью. Пришли как специалисты. Конечно они обучились грамоте и профессии у могущественного соседа. Где же они еще могли научиться, получить новые пути для развития? Их примут так же, как принимали бы делегацию соседей в прошлом. Но если тот сосед, что их научил всяким премудростям уже слаб, то разговора не будет и с этими мангуртами.

Для реформы традиционного народа, изменению судьбы родов и племен должны быть свои предпосылки. И первые предпосылки — это усложнение жизни. Требуется скопление людей неопределенной народности и неясного вероисповедания. А где такое возможно? Только в империи. Только в городах. Только в Вавилоне. И называется это все модернизацией. О ней мы поговорим позже.

Глава VI

Цугцванг. Так завещали предки.

Цугцванг. Так завещали предки.

Традиционная элита никогда не пойдет на изменения. Зероты всегда за себя.

Традиционная элита никогда не пойдет на изменение условий, если все находится под ее контролем. Другими словами она не желает, не будет желать и никогда не меняла ничего по причине сохранения порядка, во главе которого она находится. Этот порядок называется одним именем — традиция. Именно о традиционной элите мы говорим. Потому что для традиции самое главное — это воспроизводство себя из предыдущего кокона. И самый главный кокон традиционного народа занимает она — традиционная элита, она же элита народа. Любые другие притязания будут называться притязанием черни, другими словами бунтом и будут жестоко пресекаться. Так было, так есть и так будет продолжаться, пока есть и будут зероты — традиционная элита.

Причину гибели всех зеротов мира можно рассматривать как объективный процесс. Потому что они никогда не согласятся на второе место. Второе место непочетное.

Но сейчас разговор пойдет не о феодальной элите, а о другой элите, которая пришла зеротам на замену.

Иногда традиционную или тотально феодальную элиту зеротов могут на время заменять ремиды, которых в ревконе мы держим за государственников.

На самом деле ремиды меняют феодальную или архаичную элиту зеротов, так случилось из-за русской революции и из-за технического и культурного прогресса в мире. Здесь мы имеем в виду новых большевистских руководителей, которые пришли в виде революционеров. Ну не даром же их так назвали, — революционеры. По выражению любой знати это просто бунтовщики. Из этих революционеров — бунтовщиков сложили новый аппарат власти, который оказался потом тоже традиционным, то есть новой копией от предыдущей системы. Названия меняются, а люди нет! Рефлексия никуда не исчезает, остается на месте. Ремидов, ту же партократию также очень тяжело подтолкнуть к реформам, потому что они тоже знают, что они элита. Чтобы никто не помешал им быть всегда впереди, они тут будут искать врагов. Чтобы элитой автоматически остались их дети. Такой этот закон. И именно в этом наследовании привилегий ремиды сильно напоминают зеротов — прошлую феодальную элиту. Крушение СССР и советской власти показало, что в ремиды или в аппаратные сотрудники часто набирали из числа сельских жителей, откуда собственно феодальная элита и происходит. Если аппаратчики есть администрация города, то они не специально выбирали города, чтобы править по-старому, города сами по себе есть прихоть цивилизации. Однако если набор все таки произведен из сельской местности, то тем хуже для общества, если оно хочет реформ, а ничего не меняется. Потому что бывшие зерефы, они же традиционные люди должны по эволюции традиции превратиться в зеротов феодалов, а никак не в рыночников демократов. Ремидам (на само деле земидам, зереф + ремид или просто зеремидам) также трудно понять, что мир меняется и вместе с ним должна меняться традиция. А зачем им что-то менять, если им итак хорошо? Но так же как и прошлым зеротам феодалам ремидам менять систему не хочется. Поэтому, если что-то меняется, то и ремиды прошлого режима меняются местами. Изменения происходят, только когда ремидов выносят буквально из кабинетов вперед ногами. Все ремиды знают, если они выйдут раньше из кабинета, они станут сразу не интересными всем и прежде своей родне. Не смогут помочь, не смогут решать вопросы, то есть будут такими как все. И потому они будут сидеть на одном месте, в народе говорят до конца своих дней. Вот этот сверх консерватизм возможных или действующих зеротов, которые превратились в ремидов из-за марксизма, стоит понять, чтобы отвечать себе: почему когда приходят любые захватчики в виде матросов Колумба ли или крестьянских переселенцев из центральных губерний России ли, или сталинских эмиссаров — коллективизаторов, затем строителей заводов, покорителей целинных земель ли, если бы зероты сохранились даже после первых встреч, они всегда были бы против и пришельцев, и изменений, которые они вместе с собой несут. Но они, зероты не сохранились, потому что эмиссары Сталина — представляли собой более мощную на порядок советскую элиту. Ремиды всегда мощнее зеротов, просто оттого что опираются на новую технику буквальную и опосредованную. С ними приходят и передовые на тот момент методы руководства.

