Бесплатный фрагмент - И следом за мною исчезнешь в тени

Есть в доме хозяин, а дом на холме.

«Придите сироты, придите ко мне!»

В ночи холод лютый крепчал и крепчал,

А голос всё слаще, призывней, звучал:

«Есть хлеб и есть мясо, вино есть и мёд.

Пускай нынче ночью никто не умрёт.»

Учёный будь отрок, будь вор иль циркач

На плату, поверь, не скупится богач.

«Приди же скорее и хлеб преломи!

И следом за мною исчезнешь в тени…»

Себе на беду ты явился на зов.

Смелей постучи — и откинут засов.

«И всех я приму, и я каждому рад!

Лишь кровь чуть уйми из трепещущих ран…

Разверсты однажды, по сей день саднят,

Но чистые души мне боль утолят.»

Приходят с надеждой, едят и молчат…

А нежные души их кровоточат.

И в сердце холодном надежда живёт,

Что рана да к ране — а вдруг прирастет?

И течь будет кровь одна в них двоих,

Как в прежние дни… Он ведь помнит своих.

Накрыт в доме стол, отодвинут засов.

«Придите сироты под мой тёмный кров!

Есть хлеб и есть мясо, вино есть и мёд.

Пускай нынче ночью никто не умрёт.

Приди же скорее и хлеб преломи!

И следом за мною исчезнешь в тени…»

05.12.19

Бархатное сердце

III место в номинации «Малая проза» в конкурсе «Трансильвания 2020. Семейные узы»

1

— Передай моим добрым братьям, что шутка их удалась на славу, — сказал Деметреш, вкладывая серебряную монету в ладонь блудницы.

Блудница взглянула на монету, пожала плечами, поклонилась и ушла.

Разочарована.

И ей не удалось растопить ледяное сердце и расшевелить омертвевшее, как все сказывали, тело. Она была дорогая, неприлично было бы заплатить ей меньше цельного серебряка.

На прошлой седмице присылали девицу попроще, даже не куртизанку, а просто веселую, страстную, искренне готовую услужить.

Нет.

Деметреш желал. О, кто бы знал, какие восхитительные, порочные грёзы терзали его ночами, особенно при полной Луне.

Он всегда плохо спал ночами…

Но он запретил себе даже мыслить о том, чтобы претворить грёзы в жизнь.

Однажды он зашел слишком далеко. Счастье, что братья так и не узнали. Они бы так не шутили. Они бы сожгли его.

Деметреш, один из четырех Старших братьев, любимый сын покойного ныне Великого отца, вставал раньше всех в Ордене. Ему, как Старшему брату, полагалась личная прислуга, но у Деметреша был лишь один старенький слуга Альтци.

У прочих имелась целая свита, включая весёлых приветливых служанок, но и все они вкупе не хранили такого груза тайны, как Деметреш с Альтци.

Альтци проводил блудницу тайным коридором, затем заглянул на кухню и от парной туши быка отсек несколько тонких ломтиков свежего мяса. Деметреш тем временем умылся, сам облачился в сутану, причесал свои длинные тёмные волосы, уже тронутые проседью, и сел к столу. Как раз явился Альтци с кубком чистой воды и свежим мясом.

Деметреш скоро разделался с мясом, орудуя ножом и двузубой вилкой, выпил половину кубка воды.

После такого завтрака он выдержит и трапезу с братьями.

Надевая на плечи хозяина чёрную с багрянцем мантию с длинными рукавами и серебристой опушкой, Альтци обронил:

— Случайно ли братья прислали столь дорогую женщину именно сегодня? Об этой слышал даже я…

— Случайно, — отрезал Деметреш.

Слава светлым богам! Они не представляют, что на самом деле значит этот день. Деметреш только удивился, что, ни секунды не раздумывая, сам вспомнил об этом.

Наконец, Альтци надел ему на шею тяжёлую серебряную цепь с фиалом, полным воды из священного источника. Деметреш преодолел спазм в желудке, перевел дыхание и вышагнул из своих покоев в коридоры замка.

Как человек шагает в ледяную воду или в парную, наполненную жаром.

2

Альтци был стар, Деметреш привык к нему. Присутствие Альтци сделалось переносимым. Непереносимым бывало его ворчание… Но это уже другое.

Присутствие иных людей было пыткой, к которой Деметреш привык. Привыкает ведь калека хромать.

Так и Деметреш уже привычно чувствовал жар и дрожь, когда люди проходили мимо. Они были прекрасны и желанны, все до единого. Зато концентрация на этом ужасе помогала Деметрешу сохранить логику мысли. Часто он замечал такие тонкости дел, которые укрывались от братьев. Его считали чрезмерно разумным и дотошным, временами посмеиваясь.

Деметреш вошёл в трапезную, как и обыкновенно, через малую деревянную дверь за колонной. Эта дверь вела прямо на возвышение, где стоял стол для четырёх Старших братьев Ордена. Пятью ступенями ниже простиралась остальная зала, где вкушали пищу братья младшие.

Остальные трое Старших уже были здесь.

Низкорослый крысоподобный Горш. Карающий брат.

Пухлый, оплывший Ольгольд. Обличающий брат.

И Корвилл. Мудрый брат. Будто высеченный из серого гранита, столь похожий на усопшего Великого отца, что люди поговаривали — это его единственный родной сын.

