Бесплатный фрагмент - Город сгорающих детей

Глава первая. Прыжок

— Уже пахнуть начинает, пап.

— Настёнка, укройся. Укройся, дочка… закутай ножки.

Сергей встал, подошел к дочери, сидящей на краю кровати в белом халате, поправил капюшон на её голове, сел на корточки напротив и через силу поднял глаза на её изменившееся лицо. Она смотрела спокойным взглядом, немножко улыбаясь, почти виновато, словно извиняясь за то, что так его расстраивает. В груди отца сдавило от сознания, что время уходит, безвозвратно уходит, а он по-прежнему не может решиться. Судорожно вздохнув, он не сдержался, и на его глазах выступили слезы, через которые было почти неразличимо обтянутое лопающейся корой лицо перед ним.

Стараясь скрыть своё состояние, он взял в ладони потрескавшиеся щеки дочери и посмотрел в мокрую сажу совершенно черных белков. Перламутровые капли в уголках глаз начали протекать одна за другой тонкими нитями, сплетаясь на подбородке в длинный узелок, который таял, словно карамельная палочка, опущенная в горячую воду. Дочь коснулась своей тёмной ладошкой его руки:

— Папочка… ну, потерпи. Я тебя очень люблю… очень-очень… ты же знаешь…

Отец не сказал ни слова, бесцельно поправляя на ссохшемся девичьем тельце снежно-белый халатик, разглаживая пальцами морщины на её руках и смотря в открытый зев её капюшона, откуда ему навстречу плыли успокаивающие слова. Слова, на которые он отвечал рассеянно, словно лишь для того, чтобы выиграть какое-то несуществующее время. Да и не было его уже. Времени. Совсем не было.

— Укройся, ты дрожишь… не бойся… я решусь. Про Петьку тоже помни.

Он посмотрел в угол комнаты, где маленьким комочком на огромном диване, белея пятками и завертев на себя одеяло и простыню, спал её маленький брат.

— Папа… мне надо это сделать… прямо сейчас. Время, пап.

Он ответил поспешно, уже ожидая от неё эту фразу:

— Подожди, дочка… не могу. Дай мне ещё пару минут. Укройся… я сделаю чай, твой любимый, с имбирём.

С усилием придав голосу шутливое выражение он добавил:

— Даже шоколад еще есть. Петька не нашел, я его в шкафу спрятал.

Она засмеялась маленьким тихим колокольчиком, эхом отражающимся от стеклянных предметов, её привычным смехом, по которому её можно было сразу узнать, закрыв глаза — изменения не затронули голос, забрав всё остальное.

Отец тяжело поднялся, покачнувшись от вдруг нахлынувшего головокружения. Подошел к большому и низкому стеклянному столику в середине комнаты, на котором уже стояли три чашечки и всё необходимое к чаю, включил подсветку стола, затем слегка прибавил громкость у встроенного в стену телевизора, который он смотрел почти без звука, и начал сервировать поднос. Он стоял спиной к дочери, чтобы заслонить её от матовой подсветки, зная, что свет причиняет её глазам боль. Девочка тоже встала, папиным движением качнувшись от потерянного равновесия, запахнула плотнее свой белоснежный халатик и пошла к широкой лоджии, постоянно открытой и освещенной снаружи бордовыми лучами восходящего солнца. Она была легка и неслышна, мягко передвигаясь по ковровому покрытию почти летящими шажками, и отец не заметил, как она оказалась у низких перил раньше, чем он мог хоть что-то предпринять. Он обернулся, когда она прошелестела:

— Папочка… я пошла.

Мгновенно расширившимися бешеными глазами он смотрел на свою дочь, которая стояла к нему спиной на самом краю перил, держась одной рукой за стену, а другой зажимая на груди бьющийся от ветра халатик маленьким черным кулачком. Он смотрел на неё и не мог двинуться с места:

— Доченька… малыш…

Не оглядываясь, она оттолкнулась от стены и белым комком полетела вниз.

Глава вторая. Звезда

В этот городок они приехали несколько дней назад, путешествуя на машине по заранее составленному маршруту, полному многокрасочных и лёгких по достижению мест. Название было замечательное — «Город Игр», и они собирались провести здесь минимум неделю, наслаждаясь летним беспределом на песчаных пляжах и в игровых парках, рекламой которых Петька уже полгода заучено и монотонно сводил с ума:

— Посетите наши оборудованные пляжи и детские аттракционы, равных которым вы не найдете даже на краю Земли! Посетите!!!

На краю Земли никто из них не был, но маленькому Петру это было до лампочки, и он просто повторял данный слоган каждый раз, когда вспоминал о предстоящем лете. Его сестра Анастасия тоже не имела ничего против того, чтобы слегка побеситься на солнышке и в городах-аттракционах, куда её постоянные фантазии убегали за время учебного года неоднократно.

И вот настал день, когда папа зашел в комнату, значительно посмотрел на обоих ребятишек, притихших от спокойно-торжественного выражения его лица, и сказал:

— Завтра мы едем в Город Игр. Вы ничего не имеете против?

Еще пару секунд сохранялась звенящая тишина, а затем взорвавшийся гам и нечленораздельные крики наполнили комнату, дом и большую часть улицы. Оба повисли обезьянками на отцовских руках, вскарабкались к нему на плечи и оттуда самозабвенно орали, не обращая внимания на зажмурившегося отца, пытающегося удержаться на ногах.

Сборы заняли немного времени, детские чемоданчики были уже частично подготовлены, а своих вещей Сергей никогда не брал больше, чем спортивную сумку. Что же касается спальников, чашечек, ложечек и термосов — это было делом привычным, поскольку «в свет» они выезжали уже не в первый раз и процедуру подготовки к дороге дети хорошо знали. Но всё-таки это не мешало появлению во всей квартире общей атмосферы ералаша.

— Я возьму моё радио, моего робота и «Лего», — сказал Петька серьёзно, показывая, что дискуссия бесполезна, и всё перечисленное будет не только взято, но и дополнено другими, еще не названными предметами. С ним никто не спорил, поскольку это было напрасной тратой времени, а упомянутые ценности много места не занимали. Настя в этот момент собирала свою дорожную сумку, в которой уже не хватало места для девичьих штук, без которых ни одна нормальная девочка никуда не поедет: зеркальца, расчёски, какие-то камушки, листочки с надписями, в которых только она могла разобраться, электронная игра с головоломками и уже пикающий от бессилия сотовый телефон.

— Заряди телефон, — прокричал из большой комнаты папа, — иначе он крякнет по дороге.

Через пару часов всё было собрано, уложено, вода отключена, дверь закрыта, машина заведена, и горячий асфальт побежал перед глазами, как ровный коврик серого цвета, ведущий в Страну Которая Ждет.

Дорога была спокойной и веселой, до места доехали практически не останавливаясь, если не считать съездов к придорожным кафе для возможности перекусить и ночлега. И вот уже с правой стороны машины за деревьями засверкало что-то блестящее, рассыпающееся под солнцем серебряными искрами и влетающее в раскрытые окна свежим воздухом.

— МОРЕ!!!! — разом заорали Настя с Петькой, и автомобиль наполнился визгом, криком и прочими звуками, которые должны были показать, что море замечено, никуда не денется, и до лампочки, что об этом думает само море.