Однако почему зероты индейцев не были против матросов Колумба, вы спросите. Почему они не умертвили столь чужеродный элемент?

С матросами Колумба произошел обычный казус любопытства. Что не понятно, то сначала изучается, во всяком случае ощупывается. Если это новое чудо не мешает совершать обряды, не покушается на привилегии элиты, то они могут ходить рядом и развлекать. Столкновения начинаются, когда чудо начинает проявлять себя и проявлять как соперник. Но был уже поздно.
Вместе с тем ремиды, когда власть их утвердится, все время думают, что их верховенство будет не менее долговечно. Они также будут сидеть в кабинетах и уверуют в собственную незаменимость. Будут болеть одинаковой болезнью с зеротами — консерватизмом и неповоротливостью, и которых все время поддерживали племенные жрецы.

Факты попроще.

Даже после падение СССР и советской власти люди редакторского и технического персонала в среднеазиатских республиках сохраняют иллюзии своего превосходства. Не признавали и не признают произошедших изменений и продолжают вести себя, как если бы зероты оставались в плену, но не соглашались, что их первенство закончилось. Их время прошло. Так ведущие специалисты или просто профессионалы своего дела действительно остаются на привилегированных неформально ролях и выглядят даже государственниками (рядом с туземцами, похоже иногда, что на старорежимных редакторах держится вся редакция, более того — инфраструктура). Но это все иллюзия, как было сказано выше. Если новую власть совершенно не интересуют государственные задачи, это только кажется, что не интересуют, на самом деле интересуют, но только с позиции… традиции. То есть власть нужна для исполнения традиционных догм. А они очень просты. Так вот, ведущие специалисты, редакторы или инженерный персонал рядом с новыми правителями выполняют и традиционные, и государственные задачи в виде зарождающейся традиции новой элиты независимости. Они идут в услужение, хотят они собственной коллаборации или не хотят с местными феодалами. Традиционных людей именно это и отличает. Традиционные люди очень негибкие в вопросах стратегии. Тактически они, впрочем, как всегда, преклоняются перед начальством. Вот точно также ведущие наемные редакторы или наемные же инженера и прочий подсобный материал выполняют роль подсобников для выполнения личных задач нескольких ведущих семейств, хотя при этом помощники традиционалистов могут делать очень надменное и независимое лицо.

