Бесплатный фрагмент - Главное… Жизнь… «THE MAIN THING… A LIFE…»

РОМАН-ДРАМА

«ГЛАВНОЕ… ЖИЗНЬ…»

«The Main Thing… A Life…»

Жанр: психологическая драма

Редакторы:

Елена Фейербах (https://vk.com/feierbakh)

Вероника Кузьмина (https://vk.com/id309634633)

Виктория Панова

АВТОРСКАЯ ЗАМЕТКА — НАЧАЛО

Началось все с очень необычного для меня знакомства. Ко мне в руки совершенно случайно попала книга, которая оказалась дневником девушки по имени Александрова Милиса Александровна.

Я не решился выбросить эту вещь и сохранил. Просто не привык выбрасывать в мусорное ведро чью-то историю жизни, тем более, столь увлекательную.

Из газетной вырезки, которая была приклеена к одной из страниц, я узнал следующее:

«Сегодня, по просьбам читателей, мы публикуем статью об одном из наших авторов — Александровой Милисе Александровне. Она родилась в 1985 году. Получила прекрасное образование. Милиса — увлеченная и творческая личность.

Наша героиня замужем, также у нее есть младший брат, Александров Сергей Александрович. Милиса с мужем являются авторами статей, опубликованных ранее в разных разделах нашей газеты. У них двое детей — мальчик Валерий и девочка Елена. Увлекается Милиса очень многим, от вышивания и игры на фортепиано, до экстремальных видов спорта. По правде говоря, такой семье многие могут позавидовать, поскольку даже в случае разногласий или ссор супруги сохраняют теплые отношения и не расходятся…»

Имя автора статьи было вырезано из листовки. Как мне показалось, кто бы ни написал эту статью, он явно не знал девушку по-настоящему. Хотя, скорее всего данная статья была написана «для галочки».

Листая дневник и разбирая записи, я заочно узнал его владелицу и решил написать о ней роман. Но для полноты сведений необходимо было не только разобрать написанное в дневнике, но и найти автора, чтобы задать ей вопросы и получить разрешение на публикацию.

Отыскав ее, я познакомился с удивительным человеком, рассказ о котором и пойдет далее.

Часть 1 «Это было давно…»

Это было давно,

Это не было сном.

Детство так далеко,

Но жила ли я в нем…

Вечный страх перед смертью

Во мне еще жив.

Я жива, я пройду,

Раз дано мне так жить…

Глава №1 Рождение, или 168 сантиметров назад

Моя история началась 1 августа 1985 года, когда я появилась на свет, кому-то на радость, кому-то на горе. Как видите, это случилось во времена СССР, в одном из областных роддомов нашей необъятной страны.

До этого события мои родители жили в областном центре, в муниципальной коммуналке. Провинция наша небогата. И люди в основном были сосредоточены на нескольких предприятиях.

Понять, что такое коммунальная квартира — значит окунуться в тот мир, когда очереди в туалет были большими, комнаты запирались на ключ, а кухня была местом для выяснения отношений жильцов. Много шума, много неприятных запахов, иногда тараканы и мыши. Казарма, где люди пытались жить, но у них это не всегда получалось мирно.

Поэтому, как только предприятие моего отца объявило о раздаче земли за городом и субсидиях на постройку индивидуального жилья, родители незамедлительно покинули коммуналку. Отец сам построил небольшой домик, в котором они и обосновались.

Поначалу они жили довольно скромно. Когда я родилась, затраты на содержание семьи возросли. Период до четырех лет я почти не помню, и мне мало что о нем рассказывали. Единственное, что вспоминается, это постоянные споры родителей, в основном из-за денег, хотя это сложно сказать наверняка. Помню только, что я всякий раз пугалась, когда такие споры возникали. Когда мне исполнилось четыре года, они переросли в серьезные семейные скандалы.

Но об этом чуть позже, для начала я познакомлю вас с моими родителями.

Отец — Александров Александр Дмитриевич — высокий, сильный, широкоплечий мужчина, с голубыми глазами и светло-русыми волосами, очень красивый, к тому же, хозяйственный, с мягким характером и непьющий. На фоне его окружения, которое поголовно состояло из ненавидящих своих жен и детей алкоголиков, он явно контрастировал.

Именно отец занимался мной. Играл, учил говорить, читать, писать. Когда мог, конечно. Он же воспитал несколько основных моих качеств — честность, уверенность в себе и… наивность.

Я ждала его каждый вечер, как будто он приносит с собой праздник. По возвращении домой, я обнимала его и буквально повисала на нем. И каким бы ни было настроение, этот добрый великан всегда давал мне конфетку, брал на руки, обнимал и целовал.

Отец был профессиональным плотником. Он без проблем мог сделать «с нуля» любую мебель или починить сломанную. Минус заключался лишь в том, что с каждым годом данная профессия приносила доход в семью все меньше. Надо сказать, что в провинциях довольно быстро передовики промышленности становились банкротами. А крах 1991 года попросту скосил все. Развал в стране также очень сильно сказался на благополучии и нашей семьи. Потому как, еще до кризиса, чтобы прокормить, одеть и обуть всех отец брался буквально за любую работу. И деньги, в общем-то, были. Только гармонии в семье все равно не было.

Моя мать — Александрова Вероника Сергеевна — женщина невероятной красоты, но с дьявольски невыносимым характером. Удивительно, как одно запросто перечеркивает другое. Она — словно темная сторона жизни, ибо в ней сочетались злоба и раздражительность, лень, коварство и хитрость, подлость, умение манипулировать, а также сильная воля. Словом, она была полная противоположность отцу.

Ее интересовала исключительно она сама, ее выгода в той или иной ситуации, но никак не то, что важно другим. При всем при этом, обладая сильными волевыми качествами, она заставляла всех плясать под свою дудку. В спорах она либо занимала жесткую оборону, либо давила своей волей, как танк. Когда я была маленькой, меня это часто доводило до слез. Иногда она даже била меня, повод ей нужен был не всегда. Но в основном ей нравилось унижать морально. Этим искусством она владела в совершенстве.

Какие-либо дела, связанные с домом, бытом и дочерью «ее угнетали», как она выражалась. Поэтому я удостаивалась ее внимания лишь в трех случаях: когда в чем-нибудь провинюсь, когда матери было необходимо куда-то поехать, а меня было не с кем оставить, либо когда мы ходили в магазин покупать мне одежду. Последнее — единственное, что она любила делать вместе со мной. В остальном, ни внимания, ни, тем более, ласки я от нее не получала. А если лезла сама, нарывалась только на негатив.

С отцом они очень часто ругались. Поводом к ссоре могло стать все что угодно. И при этом отец выжимал из себя все, чтобы хоть как-то заработать, обеспечить семью. Мать же думала лишь о себе, о том, как ей скучно в деревне, об одежде и развлечениях… Словом, о чем угодно, кроме нас.

Случались скандалы, и ситуация все более ухудшалась по мере моего взросления. Когда родители начинали спорить, главным было не попасть под горячую руку! В такие моменты отец ничего бы не сделал, а вот от матери могло влететь так, что мало не показалось бы. Например, в три года, когда я нечаянно встряла, попросив в разгар спора игрушку, я получила такую пощечину, что потом ревела часа два, и навсегда запомнила, как мать впервые проявила агрессию ни за что.

Именно поэтому, с четырех лет меня стали отдавать в детский сад. Этому поспособствовало и то, что отец починил крышу дома воспитательницы. До садика приходилось идти почти сорок минут, он располагался рядом со школой. Позже школу построили ближе.

Когда мама вышла на работу, стало немного спокойнее, хотя теперь она приходила уставшая, иногда работала на дому, и в эти часы в доме должна была стоять гробовая тишина. За провинность наказывали очень строго.

Сначала она работала корреспондентом в городской газете, затем даже стала редактором. Удивительно, но там ее стервозность совершенно не выбивалась из рамок, даже напротив, способствовала успешной работе, отчего ее очень ценили. Однако все заработанные деньги мать пускала на себя и работу. Например, она постоянно покупала новые фотоаппараты, проявители, объективы, бумагу… Однажды даже приобрела пишущую машинку. Она частенько обновляла гардероб. По стилю и изяществу равных ей в ближайшем окружении не было. Все женщины деревни завидовали ей черной завистью, перемывали ей косточки, а она лишь высокомерно указывала им на их место.

Хотя, пожалуй, было несколько вещей, которые она сделала для семьи — организовала проведение электричества, бурение скважины и установку титана в душе, который сконструировал отец. Но, опять же, она занялась этим только потому, что все это в первую очередь было нужно ей.

Наш дом я помню очень хорошо. Он располагался недалеко от проселочной дороги, которая впоследствии переросла в шоссе. За нашим участком был небольшой лес, и речка неподалеку, за лесом. Дом имел два этажа и крохотный чердак. Внизу была моя комната, кухня и кладовая, верхний этаж был разделен на родительскую комнату и коридорчик. Позже отец пристроил несколько террас, так появились гостиная (она же место для занятий и работы), комната для хранения припасов, темная комната (для фотографий). На улице отец соорудил ещё несколько строений, где хранил разный инвентарь. Душ был отдельно.

Окна моей комнаты выходили на поле и лес, а за ним вдали виднелась вершина горы. Вид был просто чудесный. Лишь потом, когда проложили шоссе, отец обнес все плотным забором с калиткой, и вид уже не был таким живописным. Зато мы разнообразили ландшафт, посадив на участке деревья и кустарники. На высокие деревья я часто лазила, и несколько раз падала. Помню, падая, даже сломала несколько веток, и, хотя отделалась царапинами и синяками, но нагоняй от папы получила.

Моя комната была моим убежищем. Одной из ее стен служила задняя часть печи. Комната хоть и не имела замка, но хотя бы позволяла спрятаться во время скандалов или вылезти через окно на улицу. Тут были мои игрушки, которые я хранила в сундуке, книжки на самодельном стеллаже, стул, столик, кровать и вешалка. Вещи хранились в кладовке. Стены были оклеены газетами. Только когда мне исполнилось пять лет, отец наклеил поверх них бумажные обои. Картины на стены я рисовала сама и крепила на кнопки. Один раз я не смогла найти кнопки и «посадила» очередную картинку на клей. Ремня я потом получила, а рисунок так и остался «частью стены».

Лучше всего я помню те моменты, когда папа приходил по вечерам почитать мне что-нибудь. Изначально это были сказки, затем, когда я становилась старше, он читал какую-либо литературу, или просто что-то рассказывал. Обнимал, целовал на ночь… Вспоминаешь и думаешь, насколько это все-таки важно… Тогда это казалось простым, само собой разумеющимся, а сейчас жалеешь, что не можешь этого ощутить…

На большой праздник папа всегда откладывал деньги и старался устроить что-то веселое. Он говорил, что так поступал его отец. Всегда были и подарки, и сладкое, и друзья. Бесились и веселились все. Все… кроме мамы. Она практически всегда абстрагировалась от детей и либо беседовала со взрослыми, не отвлекая нас, либо, подарив подарок, как правило, совершенно глупый и незначительный, просто уходила куда-нибудь. Детское веселье и крики ее напрягали. Исходя из этого, было вполне понятно, что когда она была дома, ко мне в принципе не должны были приходить друзья и подруги, но если они все же приходили, то нам даже в моей комнате следовало говорить шепотом. Поэтому, собственно, со мной переставали дружить, или же просто очень редко заходили в гости. Дети боялись. День рождения или Новый год были единственными праздниками, когда хоть что-то менялось.

Я всегда задавалась вопросом: как же они вообще сошлись, мои родители? Два человека с абсолютно разным мировоззрением, характерами и приоритетами?

Когда я стала постарше, мне удалось узнать лишь то, что история их знакомства и свадьбы сплошь покрыта мраком. Родители крайне редко говорили о своем вступлении в брак как о приятном событии в их жизни. Но, насколько я помню, отец рассказывал мне, что мать в то время приехала из Москвы. Здесь жили ее родители, мои бабушка и дедушка. В Москве она попала в неприятную ситуацию. Поскольку она назад не уезжала и денег не зарабатывала, родители заставили ее рассказать причину приезда, а, узнав о том, что произошло, в наказание выгнали ее с позором из дома, даже без средств к существованию, напоследок добавив: «Вот и зарабатывай этим! И живи, как хочешь!». Дед довольно сильно пил, и в одной из драк с собутыльниками в местной пивнушке он получил бутылкой по голове. От чего и умер. Это все, что мне о нем было известно.

Папа к этому времени уже обратил на мать внимание, пытался завязать знакомство. Долгое время он умирал от любви к ней и молил Господа, чтобы она досталась ему. Еще бы, редкая красотка в таких краях. Парни сворачивали шеи, заглядываясь на нее, даже, если они шли под руку со своими девушками. А она ловко играла с ними, заигрывала, даже иногда специально отбивала парней, чтобы потом позорно бросить.

Он не знал (а может и не замечал), что за внешностью ангела скрывается абсолютное зло. От безысходности в тот день моя будущая мать пошла прочь от дома в слезах. Она не ожидала от родителей такой реакции на свою откровенность, и для нее это был реальный удар. Был уже почти вечер. Неким чудесным образом она направилась именно в ту сторону, где находился дом отца. Он тогда жил со своими родителями в барачной коммуналке, а в тот день был на дне рождения у своего друга. И вот, подходя к дому, он увидел ее в слезах, идущую навстречу. Далее отец всегда прерывался. Он так и не договорил ни разу, что же он сделал дальше и как они поженились. Да и неизвестно, была ли у них любовь. Или ей некуда было деваться, или она просто опять манипулировала.

О свадьбе мне лишь известно, что она состоялась через шесть месяцев после их знакомства, и что фактически прервалась из-за сердечного приступа дедушки со стороны отца. Через месяц мой дедушка умер, ему был всего шестьдесят один год. Он был против свадьбы, но отца остановить не мог. Бабушка продержалась еще полгода, но потеря дедушки очень сильно на нее повлияла. У нее развился рак печени, и умерла она буквально за неделю в страшных муках.

После смерти дедушки, отец устроился на работу на тот самый завод. Знаний, которые передал дедушка, ему было достаточно. Среднего образования, законченного на тройки, тоже. Так они и стали жить. После смерти родителей их зачем-то переселили в другой барак, откуда потом они перебрались в свой дом в деревне. Более мне ничего не известно о жизни своих родителей.

Ах, да… Забыла еще рассказать о моей бабушке со стороны мамы. Ее я впервые увидела в пять лет, когда они с матерью кое-как примирились, дедушка к тому времени уже умер.

Она любила все делать строго по собственным правилам. У нее был свой дом и пристройки. Она была любительницей садоводства и огородничества, а также держала немного скотины. Бесспорно, на ее столе и в запасах всегда были свежие продукты, соления и прочее. Но в ее доме ни шагу нельзя было ступить без соблюдения правил. Как в лагере. Здесь все было строго по расписанию, а потому не оставалось лишней минуты на игры и развлечения. Мало того, если ты не успевал поесть в определенный срок, остатки еды отнимались. Бабушка все знала лучше остальных. Про таких сейчас говорят: «гестапо в юбке». А еще она заставляла меня одеваться в некрасивое сиреневое платьице с цветочками, в котором я выглядела как привидение. Честно говоря, мне больше нравились розовая кофточка и белая юбка, купленные папой. Вообще все, что мне покупал папа, я берегла до сумасбродства, любила носить, но берегла. Вещи, которые покупала мать, были хороши, но если я их изнашивала или рвала, я так или иначе получала нагоняй, так что не было смысла над ними трепетать. Все равно ведь это то, единственное, от чего мать получала удовольствие.

Если я не слушалась, бабушка запирала меня в комнате, где была лишь кровать и тумбочка, а на тумбочке графин с водой и кусочек хлеба. В этой комнате она все время хотела затеять ремонт, но дальше ободранных стен дело так и не двигалось. За серьезную провинность она запирала меня там на весь день и почти не кормила. Если я вылезала через окно, она секла меня розгами, как скотину. Много детских слез повидала эта комната. Она была как склеп. Окна в ней редко бывали открыты — чаще их прикрывали ставни, из-под которых днем в комнату проникал свет.

Я очень не любила к ней ездить. Она, конечно, не кричала, как мать, но вела себя как самый настоящий тиран.

В общем, не могу сказать, что семья у нас была дружная.

Но это было еще более-менее похоже на жизнь, по сравнению с тем, что стало дальше. Ибо немного позже родился мой брат — Сергей.

Глава №2 Свет и тьма

Мне исполнилось пять лет, когда родился Сережа. Отцовское внимание больше перешло к нему. Он ухаживал за сыном, как мне тогда казалось, лучше, чем за мной в его годы. Тогда он стал получать чуть больше денег, не знаю точно, как и где, но после 1991 года у него был период взлета. Он покупал брату больше игрушек и сладостей, чем мне, тратя на них иногда последние деньги. Я, конечно, ревновала (стандартная детская ревность), и иной раз даже думала, как бы навредить братику. Но всякий раз, когда я хотела напакостить, меня останавливала безумная злость матери по отношению к отцу и, в особенности, к маленькому Сереже.

Я не понимала почему, но она ненавидела Сережу всем своим естеством, даже больше, чем отца за его нехватку денег, и, может быть, доброту. Лишь позднее мне стало ясно, в чем, собственно, таился секрет ее ненависти.

Дело было в том, что мать не хотела второго ребенка, однако его желал отец. Она даже хотела пойти на аборт, но папа не дал ей этого сделать. Ну, а когда Сережа все-таки родился, то ее стало злить, что якобы она одна ухаживает за ним, а все вокруг отдыхают. Теперь папе иногда приходилось возвращаться с работы раньше времени, бросать подработки, чтобы помочь «беспомощной» матери посидеть с сыном. Он не был особо шумным, только когда испортит пеленки или почувствует дискомфорт. К примеру, у него часто болела голова, но это выяснилось несколько позже, когда отец отнес его в больницу, чтобы узнать, почему Сережа часто плачет.

Чуть позже отец переселил его ко мне в комнату. Я к тому времени стала более спокойно относиться к брату, но все-таки еще немного ревновала.

Мать вечно попрекала отца этим ребенком, и тот иной раз готов был ударить ее за такие слова. Еще одним раздражителем были, конечно, деньги, которые отец даже при малой зарплате тратил на сына, порой занимая их у соседей и знакомых. Мать вообще больше от него денег не получала, по понятным всем, кроме нее, причинам. Родители ссорились больше прежнего. Хотя дальше уже должен быть только открытый «мордобой». Это было невыносимо слышать. Особенно учитывая, что теперь перепадало и мне, если я попадалась на глаза или вставала на защиту отца, что бывало не так уж редко. Иной раз мать меня била просто от злости, и приходилось убегать и долго бродить где-нибудь по улице.

В семь лет я пошла в школу. Никогда не забуду день, когда я вошла в это небольшое, двухэтажное здание и меня сразу окутало непривычной для меня нежностью, добротой… Мне очень понравилось там, как, впрочем, и в детском саду, хотя бы только потому, что здесь никто не кричал и не ругал меня по пустякам. Мне нравилось учиться, хотя выполнять домашние задания было довольно сложно. Но приходилось приспосабливаться.

Друзей у меня в школе было очень мало. Все, кто пробовал со мной дружить, со временем начинали меня сторониться, это даже не было связано с матерью, просто почему-то они считали меня странной. Хотя на то была причина. Я всегда была грустная, зажатая и мало с кем общалась. Кроме того, я не самым лучшим образом одевалась, ибо с тех пор, как я начала вставать на защиту отца и брата, мать перестала покупать мне вещи. Единственное, что я помню, так это то, что я очень нравилась одному мальчику. Он все время пытался со мной разговаривать, спрашивал, как дела, пытался утешить, и просто хотел стать мне другом. Он мне здорово помогал с учебой, частенько я у него списывала домашнюю работу и ходила к нему заниматься уроками. Во втором классе на 8 марта он подарил мне алую розу. Это был один из самых незабываемых моментов в моей жизни. Тогда я поняла, что он мне тоже нравится, а еще то, что я люблю розы. Но я вернусь немного назад в своем повествовании.

Хоть я и ревновала отца к Сереже, все равно спустя время, когда мы немного повзрослели, я полностью избавилась от чувства обиды и ревности. Мы с ним стали играть, гулять вместе. Позже я убедилась, что он намного лучше, чем я поначалу считала. Я вообще очень многое стала понимать.

Брат был довольно тихим, возможно, из-за матери, и хорошим малышом. Жаль, что мать не разделяла моего мнения. Она не любила гулять не только с ним, но позже уже и со мной. А если она и выходила с Сережкой, то только по моей просьбе, или потому, что ей это было в данный момент «по пути», например, в магазин. Как-то раз она даже сказала мне в ярости: «Иди сама, ты же уже взрослая!!!» Меня это тогда очень обидело, и назло ей я повела Сережку гулять прямиком в лес, и часов шесть мы не возвращались. За это время мы успели погулять по лесу и окрестному поселку, дошли до школьной площадки и поиграли на ней, и даже на мои карманные деньги купили мороженого. По возвращении домой отец очень серьезно меня отругал. Однако, выслушав меня, когда я наплакалась после ремня и ругани, он пошел разбираться с матерью. Как выяснилось позже, она представила картину в своем свете — что я, забрав Сережу, ушла неизвестно куда, никого не предупредив. Отец оббегал всю деревню и уже собирался вызвать участкового, когда я появилась.

Очередная ругань, ознаменовавшаяся разбитым фотоаппаратом матери, поставила все точки над «i».

С того дня она вообще перестала заботиться о маленьком Сереже, несмотря ни на что. И мне пришлось самой для него готовить, стирать и заниматься с ним так, как учил меня отец. Сначала было очень трудно, так как было и лень, и противно, и тянуло заняться своими делами, не говоря уже об учебе, но приходилось ко всему привыкать. Мне помогал папа, но только по вечерам, если не сильно уставал на работе. Он очень на меня рассчитывал, и я не могла его подвести, вернее, боялась этого.

В итоге я тоже начала ссориться с матерью из-за того, что она не ухаживает за Сережей, а просто проводит время в свое удовольствие, когда я кручусь «как белка в колесе». Мама отвечала, что не хочет говорить об этом, либо меняла тему разговора, что меня ужасно бесило. А иногда, когда я не успокаивалась, она отвечала нецензурными выражениями, либо начиналась ругань с применением силы, где я обычно проигрывала. Ответить на ее удары я боялась.

Хуже стало к третьему классу школы, там и над уроками надо было сидеть подольше, и моя первая любовь переехал в город. Больше я его не видела, и помочь мне теперь было некому. А после школы надо было заниматься с братом и параллельно уроками. Но все же мне удалось к этому приноровиться, хотя поначалу было слишком трудно, мучили головные боли и ночные кошмары. И так продолжалось до нашего с Сережей дня рождения (по странной случайности, мы с ним родились в один день). До этого дня около четырех месяцев мать почти не спорила с отцом и со мной, наступило что-то вроде оттепели. В тот «знаменательный» день мне исполнилось десять лет, а брату — пять. С этого, собственно, и начинается история жизни и выживания.

Вечером перед днем рождения я сидела у себя в комнате и читала книгу: если не ошибаюсь, это был Джек Лондон, я его очень любила. Было четыре часа дня, когда отец с матерью отправились за покупками к празднику, перед этим предварительно поссорившись, вероятно, из-за денег. Но когда мама выходила из дома, у нее был вид опозоренной, униженной перед большим скоплением народа. Видимо отец не стал выслушивать материнские оскорбления, а сразу поставил ее на место, чего она, конечно, не ожидала.

Папа получил премию, судя по всему, не маленькую, как раньше, да и за месяц неплохо подзаработал, работая по домам в качестве мастера на все руки. Их не было около пяти часов. За это время я успела погулять с Сережей, покормить его и часов в восемь вечера уложить его спать. А сама я в это время решила вновь вернуться к чтению. Но читала я не долго. Потом вспомнила, что скоро опять придется идти в школу, где у меня на тот момент были уже довольно скверные отношения со сверстниками. Я, конечно, себя в обиду не давала, и могла в случае чего и кулаком ответить, но за это я получала массовое игнорирование и презрение, а также издевательства и насмешки.

Вообще, мое мнение о том, что школа — хорошее место, оказалось ошибочным. Я довольно быстро поняла, что школа это своего рода «зверинец», «колония для несовершеннолетних». Учителям на учеников по большому счету наплевать, ругают лишь для вида, если только серьезно не провинился кто-нибудь, а таких было немало. Эти мысли склонили меня ко сну, и около половины девятого я легла спать.

В девять часов вернулись родители. Отец раньше, мать чуть позже. Разбудила меня упавшая с кровати книга. Я быстро вскочила посмотреть, не разбудила ли я случайно Сережку. Но нет, он спал, как ангелочек, изредка улыбаясь во сне: должно быть, ему снилось что-то приятное. У меня даже сердце сжалось, глядя на него. Ведь он в то время так мало улыбался наяву, впрочем, как и я. Хотя бы во сне он был счастлив.