Бледный, сутулый и сухой Деметреш вошел и занял свое место среди них. Добрый брат.

Когда десять лет назад не стало Великого отца, братья решили, что отныне они все четверо будут равны и никто не сделается новым Великим отцом над своими братьями. Однако слово Корвилла имело больший вес. Именно с его благословения и проповеди начинался каждый день, если только он не желал уступить эту честь кому-либо из братьев. В этот раз не пожелал.

Когда Деметреш занял своё место, Корвилл выждал немного, затем поднялся и взошел на кафедру. В уже полном людьми зале настала тишина.

— Милостью светлых богов и богинь стоит наш мир. Непрестанно столпы его точат твари, насылаемые тёмными. Да будет воля наша тверда!

— Да будет воля наша тверда! — отозвался зал.

Корвилл продолжил:

— Вспомним братья, благодаря чему мы сегодня проснулись, встретили рассвет нового дня и можем наслаждаться пищей. Этот день, сто сорок третий день от начала года, день посвящённый Ткачихам судеб, несет на себе печать славы наших братьев и отцов. В году пятьсот пятом от Расселения народов в северных землях, Орден заявил о себе королю Оделлу Первому и потребовал для себя права самостоятельно разыскивать и карать посланцев тёмных богов. В семьсот двадцать пятом году было найдено и вычищено первое крупное гнездовье в Межных горах. В году тысяча тридцать пятом Орден судил, приговорил и казнил королеву Греттерлль. Процесс над королевой позволил вскрыть потаенные до этого, тёмные рода среди знати. Наконец, тридцать лет назад, в году одна тысяча семьсот восьмидесятом, был уничтожен последний темный род в наших землях — род Черовитов. Нашему Ордену предстоит ещё много славных дел, братья. Приумножим же славу отцов и братьев, послужим делу светлых богов! Да будет воля наша тверда!

— Да будет воля наша тверда! — отозвался зал, уже менее стройно, чем в первый раз.

Братья приступили к трапезе. Причмокивая вымоченным зерном, толстый Ольгельд поинтересовался у Деметреша:

— Понравился ли тебе мой подарок, брат?

— Как я понял, это была самая дорогая и прекрасная женщина в городе? Я польщён. Благодарю. Она оказалась довольно умна, мы провели ночь в беседе о милости светлых богов.

Братья переглянулись, усмехаясь. Даже Корвилл. Он обычно не участвовал в забавах братьев, но не препятствовал и с любопытством наблюдал. Тоже надеялся увидеть, как даст слабину самый воздержанный и скромный брат Ордена. Деметреш даже слыхал, что младшие братья делают ставки. Они тоже знают. Все всё знают…

«На самом деле они не знают», — подумалось Деметрешу, и его губы тронула улыбка. Будто против его воли. Он даже вздрогнул.

— Нет-нет, — прошептал он. К счастью, именно в этот момент к столу поднесли блюдо с томленой говядиной.

— Мы знаем, что ты не ешь мясо брат, — отмахнулся Горш.

Завтрак в Ордене всегда был плотным, ведь братьям предстоял день, полный трудов, волнений и забот.

3

Шло дознание по делу юной баронессы. Шло непросто, уже несколько дней. Дело осложнялось тем, что муж баронессы, старый барон, был дальним родственником короля.

Взял себе женушку из древнего рода, происходящего откуда-то из предгорий Межных гор, и некоторое время спустя заподозрил, что жена его может быть ведьмой или происходить из иной, гораздо более худшей, — из тёмный породы.

Ещё на простых допросах выяснилось, что баронесса была неверна своему супругу, занималась гаданием, куда-то пропадала по ночам и хранила довольно странные для юной женщины книги — например, о свойствах камней и их способности влиять на человеческое состояние и настроение.

Доставили баронессу в замок Ордена ещё совсем свежей, гордой и красивой, будто новая кукла. Теперь, несколько дней спустя, баронесса несколько изменилась — как внешне, так и внутренне.

В зале суда были низкие своды и не имелось ни одного окна, чтобы ни дневной, ни лунный свет не проникали сюда и чтобы темные подсудимые не могли таким образом понять, полна ли сейчас сила их повелителей…

За длинным дубовым столом вновь заняли свои места четверо Старших братьев. Светильники были расположены так, чтобы лица братьев оставались в тени…

Ввели баронессу.

Ее голова клонилась вбок, золотистые волосы сбились в колтун, ноги от холода и постоянной боли, причиняемой оковами, стали тяжелыми как колоды.

Разодранные одежды колыхались вокруг тощего тела.

— Ранна… — мягко позвал ее Ольгельд.

Баронесса дернула головой, но взгляда на Старших братьев так и не подняла.

— Ранна, — позвал ее уже Корвилл. — Это ведь твое имя, женщина? Им тебя нарекли пред лицом светлых богов?

— Как скажете, — коротко и хрипло сказала баронесса, глядя в сторону.

— Но ты признаешь, что это твое имя?

— Как скажете…

— Назови себя!

— Я — Ранна, — почти выкрикнула женщина, словно ей вновь причинили боль.

Деметрешу было жаль ее. Но он понимал, что иначе нельзя, что она сейчас не человек, но врата тьмы. И то кошмарное состояние, в котором она пребывает сейчас — следствие зла, которое она подпустила к себе. Здесь оно было над ней не властно и стало видно, что оно оставило после себя…

Это была уже седьмая беседа. Деметреш чувствовал, что смертельно устал. Ведьма была упряма…

Вот и сегодня она отчаянно отказывалась повторить то, в чем призналась сама в прошлый раз.