Но они являются теми самыми ремидами — копиями феодальных и советских элитариев «от сохи», которые никогда не уступят другому место. А так поступают только феодалы прошлого. Никакой социализм не может этого изжить. Люди остаются прежними. Они напоминают своих предков, которые никогда не уступают в споре. Так и бывшие советские пенсионеры после развала СССР стали работать на новый режим и одновременно изображали из себя гордых девственниц. Они не могли себя изменить. Не в следствии уже преклонного возраста, как это принято считать, старый человек не гибок, а потому что они без этого места будут никому не нужными пенсионерами. Они не хотели выйти из пула. Боялись забвения. И прекрасно осознавали, где живут. Впрочем, и мы прекрасно это понимаем. Если ремид пойдет на попятную, значит он уже не ремид, не элита совсем и никому больше будет не нужен, даже своей семье и родне. Таковы законы традиционного мира. Если на западе человек без денег никому не нужен, то здесь человек без высокого места и должности никому не интересен. Люди везде остаются людьми. Если же ремидная старорежимная скорлупа уступит, то все они вскорости исчезнут из поля зрения совсем. Они это знают, чувствуют кожей, традиционным нутром. Потому и этот редактор, который даже писать не умеет (но остается у туземцев заслуженным авторитетом!), и этот назойливый экономист, желающий запрыгнуть в поезд завтрашнего дня (до сих раздающий интервью во имя этого), просто видели во мне, а не в системе вокруг — своего личного конкурента. Для них даже их хозяева миллиардеры — туземцы! А они — неформальная белая элита. Правда из прошлого времени. Мое внезапное появление в эфире перевернула это мнение верх ногами, значит лишило бы этих старых дев коллаборации жизненного уюта.

Глава VII

Зероты и зерефы привычки не меняют

Казалось бы, современный форс -мажор читается современниками одинаково. Однако невооруженным глазом видно, что правящая элита ведет себя совсем иначе, чем от нее ожидают. Она ведет себя как будто не было ни дореволюционного капитализма, ни социализма, ни перестройки с демократией даже не было. Собственно, а к чему привела перестройка с демократией? Она как раз и привела к торжеству феодализма в чистом виде, если конечно отобрать все технику, технологии современности и даже одежды модные снять с этих людей. Наверху сидят феодалы и ведут себя вполне традиционно. Не хотят меняться, не хотят изменений, не хотят прислушиваться, а наоборот, отдаляются от массы, как если бы это были султаны, шахи и даже фараоны Древнего Египта.

В чем тут дело?

Как было уже сказано, для традиции сигналом поменяться местами является только трагедия, форс-мажор, гибель верхушки. Тогда происходит ротация. Тогда новый правитель начинает общаться с толпой, поднимать вверх руки или искать прикосновения с зеваками, проходя сквозь строй воздыхателей.

Для современных же граждан форс-мажором является какой-то недостаток. Например, не хватает денег на покупки (продуктов, одежды, содержания семьи). В соответствии с рыночными манерами он тут же раздражается, и это раздражение не есть момент плохого неудачного для, это раздражение копилось, оно не дань ситуации.

С этого момента обыватель, он же гражданин обвиняет президента и ищет единомышленников, чтобы крикнуть совместно — в отставку! Как положено после эмоций и акций, он придет домой и затянет пояс у себя и у других. Как это делали его предки до него, независимо от социального строя и скоростей. И, как и положено, он не будет питаться как всегда — разнообразно и обильно. Более того, он даже не захочет размножаться, заводить семью. Если есть семья, он разведется. Одному то легче. Современные люди всегда планируют, как если бы они отвечали за весь народ. Такой этот гражданский уровень ответственности. Уход из семьи нельзя спланировать, но презервативам пользоваться может каждый.

Но что если, вместо того, чтобы затянуть пояса и повышать ответственность, данные люди и данный народ начнут, наоборот, плодить новую жизнь? Вместо уменьшения расходов и числа едоков, расходы распределяются еще и на новорожденных. Дневная норма у всех окажется меньше обычной. Да-да, традиционному народу, если он живет не в естественной среде своих предков, где ему сама природа подсказала бы о кризисе, этот кризис совершенно не касается. Он также знает, что у народа есть вождь. А раз вождь есть, значит и ничего вокруг не изменится. Даже голодные дети, что подходят к нем вечером вместе с усталой женой не служат подсказкой, что традиция изменилась, что все не так, как было 100 лет назад. Он также не хочет ротации привычек, вы понимаете? Как и его правители не хотят никакой демократии и выборов. Такая детская непосредственность у взрослых на вид (традиционных) людей. Эдакая вечная инфантильность.

Всеобщая гармония между верхом и низом.

