1. Неосознанная необходимость
«Хе-хе! Представляю, если бы эти Ромео и Джульетта жили сегодня в нашем дворе, и им вдруг удалось официально пожениться… Хм, да они бы, наверное, через пару недель уже на развод подали, — рассуждал Тюля, Гоша Тюлькин, никогда не слышавший о сослагательном наклонении сантехник ЖЭУ, к зрелым годам одолевший-таки знаменитую трагедию Вильяма Шекспира. — Что тёща — Капулетти, что свекровь — Монтекки, две сапоги на одну ногу. Соображал, однако, этот Уильям, правильно насочинял — уж лучше в молодости умереть счастливыми от любви, чем добровольно влачить за собой до старости эти каторжные вериги. «Коротаем мы ночи длинные нелюбимые с нелюбимыми…», — зафальшивил Гоша, напевая песню Надежды Кадышевой.
Вчера поздно вечером он отвёз на железнодорожный вокзал свою жену с обоими детьми, доверчиво оставившую его одного в квартире, уезжая на целых три недели к своей матери в деревню. Ему до последнего момента не верилось, и он радовался своей свободе, как навозный жук, каким-то чудом вылезший из спичечного коробка, в который его посадил любопытный отрок, собираясь провести эксперимент под названием: «А через сколько времени, интересно, он сдохнет?»
«Никто с самого утра не обзовёт тебя козлом, свиньёй или каким-нибудь другим мало уважаемым животным. Можно даже втихаря на кухне покурить с чашечкой кофе. Да что там покурить, можно даже купить бутылку водки и выпить её не торопясь не где-то с алкашами в подворотне, занюхивая плавленым сырком, а цивилизованно, за кухонным столом, из рюмочки, а не из одного на всех пластикового стаканчика, — начал он осмысливать своё непривычное бытие, постепенно отодвигая границы свободы всё дальше и дальше, согласно своей природной способности. — В холодильнике закусь — на выбор. Хочешь — капустка квашеная, грибочки маринованные, селёдочка — язвенник бы не утерпел. Какое сладкое слово свобода! — он специально терпеливо ждал до десяти утра. — А вдруг вернётся. У неё не загвоздит».
К одиннадцати часам терпение у него лопнуло, и он пошёл. «Денег оставила, конечно, щедро, чтоб только-только с голода не помереть, но я же нормальный, а у нормального мужика всегда заначка имеется на такие чёрные дни».
Планируя купить одну, он отсчитал и сунул в карман денег на четыре, но поступил мудро, взяв всё-таки две, чтоб два раза не бегать. Заглянул по пути в забегаловку, выпить «гадости» для рывка, чтоб размяться. «Народу-то — встать некуда! Сколько, оказывается, в нашей округе свободных, как я».
***
Проснулся среди ночи от кошмарного сна. «Приснится же такое. Будто приехала, а я на диване непереодетый сплю, телевизор включён, на кухне гора немытой посуды и накурено, как в одесском Гамбринусе… Ух, тяжело! Во рту сушняк, внутри бестолковки кто-то молотом по наковальне долбошит. Видать, хорошо вчера напоролся», — поворачиваясь на другой бок он вдруг заметил рядом с собой абсолютно голую спящую незнакомку.
Женился он поздновато, когда уже плешка на затылке стала проявляться — не мог никак вдоволь нагуляться. Но после свадьбы ни разу жене не изменял, если только мысленно. Перепугался до жути, глазам своим не веря.
— Э-э, извиняюсь, а вы кто? Здрассьте!
— А-а? О-ой, не знаю, плохо мне. А ты кто? Давай ещё поспим, а?
«Значит не глюки, — пришёл он к выводу. — Грех-то какой, Господи».
— Я Гоша! Слышь, а мы где? — ничего не понимая, он уставился на её голое тело. Та села в постели, и даже в темноте он отчётливо мог видеть её довольно красивую грудь, на которую спускались спутанные длинные волосы. На сонном симпатичном лице молодой ещё женщины, хоть и со страшного похмелья, появилась приятная улыбка.
— Тюля, привет, — узнала она гостя, адаптировавшись к темноте. — Ну-у, ты супер. Прикури мне сигаретку, пожалуйста, и пепельницу подай… Я Светка, через два подъезда от тебя живу, ты ко мне в гости напросился. Чего вылупился, можно подумать, что ничего не помнишь…
От её слов у Тюли на голове волосы начали подниматься дыбом вокруг плеши. Жена ему однажды показывала пальцем на эту Светку, проходившую мимо в коротенькой юбчонке, едва прикрывающей трусики, когда он парковался возле подъезда. Ещё подумал тогда: «Ни фига себе, персик в нашем огороде вырос. Повезло какому-то мужику»…
Как бы отвечая на эти мысли, его жена презрительно констатировала: «С кем только не спала, целый полк наберётся». У Тюли тогда чуть было с языка не сорвалось, что, мол, это он, тот самый, с кем она ещё не спала, и который многое бы отдал, чтобы встать в общий строй этого полка.