Она отплевывалась все теми же ответами «Да!», «Как скажете!», «Как вам угодно…».

Так прошел, должно быть, час. Горш и его лучшие подручные снова взялись за свои средства — крючья под потолком и веревки.

Подвесить ведьму как следует не удалось — она не выдержала и потеряла сознание от боли, уже когда ее руки завели за спину и крепко связали.

— Суставы совсем испорчены… — вздохнул Ольгельд. И стал давать распоряжение прислужникам — какие снадобья и средства следует принести.

Ведьму надо было разговорить. Если не пыткой, то пусть зельем.

Старшим братьям пока подали разбавленного вина.

— Что если она уже лишилась рассудка? — предположил Деметреш. — Тогда мы просто теряем время…

— Считаешь, ее разум угас от боли или от того, что ее оставили темные покровители?

— А вот это нужно выяснить…

— Она морочит нас! — фыркнул Горш.

— Узнаем, когда подействуют снадобья, — заверил Ольгельд. — Они не дадут ей солгать.

Горш не унимался.

— Если ей не помогают темные боги.

— Что ты! Она уже лишена всяких связей с ними. Как и сил, которыми могла бы воспользоваться…

— Если она человек, а не какая-то мутная, грязная порода.

— Нет-нет! Ее же проверяли перед тем, как взять замуж. Она чистокровный человек.

— Темные силы могут дремать…

— Не настолько же долго. Ей скоро двадцать пять. Успокойся. А то я и тебе дам каких-нибудь капель…

Полчаса спустя баронесса пришла в себя.

Она рассказывала то же, что и вчера — о том, что читала в запретных книгах, и о тех непотребствах, которые творила со слугами и служанками, о том, что замышляла сделать со своим добрым мужем…

Как казалось Деметрешу, она откровенно бредила.

Об этом он шепотом заметил Корвиллу. Тот усмехнулся.

— Всё проверим.

Далее Старшие братья вновь удалились на перерыв. С делом ведьмы-баронессы хотели покончить сегодня. Оставалось только получить внятное последнее признание…

Снова смочив горло разбавленным вином, Корвилл велел слугам сообщить, есть ли какие-то известия.

Известий оказалось два.

Первое: какой-то горожанин передумал доносить и пытался взломать ящик для доносов. Его схватили и хорошенько высекли. Старшие братья от души посмеялись.

Второе: в городе объявились бродячие циркачи. Разномастный сброд…

— Ерунда, конечно… — поморщился Корвилл. — Но нельзя позволять им так запросто вытворять в нашем городе, что вздумается.

— Да к чему нам вообще на них отвлекаться? — лениво поинтересовался Ольгельд. — Ну и пусть в народе шепчутся, что их пляски это подобие месс темным богам. На самом-то деле это давно не так…

— Пусть не так. Но пока в народе шепчутся… В общем, я хочу, чтобы город был чистым от этой дряни.

— Позволь я пойду, — устало попросил Деметреш. — Обвинительную грамоту я подпишу. А формально мое присутствие уже не требуется.

— Отправляйся, — согласился Корвилл. — Возьми с собой небольшой отряд. Не слишком усердствуйте. Просто покажите, что этому нет места у нас под боком…

4

Деметреш был рад вырваться прочь из душного подземелья на свежий вечерний воздух.

Ему не хотелось даже думать о том, что было бы, останься он там. Ему было даже немного жаль Корвилла, который не мог покинуть процесс.

Ведьму… Ведьму было не жаль. Отец был добр, но был и справедлив. Он учил его, что так устроен мир, что все должно оказаться на своих местах.

Место ведьмы в клетке, а после — в костре.

Если кто-то невиновен или недостаточно виноват, он будет освобожден.

Деметреш знал это как никто другой.

Он хорошо помнил сильные руки отца, которые подхватили его, вытащив из темноты под родительской кроватью на свет, и унесли прочь. Он едва успел заметить обезглавленные тела на багряных от крови перинах.

Он долго не помнил их вообще. Пока Альтци не заставил его вспомнить.

Деметрешу было десять, когда этот старик поступил к нему в услужение. До того дня Альтци просто жил в Ордене, выполнял любую, даже самую грязную работу. Он был старателен, числился на хорошем счету. Несколько раз он будто бы случайно повстречался с совсем юным Деметрешем, выручил его или просто развеселил шуткой. В детстве Деметреш порой смеялся…

Потом старенький слуга, приставленный Великим отцом к нему, умер. Деметреш долго не думал над тем, кем его заменить. Он мало с кем сошелся в Ордене, лицо Альтци к тому же казалось ему таким родным и знакомым…

Потом не стало Великого отца.

Деметреш, четырнадцати лет от роду, тогда уже был одним из Старших братьев, самый младший из них.

Уже тогда все знали что Деметреш — любимый сын Великого отца, спасённый из одного из очищенных гнезд.

Большего не знал даже сам Деметреш.

Великий отец не успел ему рассказать. Он умер так внезапно, что до сих пор многие были уверены, что его забрал яд или тёмное колдовство.

Когда все юноши находили себе дам сердца и заводили тайные романы, Деметреш познал жар иного желания.

