Бесплатный фрагмент - Hannibal ad Portas — 10 — Идули на Вы — К Звездолету

Посвящается моим друзьям в Московском Университете

Эпиграф

И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

На время — не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

М. Ю. Лермонтов

Нет реальности без письма, как без палки начать жизнь Первому Человеку

12.02.2021

Глава 1

Надо хоть одну строку написать. Но кому:

— Вот в чем вопрос? — или это уже и есть ответ.

Эпиграф

Мои богини! что вы? где вы?

Внемлите мой печальный глас;

Всё те же ль вы? другие ль девы,

Сменив, не заменили вас?

Услышу ль вновь я ваши хоры?

Узрю ли русской Терпсихоры

Душой исполненный полет?

Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной,

И, устремив на чуждый свет

Разочарованный лорнет,

Веселья зритель равнодушный,

Безмолвно буду я зевать

И о былом воспоминать?

Глава 1, Строфа 19

— — — — — — — —

Высадился, видимо, первым, но не мог исключить и обратного, — нет, не эту простую логику, — а:

— Предпоследним, — еще дальше?

Маловероятно.

Ибо в любом случае здесь никого не было. Так только два камня с перекладиной посередине, — почему не наверху:

— Понять даже самого себя пока не могу, ибо лежала наверху, как — о! мама мия — вспомнил почти сразу:

— Это футбольные ворота, — но:

— Что такое футбол — пока обознался, ибо не поверил даже простой логике:

— Это уже игра, — ибо раньше была — только:

— Работа.

Иначе — тут же пришла информация — зачем лучшего нападающего не:

— Ставить на финал Мельбурна, — да и во всех остальных случаях:

— Почему, как многим Всем, не дали — как минимум — полуподвал в Гремлине, а так только чуть ли не на самом Шарико-Подшипнике, — да и то:

— Ну не в Текстильщиках же ж, на самом деле, где потом построили мясокомбинат, который пах отвратительностью, так как есть животных — тем более домашних:

— Не только ошибочно, но и это значит, что люди — если здесь-там хоть когда-то жили:

— Полностью обанкротились перед богом, — если всерьез верили, что сюда хоть иногда приезжает, как, да в своё, но уже давно заброшенное Село Горюхино.

— Он? Или это еще надо проверить.

Знака вопроса нет, значит где-то недалеко есть место, имеющее на это право. С другой стороны:

— Ничего не помню, но что в Ши-Ра нет не запрещенной науки:

— Пока еще известно.

Хотя и ни за что не поверю, что мы никуда не улетели, а так и остались здесь-там:

— Не солоно хлебавши.

Решил у кого-нибудь узнать, знают ли они, что людей здесь давно нет, так как они улетели — или, что тоже самое — переправились в другое пространство — чему я сам был последним свидетелем, если всё же иметь в виду, что сам-то — нет, не остался, а именно:

— Вернулся назад, видимо, вспомнив, что забыл, что-то важное, или очень хорошее.

Зашел в кино — не то, белиберда абсолютно прежняя, но живет, так как имеет смысл противостояния человеку, как:

— Только не здесь главному.

Неужели я никуда не улетел? — так пока и не мог поверить и в это, и в то, что специально вернулся назад, — ибо:

— Кого валить, если я никуда не имею доступа, а современного оружия — то же самое.

Как в древней Японии здесь нельзя носить даже мечей. Остается сделать один вывод:

— Место это — не то же самое, — в крушении мира — значит — могла выжить какая его модификация — ничего другого пока не знаю.

Или пока здесь заткнули дыру, и корабль под этим названием Земля — пока держится на плаву.

Остальные, скорее всего, или отказались идти со мной опять в это пекло, или мы расстались не попрощавшись.

Ну и третий вариант — Это:

— И есть безвидность, отличающая жизнь от смерти, и ей именно и являющаяся.

Вот так просто — пожить в Раю — пока рано, что ли, господи?

Решил, что Лолита — это не мужчина или женщина, — а, нет, не только, а уже:

— Роль.

Представиться Вл. Набоковым? Если это Ши-Ра, еще бывающая здесь по средам и пятницам? И более того, вдруг Лоли-Той представится, как раз одна из них?

— А именно? — как уже на допросе.

— А. Коллонтай или Роза, по крайней мере, Люк.

— Кси?

— Ну-у, может быть и так.

Решил, что лучше уйду опять в Неизвестность, чем начну — даже два-три раза в неделю — трахать хоть одну из них, а двоих, разумеется:

— Тем не менее.

Удивительно, что не помню — сейчас, может быть, только — где именно живу в Космосе, на Альфе Центавра, на Сириусе, или — как, примерно, написано в Библии:

— Настолько свободный художник, что и только плаваю между ними, как рыба-кит, — а это, авось, оказалось:

— Не так весело, как даже скушно.

Удивительного мало, ибо я один, а их так много, что смогли — авось и нечаянно, но под чьим-нибудь руководством объединиться. Неужели выбросили за борт, как Кука:

— Авось один быстрее найдет ту-эту Австралию, — как уже:

— Питекию, — где наконец всем хватит не только телок, но и мужик-офф:

— Хоть через одного отказывай.

Некоторые предполагают, что чтение художественного произведения, если не предполагает, то вполне допускает возможность отстегнуть свой разум и положить его в — пусть и тоже свою — через седельную сумку. И именно только так разрешается писать после 17-го года, — думать Читателю:

— Запрещено — писать его с большой буквы — еще больше:

— Совсем не надо.

Указание в Библии:

— Посмотри на самого себя — это не укор, и не указание даже, не просьба, — а:

— Нужно посмотреть на эти слова, как придуманные:

— Сами?

— Вы знали?

Нет поучений в Новом Завете, да и в Ветхом — тоже. Все слова идут от человека:

— Самого Читающего. — Как:

— Бог.

Ибо человек указания, может быть, и может уважить, но принять близко к сердцу — никогда.

Печаль в том, что для примера — как это плохо — кто-то должен быть рабом. Ши-Ра:

— Подошла к этому конкурсу красоты с большим усердием, чем Другие.

Тем не менее:

— Если я никуда не улетел, то и это не Ши-Ра.

Так-то похоже, что здесь живут — может быть — даже люди, но ни одного знакомого, — даже лица нет.

Хотя не знаю, что лучше выбрать:

— Незнакомых, но похожих на Тех душой и сердцем, или лицо будет тот же самый сладкий ужас, в внутри все:

— Очень горькие? — думал спросил я, но по лицу в зеркале, — нет, ни о чем не догадывается.

Ушел, так как не хотел видеть никого, кроме:

— Тех же самых.

Люди здесь были, но как сибирское дерево — замороженные.

Шел один и выбирал, кого лучше спросить, чтобы не испугать:

— Это — и не извиняйте даже — какой городишко? — Ибо Мос-Кау для меня, как и давно было для многих — только большая бутылка, и даже не из-под шампанского, а Салюта и болгаро-венгерского вина, которым по какому-то случаю завалили все магазины.

Раньше пользовался только Бала-Тоном.

И всё же — это не та Мос-Кау, что была — уверен, — но:

— Доказать пока не могу.

Придется пойти по главному пути, — а именно:

— Поверить самому себе.

И точно, подхожу, а очереди в пивбар нет.

— Так бывает? — спросил одну оттуда выскочившую.

— Я не хочу больше ни с кем разговаривать, — спрыснула чуть ли не слезами.

И объяснила, что здесь — в пивбаре — уже докатились до того, что не дают даже спеть на столе.

— Почему?

— Говорят — плати!

— Я ответила, что у нас договор с Валерой официантом, так как и пою только для рекламы, — мне, следовательно, еще и доплачивать надо.

А сегодня.

— Да?

— Нашли, видимо, другую, получше меня, говорят, что она потому будет более востребована, чем я.

— Да?

— Вернулась — намекают — с Альфы Центавра.

— Да ты что?! — удивился уже за столом с пивом, но здесь уже бутылочным и даже витым в коричневых бутылках.

Хотел спросить:

— Какой год? — но побоялся — точно удивиться, ох, как придется!

Всё равно покрутил пальцы, — ибо:

— Больше, чем две тысячи, — или уже — она ответила:

— Давно за три перевалило.

— Третий год до нашей эры? — пошутил.

— Времена Гомера.

Только и нашелся, что брякнуть:

— Не верю, что так далеко заплыли. — Хотел добавить, что тогда пива Двойного Золотого — не бы-ло-о, — но решил не опережать события, так как по моей-то — тоже великой — как была-есть у Ферма:

— Не велика разница?

— Да, мэм, вижу вы соображаете.

Она попросила подвинуть — к ней поближе — вторую бутылочку — ибо они были, как всегда, только на две трети от полноценной, — времен, нет, не падения Третьей Империи, но и всех предыдущих империй — заодно.

— Надеешься быть инопланетянкой?

— Как все сказано.

— Где?

— Не берите меня на провокацию.

— Почему? Неужели здесь запрещено верить в бога?!

— Да, сэр, только в бог-офф.

— Но это откровенное лицемерие!

— Лучше не возмущайтесь прилюдно.

— Могут услышать и тю-тю.

— Увезут, как Пушкина в Молдавские степи?

— Пушкин — это какой?

Хотел выругаться, но — скорее всего — понял, что здесь он еще не родился.

С одной стороны, путаница, а с другой — и правды тоже больше видно.

— Думаю, теперь легче стало жить? — спросил.

— По сравнению с тем, когда не знали ничего?

— Знали, но — вот в том-то и дело — что не верили вообще ни во что, и даже ни в кого — тем более.

— Можно ты пойдешь со мной?

— Если только твоя мама будет не против.

— Если только ты женишься на мне.

— Почему?

— Обещала всем с детства, что женюсь — прошу прощенья — выйду замуж только за инопланетянина.

— Хорошо.

— Представься им, пожалуйста.

— Моей — прошу прощенья — твоей маме.

— Она не вмешивается в мои дела — бери сестру.

— У тебя есть сестра?

— Нет.

— Ну, хорошо, если спросят, скажу:

— Думал я ее сестра?

— Правильно, — успокоил, но не думаю, что надолго.

С другой стороны, трахать ее я не собираюсь, — жениться, ну-у, думаю, — хотя и не спрашивал, — вряд ли здесь до сир женятся, ибо и основана эта колония, — из:

— Уже приезжих с Альфы Центавра.

Иначе просто нет выбора:

— Откуда здесь люди? — а что-то похожее, может, и случилось.

Побоялся тавтологии — движения дальше абсолютно ложным путем. Она, как что-то уже поняла:

— Ми пай-дем другим путем?

— Ась?! — чуть не ахнул испугом памяти, как ее потерявший, но на время, а, следовательно, разочарование любыми сегодняшними поступками.

— Уже ждет тебя за дверью, — открытым текстом сказала она — отчетливо:

— Не своим голосом.

Ответил:

— Я почти готов пойти по пути открытому Стивеном Кингом, но здесь нет океана, — даже пожал плечами, понимая, но задним умом, разумеется, что говорю нелогичную правду.

Ибо путь к Океану лежит.

— Здесь? — чуть-чуть прервала она меня.

— По крайней мере, не в Сили Доли.

Пришлось обидеться, ибо, да, я чуть-чуть забыл ее, но теперь сразу вспомнил, что:

— Что-то такое было, было, было?

— Хорошо, хорошо, хорошо, можешь меня перебивать, я постараюсь не очень злиться.

— Я — Алла Два, — промямлила она, как — можно подумать — нашла золото полу мира, а куда деть его — без меня:

— Ну, никак не сообразит!

Ну, и она опять в амбицию, и хотя я не специалист, но уже совсем понял, что это точно не Алла Два, — а:

— Ты кого подменяешь?

Думал, будет всё отрицать. Нет, призналась, что ее попросили за хорошие — чего-то — не понял, а теперь она забыла, что делать дальше.

— Ясно одно, — посоветовал не разочаровываться, — может того-сего, а потом вспомнишь?

— Вот!

— Уже вспомнила?

— Да, только через трахтенберг всё и умела раньше.

— Узнавать?

— Делать за тебя.

— За?

— Для, — прости, прости, милый.

— Не думаю, что ты Алла Два.

— Можешь и не гадать дальше, но запомни хоть это.

— Что мы были счастливы когда-то?

— Нет, а то, что время твоё сейчас кончится.

— Твоё:

— Еще нет.

— Что делать знаешь?

— Надо бежать к берегу океана.

— Невидимого невооруженным глазом?

— Теперь уже правильно.

Оказалось, мы должны попасть на мотогонки — какого года — неизвестно, но есть приличный факт:

— Они будут проходить на Харлеях Дэвидсонах?

— Слава богу, ты вспомнил!

— Это отсюда далеко, надо ехать поездом, билеты, скорее всего, так и не купить без очереди, а у меня наследственная с Того Времени.

— Аллергия?

— У тебя нет?

— Тоже. Но это значит, что путь туда есть, хотя и другой.

— Я не успею додуматься за такое короткое время-чко.

Вспомнил один путь, ведущий за стену Гремлина.

— Надо вернуться в пивной бар.

— Там мёдом намазано?

— Из подвала его можно пройти в минус одиннадцатый этаж Гремлина.

Там еще должен течь ручеек, ведущий к морю, которое не только на поверхности, но вообще отсюда не виден.

— А так-то?

— Есть!

— Это последнее твоё слово, или единственное?

— Я уверен, что не зря сюда попал, несмотря на то, что ты меня больше не помнишь.

И ответила, как и ожидалось:

— Это не я.

Всё пошло так как надо, несмотря на то, что я только бежал за необходимостью этого единственного варианта, в баре оказался люк, и — к счастью — еще не залитый выходящей из всех норм канализацией.

И в Гремлине — препятствий не оказалось, что можно подумать, никто даже не видел этого спуска:

— Еще ниже, ниже, ниже.

— Скорее всего, так.

— Ты тоже здесь?

— Спасибо, сэр, на добром слове, я думала, вы меня не замечаете.

— И тебе спасибо, за то, что почти не выделяешься на фоне этих канализационных труб.

— Это не канализация.

— А именно?

— По трубам идет питательный состав.

— Для тех, кто здесь живет?

— Да, но не только, он держит на плаву даже Царь Пушку.

— Город?

— Скорее всего, нет, ибо и рухнет опять в небытие в ближайшее время.

— Насколько?

— Нам уже надо спешить.

— Жаль, что мы не сходили с тобой в парк Кой Кого на карусели.

— Может быть, надо вернуться?

— У нас нет времени — ты сказала.

— У меня есть право на небольшую паузу.

— Сколько раз?

— Один.

— Прибереги его на будущее.

— И не жаль мне прошлого ничуть, — сказала она так трагически, что я даже заплакал в самую неподходящую минуту, — что значит:

— Где-то там, Наверху, могут счесть за моё маловерие, и перекрыть путь даже отсюда.

Как его вернуть — пока, к сожалению, никому неизвестно.

Уже почти можно было уходить в это бытиё-не-бытиё Океана Стивена Кинга, полюбившегося мне в Интернет-переводе, какого-то очень умного и умелого любителя, ибо правка обычных грамматических ошибок в его тексте — не была сделана. Авось просто не захотел. Но так прекрасно написать-перевести эти стихи — можно сказать — Стивена Кинга под названием:

— Как писать книги — здесь, в официальном понимании Стивена Кинга, — даже:

— Не корячится, ибо и запрещена, но несмотря на это, уже складывается умственная конфигурация:

— Нельзя понимать категорически.

Один писатель даже сказал мне в ответ на моё восхищение:

— Дай-ка я взгляну, — и прочитал, перевернул пару-тройку страниц, с последующим резюме:

— Ерунда — это очень слабая литература, — а:

— То, что она нарисована на русском, русскими, но обязательно советскими писателями, и, более того, за деньги:

— Ну, клейма же ж негде ставить, на этой совьетунион прокламации, — в стиле литературной газеты.

Перевели Стивена Кинга, как — незатейливо:

— Нашу Литературную Газету Огонёк, и ему подобные прелести деревенской коммуны, где всем хором ходят за одним трактором, и ребенком в лапе, — чтобы этот самый Восьмёркин — американский миллионер:

— И ужаснулся:

— Да вы что, на самом деле, ибо это, что-угодно, но только не Стивен Кинг, — именно, именно, дорогие мои — хорошие, и наводящий ужас на всю местную колхозную простоту:

— Разных Тань. — Так как все они именно:

— На-Ши, — букварь до сих пор ищущие.

Ибо:

— Пусть народ так и думает про эти пеньки:

— Мы жили, когда деревья были большими.

Тайна создается существующая.

— Моё я, — попытался объясниться, но не только сам с собой — со всеми, еще нам пока не встретившимися друзьями — это вы.

— Поэтому, сэр, мы и не обращаем на тебя особого отрицательного внимания, — но кто это сказал, или даже молвил абсолютно нерусским языком, — даже попытаться узнать пока не стал удосуживаться.

На-Ви мечтал встретить, но не мог до такой степени, чтобы исполнилось. Усмехнулся:

— Почему нельзя мечтать так, чтобы сбылось? Смотрел по дороге в лицо почти каждой, а потом и совсем засмотрелся, что столкнулся с одной, — явно не она, но всё равно не извинился.

Ибо странно, парк, хотя и отдаленно Кузьминский, но гуляет всего одна девушка у его пруда, как — можно даже не особо остроумить:

— Не обознался ли? — ибо, несмотря на то, что лица не вижу, явно знакомая.

— Так бывает, сэр, если встретите покойника.

Оглянуться — побоялся. Ибо, если и там, и впереди — одно и то же — это уже не так интересно, по сравнению с тем, если наоборот, — как воскликнул Кук, блеснув еще некоторыми целыми, оставшимися от цинги:

— Зубками или зубищами? — спросили, уже заарканив под ручку.

Решил, что это она, зайдя сзади, предварительно успев обойти парк по кругу, и поймала меня, как или старая знакомая, или — скорее всего — проститутка, которой это не рыбное место досталось по жребию.

— Ты спутал, — то ли парень, то ли батя, — я ищу только того, кто с деньгами, а по тебе заметно, что не имеешь их. По крайней мере, в достаточном для меня количестве.

Отлегло от сердца, ибо отбарабанила, что не узнает меня. Ну, это, скорее всего, чтобы не брать с меня лишние деньги, а еще лучше думать, наоборот, не хочет узнавать, чтобы не просил дать бесплатно, — как, впрочем, надеялся, еще здесь пока принято.

И после этого предисловия уже и ахнул:

— Не она, не та, которую увидев, теперь обознался!

— Ты не гипнотизерша?

— Знаешь, что.

— Это вопрос?

— Ответ, что платить тебе всё равно придется.

— За что?

— Ты меня узнал, а платить не хочешь.

— Какие ваши доказательства?

— Есть.

— Я подумал, что ты мертвая.

— Да ты что!

— А что?

— За это две цены.

— Вы меня извините, но я, скорее всего, не в тот год попал.

— Тогда не было проституции?

— Да, некого было.

— Так не бывает, ибо всегда есть, что некому даже руку подать для поцелуя.

Теперь ясно, что сказать уже настолько нечего, что платить — значит — всё-таки придется.

— У меня денег немного.

— Что это значит, совсем нет?

— Можно сказать и так, ибо только в валюте.

— Можно обменять.

Хотя я и так возьму.

— Да ты что!

— А что?

— На мелкие не меняют, а крупными.

— И сам возьмешь?

— Да, не откажусь, пожалуй, хотя с другой стороны, я намедни отчаливаю отсюда, так что мне даже ваша валюта.

— Не нужна?

— Вообще по барабану. Кстати, ракетное топливо не знаешь, где достать?

— За сколько?

— Вряд ли его продадут.

— Так что?

— Воровать будем.

— Мне — сколько?

— Процентов или килограмм?

— Офф.

— Вижу, что ты мне не веришь.

— Хорошо, пойду наперекор судьбе, — и разделась у всех на виду, так как хорошо, что в зоне видимости никого не было.

Да, к тому же, вряд ли сюда вообще не только редко, но совсем:

— Ходят людишки.

— Здесь всех съели, что ли? Или теперь все летают?

— Не знаю, точно, я пробовала научиться.

— Заниматься проституцией лучше?

— Хуже. И намного.

Глава 2

— Почему?

— Денег — если вы еще не в курсе — ни у кого нет.

— Вообще?

— Пожалуй, вы не ошиблись.

— Ты не эта, как иё?

— Не думаю, ибо, если, да, то всё равно:

— Какой смысл?

Ничего не понял!

— Чем вы тогда хотите взять с меня за мои услуги?

Или дать намерены.

— Возьму деталями.

— Машин?

— Времени. Ибо есть его некоторые провалы.

— Нужен ремонт?

— Надеюсь, что поможет.

Трахнул, или наоборот, но всё равно, — видно:

— Ты специалист? — спросил ненавязчиво.

— Здесь все мечтают уйти с Земли, куда многие опять свалились, но не хватает специалистов.