Некоторое время я просто стояла и размышляла о счастье в своей жизни. Мои раздумья прервал папа, незаметно вошедший в комнату. Он подошел сзади и положил руку мне на плечо. Я машинально вздрогнула от неожиданности и обернулась:

— Ой, пап, ты меня напугал, — сказала я шепотом, чтобы не разбудить брата.

— Извини, доченька, я не хотел! Я просто зашел пожелать тебе спокойной ночи.

— Спасибо, пап! — ответила я, обнимая его.

— Кстати, почему ты не спишь? — ласково спросил он.

— А ты посмотри, — сказала я, указывая на спящего брата, — правда прелесть?

— Да, он спит, как ангел, очаровательное зрелище!

— Я даже ему немного завидую…

— Не завидуй! — добро усмехнувшись, сказал отец, — Все будет хорошо! Тебе как раз пора и самой ложиться. Перед днем рождения нужно хорошо выспаться! Спокойной ночи, милая!

— Спокойной ночи, папа!

Папа уложил меня в кровать и поцеловал. Мы еще пошептались немного. Это были пятнадцать самых счастливых минут в моей жизни, проведенных с отцом. Нам редко удавалось побыть вместе наедине. Я заснула довольно быстро, так быстро, как, наверное, никогда не засыпала.

А проснулась я из-за громкой ругани. Время было около шести утра. Я уже рефлекторно посмотрела, не проснулся ли брат, все же еще ранний час, и решила, не вмешиваясь, выяснить, почему родители ссорятся на этот раз.

Подкравшись к двери лестницы, я узнала, что покупки они все-таки делали порознь, поэтому мать не знала, что покупал отец, и не смогла его проконтролировать, как она обычно это делает. Мать купила мне один маленький и дешевый подарок, как всегда, сувенирного типа, объясняя это тем, что хотела сэкономить.

Разговор, как обычно, начала она. Отец потратил половину премии на два дорогих подарка для нас с Сережкой, да плюс на «сладкий стол», поскольку он хотел сделать праздник незабываемым. Мать потребовала невозможного: отвезти все обратно в магазин. Естественно, он не хотел этого делать и решительно ей отказал. А кто, интересно, на его месте согласился бы?

Я решила все же вмешаться, и притворилась, что только что проснулась и ничего не слышала:

— Что вы так шумите, сейчас только шесть утра!

Оба ненадолго утихли.

— Ничего, дорогая, — ответил отец, — иди пока в комнату, я позову тебя чуть позже.

— Как скажешь… — пожав плечами, я ушла, ясно поняв, что помочь ничем не смогу.

Я вернулась к себе и опять легла в кровать. Лежа в постели и слушая «музыку» ругани, я думала, как мы будем жить дальше, если они так ругаются, да еще из-за праздника. Никакого покоя, никакого отдыха.

И вдруг я услышала громкий крик матери, от которого у меня даже сердце екнуло: «Все, я больше не могу!!! Я больше не могу так жить!!! Я подаю на развод, и дочь остается со мной!!!»

А вот отцовских слов я не услышала. Послышались громкие шаги по лестнице, внезапно открылась дверь — на пороге оказалась мать. Почти криком она приказала мне собираться.

— А что случилось? — поинтересовалась я, хотя сама прекрасно знала ответ.

На что мать ответила:

— Мы уезжаем! Немедленно! И без разговоров! Собирайся!!! — злобно добавила она.

Я испуганно стала одеваться и собирать вещи, потому что знала, что если не подчинюсь, то будет хуже. В тот момент я надеялась, что это все ненадолго, злоба пройдет, и мы, может быть, даже не выйдем из дома. От крика Сережка проснулся, протер глаза и сказал:

— Доброе утро!

— Ненавижу!!! — ответила мать сквозь зубы.

Он испугался и убежал вниз звать папу, но отец так и не поднялся. Когда я собралась, мама взяла меня за руку и вывела на крыльцо. Это уже начинало пугать. Отец взял Сережу на руки и тоже вышел. Он поставил его на землю и наклонился ко мне. Поцеловав на прощание, он скорбно сказал: «Прости, что не смог сохранить семью. Я постараюсь сделать все, чтобы ты осталась со мной. Обещаю! Верь мне!».

У меня подступил комок к горлу, и я расплакалась, обняв отца.

Он тоже обнял меня, а потом протянул мне подарок:

— С днем рождения, дорогая!

Стоящая неподалеку мать, ловя машину, увидела это и крикнула:

— Ей твоих подарков не надо!!!

Я взяла папин подарок. Сердце билось, словно хотело выпрыгнуть наружу.

Мать поймала машину, вернулась, схватила меня за руку и увела. Это уже были не шутки, она все решила окончательно. Я стала упираться и вырываться, но сразу получила несколько ударов по лицу. Мать буквально впихнула меня в автомобиль. Водитель начал защищать меня, но после тысячи рублей (по меркам того времени) замолчал.

Сережка плакал и слезно просил отца остановить все это, на что отец ответил: «Тут уже ничего не сделаешь!»

Чуть позже я поняла, что он был прав, хотя тогда мне так не показалось. Тогда я думала: «Ну почему же папа не вступится?!»

Когда машина тронулась, Сережа бросился за ней с жалобным криком: «Милиса! Я люблю тебя! Подожди меня!» Я долго смотрела со слезами на глазах на удаляющийся дом. Видела, как отец бросился за Сережей, как он сам заплакал. Я долго не могла успокоиться, мне никак не хотелось уезжать. Но матери было наплевать на мои прихоти, слезы и боль, она, как всегда, думала только о себе.

Хорошенький день рождения!

Запись в дневнике 1 августа 1995 года:

Все изменилось в течение каких-то тридцати минут… Мир будто перевернулся… А перевернется ли он обратно? Это, к сожалению, не мне решать… Возникает вопрос: а кому? Да кому угодно, только не мне. Что меня теперь ждет впереди? Сплошная тьма, надежда на лучшее, страх… Папочка! Как же мне страшно! Почему ты оставил меня? Почему не вступился? Я хочу быть только с тобой и Сережей. Забери меня!

Милиса 1.08.95

Глава №3 Дорого то, чего уже нет

После развода родителей, мы с матерью окончательно переехали к бабушке. Все-таки мать сумела доказать в суде, что я ей нужна больше, чем отцу. Хотя меня там не было. Меня заперли в той страшной комнате, напоминающей склеп. Более того, отца чуть вообще не лишили родительских прав. Мать наняла адвоката и с его помощью в суде устроила «концерт с симфоническим оркестром». Его спасли лишь показания Сережи.

Отца я так больше и не видела, мать не позволила мне даже съездить с ней за мебелью, более того, она запретила мне выходить на улицу. Наверное, боялась, что я убегу. Она знала, что я на это способна, правда, позже разрешила: этому поспособствовала бабушка. Отчий дом находился не так далеко, где-то в семи-восьми километрах от нас, если идти через лес, а в обход по дорогам, шоссе — все пятнадцать-семнадцать будут. Через лес идти было опасно, можно было заблудиться, так как четкой тропы там не было, да и вообще лес был очень запущенный, сплошь в поваленных деревьях, буреломе и кустах дикой малины.

В первые месяцы у бабушки я очень тосковала по папе, по маленькому Сережке, по родному дому, лесу, речке. Сидя в своей комнате (теперь в ней стояли не только кровать и тумбочка, туда перекочевала некоторая мебель из отцовского дома, и окно, наконец, открыли) я часто плакала, вспоминая былые времена. От одной мысли о том, что я больше не увижу папу и Сережу, наворачивались слезы. А тут еще бабушка донимала вопросами, мол, «почему я такая грустная», как будто сама не понимала. Хотя, наверное, не понимала… В основном, все свободное время я проводила за чтением книг, чтобы хоть как-то забыться.

В школу я не вернулась. Когда я жила в доме отца, школа (новая) находилась почти рядом, в двадцати пяти минутах ходьбы по шоссе, а теперь до нее надо было идти чуть ли не три часа, как сказала мне мать. Возить меня туда было некому, да к тому же матери было не выгодно, чтобы я виделась с отцом. Пока я сидела дома, грусть и тоска съедали меня изнутри. Даже поговорить было не с кем, некому излить душу. Это ощущение просто разрывало сердце.

Спустя несколько месяцев, ближе к зиме, мать нашла домашнего репетитора, который преподавал мне основной курс школы. Как назло преподаватель попался абсолютно равнодушный к детской психике, понимающий только плюсы, минусы, синусы, косинусы, правила, орфографию и другую ерунду. Волей-неволей все это приходилось учить. Хотя теперь мне это уже абсолютно не нравилось.

Свободного времени оставалось немного. Так прошли два года, которые были для меня просто пыткой. Меня редко когда вывозили куда-нибудь погулять, в основном приходилось торчать в саду или огороде, помогая бабушке.

У бабушки появился новый способ воздействия на меня. Теперь если я не подчинялась ее приказам, она меня розгами загоняла к скоту в свинарник и заставляла там убираться, при этом свиней она не выгоняла. А свиней я, честно говоря, боюсь до ужаса, особенно их визга. Видимо она это быстро поняла. Для меня хуже этого не было ничего, поэтому приходилось подчиняться и работать в огороде и саду. И не дай бог плохо сделать работу — либо выпорет, либо запрёт в комнате, либо опять загонит к скотине. Один раз бабушка еще и при мне стала закалывать поросенка. У меня сначала была истерика до вечера, потом около месяца мучили кошмары, а визг свиней с того времени стал для меня еще более резким и омерзительным. Не говоря о том, что я теперь бабушку вообще убийцей считала и начинала трястись, когда она ко мне подходила.

Мать и тут любила поскандалить. А как только я вступала с ней в конфликт, тут же на помощь подключалась бабушка, и мне приходилось подчиняться, чтобы не наказывали снова. Это и так происходило минимум один-два раза в сутки. До расстройства личности было рукой подать, не говоря уже про мысли о суициде.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, свободное время у меня испарилось окончательно. Все потому, что помимо учебы с тем самым преподавателем, которого я за два года уже видеть не могла, мама стала меня учить репортерскому мастерству и фотографии. Заодно она рассказала о том, как печатаются газеты, как они выходят в свет и так далее. В общем, она учила меня всему необходимому для репортера и редактора. Сначала меня это не увлекало, так как я еще всерьез не думала о том, кем я стану в будущем, а потом, взглянув на это с другой стороны, я заинтересовалась, ведь все время учиться с преподавателем — ужасно скучно. Как раз тогда мать меня впервые сфотографировала, чтобы продемонстрировать, как наводить фокус и подбирать правильный ракурс (фотография на титульном листе). В общем, после этого я стала охотнее этим заниматься.

Позже мать стала брать меня на репортажи, это было что-то вроде практики, правда делать фотографии и беседовать с важными людьми она мне не разрешала, но всячески заостряла внимание на том, как это нужно делать, и в этом она преуспевала, репортажи у нее получались весьма интересные и красочные. Так прошел год — скучновато, угнетенно, но все же лучше, чем предыдущие два. Но даже в те моменты, когда я была с матерью довольно близка, мнения о ней я не меняла, ибо она все же продолжала срываться на мне при случае. Правда, теперь я смогла к этому адаптироваться и воспринимала всё менее болезненно.

В это время Сережке исполнилось семь лет, и он стал, помимо школы, интересоваться мастерством плотника. Естественно, отец взялся его обучать, так как видел, что парню это интересно.

Я узнала об этом из письма. Мы с отцом вели тайную переписку. Оттуда же я узнала, как прошел суд, и некоторые подробности того, почему именно так все и случилось.

Март, 1997 год:

«…Прости, Милиса. За все прости. Просто и я уже не мог больше этого терпеть. Ты ведь помнишь, что у Сережки были проблемы с речью. В общем, это опять же из-за нее. От нервной обстановки он мог вообще начать заикаться, так мне врач сказал. Я пытался с ней поговорить, наладить отношения, но ты помнишь, во что это, в конце концов, выливалось. До сих пор жалею, что не смог тебя отвоевать… Прости еще раз… Я ожидал от нее подлости, но не того, что она на суде наговорила: и что я пьяница, и что я ее бил, а дочь вообще ненавидел, морил голодом, да еще защитника наняла, тот вообще на меня набросился, как собака. Хорошо, что Сережка там был, он-то все и развеял. Но суд решил нас разлучить.

Я все же верю, что все изменится, и мы увидимся. Я бы все отдал за то, чтобы хотя бы день с тобой побыть.

Сережка тоже скучает. Первые несколько месяцев он только со мной в комнате спал, на раскладушке. Входил в вашу с ним комнату, и плакать начинал. Сейчас он в школу пошел, но ему там не нравится. Почему, не говорит. Привет тебе от него! Он по тебе очень скучает! Ну что ж, до нового письма! Я тебя люблю, доченька! Береги себя! Папа».

Позже отец писал, что учил Сережу не только мастерству плотника, но и ориентированию на местности, а также альпинизму. Они часто ходили в походы, плавали на лодке, в общем, хорошо проводили время, ведь после нашего отъезда расходы сократились, соответственно, и времени у отца стало больше. Он рассказывал, что Сережа неплохо учится, что он нашел в деревне много хороших друзей, я даже позавидовала ему. Отец писал, что очень скучает и очень хочет хоть один разок, хоть ненадолго со мной встретиться, обнять, поговорить…

Когда я читала письма, я в душе была рада, что у них все хорошо, что они здоровы и хорошо проводят время. Вообще отец уделял много времени Сережке, в отличие от матери, которая уделяла мне меньше внимания. Мать часто была занята, или, как она говорила, слишком сильно уставала даже для разговора, хотя по ней было не видно. В общем, она редко занималась мной. Но подарки и всякие вкусности она приносила почти каждый день, чтобы я не думала, что она про меня забыла. А иначе говоря, чтобы «подмаслить». Это было довольно подозрительно! Откуда деньги? Ведь репортеры в газете, где она работала, все равно получали не миллионы, а деньги у нее были всегда. Я это знала однозначно, даже, несмотря на то, что на меня она их особо не тратила.

Запись в дневнике:

«В последнее время мать странно себя ведет. Уволила репетитора. Все время подарки приносит… Стала часто на работе задерживаться… Хотя без нее даже спокойнее.

Учиться все сложнее. Хорошо хоть у папы и Сережи все нормально. 11 марта 1999 года»

Глава №4 Ветер перемен

Через десять дней мы с матерью поехали делать репортаж, точнее, я увязалась за ней. Этот день я никогда не забуду! Там она встретилась с каким-то типом, о котором мне, естественно, ничего не говорила. На вид ему было лет тридцать пять, высокий, прилично одетый. Но мне он не понравился. Ни лицом, ни повадками, в общем, ничем. Со стороны было понятно, что они знакомы давно. Разговор состоялся примерно такой:

— Привет!

— О, здравствуй! Неожиданная встреча! — ответила мать, при этом приветливо улыбаясь.

— А кто эта чудесная девочка?

— Дочь моя! А ты сегодня свободен?

— Не знал, что у тебя есть ребенок… Пока не могу сказать… Зависит от того, насколько быстро я с репортажем разберусь. А у тебя есть планы?

— Сейчас в редакцию забегу, потом я свободна!

— Ладно, как освобожусь, я подъеду! До скорого!

— Счастливо! — уходя, помахав рукой, крикнула мать.

— А кто это? — спросила, наконец, я.

— Так, знакомый. Какая тебе разница? — вскользь ответила мать.

Остаток пути в редакцию прошел в тишине. Я хотела расспросить ее, но судя по всему она явно была против любого общения.

Приехав в редакцию, мать пошла сдавать материалы для статьи, а я осталась сидеть у ее стола. Тут меня все уже хорошо знали, и даже не требовали пропуск. Побыв в редакции полчаса, и пообщавшись с подругой, весьма пышной женщиной, мать повезла меня домой. Вечером, сказав что ее сегодня долго не будет, она уехала с этим же типом на его машине, как говорится, в неизвестном направлении. Я поначалу опешила, хотя бы потому, что не знала кто это такой и сколько времени они уже вместе. Ясно, что долго, но сколько?! Теперь для меня прояснилось дело с деньгами.

Мать вернулась уже под утро. Она была переполнена радости. Это было понятно по напеву мелодии из какого-то любовного сериала, от чего я проснулась. Вообще случалось, что она не ночевала дома, не часто, но бывало. Она объясняла это тем, что работала в редакции. На утро она завалила меня подарками, которые что-то значили, так как просто так она обычно ничего не делала, да еще в таких размерах. Чтобы ее лишний раз не злить, я их взяла, и даже не вскрывая спрятала под кровать у себя в комнате.

Я вернулась в гостиную и продолжила разговор с мамой на тему — где она была всю ночь, и кто этот мужчина, с которым она эту ночь провела. Но мама отвечала невнятно. Единственное, что она произнесла с полной уверенностью, что все эти подарки от него, и что они встречаются довольно давно (похоже, что еще до развода), и самое главное, что он ей сделал предложение, и что скоро у меня будет новый папа.

Это было уже слишком… Я не стерпела:

— А ты подумала обо мне? Согласна ли я с ним жить, или ты думала только о себе, как и тогда, когда мы уезжали?! — в возмущении воскликнула я.

Вся радость моментально сменилась на ярость и злобу:

— А что, я должна у тебя разрешение спрашивать, или может на колени встать перед тобой, моля о позволении выйти замуж?!! Ты никто, ни в этом доме, ни вообще, чтобы тут голос повышать!!!

— Да ты же сама меня увезла от моего родного отца, прекраснейшего человека, ради своих, как ты сказала, желаний! Тебе вообще на всех наплевать! Ради себя только и живешь…

— Да как ты смеешь со мной так разговаривать?!! (нецензурная лексика) Ты вообще из себя ничего не представляешь!!! Дрянь!!!

— Смею…

И тут я получила пощечину, такую жгучую, что аж звезды из глаз посыпались. Я упала на пол, но вслед посыпался еще удар, и еще. Из носа потекла кровь.

— Вон! Сейчас же пошла к себе в комнату, тварь маленькая! Ты здесь ноль без палочки! Ну, мы с тобой еще вечером поговорим! (нецензурная лексика) Ты у меня потом и пикнуть без разрешения не посмеешь! Я тебя породила, я тебя и… — добавила она, уходя, и напоследок ударила меня по спине мокрым полотенцем.

Я некоторое время сидела на коленях, смотрела на закрытую дверь, утирая кровь, и не могла поверить своим ушам: мать такого мне еще не говорила. Конечно, она говорила гадости, но все же не так. Хорошо еще бабушки в это время не было, а то бы и от нее досталось за то, что я матери перечу. Заставила бы, как обычно, заниматься домашними делами без отдыху, как рабыню, а потом без ужина заперла бы в комнате.

Я была в шоке. Слова матери снова и снова вонзались в мою душу, словно иглы, и вызвали такую боль, что я готова была упасть в обморок. Одно было очевидно: я ей не нужна! И так было всегда!

Наконец она сказала правду в лицо. Но, несмотря на то, что подобный исход предполагался, я была в шоке. Остановив кровотечение, я побрела к себе.

Вечером она мне устроила обещанный скандал, при этом вернулась еще более злая, чем ушла — готовилась, наверное. Естественно, без рукоприкладства не обошлось, хорошо, что хоть снова до крови не избила. После этого я долго не могла уснуть, да и вообще этой ночью я почти не спала. У меня не выходили из головы слова матери, произнесенные еще утром. То, что она говорила вечером, я почти не слушала, да и удары, несмотря на силу, были почти не ощутимы, болело все внутри. Она просто вымещала на мне звериную злость.

Я долго ворочалась, а как только засыпала, меня начинали мучить кошмары, где главную роль играла мать, и я сразу просыпалась. И там она умудрялась меня достать. Под утро, когда я немного оправилась от шока, мне пришла в голову мысль — бежать отсюда. Я подумала: «Почему я терплю унижения, оскорбления и побои? Надоело!.. Пошли они все!!! Лучше убегу к отцу. Пусть женятся! На здоровье!»

На рассвете, когда еще звезды мерцали на небе, я собрала вещи, оставила на кровати записку (не знаю, правда, зачем), вылезла из дома через окно и двинулась в путь. Дорогу я толком не знала, но быстро сориентировалась по прихваченной с собой карте. Наш старый дом был расположен на северо-востоке, если идти от дома бабушки по тропе, а потом необходимо было свернуть, чтобы обойти овраг и бурелом, но выяснилось это много позднее. Вот только я не знала, где искать север, восток, юг и запад.

Так что в целом я совершенно не знала, куда идти.

«Я больше не смогла вытерпеть этого! Бегу!

Отец меня ждет и приютит!

Не пойму одного — зачем я ей была нужна?

Ее копией я бы не стала в любом случае!

В общем, к черту все это! Теперь кошмар в прошлом…»

Запись в дневнике

22 сентября 1999 года

Глава №5 Жизнь в сумерках

Итак, я фактически осталась без крова. Но подсознательно чувствовала, что возвращаюсь домой. В душе ощущалась свобода, как будто я вышла из тюрьмы.

Однако эйфория была недолгой. Как дойти к отцу я не знала. От бабушкиного дома пролегали две четкие лесные дороги, не считая той, которая ведет на шоссе. Компаса у меня не было. Я подумала, что можно было бы выйти на шоссе и двинуться по нему, но тут же поняла, что просто не помню, куда идти дальше. Ведь на шоссе много ответвлений и поворотов.

Я попробовала вспомнить, как мы ехали на машине в тот злополучный день рождения. Но, так ничего и не вспомнив, я решила послушать свою интуицию и отправиться туда, куда она меня поведет: авось выберу правильный путь…

Наверное, это была одна из глупейших ошибок в моей жизни. Потому что либо внутренний голос мне солгал, либо у меня его вообще нет. Мало того, что я пошла не той дорогой и, тем более, как выяснилось позднее, вообще в другую сторону, так я еще и заблудилась после нескольких часов ходьбы по «зеленой улице». К счастью, я вышла на опушку, где оказался домик лесника. И сам лесник был вовсе не старик с бородой, как у лешего, каким он мне раньше представлялся по детским книжкам и рассказам, а парень лет двадцати семи. Он мне любезно помог, накормил. Правда, пришлось ему солгать, чтобы у него не возникло каких-либо дополнительных вопросов. Я сказала, что еще вчера гуляла и заблудилась. Он был несколько обеспокоен этим, ведь когда маленькая девочка одна гуляет в лесу, это у любого вызывает опасение (куда родители смотрят?), но тогда я ничего другого не смогла придумать, чтобы объяснить свое пребывание в лесу ранним утром.

Правду говорить было глупо, так как, скорее всего, о случившемся он бы поставил в известность мою мать или, что было бы хуже, отвел бы меня к ней. Он предложил мне остаться на ночь, а завтра подвезти меня на машине до нужного места. По его словам, завтра должен был приехать его дядя на машине. Но мне эта идея не понравилась, и я тут же отказалась. Попросила только указать мне дорогу на карте и сказать, в какую сторону идти. Лесник предложил меня проводить, но я опять же отказалась, добавив, что отец меня учил самой выбираться из сложных ситуаций. Пожав плечами, он согласился. Расчертив карту, он пояснил, где северо-восток и дал с собой компас, со словами: «Больше не теряйся!». Я поблагодарила его и отправилась в путь.

В итоге я оказалась у бабушкиного дома только к вечеру. Мне даже самой стало интересно, как это я так далеко забрела, что вернулась назад только сейчас. Из этого дома я хотела исчезнуть как можно быстрее, а получилось так, что не ушла ни на метр.

Я обогнула его со стороны леса, но все же заметила, заглянув за забор, что во дворе стоит та самая машина, на которой мать ездила с неизвестным мужчиной.

Все окна были раскрыты, и вдруг я услышала голоса, доносящиеся из ближайшего к забору окна. Я подкралась и решила послушать.

Надо признать, я убежала как раз вовремя. Мне удалось выяснить, что мама от меня отреклась! Она сегодня же поехала в суд и отреклась. Вот такая вот мамаша! То есть, я ей была так же не нужна, как Сережа и отец. Она бы меня все равно в детдом сдала, или даже, может, выставила бы за порог, если б я не ушла сама.

«Но для чего она меня тогда увезла от отца?» — подумала я в очередной раз, но теперь получила ответ из разговора:

— Я думала воспитать ее по-своему, но она не поддавалась… чтобы я ни делала, как бы ни приручала… плюс за нее должны были идти алименты, вот и все. Но когда они ко мне стали поступать… в таком объеме… я поняла, что это бессмысленная затея…

Ну, ничего другого я и не ожидала услышать. Вот почему она относилась ко мне на две трети — как к скотине, и лишь на треть — как к законной дочери.

Затем моя бывшая мама с ее новым женихом вышли из кухни, и, видимо, направились в спальню. К моему счастью, мать всегда закрывала окна только перед сном — с другой стороны, от этого в доме часто бывали сквозняки, и можно назвать чудом то, что я редко болела. Но сейчас мне это было на руку, поскольку на кухне осталась еда: половина курицы и немного картофельного пюре. К вечеру я жутко проголодалась, а потому решила тихонько поесть и прихватить с собой съестных припасов, чего я не сделала раньше.