Настолько сильного, что стал бояться даже приближаться к людям.

Не понимая, что происходит, Деметреш думал: «Неужели я настолько развратен?».

И вскоре братья впервые подослали к нему блудницу. Она была красива и молода, чуть старше самого Деметреша. Надеясь хотя бы понять, что с ним происходит, он лег с ней в постель, обнял её… и чуть не убил. Он не решился сделать то, к чему стремилось его естество, но был жесток с девушкой — обнимал ее так крепко, что, кажется, сломал несколько ребер. Он рассматривал её очень внимательно, словно пытаясь высмотреть источник излучаемого ею жара. Потом сжал ее запястье и сломал его, как гнилую палку. Наконец, Деметреш схватил девушку за горло… Она вырывалась, кричала. Никто не пришёл бы ей на помощь, даже Альтци, сидящий в соседней комнате.

Над ней сжалился сам Деметреш. Из последних сил он выпустил её, сам выполз из кровати, а девушка в одной разорванной рубахе убежала с воем.

Вошел растерянный Альтци.

— Почему вы отпустили её, господин?

Он успокоил своего юного хозяина, дал ему крепкой настойки. И стал рассказывать…

Как нянчил его совсем ребенком, как служил его отцу, как горд был служить столь древнему и доблестному роду… Рассказывал, что и тёмные могут быть благородными и что его, Деметреша, род был именно таким, великим и славным.

Пока не пришёл Орден.

— Почему я жив? — спросил Деметреш.

— Этого мне неизвестно, господин… Знаю только, что этот Великий каратель унёс вас…

— Потому что Великий отец добр и справедлив. И я не стану следовать тёмный природе своих предков.

— Но ваша жизнь превратится в страдание, господин!..

— Пусть. Так я заплачу за грехи своего рода. И не смей более говорить со мной об этом!

Альтци оказался очень хорошим слугой. С той ночи он неизменно молчал.

Единственным, что он позволил, видя, как страдает господин от обычной пищи Ордена, это предложить ему хотя бы сырое коровье мясо с кровью. Деметреш пошёл на такую уступку, чтобы быть в состоянии продолжать дело Великого отца.

Деметреш был не дурак. Он ясно осознавал, насколько изменился и где пролегла грань между ним и обычными людьми. Всеми людьми.

Он выдрессировал сам себя, приучил общаться с людьми как они общаются друг с другом. И все же человек оставался для него объектом непостижимого, запретного желания…

5

Крепостные стены вросли в город как железное кольцо — в плоть дерева. Какие-то их части сделались частями новых построек, какие-то — жилыми домами, а одна из старых коренастых башен — таверной.

Она стояла, чуть накренившись, словно прилегла на крутой холм, на вершине которого рос старый дуб. И с холма, и с башни открывался прекрасный вид на окрестности, за что таверну-в-башне так полюбили художники. Собирались здесь и студенты, и любители древности.

Но циркачи!.. Это было слишком.

Даже для дня Ткачих судьбы, когда люди особенно любят пробовать их полотно на прочность.

Перед отрядом всадников Ордена, возглавляемом Деметрешем, почтительно и благоговейно расступались, а возле самой таверны часть толпы и вовсе пустилась наутек. Даже кто-то из циркачей. Но чего же эти глупцы ожидали, придя в город?

— Именем светлых богов остановитесь! Немедленно! — приказал Деметреш.

И те, кто не успел разбежаться, замерли. Даже юноша на натянутом между бойницей старой башни и дубом канате. С пылающим с обоих концов шестом в руках. Смуглый юноша, лет семнадцати, с волнистыми волосами, схваченными на затылке, весь в черном, единственная яркая метка — алое бархатное сердце, неровно вырезанное и заплаткой нашитое на левую часть груди.

Он стоял, держа в руках пылающий шест, наслаждаясь изумлением всех, даже братьев Ордена, замерших и взирающих на него. Стоял, словно посреди улицы, нимало не беспокоясь, хотя расстояние его от земли отделяло немалое — должно быть, в два его роста.

«Такой простой, такой обычный мальчик…» — пришло Деметрешу в голову.

Юноша обозрел новую публику в чёрных мантиях, чуть пристальней поглядел на Деметреша, единственного Старшего брата, подмигнул ему и провозгласил:

— Что ж, погодите, пока закончу свой номер, добрые братья, тогда и сможете арестовать меня. Иного выхода для всех нас я не вижу.

И он сделал следующий шаг.

Но один из младших братьев, услыхав подобную дерзость, вспылил. С криком «Ах ты, отродье!» он соскочил с коня и кинулся к дубу. Под общий хохот толпы он толкнул вековой ствол. Дерево, разумеется, не шелохнулось.

Однако вместе с толпой засмеялся и сам юный канатоходец.

Как неосторожно было с его стороны!

Казалось, будто канат взбрыкнул под ним — так пошатнулся юноша, так он вздрогнул, такая горькая досада промелькнула на его лице. Шест, выпав из его рук, кувыркнулся солнечным диском и упал на землю.

Люди бросились прочь.

Раздались испуганные возгласы.

Все смотрели на пылающий шест.

А сам канатоходец между тем уже лежал на земле, на пологом склоне холма, спускающемся к старой башне.