— Ты такого о мне высокого мнения?

— Меня ты отремонтировал.

И пролетела меж дерев и над озером показательным полетом.

— Ты мне не верил? — спросила, но улыбнуться всё равно не смогла.

— Нет, раньше я умела, а сейчас для этого дела — отвала отсюда опять надолго — не хватает только небольшого винтика.

— Я тебе достану, если оподробишь, что здесь всё-таки происходит.

— Ты не достанешь его здесь, да и что происходит.

— Никто не задумывается?

— Понять не только невозможно, но и даже нельзя.

И резюме, как проповедь отчеканила:

— Я это никогда не полюблю.

— Кого его, — не только постеснялся спросить, но и понял, что это будет ошибочно.

Хотел ее трахнуть — как само собой разумеющееся имел в виду и Дубровской уже на первой встрече с Марьей Кириловной, — но:

— Да, друзья мои, и она на удивление самой себе, возжелала того же самого.

Она:

— Спрашивается, почему?

— Это явление самого Чистого Разума, — отчеканил.

— Я явилась тебе, как Гений чистейшего Разума?

— Красоты.

— Прости, но не могу поверить. Ты просто во время моего трахтенберга думаешь о другой.

— Какие ваши доказательства, если мы еще не начинали это дело даже раскручивать, как привычку?

К тому же я не Она.

— Кто?

— Царица Савская.

— Ты сама ответила.

— Я не волосатая с головы до пяток даже ног, — уже почти разозлилась, что не имеет этих достоинств.

Неожиданно для самого себя констатировал:

— Сегодня уже будешь.

И уже в процессе первого же трахтенберга — даже мне неизвестным способом — они появились, но не все сразу, а росли — тем не менее — прямо на глазах.

Понял, что это точно Царица Савская, заставляющая путников так запутаться в дебрях ее волос, что уже никто после Этого, не знал другого мира, кроме ее для любви обильного тела.

Думал — тем не менее — что это, более-менее, не очень продолжительная игра, но — опять, двадцать пять, как в детстве — не смог выйти из этого парка с той стороны, откуда пришел, — с противоположных?

Даже не видел выхода в обозримом будущем.

Скорее всего — решил — будем бить бумерангом.

— А именно?

— Никаких общ их слов! Я вас слушаю генерал-майор!

И тут без этой самой дислокации идет:

— Три очереди картечью по наш товар ищущим!

— Очереди слышны?

— Я ничего не слышу.

— Да, я тоже даже забыл, что ты тут.

— Ничего не сказано, как на речи Лео Иля побывала.

— Я этот, — как его?

— Джованни Бенси?

— Нет, политология не входит в ракурс моего обозрения.

— Оборзения?

— Ты считаешь, что должен перестать изображать, а как Ван Гог действовать?

— Да, если не может найти просто так, куда — напиши меня собакой.

— Воющей на Луну?

— Нет, рядом с тобой, кошкой — котом — радующих остальных восходу, но Звезды — всё-таки — Собаки.

И так, разговорившись более-менее, перешли к эндшпилю в походном буфете, который торговал здесь — правда — пока не совсем понятно — чем.

— Так сказать, всего понемножку, — объяснился с улыбочкой этот бармен.

— Ша! — хотя и не очень весело ответила гражданка полной наружности, но еще с некоторым запасом улыбок под стойкой — правда — только с безалкогольными напитками, — а:

— Бес ась, без ась, тут, пиво, ибо не только будет только к вечеру, но и сейчас есть, хотя и неизбежно по тройной цене.

— По на нас.

Перебила:

— Хорошо двойная, ибо чмокайте абрикосовую.

— Культура бескультурья, — процедил сквозь эти струйки дождя.

— Вот жалобная книга, — сказала, — я запишу в нее, чтобы не забыть: даже, если что-то случится — тебе, сукин сын, всё равно не дам до этого самого морковкина заговенья.

— Мне ничего не надо, кроме пива, — мяукнул.

— Тем, кто с котами пива не продаем.

— Что им?

— Только через трахтенберг.

— Ми соглазны.

— Не со мной.

— С кем?

— С Лайзой Миннелли.

— Мы тебе не верим, — поддержала меня, наконец, напарница.

Которая — вот только пойму, кто — тут же почти и забываю, как — скорее сего — и было с теми, кто хотел первым, или первой поставить флаг, но не при штурме Берлина, а уже на его наружной окружности в виде Рейх-Стага:

— Человек только успевает добежать до него первым.

— И тут же забывает — поняла — что он совсем не тот, а наоборот:

— Его соперник Чи-Ки Ми-Ки.

— Кто тогда это был? — спросила буфетчица, к которой мы опять вернулись, или так и не уходили слишком далеко, чтобы всегда иметь возможность повторить этот подвиг разведчика:

— Еще парочку?

— Каждому, каждому, мэм.

И до того ей захотелось доказать нам своё удовольствие, что ляпнула:

— Я пойду с вами!

Засомневался. Но моя спутница — тоже очень не только странно, но и необычно — проявила тут же силу логики:

— Так эта.

— Ась?

— Я грю, что, имеется в виду, русские так попали под влияние Образа, что уже, как в подводном плаваньи.

— Выбраться на поверхность не в состоянии?

— И даже без — видимо — да.

И было ясно, что нас не:

— Как-то больше, — а однозначно, кто-то еще есть.

Сколько их, пока не сосчитать. Но дело не в том, что враг в нас, а именно чуть ближе, чем мы сразу подразумеваем.

Как и сказано, что истина где-то рядом, но именно и не далеко, и не слишком близко.

— Кто-то из нас здесь лишний, — сказал.

— Не вы ли?

Хотел показать на себя пальцем, но неожиданно посчитал, что это не та привычка, за которой надо так уж безапелляционно гоняться. Надо найти это Где-То, — и узнать — так сказать — где Это — пока без названия:

— Вы думаете, прячется? — и никто в это время не смотрел на меня даже с любопытством.

Следовательно, этот Контакт — уже имеешь, — как первым сообщил о сём происшествии Владимир Высоцкий.

Начал путаться как раз в трех соснах, как находящийся именно в бамбуковом лесу.

Решил сократить ситуацию до минимума:

— Ну, я, ну этот — как иво? — специалист по древнерусской культуре — века — так себе — десятого.

— До нашей эры?

— Пока играем не территории Нового Завета.

Попробовал рассадить всех по скамейкам — как заповедал Михаил Булгаков — пока:

— Не получается!

Испугался не празднику, который всегда — по крайней мере — должен быть со мной, — а:

— В такой тишине не думаю, что должны очень уж ужасно.

Тем не менее:

— Было.

Именно, нормальные на вид люди, а эманация — полудикая.

Только на минуту задумался, кто должен в этой сцене — почти фонтана — быть вот этим самым:

— У?

Драка завязалась — что не очень удивительно — между А-Вой и О-Клю, которая, разумеется, любила меня больше, чем А-Ва — если, конечно, не притворялась, что только опять злится на меня за опоздание, — но:

— Всё равно представляла мои положительные стороны, — одна, а другая писала мне же:

— Жалобы, что только принимаю к сведению ее доклады о несоответствии, а чтобы хоть раз — тоже — рассмотреть их вне очереди, — эт-то:

— Только за дополнительное разучивание новой формы Кама-Сутры, — и, что уже не удивительно, — почти всегда в полуторную величину.

— У тебя вес больше, — убеждала ее О-Клю, чтобы не выходить на ринг лишний раз, — как:

— Я уже разрешил делать.

Кто-то еще там был — не ясно — это раз, а два, не уверен, что был.

Кто тогда третий — это надо решить, если даже иметь в виду буфетчицу, покинувшую свою Нази-Даловку, — вот именно, чтобы не только поговорить, как обычно, но и на этот раз:

— Обязательно трахнуться.

Проверить эту ситуацию нет возможности. Или уже утерял ее здесь:

— На Углу и Патриарших.

Вот даже, если с большой силой упереться! Но вернуться назад к Пиво, а не только Воды, — не выходит ни за что. Как фотографию приклеили к этой — да и то вряд ли — набережной.

Самому выйти Воландом — да, конечно, боюсь — тоже, но не меньше:

— Так хочется сделать подарок друзьям-подругам:

— Пусть испытают его чувство достоинства здесь на Земле.

Хотя уверен, первым вопросом — если кто согласится — будет:

— Это, может, и Земля, но вероятность такой точности — экспериментами пока не подтверждается.

Совершенно отчетливо чувствую себя здесь разведчиком — вывод:

— Значит это Земля, — не кажется совсем уж таким однозначным.

Несмотря на то, что здесь ее именно так и называют.

— Мы здесь — Пришельцы, — сказано, — неужели и богом — тоже?!

Следовательно:

— Неужели есть еще и Другая Вселенная?

— Дак, естественно — уверен неоднозначно.

Почему тогда я так ужасаюсь официанту, который сдал меньше, чем даже я запланировал ему с чаевыми? Ибо пришельцу надо иметь в виду:

— Здесь так делается, — а я — значит, думаю, — что:

— Только не сейчас, — по крайней мере, не сегодня.

Сбавить газу можно только посмотрев и на это — тоже:

— Со стороны.

Так сказать, в квадрате.

Бывает. Но очень редко.

Нет, никого не узнаю. И более того, узнать — вот даже думаю — здесь и вообще некого. Как — понимаю — это:

— Это намного хуже.

Неужели мне показалось, что кого-то всё-таки встретил? Уже не знаю.

И да, зацепил за ее лапку официантку, испугавшуюся так, что я хочу отнять у нее то ли счеты, то ли чаевые, — что:

— Неужели споткнулась и упала?! — испугался тоже, — как:

— Очевидно, чего испугался один — того же боится и близлежащий его окружающий своей аурой.

— Кто из нас сверху? — спросил, успев первым поднять её, и чтобы никто не отнял.

— Зачем ты положил ее на плечо, мистер? — не могла ни за что понять администраторша.

— У вас положено сначала администраторшу — чуть не прориторичил — оттащить на склад?

— Зачем? — не захотела она понять, чтобы подарить там заветную бутылку полусладкого шампанского, ибо и добавила:

— Скоро опять Новый Год?

— Вам это не нравится?

— Не очень, когда надеюсь, что у следующего столбового столба начнется опять тот же год.

— В который раз?

— Как в следующий, — ответила, но я решил, что старая ведьма всё-таки уходит от ответа.

Зачем? — пока не ясно.

Всё же спросил ее — авось окочурится — имея в виду, если заморожена старостью, то в сторону похожей на себя более-менее:

— Молодости.

Нет, кажется еще больше поседела, — если только это не маникюр-педикюр ее не только волос и ног, но и лица пластика незаметная.

Чтобы не ужаснуться посмотрел и на себя в зеркало, нет, пока еще всё в норме. Хотя не исключено, что зеркало — как в принципе и должно — показывает, да, правильное сочетание частей тела, но вот только:

— Человека ли? — в этом именно времени, это надо еще искать вопрос на этот ответ:

— Где мы, собственно, встретились?

Да и сегодняшняя ли фотография показывается — тоже:

— Еще думать надо.

Да, судя по подкрадывающемуся всё ближе и ближе раздражению, я подошел слишком близко к правде, но на каком-то повороте меня всё-таки обходят. Успевают притвориться так, что не могу — на вид — отличить от прямого эфира.

Предложили ограбить банк.

— Я до этого еще ни разу не только не докатывался, но и не думал, кажется, никогда, — ответил зачем-то для него надеждой взять и меня на дело.

Так-то — от безделья — не исключено. Но только теоретически, да и то:

— Мне надо сначала подумать.

Она, которая сидела со мной, — не там, где-то в краях отдаленных, откуда — почти знаю, что явился сюда, пока неизвестно зачем, — но тоже:

— Мы с вами где-то встречались? — заметила, уловив в этом предложении гражданина, — мне:

— Пока что неизвестную, но точно, морозостойкость.

Что значит, несмотря на то, что снега нет, но тучи, его полные, уже видны, хотя и немного вооруженные, какой-то пока неизвестной нам информацией.

— Хорошо, что еще не до конца, — профигурировала она.

— Дак, естественно, моя милая.

Он и ей заметил:

— Все должны пройти стажировку проституцией.

Ужас, ибо она:

— Не отшатнулась от этого: и предположения, и предложения.

— Вам, друзья мои, есть, кажется, чем — даже вместе — жить, а мне это, как:

— Тот же самый бутерброд, и даже кверху ногами — мало-мало перевернутый.

Он хотел ответить, но продолжил свою речь:

— Вы, так сказать, случайно, не от Кондрат Филимоныча?

И поверил ему, ибо сразу открыл таких козырных туз-офф, о которых и про:

— Которых не говорят первому встречному, ибо и не поймет, засранец, — так и так.

Ибо:

— Какой смысл воровать, если всё равно поймают? — только один ответ и есть:

— Именно по заданию всё тех же:

— Пай-Тии и иё пьявитейства.

Точно также и проституция, — ибо:

— Понимаете те ли, юди у наз опосля 17-го года трахататься стесняются уже просто так, — а.

— А?

— Желание так и осталось, как было при царском режиме:

— Только дай!

— Полай!

И вот, чтобы не собачились, как не родные друг другу люд-ишки, — проституцией:

— Отрабатывать жизнь свою здесь — обя-за-ны-ы.

Теперь понятно, — вздохнули и все остальные облегченно, ибо, да, тоже думали, почему не всем хочется работать на ткацких и сновальных станках, а также слесарями без сборки, и токарями, — но:

— Уже не за шисят, а за восемьдесят рублей в месяц.

Здесь один трахтенберг — двести, но это в ресторане, если делаете такое предложение девушке, а так-то:

— Неужели всё равно сто?

— Много?

— Новыми, да, не буду лучше. Ибо восемьдесят, которые просят очень миловидные девушки прямо на той же стороне, где кукует институт благородных девиц имени Патриса Лумумбы, — всё равно:

— Где их взять, ну, совершенно непонятно, как две стипендии студента МГУ.

— Каждому?

— За каждый месяц, мил-ка.

И этот парень предложил нам на выбор:

— Или ограбите инкассаторскую машину, или надо убедить владельца этого бара.

— Чтобы отдал нам его в бессрочную аренду за недорого?

— Подождите, я запишу, а потом мы с другом примем решение, что нам больше подходит.

— Работать под прикрытием, так-то да, это наша — даже не вторая, а первая суть, но бомбить фраеров — это одно, а брать банк, где только одни рубли.

— Да, — добавила она, — не хочется.

Подали заявление, где решили не мелочиться, а снять сразу в аренду — пока — а там:

— Видно будет 200-ю секцию в ГУМе под склад краденых вещей — только импортного производства:

— Экономится валюта, чтобы ее больше не тратить на Кого Его жен, детей и прочую сворню.

— Этот бар, — предложила она, — не будем даже брать в аренду.

— Сразу в собственность?

— Только на валюту, — согласился я.

Она:

— Всю товарно-продуктовую деятельность Гремлина возьмем в собственность.

Я:

— Сразу на первые триста лет.

Она:

— Перейдем на доллары повсеместно.

Я:

— Платить на ЗИЛе — тоже!

— Денег не хватит.

— Будем платить норковыми шапками, польско-литовскими плетенками, кожаными куртками — абсолютный натюрлих.

— Ботинки?

— Югославские.

Удивительно, что и машины пошли — практически автоматически — не ЗИЛы, и даже не Татры, — а поголовные Мерседесы.

Задали вопрос:

— Почему с Англией не сотрудничаем?

— У наш Человек — душа широка, сразу замахнется на такую дороговизну, как, например:

— Бугатти Блэк за миллиард руб-ли-шек, — но так как и зарплаты у наших работников будут:

— Ох, хороши, хороши, — то.

— В этой пятилетке — каждому?

— Пока только десятому — как в древнем Риме легионеру — это достанется.

И:

— Чтобы помнили:

— Социализм еще не кончился — все, — а, вот, только обязательно на Бугатти.

Хотя в виде исключения, можно и не обязательно поголовно черные, а голубые, темно-вишневые.

— Тоже можно? — спросил уже сам наш работо-Датчик.

Единственное условие решили добавить от себя:

— Восемьсот лошадиных сил — мало.

Ибо дороги изменить здесь к лучшему — вплоть до полного удовольствия Бугатти — не удастся, — значит:

— Будут?

— Да, обязаны летать. Поэтому сил, чтобы было в лошадях за полторашку.

И он так и записал:

— Движение предполагается на десять — двадцать сантиметров над предполагаемой землей.

— Только говорит, так и недопонял.

— Что?

— Пока еще неясно точно, что именно.

— А! — спохватился, — непонятно, зачем вам, дорогие-мои — хорошие — жить здесь, а не отвалить.

— Куда?

— Куда подальше.

Чтобы не попасть впросак, пока отказались взять в оборот Космос, ибо пойдут однозначно вопросы:

— Как вы здесь оказались опять, дорогие мои — хорошие.

А.

— Мы не знаем.

Не говоря уже о том, что это я про себя не знаю, а про нее, — одновременно похлопал ее по загривку, — вполне может быть внедренным в меня агентом, — из:

— Наиболее отдаленной от нас инакомыслящей системы.

Что:

— Сразу отличить от подозреваемой не получится.

— У тебя не появилось странного чувства, что нас загоняют куда-то? — она.

— Под Землю, если только, но об этом я и так уже думал, как о не только предстоящем, но уже и о возможном пути отхода.

Прочитал ночью на ее левом плече, как мне показалось, сигнал тревоги:

— Посылаю тебе безымянный прощальный поклон с берегов с:

Берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

Скорее всего, это пароль перехода туда, где заниматься не только спекуляцией необязательно, но провокациями менять доллары на рубли — тоже.

— Нам еще повезло, — сказала она за утренним завтраком, так как привыкла это делать — на обратной стороне Луны — всегда.

— Неужели там до сих пор завтракают ночью? — кто-то из нас не поверил.

И — вот именно — пока так и не могу понять:

— Сколько нас, — если очевидно, что немного.

— Априори?

— Априори, думаю, может быть больше. Но — нет, всё-таки не надеюсь.

— Может быть, всё-таки трахнемся? — предложила она ненавязчиво.

— Неадекватно?

— Я не умею.

— Прямо под столом.

— Здесь?! — сам не понимаю, чего испугался.

— Это необходимо.

— Зачем?

— Бар окружен, нам не дадут уйти просто так.

— Через дверь?

— Именно.

— Подожди, подожди! — заторопился, — я знаю здесь есть подземный ход прямо через подвал.

— Это ты сказал?

— Нет.

— Кто -то из нас двоих, значит, а если и это неправда, то.

— Да?

— Здесь были еще люди.

— Кроме нас?

— Кроме всех остальных просто так видимых.

И решил предположить:

— Если я на самом деле не там, а здесь, то могу ли их увидеть этим вооруженным дальним космосом взглядом?

Ответ пришел:

— Да.

Осталось только понять, что я вижу. И спросил, кстати, ее:

— Ты должна видеть больше, чем я.

— Если это вопрос, то я отвечу на него так.

— Есс?

— Люди живут.

— Ниже?

— Знаешь ли, намного.

Эта прохиндиада сказала мне вечером, что теперь я должен узнать ее, как проводника, который мне нужен в Подземелье.

Только и ответил:

— Я звал тебя, и рад, что именно тебя я буду видеть Там.

— Под Землей — я согласна.

Объявила уже на втором зиккурате, что она На-Ви. И вопрос:

— Как проверить?

— Лезть под платье, — ответила она.

Очень хотелось спросить, уверена ли она в достаточной для этого степени, что оно именно на ней, а не лежит на берегу подземной реки, к которой мы уже приближаемся, и скоро будет можно одеться.

— Хочу, да, ибо согласен на твоё предложение трахнуть тебя.

— А именно, — не постеснялась спросить и она.

— Как Дубровский Марью Кириловну.

— В гробу?

— Так-то, может быть, но в принципе, не буквально. Я спасу тебя, когда мы спустимся под Землю.

— Она не совсем круглая?

Задумался, действительно, куда ходил Данте, если Земля круглая? — пусть и не совсем так, но предположительно.

— Ты знал раньше, что спуск находится именно здесь.

— В баре?

— В его низу.

— Тогда спускаться надо не по ступенькам, а в отделе канализации.

— Нет, нет, в канализации я спрятал, кажется, золото, или валюту, может быть.

— Где тогда?

— Должна быть еще одна.

— Лестница?

— Нет, что-то другое.

— Но не пустота, надеюсь?

— То, что здесь происходит, — сказала она, путаясь в лабиринтах — ибо лестница имела ответвления в стороны, — уже мало, что осталось от прежнего.

— Самого мира вообще нет?

— Давненько.

— Ты умеешь считать невидимое?

— Да, мне это приснилось намедни, — и это значит, что довольно-таки неискренне ответила.