Без шума у меня, конечно, ничего не получилось. Я зацепила рюкзаком пустую кастрюлю, когда уже собралась уходить. Но, слава богу, я быстро выскочила из окна и нырнула в ближайшие кусты у забора. Оттуда я видела, как мама подняла кастрюлю и наглухо закрыла ставнями окно. По пути я миновала свою комнату. Заглянув в нее, я обнаружила, что моей старой мебели уже нет. Вместо нее стояла новая дорогая мебель, и даже компьютер. Я сначала подумала, что обозналась, но, увидев старую философскую пометку фломастером на подоконнике со своими инициалами — «мысль о жизни или смерти — одна и та же мысль М.А.», написанную корявым почерком, я поняла, что комната, все же, моя. Ясно, что обновы предназначались не мне, а, скорее всего, мама сделала себе что-то вроде кабинета.

Я разозлилась, но когда я немного успокоилась, меня стало клонить ко сну. Ночевать на улице оказалось не так приятно, как мне представлялось ранее. Повсюду слышались странные звуки, шорохи, голоса ночных птиц. И, как назло, у бабушки забор был только для вида, весь в дырах, да и сам еле держался. Поэтому мне было жутко страшно, особенно просыпаться ночью, но, все же, снова засыпать удавалось довольно быстро.

Посреди ночи начался дождь, перешедший в грозу. К счастью, я захватила с собой непромокаемый плащ, и с помощью нескольких палок, валявшихся рядом, соорудила что-то вроде шалаша. Было сухо, но холодно, сквозняк замучил. Под звуки капающего дождя, скрутившись калачиком, я вновь уснула.

Наутро был туман и холод. Я встала, потянулась, сложила свой «шалаш», взяла вещи и двинулась в путь. Проходя мимо, я случайно заглянула в мамину комнату. То, что я там увидела, наверное, всем понятно, и не требует объяснений. Мне стало до такой степени противно, что чуть не вывернуло наизнанку. Такого разврата я еще не видела, впрочем, я вообще ничего такого не видела тогда. Я решила скорее уйти отсюда.

Утро было пасмурным, но ближе к полудню тучи разошлись, и внезапно запалило жаркое солнце. У меня, несмотря на прошлый день, темную и страшную ночь, было хорошее настроение. Я шла, думая только о встрече с отцом и братом, о том, как папа будет рад вновь увидеть меня, и мы с ним и Сережкой наконец-то пойдем в долгожданный поход. По пути мне захотелось есть и, достав припасенную со вчерашнего дня курицу, я решила перекусить на ходу. От одних только мыслей становилось светлей на душе, а еда придавала бодрости. Я шла очень быстро, мне не терпелось увидеть отца. Но на душе, помимо радости, было какое-то странное, настораживающее волнение. Как будто я опоздала куда-то. Поэтому я не останавливалась ни на минуту и при случае старалась ускорить шаг.

И вот, наконец, спустя несколько часов, я подошла к своему родному дому, было уже около двух часов дня. Но что-то было не так. Почему-то у него выстроилась огромная толпа, сплошь из автомобилистов с шоссе и жителей ближайшего поселка.

С трудом протиснувшись сквозь эту толпу, я увидела у дома машины городской скорой помощи и пожарных. У скорой стоял плачущий Сережа и звал отца. А тот лежал на носилках без признаков жизни. Меня как током ударило, я даже не могла пошевелиться, ноги онемели и подкашивались. Медики пытались вернуть его к жизни, делали массаж сердца, но, увы, безуспешно. Старший врач, наконец, вынес вердикт: «Это безнадежно, он мертв… Черт!!! Время смерти 13:52!» — и, отойдя, закурил.

Тогда у Сережи началась истерика, и он бросился к отцу: «Папа, не умирай, пожалуйста! Не умирай! Нет!!!» А я все еще не могла прийти в себя. Это был самый кошмарный сон, ставший явью. Но лишь когда первая слеза стекла по моей щеке, я вздрогнула и, упав на колени, зарыдала, закрыв руками лицо.

Стали разгонять зевак. Но я осталась, сказав, что я его дочь, и подбежала к отцу. Сережка прижался к еще теплому телу отца, и плакал так жалобно, что, наверное, даже человек с самой стойкой психикой этого не вынес бы. Я положила руку ему на плечо, он обернулся и, плача, бросился ко мне. Говорил он неразборчиво, единственное, что я смогла понять, что отец мертв. Я обняла его и попыталась успокоить. Эта боль была намного сильнее, чем все удары, оскорбления и ссоры за всю мою жизнь. Невозможно было ни скрыться от этой боли, ни заглушить ее.

В этот момент мне показалось, что прошла вечность. Тело отца накрыли простыней, погрузили в машину скорой и увезли в морг, оставив мне справку о смерти. По ней потом нужно было получить свидетельство о смерти. Я сидела на коленях, обнимая плачущего брата, и не могла поверить ни своим глазам, ни словам окружающих. Вдруг кто-то положил руку мне на плечо. Я моментально обернулась, подумав, что это отец: ладонь была такая же мягкая и теплая, как папина. Это был пожарный.

— Простите, что напугал вас, мне нужно с вами поговорить.

Хоть я и не была настроена на какой-либо разговор, но все, же согласилась.

— Простите, вы сказали, что вы его дочь?

— Да, это так, — утирая слезы и, стараясь скрыть дрожь в голосе, ответила я.

— Скажите, а кем приходится Вам этот мальчик?

— Он мой родной брат! Скажите, как это все случилось? — спросила я, еле сдерживая слезы.

— Трудно определить, но мы нашли вашего отца в кладовой, вероятно именно там начался пожар, перекинувшийся после на дом. Но он умер не от огня или угарного газа…

— Как это?..

— Ну, дело в том что, медики до отъезда сообщили нам, что он умер от сердечного приступа… Пожар начался от сигареты, упавшей в лужу керосина, вероятно, разлитого по неосторожности! Вот это было у него в руке… — И он протянул мне нашу семейную фотографию, на которой я в шесть лет, отец с годовалым Сережей на руках, а место, где была мать, выгорело. Я взяла фотографию, и слезы вновь покатились из моих глаз.

— Единственное, что странно в этой истории — огонь не опалил тело… — он на секунду замолчал, поняв, что не время обсуждать странности, — Да, кстати, а у вас двоих есть еще родственники?

— Нет! — с уверенностью ответила я, что уже являлось правдой.

— А есть, у кого поселиться?

— Нет…

— Да, ситуация… Может, вы пойдете ко мне жить, у нас места хватит!

— Нет, спасибо, мы как-нибудь сами!

— Вы уверены?

— Да, спасибо за предложение…

— По правилам вас двоих должны отправить в детдом, но, зная по себе, какая там жизнь, я вам помогу избежать этой участи. Хотя это неправильно, но там жить тоже нереально… Вы точно уверены, может, все же пойдете к нам, не можете же вы остаться на улице?!

— Нет! Не обижайтесь, но нет! Мы как-нибудь сами! — не знаю, что мной руководило в тот момент, но уж точно не здравый рассудок.

— Как хотите… Но я… Может, хотя бы временно поживете, или переночуете, ведь похороны только через три дня?! — сказал он.

Я не ответила и тихо отошла. Пожарный все понял и ушел. В то время я не могла адекватно мыслить. Команда пожарных отъехала от нашего, теперь уже бывшего, родного дома, оставив нас с Сережей одних.

Я подошла к Сереже, сидящему на полене у дерева. Он смотрел на лужу, где играли отблески солнца, и даже не замечал лучей, бьющих иной раз в глаза. Он уже не плакал, но его бросало в дрожь. Я накрыла его своей курткой, так как он был только в рубашке без рукавов и джинсах до колен, и села рядом.

— Что же мы будем делать? Одни…

— Не знаю, что-нибудь придумаем… — задумчиво, но спокойно сказала я.

Я понятия не имела что сейчас делать, и как поступить дальше. Головная боль и слабость во всем теле не давали адекватно мыслить. Мы долго сидели и временами переглядывались, пока я не нарушила тишину:

— Сереж, расскажи, как все произошло, и где ты был в это время?

— Я пошел рыбачить, несмотря на плохую погоду… А отец искал для меня новое удилище… Я даже ничего не подозревал! Честно!

— Я понимаю… А что случилось дальше?

— Ну, что дальше?.. Я уронил банку с наживкой в воду, а искать ее мне не хотелось, поэтому я пошел домой, чтобы взять еще одну. Вдруг вижу дым! Я зашел за дом и понял, что кладовка горит. Стал звать папу, но никто не ответил. Я побежал к дороге, остановил машину и попросил о помощи, у водителя оказался мобильный и он вызвал пожарных и спасателей! — он умолк на минуту и продолжил. — Ох… Я вернулся и увидел, что уже полыхает весь дом. Я звал отца… Но никто не отвечал…

Он заплакал и прижался ко мне. Тут я заметила, что погода стала быстро меняться. Подул прохладный ветер, и стало уже не так тепло и ясно. Набежали тучи, закапал мелкий дождь, хотя совсем недавно пригревало по чти летнее солнце. Мы спрятались в нашем бывшем доме, правда, это едва спасло нас от дождя. Кровля обгорела и отовсюду текла вода. Но мы нашли укромный уголок, хотя там все равно было холодно. Сережка начал замерзать, я дала ему свою теплую кофту, а сама осталась в тонкой блузке, которую мне подарил папа, на тот самый день рождения. Я специально ее надела перед тем, как встретиться с отцом.

Большая часть вещей в доме пришла в полную негодность, остальные промокли. Однако я кое-что все-таки нашла. В погребе остались кое-какие припасы, ими мы пообедали и поужинали. К тому же, там оказалось несколько тряпок и мешков, которыми мы укрылись, чтобы хоть как-то согреться. Усталость просто убивала меня.

Ближе к вечеру к нам заглянула одна старушка, которая предложила пожить у себя. Она представилась хорошей знакомой отца. Больше она ничего не сказала, но мы приняли ее предложение.

Глава №6 Смерть — лишь начало

На третий день после смерти папы были похороны, и опять погода была не очень хорошей. Правда, сначала гробовщики долго не шли на уступки хоронить отца в гробу, предлагая либо кремацию и сохранение в ячейке до захоронения, либо захоронение в «безликом кладбище» бесплатно (это участок кладбища, где хоронят и преступников, и бомжей и тех, кого не опознали), но нам помог тот самый пожарный. Он собрал в деревне денег и заплатил за место на кладбище, да и вообще оплатил похороны и поминки. Не знаю, почему он вообще стал помогать нам. Он ведь каждый день видит нечто подобное, а может и хуже, но впрягся за нас по полной программе, не требуя даже «спасибо».

Эти три дня и моменты похорон прошли, будто во сне. Только в очень болезненном сне. Поверить до конца в то, что случилось, было невозможно. Но когда провожаешь родного и любимого человека в гробу, приходит понимание того, что это последние моменты, когда ты его видишь. Нелегко сдержать слезы, да и нужно ли сдерживать?..

После похорон мы вновь остались одни. От людей, которые хотели забрать нас в детдом, мы сбежали, и от той старушки тоже, не успев ее даже поблагодарить. Едва успев прихватить уцелевшие вещи и припасы из сгоревшего дома, мы убежали в лес, где позже заблудились. Время незаметно подошло к вечеру, и надо было где-то и как-то устраиваться на ночлег.

Ночь опять выдалась холодная и мокрая — как будто в

тот день, когда я спешила домой, солнце светило нам последний раз. Дождь все лил и лил, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Мы расположились под деревом, хотя это не спасало от непогоды так же, как и сгоревший дом. Почти отовсюду текла вода. Мы укрылись большим куском целлофана, который я прихватила с грядок отца именно для этого случая. Однако ночевать в лесу, без огня, с одним карманным фонариком — это по-настоящему страшно. Сережка почти не спал, а я не то, что не могла глаз сомкнуть, но даже, наверное, и не моргала всю ночь. От страха любой шорох чуть ли не доводил до слез, но я старалась быть сильнее страха. К утру сон все же победил, правда, всего на час. После этого до смерти болела голова.

Еще я все время думала о том, как бы Сережка не простудился. Я отдала ему почти всю свою теплую одежду, но эти мысли не отпускали меня. Я знала, что если он заболеет в лесу, то выбраться с ним будет невозможно, и я потеряю единственного родственника. А тогда мне и самой жить не стоит.

Почти весь следующий день я не чувствовала ни ног, ни головы, поэтому мы часто останавливались, чтобы отдохнуть. Еще как назло кончилась вода. И дело уже приобретало серьезный характер. За все время, пока мы шли, нам никто не встретился, и мы не обнаружили ни одного жилища. В душе я уже давно начала паниковать, но старалась не показывать это брату и делала вид, что все под контролем.

К счастью на следующее утро мы вышли к какой-то незнакомой деревне, около которой была железнодорожная платформа. Оттуда мы добрались до города, наивно полагая, что там нам помогут, или мы там устроимся лучше, чем за городом. У меня было немного денег, раньше я их пыталась скопить на фотоаппарат и красивый костюм, который я однажды увидела, когда мы были с матерью в магазине. Будь я одна, я бы и смогла устроиться где-нибудь, но вдвоем мы быстро растратили все деньги, несмотря на то, что старались экономить.

Без крова и почти без еды, в вечных скитаниях прошел месяц октябрь. Чтобы хоть что-то заработать, мы с братом носили багаж на вокзале с перрона к такси и обратно. Работа эта, прямо скажем, экстремальная. Тогда против нас были все — милиция, сотрудники вокзала, и такие же, как мы. Последние были самыми жестокими. Милиционеры и вокзальные служащие, только прогоняли нас с «рабочих мест», а бездомные ловили нас, били и принуждали работать на них и отдавать шестьдесят процентов от выручки. Выручить получалось в лучшем случае рублей двести-триста, а отдав из них рублей сто двадцать, вдвоем жить на остаток было, мягко говоря, нереально, поэтому приходилось убегать от бездомных. Лишь чудом нам удавалось не попадаться. Однако один раз все-таки нам не повезло.

В тот день нам удалось собрать пятьсот рублей, и мы хотели уже в середине дня уйти, но выход нам преградила целая свора из шести человек разного возраста, но точно моложе восемнадцати лет. Мы рванули на пути, спрыгнув с перрона, и — через стрелки к кустам, но преследователи оказались быстрее. Нас повалили на землю и несколько раз ударили ногами, отобрали у Сережки деньги и собрались уходить, пригрозив напоследок: «Еще раз появитесь здесь, забьем до смерти!!!». Я уже готова была впасть в отчаяние, но чудо все же случилось.

— Эй вы! (нецензурная лексика)!

— Что сказал??? — обернувшись, рявкнул один из обидчиков, но тут же получив дубинкой по лицу, в крови повалился на землю. Остальные хотели сначала кинуться с кулаками, но второй взмах дубинки задел по лицу еще одного, и тут уже все кинулись наутек, нецензурно бранясь.

— Ну, как вы? Целы?

— Ох… Спасибо большое! Вы нам жизнь спасли! — вставая с земли, сказала я.

— Пустяки! Идемте скорей отсюда!

Мы спешно пошли за своим спасителем-незнакомцем.

— Меня зовут Михаил, можно просто Миша! Вам есть, где жить?

— Нет, мы скитаемся…

— Никогда не зевай, иначе пропадешь! От этих отморозков добра не жди…

— Мы просто не смогли убежать…

Мы вышли на шоссе, около которого стояло старое двухэтажное здание, на вид заброшенное.

— Я тут живу. Подрабатываю дворником по соседству. И на вокзале. Однако, похоже, теперь вокзал придется бросить…

— Извините, — опустив голову, сказала я.

— Ничего! Кстати, возьми свои денежки! — ответил он и протянул наши с Сережей пятьсот рублей.

— Ой, спасибо! — я чуть не заплакала.

— Когда же вы их успели отобрать? — спросил Сережка.

— Они обронили, когда улепетывали! — усмехнулся Миша.

Так мы остановились в этом доме. До этого, как уже говорилось, мы месяц скитались без постоянного пристанища. Хуже всего дело обстояло с мытьем и вообще личной гигиеной. К счастью, мы разыскали баню и со слезами уговорили работников разрешить нам мыться после ухода посетителей хотя бы раз в неделю.

Прошло еще полмесяца. Мы даже перестали ходить на вокзал, все время помогали Мише убирать дворы. Работа эта конечно была не менее ужасная, но зато нам не приходилось больше таскать тяжести, от которых у меня болели запястья и иногда живот. Все стало потихоньку налаживаться, и я даже начала подкапливать деньги. Но как всегда счастье длилось недолго.

Вечером пятого ноября мы пришли «домой» и сели пить чай. Через час мы легли спать. Еще часом позже хлипкая входная дверь с грохотом открылась. Мы моментально вскочили и подползли к двери. Через щель мы увидели, что в дом вбежали трое, они стали по очереди выбивать двери. Миша сказал:

— Быстро уходите! Бегите без оглядки, я их задержу!

— Но…

— Без глупостей! Бегите!

Он вышел, и трое бросились к нему. А мы, едва успев схватить вещи, выпрыгнули в окно. И побежали через кусты, затем через улицу к близлежащим домам. Забежав в первый попавшийся подъезд, мы спрятались под лестницей. Сердце колотилось так, что перехватывало дыхание. Сережка расплакался, да и у меня губы дрожали. В голове крутились только самые страшные мысли. К утру, выбравшись из подъезда, мы пошли прочь. Я так и не узнала, что случилось с Мишей. Седьмое чувство говорило мне, что возвращаться обратно опасно. Мы нашли новое пристанище в открытом подвале многоэтажки. К счастью, про него больше никто не знал, и мы там были одни.

Весь ноябрь лили дожди и мы с братом только чудом не заболели. Когда наступил декабрь, стало еще холоднее, выпал снег. А мне пришлось вновь искать работу.

Это оказалось сложнее, чем я думала. Ведь людей, которые поделятся своим куском хлеба, раз-два и обчелся, да и по возрасту я никуда не подходила. Я уже начала терять надежду, но нам, что называется, повезло, и одни уже немолодые, но и не бедные люди (что в нашей стране редкость) взяли нас к себе.

Как-то мы покупали в магазине продукты и подслушали разговор двух пожилых подруг.

— Ну, как дочь-то?

— Уехала в Москву и с концами!

— Похоже, тебе все равно?!

— Не то, чтобы все равно, но после того, что она сделала, лучше бы не возвращалась!

— Да брось! Ну, молодая, погорячилась…

— Нет! Я знаю, что такое горячка, а что — подлость!

— Эх! А у нас как не было детей, так и помрем одни.

— Ой, хватит, Марин! Что не день, так стоны по одному и тому же поводу! Тебе еще повезло, что у тебя такой дочери нет, как у меня!

— Все равно! Не понимаешь ты меня, Люда!

— А… — собеседница махнула рукой, купила сыра и пошла на выход.

Я воспользовалась моментом:

— Простите!

— Да?.. — удивленно откликнулась пожилая женщина.

— Вы не могли бы нас на зиму приютить? Нам с братом некуда идти, и скоро будет нечего есть. Мы можем вам по дому помогать, по магазинам ходить, все что скажите…

Она отвела нас в сторону от очереди.

— Я, право, в недоумении! А вы оба откуда?

— Мы за городом жили. Но наши родители умерли, и больше родственников у нас нет.

— А детдом?

— Мы убежали!

Старушка задумалась.

— По правилам я должна вас отдать на обеспечение государства…

— Прошу вас! Не надо! Иначе мы уйдем скитаться дальше.

— Но вы не понимаете! Так у вас будет возможное будущее. Или вы никогда не найдете себе пристанища и, не дай бог, помрете на улице!

— Разве умереть в детдоме намного лучше? У нас выбор небольшой…

— Эх. Ладно! Подождите, я куплю колбаски и сосисок.

Так она взяла нас к себе. Жила она со своим мужем. Старики поначалу с большой опаской относились ко мне и Сережке, все ценное прятали. Впрочем, не удивительно, учитывая природу нашего знакомства. Особенно недоверчив был дед Миша. Но спустя неделю оба вроде бы нам поверили, даже стали отпускать за продуктами, но сдачу приказывали всю возвращать. Видимо, проверяли на честность. И мы старались их не подводить.

Кроме того, вся работа по дому легла на нас, и я не могу сказать, что эта работа из легких. Каждый день они что-нибудь выдумывали. То к ним гости приходили, то они делали запасы на зиму, весну и лето с осенью, то еще что-нибудь. Хорошо было только то, что я научилась разным хозяйственным делам, например, готовить пищу, шить, делать уборку. Поначалу все из рук валилось, а потом стало получаться легко и быстро. Сережка немного стал разбираться в технике и электронике. Ему помог Михаил Яковлевич. В будущем это повлияло на его выбор профессии.

Поначалу было очень тяжело, но это воспитало во мне любовь к труду и настойчивость. Правда, иногда я настолько уставала, что еле доползала до раскладушки, падала на нее и моментально засыпала. Мне помогал Сережка, порой, даже когда я его не просила. Без его помощи я просто не смогла бы обойтись. Больше всего он любил накрывать на стол, если намечался обед или приходили гости.

Хозяева, несмотря на причуды, попались не слишком суровые. Не святые, но в целом неплохие. Пожурят иногда, погоняют, но ничего серьезного. Гостям они нас поначалу не показывали, и перед их приходом отправляли нас погулять. Но все-таки я вспоминаю их только добрым словом. Они вошли в нашу ситуацию, приютили, да и не ругали особо, если я что-то забуду сделать или случайно что-то разобью. Они видели мои старания и поощряли их.

За месяц совместной жизни они к нам привыкли, даже деньги стали давать просто так. Я вновь стала откладывать деньги на «черные дни», и на то, чтобы лучше одеться. Они, конечно, нас одели, но в детские вещи, ходить в которых было смешно. Я уж даже не знаю, где они их взяли.

Новый год мы отмечали вместе. Была и свежая наряженная елка, и много вкусной еды. В общем, атмосфера была намного более праздничная, чем в предыдущие праздники, которые я проводила с мамой.

По вечерам, когда брат ложился спать, я подолгу сидела у окна и думала о жизни, вспоминала все, что было, планировала дальнейшее. И негодовала, думая о том, что с нами случилось. Почему все эти несчастья обрушились на нас с братом? Как вообще такие люди как мать и отец, могли сойтись, пожениться и завести детей? Ведь они абсолютно разные. Этого мне так и не удалось узнать. Но самый главный вопрос, который не дает мне покоя даже сейчас: «Почему хорошие люди умирают быстрее, а плохие живут до сотни лет всем назло? Что это за глупый закон?» Не понятно было и течение нашей жизни. Сначала меня забрали от отца, я сумела вернуться, только когда он умер. Потом мать от меня отказалась… И вот мы остались с Сережкой совсем одни, без еды, денег и крова. Бывало, эти мысли доводили меня до слез, но я старалась держаться, не давала себе расклеиться и опуститься в черную меланхолию. Конечно, мне было грустно и страшно, что мы совсем одни и что мы живем в этом теплом доме только одну зиму, а потом… А что будет потом? Философский вопрос.

Однажды вечером я разбирала свой рюкзачок, где хранились наши документы, фотографии из альбома отца и деньги. И случайно наткнулась на фотографию, которую раньше не замечала. На ней был отец, еще совсем юный, в обнимку с какой-то молодой девушкой с игривой улыбкой. Я разбудила брата и спросила:

— Сереж! Извини что бужу, но мне надо узнать…

— Что? — сонным голосом ответил Сережа.

— Кто эта девушка, рядом с отцом?

Он протер глаза, взглянул на фото и сказал:

— Если я не ошибаюсь, это папина двоюродная сестра…

— Ты ее знаешь?

— Она два раза к нам приезжала погостить. Она вроде в Москве живет.

— А ты знаешь, где, или как с ней связаться?

— Нет. У отца в записной книжке был ее телефон, но книжка вроде бы осталась дома.

— Очень плохо! Ладно… Проехали… — сказала я и встала. Но вдруг он добавил:

— Я помню, как ее зовут, и вроде бы первые цифры номера телефона. (095) 452 Полежанова Екатерина Викторовна.

— Что ж ты раньше молчал!!! Мы бы уже давно пешком до Москвы дошли, и нам бы было, где жить! — вспыхнула я.

— Что ты кричишь?! Ну, забыл я! — ответил он угрюмо.

— Ладно… Прости. Надо узнать, где телефон, позвонить ей, и ехать в Москву. Иного выхода у нас с тобой нет. На улице мы просто умрем!

— Я слышал, что можно подать куда-то запрос, и по имени и номеру человека найдут.

— Надо об этом узнать. Эх… Блин!