Отель нашелся прямо на берегу, сразу после въезда в город. Несмотря на сезон, в нём оказались свободные места, и Сергей, оценив плюсы предложенного варианта, не раздумывая, согласился. Номер был замечательный, с просторной гостиной квадратной формы, на стене которой висел огромный, размером со школьную доску, плоский телевизор, а вместо одной стены сдвигалась в сторону стеклянная дверь, выпуская на лоджию, откуда была видна детская площадка внизу. Море плескалось всего в сотне метров, отделенное от дома красиво подстриженным низеньким кустарником невероятной формы, напоминающим сразу и яйцо и ёлку. Телевизор был немедленно включён, а чемоданчики раскрыты.

Разместившись в двух комнатах, путешественники занялись своими делами, раскладывая вещи по шкафчикам и тумбочкам. Всё проходило предельно быстро, поскольку отказываться от возможности искупаться еще сегодня не хотел никто.

Сергей справился со своими вещами и, в ожидании ребятни, сел на диван перед телевизором, вслушиваясь в испанскую речь журналиста, похожего на Дон Кихота — худого, костлявого, с красным блеском невысыпающихся глаз, который возвышался над головами находящихся в лекционном зале и рассказывал о том, что какая-то группа под чьим-то руководством наблюдает сейчас рождение какой-то звезды какого-то типа в районе какого-то созвездия. Сергей безуспешно попытался уследить за абсолютно непонятным для него описанием астрономического феномена:

— Ученые оказались свидетелями рождения звезды, которая по всем характеристикам уже собирается умирать. Подобного еще не случалось за всю историю астрономии. Импульсивность звезды настолько велика, что её можно наблюдать невооружённым взглядом, — возбуждённо говорил Дон Кихот в микрофон, держа правую руку козырьком над глазами, защищая их от бьющего в окно солнечного света, и Сергей вспомнил, что забыл в машине свои солнцезащитные очки.

Он встал и выключил телевизор.

— Кто-нибудь уже готов или я иду один?! — крикнул он в сторону второй комнаты, из которой доносились звуки полностью освоившихся детей.

Ответом ему был топот двух пар ног и Настя с Петькой с готовностью выросли перед ним, преданно заглядывая в глаза.

Спустившись вниз и мимоходом перепробовав всё на игровой площадке перед гостиницей, дети рванули к ждущему их на выходе отцу, и уже через пару минут, побросав одежду в кучки на разложенные полотенца, все трое бросились в воду. Море было великолепно — уже садящееся солнце окрашивало воду в теплые цвета, а небо было таким синим, что казалось специально раскрашенным и наклеенным.

Заняться здесь было чем, и самую кипучую деятельность развил, разумеется, Петька, бегая по пляжу в поисках строительного материала для своего нового проекта. Сергей искупался с детьми, забрызгав их и покрутив по воде, потом улёгся на полотенце и несколько минут рассеянно смотрел за мельтешением двух неспокойных тел. Увидев неподалёку пляжное кафе, он встал, помахал рукой зевающей в одиночестве хозяйке и купил три замечательно выглядящих мороженых. А ещё узнал, что людей сегодня почти нет, потому что все отдыхающие ушли в город на какой-то открытый концерт, а вот завтра здесь будет полно народа и возможно даже еще теплее, чем сегодня. Он уже возвращался к своему полотенцу, крича Насте и Петьке о купленном лакомстве, когда к нему учтиво обратился очень быстро говорящий по-испански спасатель с пляжа, красавец парень, вежливо пояснивший, что маленький мальчик по имени Петер (это же ваш сын?) собирает по пляжу незанятые шезлонги и строит из них какую-то конструкцию, размеры которой уже приближаются к размерам гостиницы.

— Сеньор, я его спрашиваю, что он делает, а он отвечает — пиратский корабль, а на мои слова, что не надо собирать шезлонги со всего пляжа (вон, посмотрите, он еще два тащит!), отвечает, что они всё равно незанятые, а завтра он снова сюда придет с папой (это с вами, да?), и папа поможет всё расставить по своим местам.

— Сделайте что-нибудь!

Почти с мольбою выкрикнув последние слова, красивый спасатель получил от Сергея заверение, что строительный энтузиазм маленького зодчего будет проконтролирован. После этого парень пропел «Грасиас, сеньор!» и растворился в своей спасательной будке.

Возвращаясь после разговора со спасателем к своему месту, Сергей издалека обратил внимание на примечательную фигуру, появившуюся на пляже. Совершенно белые, всклокоченные волосы сидящего на песке человека метались на ветру, словно паутина, делая его голову похожей на горящий белым огнём шевелящийся шар. Специально сделав дугу и проходя мимо, Сергей увидел старика, который не отрываясь смотрел на купающихся возле берега полную женщину и худенького мальчика, тощие предплечья которого были завернуты в оранжевые надувные нарукавники. Не останавливаясь, Сергей пошел дальше к своему месту и дал команду собираться, поскольку, пробарахтавшись в воде полтора часа, дети начали мёрзнуть от свежего вечернего ветра. Солнца в это время уже почти не было видно, только красная горбушка на горизонте устало зарывалась в оранжевые облака.

Придя домой и смыв морскую соль струями тёплого душа, все легко поужинали, хотя слово «легко» не было уместным, поскольку дети, после купания голодные и бесстрашные, готовы были прикончить какао и булочки, хлеб и лимонад, колбасу с водой или лук с ананасом. Ананаса не было, с луком тоже было напряженно, но какао было в достатке, и ароматных булочек Сергей тоже купил в нужном количестве, зная, какой опасности подвергается кухня, если его дети приходят домой после купания.

Наевшись, Петька стал клевать носом, отдав все силы на постройку корабля, борьбу с волнами и с едой. Уже полностью поверив в сбывшуюся мечту последних месяцев, он легко дал себя уложить и только привычно прошептал, уже с закрытыми глазами и натянутым до носа одеялом:

— Пап… спой чего-нибудь.

Сергей, подав дочери сигнал вести себя тихо, сел на край постели и тихо запел сыну одну из тех песен, которые он обычно пел детям дома, наигрывая себе на гитаре. Через пять минут Петька уже спал, разбросав руки в стороны и дыша глубоко и спокойно. Сергей осторожно встал, поправил его одеяло и на цыпочках подошел к сидящей на диване дочери.

Спать ему не хотелось. Настя тоже не проявляла желания упасть в постель, поэтому они просто сидели перед телевизором, болтая о прошедшем дне и допивая остатки какао.

— Нравится тебе здесь? — спросил Сергей, наблюдая, как его дочь пытается слизнуть с локтя капли какао, невероятным образом попавшие туда. Настя, справившись с частью задачи, вытерла невыполнимую миссию бумажным полотенцем и, выдув из папиного стакана остатки сладкого напитка, пробулькала, всем телом повернувшись к отцу:

— Угру… тролько дрень брыстро закрончилсря!

Еще через полчаса усталость всё-таки начала одолевать оба отчаянно бодрствующих организма.

— Пойдем на балкон? — предложил отец дочери, убрав посуду со стола и включая везде ночное освещение. Настя кивнула головой, взяла отца за руку и вместе с ним вышла в залитую лунным светом ночь. Они стояли, облокотившись о перила, и смотрели на черную рябь моря, блестящую серыми искрами от света молодой Луны. Мягкий шелест прибоя и скрежетание сверчков делали ночь похожей на музыкальные дорожки, по которым тихо рассыпались стеклянные капли.

— Уже придумала, что будем делать завтра? — спросил Сергей, смотря на профиль дочери, кажущийся в свете луны на фоне черного неба головкой фарфоровой куклы тончайшей работы.