А верхи правят так, как видят, какая реакция снизу. Как правило, современные граждане, что выискивают пути выживания (ответственности) и зерефы — традиционные люди ведут себя по- разному. Если снизу молчат, значит и сверху уверены, что ведут простую откочевку. Какая картина! Все кочуют и ничего не замечают вокруг. И это при том, что все население, даже то что молчит, наводнено гаджетами и по улицам носятся скоростные автомобили.

Глава VIII

И от своей негибкости погибают

Потому что они всегда стоят на страже не границ в первую очередь, территории, а обрядов. Именно обряды и культы позволяют расширять старые границы, приращивать к старым дедовским территориям свободные территории или даже территорию соседей — таких же язычников. Если мы говорим о незанятых, совершенно девственных землях, то конечно населения здесь не хватает вообще. Можно гулять и охотиться, никто не пойдет на стычку. Значит можно совершенно примитивным способом рыхлить землю или просто охотиться и собирать ягоды. Время дикарства нас совершенно не интересует. Именно о дикарях неолита мы сейчас и говорим. Для того чтобы подкопать съедобный корень или убить камнем оленя, не нужно говорить, вдохновлять себя заветными словами. Заветные слова, как и обряды будут придуманы потом, когда земли для охоты будет мало.

И вот тогда на первое место выйдут.

Не воины и охотники, а жрецы зероты и будут камлать, чтобы духи природы или духи умерших помогли живущим. Пока существовало относительное изобилие, существовала и относительная первобытная свобода. Выделение зеротов в отдельную касту поспособствовали проблемы выживания, а точнее примитивная техника на момент уже роста числа охотников. А если у рода возникают проблемы, значит территория мала совсем. А почему вдруг территория стала мала? Да потому что появилось на свет поколение первобытного беби бума. Если погода позволяет, то у традиционных народов рождается много детей. Много удачной охоты, значит много запасов, много запасов значит рождаются дети.

Но, а если кризис природы, кризис погоды?

После любого беби бума наступает неизбежное администрирование населения, в том числе даже появляются талоны на питание, которое, естественно, выдает — кто? Администрация рода, а по-старому значит жречество, а по ревкону — это зероты, если речь идет о феодализме, то это зероты и больше никто, кроме зеротов. Зероты всегда держать под контролем не население, а мораль. И чем строже эта мораль вплоть до ханжеской, что, впрочем, для язычества не характерно (у язычества есть один агрегат контроля — это табу), тем больше народа проживает, значит больше, чем нужно уже. А для того чтобы держать все под контролем, нужно либо сжимать тиски морали и тем самым надоедать своими нотациями охотникам, либо отпускать население на вольные хлеба на все четыре стороны. А это верная смерть. Ведь кругом живут такие же кочевники. И у них тоже переизбыток людей.

И тогда начинается межплеменная война.

Кстати идеология превосходства любого народа над другими от этого и происходит, что к ней добавляются новые ритуалы и постулаты, а потом и захват новых территорий. Нападение на соседей происходит по идейным в прямом смысле соображениям. мы голодны, значит вы должны нам уступить свою землю. Так, например, идеология фашизма и нацизма возникла от перенаселения аграрного населения Италии и Германии, как вариант аграрное население той же Италии, Испании, России выбрало постулаты неограниченной свободы (анархизм). Но в Испании и особенно России традиционное население выбрало не превосходство совсем, а возмущение превосходством чужим. Внутреннее имущественное различение. Это больше подходит под бей своих, чтобы чужие боялись. Классовая борьба и постулат Маркса, что никто не может даровать пролетариату свободу, кроме самого пролетариата есть борьба или борьба за превосходство, вывернутое наизнанку. И изнанка от того, что территория России огромная, а территория Германии ограниченная. Оттого лишние люди России в виде пролетариата или (переодевшись пролетариями?) выбрали русский вариант марксизма, а германские рабочие пошли на соседей с лозунгами uber ales — и там, и там это был результат перенаселения. Кризис начала XX в плоть до середины был кризисом традиционных ценностей и традиционной же семьи. В одном случае земля была национализирована, но от этого не было большого толка, пока половина населения не сбежало в города, в немецком варианте земля была захвачена по языческим «арийским» законам. И по арийским же языческим законам местному населению было отказано жить

Глава IX

Не боялись смерти, боялись позора

А не смерти. Зероты — это элита, которая никогда не хочет и не может поменяться. И не только оттого, что зероты очень часто все преклонного возраста, — старейшины.