Но спрашивать другие подробности не стал, чтобы не смущать ее еще больше, так как — очевидно — и сама большего не только не знала, но и, тем более, не ведала.

Глава 3

Неужели всё-таки можно спуститься под Землю, как советовал Данте. В Космос, скорее всего, не уйти, так как абсолютно неизвестно, как я сюда свалился. Она — похоже — хочет начать настаивать, что:

— Возможно, ты еще там не был?

— Очень, очень плохой назидательный шаг с твоей стороны, — ответил, ибо.

— Зачем вводить тебя в сомнения, если у меня нет никаких других хороших предложений?

— Во время трахтенберга к тебе никогда не приходили видения?

— Озарения?

— Нет, не в смысле усовершенствования, как лучше.

— Что-то более существенное?

— Летать, наверно, никогда не получалось?

— Нет.

— Эт-то хорошо, ибо я направляюсь в — будем просто пока считать — чуть, но ниже уровня Земли.

— Хочешь спасать покойник-офф?

— Все живы говорят.

— Я не верю, что надо всё время спускаться, — сказал, но ответа не услышал.

Не упала ли она вниз, — посмотрел. И во тьме этой мелькнул свет, — но:

— В нем не было океанов, — так только одна баклуша, — добавил русским языком.

— И на том спасибо, — услышал.

Значит, мы где-то рядом. Но — вот, что удивительно — она в одной баклуше:

— Я в другой, — и что еще больше того разумеется, — не понимаем этого настолько, что просится ее трахнуть, а я только:

— Улыбаюсь.

Так бывает? Спросил ее, но только в уме, ибо показаться глупее паровоза в фильме Край даже, — быть, а точнее им стать:

— Постеснялся.

Я понимаю, что мы находимся в двух измерениях — она — выходит — нет, ибо смысл притворяться, если он есть — неизвестен.

И вот, когда всё кончилось, не мог убедить даже себя, что было, было, — третье было:

— Оставил на воздержание.

Крикнул:

— Если ты догадаешься, что я задумал.

— Уже поняла, мы будем жить в разных квартирах, но во время приема ванны сможем перестукиваться через стенку.

— Если обе ванны будут у одной стены?

— Вот это и есть очень интересный вопрос, что.

— Неужели необязательно?!

— Ты удивлен?

— Так-то я это уже давно знал, но здесь еще не пробовал.

— Хорошо, отгадай, в какой позе я тебя жду?

— Как обычно.

— А именно?

— Подглядываешь за мной, как Старая Вешалка за Сальвадором Дали.

— Неправильно.

— Тогда, как Достоевский за Манькой Аблигацией.

— Тоже, скорее, наоборот.

— Тогда только остается, что ты Клариса в стране чудес, а я садо-мазо в виде Кого Его.

— Ты забыл, как его звали?

— Он — как ты сама сказала — не я, ты.

— Теперь ясно.

— А именно?

— Врать ты не так горазд, как даже, как тебе хочется.

— Бывает больше?

Знак молчания — значит, осталась довольна.

Интереснинько получается, что мы — как в параллельных мир-ах, — а:

— Трахаться, значит, возможность всё-таки есть. — Знак восклицания не ставлю, ибо именно этого почти и ожидал.

Хотя и не до такой степени совсем непонятно, что будет дальше.

Пока, да, замечаю, что имею ноль предвидения.

— У меня есть жених, он будет искать меня! — даже закричала.

— Ерунда.

— Почему?

— Сейчас таких страстей уже давно не наблюдается.

— Я из прошлого.

— Не настолько далекого, чтобы признаться.

— В чем и в чем?

— Что ты обезьяна.

Отключившись от этой связи — засомневался, кто из них — нас был тем или другим.

Неужели связь двух людей здесь увеличилась до того, что могут меняться — нет, не думаю, что уже друг другом, но частью себя — выходит.

— Что ты ищешь?

Опять мост?

— Если, да, то мост, чтобы была цель, куда нам двигаться дальше.

— Нам? Извините, я пойду только сзади, ибо не считаю себя вправе.

— Учить меня летать?

— Да.

— Не думаю, что я здесь сумею.

Взял ее за руку и раскрутил так, что полетела, и более того, довольно далеко, метров семь, даже на десять, но не больше, чем на пятнадцать — точно. Только и спросила:

— Я летала?

— Прости, но этим видом спорта, я, кажется, не могу заниматься, долго.

— Ну, хорошо, хорошо, не торопись, еще от трех до семи раз бросишь, а там видно будет.

И хотел возразить что-то более-менее односложное, но решил пока не тратить силы на излишнюю болтовню:

— Я еще хлебну кваску и скажу.

— Согласный?

— Сейчас еще пару раз вздохну глубоко, и скажу, точнее, так прямо сразу и начну без дальнейших предсказаний.

И не полетели над этой Подземкой, а она расступилась чуть-чуть — сантиметров тридцать-пятьдесят, иногда даже на двадцать, — вниз, — а:

— Мы не упали, — и только автоматически болтали лапами рук и ног, как при заплыве на среднюю дистанцию.

— Ты ничего не задеваешь?

— Нет, пока удается продвигаться куда-то равномерно и прямолинейно.

— Я тоже держусь на плаву.

Решил без подсказки, что движемся мы не к горизонту, а наоборот почти:

— Вниз, — не спросила она, а, наоборот: — Я тоже так думаю, но не слишком ли быстро, мил херц, тебе не кажется?

— Я не вижу на горизонте препятствий, — просигнализировал.

— Думаю, что будут.

— Нельзя накаркивать.

— Надо иметь в виду.

— Сейчас надо принять решение! — крикнул.

— Поняла.

— А именно?

— Надо прыгать в пропасть с трамплина. Я не умею.

— Придется принять решение, что надо подниматься вверх, как по альтернативному разуму.

И взглянул вверх — что-то было.

И она туда нырнула.

Я:

— Не пошел.

Всё-таки очевидное — на этот раз записал, как наиболее вероятное.

Внизу, как после прыжка с трамплина:

— Неужели ее здесь нет?! — ибо жаль, что придется остаться одному, так как без парности:

— Какой трахтенбер?! — что и ясно, от него здесь не произошло отказа.

Данте, к сожалению, застал свою красотулю Беатриче, на уже начавшемся подъёме в высоту. Это всё равно, что с земли трахнуть летчицу.

Плохо, если и здесь трагедия заложена, не только в фундамент, но и как:

— Фундамент существования — увы — даже загробного мира.

Почему нельзя — пусть и только почаще — быть попроще?

Следовательно, ее пока так и не встретил. И до такой степени, что начал вспоминать:

— Другую, — так как забыл, кто была со мной.

Вздохнул облегченно, что и не знал, и даже без:

— Скорее всего.

Решил для бодрости духа, что не так уж это обязательно спускаться туды-твою всегда с одним Вергилием, — ибо:

— Если дорога уже проторена, то и:

— Чтобы всё! — не только принял, как решение, но и загляделся — повторю:

— Как Данте на летящую Маргариту, но — разумеется — в виде Беатриче еще тогда, — здесь:

— Она уже мстила за Мастера.

К сожалению, пришлось разводить костер — нет, не самому, но от Стикса прикурить:

— Не только однозначно, но и одному.

Огляделся снизу на ночные — всегда ли — горы, — нет даже завывания козла на свои скачки с козами, — так только:

— Огоньки мелькают, как в пляски молодых ведьмочек на задворках уже — увы — не только Российской Империи, но и всей остальной прохиндиады.

Тем не менее, решил, что эта остановка произошла как раз в Селе Горюхино. Ибо — пустота. С другой стороны:

— Должна быть и Околесица.

Оказалось, что к счастью, удалось понять:

— Первый шаг спуска идет сразу до самого дна, а сам Зиккурат Перехода к видению не только Аде, Чистэ и самой К-раю-шки этого — мэй би — не сдобного хлеба, но зато:

— Берите сколько сможете сегодня съесть, а не как в концлагере, откуда вы сюда вернуись:

— Только по одной буханке на день, — несмотря, в принципе, на то, что здесь:

— Неужели всегда ночь? — послышалось.

Даже оглядываться не стал, ибо пусть сама перевернет это временное пространство так, чтобы было:

— По-прежнему понятно, как каждому.

Дело не только в том, что пока так и не появился мой Вергилий женского пола, но уже вижу вероятность:

— Кто-то спускается с гороч9ки.

Но не Матильда Ксешинская.

— И не говори даже, как тебя зовут, так как я буду звать тебя только, как Матильда Ксе.

— Не думаю, что мне этого будет достаточно, — и.

— Не представилась? — ахнул, ибо — третьего лишнего никогда не хочу иметь. Хотя попробовать может и надо.

Разделил их на всякий случай пополам, но Матильду — как в приоритете, а Ксе, — хотя, кажется, и не обиделась:

— Только на птичьих правах.

Почему-то ясно было, что прорвалась ко мне сюда Че-Ну, ибо и была по фигуре богиней.

— Но может ли конкурировать с Херой, которую Гомер послал — хотя и на время — в дар, нет, не Хемингуэю на этот раз, но тоже его соратнику Одиссею, разумному своей мудростью, как:

— Другой.

— Вы хотите, чтобы я был царем, который влюблялся с этой Хэрой.

— Герой.

— Не могу согласиться.

— Почему?

— Страшновато.

Их вышло трое, и они так — нет, не быстро менялись местами, — но:

— Как только я задумывался, — что:

— Кажется, это она, — так появлялась другая, за ней третья.

Так-то всё обычно, что, точно, мы с вами где-то встречались не раз и не два, а почти пять лет подряд.

Не нашел в себе сил выбрать только одну, как смог Данте, — хотя и не исключено и Беатриче — это псевдоним бригадного подряда. Как альпинисты они тянут друг друга:

— Сначала всё ниже, а потом выше, выше, еще выше.

И вот такая печаль, что Вергилий столько его вел, а на самом последнем этапе Беатриче всё-таки успела уйти вверх настолько безотказно, что Данте — увы, по крайней мере, на вид — остался, не вкусив этих георгин-офф.

Решил — если что — схватить, как минимум, за пятку. Авось у кого-то она окажется без:

— Ахиллеса.

— У тебя нет уверенности, что и здесь мы встретим немцев, находчивостью своей настолько славящихся, что смогли заслать к нам свою производную под видом.

— Совсем другого человека?!

— Не думаю, что мы выглядим, как люди.

— Как звери?

— Может быть, микробы, но и это маловероятно, а скорее всего, будем видны только как резус факторы.

— Хорошо, я плюс, ты — минус.

И ужаснулся, только сейчас почувствовав, что кто-то держит меня за одну из удобных ей частей. Чем?

Пока не ясно, ибо большого удовольствия, как не было — так и не предвидится. Поэтому трахтенберг здесь, если и есть, то не такой интенсивный, чтобы его можно заметить:

— Сразу?

— Да, думаю, что может начаться в самый неподходящий момент.

— На презентации?

— Думаю, даже на самом награждении.

Решил остаться здесь, и если навсегда, то навсегда и останусь, так как подниматься и спускаться с альпинистским снаряжением:

— Мне не хочется.

И настолько, что чем больше будут настаивать — тем чаше я буду голосовать за свой отказ.

Она:

— Предложила лезть наверх, ибо здесь верх — это низ.

— Я не верю в такую мистификацию, — ответил насколько удалось — твердо.

Хотя и слегка дрогнувшим голосом.

То, что она меня ведет — не могу ни принять, ни увидеть. Если я не ведомый, а ведущий — то:

— Кого веду, — если иметь в виду, не эту простушку?

Так как, кроме разной степени уверенности в себе их трахтенберга — нового пока не обнаружил.

Пришлось признать ее за призрак, — пока:

— С маленькой буквы, а там видно будет.

Дошло до того, что начал простукивать каменноугольную кладку, чтобы добиться результата:

— Куда идти дальше, — пока не получилось? — услышал, в общем-то, не очень удивительный вопрос к себе:

— В себе.

Так бывало раньше, но никогда не приживается, как обычное явление, иначе можно испугаться, — именно:

— Самого себя.

Понял, что не могу заснуть один на дне этой каменноугольной шахты. Постучал себе по загривку, по животу, — нет:

— Даже пар-не-ломит и не бурчит.

Надо было взять книжку Данте с собой, не попадал ли он в такой про-сак, когда ведущий — этот самый Парацельс, — вдруг оказывался телкой такой парности, что могла умещаться во мне, — как:

— Похоже Иона в Ките.

Ева в Адаме? — неужели реально!

Потом вылезла даже не через рот, — и:

— Стала, — вот так просто, что даже без восклицательного знака.

— Не совсем понимаю, как я сюда пришла? — Она.

— Я нес тебя на руках.

— С помощью ног или на тачанке?

— Прости, но на тему Гражданской Войны мне разговаривать не хочется.

— Делать?

— Устал уже я от этого прошлого.

— Вот поэтому мы не можем спуститься ниже.

— А именно?

— Ты слишком уж скучно интерпретировал прошлое.

— Я не хочу больше его знать!

— Ну, почему?!

— Пулемет Максим слишком уж тяжелый, чтобы его возить за собой.

— Носить?

— Ты будешь?

— Да.

Пощупал ее мускулы — согласился:

— Ты не сможешь поднять даже ящик с патронами.

— Смогу.

— Всё равно бесполезно — местную прохиндиаду пуля вряд ли берет.

— Надо попробовать.

— Вот я толку тебе воду в ступе: какой смысл мочить тех, кто уж тута, следовательно, таким законам не подчиняется.

— Значит, началась война среди бывших покойник-офф.

Они ожили, — добавила, чтобы я не мог мучиться дополнительными вопросами.

— Теоретически, думаю, ты права, ибо еще Одиссей просил Гомера заняться этим делом, облагораживания людей.

— Под бог-офф.

Кто высвободил из плена это резюме — не стал доискиваться.

— Скорее всего, нас здесь поженили, — выдвинула она предположение.

— Ерунда! — махнул лапой, — я давно уже женат на вас, мэм.

— Ибо?

— Ибо женат был на всех, — практически.

— Я — исключение.

Присмотрелся, в принципе, может быть, ибо харя — нечеловеческая.

— Ты кто? — не спросил, чтобы не обознаться: она и даже раньше не была хомо сапиенсом.

Хорошо, если я спустился под землю с моими любимыми животным, но — разумеется — живыми. Она — значит:

— Одна из них.

— Барсик, Барсик, кис, кис, кис!

— Мяу, — ответила, но не так громко, что можно подумать: только передразнивает.

Решил, что она была для меня кем-угодно, только не Ж-Муркой. Такой доброй, такой доброй, что впервые хотела дать безвозмездно.

И так захотел проверить ее горячесть, что потрогал.

Ни-че-го. Следовательно, ни холодно, ни горячего:

— Не нашел?

— Ты не знаешь, что я искал.

— Может быть, но чувствую.

— Хорошо, хорошо, как ты умеешь?

— Вверх ногами.

— Я так и знал, что это будет слишком банально.

— Перпендикулярно пока боюсь.

— Параллельно?

— Не думала. Если только ты погадаешь.

— На что?

— Могу ли, или лучше и не начинать?

— Не знаю, честно.

— Можно проверить, если обеспечишь поддержку.

— Я не гимнаст.

— В уме, ты должен верить в меня.

— Верю, но не до такой степени сложности.

— Ладно, я пойду вперед и вверх, а ты наблюдай, когда не получится.

— Зачем, уже забыл?

— Чтобы я при падении не ушла слишком глубоко под землю.

— Если мы под ней, то — думаю — бояться особо нечего.

— Могут быть превратности.

Иногда я вижу его, бывает бросаю деньги на ветер, и чаще всего.

— Да?

— Сочиняю.

— Мы спускаемся вниз не просто так.

— Зачем? — она.

— Чтобы спасти Землю.

— Ты это знал?

— Да, знаю, уже почти минуту.

Я знаю, что спасти Землю можно только одним способом:

— Заменить ее на другую, и именно, не такую же, но отличающуюся — для первой Земли незаметно, как для нее Непредставимое:

— В лучшую, или в худшую сторону? — она немножко согласившись на некоторое:

— Более-менее.

— Что именно, нельзя молвить русским языком?

— Даже только английским не получится.

— Мы дальше поедем на бык-ах, или на осл-ах? — высказался один из нас, несмотря, на то, заснули мы, — как в:

— Каменноугольной шахте.

У Данте я вижу только тьму, — как в ней:

— Становились видны люди — пока не ясно.

Она шла за мной, что даже решил, не подумав заранее, ляпнуть:

— Я не помню, что ты.

— Забыл.

— Я вас не знал никогда.

Думал, разозлится. Нет, прориторичила:

— Правильно.

И тут же добавила, не особо думая-размышляя.

— Ибо я не одна.

— Это неплохо, — вздохнул облегченно.

Скорее всего, подумал про контакт со мной. Если нет — кирдык всё равно:

— Только еще намечается.

Всё же нечаянно этой ночью ее трахнул, — по вкусу и запаху этого блюд-ца определил:

— Почти однозначно А-Ва.

Ибо, несмотря на выпуклое тело сложение — работает, как ткацкий станок автомат. Думать некогда, но и автоматически прошел этот тест на очень:

— Неплохо, неплохо, — как на четыре с минусом, и не может быть:

— Только на три с плюсом.

Может быть даже больше, так как здесь трахтенберг — Данте, например — даже не вспоминает. Решил, что интенсивность трахтенберга и будет освещать нам путь здесь, — а, значит:

— Та сума, которую я тащу, как предположительную А-Ву — есть и все остальные, уже проверенные в этом деле, — заранее.

Беспокоило немного только одно:

— Набор мексиканских трехуровневых, выполненных специально для ихних полицейских — скорее всего — не взял даже по запарке.

С другой стороны, и сказано, что все должны измениться. Почему у меня и не выходило до последнего дня там, — на:

— Земле, — иду взял три кило Гренни-Смит, — и, нежданно-негаданно захватываю заодно почти еще на эти три килограмма — вилок капусты.

Ну, не козлов же ж, на самом деле, кормить здесь собирался!

— Зачем? — уму непостижимо.

Попросил выйти хоть одного художника. Ибо:

— Мы должны расцветить стоянку.

— У нас есть краски, которые я помню, — ответила — предположительно На-Ви.

Ибо даже, если она робот, но всё равно не без входных уступов даже здесь аргументированная. Если есть только выступы, то, наоборот:

— Всю остальную площадь будем использовать для этого дела, далеко не безмятежного ее тела.

Выхожу, народу стало больше, площадка тоже — шире, но в принципе, что-то:

— Даже из ряда вон не выходящее.

Значит, для того, чтобы местные жители не испугались пришельцев.

— Мы их не видим?

— Пока не входят с нами в контакт. Кроме меня одного.

— Что это значит? — предполагаемая, пока что, На-Ви.

Выхожу, народу стало больше, площадка тоже — шире, но в принципе, что-то:

— Похужело, мил херц? — просила одна, но явно безымянная, хотя и не исключено, что когда-то была звездой.

Задал вопрос:

— Вы здесь уже родились?

— Или? — первый ответ, как обычно, был вопросом.

— Можно ли доказать существование бессмертия — как Невидимого — увидев его:

— Имеется в виду, — почувствовав его, как реальное?

Не органами чувств, а, как посланием, письмом в ответ на:

— Ваше письмо.

— По завету Ивана Петровича Белкина? — кто-то.

— Выйти поближе к свету моего прозрения, — попросил, ибо не только не узнал, но и даже не увидел:

— Вот из Ит, или только опять тот же самый хомо сапиенс-ик?

Выходит, эта тварь всё-таки невидима.

— Я и есть само невидимое, — ответила, решил — жалобно.

Но почему? Скорее всего, некому восхищаться ее процедурами. Ибо, да, трахнуть, скорее всего можно, но как?

Вот в том-то и дело, что понять можно только без подсказок. Следовательно, не обозвав по имени, — априори:

— Не дастся.

Надо понять шифровку последовательности, в которой они будут появляться. Но, разумеется, это не футбольная последовательность:

— Один, четыре, два, четыре, и Владимира Высоцкого Дубль Вэ.

Какая? Пока мысли даже над этой пропастью не кружатся.

Сообщили, что мы — на самом, так сказать, деле — не в таком уж большом низу, а расположены почти на уровне ресторана Останкинской Телебашни.

— Надо только войти внутрь её, и мы окажемся.

— Там?

— В более проясненном для логики мышлении.

Спросил у О-Клю, выбрав ее наугад из остальных:

— Куда прыгать? — спросила, и тут же ответила: — Пока не ко мне, к сожалению.

Если взять толстую А-Ву и при этом промахнуться не только мимо окна, но и дверь, не обнаружив, — будет нехорошо.

На-Ви в последнее время похудела, надо ее выкрасть, хотя у какого Цепного Цербера, — тоже пока не разбираюсь.

— Эх, зря испугался Че-Ну, когда эта богиня пригласила меня, стоя у двери своей спальни:

— В неё? — кто-то отозвался.