Он дотянулся до пачки сигарет с зажигалкой и пепельницей на столе, не вставая с постели, радостно заметив рядом едва початую бутылку водки.
— Чё, прямо лёжа курить будем? — удивился он, никогда ещё не курив в таких удобствах. — Слышь, а как я к тебе попал, а?
— Ты чё, Тюля, действительно не помнишь ничего? Совсем? Как в любви мне признавался, как с женой ради меня обещал развестись? Что, и как нам с тобой хорошо было, тоже не помнишь? Пожалуй, тебе тогда нужно срочно похмелиться. Да и я с тобой, за компанию… Лежи, я сама всё подам…
Она перелезла через него, специально проелозя сосками своей упругой груди по его носу, из-за чего Гоша чуть было сознание не потерял. Пока она разливала, наклонившись над столом, он, хлопая глазами, разглядывал её сзади. «Не может быть! — напрягая мозг, рассуждал он. — Если бы у нас хоть что-то с ней было, я б такой секстренный случай ни в жисть бы не забыл, будь хоть в сюсю пьяный. Хорошо, видать, отметил вчера свою свободу».
Дрожащими руками он взял у неё рюмку и опрокинул в себя, ничего не почувствовав.
— Прошу повтору, — протянул он ей свою рюмку. — Что-то мимо нутра пролетела. На каменку попала, кажысь. А сколько время, интересно?..
До такой степени свободы, по мере своей испорченности и скудности фантазии, он не был способен даже помыслить. Два дня они вообще не выходили из квартиры. Гоша позвонил на работу и попросил стравить два ранее заработанных отгульных дня. За это время он только пару раз забегал домой за деньгами и в магазин, для пополнения запаса спиртного и заполнения провизией пустого объёма Светкиного холодильника.
Гоша чувствовал себя беспредельно свободным, как какой-нибудь суннитский падишах. Где-то глубоко в подсознании у него, конечно, проскальзывала иногда мысль, что он довёл себя до скотского состояния, но она быстро успокаивалась следующей за ней убедительной мыслью, что это явление временное. «Не вечно же у меня такая свобода будет. Через пару недель приедет — и всё закончится. Я снова стану нормальным, как большинство семейных».
На третий день как-то неожиданно кончились и заначка чёрного дня, и трёхнедельное денежное пособие, оставленное женой. Занимая на работе до аванса у всех подряд, он смог продлить эту наивысшую степень свободы ещё на три дня. На шестой день, в субботу, выскребая из карманов мелочь, чтобы сгоношить на пузырёк барматушки, «полковая любимица» огорошила: «Всё, Тюля, надевай штаны и рви когти отсюда. Бульдозер, говорят, вчера с зоны откинулся, в любой момент ко мне завалиться может. Если узнает, обоим нам ноги выдернет, а тебе и ещё кое-что»…
Добежав босиком до своей квартиры, держа свои драные кроссовки в руках, он, как дитё малое, радовался чудесному спасению обеих, хоть и не совсем чистых, но целых, ног (и не только).
Перебиваясь несколько дней с хлеба на воду, Гоша вдруг вспомнил о своих стареньких родителях и до приезда супруги встал к ним на пищевое довольствие, доставляя ежедневными визитами радость старикам…
***
Пришло время, и прежнее бытие Тюли снова вошло в прежнее русло, словно эта высокая степень свободы ему просто приснилась. Дня через четыре, когда Тюля парковался у подъезда на своём «Запорожце», жена снова указала ему пальцем в окно на проходящую мимо Светку с ухажёром.
— О, какого нового хахаля себе урвала… Помесь борнейского орангутанга с Йети, только в одежде.
Гоша даже уменьшился в размерах, наполовину вдавившись в спинку сидения, когда эта помесь обернулась и посмотрела в их сторону. «Действительно, Бульдозер», — удивился он.
Светка шла с кавалером под ручку, кисть свободной руки которого немного не доставала, чтобы шваркаться об асфальт. Широченные плечи рвали материю футболки, мощные руки казались длиннее ног, все в татуировках от кистей до плеч. Голова этого животного вырастала почему-то не из плеч, а из верха грудной клетки, шеи не было совсем. Когда питекантроп обратил на них свой взор, всё семейство увидело истинно звериный оскал, а дети сразу спрятались, пригнувшись за спинки сидений.
— Ба-а, какой красавчик! Наверное, забыл вкус варёной пищи, одно сырое мясо жрёт. Чёй-то он так на тебя посмотрел? — спросила супруга.
Тюля потерял дар речи, пытаясь сглотнуть, чтобы смочить пересохшую глотку. Он уже мысленно представил себе, как этот Бульдозер отрывает ему ноги.
— Да? Ты думаешь, это он на меня пялился?
— А ты думаешь, ему твой «Запор» по вкусу пришёлся? Угнать, может, задумал?
