Бесплатный фрагмент - Город N

Город N

Злая сказка про любовь и

общественную депрессию.

Часть 1. Депрессант

0. Intro

Где-то, где люди в белых халатах…

— Насколько у нее тяжелое состояние, доктор? — спро­сил Влад у Андрея Викторовича, заведующего психиатри­ческим отделением районной больницы.

— Пока, увы, не могу ответить. Она была доставлена с острым приступом панических атак, в процессе осмотра обнаружились пограничные симптомы шизофрении, па­ранойи и шизофазии, — ответил он, поправив галстук и уткнувшись в амбулаторную карту больной.

— То есть сейчас она будет пребывать здесь? — боясь услышать ответ, задал вопрос мужчина лет 30, смахивая пот со лба, хоть на улице было не более 10 градусов тепла. Стояла весна.

— Да, конечно! Она социально опасна — это раз, у нее галлюцинации — это два, плюс… Эм, молодой человек, здесь нужен профессиональный уход, лечение, терапия — это три.

В кабинете было действительно жарко, на столе рабо­тал небольшой комнатный вентилятор, направленный на врача, но закрытые окна и духота делали свое дело. Влад чувствовал, как мокнет его рубашка на спине.

— Черт побери, доктор! Я все это знаю и без вас! — за­кричал он. — Этот проклятый город N мерещится ей уже не первый месяц!

— Так-с, — протянул Андрей Викторович. — Получается, что вы не обратились в лечебницу и просто жили рядом с ней?

— Это моя жена! — стукнув кулаком по столу, ответил мужчина. — Я видел, как она медленно тухнет на моих гла­зах, как изменяется ее лицо, как он вытягивает из нее по­следние силы.

— Эм, кто он? — спросил врач, приподняв брови.

— Морфийгеймер! Этот кудесник нашего бессознатель­ного мира, черт побери! Доктор, вы должны отпустить ее…

— Ничего не понимаю, — сказал он, снял очки, но спеш­но надел их обратно. — Вы тоже верите в город N?

— Да! — крикнул Влад. — Я был там сам! Он преследует меня по сей день.

— Так, стоп! — сделав соответствующий жест рукой, ска­зал психиатр. — Вы шутите?

— Нет, нет же! Тех, кто побывал в утопии, всегда будет тянуть туда. Она слишком запутана и сложна. Вы совер­шенно не понимаете того места, про которое спраши­ваете. Мы говорим про любовь, мы говорим про вечную любовь, от которой невозможно отказаться человеку. Это подобно наркотику, но с другими аффектами; это подобно нирване, но нет же, — быстро и не останавливаясь говорил мужчина, то чиркая зажигалкой, то убирая ее в карман. — Я не могу вам рассказать сейчас все это, но прошу, дайте мне время. Мне нужно встретиться с женой именно там. Мы почти нашли выход.

— А где она находится? — с надменным видом спросил Андрей Викторович.

— Черт вас подери! Да, сейчас она здесь в больнице, по­тому что на работе ей вызвали скорую. Но это лишь зов утопии, зов вечности, в которую ее тянет, и она не может приглушить этот эфир. Как вы не поймете?

— А как мне это понимать? С виду вы вполне здоровый мужчина, а несете бред. Может, вам выпить? Вы часто пье­те? — практически издеваясь, сказал врач, провоцируя Вла­да сорваться.

— Вашу мать! Доктор, вы же доктор! Вы не можете от­рицать бессознательное…

— Да, но если там зарождается невроз, проходит вре­мя и этот невроз лишь процветает, то меня нисколько не удивляет расстройство личности вашей жены, — ответил он. — Понимаете, Владислав, это сложный и неизученный процесс…

— Вот именно! Н-е и-з-у-ч-е-н-н-ы-й, — выделил слово мужчина, перебив психиатра.

— Не изученный досконально, прошу заметить! — улыб­нулся тот в ответ.

Влад бросился на врача. Он схватил его за шиворот, притянул к себе и, чуть ли не брызгая в лицо слюной, зло проговорил:

— Послушай меня, доктор. Не дай Бог тебе потерять лю­бовь в этой жизни! Сукин сын…

Врач незаметно нажал кнопку вызова санитаров.