И вошел в башню Остан-Кино, не зная, как, но уже на приготовленную для — всё-таки, думаю, трахтенберга — позицию. Ибо, иначе, что делать:

— Не знаю.

Прочитать лекцию о Невидимом Мире в биологии, или лучше в литературе?

— Можешь не раздеваться, — то ли услышал, то ли понял просто так.

Впрочем, лучше разденься, — призналась в непреодолимом желании поставить меня в более трудное положение, чем обычно.

— Сними с себя эту башню — это понятно? — подсказала, как назло, до такой степени правильно, что волосы и так-то не очень часто встающие у меня дыбом, — теперь, наконец:

— Поднялись.

К сожалению, сразу не нашел, чем я ее выше, сел, задумался.

— Ладно, иди сюда, потом отдашь долгом.

— Чем другим? — спросил, а она не стала настаивать на штрафном круге.

Глава 4

И провела свою серию в долг. Кто кому теперь будет должен, пока не стал выставлять счет, как одна симпатяшка у Патриса Лумумбы:

— Сколько-сколько?

— Восемьдесят. — Это две стипендии.

Просит, следовательно, отдать потом не одну, а две, но:

— Кого его, — пока так и не знаю.

Действительно, это как надо уметь трахаться за две стипендии, и более того, за:

— Раз!

— Не могу, прости, додуматься.

— Тебе легче теорему Ферма решить?

— Пожалуй, но тоже.

— Думать надо?

— И вот именно, что предлагается в Широко Закрытыми Глазами.

Посмотрев — таким образом — в себя внутри, — понял:

— Меня до сих пор ждет одна Малышка, — почему-то — не то, что всё больше и больше кажется:

— Не меньше, чем на миллион, и скорее всего, даже английскими фунтами, — а именно она здесь и находится, как билетер того Сиэте, который намечается организовать в ближайшее время.

Можно даже думать, что подняться на эту Останкиаду — значит то же самое, что углубиться на это же расстояние — не то, что под Землю, но в ее нервные окончания:

— Почти однозначно?

— Совершенно верно, беру тебя.

— Уборщицей?

— Домоправительницей.

Неужели так и было задумано с 17-го года, чтобы не только все теперь должны работать, но работать именно:

— Проститутками?!

Другой работы не только не предвидится, но и никогда не планировалось!

Она:

— Правда, удивительно?

— Это всё еще вопрос?

— Только к самим себе.

— А именно?

— Почему мы ничего подобного не нагадали, но и не ждали?

Догадаться можно было, когда говорили, что у всех это есть, а нам и за просто так не надо. Ибо такой силлогизм через чур уж нарочито умозрителен. Что вот даже Беатриче не поднимается вверх, желая показать своё преимущество перед Данте, а — наоборот:

— Дает ему еще больше опуститься?

— Да, ибо логика под Землей всё равно есть, несмотря на то, что обратная.

Думали над вопросом, почему раньше все стремились в доктора наук и в академики, а теперь уже требуется конкурс, чтобы попасть в востребованные проститутки.

Для рекламы утром продают пиво на Тверской, а уже днем, этой же парочкой ездят на машине — одна за рулем, а другая только поет рядом:

— Шел отряд по бережку

Шел издалека-а!

Шел под красным знаменем

Командир полка.

Как и показала мне в прошлую бытность дочка полковника, дав не только то, что просил на заднем сиденье такси, но и предупредила заранее, что завтра уже, скорее всего, не получится, так как выходит замуж за папиного подполковника.

Многие водители такси привыкли к такому жертвоприношению, но не все, ибо этот — нет, не попросил тоже, а так разволновался, что чуть не забыл дорогу к вокзалу, где у них была обычная стоянка.

— Скорее всего, она задевала ему туфлей по козырьку противосолнечной фуражки.

— Не без этого, разумеется.

Проституцию, скорее всего, и ввели, как основное рабоче-крестьянское занятие, но только, чтобы пообещали:

— Ничего не говорите маме?

— Папе тоже не надо, а так все, кроме нас, дурак-офф, были осведомлены о сём чуть ли не письменно.

И даже можно думать, во всеуслышание, но, к сожалению, все поверили в обратное.

— Мои не такие, — сказал я, разочаровав себя тем, что теперь не знаю, кто говорил до этого.

Человек хочет показать доказательство своей правоты, но печаль в том, что этим доказательством является он сам. Думают, что в науке это не так. Теорема, ее доказательство с человеком несовместимо и даже не перемешано, — но вот:

— Ферма и не поняли до сих пор, — что:

— Его доказательство одной своей частью находится в самом Хомо Сапиенсе.

Почему в этом разочаровался Кисё Танияма — пока неясно. В чем он не сошелся с неизвестностью? Неужели понял, что душа его не выдержит такого контакта, — как:

— Принципиальная Неизвестность, оказавшаяся, — и вот он, этот самый важный вопрос:

— Чем оказалась Неизвестность?

В контакте с Неизвестностью гибли даже боги.

Многие этого не знают, поэтому идут за мной, как за наслаждением. Но кто может согласиться с тем, чтобы его съел дракон, как Андромеду, — но:

— Спасенную зачем-то Персеем.

Сказал кто-то:

— Хочешь быть царем — возьми меня, как Андромеду.

Согласиться пришлось, — ибо:

— Очень уж хотелось узнать, кто выдает свои способности за магию Андромеды, так и не доставшуюся ЧМ — Чудищу Морскому.

Провели, как на дне морском только чуть меньше недели, ибо она устала, так как пообещала:

— Оставлю один шанс на праздник.

И понял правильно, что жертвоприношения — это и есть ее мечта трахнуть меня не только, — как:

— В последний раз, но и принести в жертву — собиралась.

И не думаю, что себя — меня:

— Более похоже.

Хотят — значит — даже в А-Де, или, что у них есть еще там сейчас — но трахтенбергом всё рано обеспечить. Как это происходило и происходит еще и сейчас у Данте — пока не заметил. Скорее всего, как все естествоиспытатели в Ши-Ра еще успели смыться в Сили-Доли.

Так-то ничего сложного — надо только найти — не пройти ненароком мимо Вектора на Листе Мёбиуса, — который:

— Незаметно для многих перевернулся на верхнюю, обратную сторону.

Она?

Осталась на прежней, или я внизу? В данном случает это не так важно, — как:

— Есть ли между ними сопряжение?

Иначе без этого Третьего Никогда Нелишнего — не родится и четвертый, этот самый:

— Результат.

Начал оглядываться по сторонам с уже обострившейся мысль:

— Началось, или пока еще подождать надо?

Для кого из нас мир шире, кто видит, кроме очевидной производной, еще и Посылку, которая появляется только в бою за это ЦБ — царство небесное — пока что в виде своей:

— Подземности.

Лист Мёбиуса медленно повернулся, но пока даже не вокруг оси, а на ней шевельнулся. Чуть-чуть не понял:

— Я или она меня перевешивает?

Ибо — как и сказано:

— Только один остается, а другой — наоборот — идет дальше.

Что мне предлагается?

— Играть в моногамность? — Что на той стороне Земли вполне может значить:

— Кого назначу на сегодня — та и будет мылиться уже с ночи в парной.

Хотя в Америке парных нет, а значит, можем укатиться и до Альфы Центавра.

Сложность парадокса прохождения этого направления смены в том, что сначала надо его не:

— Видеть, — а заметить только, когда назад вернуться уже поздно.

Как:

— Пересказ на вид — является прямым эфиром.

Его стараются перевести в реальность, не замечая, что это уже:

— Перевод сделанный.

Не понимают, что прямой эфир и имеет вид:

— Пересказа.

Роман, который здесь игнорируется, и является — о! мама мия!

— Прямым эфиром?

— Точно!

Пересказ можно уничтожить, только поднявшись в воздух, что и хотел продемонстрировать Волшебник Симон.

— Прорваться к прямому эфиру?

— Именно, сэр!

— Если я леди?

— К сожалению, уже невозможно.

У нас, дорогие друзья, никто не боится этой дискриминации, ибо женщина всегда.

— Живет в мужчине?

— Почти, точнее, где-то рядом.

Посмотрите, как я, более внимательно, и найдете немало, немало.

Люди хотят, а еще точнее:

— Даже не хотят изобразить похожесть, а только формально копируют подлинник, что значит:

— И не надеются на полную идентификацию, — а она прямо тут, — в:

— Переводе.

Кто-то это понимает, поэтому и запрещена здесь — в Ши-Ра — полная идентификация подлинника. Хотя, не исключено:

— Не до конца.

Ибо и остались здесь, на Земле.

— Ась?

— Уже не совсем люди, а только склонные к этому, человеческому образу жизни, а так-то.

— Колдуны и колдуньи?

— Это — почти правильно. Но и сами не замечают этого противоречия, что люди не видят ничего особенного, если их иногда, как Владимир Высоцкий:

— Замечает себя, как этого Лешего.

Не сразу понял, что залез на гору почти до ее половины, а не спустился вниз, как намеревался, что даже сил спуститься пониже, чтобы не так кружилась голова, осталось мало. Вовремя осознал, что здесь верх — это низ, и немного полегчало.

Услышал, как кто-то снизу царапает мне пятку, — ибо:

— Лично пока не почувствовал.

Какова разность в близости объекта между его ухом-слухом, так сказать, и зрением — уже без прений? — только успел задать этот вопрос лично себе, как с соседней автобазы ответили:

— Мы.

Откуда столько — непонятно. Ибо, ну, я, ну, ты, мы с тобой, — а:

— Кто еще-то?

Ясно, что эти прохиндиады настолько потеряли ориентировку в пространстве, что о времени и речи — кажется — быть почти не может. Так только, если пару-тройку минут пасутся еще неподалеку, — остальные, похоже:

— В трансе

Попросил, как:

— Их бин пока не очень соображайт, — ну, пару-тройку минут дайте на размышление!

Последовал ответ-уточнение:

— Кого выбрать?

Решил ответить более вразумительно, чем только:

— Ась, — а именно:

— Дась.

И указали больше влево, чем вправо — думаю, но не более, чем на семьдесят процентов.

Хотелось, как обычно показать наоборот, на отстающую, но решил переиграть — нет, конечно, не нарочно, самого себя, но некоторых из них:

— Хочется.

Попытался вспомнить, трахали ли хоть когда-нибудь двоих сразу, если не считать того случая, когда Наташка и Света, как обычно, держались настолько рядом, что и запомнилась эта обида одной из них, что только другая получила за:

— Это почти новые зимние сапоги — не более двух раз надевал, а скорее всего, это и был второй, — что значит:

— Придется выбрать на этот раз Наташку, ибо сволочонка Рэк-Са посылала в бане не только куда подальше, но ответила на предложение этого еврей-чика:

— Сам дай! — имеется в виду, что этот продукт молдавского производства, но в прошлом своих предков жившего под пальмами Сиона, — попросил ее по-хорошему:

— Дать начальнику милиции, который сам стеснялся трахать не только жену, а совсем чужого человечка.

— Тоже хотелось?

— Более того, именно из-за этого и согласился на эту баню.

Что говорит о том несчастном положении его в этом город-ишке, что — уверен — даже жена не может обидеться, — так как, очевидно:

— Сам он не решится, пока — практически — не подвели, как на убой.

Ей-то, дуре, чего хотелось, не пониманию. Чтобы заплатил? Нет, ибо, ну, кто ей заплатит еще чем-то, как только шоколад, конфеточки, а большей частью налить за бесплатно.

Хотелось, как обычно человеку — уважения, ибо, несмотря на то, что хороший уважаемый начальник милиции, — еще и:

— Попроси меня, пожалуйста, отличить тебя от других бандитов этот местной прохиндиады.

От которых, кроме, как налить — ничего другого не дождаться, ибо думают, их члено-образие и есть их плата:

— За всё сразу.

Меня в этом деле удивляло другое дело:

— Вся группа Пэ-Тэ-Ушниц не только мечтала потрахаться побольше, но и очень хотелось еще маленького счастья к очень маленькой стипендии:

— Ну, дайте хоть полтинник за это счастье, да и на двадцать рублей согласные.

Сволочи, ибо никогда ни у кого нет денег больше на пару коктейлей у стойки.

С другой стороны, и это не правда, так как зачем проститутки, считавшие себя полностью профессиональными, требовали за свой обычный:

— Раз — двести рублей, по блату:

— Всё равно сто.

Откуда у людей такие деньги на трахтенберг, если на них можно взять, если не импортную дубленку, то Аляску натюрлих — завсегда.

Девушка, другая, только что вышла замуж за москвича, как только он ушел в армию — по блату — всего на год:

— Идет с этой наглой Маркизой шляться по гостинице с протянутой — нет, не рукой — а своей:

— При-Мадонной.

Из-за денег? Нет, это только повод, ибо вот этот случай в бане — на это время уже имеющей право быть:

— Пока что закрытой, — от любопытных подсмотреть повнимательней, — уже официально, а не только по знакомству, ибо:

— Хочешь и ты, заплати немножко и присоединяйся.

И значит, очень даже логично Владимир Высоцкий озадачил Зинку вопросом:

— Где деньги?

— Зачем те?

— Дак, закажу те Лешего, дура, ты думала, что опять сразу побегу за водкой, а потом в карты играть да песни петь для народа:

— Очень уж меня полюбившего!

Так скать:

— Сижу пока что под корягой, небритый и злой, вот именно, как Наташка, которой за этот банный концерт:

— Не заплатили наличными.

Так как — повторю — проституция здесь так же в крови, как у немцев, и начавших, скорее всего, войну с нами:

— Именно из-за этого.

Шведы, ибо — еще при Петре Первом — стали довольны тем, что Нарву им отдали за это первенство в изобретении, теперь уже именно:

— Шведской Тройки.

Ибо, действительно, с ней может справиться русская, но только — увы — лошадиная.

Как вот сейчас все просят дать две золотые медали, Большунову и пришедшему третьим норвежцу, но — по правде:

— Большунову — золото, а пришедшему третьим норвежцу, как и шел он, серебро.

Иверсон — пришедший третьим должен получить золото, но с какой стати? Если он не участвовал в этой битве Большунова и Клебо.

Клебо дали по рогам, ибо и просил давно, но почему не до конца? Ибо не наградили его соперника.

Большунов мрачнее тучи, ибо бился один со всеми этими двойками и тройками, — но именно:

— Бывших отличников.

За эту правду так удачно спустился с горы, что даже не заметил:

— Как, — ибо и высота, и глубина — скорее всего — еще больше:

— Меня пугают.

За правду бояться ничего не надо, но расплатиться — как обычно — сексом:

— Пусть придется.

Они окружили меня, несмотря на то, что до этого довольно долго придумывали считалку, — как-то:

— Ак-сус-мэ, абль-фабль-гумане

Ики-пики, гарматики, — а дальше Криминальное Чтиво:

— Всем лечь — это ограбление!

Одна печаль только и осталась:

— Что грабить?

— Только после этого будем трахаться? — одна из них.

— Нет.

— Почему? — одна.

— Ты забыл, что это такое? — третья.

— Он не изобрел еще для этого случая новый способ, — появилась и очередная вторая.

Ответил, что никто из вас не угадал, ибо не уверен, что умел хоть когда-нибудь летать.

— А?

— Да, я думаю, что здесь это можно делать только в полете.

Молчание было именно знаком согласия. Решили во что-нибудь пока поиграть, но и это не вспомнили, как лучше всего начинать.

— Мы превращаемся в людей, забывших всё, — На-Ви, но кто это — вспомнить тоже не удалось пока. Хотя знаю, что от постоянного воздержания потощала.

Удалось, наконец, припомнить, что всё началось после моего неудачного спуска, разумеется, с высоты. И даже сомневаться в этом не захотелось. Всё идет по правилу, какое надо найти исключение? Иначе — как удалось Данте с Вергилием — не пройти на Ту Сторону этого — скорее всего — не:

— Прогресса.

Решил, что ее не трахали только ленивые, да и то на самых дальних планетах — разумеется:

— Уже далеко не Солнечной Системы.

Кого? Надо посмотреть в:

— В микроскоп или в телескоп всё-таки?

Закономерный вопрос:

— Почему я не могу?

Даже во сне на столько редко, что ни разу не вспомнил.

Решил, что она и есть — может быть, даже моя — Жизнь, которой, значит, нет на Земле настолько, что никогда и не было. Ибо эта Иллюзия — есть результат разрыва Связи, которая не только оказалась ужасной, но которой никогда и не:

— Было.

Следовательно, неужели иллюзия превышает правду по своей не только необходимости, но и:

— Еще больше.

Главное, не забыл вспомнить, что мы — собственно — где находимся?

На-Ви, наконец, явившаяся собственной персоной, а не как виденье, подсматривающее всегда за нашим с Че-Ну, А-В-ой или О-Клю — объединением.

И вот теперь ясно, что Пушкин и решил — послал своего рыцаря Королевича Елисея оживить таким орудием труда и отдыха, — что, да:

— Залюбуешься, — ибо им сначала надо изловчиться разбить сей хрустальный замом, — именно:

— Где все только и делают, что стесняются именно трахаться, а вот работать на станке, даже над двух и более — это, как само собой разумеется:

— Пожалуйста.

И вот, наконец, благодаря этому стахановскому движению, и додумались:

— Похоже, нет между ними разницы, — ну, имеется в виду, чтобы все также дружно научились ходить не только в кружок Умелый Лапки-цапки, — но и перестали бояться трахтенберга, как Владимир Высоцкий Водяного, который тоже выл уже, что и ему, — послушайте:

— Ох, надоело мне это зелье варить,

Ибо именно поэтому и зол с утра до вечера.

— Ась?

— Здесь только мокро и сыро, и именно потому,

Что больше вообще нет ничего.

Так и сижу тока-тока под этой корягой,

Очень уж хмурый и злой.

— Теперь?

— Как попросят — дают обязательно.

— Несмотря ни на что?

— А именно?

— Ну-у, если, например, нечем?

— Старо мыслишь, друг, так как уже и бедняки начали вступать с мексиканскими картелями, именно для этого дела дружных переговоров и предназначенные.

— Делать трехуровневые?

— Разумеется.

— Уж не знаю, почему сие разумеется, но я еще не видела ни разу, — как обычно Че-Ну, заграбастать побольше надеющаяся, — а так-то?

— Очень добрая своей волосатость Ми-Леди.

Тем не менее, выяснилось, что трехуровневых так и не получали.

Изумился.

Ибо, на Том Свете, а бардак не только в головах, но и на самом деле:

— Собирается? — О-Клю.

— Да, поэтому нужно встретить его или танки Гудериана, или, как Спасти Рядового Райана.

— Заодно?

— Да, но, чтобы обязательно жив остался.

— Кто?

— Ну, он, ты да я, да мы с тобой.

— Что это значит?

— Они больше не пойдут за солдатами.

— Впереди попрутся?

— Да, ибо дадим всем не только пожрать рыбки свеженькой, но и потрахаться, дорогие граждане, вам, наконец, удастся с теми, кто раньше этого не хотел.

Думаю, это был всё-таки сон, мой любимый сон, как говорит чуть не состоявшийся муж Умы Турман, которого именно поэтому и пришлось грохнуть, — просто-таки:

— Только пятью пальцами, — и:

— Этот зайчик уже не вышел погулять на зеленой лужайке прямо у дома своего, — я:

— Имею этот же сон — всегда.

Хотя и немного в другом варианте:

— Всегда иду также почти, как здесь.

Вечер, уже темновато, но от чего-то всё равно не очень темно. Я думаю, а тигровый дог Карат следит, чтобы лишние за нами не наблюдали. Там, в Ши-Ра, это был еще слабо летающий птенец вороны, в темноте не заметивший отсутствия ветки на этом месте дерева, с которого он свалился. Мама его громко объясняла птенцу, — что:

— Скорее всего, ему уже не удастся спастись, так как тигровый дог не для того предназначен, чтобы спасать птенцов вороны.

Я вмешался и успокоил развеселившегося не на шутку моего любимого Карата великана, — ибо он, возможно, решил, что я могу превратить этого птенца в немецкого тигрового дога женского пола, и тогда на нем уже смело можно жениться.

— Я не проти-ффь, май диэ, диэ чайльд, но этого просит отдать ей назад его мама, ибо, да, женишься, но сначала пусть подрастет.

И вот здесь, я думаю, они поженились, — как она, нет, не как Рус-Алка Тома Хэнкса, и даже не как Птенец Вороны и Тигровый Дог, — а:

— Я и одна Местная Неизвестная.

Следовательно, и я, если прикинусь Максом Планком — найду на этой полутемной стрит что-нибудь похожее на:

— Очень уж полюбивших меня Ворон.

Разумеется, уже с именами, хотя и без отчеств.

Утром немного испугался:

— С кем вчера гулял?

Если с птенцом вороны — значит, я тигровый дог. Если наоборот — значит:

— Соответственно.