Пару ночей Тюля плохо спал, вздрагивая от каждого шороха, ожидая рокового визита. «Может, лом какой под рукой держать, на случай? Треснуть его по хребту, когда придёт ноги выдирать. Да что этой зверюге лом? Не перешибёшь, а лишь пощекочешь. Да-а, как говорится, насколько запретный плод сладок, настолько и ядовит. Да не-ет, зачем Светке рассказывать ему про меня? Сама же без ног останется», — успокаивал он себя.
Вскоре, через пару дней, среди ночи позвонили в домофон. Гоша притворился мёртвым.
— Тюля, вылазь, Бульдозер опять сел.
— Какой Тюля? Какой бульдозер? Время третий час. Вам кого? — ответила жена спросони.
— А-а, это ты. Приехала, значит. Передай своему Тюле, что я от него залетела. Пусть на аборт раскошеливается, — соврала она из мести. — Спокойной ночи!..
***
«Эх, второй месяц пошёл… Знать бы заранее, что эта Светка такая редиска. Занюхнул я фридомы, прости меня, Господи! На всю оставшуюся жизнь нанюхался, — горестно думал вечерами Гоша, читая философские книги из отцовской библиотеки, — «Свобода — есть осознанная необходимость»… Ах, как верно сказано! Не жилось мне осознанно-то. Занимался бы сейчас с Ванькой арифметикой… «Из пункта «А» в пункт «В», одновременно, на встречу друг другу…". Или с Машкой бы в куклы играл. Прирученному дикому животному на свободе не выжить»…
— Ну чего сидишь — страдаешь? Звони, извиняйся, умоляй! На коленях ползай, в конце-то концов, недоумок, — подсыпала сольцы Гоше на рану его мать. — Хоть ты и дурак дураком у меня, а лучше-то она с двумя спиногрызами всё равно никого не найдёт.
— Да бестолку, маманя. Ты просто не знаешь эту Мегеру…
***
— Алло, папка, приезжай сейчас же домой, мама велела! А то она уже замучилась одна — меня некому даже в садик отвести.
2. Загрёба
В цеху по производству приемников нас, радиорегулировщиков, было всего шесть человек. Бригада сложилась дружная и, как говорится, спетая и спитая. Мужики разного возраста, частенько культурненько обмывали премии после работы в ближайшем лесопарке. И был среди нас самый зрелый и умудрённый опытом жизни маленький, полненький и уже плешивенький мужичок за пятьдесят, Борис Фёдорович, по псевдониму Загрёба. Ещё задолго до моего появления в этом цеху он уже с гордостью носил это погоняло. Получил его заслуженно, за сидящую в крови привычку уносить с завода домой что-нибудь общегосударственное, считая это собственноличным. С девизом «Не пойманный — не вор», каждый день, пряча себе в трусы какие-нибудь радиодетали, винтики с гаечками и прочее, он любил приговаривать: «Не можешь — не воруй, воруй — не попадайся».
— Молодые вы ещё, жизни не нюхивали, а потому и дураки набитые. Придёт, например, к тебе сосед, шуруп какой попросить, а у тебя, хозяина хренова, даже гвоздя гнутого нет, — читал он нам свои наставления во время очередных пьянок на природе.
— Что у меня квартира-то, складом крепежа для соседей должна быть, по-твоему? — отвечал кто-нибудь, явно ставя под сомнение авторитет старшего по возрасту.
— У хорошего хозяина в квартире всё должно быть — от гвоздя до логарифмической линейки. Бестолочь, каждую ржавую шайбу, что на дороге валяется, надо подбирать и в дом нести — рано или поздно, придёт и в ней нужда, — продолжал настаивать на своём учитель и наставник. — А с завода домой ничего не принести — вообще, грех великий. Всё везде колхозное, а значит, всё мое, — убеждал он нас, набив полный рот закусью. — У меня жена на мясокомбинате пятнадцать лет в колбасном цеху работает. У них там тоже на проходных шмонают, но она каждый день в лифчике по кило фаршу, да ещё и в трусах по паре кило колбасы протаскивает. Свеженькая, не та, что вы синюшную по два двадцать в очереди в драку-собаку берёте, которая за неделю пять раз в магазине замораживалась и шесть оттаивала в антисанитарных условиях.
— Ничего себе, свеженькая… Представляю размер трусов и лифчика у твоей жены. Ё- моё, уж не этой ли свеженькой мы сейчас закусываем? А, Загрёба? Ты что, отравить всех нас хочешь? — возмущался наш коллега — главный спорщик, Сергей.
— Дурында ты, а ещё интеллигента из себя корчишь. Она ж моется после этого несколько раз, варится в кипятке, а потом ещё и на сковородке жарится. Гляди-ка ты на него, морду от докторской воротит, — всерьёз обижался Загрёба. — Голодным, видать, никогда не бывал. Не хочешь — вон, сбегай, купи себе ливерной, если денег хватит.
— Да я лучше вот этим лопухом сейчас занюхну. Оба вы с женой — две Загрёбы.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.