— Завтра будет видно, — рассудительно прошептала Настя, неподвижно смотря на лунную дорожку, похожую на перевернутую сосульку, — Петька хотел в аттракционы и аквапарк, к дельфинам, а я бы лучше испробовала мой новый водный матрац, который мы купили по дороге.

Речь шла о надувном матраце, который был куплен еще дома перед отъездом и который, следуя Петькиным требованиям, должен был принадлежать ему, но он уступил своё право на плавающую роскошь в обмен на Настины водные очки, предложенные ему сестрой согласно тонкой тактике ведения переговоров.

— Петька встанет раньше всех и, я уверен, первым делом попытается надуть матрац… — начал Сергей, как вдруг неожиданно опустившаяся тишина заставила его замолчать. Ни единого движения не осталось в воздухе, ни малейшего писка или стрекота насекомых, и шум моря стал глухим и низким, как работа дизельного двигателя глубоко под землей, словно там медленно билось чьё-то огромное сердце. Он посмотрели на воду, но с ней не происходило ничего необычного, лунная дорожка спокойно убегала к горизонту, направляя взгляд на тоненький Месяц, почти лежащий на спине и похожий на колыбель для невидимого ребенка. В этот момент Настя схватила отца за руку и, показывая пальцем куда-то вверх, шумно прошептала:

— Па… смотри…

Сергей поднял голову к безоблачному черному небу и увидел крохотную звездочку, похожую на точку, яркую, как от лазерной указки. Она пульсировала и переливалась, она казалась иголочным проколом в черной бумаге, за которой кто-то двигал ярко освещенную серебряную пластинку. Несколько секунд Сергей заинтересованно следил за этой иллюминацией, а потом странный свет начал расплывался перед его глазами, не переставая выплёскивать мягкие удары пронзительного света, вытекающего из маленького отверстия на черном небе. В такт биения его сердца, этот свет выливался сейчас как кровь из проколотой вены, забирая силы и заволакивая сознание освещённым изнутри белым покрывалом. Сергей почувствовал головокружение, поднявшуюся к горлу тошноту и, машинально закрыв глаза, несколько секунд ждал, когда это пройдет, содрогаясь от бьющегося по всему телу пульса, но вдруг перед закрытыми глазами он увидел стремительно выплывшую картинку, которую потом вспоминал постоянно — группка детей, различного роста и возраста, восемь-десять маленьких фигурок, на разном расстоянии друг от друга, стоят черными силуэтами на фоне растущего за ними сияния. Свечение нарастает, нарастает как нарыв, поглощая детские контуры, растворяя их в своей иллюминации, до тех пор, пока от фигурок не остаются только темные черточки, растекающиеся в ослепительном свете… а потом исчезают и они… и всё погружается в темноту… и только неразличимый шепот нескольких голосов… детских голосов… то нарастающий, то почти неслышный, в котором он никак не может разобрать слов. И один из них, да, вот этот, он же знает этот голос, знает его, слышал его часто и совсем рядом, до боли знакомый голосок, вдруг непонятно выкрикнувший что-то, от чего душа сжалась, как от пронзительного укола. Сергей почувствовал отчаяние от невозможности понять сказанное, и сразу пришло ощущение какой-то страшной потери, с которой нельзя было мириться, невозможно, потому что там и его дети. Он знает это совершенно точно, они тоже там, и от этого сознания сердце сжалось, как стальная пружина, готовая лопнуть в любой момент, разорваться, разбивая и ломая всё, что могло оказаться на его пути — кости, мясо и начинающую тихо подвывать душу, только чтобы не упустить момент, чтобы помешать им сейчас уйти, остановить их. Либо пойти с ними.

— Папа, ты что?! — вдруг донеслось до него откуда-то издалека и, открыв глаза, качнувшись как от удара, Сергей обнаружил, что почти до половины перегнулся через перила, уперевшись в них руками, на которых сейчас повисла его дочь, пытаясь оторвать хватку побелевших пальцев от холодных кованых поручней.

— Ты что?! Ты что, пап?! — заглядывая ему в глаза и поглаживая его ладони повторяла она снова и снова. Какое-то время Сергей ошарашено смотрел на неё, понемногу приходя в себя и чувствуя ползущий по плечам озноб от того, что он только что увидел. Он взял ладошки дочери в свои и несильно сжал их, глядя в её огромные, как озера, глаза:

— Настёнка… я что-то поплыл. Давно такого не было. Вообще не помню. А ты… ты сейчас ничего не чувствовала?

Он смотрел ей в глаза как в окно, в котором ясно отражалась его наклонившаяся фигура.

— Нет, ничего особенного, пап, — так же неотрывно смотря на него проговорила дочь, — ничего, только жарко стало, как под солнцем, это от неожиданности, когда я увидела, что ты взялся за перила и перегнулся через них так далеко. Ты напугал меня… ты напугал меня, пап, напугал очень!

— Всё в порядке, в порядке… всё-всё, — заторможено повторял отец, понимая, что о порядке говорить было преждевременно, — со мной такое впервые, могу предположить, что вы с Петькой меня сегодня немного пережарили и перекупали.

Перед его глазами плыли фиолетовые круги и он, моргая, пытался сбросить неприятное ощущение изменившегося цвета. Небо казалось земляной стеной, увитой жесткими корнями твёрдых облаков, а волны моря разливались белой тяжелой ртутью по совершенно чёрному песку. Стараясь придать своему голосу шутливое выражение и борясь с холодным чувством внутри, он пытался убедить себя, что та светящаяся картинка, которую он только что видел — всего лишь результат прилично нагретой за день головы. Но неприятное чувство снова растекалось дрожью по покрытым холодом плечам, когда он вспоминал громкий шепот, который так и не смог разобрать, и детские фигурки, одна за другой уходящие в ослепительный белый свет.

Глава третья. Пятно

Проснувшись утром, Сергей первым делом заглянул в спальню, где спали дети. В сумерках комнаты он подошёл к окну и поднял деревянные жалюзи. От хлынувшего волной света Петька зажмурил глаза, натянул одеяло на голову и возмущённо забормотал:

— Па-а-а… ну ты же вчера сказал, что когда встанем, тогда и проснёмся! — после чего несколько раз перевернулся под одеялом и вылез из-под него с другой стороны. Сергей подхватил его на руки, этого маленького, непостижимо везде успевающего пацана, трущего ещё закрытые глаза маленькими кулачками и уже составляющего себе план действий на сегодня. Настя спала беспробудным сном человека, которому не надо в школу.

Сергей поставил на ноги уже окончательно проснувшегося и немедленно ставшего активным сына, сразу потеряв его из вида, сел на край постели к дочери и погладил её по голове. Затем наклонился и прошептал:

— Вставай, полуночница.

Он говорил прямо в ушную раковину, следуя обычной процедуре пробуждения, когда шея и плечи дочери покрывались гусиной кожей, после чего любой сон был непоправимо разрушен. И вот теперь она ворочалась под одеялом, уклоняясь от шёпота, и тихо смеялась горсткой маленьких колокольчиков, рассыпанных по измятой подушке.

— Вставай, малыш. Настён, вставай.

Он наклонился к её уху ещё раз и вдруг остановился, увидев проходящую по ушному краю отчётливую коричневую коросточку, похожую на ожог. Уже нетерпеливо тряся дочь за плечо, он вызвал недовольное ворчание, а затем увидел пару с трудом раскрывшихся, почти обиженных, глаз.