Зероты не боятся смерти, они боятся позора.

Так почему традиционная элита, элита племени или элита феодалов — зероты — не желают меняться?

Собственно, а почему они должны меняться, если так хотите вы.

Зероты просто не желают меняться, они просто не являются пустушками по примеру клоунов демократии, к которым все привыкли. Современные люди не думают стратегически, не планируют, не предвосхищают судьбу на годы перед, им бы сегодняшние сутки прожить бы до конца, да провести время шумно и весело. А зеротам нет. Зеротам нет дела до современных танцев. Они живут подобно персонажам Библии. Не просто несколько веков они живут. Так не бывает вообще-то. Но так «медленно» думают все феодалы знати. Зероты правят и меняются только местами, (и только когда подходит срок). Когда подрастет, созреет замена. Эти семена — их дети. Если не свои сыновья, то самый достойный из родни меняет правителя. Все остальное — блажь идиотов, что привыкли за один сеанс фильма прожить с главными героями всю их жизнь и даже века.

А еще на желание менять правителей играет кризис.

И снова лишь эгоизм потребителей порождает желания, чтобы руководитель ушел. Но он не уходит. Не потому, что он ждет очередных выборов. Если он зерот, он готовит себе замену. Никогда традиционная элита не советовалась с чернью. Только в очень дикие времена, когда любой мог дотянуться до лидера, только тогда вождь уступал. Ну и тогда не каждый бы решился взять ответственность за жизнь народа. Элита на то и элита. Там где одни просто живут, выполняют функцию жизни от рождения до старости, другие уже смерть ждут. И помнят о ней. Чернь боится смерти, зерот к ней готовится. Зероту важно, что о нем скажут. Зероты передают по наследству свое имя. Фамильное имя — это великая честь дороже золота. Они ведут себя так, как будто родились очень давно.

И если кризис случился, что это означает для зерота? Давайте хоть немного отрешимся от своих проблем.

Что такое вообще кризис для традиции и чем традиционный кризис отличается от рыночного?

Вот как раз механизм или причины замены покажут все отличие традиционного мышления от потребительски единообразного.

Для традиционных народов кризис или точнее форс-мажор — это когда обстоятельства угрожают жизни. А что угрожает судьбе или перспективе жить как всегда? Это если обрушилось какое-то бедствие. Народ не получает того необходимого, что позволяло завершать годовой цикл жизни. А что позволяло завершать годовой цикл? Это конечно съестные припасы. Примитивная техника и зависимость от природы заставляла сужаться и племени, и желудкам. И в первую очередь размножаться. Если земледельцы могли себе позволить сидеть на месте, то кочевники от бескормицы бежали куда глаза глядят. Все слабые и больные погибали.

Но отвечал ли вождь за эти потери?

Только современному дураку пришла бы в голову такая мысль. Никакой природный катаклизм не нанес бы ущерба его авторитету. Первая мысль — общая кара. Сверх естественная сила покарала всех за грехи. Но здесь не вождь отвечает за общение с неведомой силой. Время подобного кризиса, это выход на сцену его жрецов. По-современному скажем Председателя Правительства. Это его слуги чего- то недодали духам или богу. Вождь или лидер отвечает за оборону или нападение. Если он земледелец и вождь земледельцев, то за оборону, если он кочевник, то за нападение. Вот что такое традиционный форс- мажор! Только неудача военного похода (внешней политики по современному значит) или даже гибель вызывает ротацию среди вождей. Один, он же молодой сменщик меняет старого или проигравшего или погибшего. Если проиграет — он трус, если выиграет он — герой. И слава ему!