— Так-с, так-так, — приговорил он. — Вы не волнуйтесь, а расскажите подробнее, что и как? Может быть, я вас пой­му, и наш разговор пойдет в другое русло.

Мужчина отпустил врача, дал ему оправиться.

— То есть вы готовы меня выслушать? — наивно спросил Владислав и выдохнул воздух из легких.

— Да-да! — бегло ответил Андрей Викторович, ожидая скорого прихода санитаров. — Только у меня немного вре­мени, скоро надо будет делать обход, в том числе, я плани­рую зайти и к вашей жене.

— Когда моя первая жена разбилась на машине, то я… В общем, этот город реально существует… Это не фанта­зия, это не вымысел, доктор. Да, знаю, вам тяжело при­нять это, но вы должны мне поверить. Он снова тащит ее в утопию, снова тянет к себе…

— Кто?! — совершенно спокойно спросил психиатр.

— Создатель, Конструктор, Кудесник… У него много имен. Он всегда разный и одинаковый одновременно, — то вставая со стула, то вновь присаживаясь, говорил мужчи­на, трясущимися руками доставая сигарету из пачки.

— То есть вы утверждаете, что некоторое время пребывали в городе N? Опишите его…

— Не делайте из меня психа! — крикнул Влад, и в этот момент в кабинет вошли три здоровенных санитара, ко­торые, сразу поняв, в чем дело, заломили руки мужчине. «Что с ним, Андрей Викторович?» — спросили они у врача.

— Уведите в палату, — ответил он. — Вколите несколько кубиков антидепрессантов. Ах да, пока поставьте слабые и без привыкания. И это… аккуратнее давайте с ним. Ин­тересный случай.

Санитары ушли. Психиатр достал сигарету, помял ее в руках, закурил, выпустил дым и, посмотрев на улицу че­рез мутное окно больницы, сказал:

— Чертовщина какая-то…

I. Interview

— в городе N тишина борется с шумом.

и наоборот…

Диктофонные записи пациента №2602 и психиатра городской районной больницы А. В. Румянцева:

«– … Мне было 24 года. Мы поженились два года назад. В общей сложности прожили вместе около 5 лет. Я прекрасно помню тот день, он стал для меня роковым. Она позвонила мне и сказала, что задержится на работе. Кто она? Настя, моя пер­вая жена. Она обещала приехать домой где-то к одиннадцати вечера. На работе было много неотложных дел. Я спокойно вы­слушал ее, понял и предложил встретить. Сам я машину не во­дил, она получила права в 18, а села за руль где-то лет в 20. Мы были погодками и учились в параллельных классах до 9 параллели, а потом она ушла в колледж, а я закончил 11 классов и ушел в вуз, поблизости которого мы и встретились позже. В общем, в тот вечер она ехала на высокой скорости, и… и выле­тела на встречную полосу, врезавшись в пассажирский автобус, который возвращался в депо после рабочего дня. Лобовое стол­кновение, смерть на месте…

— Что было дальше?

— С раннего детства я был подвержен глубоким депрессиям, частому перепаду настроения и знаете… знаете, я почему-то всегда чувствовал, что с нами неминуемо что-то должно про­изойти. Вы можете называть это паранойей, манией или други­ми умными словами, но это знание находилось где-то глубоко внутри моей души, что я часто замыкался в себе, волновался и тревожился за Настю. В общем, после нее я вообще потерял тягу к жизни, стал еще более депрессивным, начал пить и упо­треблять наркотики.

— Что именно вы употребляли?

— Всякую муть. Сами знаете, сколько всего в нашем городе можно купить. Андрей Викторович, я думаю, можно обойтись без этих подробностей? Вы не такой старый, чтобы не знать об этом.

— Нет, в вашем случае меня интересует ваша история доско­нально.

— Хорошо. Месяца два спустя я забрел в ночной клуб, где познакомился с весьма интересным человеком. Обойдемся без имен. Он предложил мне попробовать таблетки, которые якобы не являлись наркотиком, но вызывали интересные аффек­ты в сознании. Они помогали мне забыться первое время, затем стали единственной надеждой на внутреннее спокойствие и гармонию. «Это не наркотик — это лекарство. Лучший антиде­прессант XXI века», — говорил мне он. Цена была относитель­но небольшая. За стандарт из 12 штук я платил не больше 500 рублей, а когда эта дрянь стала популярной в городе, то наши очные встречи перешли в другой формат.