— Пап… ну давай ещё пять минут? Мне надо ещё пять минут… ну, или шесть… чтобы выспаться… каникулы же, чё ты?

Сергей наклонился к самому её лицу и тихо спросил:

— Настёна, что у тебя с ушком? Где поранила?

Сонно, но заинтересованно взглянув на отца, Настя подняла ладони к ушам, ощупывая их кончиками пальцев:

— Я поранила? Где? Что не так?

Сергей направил её пальцы к краю ушной раковины, и Настя, нащупав грубый след коросты почти в три сантиметра длинной, недоумённо подняла глаза. Несколько секунд она с обескураженным видом мяла ранку пальцами.

— Пап, не знаю… правда, не знаю. Наверное, вчера на пляже, когда с Петькой играла. Может, ударилась где-то об его корабль. Ты же видел, он построил пиратский корабль из того, что насобирал по берегу.

Сергей вспомнил вчерашнюю гигантскую конструкцию и спасателя, давшего разрешение на застройку пляжа.

— Мда, — сказал он задумчиво, — пацан собрал двенадцать шезлонгов, а один затащил в воду, потому что это была вражеская шлюпка, и её надо было потопить. И она потонула, естественно.

Он улыбнулся и обнял расположившуюся у него на груди дочь:

— Хорошо, с ранениями разобрались, теперь чистить зубы и завтракать. Живо!

Анастасия рванула из постели загоревшей на солнце стрелой с всклокоченными волосами, скинула одеяло, и Сергей тут же увидел пятно у неё на спине, ниже левого плеча, и ещё одно — между лопатками.

— Стой, Настёна! У тебя полно этих ранок. Ты где валялась?

Настя растерянно пыталась посмотреть себе за спину, потом подошла к зеркалу, повернулась к нему боком и увидела тёмные, как ожоги, пятна. Потом наклонилась и увидела ещё одно на левом бедре и два совсем маленьких на правой лодыжке.

— Пап… что это? Я не билась здесь. Точно знаю.

Сергей рассматривал ранки с надеждой, что характер повреждений подскажет ему их причину, вспоминал свои бесчисленные случаи экстремальных ситуаций, но ответа не находил.

— Позавтракаешь, — сказал он серьёзно, — поедем к врачу. Надеюсь, страховка здесь действует.

Он подошёл к сыну, играющему в компьютерную игру, настолько занявшую его внимание, что он ни единым движением не отреагировал на полную проверку своего маленького тельца, сантиметр за сантиметром осмотренного отцом. Не найдя ничего похожего на пятна дочери, Сергей немного успокоился:

— Ну, ладно. Через две минуты за столом! Если опоздаете — съем ваш шоколад.

Немедленный топот в направлении стола возвестил о том, что угроза была уместной и достаточно действенной, чтобы сократить время на сборы — Сергей хотел как можно быстрей получить ответ на происходящее. И через двадцать минут они вышли из дома в уже нагретый утренним солнцем воздух.

Глава четвёртая. ЧП

Выйдя из гостиницы, Сергей не мог отделаться от ощущения изменившегося цвета. Это было похоже на взгляд через рыжее стекло, меняющее привычные цвета на красивую, богатую, но совершенно другую гамму.

— Зря я всё-таки вчера забыл в машине очки, — пробормотал он, зажмуривая и снова широко открывая глаза, — сжёг сетчатку.

Сразу за дверями им встретился вчерашний пляжный спасатель, который не только очень приветливо поздоровался со всеми сразу, но и спросил, не будет ли сегодня какого-нибудь нового строительного мероприятия. Как оказалось, он работал при гостинице и сегодня у него выходной. Идея поручить ему Петьку возникла сразу, поскольку брать вездесущего пацана с собой не хотелось. Растущая тревога за состояние дочери диктовала необходимость устранить возможную опасность для сына.

— Как тебя зовут, амиго?

— Эмилио, сеньор.

— Можем договориться о присмотре за моим пацаном. Я заплачу. Вернусь часа через два. Попробуем?

— Но проблема, сеньор. Только мы не будем строить корабли, да? — Эмилио посмотрел на сразу погрустневшего мальчишку и предложил: — Но мы можем строить замки, — и поспешно добавил: — Из песка!

Петька энергично кивнул головой, и Сергей, взяв с него обещание слушаться и не шалить, сел с дочерью в машину и направился к медицинскому центру недалеко от отеля.

Огромное здание медицинского центра, построенное из стекла и бетона, создавало впечатление пустынности, и пришлось немного побродить по многочисленным указателям, прежде чем перед ними показалось нужное окошко регистратуры.

— Нам сюда, Настён, пришли.

Войдя в пустой холл, в котором их шаги раздавались многократным эхом, они подошли к регистрации и обратились к девушке, с готовностью смотрящей на пришедших:

— Добрый день, — Сергей держал Настю перед собой, обнимая её за плечи, — у нас проблема. Нам нужен врач.

— Да, конечно, — быстро ответила девушка. — Что случилось?

— Сегодня утром я обнаружили странные пятна на коже дочери, хотелось бы узнать причину.

Сергей говорил, улыбаясь, стараясь голосом скрыть волнение, которое стало ещё больше, когда он увидел реакцию слушающей его девушки. Она посмотрела на Настю встревожено, затем быстро опустила глаза к заполняемому формуляру, поставила печать и протянула исписанный листок:

— Кабинет 2204. Доктор Рудин. Вон там, слева по коридору.

Раскрывшаяся дверь названного кабинета отвлекла внимание Сергея. Он смотрел на выходящую женщину, ведущую мальчика лет десяти, у которого бинтами были перемотаны руки, а белые пластыри закрывали значительную часть лба и шеи. Женщина почти испуганно посмотрела на Сергея с дочерью и, взяв мальчика за плечи, быстро повела его в направлении выхода, что-то непонятно шепча на ходу и по-прежнему косясь глазами на стоявших у регистратуры мужчину с девочкой.

— Видишь, малыш, не одни мы тут такие, — задумчиво произнёс Сергей, провожая взглядом выходящую из дверей пару и пытаясь справиться с нехорошим ощущением внутри.

— Идите, вас ждут, — девушка в окошке ободряюще кивнула, и Сергей с дочерью вошли в пахнущий кварцевой лампой кабинет. В глаза бросились расставленные на столе разноцветные маленькие игрушки, табличка с именем «Роман Рудин» и клиновидная бородка маленького доктора, который, сильно щурясь и добродушно улыбаясь, показал им на два стула и неожиданно высоким голосом, обращаясь к Насте, сказал:

— Здравствуй, принцесса. Чем я могу тебе помочь?

Посадив притихшую Анастасию на стул, Сергей сел сам и пару секунд собирался с мыслями:

— Не знаю, с чего начать. Сегодня утром, разбудив дочь, я обратил внимание на пятна у неё на коже, похожие на коросту от ожогов. Сначала увидел ранку на её ухе и подумал, что она просто стёрла его, случайно в падении проехавшись по песку — они с братом довольно активно играют, но потом обратил внимание на такие же пятна на её спине, а потом на ногах… Настя, покажи.

Встав к врачу боком, Настя подняла волосы, и Сергей, наблюдая за ней, разом осёкся: вместо трёхсантиметровой полоски, которую он видел сегодня утром, по всей задней стороне уха его дочери растеклось тёмное пятно, проходящее по середине шеи и теряющееся под маечкой.