То есть каждый кризис, по современному экономический — это начало движения элиты в любую сторону. Если элита в прошлом кочевая, она наступает, если земледельческая, она держит оборону. В современном случае универсализма, кризис преодолевается системно — и обороной (от санкций) и атакой (активной внешней политикой, когда в своем стане говно). И даже несмотря на общую системность и окружающий универсализм зероты выбирают не из толпы, так называемыми демократическими выборами, они вызывают лишь много шума и неразбериху, а из своей среды. Даже современные олигархи, для которых, казалось бы боги — деньги, ведут себя так, как будто они родились при древнем феодализме.

Глава X

Не могут быть вторыми и погибают

Племена не знали национализма, они знали только свое превосходство. Они знали о доминировании, о господстве над другими племенами. Ничего удивительного, ведь племенами руководили зероты. Зероты знают только о своем превосходстве и авторитете. Вы скажите, а цивилизованные (типа рыночные) народы не знают о превосходстве? Рефаги торгаши — экономисты не хотят доминирования? Хотят и знают. Но рефаги в массе своей бездетные или стремятся избавиться от детей, от семьи, — от любой зависимости. Для традиционных народов же семья — это все. И традиционные отцы племен в идеале видят в своих подчиненных семью. И потому национализмы — это, скорее, болезнь урбанизации, чем отсталости, где новые переселенцы хотят доминирования, доминирования, так как они это понимают или хотя б уважения. Но в результате, столкнувшись в городскими нравами и городской жизнью, имеют только комплексы. Традиционные люди снова берут своим числом, которое они создают через время, следуя традиции уже в городе, хотя бы и наполовину, ведь традиционные люди следуют заветам везде, хотя бы первое время (первое поколение города следует традиции обязательно, иначе оно думать не приучено). Пока их дети не станут другими и начнут пренебрегать обычаем и отступят от традиции. Зерефная солидарность в любом случае это ставка на коллективизм и выручку. Хотя большинство они могут создать по одним лишь признакам даже формального родства. Одним из таких признаков причем основным может быть разговорный язык. Также основным признаком доминирования традиционного дискурса будет коррупция как проявление родства.

Итак, зероты потому исчезли, потому что они не могут быть вторыми. Они могли быть только первыми отцами. Они — носители опыта. Оттого возраст — первый показатель спасения. Чем старше вождь или мудрее или мудрее или просто старше, тем больше вероятность выживания. Если вождь моложе, то это омоложение внезапное и новый лидер показывает мудрость и прозорливость не по возрасту. Зерот не может перестроиться в силу возраста, это понятно всем, но и самое главное, он никогда не захочет быть вторым. Чем благородней человек, тем он быстрее загибается. И наоборот, чем происхождением не вышел, тем ему все равно, где жить и как жить.

(Акела не может жить.

Чиновники высокого и среднего ранга после отставки долго не живут. Даже на уровне чиновников области. Они как то сникают, исчезают из поля зрения, часто переезжают на другое место, в другую местность, где их не знали. Но обычно они замыкаются и как то тихо-тихо уходят. Заболевают и умирают. В животном мире собственно так и положено. Акела не может жить изгоем.)

Итак, Зерот старейшина стоит на страже количества своего рода. Если род — племя недовольное, значит наступило его перенаселение. Цивилизованные народы никогда не будут раздражаться от перенаселения. Они просто, перестают размножаться. Освобождаются от традиции. Женщин от опеки, мужчины от обязанности. Женщины не имеют детей, мужчины избегают брака или сами превращаются в подобие женщин.

Только пост традиционные народы могут.