И понял, что почетным она водит меня на прогулку, как птенца вороны тигровый дог. В другие три дня я ее вожу на велосипеде, а по воскресеньям. Пока вопрос.

Попросил Че-Ну иногда подменять меня, но не посоветовал даже, что именно в роли:

— Тигрового дога, — и она додумался выйти на следующую прогулку, как Сама Ворона, охраняющая этого птенца в роли:

— Тигрового Дога?! — ужаснулась, услышав это А-Ва, ибо трахаться тоже всегда хотела, но как в песне:

— Далеко не всегда имела возможность этому соответствовать.

Хотел посоветовать и ей — как Ворона почти замужем за Тигровым Догом — выводить сразу сладкую парочку котяток.

— Одни — это? — посоветовала по-хорошему ответить ей хоть на эти два вопроса.

Ибо был и второй:

— Неужели кроме пары сисек — с одной стороны — с другой едва удерживать почти такую физиономию, но в виде уже своей — практически — голой жопы.

И эта жопа, и эти сиськи настолько мало отличались друг от другой сладкой парочки, что многие, забегая слева уже начинали сомневаться:

— С этой я возился только что, а вчера с другой, — или всё-таки наоборот-наоборот? — становилось уже мало кому ясно.

Справа многие вообще боялись ходить, так как кто-то пустил слух:

— В этом случае они обе нападают не только сразу, но и одновременно.

Хотя в принципе, никто не боялся ее настолько, чтобы больше вообще никогда сюда не приходить.

Я.

Да, я уступил своё право и первой очереди, и первой ночи, но совсем не потому, что имел эту заповеданную возможность и так выходить в ее роли — Авы, имеется в виду — и Че-Ну, живущей в это время параллельной жизнью:

— Делать то же самое, но, как Ворона.

И выходило — по ее мнению — что я ее Птенец, — а:

— Как мне выводить — в этом экстраординарном случае — Карата — моего любимого тигрового дитеныша — честно:

— Не могу пока сообразить.

Так-то всё обычно, когда:

— Все трахаются со всеми, но с парадоксом:

— Не всегда не только все вместе, но даже и не одновременно.

Но здесь я не усматриваю уже никакого алгоритма. Если не применять в виде еще одной его составляющей совет На-Ви:

— Никогда не берите с собой Долбицу, как аргумент на случай диспута прямо на и по:

— Дороге.

Все были против, так как аргументировали:

— Мы считаем, что все они — так и так — люди.

Принимая, как априорную вводную, что, в принципе, трахать можно всех.

Некоторые, как, например, Михаил Булгаков, советовали сразу брать быка за рога, чтобы потому еще больше не окумариться, как это случилось, — нет, не с Кисой Воробьяниновым, а с бывшим писателем Бездомным, после встречи — нет, тогда еще не:

— Во пруду, а только недалеко от его окрестностей, — а именно:

— В ванне нашел тетку любопытную, с заранее уже намыленными волосами, чтобы не замечать ничего так-ова лишнего, — ибо тут и надо как раз не растеряться, а поступать просто:

— Трахать их по очереди?

— Кого, если вы правильно поняли?

— Да, но не совсем пока, ибо: ванну сначала, или ту Нюрку, которая в ней стояла с полностью намыленной головой, — априори:

— Понять не могу.

Да и я не как — то бишь:

— Мишка.

Глава 5

— Так не можешь?

— Что увидеть намыленную голову и не трахнуть из-за неизвестности полной личности?

— Допустим.

— В принципе даже лучше, ибо все они такие коровы обычно, что и птенец вороны — это — считайте, что:

— Счастие?

— Безусловно, ибо пока он туда-сюда подрастает — ворона будет выполнять вообще все ваши остальные желания.

— А это?

— Разумеется, на это время придется перестать быть таким поэтом, как Бездомный.

— И угождать ей во всем?

— Чем больше радости — тем же ж и лучше, а значит, налегайте и не стесняйтесь.

Почему ворон и считают такими умными:

— Не в кабак спеши, ибо там повяжут полотенцами, а тут рядом с ванной и охолонись, охолонись, несмотря на то, что без этого дела Дусь, а Дусь:

— Уже не отпустит одновременно.

— Что будет значит — любит?

— Не меньше, по крайней мере.

И знаете почему? Мос-Кау — это такая уже замершая не только в пространстве, но и во времени Неугадайка, что почитайте за Трою Шлимана, но уже не первого, а как минимум уже почти последнего третьего пласта земной коры.

С этой радостной мыслью и направился куда-нибудь, но, чтобы, как Шлиман найти чуть-чуть и мне этой Тро-И, — как местной:

— Трол-Ли, — в виде Мос-Квы.

Решил, мы уже в А-Де, а точнее, на его окраине, с которой, как с подступов Трои, — еще надо:

— Взять ее.

Ад, скорее всего, тоже имеет свой Род, и он почти однозначно:

— Женского рода.

Следовательно, это и есть погибшая всё-таки с трех-четырех раз Троя. Нет, нет, нет, Троя — скорее всего — уже так закопалась, что с помощью золота Шлимана ожила.

— Как смогла? — скорее всего, за деньги.

И так гавкнул:

— Что говорят с платформы?! — что многие закачались, но не ответил никто, ибо все здесь росли, как сухие ветки в слишком еще раннюю весеннюю погоду, когда есть не только нечего, но и спеть эти — вряд ли райские яблочки — уже-еще начинали.

— Жить можно! — крикнул кому-то.

Хорошо ли всё-таки это, что мертвые еще не родились? Может, конечно, и не так плохо, но кого трахать — задуматься в этом экстраординарном случае придется. Кого трахал Шлиман после стольких слоёв жертвоприношений? Каждое столетие два раза в неделю? Может ли быть, что покойницами были всё больше шикарные — в былые времена — телки, принцессами рожденные или графинями, по крайней мере.

В одиночестве согласен приютить даже ту дурочку, которая бежала из своей деревни, поняв при власти Горби, что так жить не только нельзя, — но вот оказалось, что и:

— Необязательно!

Выходит, совсем не обязательно двигаться к 91-му году Эла Высоко-Родного, — а:

— Да, лучше уйти даже не в леса глухие, где живут звери записные, — а именно в:

— А-Де, где всё как-то не так, а значит — так почему-то по-нашему выходит — получше, получше:

— Будет.

Она:

— Пока еще нет?

И добавила:

— Ты хочешь А-Де сделать Ра-Ем?

— Не думаю, что это возможно.

— Всё равно пойдем?

Вздохнул тяжело:

— Мечтал, но пока так и не научился летать на Земле.

— Под — получится?

— Да.

— Уверен?

— Да.

Следовательно, и Симон Волшебник летал именно там, в А-Де!

— Раньше не знал?

— Про А-Де не хочется думать заранее.

— Теперь?

— Данте с Вергилием застряли где-то там — зовут на помощь.

То, что остальные со мной не вернулись, не стал пока особо распространяться, ибо даже не только верить — знать такое:

— Пока не хочется.

Ибо рабство в А-Де можно за год растянуть на сто двадцать лет, как — нет, не приснилось мне, а было уже, было, не раз и не два.

Она:

— Я придумала новый способ трахтенберга, чтобы отвлечь тебя от мыслей.

— Вообще?

— Да, лучше не думай.

— Ты знаешь таких людей, которые не думают?

— Да, — ответила, как в кино, — одного знаю.

И даже не стал спрашивать кого, ибо понял так, что имеет в виду себя.

Появился ужас — значит что-то изменилось.

— Этот ужас ужасней ужасного? — спросила она, и уже почти полностью поверил, что она — это именно она:

— Малышка, нет не на миллион, ибо здесь именно потому, что деньги в деревне не только совсем, но и вообще:

— Сразу после 17-го года кончились.

При Петре Первом — скорее всего — их тоже не было. Так только:

— Раз, два, левой, а дальше всё:

— Остается только ставить где-то поблизости правую.

Понял, что не только не зря взял ее с собой, но — похоже — значит она даже больше, чем сама знает. Ибо несет в себе, разумеется, не всех, но нескольких из них — точно.

И даже я знаю не всё. Почему она так часто и появляется на моем пути. Вот дуреха! Как она просила:

— Ну, можно я останусь — так сказать — здесь!

Иногда надо соврать самому себе, а чё-то немного боязно. Тем не менее, Всплеск — не существует, а море, вот оно:

— Пожалуйста.

Будет жаль потерять его, несмотря даже на то, что на его берегу небольшой отряд с юга трахает вашу — пусть не самую любимую, но всё равно девушку почти вашей мечты, как будущей жены, может быть, даже.

Хотя, конечно, почему у меня так много именно:

— Жен? — кто я:

— Султан или Гробовщик Александра Пушкина?

Она отказалась от звания Султанши, — ибо, — ответила:

— Я ее служанка.

Кто Султанша — это еще подумать надо, — так как:

— Султанша — это еще не Царица, а только жена того Султана, который ее нанял для этого — так скать:

— Дриблинга.

Лучше не ставить этот вопрос на голосование, ибо и А-Ва точно попрется, и Че-Ну, как ее подруга, и На-Ви, так как до сих пор не замужем, — а:

— Даже лучше не хвалить, так как сама знает даже лучше, что лучше всех, — дура.

Ибо, да, а толку — увы — мало настолько, что никого у нее нет.

Решил, прежде чем расстаться с Землей в виде ее Подземелья:

— На зиккурате, — высказался:

— Хочу одну испытать на такую ко мне привязанность, — что.

— Пройдет ли? — судья этих соревнований, — а кто:

— Не смог угадать.

Ибо:

— Если не я сам, то кто?

Моя Зама-Рашка подтащила к Зиккурату На-Ви, как на жертвоприношение, ибо решила, что:

— Так просто и даже просто-напросто, — она сама сунуться в этот омут очень боялась.

— Хотя и добавила:

— За май диэ чайльд — кинусь, как Катерина в её личном темном царстве.

Ибо, — подняла лапку для призыва к всеобщему вниманию, — пусть и она попробует.

Решил:

— Побоится, — я не младший лейтенант даже, как она, не посещал курсы этой артподготовки к предстоящей, может быть, даже — но только не на Небе войны.

На-Ви вышла, и сказала довольно громко, что готова.

— Ась? — поняли некоторые.

— Я пойду за ним даже на жертвоприношение.

— Вместо него? — решила судья уточнить ее намерения.

— Он меня и так уже трахнул, — махнула таким хвостом, что все приняли его за откровение.

Я, — отвечать не стал, — но:

— Всё равно задумался, — когда это будет, чтобы стать, как прошлое?

Понял, что для многих страшная вещь, дать появиться чувству голода, что не только едят вечером, но и стараются проснуться ночью, — чего он, этот Голод-ишко:

— Ожидает, конечно, чтобы внезапно быть тут, как тут, — но не настолько часто, как могут просыпаться Некоторые, — настолько его боящиеся, — что:

— Спят очень чутко.

— Следовательно, обед на этот ночной ужин, спать тоже должен, да, но — значит — очень чутко.

— Чтобы не будить человека зря?

И, чтобы не забыть, предложить попытаться понять, как только что понял я, — что значат слова Пушкина:

— Я горько жалуюсь

И горько слезы лью,

Но слез печальных не смываю.

— Да?

— Это значит, что поражение неизбежно, и плакать по не нему потому не надо, что.

— Победа будет и так?

— Без него не будет победы.

— Наоборот, значит? Победим, как только перестанем сожалеть о поражении.

— Ты не видишь его на горизонте?

— Сейчас ночь.

— Через свет звезд?

— Тоже не получается.

— Ну-у, тогда считай, что ничего не вышло.

— Несмотря на то, что Данте рекомендовал?

— Ну, хорошо, тогда поспи немного, может быть, один я лучше соображу.

Она предположила вслух, что я сам не знаю выхода наверх, как в Америку.

— Да, ты права, пока в моей теории не хватает чего-то.

Подставить Вторую Щеку — я:

— Не могу, — а если для этого действия нужна помощь, то я ее — значит — или не вижу, или ее:

— Неужели нет до сих пор?!

Нужно понять, что прошлое не исчезает ради будущего, а — наоборот — участвует в его создании, как невидимый фундамент. Противник подсовывает нам информацию обратную:

— Прошлое при этом взаимодействии с будущим исчезает.

— И всё уже получалось, но почему-то происходит возврат к прошлой ошибке, — что:

— Прошлое в будущем умирает.

— Если иметь в виду компьютер, то можно подумать, что в нашу систему попал неизвестный вирус.

Че-Ну пришла с ответом, что пути наверх — нет.

— Вообще?!

— Что мешает нам покинуть А-Де, когда были уже экспериментально подтверждены основные показатели этого перехода?

— Как вирус попал, пока мы мирно спали, — появилась и А-Ва.

— Разные уровни почему-то оказались на одном, — сказала А-Ва.

— Тавтология представляется, как прошлое, а на самом деле Прошлое уже вошло в будущее.

— Как это происходит? — одна из них.

— Я думаю, всё-таки это вирус. Кто-то из вас предал меня, решив, что я всё равно непобедим.

— Это не так?

— Эта посылка не должна быть очевидной.

А-Ва могла предать за большое яблоко, Не-Ну за мечту потренироваться правильному сексу в Дании, Чер-Ок, чтобы написал за нее докторскую диссертацию в Сили Доли, О-Клю, — пожалуй:

— Может сказать правду, надо найти ее.

Потрогал бицепс — силы есть трахнуть ее по-хорошему, как она любила.

Но.

И ее не нашел.

Получается, едва я сбился с курса, как они без меня заблудились. Следовательно. Может быть. А именно.

— Как только найду путь, то и они найдутся.

В уже близком лесу встретил Мартышку, которую еще помнил, но, как звать, пока забыл.

— Спасибо, что не помнишь меня, — сообразила она, что так будет даже лучше, ибо:

— И так, и так трахаться не умею, как надо, а только по-домашнему.

— За двадцатку?

— Ты уже помнишь?

— Так, так, так, то бишь!

— Поставь восклицательный знак.

И только, когда она спросила, сколько я ей заплачу:

— Меня вспомнила, — ибо я и предложил ей двадцатку, хотя каких драхм, пока не понял.

Взяла, и как понял, сразу научилась чему-то новому.

Посмотрел в какой-то пещере первую-вторую серию:

— Людмила Гурченко, — стало еще печальней.

Ибо:

— Ну, откуда прется такое сопротивление Человеку?!

Что можно подумать, ну, кто он такой этот человечишко, если его:

Что он тут, сволоченок, вертится между дерёв? — никто не понимает!

Как сказано в Мастере и Маргарите:

— Не было никогда этого человека, а только потом его спутали с котом, и выдали за полный вымысел.

Так вот и здесь, в А-Де — вижу-вижу — не признали, сволочи.

В А-Де трудно возвыситься, ибо даже Вергилий Данте не стал предлагать ничего нового посмотреть, кроме, как дождаться подъема Беатриче на высоту уже строящейся в Москау Телебашни и ее Телецентра.

Точнее, наоборот, сначала я строил Телецентр, а только потом уже ни разу так и не сходил в ресторан на Телебашню:

— Семь рублей билет, — не дорого ли, если только за то, чтобы посмотреть не снизу на нее, а сверху?

— На кого?

— На Что, а именно, на Москву.

Отсюда вывод, надо и здесь найти эту Мос-Кау — только, надеюсь, без Гремлина, и тогда-могда найдутся и все остальные:

— Мои Хорошие.

Здесь, конечно, Москва должна быть в перевернутом виде. Следовательно, до самого дна вполне можно катиться, как на санках с горки. И попытался — не получилось. Хорошо, понял, что хоть мою домашнюю прислужницу, но надо иметь при себе:

— Для этого.

Тоже пропала в неизвестном направлении, что даже подумал:

— Не умерла ли? — ибо жаль одного человека нагружать сразу столькими неприятностями.

Сказал:

— Я буду звать тебя, как Людмилу Гурченко — Лили Марлен.

Похоже, задумалась, отзываться, или и этого хватит, чтобы не удосужиться.

Почему Бог не говорит, как правильно:

— Отказать отцу, а потом пойти на виноградник, — или, наоборот:

— Согласиться, но не ходить? — вопроса нет, ибо и ответ на него находится тоже у:

— Человека.

Есть, следовательно, разница между тем и:

— Тем же, но сказанным уже не Вами, — а:

— Самим собой, самим собой.

Тем не менее, уже настолько намешкался, что давалку за двадцать — за десять получалку, — и то:

— Потерял, — абсолютно не понимая к самому себе:

— Такова недоверия.

Они бегут от меня, как ладан от:

— Неужели они живые эти, кого здесь и так поминать страшновато.

— Знак вопроса, — пока воздержался ставить.

Утром — если судить по моим записям на подошвах — некоторые явились.

Попросил доказать, что это они — хотели:

— Спеть Лили Марлен, — настоял, нет, не на Катюше, но что-нибудь довольное веселое из ансамбля Битлз:

— Надо.

— Из зэ энибади герл ту лисен ту май стори

Олл эбаут зэ гёл ху кэим ту стэй? — хорошо, с третьего раза получилось.

— Это недолго, — радостно объявил, несмотря на то, что даже в принципе никого не видел.

И так и пошел дальше, принимая их слова в их самих невидимом контексте. И всё же настолько боялся нечаянно оступиться, что одна взяла под ручку, но невидимой:

— Так и осталась.

Как:

— Героиня романа Евгения Онегина — всегда тут настолько, что даже письма за Онегина:

— Так и пишет, так пишет, — сам-а.

— Неужели и за себя, и за того парня?

— Точно!

И наконец понял, что иду, как Герой Романа:

— Их.

Спросил:

— Кто из вас может устроить мне Промельк Маховой.

Молчание оказалось знаком именно омертвления здесь:

— Всего.

Сам про себя я не думал, как про тень только Отца Гамлета.

***

При взгляде на Московский Университет у меня падает сердце. Замер он, как замерз в А-Де без своих вечных жителей, — не увы, а ужас:

— Уже никому не нужный.

Как и многие другие районы Мос-Кау.

Или уже и замерла, как для погружения в А-Де? Похоже застыла от ужас-офф.

По земле ходят люди, существуют магазины, улицы, проспекты, — а:

— Уже ничего этого нет!

***

Работая у Алика всё же сочинил для себя развернутую формулу двух бензольных молекул, участвующих в одной и той же реакции. Каждая — в строчку, но сократил до шести, даже до пяти ее — этой молекулы — колебаний.

Индепенденс ни одной из них нельзя определить без взаимодействия с одной из соседей.

Показал Алику, он решил, что я всё-таки о чем-то думаю, — а:

— Пока рано? — успел спросить.

— Любую теорию здесь надо доказывать экспериментально.

— Надо для этого Надо деньги?

— Очень большие деньги, а их просто так никто не даст.

И я понял, что надо сдать свою теорию американцам или англичанам, потом мы украдем ее у них, и только тогда ее здесь проверят. По — тоже — украденной у одного или у одной из них:

— Технологии.

Тем не менее, разница между моим подходом и общепринятым — как фиксированное сцепление атомов в бензольное кольцо — и моим, как:

— Вариантным их положением в кольце, — как минимум до пяти таких соединений надо рассматривать, — можно в примерном виде зафиксировать, как совсем другое уравнение.

— По отношению к общепринятому виду, тут ясно виден другой приоритет в освещении хода этой реакции.

Алик ответил, что для проверки не хватит объединения даже двух лабораторий, не говоря уже о полном отсутствии такого высокоточного оборудования.

— Я уверен, — ответил, что для простого доказательства ошибочности той схемы, по которой проводится здесь эта реакция.

— Многое можно сократить, — согласился он.

Но, — добавил, — я через две недели уезжаю в отпуск на Байкал.

— Ловить рыбу?

— Есс.

— Разрешите мне приходить вместо вас и попытаться провести эту реакцию на местных центрифугах.

— Нужен еще и Анализатор последовательности аминокислот, иначе тебе не успеть провести все эти твои Аберрации и за пять моих отпусков.

Хотел сказать, что буду по ночам пользоваться директорским Ю. Ов., — но он только махнул рукой, как медвежьей лапой:

— Когда Анализатор простаивает его запирают.

— Можно сделать второй ключ.

Он только тяжело вздохнул.

Хотел ответить, что Чашу Грааля потому трудно найти:

— Никто не верит не только, что ее можно найти, но главным образом в то, что ее дадут на исследование именно нам.

***

Как войти в состояние печали здесь, если сейчас трудно заметить разницу между этим положением, и тем, когда ходили деревянные рубли и кожаные полтинники. Нет ничего нового в конструкции мира этого и того, что мы уже видели, — если — правда — не предположить, что не только местной, но и той, что была — так сказать — раньше:

— Мы уже забыли даже, как помнить.

Появилась опять Веснушка, и этим своим появлением объяснила, что здесь жизни больше, чем осталось там, на Земле.

Обрадовался.

— Чему? — она.

— Что здесь мы еще существуем, а там, Наверху — уже нет.