— Пропади всё… это что ещё такое? — громко прошептал он и, сделав Насте знак поднять руки, стянул с неё майку, открывая обширное коричневое поле на спине, соединяющееся с тем, что спускалось от уха, и уходящее с правой стороны к животу и груди.

— Доктор, — он смотрел на врача непонимающими глазами, — этого не было сегодня утром… было только несколько пятнышек около трёх сантиметров длиной. Что это за дрянь?!

Внимательно осмотрев тёмные пятна, врач осторожно обвёл пальцами места повреждений на Настиной спине и дал ей знак снова одеться. Повернувшись к Сергею, он посмотрел взглядом человека, которому совершенно не хочется говорить то, что он сказать должен:

— Знаете, вы у меня не первые сегодня, — он пролистал журнал у себя на столе. — Это уже четвёртый случай таких повреждений. И все — именно дети. В моей практике такого не случалось, и я не буду знать, что ответить, пока не получу результаты анализов, которые я беру сегодня у всех. Прежде всего — анализ крови. Потом я сделаю обычную перевязку, и мы будем ждать заключения. Надеюсь, учитывая ситуацию, оно будет уже сегодня вечером. Я буду ждать вас завтра утром, в десять часов, и очень надеюсь, что у меня будут ответы и для вас, и для всех остальных, кто сегодня ко мне приходил. Сейчас могу только посоветовать не волноваться и понять, что мы имеем дело, скорее всего, с каким-то заражением на пляже. А теперь, принцесса, мне нужна твоя рука.

Сделав всё необходимое и набрав в трубочки нужное количество крови, врач повторил:

— Завтра утром, хорошо?

Сергей коротко кивнул головой:

— А куда мы ещё можем обратиться? Вы понимаете — целые сутки… если эти штуки так выросли за два часа… Я не могу ждать.

— Вы просто ничего не узнаете сейчас, — врач говорил успокаивающим голосом. — Везде будет одно и то же. Куда бы вы ни поехали, у вас возьмут такой же анализ и отправят его в лабораторию. Везде. Понимаете? Вам необходимо успокоиться, хотя я вполне могу понять, что это непросто.

Настя сидела, обхватив руку отца и прижавшись к его плечу головой. Она была похожа на испуганного щенка, молча прислушиваясь к разговору и неподвижно глядя на доктора. Поймав её взгляд, врач вдруг замолчал и, резко отодвинувшись на стуле, открыл ящик стола, вытаскивая из него перевязочный пакет:

— У неё кровь, — разрывая упаковку, сказал он, и Сергей, ошеломлённо наклонившись к дочери, увидел тоненькую красную струйку, вытекающую у неё из носа. Сергей выматерился в полный голос:

— Настенька, дочка! Что с тобой?!

Настя, испуганно смотря на него, провела ладошкой под носом, оставляя широкую красную полосу на щеке, по которой, словно торопясь, побежала новая струйка, растекаясь по влажному следу и капая на белую маечку. Она посмотрела на свою ладошку, испачканную кровью, потом на отца, затем повернула голову к врачу, словно ожидая помощи, снова повернулась к Сергею, и он увидел, как её глаза наполнились слезами:

— Настёна, малыш, мы не будем ждать до завтра, мы всё узнаем уже сегодня и сегодня же начнём лечить твои болячки, чем бы они ни были! Так, доктор?! — крикнул он врачу, смотря на него сверху вниз, пока тот прикладывал к Настиному носу быстро ставший розовым бинт, ощупывая пальцем её переносицу.

— Да… знаете… я думаю, это экстренный случай… сейчас я сам поеду в лабораторию, дождусь результатов анализа, сделаю пару звонков и вернусь сюда самое большее через четыре часа. Буду ждать вас здесь. Возьмите это, пригодится… — он протянул Сергею ещё один перевязочный пакет, сделал короткую запись в журнале, бормоча вполголоса:" Детали описывать некогда, потом запишем», — вызвал по селектору медсестру и сказал ей, почему-то указывая при этом в окно:

— Я сейчас уезжаю, если дети будут поступать ещё, пусть ожидают меня к пяти часам вечера. Я приеду не один. У нас ЧП.

Медсестра, не отрывая взгляда от девочки, держащей под носом розовый бинт, наклонилась к самому лицу врача:

— Доктор, там, в приёмной, ещё трое, с родителями, пришли в течение последних десяти минут.

Врач посмотрел на неё, потом на Сергея, затем перевёл взгляд на Настю и сказал ей, комкая в руках порванную упаковку от перевязочного пакета:

— Всё будет замечательно, принцесса. Иначе просто быть не может. Ты же мне веришь? — он наклонился к ней совсем близко, смотря во влажные глаза, и, похлопав обеими ладонями по её плечам, снова повернулся к Сергею:

— Через четыре часа. И ещё одно — на всякий случай соберите дочери всё необходимое, если она останется здесь.

И, повернувшись к медсестре, почти выкрикнул:

— Зовите остальных!

Выходя из кабинета, Сергей увидел в приёмной несколько взрослых и троих ребятишек, настороженно смотрящих на них и пытающихся заглянуть в кабинет врача. У одного из мальчишек был отчётливо виден коричневый след на лбу, уходящий к шее и теряющийся под воротником футболки. Одна из мам вскочила со стула и подошла к Сергею с дочерью, в волнении сжимая ладони:

— У вас тоже, да? Что-нибудь известно? Вам что-то сказали?

Взяв Настю за руку, Сергей повёл её к выходу, отгораживаясь от слишком близко подошедшей женщины:

— Надеюсь, что к вечеру скажут больше, — и, ведя дочь перед собой, он быстро вышел из клиники.

До машины шли молча. Оказавшись на улице, Сергей снова рефлекторно закрыл веки и даже сильно потёр их ладонями, надеясь сбросить рыжее освещение, с утра преследовавшее его глаза. Он не выпускал Настину руку, периодически успокаивающе сжимая её, пытаясь справиться с желанием прямо сейчас поехать в какой-нибудь другой медицинский центр, в котором, как он понимал, вся история повторится. Чувствуя логику в словах врача, он только мысленно молился на сегодняшний вечер, когда должны будут появиться ответы на вопросы, заботившие его больше всего: что происходит с его дочерью.

Глава пятая. Зеркало

В машине Настя отвернулась к окну и стала водить по стеклу пальцем, рисуя невидимые узоры. В зеркало заднего вида Сергей тревожно смотрел на дочь, сохраняя молчание до тех пор, пока движение её пальца по стеклу не превратилось в визг. Повернувшись, он увидел, как она с силой давит пальцем на прозрачную поверхность, словно в желании проткнуть её.

— Настёна, перестань. Что за игры? Всегда можно сделать напряжённую ситуацию ещё более напряжённой. Не надо. Слышишь, малыш? Всё будет хорошо. Залечим мы твои болячки.

Он говорил спокойно, стараясь не придавать голосу излишней строгости.

Настя повернулась к нему, забралась с ногами на сиденье и обхватила колени руками. Какое-то время она сидела так, смотря на руку отца, лежащую на рычаге переключателя передач, а затем задумчиво пробурчала:

— Всё будет хорошо. Так хочется, чтобы было. А то каникулы дурацкие получаются.

Поёрзав плечами, она добавила:

— У меня кожа чешется, пап. Весь день не чесалась, а теперь чешется.