Показать и проявить национализм. Национализм — это выход из традиции с помощью традиции. Националисты тоже настаивают о превосходстве, как и первобытные и феодальные зероты имели превосходство. Только националисты под доминирование готовят базу, идеологическое обоснование своего первенства, феодальным зеротам база не нужна. База зеротов есть патернализм, и физически старое морщинистое лицо зерота. Оттого националисты молодые, молодая буржуазия, зероты — это старики, которые умирают, потому что для них вторичность — это смерть (вторичность Зеротов — это отторжение опыта молодыми зеремидами — А.Б.) Старые и новые традиционалисты оправдывают агрессию необходимостью пространства. Если в древности захваты соседних участков происходили спонтанно, от перенаселения рода, то в пост традиционный период или на конец XIX века и начало XX века агрессия является вполне осознанной. Буржуазия заявляет, что она uber ales. Все зеремиды мира заявляют, что он выше других. И для заявления, что он выше, им не нужны моральные одобрения стариков. Они имеют молодых лидеров и провокаторов.

Стариков может быть много, но зеротов среди них мало. Оттого племенная элита не столь многочисленна. Есть понятие знати, то есть зеротов, а есть понятие старости. Не все старики есть знать. По этому поводу говорят, не вся старые люди наследуют мудрость, а только старость. Потому зероты социальным инстинктом не терпят множество. Знать начинает борьбу. Знать не должна быть многочисленна, иначе наступит хаос. (Что для демократии нормально, то для феодализма проблема -А.Б.) Не в смысле податей, хотя и они имеют значение, а в смысле знати. Всегда из-за перенаселения, которое часто происходит из-за идеологии размножения у традиции число не только народа, но и знати растет. А это и ведет к феодальным битвам. Сколько вы не уговаривайте. Первое пост традиционное поколение новой знати (новой буржуазии — зеремидов -А.Б.) начинает борьбу.

Глава XI

Зероты — традиционная элита

Казахская традиционная элита была также сверх консервативна, как и все племенные элиты своего времени. Для традиционной элиты племени не были никакого смысла что-либо менять. Как и все элиты своего времени и культуры казахская элита могла быть замененной другой традиционной элитой и только одним способом — способом завоевания. Для традиции есть только один способ смены вектора — только со сменой элит. Этот способ звучит — смена всех на всех. Иного варианта меняться местами и ролями у племенных элит нет и историками нигде не зафиксировано. На то традиционной элите и выпуклая сверх консервативность, чтобы претендовать на вечность. Значит традиционная элита разговаривает только на одном языке — языке силы.

Большевистская же власть создала новую казахскую элиту. Создала именно силой, классовым насилием, буквальным избиением традиционной элиты — зеротов под корень и вообще любых людей, издалека напоминающих старую (даже буржуазную) элиту. Произошла та самая радикальная смена вектора. Именно со сменой вектора все неизбежно завершилось заменой всех на всех. Но сама большевистская власть не подозревала, что действовала как раз как самая настоящая традиционная власть, как традиционная элита, которая меняет старую феодальную элиту на себя и всех на всех. Но она не только меняла собой по принципу всех на всех, но и взращивала новую традиционную элиту. А это значило, что из новой казахской коммунистической элиты возникнет, неизбежно причем, другая новая традиционная казахская элита, как из пепла появляется всем известная птица Феникс. Но это издержки и недоделки самого марксизма. Они заменили всех традиционалистов на детей тех же традиционных казахов шаруа. У шаруя, как оказалось, традиционализм остался в крови («байские замашки» в советское время).

И это касается не только казахов.

Модернизации путем превращения или перекачки в элиту низов (не только у кочевников) народа, из которых как раз и вырастает эта самая феникс модель во всем СНГ, возвращается картина прошлого, но в современной технократической обстановке. Новая уже буржуазная традиционная казахская элита получила все мировые знания (благодаря большевикам), то есть пост коммунистическая элита получила вместе со знаниями и варианты того, что надо меняться или снова модернизироваться, иначе ее также заменят по принципу всех на всех.

Глава XII

Кочевник кочует к освобождению и возвышению

Два одном

Хотите знать, кто и почему молодая буржуазия (кочевников в прошлом) явно кочует в сторону западных ценностей, тяготеет к Соросу и Трампу?