6

В тот вечер в замок Ордена привели вереницу пленников. Хозяйку таверны, троих циркачей, старую цыганку-гадалку и студента духовной академии распивавшего вино под выплясы посланцев тёмных богов. Деметреш настоял, чтобы в замок забрали и тело разбившегося канатоходца.

Мальчишка и вправду разбился насмерть. Может быть, умер от боли удара.

Корвилл, конечно, поинтересовался, зачем в замок принесён труп человека, который не является жертвой происков тёмных, но его вполне удовлетворило объяснение, что для расследования дела этот покойник необходим. В конце концов, Деметреш всегда был вполне разумен.

Корвилл только спросил, проверил ли Деметреш покойника на непричастность к темным силам.

— Конечно, проверил, — отмахнулся Деметреш.

Простейшая проверка была водой из священного источника. Но к чему было её тратить? О чем было тревожиться? Деметреш нутром чуял — это самый обычный мальчишка, которого он когда-либо встречал…

Мальчишку унесли в холодный погреб, остальных увели в подземелье. Особенно убивалась хозяйка таверны — причитала, что не звала этих исчадий, что побоялась их прогнать, ведь всем известно об их дурном глазе. Студент академии просто рыдал. Циркачи сыпали проклятиями, и только старая гадалка молчала.

— На эту пусть Горш обратит особое внимание, — заметил Деметреш Корвиллу.

Тот кивнул.

— Передам.

Горш всегда первым из братьев допрашивал пленников — ранним утром после ночи в холодном подземелье.

Деметреш поднялся к себе.

Альтци ждал и, судя по его печально блестящим верным глазам и по запаху настойки в комнате, он тихо отмечал печальную дату…

Деметреш бросил слуге мантию и прошел в спальню. Ему вдруг захотелось сказать:

— Сегодня схватили нескольких бродячих циркачей. Странный люд… Один мальчик разбился насмерть. Действительно совсем мальчик. Знаешь, я только сейчас понял, что с ним было не так. Я смотрел на него и не чувствовал привычного человечьего жара. Быть может, дело в том, что он держал в руках горящий шест и стоял далеко… Совершенно обыкновенный мальчик. Увы, его больше нет. Но, быть может, я начинаю привыкать? Быть может, грехи предков перестанут терзать меня?

— Прошу вас! — выпалил Альтци, появившись на пороге спальни. — Прошу, не смейте так говорить о вашем славном семействе. Они были благороднейшие из тёмных. Они избавили мир от большего числа паразитов, чем весь этот Орден за всю свою историю. Род Черовитов был славен и ещё светел, когда этого Ордена не существовало.

— Замолчи! — тут же велел Деметреш, горько жалея о том, что разоткровенничался перед стариком. — Не желаю слушать твой пьяный бред. Более не смей являться мне в таком непотребном виде. Убирайся!

Альтци безропотно ушел.

Деметреш сам стянул сапоги, бросил их на пол у кровати. Он засветил от одной из свечей канделябра светильник над кроватью, а из ящика прикроватного столика достал книгу. Последний подарок Великого отца. «Размышления о природе богов», составленные храмовниками еще до появления Ордена. И под печатным названием — надпись убористым строгим почерком отца: «Следовать разуму, но не сердцу».

— Спасибо, отец, — прошептал Деметреш и вновь открыл книгу.

Он прекрасно знал содержимое, он просто листал.

Светлые боги… У высшего бога нет лица, а если есть, то оно непредставимо для человека. У старших светлых одно лицо, у средних — два, у младших — четыре.

Существует ереси, утверждающие, что есть и серые боги, живущие на земле. Они бывают добрые или злые по собственному желанию. А лиц у них пять: четыре смотрят с четырех сторон головы, пятое помещено на груди. Но это — ересь.

Однако всем известно, как коварны, порочны и многолики темные боги. Их лица могут находиться и в срамных местах, и быть скрыты волосами…

Описывались в книге и церемонии, в ходе которых люди издревле славили светлых богов. Описывалось и как темные боги извращали природу людей, чтобы создать себе своих слуг…

7

Несколько раз Деметреш задремал за чтением. С каждым разом света становилось всё меньше — свечи постепенно гасли.

Наконец он заснул особенно крепко, и очнулся от того, что чья-то рука закрыла книгу у него на груди.

И чья-то голова легла ему на плечо…

Не многовато ли шуток? Вторую ночь подряд…

Деметреш открыл глаза. Свечи догорели, но в стрельчатое высокое окно светила полная Луна. Теперь он точно не уснёт.

Надо будет все же высказывать своё недовольство братьям более внятно и устроить выволочку Альтци. В конце концов, сюда бы никто не проскользнул, если бы старый дурак не напился пьяным…

Деметреш повернул голову и взглянул налево и чуть ниже… и вздрогнул всем телом. Первым, что он увидел, было алое пятно бархатного сердца. Потом из сумрака проступили очертания гибкого, словно кошачьего тела, затянутого в тугие черные одежды, тоже сплошь из заплат… только черных, всех до последней.

Мальчишка поднял голову от его плеча. В свете Луны блеснули его глаза и длинные белые зубы, и выступавшие из ровного оскала улыбки.

— Я знал, что ты заберёшь меня. Поэтому и растянулся у всех на виду. Я спрыгнул очень аккуратно. Как удачно, что все смотрели на шест. Мне так хотелось услышать твою историю! Как тебе удалось обрядиться в шкуру служителя Ордена, братец?