Сергей пожалел, что в суматохе не спросил у врача о возможности принимать душ, решив позвонить в больницу из гостиницы:

— Откуда же я знал… — бормотал он себе под нос, — да он и сам перенервничал, врач наш. Вон как забеспокоился, когда кровь пошла. Не каждый день такое. Какой тут, в баню, душ?

Сзади его обняли две тонкие руки. Сергей увидел в зеркале лицо дочери и её блестящие глаза.

— Ты чего, малыш?

— Просто так. Ты волнуешься. А сложную ситуацию всегда можно сделать ещё более сложной.

— Напряжённую, ты перепутала.

— Вот и не напрягай, ладно?

— Ну даёшь, принцесса. Молодец. Кстати, мы приехали. Пошли искать твоего брата.

Они забрали Петьку у совершенно измученного Эмилио, который сердечно поблагодарил «за знакомство с этим представителем племени Живучих и Умных», рассказал, что его тоже посвятили в члены этого племени, возникшего буквально час назад, но он не в состоянии больше строить вигвамы из спасательных кругов и спускать на воду воображаемые корабли, поскольку здесь у него нет таких возможностей и масштабов, а пацану нужен простор. Возможно даже два простора.

Оставалось ещё почти три часа времени, чтобы собрать нехитрые вещи для больницы, и Настя пошла складывать свою сумку, говоря при этом сама с собой, но достаточно громко, чтобы это было слышно всем в комнате:

— Это называется «приехала отдохнуть на море». Тут же загремела в больницу.

Потом она накричала на Петьку за то, что он путается под ногами, выгнала его из комнаты и хлопнула дверью.

Сергей взял надувшегося пацана на коленки и, вороша его непослушные волосы ладонью, тихо сказал:

— Не обижайся на сестрёнку. Что-то заболела она у нас невовремя. Болеть никогда невовремя, а если это болячки, о которых не знает даже врач — тогда совсем неприятно. Правда?

Петька оживился и затарахтел:

— Конечно, неприятно! У нас в школе был мальчик, он опоздал на урок и сказал, что он болеет и поэтому опоздал, а учительница не знала, чем он болеет, и он сам тоже этого не знал. А после школы за ним приехали родители, и учительница спросила их, чем он болеет, а родители тоже не знали и им стало неприятно, когда они узнали, что он вдруг заболел…

Петькин рассказ о больном мальчике был длинным и с массой деталей, но Сергей слушал его рассеянно, не в силах настроиться на возможность спокойно думать. Пытаясь отвлечь себя от дурных мыслей и спастись от вдохновенного рассказа о заболевшем мальчике, Сергей достал из вещей видеодиски и зарядил сыну какой-то мультфильм. Настя выпрыгнула из комнаты в банном халате и под отцовский крик: «Голову, Настя, мой только голову! А тело оботри влажным полотенцем!» закрылась в ванной и через некоторое время снова вышла, прошлёпав в комнату, оставляя за собой капли воды с мокрых волос. В рассеянном наблюдении происходящего по телевизору время прошло немного быстрее и, в очередной раз взглянув на часы, Сергей скомандовал Петьке обуваться и позвал дочь, всё ещё не выходящую из комнаты:

— Настён, время. Ты готова?

Ответом ему были стук, шорох и шаги из-за закрытой двери.

— Настя! — снова позвал Сергей достаточно громко, чтобы его могли услышать через раздающиеся в комнате звуки. — Ну, где ты, ёлкина голова?!

Из детской по-прежнему не доносилось ничего, кроме топающих шагов его дочери, в очередной раз доказывающих, что чем меньше и легче человек, тем больше от него шума. Потом он услышал напевание какой-то немыслимой мелодии, которая раздавалась только короткими звуками и была, несомненно, воспроизведением музыки из наушников.

— Плеер в ушах… конечно, какого тогда я надеюсь, что она меня услышит? — Сергей вдохнул и подошёл к комнате, — Ну, погоди… сейчас вместе споём.

Понимая бесполезность стука именно в этой ситуации, он резко открыл дверь.

Настя занималась тысячей дел одновременно, и это не задерживало, а ускоряло её сборы, что никогда не могли понять ни её отец, ни подруги, ни она сама. Только Петька, который был ещё более талантлив в том, чтобы плодотворно ничего не делать, мог соперничать с сестрой в одновременном одевании, походе в туалет и чистке зубов. Сейчас Настя расчёсывалась. При этом она ещё убирала в комнате, запихивала в сумку необходимые для больницы вещи и подпевала раздающимся в наушниках песням, в сортировке которых только она могла разобраться — никто другой не постиг бы логики, с которой она раскидывала по памяти цифрового плеера необходимые ей музыкальные композиции.

С гремящей в наушниках музыкой она приводила в порядок ещё влажные после душа волосы, между делом запихивая постельное бельё в ящик под диваном, затем подошла к зеркалу и стала вдевать в уши серёжки с вулканическим камнем, когда-то подаренные ей отцом. Она села на стульчик перед зеркалом, встряхнула волосы, наклонила голову набок и аккуратно вдела серёжку в правое ухо, подпевая звенящему в ушах мотиву, затем взяла вторую, и именно в эту секунду в комнату вошёл Сергей, неожиданно открыв дверь и сразу увидев сидящую перед зеркалом дочь. От неожиданности выронив украшение из рук, Настя секунду смотрела на отца, потом наклонилась, и в это мгновение Сергей почувствовал безотчётный ужас, отвратительный, как болотная тина на лице, прилипшая к коже холодом полного непонимания того, что он видит. Он смотрел сейчас не на склонившуюся спину его дочери, а на отражение в зеркале перед ней, в котором Настя с одной вдетой серёжкой по-прежнему сидела на стуле и внимательно смотрела на него.

Глава шестая. Первые жертвы

В стеклянно-бетонном здании медицинского центра народу значительно прибавилось. Из безлюдного, пустого, звучащего гулким эхом, как это было сегодня утром, оно превратилось в муравейник, заполненный быстро передвигающимися фигурами в белых халатах и стоящими возле стен группками родителей с детьми различного возраста, встревоженно смотрящими на взволнованные лица их пап и мам. Это немного отвлекло Сергея от увиденного полчаса назад в зеркале, что было невозможно ни объяснить, ни опровергнуть, и смешалось в голове совершеннейшей кашей, сопровождающей его с самого утра первыми пятнами на коже дочери. А тогда, в ванной комнате, до боли зажмурив глаза и снова вытаращив их, он пытался рассмотреть что-то среди заплясавших перед ними красных искр и не увидел ничего особенного, только Настю, которая уже повернулась к зеркалу и, вдевая вторую серёжку, с удивлением смотрела через зеркальное стекло на ошарашенное лицо отца:

— Ты чего, пап? Идём, я уже готова.

Уступая дорогу группе медиков с серьёзными лицами, энергично вошедших в холл вместе с ним, Сергей задумчиво произнёс:

— Знаете, ребятки, мне кажется, недостатка во внимании у нас не будет.

Он ободряюще улыбнулся Насте, крепче сжал маленькую ладошку сына и обратился к девушке-администратору, уже принимавшую их сегодня:

— Здравствуйте, вы нас помните? У нас встреча с доктором на это время.

Администратор с готовностью закивала головой, указала им на место ожидания возле кабинета, затем, извиняясь, подняла вверх руки, как бы указывая на происходящее вокруг, и тут же переключилась на звонок телефона у неё на столе.