Просто для степняка важна не свобода сама по себе. Свобода вне рода и родни — характерная гибель отщепенца. Того, кого изгнал его род, умрет. Это первая подсказка. Так было в прошлом.

Вторая подсказка.

Кочевнику важна не свобода от рода, то есть жизнь вне его, а возвышение над родом. Отсюда важно либо быть элитой, либо поддерживать элиту. Кто этого не делает в данную минуту, тот отщепенец. Ни один обряд казах не совершит без родни. Следовательно, кочевнику нужны номады для обрядов. И подтверждения, что он — казах. Лучше всего, что он необычный элитный номад.

Третья подсказка.

Подняться над другими, значит переделать правила. Все, кто кочует вне стойбища или от стойбища кочует в сторону другого стойбища. Если откочевавших становится много, значит даже рядовой пастух понимает, что другое стойбище сильнее и его тирания слаще.

Наконец сам ответ:

Все кто откочевывает, знает, что его ждет свобода, следовательно, казахи кочует в сторону свободы, спасаясь от тирании и давления своего племени. Кочевник кочует, спасаясь от существующей на данный момент традиции. Так было, когда казахи выбирали сторону русского царя против верхушки своего рода и его патернальных правил. Так было, когда казахи приняли сторону Ленина — нового русского царя, не понимая, что такое социальная справедливость в массе. Так было и происходит ныне, когда казахи признают русскую среду, как среду освобождения от давления родни и одновременно с этим поднимаются над отсталыми косными родственниками свободой мышления и эрудицией.

Откочевка молодой казахской буржуазии в сторону сильного американца Трампа — такая же откочевка части, большей части торгующих и перепродовывающих вещи бывших кочевников. У кочевников никогда не было буржуазии. А люди с деньгами сегодня резко поднимаются над остальными номадами. От того кочевники обожествили средство возвышения — деньги. Это самое главное. Возвышение превыше всего.

Связка силы, почета и освобождения с помощи почетной силы работает четко. И время не в силах этому помешать. Хотя надо конечно стремиться такое положение немножко подкорректировать.

Глава XIII

Батыры (богатыри)

Поговорим немного о нынешних реалиях и проблемах. Вот батыры и их культ.

Какой смысл они несут? Какую идеологию?

В средние века не было понятия личности. И понятия дружбы не было как таковой, (в том смысле как мы сейчас понимаем слово дружба). Дружба — это альтруистическое отношение двух людей, понимание на тонком уровне. В средние века единственное понятие — это кровь, родственная или чужая. В родственных отношениях также не было дружбы. Было знание, что это родня. Это дальняя родня, а это близкая. Никакой дружбы. Не было такого понимания. Было уважение и признание или неуважение и отрицание. Самое страшно наказание — изгнание из рода.

И среди батыров не было дружбы, как не было никакой дружбы среди племен. Дружба в том смысле, в какой мы ее понимаем, пришла вместе проникновением царизма и русскими земледельцами (не оттого ли казахи потянулись к русским, а русские к казахам, что даже казах с русским дружит более откровенно, чем с собственным братом). Оттого притягательная сила казаха к русскому выше, чем казаха к казаху. Нонсенс? Но это правда. Но эта сила действенна только в стационарных условиях, в том случае если кочевать не надо, значит в главном месте этой встречи — городе. Понятие дружбы казахи освоили только обогащаясь другими интересами, осваивая новые профессии, получая широкие знания. Тонкая материя всегда привлекает.

Теперь вот батыры.

Они герои своего времени, своего рода, своего племени. Оттого не могли они никак объединить все рода в одно целое. После главной битвы, если удалось уговорить все рода выступать вместе, все откочевывают на свои родовые земли. И все. Только статус кво и никакой дружбы. Если батыры не могли тогда объединить племена в народ, то и во времена цивилизации и подавно не могут.

Так какую символику несет батыризация? Кроме пробуждения национального духа.

Это конечно требование рынка и новой власти. Но. Вместе с пробуждением памяти о былом, эти монументы пробуждают и древние культы. И прежде всего культ тенрианства.