Деметреш глядел на руку, перебирающую пальцами по обложке книги. Длинные пальцы, словно бы вырезанные из дерева… Ладонь, чтобы не скользила, перетянута лентами из тонкой кожи.

Это рука не снится, она наяву.

Мальчик просто лежит рядом и это не отзывается в Деметреше ни желанием, ни ужасом. И это всё объясняет.

Это просто мальчик.

Деметреш никогда не встречал таких.

Таких же…

— Как ты меня нашёл?

— Как?.. — мальчик приподнялся на локте. Он будто был смущён вопросом. — Я не искал тебя. Мы просто пришли в этот город. В соседний город другой цирк приехал вперёд нас, а тут… Мы не думали, что кому-то будет до нас дело. Так чтобы всерьез…

— Я не про город. Как ты нашёл мои покои?

— Ах это… Не знаю. Обыкновенно. Как мы находим своих? Замок не такой уж большой. Я просто знал, где ты. Тебя трудно не почувствовать, не услышать. — Рука с книги соскользнула Деметрешу на грудь. — Ты просто излучаешь боль. Так замёрз, так голоден. Ради чего ты терпишь эти муки, брат?

Рука была чуть теплее кожи Деметреша, как дерево бывает теплее мрамора, и прикосновение её через ткань рубахи было даже приятно.

— Я не твой брат.

— Но кто ты? Я только слышал об ужасном Ордене. Так меня им пугали!.. И первый, кого я встретил — дальний родич. И ты породистый, это сразу чувствуется…

— Замолчи!

Деметреш оттолкнул мальчика от себя. Тот вместе с книгой полетел на пол.

Деметреш вскочил с кровати, выхватил спички из ящика, чиркнул первой, выругавшись и бросив на пол её обломки, — второй. Неверный трепещущий свет тронул комнату.

Длинная узкая кровать, оплавленные свечи, на полу коврик из шкуры, сапоги, смятое покрывало и книга. Дурной сон — и только…

Деметреш зажег несколько новых свечей и попытался найти успокоение в молитвах богам.

То и дело он оглядывался. Ему казалось, что мертвый циркач вновь появится как само собой разумеющееся и его присутствие не будет ни капли пугать.

Нет, это был лишь сон! Несчастный мальчишка лежит в холодном зале подземелья, в третьем, вечно пустующем.

Вдруг Деметреш почувствовал, как мурашки пробежали вдоль позвоночника.

Он ведь не знает, куда положили мальчишку. Почему именно в третий зал?

Несколько раз Деметреш успокаивал себя мыслью о том, что эта идея просто пришла к нему в голову, как могла бы прийти идея втором или о первом…

Но вопрос неизменно возвращался. Откуда он знает, что именно в третий?

Наконец, глянув в окно на башню с часами и поняв, что впереди еще половина ночи, Деметреш решил, что лучшим исходом будет просто пойти и проверить, что мальчишка лежит вовсе не в третьем зале, а в любом другом. А если и в третьем, то просто тихо лежит без намерения шастать по замку и приставать с расспросами.

Деметреш вновь натянул свои сапоги, взял канделябр с тремя новыми свечами и отправился. Альтци всё ещё похрапывал на своей кровати в нише в прихожей…

8

Стражник на входе в подземелье подобрался и вытянулся по струнке, когда Деметреш приблизился. Разумеется, ни о чем не спросил, только покосился на дверь. Странно, что поставили только одного стражника…

Подземелья этого крыла предназначались для хранения покойников, а также требующих особой температуры веществ и снадобий, которые были необходимы при расследованиях. Здесь хранилась и коллекция зелий Ольгельда.

Всего пять залов в одном подземелье.

Пятый забит древними препаратами. Открывали его только когда делали опись имущества Ордена. Содержание первого и второго всё время менялось, третий и четвёртый обычно стояли пустые.

Деметреш подошёл к третьей двери, открыл её одним толчком. Холод, темнота, всё тот же Лунный свет.

Два каменных стола. На одном из них — укрытое тканью тело.

Переводя дух, уже всё-таки успокоенный Деметреш подошел к столу.

Стыдно старшему брату Ордена шарахаться от собственной тени, словно баба…

Деметреш отдернул покров с покойника. Перед ним лежал мертвый стражник.

В глазах ещё блестел ужас, кровь на разорванном горле не успела стянуться. Только что…

Конечно, стражников было двое.

Капля крови упала с потолка и шлепнулась на камень стола.

Деметреш медленно поднял голову и увидел всё того же проклятого циркача, преспокойно лежащего на потолке, как если бы под ним был пол. Он улыбался, и с его зубов капала кровь. Следующая капля упала прямо на лоб Деметрешу. Тот спешно утер её.

Циркач перекатился в сторону по потолку, оттолкнулся и, сделав в воздухе сальто, приземлился на пол. Легко подскочив, сел на край свободного стола и стал, все так же улыбаясь, растягивать завязки на вороте, а затем на груди своей облегающей куртки. Он раскрыл ее как кожуру, как скорлупу стручка, и бархатное сердце словно отвернулось в сторону.