— Пойдёмте, будем ждать, — глухо сказал Сергей детям, отходя от регистратуры и останавливаясь возле знакомой двери. Там уже стояло в ожидании человек пятнадцать, но Сергей сразу обратил внимание на маленького мальчика, с лицом, замотанным бинтами, открывающими только уши и подбородок. Именно эти уши приковывали внимание всех, кто проходил мимо — совершенно чёрного цвета, матовые и рыхлые, словно из пластилина, они выглядели ненастоящими, инородными, чужими. Сергей посмотрел на Настю, широко раскрытыми глазами уставившуюся на этого мальчишку, и, взяв её за плечи, развернул к себе и обнял обеими руками:

— Настенка, не смотри. У этого мальчика ещё хуже, чем у тебя.

Он убрал Настины волосы в сторону, открывая её ухо, и тут же недоуменно сел перед дочерью на корточки — почти до середины затянутое темно-коричневым пятном, бархатным и плотным, как кора дерева, её правое ухо, то самое, которое он осматривал ещё при выходе из дома вместе с остальными пятнами, сейчас выглядело в разы хуже, чем во время их утреннего визита к врачу. Он поднял маечку дочери вверх, не обращая внимания на стоящих в коридоре людей, и увидел её живот, покрытый тонкими тёмными линиями, словно паутиной. Медленно опустив подол майки, он поднял взгляд на Настю, испуганно смотрящую на него:

— Настёна… когда ты была в душе, пятна были меньше?

Настя молча помотала головой, добавив извиняющимся голосом:

— Я не знаю, пап… не знаю. У меня просто всё чешется, а пятна и так были большие, и мне уже было не до сравнения. А сейчас ещё больше стали, да? Ещё больше?

Сергей промолчал, случайно поймав взгляд стоящей недалеко молодой женщины, прижимающей к себе забинтованного мальчика. В её взгляде были сразу и сожаление, и сострадание, и совершенное бессилие перед происходящим. В этот момент дверь кабинета открылась и выглянувшая с листочком в руках медсестра, близоруко всматриваясь в написанное, прочитала какую-то фамилию. Молодая женщина встрепенулась, подняла голову и, крепко держа сына за руку, торопливо скрылась за дверью. Медсестра ещё раз посмотрела в список:

— Кто был назначен на пять часов к доктору Рудину?

Всё ещё сидящий на корточках Сергей поднял руку:

— Мы.

— Заходите.

Усадив сына на кушетку, а дочь на стул перед столом, Сергей остался стоять, смотря на поднявшегося из-за стола уже знакомого врача с клиновидной бородкой:

— Здравствуйте, доктор. Рассказывайте, что известно. Рассказывайте всё.

— Пятна стали больше? — вместо ответа спросил доктор Рудин, походя к Насте.

— Гораздо больше. Ухо закрыто почти полностью и на животе какая-то паутина, я её только сейчас в коридоре увидел. Спину не смотрел. Теперь говорите вы.

— Сначала я осмотрю девочку.

Рудин наклонился к Насте вплотную, осматривая и ощупывая её ухо.

— Покажи мне, что у тебя на спине.

Настя быстро стянула майку, и Сергей глухо застонал, увидев, что почти вся спина его дочери была затянута серой сеткой, плотной, частой и похожей на чешую.

— Вот такие картины я наблюдаю сегодня в течение последних двух часов, — оторвавшись от осмотра, сказал врач. — Одевайся, Анастасия, ты сегодня остаёшься у нас

Он ещё раз обратился к Сергею:

— Я рекомендую оставить вашу дочь здесь, в стационаре. Таким образом у нас будет возможность наблюдать за гораздо результативнее.

— Но вы же мне расскажете, что известно на настоящий момент? — голос Сергея звучал глухо. — Хоть что-нибудь?

Сделав останавливающий жест, доктор Рудин повернулся к Насте:

— Как зовут твоего братика?

— Петька.

— Пётр, значит, — весело сказал врач, подходя к сидящему на кушетке мальчишке, — пойдём, Пётр, я тебе кое-что покажу. Думаю, ты захочешь осмотреть все находящиеся вон там предметы, — он указал в дальний конец комнаты, где, кроме расставленных в беспорядке на полу игрушек, находился небольшой детский уголок с книжками и какая-то конструкция для ручной сборки. Мальчишка с готовностью кивнул, и врач снова обратился к Насте:

— Идите в игровой уголок, а я пока поговорю с вашим папой, хорошо?

Настя поднялась со стула и пошла за братом, испуганно оглядываясь через плечо.

— Пожалуйста, садитесь и попытайтесь сохранять спокойствие, пока я буду говорить, — почти умоляюще глядя на Сергея произнёс доктор Рудин. — У меня сегодня уже была пара очень неприятных ситуаций с родителями, а работы ожидается много, и спать мне сегодня тоже вряд ли придётся, понимаете? — Сергей коротко кивнул и врач продолжил:

— Нам сейчас просто необходимо сотрудничество с родителями, их понимание и поддержка. Потому что за те несколько часов, что мы наблюдаем приходящих к нам детей, нам, к сожалению, удалось немногое. Начнём с того, что собранные анализы выявляют совершенно непостижимую скорость старения или, точнее сказать, умирания клеток кожи, но как и отчего это происходит — мы пока не знаем. Анализы приходят в негодность прямо на глазах, поэтому приходящих сегодня детей мы оставляем у нас, чтобы по меньшей мере иметь возможность постоянно следить за процессом, при возможности вмешиваясь в него. В наш центр уже приехали очень серьёзные специалисты по кожным заболеваниям и формам заражения крови, и сейчас мы ждём дополнительную аппаратуру по поддержке жизнедеятельности кожного покрова. У нас в больнице таких всего два, а детей на настоящий момент уже гораздо больше. Пока мы не нашли ответы на происходящее, но хотели бы как-то воспрепятствовать дальнейшему разрушению кожи детей, наблюдая за ними.

В напряжённой тишине кабинета вдруг глухим зуммером завибрировал сотовый телефон врача, лежащий на столе. Этот звук, такой привычный в обычной ситуации, заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Врач взял трубку, не сводя с Сергея взгляда:

— Слушаю. Да, я на месте… конечно сейчас… везите их в седьмое отделение. Там, к сожалению, уже всё для этого подготовлено. Да, я тоже буду.

Он снова положил телефон на стол и сказал, вращая его пальцами из стороны в сторону:

— Наверное, я не должен этого говорить. Но вы всё равно очень скоро узнаете. Сейчас привезут первых умерших. Их трое. Два мальчика и одна девчонка. Семь, девять и одиннадцать лет.

Глава седьмая. Какой у моря цвет, папа?

Выйдя из больницы и ведя притихшего Петьку за руку, Сергей остановился. Улица перед зданием была заполнена народом. Стояли машины телевидения, торчали микрофоны, небольшие группы людей окружали о чем-то возбуждённо говорящих ораторов. Сергей поднял голову к почти малиновому небу уже не обращая внимания на валяющее дурака зрение, затем опустил взгляд на взволнованные лица родителей, потеряно выходящих из соседних дверей и несущих в руках детские вещи. Сейчас он вспоминал Анастасию, идущую по длинному коридору, уводимую обнимающей её за плечи медсестрой, испуганную, с огромными глазами, прижимающую к груди свою сумочку, постоянно оглядывающуюся на него через плечо и исчезающую за широкими дверями стационара. Сергей зажмурил веки и сразу, почти ожидая этого, увидел небольшие детские фигурки, стоящие перед вспыхнувшим за ними светом, полностью поглощающим их, эти маленькие детские тела, расплывающиеся в слепящей иллюминации и оставляющие шёпот, только шёпот, нарастающий и уходящий как морской прибой, в котором он никак не мог разобрать слов…

— Эй, простите, вы дадите нам пройти? — вдруг услышал он и, открыв глаза, увидел очень высокого парня в узком чёрном костюме и с непослушными рыжими волосами, который пытался войти в дверь вместе с двумя фигурами в белых халатах, выкатывающими больничную тележку. Укрытый голубой простынёй, на тележке лежал кто-то совсем небольшого роста, и Сергей отошёл в сторону с колотящимся сердцем, провожая взглядом проходящих людей. Когда тележка скрылась в коридоре, он опустился перед сыном на корточки, не выпуская из руки маленькую ладошку:

— Сынок, сегодня мы дома одни.

