Бесплатный фрагмент - Фёдор Колычев — дитя эпохи

Введение

Фигура Фёдора (Филиппа) Колычева — соловецкого игумена, митрополита Московского — не раз привлекала внимание исследователей.

Основой интереса к личности Колычева всегда была история противостояния митрополита и царя Ивана IV Васильевича, называемого «Грозным». И хотя библиография, посвящённая митрополиту обширна, сам митрополит оставил потомкам лишь несколько документов, по которым мы можем характеризовать его персону:

В 1553 году игуменом Филиппом был составлен устав «Устав о монастырском платье» («…по скольку кто из братии должен иметь в келий одежды и обуви…»).

В 1567 году — богомольная грамота в Кирилло-Белозерский монастырь, в которой митрополит просил молиться за благополучный исход похода Ивана IV в Ливонию.

Четыре грамоты в Соловецкий монастырь. Три из них относятся к августу 1566 года, а последняя датирована 30 января 1568 года.

Есть упоминания митрополита Филиппа и в «побочных» документах эпохи — это письма князя Андрея Курбского, записки опричника Штадена, сообщения лифляндцев Таубе и Крузе. В основном же исследователи жизни Колычева обращались к двум редакциям «Жития митрополита Филиппа», где сообщаются основные сведения о нём.

Но и «Жития…» не являются достоверным описанием событий. К сожалению, этот текст «…давно ставил исследователей в тупик своей путаностью и обилием ошибок…». Доктор исторических наук Руслан Григорьевич Скрынников указывает: „…Житие митрополита Филиппа“ было написано… в 90-х годах XVI века в Соловецком монастыре. Авторы его не были очевидцами описываемых событий, но использовали воспоминания живых свидетелей: старца Симеона (Семена Кобылина), бывшего пристава у Ф. Колычева и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над Филиппом…».

Эти точно подмеченные факты о создании «Жития…» заставляют ещё больше усомниться в тексте, так как составлен он по воспоминаниям людей, заинтересованных в сокрытии правды: монахов, свидетельствовавших о нём на суде, а также его тюремщика Кобылина, который сам мог участвовать в его убийстве. Очевидно, что текст, составленный по воспоминаниям противников митрополита, невозможно «принять на веру», пусть даже он и принят в виде канонического «Жития…».

На недостоверность текста указывали не только светские, но и православные исследователи. Георгий Петрович Федотов (философ, публицист, историк культуры, основоположник богословия культуры), обращал внимание на то, что рукопись «…драгоценна для нас, не как точная запись слов святителя, но как идеальный диалог… так как она не носит характера подлинности…». Поэтому, к сожалению, почти всё, что написано уважаемыми исследователями о Филиппе Колычеве, носит характер умозрительных заключений.

В этой книге представлена попытка создать не столько описание личности и поступков Филиппа, сколько описать «личность в среде», потому что без понимания происходившего «в то время», объяснение поступков тех или иных исторических деятелей всегда будет неполным.

При написании этой книги были использованы работы М. Л. Боде-Колычева, А. П. Богданова, В. И. Буганова, А. А. Зимина, Н. М. Карамзина, Н. И. Костомарова, А. Г. Кузьмина, И. А. Лобаковой, И. де Мадериага, Р. Г. Скрынникова, Ф. М. Уманца, Г. П. Федотова, И. Я. Фроянова.

Стоит заметить, что в основном это работы, посвящённые деятельности царя Ивана IV Васильевича и, крайне редко, — лично Филиппу Колычеву. При этом я не указываю источники материалов — все цитаты в тексте отделены кавычками и каждый пытливый читатель может легко найти источник с помощью любого поисковика в сети Интернет, а список литературы находится в конце книги.

Андрей Кобыла, потомок «королей прусских»

Род Колычевых, к которому принадлежал один из интереснейших исторических деятелей трагичного XVI века — митрополит Филипп Колычев, вёл своё начало от боярина Андрея Кобылы. В летописях известно единственное упоминание Андрея: в 1347 году великий князь Семён Гордый (Семён — так писалось его имя на княжеской печати. Позднейшее «Симеон» образовано по правилам церковно-славянского языка) посылал своих бояр Андрея Кобылу и Алексея Хвоста Басоволкова в Тверь за невестой.