— Теперь я кажусь тебе более желанным? Я решил, что нам обоим стоит восстановить свои силы, старший брат…

Да, жар самой жизни теперь бежал по телу мальчишки, стекал по его шее, бился в груди, там, за разошедшийся кожурой куртки…

— Что ты медлишь? Ты не убьешь меня, даже если очень захочешь…

Деметреш подошел, дрожащей рукой поставил канделябр на край стола, словно припечатав. Он приблизил лицо к шее мальчишки и почувствовал, как его кожи коснулся жар. Что же дальше? У Деметреша ведь не было клыков. Они так и не выросли, хотя часто болели. Он и эту боль принимал как данность.

Что если они появятся сами, в процессе укуса?

Деметереш склонился к шее юноши, потом схватился зубами за кожу. Нет, клыки были обычными, тупыми. Человеческими.

Циркач тихонько засмеялся. Ему было щекотно.

Деметереш отпрянул от него, поглядел гневно и изумлённо. Тому сделалось еще смешнее. Он зажал свой окровавленный рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос.

Деметреш почувствовал, что его охватывает ярость. И боль. Боль в желудке, в висках, в зубах…

— Молчать! — велел он, схватив мальчишку за подбородок. — Маленькое глумливое отродье! Не смей! Слышишь? Я Деметреш Черовит!

Циркач и вправду замолчал, словно подавившись своим смехом.

Деметреш впечатал его в стол, сам навалился сверху и, наконец, впился зубами в жилу на его шее. Мальчишка издал только короткий сдавленный вскрик.

Деметреш пил жадно. Жадно, как пили пленники Ордена, которым не давали порой воды по нескольку дней.

В конце концов, мальчишка, не в состоянии молить о пощаде, отчаянно вцепился в его сутану.

Раздались шаги из коридора. Страж все же решил проверить, куда делся и его товарищ, и Старший брат Деметреш.

Деметреш слышал, что он подходит, подходит все ближе и каждую долю секунды думал: «Сейчас я остановлюсь!».

Он остановился, но уже когда страж остолбенел на пороге.

Деметреш поднял голову и с его оскаленных в ярости зубов капала кровь.

Страж шарахнулся назад, в коридор.

Циркач вырвался из ослабевших объятий и настиг того в один прыжок. Он вновь был очень голоден, и его слегка трясло от страха. Он повалил стража раньше, чем тот успел издать хоть звук, разве что предсмертный хрип — сразу после лязга доспеха об пол.

Деметреш сел на каменные плиты. Он проводил языком по губам, утирал лицо и облизывал пальцы. И он дышал — мерно, с наслаждением. Ему хотелось застонать от удовольствия.

Покончив со стражником, мальчишка вернулся к Деметрешу, сел на пол рядом, а получив в ответ на кроткий взгляд улыбку как дозволение, растянулся, положив голову Деметрешу на колени.

— Это правда? Ты из Черовитов?

— Правда.

— Я думал, вас не осталось.

— Я последний. Меня унес и спрятал здесь Великий отец Ордена.

— Зачем?

— Не знаю…

Мальчишка хотел сказать или спросить ещё что-то, но Деметреш коснулся его губ пальцем, веля молчать. Он впервые ответил на этот вопрос честно для самого себя. Зачем?.. Только ли от того, что Великий отец был добр? А разве был он добр?

Единственное проявление доброты, что Деметреш помнил, это как его, совсем дитя, унесли из комнаты, где лежали его обезглавленное родители. Тридцать лет назад…

В четырнадцать он сделался старшим братом…

Корвиллу сорок шесть…

Такая простая математика. Почему прежде эти цифры не ложились рядом так легко, как счётные палочки перед школьником?

Он всегда жил согласно разуму. Калечному разуму, слепому от жажды.

— Я знаю, кто знает. И, пожалуй, настало время спросить. Ты поможешь мне?

— Да. А ты освободишь моих друзей и бабушку? У неё нет своих внуков. Она любит меня…

— Мы все освободимся и уйдём отсюда. Как тебя зовут?

— Меня по-всякому звали. Ле́лек, Руджик…

Деметреш не стал дослушивать до конца

— Лелек. Мне нравится. Пойдём…

9

Замок был полон потайных ходов, чтобы старшие братья и их слуги могли передвигаться незримо для младших, для стражей и пленников. В тени этих ходов таились не стражи, но соглядатаи. Они были на перекрестках этих ходов и в нишах. У них не было оружия, но они непрестанно держали руку на открытых струнах. Стоило тронуть одну — и звонил колокольчик в комнате начальника стражи, другую — в покоях блюстителя младших братьев, третью — покоях Корвилла…

Но кому бы пришло в голову поднимать тревогу при виде Старшего брата Деметреша и следующей за ним фигуры в плаще стража?

Деметреш много раз ходил этим путем. Прошёл и этой ночью, как ни в чём не бывало.

Он знал, что Корвилл спит крепко, безмятежным сном.

Едва войдя, Деметреш стал зажигать одну за другой свечи по всей спальне.

— Его слуга в соседней комнате, — тихо сказал он Лелеку. Тот, неслышно отворив дверь, на какое-то время исчез. Не раздалось ни звука, но Корвилл очнулся, словно от ночного кошмара.

Отдышавшись, он судорожно сглотнул по сухому горлу и только тогда заметил Деметреша, всё также неспешно зажигавшего свечу за свечой…

— Что случилось? Что ты делаешь здесь брат?

— Знаешь, внезапно всплыло одно старое дело. Разговор не требует отлагательств…

— Ладно. Что за дело?