— А когда Настя выздоровеет? Завтра? — Петька погладил отца по щеке и тут же произнёс успокаивающе: — Конечно завтра. Завтра мы за ней снова приедем.

Посадив сына в машину и пытаясь вытрясти из головы только что виденную тележку с чьим-то маленьким тельцем, Сергей завёл двигатель и выехал с автостоянки. На душе было тяжело. В одну неряшливую кашу смешались все события последних часов, подкрашенные раздражающим поведением глаз, и Сергей вспомнил, что ещё утром хотел провериться у врача, но снова забыл. Петька сидел молча, словно понимая, насколько сейчас его отцу не до разговоров на любые мыслимые темы, но всё-таки, поёрзав и подудев в кулачок, он вдруг спросил:

— Па… а что с морем случилось? Оно теперь всегда таким будет?

— А? Что ты сказал? — занятый своими мыслями, Сергей не сразу понял, о чём говорит его сын, и только когда проследил направление маленького пальчика, которым Петька указывал на видимый из окна машины прибой, снова вернулся в настоящее время. — О чём ты, сынок?

— Почему вода такая красная? Мы приехали, море синее было. И небо тоже. А сейчас всё какое-то рыжее, почему, пап?

Сергею потребовалось ещё пара секунд, чтобы понять:

— Ты видишь небо красным? И воду тоже?

— Ну, да… оно же не синее, пап. Оно красное. А должно быть синее, а не красное. Только оно всё-таки больше красное, чем синее. Не очень, правда, но всё-таки не такое, как тогда, когда мы приехали. Другое совсем. Немножко. Почему?

Сергей молчал. Он только сейчас подумал, что за всеми волнениями о здоровье дочери ему совершенно не приходило в голову, что его цветовая слепота — не слепота вовсе, а действительно изменившийся цвет всего вокруг.

— Пап… — снова осторожно подал голос Петька, — ты не ответил…

— Я не знаю, что сказать, сынок. Честно. Понятия не имею. Единственное, что я сейчас понял, что к врачу мне не надо.

— А ты хотел?

— Не то, чтобы хотел. Но думал. А потом ты взял и сделал так, что я больше об этом не думаю. Только вот что теперь со всем этим делать, сынок, я действительно пока не знаю.

Припарковав машину, Сергей взял сына на руки и вошел в здание гостиницы.

Глава восьмая. Лицо

Насте было страшно. Она сидела в палате и пыталась слушать пожилую медсестру, терпеливо объясняющую, куда положить свои вещи, как включать телевизор, где находится душ и туалет, что-то еще, раздающееся эхом в ушах и не оставляющее ни одного понятного слова. Когда сестра ушла, Настя так и осталась сидеть на аккуратно заправленной кровати, прижав к груди свою сумочку и смотря прямо перед собой. Проходило время, она не двигалась, чувствуя себя проваливающейся в тишину, словно в какую-то огромную комнату без пола и потолка, где все звуки вдруг стали видимы, оставляя за собой мягкие нити повторяющихся разноцветных полос. Что-то происходило с ней, она чувствовала это, не понимая и не пытаясь понять, она словно жила в нескольких сантиметрах от самой себя, наблюдая медленно вращающуюся комнату со стороны и удивляясь сплетённым в разноцветные ниточки звукам.

Когда группа врачей вошла в палату, она продолжала сидеть на постели. Кто-то включил верхний свет, затем у неё аккуратно взяли зажатую в руках сумочку, положив её вместе с вещами в шкафчик рядом с кроватью, с ней говорили — она отвечала, её просили раздеться — она разделась, без интереса наблюдая откуда-то со стороны свои руки и ноги, покрытые пепельными пятнами. Её одели в клетчатую пижаму и она послушно подняла руки, помогая в этом, по её ладони провели каким-то холодным инструментом — она не заметила, ей сделали укол — она не пошевелилась, а потом… потом пришли голоса.

Они пробивались к ней через вату глухих звуков, словно из другого мира, и порой Настя не понимала, с кем говорит именно сейчас — с врачами перед ней или с отовсюду наплывающими голосами, отвечая невпопад на задаваемые ей вопросы. Всё, что она видела в этот момент, расплёскивалось у неё перед глазами размытыми пятнами, превращаясь в разноцветный шёпот, то замедляющий свой бег, то ускоряя его, как в кино, когда голоса становятся низкими и страшными, внезапно срываясь в визг, больно отдающийся в ушах. Страха уже не было. Было ощущение полной пустоты везде, где останавливался взгляд, цепляющийся за разноцветное пискливое дребезжание, растянувшееся цветной паутиной за каждым, кто что-то говорил или делал, вытягиваясь нитями из открывающихся ртов и прилипая к щекам, плечам и ладоням. «Где я сейчас?» — равнодушно думала она, слыша свой голос, раздающийся в голове без интонаций и оставляющий перед глазами очень красивую синюю радугу, тут же рассыпавшуюся на ослепительные искры, из которых в воздухе прозрачным хороводом появилось её лицо. Губы шевелились, что-то неслышно говоря, и Настя смотрела на саму себя, не понимая ни слова, но ясно воспринимая происходящее вокруг, наблюдая фигуру врача, потрепавшего её по волосам и последним выходящего из палаты. Закрылась дверь, и от резкого стука в разные стороны брызнули рваные нити, искажая мерцающее лицо, плавающее в синих искрах посреди комнаты, и вдруг Настя услышала голос, свой голос, но совершенно чужой, незнакомый и страшный, от которого вся картина цветных нитей задрожала, как от сотрясения, оставляя на теле холодом разливающийся озноб:

— Стань Звездой! — и Настя вскинула голову, словно стряхивая оцепенение, отчего все звуки вдруг скрутились в одну тугую нить, в бессмысленную абракадабру, как от прокручивания магнитофонной кассеты на бешеной скорости, синие искры разлетелись в разные стороны, рассеивая и разрезая мерцающее посреди комнаты лицо, осыпая на пол цветные нити шагов и голосов только что ушедших людей, не оставляя и следа от того, что только что завладело её вниманием. Ошеломлённая, она встала с кровати и стояла так посреди комнаты, смотря прямо перед собой, туда, где секунду назад растаяло облако синих искр, сказавшее ей всего два слова.

— Звездой? Мне? Где, как… зачем? — она бормотала почти беззвучно, не в силах избавится от наваждения, что это был именно её голос и её лицо… её… но совершенно незнакомые ей.

— Папа, папочка, — прошептала она, вспоминая взгляд отца, смотрящего ей вслед и держащего за руку её маленького брата, который делал ей руками успокаивающие знаки, — папочка… если бы ты знал, как мне сейчас хочется, чтобы ты был рядом.