— У тебя есть доказательства?

— Этого? Мне не нужно, ибо эту правду — я просто вижу.

Решил отменить, что Веснушка — это не то ее имя, которые было раньше, но и не Вахтерша военных заводов с винтовкой почти в своей рост:

— Ибо иногда может казаться, что выше, выше, выше.

Винтовка, имеется в виду.

Интересный вопрос:

— Почему люди трахаются? — имеет здесь однозначный ответ: больше здесь вообще делать нечего!

Имеется в виду, по собственному хотению, а не по усмотрению Кого-то Другого.

Мы:

— Думали наоборот, что трахаться людей заставляют обстоятельства продолжения рода, а всё остальное:

— Учеба в университете, научные открытия — это уже от природы самого человека.

Ибо и знали, не Мишку-Машку за углом, а Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна плюс Мартин Иден с образцами умственной деятельности, наклеенными прямо на стену пред собой, — чтобы не забыть:

— Не только, что:

— Мы с вами где-то встречались, но и — были уверены — обязательно встретимся в Силиконовой Долине, — откуда есть, есть:

— Выход не только к другим планетам, с Земли хорошо видным, но и сюды-твою, в А-Де, куда мы уже и испускаемся.

Сейчас, здесь, однако, придется подниматься на гору, но не настолько высокую, чтобы испугаться сразу.

Тут же явилась А-Ва — уверен, чтобы занять очередь первой, но с оправданием:

— Мы снова будет играть с немцами в футбол?

Ее подруга Че-Ну настояла на том, что в этот раз:

— Будем просто так трахаться.

Как и сказал сейчас в кино Пункт Назначения — один из них:

— Я никогда не умру.

Андрей Гаврилов, скорее всего, думает, что тоже.

Поэтому обратился ко всем, как с праздничным поздравлением:

— Не надо печалиться, чтобы уже никогда не станете.

— Ась?

— Вы считаете, что я никогда не смогу не только быть, но и всё равно, что стать.

— Да, Ми-Лая, начальном цеха уже слишком поздно пить.

— Боржоми я не люблю.

— Я в это время могу думать о Хеннесси.

— Давайте попробуем! — О-Клю.

— Прости, но только на вершине горы.

— Я уже там.

— Уверена?

— Йэс, сё!

— Тогда пей.

— Спасибо.

— Надеюсь, это не моча осла, — подзадорила ее Че-Ну.

— Это Хеннесси, — зачем-то сказал я, как автоматически, но с осознанием, что не хотел говорить этого.

И она:

— Сейчас проверим, — выпила пару глотков из горлышка.

Многие ужаснулись — она успокоила:

— Ничего не почувствовала.

Но и не упала замертво, как давно не пила.

Все, как по мановению волшебной палочки А. С. Пушкина с Вилли Шекспи за одним столом, вертящимся в разные стороны:

— Полезли на гору прямо так.

— Без специального снаряжения? — спросила На-Ви, оказывается так за моей спиной и прятавшаяся.

— Всё это время? — Че-Ну, тоже тут кукарекнувшая.

Кто, собственно, тогда полез на гору, — не понял я, — так как все, кого сейчас помнил — были здесь!

Боги не боятся смерти, — ибо:

— Это не их Пункт Назначения? — поставила знак вопроса Че-Ну, хотя и уже давно — как прочитал ей под не-липами план нашего далеко непростого объединения.

Моя вечная любовь Че-Ну! — возопил, но не как прямую речь, а только, находясь внутри нее.

Зачем залез? Думаю, только с одной целью:

— До сих пор боюсь, как следует трахнуть.

Как до сих пор боюсь овчарку:

— Очень уж не любят они чужих людей, — видимо:

— Чуя в них диких зверей.

Удивился только тому, что Видение может быть после того, как уже произошло само событие, — и тем не менее, оно называется:

— Предвидением.

Предвидел На-Ви за соседним деревом, но ее там не было. Да и дерево — только показалось, что и здесь иногда бывает.

Молвил русским языком:

— Если я мыслю, то ты существуешь.

— Пока?

— Не откукарекала.

Вывел на лестничную площадку. Попытался поцеловать. Не дается. Почему? — только хотел спросить.

Попыталась дать пощечину, но только пока в уме, но и это — уже знаю — реально.

Нет, теперь изменила намерение, впилась в губы, как впитывающая всю мою кровь губка.

— Да ты, деточка, вампирша, — хотел на ей проинтонировать, но она отказалась слушать, хотя и повернулась спиной, но без дальнейшего раздевания.

— Нет, мне это не подходит, — сказал.

— Так трудно?

— Да.

— Я сама под тебя не полезу.

— Хорошо, договорились, будешь ходить по мне.

— Тебе это нравится?

— Как Робинзону Крузо.

— По нему бегал Фрай-Дик?

— Уверен.

— Хорошо, походи по мне, попробую понять, кем быть лучше: нижним или верхним.

Глава 6

И так намяла мне бока, что, обомлел:

— Больше пока не хочу.

— Это плохо, я хочу, чтобы меня любили всегда. и:

— Продолжила.

— Там кто-то идет, — мяукнул.

— Мне страшно.

— Очень?

— Да.

Не думаю, — решил, — что она думает даже сейчас о Пш-ве.

Понял, наконец, что:

— Слез печальных не смываю — это и значит, что не зачеркивается, чтобы начать сначала, а остается навсегда, чтобы хоть раз исправиться.

Может быть, даже уже после всего.

Кто должен уступить дорогу, инвалид-ка по зрению в зелено-синих очках с палкой для более точной ориентировки движения, — тем не менее за 50—30 метров уже обнаружившая эту сладкую парочку с тигровым догом в качестве одного из них, — или они, как более страшные и сильные? — Ибо:

— Есть противоречие:

— Если она такая сильная, что ей уступают дорогу даже тигровые немецкие доги с их поводырями — тем более — значит, она и сильнее всех!

Как и мы с ним думаем, что сильнее всех, — тем не менее.

Кто всё-таки уступает дорогу:

— Слабый или сильный?

Ибо априори идет установка, что уступает ее всё-таки слабый. Так как ему для этого и делать ничего не надо, а только:

— Пройти мимо с испугом.

Сильному тоже с испугом, ибо не может не ужаснуться тому, что уступает дорогу именно тому и именно потому, что встречный его:

— Боится!

Реально это то же самое, что не набирать на поле Манны Небесной больше, чем на один день.

Что и значит:

— Вполне можно уступить дорогу сегодня, — и ужасно думать, что так будет всегда.

Пока что я с ужасом иду в универсам — на поле Манны Небесной — ибо не удается уступить отмашке Иисуса Христа:

— На сегодня хватит, — никак.

Чего тут больше:

— Ужаса или фантастики — уже не важно, но факт остается неизменным, — я:

— Как заколдованный.

Хотя уже сразу совершается ошибка в посылке:

— Иду с целью взять этот барьер, а надо наоборот, иметь в виду, что он не-берущийся.

Хотя качание этого шарика на доске — возьму-не возьму — не может быть определенным. Ибо части эти, да, вместе, но должны быть разделены, как форма и содержание — в разных местах. Что значит — одна часть у меня, а другая у:

— Бога.

Иначе не выйдет.

Мог ли хоть кто-нибудь соблюсти это правило — не набирать Манны Небесной больше, чем на один день в Ветхом Завете? Или так и маялись всю жизнь, понимая только одно, — что они:

— Бессильны перед этим алгоритмом Бога.

Вплоть до смешного:

— Хоть амулет вешать придется на шею.

Забыть про него можно, но не всегда.

Нет понимания, что деление времени на дни — не является условным, — а именно:

— Это реальная дискретность.

Не удается почувствовать очевидное:

— Невероятно!

Здесь?

— Щас будет видно.

Вот так — как кошка и кот — мы месяц встречались на лестнице, — ибо ответила только на следующий день:

— И мне это понравилось.

Ужаснулся:

— Значит, уже и без меня пробовала.

Ответила на вид разумно:

— Почему ты так думаешь?

— Так обычно бывает.

— Я не знала.

— Тогда, возможно, я ошибаюсь, как Гринев в поисках Капитанской Дочки:

— Уже намедни ее там не было.

— Имеется в виду, что и родилась только к его приезду?

— Разумеется.

— Почему, чтобы не мельтешила перед Швабриным раньше времени?

— Точно! — как ответил Владимир Высоцкий обомлевшему Шарапову:

— Ибо не нужна она ему была даже за бесплатно, как жена.

— Так как?

— Да, моя милая, зачем она ему, если только намедни едва успели развестись.

— Для этого?

— Да, значит знали, что едет-едет-карачится женишок-то на перекладных, так как и не Гринев он вовсе, а такой же шалопут, как сам Емелька.

— Ибо?

— Царь — я есть — наста-ящий!

— Петр Третий, или этот, как его?

— Кого его?

— Ну, тоже, был еще один самозванец то ли до него, а возможно, и после.

— Гришка Отрепьев?

— Скорее всего.

— Или Петр Третий, до сих пор не убиенный?

— В этом и весь смысл, что запутаться очень даже легко можно.

Решил подумать одну ночь, — нет, не кто из нас будет Петром Третьим, а им, или наоборот:

— Распутиным? — она.

Заволновался.

— Хорошо, — ответил, — я назначу тебя.

— Кем?

— Этим, как его?

— Кого его?

Гришкой Отрепьевым не буду.

— Та-не, его польской Землячкой.

— Эта которая белых офицеров в Гражданскую вешала?

— Не хочешь?

— Разумеется.

— Хочешь при царском дворе ошиваться?

Молчание.

Ясненько.

— Не думаю, — ответ.

— Но не директором же Силиконовой Долины, на самом деле, тебе хочется?!

— Спасибо и на этом, я подумаю.

За что? — спрашивается, такая беззаветность, и всего-то за три раза на лестнице.

Бесстыдство, — но только и хотел сказать, — пока?

— Разумеется, воздержался.

До такой степени разволновался, что забыл, на что, собственно, она согласилась, — решил:

— Май диэ-диэ чайльд — это будет в самый раз для нее.

Вышло, как у Пушкина, за следующий раз запросила столько, что сам надорвался:

— Царицею морскою?!

— Мало или много?

— Да ты что! на самом деле, я сам ее еще ни разу не пробовал.

— Вот и попробуешь, если захочешь, милок.

Ужаснулся. Один обман, один обман, а опять — уверен — думает, что еще никогда пока что:

— Неужели не трахалась, а я сам всё и придумал?

Кто дал ей право порабощать меня? Ибо не только уверен, но и отчетливо понимаю:

— Хочет испытать меня в этом деле, а потом продать за дорого.

Кому только? — уму непостижимо! Ибо и так все мной пользуются за бесплатно, — хотя и:

— Без моего прямого участия, — но Ауру — эксплуатируют — уверен.

Ибо:

— Чуть что — один трахтенберг.

Хотелось услышать не то, что:

— Я тебя люблю, но пусть: вижу, вижу, ты меня любишь уже настолько, что можешь трахнуть даже:

— Если я не буду знать об этом.

Ответил достойно:

— Хорошо, завтра попробую.

— Сегодня нельзя?

— Это будет стоить.

— Хорошо, тогда перенесем на завтра. И запомни до послезавтра: не всё переводится.

Сразу повернул ее задом и не ответил на ее вопрос:

— Зачем это надо? — и до такой степени, что плохо видел ее голую жопу, а только чулки под ней, держащиеся, — на чем?

— Пока так и не понял, но было лучше — однозначно.

Делает она так неплохо первый раз или уже не последний — не зашла в гости, к счастью, ибо могла испортить многое недостаточно уместной конкретизацией.

Во время этого перестал обижаться на слова:

— Дам, но только не тебе, — ибо — значит — имела в виду, что со мной ей не справиться.

Я понял, что являюсь посвященным, но никто об этом не знает до такой степени, что бывает и сам сомневаюсь, что меня когда-нибудь допустят до сбора Манны Небесной, — ибо:

— Могу ли, господи?

В следующий раз, прежде чем начать, она предупредила:

— Если не прокатишь меня на Роллс-Ройсе — больше не буду тобой наслаждаться.

— Хорошо, хорошо, — заторопился, — куплю тебе и это.

— У тебя мало денег.

— Возьму у будущего.

— Именно на это я и надеюсь, но вот теперь и посмотрим, есть ли они у тебя в будущем.

Попросил ее не шепелявить, когда переводит меня, — ибо.

— Ты не я, иначе не будет смысла переводить.

— Не наоборот?

— Прости, но ты начинаешь хрюкать, что и мне приходится делать то же самое, чтобы не конфузить тебя перед будущим. Прекрати.

— Тогда мне придется делать, что-то другое.

— Хорошо, вяжи свитер или носки на зиму, пока я добьюсь от тебя радости от этого.

— Кого Его?

— Не лебези.

— Я и не подлизываюсь, но и ты смотри, куда суешь.

— Кого его?

— Да.

— Я сегодня не привязывал.

— Не надо врать даже лишний раз.

— Ты так часто мне грубишь, что это до утра не кончится.

— Я никуда не спешу.

— Неужели не устаешь?

— Я так долго ловила одних Бражников, что теперь радуюсь даже этой лестничной площадке лестницы черного хода.

— Я тоже мечтал помогать тебе в этом.

— Долго?

— Пожалуй, — наконец разогнулась.

Не может быть, чтобы предложила еще раз, ибо:

— Не смогу отказаться, а сил не знаю хватит ли на всё, ибо может подвалить и Че-Ну — всегда ко мне безотказная, но и мы — как спел Владимир Высоцкий:

— Тоже негоже, чтобы опростоволосились.

— От безденежья?

— Не то, чтобы, но всё равно за бесплатно мне уже иметь и иметь тебя становится всё больше не с руки.

— Это я тебя имею, и не знаю — так как беспокоюсь — чем платить придется.

— Я подумаю, как тебя осчастливить ответом.

И добавил:

— У меня есть примета, что мы уже находимся на пути.

— В Эмма-Ус?

— Нет пока еще.

Но предполагаю, что нам устроили эту свиданку на пути к Зиккурату А-Де.

— Зачем так долго?

— Ты настолько капитально заколдована, милая, что До Того тебя не уговорить даже за двойку в дипломе.

— Не наоборот?

И даже обернулся, так как увидел такое дуновение ветерка, что даже не поверил:

— Это место, эта площадка за коридорной дверью, — по крайне мере, — находится именно:

— В А-Де. — Восклицательного знака потому нет, — что:

— Не удивился.

Так как:

— А-Де — уже везде, где только удается сосредоточиться на чем-то приятном.

И вот как раз трахтенберг с ней оказался таким диэлектриком.

— Ты тоже почувствовал, что между нами бегают?

— Ась?

— Я грю, искры не заметил?

— Нет, но пламя, как ты летела-пердела намеревался.

— Не успел?

— Побоялся.

— Врешь.

— Спасибо, что не очень обиделась.

— Я хочу видеть твоё лицо во время этого.

— Да, это не так просто, как некоторые думают.

— Многие — значит — по-твоему, могут.

— Я могу тебя научить.

— Через зеркало?

— Через зеркало, я думаю, ты и так умеешь.

И наслаждался, иногда оглядываясь через плечо, не появился ли уже недалечко Морвин, — огнем:

— Дышащий.

Нет, пока — значит — гасят друзья мои, но не прямо, а косвенно из параллельного измерения.

И как немного научился, присоединил к этой, уже имеющей право на существование сцене параллельную:

— Появилась Че-Ну, как в соседнем номере, но не гостиницы, а в другой душевой кабине.

Удивился только одному:

— Почему они не похожи? — ибо:

— Подругу ее такого же роста — трахать не буду.

Если надо ее оживить только этим?

Только минет с клыками, спрятанными в формуляры далеко идущей дезинформации. Ибо ее враждебность видна априори.

— Лесбиянки?

— Ну, не знаю, можно ли докатиться до такого глубокомыслия.

Хотя, да, удивляться не перестаю разнообразию этого мира, весьма удивительно спрятанному в обычной дурости. С другой стороны, эта чем-то обозленная дурочка, скорее всего, и обделена именно своей подругой, которая всем нужна — она всегда:

— Безразлична.

Хотя и удивительно, откуда у одного человека берется обозленное настроение почти ко всем остальным. Ибо можно думать, что она дочь начальника, а остальные только:

— Мы дети рабочих.

И злится она только потому, что по лозунгу — рабочие и правят этим миром, — априори.

Обычно все этому радуются, ибо одни — рабочие — как правящие этими миром и видят его именно, как:

— Разлюли-малину кабаков, и всей прочей свободной рыбалки в любом месте реки, — но:

— Не замечают, что всегда ловят максимум на Перетяжку через всю реку, но всё равно только на крючок.

Их вассалы по своему внутреннему закону не используют даже сети, а прямо и натурально:

— Бомбят рыбу.

Власть, следовательно, не мы, а, наоборот, внутри нас. На это никто не обращает внимания, ибо и имеют всегда в виду — эти рабочие — только мир снаружи — изнутри:

— Недоступен.

Почему Данте и спускался в А-Де, как в свой желудок. Но вот не уверен, откуда он зашел:

— В рот или через жопу?

В этом суть мистификации:

— Поворот начинается не за углом, а уже на перепутье.

Изгнание Человека из Рай — это, скорее всего, то же самое, что :

— Выход Иисуса Христа в люди, как бежавшего почти из тюрьмы, — а, скорее всего:

— Именно оттуда только что вышедшего. — как не только Отре-обре-занного от жизни:

— Аплодисментов и успехов, — но и:

— С позором:

— Он не смог, — неважно по каким причинам.

А.

Так хочется быть первым!

***

Я решил задачу правильного проведения реакции, которого — уверен — никто не сможет понять, — но:

— Всё же, всё же, всё же.

Заодно написал ее от локтя до кисти на всех руках, ибо чувствовал, что могу забыть.

И покинул этот зал студенческих заседаний навсегда.

Хотел зайти еще и в комнату поменьше — в преподавательскую, или — точнее — в кабинет — тоже с доской — но для более доверенного уже общения, когда любые идеи — не только есть смысл, но и надо рассматривать, так как вера в них здесь существует даже:

— В приказном порядке.

Мы в Раю?

Наверное.

***

Иисус Христос выходит, — как:

— Джон Вик, — в идущем сейчас фильме Джон Вик — 2, — где все априори против него.

Частенько покупает себе замысловатым способом пистолеты.

Пистолет Иисуса Христа — в направленном на Него Противоречии. Что:

— Много имеющем трудно войти в Царство Небесное.

Противники постоянно вооружают Иисуса Христа:

— Последний — будет первым! — почему?

Потому что, как и сказано:

— Они во Мне ничего не надут.

Ибо атака на Него идет Количественная, не видящего даже существования Качества, — а именно:

— Мира, — как Сцены.

Что значит, за воротами есть-есть еще не только фоторепортеры, но и запасные игроки, — отличающиеся тем, что их ни за что не хотят принять во внимание, как Эдуарда Стрельцова, — имеющего:

— Не той системы наган.

На-Ви, как и забыла, что было не только вчера-позавчера, но и намедни, — спросила:

— Мы будем ребенка делать в чашке Петри?

— Милый, я только что посмотрела фильм Собачье Сердце.

— Да, спасибо.

— Какое всё-таки скотское отношение медицинских докторов с протоиерейским прошлым и наследственных судебных следователей было к председателям Подотделов Очистки!

— Тебя это удивляет? Ибо для меня они оба хороши, один убивает, как само собой разумеющееся котов и кошек, другие — тоже:

— Да, не дают ему и шагу ступить. Чуть что:

— Вон из квартиры.

Собственно, делают операции новому человеку 17-го, ибо:

— Через чур на хрена он здесь нужен!

— Но и их зазнайство стало неприемлемым настолько, что и приплелся этот страшненький 17-й год.

Вот сейчас убили человека, несмотря на то, что Шарик-офф уже говорил, но вот, видите ли:

— Ишшо не был человеком.

Вопрос:

— Где тот Третий Лишний? — который жил в России, как Человек Атлантиды, — что значит:

— Всё-таки был именно Пришельцем.

Выходит, все Пришельцы к 17-му году вымерли, и сражались между собой только касты инопланетян:

— Мыше-Летучего происхождения.

— Как в фильме Инопланетяне против Пришельцев?

— Да, с ковбоями и викингами.

— По очереди?

— Естественно.

— Почему?

— Это не позорно уже было.

— Сейчас?

— Ни будущего, ни прошлого — всё уже сплыло.

— Я боюсь, — молвила довольно грозно, — вы уже, сэр, мечтаете трахать заодно и Че-Ну.

— Это вопрос?

— Пока вынуждена настаивать только на этом, ибо.

— Я понимаю, ты меня любишь, я тебя еще не меньше.

— Поэтому, вы мечтаете, что Че-Ну нам не помешает?

— Вы в разных, нет не весовых категориях, но.