— Какой?

— Вам известно, что такое «закладки?»

— Нет!

— Так вот, это такое сленговое название мест, куда дилеры прячут наркоту, в моем случае лекарство. Другими словами, вы отправляете деньги на электронный кошелек или кладете на телефон и получаете то, что вам необходимо. Ах да… совсем забыл упомянуть про это. Ответным сообщением вам приходит информация о том, где вы можете забрать дурь. Это может быть и брошенная пачка сигарет, коробок спичек, конверт, просто сверток. Короче говоря: чем больше фантазии у дилеров, тем…

— Что вы находите в этом смешного, Владислав?

— А почему бы не посмеяться? Знаете, это очень иронично. ФСКН пытается накрыть огромные поставки наркотиков, а на одном пятачке возле площади Маркса можно обнаружить около 20–30 закладок от одного до десяти граммов. Менты пы­таются подобраться к дилерам слишком глобально, пока люди дохнут по одному, умирая в одиночку.

— Вы считаете себя наркоманом?

— И да, и нет! Я считаю себя зависимым совершенно от дру­гого, не от химии.

— А от чего же?

— От своей депрессии…

— Как она проявлялась, Влад?

— Это история не на пять минут.

— Нам некуда торопиться. Будете кофе?

— Не откажусь. Я закурю?

— Пожалуйста.

— Значит, употребляя эти таблетки, я стал замечать, насколь­ко сильно изменяется мой реальный мир. Нет, я не видел ни­каких галлюцинаций, был совершенно здоровым и адекватным человеком, но мир реалий стал настолько бледным, а я в нем черно-белым, что смертная тоска сковала все мои мысли. Но! Мое искаженное сознание связывало серость будней с совер­шенно другим, не с наркотиком. Оно тревожилось о моем веч­ном внутреннем одиночестве, которое высасывало жизненные соки из моего тела. Например, я мог часами сидеть на лавочке в Березовой Роще, откуда по молодости проводил не одного друга в армию, пить пиво и смотреть на сибирскую весну, понимая, насколько она отвратительная, грязная и мерзкая. Я брал в руки свежий зеленый лист, всматривался в него и замечал полное от­сутствие цвета, контрастности, будто кто-то вообще выключил возможность это видеть.

— Вы обращались к окулисту?

— Нет. В те дни я даже не думал об этом. Меня тащила за со­бой новая волна, тянула магнитом к себе, словно я сам ее искал. Не могу описать, что это было. Может быть, я конкретно подсел на эти таблетки, а может быть, стал одержим идеей понять при­чину своего зрительного расстройства.

— Употребляя таблетки, вы обретали краски?

— Да, мир раскрашивался очень быстро, словно кто-то брал в руки кисть и быстро проводил ею по холсту перед моими гла­зами.

— То есть цвет появлялся сразу после употребления?

— Да.

— Как долго вы могли видеть мир цветным?

— Это очень интересный момент, уважаемый Андрей Вик­торович. Сначала все начинало блекнуть. Знаете, есть такая программа для обработки фотографий — «Photoshop». Так вот, представьте, что вы убираете в ней насыщенность фото, оно становится чем-то средним между черно-белым фото и фото цветным, становится похожим на старую фотографию 70–80-х годов с испорченной цветопередачей.

— Откуда у вас такие познания? Вы фотограф?

— Да! Я с 15 лет болен фотографией. Сначала это были сним­ки абы как, затем в вузе я стал фотографировать людей, занялся портретной съемкой, потом перешел «на предметику», а в 20 лет даже выиграл городской конкурс с тремя снимками города и получил работу в известной фотостудии, которая и проводила конкурс-отбор.

— Великолепно. Вернемся к нашей теме.