Я сильно занервничала. Мы скитались столько времени, а выход был фактически у нас под носом. Пятнадцать минут я молча ходила из стороны в сторону, не зная, чем успокоиться и вернуть трезвое мышление. Сережа видел, как я нервничаю, и боялся нарушить тишину. Впрочем, это было правильным решением, ибо тогда все бы обрушилось на него. Но спустя пятнадцать минут гнев сменился усталостью и я легла спать, Сережка тоже повернулся к стене на своей раскладушке и засопел. Лежа в темноте, перед тем, как уснуть, я думала о том, как нам быть, куда идти и где искать Екатерину. Старикам пока ничего рассказывать было нельзя, но вопрос: к кому мы могли бы обратиться?

Прошел еще месяц, прежде, чем я случайным образом нашла ответ на этот вопрос. Месяц этот прошел довольно уныло, по крайней мере для меня. В душе меня уже тянуло к новой жизни и хотелось как можно скорее к ней прикоснуться. И это меня сильно расхолаживало. Сережа оказался намного мудрее меня, и дал мне понять, что если я хочу все изменить, то нужно, по крайней мере, не забывать о сегодняшнем дне, иначе новая жизнь так и не наступит. Его слова вернули меня на землю:

— Милиса! Послушай, ты как-то странно себя ведешь! — сказал он однажды.

— Почему?

— Честно говоря, не знаю! Но дедушка и бабушка (так он, спустя три месяца стал называть стариков), немного жалуются на тебя.

— В каком смысле? Я что-то упускаю из виду?..

— Нет. Просто по твоему поведению видно, что ты как будто в тюрьме и близок срок освобождения.

— Что за глупости ты говоришь… — поначалу запротестовала я.

Выдержав паузу, он добавил:

— Мы здесь гости! А улица не за горами…

Этим он меня сразил наповал. Мне нечего было ответить. Я поняла свою ошибку, и постаралась подавить в себе чувство «птицы в клетке». На сегодня главная опасность — улица и новые скитания.

На следующий день мне нужно было закупить продукты, а брат вместе с хозяевами поехал на кладбище к их родственникам. Подходя к магазину, я увидела проезжающий автомобиль, на котором было написано «частный детектив» и указан телефон. Я запомнила его и записала, как только появилась возможность (в очереди за хозтоварами). Вернувшись домой и не застав никого, я бросилась звонить:

— Частный детектив. Я вас слушаю! — послышался мужской голос.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, сколько будет стоить найти человека в другом городе?

— Как вас зовут и сколько вам лет? Предупреждаю, что наш разговор записывается.

— Александрова Милиса, мне тринадцать лет…

— Наши услуги распространяются только на граждан РФ, достигших восемнадцати лет. Если за вас могут поручиться взрослые, тогда позовите их к телефону.

— Подождите! Это очень важно.

— Мы не можем предоставить вам услуги!

— Послушайте. У меня и моего брата не осталось никаких родственников, кроме тети, которая живет в Москве, но мы не знаем, где именно. Мы два года живем на улице и нашли временный приют только до конца зимы. Я могу заплатить… — умоляюще лгала я. Мать и бабушка-то не мертвы.

— Я вам искренне сочувствую, но по закону мы не вправе вам помогать. Извините.

Послышались короткие гудки, и я положила трубку. Я не рассчитывала на положительный ответ, но было все равно неприятно. Спустя час или два раздался телефонный звонок. Я подняла трубку:

— Александрова Милиса Александровна?

— Да.

— Это частный детектив. Я готов взяться за ваше дело.

— Но ведь мне сказали, что вы не вправе…

— Так и есть. Но просмотрев ваше дело, я понял, что вам действительно нужна помощь. Единственное условие: все останется между нами и вы мне заплатите, как за обычное дело.

— И сколько?

— Поиск человека обойдется в восемь тысяч рублей, сумма выплачивается по окончании дела.

— У нас сейчас нет таких денег, но я скоплю нужную сумму. Как с вами связаться?

— Готовы записывать?

— Да.

Он продиктовал мне номер, который, по всей видимости, был мобильным.

— Как только вы будете готовы заплатить, позвоните.

— Хорошо. Спасибо большое.

— Всего доброго.

Положив трубку, я не знала, кричать от счастья или плакать. У нас было накоплено четыре тысячи, и те планировалось пустить на другие нужды. За месяц таких денег было не собрать честным трудом, живя у пенсионеров. Поэтому передо мной встала большая проблема.

Глава №7 Хочешь насмешить Бога?

Когда брат приехал, я все ему рассказала. Он был также обескуражен, но полностью меня поддержал. С того дня я начала откладывать все деньги на достижение нашей цели. Теперь у меня был стимул продолжать жить. Так мы пережили зиму. Наступил апрель и пришла пора уходить. Хотя по большому счету никто нас выдворять и не собирался, и разговоров таких даже не было.

Я рассказала нашим старикам о том, что мы нашли родственников в Москве, и собираемся ехать к ним. В последний день хозяева устроили прощальный ужин, подарили нам с Сережкой подарки и подбавили еще денег сверх скопленных. Немного, но и за это мы были им очень благодарны. Они были рады видеть нас счастливыми. Мы им, несмотря ни на что, очень понравились. Да и они очень хорошие люди, все же не каждый пустит в свой дом незнакомцев.

Расставания с хорошими людьми у меня всегда происходили болезненно. По их глазам можно было прочесть, что они были готовы оставить нас у себя, но после рассказа о родственниках они, похоже, решили нас отпустить.

На следующий день они проводили нас до автобусной остановки. По их прощальному взгляду чувствовалось, что они так хотят, чтобы этот автобус сломался по пути, либо совсем не пришел, однако они старались не подавать виду. Но такие вещи не скроешь. И когда злополучный автобус показался из-за поворота, они стали с нами прощаться:

— Милиса, Сергей, спасибо вам за все, что вы для нас сделали. Если что, извините старых… Если снова будете в наших краях, заходите обязательно, мы будем очень вам рады! — сказал Михаил Яковлевич.

— Это вам спасибо! Вы приютили нас с братом на зиму, да еще дали денег, мы у вас в долгу!

— Ну, что ты, это же все от чистого сердца, безвозмездно!

— Спасибо. Но я не хочу говорить вам «прощайте», я лучше скажу «до свидания!»

— До свидания, Милиса! Возвращайтесь, мы всегда рады вам обоим!

Мы сели в автобус и в окно видели как эти милые старики махали нам вслед. Мы тоже помахали им. Было видно, как им тяжело, но они все равно улыбались, наверное, чтобы не расстраивать нас. От этой картины у меня самой потекли слезы. Автобус повернул за угол и два добрых старика скрылись за поворотом. В этот момент я подумала, как хорошо, что на свете все же существуют такие добрые и отзывчивые люди, как они.

Да, работать по дому было трудно, но это было вознаграждено добротой. Раньше я думала, что все люди заносчивы и скупы, и до других им дела нет, но теперь я поняла, что в корне была не права. Люди встречаются разные, и добрые среди них тоже есть, об этом нельзя забывать. Пока мы ехали, я думала о добре и зле, и вспоминала все плохое и хорошее, что случилось этой зимой.

Несмотря на всю их доброту, я все же тогда задавалась вопросами о мотивах того, что они нас приютили. Выгоды от нас было намного меньше, чем проблем. На тот момент я очень плохо разбиралась в людях, и лишь по счастливой случайности нам с братом до этого не встречались откровенные негодяи. Но стоило подумать и о делах насущных: ведь нам предстояла встреча с детективом. Будущее вновь представлялось мне туманным, сказывались и пережитые невзгоды, и горечь расставания со стариками. Я совершенно не знала к кому мы едем, и можно ли на сто процентов рассчитывать на того детектива. Лишь телефон, записанный на клочке бумаги, немного развеивал мои сомнения, освещая цель.

Сережка, увидев, что я нервничаю, понял, что меня беспокоить по пустякам не стоит. Я все думала… При таких раздумьях, как правило, время летит незаметно, и я оглянуться не успела, как мы уже прибыли на автобусную станцию города.

Оставив брата в кафе, я пошла искать телефон-автомат. Как нарочно, поблизости не оказалось ни одного рабочего телефона. Даже антивандальные аппараты на станции оказали сломаны. Воистину дикий народ тут попадается.

Я уже была на взводе и после часа ходьбы страшно проголодалась. Дойдя до ближайшего кафе, я решила, что не стоит так больше мучить себя. Надо просто успокоиться, зайти перекусить и заодно узнать, где находится почта, или можно ли позвонить отсюда.

Когда я вошла в кафе, мне в нос ударил кисло-сладкий аромат мяса. Я не смогла устоять и заказала все, чего пожелала. Денег все равно было довольно много, поэтому можно было себе позволить «погулять». Заодно я узнала, откуда можно позвонить. После того, как пришло время платить по счету, я решила щегольнуть и отказалась от сдачи, оставив довольно крупную купюру на чай. Не знаю, для чего я это сделала…

Затем я направилась к почте, при этом, не заметив, что за мной следят. Ведь я «засветила» довольно крупные деньги, но не обратила на это внимания. Вот что значит — расслабилась. Парень, на вид лет двадцати пяти, довел меня почти до здания почты, поджидая удачного момента. Я заметила его, но он выглядел настолько безобидным, что я даже не могла подумать, что он может причинить мне вред.

Решив сократить путь, я пошла по сквозному переулку, между домами. Этого он и ждал. Зайдя в переулок, я услышала, как сзади кто-то бежит. Я обернулась и тут же получила удар по голове. Я даже не успела позвать на помощь. Упав, я ударилась головой об асфальт и потеряла сознание. И сумочка, со всеми деньгами, и номером телефона, улетела вместе с последним шансом на нормальную жизнь.

Через некоторое время я очнулась. Конечно, кроме шишки, нескольких ссадин, рассеченной брови, и головной боли я ничего не получила. Но как только я подумала о том, как буду смотреть брату в глаза, я разрыдалась во весь голос. Боль, досада и злость на себя, просто разрывали меня изнутри, но ничего не оставалось, как вернуться на станцию за Сережей.

Когда я вернулась на станцию, собрав остатки мужества, я рассказала Сереже, что меня ограбили, а это означало, что нам придется вернуться к прошлой жизни, от которой мы так хотели убежать, и снова жить на улице. Он был подавлен. Ничего не сказав, он просто обнял меня, но не заплакал. Однако я не смогла удержаться, слезы лились ручьями из моих глаз. Я не могла принять мысль о том, что после четырех месяцев работы, когда мы с таким трудом накопили деньги, все будущее обрушилось из-за глупой ошибки.

Мы вышли на улицу и отправились бродить по городу, просто и беспричинно. Страшный сон продолжался, и теперь к нему добавилось чувство вины за собственную глупость. Боль, огорчение и неизбежность терзали меня изнутри, я плакала и не могла выплакаться.

Вот так жизнь разбивает все надежды и мечты.

«Вторая жизнь»

Вот новый день, порог опять.

И снова что-то нам решать.

Мне странный свет слепит глаза,

Я на него спешу сюда

Где дом родной? Где горя нет?

Ответь же мне, мой странный свет!

И чье лицо в себе таишь?

О, Боже! Что же ты молчишь?

Ты чуждый, и совсем чужой.

Мы слишком разные с тобой.

Я падаю, ведь сил уж нет…

До встречи, мой любимый, странный свет.

«Мой странный мир»

Александрова М. А.

* * *

Когда негодяй ограбил меня, показалось, будто жизнь остановилась. Я думала на тот момент, что страшнее со мной ничего не происходило. Хотя, немного успокоившись, снова вспоминая все, что было, я понимала, что бывало и хуже. Как не крути, нужно было это принять и жить дальше.

Выход у нас, тем не менее, был. Несмотря на то, что он мне не очень нравился. Мы сразу же рванули обратно к деду Мише и бабе Марине. В карманах у меня остались те деньги, которые они нам дали перед отъездом. Прошло всего несколько часов, которые вновь изменили всю нашу жизнь и развеяли надежды. Я даже не знала, как их просить о том, чтобы они вновь приютили нас.

Мы сели на обратный автобус, к тому времени я немного успокоилась. Хотя теперь меня бил озноб, и я чувствовала слабость во всем теле. Здесь Сережа повел себя как настоящий мужчина. А именно: сдержанно и понимающе. Я же места себе не находила.

И вот мы подъезжаем.

— Мили. Успокойся!

— Не могу, Сереж… Не могу! В первый раз со мной такое…

— Все ошибаются… Только не срывайся снова.

— Ох… Боже!… Это я тебе должна говорить!

Наконец мы подошли к дому и позвонили в дверь. Нам никто не ответил.

— Может они вышли погулять? Или к друзьям? Подождем, короче! — сказал Сережа.

Мы прождали почти до вечера, пока не вернулась соседка и не сообщила, что старики умерли. По ее словам, они скончались от сердечного приступа, сначала бабушка, потом и дедушка. Соседка видела нас лишь несколько раз, и совсем не знала, кто мы и с какой стати интересуемся. Поэтому, видимо сообразив, что просто так сболтнула лишнее совершенно незнакомым людям, она тут же стала задавать встречные вопросы, и, не получив от нас вразумительных ответов (какие уж тут ответы, когда мы были в шоке от этой новости?), стала нас выгонять, угрожая сдать в милицию.

Мы выбежали из подъезда, и убежали в соседний двор, где, к счастью, никого не было. Тут брат не сдержался и заплакал. Вот теперь выхода уже не было никакого. Нам предстояло вернуться на улицу.

Глава №8 Вдвоем нам не выбраться из тьмы

С вещами, которые у нас были, пришлось распрощаться. Мы оставили только самое необходимое, ведь блуждать с большими чемоданами нелегко.

В пригороде делать было нечего, заработать нереально. Мы вернулись в город. Там снова пришлось долго искать пристанище. Летом, конечно, с этим немного проще, так как бездомные уже не нуждаются в теплых укрытиях. Однако в этот раз ничего лучше заброшенного коллектора теплотрассы не нашлось.

Место, конечно, было жуткое: сырое, холодное и паразитов там было навалом. До этого нам как-то больше везло с пристанищем. Однако это было единственное место, куда никто не заглядывал летом, кроме бродячих кошек и собак.

Лето было, мягко говоря, ужасное. Невыносимая жара на улице и лютый холод в пристанище. Мы оба в скором времени простыли и вместе с тем ужасно пахли, так как на то, чтобы помыться, нам приходилось зарабатывать. В июле мы обзавелись вшами, которые нас просто убивали. Как ни мойся, как ни дезинфицируйся, они все равно не уходят. Жгучие укусы и постоянная чесотка измотали нас уже на третий день. Пришлось срочно убираться из коллектора и сдаваться санэпидстанции. Где нас не только подвергли страшной пытке пятиразовым мытьем, но и продезинфицировали и обрили налысо. Мне было жаль свои волосы, но свое здоровье было жаль еще больше. После я выглядела больше как парень с женскими признаками.

Мы снова вернулись к поиску прибежища. Собственно, стало ясно, почему люди уходили из таких мест, как коллекторы, и ночевали элементарно на скамейках в парках. Но мы все-таки нашли подвал заброшенной новостройки. Зарабатывали, где попало и чем попало. В буквальном смысле этого слова. В общем, как и раньше.

Август был самым тяжелым, поскольку в это время большинство горожан уезжают в отпуска. На вокзал в августе не сунешься, сейчас это место — лакомый кусок для всех бездомных. Помощь на дому тоже мало кому нужна, ибо старое поколение выезжает в пригород. В общем, приходилось уповать на то, что кто-нибудь подаст милостыню. Иногда мы не ели ничего по двое суток.

А под конец августа случилось ужасное. Сережа тяжело заболел. Сначала у него просто болел живот. Тогда мы два дня питались только хлебом и минералкой, и я подумала, что это просто спазм кишечника. Однако ближе к вечеру ему стало совсем плохо. Судя по жару поднялась температура, вскоре он упал в обморок. Я сильно запаниковала. Побежала звать на помощь. Поблизости оказались люди, которые помогли доставить брата в больницу. Оказалось что у него целый комплекс заболеваний — кишечная инфекция, желудочный грипп, а напоследок, почти перед выпиской, у него воспалился аппендикс. В целом, он проторчал в больнице примерно месяц. Я же в это время всеми силами зарабатывала на лекарства и содержание в больнице.

По-моему всем известно, что если не платить, то пациента вообще бросят и не подойдут к нему, пока он тихонько не умрет. Особенно учитывая тот факт, что врачи знали, что мы беспризорники. Эти люди безжалостны, и единственное, что им не безразлично, это деньги, да и то не всегда.

Я устроилась уборщицей в студенческой забегаловке, именуемой «рестораном», в этом мне помогла одна женщина, работающая преподавателем в институте. Работа была, прямо скажем, рабская, но, по крайней мере, здесь более-менее постоянно выдавали зарплату, причем ежедневно. Да и поесть иногда удавалось. Ведь после посетителей оставалась куча еды. Из минусов было, скорее не то, что работа изнурительна, а то, что «повариха» была самой настоящей стервой. Каждое мое действие она рассматривала под микроскопом и критиковала самым отвратительным образом, сопровождая критику оскорблениями. Причина этому крылась в элементарной неприязни. Я ей была до крайней степени противна, несмотря на то, что работала прилежно.

В один из черных дней от нервов, которые у меня уже просто были на пределе, у меня схватило живот. Боль была настолько острая, что я упала прямо на улице и кричала навзрыд. Непонятно почему, из половых органов пошла кровь, притом довольно сильно. Большинство просто проходило мимо, но некоторые остановились и вызвали скорую помощь. В отделении констатировали менструальные боли, и сделали обезболивающий укол. Сказали, что это будет происходить ежемесячно, так что мне нужно меньше нервничать, и пользоваться определенными средствами. Удивились также, что боли только в четырнадцать лет проявились, должны были в одиннадцать-двенадцать лет уже начаться. Возможно, постоянные нервы и беспокойство на этом сказались. За все прошедшее время я вообще о своей половой принадлежности позабыла.

Через пять дней боли утихли. Два дня я на работе не появлялась, остальные приходилось ходить буквально со стоном. Спустя эту неделю брат, слава богу, выписался из больницы, хотя он еще некоторое время находился на реабилитации и не поднимал тяжести. Мы снова вдвоем.

Теперь я серьезно задумалась. Надо что-то делать, брату девять лет, мне четырнадцать, мы одни и выхода никакого нет. Я долго взвешивала все плюсы и минусы, но все же, втайне от него решила, что будет лучше, если он поживет в приюте. Там он, по крайней мере, не будет голодать, и не заболеет чем-нибудь еще. Правда, как сказать ему о своем решении, я не знала.

Спустя неделю после его выписки, вечером, я все же решилась.

— Сереж! Мне очень нужно с тобой поговорить!

— Да, Мили! Ты снова плохо себя чувствуешь? — обеспокоился он. С тех пор, как я рассказала ему о том, что со мной случилось, и о том, какой это было для меня неожиданностью, он волновался за меня по каждому вздоху.

— Да нет! Не переживай… Я же говорила, это только раз в месяц случается… — я сделала короткую паузу и продолжила, —

Послушай. Только пойми меня правильно! Я думаю, что тебе будет лучше в приюте…

Сережа насторожился. Через несколько секунд он взглянул на меня так, будто я его приговорила к смертной казни.

— Не думай, что я хочу от тебя избавиться, или что-то вроде того… Просто пойми, сейчас ты пережил опасную болезнь, но вдруг ты заболеешь вновь?..

— Но я же пью лекарства! Как я могу заболеть?

— Этого недостаточно! Ты в любом случае можешь подхватить что угодно и где угодно.

— С тем же успехом я могу подхватить что угодно и в приюте!

— Да! Но там рядом с тобой будут люди, которые смогут тебе вовремя помочь!.. — я посмотрела ему в глаза и добавила: — Со мной в этой ситуации ты можешь пропасть! А я очень этого не хочу! Ведь я люблю тебя!

На глазах Сережи появились слезы. Он обнял меня.

— Я не хочу в приют, Милиса! Не хочу! Пожалуйста! Давай останемся вместе!

— Прошу, Сереж, не рви мне сердце! Оно и без того кровью обливается! — сказала я и тоже не сдержала слез. Он все же согласился со мной. Скрепя сердце, но согласился. Мне самой не верилось, что я иду на это…

На следующий день мне удалось выяснить, где находится один из приютов, с пресловутым названием «Счастливая долина». Чтобы до него добраться, надо было ехать на пригородной электричке до платформы «60-й километр», оттуда либо пару километров идти пешком, либо ехать на автобусе. В тот день Сережа был спокоен, он не плакал и почти не нервничал, чему я была крайне удивлена.

Но вот наступил вечер следующего дня, когда мы собрались и поехали на вокзал. Сережку затрясло. Так сильно он переживал. В вагоне почти никого не было, за исключением нескольких старушек и молодежной пьющей компании, обосновавшейся у дверей. Когда поезд тронулся, он снова заплакал. Я старалась его успокоить, но это было бесполезно.

— Милиса! Я не могу! Давай вернемся! Пожалуйста?!!

— Сереж… Успокойся! Прошу тебя!

— А вдруг я тебя потеряю?

— Ну, почему ты должен меня потерять? Со мной все будет хорошо! Будем переписываться. Главное себя береги! — в тот момент я дала ему клочок бумажки с индексом и адресом почты.

— Обещай, что ты вернешься за мной!

— Обещаю!

После этого он прижался ко мне, затем лег, положив голову мне на колени. Дальше мы ехали молча. Я думала о нем, он думал обо мне. Так прошло полтора часа. Под конец поездки через вагон проходил какой-то мужчина средних лет, который при виде меня остановился, присел напротив и долго сверлил меня взглядом, при этом странно улыбаясь. К счастью подошла наша остановка, и мы покинули электричку. Незнакомец поехал дальше.

На остановке выяснилось, что к «Счастливой долине» идет последний автобус, который должен прибыть через тридцать минут. Время приближалось к девяти вечера. Я решила сводить брата в кафе. Он кушал только утром, а врачи строго указали, что он должен есть не менее трех раз в день — хоть понемногу, но должен. Брату явно кусок в горло не лез, впрочем, мне тоже. Буквально через силу он поел немного, принял лекарства, и мы вернулись к станции.

Автобус подали чуть раньше, и мы, наконец, сели в него. Тут у меня стали сдавать нервы. Возникло ужасное чувство в животе — такое, какое бывает, когда куча отморозков окружает тебя с намерением избить. Я старалась думать, что там ему будет лучше, хотя, безусловно, понимала, что это не так. Тем не менее, я старалась держать себя в руках. Внутри все кричало и билось, как дикий зверь в клетке, но я сдерживалась. Нельзя было показывать Сережке насколько мне тяжело, иначе наша затея провалится.

И вот, наконец, автобус подъехал к остановке «Приютский поселок», на которой мы сошли. «Автобус-разлучник» тронулся дальше, а мы остались вдвоем посреди дороги. По обеим сторонам стояли деревья, а за узкой полосой полей виднелся тот самый приют.

— Ну… вот мы и приехали… — со вздохом констатировала я.

— Да… — сухо сказал брат и склонил голову.

— Послушай…

Он обернулся ко мне.

— Не забудь показать выписку из больницы и сказать, какие тебе нужны лекарства…

— Боже мой, Мили! Перестань!

— Прости!.. Прости! Иди ко мне! — сказала я, и мы обнялись, — Береги себя! Я обещаю!.. Клянусь!.. Я вернусь за тобой! — твердо говорила я, стараясь не плакать.

— Я буду ждать… Мили! Главное, вернись! — обреченно вздохнул Сережа.

Мы стояли, обнявшись, около получаса. Но нам двоим казалось, прошло не больше минуты.

— Ну, что ж! Пойдем! — сказал брат.

Я проводила его до ворот, обняла напоследок, и он направился к дверям приюта.

Дойдя до дверей, он вновь обернулся. Бросив прощальный взгляд, он помахал мне рукой и стал стучаться в дверь.

Я подождала за углом, пока он войдет, и пошла прочь от приюта. Слезы градом катились по щекам. Внутри играла целая симфония чувств — среди них были и злоба, не находящая выхода, и грусть, и опасения за брата. Я старалась утешиться мыслями, что это ненадолго, и что вскоре все образуется.

Глава №9 Жестокость одиночества

Теперь я осталась совершенно одна. Оказалось, в гордом одиночестве жить ничуть не легче. Раньше я обсуждала свои планы с Сережкой, чувствовала его поддержку, поэтому не переставала мыслить рационально. Кроме того, если я совершала ошибки, то всегда было кому меня поддержать, обнять и утешить.

Да, перемены не всегда к лучшему…

От приюта к станции пришлось идти пешком. Благо путь был прямой. Я шла по пустынной дороге, а в голове творился полный хаос. Приходилось даже несколько раз останавливаться, потому, что от этого сумбура у меня кружилась голова. Тогда я еще не думала о том, что поступила неправильно… Когда я добралась до платформы, уже немного стемнело.