— Да, я уже соображаю, благодаря, сэр, вашим усилиям, мы живем — по-вашему — в разных пропорциях пространства, но время.

— Да, случайно совпало.

— Хочу знать скольких дам вы можете трахать в одно и то же время в разных пространствах?

— Дак.

— Ась?

— Дорогая моя Милка.

— Я не Милка.

— Тем не менее, я всё равно.

— Времен не наблюдаете?

— Это нельзя сделать.

— Я — тем не менее — хочу перекрыть вам все пути отхода-похода в другие времена, тем более, во время нашего с вами, мил человек, объятия.

— Не надо об этом думать.

— Я — почему-то только этим и занимаюсь.

— Вы, мэм, пишете с меня не тот портрет — я не Отелло, чтобы душить одну за то, что трахается, да, на полях Текста в это время с другими, ибо.

— Да, вот именно, сами занимаетесь тем же самым.

— Тебе я разрешаю ту же позу.

— Я не способна к таким измышлениям.

— Считай, что проходишь у меня курс по этой артподготовке.

— Согласна.

— Спасибо, как сказал полковник Шошане вслед, когда она бежала, ибо и понимала:

— Ему всё равно, осталась ли я в подполе, или смогла бежать, — так как трахнет так и так за милую мою душу.

— Ты намного умней, чем кажешься.

— Я уже читаю Острова в Океане Хемингуэя.

— Мой подарок тебе на день рождения?

— Скорее всего, тот подарок, ты сукин сын, подарил Че-Ну.

— Не беспокойся, А-Ве.

— Ну-у, этой корове можно.

— Она как змея.

— В постели?

— Я трахал ее — как будто — только в траве Ча-во.

— Уже тогда?! И Че-Ну не воспрепятствовала?

— Она ловила в это время Бражников.

— На всех?

— За всех.

— Я тоже так хочу.

— Не получится.

— Почему?

— Я люблю разнообразие, а тот ночной лобаз всего один.

— Всё равно я буду думать, как им помешать.

Кого–то поймал ночью за ногу, оттащил в сторону — не плачет, а это значит, скорее всего:

— Давно заждалась.

— Ми-Лая? — позвал тихонько.

— Так и знала, что ты начнешь хищничать, — почти заплакала, — как ты мог?

— Ась?

— Я тебя проверяла, а ты не поддался на эту провокацию.

— Не понимаю, что я должен сделать?

— Дак, сдаться, дуралей ты эдакий!

— Мы не в 18—19 веках живем.

— Сейчас веками люди сами уже не распоряжаются.

— Прости, я тебе верю, но мало.

— Что это значит?

— В трахтенберг играть, мэй би, и хочешь, но умеешь ли — это еще надо проверять и проверять.

— Проверяй.

— Сейчас, только покушаю.

— Кого его?

— Дак тебя, ослиная ты башка, буду пробовать.

— Натюрлих?

— Не обязательно, оторви одну лапу, и можешь ложиться спать.

— Ты?

— Я пока как раз пососу.

— Иё?

— Ну-у, надо подумать, что у меня есть еще, а пока, да, буду сосать твою лапку.

— Кроличью?

— У тебя и кроличьи есть?

— Я, мэм, на любого почти зверя похож, кроме этого.

— Кого его?

— Слона не приметил.

— Почему?

— Хэм еще до меня хотел приучить его к этому делу, поехал в Африку, а его из-за него так и не добили.

— Значит, хотели трахать уже практически мертвого.

— Брось, брось мертвый живому не потеха.

— Даже во сне?

Если еще и сон заказывать — решил, то накладно будет.

— Лучше живого Хомика-Гномика заказать, если на том свете все эти детали так дороги.

Предложила себя чуть выше коленки, но вверху без сисек. Да и то только одного бока.

— Прости, я так не привык.

— Привыкай.

— Скорее всего этому надо учиться долго.

— Нет, наоборот, ибо всё дело в импрессионизме, дающем такое хорошее впечатление от происходящего, что.

— Залюбуешься?

— В принципе не обязательно любоваться, можно получить те же два по двести и пятьсот за меньшие принципы.

— Я не умею, — признался, так как стесняюсь.

— Мне кажется, ты это уже говорил.

— Да я всегда болтаю без умолку.

— Ртом надо только есть, а говорить.

— Просто так?

— Как так?

— Я не уверен, чего ты просишь.

— Ну-у, предположим трахаться с вами, сэр, даже тогда, когда вы в стройотряде трахаете бетономешалку, а одновременно играете в карты с Фишером.

— В шахматы?

— Может быть, но в них нельзя жулить, как вы привыкли в карты.

— Брось, брось, ибо я давно уже, почти с самого детства больше этим не занимаюсь.

— Как только прочитал Пушкина?

— Не без этого, вероятно.

Глава 7

Не думаю, что только ради конкуренции с На-Ви на перепутье к проходной встретил Че-Ну и А-Ву, и — кажется — кто-то еще к ней подходил со стороны фруктового сада биофака.

О-Клю, — сомнительно, ибо в третьих лишних не только никогда не ходит, но и я ей не запрещал. Поэтому уехал именно с ней на Таити, — но вот в виде чего:

— Пока мне не сообщили.

Решил, надо принять решение, что на первое время в А-Де надо обойтись без трахтенберга не только вообще, но и в частности.

Никто не был против, но некоторые засомневались, что это в принципе возможно.

Голосование ни к чему не привело. Но не потому, что многие не смогли справиться с задачей своего счета, наоборот, были уверены, что считать до сих пор умеют не только просто так, но и:

— Правильно.

Другие, наоборот, считали, что теперь будут побеждать те, кто, а главное, кого больше любит Госпожа, — а:

— Удача ли это, — кому как.

Я был уверен, что одержу победу, ибо, если не я, то всё равно мало кто может заменить натюрлих. Хотя ясно, что большинство успели захватить с собой трехуровневые фирменного мексиканского производства, где полицейским не до того, чтобы обслуживать своих жен в после-работный период своего суточного делопроизводства, — а:

— Удовольствие получить надо, ибо иначе не будет стимула работать просто так, — а именно без него, так как очень уж привыкли.

Решил позвонить в справочную, где находится консультация для таких случаев, когда все хотят, но без желания уже ничего не могут? Ответ пришел тут же:

— Как Одиссей узнал свою ненаглядную Пенелопу, так и вы будьте добры трахать всё, что попадется.

Пока не получилось ни в одной роли. Надо вспомнить кого-нибудь почище. Тартарен из Тараскона? Неизвестно, трахался ли он вообще Герои Оноре де Бальзака — умели так, что даже сокращать приходилось не только некоторые места в тексте, но сам текст выдавал такую рябь на воде местного киселя, что только Маркиз Дэ и мог, наконец, додуматься, что даже так, а вот всё равно:

— Может быть.

На перевале возникла дискуссия на тему:

— Идет ли в зачет только невероятное, или и очевидное тоже не дремлет?

В принципе надо считать, что Гомер не был в А-Де, но только, как очевидное — по теории вероятности, разумеется:

— Заходил, — и не только для того, чтобы поздравить с днем рождения после смерти Ахиллеса.

Ибо.

Корабль Одиссея плывет не только по морям, но и по временам. Почему и Трой было несколько, как и понял это Генрих Шлиман, чтобы найти все деньги, — а не только:

— Какого-7нибудь одного прошлого.

— Скажите, пожалуйста, дорогой, сэр, мы сейчас еще поднимаемся, или еще опускаемся?

— В низ, вы имеете в виду? — взял маленький тайм аут, но не на размышление, а так только, чтобы узнать:

— Мы с вами где-то встречались?

— Не думаю, — ответила чуть раньше того времени, чем я успел ее спросить.

И тут же кто-то потянул меня за лапу, прося разрешения на незачетный трахтенберг.

— Прости, — ответил не подумавши, — я вас ее кукарекаю.

— Если ты действительно петух — значит способен понять неоднозначность любой ситуации.

— Не узнаю даже через призму времени.

— Измерь расстояние до объекта.

— Зена — Королева Воинов?

— Близко, но в какой области?

— Я не сказал?

— Думать некогда, давай сейчас начнем, а как кончим.

— Отвечу, спасибо за доверие.

Начал весело — закончить процесс обновления не могу!

— Помоги Образом, — крякнул.

— Если помогу, потом уже Своих не узнаешь.

— А1! Понял, понял, понял — Баба Яга.

— Увы — незачет.

Не обратил внимания и продолжил с такой скоростью, что запищала:

— Прости, я пошутила.

Сделал вид, что не обратил внимания.

Опять просит:

— Смотри, резьбу сорвешь!

Кручу по Владимиру Высоцкому — быстрее, и жму уже туда, где ближе шея.

Она:

— Мы на минет не договаривались.

— Мы и за его отсутствие не голосовали, — специально ответил так, чтобы сбить ее со счета ритма, ибо не зря, скорее всего, скрывает своё имя, — так как предполагаю:

— Где-то близко к Золушке, но прошлое аморалитэ — наоборот — возвышает ее в своих кознях против меня направленных.

Вижу — как Алан Тьюринг, — что:

— Машина работает и работает, — а остановиться:

— Так и не удаётся!

— Что-то будет, — молвил русским языком.

— Пока паленым, кажется, не пахнет, — молвила.

Поэтому, если ты недостаточно устал — продолжай.

— В том же ритме?

— Пока да, но через пару минут начинай потихоньку наращивать темп.

— Вальса?

— Серенаду Смита, если можно, из оперы Пертская Красавица.

— Потом, — как сказал Пушкин, — дай мне что-нибудь из Моцарта.

Мне — в отличие от Алана Тьюрига — надо отгадать с помощью одной из вас:

— Код Жизни.

— Вот и придумай, как остановить меня чуть раньше, чем упадешь без сил.

— За борт?

— Если он есть, то несомненно.

И тут же понял, что я — нет, не за бортом, а на борту того корабля, который хотят захватить немцы и тут вездесущие. Но как перейти к сражению с ними, если выйти из секса:

— С Ней — не удается.

Решил узнать:

— Ты вездесущая? Ибо уже довольно давно хочу уйти, но не могу.

— Прошу тебя, на нас вышли немцы, которых мы ищем.

— Раньше нас? — спросила не разгибаясь.

— Прочитай Декамерон и узнай, как надо расставаться с монашками, когда они привязаны к вам более, чем крепко.

— Надо позвать настоятельницу.

— Боюсь, от нее уже не уйти. Кстати, кто сегодня дежурит на Зиккурате?

— Я не местная — честно — не знаю.

— Надеюсь, ты не богиня?

— По крайней мере, не из царства мертвых.

Вздохнул облегченно.

— По крайней мере, ты знаешь разницу.

— По сравнению с обычными людьми? Да.

Ужаснулся:

— Она не человек, конечно.

Но и не Ангел — как минимум, скорее всего.

Скорее всего, сожрет, если больше не смогу. Вот зараза — не ожидал!

— Ты больше любишь трахаться, или есть людей? — спросил.

— Здесь уже нет людей.

— Только суслики?

— Не знаю даже, что тебе ответить, то ли, да, то ли наоборот.

— Вполне можно ничего не замечать?

Несколько дней ходил за ней настолько привязанный, что заскучал.

— Пойдем сюда, поедем туда, — нельзя же так принуждать?

— Почему? — неожиданно спросила.

И тут же добавила:

— Скорее всего, в тебе еще есть что-то более-менее человеческое.

— Дальше больше будет истребляться?

— Думаю, дальше тебя не пустят просто.

— Просто так?

— Ты не можешь приблизиться еще больше.

— Больше того, что есть сейчас?

— Было вчера.

— Ась?

И оставила меня во вчерашнем дне без права пересечения этой границы для трахтенберга, — неужели:

— С кем-либо?

— Не думаю, что это инъекция правды, ибо тяжеловато будет.

Пощупал, как Владимир Высоцкий мускулы и даже снял для верности пиджак, — стоит ли:

— Идти на Вы?

Буду собирать грибы-ягоды в лесу, жить хорошо. Но вот то, что, скорее всего, как всегда:

— Так заныло, что приуныло.

Ее уже и след простыл, а стало жалко.

Решил разобраться, чего, — собственно? Научить трахаться, в принципе, можно любого, — если иметь в виду даже, что это она меня учила, а я только поддавался.

Нарочно — чтобы не спешить быстро думать — сделал из коры дуба и некоторых его веток такую Бабу Ягу — любоваться не:

— Не надо есть.

С какой стороны ее трахать — решил подумать только завтра утром, ибо на ночь:

— Можно не остановиться?

Проверил, взял ли с собой Чашу Грааля — Воображаемый разговор с Александром 1, — оказалось:

— Тута.

Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана, — как подтверждающий результаты первого опыта, — пока:

— Искать специально не стал, чтобы даже саму работу моего ума-разума, — не успели перевести на такой древнееврейский:

— Сам потом диву дамся, что нич-чего не могу понять.

Парадокс:

— Правда сложней, чем простая искренность.

Именно:

— Ждать у моря погоды, — хотя это и возбраняется.

На всякий случай проверил, могу ли идти дальше? Оказалось — как и думал — не могу.

Следовательно, даже спуск в А-Де для меня заперли.

Разозлился и ляпнул во всё горло:

— Хрен с вами, я остаюсь не только просто так, но и назло всем вернусь наверх!

Тишина, но с косами пока не появилось никого. Думал для возврата нет возможности — оказалось, никто не додумался, что найдется хоть один хомо сапиенс, который соблазнится жизнью на уже безвидной Земле. Но очевидно и обратное:

— Эта нимфеточно -образная гусыня не просто так ради только своей блажи не пропустила меня дальше. Хочет — скорее всего — вернуть с Земли что-то, кого мы забыли.

За кого я отдам Это?

— За любую из моих подруг, разумеется.

Вряд ли кто успел это подслушать, а догадаться и так — без моих советов — могли.

Начал подниматься вверх с уверенностью, что все последуют за мной. Но и оглядываться:

— Пруцца ли, — не решился.

Вышел поверхность — ночь. Кабаки, как не работали после одиннадцати — так, скорее всего, до часу ночи можно напиться только на Арбате. С другой стороны:

— Ну, кто пьет под А-Де?

И, честно, даже на радостях — не то, что не хочу, но и против категорически.

Тем не менее, понял, что я на Земле:

— Подбежала моя собака Джеки — немецкий Цвергшнауцер, и напомнил с — нет, скорее всего, — без улыбки, чтобы быть не только просто так:

— Кто куда, а я, как всегда, один в сберкассу, — но:

— Обязательно надо предупредить:

— Вы, сэр, тоже со мной.

Вспомнил это именно земное притяжение противоречием:

— Не кто куда, а я в сберкассу, а именно идем туда всегда вместе!

Именно этот закон есть первый закон Шопенгауэра — все остальные идут только после.

Нельзя идти вместе с другом, чтобы он пёрся, как только для мебели сзади. Или шнырял сбоку где-то впереди.

Пока был виден только Джеки.

Моя черная, кудрявая блондинка. Ибо черное и белое всегда рядом автоматически.

Попросил его:

— Пока больше не теряйся.

Прошли вместе по Арбату — никого.

— Чисто? — переспросил он.

— Может быть, все спрятались? — спросил.

— Куда, сэр? — прориторичил он.

— Здесь другая видимость, — предположил.

— Они нас видят — мы их — нет?

— Не уверен, что они нас видят.

Зашли в ресторан Арбат, где пели песню про такую диковинною Жемчужину у Моря, что дай бог каждому иметь ее, но не здесь и даже не в Одессе или Ялте, — а:

— На строительстве — покраске Лебединского горно-обогатительного комбината.

— Только чистым суриком? — спросил он, но так как была намного ближе к тому, чтобы быть с именем, то и попросила:

— Зови меня просто Джеки.

— Без поющего ветра?

— Не будем смущать музыкантов Арбата их сомнительного качества искусством.

— Плохо поют?

— Не смогли даже исполнить Мурку по-морскому.

— Хочешь, я тебе спою, Ах Жемчужину?

— У моря?

— Не без этого, хотя купаться в этой мутной жиже не вижу даже незначительного смысла. Тем более, я без купальника.

Решил особо не беспокоиться, если здесь есть живые люди — сами попросят назначить встречу.

Расположился с двумя телками на берегу, а вокруг никого. Только в отдалении, но пешком дойти можно за полчаса, даже намного раньше, если бежать бегом, или идти небыстро, чтобы думать, не только о том, как это было, но главным образом:

— Будет прямо сейчас.

Они прошлись по мне, как куклы, но, разумеется, не Барби. Главное, что не заметили. Более того:

— Всегда считали — это их дом на два этажа с мансардой вместо третьего.

И — как всегда — мечта детства:

— Это мой дом, так как в нем, — нет, не жила, а всегда и даже до сих пор, — имеет свой бельэтаж Агата Кристи.

Вот, что значит:

— Самому не исправить себя? — как было нацарапано в последний момент на Розетском Камне.

Это значит, что исправление произойдет сразу же, как только вы:

— Повторите Это про себя.

Эта черта у вас есть, и она неисправима — ни-ког-да. Имеется в виду, своими силами.

Не надо говорить, что будете и дальше так же поступать, — как советовал Владимир Высоцкий, не надо петь даже ласково, что:

— Я Так больше делать Никогда не буду!

Просто признайте до степени подъема волос в их перпендикулярном направлении:

— Я вчера-позавчера сказал кассирше в П-ке, что не знаю точно, какие это яблоки: просто сезонные или просто соспели по сезону, как уже заранее:

— Сортовые.

Ибо, ибо, ибо:

— Я так делать больше не буду, — пойдет для истории Блудного Сына, которую Пушкин в роли Станционного Смотрителя, а также и его гостя гусара Минского. Исполнил.

Ибо правильно, да:

— И дальше буду также поступать, — как и постулировал В. Высоцкий, — так как признаю, господи, свою слабость, но и понимаю заодно:

— Она дана мне Богом еще тогда, когда и я — дорогие мои — был не только на Земле, но и на:

— Небе, — где и получил в награду на будущую дорогу этот мешок с радости в виде вот этого заведомого:

— Неумения отличить сортовые яблоки от обычных, почти дикорастущих для простого народа в этих П-ах.

Ибо Мешок Блудного Сына до отказа набит именно НЕДОСТАТКАМИ. Победить, которые — априори — сам человек Не может. Но может признать:

— Их у себя существование.

Так как сам выбирал на Небе:

— Что из Них взять себе получше.

Как-то:

— Яблоки Сезонные с Рояль-эм.

Или, например, закупил намедни Трехуровневых, — как:

— Просили, — а сетуют:

— Слишком мало достаточно натуральные.

— Простите, мем-ы, я считаю искусственные материалы лучше допотопного хлопка шестого с половиной сорта.

Они:

— В плач, — ни дерьмом, ни с дерьмом трахаться больше никогда не будем.

Как графиня Пушкина после ссоры со своим мужем — управляющим:

— Лег спать прямо в ресторане Седьмое Небо — на Останкинской Телебашне, под одним из столов её ресторана, ибо купил билет за семь рублей, — а:

— Доесть всё вовремя — так и не смог, хотя и успевал так-то, но помешал секс с поварихой, красоты такой непомерной, что, наверное, была самой заведующей, пред сном заплетающей ленты в такие косы:

— Запутаться можно, как между Пенелопой и её Служанкой, — тоже с большой буквы, так как они уже неоднократно менялись местами:

— Постоянно.

Передали сообщение, что надо создать Пятницу, и решил, что я уже его выполнил, но не по путеводителю Даниэля Дефо и не с помощью даже Владимира Высоцкого, нам тоже уже не так близкого, когда в роли этого Пятницы катался на Вачу за золотишком, чтобы:

— Пригласить женщину в купе, — я:

— Постеснялся.

Ибо вошла, легла.

Лежит на соседней — как я — полке, а толку никакого. Не могу пошевелиться. Как и Высоцкий решил:

— Я не мертвый.

Она — похоже — ей была. Так-то понять можно, что среди нас не так мало мертвых, как кажется, ибо ходят, ездят по юг-ам, как Аркадий Райкин, — а:

— Лошади до такой степени всё также не строевые, что только и можно, что сдать в макулатуру.

Сюда, следовательно, взяли с приемного пункта.

Как специально и даже назло:

— Только хочу сказать что-нибудь занимательно-сексуальное — в дверь рвутся, как занимали очередь:

— Еще раньше, чем я.

Препятствия такие безусловно большие, что решил:

— Значит так надо, — точнее, наоборот:

— Мне ничего, как обычно не надо.

Как и завещал Михаил Булгаков:

— Сами припрутся, чтобы взять последнее, а у вас — к счастию — уже, как и почти всегда — ничего не будет с собой.

Эта телка ехала явно не по моему делу. Но упрямство — признак тупости — притащило ее сначала в тамбур, потом на крышу вагона — чему она так долго не могла поверить, что отказалась и сопротивляться, — со словами:

— Вы не сможете достать меня оттуда сюда.