— Значит, дело было так. Забыл, черт… А, про цвет. Вот, пред­ставьте, насыщенность убрали, осталось несколько цветов. Так же было и с миром вокруг меня. Вначале исчезали все яркие тона: красный, голубой, зеленый и так далее, но оставалось зна­ние о них. То есть я знал, что небо голубое, что солнце желтое, а луна бледно-молочная. Но спустя час-два-три кто-то, тогда еще, неизвестный мне, убирал и эту информацию из головы, и мир вновь становился черно-белым, высококонтрастным и неимо­верно грустным.

— Хм, интересно. Получается, вы стали употреблять таблетки ради цвета?

— Нет-нет, точнее вначале да. Мир становился совершенно другим, я был ему искреннее рад. То есть, в этом мире не было боли, не было знаний о трагедии в своей семье, не было грусти, не было ничего, что выводило бы меня из душевного равнове­сия, а с другой стороны…

— Что?

— Это лишило меня хотя бы какой-то надежды на реальность.

— Что-нибудь еще вы употребляли?

— Да! Когда были деньги, я покупал кокаин, амфетамин, а в остальное время употреблял канабиноидные смеси и другую муть, полную тайн и загадок.

— Например?

— Они также вызывали у меня только один аффект: измене­ние цвета и настроения. Никаких галлюцинаций, о которых столь ярко пишут в книгах и показывают в фильмах, лично у меня не было. Совершенно другая картина. Я лишь отчетливо представлял каждый предмет вокруг себя. Это смешно звучит, но я точно знал, что ярко-красная ваза стоит на темно-корич­невом столе, что ее желтое донышко касается полированной поверхности, а белые ручки на боках дышат прозрачным бесц­ветным воздухом.

— Вам было страшно?

— Да! Я уже рассказывал про свою тревогу. И чем ближе я был к наркотикам, тем сильнее она грызла меня изнутри.

— Вы употребляли их, чтобы сбить чувство внутренней тре­вожности?

— Андрей Викторович, вы вновь практически попали в цель. Понимаете, я стал ненавидеть этот мир, эту реальность, каждо­го находящегося в ней и, отторгаясь от нее, использовал нарко­тики как путеводную звезду куда-то в иной мир.

— В какой?

— Я думаю, пока стоит обойти стороной ответ на этот вопрос, так как мне придется слишком долго рассказывать, а ваш дик­тофон уже мигает красным цветом, показывая, что скоро в нем кончится память…

— А вы наблюдательный!

— Вы впервые улыбнулись мне. Да, город N учит прислуши­ваться к каждому звуку, писку мыши, шелесту травы. Он жи­вой, словно вы и словно я. И каждая его молекула способна в любой момент видоизмениться, превратить драму в комедию, свадьбу в похороны и так далее…»

На этом запись оборвалась.

— Что ж, Владислав, вы неплохо держались, — сказал Андрей Викторович и затушил сигарету в пепельнице. В его рабочем кабинете по-прежнему стояла духота. За две недели пребывания Влада в больнице комнатный венти­лятор врача перегрелся от постоянной работы, а казенные средства не позволяли приобрести новый. В накаленной до предела обстановке пациент чувствовал себя вели­колепно, вел себя спокойно, стараясь подобрать слова, максимально точно описывающие его состояние, жизнь и события до больницы. Психиатр же напротив чувство­вал внутри себя какую-то тревогу, будто он сам сидел на медицинском допросе, а Влад являлся его лечащим вра­чом, от которого зависело, как скоро он вернется домой. «Странное состояние», — говорил он всякий раз, когда ло­вил себя на подобных мыслях, но тут же концентрировал­ся на словах больного.

— Спасибо. Когда мы можем продолжить наши беседы? — улыбнувшись, спросил Влад.

— Думаю завтра. Сегодня мне нужно сделать еще не­сколько обходов.

Андрей Викторович был Андреем Викторовичем толь­ко на работе. На деле ему было не больше 30 лет, что счи­талось для практикующего врача-психиатра совсем мало. Средний возраст его коллег колебался в диапазоне от 45 до 65 лет, а то и выше. Свою роль в его карьере сыграла успешно законченная медицинская академия, конечно же, с отличием, плюс представительный вид и шикарные речи на научных конференциях. Так, не имея особого опыта в человеческих душах, он приступил к лечению первых больных, которые чудом вылечивались и обретали сча­стье, забывая о случившемся буквально через месяц. Они давали ему деньги и новых, еще более состоятельных кли­ентов. Коллеги прозвали Румянцева новым Фрейдом, способным найти без препаратов причину маниакальных депрессий, шизофрении и других болезней. «Тебе стоит начать частную психоаналитическую практику!» — гово­рили ему друзья. — «Будешь богаче и талантливее Зигмун­да». Но это было лишь частью его мира — одной маленькой частью, которая является ничем по сравнению с его личной жизнью.

Жена уехала в другой город два года назад, забрав с со­бой дочь и, по слухам, выйдя замуж за человека в разы бо­гаче, чем он. После этих событий Андрей начал пить. Вы­пивал много, теряя контроль и чувство меры. Конечно, на работу он всегда приходил в полном порядке, но светлое лицо заметно пожелтело, волосы покрылись сединой не по возрасту, а под глазами появились темноватые круги. Иногда, прежде чем выйти на сеанс психоанализа, Румян­цев ставил себе капельницу с физраствором и проводил аутотренинг.

Андрей начал пропускать научные семинары, пере­стал черпать полезную информацию и случаи из практи­ки врачей с медицинских форумов и литературы, превра­щаясь в нечто безвольное и неспособное на большее. Его лицо обтянула трехдневная щетина, ногти на руках стали обкусанными и ломкими, а зубы слегка желтоватыми и неровными из-за зубного камня, образовавшегося за дол­гие годы курения.

Каждый раз, напиваясь до звезды, он брал фотогра­фии со свадьбы, листал их под светом луны, вспоминая светлые дни и пытаясь понять, почему же она ничего ему не объяснила, а просто взяла и переехала в другой город. Кстати, это была информация лишь со слов ее матери — то есть тещи Румянцева.

Ночи пролетали одна за другой, в которых он не успе­вал понять, как время прошло так быстро, уже пять утра, ведь в семь ему нужно выдвигаться в больницу. Андрей выпивал несколько чашек крепкого кофе, чистил зубы и, умывая лицо гелем против отеков, выходил в люди, храня внутри себя свою собственную любовную трагедию.

— … Итак, вчера мы остановились на Городе N. Как вы впер­вые попали в него?

— Эх, доктор. Будь вы намного старше меня, то сочли бы это за полный бред, но коль мы с вами примерно одного возраста, то вас тянет услышать эту фантастику. Ведь так?

— Допустим. Не отвлекайтесь!

— В общем, дело было так. Я закурю. Только не подумайте, что из-за волнения. Просто привык много курить, это напоми­нает мне о тумане небольшого городка, в который не ведет ни одна дорога, не едут поезда и электрички, не ходят троллейбусы и трамваи. Ни один таксист в городе не подскажет вам его адре­са, ведь адрес находится внутри вас.

— То есть вы поняли, куда вам ехать, исходя из своих ощуще­ний?

— И да, и нет! Не только… В тот день было ровно два года, как погибла моя жена. Я не мог представить, что на меня обрушится такой вал эмоций, я думал, что забыл ее. Точнее не так! Я думал, что память об этом злосчастном дне стала другой, более слабой. Но нет! Воспоми­нания копились в моей голове, ждали определенного момента, чтобы вырваться наружу. И этот день настал.

— В годовщину ее гибели, Владислав, вы стали чувствовать себя гораздо хуже?

— Да! Намного хуже. Я был полностью разбитым. Мне казалось, что я заболел. Ну, понимаете… Я думал, что просто простудился или подхватил ОРВИ, но это было лишь начало. К трем дня мне стало в тягость находиться в фотостудии, и я отпросился у своего шефа, сказав, что обработаю фотографии дома, так как много ума для этого не требуется. Дома все повторялось. К шести вечера мне стало просто невыносимо находиться совершенно одному. Я позво­нил трем друзьям, которые были знакомы с Настей. На удивление они помнили о трагедии не меньше меня, но будучи женатыми и с маленькими детьми, не смогли приехать.

— Опишите ваше состояние максимально подробно.

— Вначале я стал чувствовать, что в моей квартире кто-то присутствует. Я выглядывал из-за косяка на кухне, замирал в ти­шине, прислушивался к шумам, старался проникнуться каж­дым писком извне, чтобы понять, что это может быть. Знаете, это тождественное ощущение, когда на вас смотрят в автобусе или метро. Вы чувствуете своей кожей чей-то неровный взгляд, слышите чье-то дыхание, но не осознаете этого. Вы резко пово­рачиваете свою голову и замечаете пристальный взгляд прохо­жего. Бывало ли с вами такое?

— Да, конечно!

— Здесь же, сколько бы я не оборачивался, сколько бы не вер­тел своей головой из стороны в сторону, ничего не происходи­ло. Черт побери, совершенно ничего!..

— У вас истлела сигарета, а вы так и не затянулись. Может быть, еще сигарету?

— Не откажусь. Одна маленькая просьба, закурите вместе со мной.

— Хорошо.

— И не смейтесь. Мне будет так легче донести до вас суть. С каждой секундой этих мучений я стал замечать, как вре­мя растягивается, как оно становится абсолютно независимым от стрелок часов, от биения моего и вашего сердца, от действий моего тела. Я поворачивал голову и смотрел на небольшие часы в комнате: стрелка то быстро перемещалась, то вновь замирала. В этих миражах было все мое душевное здоровье.

— Вы употребляли перед этим наркотики?

— Нет, в то время я был на мели… кхм, то есть у меня не было денег купить таблетки или что-нибудь еще. А когда прошел ме­сяц, я решил вообще слезть и попытаться как можно быстрее восстановить свое пошатнувшееся здоровье.

— Вы чувствовали слабость?

— Я просто сильно истощил иммунитет. Постоянная боль в горле, насморк, недомогание, ломота в суставах. Ха! Только не считайте это ломкой. Совершенно иное. Просто разбит с самого утра и до самого вечера, а потом сон и вновь по кругу. В ту ночь я упал от изнеможения на пол. Это был не обморок. Будто бы часть меня — та самая часть, которая заставляет нас держаться на плаву в обществе, отделилась, подлетела к побеленному по­толку, стукнулась об него и растворилась…

— То есть у вас была такая галлюцинация?

— Это не галлюцинация, Андрей!!!

— Стоп! Не стоит кричать. Все хорошо. Мы просто беседуем. После этого вы открыли глаза в городе N?

— Да! Я очутился посреди дороги — огромной магистрали, ко­нец которой скрывается в тумане, а разделительные полосы то смыкаются, то размыкаются. Они переплетались в узлы — не­большие островки, на которых дышать несколько легче, чем во время движения. Скажу вам, что бежать там практически не­реально. В горле образуется ком и начинается удушье. Во всем виновата желтая пыль.

— Пыль?!

— Именно пыль — бархатисто-желтая пыль, которую на ред­ком солнце практически не видно.

— Опишите город N.

— Это невозможно!

— Почему?

— Нужно побывать там самому, чтобы понять его магию, его утопичность. Нужно встретиться с Морфийгеймером — Кудес­ником и Конструктором этой утопии. Понимаете?

— Как это возможно?..

На этом врач выключил диктофон. Что-то неведомое подсказывало ему, что Владислав не врет. Он не мог опре­делить ни одного признака душевного расстройства.

— Курит? Все курят. Рассказывая такое, можно невольно закурить, — рассуждал, слушая пациента, врач и ловил себя на мысли, что и сам держит в руках сигарету. — Немно­го волнуется? Да и мои ладони вспотели. Черт побери… Чертовщина какая-то.

Андрей Викторович сел вполоборота к Владу, чтобы ему стало максимально комфортно рассказывать про та­инственный городок, к которому невозможно добраться обычными путями.

— Скажите, что вам дал этот город? — спросил он у па­циента.

— Лишь одно! Я смог забыть про свою драму, — ответил больной. — Я посмотрел на нее с другой стороны.

— Как же в него попасть?

— У вас есть проблема? — резко спросил молодой чело­век, одетый в больничную форму с прикрепленной бир­кой №2602.

— Да! — ответил Андрей и закурил. — Я тоже не могу за­быть любимого человека. Забывая людей, мы обретаем других. Но лучше ли они?

— Может, проще помнить вечно тех, кого так желаем за­быть? — философски спросил Влад.

Он улыбнулся. Было видно, что он начинает домини­ровать, владеть ситуацией. Достаточно им поменяться формой: одному надеть белый халат, а другому рубашку с длинными закатанными рукавами, и ни одна живая душа с первого взгляда не поймет, в чем дело.

— Как выглядит Создатель? — спросил Румянцев.

— Его лицо скрывает черная театральная маска. Она прикрывает ровно половину так, чтобы было видно часть носа и рот, на голове фетровая шляпа, на руках белые на­крахмаленные перчатки, которыми он держит два сере­бряных револьвера. Так… Дальше белая рубашка с брил­лиантовыми запонками, — быстро вспоминал пациент, а врач по невербальным признакам понимал, что он — Влад — видел это наяву, а не фантазирует, сидя с ним тет-а-тет. — Брюки, интересные брюки с косыми карманами и фрак, который скрывает две кобуры. У него есть лекарство от всех бед, доктор.

— Сколько тебе колют антидепрессанты?

— Это имеет значение?

— Нет, просто я боюсь, что у тебя начинаются повтор­ные галлюцинации.

— Это не галлюцинации! — вновь на эту фразу крикнул Владислав. — Этот город существует.

Он вскочил с места, схватил врача за галстук, с неви­данной силой подтянул к себе и прокричал:

— Жалкие люди! Вы ничего не знаете о себе самих, но вам так нравится судить друг друга.

Румянцев видел, как пылали глаза больного.

— Вы способны лишь отрицать, не соглашаться, ниги­лировать любую идею и любую мысль, которая не вме­щается в ваше больное сознание, — смотря в глаза, гово­рил он. — Ты знаешь, что я отпущу тебя, и знаю, что ты нажмешь на кнопку, сюда вбегут твои огромные жлобы, привяжут меня к кушетке и начнут пропускать ток вы­сокого напряжения через мое сознание, пока мой мозг не превратится в испорченный орех, но… Но я знаю, как сильно ты тоскуешь по ней, и эта тоска способна завести тебя в любую утопию…

Андрей Викторович практически дотянулся левой ру­кой до кнопки под столом, нащупал ее средним пальцем и быстро нажал.

— Я оказался прав, — улыбнулся Влад, хотя «тревожная кнопка» не издала и звука. — Запомни эти четыре цифры — 0262. Ключ в них!

Вновь появились три здоровенных парня. Один из них ударил Влада по сухожилию руки, которой он схватил­ся за галстук Румянцева, второй нанес удар по почкам, а третий быстро распустил длинные рукава и завязал их за спиной.

— Почему так долго, черт бы вас побрал! — выругался Андрей Викторович. — Этот приду… кхм, больной, чуть было не задушил меня прямо на рабочем месте.

— Доктор, мы предлагали быть рядом во время интер­вью, — приподняв брови, ответил один из них.

— Тогда бы не было никакого интервью, вашу мать! Пошли вон! — бранился доктор, пытаясь расправить узел галстука. — Двойную дозу ему. Электричество не пускать. К кушетке не привязывать.

— Сделаем…

В 17:00 Румянцев пошел проведать жену Влада. Она на­ходилась в изолированной палате в другом корпусе боль­ницы, ни с кем не разговаривала и была спокойна, только когда ела или спала. В другие часы она была привязана ремнями к кровати.

— Здравствуйте, — с порога палаты сказал врач. — Как ваше самочувствие, Анна?

Она неожиданно приподняла свою голову. Ее светлые волосы были мокрыми и слипшимися от пота, а широко открытые глаза панически смотрели на мужчину.

— Вы хотите узнать, как попасть в город N? Вас терзают муки любви? — тоненьким голоском сказала она.

— Что? Кхм, нет… вовсе нет, — откровенно соврав, по­ставив стул и сев на него, сказал Андрей Викторович. — Расскажите о себе! Кажется, врач — я.

— Да, наверное, — улыбнулась она и задумалась. — Ах, я так много рассказывала вам про себя. Вы же знаете про мою драму, доктор. Я потеряла ребенка в 20 лет, и никто кроме Морфийгеймера не мог помочь забыть это.

Доктор включил диктофон.

— Прошу вас, выключите это, иначе я буду молчать. Прошу, выключите!

Кнопка «Стоп». Запись остановилась.

— Я чувствую в вас вечную печаль, доктор, — сказал она. — Я многому научилась в утопии: научилась отделять лю­дей от бесов, научилась слышать и слушать каждого, го­ворить по делу и все, что я хочу сейчас, просто вернуться туда к нему.

— К кому?

— К Создателю, — ответила девушка, выпрямив пальцы рук.

— Что значит 0262? — спросил Румянцев, убрав дикто­фон в нагрудный карман.

— Это ваш шифр, Андрей Викторович, — спокойно отве­тила девушка. — Выбор за вами. Вы же хотите встретиться с ней?

— С кем?

— С вашей женой, — ответила пациентка и зевнула. — Я хочу спать. Ступайте.

Румянцев ушел. Весь вечер он просидел в раздумьях о таинственных цифрах, сказанных ему Владом. «Что за?..» — то и дело повторял он, открывал амбулаторные карты больных и начинал писать отчеты, но чем больше он от­влекался, тем сильнее жгучее чувство узнать ответ тянуло за собой.

— Кофе, нужен кофе! — произнес он и, отсчитав мелочь, вышел из кабинета, не закрыв дверь.

Сегодня его дежурная смена. Все пациенты в палатах.

К сожалению, кофейный автомат был пуст и на нем ве­села табличка с предупреждением об отсутствии в помпе воды.

— Вашу мать, и кофе нет! — выругался Андрей, стукнул каблуками туфель по полу, прислушался к эху и ушел.

Вернувшись в кабинет, он обнаружил нечто странное. Приклеенные бирки с номерами пациентов были оторва­ны от папок и аккуратно разложены веером, что в сумме образовало четкую последовательность 0 2 6 2.

— Охереть! Какого черта? — сказал врач и быстро по­смотрел на папки. Они лежали точно таким же веером рядом.

Быстро достав из пачки сигарету, откинув ее в сторо­ну и достав другую, он открыл папки. В них были дела пациентов с острой формой расстройства личности — так называемой активно-депрессивной шизофренией. «Нуж­но к ним срочно зайти», — отметил врач и подкурил одну сигарету об другую, затем решил выпить немного конья­ка, подошел к сейфу и совершенно бессознательно ввел шифр, даже не думая о цифрах. Кнопки 0 2 6 2 вдавились, щелкнул замок. Внутри лежали две стопки, пачка денег, важные отчеты, материальные ведомости отделения пси­хиатрии и одна таблетка, которую Румянцев не сразу за­метил.

Выпив сто граммов коньяка для успокоения своей души, Андрей закрыл кабинет на ключ и пошел по темному ко­ридору больницы, предупредив трех санитаров, чтобы они следили за его кабинетом, а двух взяв с собой.

Зайдя в первую камеру, он не обнаружил там больного. Мужчины 45 лет не было, все решетки были целы, соб­ственно говоря, как и ремни, и уж тем более замки камеры.

Во второй и третьей точно также никого не было. Са­нитары молча разводили руками, переговариваясь друг с другом и выставляя по периметру и этажам больницы не­большое оцепление из 1–2 человек. По тревоге были под­няты все: и медсестры, и дежурные по столовой и даже два солдата, которые проходили альтернативную службу.

— Что за блядство творится в больнице? — закипая и психуя, кричал на своих подчиненных Румянцев.

— Мы никого не видели и не слышали. В больнице было тихо. Беглецов было бы слышно, доктор! — отпирался один из санитаров.

— Какой, к черту, шум? У них только тапочки, и те, блядь, мягкие! Искать, искать, вашу мать! Быстро…

К последнему пациенту с оторванной от карточки цифрой «2» Андрей Викторович зашел один. Стоило ему ступить на порог, как больной подлетел от кушетки квер­ху, закружился под потолком и стал медленно таять.

Румянцев стоял, широко открыв рот и, в ужасе выйдя из палаты, снял с ремня брюк электрошокер, который ему дал санитар минуту назад.

— Тсс, — шептало ему это существо, чем-то напоминав­шее мужчину, а чем-то лишь его тень.