Этой строчкой исчерпывается объективная информация об Андрее Кобыле, но её хватает, чтобы предположить, что:

в 1347 году Кобыла и Хвост были ближними боярами и доверенными лицами Великого князя Симеона Гордого;

Андрей Кобыла служит при дворе Симеона Гордого давно, возможно — со времён Ивана Калиты или ранее.

Учитывая, что отец Симеона Гордого — Иван Калита — незадолго до этого разорил город Тверь и добился казни тверских князей, поездка Кобылы и Хвоста была не столько сватовством, сколько дипломатической миссией. Женитьба Симеона Гордого на Марии Тверской — классический пример политического брака как средства укрепления границ и восстановления лояльности «обиженного» Тверского княжества.

Результат известен: Симеон женился в третий раз, дружил с Тверью, воевал с Новгородом и Литвой, а умер от чумы. Алексей Хвост дослужился до московского тысяцкого, попал в опалу, и его потомки сгинули безвестными нижегородскими помещиками в XIX веке. Боярин Андрей Кобыла удачно продолжил службу при дворе московских князей и стал родоначальником множества родов русских государственных деятелей и одной царской фамилии: от него ведут свой род Лодыгины, Колычевы, Коновницыны, Кокоревы, Неплюевы, Боборыкины, Образцовы, Сухово-Кобылины, Кошкины, Захарьевы, Юрьевы, Романовы, Шереметевы, Епанчины, Яковлевы, Ляцкие…

Итак, перед нами предок огромной части русского дворянства, включая фамилию Романовых, правивших страной три века. Но почему тогда Андрей Кобыла появляется впервые лишь в 1347 году? И почему его первое появление в истории Руси — дипломатическое? Когда он стал боярином и чем занимался до 1347 года?

В 1722 году один из потомков Андрея Кобылы, Степан Алексеевич Колычев, стольник и первый герольдмейстер Российской империи, составил записку «…о выезде Андрея Ивановича Кобылы в Россию из немец».

Степан Андреевич не был прожженным германофилом. Просто в его эпоху термин «из немец» скорее имел географический смысл, нежели этнический. Колычев утверждал, что Кобыла — потомок «короля прусского» Гланды Кабилы, который после ожесточённой войны с «крыжаками» (рыцарями) вынужден был покинуть родовые земли на южном берегу Балтийского моря и пойти служить к Александру Невскому. Поэтому и родовые гербы всех потомков Кобылы (кроме Романовых) «…употребляли герб города Данцига [Гданьск]…», как писал последний князь Михаил Боде-Колычев.

Следовательно, Колычевы выводили свои родословные с Гданьска — города, где славянские князья правили до 1282 года, пока последний славянский князь Мстивой II не передал свои земли князю Великопольскому Пшемыслу II.

Составление генеалогий в XVIII веке было в моде: все монаршие дома Европы упорно измеряли глубину своих корней и находили их там, где было нужно. Похожими исследованиями занимались и герцоги Мекленбургские, давшие русскому престолу двух императриц. Согласно германским родословным, составленным множеством немецких учёных и нотариусов, герцоги Мекленбургские вели свой род из династии вендо-ободритских королей, а столицей ободритов был город Рёрик (сейчас находится на том же месте, неподалёку от Ростока).

После смерти короля ободритов Витислава II, осталось три сына: Траскон, Годлейв и Славомир. Все они погибли в битвах с данами и франками. Сыновья Годлейва — Рюрик, Сивар и Трувар остались без трона и были призваны править Русью, что выглядит вполне логично: таким образом, новгородские словене призывали к себе единокровного князя-славянина, и был он варягом, потому что жил на берегу Варяжского моря.

Славянские племена вендов, ободритов, венетов, кашубов занимали большие территории по берегу Балтийского (Варяжского) моря — от современного Ростока до нынешнего Гданьска. Прикрывая западный край славянской ойкумены, ободриты и венды не только постоянно воевали с саксами, данами и франками, но и сами активно занимались морским разбоем. Потому и боялись славян местные пруссы и сембы. Подзабытая, но здравая гипотеза о славянском происхождении «призванных варягов».

И хотя появление в 1722 году не известной ранее родословной кажется сомнительным, есть и другие подтверждения этой версии. Противник Ивана Грозного — князь Андрей Курбский писал: «…потом погублен род Колычевых… Бе бо прародитель их муж светлый и и знаменитый от Немецкой земли выехал…». То есть — Курбский уже в XVI веке знал то, что XVIII веке обнародовал Андрей Степанович Колычев. Дополним, что многие исследователи (П. Н. Петров, Н. П. Павлов-Сильванский, С. Б. Веселовский, А. А. Зимин) согласны с версией «прусско-новгородского» происхождения Андрея Кобылы. Также есть упоминания, что Кобыла жил на «улице Прусской Людиного конца» в Новгороде. На этой улице в Новгороде проживали выходцы из «Пруссии», балты и новгородские купцы, ведущие торговлю с Ганзейским союзом. То есть, финансовая элита древнего Новгорода.

Подведём итог. Андрей Кобыла, «сын прусского короля», воин, воевал с рыцарями, жил в Гданьске, был одним из его «владетелей». Гданьск (как и Новгород) — член Ганзейского союза, богатейший город Балтики, центр «янтарного пути», стал «не-славянским» в 1283 году. Где-то в конце XIII века Андрей Кобыла переселился в Новгород. Следовательно, Андрей был богат, вёл торговлю на Балтике, знал воинскую службу, наверняка обладал своим «двором» и небольшой дружиной. Этих обстоятельств достаточно для того, чтобы попасть в круг «ближних» бояр великого князя Семёна — потомка Рюрика, славянского князя, также пришедшего «из Немцев». Андрей Кобыла был удачлив: свои богатства и воинский талант он поставил на службу Великим князям Московским и не прогадал.

Его сыновья Фёдор Кошка (сын) Кобылин (родоначальник ветви Кошка — Захарьины — Романовы) и Андрей Ёлка (сын) Кобылин (родоначальник ветви Колычевых) становятся видными деятелями при дворе Великих князей. И Александр Ёлка, и Фёдор Кошка были в числе бояр, подписавших вторую духовную грамоту Дмитрия Донского. Федор Кошка в 1380 году, во время Куликовской битвы, возможно, был назначен «комендантом Москвы», что показывает высокую степень доверия к роду Кобылиных.

Время Дмитрия Донского недаром называют «золотым веком» Боярской думы. Великий князь, давая наставления своим детям, писал: «…Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против служений их, без воли их ничто не творите, приветливы будьте ко всем слугам своим». А самим боярам говорил: «Вы звались у меня не боярами, а князьями земли моей».

В это время боярские рода, составляющие боярскую думу, фактически являлись главным правящим классом. Все члены аристократических боярских родов проходили службу при дворе сначала на «младших» должностях конюшими, стольниками, чашниками (по гражданской линии, своего рода «завхозами» княжеского хозяйства) и окольничими (по военной линии, командующие полками, члены дипломатических миссий). Выдвинувшиеся по службе бояре были наместниками князей в городах, судьями, тысяцкими, воеводами, послами, дипломатами.

По сути, боярская Дума была собранием самых влиятельных родичей аристократических фамилий. В XIV — XV веках слово «родич», обозначающее «родство по крови», значило много, как и родство «по браку». Родственные связи отслеживались всегда, применялись из века в век и значили очень много. Кто сегодня помнит такие родственные обозначения как стрый, вуй, дщерник? Чем отличался братыч от братанича? Для нас сегодня это пустые звуки, а для того времени родственные связи (кровные и брачные) являлись залогом стабильности, прочности и незыблемости мира, определяя положение каждого (даже самого дальнего родственника) в иерархии рода.

Естественно, чем больше родичей входило в Боярскую думу, тем сильней род мог влиять на государственные и политические решения Великого князя. Духовную грамоту Дмитрия Донского подписывали 10 бояр. Они-то, видимо, и составляли Боярскую думу при Великом князе. «…А тутo были бояре наши: Дмитрий Михайлович [Боброк, выходец с Волыни], Тимофей Васильевич [Вельяминов], Иван Родивонович [Квашня], Семён Васильевич [Волуй Окатьевич?], Иван Фёдорович [Воронцов, племянник Вельяминова), Олександр Андреевич [Ёлка — Кобылин], Фёдор Андреевич [Кошка — Кобылин], Фёдор Андреевич [Свибло], Иван Фёдорович [Кошка — Кобылин], Иван Андреевич [Хромой, брат Фёдора Свибло]…»

Из десяти человек трое — Андрей Ёлка, Фёдор Кошка и Иван Кошка — близкие родичи, самый многочисленный думский род, самая большая «думская фракция» при Дмитрии Донском. Фактически потомки Кобылы стояли у истоков зарождения централизованного Московского государства, занимая большинство мест в Боярской думе. Учитывая, что до конца XV — начала XVI века состав Боярской думы не превышал 20 человек, за Кобылиными и их потомками всегда оставалась изрядная доля влияния на государственные решения.

На протяжении двух веков потомки Андрея Кобылы были верными слугами Рюриковичей, постоянно входили в Боярскую думу, занимали самые влиятельные посты в государстве вплоть до царствования Ивана Васильевича IV Грозного. Но при этом они в первую очередь оставались родичами — самым многочисленным и богатым боярским родом, важнейшей силой при Великих князях.

Колычевы и Кошки

После смерти Дмитрия Донского престол занял его сын, Василий I, а сын Ёлки — Фёдор Колыч — был боярином и послом Великого князя Василия Дмитриевича в Новгород.

В духовной грамоте Василия I в 1406 году упоминается село Колычевское, Коломенского уезда. Этим селом владел ещё Александр Ёлка, а назвали село по имени его сына — Фёдора Колыча. Интересно, что в 1786 году императрица Екатерина II учредила здесь город Никитин, но город оказался ненужным, и постепенно опять стал селом Колычевским. Земли Коломенского уезда были основной вотчиной Колычевых — сегодня на линии Коломна — Егорьевск сохранилось много сёл, связанных с этой фамилией: Большое Колычево, Ёлкино, Колычево, Колычево-Боярское, Беззубово, Юрьево. Коломенские земли были первыми присоединены к Московскому княжеству, и долгое время оставались предметом споров между Москвой и Рязанью. Естественно, что на эти пограничные земли были «посажены» самые доверенные люди московских князей. Потому так много «колычевского» и сохранилось именно здесь.

Постепенно два рода — Колычевы и Кошкины — превратились в один могущественный клан, стоящий у трона Великого князя. Они выполняли почётные поручения, занимали высокие должности, были богаты и владели многими землями. Колычевым принадлежало село Турундаево (ныне — часть Вологды), село Берендеево под Переяславль-Залесским, село Микулино на реке Шоше под Тверью, а село Ростовцево сегодня застроено коттеджами вдоль Дмитровского шоссе… Много земель принадлежало Колычевым и в Новгородских землях — в Обонежской пятине, в Деревском конце, и даже в далёком Заволочье.

Столетиями многочисленные потомки Колычевых и Захарьиных-Кошкиных (включая Романовых) участвовали в самой гуще событий российской истории. В самые тяжёлые для Василия I годы, когда изменник князь Пронский захватил Рязань, а набеги хана Едигея заставили Великого князя возобновить выплату дани татарам, Колычевы и Кошкины находились при князе, исполняя различные его поручения. В 1409 году Фома Кошкин — князь и наместник Углича, а чуть позже на этом месте сидит Фома Синий-Колычев; Игнатий Семёнович Лодыга-Жеребцов (двоюродная ветвь Колычёвых) был Коломенским воеводой и погиб в сражении с князем Пронским; а Иван Фёдорович Кошкин и Фёдор Фёдорович Кошкин-Голтяй — бояре Великого князя.

Великие князья сменяли один другого, но Колычевы и Кошкины верно поддерживали князей Московских:

Василий II Тёмный воюет с Дмитрием Шемякой, а Захар Иванович Кошкин и Андрей Федорович Колычев остаются его верными боярами и воюют с литовцами и татарами. Укрепление князей Московских (от Ивана III Васильевича Великого до Ивана IV Васильевича, называемого «Грозным») неизменно отражалось на положении Колычевых и Кошкиных:

Борис Александрович Колычев-Хлызень, воевода, был с Великим князем в Новгороде в 1495 году, в Литовском походе 1500 года командовал полком правой руки;

Иван Андреевич Колычев-Лобан был послом в Крыму, позже — наместником покорённого Новгорода, погиб в походе на Изборск;

Михаил Андреевич Колычев, воевода, воевал против «немцев», в 1509 году ходил на князя Богдана Глинского, Черкасского и Путивльского наместника Великого Литовского князя;

Яков Захарьич Кошкин, наместник Новгорода, один из лучших воевод Ивана Великого, отличился при взятии Дорогобужа, Брянска и Путивля, где пленил князя Богдана Глинского;

Константин Андреевич Беззубцев во главе Коломенской дружины дважды ходил на Казань;

Иван Васильевич Колычев Лошак-Жук успешно и много воевал с татарами и литовцами, при царе Василии III был назначен послом в Крым;

Семён Григорьевич Лодыгин был послом в Риме в 1529 году;

Степан Иванович Колычев-Стенстур, воевода, прозвище получил за участие в дипломатических переговорах со Швецией об очередном продлении Ореховецкого мира.

Становление Московского государства происходило при непосредственном участии Колычевых, а могущество Колычевых и Захарьиных-Кошкиных возрастало пропорционально укреплению Московского государства и власти Великих князей Московских. Колычевы — участники великих событий: покорение Новгорода Великого и уничтожение вечевых традиций, присоединение строптивой Твери и пограничной Рязани, активный захват бывших Новгородских земель в Заволочье, освобождение Руси от власти татар, подготовка и публикация знаменитого «Судебника» 1497 года. Это время расцвета каменного строительства и духовно-религиозной мысли: Афанасий Никитин пишет своё «Хождение за три моря», в Новгороде появляется «ересь жидовствующих», в Москве (при поддержке царя!) действует «еретический кружок» дьяка Фёдора Курицына, и позже Иван III Васильевич признаётся Иосифу Волоцкому: «яз… ведал ереси их…».

Страна стояла на пороге коренных изменений, но ничто не предвещало беды могущественному роду Колычевых…

Появление Глинских

В 1505 году умер великий князь Иван III Васильевич Великий, и на престол вступил его сын — Василий III. По мнению большинства историков, сын не обладал качествами своего отца, но последовательно продолжал его политику объединения страны под рукой московского княжества. Страна разрасталась во все стороны — на востоке дипломатическими и военными методами последовательно покорялось Казанское ханство, а на западе продолжались постоянные стычки с Литвой и Польшей. В это время в Литве «вошёл в силу» род Глинских, сыгравший чрезвычайно важную роль и в истории Руси, и в жизни нашего героя — Фёдора Колычева.

Род Глинских считался «худородным», и даже в «Государевом родословце», созданном в 1555 году, для Глинских вместо описания было оставлено пустое место. Тем не менее, в начале XVI века в Литве князь Михаил Львович Глинский играл важную роль, и вполне мог изменить геополитический расклад на карте мира. От рождения обладая богатством, а от природы — недюжинным умом, Михаил Глинский был… удачливым авантюристом. Он служил в войске Альбрехта саксонского, воевал за Максимилиана I в итальянских войнах, принял католицизм, жил в Испании, умел говорить на многих европейских языках. Харизматичный и деятельный Михаил так понравился великому князю Литовскому Александру Ягеллончику (в дальнейшем — королю Польскому), что в 1499 году Александр сделал его маршалом своего двора, а затем послом от Литвы. Близость к Александру Ягеллончику не мешала Глинскому поддерживать крепкие связи с русским боярством, и литовская знать опасалась, что после смерти бездетного Александра Глинский мог захватить власть и стать союзником Руси.

В 1506 году, лишившись после смерти Александра высочайшего покровительства, Глинский был вынужден конфликтовать с литовским и польским дворянством. Он требовал от нового короля Сигизмунда суда над своими противниками, обращался к посредничеству венгерского короля Владислава, но… судьба уготовила ему другую роль.

В начале 1508 года Михаил Глинский поднял знамя бунта и принял помощь Василия III. Соединённые отряды Глинского и Василия III осаждали Минск, ходили на столицу Литвы Вильно, воевали Смоленскую область, подходили к Бобруйску и Орше. По окончании войны Глинский был милостиво принят в Москве при дворе великого князя и пожалован во владение двумя городами: Ярославцем и Боровском. И как ни просил Сигизмунд вернуть предателя для суда, великий князь Московский отвечал отказом — настолько важен был для него Михаил Львович и его литовские связи.

Рождение Фёдора

Как раз в то время, когда Глинские начинали свой «литовский» мятеж, 11 февраля 1507 года, в младшей ветви московских бояр Колычевых, а точнее — в семье Степана Ивановича Колычева-Стенстура, московского боярина, воина и дипломата, владевшего поместьем в Деревской пятине Новгородской земли, родился мальчик Фёдор. Так вышло, что дипломатия была основным занятием этого семейства. Дед Фёдора, Иван Андреевич Лобан-Колычев, был дипломатом и послом к крымскому хану Менли-Гирею; воевал со шведами, с 1499 года служил наместником покорённого Новгорода, а погиб в 1502 году при осаде Иван-города. Отец Фёдора также был дипломатом, и за заключение Ореховецкого мира получил прозвище «Стенстур», по имени шведского правителя. В семье Степана Ивановича было четверо сыновей, и Фёдор был старшим из них.

О детстве и молодости Фёдора Колычева мы почти ничего не знаем. Скупые строки энциклопедических справок и клерикальная тенденциозность «Жития митрополита Филиппа» не раскрывают нам живой образ Фёдора Колычева, и даже несколько «прячут» его. Потому давайте попробуем восстановить хотя бы обстановку, в которой будущий митрополит получил своё образование.

Итак. Мы знаем, что «…боярин Степан Иванович был любим великим князем Василием как доблестный и заслуженный воевода; жена его, Варвара, была набожна и сострадательна к бедным. Сын их Феодор… получил лучшее воспитание в духе того времени: он учился грамоте по церковным книгам, приобрел и сохранил до конца жизни любовь к душеполезному чтению…».

Даже эти не многие строки указывают на «необычность» семьи Фёдора Колычева. Далеко не каждый боярин того времени знал грамоту. Так, в одной грамоте 1566 года написано: «…а Шереметьев и Чеботов рук к сей грамоте не приложили, что грамоте не умеют…». Скорее всего, здесь сыграла свою роль «профессиональная» направленность семьи Колычевых: дипломаты по роду службы обязаны были не только уметь читать, но и писать, что, кстати, традиционно не приветствовалось в боярской среде того времени. Кроме того, дипломаты часто знали иностранные языки и не пользовались услугами «толмачей». Вполне возможно, что Фёдор знал не только русский язык, хотя упоминаний об этом не существует.

Степан Иванович был «…муж просвещенный и исполненный ратного духа…», и нет смысла думать, что его сыновья воспитывались в каком-то ином ключе. Отец готовил сыновей к государственной службе, для которой только лишь «книжного обучения» по «церковным книгам» было недостаточно. Фёдор был обязан изучать воинское искусство: верховую езду, владение холодным оружием и, скорее всего, огнестрельным оружием — боевой опыт главы семейства предполагал умение пользоваться «ручницами», как тогда называли личное огнестрельное оружие. Кроме того, воинское обучение того времени включало знание воинских построений, минимальные знания полевой фортификации — без всех этих навыков обойтись боярскому сыну было просто невозможно, тем более, что каждый из боярских детей с 15 лет приступал к службе при дворе, становился «воинником» и оставался им до тридцатилетнего возраста. В «Житии…» сказано: Фёдор «…со прочими благородными юноши въ служение царское учиняетъся…». Начиналась взрослая жизнь Фёдора — жизнь при дворе Василия III.

Внешняя обстановка. Быт

Не стоит думать, что быт великокняжеского двора и боярства отличался целомудрием и смирением. Боярство Руси никогда не было монолитным «классом».