Корвилл сел, откинувшись на подушки. Даже в постели он старался выглядеть величественно, значимо.

— Последние пять лет ты ведь не выезжал на аресты и чистки, так, брат?

— Да, старая рана в ноге не даёт надежно сидеть в седле и биться с нечистью. Очень жаль. Но вы, братья, стали моими глазами и ушами…

— Сколько же лет ты ездил до этого? Ещё вместе с отцом…

— С тринадцати. Вот и считай…

— Хорошо. Дело, о котором я хочу поговорить, как раз очень давнее. Дело Черовитов…

Деметреш как раз зажег свечу на прикроватном столике и сел рядом с Корвиллом. Улыбнулся, показывая свои зубы. И тут же схватил Корвилла за горло, не давая закричать.

— Вот оно, — захрипел Корвилл.

— Так ты ждал. Ты знал, брат. Ты был тогда там?

— Да.

— Зачем меня забрали? Зачем сохранили жизнь? Только не лги, что сжалились, что Великий отец был добр…

— Он хотел узнать. Ты был так похож на человека… Он хотел узнать, сколько ты им пробудешь среди людей, и мне завещал следить за тобой. Я ждал, но ни разу ты не дал слабину. Сколько бы жратвы тебе не посылали! Я уже думал, что ты и вправду иссох…

— А Горш и Ольгельд? Они знают?

— Идиоты… Нет, не знали, что играют с огнем.

— Я тоже казался тебе идиотом? — спросил Деметреш, вырывая из руки Корвилла кинжал, который тот потихоньку вытаскивал из горы подушек.

Лицо Корвилла исказила ненависть.

— Ты казался мне чудовищем. Как и твои родители. Как и вся твоя порода!

— Моя порода… — вдохнул Деметреш, улыбаясь. — Моя порода… Ах да! Мальчик, где ты там? — спокойно позвал он и тряхнул головой, откидывая волосы с лица.

Лелек вошел в спальню и накинутый плащ стражника просто стек с него оставшись, лежать на полу.

— Да, сударь мой! Чего желаешь?

При виде него Корвилл издал не то стон, не то рычание… Хотя сжатое горло могло превратить в рычание любой стон.

— Ты не заподозрил его? — спросил Деметреш.

— Ты сказал, что проверил труп. Я иногда верил тебе. К тому же толпа видела, как он разбился. И дело было пустяковое…

— Не то что вырезать Черовитов, верно?

— Верно. Это было моё боевое крещение. Мне, правда, достались только слуги…

— Но ты ждал часа, когда смог бы покончить и со мной?

— Ждал. И проглядел. И что же ты намерен делать теперь? Вы с этим щенком устроите пир?

Деметреш оглянулся на Лелека.

Тот выпятил живот, изображая, что объелся, и скорчил недовольную физиономию. Деметреш рассмеялся во весь голос.

— Мальчик, кажется, наелся до отвала. А вот я нет…

— Стой! — захрипел Корвилл. — Я выпущу вас из замка. Дам пропускные грамоты! Вы сможете бежать хоть через три королевства…

— Никакая пропускная грамота не стоит такого удовольствия, — вздохнул Деметреш и разорвал ночную рубашку на груди Корвилла.

Лелек без всякой команды прыгнул на постель и схватил Старшего брата Ордена за ноги. Деметреш пожалел лишь о том, что не спросил, был ли Корвилл родным сыном Великого отца и текла ли в этих жилах его кровь…

10

— Альтци, просыпайся немедленно! Замок горит, у нас мало времени…

Альтци проснулся и вскочил с кровати, забыв, что старые суставы уже давно плохо гнутся.

Замок горит? Он не верил своим ушам!

Мгновение спустя он не поверил своим глазам. Хозяин — его хозяин! — стоял перед ним и его тёмные волосы были растрепаны, пряди прилипли к окровавленном улицу, сутана расстегнута на груди… а возле него, изогнувшись лозой, положив голову на его плечо, стоял совсем юный и смуглый мальчишка-циркач.

— Замок горит? — только и пролепетал Альтци.

— Да, мы его подожгли, начиная со спальни Корвилла. Сбылась твоя мечта, Альтци, и мы уходим…

— Куда, хозяин?

— Да, куда мы уходим, солнце мое? — спросил Деметреш мальчишку.

— Вслед за цирком, к Межным горам и на восток.

— Ты слышал, Альтци? Вслед за цирком, к Межным горам и на восток.

— Там древние гнездовья и верные им деревни.

— Звучит прекрасно! Альтци, так ты рад?

— Хозяин что с вами?!

Альтци готов был разрыдаться. Он думал, не видит ли он с похмелья дурной сон? Что за грязный оборвыш жмётся к его хозяину, куда и зачем собирается их увести?

Альтци, разумеется, послушался. Он быстро оделся, взял немногие вещи — свои и хозяина — уместившиеся в одну дорожную сумку, и засеменил прочь из замка…

Выходили они тайными ходами. Уже и этот лабиринт был слегка подернут дымом.

Спустились прямо в казематы, где держали свежих пленников, ожидавших допроса. Этой ночью — старуху-гадалку, троих циркачей, студента и трактирщицу, а с ними еще двоих, о которых Деметреш ничего не знал.

Выпустили всех.

На улице они увидели, что северное крыло пылает как факел.

— Какое-то время всем будет не до нас, — заметил Деметреш.