В кармане денег не было даже на обратную дорогу, болтались только тридцать рублей мелочью. Пришлось идти к месту остановки последнего вагона и ждать электричку до города. Последний поезд должен был прибыть в 23.10. Он подошел на пятнадцать минут позже. В вагоне почти никого не было, кроме пары-тройки нетрезвых субъектов, спавших на скамейках.

Я расположилась в другом конце вагона и решила немного вздремнуть. Скоро я заснула. А проснулась от того, что рядом со мной кто-то сел. Я протерла глаза и распознала того самого человека, который наблюдал за мной еще когда мы с братом ехали сюда. Он сидел, положив руку на спинку скамейки, и смотрел на меня, точь-в-точь так же странно улыбаясь. Я попыталась встать и уйти, но подонок толкнул меня обратно.

— Отстань, ненормальный!!! — закричала я, пытаясь вырваться, но он ударил меня по лицу.

Я заплакала и начала звать на помощь.

— Заткнись! (нецензурная лексика)!!!

Пьяный народ в вагоне начал просыпаться. Двое направились в нашу сторону.

— Эй! (нецензурная лексика)! Отстань от девочки!

— Да пошли вы!!! — отозвался наглец.

Завязалась драка. Я побежала к пульту вызова милиции, но мне никто не смог разборчиво ответить, слышались лишь посторонние шумы и хрип. Не найдя ничего лучше, я просто побежала по вагонам к началу поезда.

Из окна я видела, как на остановке пьяные люди вышвырнули извращенца из поезда. Я была в шоке. До этого я не знала, что такие негодяи существуют на свете. От ужаса меня просто трясло. Всю оставшуюся поездку я провела в тамбуре в слезах.

Таким было мое первое знакомство с людьми подобного рода. Но чуть позднее началась целая эпидемия посягательств и приставаний. Пришлось даже скопить денег и купить средства самообороны. Сначала это был перочинный нож, потом газовый баллончик. Однако, несмотря на защиту, ко мне все равно приставали, причем как молодые, так и более взрослые мужчины, которым за тридцать. Но больше всего доставали выходцы с юга (дагестанцы, чеченцы, армяне, азербайджанцы, таджики и т.д., бог их знает, кто они на самом деле и откуда). Они почти никогда не ходят по одиночке, а пристают назойливо, стремятся окружить, сразу лезут щупать. При всем при этом выглядят чуть лучше, чем бомжи. Мерзкие личности.

Все из-за того что внешне я изменилась. Подросла грудь, округлилась попа, довольно прямые ножки в обтягивающих джинсах, которые были уже мне немного маловаты, отросшие, но не совсем длинные волосы… Все это придавало налет сексуальности в купе со смазливым, хоть и не накрашенным личиком, которое постепенно теряло наивно-детское выражение. А поскольку бюстгальтер я начала носить чуть позже, видимо эти «народцы с гор» смотрели сначала на мою грудь, а потом примечали попу и лицо, туповато улыбались и начиналось…

Вообще когда становишься взрослее, в любом случае хорошеешь, даже если раньше ты не блистал красотой. В нормальной обстановке это идет на пользу, поскольку открывает новые возможности, позволяет заводить знакомства иного уровня, люди начинают по-другому оценивать тебя… Но для меня это обернулось лишь чередой неприятностей.

* * *

С тех пор, как я осталась одна, прошел год. Год длиною в целую вечность. Я продолжала работать уборщицей в студенческой забегаловке. Сначала новым стимулом к работе была возможность снять комнату в студенческом общежитии. Я сумела договориться с администрацией, и мне пошли навстречу. Хотя, трудно сказать, что «прямо» пошли, естественно с условием, что я буду работать практически бесплатно и по девять часов в сутки, а заодно возьму на себя обязанности посудомойки. Кроме того, предполагалось, что в мою комнату подселят еще троих. Вначале я согласилась, но спустя полтора месяца отказалась жить на этих условиях. На это было как минимум три причины.

Первой причиной можно назвать проклятых студентов, живших по соседству. От них просто спасу не было: мало того, что они все время ко мне приставали, так еще и пили беспробудно. А чем больше пили, тем больше приставали. Для чего они поступали в институт не известно даже Богу. Таких ненормальных, вероятно, даже в армию не возьмут.

Второй причиной стала невыносимая нагрузка и отсутствие денег. Есть все-таки хотелось, да и одеваться во что-то надо было. А не хватало ни времени, ни средств.

Третья причина — мне приходилось каждый день возвращаться в общежитие поздно вечером, и не обходилось ни одной недели, чтобы за мной кто-нибудь не увязался и не попытался изнасиловать. Однажды меня уже схватили и попытались, заткнув рот, утащить в машину. Но я вывернулась укусив руку и, поскольку наготове был газовый баллончик, оттолкнув гада, спустила в машину сразу половину. Все трое, матерясь, в соплях и слезах вылезли и, давясь от кашля, повалились на землю, а я со всех ног рванула прочь.

Все это питало ненависть и злобу в моем сердце. Отсутствие возможности сбросить с плеч этот невыносимый камень, держащий меня у самого дна, рождало самые страшные человеческие качества: равнодушие и жестокость. Я все больше чувствовала, что ненавижу свое окружение. Мысли о самом страшном стали посещать меня все чаще.

Не выдержав этого ужаса, я вернулась на улицу. Больше я не собиралась работать, как рабыня, за копейки, которых не всегда хватает даже на еду, при этом терпеть унижения и глупые выходки студентов, жить в натуральном свинарнике с тараканами и пьянью, и подвергаться опасности быть, как минимум, изнасилованной. Хватит, спасибо.

Я, конечно, не уволилась, но жить предпочла на улице. Осенью я договорилась с охранником в ближайшей школе, чтобы он за плату предоставлял мне ночлег. Вставать и уходить приходилось рано, в шесть утра, зато цена была невелика, в моем распоряжении был целый класс, опять же крыша над головой, тепло, да и возвращаться можно было уже после семи часов вечера. С мытьем, правда, возникали проблемы, ведь в моем распоряжении были только школьный туалет и раковина с холодной водой. Но тут уж приходилось как-нибудь выходить из ситуации.

По вечерам я сидела и читала все, что мне попадалось под руки: как правило, это были учебники. Мне очень нравилось читать пособия по гуманитарным предметам. Они были для меня понятны и просты. Благодаря некоторым прочтенным книгам, я узнала о том, как вести себя в обществе, какие документы нужны для работы и вообще нормальной жизни, кем можно трудоустроиться в будущем, и что для этого нужно, а также многое узнала об истории России. Оказывается, многие вещи произошли в стране, а я о них даже не имела представления. В частности, я стала понимать, почему во времена «путча» и после него у нас было так плохо с финансами в семье. И до того мы жили небогато, но после стало реально плохо.

Технические предметы без преподавателя освоить мне не удалось. Я пробовала сама хоть что-нибудь изучить, но бросила это занятие, поскольку у меня ничего не получалось, да и непонятно было, для чего это нужно. Ведь в учебниках по алгебре, геометрии и прочим техническим наукам не говорилось практически ни слова о том, где эти знания могут пригодиться, и нужны ли они каждому. Просто и сухо — формула, разъяснение, пример решения задачи, задачи для самостоятельного решения. Для справочника это хорошо, но заниматься по таким учебникам в одиночку нереально. Максимум, в чем я разобралась, и то не полностью, так это в физике.

Еще вечерами я читала письма от брата. Это было самое дорогое время. Я читала их перед сном, так мне лучше засыпалось. Мы вели с ним переписку раз в месяц, чаще он отвечать не мог. Некоторые из писем доводили меня до слез. Мне страшно не хватало братика. Но я верила в то, что все еще образуется.

Несколько отрывков из писем Сережи Александрова:

«Здравствуй, любимая сестренка!

У меня все нормально! Долечился. Хотя не тем, что мне выписали в больнице. Местный врач сказал, что и это сойдет и выписал несколько таблеток, названия которых я уже забыл. Ребята вроде бы неплохие, только двое из них старше меня. Как ты? Надеюсь все нормально? Я очень по тебе скучаю! Но я обещал, что выдержу все ради тебя! Жду тебя изо дня в день!

Пиши, сестренка! Я тебя очень люблю!»

Ноябрь 2000 года

«…

Как хорошо, что ты написала! Сон плохой приснился, как будто тебя схватили какие-то гады и начали пытать, а я за решеткой, и не могу ни выбраться, ни помочь тебе. Ужасно! Поэтому я очень рад, что ты мне ответила! Я приболел ангиной. В остальном терпимо. Холодно, правда, очень…

…»

Март 2001 года

«…

Все нормально. Правда, становится все сложнее…

Скорее бы ты меня забрала отсюда…

…»

Сентябрь 2001 года

Последнее письмо меня насторожило, притом довольно серьезно. Именно эти три строчки. В основном Сережка всегда писал, что все нормально, и что он даже нашел там друзей. Одним словом, в каждом письме наблюдалась какая-то однотипность, и буквально несколько строк из них рассказывали о его чувствах. Последнее письмо говорила о том, что у него серьезные проблемы со сверстниками в этом приюте. Они, видимо, были и раньше, но сейчас, как я поняла, его в буквальном смысле прижали к стенке.

В мыслях у меня был только один план: всеми правдами и неправдами найти постоянное жилье и вытащить брата из «счастливой дыры». Однако дело никак не клеилось, несмотря на все мои старания. Отчаяние доходило до крайней точки…

* * *

Была уже середина осени — октябрь. В городе, где я находилась, дожди и влажность — постоянное явление. С утра день не заладился. Я плохо себя чувствовала, кружилась голова, тошнило, и потому все вокруг меня раздражало. Простуда этой осенью неотступно меня преследовала, поэтому я часто покупала жаропонижающее или что-то для комплексного лечения, и сразу принимала. В руках ничего не держалось, я разбила в тот день больше тарелок, чем за все время работы в этой проклятой дыре. В последнее время там отказала вентиляция, и на кухне было невыносимо душно, верно говорила повариха — как в аду. Для меня в тот день был ад в квадрате. Ведь никто не хотел понять, что мне плохо. Уборщица в таком состоянии сама хуже тряпки. В итоге повариха устала на меня кричать, и отправила «домой» лечиться.

Когда я вышла на улицу, мне стало немного легче. Попутно я зашла в аптеку, купила обезболивающего, жаропонижающего и желудочного. Затем заглянула на почту, где получила письмо от брата.

Выйдя с почты, я разглядывала конверт. Меня вдруг охватила тоска вперемешку с накопившимися за день переживаниями. Чтобы развеяться, я пошла в парк. В помещении мне становилось только хуже, поэтому я хотела подольше остаться на улице.

В четверг днем парк пустует. И я точно знала, что никто меня не потревожит, и не будет приставать. Взяв булочку и чай в ларьке, я села на одинокую скамейку за памятником герою Великой Отечественной Войны. Немного сквозило, но было вполне сносно. Через силу съев булочку, я решила прочесть письмо, в надежде поднять себе настроение.

Оригинал письма Сергея Александрова (12 октября 2001 года):

«Здравствуй, любимая сестренка! У меня все нормально! У нас делают ремонт. Поэтому в спальнях ужасный запах краски.

Сестренка, я написал для тебя стишок, он на втором листочке.

Надеюсь у тебя все в порядке! Напиши обязательно, как ты? Я за тебя волнуюсь!

Люблю тебя, и очень скучаю!

Сережа.»

Второй лист письма, приклеенный к первому, был сильно измят.

«Любимая сестренка! Сил нет больше терпеть! Этот приют настоящий (нецензурная лексика). Воспитателям наплевать на детей, более того они сами не прочь унижать маленьких. Я им не понравился сразу. Сначала было терпимо, но в последние несколько месяцев просто ужасно. Старшие заставляют бегать в поселок за водкой, потом насильно вливают ее в глотки маленьких. Если отказываешься, тебя начинают бить. В душе вообще невозможно находиться, если ты не один. Надо мной издеваются постоянно. Друзей у меня нет.

Прости, что пишу тебе о своих проблемах. Но у меня больше нет сил. За мной постоянно наблюдают старшие, когда я тебе пишу. В прошлом месяце один из них увидел, что я пишу тебе подобное письмо, и ночью мне устроили «темную». Избили так, что теперь сильно болит правый бок, и нос стал часто забиваться, поэтому приходится капать в нос.

Милиса, мне очень плохо. Забери меня, пожалуйста. Уж лучше умереть на улице, чем жить здесь… Сережа.»

Прочитав это письмо, я разрыдалась.

— За что?! За что, твою мать?!!! Суки!!! Ублюдки!!!! Гады!!!!!!!!!!!!

Смесь боли, недомогания и горя вылилась во взрыв внутри меня. Казалось, будто земля под ногами разверзлась. Огонь палил меня, боль была так сильна, что даже самый стойкий человек не выдержал бы. Я кричала, и била кулаками по всему, что было рядом. В слезах зажав в руке это письмо, я побежала к школе. Мне предстояло пробежать через высокий мост над мелкою речушкой. Я остановилась на его середине. Стресс достиг пика и отключил разум.

Рыдая, я перелезла через ограду. Я ничего не соображала и не хотела ни о чем думать. Все вокруг затмила тупая боль, которую мне не терпелось прекратить. А ветер внизу пульсировал, как дьявольский смех. Упав, я бы разбилась насмерть, поскольку речка была неглубокая, с каменистым дном. В этот момент я так хотела этого…

Наступил момент истины. Слезы текли, но я уже не кричала в истерике, а просто смотрела вниз; в ушах отдавался лишь стук моего сердца. Ни голосов, ни ветра, ни малейшего шума, только стук сердца. Я закрыла глаза и приготовилась отпустить руки.

Что меня спасло? Случай. На мост вышла молодая семейная пара. Парень нес пакеты, а девушка шла рядом и смеялась. Парень, увидев, как я стою за поручнем, сразу же понял все и, бросив сумки, со всех ног побежал ко мне. Он подоспел буквально в последнюю секунду. Подхватив меня и ловко вытащив обратно на мост, он хотел дать мне пощечину, чтобы привести в чувство, но подбежавшая девушка остановила его, схватив за руку. А я смотрела на них и ничего не понимала. Только спустя пять минут я, наконец, пришла в себя.

Внезапное осознание того, что я только что чуть не покончила жизнь самоубийством, ударило меня ножом в сердце. Слеза скатилась по щеке, я вздрогнула и заплакала. Вот только не знаю, от счастья или от горя.

Парень на меня кричал, но я его даже не понимала. Когда я заплакала, он замолчал, помог мне встать, накрыл меня сверху своей курткой, и они вдвоем повели меня к себе домой. Пока мы шли, все было как в тумане, поэтому я не помню ни разговоров, ни даже пути к их дому.

Приведя меня домой, они заставили меня умыться и усадили за стол. Налили мне горячего чаю.

— Как тебя зовут? — спросила девушка.

Она была довольно симпатичная, с темными каштановыми волосами и карими глазами.

— Милиса… — ответила я, не поднимая глаз.

— Необычное имя… Меня зовут Кристина, а моего мужа Виктор. Откуда ты?

— Долгая история… — вяло ответила я, — Спасибо вам за то, что спасли меня! Большое вам спасибо! — наконец подняв взгляд, сказала я.

Виктор до этого смотревший на меня с презрением, кивнул и, сменив выражение лица на более доброжелательное, поспешил спросить:

— Что же толкнуло тебя на самоубийство? Диктант на двойку написала, и побоялась, что ругать будут?.. — саркастично добавил он, но шутка была не к месту.

— Вить! Замолчи! Думай иногда, что говоришь! — тот понял, что сморозил глупость и опустил голову, — Расскажи нам, что случилось? Если хочешь, конечно…

Я испытывала разрозненные чувства. С одной стороны я ощущала стыд от произошедшего, с другой стороны меня угнетало то, что брат страдает, с третьей, мне самой было не лучше. Все это вместе, однако же, рождало непонятное затишье, как после взрыва или атомной бомбардировки.

Я рассказала вкратце практически все, что было, не вдаваясь в особые подробности и детали.

— М-да… — задумчиво произнес Виктор и извинился за свои предыдущие слова.

— Ничего, — вздохнула я.

— А тебе есть, где жить? Куда пойти?

— В принципе, нет. Я живу практически на улице. На ночь хожу в школу спать, там я с охранником договорилась… Все из-за брата, было глупо отправлять его в этот дурацкий приют. Он страдает там…

— Прости, конечно, что перебиваю, но почему ты не захотела пойти вместе с ним? Вдвоем у вас было бы больше шансов не дать себя в обиду… — осторожно произнес Виктор.

— Ага! Или вместе страдать! — ответила я.

— Прости еще раз, но, по-моему, сейчас больше страдаешь ты, притом из-за своих же ошибок!

— Я пытаюсь как-то устроить жизнь…

Он взял табуретку и подсел ближе ко мне.

— Послушай. Я понимаю твое состояние, твои эмоции, и вижу, что ты хороший человек, — доброжелательно, по-отечески сказал он, — Но ты совершенно не опытна в жизни. Я не могу сказать, что пережил хоть одну тысячную того, чего пережила ты. Но я тебе скажу с позиции лет, и постарайся понять меня правильно. Ты слишком самонадеянна! Ты думаешь, что все сможешь сама? Ошибаешься! У тебя, безусловно, не было выбора, кроме как взять все в свои руки, но на что ты надеялась, бегая по улицам? Что случится чудо? Нет, этого не произойдет! Пойми, в этом большом мире, в человеческом обществе, ты как молекула воды в океане, одна ты ничего не сделаешь. Какой у тебя выход? У тебя нет паспорта, нет регистрации, нет денег. Квартиру у тебя снять не получится! Как тебя до сих пор милиция не поймала и насильно не отправила в детдом, непонятно! У тебя все будущее в бегах!

Тут во мне взыграла проклятая гордыня и, я бы сказала, ярость. Несмотря на то, что оппонент говорил спокойно и вразумительно, я выпалила:

— Это мое дело! И я сама как-нибудь разберусь! Еще раз спасибо вам за помощь и гостеприимство, но я пойду! — ровно, как по барабану, отстучала я, встала и пошла к выходу.

Виктор подбежал ко мне у входной двери, схватил за руку и добавил:

— Послушай! Мы не можем тебя удерживать или приказывать тебе… Но я тебя прошу, подумай! Подумай над тем, что я сказал! Не усугубляй и без того сложную ситуацию… И обещай, что больше не совершишь такой глупости, как час назад! Дорожи своей жизнью, как собственным братом! Если умрешь ты — вскоре умрет и он. Жизнь — это единственное, что у тебя есть. Как бы больно не было, если лишишь себя жизни… — он запнулся, и не найдя подходящего сравнения, добавил: — Нет ничего хуже этого…

— Спасибо!.. Обещаю! — почти шепотом, ответила я.

Затем он помог мне открыть дверь.

— До свидания! — сказала я уже на лестнице.

— Удачи! — отозвался Виктор и улыбнулся.

— До свидания, Милиса! — присоединилась к Виктору Кристина. Она дала мне немного денег и обняла.

Так мы расстались. С позиции собственных лет, я согласилась с Виктором, и вообще я страшно благодарна ему и Кристине за то, что они были столь доброжелательны, и не остались равнодушными в такой момент. Но тогда я ощущала внутренний конфликт. Максимализм мешал мне мыслить здраво.

Я вышла из подъезда в смешанных чувствах. С одной стороны, я приняла к сведению то, что мне сказали, с другой, я категорически отказывалась признать, что я не права в том, что избегаю детдома. Я вернулась в парк, и стала просто бродить по округе в раздумьях. Дурное самочувствие ушло далеко на задний план. Так я не заметила, как подошел вечер. Я поняла это только потому, что начало темнеть. Я вышла из парка, в котором уже начали загораться фонари. Правда, вышла я не с той стороны. Возвращаться в парк было уже страшно, да и опасно, поэтому я решила пойти в обход. Путь лежал по шоссе, через мост, затем вправо по улице и прямо к школе. Собственно ходьбы минут двадцать пять-тридцать, если не спешить.

Как только я пошла по шоссе, мимо проехали «Жигули» пятой модели и притормозили поодаль. Водитель дал задний ход и остановился около меня.

— Девушка! Подвезти? — послышался голос из машины, с явным армянским или грузинским акцентом.

— Нет, спаси… — но договорить я не успела.

Кто-то схватил меня сзади и заткнул рот платком, похоже, пропитанным эфиром или хлороформом. Я сразу сообразила, что стоит задержать дыхание, и укусила негодяя.

— А-а-а-а!!! Тварь!!! — закричал он и ударил меня по голове, после чего я потеряла сознание.

Глава №10 Твари

Очнулась я в подвале, абсолютно голая, на каком-то гнилом матрасе, от которого жутко пахло плесенью. На потолке тускло горела одинокая лампочка. В помещении был жуткий запах, духота. Рядом было еще примерно двенадцать девочек разных возрастов, все практически без одежды. Некоторые кашляли, некоторые плакали, некоторым было плохо по разным причинам, одну без конца рвало. В этой ужасающей атмосфере я почувствовала животный страх. Самой старшей из девочек было всего на год больше, чем мне. Она подошла ко мне.

— Ну, здорово, лот номер тринадцать! — ехидно сказала она, — А ты ничего! Сиськи, задница… девственница, я смотрю! Как зовут-то?

— Милиса. А где я? И как я сюда попала? — испуганно спросила я.

— Я — Ксюха! Вырубили тебя! И притащили сюда! В притоне ты!

— Что значит, в притоне? — сердце ушло в пятки.

— Да ты че, деревня что ли? Секс-рабыня ты теперь! Для кучки старых извращенцев-педофилов! Или на органы пойдешь…

— Что???!!! — воскликнула я.

— Не ори! Утро, все-таки! За крики тут наказывают!

— Почему я голая? Где моя одежда?

— Тут она тебе не понадобится! Тебя уже отфоткали! Ты теперь в прейскуранте. Такой же товар, как и мы!

— Черт подери! Надо отсюда выбираться! Надо выбираться! — я опять стала переходить на крик.

— Да тихо ты! — шикнула она, ударив меня по лицу, — Никуда ты отсюда не денешься! А если попробуешь сбежать, убьют!

— Но я должна выбраться!

— Тут уже была такая. Попробовала! С тех пор ее никто не видел. Нам сказали, что ее заживо закопали в парке неподалеку! И что любая из нас окажется рядом с ней, если рискнет убежать!

Голова страшно болела, ужасно тошнило, но я продумывала варианты выхода, попутно слушая жуткие рассказы Ксюши. Она уже смирилась со всем, что здесь происходит. А началась история ее пребывания здесь с того, что отец продал девятилетнюю девочку в рабство за ящик водки. Остальных здесь тоже в основном перекупали, двоих украли. Это были те еще дельцы: продавали детские органы, потроша здоровых детей, убивали «непослушный товар», снимали детскую порнографию и содержали целый детский публичный дом под видом массажного салона. Днем салон, ночью закрытый клуб для «любителей помладше». Клиенты тут самые разные, говорила, что ее даже снимал зам. мэра города, заплатил им столько, что проплатил даже кольцо-пирсинг ей в язык и в интимные места, отстегал кнутом и вдоволь поиздевался за всю ночь. Она еще много рассказывала и про остальных. Но когда увидела, что я и так белая от страха, сбавила обороты, но ни в чем не обнадеживала. Все в этой комнате считай мертвы.

Постепенно я сумела справиться со страхом, и вновь постаралась выпытать у Ксении как можно отсюда сбежать.

Наконец она не выдержала:

— Да, че пристала?! (ненормативная лексика)! Как, как?! Сказала уже, никак! Отстань!

— Но ведь должны быть какие-то варианты! Скажи мне, пожалуйста! Ты поможешь мне, я помогу вам!

— Ладно, (ненормативная лексика), слушай! Тебя поведут на второй этаж, там две комнаты, справа и слева. В той, что справа, иногда перебои с электропитанием: чтобы их усилить, нужно хорошенько ударить по силовому щиту на лестнице. Изобрази, что споткнулась, и как можно сильнее врежься в щиток. Далее молись, чтобы ты попала именно в правую комнату. Если попадешь в другую — забудь обо всем и постарайся получить удовольствие, как они любят говорить.

— Поняла. Предположим, попала я туда, а дальше…

— Дальше самое сложное. Если пойдешь к открытию, то есть к первым клиентам, тебе повезло. Они, как правило, новички, которые не заказывают видеосъемку. Охранник увидит, что работает только малый свет, пойдет чинить электропроводку. У тебя будет не более пяти минут, а может и того меньше. Клиент к этому моменту должен уже быть в комнате. В тот момент, когда охранник закроет дверь, и ты останешься один на один с извращенцем, тебе нужно будет его вырубить…

— Вырубить??! Как я могу это сделать? Я даже драться, как следует, не умею!