Но и не удивилась.

Не знаю, откажусь ли, если еще раз придет.

Решил, что:

— Решил найти ту, которую еще не знаю.

Чтобы вопрос:

— Мы с вами где-то встречались, — завершился — нет, не хэппи-эндом, а вот именно просто так:

— Думаю еще встретимся.

И спасибо, что не заставили меня делать то, что надо, но не очень хочется.

Уверен, что и Робинзон Крузо придумал эту историю о своем затонувшем корабле только для того, чтобы побыть одному. Ибо перестал понимать, что делать дальше в жизни. Здесь говорят, что жизни нет, но я — уверен — замечал. Хотя потихоньку начинаю забывать.

Данте терял ли хоть когда Вергилия?

Скорее всего, только тогда, когда сам им становился. Утром решил сделать просто:

— Заказал остров — точь-в-точь, как у Робинзона Крузо, — и, когда проснулся уже:

— Было.

Останусь здесь, и даже ниже уровня воды спускаться не буду. Хорошо, что ножа нет, так как на провокацию, что за ним надо нырять в воду:

— Для меня не существует.

Мужика даже не очень здоровенного — тоже — не стоит ставить на вопрос:

— Иметь или не иметь, — ибо я и так себя ношу с собой, — именно вот на такой случай.

Ужаснулся, когда увидел Маркизу, ибо и после непробудного сна не хочу видеть эту почти с детства закоренелую проститутку. Ибо какую надо иметь энергию перевернутого снизу вверх сознания, чтобы каждые день шляться по гостинице, и стучаться в двери:

— Очень нравиться?

Я ей сказал:

— Ты похожа на Маркизу де Помпадур в старости.

Которая наступает у проституток почти только на пенсии. Ибо никогда в жизни ничего другого она не только не умела, но и вот что поразительно:

— Не желала!

Как и не в Ши-Ра живет до сих пор.

Чтобы не забыть, что хочу чего-то понять, посмотрел на выбор на три дома:

— Шекспира, где у очень уж томно скрипела кровать, Сэлинджера, где он не очень любил свою, — скорее всего, — не любовницу, а робота, заряженного только на жизнь видимую, — потому и:

— Хорошую.

Они уличали в себе жизнь потому вечную, что она была невидима.

— Третий? — она почему-то запомнила нить моих происшествий.

Тот, кто назвал адом:

— Острова в Океане.

— Эрнест Хемингуэй.

— Ты знала?

— Нет, прочитала надпись на твоей стене.

Даже не обернулся, так как здесь все стены были исписаны — как верил и Венедикт Ерофеев — именами его честных героев.

Следовательно, музыка Моцарта — это именно неофициальная ее трактовка, — при дворе:

— Априори неиспользуемая.

— Что это значит? — спросила она, и сыграла, как тогда какую-то А-пас-сио-нат-ку.

Бад Вэй:

— Понимаю, уже уходишь, — опередил ее, не имея наваждения опять остаться одному.

— Понимаешь, — ответила, — я при всем желании не только не могу, но и не умею даже трахаться за бесплатно.

— Что делать?

— Пойди, поймай какого-нибудь медведя, сделай из него шкуру, не убивая заранее, принеси мне — я возьму.

— Это уже само по себе такой трахтенберг, что после не захочется.

— Может быть, в долг?

— Потом уже не сможешь отработать, ибо я постепенно наращиваю желания клиента, что и отвязаться от моего равнодушия никто уже не может.

— Я смог.

— Ты, да, ибо и не знал, что вас ждет, сэр.

— Неужели так хорошо?

— Как на Луне покататься.

— Я тебе не верю.

— Пока тебя изумляет размах проституции в Ши-Ра всё больше и чаще — ты:

— Да, всё равно не поверю.

Высоцкий и то не поверил, когда встретил у милиции одну такую красивую-белую, что даже на привокзальный буфет долларов не пожалел.

— Скорее всего, это были только Чеки, — один к двум — не больше.

— Да, я тоже жалею, что продал американскую автомагнитолу только за то, что у нее не было серебряного ободка на аудиоколонках.

— На коробке было написано по-американски, что она стоит 160 долларов?

— Ты ее видела?

— Мне ее подарили за два часа работы, а потом нагло украли взад.

— Тебе легче, так как всегда есть, что продать.

— А именно?

— Своё тело.

— Я его никогда не продаю за дешево.

— Двести рублей?

— Это обычное дело, за которое всегда трахают мою сестру.

— Она кукла?

— Ты угадал?

— Хотел попробовать в уме.

— Не получилось?

— Получилось так же, как с куклой.

— Я тоже.

— Кукла.

— Да.

Вздохнул с облегчением:

— Спасибо, хотя признаюсь, сам не додумался.

Добавил:

— Ты даже здесь, в А-Де не стареешь?

— Здесь никто уже не стареет, но я — в отличие от многих и многих — имею еще и желание.

— Неужели до сих пор любишь трахаться?!

— За деньги, да.

Хотел спросить, какой смысл здесь в деньгах, но пока решил воздержаться.

Действительно, за деньги могу трахнуть, если не кого-угодно, то многих и многих — даже некоторых иногда, — но не хочу, — почему:

— А?

Вот даже Маркизу — утром вспомнил — было или не было — но честно не могу признаться.

Куда делся весь народ? Не могу поверить, что так и было всегда. Вижу всё и всех, как только:

— Остаток от Былого, — а Дум по его поводу нет никаких.

Ибо, ну, на Том — уже здесь:

— Этом свете, наверно, все Ста тут, — ась?

Она не ушла и утром — если это считать за утро, когда также, как ночью света нет никакого, но кое-что видно. Многое ли? Пока не проверял.

***

— Вы много знаете? Хорошо, скажите, как это будет работать.

— На схеме?

— Говорите с места.

И.

— Никогда не слышал такой глупости.

— Я могу доказать, что я прав, а вы нет.

— Давай-те.

Рассказал, что его машинная автоматика работать не будет.

— Почему? — так и не понял он.

— Очень просто. Она не включена.

Вы прошли мимо выключателя, но не запустили его.

— Хорошо, — согласился он.

Я ответил, что так не думаю.

Глава 8

Как яд впрыснули мне в душу, что я:

— Вынужден был уйти.

***

И вот докатился до таких степеней известных, что точно:

— На А-Де, думаете, похоже?

— Вы?

— Пока не скажу.

— Но в футбол не играете?

— Глядя на вас играют все.

У меня не получилось. И даже не от некоторого присутствия ужаса что-то уж очень близко к тому месту, которое называется:

— Где-то рядом.

Было что-то хорошее, но никак не мог понять:

— Что?

Пока обводил одну — другие вообще исчезали из поля зрения настолько, что еще ни разу не видел никого вдалеке. Как:

— Все всегда дома.

Подбегали по одной, чтобы отобрать мяч, и также бесследно, но постепенно, как с остатком хвоста кометы, исчезали, — где-то? — даже не было такого вопроса.

Удивило, что не было таких пацанок, которые бывают обычно, низкорослых, малосимпатичных — хотя и не без этого — а все, как на подбор Мамочки Плейбоя такого уровня, что заподозрил:

— Я не в кино, а играю с теми, кто в кино.

Так бывает? Та-кень-кий сюрреализм. Ибо, если правда, то вполне могу по одной выбирать себе для ужина, завтра и обеда. Про полдник, как в пионерлагере — не упоминалось.

Уже начал различать тех, кто не пойдет со мной даже до перечисления всех благ, которые им за это отвалятся, а другие согласны были априори погулять именно:

— Со мной.

Как только вспомнил, что она танцевала со мной, точнее, передо мной голая, так болит сердце:

— Больше не смог найти ее на том свете, который остался — как я думаю — позади.

И ужаснулся догадкой:

— Неужели Тот Свет остался там, где уже нет света?!

К счастью, удалось вернуться на пляж Приличных Радостей, — но:

— Удивительно, не узнал гуляющих на нем.

Это точно были другие девушки, а не те, кто остался ждать меня, — откуда?

— Пока не помню.

Да и стоит ли вспоминать то, чего еще не было?

Можно или узнать, как это было? И оказался там, где мечтал, но всегда было некогда.

— Вы тоже прилетели сюда только намедни?

Однозначно не ответила, но согласилась подождать до вечера.

— Не могу.

— Хочешь, чтобы я при всех встала раком?

— Ну-у.

— А именно?

— Где ты был последние семь лет?

— Думаю.

— Говори.

— Я пришел к тебе с приветом.

— От самого себя? Скажи да, и можешь трахнуть один раз за бесплатно.

— Бесперспективный секс меня не устраивает.

— Покажу тебе Чебуречную.

— Ее здесь давно нет.

— Потому и говорю, что покажу, ибо понимаю тавтология тебя не устраивает априори.

Так балаган без ничего особенного, но и не привык вообще встречать людей достойных меня, — как:

— Самого мало-мало известно к чему пригодного.

Все — честное слово — как из другого мира. Или нет, но тогда — значит — они и вообще не-люди, а так только надевают на себя скафандры, как мы купальные костюмы, в предвкушении водопоя, как водоёма, где можно не только просто так купаться, но и нырнуть, как в баклуше, хотя есть вариант, что при этом можно и не вынырнуть.

Не смог пригласить ее в пивную не только сразу, но и вечером. Ибо шепнула даже не только не неподвижными губами, но вообще — даже без подмигиваний:

— Я приду к тебе сама.

А.

— Куда? — даже поверил, несмотря на то, что только теперь понял:

— Она указала мне путь наверх.

Решил, что это этаж где-то четвертый Зоны В. Пришла довольно поздно и даже еще не раздетая. Так бывает?

Ибо, если хотела — должна знать — сам не могу через не могу. Прошлась, как Рядовой Рай-Ан:

— По всем фронтам.

Имеется в виду прошлась ночью по всему зданию, но — к сожалению — не догадалась зайти внутрь, а так и бродила всю ночь по его стенам снаружи. Хорошо, не смотрел в окно, несмотря на что, да, тянуло.

Ибо:

— Может и могу, но Так всё-таки не хочется.

Что она может залезть через окно в комнату — не догадался. Почему? Скорее всего, она не видела окон, ибо очевидное прозрачно только на расстоянии. Нужно было все этажи расположить по вертикали, а потом сложить без остатка. Если я выпаду в осадок — значит:

— Здесь и ночевал — это точно.

Тоже уже не палата — не догадалась.

Расстался с ней — утром не вспомнил не только имени, но и называла ли она его даже спросонья.

Хорошо, что еще помнил:

— Так же было и на Земле, — телефонов пачка, а ни с кем встречаться больше не хочется.

И ясно, что нет смысла повторять Землю. Хочется встретить кого-нибудь конкретного, но и с ним — скорее всего — мало что образумится. С двоими? Ну есть две такие, с кем не стеснялся, но уже тогда:

— Приходилось просить помощи товарища.

И самое главное:

— Никогда не могу повторить первого раза.

— Почему, сэр?

— Второго не бывает.

Так-то всё закономерно, что человек блокирован не только со всех сторон и по всем параметрам, но и вообще:

— Ходит как в пустоте.

Обнялся под кустом с На-Ви, которая не ушла, несмотря на то, что и не было с намедни ее здесь даже призрака. Ибо начал замечать — почти, как в Библии:

— Подумаю и, — уже приближается.

Не то, что кое-как ползет, а натюрлих:

— В подмышке что-то держит.

— На всякий случай только спрошу:

— Не меня?

— Нет, — ответила так, что даже пожаловался самому себе:

— Я думал — ты не она.

— Да, я уже немного другая.

— Немного?

— Как сказать тебе — милый друг — пока не могу даже помыслить.

Засыпал с мыслью, что все здесь леди — что хорошо, — но:

— Уверен, утром они будут уже великаншами, так как сейчас уже вижу, — практически:

— Неподъемны.

Сбылось самое худшее:

— Гигантом, взявшим меня с собой, встала на моем пороге не совсем отвесной скалы:

— Ава, — уже со словами из обычной для нее записной книжки:

— Ты звал меня и рад, что видишь.

— Дорогая, я не вижу себя равновеликим тебе.

— Здесь не так важно соприкосновение телами.

— Как делами?

Удивилась. Спросил, чему?

— Ты никогда не должен задавать вопросов, ибо любой вопрос для меня.

Ответил сам:

— Садо-мазо, — уже понял.

— Раньше?

— Раньше я это недоумение принимал за игру в противоположности.

Вовремя вспомнил Пушкина:

— Я горько жалуюсь,

И горько слезы лью,

Но слез печальных не смываю.

Ибо:

— На что, собственно, я жалуюсь?

— Что, думаешь, повторить прошлое можно, но не получается.

Ибо не удается полностью решить парадокс:

— Повтор — это не то, что было уже, если прошлое повторяется, а тогда-могда оно не только в первый раз, но и неповторимо.

— Нужно только доказать, мой милый, что и первый был повтор почти этого же события.

— Дело в том, мэм, что уже знаю, да, так бывает, но каждый раз повторить эту умеренную сладость не получается.

— Для этого ты должен сначала забыть, что всё уже было, а потом опять вспомнить.

— Я слишком увлекаюсь, мэм, забываю, что мы только играем, незаметно начинаю думать, что:

— Дело пошло?

— Пока ничего такого не чувствую.

— Попробуй решить Пятый Постулат.

— Во время этого?

— Разумеется, если просто задушевно не кукарекает продвижением вперед.

— Назад?

— Практически, уже не различаю.

— Хорошо, возьми меня просто так.

— Без денег?

— Здесь так и так натуральный обмен.

— Надеюсь не мыслями.

— В принципе, да.

— Хочешь, чтобы я, как Булат Окуджава пробивался, как в туман от пролога к эпилогу?

— Нет, ибо не только ты, никто этого не сможет сделать, так только просто говорится для простоты дара речи.

— Спасибо, милая, теперь вспомнил, что надо начинать сзади.

— Давай. — И повернулась таким боком, что рядом уместилось еще чьё-то тело, но — разумеется — поменьше.

Холодный пот пришел, кажется, не сверху, а подступил сбоку — низ — значит, оставив про следующий запас.

Страшновато, как сказал Пушкин, но всё равно даже и этим действием управлять можно.

Позабавился:

— Простите, дорогая Ромео-Джульетта, но так как я бессмертный — забесплатно не могу.

— Подумай хорошенько, как это сделать и отцепись от меня сначала, что ты лижешь меня, как бык корову.

— Спасибо, что ничем таким не оскорбила.

Так и вышло — открыл, наконец, глаза, чтобы встретить — нет, пока еще не смерть лицом к лицу, как сие положено бойцу, — а просто с ней, как ее задом.

Так и знал!

Оказалась гусеница танка, на котором — естественно — уже не будет моего вечного то ли преемника, то ли еще большего врага — уже напуганного Хи последующими бедствиями:

— Гудериана, милый сэр, ищете?

— Пусть снится Хи, ибо, мэм — если вы еще не совсем здесь настолько озверели, чтобы, как следует состариться, — ходите, пожалуйста, к нему не так редко.

— Только в те дни, когда им будешь ты?

— Простите, но напрямую, я этим почти — не того-сего — никогда не был.

— Под прикрытием?

— Ну, работал чуть-чуть.

— Хорошо, будем считать, что это не так много, как может показаться некоторым контрразведчикам.

— Вы хотите сказать, что это именно вы придумали лозунг тех, кто лезет сейчас вперед вполне ненасытно:

— Физическая культура — это далеко не просто так — только кот наплакал, — а и есть искомая давно многими и даже некоторыми:

— Физическая Культ-Ура?!

— Почти, разумеется.

Начал отгрузку трахтенберга, так как понял сам ничего не могу так-ова, что где- то достал Эрнест Хемингуэй по блату. Надо иметь кого-то потолще, чтобы носил эту тяжелую корзину информации. Ава, конечно, тут — как тут — прется без обычной для обычных людей очереди.

Попросил:

— Пока не пускать.

В глаза, правда, посмотреть побоялся. Стыдно, конечно, когда почти, но всё равно в прошлом еще человек очень хочет, а ему не давать нарочно. Ибо раньше даже под трибуну — не только я — люди спускались, чтобы только узнать:

— Как оно там — всё еще ждет нашего пришествия? — знак вопроса только для мебели, так как и до этого, еще перед началом матча искали и находили:

— Прекрасно, прекрасно — всё даже лучше, чем можно было ожидать заранее.

Сразу даже не могу точно определиться, на что больше похоже, — а Орион, на Альфу Центавру или на Сириус.

Многие до того забегались, что даже задумались, для чего эта красота нужна.

Я приказал:

— Запишите пока.

— Инвентарем? — одна из них.

— Да, но учитывайте в интегралах.

— Я забыла.

— Ты?

— Я?

— И ты тоже приходи.

— Сразу с гонораром?

— За гонораром.

— Почему?

— Потому что всё будет по-прежнему — вы мне многое, а я вам отдам всё.

— У тебя ничего нет — я буду за тебя их обслуживать.

Хотел начать думать, кто оборзел до такой степени, что пошел в гермафродиты натюрлих?

Оказалось:

— Не все, — к счастию.

Конкретика генетики ужаснула многих своей конкретностью — даже цветов распределения не просто так хаотично, наудачу, — а одни против троих — это далеко не преувеличение, а норма.

Попросил тоже по закону:

— Встаньте согласно своим желаниям.

Не растерялись, ибо правило уже несли в себе, как исключение желания.

Автоматически с меньшим встали вперед, а остальные потеснились.

Ушел в шатер — они продолжали стоять, даже не пытаясь совещаться. Неожиданно и сам заснул. Когда проснулся — они уже были, как изваяния:

— Согласны не только на всё, но уже и конкретно:

— На многое? — испугался этого вопроса, означающего, что не все встали в строй — осталась одна заблудившая.

— Ты кто, овца? — осведомился ласково.

— Не помню, милый, всё забыла — один ветер в — вот даже не знаю, как это называется, — постучала себе по самому верху, — ибо и я вдруг понял, что не знаю — не уверен уже точно, что именно там находится голова, а не болтается между ног, как беспорядочная даже при ходьбе.

Однако, какая-то координация была нарушена. Что это — пока определить не удаётся. Человека сложили согласно всем частям, но не явно не по тому ранжиру.

От безысходности пошел в лес, забыв — очевидно, или — скорее всего — что уже тут идут между кустов орешника, готовых, практически на всё, что нужно человеку в это время почти постоянных трудностей.

Трахался долго — почти месяц — не знаю даже по какому измерению, но Земля — во время этого:

— Упоминалась настолько редко, что даже ни разу не слышал, но что-то такое — понимал — всё равно происходит.

Они тоже не настаивали — считали — видимо:

— И так хорошо, чтобы искать получше.

Но всё же набрел на мёртвый парк КЭЗ — всегда одна там сидела на скамейке и то бочком, — что решил:

— Вряд ли всё происходит здесь — часть файлов — точно — всё еще идет с Земли.

Вышел на Заветный Перекресток с, наконец, накопленными тремя рублями, и предложил ей, давно, как и всегда, здесь дожидающейся:

— Пойдем?

— С тебя еще два рубля.

— За что?

— И не возражай — знаю, что замучишь — неделю не смогу ходить на этот перекресток, а его могут занять конкурентки.

— Он на тебя записан пожизненно.

— Не скажи, эта твоя красавица даже хотела его купить.

— У тебя.

— Да, я его личная владелица еще с почти от нашей эры до конца войны.

— Тебе лет ненамного больше, чем мне.

— Это по последним сверкам, а так-то я еще раньше была здесь.

Спросил:

— Когда еще автобусы не ходили?

— Не буду тебя расстраивать, ибо.

— Да, понимаю, будут деньги — заходи.

— Пойми меня правильно — без денег даже не учись хоть кого-нибудь здесь трахнуть.

Не стал спрашивать, — почему? Ибо ясно, что так даже лучше.

— Ты понял, что деньги у тебя теперь будут?

— Понял, — сказал, но то, что еще не совсем до конца, — не стал распространяться.

На прощанье даже хотел поцеловать ее — не далась, — сказала:

— Не надо преувеличивать значение этого дела, — теперь понял:

— Печального прощания навсегда.

Теперь решил, хорошо, что здесь встретились.

Хотел зайти еще к одной, но остановился подумать:

— На следующий день, или просто так?

Удивился тому, что не удалось пока понять:

— Есть здесь дни недели, или вопрос на эту тему всем покажется неуместным?

Спросить? Постеснялся, тем более, что и не было больше никого на всей улице, как намедни напророчил Михаил Булгаков:

— Значит, идет ко мне в лапы далеко незаурядная красавица.

Та, к которой плелся до вечера, ибо иначе туда хода и не было, так как был там с одним, товар тоже ищущим именно ближе к ночи, но тогда она попросила зайти в другой раз. Был еще раз, но и тогда только смеялась. Над чем — спрашивается — непонятно. Кроме одного: