Бесплатный фрагмент - Горцы

Мурман Ратиани

Родился 21 марта 1929 года в Абаше, маленьком городке на Западе Грузии. После окончания школы поступил в Грузинский политехнический институт на строительный факультет, который окончил в 1947 году. Служил в армии в 1947-1950-х годах в Баку. После армии был направлен в Батуми в МКС, где работал на разных должностях. В 1962 году Ратиани был командирован в Кабардино-Балкарию и в Северную Осетию, где познакомился с известными писателями и творческими людьми Северного Кавказа. Вся его последующая жизнь была посвящена исследованию и сбору материала кавказских борцов против произвола царской России.

Мзия Ратиани

Родилась 26 января 1962 года в городе Батуми. В 1979 году окончила школу в Тбилиси. Работала в райкоме комсомола на заводе управляющей кадрового отделения. В 1986 году поступила и окончила 4-й медицинский колледж города Риги. Работала во 2-й больнице 4-го управления Минздрава ЛССР. С 1989 года работала в медицинских учреждениях Грузии. Во время абхазо-грузинского конфликта работала в госпитале МО Грузии в Гори. в 1996—2000 годы работала в кардиологической клинике в Тбилиси. С 2001-го занимается общественной работой и помогала отцу в работе над его полевыми материалами. С 2015 года работает над завершением романа отца.

От автора

Я представляю на суд читателей книгу, над которой тридцать лет работал мой отец — Мурман Ратиани. В советские времена к нему не раз обращались с просьбой издать книгу, но в том варианте, в каком предлагали соответствующие службы он этого сделать не мог. Мой скромный труд над работами отца придал, надеюсь, хоть в малой степени тот рисунок, какой он предполагал в своих замыслах. Могу смело сказать, что, собирая и работая над своими материалами, он акценты делал взвешенные, для него мужественные, честные люди, независимо от вероисповедания и происхождения, были в приоритете. В 1962 году Ратиани был направлен в командировку в Кабардино-Балкарию и в Северную Осетию, где он познакомился с известными писателями и творческими людьми этих республик. Известный кабардинский писатель Аскерби Шортанов повернул судьбу Ратиани на творческую стезю. Неизгладимое впечатление на Мурмана произвел роман Шортанова «Горцы». Не случайно он своему роману дал одноименное название. В Осетии он был желанным гостем у Сараби Чехоева и Владимира Царукаева. Увлеченный историей Кавказа, он в последующем по своей специальности выступал только в качестве консультанта. Большой след в его работе оставил, известный чеченский ученый, профессор Юнус Дешериев, который часто гостил у нас дома в Грузии. С 1968—73 годы Ратиани безвылазно пропадает на Северном Кавказе, где его со многими известными людьми знакомит его земляк чеченского происхождения Магомед Дуашвили. Он подружился с лезгинским писателем Няметом Лезгином, и бывал у него дома в Кусарском районе. С автором романа «Зелимхан», с чеченским писателем и диссидентом Магомедом Мамакаевым он дружил, и провел с ним много времени. В его распоряжение были переданы много материалов карачаевского писателя, автора повести «Абрек» Османа Хубиева, а также запрещенные к публикации документы и работы историков и писателей со всего большого Кавказа. С 2001 года Мурман Ратиани на базе своих полевых исследований и многочисленных документов, полученных им от кавказских друзей, готовил к изданию свой роман, но внезапная смерть в 2013 году прервала его работу. С 2015 года незавершенную работу отца продолжила я.

Я благодарна всем, и писателям, и историкам Кавказа, которые делились с Мурманом Ратиани своими материалами и мыслями. Особая благодарность Магомеду Дуашвили, который повез его на Северный Кавказ и представил нужным для его работы людям. Только в Чечено-Ингушетии, с короткими промежутками, он провел 5—6 лет, с 1968—73 гг.

Книга еще не закончена, если ничего не произойдет, до конца 2020 года я представлю читателю 3 том. По многочисленным просьбам читателей издаю два первых тома. Когда я начала работу над собранными моим отцом материалами, я намеревалась написать повесть, главным героем которого будет чеченский абрек Кута. Мои друзья, которые лучше меня разбираются в писательском деле, ознакомившись с работами отца, порекомендовали мне написать роман, спасибо им огромное.

В начале своей работы я не сомневалась, что книгу посвящу своему отцу, но работая над его трудом, поняла, что это будет не справедливо в отношении него, он является одним из авторов этого исторического романа. Решение сделать автором романа Мурмана Ратиани я приняла больше года назад, и все это время ломала голову, кому посвятить эту книгу, кто более достоин, быть примером борьбы абреков — этих славных рыцарей Кавказа. История Кавказа щедра на славные имена: Шейх Мансур, Джамбулат Болотоко, имам Шамиль, абрек Кута, Звияд Гамсахурдия, Джохар Дудаев — история Кавказа продолжается, кто следующий!

Сегодня, острота борьбы ничуть не ослабла, напротив, увядающая Российская империя стала непредсказуемой, более опасной и жестокой. Когда кругом все озлоблены, напуганы, клевещут друг на друга, предают друг друга, есть человек, не останавливаясь ни перед чем, не различая людей по религии и национальности, идущий вперед ради торжества справедливости. Соратник и продолжатель дела Гамсахурдия и Дудаева он не изменил своим принципам и не свернул с избранного пути. Он делает все, чтобы укрепить горские традиции и вернуть доверие и дружбу народам Кавказа. Он наиболее больше походит на героев моего романа, книга посвящается президенту «Ассамблеи народов Кавказа» — Руслану Кутаеву.

Вступление

О романе «Горцы» Мурмана Ратиани и Мзии Ратиани

В начале ХХ века в Российской империи тема абречества была очень популярной, рассказы об абреках вызывали среди российской интеллигенции самые различные мнения, формировали к себе порою противоположные отношения, часто сами абреки характеризовались, как разбойники, так и народными мстителями. Абреками кишел весь Кавказ. Они были везде: в Грузии, Азербайджане, Дагестане, Чечне, Ингушетии, Осетии, Кабарде, Балкарии, Карачае, Адыгее. В царское время об абреках писал Ахмед Цаликов в своей знаменитой книге «Кавказ и Поволжье».

Враждебные отношения царской власти к покоренным народам, методы и приемы жандармерии принуждали абреков сопротивляться угнетателям. И как не вспомнить слова героя чеченского народа Асланбека Шерипова, который, оценивая жесткое противостояние царской власти и горцев Кавказа, произнес: «Власть терроризировала народ, а абреки терроризировали власть». Почему такая сложилась ситуация? Дело в том, что царская администрация на Кавказе не выработала такую систему управления, которая учитывала обычаи, традиции, религиозные верования непокорных горцев, обладающие самоуправляющимися горскими обществами, отношения внутри которых регулировались на основе адатов и шариатских норм, часто расходившихся с их самоуправляющимися горскими обществами.

В советский период о жизни, деятельности, борьбе кавказских абреков писали целый ряд писателей. Так, в 1930 году осетин Дзахо Гатуев опубликовал документальную повесть «Зелимхан», написанную на основе кропотливого изучения документов в архивах Ленинграда, Москвы, Грозного, встречаясь с людьми, знавшими самого Зелимхана. Карачаевец Осман Хубиев в 1938 году написал повесть «Абрек», адыг Тембот Керашев в 1957 году опубликовал свою повесть «Абрек», кабардинец Аскерби Шортанов в 1978 году опубликовал роман «Горцы», чеченец Магомед Мамакаев опубликовал свой роман «Зелимхан» в 1981 году. Абрек Зелимхан, легендарная личность и он у него изображен в качестве народного мстителя, борца за утверждения социальной справедливости. Подвиги его необычайны, но они представляют собой индивидуальный террор, направленный как против родовых отношений, так и против существующей царской системы, которую абреки, несмотря на их подвиги, мужество, героизм, поддержку простого народа, никак не могли изменить. И только её изменение через социальные революции позволили бы решить проблемы народа, испытывавшего тяжелое угнетение эксплуататоров. Так, писали историки в своих исторических трудах. Полагая, что проблемы, за которые боролись кавказские абреки, в советское время в значительной мере были преодолены.

Однако, нельзя не отметить, что рыночные отношения, которые ныне определяют социально-экономическую основу в различных регионах, в том числе и на Кавказе, никак не приближают к социальной справедливости людей, наоборот, углубляют социальное расслоение, ныне появляются «неодворяне», новые формы несправедливости, происходит стремительное обнищание, проявляются скрытые формы эксплуатации. Выявлено немало социальных язв, что приводит к формированию новых условий для порождения неоабречества.

Прошли многие годы, кавказские писатели позабыли об острых социальных коллизиях, язвах. И вот в 2019 году нам представлен роман «Горцы» Мурмана и Мзии Ратиани, отца и дочери. Признаюсь, что этот роман на меня произвел не только глубокое впечатление, он заинтересовал меня с точки зрения исторических фактов, персоналий, заставил по-новому посмотреть на взаимоотношения между народами Кавказа, которые после завоевания Россией, испытывали тяжелый гнет угнетения, подавления свободы и независимости. В то время система социальных, правовых отношений, которая навязывались российской империей завоеванным народам, расходилась с их обычаями, традициями, дружескими, братскими отношениями, они подвергались жестокому испытанию.

Роман «Горцы» — увлекательный, остросюжетный, легко читаемый роман, где исторически точными знаниями описаны традиция горцев, их блюда, названия мест и рек, института побратимства, кровной мести и взаимной помощи. В ходе его чтения приходилось осмыслить каждый из прочитанных фактов, сюжетов, прослеживать всю канву авторского замысла, логику его рассуждений.

Не вызывает сомнение, что роман основан на реальных фактах, преданиях, воспоминаниях, сохранившихся в народной памяти, архивных и полевых документах. Главный герой романа Кута — знаменитый абрек конца ХIХ и начала XX вв. из чеченского села Довта Мартан. В своих записках Ермолов этот аул называет «Доун-Мартан», как он пишет, «это змеиное гнездо, где всегда приют находят кабардинские абреки». И это село было сожжено палачом горцев. В народе аул был известен тем, что здесь сложилась известная на всем Кавказе исламская школа, где в детстве обучался и Ушурма (шейх Мансур), его мать Ану родом из Довта Мартана. Там учились не только чеченцы, но и ногайцы, адыги, балкарцы, кабардинцы, где у детей завязывались братские отношения, многие из которых сохраняли это братство на всю жизнь.

Героями романа «Горцы» являются кавказские абреки: Кута-чеченец, Зелимхан из Харачоя, Саламбек-ингуш, Мушни Ратиани-сван, Канамат — карачаевец, Давид Циклаури — хевсур, Аллахверди — табасаранец, Кири-Буба — лезгин, Ахие Джангузов — балкарец, Дато Шеварнадзе — грузин, Аслан Клишбиев — кабардинец, Ильяс Тхогазитов — адыг… Они известные народные мстители на всем Кавказе. Они доверяли, и преодолевая любые преграды, мчались на помощь друг другу в самые сложные ситуации.

Эти защитники простых людей, угнетенного народа считались настоящими рыцарями Кавказа. В романе они изображены, как бескорыстные рыцари, устремленные на защиту чести, достоинства, независимости, свободы, обычаев, традиций своих народов.

Кавказская война, которую Шамиль вел 25 лет в конце ХIХ и в начале ХХ века не закончилась, она приобрела стихийное, народническое, абреческое движение. Описанное в романе движение абреков на Кавказе — реальная сила, которая обладала возможностью дать ощутимый отпор не только полицейским, но войсковым соединениям Российской империи. Абреки в силу их мобильности, народной поддержки, были хорошо информированы и быстро группировались и уходили без потерь от преследований.

В первой части романа закручивается драматический сюжет, связанный с чеченским мальчиком, который оказался в центре жестокой кавказской драмы. Он невольно становится заложником старого грузинского князя Геловани. Сын Геловани, молодой царский офицер, проезжая на фаэтоне через ярмарку на границе с Турцией, хлестал плеткой направо и налево простой люд. Попадает он и в чеченца, прибывшего на ярмарку, который вскочил на фаэтом и нанес ответный удар обидчику. Офицер кинжалом ранит чеченца, который успел ответить кинжалом противнику. Молодой офицер Геловани погибает, а раненного чеченца вместе с его женой и ребенком доставили в дом князя Геловани. Ударом сабли Геловани убивает чеченца при жене и сыне.

Первая часть романа завершается освобождением чеченского мальчика из цепких рук Геловани. И это описание полно трагических событий, тонких хитросплетений, которые использовали кавказские абреки и друзья Куты из Довта Мартана. Даже регулярные русские войска в Грузии, брошенные, по доносу Геловани, против Куты и других абреков, не смогли помешать освобождению из плена мальчика и отправке его на свою родину.

Таким образом, Кута вернул мальчика на родину, не дал реализоваться коварному плану Геловани.

Через сложные перипетии мальчик был возвращен на родину, и в этом огромная заслуга грузинских, хевсурских, сванских, балкарских побратимов Куты. Во второй части романа Мурмана и Мзии Ратиани изложена поразительная операция кавказских абреков по возвращению долга рабочих нефтепромыслов в Баку. Рабочие разных национальностей и вероисповеданий, длительное время трудившиеся на нефтяных промыслах, не могли получить свою зарплату. Заканчивался месяц рамадан, рабочим мусульманам, хотелось побыть на празднике в своих семьях. За помощью они обратились к кавказским абрекам, которые с участием Куты проводят дерзкую и хитрую операцию, вынуждают выплатить деньги рабочим капиталистов Нагиева, Тагаева, а также Нобелей. Получив деньги, рабочие с большой радостью отправились на празднование рамадана к своим нуждающимся семьям.

Интересен сюжет угона казаками триста лошадей у чеченца Шоптака, поселившегося за Терек. Похищениями коней, угоном скота занимались и казаки, тем самым проявляющиеся свою удаль и отвагу, нанося урон горцам. По заданию русского правительства он готовил лошадей для российской армии. Вернуть подготовленных для строевой службы лошадей хозяину взялся абрек Кута из Довта Мартана. В этом вопросе горцы проявили удивительное изобретательство, отчаянную отвагу и смекалку. Лошади были возвращены хозяину, и тем самым была сохранена его честь, как надежного партнера — поставшика лошадей в царскую армию.

Описывая эту историю, авторы мастерски поведали читателю сюжет о любви черкеской девушки — Тимази с её соплеменником Исламом, которая закончилась трагически.

Таких трогательно-экспрессивных сюжетов достаточно много в романе «Горцы» и они очень поучительны, возвращает читателя к временам, когда честь, достоинство, свобода слово — ценились выше золота.

Без сомнения, роман «Горцы» изображает тяжелую долю горцев с их жизненными коллизиями, социальными противоречиями, страстями, борьбой, которую вели горцы и народные защитники за социальную справедливость, имеющие свое представление об идеале, к которому они были устремлены в это жестокое, кризисное время.

Жизнь главного героя романа — абрека Куты из Довта Мартана полна трагических опасностей, он повсеместно преследуем, осведомителями, недоброжелателями, властью и регулярной армией, не раз испытывает предательство. Но при этом он никогда не снизошел до подлости, низости. Планка его мужества, чести, нравственности, духовности была очень высока, в наше тревожное, кризисное время, когда лицемерие, алчность чуть ли не правят свой кошмарный бал, и сегодня может, служить многим примером. Говорят, что время настоящих рыцарей, людей чести, достоинства, милосердия, справедливости ушло. Жизнь героев романа «Горцы» должна сподвинуть появлению новых людей чести и достоинства, думаю, что это непременно наступит. И очень важно, чтобы их появление началось с нашего многострадального Кавказа.

В. Акаев, доктор философских наук, профессор

Предисловие

«На пути абрека»

Чеченцы издревле строили в своих горах башни — боевые, сигнальные, жилые. На самых высоких кручинах, на отвесных скалах — чеченские каменные башни тянулись в небеса. Враг приходил и рушил эти башни, однако потомки прежних обитателей этих гор, возводили башенные строения с еще большим рвением и силой. Казалось, что невозможно будет их возвести вновь, что не осталось уже ни сил, ни возможности у последующих поколений, однако в горах одна за другой появлялись могучие крепости. Долг перед Отчизной, священный долг перед предками заставлял последующие поколения бороться за свою свободу. После каждых нашествий врагов, чеченцы уходили все выше и выше в горы. Тем самым народ обретал силу и становился таким же незыблемым как эти горы. Возвращаясь обратно в низины, чеченцы находили от своих жилищ лишь пепелища. Истощенные от вечных войн, они вновь бросали все свои последние силы на восстановление родного очага. Это продолжалось на протяжении столетий и сегодня в 21 веке весь мир вновь стал свидетелем чеченской трагедии — разрушенные города и села, уничтоженное мирное население. И вновь как и в прежние века, чеченцы на пепелищах своих очагов воздвигли новые города и села и также продемонстрировали бесконечную силу жизни. Они вновь отстроили жестоко разрушенные башенные крепости. И закладывая эти башни, любой чеченец знает, что каждый камень — это часть Адата, тайна генома. Каждый камень, закладываемый в башне — это «файл», в котором закладывается то самое чеченство — Нохчалла! Религия, Человечность, Милосердие, Достоинство, Честь, Этика, Мужество, Уважение, Культура, Смелость, Выдержка, Приличие, Верность, Свобода, Вера, Справедливость — это именно те ценности, которые закладываются в каждом камне чеченских башен. И если отсутствует хотя бы какая-то из них, то башня разрушится, также и чеченец не может называть себя чеченцем, если в его жизни отсутствует хотя бы одна из этих ценностей. Чеченцы никогда не существовали без религии, как пытаются сегодня это представить некоторые лжеисторики, пытаясь доказать причастность чеченцев к идолопоклонничеству. Древний спутник чеченца Адат собрал в себе все постулаты религии Ислам. Враги чеченского народа какие только ни пытались повесить ярлыки на истинное лицо чеченского народа, чтобы очернить историю и язык древней нации. Что касается чеченского языка, то эта составляющая народа занимает особое место в жизни чеченцев. Издревле, чеченцы оставляли след своим потомкам в своем языке, что есть у человечества Пастырь — Всевышний Создатель, Творец всего сущего на Земле и имя ему Дела (Бог). Поэтому чеченская борьба за самостоятельность — это непризнание над собой кнута кочевых захватчиков, ни царского, ни советского, ни псевдодемократического. Чеченец гордо противится тому, чтобы в племени своем видеть исчадие плена властителя над личностью и его свободой. Вертикаль власти в лице одного человека и его приспешников в сознании свободного человека — это разрушительное зло. В чеченстве — Нохчалла, вы найдете истину мудрости и веры. А это и есть ясный свет в пути человека от рождения и до окончания его жизненного пути. Познакомившись на просторах интернета с отрывками повествования этой замечательной книги «Горцы» я открыл для себя еще много неизведанных мной светлых сторон из жизни моего народа. Мурман Ратиани оставил яркий свет в своих рукописях, в которых он по крупицам собирал историю личностей Кавказа, которые ценой своей жизни стояли на пути добра и справедливости.

К сожалению, Мурман ушел из жизни, так и не успев издать книгу и показать миру те лучи свободы, исходящие от лучших сынов Кавказа. Нам повезло, что дочь нашла рукописи отца и написала такую замечательную книгу. Дочь Мурмана Ратиани — Мзия Ратиани врач по образованию, совершила не менее благородное дело, чем врачевание, представив нашему вниманию этот емкий исторический труд. На страницах этой книги ярко и содержательно освещены все исторические события прошлых лет, переданы все чувства и мысли борцов за справедливость и их благородные поступки.

Эта книга безусловно развеет все мифы о злых чеченцах, так называемых диких кавказцах. Если сравнить Рим и римское право с Кавказом и его Адатом, то Риму как и многим государственным формам пришлось бы многому научиться у Кавказа, потому что свод неписаных законов гор Адат — это будто ограненный алмаз, отблески которого освещают жизненный путь каждого кавказского народа. И горец, живущий согласно принципам этого Адата, никогда не сможет поступать как злодей, все его поступки будут нести в себе благородные и богоугодные деяния. Самое мощное орудие в воспитании людей — это язык и поэтому с глубокой уверенностью утверждаю, что чеченский язык и люди, воспитанные на этом языке, не нуждаются в имперских плетях и пряниках, о чем повествует одна из глав в этой книге, когда простой чеченец не потерпел над собой княжеской плети. А народ, который на протяжении почти целого 20 века отрицал существование Бога не имеет право говорить, что он несет в мир демократию, справедливость и покой. Он будет жить лишь по принципу «разделяй и властвуй», тем самым порабощая малые народы.

Порочные формы правления царизма силой вторгались на Кавказ, беспощадно выжигая его земли. Эта черная рать уничтожила целые этнические группы народов Кавказа. Деспотизм господина со своими рабами нес кровавую разруху в горские племена, при этом идеализируя свою власть. А идеалы эти заключались в утопическом постулате — человек — животное, нуждающееся в господине и зависимое от него. Рано или поздно царства с монархами гибнут, как и сами монархи. Бессмертны и устойчивы только те народы, где царствуют законы равенства между людьми. Там, где заканчиваются законы равенства и справедливости, начинаются законы силы и злата, и возносится над всеми государь, которому как воздух необходимо раболепие. Такому угнетению способны противостоять лишь действительно смелые и благородные сердца.

Длительное противостояние захватчикам на протяжении веков, в чеченцах воспитывало и укрепляло дух справедливости, мужественности, храбрости и верности своему Отечеству — Кавказу. Физическое и моральное воспитание чеченцев зависело от множества обстоятельств и несмотря на сложности быта и потрясения, происходящие извне, физический и моральный дух чеченца в своей совокупности преобладал духу любого, пришедшего на территорию Кавказа с целью его завоевания. Именно таким — сильным и смелым, с безупречно красивым телом и душой явился в этот мир рыцарь Кавказа — главный герой этого произведения — чеченский абрек Кута из Довта-Мартана. Он обладал не только безупречной отвагой, но и в совершенстве владел русским, арабским, грузинским и тюркскими языками. И он умел не просто говорить на этих языках, а находить общий язык хоть с кем, доводить на этих языках истинную цель своей борьбы. Он словом и делом умел выражать светлые помыслы того пути добра и справедливости, на который он вышел.

Эта книга, безусловно — исповедь Кавказа! Ведь здесь без всякого авторского притязания одинаково красиво показаны практически все представители народов Кавказа — грузины, кабардинцы, черкесы, балкарцы, карачаевцы и др. Братство абреков, их готовность, жертвуя собственными жизнями встать на защиту друг друга, безусловно доказывает тот факт, что Кавказ не имел каких либо границ и был един в своем природном и историческом совершенстве.

На безгранично красивом художественном языке представлен здесь образ легендарного чеченского абрека Куты. Это вовсе не разбойник, опьяненный жаждой крови и войны. Кута поистине народный мститель, который ради справедливости вышел на тропу своей борьбы. И он умеет вести себя на этой тропе. Надо отметить, что на арене жизни Кута встречался с множеством людей различных вероисповеданий, национальностей и сословий. И с каждым из них он умел находить общий язык, налаживать родственные и дружеские связи. Его натура не терпела проявление силы над слабым и он находил в себе мужество противостоять этой силе. Он никогда не разделял людей по национальному признаку и вероисповеданию. Чеченский абрек был защитой для обездоленных и грозой для власть имущих, угнетающих крестьян. Его светлый образ заслуживает внимания на мировом уровне.

Стоит особо подчеркнуть и начало пути его абречества, а точнее причина, по которой он встал на этот путь: Очевидцы, из уст в уста передавали, что молодой человек -Кута, стоявший у родника со своей возлюбленной стал свидетелем жестокой картины, когда казаки грубо отшвырнули чеченскую старушку, которая по случайности оказалась на пути казачьего отряда. Именно в этот день, убивая этих казаков, становится на путь абречества — народного мщения чеченский абрек Кута, и на этом пути встречает таких же доблестных рыцарей Кавказа.

Автор описывает братские узы кавказских абреков, о взаимной поддержки друг друга, общее понимание принципа добра и справедливости. Вниманию читателя представлена дружба чеченского абрека с достойными сынами Кавказа — грузинскими князьями Ратиани, Мачутадзе, Дадешкелиани и представителями других народов Кавказа.

Безусловно, книга «Горцы» — огромный, безгранично весомый вклад в развитии и обогащении кавказской литературы, где автором отражены прекрасные традиции кавказских народов — гостеприимство, культура, этика, дружба, долг чести и достоинства. Перед читателем предстанет «портрет» Кавказских Народов в многотомных оттенках красок, которые отражены в персонажах книги, а также фон географии мест событий по Кавказу и не только…

Накануне, произведение вышло в свет и на чеченском языке и стоит отметить, что благодаря глубокому знанию языка и художественного слога переводчиков, книга приобрела новое «звучание», и неудивительно, ведь чеченский язык является одним из древнейших языков мира, тянущийся из глубин Древнего Шумера. Уверен, что эта книга зазвучит на других языках мира.

Нить прошлого в народах Кавказа без обрывочна — в памяти его потомков, особенно память к своим предкам, к своему прошлому…

Исмаил Акаев — писатель, журналист, член Евразийской Творческой Гильдии (Лондон)

Том I

Глава I

Дика Дишнинский

За нападение на инкассаторов весной 1900 года, в котором Кута из Довта-Мартана со своими друзьями участвовал по просьбе Аюба из Старых Атагов, он был зачислен к вечным врагам Российской империи, за голову которого назначили большую награду. Аюб подготовил и возглавил это удачное нападение, отбитые ими деньги помогли многим обездоленным семьям. Но для многих участников это нападение обернулось большими неприятностями. В этом нападении Кута был тяжело ранен в голову, и его к себе перевез участвовавший вместе с ним в этом нападении очень близкий друг из Катар-Юрта Гирмах, сын Маги из тейпа нашхой. Кута не приходил в сознание и тогда его к себе в Валерик ночью на телеге забрал известный на Кавказе врач Эльмарза из аккинцев. Этот тейп имел давнюю дружбу с родом абрека. Врач сделал ему трепанацию черепа и Кута пришел в себя, но рана не заживала из-за внутрикожной инфекции. О сложностях последствий операции узнал хороший друг Куты, депутат думы Таштемир Эльдарханов из Гихов, когда он приехал в Валерик проведать абрека. Мазь, привезенная Эльдархановым из военного госпиталя в Ростове, способствовала его выздоровлению. После более года тяжелой болезни известный на Кавказе врач Эльмарза из Валерика поставил на ноги абрека.

Когда близких родственников Куты взяли в заложники, старшие его рода вынуждены были в глазах русской власти отказаться от него, чтобы освободить взятых в заложники родственников. За Кутой шла охота, его дом и дома его близких постоянно были под контролем русских осведомителей. Чтобы не искушать судьбу и не рисковать жизнями близких ему людей, он подался туда, где его точно не будут искать — за Терек, к своему другу Дике Дишнинскому.

Дика был старше него на несколько лет, но душа этого чистейших помыслов человека оставалась вечно молодой. Он всегда был занят поиском новой жены, хотя у него была молодая, уже третья, жена База, дочь известного в этих краях зажиточного человека по имени Шоптак и взрослые дети. Он развернулся на землях войскового запаса в Кизляро-Гребенском полковом округе. За небольшой срок Дика обзавелся большим количеством скота, верблюдов, овец и несколькими табунами лошадей. Усадьба его раскинулась недалеко от берега реки Терек, близ станицы Червленная, но арендуемые им земли доходили до станицы Дубовская, где у него были и дальние пастбища.

В один из зимних дней, когда Кута гостил у Дики, в гости к Дишнинскому приехали его друзья и несколько дальних родственников. Хозяин дома встретил гостей с большим почтением, столы ломились от щедрости хозяина, и гости наслаждались этой теплой и душевной обстановкой. И, как водится у горцев, начали вспоминать произошедшие с ними приключения и делиться услышанными ими историями. Кута тоже находился среди гостей, но он не был им представлен своим именем в целях безопасности.

Один из гостей — выходец из горного Беноя рассказал, как его отец по просьбе грузин участвовал в освобождении грузинской девочки, которую увезли с собой лезгины в одном из своих нападений на грузинские земли. По воле Аллаха и благодаря вмешательству нескольких наибов имама Шамиля эта история закончилась благополучно, девочку вернули своим родителям на свою родину. Этот рассказ беноевца немного опечалил гостей. В наступившей тишине заговорил другой гость Дики, его дальний родственник с Алдов, из тейпа дишни:

— Эта грустная история, которая завершилась хорошо, напомнила мне другую, которая, я очень надеюсь, тоже будет иметь свое счастливое продолжение… — задумался он, явно собираясь о чем-то рассказать. Джонха сын Устархи по прозвищу Леча, выделялся среди всех гостей своей сдержанностью. Кута приметил его давно, он был немногословным, но если и говорил, то лишь по делу, и было очевидно, что он знал цену слова. Джонха взглядом обвел всех присутствующих в комнате и продолжил:

— Как многие из вас присутствующих здесь знают, я занимаюсь торговлей, много езжу, бываю в Баку, в Грузии и даже несколько раз был в Иране и в Турции. В конце лета прошлого года я поехал в Грузию по делам торговли. Мне пришлось там задержаться в ожидании одного заказа, и на это время меня к себе в гости пригласил один сван, мой хороший знакомый по торговле. Я гостил у него дома в Вольной Сванетии. В один из дней, когда мы были в княжеской Сванетии, мы зашли в гости к другу моего кунака-свана в Местии, и когда меня представили как чеченца, он удивленно спросил:

— Ты тоже приехал за мальчиком?

Я с непониманием посмотрел на своего кунака. Мой кунак-сван махнул рукой, пытаясь перевести тему разговора в другую плоскость:

— Мой друг купец, он занимается другими товарами, и мы зашли к тебе тоже по делу. — весело похлопал мой кунак по спине своего товарища.

Мне было уже интересно, что за мальчик и почему этот добрый сван мог подумать, что я за ним приехал.

— Скажи, друг, кто этот мальчик, почему ты решил, что я мог за ним приехать? — не сводил я глаз с хозяина дома. Тот посмотрел на моего кунака, но тот устало пожал плечами.

— Я подумал ты за мальчиком-чеченцем приехал, что находится в заложниках у старого князя Геловани. Вот уже год, как за ним никто больше не приезжает, а раньше по несколько раз бывали. Много денег собрали в их роду на выкуп мальчика, но Геловани им его даже не показал. Сваны чеченцам помогали, у себя в домах их принимали. Но они каждый раз так ни с чем и уезжали.

В доме Дики наступила гробовая тишина. Все были захвачены рассказом Джонхи, гнев стоял в глазах у каждого горца. Для чеченцев, которые порой бывали жестоки даже друг к другу, было оскорбительно, когда кто-то посягал на их жизни и свободу, и, они не моргнув глазом готовы были отдать свои жизни друг за друга. Все с нетерпением, затаив дыхание, ждали продолжения рассказа. Джонха нарушил тишину:

Я спросил у свана:

— Скажи, а что случилось, как мальчик оказался у князя, кто этот мальчик и откуда он?

— О-о-о! Это долгая и печальная история… — задумался наш добрый хозяин, и собравшись с мыслями — поведал нам такую историю:

— Князь Илико Геловани из старого грузинского рода, много лет прошло, как этот княжеский род заселили у нас в Сванетии на княжение. Некогда очень сильные, они ослабли под напором тарковских князей Дадешкелиани, и многие из них уехали в Кутаиси и другие районы Грузии. Только старый Илико не оставил мечту вернуть славу и былое влияние княжеского рода Геловани. И к этому он последовательно шел. Его единственный сын Джокиа Геловани блестяще закончил в Петербурге военное училище, и ждал из Тифлиса его назначения на службу.

Это произошло летом 1900 года в Ахалцихе, на границе Грузии с Турцией, там всегда проводятся ярмарки. Когда молодой князь Джокиа на фаэтоне проезжал до отказа забитую торговцами, подводами, телегами и покупателями улицу, его кучер плетью нанес удар одному горцу, освобождая дорогу. Тот вскочил на козлы, стащил кучера и стал его избивать. За кучера заступился молодой князь и ударил тростью горца, другой рядом стоявший горец ударил князя. В ответ князь выхватил кинжал и нанес им удар в живот своему обидчику, горец нанес ему ответный удар кинжалом. Их схватка закончилась быстро, раненый горец ответным ударом убил князя. Этим горцем оказался чеченец. Он приехал на ярмарку в Грузию в составе группы чеченцев и ингушей, где торговали кавказские и турецкие купцы. С ним были его молодая жена и мальчик лет трех-четырех. Чеченца с их телегой, груженной товаром, женой и сыном задержали русские, а потом передали князю Илико Геловани. Чеченскую семью доставили в Местию, а потом переправили в Ладжано, в родовое село Геловани.

Князь не хоронил сына в ожидании их прибытия. Он самолично зарубил связанного по рукам и ногам раненого кровника. Зарубленный чеченец свалился намертво, и его еще теплая кровь ручьем побежала к тут же рядом стоящему гробу его сына Джокии. На площади было много народу. Жена чеченца упала в беспамятстве, а связанный по рукам мальчик, бледный как мертвец, смотрел на истерзанное саблей тело отца, широко открыв свои большие карие глаза.

Мать и сына князь не выпускал за пределы своей княжеской усадьбы. Их мало кто видел, только те, кто по делу бывал у князя или, кто работал у них на усадьбе. Этой же зимой стало известно, что мать с сыном сбежали от князя. Их побег устроила одна балкарка, которая работала в саду у князя Геловани. Зная беду этих несчастных матери и сына, она полюбила их и сделала всё для их побега. Люди князя искали их повсюду. Через неделю их нашли недалеко от перевала Бурунташ. Занесенных снегом, их учуяли собаки. Чеченка была мертва. Женщина была в одном платье, остальной одеждой она укутала своего сына. Ребенок был очень слаб, но выжил, его увез к себе старый князь. Тело чеченки сваны не дали увезти грузинскому князю, ее по законам ислама похоронила та самая балкарка недалеко от своего дома. Родственники мальчика появились первый раз весной. Когда чеченцы предложили князю за мальчика деньги, он вернул им телегу с лошадьми убитого им чеченца с нетронутым товаром:

— Женщина с сыном погибли зимой, когда они совершили побег, — сообщил родственникам посланец князя, — заберите, что осталось от них, и нас больше ничего не связывает.

Сван виновато, как будто он повинен в этом преступлении, встал и быстро расставил перед нами чашки и пошел за чайником:

— Я угощу тебя настоящим грузинским чаем, а там подоспеет и шашлык — ворковал он, глядя на меня.

Есть мне совсем не хотелось, потому что все мои мысли были заняты этой жуткой историей. Мы еще немного посидели с моим кунаком у его товарища и засобирались домой. Когда мы прощались, он, пожимая мою руку, посмотрел на меня:

— Они пришли за мальчиком осенью еще один раз, покрутились у нас тут, в Местии, несколько раз сунулись в родовое село Геловани Ладжано, и больше их после этого никто здесь не видел. — отпустил он мою руку, похлопывая по плечу.

На второй день мы с моим кунаком-сваном были в Ладжано во дворе князя Геловани. Ветхий вид некогда зажиточного дома создавал удручающее впечатление. Всё кругом сыпалось от старости, но двор содержался в чистоте.

На площадке второго этажа появился старец в серой черкеске с газырями, поясом с серебряными узорами, без кинжала, а на ногах у него были мягкие, удобные черные кожаные чувяки. Он спускался медленно по ступенькам лестницы и с таким достоинством будто каждый шаг делал в одолжение всей Грузии. Подавая рукой знак рассаживаться за стоящий во дворе стол, он присел и сам:

— Чем могу быть вам полезен? — посмотрел он на моего кунака.

— Я привел к вам по делу моего друга чеченца… — указал мой кунак на меня.

— Князь, я чеченец, в Грузию приехал по делам торговли, я знаю историю с вашим сыном, вы отомстили сполна, мне нужен мальчик, и я выложил на стол все свои деньги и немного золота. Вот всё, что у меня есть, заберите это и верните мальчика?! — пододвинул я руками деньги и золото в сторону старца по столу. Князь молчал, глядя поверх денег и золота, в глубь двора. Нездоровый блеск его глаз не предвещал ничего хорошего, он двумя руками резко отодвинул обратно ко мне мой выкуп:

— Мальчика нет, не ищите то, чего уже давно нет на свете…

Обратно мы ехали молча, мои надежды не оправдались, от своего бессилия я был зол на самого себя:

— Скажи, а он есть, этот мальчик? Ты его видел? Есть хоть кто-то в этом мире, кто может подтвердить, что он жив? — Глазами пожирал я своего кунака, как, будто он был виновен в этой трагедии.

— Я его не видел, но он есть! Его видели сваны, работавшие у князя. — уверенный в своей правоте, произнес он.

Я удачно завершил свои дела в Грузии. Эта поездка оказалась как никогда успешной. Всё у меня хорошо, но нет мне покоя, покой мой остался там, в Сванетии, с этим чеченским мальчиком, который находится в плену у грузинского князя.

Кута не пропускал ни одного слова, волнение Джонхи передалось ему, как и всем остальным тут присутствующим.

— Надо собрать в мечетях по всей Чечне деньги и выкупить его, — предложил один из гостей.

— Деньги не помогут… — тихо подал голос ушедший в себя Джонха.

— Очень большие деньги вызволят мальчика!!! — настаивал гость Дики, не сомневаясь в своей правоте.

— Никакие деньги не помогут! — зло воскликнул Джонха. — Я видел этого князя, видел его глаза, я слышал там, что он растит его, чтобы из него сделать христианина, чтобы этим поступком еще раз насладиться жаждой мести.

— Для чего собираете деньги? — смотрел на своих гостей только что вошедший Дика, услышав конец разговора. — Если деньги для благого дела, я дам столько, сколько соберет один аул. — улыбался он, не понимая, отчего насупились его гости.

— Мальчика надо украсть или отбить, если невозможно его выкупить! — посмотрел в сторону Джонхи гость из горного Беноя.

Дика, увидев, что идет серьезный разговор, не вмешиваясь, присел рядом с Кутой, который устроился на диване возле окна и молча слушал, не вмешиваясь в обсуждения гостей.

— Я об этом тоже думал… — встал из своего угла и прошел к столу Джонха. — Отбить можно, но увезти невозможно оттуда… — вспоминая еще что-то смотрел Джонха на друзей. Затем он перевел свой взгляд на Куту. — Откуда я тебя знаю, ты торговлей не занимался? — рылся в своей памяти Джонха.

— Да. Он раньше занимался лошадьми, может, там и видел его, — вмешался Дика отводя Джонху от Куты.

— То, что нам кажется невозможным, обыденное дело для тех, кто, рискуя своими жизнями, каждый день борется с нашими врагами, — пламенно произнес Адам из Зандака. — Знает ли об этом Аюб из Старых Атагов, Кута с Довта-Мартана, Бага из Зандака, Зелимхан из Харачоя, Саадала из Притеречья? Кто-то из них сможет вернуть мальчика домой. — искренне веря в сказанное, смотрел он на друзей, радуясь, как будто мальчика уже вернули на родину.

Столы вновь накрыли яствами, пар поднимался над только что сваренным мясом свежего барашка, а вкусный запах чесночной приправы разогревал аппетит гостей. Разговор уже быстро перешел в другое, умиротворенное русло. Гости начали делиться впечатлениями от кухни соседних народов и уже напрочь забыли о рассказанной Джонхой истории. Но зато о ней помнил Кута. Он был единственным человеком в этом кругу, который во время бурного обсуждения не предложил ни одну идею и молча всех слушал, но зато он знал, что с сегодняшнего дня в его жизни появилась новая цель.

На второй день гости засобирались домой. Дика одарил их подарками для родных и отправил за Терек домой. Вечером засобирался и Кута.

— Я знал, что сегодня ты ускачешь, — улыбнулся Дика, — в Грузию? — посмотрел он на абрека.

— Поскачу в Балкарию, к своему другу Ахие Жангуразову, у них через хребет всегда налажена дорога со сванами. — проверял свое оружие Кута.

Зная, что абрек в любое время надумает ускакать, еда для него у Дики всегда была готова: сушеный бараний курдюк, сушеное мясо и кукурузная мука. Когда стемнело, Кута вскочил на своего коня и его темный силуэт растворился в вечерней мгле.

Ахия Балкарский

Зима в этом году была как никогда холодной и мерзлой. Шел январь 1901-го года и весь Кавказ был в плену у наступивших холодов. Утреннее солнце слепило лучами, переливающимися серебром сверкающего снега, который белым покрывалом укутал предгорье и лесистые Черные горы. Среди этой холодной красоты кавказской зимы, легкой рысью на длинноногом вороном жеребце скакал в сторону Дигорского ущелья укутанный в башлык всадник. Его черная борода и брови были сплошь покрыты белым инеем, сквозь который глядели быстрые, подобно молнии, карие глаза, которые замечали всё, что творилось кругом.

Это был чеченский абрек Кута. Из-за навалившего в горах и в лесу снега передвигаться было очень сложно. Вот и вынужден был он остановиться у своего друга дигорца в ауле Топан в Дигории. Надо было переждать день, чтобы, как стемнеет, двигаться дальше в аул Кюнлюм в Верхней Балкарии.

Абрека осетин встретил с большой радостью, тут же в честь гостя зарезал барана, и этот день закончился очень быстро за разговорами и расспросами. Вечером, когда Кута засобирался в дорогу, друг дигорец решил его проводить. Абрек не смог отговорить осетина, и они вместе прибыли в Верхнюю Балкарию. Балкария — благодатнейшая земля, прекрасны ее горы, леса, горные луга и Эльбрус — величественный исполин среди всех Кавказских гор.

Рано утром всадники въехали в Кюнлюм. Даже такой мороз не в силах был справиться с рекой Черек, на берегу которой раскинулся аул. Река с веселым журчанием неслась вниз. На левом берегу возвышалась башня Абая. Аул просыпался: то там, то здесь из печных труб саклей поднимался утренний дым, несколько собак выбежали со двора на улицу, услышав стук копыт коней, но, видя их неторопливый шаг, лениво размахивая хвостами, убежали обратно в тепло, в свои укрытия.

Когда трое всадников подъехали к дому Ахии, из дома вышел горец, направился к воротам и, открыв их, шагнул со двора на улицу. Кута узнал его, это был старший брат Ахии Асхат. Сошедшие с коней гости разминали тела и пытались таким образом согреться:

— Ассаламу Алайкум! — выступил вперед Кута и подал руку балкарцу, другой рукой вытирая иней, покрывший его мохнатую шапку, брови и бороду.

— Ва Алайкум Ассалам! — подозрительно рассматривал гостей балкарец, подавая каждому руку.

Когда Кута приподнял надвинутую до бровей мохнатую шапку на затылок и улыбнулся, тот громко засмеялся:

— О Аллах! Да это Кута! — быстро повернулся он в сторону дома и махнул рукой. Из дома в одной черкеске с карабином в руках выскочил Ахия:

— Чтоб мне провалиться на месте! Неужели Кута? — распростер объятия и бросился он к своему другу. — Ассаламу Алайкум! Пусть ваш приезд будет подарком Аллаха, дорогие гости! — глядя то на Куту, то на осетин, обнимал он друга.

Только тут заметил Ахия, что он на радостях забыл положить карабин, и передал его старшему брату:

— Мне тоже приходится быть настороже! — улыбнулся он, кивая на карабин в руке брата.

Осетины хотел было что-то сказать, но братья балкарцы не дали и слова произнести, подталкивая их во двор. Тут же подскочившие молодые люди увели их коней на скотный двор за домом.

Всё же через некоторое время дигорцы еле уговорили хозяев дома, чтобы те отпустили их домой. После полдневной молитвы, поблагодарив хозяев дома за гостеприимство и пожелав Куте удачи, дигорцы ускакали домой.

Вечером, когда гость с хозяином дома остались вдвоем, Ахия устроился на деревянной кровати напротив Куты и посмотрел ему в глаза:

— Кута, ты знаешь, что я и весь мой род вместе со всем аулом всегда рады тебе и готовы за тебя отдать свои жизни. Я знаю тебя хорошо, ты всю свою сознательную жизнь на своих плечах переносишь чужую боль и тревогу, думаю, и сейчас, в эти трудные морозные дни, ты не сидишь возле теплой печки, а носишься по всему Кавказу, возложив на себя ответственность за чью-то боль. Я готов тебя послушать и хочу знать, чем бы я мог быть тебе полезен? — выжидающе разглядывал он чеченца.

Кута о чем-то думал, собираясь с мыслями, Ахия его не торопил и ожидал терпеливо, о чем ему поведает его чеченский друг.

— Грузинский князь в Сванетии держит в заложниках чеченского мальчика. Родные мальчика, потеряв надежду вернуть его обратно и, возможно, поверив, что его уже нет в живых, оставили попытки вернуть его домой, — оставаясь всё еще в плену своих мыслей, посмотрел чеченец на друга.

— А что отец, неужели он успокоился?! — в сердцах воскликнул Ахия.

— Связанного по рукам и ногам отца мальчика грузинский князь Илико Геловани зарубил насмерть на глазах сына и жены.

— Значит, с ним его мать? — обрадовался хозяин дома.

— Нет. Мать умерла во время их побега, замерзла, не дойдя до перевала в горах.

Комнату окутала тишина.

— Кута, чем я могу тебе помочь? Если ты ко мне приехал, значит, ты что-то надумал?! — пытался заставить говорить чеченского абрека балкарец.

— Ахия, я вспомнил твоего друга, свана Мушни из княжеского рода Ратиани. Этот мужественный горец мог бы мне оказать большую услугу, выяснив точно о судьбе чеченского мальчика, находящегося в заточении у грузинского князя в Сванетии.

— Ты его тоже неплохо знаешь, — весело заулыбался балкарец.

Кута тоже улыбнулся, вспомнив свана Мушни, которого балкарцы звали Муратби, и красавицу-балкарку Фатику.

Было это летом 1898 года. Кута приехал вечером в Кюнлюм по просьбе Ахии. Балкарцу один офицер русской армии, ногаец, рассказал, что по почтовому тракту, сообщающемуся с Закавказьем, проходят большие деньги. Он предлагал напасть на инкассаторов на Моздокской укрепленной линии, через которую проходит почтовый тракт, где меньше всего ожидают нападения.

Тогда Ахии не оказалось дома. Братья и родные встретили чеченца с радостью и завели его в дом. Угостив гостя, брат Ахии Асхат предложил ему отдохнуть с дороги, пока он отлучится по одному делу:

— К нам утром приехал в гости друг Ахии из Вольной Сванетии. В обед он уехал в аул Гелястано на свадьбу и торжества у князя Урусбиева, там будет его девушка-балкарка, с которой он дружит с детства. Они познакомились с ней, когда она приезжала в Сванетию к своей тете, которая замужем за одним сваном. Я боюсь, как бы чего там не произошло, — с сожалением объяснил Куте Асхат и виновато опустил глаза.

— Едем вместе! — не оставляя места для обсуждения, встал Кута, поправляя кинжал на своем поясе.

Когда Кута и Асхат прискакали в Гелястано, свадьба была в самом разгаре. Их встретили возле широко раскрытых ворот и, как только они сошли с коней, их скакунов увели на большой задний двор. Куту и балкарца пригласили пройти во двор. Столы были накрыты и под навесами, и под открытым небом во дворе, а особо важных гостей заводили в дом. Гостей было много со всего Кавказа и много знакомых Куты: черкесы, кабардинцы, осетины и несколько ингушей, которых Кута лично не знал.

Асхат быстро нашел, кого искал: его двоюродный брат, сопровождавший свана, и сам князь Ратиани, сидели за столом под навесом. Друзья присоединились к ним. Князь не слышал, что ему говорил Асхат. Он то и дело, то приподнимаясь, то садясь, в толпе гостей искал кого-то. Мушни был чуть моложе Куты, очень крепкого телосложения, в каждом его движении ощущалась кошачья ловкость, упругость и большая сила, казалось, если он раздвинет плечи, разорвется черкеска на нем. К столу, за которым сидели Кута и его товарищи, быстро подошел балкарский князь Навруз Урусбиев, со всеми поздоровавшись, он обнял Куту:

— Если я от вас уведу гостя нашего народа, надеюсь, вы не обидитесь?! — посмотрел он на товарищей чеченца.

— Мы будем только рады, если вы ему уделите больше внимания. — улыбнулся и встал Асхат, пропуская абрека из-за стола. Навруз вместе с Кутой прошли в дом. Кута расположился за столом возле окна, отсюда очень хорошо открывался весь обзор. Многих сидящих за столом Кута не знал, но судя по всем у это были добропорядочные люди.

Вдруг в их комнату с шумом ворвался нарядно одетый горец, в ком легко можно было распознать князя. Быстро пробежав по лицам сидящих людей за столом, он расплылся в улыбке, увидев чеченца. Кута узнал его тоже, это был кабардинский князь Аслан Клишбиев, которому титул князя нисколько не мешал заниматься абречеством.

— Дорогой мой друг, ты в Кабарде, а я узнаю об этом последним. — недовольно покачивал он головой, крепко сжимая руку Куты и обнимая его. — Я знаю, что вы что-то затеяли, надеюсь, что найду место в этом деле? — не отпуская Куту, прошептал ему в ухо Аслан.

— Я знал, что найду тебя тут! — улыбался Кута, разглядывая Аслана. — Всё никак не подберешь невесту? — подшучивал он над князем. — Приезжай к Ахии, поговорим.

— Непременно! Я у вас появлюсь, завтра же. — с таким же шумом, как и появился, исчез за дверью кабардинский князь.

Во дворе заиграла гармонь, в такт мелодии молодой горец отбивал дробь доули. Площадка во дворе быстро наполнялась людьми, готовящимися к горским танцам. Точно так же, как готовят скакунов к скачкам, молодые горцы готовились к переплясу: каждый приглашал свою любимую на танец и в ритме движения танца пытался передать чувства, переполняющие их сердца.

Кута удобно устроился на своем стуле и готов был наблюдать за вечеринкой, пока закончат свои дела его товарищи. Брат Ахии забежал к Куте и, убедившись, что их гость устроен хорошо, побежал к другому гостю их дома, к свану, которому никак не удавалось переговорить со своей любимой девушкой.

Как и положено у горцев, первый танец исполнил старец. Несмотря на свой возраст, он легко закружился в ритме музыки, лишь в движениях его не было страсти, присущей влюбленным. Девушка-горянка, словно лебедь по воде, плыла в танце, то приближаясь, то отдаляясь от партнера.

Уважая возраст горца, она замедляла свои движения, и со стороны старый горец казался значительно бодрее. В знак уважения к старику все, кроме музыкантов, встали со своих мест и от всей души в ритме музыки хлопали в ладоши, ведь танцевали старый князь и красавица Фатика.

Из окна Кута видел лица девушек, стоявших в кругу, мужчин, расположившихся напротив них спиной к абреку. Веселье набирало силу, каждый пытался пригласить Фатику. На этом торжестве ее звезда сияла ярче всех, и не удивительно, ведь она по праву была красивее всех горянок на этой свадьбе.

К Куте подсел один балкарец, и они разговорились. Вдруг со двора начали раздаваться послышались крики и шум. Чеченец взглянул в окно и заметил, как Асхат, размахивая руками, на высоких тонах говорил с каким-то горцем. Извинившись, Кута быстро вышел во двор и направился в гущу толпы. В середине толпы друг против друга стояли две группы. Против двух братьев Ахии, за спиной которых стоял сван, находилась большая группа балкарцев, а руки всех горцев лежали на рукоятях кинжалов. В любую минуту здесь могла пролиться кровь.

Балкарцы требовали от свана освободить Фатику от данного ему слова, что она выйдет за него замуж. Один балкарец поклялся именем Аллаха, что не позволит свану увезти Фатику, а клятва отмывалась только кровью. Сван заявил, что никогда не откажется от любимой девушки и что готов за нее погибнуть. Братья Ахии поклялись, что убьют любого, кто подойдет к их гостю. Балкарцы, которых было несколько десятков человек, напирали на свана, и в воздухе стояло напряжение, готовое в любую минуту вылиться в кровопролитную борьбу.

Кута понимал балкарцев: такие красивые женщины, как Фатика, делают честь любому народу, и они не хотели, чтобы ее увезли в другие края. Однако своим зорким взглядом абрек чуть ранее успел заметить, как переглядывались сван и балкарка. Сомнений не было: они любили друг друга. Какие бы страсти там ни кипели, за кого пойдет его дочь, решал все-таки отец Фатики, который сидел тут же, чуть в стороне, а за его спиной стояли сыновья, наблюдавшие за разгоравшимися страстями.

Группы уже почти сошлись, когда Кута вошел в круг и встал между враждующими сторонами. Когда один из балкарцев протянул руку, чтобы убрать Куту с дороги, абрек чуть выдвинул кинжал из ножен, обнажая лезвие блестящей стали.

— Если я вытащу его из ножен, не вложу его обратно, кроме как обагренным чьей-то кровью! — зло посмотрел он на напирающих балкарцев.

— Это Кута! — услышал он голос из толпы балкарцев.

— Что еще за Кута! — пренебрежительно бросил чуть захмелевший среди балкарцев заводила, увлекающий всех за собой на свана.

— Это чеченец, абрек Кута! — радостно воскликнул кто-то из толпы. — Ассаламу Алайкум! — подскочил к нему его хороший знакомый из черкесских бесленеевцев и, положив руку на рукоять кинжала, встал рядом с ним.

Балкарец из надвигающейся группы, узнав Куту, обнял его, подавая ему руку:

— Кута, ты против нас? Ты хочешь с нами сразиться из-за свана? — искренне был удивлен горец.

Кута видел, как осложнилась ситуация, как враждующие группы поклялись, и понимал, что кто-то из клятвы должен был выйти через пролитие крови, так как никто не желал отказываться от Фатики.

— Я ни за кого, я за себя самого! — громко заявил чеченец, так что во дворе наступила тишина. — Я Фатику не видел раньше, но был наслышан о ее красоте! А теперь, увидев ее, решил, что сам женюсь на ней!

По толпе прокатились возгласы удивления. Братья Ахии опешили и открыли от удивления рты. Сван схватился за кинжал, но его удержали друзья. Подвыпивший балкарец не менее громко заявил:

— Нам плевать, кого убить, свана или чеченца, но Фатику никому не отдадим!

К Куте и бесленеевскому черкесу подошел балкарский князь Урусбиев, о чем-то поговорив с остальными, князь поднял руку, требуя тишины:

— Кута — мой гость! — князь обвел взглядом стоявших во дворе людей. — И чьей женой станет Фатика, определит ни бой на кинжалах, ни даже желание самой Фатики. За кого её выдаст ее отец Мухарби, тому она и будет женой?! — посмотрел князь в сторону отца девушки. Толпа расступилась, образовывая живой коридор, где важно восседал Мухарби. Навруз направился к старцу:

— Уважаемый Мухарби! Твоя дочь уже невеста. Достойная невеста, если за нее готовы тут же у нас во дворе сложить свои головы прославленные сыновья Кавказа. Я прошу у вас ее руки для своего гостя и друга, чеченца Куты, более достойного мужа ей не найти!

— А знает этот достойный чеченец, что моя дочь стоит очень дорого? — усмехнулся он, поглаживая свою длинную седую бороду.

— Все хлопоты своего гостя за его женитьбу я беру на себя! — весело улыбнулся князь, довольный таким оборотом дела.

— Я считаю, что мы договорились! — встал Мухарби, давая знать сыновьям, что они уходят.

— В следующее воскресенье можете забирать свою невесту! — объявил Мухарби, уже покидая княжеский двор с сыновьями.

Тут же, вскочив на своих коней, ускакали братья Ахии со своим гостем сваном.

— А знает ли этот чеченец, что праздник надо устроить и на балкарской земле до того, как они увезут невесту? — никак не успокаивался балкарец из уже успокоившейся группы горцев.

— Будет вам праздник и торжество, каких вы еще не видели! — улыбался Аслан Клишбиев, стоявший, пожимая руку Куты.

Была уже ночь, когда братья Ахии со сваном прискакали в родной аул Кюнлюм. Ахия был уже дома:

— Ну, как свадьба? Видели Фатику? — глядел он на вошедшего в дом брата Асхата, выискивая во дворе в темноте кого-то. — А где Кута? — смотрел на братьев и свана Ахия.

— Наверное, со своей невестой! — усмехнулся старший брат.

— На Фатику имеет право смотреть теперь только твой друг Кута, она его невеста! — поддержал Асхата двоюродный брат.

Ахия ничего не понимал, глядя на осунувшегося от горя свана, понимая что, что-то произошло, и стал выяснять:

— Мушни, кто-нибудь может мне объяснить, что случилось с вами, что произошло на свадьбе?

Братья, передавая друг другу слово, подробно рассказали, что произошло на свадьбе в ауле Гелястано, а князь Мушни Ратиани только молчал.

— Ахия, помоги мне ее увидеть хоть один раз?! — умоляюще посмотрел Мушни на друга. — Если она согласна, мы убежим через хребет в мою страну, где ее даже чеченцу не достать.

Печальный взгляд друга больно ранил сердце балкарца.

— Тут что-то не так..! — возился в памяти Ахия. — Я Куту знаю хорошо. Знаю его род, много гостил в его доме в Довта-Мартане. Он не крадет чужое счастье, его жизнь посвящена тому, чтобы делать других счастливыми, — не верил услышанному Ахия. — С юношеских лет этот отважный чеченец борется за честь угнетаемых и оскорбленных врагами горцев, несмотря на их религию и происхождение, в любом уголке Кавказа. Не щадя своей жизни, он устремляется на помощь бедным и нуждающимся и бьется насмерть со злом, где бы оно ни творилось. Зная его благородство и мужество, абрека зовут на помощь, ждут там, где никто другой не может справиться с бедой. — рассуждал балкарец, верный друг Куты. Не дожидаясь утра, вооружившись, абрек Ахия поскакал куда-то в ночь.

Вернувшись в свой родной аул Кундетово, Мухарби распорядился готовить Фатику к свадьбе в ближайшее воскресенье. Фатика согласилась и ушла к себе, решение отца не подлежало обсуждению. Умом она это понимала, но ее сердце разрывалось от настигшего горя. Мушни был старше нее на пять лет. Она еще маленькой девочкой всегда восхищалась им и его другом Хергиани, когда гостила у тети в Сванетии. Ей было пять лет, когда в Сванетии ее котенок залез высоко на дерево и не мог оттуда слезть. Фатика просила соседских мальчишек достать ее котенка, но никто не решался залезть на верхушку тонкой ветки. Она плакала, и слезы ручьями бежали по ее детским щекам, когда мальчишки с соседней улицы шли мимо них.

— Что плачешь, девочка? — вытер один из них слезы подолом своей накрахмаленной белой рубашки.

— Котенок! Мой котенок… — указала она рукой на ветку, где от испуга и бессилия звал на помощь перепуганный котенок.

— Пошли, князь! — звали мальчишку друзья.

Но он, не обращая внимания на их просьбы, полез на дерево, начал подниматься по тонкой ветке. Испугавшись его, котенок полез еще выше. Затаив дыхание, все смотрели за происходящим. Ветка согнулась, когда он почти достал котенка, и Мушни, сделав последний рывок, рукой схватил котенка. Но ветка, за которую он держался другой рукой, не выдержала и сломалась, и он вместе с котенком и сломанной веткой полетел вниз. Цепляясь за другие ветви, юный князь упал и порвал свои брюки, но котенок был у него в руках цел и невредим.

— Вот он, твой котенок! — весело вручил он Фатике котенка.

С тех пор он, словно старший брат, присматривал за ней. Уезжая в Балкарию, она скучала по нему и с нетерпением ждала следующей поездки в Сванетию. Мушни был из старинного княжеского рода, смелый и красивый мальчик. Хотя их род и не имел прежнего влияния, Ратиани славились как благородные и мужественные люди. В тринадцать лет она была безумно влюблена в него, и чувство ее было взаимным. Он приносил ей цветы с самых высоких и труднодоступных вершин Кавказского хребта. Дальше и выше него мог подняться по скалам и спускаться в ущелье только его близкий друг Хергиани.

Теперь она должна стать женой этого абрека-чеченца. О нем много говорят, она видела его и раньше. И сегодня Фатика смотрела на него, на этого мужественного и невероятно красивого мужчину. Но он был чужд ее сердцу, и она не понимала, как ей удастся построить с ним жизнь. Она не сомневалась, что не нарушит данного ее отцом слова, не поставит под сомнение его честь, если для этого ей придется даже умереть.

Ахия не возвращался домой. Его брат Асхат и сван Мушни приняли решение отбить у Куты Фатику, когда он ее повезет из Кундетово. Для этого они собрали группу из десяти отчаянных балкарцев. Рано утром освободители Фатики были на месте нападения, где узкая горная дорога сворачивала и затрудняла ход. Двое из группы с раннего утра были в Кундетово, изучая обстановку на месте. Ближе к обеду они прискакали на взмыленных конях и сообщили странную новость: — Невесту везут в Кюнлюм, к Ахие, и свадьбу справят там. Балкарцы были обескуражены: они прибыли отбить невесту, которую везут к ним. Такого они не только не видели, но даже и не слышали, и им ничего не оставалось, как сняться из засады и ехать домой.

— Это божья воля, и здесь ничего не изменить. — виновато улыбался уже потерявший надежду Мушни.

— Кута тоже друг Ахии, я с вами вместе поеду в Кюнлюм, попрощаюсь и подамся в родные края. — тоскливо посмотрел он на Большой Кавказский хребет.

Когда они прискакали в аул, во дворе собрались родственники: отец Ахии Тавшур и старейшина рода Жангуразовых Абрек, ожидавшие прибытия невесты и гостей. Ахия распоряжался во дворе, наводя порядок. Еще издалека доносился запах варившегося за домом в котлах мяса. Сомнений не было: в этом доме готовились к торжествам.

— Где вас носит, почему я должен просить чужих людей помочь мне по дому?! — накинулся Ахия на братьев. — Свадьбу Фатики будем праздновать здесь, — коротко отрезал он и, поворачиваясь к Мушни, добавил: — Ты тоже одет, как на охоту, оденься поприличнее.

— Я уезжаю, Ахия, участвовать в свадьбе своей любимой девушки выше моих сил… — слёзы стояли на глазах свана. Ахия взял за плечи и усадил своего друга на скамейку тут же во дворе:

— Ты мне друг, но друг мне и Кута, если ты сейчас уедешь и не поздравишь его, это будет понято, как твое малодушие. Останься, поздравишь его и поедешь. — сочувственно смотрел на друга балкарец.

— Хорошо, ради тебя пойду я и на этот шаг, но Фатику видеть не хочу. Это слишком большое испытание для меня… — махнул он рукой, направляясь в дом.

Свадебный кортеж не был еще виден в Кюнлюме, когда о его приближении известили выстрелы ружей. Фаэтон въехал во двор, женщины и дети со всего аула толпились во дворе Ахии. Многие из них не видели, но были наслышаны о о красоте Фатики. Жених был не менее красив — высокий, статный, наряженный, он был тут же во дворе. Когда невесте помогли сойти с фаэтона, сквозь накинутую на её лицо фату были видны полные слез и боли большие черные глаза девушки. Здесь было много гостей, среди которых были занимавшиеся вопросом сватовства балкарский князь Навруз Урусбиев, и занимающийся вопросами проведения свадьбы кабардинский князь Аслан Клишбиев, и много других гостей. Рядом с Фатикой стоял Ахия. Кута вышел на середину круга и подошел к своей невесте и другу:

— Я много слышал от своего друга Ахии о его сванском друге князе Мушни Ратиани. Он рассказывал о его благородстве и мужестве. — посмотрел на друзей Кута.

У Фатики из глаз ручьем побежали слезы, невозможно было себя сдержать, когда ее будущий муж тепло говорил о том, кого она не забывала ни на секунду и готова была отдать за него жизнь. Кута, не делая паузы, уверенно продолжал:

— Когда я узнал, что он поехал на балкарскую свадьбу, чтобы увидеть свою девушку, я, беспокоясь за него, с братом Ахии прискакал туда. У чеченцев есть обычай при первой встрече дарить друзьям самый дорогой подарок. Еще не увидев его в глаза, я зауважал и полюбил, как брата, этого свана. Думаю, самым дорогим подарком для него будет его любимая девушка…

Фатика от растерянности рухнула бы на землю, если бы ее не подхватил стоявший тут же рядом Ахия. У многих женщин потекли слезы радости, по лицам некоторых мужчин побежала скупая слеза.

— Но это всё не состоялось бы, если бы не помощь моих друзей, — указал Кута на Навруза и Аслана. — С самого начала отец девушки знал, что мы берем ее для сванского князя. А где сам Мушни, не сбежал ли он? — улыбнулся Кута.

Мушни стоял в сторонке. Он был не в себе, боясь увидеть Фатику и не удержаться от необдуманных поступков, но ноги сами тянулись к тому месту, откуда он сможет как ему казалось в последний раз увидеть любимую. Он любовался ею, и всё, что творилось вокруг них двоих, было где-то далеко, в другом мире, он не видел никого и не слышал ничего! Он не понял ничего и тогда, когда Фатика качнулась и чуть не упала, он было рванулся к ней, но остановился, когда Ахия подхватил ее.

Вдруг во дворе наступила мертвая тишина. Удивленный этим, сван вернулся в действительность и посмотрел вокруг себя. Все почему-то улыбались и смотрели на него одного, и он, смущенный этим вниманием, направился, чтобы затеряться в толпе стоящих во дворе людей. Но Кута не дал ему спрятаться, идя ему навстречу. Вспомнив наказ Ахии, князь собрал все остатки душевных сил, постарался показать благородную улыбку на лице, и, приближаясь к чеченцу, проговорил:

— Кута, ты обрел бесценное сокровище. Береги ее..! — выдавил он из себя и отвел в сторону глаза, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

Чеченец понял, что убитый горем сванский князь не расслышал его слова.

— Значит, из нее получится хорошая жена? — снова допытывался Кута.

— Более верной и достойной жены для мужа и лучшей матери для детей не найти на этом свете! — не желая показаться малодушным и не имея сил дальше вести этот разговор, сван отошел от абрека. Но Кута не дал князю уйти, удержав его за руку и остановив. Чеченец понял душевное состояние князя и не желал дальше держать его в этом мучительном заблуждении. По природе своей Кута обладал острым умом и любил пошутить, но на этот раз было слишком жестоко шутить с этим благородным князем. — Дорогой мой друг Мушни! Я поздравляю тебя с женитьбой на самой прекрасной девушке Балкарии! Теперь у тебя есть прекрасная жена, как ты этого хотел. Береги ее! И пусть прекрасная Фатика отныне будет мне названной сестрой! — весело улыбнулся Кута и крепко пожал руку, а затем обнял свана. К ничего не понимающему Мушни подскочил Ахия:

— У чеченцев есть традиция: если они, еще не видя в глаза, сердцем выбирают друга, ценя его мужество, отвагу и благородство, они делают ему при первой встрече с ним дорогой его сердцу подарок. Фатика была для тебя девушкой, с которой ты мечтал идти по жизни вместе. Кута засватал ее за тебя! Она твоя! — обнял Ахия своего друга Мушни.

Свадьбу Мушни и Фатики справляли трое суток. Еще несколько дней погостив у друзей, молодожены засобирались за Кавказский хребет.

— Я в неоплатном долгу перед вами! — Мушни обвел взглядом друзей, собравшихся во дворе, чтобы проводить их. — Кута, ты мне вернул мою жизнь и мое счастье! Я буду готов в любую минуту отдать за тебя свою жизнь, если это потребуется! — крепко обнял он чеченца.

— Аллах милостив ко мне, — широко открыв большие черные глаза, смотрела счастливая Фатика на собравшихся. — Я сразу обрела двух мужчин: супруга Мушни, и брата — мужественного чеченца Куту!

Кута всё еще был в плену воспоминаний и не мог сдержать улыбку.

— Да, придется исполнить данное мною обещание Мушни и Фатике и поехать к ним! — улыбнулся он смотрящему на него Ахии.

— В эти дни в горах всё покрыто толстым снегом, мы к Мушни не попадем. Несколько дней назад группа сванов перебралась к нам через хребет. Мне кажется, что это такое развлечение у сванов, — улыбаясь, смотрел Ахия на Куту. — Они скоро пойдут обратно домой, вот их и попросим передать, что ты у меня ждешь в гости Мушни.

Князь Мушни Ратиани из Сванетии

Прошло больше десяти дней, как Кута гостил у Ахии. Был конец января, морозы крепчали. В этот день Ахия со своим гостем выехали на прогулку. Друзья направились к башне Абая пешком, ведя за собой коней. На улице стоял сухой мороз Солнце ярко светило, ослепляя глаза блеском серебристого снега. Под ногами трещал свежевыпавший снег, издавая радостный хруст при каждом шаге. Мороз давал знать о своей силе и Череку, по обоим краям его берега, где разбег течения не так стремительно высок, образовалась корка белого тонкого льда. Небо было чистое, и величественные Кавказские горы лежали как на ладони.

— Зря мы позвали Мушни, — глядел в сторону большого хребта Кута, — морозы в горах будут только крепчать, и неизвестно, чем может закончиться этот поход, — сокрушался он.

— Успокойся, Кута, он же не полезет на вершины, сваны знают все лазейки в горах. Мне порой кажется, что Аллах создал этот уникальный народ исключительно для того, чтобы покорять все горы мира. — весело засмеялся балкарец.

Друзья вскочили на коней и поскакали вверх в сторону гор, как будто намеревались встретить своего сванского друга. У подножья гор они остановили разгоряченных коней и посмотрели вниз. Аул лежал как на ладони. Над саклями из печных труб поднимался вертикально вверх дым, образуя столбы огромных размеров, что являлось свидетельством отсутствия малейшего ветра. Нагулявшиеся всадники, порезвившиеся кони остались довольны прогулкой.

Короткий зимний день прошел быстро. Совершив предвечерний намаз, добавив свет в керосиновой лампе, Кута читал Коран, когда во дворе дома Ахии он услышал голоса людей. Закончив начатый аят, он отложил Священное писание на верхнюю полку и вышел во двор, чтобы понять, что там происходит. Во дворе стояло несколько человек, и через открытые ворота были видны сани, запряженные лошадьми. Ахия звал кого-то в дом, но тот, поблагодарив, укатил на своих санях. Увидев стоящего на пороге дома Куту, Ахия весело крикнул ему, ведя наверх по лестнице несколько человек:

— Встречай своих сванов!

Ахия с гостями ввалились в дом, принося с собой морозный холод январской ночи.

— Ассаламу Алайкум! Мир этому дому! — снял свою мохнатую шапку шедший впереди, в котором Кута узнал Мушни.

— Ва Алайкум Ассалам! — чеченец с любопытством разглядывал свана, который с трудом начал стягивать с себя овечий тулуп. Друзья подали друг другу руки и крепко обнялись. Чеченец отпустил свана, отошел на шаг назад и внимательно разглядывал его:

— Ты что, на свадьбу собрался? Черкеска, кинжал! — улыбался Кута.

— Нет! У меня еще с собой и карабин! Скорее на войну! Меня же позвал сам абрек Кута, уверен, что не для развлечений. — отпарировал сван, продолжая улыбаться. Тем временем разделись и другие горцы, вошедшие с Мушни.

— Кута, познакомься, это мой верный друг детства Дато из рода Хергиани. Если бы не он, вряд ли я сегодня был бы здесь. — подвел он статного, крепкого горца с красивыми чертами лица и такого же нарядного, как и Мушни.

Дато с любопытством разглядывал чеченца-абрека:

— Много был о тебе наслышан. Фатика передавала тебе салам и наказала нам доставить тебя в Сванетию хоть связанным, — весело засмеялся он, подавая руку чеченцу. Гости расселись в большой комнате. Прямо впереди у стены был большой камин, где, издавая треск, весело плясал огонь от поленьев буковых деревьев. Когда гости после обильной и вкусной еды разогрелись, хозяин дома встал из-за стола:

— Кута, наши гости устали, пожалуй, мы сегодня отдохнем, а завтра спокойно обсудим наши дела. — обвел он взглядом сидящих за столом горцев.

— Нет! — наотрез отказался Мушни. — Мы не настолько устали, чтобы сейчас не послушать, зачем меня позвал Кута, — он поудобнее расселся на стуле, глядя на чеченца. Согласный с мнением своего друга Дато Хергиани повернулся в сторону чеченского абрека.

— Ну что же, кажется, вечер затянется надолго, — улыбнулся Ахия. — Поэтому чай всегда должен быть горячим и часто подаваться! — посмотрел он на племянника, стоявшего, облокотившись о дверной косяк.

Наступила тишина, все смотрели на чеченца.

— Недели две назад, когда гостил у одного чеченца, я узнал, что у грузинского князя Илико Геловани в заложниках находится чеченский мальчик. Я во чтобы то ни стало должен его вернуть в Чечню и отдать родственникам. Мне нужно знать, на самом ли деле находится у князя этот мальчик. Если это так, как лучше всего его вернуть домой, в Чечню? — Кута внимательно смотрел на друзей сванов.

— Да, мы знаем эту печальную историю, — глядя на своего друга Дато, говорил Мушни, и с грустью добавил, — несколько месяцев назад, ближе к осени, чеченский купец платил за него много золота, но старый князь непреклонен. Он отказал ему…

— Выкупить мальчика невозможно. Для Илико деньги давно потеряли свою значимость… — включился в разговор Дато Хергиани. — Мне кажется, что этот вопрос решили бы князья Дадешкелиани, хотя фактически род князей Геловани разорили они. В свое время Тенгиз Дадешкелиани оказал какую-то очень серьезную услугу Илико Геловани, и он в неоплатном долгу перед ним. Самого Тенгиза нет в живых, но его сын Татархан знает эту историю. Если у тебя есть подходы к Дадешкелиани, думаю, что без больших хлопот заберешь мальчика домой.

— У Дадешкелиани часто гостит карачаевский князь Крымшамхалов! — напомнил Мушни.

— Ислама Крымшамхалова я знаю хорошо. Мы с ним дружим, и я изредка бываю у него. — обрадовался этой новости Кута.

Тут в беседу включился хозяин дома:

— Насколько я понимаю, князь Илико Геловани — своенравный и непредсказуемый человек. Давайте представим, что он откажет князьям Дадешкелиани, что, скорее всего, он и сделает, что тогда? — Ахия обвел взглядом сидящих за столом гостей.

— Тогда мы насильно проникнем в его дом и вернем Куте мальчика! — безоговорочно объявил Мушни.

В комнате повисла тишина, был слышен лишь треск загорающихся, только что подброшенных в камин поленьев. Было уже за полночь, затихли и домочадцы Ахии в другом конце дома.

— Я не дам вам вступить в конфликт ни с каким родом у себя дома. Я знаю, что такое кровная месть в сванском обществе. Мне от вас нужна всего лишь информация! — Кута посмотрел на сванов, затем, как о давно принятом решении, не раздумывая, продолжил. — Убив отца мальчика, старый князь отомстил за своего сына, — он обвел медленным взглядом всех сидящих за столом. Глаза его засверкали, словно перед ним стоял его кровник. — Жизнь любой женщины-чеченки, согласно традициям моего народа, стоит жизней двух состоявшихся мужчин, — твердо ответил он, всё еще не забывая жестокую смерть молодой чеченки, матери мальчика…

Морозы в эти дни на Кавказе только усилились, поэтому Ахия не отпускал своих гостей никуда, и они еще несколько дней провели в балкарском ауле. Друзья договорились, что по весне, когда можно будет переходить перевалы, Кута вместе с карачаевским князем Крымшамхаловым приедет в Сванетию к князьям Дадешкелиани и через них попробует вернуть мальчика домой. Если и это не удастся, то Кута с группой горцев приедет в Сванетию и насильно заберет мальчика, а его друзья-сваны помогут ему перебраться через Большой хребет в Балкарию.

На этом и договорились. Мушни с другом Хергиани ринулись в очередной раз покорять высоты седого Кавказа, а Кута в сопровождении своего друга Ахии поскакал в Кабарду, откуда, немного погостив, намеревался перебраться в Чечню.

Ислам Карачаевский

На смену суровой зиме 1901 года пришла ранняя весна и вместо холодных морозов, Кавказ теперь был в плену буйства весенних красок, а среди острых камней у подножья гор пробивались первые полевые цветы. Уже третий день чеченский абрек Кута гостил в Карачаеве у местного князя Ислама Крымшамхалова в ауле Учкулан в Большом Карачаеве.

Учкулан был крупный аул, где проживало несколько тысяч человек. Здесь было несколько мечетей, торговых лавок и кузнечных мастерских. Аул был расположен вдоль реки Учкулан в том месте, где в нее впадает река Уллу-Кам, и славился на всю округу развитым пчеловодством и скотоводством.

Был уже второй день, как Ислам отправил своих людей на перевал Накра, чтобы узнать там о состоянии дел и возможности перехода в Грузию. По прибытии Кута рассказал Исламу о цели приезда к нему. Карачаевский князь отнесся с пониманием к нему и обещал помочь во всем, чем сможет. Вот и ждали друзья посланцев князя на перевал, чтобы определить время своего выдвижения в Сванетию к князю Татархану Дадешкелиани. Вечером второго дня люди Крымшамхалова прибыли и сообщили, что дорога в Грузию открыта. Люди князя перешли перевал Накра и исследовали дорогу Грузии в сторону Местии и убедились в безопасности поездки.

На второй день после приезда людей князя с разведки на перевале они во главе с князем и чеченским абреком направились в сторону Большого Кавказского хребта на перевал Накра в Грузию. Дорога была нелегкой, а чем выше в горы, тем тяжелее и изнурительнее. Единственное, что радовало, — это красота гор и лугов, живительный воздух, который овевал прохладой, исходящей с вершины Эльбруса.

На второй день вечером гости прибыли в Сванетию и подъехали к усадьбе князя Дадешкелиани. Хорошо обустроенная усадьба со всех сторон была окружена высоким каменистым забором, за которым чуть поодаль, в глубине двора, стояла величественная башня, считавшаяся самой высокой в этих краях. Ворота усадьбы открылись, и вышедший встретить их горец предложил им въехать во двор, не спрашивая, кто они и зачем приехали. Въехав во двор, всадники соскочили с коней. Кута и Ислам, бросив поводья коней сопровождающим их горцам, прошлись в сторону большого деревянного дома, за которым возвышался гранитный исполин — родовая башня Дадешкелиани.

Двор был обустроен роскошно: здесь были разбиты клумбы цветов, и по периметру забора посажены плодовые деревья. Вокруг дома были маленькие, но очень уютные строения, а за домом виднелись мастерские и конюшня. Пока гости разглядывали двор, приводя себя в порядок и разминаясь от долгой дороги, на широкой лестнице деревянного дома показался мужчина средних лет, одетый в красную черкеску, из под которой виднелся синий шелковый бешмет и сверкал позолоченный пояс. Едва увидев Ислама Крымшамхалова, он раскинул руки и быстро сбежал по лестнице:

— Кто приехал ко мне в гости, какой человек! — восклицал он, быстро направляясь в сторону карачаевского князя и чеченского абрека. Ислам и Кута направились навстречу хозяину дома. Едва хозяин и гости встретились, два князя бросились друг другу. Татархан Дадешкелиани не мог нарадоваться этой встрече.

— Как же я рад тебе! — восхищался он карачаевским князем и только теперь обратил внимание на стоящего рядом чеченца, наблюдавшего за теплой встречей друзей.

Подавая руку чеченцу, Татархан встретился с жестким, цепким взглядом чеченского абрека.

Дом Татархана Дадешкелиани и вправду был обустроен по-княжески. В центре большой гостиной стоял огромный круглый дубовый стол, который опирался на львиные лапы, изваянные из того же дуба. А вокруг стола были расположены стулья с высокими спинками, обтянутые кожей черного цвета. В гостиной перед большим камином стояли огромные, тяжелые кресла, накрытые медвежьими шкурами. А в восточной части комнаты стоял простой, но украшенный резьбой низкий полукруглый стул-трон для главы семьи Махвши (так звали главу семьи). Большую гостиную освещал канделябр с множеством свеч. А на столе в огромной черепашьей пепельнице дымил чибух, трубка с дорогим табаком.

Накормив, гостей отправили отдохнуть с дороги. Вновь они собрались уже ночью в богато убранном зале и расселись за щедро накрытым дубовым столом на тяжелые с высокими спинками стулья. Татархан посмотрел на своих гостей:

— Ислам, коль ты приехал ко мне в гости с этим чеченцем, — он посмотрел на Куту, — что-то привело вас ко мне, и я хотел бы услышать, какую пользу я могу вам принести, и что вас привело ко мне? — выжидающе посмотрел он на Ислама, затем и на Куту.

— Татархан, мы на самом деле прискакали к тебе по делу и, пожалуй, лучше всего будет, если Кута сам и расскажет. — посмотрел он на своего чеченского друга. Абрек сделал паузу, собираясь с мыслями. Князья в ожидании смотрели на него:

— У грузинского старца князя Илико Геловани в заложниках вот уже больше двух лет находится чеченский мальчик. Отец мальчика в драке убил сына старого князя, но он в отместку убил, зарубив саблей, чеченца. В попытке убежать погибла жена убитого им чеченца, ее мертвой нашли недалеко от перевала Бурунташ. Оставшегося в живых мальчика князь удерживает в заложниках. Во все времена кавказцы не воевали с женщинами и детьми. Я пришел за мальчиком. Его надо вернуть в свое гнездо, в свой род, к своим близким.

Хотя внешне абрек оставался спокойным, его блестевшие в гневе глаза и бегающие по скулам желваки свидетельствовали о его решительности.

— Я знаю эту историю, и мне говорили, что князь Ратиани занимается этим вопросом. Этот некогда сильный княжеский род Геловани сегодня ослаб, но чувства собственного достоинства он не потерял. Хотя, по правде сказать, Илико закрылся у себя дома, и что у него теперь в голове, знает один господь. — размышлял вслух хозяин дома.

— Татархан, этот чеченец мне как брат. Когда в моей жизни связи, власть, деньги не помогают, тогда у меня остается лишь один безупречно разрешающий споры абрек Кута. Могу тебе смело сказать, что он заберет мальчика живым или мертвым. И я не завидую тому, кто станет на его пути. Примени свой авторитет, влияние, ибо без мальчика мы уйти не можем! — карачаевский князь хотел, чтобы Татархан понял значимость их приезда.

В это время в зал, где они сидели, прибежал работник дома и сообщил, что приехал брат Татархана.

— Пригласи его к нам, пусть присоединится к нашей беседе. — попросил хозяин дома. Прошло немного времени, и в комнату, где сидели Татархан и его гости, вошел человек в военной форме в звании майора, его звали Джансуг, у русских он был записан как Георгий. Он быстро направился к сидящим за столом. Кивнув брату, он радостно подал руку карачаевцу:

— Ну что, князь, как вы там поживаете? На этот раз я точно заеду к тебе. — улыбался он, затем подал руку Куте.

— Знакомься Джансуг, мой близкий друг из Чечни! — продолжал улыбаться радующийся встрече Ислам. Джансуг присел рядом с братом. Братья Дадешкелиани сидели напротив своих гостей. Ислам и Татархан расспрашивали офицера о его делах, службе. Он отвечал, но исподлобья разглядывал чеченца, сидевшего и думавшего о чем-то своем, не мешая друзьям общаться. В какой-то миг офицер вскочил, и рука его легла на кобуру нагана, висевшего на поясе:

— Да это Кута, чтоб мне сдохнуть! — не сводил он взгляд с чеченца, который и не шелохнулся, как будто сказанное им его и не касалось.

— Какой Кута? — с недоумением посмотрел Татархан на брата.

— Чеченский абрек Кута! — кричал Джансуг, рассерженный непониманием своего брата.

— Так ты его знаешь? — удивленно посмотрел Татархан на брата.

— А кто его не знает?! — усмехнулся, вдруг успокоившись, офицер. — Я его, к своему стыду, не знаю… — вспомнив о чем-то, князь вновь стал внимательно разглядывать чеченца. — С момента, как вошел сюда, я думаю, откуда знаю его… — улыбаясь, офицер вышел из-за стола и направился к гостям. Присев рядом с абреком, он подал ему руку. — Во Владикавказе, в Грозной крепости, везде твои фотографии, и назначена большая награда за твою голову. — не отпуская, тряс он руку чеченца. — Тебя русские боятся, но много горцев-служащих уважают тебя и если сегодня ты в доме моего брата, значит с сегодняшнего дня ты для меня тоже и друг и гость.

— Ну вот, теперь мы все знаем друг о друге всё. — засмеялся до сих пор молчавший карачаевский князь. Собравшиеся вновь обсудили цель приезда Куты.

— Ислам, ты наш друг. Наш отец Тенгиз дружил с твоим отцом. Отныне нашим другом станет и чеченец Кута. Какие бы деньги не требовались для выкупа мальчика, мы заплатим. — братья Дадешкелиани удовлетворенно посмотрели друг на друга. — Я завтра же поеду к князю Геловани и переговорю условия освобождения мальчика. — довел до своих гостей свое решение Татархан, глядя на гостей.

Утро было теплое, но полуденная жара была ожидаема. В Сванетии весна наступила раньше, чем за Кавказским хребтом. Во дворе князя распустились пышные цветы в клумбах, а среди гущи зелени листьев, на ветках деревьев пробивались первые почки. К Геловани решили все поехать вместе.

Князь Дадешкелиани со своей свитой и с гостями подъехал к воротам Илико. Ворота открылись быстро, как будто здесь действительно ждали гостей. Издалека видно было сидящего за столом, находящимся во дворе дома рядом с лестницей, старого князя. Видно было, что старый князь был занят своими мыслями. Гости сошли на улице с коней, вошли во двор усадьбы и направились к князю. Увидев вошедших во двор людей, старец медленно встал, отложил в сторону кинжал, с которым он возился, и вышел из-за стола.

— Приветствую тебя, дорогой Илико! — выйдя вперед, протянул руку, здороваясь с ним Татархан. Поздоровался с князем и Ислам. Кута кивнул, но руки не подал. Грузин их обвел взглядом и рукой показал на стол, приглашая их рассесться:

— Что тебя привело ко мне, Татархан, чем могу помочь тебе? — смотря ему в глаза и пытаясь что-то прочитать, проговорил старый князь.

— Уважаемый Илико! Со мною, мои друзья: князь карачаевский — Ислам Крымшамхалов, и чеченец — абрек Кута. — показал на них Татархан.

— Я знал его отца, — посмотрел грузин на Ислама, — мы с ним ладили, дружили. А про абрека наслышан. — устало опустил он голову.

— Илико, ты знаешь, зачем мы у тебя. Назначь свою цену, и мы закроем эту тему и заберем мальчика с собой. Его надо вернуть на свою родину, с детьми не воюют! — не сводил Татархан глаза со старого князя.

— Я давно говорил, нет у меня мальчика. Можете даже проверить! — посмотрел он на чеченца. Было понятно, что мальчика они не получат. Гости встали. Кута направился в сторону улицы со двора, но сделав несколько шагов, он остановился и оглянулся назад:

— Это наша не последняя встреча! Другая встреча скажет свое последнее слово…

— В моем доме, ты мне еще и угрожаешь? Как ты смеешь..?

— Это ты, князь, нарушаешь этикет гор! Это ты, князь, воюешь с женщинами и детьми, и ведешь себя так, как не подобает княжескому роду. Хотя, этот княжеский титул для меня ничего не говорит, я сужу людей по их поступкам и делам! — Кута, еще раз, оглядел старого князя с головы до ног, и больше не оглядываясь назад, покинул его двор. Татархан и Ислам попрощались со старцем и вслед за чеченцем вышли на улицу, где поджидали их кони.

Кута прекрасно понимал, что и право гостя — не дает ему право быть резким в чужом для него доме. Тем более, когда его привели туда его друзья, исключительно для него важному делу — вопросу: чести его народа, и жизни чеченского ребенка! Он пытался быть максимально сдержанным, чтобы не усугубить и не подвергать жизнь мальчика к риску. Но, и сама ситуация была не из рядовых, где гость и хозяин встречаются ради взаимных симпатий и вежливости…

Если бы не мальчик, и дело касалось лично одного его, он бы, может, и дал бы волю своим эмоциям… Как знать??? Здесь можно рассуждать многозначительно. Кута был не из тех, кто необдуманно принимал решение — в котором зависит судьба жизни и смерти, если эта судьба и жизнь невинных людей! А кроме всего, Кута был уверен не только в себе, но и в том, что если он бросит клич по всему Аргунскому ущелью — для вызволения мальчика из лап злодея, то непременно соберутся тысяча и тысячи готовых прийти на помощь, и не только с Аргунского ущелья, но, и из всей Чечни, а если надо будет, то и отдать свои жизни ради спасения своего соплеменника. Кута отдавал себе отчет о последствиях, и поэтому он всегда обходился малой кровью — искал альтернативу, расчитывая на собственные силы, и силы своих близких друзей… И самое главное — не навредить мальчику. Кута осознавал и то, что князь мог бы при опасности избавиться от ребенка, и этого Кута не мог допустить…

Когда от Илико друзья прискакали в усадьбу Дадешкелиани, их поджидал еще не уехавший Джансуг, брат хозяина дома:

— Кута, мы одно из колен тарковских князей. Внутрисемейные неурядицы заставили наших отцов искать пристанище в Сванетии. Я по работе бывал в Дагестане и в Чечне, полгода был прикомандирован к аппарату наместника на Северном Кавказе. Я точно знаю, что наши предки бывали у тебя на родине, в Довта-Мартане. Ты потомок достойных отцов и храбрый воин, отныне ты наш друг и можешь рассчитывать на нас всегда, — он с восхищением смотрел на Куту.

— Я благодарю всех, кто пытался мне помочь. Тебя, Ислам, бросившего все свои дела и приехавшего со мной в Грузию. И вас, — Кута посмотрел на братьев Дадешкелиани, — вы сделали всё, что было в ваших силах, чтобы вернуть мальчика. Но надо сделать невозможное, и этим я займусь, — многозначительно улыбнулся чеченец, глядя на князей.

Пожелав счастливой дороги обратно в Карачай Исламу и много добра сванским князьям, Кута направил своего коня в Вольную Сванетию, к своему другу сванскому князю Мушни Ратиани, и к его жене — своей названной сестре балкарке Фатике. Татархан дал ему в дорогу для сопровождения своих людей, которые должны были обеспечить его безопасность в пути.

Князь Мачутадзе

Весть, что Кута прибыл к князю Дадешкелиани, Мушни узнал в тот же день, но не положено у горцев тревожить чужих гостей, если даже этот гость — твой лучший друг. Фатика от радости предвкушения встречи не могла найти себе места. Они с мужем давно звали к себе чеченца, и, наконец, это должно вот-вот случиться. До глубокой ночи ожидала она гостя, хотя Мушни ее предупреждал:

— Фатика, для чеченцев первые три дня и принять гостя, и гостить священны. Если Кута не уедет от Татархана в первые три дня, он будет чтить право хозяина дома на гостя. — рассуждал он, успокаивая свою жену.

Утро и обед следующего дня проскочили быстро. Мушни с утра уехал в Местию. Фатика занималась делами по дому и двору. Всё было сделано, всё блестело в не совсем богатом, но очень уютном доме. Следом за матерью, куда бы она ни пошла, словно привязанный веревкой, то падая, то вставая, бегал их двухгодовалый сынишка, прозванный Дато в честь друга Мушни, Дато Хергиани. После обеда Мушни прискакал к себе домой в Ушгули — село, расположенное высоко в горах у подножья вершины Шхара. Это высокогорное сванское село заложили Ратиани недалеко от истока реки Энгури в том месте, где в нее впадает река Шавцкала (Черная вода).

— Я узнал, что сегодня Кута с людьми был у старого Илико, и, кажется, у них ничего не получилось. — думая еще о чем-то, смотрел он на Фатику, расседлав коня. Он знал, что Кута без мальчика уехать не захочет, и думал, дожидаясь абрека, что можно сделать для вызволения мальчика и кого для этого привлечь. Сынишка бросился к отцу. Мушни поднял его на руки и подвел к коню. Мальчик гладил голову коня, при этом пытаясь пальцем попасть ему в глаз, но конь ловко уворачивался от попыток малыша, быстро поворачивая голову то вправо, то влево.

— Будь готова принять гостей! — бросил Мушни, проходя мимо Фатики, ведя коня в конюшню. Маленький Дато, сидевший на коне, вцепившись в его гриву, важно смотрел на свою мать, когда они проходили мимо нее.

— Ты ждешь Куту? — спросила Фатика.

— Кута, возможно, появится завтра. На сегодня я пригласил Хергиани и князя Александра Мачутадзе. Он тоже друг чеченца, нам надо посоветоваться, что делать дальше.

Хергиани был уже во дворе Мушни, когда он вернулся с конюшни, и они прошли в дом. Друзья только сели за стол поесть, когда услышали стук в ворота.

— Это прискакал князь Мачутадзе. — встал из-за стола и пошел открывать ворота Мушни. Когда хозяин дома открыл ворота, он увидел группу всадников. Один из них, что спешился, подошел к нему:

— Я привел к вам гостя! — кивнул он на всадника.

Кута был мрачный, как грозовые тучи, но, едва он заметил Мушни, засиял и, словно юноша, соскочил с коня. Друзья бросились навстречу друг другу и, крепко пожимая руки, по-мужски обнялись:

— Ну вот, я выполнил обещание, я прибыл к вам в гости. — улыбался чеченец.

— Кута, дорогой наш друг, мы ждали тебя, зная, что ты у Дадешкелиани. — не отпускал абрека Мушни.

— Слезайте с коней, проходите в дом, — Кута посмотрел на своих провожатых, — я думаю, хозяин дома будет рад оказать вам гостеприимство, — посмотрел чеченец на свана.

— Я вас очень прошу пройти в мой дом, попробовать у меня хлеб-соль! — Мушни умоляюще смотрел на людей князя Дадешкелиани.

— Пусть достаток не изведется у вас, мы свою миссию выполнили, нам надо скакать обратно. — старший из них с благодарностью отпарировал и повернул своего коня в сторону выезда из Ушгулы.

Услышав громкий смех и возгласы на улице, из дома выбежал Хергиани, и чуть сзади от него быстрыми шагами шла взволнованная Фатика. Не отпуская подол матери, рядом с ней бежал сынишка.

Кута пожал крепкую руку Хергиани:

— Я рад, что ты здесь, — обнял он свана, — как дома, как жизнь в вашем селе Бечо?

Фатика стояла тут же рядом, ее щеки покраснели от волнения, а большие черные глаза блестели от радости встречи. Было одновременно и приятно и до боли волнительно видеть человека, который собственными руками спас от погибели ее счастье.

Кута подошел к ней, улыбаясь, и обнял ее, чуть касаясь ее плеча:

— Здравствуй, сестра! Как поживаешь? Сваны не обижают тебя? — посмотрел он на друзей, улыбаясь. И только теперь он заметил мальчонку, грозно смотрящего снизу вверх на незнакомого дядю. Его большие черные глаза и круглое, как луна, лицо, не оставляли сомнения о его принадлежности. Кута оторвал его от подола матери, и поднял высоко над своей головой, и, громко смеясь, стал разглядывать малыша:

— Глаза матери, но нос и подбородок твои. — продолжал смеяться чеченец, глядя на Мушни. Затем, опустив мальчика на землю, он обратился к нему как к взрослому:

— Я верю, из тебя получится настоящий мужчина! — он погладил мальчика по голове, и расстегнул серебром отделанный пояс со своей узкой талии, на котором были закреплены кинжал и пистолет, и протянул его Фатике:

— Это мой подарок мальчику…

Все были взволнованы встречей и до сих пор находились на улице. Наконец, хозяин дома подтолкнул гостя в сторону дома, беря его за локоть. Хергиани подхватил поводья, повел коня Куты во двор и увел его на задворки в сторону конюшни.

Еще не начатый обед возобновили, и друзья ели, слушая Куту об их встрече с князем Геловани:

— Он мальчика ни за какие деньги не отдаст, его надо будет насильно забрать, это единственный возможный вариант, — объявил друзьям чеченец.

— Кута, я это предвидел, поэтому и пригласил на сегодня Дато. Должен подъехать и твой старый друг князь Мачутадзе, — посмотрел Мушни на чеченца. Кута улыбнулся, вспомнив, что-то:

— Его дерзости нет предела, но это всё прикрыто его интеллигентностью. — продолжал улыбаться он. — Где он? Царственную осанку не потерял? — допытывался абрек у хозяина дома, на что Хергиани ответил:

— Мне кажется, что он не больше гордится своей интеллигентностью, чем статусом князя.

— Кута, ты с дороги, отдохни! Тем временем подъедет и князь, тогда мы всё обсудим и примем решение, как вызволить мальчика. — встал из-за стола Мушни и рукой показал в сторону комнаты для гостей, предлагая ему пройти туда.

Отправив Куту в комнату гостя, Мушни и старший Дато зарезали барана и быстро освежевали его. Фатика возилась возле летней печи. Но их суета не касалась одного главного человека — малыша Дато, который важно ходил по двору, обвязанный поясом, подарком Куты, на котором был закреплен кинжал работы чеченского мастера Дуски.

Надвигались сумерки. Когда хозяин дома вошел в гостиную комнату, Кута читал предвечернюю молитву. Мушни зажег керосиновую лампу и вышел, не мешая гостю. Когда Кута вышел из гостиной в общую комнату, там за столом сидели трое: хозяин дома, его друг Дато Хергиани и незнакомый чеченцу горец. Все встали, Кута поздоровался, подал руку незнакомцу и сел рядом с Мушни.

— Кута, этот человек вот уже несколько лет работает у князя Илико, послушай, что он скажет?! — Мушни посмотрел на незнакомца.

— Мальчик был у князя, я его много раз видел у него дома и во дворе. Позавчера, где-то после обеда, к князю пришел человек и сообщил, что за мальчиком приехал какой-то чеченский абрек. Князь был очень взволнован. Он боялся, что чеченцы тут же заявятся за мальчиком в его дом. Едва стемнело, как он с провожатыми отправил мальчика в Кутаиси, — обвел взглядом сидящих горцев за столом незнакомец.

— Мальчик не болеет? — не поднимая головы, спросил Кута.

— Нет, он здоровый. Но очень грустный… — покачивал головой незнакомый горец.

— А сколько ему лет? —

— Года четыре-пять. — задумчиво ответил незнакомец, прикидывая в уме возраст чеченского мальчика. Проводив незнакомца, Мушни вернулся в дом к друзьям.

— Хватит говорить о делах, пора накормить гостя. Он и в обед едва прикоснулся к еде, — возмущалась Фатика, когда раздался стук в ворота их дома. Мушни быстро выбежал, а Хергиани встал на пороге дома, Фатика стояла возле сидящего на стуле чеченского абрека. С улицы донесся небольшой шум, в открытые ворота въехали шесть-семь всадников и спешились только во дворе. Дато повернулся к Куте и радостно воскликнул:

— Прибыл грузинский князь Мачутадзе со своими людьми. — быстро сбежал он по ступенькам дома во двор.

Мушни с князем и Дато быстро последовали в дом, где они оставили чеченца.

— У нас в Грузии шума бывает меньше, когда из императорского дома приезжают, чем в твой приезд. — легко и быстро направился Александр Мачутадзе к уже вставшему со стула Куте.

— Добро пожаловать в Грузию, — протянул он руку, крепко обнимая чеченца. Кута разглядывал грузина и улыбался:

— Тот же блеск и достоинство князя и несовместимые с ними дерзость и интеллигентность горца. — засмеялся чеченец, отпуская руку Александра.

Друзья расселись за столом, переполненным разными блюдами, от которых исходил возбуждающий аппетит вкусный аромат.

— Князь, твоих людей накормят в соседней комнате. — приглашая приступить к трапезе, сказал Мушни своим гастям.

— Я и несомневаюсь!

За ужином друзья справлялись о доме, о родных, что-то вспоминали. Когда стол освободили и друзья остались одни, князь заговорил:

— О нахождении абрека Куты в Сванетии князь Геловани сообщил русским. Завтра рано утром дом Мушни будет окружен тройным кольцом. Две роты солдат с двумя пушками уже двигаются из Местии. Отход к горам и перевалам Бурунташ, Киркит-Ауш и Накра уже взят под контроль армейскими частями. Что будем делать с мальчиком, решим, когда уляжется этот шум. А сейчас я вашего гостя увожу к себе в Нигоити. — объявил князь Мачутадзе о принятом им решении. Все понимали серьезность положения, и поэтому не стали обсуждать источник информации Александра.

— Когда вы намерены двинуться в путь? — Мушни посмотрел на князя.

— Ждать времени нет! В полночь они будут уже в Ушгуле. Мои люди, оставленные на дорогах, наблюдают за их передвижением.

Мушни быстро ушел готовить коня чеченца в дорогу. Долго не прощались, договорившись встретиться, когда наступит затишье. Грузинский князь Мачутадзе вместе со своим гостем, чеченским абреком Кутой, выехали со двора сванского князя Мушни Ратиани и поскакали в его родовое село Нигоити, расположенное рядом с Ланчхути.

Ночь выдалась ясной, здесь, в горах Верхней Сванетии, звезды казались совсем близко, будто протянешь руку и достанешь. Дорога вниз с Ушгули была тяжелой, и, если бы не свет луны, совсем было бы опасно двигаться. У подножья гор, как только горцы выехали на равнину, их встретили люди князя и сообщили, что военные с Лалхора двигаются в сторону Ушгули. В отряде Мачутадзе было несколько сванов-провожатых, которые повели группу по другой дороге в обход Местии. Когда Кута и его грузинский друг покинули пределы Сванетии, Мачутадзе, ехавший рядом с чеченцем, остановился в тени небольшого лесочка возле дороги:

— Кута, мы уже в Мингрелии. Тут впереди, недалеко отсюда, по дороге село, заедем к моему другу, отдохнем и поскачем дальше. — посмотрел он на чеченца уставшим взглядом.

— Тебе решать, как быть и где остановиться, я, как и положено гостю, последую за тобой. — улыбнулся Кута.

— Ко мне в Нигоити нам нужно скакать еще несколько дней. Я думаю, что будет лучше, если мы далеко не уедем от Сванетии, чтобы вернуться и забрать мальчика у Илико. А остановимся мы в столице древней Мингрелии, в Зугдиди, у родственника и друга моего тестя, князя Дадиани. Там есть места, где мы в безопасности можем остаться, сколько нужно. — князь смотрел на реакцию чеченца.

— Я думаю, это верное решение, чтобы не уехать далеко от мальчика. — согласно закивал Кута.

В Зугдиди друзья заселились в большом, со вкусом обставленном двухэтажном доме, находящемся почти в центре города. Двор был небольшой, но очень уютный. Конюшня была далеко в глубине за домом, где были небольшой сад и цветочная оранжерея. На второй день, как они приехали в Зугдиди, Мачутадзе уехал по делам, оставив Куту на попечение своим друзьям и отменному повару, который кормил чеченца как на убой.

Через неделю прибыл князь:

— Кута, оставив тебя в Зугдиди, мы поскакали обратно в Сванетию. Я провел там два дня, у князя мальчика нет. Он отправил его куда-то. Думаю, что в Кутаиси, где много людей из княжеского рода Геловани. Я хотел сделать тебе подарок, на этот раз не получилось.

Лицо чеченца оставалось неизменным: тяжело было понять, о чем он думает сейчас.

— Я благодарен тебе, князь! Думаю, что залежался я тут у вас в Грузии, изнежился на ваших мягких постелях и начинаю привыкать к вкусной еде. Надо скакать в Чечню, а за мальчиком я еще вернусь, — вскочил абрек, глядя на грузинского князя.

— Кута, мы едем в Нигоити, в мое родовое село. Я послал человека, нас ждут с нетерпением.

Кута на этот раз не хотел так далеко ехать в глубину Грузии, но то, что Александр послал человека с вестью, что они приедут домой с ним, обязывало его согласиться на поездку.

Друзья, не откладывая, тронулись в путь, направляясь по дороге в сторону Ланчхути. В Гурии для чеченца не было никакой опасности. Там началось крестьянское восстание. Крестьяне отказывались брать в аренду помещичьи земли и не шли работниками к ним. В этом движении принимала участие половина населения Гурии. Полицейский карательный отряд попытался захватить руководителей восстания, но гурийские абреки отбили крестьян и уничтожили часть полицейского отряда. Этот жестокий бой отбил у тех желание проникнуть на эту территорию, и ситуацию контролировала уже созданная народная милиция. Все были на подъеме, люди давали друг другу клятву верности в борьбе с помещиками. Движение крестьян Гурии вызвало симпатию к абрекам у части дворянства. Они были сторонниками ослабления русской власти на Кавказе. Среди поддерживающих требования крестьян был и князь Александр Мачутадзе. На переговоры с крестьянами прибыл помощник наместника по гражданской части Николай Султан Крым-Гирей, российский дворянин. Он остановился у Мачутадзе и встречался с крестьянами Гурии. В это сложное время, когда крестьяне Гурии отстаивали свои права, как раз и был туда приглашен чеченец.

Через несколько дней они благополучно прискакали в родовое село князей Мачутадзе. Гостей здесь ждали с нетерпением. Едва они въехали в село, как их встретила ватага юношей и мальчишек, которые бурно приветствовали гостей.

Князь Мачутадзе со своим чеченским другом въехали через распахнутые ворота усадьбы во двор, где их встретили работники князя.

— Кута, тут проживают люди рода Мачутадзе, ты можешь быть спокоен, для тебя нет никакой опасности, — улыбаясь, князь здоровался с окружившими их людьми, подталкивая абрека в сторону дома. Грузинам немного странно было видеть известного абрека безоружным, о котором многие из них были наслышаны как о герое и народном мстителе.

— Дорогие мои! — поднял руку князь, требуя тишины. — Наш гость никуда не уезжает, мы с дальней дороги и очень устали. Дадим ему искупаться, отдохнуть, а потом мы долго и много будем с ним общаться. — устало улыбался он своим сородичам. До мозга костей интеллигентный и сдержанный Александр уговорами отбил у родственников и увел своего гостя в дом.

Было уже темно, когда хорошо отдохнувшего чеченца князь ввел в большой, ярко освещенный лампами зал. Здесь за большим длинным столом на тяжелых, обитых красным бархатом дубовые стульях сидело несколько человек, среди которых на почетном месте восседал горец преклонных лет, в белой черкеске, на груди которого красовалось несколько георгиевских крестов. Когда друзья вошли, сидящие за столом горцы встали, а старец оставался неподвижным и пристально разглядывал абрека. Высокий чеченец был в черной черкеске, которая обтягивала его широкие плечи, без пояса и кинжала и в черных кожаных сапогах. Он выглядел как посол из сопредельной страны. Александр подвел Куту к старцу, и тот встал с кресла, поправляя на себе черкеску и кинжал с рукоятью из белой слоновой кости.

— Это мой дядя Николай, глава рода Мачутадзе! — представил его Александр.

— А это, — указал он на Куту, — чеченский абрек, мой друг Кута, — посмотрел князь на рядом стоящего чеченца.

— Кута из Довта-Мартана! — подал чеченец руку старому грузинскому князю.

Не отпуская руку Куты, старейшина рода Мачутадзе разглядывал его:

— Я рад тебя видеть, — мягким голосом с заметным грузинским акцентом произнес он, — тут много говорят о тебе хорошего, и многие хотят тебя увидеть. — не отпуская руку чеченца, усадил он его в тут же рядом стоящее кресло и только после этого уселся в свое.

— Увидев тебя без кинжала, грузины подумали, что ты священник, — улыбнулся он. Затем подал знак одному из рядом стоящих горцев. Тот быстро подошел к главе рода и подал ему что-то, завернутое в красный бархат.

— Кута, мы будем принимать гостей в честь тебя, и когда грузины увидят чеченца без оружия, им тяжело будет поверить, что перед ними абрек, — улыбаясь, он развернул бархатную ткань, в которой лежали пояс, отделанный серебром, кинжал тонкой работы грузинских мастеров и русский офицерский наган в кобуре.

— Это мой подарок тебе! Я знаю о твоем подарке сыну сванского князя.

Кута, чувствовавший себя без безоружным не совсем уютно, с удовольствием взял из рук грузинского князя подарок. Он тут же, туго натянув пояс на талии, закрепил на нем кинжал, а наган передал своему другу на хранение:

— Князь, я благодарен тебе за столь щедрый подарок, он уместен для меня сейчас, как никогда. — засмеялся обрадованный подарку чеченский абрек.

Старый князь и Александр со своим другом Кутой вышли из дома во двор. Там было всё освещено, и кругом было много людей:

— Это все наши близкие и родные и они хотят с тобой пообщаться. Мы будем кушать, кто желает, будет и пить. Когда тебе надоест эта компания, ты можешь пойти и отдохнуть, — вел Куту вниз по ступенькам его друг, — а вот завтра у нас будут гости, известные тебе грузинские абреки тоже, — радостно сообщил он чеченцу, подводя его к накрытому во дворе столу. Старый князь пожелал друзьям доброй ночи и попрощался до завтра, уходя к себе в отдельные покои.

Кута после утренней молитвы успел еще хорошо отдохнуть до того, как в доме проснулись и прислуга начала свою утреннюю работу по дому и двору. Чеченец вышел во двор подышать свежим воздухом, пройтись и размяться. К нему подошел молодой грузин, готовый оказать ему любую услугу.

Поместье Мачутадзе было большое. Юноша повел чеченца прогуляться. С восточной стороны виднелись горы Савардия, с вершины которых весело бежала река Килтикара, у подножья гор всё больше набирая свой бег. Они вышли со двора через маленькие ворота за домом, там, в глубине задней части двора. Кута поблагодарил юношу, и направился за село, и начал подниматься на горку на окраине поместья.

Утро в Нигоити было действительно прекрасным, а в воздухе чувствовался соленый, приправленный морскими водорослями запах моря, доносящийся со стороны Поти, который сливался с летним ароматом, утопающих в зелени садов. И эта умиротворенная красота предгорной Колхетии, с болью отозвалась в сердце абрека. Перед глазами встала родная Чечня, каждая пядь земли которой была пропитана кровью, где опасность подстерегала даже незаметно ползущее насекомое, не говоря уже о людях. Эта печаль тяжелым свинцом легла на сердце абрека.

Вдоволь насытившись утренней свежестью и прохладой, Кута вернулся к окраине села, где его ждал молодой грузин, вместе с которым он вернулся в поместье. Александр Мачутадзе с улыбкой встретил его на пороге дома:

— Ну как, Кута? Как тебе Нигоити, наша страна роз? Посмотрел на Савардия? — задавая вопрос, обнял его князь.

— Красиво тут у вас. Тихо, сады, цветы, совсем как в раю, — заулыбался чеченец, пожимая руку грузина.

— Принесите воды, чтобы он руки помыл, — посмотрел Александр в сторону рядом стоявшей девушки-прислуги.

Когда друзья приступили к утренней трапезе, князь сообщил Куте, что вечером они ждут гостей:

— Кута, сегодня будет много гостей. Тебя хотят увидеть, с тобой хотят познакомиться и поговорить. Я уверен, что вечер будет интересный, — сообщил планы на сегодня Мачутадзе.

— Я думаю, что мне надо сегодня еще хорошо отдохнуть, я чувствую, что с этого веселья мы нескоро выйдем, — заулыбался абрек. На том и договорились. Кута удалился в отведенные ему покои отдохнуть. Александр поехал по своим делам в Ланчхути.

Вечером широкий двор перед большим двухэтажным домом в поместье Мачутадзе в Нигоити преобразился. Во дворе были накрыты столы, покрытые синими и зелеными турецкими скатертями с бахромой. Слуги и повара были в торжественных одеждах, белый верх и черный низ. Близкие князя были на месте уже в полдень, многие из них знали чеченца лично, и они с большим интересом общались с абреком до начала обещанного вечера.

Гостей собралось в поместье Мачутадзе много, причем публика была разношерстной, от князей до известных грузинских абреков, державших в напряжении большую часть Грузии. Здесь же были и известные своим умом и красотой женщины, наслышанные о красоте чеченца не меньше, чем о его мужестве.

Как по подиуму, спускались по широкой лестнице хозяин дома и его гость, чеченский абрек Кута. Женщины не разочаровались в своем ожидании: высокий, стройный, широкоплечий, в черной, плотно прилегающей на плечах черкеске, под которой виднелся белый бешмет с высоким воротом, застегнутым на все пуговицы. На ногах красовались плотно сидящие черные кожаные сапоги. Подарок главы рода Мачутадзе, кинжал, был подвешен на поясе, который был туго натянут на его узкой талии. На его круглом белом лице были короткий нос, волевой подбородок, покрытый густой, черной бородой и спокойные, наполненные умом, бесстрашные карие глаза завершали картину изящества гостя грузин. Когда сошедшие со ступеней друзья двинулись к столам, глава рода Мачутадзе встал и указал на рядом с ним стоящий стул, предлагая чеченцу пройти к нему:

— Дорогой наш гость, прошу тебя пройти ко мне и сесть рядом со мной, — улыбался гостю старый князь. Кута сел рядом с главой рода Мачутадзе, Александр сел рядом с Кутой. Гости зашумели, переговариваясь между собой. Старый князь встал и поднял руку, требуя тишины:

— Дорогие гости, уважаемые соплеменники, я от имени рода Мачутадзе и от имени всех нас приветствую чеченского абрека Куту из известного на Кавказе чеченского тейпа чинхой с Довта-Мартана.

Все встали и дружно захлопали в ладоши. Кута сидел, не поднимая головы, и от смущения весь покраснел, отчего он стал еще привлекательнее. Ему были непривычны все эти светские приемы. Старый князь посмотрел на чеченца и предложил ему сказать несколько слов уважаемым гостям:

— Скажи свои пожелания собравшимся в твою честь нашим друзьям, — по-доброму улыбнулся старый князь, похлопывая по плечу чеченца, подбадривая его. Кута встал и впервые посмотрел на гостей, обводя их взглядом. Во дворе наступила тишина.