— Ты (ненормативная лексика) просила рассказать, как можно выбраться, я рассказываю. Так что заткнись и слушай!! — гневно сказала она и, спустя паузу, продолжила, — Вырубить можно двумя способами: ударив человека между ног, по голове чем-то тяжелым, или в горло. Но удары нужно наносить точно, внезапно и со всей силы. У меня получалось пару раз, типа случайно, эффект был, но не стопроцентный, сильнее надо было. Далее хватай, что можешь из одежды и беги к окну, открывай его как можно тише, и протискивайся через решетку, она довольно узкая, но можно постараться пролезть. Как только свет включится, знай, что у тебя осталось не более полминуты, если ты уже окажешься по ту сторону окна, нужно будет прыгать. Там метра три-четыре не меньше, можно (ненормативная лексика) так больно, что ноги не унесешь. Тогда бежать уже будет бесполезно.

— Непростой путь!..

— А ты че, (ненормативная лексика), думаешь. Тут такие деньги крутятся, и не только! Я этот план разрабатывала лет пять, собирая по крупицам информацию. Пробовать, правда, боялась всегда…

— Если я выберусь, я вас спасу!

— Ага, аллилуйя!

В этот момент, девочка, которую все время рвало, внезапно забилась в конвульсиях и начала захлебываться. Рядом была десятилетняя девочка, которая вскочила и закричала. Затем она подбежала к двери и стала стучать и звать на помощь. Влетел разъяренный охранник.

— Че ломишься (нецензурная лексика)! Че (нецензурная лексика) жить надоело?!

— Диане плохо, помогите!

Он посмотрел на то, как Диана бьется в конвульсиях, и захлебывается рвотой, оттолкнул девчонку, позвавшую на помощь, вышел и вновь закрыл дверь. Через пять минут он вернулся с мешком и большой сумкой. Мы думали, что он повезет ее в больницу. Но он сделал худшее.

Диана уже почти захлебнулась и редко подергивалась, лежа в углу. Урод надел ей на голову мешок и сказал:

— Скорая помощь!

После этих слов он достал пистолет и выстрелил ей в голову. Тело Дианы замерло навеки. Ей было всего восемь лет. Раздался визг, охранник развернулся и заорал:

— А ну, все молчать (ненормативная лексика), а то отправитесь вслед за ней! Заткнись! — и ударил ногой ближайшую плачущую девчонку.

Все замолчали, боясь даже дышать. Спустился второй охранник и заорал:

— Ты, придурок! Какого черта лысого ты долбишь товар?! Что это тебе, футбол??!

— Не вопи! Заткнуть-то как-то надо было ее!

— Не умеешь бить без синяков, иди простыни стели, и толчки мой!

— Пошел ты! Лучше помоги!

Они погрузили труп в сумку и потащили его вдвоем на выход.

— Вот расскажу Вохру, без доли останешься! — сказал второй.

— Да харэ, (нецензурная лексика)! А вы тут (ненормативная лексика) тихо! Услышу хоть звук, (нецензурная лексика) будет вам… — пригрозил первый охранник — Поняли?! — и запер дверь.

Я была в шоке. Такого ужаса я еще никогда не видела. День назад я чуть не покончила с собой, а сейчас вдруг поняла, что я очень хочу жить. Под страхом смерти внезапно понимаешь цену жизни.

Ксюха прервала тишину, сказав шепотом:

— Забудь о том, что я сказала!

Находясь в полнейшем шоке, я не могла ни есть, ни спать, ни разумно мыслить. Помню, я жалась в углу и тряслась, как лист на ветру, лишь изредка приходя в чувство. Ксения была более спокойной, хотя и ей было явно очень страшно. Мы с ней немного общались, и она рассказывала мне вещи еще более дикие. О том, как ее пару раз увозили на так называемые «БДСМ-игры». Там ее пытали совершенно разными способами, били до крови, прокалывали иглами или гвоздями, насиловали, унижали, снимали на видео это все. При этом только кричать можно, жаловаться или просить пощады — это только разжигает в извергах интерес. Эти дни проходили для нее как месяц, наверное, если не год жизни. По ее словам — это самое малое из того, что эти паскуды могут вытворить.

И вот, следующим вечером у меня был первый клиент, старый толстый педофил. Перед этим меня отвели к зеркалу в салоне, дали комплект белья (пеньюар, бюстгальтер прозрачный и такие же стринги), чулки и туфли на каблуке и, угрожая, заставили одеться и накраситься тем, что выдали. Я еле сдерживала нервную дрожь при криках, чтобы я пошевеливалась.

Когда вели наверх, мне удалось сделать практически все, что сказала Ксения. Чтобы вырубить щит, я споткнулась и протаранила его головой. На меня долго ругались, и как назло, тут же открыли его и стали чинить, видимо помня прошлый случай. Затем меня отвели в правую комнату, а в левую повели Ксюшку. Когда я увидела этого урода, мне стало страшно, это был мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, с бородой и усами. Не стройный и не подтянутый, но уж точно нельзя было сказать по виду, что он педофил. По словам охранников, он заплатил за мою девственность столько, что можно просто «обалдеть». Отморозкам явно нравилось наблюдать за всем, что происходит и упиваться страхом и властью.

Охранник решил остаться и проследить, чтобы все было в порядке. Я внезапно поняла, что это полный конец. Потекли слезы, меня стало кидать в дрожь. И снова меня спас случай.

Внезапно вошел второй охранник-оператор и обратился к первому:

— Слушай! Ты мне нужен во второй комнате! Там аппаратура чего-то глючит, по ходу с питанием проблемы!

— Ну, ты че не видишь, я занят!

— Вы сами справитесь? — обратился он к клиенту.

— Конечно! Никаких проблем! — довольно произнес извращенец, — Хорошая девочка…

— Видишь! Давай! Я не могу быть в двух местах сразу!

— Ладно!

Оба ушли, захлопнув дверь.

Толстое чудовище, произнося пошлые фразы, стало ко мне приближаться.

Когда он прикоснулся ко мне, я внезапно ощутила непреодолимый гнев и силу внутри себя. Молниеносным движением я ударила подонка в шею, тот захрипел и стал кашлять, не в силах сказать не слова. Второй удар, как учила Ксюшка, я нанесла ему между ног. Похоже, что удар был нужной силы, поскольку бегемотоподобная тварь повалилась как подкошенная, схватившись за гениталии. Третий удар я нанесла ногой в область головы, и вновь именно так, как надо, поскольку чудище вырубилось.

Я быстро скинула с себя туфли и всё эро-трепье, кроме белья, схватила простыню с кровати и бросилась к окну. Решетка и вправду была узенькая, но сквозь нее можно было пролезть. Тут моя худоба меня выручила. С усилиями, царапаясь, я протиснулась сквозь решетку. Спрыгнув вниз и чудом не разбившись и не покалечившись, я побежала прочь от чертового дома.

Я бежала без остановки несколько кварталов. Мне было все равно. Все равно, что я бегу почти голышом, что несусь по камням и раню при этом ноги. От страха у меня как будто выросли крылья. Устав бежать и перейдя на шаг, я стала пытаться понять, где я, и как попасть к школе. Я нашла ее минут через двадцать.

Подбежав к двери, я долго стучалась, пока охранник не открыл мне. Он был, мягко говоря, ошарашен моим видом, мгновенно оправился ото сна. После того, как я оделась и рассказала ему о том, что случилось, и где я была, он тут же заставил меня написать заявление и вызвал милицию. Милиция приехала через полтора часа. Прямо скажу, не торопились, хотя вызов был срочный. Я им все подробно рассказала. Затем они меня попросили показать, как доехать до этого притона. Даже удивительно, что я на это решилась. Мы с милицией направились к салону.

Банда, смекнув, что дело плохо, после моего бегства, решила срочно скрыться. Прибрать в салоне они все, конечно, успели, но вот девочек вывезти им не удалось. Они уже ехали в микроавтобусе по шоссе, а следом за ними плелись Жигули, которые я и опознала. Милиция перекрыла дорогу и недолгая погодя окончилась тем, что банду накрыли с поличным. В ту ночь справедливость восторжествовала: отморозков схватили. Они попытались сопротивляться, и спецназ отыгрался на них знатно, а девчонок освободили и отправили по домам или в детские учреждения. Собой я была очень довольна.

В милиции мне пришлось давать показания, как и всем пострадавшим девочкам. Оказалось, что это банда орудовала уже почти восемь лет, проскальзывая мимо правоохранительных органов. Подозревали, что их прикрывал оборотень в погонах, известный пока как «Вохр». Пропавших детей уже считали мертвыми. Собственно, практически так оно и было.

Из копии материалов следственного дела (номер сокрыт для читателей):

По факту принуждения к сексуальным действиям несовершеннолетних граждан задержаны пять человек (имена, данные и судимости). Наличие доказательств и свидетельских показаний, дает право передать дело прокурору на рассмотрение в кратчайшие сроки.

К задержанным предъявляются обвинения:

— По статье 132 УК — принуждение к действиям сексуального характера несовершеннолетних граждан РФ

— По статье 102 (пункту 2) УК — убийство при отягощающих обстоятельствах, связанных с беспомощностью жертвы

— По статье 126 УК — похищение и удержание в заложниках человека или группы лиц

— По статье 241 УК — организация притона для несовершеннолетних.

Как мне пообещали в милиции, эти граждане сядут пожизненно. А жизнь в тюрьме у них будет очень короткая. Однако меня долго расспрашивали о том, кто я, откуда, и где мои родители.

Опуская подробности, мурыжили они меня, конечно, долго. По делу все беседы длились час, все остальное время расспрашивали обо мне и том, откуда я, не проститутка ли я и прочую ересь. Меня это даже возмущало, как клещи вцепились, будто я содержала этот чертов притон. В итоге сошлись на том, что я должна добровольно пойти в детдом до совершеннолетия. Они хотели сами отвезти меня в ближайший из домов, но я насилу уговорила их позволить мне собрать вещи, уйти с работы и самой отправиться в тот детский дом, в котором живет мой младший брат. Женщина, помощник следователя, пошла мне навстречу, и меня все-таки отпустили «под честное слово».

Из отделения я вышла в смешанных чувствах — напуганная и озлобленная. Я стала бояться всех и вся. Кругом были враги. Я не подпускала к себе никого ближе, чем на три метра, и когда кто-то шел мне навстречу, я буквально шарахалась в сторону. С горем пополам я добралась до школы к трем часам утра. Спать хотелось ужасно. Я упала и уснула, буквально, как только закрыла за собой дверь класса.

Поспала я всего три часа, и утро превратилось для меня в сущий ад. Но я все же встала и пошла на работу с целью отработать увольнительную, получить расчет и уйти. Самочувствие было ужасное, я даже не представляла, как я буду сегодня работать. Но поскольку, вместе с одеждой, я потеряла и часть денег, пришлось идти на работу.

С того момента, как я получила последнюю весточку от Сережки, каждый новый день приносил все больше проблем. Как будто я со своими никудышными силами вышла на ринг против тяжеловеса.

Придя на работу, я узнала, что меня уже уволили, притом, без сохранения содержания. Так мне сказала кассирша. Тут из кухни послышался голос вредной поварихи:

— Это (нецензурная лексика) Милиса???

— Да! — крикнула кассирша.

— Скажи ей, чтоб катилась на (нецензурная лексика)! Из-за нее здесь только проблемы!

Услышав это, я моментально вскипела.

— Извини… Тебе лучше уйти! — сочувственно сказала кассирша.

— Одну секунду! — как можно спокойнее промолвила я.

И вошла в кухню.

— Я же сказала, проваливай! Тупая совсем?

Я схватила круглый поднос, который лежал на полке и все время падал, когда кто-то входил и швырнула его в повариху. Та увернулась, и поднос попал прямо в стопку посуды, которая стояла на краю стола. Вся стопка с грохотом полетела на пол.

— Кушать подано! — гневно сказала я.

Вслед посыпалась нецензурная лексика, но мне было уже все равно. Для полноты картины надо было с грохотом закрыть за собою дверь, и у меня это получилось.

Я пошла обратно в школу, чтобы забрать свои вещи. Денег в кармане было всего семьсот рублей. Гнев и ярость придавали мне сил и помогали забыть о том, как мне на самом деле плохо. Теперь меня уже ничто не держало в этом городе.

Глава №11 Словно птица в небесах

Я отправилась к вокзалу, чтобы сесть на пригородную электричку. Ярость и гнев прошли, и каждый шаг превращался в пытку. Из-за этого путь до вокзала растянулся практически на три часа. По непонятной причине все тело ужасно болело, страшно тошнило, а голова просто раскалывалась. Таблетки не помогали.

Я уже подходила к вокзалу, когда мне стало совсем плохо. Ноги не слушались, как ватные, я остановилась. Потом я совсем перестала их чувствовать, и упала, сначала на колени, а потом и вовсе навзничь. От спазма в животе перехватило дыхание, я начала кашлять и задыхаться. Из глаз потекли жгучие слезы, а из носа и изо рта — кровь, я уже не могла управлять своим телом и вдруг осознала, что это конец. Я успела мысленно попросить прощения и попрощаться с Сережкой прежде, чем черная пелена добралась до моих глаз, и я умерла. Последнее, что я видела проваливаясь в неизвестность, — это двоих незнакомцев, подбежавших ко мне.

Я видела красочный и чрезвычайно реалистичный сон. Не знаю, что видят умирающие люди, но там я вернулась в отцовский дом. Правда, сон был довольно странный…

* * *

Я не понимала, как я сюда попала, но продолжала идти к нашему дому. Было раннее утро, поэтому кругом стоял туман, веяло прохладой. Воздух был свежий и душистый.

Отец всегда вставал раньше всех. Я подошла к двери и увидела, как он выходит на улицу, еще сонный. С утра он всегда окунался в речке, чтобы окончательно проснуться, поэтому он был с полотенцем и в шортах.

— Папа?! — удивленно позвала я.

Он увидел меня.

— Милиса! Дорогая! — он бросился ко мне и обнял меня.

Я вцепилась в него мертвой хваткой и заплакала.

— Папочка! Я так по тебе скучала! Я сколько пережила… Я тебя люблю! И хочу всегда быть с тобой! — плакала я.

— Я тоже тебя люблю! Родная моя! — сказал он дрожащим голосом.

Я чувствовала себя такой счастливой. Большего счастья в жизни у меня просто не было. Именно так все должно было случиться.

Он отпустил меня и стал утирать слезы.

Внезапно появился Сережка.

— Пап, с кем ты разговариваешь? Кто-то пришел?

— Это же я, Сереж! Твоя сестра! — сказала я, сильно удивившись и насторожившись.

— Нет, Сереж. Просто я очень скучаю по Милисе! Вот письмо от нее получил!

— Правда? Прочтешь? — спросил Сережка.

— Попозже, хорошо? — улыбнулся отец.

— Эй! Меня что, никто не видит? Я же здесь! — во весь голос кричала я.

— Я пойду, окунусь! — сказал отец Сережке, — Ты вроде порыбачить собирался?

— Да! Поэтому я так рано встал! — ответил Сережа и заулыбался.

— Я тебе приготовил наживку, возьмешь в кладовке! И, кстати, новое удилище… Только вот не помню, куда я его засунул. Поищу попозже.

— Спасибо, пап! — сказал Сережа и побежал в кладовую.

Я стояла в недоумении. Ведь он меня обнял. Что же случилось?

Тем временем отец пошел на речку и с пирса прыгнул в воду. С утра вода обычно холодная, но именно такую он очень любил. Сделает пару заплывов до середины реки и выйдет на берег. Так было и сейчас.

Сережка пришел ловить рыбу, а отец как раз вылезал из воды.

— Вообще сегодня не подходящая погода для рыбалки.

— Что-нибудь да поймаю! — ответил брат.

— Ну, ладно, давай! Я пойду завтрак готовить!

— Ага… — кивнул Сережа, закидывая удочку.

Отец обтерся, взял свои вещи и побрел к дому.

По утрам папа обычно готовил блинчики или кашу. И то, и другое у него получалось невероятно вкусно. В этот раз были блины. Не выразить словами, какой стоял на кухне запах. Я бы, наверное, все что угодно отдала, чтобы съесть хоть один блинчик, приготовленный им. Я стояла рядом, наслаждаясь дивным ароматом и симфонией «шкварчания» сковороды, и не смела, нарушить эту идиллию. Мне, конечно, до сих пор не было понятно, почему они меня не видят.

Внезапно отец обернулся и, глядя прямо на меня, задал вопрос, который вновь поверг меня в шок:

— Милиса! Будешь блинчики?

Его вопрос был столь непринужденным, что я ощутила ком в горле и еле слышно произнесла:

— Папочка… — и снова из глаз потекли слезы.

Потом он добавил, вздыхая:

— Показалось… — и снова отвернулся и продолжил готовить.

В тот момент я почувствовала себя призраком. Я вижу все и всех, но никто не видит меня. Я снова одна… с любимыми, но все равно одна. От этого становилась ужасно тоскливо.

Чтобы немного развеяться, я решила проведать нашу с Сережей комнату на втором этаже. Конечно же, она предстала передо мной практически в том виде, что и была до последнего дня. Но поскольку в ней жил только Сережка, там были следы лишь его пребывания, такие как бардак на столе и разбросанные по всей комнате вещи. На стене рядом со столом я увидела нашу фотографию, где была изображена я в красном платье и с портфелем в руке и Сережка, совсем маленький, сжимающий игрушечную машинку и ковыряющийся в носу. Я даже забыла, когда было сделано это фото, но по подписи определила:

«Милисе — 8, Сереже — 3

15.09.1993».

Нахлынули воспоминания. Тогда я уже полюбила Сережку и перестала ревновать к нему отца. На том фото он ковырялся в носу и не улыбался, потому что перед съемкой пил молоко, а я скорчила рожу — он засмеялся, а молоко потекло ему через нос. Поэтому на снимке я стояла с ехидным взглядом и хулиганской улыбкой, а он пытался высморкать остатки молока из носа.

Отец фотографировал нас очень редко, поскольку пленка в его стареньком фотоаппарате была на вес золота. За новой кассетой надо было ехать в город. По-видимому, это была одна из последних фотографий со мной, поэтому Сережка забрал ее себе. Все-таки он меня любил и скучал без меня.

Я машинально посмотрела в окно и увидела отца, идущего в кладовку, которая была прямо под нашим окном. Та самая кладовка, в которой начался пожар.

— Боже мой! — воскликнула я и побежала вниз.

Вылетев из дома и подбежав к кладовке, я увидела, как отец ищет удилище, обещанное Сережке. В зубах его дымился окурок сигареты.

— Блин! Ну, где же оно?! — ворчал отец, роясь в куче вещей.

Вдруг он наткнулся на семейный альбом и произнес:

— Ого! А ты как сюда попал?

Он долго листал его, рассматривая фотографии, и, по-видимому, вспоминая, когда и что именно он фотографировал. Внезапно, почти в конце томика, он увидел одну карточку, которую извлек из рамки и произнес: «Доченька!»

— Папа! Папа, я тут! — кричала я, но он не слышал.

Он положил альбом на полочку сбоку, глядя на фотографию, и не заметил, как задел керосиновую лампочку, которая упала за дощечки и разбилась. Он даже не обратил на это внимания и просто развернувшись, вышел на порог.

В заднем кармане у него лежало мое письмо. Он достал его и начал читать.

— Господи! — испугалась я и побежала к речке.

Я бежала и звала Сережку. Он даже ухом не повел.

Я выбежала на пирс.

— Сереж! Сереж, скорее! Папе сейчас будет плохо!.. — в панике кричала я, — Ну почему ты меня не слышишь?!! Черт возьми!!! — я всплеснула руками и хотела схватить его за плечи.

Под ноги попалась банка с его наживкой, которая полетела в воду.

— Вот черт! — выругался Сережка, — Ну ладно, все равно даже кругов нет! — произнес он и стал сматывать удочку.

Небрежно смотав ее, он взял сачок и банку для рыбы, и направился в сторону дома.

— Скорее, Сереж! Прошу тебя! — кричала я, но он продолжал идти все так же спокойно и неторопливо.

Подходя к дому, он почувствовал запах дыма. Заглянув за дом, он увидел, что кладовка уже горит.

— Папа! Кладовка горит! — крикнул он, но ответа не последовало.

Он подумал, что отец в доме, и поэтому побежал туда, но, оббегав все здание, понял, что отца нет ни дома, ни на участке.

— Папа!!! — кричал он, бегая в поисках отца, а тем временем огонь уже перекидывался на дом.

Горючие материалы быстро сделали свое дело, а деревянные перекрытия ни малейшим образом не сопротивлялись пламени.

Отчаявшись найти отца, Сережка бросился к дороге звать на помощь.

Я стояла неподвижно, созерцая танец огня, и снова чувствовала шок, который уже испытала однажды. Внезапно поняв, что надо что-то делать, я бросилась в горящую кладовую. Жар и дым ударил мне в лицо, отец лежал посреди комнаты. Я подбежала к нему и, наклонившись, послушала сердце; удары были очень странные, а дыхание поверхностное.

— Держись, папа! Пожалуйста! — шептала я, пытаясь вытащить его из горящего ада.

Внезапно он схватил меня за руку и еле слышно сказал:

— Дочка! Прошу тебя! Отпусти…

— Что?.. — едва промолвила я.

— У вас все будет хорошо. А мне пора! — выдохнул он и закрыл глаза.

Вокруг все трещало и выло от пламени, жар волнами накатывал на меня, и я, испугавшись, что сгорю, выбежала на улицу. Там были пожарные, которые уже пытались потушить дом, и скорая помощь.

После того, как потушили кладовку, обнаружили тело отца. Врачи пытались вернуть его к жизни, но тщетно. Ужасный кошмар повторился. Только я смотрела на него под другим углом, с грустью и смирением. Прошлого не вернуть и не изменить, важно пережить его и двигаться дальше, храня память о хорошем и о любимых.

Вокруг собралась толпа людей, и в этой толпе я внезапно увидела себя, маленькую и беззащитную. Видела, как слеза скатилась по моей щеке. Она упала на землю и волны вдруг всколыхнули весь тот мир с его землей, небом, людьми и событиями. Как будто кружки по воде баламутили все вокруг.

Я поняла, что больше не могу смотреть на эту расплывчатую круговерть, и зажмурилась. В носу защекотало, а в глаза блеснул свет.

Глава №12 Новая жизнь

Глаза слепил яркий свет из окна. Они сильно слезились и плохо видели. Сначала я подумала, что это рай. Картины были чересчур расплывчатые. Я долго мотала головой и терла глаза непослушной рукой, чтобы хоть немного повысить контраст. Когда зрение немного улучшилось, я стала изучать мир вокруг.

Я находилась в одноместной палате госпиталя. Вокруг было тепло и тихо, за окном — раннее утро. К руке был прицеплен центральный катетер, к которому подходила куча трубочек от капельниц. Понятно было, что я точно не в раю.

— Как я тут очутилась? — прохрипела я, задавая вопрос самой себе.

Я попыталась приподняться, чтобы поправить подушку, но слабость мне этого не позволяла. Тело вообще было как будто резиновое. С одной стороны, мне хотелось понять, где я, что случилось и кто меня спас; с другой стороны, жутко хотелось спать. Я не стала себя насиловать и, повернувшись на бок, уснула. Спустя некоторое время я проснулась от того, что медсестра меня снова перевернула на спину.

— Вам уже лучше? — спросил меня мужской голос.

— Немного. Кто это? Я плохо вас вижу! — щурясь, ответила я.

— Я ваш лечащий врач, Владимир Викторович.

— Очень приятно.

— Что вы сейчас ощущаете? — спросил он, подойдя ближе. В руках он держал блокнот.

— Слабость. Спать очень хочется, в горле першит, глаза плохо видят. И живот болит.

— Сестра! Какая у нее температура?

— Тридцать семь и три! — ответила та с поста в коридоре.

— Отлично! Лихорадка почти прошла.

— Что со мной было? — прошептала я.

— Чуть попозже расскажу, скорее всего, днем. А сейчас схватите мои пальцы и сожмите их, как можно сильнее.

Я попыталась это сделать, но слабость в руках не очень мне это позволила.

— Все будет нормально. Скоро глаза и моторные функции восстановятся. А пока обязательно позавтракайте и отдыхайте. Вам сейчас нужен только отдых. Вставать можно только в туалет. Попросите сестру, она Вас довезет на кресле-каталке.

— Хорошо, доктор! — ответила я.

— Сестра! Принесите ей завтрак по пятой диете! — указал доктор и ушел.

Через пять минут мне принесли поднос, где была овсяная каша, бутерброд с маслом и сыром и компот. Не могу передать то, как эта еда мне понравилась с голоду. Руки, конечно, плохо слушались, но я все съела в мгновении ока и попросила добавки, но медсестра мне отказала. Сказала, что следующую порцию можно будет принести только через два часа. Взамен она предложила минеральной воды или сока, в неограниченном количестве. Я без колебаний согласилась. И пила и то, и другое до тех пор, пока уже просто было невмоготу. Неясно почему, но пить хотелось зверски. И только когда начал болеть живот, я остановилась.

Прошло три часа, и мне захотелось в туалет. Встать оказалось непросто, ноги были замлевшие, еще и катетер с капельницами мешал. Я сползла с кровати, но дальше не знала что делать, и стала звать медсестру. Та не сразу услышала меня, но вскоре пришла.

— Стой! Стой! Стой! Ты что? Не вставай сама! — закричала она, — Что случилось?

— Мне надо в туалет.

— Подожди! Я сейчас привезу коляску.

Вскоре она вернулась, помогла мне переместиться на сидение, перевесила капельницы и повезла меня. Попутно я смотрела по сторонам и не могла поверить своим глазам — такой добротно отделанной больницы я еще не видела. Для меня до сих пор было загадкой то, каким волшебным образом я сюда попала. Однако я не задавала вопросов: я просто была счастлива, что осталась жива, хотя точно помнила, что с жизнью уже прощалась.

В туалете я обнаружила на своем животе несколько небольших шрамов. Похоже, что мне сделали операцию. Значит, было что-то серьезное. Вернувшись в палату, я снова легла спать, но проспала не больше часа. Просто расхотелось. Собственно после этого короткого сна, мне стало лучше, зрение практически вернулось, да и руки стали намного послушнее.

Пришел врач и снова осмотрел меня. Наконец я решила спросить о том, что все-таки со мной произошло.

— Так что же со мной было, Владимир Викторович? — озабоченно спросила я.

— Честно говоря, у вас был целый комплекс заболеваний, с которыми мы боролись в течение восьми месяцев. Помимо респираторного заболевания и язвы желудка, у вас был вирусный менингит. И это довольно серьезно сказалось на всем организме. Мы провели операцию, чтобы вылечить язву и убрать воспаление, которое она вызвала. Но дольше всего мы боролись с менингитом. Ослабленный иммунитет вследствие неверного питания и язвы помог вирусу быстро прогрессировать. Когда вас привезли, вы уже были в коме. Несколько раз мы вас чуть не потеряли из-за остановки сердца. Менингит повлиял на него сильнее всего, так что теперь у вас сердечная недостаточность. В общем, с вами все обстояло непросто, но, слава богу, что все обошлось. Теперь я не рекомендую вам нервничать и перенапрягаться, как минимум, следующие полгода. Молодой организм, конечно, выправится, но напрягать после таких потрясений его нельзя.

Услышанное сильно потрясло меня, но я собралась с мыслями и произнесла:

— Не могу выразить благодарность за все, что вы для меня сделали! Только что мне теперь делать? Сердце можно будет восстановить?

— С этим можно жить. Конечно, надо будет лечиться, наблюдаться, но сейчас ваш организм вынослив, и вряд ли в ближайшие тридцать лет будут проблемы с сердцем. Однако придется пройти полугодичный курс реабилитации и поддержки иммунитета, желудка и других органов. И желательно его не нарушать.

— Да уж… Вы как будто не знаете, откуда я?!

— В каком смысле? Знаю! И поверьте, у Вас все будет нормально! — сказал врач и улыбнулся.

— Скажите… А кто меня сюда привез? Ведь не скорая же?! Госпиталь тут, похоже, престижный!

— Верно. Возможно, сегодня он придет вас навестить!

— Он? Кто же это?

— Увидите! Поправляйтесь! — вновь улыбнулся врач и поспешил уйти.

Это меня насторожило. Недоверие к незнакомцам у меня не прошло вместе с болезнями. Меня успокаивало то, что кто бы он ни был, он спас мне жизнь, но к добру ли это — еще не известно. В этом госпитале лежат люди, в чьих карманах миллионы, а я, наверное, единственная нищенка здесь без гроша в кармане.

Весь день до вечера я не спала, все думала о том, что бы мог значить этот жест со стороны богача, да и желала взглянуть на этого мецената. Чтобы скоротать время, я попросила у медсестры книжку. На стене висел телевизор, но у меня не было желания его смотреть. Однако незнакомец так и не появился, и в 8 вечера я легла спать.

На следующий день мне стало намного лучше. Глаза окончательно пришли в норму, да и тело стало слушаться. Я уже могла сама вставать и гулять по палате. На этот день мне было назначено много процедур. Мне проводили томографию, проверяли кровь на сахар, гастроскопию делали и еще кучу вещей, названия которых, по правде говоря, я и не старалась запомнить. Противней всего были гастроскопия и иглоукалывание — до ужаса неприятно. Ближе к вечеру мне сделали массаж спины, рук и ног. После него было невероятно легко и приятно. А незнакомец снова не появился.

На третий день тело пришло в более-менее нормальное состояние, и я уже самостоятельно ходила, пусть даже непродолжительное время. Мне отменили несколько препаратов, поэтому вместо четырех капельниц осталось только две. Если я была долго на ногах, меня одолевала усталость, но с этого дня меня уже заставляли вставать и ходить. Сказали, что за восемь месяцев произошла легкая атрофия мышц, поэтому постепенно надо возвращаться в форму. Кормили меня на убой, правда, в большинстве своем овсянкой и отварными овощами и мясом. Я ела довольно много, но, глядя в зеркало, изменений не видела. Как была худая, так и осталась.

Потом наступила суббота. В этот день никаких процедур не было. Целый день я провела в компании телевизора. Это было похоже на то, как древние люди подолгу глядели на огонь. Я смотрела все: новости, сериалы, детективы какие-то, фильмы, которые я не видела ранее, и даже рекламу. В общем, оторваться не могла. И вот наступил вечер.

В семь вечера я отошла умыться, а вернувшись, увидела у моей палаты взрослого мужчину с цветами. В голове моментально всплыли картины минувших дней, и я тут же попросила медсестру позвать охрану.

— Не волнуйтесь! Никто здесь не позволит вас обидеть! — успокаивающе сказала медсестра, — идите в палату, и ничего не бойтесь.

Сильно волнуясь, я пошла к своей палате. Незнакомец увидел меня и добродушно улыбнулся. С моей точки зрения это выглядело как без пяти минут смертный приговор. От пережитого у меня к тому моменту все незнакомцы среднего возраста стали педофилами. Я подошла совсем близко к двери, глядя в пол.

— Рад видеть, что вам стало лучше! — произнес он голосом моего отца. Я ни секунды в этом не сомневалась. Голова закружилась, и я свалилась, как подкошенная.

Некоторое время спустя я открыла глаза и увидела перед собой врача.

— Ничего страшного! Просто небольшой обморок! — сказал тот.

Я отвела взгляд и увидела очень красивого молодого человека лет девятнадцати. У него были довольно длинные светлые волосы, большие голубые глаза и мужественное лицо. Мне почему-то сразу представился принц на белом коне.

— Здравствуй! — робко сказал он, — Меня Алексей зовут! Я очень рад, что тебе уже лучше…

— Здрасте! — промолвила я, еще не отойдя от шока, — Я вас не знаю! Кто вы такой?

— Э-э-э! Я… Кхе… В общем, ты и не можешь меня знать! Я привез тебя в больницу. Ты тогда упала и буквально истекала кровью…

— Я даже не знаю, что сказать… — ответила я, находясь в полном ступоре, и неся, по всей видимости, ахинею, — Спасибо! Мне и вправду было нехорошо…

— Да, пустяки! И в связи с этим, я хотел тебе предложить… — он так сильно нервничал, что толком ничего не мог сказать.

Когда он произнес слово «предложить», я подумала: «Боже мой, он знаком со мной всего пять минут, а уже делает предложения! Ничего себе!»

Внезапно открылась дверь, и вошел тот самый незнакомец:

— Леш, ну спокойней, ты уже напугал девушку! — когда он говорил, внутри меня все просто ходуном ходило: у него был точь-в-точь голос моего отца!

— Блин! Да… Прости, если напугал… — сказал Алексей и, отойдя к окну, принялся утирать лоб.

— А вы кто? — спросила я.

— Здравствуй! Меня зовут Юрий! Я, в некотором роде, дядя Алексея!

— Очень приятно! Милиса! — сказала я, с трудом улыбнувшись: все-таки, страх к незнакомцам у меня был силен.

— Очень приятно, Милиса! Я отлично понимаю твой испуг при виде двух незнакомых людей, но тебе нечего бояться! Мы твои друзья! — доброжелательно сказал он.

— Но ведь вы совсем меня не знаете! Как же вы можете быть моими друзьями?

— И верно, и не верно! — ответил Юрий, — Мы знаем тебя лишь по обрывочной информации и истории болезни. Знаем что ты довольно долго жила на улице…

— Это фактически «ничего»… — ответила я.

— Вот мы и хотим узнать. Тебя.

— Мы хотим быть твоими друзьями! — добавил Алексей, видимо, успокоившись.

— Я… — смутилась я и поперхнулась словами, — Не пойму зачем вам это?! Это как снег на голову…

— Мы отлично понимаем твое смятение! — усмехнулся Юрий, — Но не спеши отвергать помощь! Ты ведь явно в ней нуждаешься. Как и в друзьях, которые готовы ее оказать.

— Послушайте! Спасибо, что спасли меня! Но я не знаю, можно ли вам доверять?! Я встречала много разных людей, и… — после короткой паузы, я продолжила — Я всего лишь нищенка, у которой ничего нет, кроме кучи неприятностей, болячек и брата, томящегося в приюте. Я даже не знаю, как он там, из-за того, что чуть не умерла сама! — расплакалась я.

Алексей осторожно коснулся моей руки и сказал:

— Оставайся у нас! — он обронил это так, между прочим, как будто это ничего особо не значило.

— Что??! — недоумевающее переспросила я.

— Ничего. Оставайся жить у нас! — повторил он.

— Мы знакомы всего пять минут! А вы мне уже жить предлагаете с вами??? — рассердилась я.

— Послушай, — спокойно сказал Юрий, — Не кричи и не нервничай! Алексей, конечно, в лоб спросил, не подумав. Но, в принципе, я к нему присоединяюсь. Сама подумай. Ты конечно можешь уйти обратно на улицу, но найдешь там только свою смерть. Ты едва выжила, и мы, как твои спасители, несем ответственность за твою жизнь.

— Я не могу… Мне страшно… Не заставляйте меня… — прошептала я. У меня подошел ком к горлу.

— Знаешь… Я редко ошибался в людях! И я вижу, что ты хороший человек с котором приключилось много плохого. А хорошие люди не должны вот так умирать, ничего не оставив после себя, — одухотворенно сказал Юрий.

— Мы ни на чем не настаиваем, — вновь включился в разговор Алексей, — Просто подумай! Мы ведь не из корысти… И не каждому встречному такое говорим и предлагаем. Просто…

— Просто, ты нравишься Леше! — улыбнулся Юрий и подтолкнул в плечо Алексея.

— Ну вот зачем было…?! — покраснев, сказал Алексей и хлопнул в ответ Юрия по плечу.

— Да, ладно! Хе-хе! Ну, это же правда! — засмеялся Юрий над его реакцией.

— Послушайте, — наконец сказала я.

В уме за короткий промежуток времени я взвесила все «за» и «против». Ясно было, что мне действительно некуда деться, да и люди эти вроде неплохие. Вряд ли в наше время кто-то будет так жертвовать собой ради другого из корыстных побуждений — и, к тому же, ждать твоего выздоровления восемь месяцев.

— Я, сейчас, поступаю крайне опрометчиво! — заметила я, — Но вы правы! Мне действительно некуда идти, и некуда податься. Я пережила много такого, что не позволяет мне на слово верить людям…

— Это значит, нет? — грустно спросил Алексей.

— Леш, не перебивай! — осек его Юрий и кивнув добавил, — Продолжай.

— …Я просто объясняю свою позицию. Поймите меня и не обижайтесь. Может, я заблуждалась, не доверяя таким людям как вы… В общем, давайте попробуем… Я согласна, правда, у меня есть два условия! — добавила я.

Лешка улыбнулся. Юра немного напрягся и спросил:

— И чего же ты хочешь?

— Прежде всего, забрать брата из приюта. И всегда иметь возможность уйти, если сочту это нужным, — серьезно заявила я.

На тот момент у меня с одной стороны был четкий выход из ситуации с отсутствием жилья и нормальной жизни; с другой стороны же я ощущала жуткий страх. Страх всего. Когда я озвучила свою позицию, я внезапно поняла, что они могут бросить меня и отправить умирать обратно на улицу. И уже даже успела пожалеть о том, что начала ставить какие-то условия.

Выдержав небольшую паузу, Алексей сказал:

— Что ж! Не вижу причин, чтобы сказать «нет»!

Юра пожал плечами и улыбнулся:

— Ну, вот и славно! Договорились!

Камень свалился с моей души. И все вдруг стало хорошо. Еще час мы провели вместе, разговаривая обо мне, о том, где я была и что делала раньше. На лицах ребят виднелось сочувствие. Они слушали, не перебивая, и, когда я заканчивала очередной рассказ, переходили к следующему вопросу.

Только в тот момент я поняла, что они действительно желают мне добра, и это было необычно. Я с уверенностью могу сказать, что таких людей настолько мало, насколько мало в соленом море пресной воды. Как бы цинично это не звучало, но я так думала и думаю. Люди делают что-то только из-за выгоды: нет выгоды — нет действий. И только такие вот личности, как Алексей и Юрий ставят под сомнение данное суждение и весь его цинизм. Они просто сделали это. Просто спасли жизнь, практически без задних мыслей. Им было плевать на тот момент, что я нищенка без гроша в кармане, что мое лечение обойдется дороже, чем моя жизнь. Они просто меня спасли. А теперь предложили жизнь, на которую я уже и не надеялась — жизнь, в которой у меня будет дом, еда, стабильность, и вообще все будет хорошо. Я не могла и не могу до сих пор выразить благодарность за это.

Все изменилось буквально в одно мгновение. Будто я все-таки умерла и попала в совершенно другой мир, где нет всего того, что было не так давно. Изменения происходят, и это прекрасно.

Глава №13 Ангел-спаситель

Наше прекрасное общение прервала медсестра, которая пришла в девять часов вечера.

— Простите, господа! Но время посещений подошло к концу! Приходите завтра, пожалуйста!

— О! Да, конечно! — сказал Юрий, взглянув на часы на стене. — Быстро время пролетело! Мы сейчас уйдем! — ответил он медсестре.

Мне, честно говоря, не хотелось, чтобы они уходили, но медсестра вряд ли разрешила бы им остаться.

— Ну, что ж! Мы пойдем, Милиса! До завтра! — попрощался Алексей.

— Приходите! — крикнула я.

Они помахали мне и ушли. Медсестра принесла мне вечерние лекарства, после чего я легла спать.

Прошло две недели прежде, чем меня выписали. По правде сказать, мне уже надоело находиться в четырех стенах и хотелось глотнуть свободы. И вот, наконец, этот день наступил. В три часа дня меня выписали. Я надела платье, которое мне заботливо купили ребята. Собравшись, поблагодарила врачей, и с радостью вышла из больницы.

День стоял теплый, практически летний, что сильно повышало настроение, которое в принципе и так было на высоте. Выйдя за порог госпиталя, я увидела Алексея с огромным букетом роз, стоящего возле автомобиля. Он помахал мне, а я, как дурочка, разрыдалась. Правда, на сей раз от счастья, а не от горя.

За эти две недели Алексей и Юрий стали мне намного ближе. Они приезжали практически каждый день, привозили фрукты и одежду, купили мне мобильный телефон, чтобы держать связь. И все время со мной разговаривали, не давали скучать.

Леша подбежал ко мне:

— Ну, ты что? — улыбаясь, спросил он.

— Ничего… Просто… — глотая слова, ответила я.

— Ну, пойдем к машине! — сказал он, вручив букет.

Юрий не смог отпроситься с работы, поэтому Леша был один. Оказалось, что он неплохо управляется с машиной. Он помог мне сесть, и мы поехали.

— Ты не голодна? — спросил он.

— Да нет! — немного успокоившись, ответила я.

— А то могли бы заехать куда-нибудь перекусить! Впереди час езды!

— Ничего! Я потерплю! — ответила я и улыбнулась.

Я, конечно, была немного голодна, но мне все еще было неловко, и потому отказалась. Впереди меня ждало новое потрясение: через обещанные полчаса я увидела его дом. Конечно, это была не усадьба на участке размером в гектар, но как мне показалось на тот момент — это были царские хоромы, о которых можно было только мечтать.

Когда мы ехали по поселку, я уже поражалась тому, какие здесь особняки, но когда мы остановились у дома Алексея…

— Ты здесь живешь?! — в изумлении произнесла я.

— Ну, да! Добро пожаловать в мою скромную обитель! — усмехнулся он.

— Если это скромно…

— Я рад, что тебе нравится! Вылезай, а я пока машину в гараж поставлю!

Я вышла, и пока Алексей парковал машину, таращилась на его дом, как на произведение искусства.

Дом был двухэтажный, довольно внушительный, с балконом и деревянной террасой, обложенной кирпичом.

В голове крутилась одна мысль: «Неужели это реальность, и я здесь буду жить?!».

— Ну что, пойдем внутрь?

— Пойдем! — ответила я, по-прежнему находясь в шоке.

Изнутри дом оказался ничуть не хуже, чем снаружи. Обставлен он был фактически как коттеджи, которые регулярно показывают по телевизору. В доме был чердак, четыре просторные спальные комнаты на втором этаже, внизу гостиная с камином, кухня и комната для гостей, и, конечно, ванная и туалет. В подвале был небольшой винный зал, а остальное место занимали соленья и продукты, хранимые в холоде. Но, самое интересное то, что внизу была еще и баня. Из нее был еще один выход на улицу, прямо к небольшому бассейну. Помимо прочего, дом полностью отапливался, там были кондиционеры, а также телевизоры, компьютер и прочее. Глядя на все это, я просто не находила слов.

Я выбрала себе комнату с видом на лес. Леша меня отговаривал, аргументируя это тем, что на лесной стороне ночью много комаров, но я все-таки захотела именно эту комнату. Она была довольно просторная. Там была большая кровать, стенной шкаф и рабочий стол со стулом. Больше ничего, поскольку в двух комнатах вообще никто не жил. На вопрос почему, Леша ответил, что у них с Юрием стоял выбор: купить дом меньше, но ближе к городу, либо на восемь километров дальше, но крупнее. Естественно, они выбрали большой дом и не прогадали, даже сэкономили.

Пока мы вдвоем разбирали вещи, мы многое обсудили, в основном он все время спрашивал меня о чем-либо. Но вот настала небольшая пауза, и я решила задать волнующие меня вопросы:

— Скажи Леш… Ой, прости, Алексей…

— Да, господи! Зови меня Леша! — усмехнулся он.

— Мне просто немного неловко…

— Ничего, освоишься!

— Скажи, а откуда все это?

— Ты о чем?

— Ну, это все! Дом, машина и прочее? Как ты умудрился столько заработать?

— Ну… Сказать по правде, я пока еще не заработал столько! Все это мне отец оставил!

— Он у тебя олигарх?

— Некоторым образом… — уклончиво ответил Леша.

— Знаешь, я очень признательна тебе за то, что ты меня спас! Наверняка, это стоило немало!

— Ерунда! Пусть тебя это не волнует! Деньги — ничто, если их не вкладывать. Я счел, что вложить деньги в чью-то жизнь — выгодная затея! — съехидничал он.

— Эй! — усмешливо возмутилась я, — Это не слишком уж культурно! Я тебе не товар!

— Да, брось! Я шучу! — засмеялся он, — Просто не думай об этом!

Мы посмеялись.

— Скажи, а как ты познакомился с Юрием?

— Ну, Юрку я знаю давно, с раннего детства. Он к нам всегда приходил. Когда я в школе учился, он помогал мне по русскому и экономике.

— И как оказалось, что вы живете вместе?

— Длинная история! И я, на самом деле, не очень хочу об этом говорить! — очень серьезно сказал Леша, и я поняла, что тема родственников ему доставляет ту же боль, что и мне, хотя характер этой боли мне понятен не был.

— А кем ты работаешь?

— По специальности! Я уже говорил, что учусь на журналиста, работаю помощником редактора и выездным репортером.

— Ух, ты… Я тоже занималась этим раньше! — радостно сказала я, — На репортажи ездила, фотографировала… Я многое умею в этой области…

— Серьезно?! Ты не рассказывала об этом! — удивился Алексей.

— Просто разговор на эту тему не заходил…

— А тебе это нравится?

— Ну… Мне особенно не с чем сравнивать…

— И все-таки?! Это на самом деле важно!

— Пока не могу сказать. Я же не занималась этим профессионально! Так… Когда мать была жива, она меня научила многим вещам в этой сфере. Тогда мне это нравилось.

Это была моя самая большая ложь в жизни. Я лгала и раньше, при том немало, все же я жила на улице, и без этого там просто никак. Но о смерти матери я всем лгала. Кому-то говорила, что она скончалась от рака, кому-то — что ее машина сбила, в общем, придумывала на ходу. Впрочем, была ли это ложь? Она насильно увезла меня, потом вовсе от меня отказалась и хотела сдать в детдом. Для меня она умерла. Юре и Лешке я сказала, что причиной тому был рак печени. Про отца я рассказала всю правду. Ни слова лжи, за исключением ситуации, вследствие которой он погиб. Ведь, гипотетически, он умер из-за меня. Но я сказала, что ему просто стало плохо в жаркий день. Когда я говорила о нем, я всегда чувствовала сильную вину, как будто я убила его. Хотя и дураку понятно, что это не так. Лишь после того сна в коматозном состоянии мне стало легче, пропала эта жгучая боль.

— Ну что ж! Если захочешь, и если получится, мы устроим тебя на работу к нам в редакцию, — улыбнувшись, сказал Алексей.

Я улыбнулась в ответ и кивнула.

Внезапно у меня в животе раздался отчетливый гул, больше напоминающей рев. Мы ненадолго утихли, прислушались. Лешка серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Послушай! Роскошная брачная песня вожака стаи горилл! — и засмеялся.

— Да ну тебя! — отмахнулась я и кинула в него подушкой.

Завязалась битва подушками. Впервые за долгое время я столько смеялась и развлекалась. Через десять минут мы устали, и Леша сказал:

— Ну вот, побесились, теперь, думаю, можно и поесть!

— Ага!

— Я пойду, накрою на стол, а ты, если хочешь, прогуляйся по саду.

— Да брось, давай я тебе помогу! Погулять я еще успею!

— Как хочешь! Пойдем, — улыбнулся Алексей.

Мы бросили подушки на кровать, и пошли вниз. Кухня у Алексея была небольшая, но удобная и уютная. Леша потрясающе готовил; я, конечно, тоже не была совсем уж отстающей в этом плане, но он меня превосходил. В этот раз он приготовил овощи на пару и сделал что-то вроде отбивных, правда не поджарил их, а отварил, или вроде того. Они, конечно, выглядели менее привлекательно, чем овощи, но все вместе на вкус оказалось просто потрясающе. Все это было приготовлено исходя из диеты, прописанной врачами. Я сидела на ней еще примерно год, пока желудок не восстановился.

После обеда он предложил небольшую прогулку по своему участку и саду. Участок был небольшой, но все-таки просторный — соток двадцать пять-тридцать — со всех сторон окруженный деревянным забором. Он находился в красивом месте, с одной стороны был лес, с другой — поле, рядом стояли другие дома, неподалеку был магазин. На участке, помимо дома, расположились гараж, небольшой бассейн, сад, больше напоминающий сквер, с клумбами и крохотным фонтанчиком, напротив которого стояла «качающаяся скамейка». Там было здорово сидеть и расслабляться под звуки льющейся воды.

В саду росли небольшие деревья, некоторые из них были с плодами, вроде яблок, слив и вишен. Похоже, садик был разбит совсем недавно, поскольку не все деревья «переболели», да и газонная трава еще не выросла. Ближе к дому стояла беседка и крытый мангал. В конце участка был небольшой огород. На участке было еще несколько хозяйственных строений вроде кладовых.

— Невероятно! Ты еще и огородом занимаешься?

— Нет! Это Юра! Он вообще любит в земле ковыряться. Собственно, он реализовал мою идею сада. И огород тянет на себе. Я ему, конечно, помогаю, но в основном он все делает сам. По-моему неплохо получилось?

— Неплохо?! Сказочно! Я до сих пор не могу поверить, что это реальность! — воскликнула я.

— Хе-хе! Привыкай! — усмехнулся Леша. Ему явно нравилось видеть восторг на моем лице, поэтому он старался удивлять меня вновь и вновь.

Прошло три месяца, пока я привыкла к этому дому. До того я чувствовала себя, как в гостях.

В первый месяц Юра и Леша не давали мне особенно ничего делать из того, что могло бы меня утомить. В буквальном смысле, я ела, гуляла, отдыхала, смотрела телевизор, занималась вышивкой, иногда помогала готовить. Во мне кипела энергия и желание быть полезной. Наконец, спустя месяц я стала полноправным участником ведения хозяйства.

Леша много тратил на меня. И я была этим несколько озабочена. Я хотела отплатить ему хоть на тысячную часть того, что он сделал и продолжал делать для меня. Он покупал мне одежду, косметику, буквально все, что я хотела. В конце третьего месяца он сумел сделать мне паспорт и медицинскую страховку. Но что самое главное, он делал это безвозмездно, ничего не прося взамен. Хотя я понимала, что таким образом он за мной ухаживает.

Не может быть и доли сомнения в том, что он хотел быть для меня близким человеком, как в моральном, так, скорее всего, и в физическом плане. Но проблема была во мне. Я видела его как друга, очень хорошего друга, но никак не видела его своим мужем.

Когда мы прожили четыре месяца под одной крышей, случилось следующее. Я разбирала вещи. Среди них оказался бумажный пакет, где я нашла ту самую фотографию, которая была в отцовской руке в тот злополучный день. И только тогда вспомнила о брате, который до сих пор томится в этом чертовом приюте.

«О, господи! Сережа!» — воскликнула я и расплакалась.

Среда. Дома никого. За окном было ясное утро, вся красота которого померкла в единый миг.

Глава №14 Я вернусь

Я решила не терять ни секунды. Схватила мобильный и стала набирать Лешке. Но, к сожалению, он оказался вне зоны доступа. Я взяла деньги, которые Леша дал мне на покупку еды, закрыла дом и понеслась к шоссе, которое было в двух километрах от нашего дома. Я буквально бежала. Слезы лились из глаз, но я даже не утирала их.

Движение было оживленное, поэтому я без труда поймала такси. Через час я была на вокзале. Как назло, я абсолютно забыла, на какой электричке ехать в сторону приюта. Я села в зале ожидания и судорожно пыталась вспомнить хотя бы название станции. Однако спустя пятнадцать минут безуспешного копания в голове, я решила сходить на почту.

Я сильно нервничала, в основном из-за стыда. Ведь я забыла о Сереже, расслабилась, почувствовала вкус жизни, в то время как любимый брат в заточении. Да и вообще неизвестно, жив ли он, здоров ли.

На почте оказалось всего два письма. В одном Сережка писал, что становится все хуже и хуже, и спрашивал, куда я пропала, жива ли я. Второе письмо явно было написано от гнева и безутешной злобы. По-видимому, он решил, что я его бросила и не желаю его забирать. Он писал, что ненавидит меня, и что больше мне не напишет. На всех конвертах был адрес, с помощью которого, через справочное бюро, я узнала нужное мне направление.

Примчавшись обратно на вокзал и купив билет, я выяснила, что следующий поезд будет только через час. Я не могла найти себе места, все время шагала из стороны в сторону. Вдруг я увидела тех самых бездомных ребят, которые гоняли нас и один раз поймали. Они все так же слонялись в поисках работы по переноске багажа. Внезапно они направились в мою сторону. Мне стало не по себе: если они меня вспомнят, мне явно несдобровать. Поэтому я скрылась в привокзальном кафе в надежде переждать. Они видели меня, но явно не узнавали. Конечно, благодаря опрятному внешнему виду я выглядела по-другому. Намного солиднее и красивее, и вряд ли хоть кто-нибудь заподозрил бы во мне ту грязную нищенку, одетую в ширпотреб.

Они прошли к платформам поездов дальнего следования, а я, прикупив пару булочек и минеральной воды, вновь вернулась в зал ожидания. Кушая булочку, я задумалась о том, каким образом я сумею забрать брата и, главное, что мне предстоит сказать, когда я его увижу. Безусловно, я понимала, что должна буду все ему объяснить, но вместе с тем было понятно, что он вряд ли захочет выслушивать мои оправдания. Вопросы эти долго крутились у меня в голове, но ничего путного я придумать не смогла.

Перед отъездом я снова попыталась дозвониться Лешке, но он по прежнему был недоступен… Впрочем, он предупреждал, что до середины дня будет помогать репортеру на какой-то пресс-конференции. Про смс-сообщения я не подумала, да и не знала тогда, как пользоваться этой услугой. Просто еще плохо разбиралась в технике.

Путь до детского дома неожиданно оказался коротким: по крайней мере, мне так показалось. И вот я снова стою практически на пороге приюта с пафосным названием «Счастливая долина». По одному названию можно было понять, что счастьем здесь и не пахнет.

Я решила разведать обстановку, поэтому пошла вдоль прозрачного забора, с намерением найти брата. Обойдя вокруг двора, я его не увидела. В голове промелькнула мысль: не сбежал ли он?

Стоит добавить пару слов о здешней обстановке: «педагогам» на воспитанников по большей части наплевать, когда во дворе играют дети, они там даже не появляются, до тех пор, пока не завяжется драка, или кто-нибудь не расшибется, или не случится что-нибудь еще. А если что-нибудь случается, то, как правило, сначала ребенка оскорбят, унизят, возможно, даже ударят, а уж потом ведут в медпункт. Взрослые ребята и девчонки ведут себя вольготно, как короли. Некоторые сотрудничают с педагогами, другие просто строят из себя вождей малолетнего племени. Захотели ударить кого-нибудь — ударили, велели что-нибудь им принести — те должны принести или получат тумаков.

Обстановка напоминала казарму или колонию для несовершеннолетних. Для детей здесь и «наряды» были, когда они драили туалеты и вымывали помещения, в общем, занимались рабским трудом. Уроки тут велись совершенно бездарно, «педагоги» вели себя, как хотели, всем видом демонстрируя детям свое явное превосходство. За провинность, неуспеваемость, били линейками или книжками по голове. Про еду можно даже не говорить — ужас. Что поделать, приют находился довольно далеко за городом, денег ему выделяли мало, комиссии по правам и надзору за детьми приезжали редко. Поэтому все вели себя так, как хотели.

Я затаилась в кустах за забором, откуда можно было видеть весь двор, и наблюдала в надежде увидеть брата. Внезапно из-за угла выскочила пара молодых ребят лет двенадцати-тринадцати, в руках у них были две бутылки водки, сигареты и хлеб. Они побежали в мою сторону. Чуть дальше под забором был здоровенный подкоп, куда они юркнули, и оказались на другой стороне. Секунду спустя из-за угла выбежал здоровенный мужчина в одежде охранника. Он увидел меня и подбежал ко мне:

— Видела тут ребят с продуктами? — запыхавшись, спросил он.

— Они туда побежали! — растерянно ответила я, указывая в противоположную сторону от приюта.

— Вот уроды малолетние! Никакой управы на них нет! Уже третий раз обворовывают магазин. И, главное, ведь не поймаешь… Шустрые… Ладно спасибо за помощь! — сказал охранник, и, разведя руками, пошел обратно.

Он был полноватый, и за шустрыми малолетками просто не успевал, поэтому не стал дальше продолжать погоню.

Когда он ушел, я решила еще раз позвонить Лешке. На этот раз мне повезло, и в трубке послышались длинные гудки.

— Алло!

— Леш! Это я, Милиса!

— Привет, Милис! Что стряслось?

— Послушай… Мне нужно забрать брата из приюта! Как это можно сделать?

— Ну… Я полагаю, что одна ты вряд ли это сделаешь! Ты сейчас дома? Я скоро приеду, и мы все обсудим!

— Нет, Леш! Я не дома! Я стою за забором приюта, помнишь, я тебе рассказывала?

— О, господи! Скажи, где ты, и я приеду!

— Мне нужно знать, как его забрать?!

— Послушай! Сама ты его не заберешь! Опекунство просто так тебе не дадут… Не дай бог в милицию загремишь…

— Тогда я его украду!

— Милиса! Умоляю! Это противозаконно! Лучше вернись! Мы что-нибудь придумаем!

— Не могу, Леш! Если я его не спасу, он здесь умрет! Я это чувствую.

— Милиса… подожди!

— Мы вернемся к семи!

— Милиса! Милиса… — слышалось в трубке, когда я нажала кнопку отмены звонка, а затем выключила телефон. Идея возникла, как команда, как выстрел, я ее приняла и бросилась выполнять. Через лаз под забором я попала на территорию приюта, и, вновь затаившись в кустах, стала наблюдать и пытаться найти брата.

Спустя час или два, я увидела взрослых, которые кого-то окружили и стали бить на другом конце двора. Это было довольно далеко, но я распознала в избиваемом своего брата. В моей крови вскипела адская ярость, я схватила длинную палку, лежавшую рядом с моим укрытием, и понеслась со всех ног к толпе, которая уже начинала ликовать от того, что пять человек избивают одного. На бегу я вычислила главного и, подбежав, со всей силы ударила его по спине дубиной, которая даже переломилась.

— Пошли к черту! Уроды! — крикнула я.

На пять секунд воцарилась тишина. Брат лежал на земле, из носа и рассеченной щеки его текла кровь, но он не плакал.

— Вставай скорее! Бежим! — крикнула я, и брат тут же оживился и стал подниматься.

Один из старших, довольно высокий и угрожающего вида, крикнул маленькому, чтоб тот бежал за «надзирателем», и двинулся на меня. Я моментально среагировала, ударив приближающуюся глыбу по лицу. Тот пытался защититься, но и остаток палки был довольно тяжел, а я не контролировала ни силу, ни злость, поэтому от удара парень повалился, как подкошенный. Брат смотрел на меня с широко открытыми глазами.

— Бежим же! Черт! — крикнула я, и мы кинулись через двор к лазу под забором.

Мы уже вылезли за ограду, когда сзади послышались крики детей о том, куда мы побежали, и тревожные возгласы «надзирателя». Мы сломя голову неслись через простиравшийся рядом поселок, к лесному массиву, где сначала затаились, чтобы проверить, что за нами никто не гонится. А затем стали продираться по лесу к шоссе.

— Мили!

— Да, Сереж!

— Спасибо! Что пришла!

— Послушай, сейчас, конечно, не время, для того чтобы обсуждать, что было, но прости!

— В смысле?

— Я совершила ошибку, оставив тебя здесь одного! И прости, что не забрала раньше!

— Главное, что ты все-таки вернулась за мной! Я был в отчаянии… Извини, что написал тебе то письмо!

— Ничего! Я все поняла.

— Куда мы отправимся теперь? Ты нашла нашу тетю?

— Э! Нет! Сереж! Давай выберемся отсюда, и я тебе все расскажу!

Брат был сильно озадачен, судя по выражению его лица. Кроме того, он явно заметил, что я была одета не в замызганные и потертые джинсы и свитер на размер больше, а в стильную джинсовую куртку и юбку-стрейч. Кроме того волосы мои были расчесаны и уложены в хвост. И это его явно насторожило.

— Мили! Ты ведь не носила юбки! Откуда у тебя такая одежда?

Я решила проигнорировать этот вопрос. Наконец из-за деревьев показалось шоссе. Мы быстро поймали машину и поехали к станции. Брат по-прежнему смотрел на меня с подозрением.

Лишь когда мы добрались до станции и сели в поезд, я решила все объяснить:

— Послушай, Сереж. Сразу тебе скажу, я не нашла нашу тетю и не пыталась искать!

— Не понял! А откуда…

— Сейчас я все объясню!

Я рассказала о том, что было. Все как есть. Брат даже побледнел, когда я рассказала, что умерла. Про то, как я попала в лапы бандитов-педофилов, я рассказывать не стала, ни к чему ему было тогда это знать.

— …И вот я очнулась в больнице! Долго лечилась, а потом передо мной предстали мои спасители, их зовут Алексей и Юрий. Леша племянник Юрия. Он предложил нам жить у него! Вот! — нервно и сумбурно закончила я.

— Ничего себе! — протянул Сережа. Он с трудом воспринимал такую кучу информации за столь короткий промежуток времени.

— Послушай! Он хороший человек! Он ни на чем не настаивал! Просто предложил и все… Я согласилась! — сказала я и виновато посмотрела на брата.

— Знаешь, за то время, что я торчал в приюте, я понял, что бесплатно не бывает ничего! Он явно чего-то хочет взамен! — серьезно сказал он.

— Я так не думаю!

— Ты наверняка ему понравилась, вот он и взял тебя к себе! Наивняшка! А значит, он явно тебя хочет! — он сказал это так по- взрослому, что я даже испугалась.

— Господи! Этому тебя в детдоме научили?! — возмутилась я.

— Ха! Разозлилась, значит, сама не уверена! — он явно мной манипулировал, как он этому научился, до сих пор загадка.

— Перестань! — осекла его я, — Ты ведь даже не знаешь его, а берешься судить! Если бы не он, ты бы вообще меня уже никогда не увидел!

— Ладно. Может ты права. Прости! — спустя несколько секунд, виновато, сказал он, — Просто я разучился доверять людям! В этом чертовом приюте вообще никому ничего доверить было нельзя! Кругом предатели!

— Может, и ты отчасти прав, и я ему действительно нравлюсь! Но это не значит, что он спас меня только ради того, чтобы я была его любовницей! К тому же, для чего ему было бы соглашаться забрать отсюда и тебя? Об этом ты подумал?

— Ладно. Еще раз прости! Только больше не надо упрекать!

— Мне тебя очень не хватало! — сказала я, спустя еще немного времени, и из глаз потекли слезы.

— Мне тоже тебя не хватало! Я уже думал самому сбежать и найти тебя, чтобы снова быть вместе!

Мы обнялись и долго так сидели. Наконец в моем сердце наступило умиротворение, исчезло чувство вины. Когда мы отпустили друг друга, Сережка сказал:

— Расскажи мне об этом Леше!

Я рассказала ему все, что знала сама: о нем, о Юре, о доме за городом. Сережка внимательно слушал, глядя на меня, и посмеивался над тем, как живописно я рассказываю.

Наконец мы доехали до вокзала. Было уже 18:30. Выходя в город, я встала, как вкопанная.

— Что случилось, Мили?! — спросил Сережка.

— Блин! Сереж!

— Что?!!

— Я забыла, как называется поселок, где Леша живет!

— Блин! Мили!!! Ну, ты что?!! — всплеснул руками Сережка.

— Погоди! Я вспомню. М-м-м. Точно! У меня же телефон есть! — воскликнула я и полезла в карман.

К счастью, телефон был на месте, я его включила, и принялась звонить Лешке:

— Леш! Это Милиса!

— Милиса! Больше никогда так не делай! Я чуть с ума не сошел от нервов!

— Прости! Все нормально! Брат со мной!

— Ладно! Дома поговорим! Ты где сейчас?

— На вокзале в городе! Слушай, я забыла, как ваш поселок называется?

— Я за вами приеду. Через полчаса!

— Да, брось, ты просто скажи, как проехать, мы доберемся!

— Долго объяснять! Давай, я приеду или Юре позвоню, он как раз сейчас будет домой возвращаться и вас подберет.

— Ну, ладно, давай!

— Все! Пока!

Он повесил трубку.

— Все хорошо! За нами Юрий приедет.

— Ну, слава богу! — выдохнул Сережа.

Через полчаса Юра подобрал нас.

— Запрыгивайте! — улыбнувшись, сказал он. — А ты, я так понимаю, Сережа?!

— Да.

— А меня зовут Юрий Викторович, можешь звать меня дядя Юра!

— Очень приятно!

Оставшуюся часть дороги Юра в основном общался с Сережкой. Я так понимала, что Леша рассказал Юре о том, что случилось, и поэтому Юрий решил показать, как он относится к тому, что я сделала. Однако я считала иначе. Как бы глупо это не звучало, но мне кажется, что это был самый правильный «плохой» поступок в моей жизни, поэтому совесть меня не мучила. Однако подобный «игнор» меня все же напрягал.

Домой мы попали только спустя три с половиной часа. Виной тому была дорожная пробка из-за ДТП. Мы с братом в это время успели и послушать музыку, и поговорить, и поспать. Но вот, наконец, мы приехали.

— Ну, наконец-то! Я уже думал, что-то случилось! — воскликнул Леша, когда вышел нас встречать.

— Случилось! — бросил Юра, — Слава богу, не с нами! Там ДТП около «Сухарева»!

— Главное добрались! — добавил Леша.

Мы с Сережкой вышли из машины. Леша был выше меня, а уж для Сережки, он был вообще великаном. В свои тринадцать лет Сережка был невысокого роста. Леша присел на корточки и протянул руку:

— Алексей! Можно просто Леша! — на взрослый манер сказал он.

— Сергей! — не растерялся брат.

— Очень приятно! — ответил Леша, кивнув головой, они пожали руки и засмеялись.

Атмосфера моментально разрядилась.

— Ну что стоим?! Пойдемте ужинать! — позвал Лешка.

— О! Другой разговор! — поддержал Юрий.

Мы все сидели за большим столом и, наслаждаясь едой, весело беседовали. Сережка сначала стеснялся, но вскоре освоился. Он давно не пробовал вкусной еды и, когда начал есть, остановится уже не мог. А Лешка еще приготовил много всего вкусного. Сережа тогда наелся до того, что у него заболел живот. Вечер прошел очень хорошо. Я впервые за долгое время почувствовала себя абсолютно спокойной и счастливой.

После ужина брат пошел умываться и спать. Юра помог ему устроиться, а я осталась с Лешкой, убирать со стола и мыть посуду. Юра специально это подстроил, я это прекрасно понимала, но не сопротивлялась. Все время, пока мы занимались делами, мы оба молчали. И только когда все было готово, Леша сел за стол и сказал:

— Милиса! Присядь, пожалуйста!

Я положила тряпку и села рядом.

— Я знаю, что ты мне хочешь сказать… — начала я.

— Правда?! Значит, ты понимаешь, что поступила неправильно?

— Нет, Леш! Ты, скорее всего, огорчишься, но я не считаю, что поступила неправильно! — серьезно сказала я.

— То, что ты сделала, называется похищением, и преследуется по закону! Я понимаю, ты долго жила на улице…

— Эй! Эй! Эй! Я никогда ничего ни у кого не крала, между прочим! Я должна была его спасти! И я не могу упрекнуть себя в том, что я поступила неправильно! — перебила я Лешку.

— Прошу, не перебивай! Давай общаться спокойно! — размеренно ответил он, тоном хорошего психолога. Я не смела ему возразить.

— Ты пойми! Даже такие сложные проблемы должны решаться цивилизованным путем. Мы все-таки не пещерные люди, и обо всем можем договориться.

— Леш! Ты не знаешь, что такое приют, и ты должен меня понять! Я видела те условия жизни, я видела, как там над ним издевались. Пять человек окружили его и пинали ногами, воспитателям вообще было наплевать! Ну что я, по-твоему, должна была делать? Идти говорить с учителями или директором? Так кто меня слушать бы стал? К тому же ты сам говорил, что я ничего не добьюсь, да еще и сама попаду! Выхода не было! — нервно сказала я.

— Выход есть всегда! Даже там, где его, как кажется, нет!

— Ну, я не знаю!

— Это другой разговор, что ты не знаешь, где он! Я был твоим выходом из этой ситуации! Я же говорил, не предпринимай никаких действий, вернись домой, мы все обсудим и решим!

— Я не могла ждать! И, к тому же, просить тебя об этом!

— Могла!

— Но…

— Милиса! Я не хочу больше с тобой спорить! Я хочу лишь попросить тебя об одной вещи. Мы живем вместе, значит, мы — команда! А это подразумевает, что твоя проблема — это наша общая проблема. И решение будет найдено! Посему я прошу тебя никогда больше не поступать так, как ты поступила сегодня! Потому что с преступницей я жить под одной крышей не хочу! Ты обещаешь? — спросил он, глядя мне в глаза очень серьезно.

— Обещаю… — ответила я, буквально переступив через себя.

— Хорошо! Пойдем отдыхать! — улыбнувшись, сказал Лешка и пошел к лестнице.

— Иди! Я выпью чаю… — уныло сказала я.

Он, видимо поняв, что я расстроилась, остановился, обернулся и добавил:

— Я знаю, каково было твоему брату! И не думай, что я ему не сочувствую… Просто я хочу, чтобы ты была порядочным человеком и думала о последствиях своих действий, — проникновенно сказал он.

— Откуда ты знаешь, каково ему было?

— Не важно! Долгая история! Спокойной ночи. Подумай над тем, что я сказал.

— Спокойной ночи, — кивнула я.

Безусловно, я задумалась над тем, что он сказал, но полностью свою вину я не признавала. Ведь правда, о том, что Лешка может помочь решить эту проблему, я тогда и не подумала. Но все равно я считала, что поступила правильно. Одновременно с этим я была удивлена тем, что он сказал. Что знает, каково было Сереже. Откуда? Это было для меня загадкой.

Я выпила кружку чая и пошла к себе. Я уже собиралась ложиться спать, когда ко мне зашел брат.

— Пришел пожелать тебе спокойной ночи.

Я улыбнулась:

— Спокойной ночи, Сереж.

Он подошел ко мне и обнял.

— Я так по тебе скучал все это время! — горько сказал он.

— Ну, все ведь образумилось! Все хорошо?

— Сейчас — да!

Я решила спросить напрямик:

— Ну как, тебе здесь нравится?

— Очень нравится! Хотя я чувствую себя не в своей тарелке! Все какое-то чужое, и это меня немного угнетает.

— Ничего. А ребята тебе как?

— Ну, не знаю… — уклончиво ответил он, — Пока не знаю!

— Да не бойся! Они хорошие!

— Поживем — увидим! — улыбнулся брат.

И после этих слов у меня будто камень с души свалился. Мы еще раз обнялись, поцеловали друг друга в щеку, и Сережка пошел к себе.

За окном стрекотали кузнечики и ухали совы. На небе красовалась полная луна, которая, как в поэме, серебрила кончики деревьев. Спокойствие и счастье разливалось по моему сердцу. Наконец появилась стабильность, надежда на счастье и нормальное существование. И ложилась в постель я с потрясающим чувством, которое ощущалось всем телом — новая жизнь, наконец, наступила.

Часть 2 «Твой новый мир»

Погоня за счастьем,

Как путь в небеса.

Нет правил, которые

Услышат сердца.

Летишь ты над всеми,

Чтоб счастья достичь,

Над врагом, и над другом,

Кто с тобою летит.

И вот, долетев

До победных высот,

Ты понял, что в жизни

Как перст одинок.

И ярость, и злость

Всколыхнет сердце вмиг.

Пусть будет моим

То, что я не достиг.

Но с силой и яростью

Счастливым не стать…

Как больно так жить,

Страдать, умирать…

«Поэма о Счастье» 1 часть

Александрова М. А.

Глава №15 Вместо начала

Прошло два года с тех пор, как мы стали жить все вместе: я, Сережа, Леша и Юра. Все, изначально новое, стало привычным. Дом — наконец стал домом, в котором приятно жить и куда приятно возвращаться. В отношениях между нами — царило взаимопонимание и взаимоуважение. Все, что могло мне явиться во сне, когда я блуждала по улицам, не зная, что будет завтра, — все это сбылось.

Сережка поступил в школу-экстернат, довольно дорогую, но, тем не менее, учили там очень хорошо и доступно. А он оказался далеко не глупым. Учителя хвалили его и пророчили ему великое будущее. Однако, спустя некоторое время, его характер сильно изменился. В нем проснулся самый настоящий невыносимый сорванец. Должно быть, он принялся отыгрываться за все то время, пока мы скитались, и за все пролитые слезы. Притом, почему-то главным образом на мне. Я стала любимым объектом его шуток. А Лешка еще шел ему навстречу и подначивал. Кроме того, в свободное от учебы время он вообще не сидел на месте, все время чем-то занимался, ходил в походы, что-то мастерил. В общем, он чувствовал себя ребенком на все сто. С позиции лет можно сказать, что это хорошо, но тогда меня это сильно раздражало, и я с ним даже ссорилась иногда, но все равно всегда его прощала и сносила его выходки. Со временем он начал чувствовать грань между шуткой и вредом.

Лешка устроился на постоянную работу репортером. Теперь он часто подолгу не бывал дома. Зарабатывать начал больше, но ненамного. Вообще, спустя некоторое время, меня стало немного напрягать его легкомысленное отношение к деньгам. Работа приносила ему не так много, по сравнению с его расходами. В основном, он тратил на себя и на свое окружение — то есть, на нас с братом; Юра Лешкиных денег не брал. Он был единственным авторитетом для него в этом плане и мог на него повлиять, но не делал этого. Я много раз пыталась говорить с Лешкой на этот счет, но он обычно отмахивался. Вместе с тем, он никогда не говорил, сколько у него денег, а спрашивать было как-то неудобно.

Лешка продолжал попытки ухаживать за мной, однако, чем больше он старался, тем больше меня это угнетало. Он не нравился мне в качестве бой-френда. Он был мне исключительно другом, хотя сам по себе он вполне хорош, как внешне, так и умом и, тем более, душой. При всей его привлекательности (русые волосы, голубые глаза, широкие плечи и доброжелательное лицо с хитрой улыбкой) он мог покорить любую девушку. Для этого ему стоило лишь показать на нее пальцем. Однако он предпочитал только знакомиться, флиртовать и расходиться. Чего он хотел от меня — я догадывалась, но четко понять не могла. Но об этом чуть позже.